Мой сибирский патрон
(я у него заносил в течение двух месяцев в конторскую книгу пуды и аршины),
Яков Андреевич Черных, – дело это было не в XVI столетии,
а в самом начале XX – почти неограниченно
господствовал в пределах Киренского уезда силой своих торговых операций.
Яков Андреевич скупал у тунгусов пушнину,
у попов дальних волостей – ругу
и привозил с Ирбитской и Нижегородской (ярмарок) ситец,
а главное – поставлял водку (в Иркутской губернии
в ту эпоху монополия еще не была введена).
Яков Андреевич грамоты не знал,
но был миллионщик (по тогдашнему весу "нулей", а не по нынешнему).
"Диктатура" его, как представителя торгового капитала, была неоспоримой.
Он даже говорил не иначе как "мои тунгусишки".
Город Киренск, как и Верхоленск, как и Нижнеилимск,
были резиденцией исправников и приставов,
кулаков в иерархической зависимости друг от друга,
всяких чинушей, да кое-каких жалких ремесленников.
Организованного ремесла, как основы городской хозяйственной жизни,
я там не находил – ни цехов, ни цеховых праздников,
ни гильдий, хотя и числился Яков Андреевич "2-й гильдии".
Право же, этот живой кусок сибирской действительности
гораздо глубже вводит нас в понимание исторических особенностей развития России,
чем то, что говорит по этому поводу Покровский.
В самом деле. Торговые операции Якова Андреевича простирались
от среднего течения Лены и ее восточных притоков до Нижнего Новгорода и даже Москвы.
Немногие торговые фирмы континентальной Европы могут отметить такие дистанции
на своей торговой карте. Однако же этот торговый диктатор, на языке чалдонов
– "король крестей", являлся наиболее законченным
и убедительным воплощением нашей хозяйственной отсталости,
варварства, примитивности, редкости населения,
разбросанности крестьянских сел и деревень,
непроезжих проселочных дорог, которые в весеннюю и осеннюю распутицу
создают вокруг уездов, волостей и деревень двухмесячную болотную блокаду,
всеобщей безграмотности и проч. и проч.
А поднялся Черных до своего торгового значения
на основе сибирского (среднеленского) варварства потому,
что давил Запад – "Рассея", "Москва" – и тянул Сибирь на буксире,
порождая сочетание хозяйственно-кочевой первобытности с варшавским будильником.
