"Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены
за имя, нами им переданное, не есть ли
благороднейшая надежда человеческого сердца?
Мои правнуки будут мне обязаны этой сенью".
А. С. Пушкин
1. Случайное знакомство
6 июня 1983 года мне, студенту-заочнику Литературного института, посчастливилось побывать на пушкинском вечере в Колонном зале Дома Союзов. Вечер вел поэт Егор Исаев. Как того требует протокол, ведущий сначала представил сидящих в президиуме. Когда он сказал: "Григорий Григорьевич Пушкин, правнук поэта", - я подумал, что коль оговорился, то можно бы и поправиться: не правнук, наверное, а праправнук!.. Однако худощавый пожилой человек среднего роста, которого представил Исаев, его поправлять не стал. Он привстал с кресла и сделал два полупоклона - влево и вправо. Я с друзьями стоял довольно далеко от сцены, и рассмотреть лицо Пушкина как следует, не мог. Вперед не протолкнешься - в проходе между стеной зала и колоннами битком народу. Торжественный вечер начался, в зале все стихло, замерли и мы.
Описывать вечер излишне. Были речи - и полу казенные, "накатанные", и проникновенные, от души, поэты читали свои стихи. Запомнились строчки седовласого красавца Василия Захарченко:
Я не могу представить, чтобы Пушкин
Во гневе на Дантеса подал в суд!
Со мной были друзья-сокурсники - поэт из Певека Илья Юрьев и прозаики Николай Калачев из Анадыря и Виктор Бажутин из Перми. Мы стояли рядышком и время от времени перешептывались: похож или не похож, не уточняя при этом - кто на кого, не называя даже фамилию, Пушкин. Сейчас немного забавно вспоминать об этом - все четверо думали об одном.
Незадолго до окончания вечера мы вышли в фойе, чтобы перехватить Григория Григорьевича, увидеть его с близкого расстояния, пока его не увезли домой. У нас как-то и не возникало сомнений, что Пушкину - в день рождения Пушкина! - могут не подать персональную машину. Если не "Зил", то черная "Волга" наверняка уже стоит у подъезда - это как пить дать.
У открытой двери, ведущей на сцену, где находился президиум, взволнованный и сосредоточенный, прохаживался еще один "Пушкин" - актер, сыгравший поэта в кинофильме "Разбудите Мухина!". Ему предстояло под занавес прочесть одно из пушкинских стихотворений.
Вечер закончился. Григорий Григорьевич сразу оказался в плотном оцеплении желающих получить автограф. Когда он, наконец, направился к выходу - а мы на коротком расстоянии за ним, - обнаружилось, что ни "Зила", ни "Волги" ему не подали, а сам потомок Пушкина намерен пешком идти до метро. Честно говоря, у меня ворохнулась мысль: может быть, это намек, чтобы мы отвязались от уставшего человека и дали ему отдохнуть? Но к нему словно прилип собкор "Правды" Борис Князев, и наша четверка сочла, что мы тоже "имеем право"... Десяток-другой метров мы шли чуть позади, затем решительно приблизились и дальше пошли вшестером. Вскоре нас догнал Иван Чирков - брат известного киноактера Бориса Чиркова, народного артиста СССР. Чирков на ходу сдернул с шеи фотоаппарат и, забежав вперед, сделал несколько снимков.
Мы шли шеренгой по малолюдной в этот час Пушкинской улице, взяв Пушкина с обеих сторон под руки. Я спросил Григория Григорьевича, почему его на вечере представили как правнука поэта, а не как праправнука. Он чуть насмешливо скосил глаза:
- Потому что я и есть правнук, а не праправнук.
Мы, слегка перебивая друг друга, начали вслух размышлять, стараясь уяснить, как так может быть, что человека, идущего с нами бок о бок и в котором течет кровь великого поэта, отделяет от прадеда всего лишь два поколения. Ведь Пушкину сегодня исполнилось 184 года!
- По мужской линии у Пушкина в роду - все долгожители, - сказал Григорий Григорьевич. - Сын его прожил 81 год, отец мой - 72 года. Ну и мне в этом году семьдесят стукнет - тоже не юноша. Я про себя отметил, что Григорий Григорьевич сказал "у Пушкина в роду", а не "в роду у прадеда". Забегая вперед, добавлю, что и потом, позже, ни разу не слышал, чтобы он произнес "прадед" или "мой прадед" - только "Пушкин" или "Александр Сергеевич". Видимо, вполне обдуманно и намеренно не хотел подчеркивать свое родство с гением и даже напоминать о нем лишний раз собеседнику, дабы не выглядеть нескромным.
- Когда я родился, отцу было уже сорок пять - вот и вся разгадка, - чуть улыбнулся Григорий Григорьевич.
Я шел рядом, слева от Пушкина, и когда он, сказав последнюю фразу, чуть обернулся ко мне, - в груди у меня мягко полыхнула горячая волна: со мной рядом шел постаревший Александр Сергеевич - правда, без бакенбард и курчавой шевелюры!.. Пушкин чуть отвернул лицо - и поразительное сходство пропало, осталось просто сходство.
Пока Григорий Григорьевич отвечал на вопросы моих друзей, я лихорадочно соображал: в 1834 году Пушкин писал жене на Полотняный Завод: "Радуюсь, что Сашку от груди отняли, давно пора". Значит, кровная ниточка от поэта к нашему спутнику помечена такими "узелками": Александр Сергеевич - Александр Александрович - Григорий Александрович - Григорий Григорьевич. Господи, да это ж "рукой подать" до Пушкина! Отрезок времени почти в два столетия перестал быть пугающе необъятным, не представимо огромным, безразмерным. Да и то ведь: изучаем историю Второй мировой войны, а вот он - живой участник ее, мой отец; копаемся в разрозненных материалах по малоизвестной Первой мировой - а один из русских солдат, воевавших на германском фронте, был моим дедом. Нить родства уплотняет время, сплющивает эпохи, "стягивает", сближает предков и потомков. Если ж не нанизать на эту нить череду событий меж двумя крайними датами - войны, революции, пятилетки, семилетки, эпохи разных правителей, - то, надо признать, пращуры наши как бы отодвигаются от нас, "отъезжают" в глубину минувших времен, за грань восприимчивости родственной связи.
Я читал, видел и держал в руках сотни пушкинских книг и книжиц; десятки его портретов, изображений, памятников мог описать двумя-тремя узнаваемыми мазками, имя Пушкина сопровождало меня с детства и... может быть, именно поэтому Пушкин представлялся мне отлитым в чугун, золото или бронзу, но никак не живым - из плоти и крови. Как, наверное, далекая планета для астронома, о которой он знает если не все, то многое, но в то же время помнит, что на ее поверхность ему никогда не ступить, самым мощным телескопом не приблизить, не ощутить ее жар или холод, притяжение, скорость вращения.
&nnbsp;Три коротких генеалогических отрезка отделяют Григория Григорьевича от великого прадеда и два родных человека - отец и дед. Один нянчил на руках его самого, другого - Александр Сергеевич и Наталья Николаевна. Впрочем, и сын Пушкина успел потетешкать своего внука Гришу и порадоваться, что имя ему дали в честь основателя фамилии - Григория Пушки, жившего в XIV веке. А сегодня мы в день рождения поэта идем под руку с правнуком поэта по улице, названной его именем! Пожалуй, мне не сыскать точных слов, чтобы пояснить ощущение внезапно сгустившегося времени, ощущение досягаемости живого Александра Сергеевича...
Небо серело. От Дома Союзов мы прошли, наверное, уже половину улицы, когда на правой стороне я увидел распахнутые двери полуподвального кафе. Освещенный дверной проем перетягивал на уровне груди шнурок с табличкой "закрыто".
- Григорий Григорьевич, а может, перекусим? А то пока до дому доберетесь... Мы остановились.
- Можно и перекусить, так закрыто ведь. Вон видишь, написано?
- Врут они всё, двери-то настежь!
Легкий кураж забродил в крови.
- Подождите немного, - и я направился к открытой двери "закрытого" кафе. Сразу у порога на меня наехал животом здоровенный парень, похожий на штангиста - полутяжа:
- Читать умеешь, борода? Мы закрываемся.
- Читать умею. А ты знаешь, какой сегодня день?
- Тещины именины?
- День рождения Пушкина. А знаешь, кто вон там стоит? - Я встал в дверном проеме и кивнул в сторону улицы. Парнище выглянул:
-Ну?
- Правнук Пушкина, Григорий Григорьевич. Твое кафе, между прочим, находится на улице его прадеда.
- Ладно заливать-то! Пу-ушкин! Я ж сказал: закрываемся. - Моя грудь с трудом выдерживала напор его живота.
- Стоп! Одну секунду! - Я достал из кармана пригласительный билет на пушкинский вечер с автографом Григория Григорьевича, показал.
- Ну и что?..
Однако в голосе его я почувствовал неуверенность, срочно надо было парня "дожимать", и я крикнул:
- Григорий Григорьевич, повернитесь лицом вот так, - и показал как. Пушкин повернулся к нам в четверть профиля, я перевел взгляд на "штангиста". Выражение его глаз и лица буквально за пару секунд изменилось.
- Ни-и хе-е... - начал он протяжно и тут же исправился: - Ничего себе! Точно, Пушкин!
Он тяжело, но проворно скакнул в глубь своего заведения, рявкнул "Зинка, сюда! Быстро!!", затем вернулся и молча сделал галантный жест: "прошу!".
Мы сели за крайний столик (Чирков, кажется, ушел во время моих переговоров с метрдотелем). Полуподвальчик оказался уютным и совсем крохотным. Слышно было, как за перегородкой, отделяющей зал от кухни, здоровяк-распорядитель приглушенным голосом что-то втолковывает поварам или официанткам. Через минуту он появился и коротко доложил:
- Сейчас все будет.
Коля Калачев вопросительно глянул на него, потом на меня (мол, когда ты успел?):
-Так мы, вроде, еще не заказывали... Здоровяк сдержанно, с достоинством повторил:
- Сейчас все будет на столе. Прошу немного подождать, - и удалился. Необыкновенный вечер получил необыкновенное продолжение.
- Григорий Григорьевич, а почему вы сегодня не выступили? Вы вообще выступаете на пушкинских праздниках? - спросил кто-то из друзей.
- Не выступаю - и по одной причине: я не пушкиновед. И не пушкиноед.
- Ну, так что? Вы же имеете свое мнение о прадеде, как-то ж вы относитесь к его творчеству. Почему об этом не сказать? Пушкин чуть прищурился, в серо-голубых глазах искрой мелькнула усмешка, уголки губ дрогнули.
- Ну ладно, люблю я поэзию Пушкина, люблю его прозу, люблю его самого. А зачем мне об этом говорить? Вроде и так понятно. Но скажи мне, ты пушкинист? - Он нацелил указательный палец на Илью Юрьева.
- Нет, - пробасил Илья.
- Нет, так нет. Тем не менее, ты можешь писать о Пушкине, говорить о нем, рассуждать о его творчестве. Тебе или похлопают, или... - он приподнялся и шлепнул ладонью по ягодице. - Или отшлепают. Смотря, что напишешь. А если я открою рот - сразу заголосят: "Это ж Пушкин сказал! Правнук поэта!". Вот я и помалкиваю. Моя фамилия - это крест мой...
Он улыбнулся, уголки глаз залучились веселыми морщинками.
- Григорий Григорьевич, - попытался я вставить в разговор свои "три копейки", - а вы сами когда-нибудь стихи писать пробовали?
Пушкин сделал кустистые брови домиком, а губы скобкой, в зрачках - по чертенку.
- Дай сюда, - он придвинул к себе мой пригласительный билет, вынул голубой фломастер и написал на развороте:
Я правнук, а не поэт.
Писать стихи, таланта нет.
Григорий Пушкин
Возвращая мне пригласительный, на наших глазах сделавшийся реликвией, сказал с усмешкой:
- Это все, что я за свою жизнь сочинил.
У стола возник гигант-метрдотель. Он поставил в центр блюдо с салатом-ассорти и запотевшую бутылку "Московской". За ним, по очереди, трое официанток быстро и ловко сервировали стол, поставили перед каждым тарелки с дымящейся мясной поджаркой. Метрдотеля с трудом уговорили присесть за стол и выпить рюмочку за Пушкина Александра Сергеевича, "новорожденного". Глядя на него, трудно было не изумляться: пять минут назад предо мной в дверях стоял грозный вышибала, уверенный в себе, готовый дать заслуженного пинка неурочному и нахальному клиенту, теперь же за столом сидел скромный, почтительный, тихий и смущенный человек с влажным блеском во взоре. Когда провозгласили первый тост за Пушкина, он встал первым. Встали и мы. Выпили, сели. Он не сел.
- Отдыхайте сколько нужно, я не стану мешать, - и отошел к кухонной переборке.
Несколько раз за его широкими плечами маячили официантки, которые пристально всматривались в Григория Григорьевича, сидевшего к ним вполоборота, делали понимающие мордашки и исчезали. Мы попросили Григория Григорьевича оставить автограф этим замечательным людям, но во всем кафе не оказалось чистого листка бумаги. Догадались принести "Книгу жалоб и предложений". Пока ее разыскивали и несли, метрдотель получил персональный автограф на салфетке, которую он положил в нагрудный карман рубашки с нескрываемым благоговением. В книге жалоб запись Григория Григорьевича стала первой и, надо полагать, последней.
Когда мы минут через сорок попросили расчет, гигант-распорядитель крутнул тяжелой головой на бычьей шее:
- Обижаете. Угощение за счет заведения.
Мы выходили цугом на освещенную фонарями Пушкинскую улицу, останавливаясь, как перед лопастью турникета, перед ручищей метрдотеля, протянутой для прощального рукопожатия. Девушки-официантки почетным караулом застыли у кухонной переборки.
Год был, напоминаю, 1983-й от Рождества Христова.
2. Древо пушкинского рода
В апреле 1988 года я оказался на родном Алтае и в Барнауле познакомился с человеком, который заслужил вечную память народную и стал символом подвижничества, освященного любовью к Пушкину. Андрей Андреевич Черкашин - теперь уже человек-легенда на все оставшиеся времена. В одиночку он проделал титаническую работу, невероятную на первый взгляд по объему и результатам: он составил полное родословие Александра Сергеевича Пушкина, которое включило более трех с половиной тысяч имен.
Габариты одноместного номера гостиницы "Центральная" не позволили развернуть во всю ширь гигантских размеров бумажную "простыню", на которой мелким бисером были выписаны имена и годы жизни, соединенные между собой прямыми и пунктирными линиями.
- История пушкинского рода неотъемлема от истории России, - начал Андрей Андреевич.
Впрочем, это было понятно при самом беглом взгляде на схему. Мы как-то привыкли вести отсчет правителей Руси от Рюрика Славянина. Черкашину удалось заглянуть глубже - до Ивара Многославного, погибшего в 720 году в Гардарике. Пушкины - из рода Рюрика, значит, среди его предков (прямых) - Владимир Святой, Александр Невский, Юрий Долгорукий, Ярослав Мудрый... Двенадцать предков поэта канонизированы Русской православной церковью.
Мы заварили чай. Черкашин рассказывал, что его побудило заняться пушкинской родословной, и время от времени, как только разговор возвращал нас к кому-либо из предков поэта, снова обращался к своей удивительной схеме.
- Неужто вы о каждом, кто сюда вписан, можете рассказать? - изумился я.
- Ну, а как же иначе? - засмеялся Андрей Андреевич. - Только об одних больше, о других меньше.
- А что привело вас в Барнаул?
- Так это, считай, моя родина. Сорок семь лет назад я отсюда уходил на фронт. Тут формировался 630-й полк 107-й Сибирской стрелковой дивизии. 25 июня нас погрузили в теплушки, а уже 9 июля в районе Дрогобужа состоялось мое боевое крещение. Потом - война без перерыва, если не считать госпитальных "передышек".
- Вы сказали вначале, что война вас надоумила заняться Пушкиным. Признаться, я подумал, что ослышался...
Черкашин рассмеялся мягким грудным смехом. Видимо, понравился произведенный эффект.
- Ничего не ослышался, все правильно. В декабре сорок первого мы выковыривали немцев из Полотняного Завода. Бой был довольно жестокий.
Когда он закончился - а немцев мы все-таки выбили, - я неподалеку от полуразрушенной усадьбы увидел старичка, который с чудаковатым видом по-хозяйски бродил вокруг нее, сокрушенно покачивая головой. Разговорились, и он мне рассказал, что перед нами - усадьба Гончаровых, что здесь бывал Пушкин, по этим аллеям он бродил с детьми, в этой речке купался. И меня как прошибло: воюю за русскую землю, стою на святом месте, где ступала нога Пушкина, а ничего про это не знаю - спасибо человеку, что просветил. И тогда я поклялся себе: останусь, жив - постараюсь перечитать все о Пушкине. Вот с этой клятвы все и пошло. Еще чайку заварить? - без перехода спросил он.
Тридцать лет он копался в архивах, изучал работы знаменитых пушкиноведов, сличал, перепроверял, анализировал, соединял ниточками кровного родства могучее генеалогическое древо одного из величайших людей России. Восемнадцать раз отстаивал свою работу перед авторитетными комиссиями на уровне академических институтов страны. Внушительная пачка восторженных и почтительных отзывов. Среди подписавших такие фамилии, как Гейченко, Скатов, Палиевский, Иезуитов, Фомичев, Вомперский, Туниманов, Небольсин. Наверное, для матерых пушкинистов, которых можно убедить только железными фактами без какого-либо намека на домысел, психологически трудно было признать правоту "любителя". Тем не менее, признали.
- До войны я работал разметчиком на паровозоремонтном заводе. Однажды, это было в Улан-Удэ, приехал со свитой "железный нарком" Лазарь Каганович - видимо, с проверкой. Мы оставались на рабочих местах, а он с сопровождающими обходил. Встал за спиной. А я в это время делал разметку какой-то детали. Взял чертилку и без лекала, на глаз, выписал контур. Каганович остановил меня: "Ну-ка, давайте проверим размеры!". Мастер, стоявший рядом, побледнел слегка и шепнул: "Ну, Андрюшка, молись". Молиться не пришлось, заслужил благодарность наркома.
Войну Андрей Андреевич закончил офицером, литературного или филологического образования получить не удалось: старые раны, застрявший в шейном позвонке немецкий осколок с вольной периодичностью, но регулярно укладывали его на госпитальную койку. Врачи, видя, что самочувствие фронтовика находится в прямой зависимости от перелопаченных им книг, закрывали глаза на явные нарушения больничного режима. А один врач, восхищенный такой одержимостью, даже дал письменное распоряжение персоналу: "В порядке исключения разрешить больному А. А. Черкашину работать над родословием А. С. Пушкина".
Битва за Полотняный Завод "свела" Черкашина с Пушкиным, а штурм "Наполеоновых ворот" в 1943 году под Смоленском - с прямым предком поэта в 21 -м колене Александром Невским. До этого на краткосрочных офицерских курсах в Тушино он впервые увидел фильм "Александр Невский". Через пару недель, уже на позициях, им раздали противопульные панцири, похожие на древнерусский доспех бахтерец, какой надевали ратники времен Александра Невского. Атака! Черкашин был уже в немецкой траншее, когда ему в грудь, почти в упор, ударила очередь из "шмайссера".
- Швырнуло назад так, что еле устоял на ногах. Вижу - очкастый немец, вжавшись в стенку траншеи, садит в меня с дуэльной дистанции, а пули отскакивают, как горох. Он бросил автомат, а глаза за стеклами очков полны такого нечеловеческого ужаса, что, надо думать, свихнулся. Я даже стрелять по нему не стал, перепрыгнул - и дальше.
Андрей Андреевич прихлебывает остывший чай, улыбается, - наверное, заново переживая ту давнюю картину боя, когда смерть не просто дохнула на него, а подержала в зубах и бросила - живи пока, лейтенант, еще не раз встретимся... Как я узнал позже, за войну Андрей Андреевич был ранен четырежды - и каждый раз нешуточно. До 1962 года скрывал инвалидность от медкомиссий. "Разоблачили" его при попытке поступить в военную Академию, отправили на пенсию. Тогда-то у него появилась возможность отдаться Пушкину целиком. Благодарит судьбу, что поздно открыл для себя труды Модзалевского, Всеволожского, Муравьева и Веселовского, которые также работали над родословием поэта: познакомься он с ними раньше - вряд ли довершил начатое дело, "спугнули" бы авторитеты.
Я напечатал о Черкашине статью в "Алтайской правде". Прочитав ее, барнаульский писатель Юрий Козлов сказал, что ему мальчишкой довелось видеть описанные Черкашиным панцири, это было в послевоенной Нарве. Андрей Андреевич же сетовал, что не обнаружил панцирей ни в одном военном музее, не встретил ни в одном воспоминании фронтовиков.
Дважды мы в паре с ним выступили по линии Бюро пропаганды художественной литературы, и во время первого же выступления он произнес такие слова:
- Я обычно рассказываю на встречах о предках Пушкина, а о его потомках сам Бог велел рассказывать его правнуку - Григорию Григорьевичу Пушкину, который живет и здравствует в Москве.
- А вы с ним встречаетесь? - спросил я Андрея Андреевича в перерыве.
- С Гришей? Ну, а как же! Без него я бы всех потомков вряд ли смог разыскать. Они по всему свету разбросаны. Среди потомков Пушкина есть немцы, французы, англичане, грузины, калмыки, даже китайцы.
Мы условились, что во время моей очередной сессии в Литературном институте Черкашин и Пушкин выступят там. Помнится, это произошло 4 мая того же, 1988 года.
3. Последняя встреча
Обе встречи - с Пушкиным-правнуком и пушкинистом Черкашиным, - к счастью, не оказались последними. В наших дальнейших отношениях с Андреем Андреевичем было несколько весьма примечательных эпизодов, о которых я еще найду возможность рассказать вне рамок этих воспоминаний. Его попытки при жизни издать полное родословие А. С. Пушкина так и не увенчались успехом, хотя высоких порогов он обил превеликое множество. "Перестройка" прежде всего, означала разрушение духовных начал, и Черкашин с его любовью к Пушкину оказался не нужен. К Андрею Андреевичу обращались японцы, посланники европейских государств: мол, давайте вашу рукопись и схему - издадим в момент, еще и гонорар заплатим. Он стоял на своем: Пушкин - русская национальная гордость, и книга о нем должна быть издана впервые в России. А потом переводите ее хоть на язык зулусов, хоть на урду, хоть на латынь и издавайте, где угодно. Наиболее полный вариант родословного древа поэта с комментариями Черкашина вышел в журнале "Слово" (№ 6, 1989 г.) - к 190-летию А. С. Пушкина. Книга же в полном объеме появилась в свет совсем недавно в московском издательстве "Либерея". Станислав Иванович Самсонов, собрав всю издательскую и собственную наличность, сумел выпустить 5 тысяч экземпляров книги "Тысячелетнее древо А. С. Пушкина" в тяжелейший период финансового кризиса.
Можно только предполагать, как эти мытарства по издательствам добивали, сживали со света инвалида-фронтовика. Испил черкашинской крови и "Московский комсомолец", напечатав гнусную статейку о "непрофессионале-любителе", который-де вводит в заблуждение почитателей пушкинского таланта; два "исследователя" выпустили по книжке, использовав труд Андрея Андреевича, ни словом не помянув его при этом, выдав его титаническую работу за свою. Запущенный, как вирус, "рыночный механизм" пожирал изнутри государство, за которое он пролил кровь, народу которого он служил всю жизнь, а половину жизни посвятил гению, ставшему одним из символов России. Ни разу, однако, не видел я его упавшим духом. Это был лучезарный человек, преисполненный сияния и света. Умер он в 1993 году, в день Егория - воина, трех дней не дожив до великого праздника - Дня Победы. Пушкина крестили в Елоховском соборе, Черкашина - там отпевали.
С Григорием Григорьевичем мы изредка встречались, чаще разговаривали по телефону. От Андрея Андреевича, потом от его дочери Ларисы, которая продолжила дело отца, я знал, что Пушкин частенько прибаливает, но держится молодцом. С возрастом здоровье уходило. 19 декабря 1996 года ему исполнилось 83 года. Через неделю я позвонил Григорию Григорьевичу, поздравил с наступающим Новым годом, справился о здоровье.
- Слава, какое "здоровье"! Это тебя я должен о здоровье спрашивать - ты еще молодой. А стариков надо спрашивать только о болезнях - среди них здоровых не бывает. Голос у Пушкина был хрипловатый и слабый, дикция не очень внятная - какая бывает у лежачих больных. Однако ведь еще находит силы пошучивать!.. Впрочем, на этом шутки закончились.
- Я ж совсем один остался после смерти Андрея Андреевича. Дочь Светлана приходит, помогает, уколы делает. Лариса Черкашина наведывается... Видеть я хуже стал. Слышишь?
- Слышу. Чем помочь, Григорий Григорьевич?
- Недавно о тумбочку головой так ударился, что... Словом, ничего хорошего, если откровенно. А помочь мне - ничем не поможешь, мне уже восемьдесят четвертый год пошел...
- Мой прадед сто три года прожил, а прабабка - больше девяноста. Есть на кого равняться.
- Вот ты на них и равняйся. А я и так всех своих пращуров переплюнул по долгожительству.
- Давайте я подъеду к вам, что-нибудь на месте придумаем.
- Так приезжай! Только учти: на моих стульях надо сидеть умеючи - упасть можно. И на стол облокачиваться не рекомендую - опасно для жизни.
- И для стола.
- Ну да, - он посмеялся через кашель.
Договорились, что я приеду к нему в канун Рождества Христова, - может, и не один. Я положил трубку с тревожным чувством. Посидел, подумал. Потом набрал номер Германа Стерлигова - известного в первые годы "реформ" молодого миллионера, чья собака Алиса представляла одно время рекламный ролик его фирмы с одноименным названием. Я знал, что Стерлигов недавно был избран предводителем Московского дворянского собрания. Между нами произошел такой диалог.
- Герман Львович, как могло случиться, что вы забыли русского столбового дворянина, прямого потомка Гостомысла и Рюрика, Владимира Святого и Александра Невского, Юрия Долгорукого и Владимира Мономаха? Каждый из его предков сделал для Отечества немало, сам он проливал кровь за Родину, но сейчас он стар, болен и беспомощен.
- Вячеслав, вы шутите! Каждого из московских дворян я знаю поименно, и мы помним о них.
- Тем не менее, вы забыли о правнуке Пушкина Александра Сергеевича, который был дворянином, Рюриковичем. Правнука звать Григорий Григорьевич Пушкин.
- Может быть, все-таки праправнук?..
- Нет, праправнук - Пушкин Александр Григорьевич - умер в августе 1992 года, не оставив потомства. А правнук, отец его, единственный прямой потомок Пушкина по мужской линии, жив. Но не здоров. О нем я и веду речь. После короткой паузы:
- Не мо-ожет быть!..
- Китайцы говорят: в мире нет ничего такого, чего могло бы не быть. Давайте встретимся, я все расскажу подробно.
Встреча состоялась на другой день.
Вечером того же дня я приехал в редакцию журнала "Наш современник", где члены редколлегии в кабинете главного редактора досрочно встречали Новый год. Свой тост я закончил словами:
- Лет десять назад присутствующий здесь Валентин Григорьевич Распутин сказал замечательные слова о том, что нас испортил ритм современной жизни. Для близкого мы готовы пожертвовать вещами, деньгами - чем угодно, но только не личным временем. Друзья, давайте пожертвуем личным временем и навестим больного Григория Григорьевича Пушкина. Он одинок и болен.
Распутин сразу извинился, что не сможет - у него на руках билет до Иркутска. Другие попросили напомнить с утра в день визита телефонным звонком.
5 января 1997 года почти все, кого мне удалось "достать" по телефону, сослались на грипп. И правда: полчаса назад радио сообщило, что в столичных аптеках пропал дибазол, а главное - едва ли не треть москвичей стали жертвами эпидемии.
В три часа пополудни мы встретились с Германом Стерлиговым и на его джипе отправились на улицу Маршала Тухачевского. В машине я попросил Германа Львовича в разговоре с правнуком не упирать на его дворянское происхождение.
- Почему?
- Не любит он этого.
Мы прибыли первыми из гостей. Приемная дочь Светлана хлопотала на кухне. Григорий Григорьевич провел нас в свою комнатку-кабинет, сел на кровать. Рядом с изголовьем - злополучная тумбочка, на ней горка лекарств, стакан с водой, очки. Видно было, что старость и болезни забирают у него последние силы. Он сидел на кровати во фланелевой ковбойке в синюю клетку, скрестив худые руки на коленях. Сам худощавый, высохший, передвигается по квартире осторожными мелкими шагами, горбится. Левая сторона лица - от скулы до виска - обезображена темно-фиолетовым синяком, но опухоль уже сошла, и синяк остался как большое родимое пятно.
- Кто на кого набросился, Григорий Григорьевич, - вы на тумбочку или она на вас? Если она - то это первый случай нападения мебели на человека, - попытался я пошутить, не зная, как он отреагирует. Пушкин взглядом и уголками губ отозвался на шутку.
- Я напал, я. Вставал с кровати - и что-то повело... Я представил Стерлигова. Герман Львович почтительно поклонился, сказал небольшой спич, вручил Григорию Григорьевичу два номера журнала "Русское дворянство" и конверт с N-ной суммой денег:
- Это вам, потомку великого рода. Считаю своим долгом. Пушкин веером пролистнул журналы, вслух прочел название, поблагодарил. Стерлигов коротко рассказал о Московском дворянском собрании и пригласил родовитого собеседника при удобном случае его посетить.
- Спасибо. Только какой я дворянин, - спокойно ответил Григорий Григорьевич. - Это уже не мое, это - в прошлом. Да и не хожу я давно никуда. Недавно вон приходит повестка из райвоенкомата: пишут, что я как участник войны награжден юбилейной медалью маршала Жукова и просят явиться за медалью. Светлана нашла мне телефоны этого военкомата - звоню. Ребята, говорю, мне уже за восемьдесят, я скоро два года как в булочную не выхожу из дому. Может, направите кого-нибудь ко мне с этой медалью? А вы, отвечает, как-нибудь, как-нибудь. У нас рассыльных нету, а медаль, мол, все-таки вам нужна, а не нам...
Он качнул головой, хмыкнул, посмотрел на нас поочередно.
- Да ничего, говорю, мне уже не нужно. Оставьте ее себе, раз такое дело. Пришла Лариса Черкашина, за ней Семен Иванович Шуртаков. Стерлигов взглянул на часы, извинился и стал прощаться. Под руководством Григория Григорьевича мы собрали раздвижной стол. Стол был с "секретом". Добиваясь его устойчивости, мы подсовывали, подкладывали, подпирали и расклинивали, орудуя целым набором деревяшек. Когда на столе появилась миска дымящейся картошки, закуски и вино, появился киноактер Юрий Назаров, народный артист России. Ему, абсолютному трезвеннику, по иронии судьбы довелось сыграть роль папы - алкаша в "Маленькой Вере". Мы налили себе сухое и шампанское. Юрий Владимирович - сок. Пушкин заметно оживился и даже повеселел. Шутил, улыбался - рад был гостям, рад застолью, беседе.
Вспоминали поездки в Ленинград, Михайловское, Болдино, выступления в ЦДЛ, приезд в Россию британских потомков - Александры, Мариты и Фионы, праправнучек Пушкина. Заговорили, было о родстве Григория Григорьевича с английским королевским домом, но он перевел разговор на другое:
- На днях получил письмо из Великобритании - собирается приехать (не упомню кто: не то герцогиня Аберкорн, не то герцогиня Вестминстер - обе прапрапра... - В. М.) в гости. Вот и ломаю голову: как я посажу их за этот стол и на эти стулья?..
Он исподлобья посмотрел на нас, обвел взглядом старые обои, оконные шторы. По правде, говоря, мы не знали, что ответить.
- Может быть, письмо направить в правительство? Коллективное! - подал голос Семен Иванович. - Соберем подписей сколько нужно...
- Академик Лихачев уже писал президенту обо мне, - усмехнулся правнук, давая понять, что тему можно не развивать.
- О, Григорий Григорьевич, чуть не забыл! - Мне захотелось разбавить общую неловкость чем-нибудь приятным. - Вам передают приветы Гусев, Куняев и Распутин. А Геннадий Михайлович еще велел передать, что в ближайшем номере "Роман - газеты" будет печататься глава из книги Ильи Глазунова "Единственный прямой наследник Пушкина" - о вас. Гусев - редактор его книги "Россия распятая".
- А, да, был Глазунов у меня в гостях, - кивнул Григорий Григорьевич. - А Распутин-то пишет что-нибудь? Давно о нем ничего не слыхал.
Семен Иванович взялся рассказывать о последних публикациях Валентина Распутина. Пушкин внимательно слушал, кивал головой.
- Григорий Григорьевич, а помните, когда я в Пскове сказал, что в СССР не каждый знает, кто такой Иисус Христос, зато каждому известно, кто такой Пушкин, - вспомнил Юрий Назаров, - как владыку, который рядом с вами стоял, перекорежило всего! А один монах аж задохнулся от возмущения, перекрестился и так ушел, крестясь.
- Нехорошо-о, нехорошо, конечно, - по-нижегородски "окая", протянул Шуртаков.
- А что, разве не так было? - вскинул брови Назаров.
Григорию Григорьевичу это воспоминание доставило явное удовольствие - глаза заблестели, улыбка долго не сходила с лица. Я заметил, что когда речь заходила о Пушкине, в его умных серо-синих глазах появлялся живой сосредоточенный блеск, глаза молодели. Меняли тему - сразу взор "отмякал".
Мы пробыли у Пушкина около трех часов, оставляя его повеселевшим, распрямившимся. На прощание шутливо поспорили с ним, чья картошка вкуснее - "пушкинская" или "морозовская". Картошку "по-пушкински" Светлана отваривала до рассыпчатости, поливала маслицем и посыпала резаным укропом. Горячая - она была просто объедение. Спорить было не о чем, но мне хотелось под благовидным предлогом забросить правнуку рюкзачок картошки в порядке, так сказать, "гуманитарной помощи".
Сделать этого я не успел. Не "доспорили"...
***
В начале лета Григорий Григорьевич съездил в санаторий в Конаково (Тверской области) вместе с Вульфом Дмитрием Алексеевичем, который тоже состоит в родственных связях с Пушкиным - по линии Ржевских. Не понравилось. На мой телефонный вопрос "Как отдохнули?" ответил:
- По мне не санаторий, а крематорий плачет.
Все же Лариса Черкашина достала ему другую путевку - в санаторий в Михайловском.
- Не поеду, далеко!
- Да это другое Михайловское, под Москвой.
Сбежал оттуда раньше срока. За свою долгую жизнь не научился отдыхать в санаторных условиях.
14 октября, в день Покрова, его положили в больницу для ветеранов, что в Медведково. 17 октября 1997 года Григория Григорьевича не стало.
"Бывают странные сближенья", - писал А. С. Пушкин. Жизнь еще раз напомнила нам об этом. Поэт был ранен на дуэли в среду, а в пятницу скончался. В среду же его правнуку сделали операцию, а в пятницу он умер. Писатель Николай Черкашин, сын пушкиниста, также подметил: "Пушкин родился в четверг, в мае, Черкашин (Андрей Андреевич. - В. М.) умер в четверг в мае; Пушкин крестился в Елоховском соборе, Черкашина там отпевали. Жизнь поэта отмерена 37-ю годами, его генеалога - в зеркальном отражении - 73-мя".
... Уже после похорон Григория Григорьевича Валентин Распутин признался:
- Как я жалею, что не сдал билет и не поехал тогда с вами к Пушкину. Все думалось - успею, успею. А ведь если вдуматься, для нас эта утрата - все равно, что смерть Пушкина для его современников... Надо полагать, так оно и есть.
Вячеслав МОРОЗОВ
Настоящим Горбатым в «Черной кошке» был московский семиклассник Володя Колганов.
Милиционеры открыли тайну шайки, злодейства которой легли в основу сценария культовой ленты «Место встречи изменить нельзя»
В конце прошлой недели в музее истории московской милиции открылась новая выставка. Среди прочих экспонатов - документы дела о банде «Черная кошка», реально существовавшей в послевоенной Москве. Оказывается, члены легендарной шайки были вовсе не матерыми уркаганами, как в шедевре Говорухина, а подростками-беспризорниками. И возглавлял их не грозный вор Горбатый, а семиклассник Володя Колганов.
А поймал малолетних грабителей, наводивших ужас на целый город, правнук... великого поэта - Григорий Григорьевич Пушкин. До этого считалось, что потомок классика работал после Великой Отечественной войны в типографии газеты «Правда». Но из документов следует, что в 1940 году он стал оперуполномоченным Уголовного розыска Октябрьского райотдела столичной милиции. В 1941 году он ушел на фронт добровольцем в партизанский отряд, а в 1946 году вернулся на работу в МУР. Тогда-то он и раскрыл многочисленные преступления «Черной кошки».