Главная » Архивные материалы. » Административно-территориальное деление Российской империи » По губерниям, областям, наместничествам, генерал-губернаторствам России. » Казанская губерния Российской империи. » Книги, очерки, статьи, публикации о Казанской губернии. » Средневековые тюркско-татарские государства. » Средневековые тюркско-татарские государства. Выпуск 2.

Средневековые тюркско-татарские государства. Выпуск 2.

Академия наук Республики Татарстан
Институт истории им. Ш. Марджани

Казань – 2010

ББК 63.3
С 75

Издание осуществлено при финансовой поддержке РГНФ
(проект № 10-01-29181 г / В / 2010)

Редакционная коллегия:

Р.С. Хакимов, И.К. Загидуллин (сост.),
Б.Р. Рахимзянов (отв. ред.), Р.Р. Исхаков, А.Г. Ситдиков

Средневековые тюрко-татарские государства. Сборник статей. Выпуск 2. – Казань:
Изд-во «Ихлас», 2010. – 328 с. + 24 с. цв. вкл.

В сборнике статей представлены доклады участников Международной научной конференции
«Историческая география и социокультурное развитие средневековых тюрко-татарских государств
(XV – вторая треть XVIII вв.)» (16–17 марта 2010 г., г. Казань).

ISBN 978-5-9047-3544-9

Предисловие

16–17 марта 2010 года в Казани на базе Института истории им. Ш.Марджани АН РТ была проведена международная научная конференция «Историческая география и социокультурное развитие средневековых тюрко-татарских государств (XV – вторая треть XVIII вв.)», материалы которой представлены в настоящем сборнике.
Сейчас нет нужды пространно рассуждать о необходимости более углубленно заниматься данной проблематикой. Это ясно хотя бы и из того, что несмотря на появившиеся за последние 20 лет печатные работы по теме, она явно далека от полной освещенности. Мы постарались пре- доставить «трибуну» для всех сторон. Это касалось не только концептуальных взглядов авторов, но и их аффилиаций, и научных уровней. Здесь – и именитые доктора наук, и совсем молодые исследователи. Кто-то работает в провинциальном музее, кто-то – в столичном исследовательском институте; кто-то – вообще независимый исследователь. Конференция – рабочая площадка для апробаций своих взглядов.
Круг научных проблем, предлагаемых к обсуждению в виде докладов и статей, весьма широк – начиная от концептуальных вопросов средневековой истории Центральной Евразии и заканчивая практическими моментами репрезентации средневековой татарской истории.
Слабо исследованной темой остается история Сибирского ханства. Поэтому раздел «Сибир- ский юрт» выделен отдельно. С 1923 г. и до сих пор нет обобщающего труда по истории Казан- ского ханства (при том, что вышло достаточно книг, раскрывающих как новые аспекты темы, так и содержащих новые подходы к проблемам), поэтому как форум для подготовки такого труда был выделен раздел «Казанское царство». Различные аспекты политической истории, которая, несмот- ря на тематические крены последних десятилетий, остается такой же актуальной для истории тюрко-татарских государств, как и ранее, раскрыты в разделах «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств», «Общественно-политическое положение тюрко- татарских государств». Духовная и материальная культура изучаемых политий представлена междисциплинарными исследованиями археологов, архитекторов, искусствоведов, филологов. На наш взгляд, пока еще рано говорить о том, что какие-то проблемы себя исчерпали или хотя бы четко поставлены, поэтому в целом сборник представляет из себя предварительные подходы к такой сложной теме, как средневековая история татар. Авторский стиль представленных мате- риалов по возможности был сохранен.
Говоря об актуальности проблематики, хочется вспомнить мысль С.М. Каштанова, что ак- туально то, что интересно исследователю. Интерес со стороны отдельного индивидуума к теме уже говорит о том, что она актуальна. Мы были чрезвычайно рады осознать тот факт, что судя по количеству заявок на конференцию и предоставленным текстам докладов, данная проблематика весьма актуальна для исторической науки.
Мы вновь открыты для сотрудничества. Уверены – наш проект привлечет еще большее внима-
ние историков, археологов, литературоведов, искусствоведов, исследователей, интересующихся средневековой историей татарского народа.

Б.Р. Рахимзянов

4

ПРИВЕТСТВЕННАЯ ЧАСТЬ

Открытие конференции

М.А. Усманов

Уважаемые гости! Дорогие друзья! В последние годы в Казани часто стали проводиться меж- дународные, межрегиональные конференции. В этом же числе и открываемая сегодня конферен- ция, посвященная проблемам исторической географии и истории социально-культурного развития средневековых тюрко-татарских ханств. Это объясняется тем, что в последние годы наметилась здоровая тенденция: рассматривать историю каждого конкретного региона не узко, не изолирован- но, а несколько шире с тем расчетом, чтобы определить историческое место данного конкретного региона в системе других близлежащих регионов.
В недалеком прошлом мы привыкли изучать историю отдельных народов изолированно, в виде истории лишь одной, образно говоря, «закрытой квартиры», причем созданной в новое время, часто искусственно, без учета особенностей прошлого. А история прошлого состояла из сложных процессов, когда различные культуры тесно взаимодействовали внутри огромного суперрегиона. Это хорошо прослеживается и по материалам историографии, источниковедения истории народов Восточной Европы.
В последние годы мы, освещая историю татарского народа, пытаемся рассмотреть ее в кон- тексте всего огромного региона северо-западной части Евразии, в особенности всего Поволжья и Приуралья. Прежде всего, нам, конечно, хотелось бы изучить историю Казанского ханства, также историю родственных тюрко-татарских ханств той эпохи, тех государственных образований, которые возникли в результате распада Золотой Орды. Думаю, и в материалах ваших докладов мы увидим, что историю, например, Казанского ханства, невозможно рассматривать изолированно от истории Большой Орды, Астрахани, Ногайской Орды, от истории Крымского, Сибирского ханств. Естественно, и Руси. Историю каждого из этих регионов также невозможно рассматривать в отрыве от истории того же Казанского ханства. Проблема становится более-менее ясной и четкой, когда мы берем эту проблему в целом в контексте, а не изолированно, по кусочкам. Думаю, в этом плане работа нашей конференции будет деловой и результативной. Открывая конференцию, мне хотелось бы пожелать вам, дорогие коллеги, успешной работы, хороших результатов, а самое главное – чтобы это было началом, вернее важным этапом дальнейшего сотрудничества, обмена мнениями, опытом.
Разрешите объявить конференцию открытой. Для приветствия участников конференции от имени Академии наук Республики Татарстан слово предоставляется вице-президенту АН РТ Азату Шаймулловичу Зиятдинову.

А.Ш. Зиятдинов

Уважаемые участники Международной научной конференции!

В современной историографии происходит пересмотр сложившихся точек зрений на многие вопросы средневековой истории России, в том числе истории тюрко-татарских государств. Одна из главных причин данного явления заключается в активизации научных изысканий в этом направле- нии в регионах.
Усиление интереса к проблемам средневековой истории и необходимость формирования це-
лостного подхода к общественно-политическим и социокультурным явлениям прошлого актуа-

Приветственная часть 5

лизируют кооперацию усилий историков и археологов, укрепление межкультурных связей, комп- лексное изучение исторических событий в региональном измерении и в евразийском масштабе. Сегодня как никогда востребованы обмен новой информацией и дискуссии с целью выявления общих тенденций и специфических особенностей в эволюции социально-экономических, общест- венно-политических, этнодемографических и социокультурных процессов этого периода.
После распада СССР и последовавших затем серьезных испытаний для отечественной эко- номики, культуры и науки по ряду причин трансформировались прежние традиции организации научных исследований, произошла трансформация координации развития тюркологической науки в России. Отрадно отметить, что сегодня научные центры Академии наук РТ стремятся возродить прежние связи и лучшие традиции российской тюркологии. Проведение серии конференций по
заявленной теме дает возможность обсуждать теоретические и методологические проблемы исто-
рии средневекового периода, укреплять и расширять связи между учеными и научными центрами, формировать системный подход к общественно-политическим и социокультурным процессам, про- текавшим в тюрко-татарских государствах, возникших на обломках Улуса Джучи (Золотой Орде).
Сегодняшняя Международная конференция, на мой взгляд, является тому наглядным под-
тверждением.
Желаю участникам научного форума новых творческих успехов, успешных выступлений и дискуссий!

Зиятдинов Азат Шаймуллович, доктор технических наук, профессор, вице-президент Академии наук
Республики Татарстан, член-корреспондент Академии наук Республики Татарстан.

М.А. Усманов

Некоторые насущные проблемы историографии и источниковедения истории средневековых тюрко-татарских государств

Дорогие коллеги! Сегодня я выступлю не с обширным докладом, а ограничусь лишь некото-
рыми своими размышлениями.
Название конференции, я бы сказал, не простое, так как здесь и географические, и историко- социальные аспекты истории тюрко-татарских ханств. Но мне хотелось бы сегодня, пользуясь этим случаем, немного поразмыслить о тех проблемах, которые, как мне кажется, наиболее актуальны. Прежде всего, хотелось бы обратить внимание коллег, особенно молодых, на некоторые проблемы историографии. Общие проблемы историографии, в особенности по общим вопросам, вы все в це- лом знаете больше и лучше, чем я. Это естественно. Потому что историографические аспекты на- шей истории очень сложны, многообразны. Но в то же время необходимо сказать несколько слов о том, каким историографическим наследием за последние 50–60 лет мы располагаем. Какая реакция на это? Вот здесь возникают весьма спорные и сложные вопросы.
Дело в том, хотим мы сегодня признать то или нет, наша историческая дисциплина в прошлом была чрезвычайно политизированной. Это оказало влияние на освещение истории различных периодов, в том числе и периода Средневековья. Сейчас идет процесс, так сказать, раскрепощения исторической мысли. Но идет этот процесс неоднообразно, а несколько стихийно, когда, наравне с более или менее научными концепциями, интерпретациями, появляются различные вольные толкования, даже кривотолки. Не секрет, что иногда появляются такие люди, которые, едва прочитав две-три книги, уже сами берутся писать четвертую. Примеров можно найти не только в Казани, но и в Новгороде, в Москве и Санкт-Петербурге, также во многих других центрах. Это одна из опасностей, которая грозит нормальному развитию научной мысли, потому что тот, кто находит деньги, публикует что угодно, выдавая за «новое слово» обычные вольности, непод- крепленные соответствующими источниками. Поэтому перед историками и историографами стоит очень сложная задача уберечь более или менее здоровую основу исторической мысли, исто- рического знания от такого наплыва. И этого нужно добиваться не запретами, подавлениями, а обоснованными научными разработками.
С другой стороны, необходимо учитывать и то обстоятельство, что без разнообразных поисков также трудно, иногда невозможно настоящее движение вперед. Поэтому, когда мне задают вопрос:

6 Приветственная часть

«Почему не реагируете на такие публикации?» – я, как правило, отвечаю: «Они тоже выполняют определенную функцию, поскольку у нас не только среди профессиональных историков гос- подствовала официальная политизированность, способствующая искажению истории, но и сама публика также политизирована или же совсем равнодушна к проблемам истории. Надо ее заин- тересовывать, заставлять задумываться. Так что дело обстоит весьма сложно. С такими пуб- ликациями нужно бороться качественными работами. В конце концов читатель разберется, где правда, а где ложь». Разумеется, на это требуется время. Что поделаешь, наука, как говорится, требует жертв...
Необходимо также обратить внимание на следующий аспект. В советское время, отрицая все, что было до 1917 года, многое откинули из традиционной отечественной историографии и забыли. Приведу лишь один пример. До конца 60-х годов даже такой крупнейший знаток, как выдающийся востоковед В.В.Бартольд, у нас почти был забыт. Зато появились доморощенные, крикливые востоковеды, освещающие историю различных народов весьма «своеобразно». Поэтому нам необходимо обратить пристальное внимание на историографическое наследие прошлого в целом. Кое-что нужно восстановить. У нас иногда наблюдается и такое явление: кто-то, прочитав мысли, аргументы из трудов ученых прошлого, выдает их за свои. К сожалению, таких примеров более чем достаточно. Поэтому к историографическому наследию нужно относиться с большой честностью.
Мне импонирует одно направление из проблематики данной конференции, которое выражено понятием «историческая география». Ведь не секрет, что в прошлом мы сводили историю исключительно к социальным проблемам, к социальным конфликтам. Совершенно игнорировали географо-климатические факторы. Приведу несколько примеров. Такое часто допускают журна- листы, писатели, которые рассуждают примерно так: наши предки, булгары, пришли на эту территорию и осели, таким образом выбрали эту прекрасную, хорошую землю в качестве родины. Я неоднократно замечал, что они так говорят и пишут, как правило, весной и летом, когда природа действительно хороша. Но они молчат в остальных семи-восьми месяцах, когда эта территория находится под снегом или отличается дождями и слякотью. И историки этот вопрос часто освещают упрощенно. На самом же деле булгары оседали здесь вынужденно, в результате вытеснения их хазарами. И их, бывших кочевников и скотоводов, ожидали здесь суровые условия и большие трудности: необходимость строительства жилищ; заготовки кормов для скота, освоение новых видов хозяйственной деятельности и т.д. Так что проблемы миграции, освоения бывшими кочевниками новых земель и оседания их в неблагоприятных для скотоводчества географо- климатических условиях требуют вдумчивого изучения и достоверного освещения.
В исторической литературе довольно просто описывается падение Сибирского ханства в результате похода Ермака. Недавно по центральному телевидению давали оценку Ермаку и значению его деятельности, природе его отряда, и определили его как разбойничий отряд. Но результат все же получился несколько иной. И самое интересное, что начальный период завое- вания Сибири осуществлялся очень быстро. Потом борьба продолжалась еще десятки лет. Кончилась гибелью как самого Ермака, так и Кучума, т.е. полной катастрофой для ханства. В чем причина такого относительно быстрого завоевания Сибири? Вопрос не очень простой. Объясняя это, ученые, как правило, пишут о политических, социальных слабостях ханства, иногда даже об этнической разобщенности его населения. Но один из основных факторов, на мой взгляд, остается вне поля зрения. Дело в том, что в основном города ханства расположены по Иртышу и по другим крупным рекам. Земля состояла из сплошных болот. Ермак с его небольшим отрядом стал доминирующей силой именно на реках. И все города по одному пали друг за другом. Поражение ханства, на мой взгляд, подчеркиваю это, объясняется прежде всего именно такой географической особенностью страны, т.е. расположением его основных населенных пунктов по рекам. С уходом Кучума в юго-восточные степи, относительно сухие земли, сопротивление, как известно, стало более упорным, приведшим к гибели атамана.
Иначе говоря, потеря превосходства (или почти отсутствие силы) на реках, по которым, выра- жаясь образно, как в четках были «нанизаны» основные населенные пункты центральной части страны, стало одной из причин быстрого падения ханства. (Что станет с четками, если спалить нить – общеизвестно...)
Следующим существенным упущением в изучении и освещении нашей средневековой истории является плохая осмысленность, т.е. неучтенность действовавших в те времена правовых и юриди- ческих норм. Такая картина в целом наблюдалась почти до последнего времени, хотя проблематика

Приветственная часть 7

была обеспечена неплохими источниками. Свою критическую мысль я проиллюстрирую следующим ярким примером. Так, в официальной «Истории ТАССР», опубликованной в советское время, также в других публикациях той эпохи, занятия престола Сахибгираем и Сафагираем в Казани рассматриваются как нахальный захват власти крымцами в Казани или же как результат происков каких-то дальних империалистов. Так ли это на самом деле? Дело в том, что все местные правители в этом регионе до и после образования ханства были ближайшими родственниками Гираев, т.е. законных Джучидов. Когда Сахибгирай пришел на Казанский престол, он пришел не как чужак, а как законный представитель Гираев, т.е. тех же Джучидов. Поэтому это было не захва- том власти чужаками, а просто закономерным замещением на освободившемся троне представите- лей одной династии, и более того – одного рода. Следовательно, факты и явления надо освещать так, как это было законно в те времена, а не так как это соответствовало нашим современным поли- тическим устремлениям.
Династийные проблемы как на Востоке, так и на Западе имели свои четкие особенности. Эти юридические нормы и особенности прошлого необходимо выявлять, знать и учитывать при объяс- нении событий, явлений прошлого. Если на Западе «обмен» королями, т.е. приглашение, избрание на замещение по той или иной причине на освободившийся трон происходило без особой щепе- тильности в соблюдении династийного, точнее, родословного происхождения кандидатур (один из ярких примеров история русского трона в XVIII в.), то на всей территории бывшей Монгольской супердержавы на ханский престол и титул хана, при наличии государственности, право имели исключительно Чингизиды, к которым относились Джучиды и их ответвление Гираи. Характерно, что титул царя на Руси стал возможным лишь после ликвидации Большой Орды, прямой наследницы Золотой Орды...
Возьмите любой учебник, любое исследование о кочевниках, о татаро-монголах, также о тюрко-татарах, и вы почти ничего не найдете о юридических, правовых нормах их обществ и государств. Такова долго существовавшая однобокая, т.е. искажающая действительность картина. Лишь в последнее время в этом плане появилось несколько интересных исследований. Среди них я особо выделил бы публикации юриста Р.Ю.Почекаева.
Что касается проблем источниковедения истории средневекового периода, не секрет, что мы в прошлые 70–80 лет опирались прежде всего на те источники, которые лежали сверху.
Очень поверхностно, эпизодически изучаются, используются источники тех народов, которые входили в состав тюрко-татарских ханств. В Крымском ханстве, начиная с XVI–XVII веков, было составлено около десяти исторических сочинений. А сколько из них находится в активном науч-
ном обороте? Одно-два произведения, не больше. Еще имеется масса документальных источников,
которые тоже не используются должным образом. Я не сторонник того, чтобы абсолютизировать значение источников только на одном языке. Но сравнивать их информацию и получать несколько более разнообразные, объективные представления, по-моему, вполне правомерно.
Когда дело касается проблем источниковедения, возникает один острый вопрос – проблема подготовки молодых кадров. Не секрет, что некоторые наши 50–60-летние исследователи не владеют письменностью и языком того периода. Многие не могут читать рукописи, причем не только тюркоязычные, но и русские. А ведь значительная часть источников представлена именно в рукописях. К сожалению, есть и языковой барьер, когда некоторые современные татары по-на- стоящему не владеют татарским, казахи – казахским языком и т.д., не говоря уже о средневековых наречиях письменных памятников. В этом плане в Советском Союзе мы сильно отставали. Отличались только 2–3 региона, которые в тюркологии занимали более или менее неплохую позицию: Грузия, частично Армения и Азербайджан. А в остальных регионах завещания дедов уже не могли прочитать их внуки. Поэтому актуализируется проблема подготовки поколения новых кадров. Известно, что в прежних ведущих научных центрах страны – в Москве и в Петербурге – востоковедов также остается все меньше и меньше. Некоторые классические востоковеды эмигри- ровали, а других уже нет в живых. К тому же многие современные тюркологи, например, неплохо владеют грамматическими формами современных языков, зафиксированных в нынешних публикациях и исследованиях, и не более того. Следовательно, актуализируется проблема подго- товки нового поколения специалистов, владеющих как языком, так и письменностью средневе- ковых памятников. Без преодоления таких барьеров невозможно достичь каких-либо существен- ных успехов, а следовательно не будет и полноценного научного будущего.
Наконец, давайте не будем изучать нашу историю изолированно, лишь по «частным кварти-
рам», а постараемся изучать ее в широком контексте с тем расчетом, чтобы максимально выявлять

8 Приветственная часть

факты взаимоотношений, контактов, тем самым расширять наши знания о прошлом. Без этого наше научное будущее будет под сомнением, ибо мы привыкли замыкаться в себе. Когда вышел первый том «История татар с древнейших времен», где местами рассматривается история почти всей северо-западной Евразии, приходилось слышать о том, что татары якобы хотят завладеть всей историей этого огромного региона. На самом деле – ничего подобного. Ибо самих татар там еще нет, скорее речь идет о предыстории татар, о передвижениях, перемещениях многих племен и народов. Мы пытались найти истоки тюркоязычного населения, которое в дальнейшем образова- лось как отдельный этнос в Среднем Поволжье. Нет ничего плохого в том, что мы хотели больше и лучше узнать о бывших соседях, родственниках наших дальних предков. Второй том освещает су- губо Среднее Поволжье, Булгарское государство, и булгары также рассматриваются не изолиро- ванно. Третий том, посвященный Золотой Орде, наоборот, значительно расширяется из-за извест- ных политических событий, из-за грандиозных завоеваний Чингизхана, его сыновей и внуков. Потом будет новое сужение до истории Казанского ханства. Но чтобы лучше осмыслить историю самого Казанского ханства, необходимо также знать историю других тюрко-татарских государств, а также Руси... Следовательно, мы стремимся лишь к лучшему осмыслению своего прошлого.
Давайте же и в будущем работать вместе, общаться и взаимообогащать друг-друга с тем расче- том, чтобы получить полноценные знания о прошлом. История, как знание вообще, не является чьей-либо собственностью, даже временно господствующего этноса. Это особый мир человеческих знаний. В этом ее и сила, и слабость – уязвимость...
Спасибо за внимание!

Усманов Миркасым Абдулахатович, доктор исторических наук, действительный член Академии наук Республики Татарстан, профессор Казанского (Приволжского) федерального университета, советник Прези- диума Академии наук Республики Татарстан, заслуженный деятель науки Республики Татарстан.

9

СЕКЦИЯ «СИБИРСКИЙ ЮРТ»

Д.Н. Маслюженко

Сибирская княжеская династия Тайбугидов:
истоки формирования и мифологизации генеалогии

В конце XV века сибирская княжеская династия Тайбугидов стала единственной, сумевшей свергнуть власть части рода Чингис-хана – Шибанидов, на северной периферии бывшей Монголь- ской империи, и удержать ее за собой более чем на 70 лет. Очевидно, что период существования их политического объединения совпадает со временем постепенной утраты власти и политического влияния Чингизидами на значительной территории (так, синхронные процессы проходили в Рус- ском государстве). Однако Тайбугиды попытались полностью дистанцироваться от чингизидской политической традиции и создать свою политическую идеологию, отличную от легитимизации через марионеточных ханов у Ногаев, или образа «белого царя» на Руси. В тоже время при рассмо- трении истории Искерского княжества Тайбугидов мы должны осознавать, что смотрим на нее через призму русских летописцев, которые основывались на определенных штампах, характерных для русской исторической традиции.
Генеалогия играла важную роль в государственной и политической жизни государств эпохи средневековья. Зачастую на первое место она выходит в тех случаях, когда необходимо было юри- дически оправдать узурпацию власти, как это было в нечингизидских объединениях Тимуридов, Мангытов Бухары или Мингов Коканда. Для этого, среди прочего, можно было обосновать выду- манное происхождение от Чингис-хана, отослав тем самым к основной традиции, или составить нелестные характеристики на своих конкурентов [см. подробнее 50, c.170–179]. На наш взгляд, такой подход вполне применим и к генеалогии Тайбугидов.
Генеалогия этой династии достаточно хорошо реконструируется по данным русских письмен- ных источников, которые возможно опирались на не дошедшие до нас татарские летописи и/или устные рассказы. В тоже время истоки власти и период ее установления, как и историчность основателей и первых правителей из этой династии – Он-сом-хана и Тайбуги – до сих пор остаются предметом дискуссии [начатой еще во времена Г.Ф.Миллера: 31, с. 185–189]. Особенную актуаль- ность она приобрела в рамках конструирования истории т.н. «Ишимского ханства» как первого татарского государства в Западной Сибири [56, с. 117 и далее]. На наш взгляд, ранние этапы исто- рии данной династии могут не только носить на себе следы эпического творчества, но и создания особого политического мифа Тайбугидов с целью обоснования прав этой династии на власть (с современной точки зрения, это по своей сущности фальсификация генеалогии как метод легитими- зации). Анке фон Кюгельген, выявляя методы легитимации мангытской династии в Средней Азии, среди прочих пишет об особом значении генеалогии и ориентации на образец для подражания в лице выдающихся лиц прошлого, в том случае если первый способ был недостаточен [23, с. 54–55]. В данной работе мы попытаемся обосновать допустимость использования этих теоретических посылов к истории Тайбугидов.
С этой целью необходимо рассмотреть источники изучения генеалогии этой династии и выявить возможные аналоги личностям Он-сома и Тайбуги в имперской историографии с учетом исторической подоплеки прихода Тайбугидов к власти в результате военного переворота и убий- ства тюменского хана Ибрахима из династии Шибанидов около 1493 года. Этот заговор может рассматриваться и как ответ на произошедший до того террор самого Ибак-хана в отношении неко- торых представителей сибирской княжеской династии. Предварительно отметим, что мы не будем обсуждать статус княжества Тайбугидов как в целом на постзолотоордынском пространстве, так и внутри Тюменского или Сибирского ханств, особенно с учетом точки зрения В.В.Трепавлова о

10 Секция «Сибирский юрт»

невозможности полного государственного суверенитета княжества в условиях чингисидской поли- тической карты [54, с. 386]. Очевидно, что имеющиеся источники свидетельствуют о том, что, по крайней мере, непосредственно в период активизации переговоров с Москвой сибирские беки пытались отстаивать свой сепаратизм от любого гипотетически имевшегося номинального сюзере- на, хотя и полагались на возможно существовавшую поддержку ногайских беков. Другое дело, что дальнейший приход к власти Кучума, в том числе и в результате приглашения сибирской знатью, говорит о провале этой политики [26, с. 124]. К тому же на значительном промежутке времени по- сле свершившегося переворота (кроме возможно периода 1530–1540-х гг.) в Сибири, в частности в Чинги-Туре, сохранялись правящие ханы из династии Шибанидов [26, с. 101 и далее]. В этом отно- шении может быть резонным предположение о том, что сибирские князья были не столько прави- телями отдельного государства, сколько могут рассматриваться как часть Тюменского ханства. В таком случае стольный город Искер и формирующиеся вокруг него земли есть часть политики по расширению границ Шибанидских владений. Эта проблема еще в целом требует своего осмысления.

Анализ источников реконструкции генеалогии Тайбугидов
Попытаемся выявить общее и особенное в имеющихся письменных источниках в целом по всей истории рода Тайбугидов. Первое упоминание бека из этой династии можно обнаружить в Патриаршей летописи и близких к ней, что в целом совпадает с широко известными переговорами между Сибирью и Москвой в середине XVI века. В этом контексте упоминается только князь Едигер как фактический правитель Сибирского княжества [38, с. 285, 313]. Реальность этих переговоров подтверждается упоминанием о них в контексте переписки ногайского бека Исмаила и русского царя Ивана IV о судьбе дочери бека, которая имела сына от Едигера и по невыясненным причинам оказалась в Москве. Очевидно, что этот сын для авторов Сибирских летописей и их информаторов оказался неизвестным [26, с. 124].
Следующее упоминание встречается в письме русского царя Федора I к Кучум-хану: «…после деда твоего Ибака царя были на Сибирском государстве князь Табучи на роду Магмет князь, а после него Кадый князь…» [9, с. 11]. Причем, на наш взгляд, фиксируемая здесь более подробная генеалогия могла быть создана под влиянием находившихся в это время в Москве Маметкула Алтыуловича (возможно, происходившего из ногайской знати на службе у Кучума), князя Сейдяка Тайбугида и Кучумовичей.
Лишь в XVII века фиксируется известная нам подробная генеалогия этого рода в блоке Сибирских летописей Есиповской группы, Строгановской летописи и «Сибирской истории» С.Ремезова, а также в основанной на «второй ремезовской истории» Черепановской летописи XVIII века, которая в большей степени является научным памятником компилятивного плана. При этом дискуссия о взаимозависимости и хронологической последовательности этих источников имеет длительную историографическую традицию [3, с. 195 и далее; 34, с. 57 и далее]. Сложность проводимой реконструкции заключается, как нам кажется, в многослойности самих письменных источников, которые отражали как взгляд неизвестных нам татарских рассказчиков и летописцев, так и русских (православных) авторов.
Существует предположение, что впервые полная генеалогия была зафиксирована в «Повести летописной» начала XVII века, написанной Черкасом Александровым, головой тобольских служилых татар. Информация эта была извлечена из устных и возможно письменных сведений, собранных автором в ходе экспедиции Ермака, участником которой он был. Кроме того, частично она была дополнена сведениями взятого в плен в 1587 г. бека Сейдяка (Сеид-Ахмада) Тайбугида [58, с. 73–74]. Отметим, что уже в данном источнике основным информатором выступает именно представитель княжеской династии, что не может не наложить определенный отпечаток на всю летописную традицию. При этом Черкас Александров был назначен татарским головой на Тару в период 1593–94 годов, когда часть населения этого улуса еще продолжало выплачивать ясак хану Кучуму [11].
В наиболее ранней форме в рамках Сибирских летописей генеалогия фиксируется в изначаль- ном списке в Румянцевском летописце: «На рецы же Обе царь некий бе Моаметева закона, именем Он, и убиен бысть. У него же бе сын Тайбуга. Сей прииде на реку Туру и созда град и нарече Чингиден». После него правил его род, первым из которых упоминается Адеров сын Моамет, который убил казанского царя Упака и град Чингиден разрушил, поставил себе град на Иртыше, который назвал Сибирь [39, с. 32].

Секция «Сибирский юрт» 11

Более подробный рассказ фиксируется уже в Есиповской летописи Основной редакции 1636 года, которая частично основана на данных татарского летописца: «О царстве же Сибирском и о княжении написахом ино с летописца татарского, ино же достоверны мужы испытовах, иже добре и некосноно поведоша ми…» [39, с. 42]. В основной редакции идет речь о следующем: «На сей же реке Ишиме бе царь Моаметова закона именем Он. И воста на него его же державы от простых людей имянем Чингис и шед него яко разбойник, прочими, и уби царя Она и царство сам приемлет Чингис» [39, с. 46]. Затем следует история о спасении слугой Она сына его Тайбуги (который в заглавиях беллетризированной Забелинской редакции именуется царевичем [39, с. 107–108]), о чем спустя время узнает царь Чингис (причем в Нарышкинской редакции (1694 г.) он почтил Тайбугу
«яко сын царева» [39, с. 235]). Царь дарует ему княжение и затем, собрав воинство, отпускает воевать на Иртыш чудь. «Князь же Тайбуга, шед с воинством, многия царю покори по реце Иртышу и великой реке Оби», то есть он захватил людей для царя. Возвратившись с этим известием, Тайбуга получил еще большие почести, и отпустил его Чингис жить туда, где хочет. Тайбуга поставил град Чингиден на Туре, где сейчас Тюмень. После него правил там Ходжа, затем его сын Мар, который был убит казанским царем Упаком (чаще всего идентифицируется с тюменским ханом Ибаком), который долго правил в Чимгидене. «Маровы же дети Ядер и Ябалак умре своею смертью» [39, с. 47].
Сын Ядера Мамет убил Упака и разрушил град Чингиден, а затем построил новый город на Иртыше Сибирь. После его смерти пресеклось царство на Ишиме. В оригинале некоторых редак- ций данного летописного рассказа речь идет об изначальном царстве на Иртыше (например, в Лихачевской редакции [39, с. 119]). В Погодинском летописце окончание царства на р.Ишим свя- зывают со смертью Чингиса, а не с переселением Мамета в Сибирь [39, с. 129]). Поочередное упо- минание двух рек может быть связано с расположением города в устье Ишима, то есть недалеко от Иртыша. Смысл фразы об окончании царства на Ишиме в данном контексте не совсем ясно, осо- бенно если учитывать, что все беки, начиная с Тайбуги, правили в Чимгидене, который большин- ством авторов безоговорочно связывается с Тюменью (в частности, по расположению новой столи- цы на реке Туре). Возможно, в этой фразе можно увидеть отголоски неких ишимских владений данной династии, которые были утеряны на протяжении XV века, в период правления ханов Шибанидов Хаджи-Мухаммада, Абу-л-Хайра и Ибрахима. Хотя в целом из контекста источников следует, что столицей княжеской династия явно виделась именно Чимги-тура на Туре, и в таком случае роль ишимских владений со столицей в Кызыл-Туре в составе Сибирского юрта не до конца ясна и требует дальнейшего, в том числе археологического, изучения. В частности, картина вну- тренних взаимоотношений внутри этого юрта осложняется тем, что сгоревшие укрепления Кызыл- туры датируются периодом между 1243–1438 годами. При этом поздние слои данного памятника связывают с бакальским населением, основная территория бытования которого располагалась по Тоболу, где они были основой для складывания групп тобольских и тюменских татар, при этом на Ишиме иных памятников с данной группой керамики не выявлено [12, с. 58–59].
Далее в академической редакции уточняется, что после Мамета пресеклось царство на Ишиме:
«понеже и его разруши князь Махмет, Обдера, князя сибирского, сын» [39, с. 357]. Затем перечис- ляются сибирские беки: после него княжили на Сибири Ябалаков сын Агиш, затем Маметов сын Казым, после него Казымовы дети Етигер и Бекбулат, которых убил Кучум [39, с. 47].
К этой истории в Лихачевской редакции на основании устных рассказов и не дошедших до нас источников во второй половине XVII века добавляется, что после возвращения Тайбуги из похода
царь Чингис «…наипаче ему честь дарует, но и дщерь свою даде за него в жену» [39, с. 118]. После
этого Чингис отпустил их на реку Туру. Когда Чингис умер бездетным, то приказал все царство отдать зятю своему и дочери. В этой же редакции также указывается, что инициатива свадьбы кня- зя Мара на сестре казанского царя Упака исходила от отца первого Ходжи. Причем вскоре после этого последний был убит в ходе похода на Бухарского хана Амара, что на уровне гипотезы и, исходя из реконструируемой хронологии Тюменского ханства, может быть связано с военными столкновениями между ханом Ибрахимом и Мухаммадом Шейбани [28, с. 247]. В правление Мара Упак пришел к своему зятю, и овладел городом и стал им править. Дети Мара продолжали жить в Чимгидене при Упаке и умерли своей смертью. Причем в этой редакции титул Мамета после того как он убивает Упака сменяется с княжеского на царский [39, с. 119]. Логически это могло быть верным с позиции русского летописца, если вспомнить подобную же трансформацию, которая про- изошла с титулатурой московских князей после захвата Казани. Кроме того, в редакции говорится

12 Секция «Сибирский юрт»

о том, что у Агиша детей не было, и Казыя убили ближние люди, а его сыновья восстали с роди-
чами и разорили улусы убийц и стали править.
Таким образом, даже в Сибирских летописях Есиповской группы в зависимости от редакций существуют значительные разночтения и вариации в информации о Тайбугидах, в том числе об их титулатуре и в некоторых случаях судьбе, не подвергается сомнению только порядок правления князей. Хотя титул царя или султана (царева сына) по отношению к ним в некоторых случаях используется, следует предположить, что в реальности в условиях ханской традиции Чингисидов, доминировавшей в XIII–XVI веках, аналогичный титул не мог быть закреплен за конкурирующей династией.
В летописи Спасского, которая является списком Строгановской летописи второй половины XVII века, указывается: «Бысть в Сибирской стране на реке Ишим некто, Магметова закона, царь именем Иван, родом Татарин; и возста на него, его державы от простых татар, именем Чингис, и нашед н него аки разбойник, призвав подобных себе, и уби его и сам бысть царь. И некто от слуг царя Ивана, сына его царевича Тайбугу соблюде от Чингисова убийства. И … уведа Чингис про Тайбуга, яко сын есть царя Ивана… и почте его великою честию, и прозва его князь Тайбуга, и иным повеле его також звати. И по сем Тайбуга начать проситися, дабы отпущен был; он же соби- рает ему воинство и отпустиша его». После этого Тайбуга покорил себе многих людей, живущих по Иртышу до Оби, после чего вернулся к Чингису, который вновь его отпустил, что бы он где хотел, там и обитал. Тайбуга построил град Чингий на Туре. После него в том городе княжил его сын Хаджа, затем его сын Мар, у которого были сыновья Адер и Ябалак и который женился на сестре казанского царя Упака и был убит им. Спустя много лет Адеров сын Мамет убил Упака и поставил град на Иртыше, который назвал Сибирь. Затем княжил сны Яболака Агиш, после чего Маметов сын Казый, а затем дети его Едигер и Бекбулат [24, с. 28–30]. В целом это пересказ именно классической версии событий, кроме отсутствия упоминаний Ишима как коренного юрта Тайбугидов.
Информация С.Ремезова в «Сибирской истории» несколько отличается от описанной выше.
«Во имена самых первых верховных правителей басурманских: хан Онсом, кочуя по Ишиму, жив в устье Ишима реки, город его на Красном яру Кызыл-тура с тремя рядами укреплений; после хана Онсома – царь Иртышак, тем именем … река Иртыш … но его завоевал же Чингиз, царь тюменской; после Иртышака – царь Саргачик был вплоть до Кучума, и того Кучум взял в плен… Тюмень называлась Онцимки.
Мамет царь казанского царя Алима убил и в устье речки Сибирки выстроил город Кашлык, распространил царство в Сибири и подати установил. И с тех пор стала известна Сибирь и цари, о которых басурманская история рассказывает.
После того в Сибири в Кашлыке городе царствовала Агиш царь, Абалак Агишев, а за ним
Мамет, затем Маметовы дети…
При Маметове сыне царе Сембахте….
При Саускане царе…
(а затем царь Кучум «убил царя и князя Едигера и Бекбулата») [45, с. 551–552; 11], при этом их связь с предыдущими правителями из текста не ясна. Причем такая фраза «царь и князи» встреча- ется в летописи и ранее, что на уровне гипотезы и с учетом позднего характера текста может отра- жать реально существовавшее разделение власти между правителем и беклярибеком, наподобие тех, какие существовали между Шибанидами и ногайскими беками.
Возможно, что сообщение об убийстве Маметом Алима относится к Краткой Сибирской (Кун-
гурской) летописи, основанной на народных преданиях и сохранившейся только в составе Ремезов- ской летописи [2, с. 123]. Очевидно, что Ремезовская летопись основывалась как на ранее создан- ных Есиповской и Строгановской, так и на не дошедших до наших дней татарских летописях. Считается, что автор использовал не только письменные татарские летописи, но и устные рассказы [33, с. 156–157]. В результате такой многокомпонентности первоисточников возникала путаница в самом тексте, где есть явные противоречия.
Некоторая информация, схожая с рассказом Ремезова, встречается только в более позднем, на наш взгляд, сибирско-татарском дастане «Ильдан и Гульдан», скорее всего являющимся поздним краеведческим сочинением, записанным только в XIX веке. На наш взгляд, весьма сомнительно, чтобы этот дастан, несмотря на схожесть ряда сюжетов, мог выступать в качестве одного из источников сибирского летописания. В частности, здесь встречаются фигуры братьев Ансам-хана и Иртышака, наследников Ишим-хана, которые не только подавляют восстание местной «черни»,

Секция «Сибирский юрт» 13

но и воюют с Чанги-би (бием?). Отметим, что местные лидеры тем самым имеют более высокий по значимости титул, чем Чанги. История их противостояния с захватом столицы Кызыл-туры и строительством затем бием Чанги-туры, хотя и вписана в легендарный эпический сюжет, в целом весьма близка к иным сибирским летописным рассказам, причем здесь, как и у Ремезова, отсут- ствует фигура Тайбуги. Принципиальным отличием выступает то, что в конце концов Иртышак здесь разбил своего противника и восстановил свои владения, а его брат Ансам был разбит в ходе народного восстания (кстати, о жестоком отношении этого хана к населению сообщает и И.Черепанов) [15, с. 17–31; 17, с. 123–124].
При этом у самого Ремезова, Кучум разбивает как неизвестного нам Саргачика, так и Едигера и Бекбулата. Обращает на себя внимание, что только в этом источнике также упоминается казан- ский царь Алим, возможно известный по казанским источникам Алим-бек, сын правителя Булгара Абдуллы-хана, который после нападения Тимура «не возлюбив Казань, пришел в Тобол-туру» [5, с. 67–69: 17, с. 18; 43, с. 579 и примечание 125]. Алим здесь заменяет фигуру Упака (тюменского хана Ибака) из летописи С.Есипова. Отметим, что у Рахима в одном из народных перечней казанских ханов есть некий Апак-хан (перед Абдуллатифом), о котором сам автор ничего не знает [43, с. 562]. Несомненно, что Ибак-хан Тюменский, с которым идентифицируется Упак сибирских летописей, никогда не правил в Казани, в отличие от своего брата Мамука. Однако у него при дворе пребывал казанский князь Алгазый, возможно беклярибек опального казанского хана Ильга- ма, и ряд других представителей знати этого политического объединения, в том числе верховный сеид Теввекель [16, с. 175–176]. Не мог ли это факт стать основой для представлений сибирских татар о закреплении титула казанского хана за Ибрахимом. Кстати, Тобол-тура встречается и в Черепановской летописи, только там ее основателем выступает родственник Тайбуги по имени Тоболак [61, с. 276]. Очевидно, что в этих повторах мы сталкиваемся с некими отголосками имен- но татарских рассказов, использованных и переработанных русскими книжниками.
Кстати, в этом же источнике имеется уникальная информация о походе Кучума на Казань, где он берет замуж дочь казанского царя Мурата и приводит «с нею многих чюваш и абыз» [45, с. 552], которая не подтверждается иными летописями. Очевидно, что источники С.Ремезова несколько отличались от тех, которые были использованы более ранними летописцами (в частности, он сам упоминает бусурманских летописцев [45, с. 554]). Таким образом, С.Ремезов на самом деле мог заимствовать информацию из иных, в том числе казанских, источников и в целом его рассказ попытка совместить казанские и сибирские известия. Отсюда и некоторые нестыковки в последо- вательности событий и двойных повторах Кучума. При этом отсутствует столь значимая фигура как Тайбуга. В целом ремезовский рассказ гораздо подробнее и запутаннее, но он является более поздним по отношению к исследуемым событиям и не всегда ясен источник информации, что сни- жает степень доверия к данному рассказу.
Следует учитывать, что Ремезов параллельно с этим создавал Чертежную книгу Сибири и некоторые из упомянутых им правителей на самом деле могут быть лишь отражением народных этимологий, собранных, прежде всего, среди ишимских татар и объясняющих те или иные топогра- фические и географические названия [36, с. 20]. В результате только в данном источнике встре- чается подробно развернутая история Ишимского государства, существование которого иными источниками не подтверждается. Возникает вопрос о степени достоверности данной информации, роли в них народных этимологий и стремления информаторов удревнить свою историю в условиях роста политического влияния Русского государства.
В целом этим завершается круг источников по генеалогии династии Тайбугидов. Отметим, что при этом кратком анализе мы отбирали лишь те рассказы, которые были хронологически близки к периоду правления Тайбугидов. Несомненно, что у авторов XVIII века также можно найти ориги- нальную информацию, но всегда возникает вопрос ее историчности.
Проиллюстрируем это на примере летописи И.Черепанова как примера краеведческого сочине-
ния, к сожалению, до сих пор неизданного и по этой причине использованного нами в пересказе
Н.Абрамова. По мнению, А.И. Андреева, при создании своего сочинения И.Черепанов использовал
«Сказание о сибирских народах» С.Ремезова, которое также известно как «вторая ремезовская история», не сохранившаяся в качестве самостоятельного сочинения и отличающаяся от рассказан- ной выше, в частности присутствием Тайбуги [3, с. 186–188].
В данном сочинении имеется расширенная генеалогия данного рода, причем за счет добавле- ния 15 поколений правителей до Он-Сона. Сам он трактуется как сын правителя Кызыл-Туры Юзака и брат наследовавшего ему Мунчака. При этом Он-Сон, притесняемый братом, был

14 Секция «Сибирский юрт»

вынужден удалится с преданными улусами на Иртыш, возможно к Искеру. Вскоре он обложил данью все окрестные племена по Ишиму, Иртышу, Тоболу и Туре и стал активно торговать с соседними ордами. Благодаря этому он прославился и стал могущественным, пока не напал на него
«некий Чингий», который овладел его ханством. Также уточняется, что спасен был только самый младший сын Тайбуга, причем его скрыл его в отдаленном месте «дворецкий Чингия Мурат бий» [1, с. 712]. Заметим, что появление этого имени – информация поистине уникальная, особенно с учетом того, что в иных источниках в связи с историей Сибири упоминается казанский царь Му- рат, чья дочь стала женой Кучума, и некий Шах-Мурад, возможный отец Тайбуги по ряду сибир- ско-татарских краеведческих сочинений и рукописей [12, с. 41; 19]. По нашему предположению, С.Ремезов, а через него И.Черепанов, пытались в одном сочинении состыковать максимальное количество доступных им источников, по сути, конструирую историю по образцу многих совре- менных исследователей. Дальнейшее изложение в целом совпадает с традиционными точками зрения, изложенными выше, кроме уточнения о том, что Чингитура была названа в честь благоде- теля, то есть Чингия [1, с. 713]. Расширенная генеалогия сибирских князей, использованная для реконструкции истории Ишимского ханства, присутствует только в этом позднем по времени произведение и происхождение этой информации нам неизвестно.
Было бы интересно обсудить роль в создании сочинений С.Ремезова и И.Черепнина эпических сказания сибирских народов, для которых характерна ориентация на примеры для подражания в виде легендарных предков-героев и завещанные ими порядки. По мнению В.В.Трепавлова, «ко времени письменной фиксации эпические произведения были хронологически и композиционное многослойными… описанные в нем события отразили множество своих исторических, реальных
прототипов» [52, с. 323]. Таким образом, эпос может отражать некую усредненную картину
бытования политического объединения. Именно такая многослойность и формулизация традиций читается в описанных выше рассказах С.Ремезова и И.Черепнина. Следовательно, найти здесь можно не реальные события, а их символизацию в народном сознании. В результате мы наблюдаем значительное усложнение событийной канвы, но не можем ответить на вопрос о реальной историчности Ишимского политического объединения.
Таким образом, наиболее ранняя информация о Тайбугидах содержится в русских летописях в связи с их перепиской с Москвой, затем в грамоте Кучуму от царя Федора. В XVII веке она вначале фиксируется у С.Есипова (который явно ориентировался именно на тобольские источники, близкие к Тайбугидам), затем под его влиянием в Строгановском летописании, и еще позднее у С.Ремезова (который к тому же мог использовать эпические сказания и народные этимологии, собранных в
ходе работы над Чертежной книгой). Последний, по замечанию А.И. Андреева, следует рассматри-
вать не как независимый источник, а как повесть, хотя и основанную на татарских рассказах. Рас- сказ С.Ремезова, в частности т.н. Вторая история, неизвестный в оригинале, затем скомпилирован Черепановым, который свел его с данными Г.Ф. Миллером и рядом других, создав краеведческое сочинение. Тем самым, данная летопись, по сути, не может рассматриваться как первоисточник, как, по всей видимости, и дастан Ильдан и Гульдан. Несомненно, что более достоверными для реконструкции генеалогии Тайбугидов следует считать ранние источники, которые подтверждают- ся и логикой исторического развития сибирской государственности.

Поиск аналогов событиям сибирских летописей в монгольской имперской историографии
На наш взгляд, анализ источников показывает особую значимость нескольких личностей, приведших Тайбугидов к политической власти в Сибири. Среди них на первом месте стоят фигуры Он-сом-хана и его сына Тайбуги, чья деятельность по соотношению с образом Чингис-хана весьма условно относится к периоду первой половины XIII века, а также фигуры Ходжи, Мара и Мамета, которые приблизительно датируются второй половиной XV века, то есть периодом правления тюменского хана Ибрахима и его наследников (последние подробно разобраны в работах А.Г.Нес- терова, указанных в библиографии). Первые две фигуры являются основателями рода, чьи лич- ности в силу традиций средневековой историографии всегда окружаются мифами, вторые высту- пают уже реальными правителями, при которых династия укрепляет свою власть и создает идеологию. Это окончательно закрепляется при последних правителях (в данном случае Едигере и Бекбулате, а также Сейдяке), активно действующих на международной арене в условиях середины
– второй половины XVI века. Между ними образуются значительные хронологические лакуны,
которые либо вообще не заполняются как между первыми и вторыми, либо заполняются

Секция «Сибирский юрт» 15

незначительными оговорками, не способными в целом помочь в реконструкции истории Сибир- ского княжества. При этом очевидно, что власть Тайбугидов отнюдь не пользовалась всеобщей поддержкой: Казыя убили близкие люди, а пришедшие к власти его наследники, Едигер и Бекбу- лат, вскоре, возможно не без влияния соседних ногайских лидеров, были вынуждены стать вассала- ми Москвы и, несмотря на это, все-таки потеряли престол.
Обратимся к первому значимому образу – Он-сом-хану. Возможность атрибутации Он-сом хана как известного союзника и соперника Чингис-хана кереитского Ван-хана уже неоднократно рассматривалась в литературе (И.Б.Фишер, Г.Ф. Миллер, Л.Н. Гумилев, С.В. Бахрушин, В.Д. Пуза- нов и другие) и сейчас вряд ли может быть подвергнута сомнению. При этом С.В.Бахрушин предположил, что данный хан мог рассматриваться определенными кругами в качестве фиктивного
родоначальника [31, комментарий на с. 467]. Однако ряд исследователей независимо друг от друга
поставили вопрос: в чем был смысл привлечения настолько далеких событий в собственную шеджере [42, с. 72–73; 58, с. 72; 62, с. 20]. Приведенные сюжеты противостояния Он-Сома и Чингиса во всех источниках настолько схожи, что напрашивается вывод, что Тайбугиды спе- циально заимствовали данные события из истории Монгольской империи для обоснования своих прав на власть в Сибири. Скорее всего, само родство с Ван-ханом для Тайбугидов было полностью фиктивным. Причем, судя по всему, подобные легенды были широко распространены в степи и возможно входили в круг информации, которая передавалась среди несториан, особенно с учетом сближения фигуры Ван-хана в ряде источников с пресвитером Иоанном [59, с. 30 и далее]. Как отмечал, еще Гильом де Рубрук, несториане превозносят короля Иоанна, «говоря о нем в десятеро больше, чем согласно было с истиной» [46, с. 113]. В целом, как мне уже приходилось доказывать водной из работ, в сюжете о противостоянии Он-сом-хана и Чингия по Сибирским летописям явно отражено знаменитое противостояние кераитского Ван-хана и Чингис-хана [25, с. 62–71]. При этом в летописях некоторое время упоминается личное благословение Ван-хана на это [13, с. 25–27]. Одновременно старшая дочь Ван-хана была взята в жены Темуджином, что также скрепляло эти династии [22, с. 347]. По мнению А.Г. Юрченко, эта свадьба была чрезвычайно важна для несто- рианского политического мифа, в рамках которого представители этой религии искали свое место под солнцем внутри новой империи [59, с. 40].
Интересно, что в целом эта версия совпадает с общепринятой в русских, грузинских и армян- ских летописях XIII–XV веков, по которым Чингис считался лишь «генералом», поднявшим бунт [13, с. 28; 57, с. 120–121]. Джованни дель Плано Карпини указывает, что Чингис «…начал быть сильным ловцом перед Господом, ибо он научил людей воровать и грабить добычу» [37, с. 43]. Чрезвычайно схожая легенда излагается у Гильома де Рубрука и затем пересказывается Роджером Бэконом в «Великом сочинении» XIII века. Они пишут, что у несторианского пресвитера Иоанна, бывшего чрезвычайно популярным образом в европейских документах этого времени, был брат Унк. Он господствовал в г.Каракорум и пытался захватить «земли моалов». Когда Иоанн умер, то его брат стал именоваться Унк-хамом. «Среди моалов… был некий кузнец Цингис, который похищал и уводил скот этого Унк-хама» (у Рубрука он ремесленник). Он объединил вокруг себя всех монгол (моал в источнике), разбил хама, «и взял дочь Унка, и отдал ее сыну своему в жены», а после этого стал величаться Цингис-хам. У сына вскоре родился сын, которого назвали Мэнгу, и он стал наследником Цингиса [30, с. 216–217; 46, с. 114–115]. Подобный же сюжет можно найти у Марко Поло и Винцента де Бовэ, где особо отмечается факт неповиновения Чингиса своему госпо- дину и, следовательно, организации восстания [59, с. 32]. Отметим, что, по мнению некоторых исследователей, наименование Чингиса кузнецом может быть связано с переводом его имени Темучин [20]. В данном случае, очевидно, что в определенном круге источников присутствует негативная оценка условий прихода к власти и самого образа Чингисхана, что характерно, в том числе и для Сибирских летописей. Отметим, что, судя по «Сокровенному сказанию», сам Чингис- хан вплоть до последнего столкновения с Ван-ханом был готов признавать свое младшее парт- нерство в данном союзе [22, с. 345].
В целом схожесть приведенной легенды во многих регионах говорит о том, что Тайбугиды здесь вполне могли опираться на одну из версий пришествия Темуджина к власти. Отметим, что в большинстве случаев она характерна для регионов с христианским населением и возможно приве- денные выше известия могли быть получены именно из рук несториан. Автором в ряде публика- ций высказывалось предположение о значимости несторианской веры на территории улуса Шиба- на, куда входила в том числе и Западная Сибирь [26, с. 69–70; аргументация использованных при этом известий как информации о буддистской принадлежности сибирского населения см. 21,

16 Секция «Сибирский юрт»

с. 190–192]. Таким образом, сюжет о столкновении Ван-хана и Чингиса явно был хорошо известен на территории Монгольской империи и сопредельных территорий как в письменных, так и возмож- но в устных источниках, особенно несторианского происхождения. Исходя из подобной легенды, Тайбугиды обладали не только не менее древними правами на власть над данной территорией по- своему происхождения, но даже имели преимущество над потомками Чингиса. Сам Чингис при- знавался разбойников, выступившим против своего хана, то есть узурпатором власти. В таком слу- чае борьба Тайбугидов против потомков Чингис-хана могла быть признана восстановлением утра- ченных прав. При этом обращает на себя внимание изначальное равенство титулатуры эпического родоначальника Онсома и Чингиса как царей и дальнейшая потеря ее Тайбугидами, что отражает процессы развития монгольской государственности в захваченных регионах.
Однако версия политического мифа Сибирских летописей несколько сложнее по своей струк- туре и отнюдь не прямолинейна. С этой целью необходимо рассмотреть вторую значимую лич- ность – Тайбугу, от имени которого пошло название всей династии. В качестве дополнительного шага к политическому главенству в источниках сообщалось о том, что сам Чингис-хан «воздал ему (то есть Тайбуге. – Д.М.) почести. Он получил от Чингиса войско и захватил много чуди по Иртышу и Оби» [39, с. 47]. После этого Тайбуга был отпущен от двора и построил себе город Чин-
гидин (Чимги-Тура). Суть в том, что в этой части информация говорит о том, что основатель Мон-
гольской империи доверил управление сибирскими землями Тайбуге, то есть идет обращение к чингизидской традиции в степной идеологии. В силу многослойности самих летописных рассказов, можно предположить, что данное известие является отсылкой к феномену «чингисизма», который активно использовался для обоснования властных полномочий в золотоордынской исторической традиции [14, с. 244–262]. В тоже время, несмотря на кажущуюся противоречивость этого рассказа, такой способ управления захваченными землями нередко использовался монголами, в частности на Руси, где власть по получении ярлыка сохраняли представители Рюриковичей.
Любопытно, что в Есиповской редакции, которую некоторые исследователи считают одним из ранних вариантов сибирских летописей, говорится о том, что по возвращению Тайбуги из сибир- ского похода Чингис не только доверил ему земли в управление, но «и дщерь свою даде за него в жену» [39, с. 118]. Рашид ад-Дин сообщает, что одна из дочерей Чингис-хана Худжин-беги на са- мом деле была сосватана за внука Ван-хана Тус-буку, хотя свадьба так и не осуществилась [44, с. 122]. Таким образом, это сообщение, как переворот в свою пользу известных фактов сватовства сыновей Чингиса и женитьбы его самого на дочерях Ван-хана [46, с. 115], могло быть также использовано при построении татарских рассказов, легших в основу Сибирских летописей. В лю- бом случае Тайбуга становился гургеном, то есть членом ханского рода по женской линии и правителем сибирскими землями как вассал императора (хотя отметим, что о последнем более речи не идет). В данном случае Тайбугиды отсылали к вполне реальной политической традиции, принятой в большинстве кочевых обществ, родства через брак (см.выше о брачных вопросах меж- ду Темуджином и Ван-ханом), поднимавшее статус мужа внутри правящего рода. Причем, по предположению П.О. Рыкина, важен был сам факт обмена, который также подразумевал дальней- шую лояльность правителя по отношению к Монгольской империи [48]. Отметим, что в «Сокро- венном сказании» большие почести за поход на лесные народы получает Джучи, которому переда- ли эти земли в улус, и тогда же некоторые вожди местных племен за присоединение к Джучи получил в жены дочерей Чингис-хана. Такой же почести удостоился уйгурский идикут [49, с. 122–
123]. Очевидно, что описываемая в летописи информация отражает реальную практику, применяе- мую монголами для укрепления своей власти на подчиненных территориях. Причем факт похода Джучи в Сибирь сближает его с подобным же действием Тайбуги.
Близкая ситуация с браками описывается у Марко Поло, который пишет о том, что «великие ханы… всегда выдавали своих дочерей и родственниц за царей из рода попа Ивана» [40, с. 241], причем до этого уточняется, что этого царя звали Унекан, а по-французски это значит поп Иван [40, с. 232]. При этом мы должны учитывать, что М.Поло здесь передает скорее некую мифологе- му, характерную для европейского сознания, чем реальную политику великих ханов, особенно с учетом того, что от рода Ван-хана в живых, по всей видимости, никого не осталось. Очевидно, что укрепление своего положения через гургенство было хорошо знакомо Тайбугидам, особенно если учесть дальнейшую политику князя Ходжи, который женил своего сына Мара на сестре Ибрахим- хана, возможно пытаясь получить титул беклярибека.
Далее следует еще более любопытная фраза: «и царь Чингис умер бездетне, только имел еди-
ную дщерь. И по смерти своей цар приказал все свое имение зятю и дочери» [39, с. 118]. Тем

Секция «Сибирский юрт» 17

самым еще раз идет отсылка к тому, что земля эта была завещана Тайбугидам по указу Чингис- хана, причем в данном случае подразумевается, что это был его единственный родственник по мужской линии. Конечно, это выглядит абсурдно с точки зрения современного исследователя, который хорошо знаком с величиной Золотого рода, но явно не было таковым для создателей политического мифа Тайбугидов. К тому же момент бездетности Чингис-хана отмечается, хотя и очень смутно, в «Подлинном родослове Глинских князей», записанном в Москве в начале 1520-х годов и хорошо известного в Москве на протяжении XVI века. Согласно этому документу, род киятов был перебит Чингис-ханом, однако позднее он выдал свою дочь за одного из последних его представителей, а сам умер бездетным. Отсюда произошел Мамай и его далекие потомки князья Глинские, а, следовательно, по женской линии Иван IV [53, с. 319 и далее]. В целом, очевидно, что речь в таких случаях идет не только о реальном Чингис-хане, правителе Монгольской империи, а скорее о некоем образе, сохранившемся в народном сознании и, возможно измененном в условиях политических противостояний позднего средневековья.
Таким образом, личность Тайбуги была значима, поскольку именно при нем данный род закрепил за собой власть, в том числе и с помощью наследования от Чингис-хана, а также была по- строена будущая столица Чимги-Тура. Исследователи пытаются доказать историчность личности данного правителя. Очевидно, что сами тюменские татары воспринимали Тайбугу как реального человека даже в 1670 году, когда рассказ о его роли как основателя Тюмени попал в «ведомости» тобольского воеводы П.И. Годунова [31, с. 186]. В ведомости Тюменской воеводской канцелярии
1746 г. на вопрос об истории города любопытен ответ: «Прежде сего в древних годех Моаметова закону от сибирского царя Чингии отпущен князь Тайбуга со всем домом своим на реку Туру и тамо созда[л] град и нарече его Чингидин и де же на том месте стоит град Тюмень» [55, с. 204].
Наиболее аргументированной выглядит попытка Д.М. Исхакова обосновать происхождение Тайбуги из племени буркутов на основании упоминания темника с таким именем при Шибане во второй четверти XIII века по «Таварих-и гузида-Нусрат-наме» (справедливости ради отметим, что до того этот автор считал, что Тайбуга был бием салджигутского тюмена) [18, с. 224–227]. Среди аргументов этой версии наиболее важным является то, что хаким Чимги-Туры, передавший ее Абу- л-хайру, также происходит из племени буркут [18, с. 227; 29, с. 143–144]. Кроме того, первая жена этого хана тоже из буркутов и именно у нее родился наследник Шах-Будаг-султан, которого убил Ибак [29, с. 354]. Возникает вопрос: не может ли здесь прослеживаться преемственность системы управления Тюменским юртом внутри буркутов, получивших ее от кого-либо из Чингисидов? Особенно, если мы вспомним о том, что Иоганка-венгр в начале XIV века упоминал татар из Сибири, которые выполняли функции судей [4, с. 91], возможно, будучи там наместниками. Мог ли бывший темник Шибана получить в управление земли на крайнем севере улуса своего сюзерена в управление? По крайне мере, это не противоречило в целом юридической системе Монгольской империи и Золотой Орды [41, с. 145]. Кроме того, тогда становится понятна причина важности со- юза с этим кланом для Ибрахим-хана, желавшего подчинить наиболее крупный городской центр вилайета. Возможно, Тайбугиды также искали его именно после гибели Абу-л-хайра, и тогда бий Ходжа мог погибнуть в ходе похода в Среднюю Азию на его наследника. Одновременно с этим дан- ный факт мог бы объяснить название самой Тюмени как связанной именно с наличием здесь десятитысячного отряда во главе с темником, что соответствовало бы статусу наместника. Может ли это русское название отражать деление Золотой Орды XIV века на т.н. «тюмени» остается для автора данной работы нерешенным вопросом. При этом обратим внимание, что как при Шибане, так и при его потомке Абу-л-хайр-хане буркуты упоминаются вместе с кланом тюмен [18, с. 226–227].
Таким образом, версия о буркутской принадлежности Тайбуги с точки зрения внутренней логики явно обладает массой привлекательных моментов. В тоже время возникает одна трудно разрешимая проблема: племя буркут не фиксируется в иных источниках непосредственно в составе улуса Шибана, что является весьма странным, если этот клан был действительно настолько важен, как описано выше. Кроме того, складывается впечатление, что название Тюмень характерно только для русских источников (в частности, русскому дорожнику, использованному С.Герберштейном) и связанных с ними западноевропейских картах, а сами татары так город не называли [6, с. 22; 7, с. 248]. Несомненно, что этот город был важнейшим центром Сибирского юрта в монгольское и постмонгольское время, хотя даже в это время не всегда ясно его наименование на имеющемся картографическом материале. Однако среди восточных источников известным нам исключением является лишь позднее сочинение XVII века Ахмеда Деде, в котором рассказывается о смерти Тохтамыша в 807 г.х. у Тюмени [32, с. 148]. У сибирских татар этот город именуется Чингиден или

18 Секция «Сибирский юрт»

используются близкие названия, которые в среднеазиатских летописях могут трансформироваться просто в Туру; так, например, внук Кучума Девлет-Герей использовал название Чимги-Тура [6, с. 30; 31, с. 478; 29, с. 91]. Происхождение этого названия, по всей видимости, несмотря на споры лингвистов, в повседневном обиходе связывалось с именем Чингис-хана, как это нашло отражение в Сибирских летописях. У С.Ремезова также упоминается название Онцимки, которое отсылает к образу Он-Сом-хана или даже к сдвоенному образу Она и Чинги одновременно. В тоже время история и причины появления названия Тюмень в русских источниках для этого города с начала XV века для автора данной работы остаются не ясными. Очевидно, что вопрос об основании этого города и его значении в истории Сибирского юрта невозможно решить без применения археоло- гии, как это сделано для Искера, однако большая часть средневековой Чимги-Туры разрушена в результате хозяйственной деятельности. Не менее очевидно, что, несмотря, на указание на разру- шение Чимги-туры после убийства Ибак-хана данный город сохранял свое значение при его наследниках в первой половине XVI века [26, с. 101 и далее], что, скорее всего, и заставило Тай- бугидов уйти на восток на Иртыш. Значение этого города постепенно снижается уже при Кучуме, который использовал бывшую тайбугидскую столицу. А.Т. Шашков считал, что такой уход из бывшего столичного города Тайбугиды могли использовать и ранее, уступая его Шибанидам (например, в Мемет-Туру выше по реке Туре) [58, с. 73].
Если вспомнить о возможном эпическом характере рассказов об основателях клана Тайбуги- дов, то вполне резонно предположить, что в личности одного правителя моли найти отражения несколько действовавших в истории лиц. В этом отношении весьма любопытно было бы сравнить эти материалы с еще одной легендой, согласно которой в Сибири около 1523–1524 гг. действовала бухарская мусульманская религиозная миссия, в результате которой местное население подняло восстание и ушло в верховья Иртыша. Не менее любопытно, что вторую такую миссию возглавил некий Тай-буга-бий, который был сыном бухарского хана [12, с. 40–41]. Отношение к этому сообщению двойственное, в частности по тому, что большая часть информации не поддается параллельной проверке по каким-либо среднеазиатским источникам. В тоже время в рамках нашей версии о специальной создании генеалогии сибирского княжеского рода она могла бы рассматри- ваться в качестве третьего уровня, где местные идеологи обращаются уже к исламским традициям, что весьма значимо с учетом возможностей трактовки рда имен сибирских князей именно как мусульманских. Кстати говоря, здесь мы вновь, как и в отношении Ходжи, находим упоминание бухарского хана. Еще одно подобное упоминание можно встретить в «ведомости» тобольского воеводы П.И. Годунова, где говорится, что Тайбуга был сыном Мамет-хана из казачьей орды, который получил владения в Сибири после того, как Чингис-хан покорил Бухару [31, с. 186]. Нам кажется, что сюжет о связях Бухары с различными сибирскими политическими объединениями еще не нашел своего исследователя, особенно если вспомнить, что последний представитель си- бирской княжеской династии Сейдяк находился на воспитании в доме некоего сейида в Бухаре.

Вместо заключения
Таким образом, устные и письменные источники, положенные в основу описанной в русских летописях истории Тайбугидов, могут являться отраженим попытки создания античингизидской идеологии Сибирского княжества. Следует учитывать, что литература и устные рассказы в форме преданий очень часто использовались для подчеркивания главенства одного рода над другим. В этом отношении широко известным является пример «шибанидской историографии», которая в частности была использована против Тука-Тимуридов (например, «Чингиз-наме» Утемиш-хаджи). В целом это характерная тенденция для большинства политических объединения на постзолотоор- дынском пространстве в период позднего средневековья. Так, «Дафтар-и-Чингис-наме», включа- ющая в себя башкирские предания и шежере, обосновывает власть башкирских биев через особые пожалования Чингис-хана в форме ярлыков, что чрезвычайно схоже с некоторыми сюжетами Си- бирских летописей. Образ Чингис-хана, основавшего единую империю и желавший ее сохранения через наследование власти внутри Золотого рода, становится основой для сепаратизма автохтонной элиты. Этот образ является с одной стороны отражением общего прошлого, а с другой может специально искажаться в угоду новым правителям, например через подчеркивание его бездет- ности. Очевидно, что создание подобного рода устных или письменных рассказов было действен- ным способом изменения окружающей политической действительности. При этом следует учиты- вать, что татарские рассказы были дополнительно переработаны русскими авторами, и, следова- тельно, отнести изначальный рассказ к типу исторических или генеалогических преданий сейчас

Секция «Сибирский юрт» 19

практически невозможно. В частности, Ю.М.Юсупов пишет о том, что «историческое предание
«обслуживало» конкретный этнокультурный социум». При этом в дальнейшем акценты в нем могут смещаться в пользу правящих династий, в том числе через прямое искажение исторических фактов. Основным хранителем этих рассказов становится аристократическая среда [60, с. 14–16].
В целом, еще раз отметим, что нет резона искать какие-либо потерянные поколения между основателями династии Он-Сом-ханом и Тайбугой и реальными политическими деятелями второй половины XV века, вставшими во главе Сибирского княжества. Обратим внимание на тот факт, что Тайбугиды были не одиноки в своих начинаниях. Фактически в тоже время (около 1480 г.) архи- епископ Вассиан пишет послание Ивану III, в котором объявляет хана Большой Орды Ахмата самозваным царем, но не по причине его личного самозванства (как это можно было делать, напри- мер, с фигурой темника Мамая), а по причине не царского рода самого Бату и его деда Чингис- хана. Все это делалось в условиях становления новой православной идеологии Русского государ- ства, которая ориентировалась на иные политические ценности. В данном случае в ханском достоинстве отказывают всем Чингизидам и, следовательно, подвергают сомнению легитимность самой власти ордынских царевичей [8, с. 146–147; 47, с. 171]. Однако создававшиеся в иных внеш- неполитических условиях татарские рассказы о Тайбугидах не могли игнорировать общие для степного постмонгольского пространства представления, признававшие значительное влияние Чингисхана. В результате в сибирском летописании, кроме некоторых версий, Чингис имеет титул царя. В целом мы сталкиваемся с блоком весьма схожих представлений, распространенных в идео- логии ряда народов Евразии. Вопрос о том, могли ли в таком случае сюжеты Сибирских летописей отражать не только мировоззрение татарских рассказчиков, но и некоторые общие моменты, характерные для русской литературы этого периода, еще ждет своего исследователя. Тем более, если учесть вполне реальную возможность создания именно такой версии сибирской истории, не учитывающей правителей из ханской династии Шибанидов, русскими летописцами, как отражаю- щую общую тенденцию русской историографии этого периода. Ведь такая версия событий не толь- ко легитимизировала самих Тайбугидов, но и объясняла право Русского государства на присоеди- нение данной территории.

Список источников и литературы
1. Абрамов Н. Город Тюмень // Тобольские губернские ведомости. 1858. № 50. Отдел II. Часть неофици-
альная. С. 712–715.
2. Алишина Х.Ч. Искер-Сибирь-Кашлык // Интеграция археологических и этнографических исследова-
ний. Владивосток-Омск: Изд-во ОмГПУ, 2000. С. 122–125.
3. Андреев А.И. Очерки по источниковедению Сибири. Вып.1. XVII век. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 280 с.
4. Аннинский С.А. Известия венгерских миссионеров XIII–XIV вв. о татарах в Восточной Европе //
Исторический архив. Вып. III. М.-Л.,1940.
5. Бахтин А.Г. Образование Казанского и Касимовского ханств. Йошкар-Ола: Изд-во Марийского гос-
университета, 2008. 252 с.
6. Белич И.В. Цымги-Тура. К вопросу о происхождении и значении раннего имени г. Тюмень // Тюр- кологический сборник. 2007–2008. История и культура тюркских народов России и сопредельных стран. М.: Востлит, 2009. С. 14–34.
7. Герберштейн С. Записки о Московитских делах // Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смо-
ленск: Русич, 2003. С. 152–301.
8. Горский А.А. «Всего еси исполнена земля русская…». Личность и ментальность русского средне-
вековья. Очерки. М.: Языки славянской культуры, 2001. 176 с.
9. Грамота царя Федора Иоанновича к сибирскому царю Кучуму о прекращении его преследования и о позволении ему приехать в Россию для получения замены за потерянное Сибирское царство (1597 г. мая 20)
// Тобольский хронограф. Вып. 2. Екатеринбург, 1998. С. 11–13.
10. Данченко Е.М. К характеристике историко-культурной ситуации в Среднем Прииртышье на рубеже раннего железного века и средневековья // Проблемы бакальской культуры. Челябинск – Шадринск, 2008.
С. 45–60.
11. Дергачева-Скоп Е.И., Алексеев В.Н. Сибирь XVII века глазами современника: С.У.Ремезов и его ис-
тория Сибирская // http://www.mmedia.nsu.ru/vbook/.
12. Дмитриева Л.В., Муратов С.Н. Описание тюркских рукописей Института востоковедения. Вып.2. М.,
1975.
13. Дмитриев С.В. Версии коронации Чингис-хана с точки зрения политической логики. II. Ван-хан //
Mongolica – IV. СПб., 1998. С. 25–29.
14. Измайлов И.Л. Формирование этнополитического самосознания населения улуса Джучи: некоторые элементы и тенденции развития тюрко-татарской исторической традиции // Источниковедение истории улуса
Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани 1223–1556. Казань, 2001. С. 244–262.
15. Илдан белен Голдан (дастан) // Мирас. 2002. № 3. С. 17–31.

20 Секция «Сибирский юрт»

16. Исхаков Д.М. К проблеме этнических и политических связей тюро западной Сибири и Волго-Ураль- ского региона в XV веке // Тюркские народы: Материалы V Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири». Тобольск – Омск, 2002. С. 173–180.
17. Исхаков Д.М. Введение в историю Сибирского ханства. Казань, 2006. 196 с.
18. Исхаков Д.М. Новые данные о клановой принадлежности «Сибирских князей» – Тайбугидов // Этнос. Общество. Цивилизация. II Кузеевские чтения. Материалы международной конференции. Уфа: Уфим- ский полиграфкомбинат, 2009. С. 224–227.
19. Исхаков Д.М. Институт сибирских князей: генезис, клановые основы и место в социально-политиче- ской структуре Сибирского юрта // Гысырлал Авазы (Эхо веков). 2008. № 2 // http://www.archive.gov. tatarstan.ru/magazine/go/anonymous/main/?path=mg:/numbers/2008_2/05/01/.
20. Кепинг К.Б. Имя Чингис-хана в тангутской песне // http://www.kepping.net/raboty–13.htm.
21. Костюков В.П. Буддизм в культуре Золотой Орды // Тюркологический сборник. 2007–2008. История и культура тюркских народов России и сопредельных стран. М.: Вост.лит, 2009. С. 189–236.
22. Кычанов Е.И. Властители Азии. М.: Вост.лит, 2004. 631 с.
23. фон Кюгельген А. Легитимизация среднеазиатской династии мангитов в произведениях их истори-
ков (XVIII–XIX вв.). Алматы, 2004. 516 с.
24. Летопись Сибирская, изданная Г.Спасским. СПб., 1821. 82 с.
25. Маслюженко Д.Н. Генеалогические легенды как фактор захвата власти (к проблеме ценности рода в кочевых обществах монгольского времени) // Система ценностей человека как социокультурная реальность.
Курган: Изд-во Курганского госуниверситета, 2002. С. 62–71.
26. Маслюженко Д.Н. Этнополитическая история лесостепного Притоболья в средние века. Курган: Изд-
во Курганского госуниверситета, 2008. 168 с.
27. Маслюженко Д.Н. Фальсификация генеалогии в кочевых обществах (на примере шеджере сибирско- го княжеского рода Тайбугидов) // Этнос. Общество. Цивилизация: II Кузеевские чтения. Материалы между- народной научно-практической конференции. Уфа: Уфимский полиграфкомбинат, 2009. С. 227–229.
28. Маслюженко Д.Н. Легитимизация Тюменского ханства во внешнеполитической деятельности Ибра- хим-хана (вторая половина XV в.) // Тюркологический сборник. 2007–2008. История и культура тюркских народов России и сопредельных стран. М.: Вост.лит, 2009. С. 237–257.
29. Материалы по истории Казахских ханств XV–XVIII веков (извлечения из персидских и тюркских сочинений) / Сост. С.К.Ибрагимов и др. Алма-Ата: Наука, 1969.
30. Матузова В.И. Английские средневековые источники IX–XIII в. Тексты, перевод, комментарии. М.:
Наука, 1979.
31. Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. I. М., 2005. 630 с.
32. Миргалеев И.М. Политическая история Золотой Орды периода правления Токтамыш-хана. Казань,
2003. 164 с.
33. Мирзоев В.Г. Присоединение и освоение Сибири в исторической литературе XVII века. М., 1960.
34. Мирзоев В.Г. Историография Сибири (Домарксистский период). М., 1970.
35. Нестеров А.Г. Формирование государственности у народов Урала и Западной Сибири: Искерское княжество Тайбугидов (XV–XVI вв.) // Этнокультурная история Урала XVI–XX вв. Материалы международ- ной научной конференции. Екатеринбург, 1999. С. 55–60.
36. Нестеров А.г. Искерское княжество Тайбугидов (XV–XVI вв.) // Сибирские татары. Казань: Институт истории АН РТ, 2002. С. 17–23.
37. Дель Плано Карпини Дж. История Монгалов // Путешествия в Восточные страны. М.: Мысль, 1997.
С. 30–86.
38. Полное собрание русских летописей. Т.9–10. Патриаршая. Или Никооская, летопись. М.: Наука,
1965.
39. Полное собрание русских летописей. Т.36. Сибирские летописи. Ч.1. Группа Есиповской летописи.
М.: Наука, 1987. 383 с.
40. Поло Марко. О разнообразии мира // Путешествия в Восточные страны. М.: Мысль, 1997. С. 192–

380.

41. Почекаев Р.Ю. Право Золотой Орды. Казань, 2009. 260 с.
42. Пузанов В.Д. Условия формирования военно-административной системы в Зауралье // Итоги и зада-

чи регионального краеведения: Материалы Всероссийской конференции. Ч.1. Курган, 1997. С. 72–74.
43. Рахим А. Новые списки татарских летописей // Проблемы истории Казани: современный взгляд.
Казань: Институт истории АН РТ, 2004. С. 555–594.
44. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т.1. Кн.2. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 282 с.
45. Ремезов С.У. История Сибирская // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн.2. М.:
Художественная литература, 1989.
46. Де Рубрук Г. Путешествие в Восточные страны // Путешествия в Восточные страны. М.: Мысль,
1997.С. 88–190.
47. Рудаков В.Н. Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII–XV вв. М.: Квад-
рига, 2009. 248 с.
48. Рыкин П.О. Монгольская концепция родства как фактор отношений с русскими князьями: социаль-
ные практики культурный контекст // http://khubilai.narod.ru/business.html
49. Сокровенное сказание монголов / пер. С.А.Козина. М., 2002. 156 с.

Секция «Сибирский юрт» 21

50. Султанов Т.И. Зерцало минувших столетий. Историческая книга в культуре Средней Азии XV–XIX
вв. СПб.: СПБГУ, 2005. 304 с.
51. Трепавлов В.В. Сибирско-ногайские отношения в XV–XVIII вв. (основные этапы и закономерности)
// Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность: Доклады II между-
народной конференции. Кн.2. М.-Иркутск-Тэгу, 1997.
52. Трепавлов В.В. Власть и управление в тюркском кочевом обществе (по эпическим сказаниям народов Южной Сибири) // Тюркологический сборник – 2005: Тюркские народы России и Великой степи.
СПб., 2006. С. 323–354.
53. Трепавлов В.В. Предки «Мамая-царя». Киятские беки в «Подлинном родослове Глинских князей» //
Тюркологический сборник. 2006. М.: Вост.лит, 2007. С. 319–352.
54. Трепавлов В.В. Родоначальники Аштарханидов в Дешт-и Кичаке (заметки о предыстории бухарской династии) // Тюркологический сборник. 2007–2008: история и культура тюркских народов России и сопре- дельных стран. М.: Вост.лит, 2009. С. 370–395.
55. Трофимова О.В. Ведомость Тюменской воеводской канцелярии 1746 года как источник по этниче- ской истории татар // Тумашевские чтения: актуальные проблемы тюркологии. Материалы всероссийской конференции. Тюмень, 2007.
56. Файзрахманов Г. История сибирских татар (с древнейших времен до начала XX века). Казань, 2002.
57. Цулая Г.В. Грузинская книжная легенда о Чингисхане // Советская этнография. № 5. 1973. С. 115–122.
58. Шашков А.Т. К истории Тайбугидской легенды // V Уральские археографические чтения. К 25-летию
Уральской объединенной археографической экспедиции. Тезисы докладов. Екатеринбург, 1998. С. 71–74.
59. Юрченко А.Г. Историческая география политического мифа. Образ Чингис-хана в мировой литера-
туре XIII–XV вв. СПб.: Евразия, 2006. 640 с.
60. Юсупов Ю.М. История Башкортостана XV–XVI веков. Уфа, 2009. 192 с.
61. Юшков И.Н. Сибирские татары // Тобольские губернские ведомости. 1861. № 35. Часть Неофициальная.
62. Frank A. The Siberian chronicles and the Taybughid biys of Sibir // Papers of Inner Asia. № 27. Bloomihg-
ton, Indiana, 1994. 26 р.

Маслюженко Денис Николаевич, кандидат исторических наук, доцент, зав. кафедрой культурологии,
зам. декана исторического факультета Курганского государственного университета; denmas13@yandex.ru.

И.А. Мустакимов

Владения Шибана и Шибанидов в XIII–XV вв.
по данным некоторых арабографичных источников

Вынесенная в заголовок статьи проблема неоднократно затрагивалась в исследованиях, посвя- щенных различным аспектам истории Улуса Джучи. Среди исследований последнего времени особо следует отметить работы В.П. Костюкова и Д.Н. Маслюженко [23; 25; 29] (в этих же иссле- дованиях наиболее полно отражена историография вопроса).
Целью настоящей статьи является разбор свидетельств арабографичных источников о террито- риальном и родоплеменном составе шибанидских владений в XIII в. и рассмотрение вопроса о распространении власти Шибанидов на Среднее Поволжье в первой половине XV в. В настоящей статье мы предполагаем также дополнить ранее вышедшие публикации исследователей новыми наблюдениями.
Дошедшие до наших дней источники сохранили немного сведений о владениях ханов и прин- цев-Джучидов в разные эпохи истории Золотой Орды. Сравнительно подробные (хотя и противоре- чивые в некоторых аспектах) сведения о владениях пятого сына Джучи – Шибана и его потомков в XIII–XV вв. содержатся в тюрко- и персоязычных хрониках начиная с XVI века. Некоторую ин- формацию по указанной проблеме дают также арабские, русские и западноевропейские источники.
Назовем основные известные на сегодня материалы. Из тюркских источников это, первую очередь, анонимная хроника «Таварих-и гузида – Нусрат-наме» (начало XVI в.) (далее – «Таварих- и гузида»). Необходимо отметить, что «Таварих-и гузида» послужила образцом для шейбанидской историографии1 как по содержанию, так и по композиции. Среди других тюркоязычных источни- ков следует упомянуть сочинения Абдаллаха Насраллахи (Балхи) «Зубдат ал-асар» (около 1525 г.),

1 Под шейбанидской историографией здесь понимаются хроники, созданные в XVI в. при дворе Мухам-
мед Шейбани-хана и его преемников.

22 Секция «Сибирский юрт»

Утемиш-хаджи «Тарих-и Дост-султан» (или «Чингиз-наме») (1550 г.), Абу-л-Гази-хана «Шаджара- и тюрк ва могул» (1660-е гг.), Сейида Мухаммеда Ризы «Ас-саб ас-саййар фи ахбар мулук татар» (1737 г.) и Абд ал-Гаффара Кырыми «'Умдат ал-ахбар» (1740-е гг.).
Персидские источники, содержащие более или менее полные сведения о владениях Шибани- дов, представлены хрониками Масуда б. Османа Кухистани «Тарих-и Абу-л-Хайр-хани» (1540-е
гг.), Хафиз-и Таныша «Шараф-наме-йи шахи» («Абдулла-наме») (1580-е гг.), Махмуда б. Вали
«Бахр ал-асрар фи манакиб ал-ахйар» (1630-е гг.), Мухаммед Юсуфа мунши «Тарих-и Муким- хани» (начало XVIII в.). При освещении событий до начала XVI в. хроники Кухистани, Хафиз-и
Таныша и Мухаммед Юсуфа мунши в большой степени зависят от «Таварих-и гузида», хотя содер-
жат и некоторые оригинальные сведения. В свою очередь, сочинение Кухистани было широко использовано автором «Бахр ал-асрар».
К сожалению, мы не имели возможности ознакомиться непосредственно с текстами или пол-
ными переводами «Зубдат ал-асар», «Тарих-и Абу-л-Хайр-хани», «Бахр ал-асрар», «Тарих-и Муким-хани». Пока для исследователей также остается недоступным список «Тарих-и Дост-сул- тан», имевшийся в распоряжении А.З.В.Тогана. Поэтому, чтобы почерпнуть информацию о содер- жащихся в данном списке уникальных сведениях, исследователи вынуждены обращаться к работам А.З.В.Тогана и тех исследователей, которые имели или имеют возможность использовать этот список (Мустафа Кафалы, Исенбике Тоган). В связи с вышесказанным, наши наблюдения носят предварительный характер.
Особенностью большинства сочинений, с разной степенью полноты перечисляющих владения Шибанидов является то, что большая их часть составлена при дворах шибанидских династов, поэтому в той или иной мере содержит прошибанидские тенденции2. Исключение составляют
«Бахр ал-асрар», «Тарих-и Муким-хани», «Ас-саб‘ ас-саййар» и «'Умдат ал-ахбар». «Бахр ал-ас- рар» и «Тарих-и Муким-хани» составлены при дворе балхских правителей из династии аштарха- нидов (джанидов) – одной из ветвей Тука-Тимуридов. Автор «Ас-саб‘ ас-сайяр» жил в Османской империи, автор «'Умдат ал-ахбар» – в Крыму, где правили Тука-Тимуриды Гиреи.
Вместе с тем, «Тарих-и Муким-хани» и «'Умдат ал-ахбар» в части, описывающей события
XIII–XV вв., сильно зависят от источников шибанидского круга: «Тарих-и Муким-хани» – от «Та- варих-и гузида» и зависящих от нее источников, «'Умдат ал-ахбар» – от хроники Утемиш-хаджи либо тех же источников, которыми пользовался последний. Что касается «Бахр ал-асрар», то его автор среди прочих источников использовал такие сочинения шибанидского круга, как «Зубдат ал- асар» и «Тарих-и Абу-л-Хайр-хани». В третьем отделе шестого тома его труда, посвященном исто- рии Джучидов, особое внимание уделено потомкам Шибана. Что касается автор «Ас-саб‘ ас- саййар», то при описании событий второй половины XIV – XV вв. тоже использовал какой-то источник явно прошибанидского происхождения (кажется, это «Тарих-и Дост-султан»).
Самым ранним дошедшим до нас источником, повествующим о первоначальных владениях Ши- бана и Шибанидов, является «Таварих-и гузида». Автор «Таварих-и гузида» привлекал сведения
«Тарих-и Джахангуша» Ата Малика Джувейни, «Джами‘ ат-таварих» Фазлаллаха Рашид ад-Дина,
«Тарих-и гузида» Хамдаллаха Казвини, «Зафар-наме» Низам ад-Дина Шами, «Матла‘ ас-са‘дайн ва маджма‘ ал-бахрайн» Абд ар-Раззака Самарканди, а также, возможно, другие персоязычные сочи-
нения. Кроме того, автор «Таварих-и гузида» упоминает об использовании им неких записей,
исполненных на уйгурской графике. Наконец, надо думать, анонимным хронистом были ис- пользованы устные свидетельства и предания. Сведения, взятые из уйгурографичных записей и уст-
ных источников, являются оригинальными и представляют для нас наибольший интерес. Вот те из
них, которые относятся к теме нашего выступления (из «Дастана о Бату-хане по прозвищу Саин»):
«Бесспорно признавая, что Шибан-хан совершил добрые дела [имеется в виду большая доблесть, проявленная Шибаном при завоевании Булгара, русов, асов и в сражении с венграми. –
И.М.], он [т.е. Бату] дал под его начало сорок тысяч человек и отправил [в поход] на Крым и Кафу. Находясь в походе, Шибан совершил еще много великих дел. Дойдя [до Крыма и Кафы] он
покорил эти вилайеты. За достойные дела, совершенные во имя державы, эти сорок тысяч человек были переданы ему в награду... Имена предводителей этих сорока тысяч [таковы]: кият Бурулдай- бек, затем предок ‘Али-бека из кунгратов, Тайбуга из буркутов, Тукбуга из тюменей. Тумены,

2 Тем не менее, указанные источники опирались на общезолотоордынскую традицию, и при критиче- ском их использовании в сообщаемых ими сведениях можно вычленить достоверное зерно.

Секция «Сибирский юрт» 23

данные Шибан-хану [Батыем, таковы]: в горах Джулат черкес, в степи – Кара улак, в Крыму – Кырк йер, в Туркестане – Янгикент». Отдельно сказано про пожалование Шибану тумена Кюйдей,
«[состоящего из людей] племени салджавут» [44, с. 115 араб. паг.]3.
Тумены (земли и народы), пожалованные Шибан-хану (очевидно, Батыем) довольно легко идентифицируются (см.: [35, с. 222–230]).
Джулат Черкес – это область на Кавказе. Ее центром, очевидно, являлся город, находившийся на месте современного городища Верхний Джулат в Северной Осетии.
Кара Улак – обозначение молдаван или Валахии. Некоторыми средневековыми мусульман- скими авторами термин «Улак» использовался и для обозначения Болгарии4.
Кырк йер – город, центр области в Крыму. В настоящее время известен под названием Чуфут-
Кале.
Янгикент – город в низовьях Сырдарьи. В 1220 г. был захвачен монголами, поставившими там своего шихнэ (наместника).
Тумен Кюйдей, судя по «Таварих-и гузида», представлял собой область, населенную предста-
вителями племени салджавут~салджиут. По-видимому, это та же местность, что упоминается в хрониках Утемиш-хаджи и Абд ал-Гаффара Кырыми под названием Кюкедей Йисбуга~Кюг[е]дей
Йасбуга. Согласно этим авторам, Токтамыш, отступавший от Урус-хана, застал там «сына Ильфак-
оглана Канбай-оглана из потомков Шибан-хана» [Утемиш-хаджи, 1992, табл. XLV факсим. = с. 117 перев.; Кырыми, 1343, с. 50]5. Из контекста сообщений Утемиш-хаджи и Кырыми следует, что дан- ная местность находилась где-то в Западной Сибири или Северном Казахстане6.
Похожие сведения о ранних владениях Шибанидов содержатся и в некоторых других поздне- золотоордынских источниках. Согласно Утемиш-хаджи, при распределении среди своих родичей
завоеванных «вилайетов и элей» Саин-хан (т.е. Бату) по совету приближенных выделил Шибану сорок тысяч войска и отправил на завоевание «вилайетов Крым [и] Кафа», причем предусматри- валось, что по их подчинении эти и прочие завоеванные им земли будут принадлежать Шибану.
После Крыма и Кафы, Шибан завоевал вилайеты Улак и Курал. Последний вилайет он будто бы сделал своей столицей (пайтахт), там же и скончался [50, табл. X–XII факсим. = с. 94–96 перев.].
Эти же сведения повторяет Абд ал-Гаффар Кырыми. По-видимому, они заимствованы им у Утемиш-хаджи, однако различаются в деталях: после завоевания Крыма Шибан прожил там год, но в Крыму ему не понравилось, якобы поэтому он завоевал Молдавию и Польшу. Последнюю он
сделал своей резиденцией (тахтгях) [52, с. 20]. Использованные в хронике Утемиш-хаджи этното- понимы «Улак» и «Курал» Кырыми передает через османские термины «Богдан» (Молдавия) и
«Лехлю вилайети» (Польша)7.
В «Шаджара-и тюрк ва могул» Шибанида-правителя, историка Абу-л-Гази-хана, кажется, тоже есть намек на правление Шибанидов в Крыму. Одна главка его труда называется «Упоминание о потомках […] Шибан-хана, правивших в Туране8, у казахов, в Крыму и Мавераннахре» [53, с. 177]. Однако далее Абу-л-Гази говорит, что Шибан получил от Бату земли между владениями Бату и

3 Между прочим, из другого сообщения «Таварих-и гузида» следует, что представители эля кушчи «со [времен] Шибан-хана являлись атке [и] кукельташами» Шибанидов [44, с. 272 араб. паг.; 45, с. 20]. Это сооб- щение перекликается с известиями более поздних шибанидских источников, называющих племена кушчи, найман, буйрак и карлук в составе первоначального удела Шибана (точнее, в качестве элей, выделенных Шибану Батыем) (см. ниже).
4 См. об этом, например: [10, с. 271, 290].
5 Имеется в виду Шибанид Каанбай б. Ильбек. Судя по всему, описываемые события имели место в
1370-х гг.
6 Не является ли название одного из башкирских племен кудей (кyдəй) производным от топонима или этнотопонима Кюйдей~Кюг[е]дей? Похоже, что именно местность Кюкедей Йисбуга~Кюг[е]дей Йасбуга А.З.В. Тоган идентифицировал с «берегами [реки] Кугази в Башкортостане» («Башкортостандың Күгəзе
буйы»), говоря о ней как о месте, которое Каанбай б. Ильбек избрал «центром своих владений» [49, c. 24].
Однако на территории современного Башкортостана гидроним «Күгəзе» отсутствует (консультация
Р.М. Булгакова).
Возможно, наличие компонента Йисбуга~Йасбуга при этнотопониме Кюйдей~Кюг[е]дей связано с тем,
что «тумен Кюйдей» в свое время принадлежал кому-то из Джучидов по имени Йису-Бука~Йисун-Бука –
скорее всего, одному из носивших это имя потомков Шибана [15, табл. XLVII–XLVII факсим. = с. 42–43 перев.].
7 Кырыми прямо пишет, что «Курал – это Польша» [52, с. 20].
8 Т.е. в «вилайете Тура» – сибирских владениях шибанидов со столицей в Чимги-Туре (Тюмени).

24 Секция «Сибирский юрт»

Орды. Владения Шибана включали в себя берега Иргиза, Ори, Илека до Уральских гор и земли к востоку от Яика (летовья), Ара-кум. Кара-кум, берега Сырдарьи, устья рек Чу и Сары-су (зимовья). Кроме того, Шибану принадлежал «вилайет Курал», в который он отправил «одного из своих сыновей с добрыми беками и народом» [53, с. 181]. При этом под власть Шибана Бату отдал народ (иль) в количестве 15 тысяч семейств (эв), состоящий из представителей четырех племен: кушчи, найман, буйрак, карлук [42, с. 19; 43, с. 284]. По-видимому, эти же сведения приводятся в «Зубдат ал-асар» [42, с. 19; 43, с. 284]. О других владениях Шибана и его потомков Абу-л-Гази не упоми- нает. Очевидно, расхождение в перечне пожалований связано с тем, что имелись в виду пожалова- ния разных периодов. В «Таварих-и гузида» и «Тарих-и Дост-султан» описаны пожалования более раннего времени, у Абу-л-Гази и Насраллахи же нашли отражение результаты позднейших пере- распределений уделов.
Сообщениям «Таварих-и гузида» и связанных с ним источников шибанидского круга противо- речит сообщение сочинения Тука-Тимуридского круга «Бахр ал-асрар фи манакиб ал-ахйар».
Согласно последнему источнику, во время западного похода монголов (1236–1242) Шибан коман-
довал правым крылом войска Бату-хана и за заслуги, проявленные при завоевании Булгара и дру- гих земель получил право на управление племенами кушчи, найман, буйрак и карлук. Бахадур, сын
Шибан-хана и современник Менгу-Тимура (1266–1280) правил, кроме удела отца, расположенного
между реками Яик (у Б.А.Ахмедова – Урал) и Тобол, также и Ак Ордой, которая, по словам Махмуда б. Вали, была более известна под названием Юз Орда [2, с. 163]. Таким же образом, после завершения похода монголов на запад Бату-хан пожаловал Тука-Тимуру в качестве удела область асов (на Северном Кавказе) и Мангышлак. По воле Бату и его первых преемников Тука-Тимур и его потомки осуществляли власть также над Хаджи-Тарханом, вилайетами Кафа и Крым [42, с. 17]. Получается, что вилаейты Джулат-Черкес и Крым-Кафа принадлежали Тука-Тимуру и его потом- кам. Любопытно, тем не менее, два момента. Во-первых, согласно «Тарих-и Дост-султан» и «Сбор- нику летописей» Кадыр-Али-бека, в начале XIV в. за принцем Узбеком (судя по всему, на Кавказ) поехал соплеменник (а может, и потомок) выделенного Шибану кыята Бурулдая кыят Астай, само имя которого означает «асский» (возможно это показывает на его связь с «областью асов» (аланов) на Кавказе или в Крыму9). Во-вторых, в арабских источниках под 661/1262–63 г. в качестве темни- ка и правителя города Крым и его окрестностей упоминается некий Тук-Буга [1, с. 99; 46, с. 181 текста = 192 перев.], имя которого совпадает с именем тюменя Тук-Буги, согласно «Таварих-и гузида» выделенного в удел Шибану. Таким образом, проблема выяснения ранних владений Шибана и Шибанидов продолжает оставаться открытой.
До сих пор внимание исследователей редко привлекает такой любопытный сюжет, как утверж- дение Утемиш-хаджи, Абу-л-Гази и Абд ал-Гаффара Кырыми о том, что Шибану принадлежал, и даже был центром его владений, «вилайет Курал». По словам Абу-л-Гази, «тот юрт остался в руках потомков Шибана. Говорят, что и нынешние государи Курала происходят из рода Шибана» (Андаг айтурлар кем ошбу вакытда такы Кyралнынг падишаhлары Шыбан хан нəслендин имеш [53, с. 181]). Утемиш-хаджи также писал: «И ныне государи Курала являются его (Шибана. – И.М.) потомками» (запись ташкентского списка Такы хала Кyрал падишаhынынг əyлады торыр исправ- ляю как Такы хала Кyрал падишаh[лар]ы [а]ныl- əyлады торыр [50, табл. XII, строка 181]. Ср. чтение и перевод В.П.Юдина: [50, с. 124 транскр. = 96 перев.]). Согласно Утемиш-хаджи, больше- ордынский хан Шейх-Ахмед, многие годы бывший в плену в «вилайете Курал» (т.е. в Польше и Литве), говорил о том, что там есть такие же омаки (здесь: роды, племена. – И.М.), что и в Деште, которые «ушли вместе с Шибан-ханом и там остались». Абд ал-Гаффар Кырыми повторяет извес- тие Утемиш-хаджи о завоевании Шибаном «вилайета Курал» и, ссылаясь на некие записки Шейх- Ахмед-хана, приводит название польского аристократического рода د_,.i_fi (К.р.н.в.д), из которого избирались польские короли. Этот род будто бы происходит от Шибана [52, с. 20]. Нам известно еще одно упоминание термина Курал в значении «Польша». В одном из посланий османского султана крымскому хану Девлет-Гирею I от 985/1577 г. пересказывается содержание ханского письма султану, в котором хан сообщал о нападениях «неверных [страны] Курал» (Кyрəл кяфере) на одну из крымских крепостей на Днепре (возможно, в этом документе имелось в виду нападение запорожских казаков, находившихся на польской службе) [54, s. 119, hüküm 287]. В начальной

9 Некоторые средневековые арабские авторы «страну Ас» располагали в Крыму, а в качестве ее столицы называли город Кырк йер [10, с. 271, 290].

Секция «Сибирский юрт» 25

части «Сборника летописей» Кадыр-Али-бека («Хвале [царю] Борису [Годунову]») термин «Ку- рал» использован в составе этнонима «немеч курал» (т.е. «немцы-куралы») и топонима «вилайет Немеч-Курал» [7, c. 3, 4, 6]. Абу-л-Гази среди завоеванных Бату земель также упоминает рядом
«юрты Курал и Немеш» [53, c. 172]. Здесь, несомненно, имеется в виду одна или несколько европейских стран. Вместе с тем есть мнение, что термином «Курал~Корел~ Келер» в сочинениях
Джувейни и Рашид ад-Дина обозначена Венгрия [23, c. 213; 24, c. 48]. Смутность сообщений ранних источников позволяет допустить, что изначально этим термином в монголо-тюркских
источниках действительно могла обозначаться не Польша, а Венгрия (или другая европейская страна), и лишь позже этнотопоним «Курал» закрепился за Польшей.
Есть вероятность и иной локализации «вилайета Курал». В «Дастане о Хаджи-Мухаммед-
хане» хроники Кадыр-Али-бека сообщается следующее: Шибанид Хаджи-Мухаммед на вопрос Эдиге, встреченного им около 1419 г. близ р. Яик, о том, куда он направляется, ответил, что направляется в «вилайет Курал» [7, c. 155–156]. В данном случае местоположение «вилайета Ку- рал» не указано. Отметим, что в некоторых позднесредневековых европейских источниках «Коре- лой» именуется область, расположенная рядом с Югрой, на северо-восток от территории Москов- ского великого княжества [30, c. 112, 117, 118], либо, по несколько иной интерпретации, народ, соседствовавший с уральскими башкирами [23, c. 213; 25, c. 90]. Не исключено, что термин «ку- рал», как и этноним «башкир» в средневековых источниках, мог применяться в отношении двух разных народов.
В свете изучения истории Волго-Уральского региона важное значение имеет проблема присутствия Шибанидов в Среднем Поволжье. Данный вопрос вкратце рассмотрен Д.М. Исхако-
вым [16, c. 132–135]. Опираясь на источники, использованные Б.А.Ахмедовым, он склоняется к
признанию распространения власти хана Абу-л-Хайра (1428–1468) в начальный период его хан- ствования на территорию Среднего Поволжья [16, c. 133]. Б.А.Ахмедов утверждает, что в таких источниках XVI–XVII вв., как «Таварих-и гузида», «Абдулла-наме» и «Бахр ал-асрар» указывается о распространении власти Абу-л-Хайра, помимо большей части современного Казахстана, Западной Сибири и Юго-Западного Хорезма, также и на правобережье Волги «от Булгара до Дер- бента» [2, c. 71]. B известных мне источниках я не встречал утверждений о распространении влас- ти Абу-л-Хайра так далеко. Очевидно, эти сведения Б.А.Ахмедов почерпнул из недоступного нам списка «Бахр ал-асрар».
Самым ранним известным нам письменным источником, сообщающим о распространении власти Шибанидов на Булгарский вилайет, является «Таварих-и гузида». В «Дастане об Абу-л- Хайр-хане», входящем в состав этой хроники, сказано: «Подчинив народы р.с.т.м туалас, чимги башгырт, буляр и булгар, он летовал [в их землях], со справедливостью собирая с этих народов ясак. Прикочевывая на зимовку в Туркестан, он со справедливостью взимал десятину» [44, c. 266 араб. паг.]. Несколько замечаний относительно этносоциальной номенклатуры, упоминаемой в отрывке из «Дастана об Абу-л-Хайр-хане».
Термины «р.с.т.м» и «туалас» могут рассматриваться как в качестве частей одного этнонима, так и как обозначения двух разных родоплеменных единиц, образовавших парный термин.
Полагаем возможным предложить два толкования термина р.с.т.м (م ..._): имя Рустам либо искаженное написание этнонима к.с.т.м ( fi~ fi кистим~киштим). В пользу первого толкования вроде бы говорит употребление слова р.с.т.м в двух разных сочинениях – «Таварих-и гузида» анонима10 и «Шараф-наме-йи шахи» Хафиз-и Таныша. В данном случае источником Хафиз-и Таныша, очевидно, являлась хроника «Таварих-и гузида». Как имя «Рустам» понимала это слово и публикатор «Шараф-наме-йи шахи» М.А. Салахетдинова.
Упоминание антропонима «Рустам» рядом с этнонимом туалас могло быть связано с тем, что племя туалас являлась уделом или частью удела некоего Рустама. Действительно, согласно
«Таварих-и гузида», у Мангкутая б. Тула-Буки б. Кадака б. Шибана был потомок по имени Рустам
[45, c. 37].
Однако в хрониках Утемиш-хаджи и Кырыми присутствует топоним (или этнотопоним) Кюке- дей Йисбуга~Кюг[е]дей Йасбуга, один из элементов которого – Йисбуга~Йасбуга – не меньше оснований считать именем правителя племени/местности Кюкедей~Кюг[е]дей (см. примеч. 6). При

10 При этом оба известных на сегодня списка «Таварих-и гузида» – лондонский и санкт-петербургский –
содержат написание р.с.т.м.

26 Секция «Сибирский юрт»

этом антропоним (?) Йисбуга~Йасбуга (в этом случае долженствующий выполнять функцию определения) стоит после термина Кюкедей~Кюг[е]дей (определяемого), тогда как в словосочета- нии «р.с.т.м туалас» порядок предполагаемого определения и определяемого обратный (справедли- вости ради необходимо отметить, что именно такой порядок свойственен синтаксису тюркских и монгольских языков)11.
Все же более убедительным нам представляется уже высказанное нами ранее предположение о

том, что термин р.с.т.м (م ..._) является искаженным написанием этнонима к.с.т.м (

fi~ fi

кистим~киштим) [35, c. 230–231]. По-видимому, эта ошибка вошла в протограф обоих дошедших до нас списков «Таварих-и гузида», а также тот список этой хроники, которым пользовался автор
«Шараф-наме-йи шахи» («Абдулла-наме»).
Предполагается, что с раннего средневековья местом обитания племени киштым являлся район
Северного Алтая [8, c. 22–23]. Это племя упоминается в «Сокровенном сказании» (кесдиин) и
«Алтан тобчи» («Золотом сказании») (кэсдэм) среди «лесных народов», подчиненных Джучи в
1207 г. и ставших его первым уделом [22, § 239; 28, с. 184]. Под названием «куштеми» упомина- ются в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина [41, c. 122–123]. «На севере, в местности Киштим» скончался, согласно Кадыр-Али-беку, Тука-Тимурид Урус-хан [20, л. 60б]12.
Племя туалас также упоминается в «Сокровенном сказании» (тоелес) и «Алтан тобчи» (тőгÿлэс) среди подчинившихся Джучи «лесных народов» [22, § 239; 28, с. 184]. Рашид ад-Дин упоминает племя тулас~туалас [41, c. 121]. Это племя, как и киштымы, обитало на Алтае, что под- тверждается позднейшими источниками. Так, земли одного из предков рода тюбеляс или тубалас башкирского племени кувакан, по их преданиям, находились «в Алтайских горах». По этим же рассказам, еще в конце XIX в. у тубеляс-куваканцев не прерывались связи с сородичами, которые уговаривали их «вернуться на родину» на Алтай [26, c. 269]. Полагаем, что этнонимы «р.с.т.м [~киштим]» и «туалас» следует рассматривать как парный термин.
Следующие далее названия «чимги» и «башгырт» также могут быть истолкованы и как части одного этнонима, и как обозначения двух разных родоплеменных единиц.
В первом случае под «чимги башгырт», очевидно, следует подразумевать часть башкир, оби-
тавших близ Чимги-Туры. Возможно, в пользу такой интерпретации говорит сообщение позднего (XVIII в.), но пользовавшегося более ранними источниками хрониста Абд ал-Гаффара Кырыми. Согласно этому автору, после сражения хана Кадыр-Берди б. Токтамыша и Эдигу (1419 г.), закончившегося поражением и гибелью последнего, его сыновья Кейкубад и Нур ад-Дин «ушли в вилайет Тура и поселились среди народа под названием башкурд» [52, c. 79]. С племенем чимги башгырт или его остатками могло быть связано существование в русское время в Тюменском уезде Бачкырской (Башкурской) волости [32, c. 708]. В монгольских хрониках под 1207 г. среди покорен- ных Джучи «лесных народов» упоминаются таси бачжиги (или тан бичигэт) [22, § 239; 28, с. 184]. Переводчик и исследователь «Алтан тобчи» Н.П. Шастина считает эти обозначения «названием двух небольших племен тюркского происхождения» [28, с. 356, примеч. 32]. Однако с равным основанием эти слова можно считать обозначением двусоставного родоплеменного объединения или одним двухкомпонентным этнонимом. Не является ли обозначение таси бачжиги~тан бичигэт монгольской передачей этнонима «чимги башгырт»13?
Более вероятным нам кажется, что «чимги» и «башгырт» в публикуемом фрагменте обознача- ют два различных племени. Очевидно, «чимги» здесь – какое-то племя, населяющее район Тюмени
(Чимги-Туры). В других известных нам источниках этноним «чимги» не встречается. Видится не случайным упоминание рядом с ним термина «башгырт» (т.е. башкир). Терминологическое
соответствие Чимги-Тура~Тюмень и сообщение Кятиба Челеби о соседстве «башкирских» и «тю-

11 Если «Кюкедей Йисбуга» действительно является обозначением владений некоего Йисбуги («Йис- бугин Кюкедей»), то в тюркских языках это словосочетание должно было бы передаваться как Йисбуга Кюкедей[е]. В этом отношении словосочетание «Р[у]ст[а]м туалас», если оно обозначает владения «Рустама» («Рустамовы туаласы»), более соответствует этому правилу (Рустам туалас[ы]).
12 Имеются сведения о распространении власти хана Уруса и на другие области, в XV в. подвластные
Шибанидам. Так, в обеих известных нам редакциях «Дафтар-и Чингиз-наме» юртом Урус-хана названа
«Тура» – по-видимому, Тюмень [55, c. 89; 11, л. 79а].
13 Термин бачжиги~бичигэт П.Пеллио (транскрибировавший его как Baĵigit) сопоставлял с этнонимом
«башкир» (см.: [28, с. 356, примеч. 32]).

Секция «Сибирский юрт» 27

менских» татар [27, c. 375] наталкивают на мысль о том, что слово «чимги» здесь является синони- мом термина «тюмень».
По нашему мнению, термины «[киштим]-туалас» и «чимги-башгырт» в «Таварих-и гузида» яв-
ляются собирательным обозначением народов Алтая, Западной Сибири и Приуралья, подвластных
Абу-л-Хайр-хану.
Что касается этнонимов «буляр» и «булгар», то в приведенном отрывке они, по-видимому, обозначают население Булгарского вилайета. Уточнение семантики данных терминов (значение которых в «Таварих-и гузида» явно не совпадает) требует отдельного исследования, поэтому останется за рамками настоящей статьи.
Термин «Туркестан» в данном контексте, как и в ряде персоязычных источников XIV–XVI вв., очевидно, обозначает область присырдарьинских городов, а может быть, и более обширную
территорию, входившую ранее в состав левого крыла Джучиева Улуса [33, с. 184–185].
Похожий, но менее подробный перечень первоначальных владений Абу-л-Хайра содержится в некоторых более поздних источниках шибанидского и тука-тимуридского круга. Согласно при- дворному историку бухарского хана, Шибанида Абдуллы II (1583–1598) Хафиз-и Танышу, Абу-л- Хайр «ввел в сферу [своего] обладания земли от р.с.т.м туаласа (в тексте: р.с.т.м турлас) до границы Булгар (та сархадд-и Булгар)» [51, c. 59 факсимиле = 78 перев.]. По словам Мухаммед Юсуфа-мунши, автора «Тарих-и Муким-хани», Абу-л-Хайр «подчинил своей власти [Дешт-и Кипчак] от пределов России до границ Булгара вместе с областями Туркестана» [37, c. 49]14. Несомненно, авторы обоих этих источников прямо или опосредованно черпали сведения из «Тава- рих-и гузида». Отличие же в перечислении земель, подвластных Абу-л-Хайру, в этих источниках, очевидно, следует связать с изменением политических реалий ко времени написания данных хроник. Когда составлялось «Шараф-наме-йи шахи» и, тем более, «Тарих-и Муким-хани», власть Шибанидов уже давно не распространялась на Среднее Поволжье: в середине XV в. здесь утвердились Улуг-Мухаммедовичи – потомки Тука-Тимура, а столетие спустя «Булгарский вилай- ет» был присоединен к Русскому государству.
Известные на сегодня татарские исторические источники, упоминающие Абу-л-Хайра (Булгай- ыр-хан, Булгар-хан), его владениями именуют только среднеазиатские области: «вилайет Ташкент-
Туркестан» (Кадыр-Али-бек, 1602 г.) [7, с. 157] либо «Бухару» («Дафтар-и Чингиз-наме», 1680-е
гг.) [55, с. 89]. В этих источниках, по-видимому, нашли отражение реалии XVI в., и описываются в них владения внука Абу-л-Хайра – Мухаммеда Шейбани и преемников последнего.
Помимо лаконичного сообщения «Таварих-и гузида», о правлении ханов и султанов-Шибани-
дов в булгарских землях упоминается и в труде крымско-османского историка середины XVIII в. Сейида Мухаммеда Ризы «Ас-саб‘ ас-саййар»: «За это время15 большинство татарских племен (кабиле) из Дешт-и Кыпчака переселилось в пределы Крыма. Правителями оставшихся малочис-
16

ленных племен (каум) стали находившиеся в упомянутом Деште

и булгарских землях ханы по

имени Хизр, Махмуд-Ходжа, Абу-л-Хайр, Шейх-Хайдар, Баян-Ходжа, Ядгар и Эменек из рода
Шибана. Затем власть над теми землями перешла к потомкам Рус-хана. Шейбек из потомков Абу- л-Хайра в Мавераннахре, Ильбарс из потомков Ядгара в Хорезме, потомки Хаджи-Мухаммеда в области Сибирь стали независимыми [правителями]. Когда в области Крым [правом] приказа и повеления [еще] был отмечен один из внуков противоборствовавшего с Тимурленк-гурганом Токтамыш-хана [по имени] Ахмед Кучук Мухаммед-хан (sic), а Гравер судьбы и предопределения [уже] вырезал печать правления на имя Хаджжи-Гирея, в Мавераннахре, Хорезме и Сибири стали правителями три султана-джучида из Шибанидов, в Булгаре – один султан-джучид из Рус[- хан]идов (Rūsiyāndan), в Дешт-и Итиле, Казани и Крыму – по одному султану-джучиду из рода (насл) Токтамыша» [34, c. 147] (Cp.: [38, 381]). Этот пассаж, подчеркивающий большую роль Шибанидов в Джучиевом улусе во второй половине XIV – первой половине XV в., по-видимому, объясняется тем, что автор «Ас-саб‘ ас-саййар» в данном случае черпал сведения из сочинения, относящегося к шибанидскому циклу источников.

14 Согласно А.А.Семенову, все приведенные данные об Абу-л-Хайр-хане автор заимствовал из сборника исторических хронограмм «Тарих-и Сейид Раким» (об этом сочинении см.: [3, c. 131–134]).
15 За время неурядиц в Джучиевом Улусе, по словам Ризы, начавшихся после смерти ханов Джанибека и
Бердибека, с пресечением линии потомков Бату (Саина).
16 Имеется в виду Дешт-и Кипчак.

28 Секция «Сибирский юрт»

А.З.В. Тоган, ссылаясь на принадлежащий ему список сочинения Утемиш-хаджи, также ут- верждает, что в конце XIV – первой половине XV в. власть Шибанидов, «правивших башкирскими родами», распространялась на Западную Сибирь, Прикамье, булгарские земли и Алатырь. По словам Тогана, у сына [хана] Минг(или Мелик)-Тимура был сын Ильбек, один сын которого – Канбай – был ханствовал (ханлык иткəн) в стране башкир (башкорт тарафында), другой сын – Алибай (Bлибай) – ханствовал в Булгаре и Казани (Болгар həм Казан ягында). Канбай являлся современником хана Токтамыша. В другом месте Тоган цитирует отрывок из «Тарих-и Дуст- султан», где о другом Шибаниде, Хаджи-Мухаммед-хане б. ‘Али (Гали) б. Бик-Кунды б. Минг- Тимур-хане, между прочим говорится: «Он овладел всеми [селениями], расположенными в стране башкир, мордвы (мукшы), близ Алатыря и города Булгар, а также известными мангытскими селениями близ города Тура, и был великим падишахом в этих вилайетах» [49, c. 25–26; 57, c. 492, примеч. 176]. О другом Шибаниде, хане Ибрагиме (Ибаке) б. Махмудеке, Тоган приводит следую- щие слова своего источника: «Он был знаменитым ханом, который правил всей киргизской и казанской страной». По мнению Тогана, здесь под «киргизской и казанской страной» у Утемиш- хаджи подразумеваются Булгария, Башкирия, Тура (Сибирский юрт. – И.М.) и Алтай, поскольку, по словам исследователя, в ряде источников «киргизами» именуются башкиры [49, c. 149, примеч.
98]. Из этого Тоган делает вывод о том, что Булгар, наряду с Западной Сибирью и Башкирией, находился под управлением Шибанидов (не уточняя, с какого времени это происходило) [57, c. 492, примеч. 176]. В 1445 г.17 Улуг-Мухаммед отнял Булгарский и Казанский вилайеты у Алибая, а сын Улуг-Мухаммеда Махмуд основал [на их территории] Казанское ханство [57, c. 353].
Слова Тогана о том, что Алибай в принадлежащем ему списке «Тарих-и Дост-султан» мог быть назван Шибанидом, находят подтверждение в хронике Абд ал-Гаффара Кырыми, в своем сочинении «'Умдат ат-таварих» широко использующий хронику Утемиш-хаджи или общие с ней источники. Говоря об Улуг-Мухаммеде, Кырыми скупо отмечает, что последний «хитростью отнял Казань у шибанидского султана Алтун Ая (чит. Алтунбая)» [52, c. 94].
В качестве подтверждения предположения о правлении Шибанидов в Среднем Поволжье может служить и следующие свидетельства. Согласно хронике «Фарханг-наме»18 родной брат Алтын-бика Галим-бик (по другим данным, Алтын-бик) «ушел в Тобол-Туру. Придя туда, держал [там] юрт. Старая Тобол-Тура построена им» [40, л. 61; 14, c. 12]. По обоснованному мнению В.В. Трепавлова, под «Тобол-Турой» следует понимать город Искер [48, c. 101]. Н.К. Баженов и Н.П. Загоскин пишут, что «на Тобол» ушел Алтын-бек (4, c. 27–28; 13, c. 28). Очевидно, эти авторы имели дело с другим вариантом легенды. Нельзя исключать того, что упоминание Тобол-Ту- ры~Тобола в данном рассказе является позднейшей заменой Туры~Чимги-Туры. Так в татарской историографии (или, скорее, народной памяти) могло отразиться изменение политических реалий: перенос столицы Сибирского юрта из Чимги-Туры в Искер после возвышения княжеской династии Тайбугидов в конце XV – начале XVI в. Примечательно, что в одной из русских сибирских хроник
– Ремезовской летописи – упоминается о захвате Сибирского юрта «казанским царем» Алымом
[31, c. 190]. Таким образом, находит косвенное подтверждение упоминаемый в названных татар- ских источниках факт присутствия в Сибири некоего казанского династа по имени Галим-бик или Алтын-бик.
Вместе с тем, в известных нам персо- и тюркоязычных исторических источниках, содержащих родословия Джучидов (прежде всего я имею в виду «Муизз ал-ансаб», «Таварих-и гузида – Нусрат- наме» и «Шаджара-и тюрк ва могул» Абу-л-Гази), Алибай, Алтынбай, Галим-бик или Алтын-бик не упоминаются. Тоган, ссылаясь на «Муизз ал-ансаб», приводит следующую родословную цепочку Алибая: Алибай (Bлибай) б. Ильбек б. Минг-Тимур б. Бадакул б. Джучи-Бука б. Шибан б. Джучи-хан б. Чингиз-хан [57, c. 492, примеч. 176]. Однако в парижском списке «Муизз ал-ансаб» сын по имени Алибай у Ильбека не упоминается. Согласно этому списку, Ильбек (e.J¼ÍA) был сыном, а не внуком Бадакула, и у него было 4 сына: Тукель(или Таваккул)-ходжа (ÉUAÌa ½·ÌM), Ильяс-оглан (ÆÝ«ËA pBÎ»A), Уч-Куртка (B´Mj³ XËA) и Каан-бик (e.ÎI ÆEB³) [15, табл. XLVII факсим. = с. 42 перев]19. Каким списком «Муизз ал-ансаб» пользовался Тоган, неизвестно. В «Таварих-и

17 У Тогана ошибочно: «в 1449 г.».
18 Вопрос о содержании, времени создания и даже существовании этого источника остается дискуссион- ным (см.: [34, c. 143–145]).
19 Между Бадакулом и Ильбеком здесь пропущен Минг-Тимур-хан, по «Таварих-и гузида» и «Шейбани- наме» являвшийся сыном первого и отцом второго [45, c. 34; 6, c. 51 араб. паг.]. Абу-л-Гази упоминает

Секция «Сибирский юрт» 29

гузида – Нусрат-наме», где приводится довольно подробное перечисление потомков Шибана, Алибай также не упоминается [45, c. 34]. Абу-л-Гази называет только одного сына Минг-Тимура – Бик-Кунды-оглана [53, c. 177].
Сколько мне известно, на сегодня выявлен еще один письменный источник, в котором упоминается имя Алибая20. Это – отпуск грамоты царя Ивана IV ногайскому мирзе Урусу, сохра- нившийся во фрагменте посольской книги по связям России с Ногайской Ордой за 1576 г., опуб-
ликованной В.В. Трепавловым. В начальной части этого документа пересказывается содержание утраченной грамоты Уруса, в которой, среди прочих обозначений Среднего и Нижнего Поволжья, было использовано выражение «Алибаев и Алтыб[ае]в [юр]т и Болгарской царев юрт». В.В. Тре- павлов предположил, что здесь подразумевается территория Казанского ханства, причем «Али- баевым и Алтыбаевым юртом» обозначено Предкамье, «Болгарским царевым юртом» – Закамье. Алибай и Алтыбай с полным, на наш взгляд, основанием В.В. Трепавловым отождествляются с легендарными основателями и первыми правителями Казани по татарским источникам Галим- беком и Алтын-беком [47, c. 184–185].
А.З.В. Тоган, ссылаясь на свой список «Тарих-и Дост-султан», указывает, что вассалы Шиба- нидов Тайбугиды владели городами и селениями, находившимися в бассейне рек Ишим и Тобол и севернее, в «Алибеевом юрте» (Ali Beу Yurdunda) [56, c. 136]. В другом месте Тоган локализует
«Алибеков юрт» (Ali Bek Yurtı) на реке Исеть, не приводя ссылок на источники [56, c. 161]. В подтверждение своих слов относительно «Алибеева юрта» Тоган цитирует следующий фрагмент из принадлежащего ему списка «Тарих-и Дост-султан»: ÊfÃj¼MiÌÍ e.ÄÃ±»A AfÄmB´Í iÌM ÕBÍie «На берегу
реки Тур[а?], в юртах (sic) Алфа» [56, c. 136, примеч. 86]. Однако слово Алф может быть связано не только с именем Алибая, но и Ильбека (он же Ильпак21~Ильбак~Айбек~Алп-Ходжа).
Интерпретации Тоганом «юртов Алфа» как «Алибаева юрта» противоречат данные некоторых
татарских устных преданий и письменных источников («Фарханг-наме») и сведения, содержащие- ся в грамоте Ивана IV мирзе Урусу. В татарских источниках утверждается, что Галим-бик (вар.:
Алтын-бик) ушел на Тобол, а не на Туру или Исеть. В грамоте Ивана IV мирзе Урусу «Алибаев и
Алтыбаев юрт» упомянут перед «Болгарским царевым юртом», что, по обоснованному мнению исследователей, указывает на нахождение этих «юртов» рядом друг с другом, т.е. в Среднем Поволжье [47, с. 184; 18, c. 153–156].
В договорной грамоте галицкого князя Юрия Дмитриевича с рязанским князем Иваном Федо- ровичем от 1434 г. упоминается нападение на Галич «царевича Махмут-Хози» [12, № 33, c. 86].
Обратившие внимание на этот документ А.А. Горский и А.Г. Бахтин резонно полагают, что этот Махмут-Хозя – именно тот безымянный царевич, который вместе с князем казанским Али-бабой возглавлял татарский поход на Галич зимой 1428–1429 гг. [9, c. 142; 5, c. 93]. В одной из своих
последних работ Д.И. Исхаков высказал мнение о тождестве «царевича Махмут-Хози» русской грамоты с упоминаемым в некоторых тюркоязычных источниках ханом-Шибанидом Махмуд-
Ходжой, сыном Каанбая (Каганбека) б. Ильбека (Алп-Ходжи) [19, с. 128]. Мы склонны согласиться с этим предположением. Разница в титуловании этого персонажа в русских и тюркоязычных
источниках, на наш взгляд, могла произойти по нескольким причинам. Возможно, Махмуд-Ходжу не везде признавали ханом («царем»). Провозглашение Махмуд-Ходжи ханом могло произойти после похода на русские земли, незадолго до его гибели. Наконец, могла иметь место ошибка
авторов «Таварих-и гузида» и «Ассаб' ас-сейяр» или их источников (например, «Таварих-и гузида»
была составлена спустя более 70 лет после смерти Махмуд-Ходжи).
Учитывая, что свидетельствующие о правлении султанов-Шибанидов в Среднем Поволжье
«Тарих-и Дост-султан» и «'Умдат ал-ахбар» являются весьма поздними источниками, их составите- ли могли ошибаться относительно происхождения Алибая и Алтынбая. Притом «'Умдат ал-ахбар»
при описании истории золотоордынского периода сильно зависит от тех же источников, которыми

Мункэ-Тимура в качестве сына Бадакула и отца Бек-Кунды [53, c. 177]. Имена сыновей Бадакула по «Муизз ал-ансаб» практически совпадают с именами сыновей Минг-Тимур-хана из «Таварих-и гузида» (Бик-Кун- ды~Бек-Хванди, Тунка, Сююнч-Тимур, Ильбек~Ильпак, Фулад~Пулад, Джанта~Джаханта), с той разницей, что по «Муиззу» у Бадакула был еще один сын, не названный по имени [15, табл. XLVII факсим.].
20 Если не считать таковыми упоминания «князя казанского» Либея~Али-бабы в некоторых русских летописях (см.: [17, c. 161–171; 19, c. 123–138]).
21 Похоже, в «Тарих-и Дост-султан» и в хронике использовавшего, по всей вероятности, этот источник
Абд ал-Гаффара Кырыми арабская буква ² ф служила для передачи звука п, т.е. имя ºB°¼ÍA Ильфак должно читаться как Ильпак, а Алф – как Алп.

30 Секция «Сибирский юрт»

пользовался Утемиш-хаджи, либо от хроники последнего. Оттуда могло быть позаимствовано и утверждение о принадлежности Алтын[б]ая к Шибанидам. Если это действительно ошибка, ее причиной, на наш взгляд, могло стать то, что в источниках, которыми пользовались составители обеих хроник, содержались сведения о распространении власти Шибанидов на Среднее Поволжье. Алтынбай и Алибай являлись безусловно историческими фигурами, однако могли не быть чин- гизидами, а являться «князьями казанскими/болгарскими» – формальными наместниками Чинги- зидов (Шибанидов) в Булгарском вилайете22.
Таким образом, вполне уверенно можно говорить о распространении реальной или номи- нальной власти Шибанидов на Среднее Поволжье во второй четверти XV в., до установления здесь власти Тука-Тимуридов Улуг-Мухаммедовичей. Впоследствии на этом основании другие пред- ставители Шибанидов могли претендовать на власть (Мамук) или сюзеренитет (Ибак) над Казан- ским юртом23.
Что касается свидетельств упомянутых в данной статье тюрко- и персоязычных источников о ранних владениях Шибана и Шибанидов, следует отметить, что достоверность сообщаемых выше- упомянутыми источниками сведений нуждается в дальнейшем выяснении. Необходимо также учитывать возможность изменения семантики этногеографических терминов в разные эпохи и вероятность несовпадения их значений в источниках различного происхождения (в первую очередь это относится к терминам «улак~кара улак» и «курал»).

Список источников и литературы

1. Абу Бакр б. ‘Абдаллах б. Айбак ад-Давадари. Ад-дурра аз-закиййа фи ахбар ад-даула ат-туркиййа / Тахкик: Ульрих Харманн. – Каир: б.и., 1391/1971 – 38, 497 с.
2. Ахмедов Б.А. Государство кочевых узбеков. – М.: «Наука», 1965. – 195 с.
3. Ахмедов Б.А. Историко-географическая литература Средней Азии XVI–XVIII вв. (Письменные па- мятники). – Ташкент, 1985. – 262 с.
4. Баженов Н.К. Казанская история. – Казань, 1847. – Ч. 1: Казанское царство. – 138 с.
5. Бахтин А.Г. Образование Казанского и Касимовского ханств. – Йошкар-Ола: Мар. гос. ун-т, 2008. –
252 с.
6. Библиотека восточных историков, издаваемых И. Березиным. – Т. I: Шейбаниада. История монголо- тюрков на джагатайском диалекте. – Казань: Типография Казан. ун-та, 1849. – 322 с.
7. Библиотека восточных историков, издаваемая И. Березиным. – Т. II. – Ч.1: Сборник летописей: Татар-
ский текст с русским предисловием. – Казань: Типография Казан. ун-та, 1854. – 180 с.
8. Бутанаев В.Я. К истории института киштымства у енисейских кыргызов // Тюркологический сборник /
2005. – М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 2006. – С. 21–25.
9. Горский А.А. Москва и Орда. – М.: «Наука», 2000. – 214 с.
10. Григорьев А.П., Фролова О.Б. Географическое описание Золотой Орды в энциклопедии ал-Калка- шанди // Тюркологический сборник / 2001: Золотая Орда и ее наследие. – М.: Изд. фирма «Восточная литера-
тура» РАН, 2002. – С. 261–302.
11. Дафтар-и Чингиз-наме. Рукопись отдела рукописей и редких книг Научной библиотеки им. Н.И. Ло- бачевского Казанского гос. университета, ед. хр. 40т.
12. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. / Подг. к печ. Л.В. Череп- нин. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. – 587 с.

22 Несколько отходя от основной темы, хотелось бы коротко остановиться на проблеме статуса «князя болгарского-казанского». В одной из недавних публикаций нами было высказано предположение о сосуще- ствовании или даже соправительстве в Булгарском~Казанском вилайете доханского времени султана-чинги- зида и, условно говоря, «местного» князя [36, c. 186–187]. Существование указанной нами структуры власти находит еще одно, хотя и косвенное, подтверждение в одном из списков русского историко-публицисти- ческого памятника 1560-х гг. «Казанская история», где сказано: «И остави (золотоордынский царь Саин. – И.М.) по себе на новом юрте своем царя от колена своего и князя своя с ним» [39, c. 210] (выделено нами. – И.М.). В публикации «Казанской истории», подготовленной Г.Н. Моисеевой на основе одного из старейших списков (предположительно относящегося к 1590-м гг.), эта фраза передается иначе: «И остави (золотоор- дынский царь Саин. – И.М.) по себе на новом месте, юрте своей (т.е. в Казани. – И.М.), царя от колена своего князя с воиями» [21, c. 48] (выделено нами. – И.М.). Учитывая разобранные нами ранее сведения тюркоязыч- ных источников [34, c. 142–151], более близким авторскому тексту нам представляется фрагмент «Казанской истории», приведенный в Полном собрании русских летописей. Тем более, что, по замечанию Г.Н. Мои- сеевой, опубликованный ею список при всех своих достоинствах не может быть полностью отождествлен с авторским текстом даже по составу глав [21, c. 25].
23 Вместе с тем, в письменных источниках имеются глухие упоминания о непосредственном присутст- вии в Среднем Поволжье в первой половине XV в. представителей династии Тука-Тимуридов. Подробное рассмотрение этого вопроса мы оставляем за рамками настоящей статьи.

Секция «Сибирский юрт» 31

13. Загоскин Н.П. Спутник по Казани. – Казань: б.и., 1895. – 412 с.
14. Заринский П. Сборник исторических и археологических исследований о Казанском крае. – Ч. 1. –
Вып. 1. – Казань: б.и., 1880. – 75 с.
15. История Казахстана в персидских источниках. – Т. 3: Му‘изз ал-ансаб (Прославляющее генеалогии). – Алматы: Дайк-Пресс, 2006. – 672 с.
16. Исхаков Д.М. Этническая и политическая история татар // Татары. – М.: «Наука», 2001. – С. 41–152.
17. Исхаков Д. Князья казанские, князья болгарские // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 2005. – № 2. – С. 161–171.
18. Исхаков Д.М. Еще раз о казанских князьях рубежа X–XV вв. // Источники и исследования по истории татарского народа: Материалы к учебным курсам в честь юбилея академика АН РТ М.А. Усманова / Сост.
Д.М. Усманова, Д.А. Мустафина. – Казань: Казан. гос. ун-т им. В.И. Ульянова-Ленина, 2006. – С. 153–156.
19. Исхаков Д. Булгарский вилаят накануне образования Казанского ханства: новый взгляд на известные проблемы // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 2009. – № 2. – С. 123–138.
20. Кадыр-Али-бек. [Сборник летописей]. Рукопись отдела рукописей и редких книг Научной биб-
лиотеки им. Н.И.Лобачевского Казанского гос. университета, ед. хр. 40т.
21. Казанская история / Подг. текста, вступ. ст., археогр. обзор и примеч. Г.Н. Моисеевой. – М.; Л.: Изд- во АН СССР, 1954. – 195 с.
22. Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. – Т. 1. – М.; Л.: Изд-во АН СССР,
1941. – 619 с.
23. Костюков В.П. Улус Шибана в XIII–XIV вв. (по письменным источникам) // Проблемы истории,
филологии, культуры. Вып. VI. – М.; Магнитогорск: б.и., 1998. – С. 210–224.
24. Костюков В.П. Железные псы Батуидов (Шибан и его потомки в войнах XIII в.) // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. – 2008. – № 1. – С. 42–97.
25. Костюков В.П. Улус Шибана Золотой Орды в XIII–XIV вв. – Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2010. –
200 с.
26. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа: Этнический состав, история расселения. – М.:
«Наука», 1974. – 374 с.
27. Кятиб Челеби. Джихан-нюма. – Стамбул: б.и., 1145/1732. – 417 с.
28. Лубсан Данзан. Алтан Тобчи («Золотое сказание») / Перев. с монг., введ., коммент. и прил. Н.П.Шас-
тиной. – М.: «Наука», 1973. – 436 с.
29. Маслюженко Д.Н. Этнополитическая история лесостепного Притоболья в Средние века: Моногра- фия. – Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2008. – 168 с.
30. Меховский М. Трактат о двух Сарматиях / Введ., перев. и коммент. С.А.Аннинского. – М.; Л.: Изд-во
АН СССР, 1936. – 11, 288 с.
31. Миллер Г.Ф. История Сибири. – М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1999. – Т. 1. – 630 с.
32. Миллер Г.Ф. История Сибири. – М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 2000. – Т. 2. – 796 с.
33. Мустакимов И.А. К особенностям использования этнонима «тюрки» и этногеографического термина
«Туркестан» относительно Джучиева Улуса в арабо-персидских источниках XIII–XVII вв. // Старо-Татарская
слобода – от прошлого к будущему. – Казань: Изд-во «Мастер-Лайн», 2001. – С. 182–186.
34. Мустакимов И. Термин «Золотой престол» в Поволжье по данным арабографичных источников // Гасырлар авазы – Эхо веков. – 2008. – № 1. – С. 142–157.
35. Мустакимов И.А. Владения Шибана и Абу-л-Хайр-хана по данным «Таварих-и гузида – Нусрат- наме» // Национальная история татар: теоретико-методологическое введение. – Казань: Институт истории
АН РТ, 2009. – С. 214–232.
36. Мустакимов И.А. К вопросу об истории ногайского присутствия в Казанском юрте // Национальная история татар: теоретико-методологическое введение. – Казань: Институт истории АН РТ, 2009. – С. 185–189.
37. Мухаммед Юсуф мунши. Муким-ханская история / Перев. с тадж., предисл., примеч. и указ. А.А.Се-
менова. – Таш.: Изд-во АН УзССР, 1956. – 303 с.
38. Негри А. Извлечения из турецкой рукописи Общества, содержащей историю крымских ханов // За- писки Одесского общества истории и древностей. – Одесса: в городской типографии, 1844. – Т. 1. – С. 379–392.
39. Полное собрание русских летописей. – СПб.: Археогр. коммис., 1903. – Т. 19: История о Казанском царстве (Казанская история). – 16, 530 с.
40. Рахим А. Новые списки татарских летописей // Отдел рукописей, научный и архивный фонд ИЯЛИ
АН РТ, ф. 18, оп. 1, ед. хр. 6.
41. Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Перев. с перс. Л.А.Хетагурова. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952.
– Т. 1. – Кн. 1. – 221 с.
42. Султанов Т.И. Род Шибана, сына Джучи: место династии в политической истории Евразии // Тюрко- логический сборник / 2001: Золотая Орда и ее наследие. – М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН,
2002. – С. 11–27.
43. Султанов Т.И. Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2006. – 445 с.
44. Таварих-и гузида – Нусрат-наме / Исслед., критич. текст, аннот. огл. и табл. свод. огл. А.М.Акра- мова. – Таш.: Фан, 1967. – 169, 475 с.
45. Таварих-и гузида-йи нусрат-наме // Материалы по истории казахских ханств XV–XVIII вв. – А.-А.: Гылым, 1969. – с. 16–43.

32 Секция «Сибирский юрт»

46. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. – СПб., 1884. – Т. 1:
Извлечения из сочинений арабских. – 16, 564 с.
47. Трепавлов В.В. Среднее Поволжье в эпонимической терминологии позднего Средневековья // Источ-
ники и исследования по истории татарского народа: Материалы к учебным курсам в честь юбилея академика
АН РТ М.А. Усманова / Сост. Д.М. Усманова, Д.А. Мустафина. – Казань: Казан. гос. ун-т им. В.И. Ульянова-
Ленина, 2006. – С. 183–186.
48. Трепавлов В.В. Московское и казанское «подданство» Сибирского юрта // Сулеймановское чтения
(десятые). Всероссийская научно-практическая конференция (Тюмень, 18–19 мая 2007 года): Материалы и доклады. – Тюмень: СИТИ ПРЕСС, 2007. – С. 101–102.
49. Туган Ə.В. Башкорттарзың тарихы. – Өфө: Китап, 1994. – 192 с.
50. Утемиш-хаджи. Чингиз-наме / Факсим., перев, транскр., примеч., исслед. В.П.Юдина; подгот. к изд.
Ю.Г. Баранова; коммент. и указ. М.Х. Абусеитовой. – А.-А.: Гылым, 1992. – 296 с.
51. Хафиз-и Таныш ибн Мир Мухаммад Бухари. Шараф-нама-йи шахи / Факсимиле рукописи D 88.
Перев. с перс., введ., примеч. и указ-ли М.А. Салахетдиновой. – М.: «Наука», 1983. – Ч. 1. – 298, 235 с.
52. Эль-Хаджж Абд ал-Гаффар Кырыми. Умдет ат-теварих. – Стамбул: Матба‘а-и ‘амире, 1343/1924–25. –
207 с.
53. Aboul-Ghazi Behadour Khan. Histoire des Mogols et des Tatares. Publ. par P.Desmaisons. – T. I: Texte. – St.-Petersbourg: Imprimerie de l’Academie Imperiale des sciences, 1871. – 2, 386 с.
54. Başbakanlık Osmanlı Arşivi, A.DVN.MHM., defter № 31.
55. Ivanics M., Usmanov M.A. Das Buch der Dschingis-Legende (Daftar-i Čingiz-nāma). – Szeged: Univ. of
Szeged, 2002. – [Bd.] I. – 324 s.
56. Togan А.Z.V. Bugünkü Türkili (Türkistan) ve Yakın Tarihi. – İstanbul: Enderun Kitabevi, 1981. – Cilt 1:
Batı ve Kuzey Türkistan. – 696 s.
57. Togan А.Z.V. Umumi Türk Tarihine Giriş. – İstanbul: Enderun Kitabevi, 1981. – Cild 1: En eski devir- lerden 16. asra kadar. – 539 s.

Мустакимов Ильяс Альфредович, ведущий советник Главного архивного управления при Кабинете
Министров Республики Татарстан; imus@rambler.ru.

Тайбугиды в ханстве Абулхаир-хана

Ж.М. Сабитов

Проблема происхождения Тайбуги и Тайбугидов волновало многих исследователей. Имя Тайбуги тесно связано с историей Сибири. В двух из трех рассказов о древней истории Сибири имя Тайбуга было связано с Сибирью и с именем Чингиз-хана. В этих рассказах Тайбуга предстает как автохтонный и легитимный владелец определенных территорий.
В первом рассказе Тайбуга был сыном татарского князя Она, жившего на реке Ишим, которая впадает в Иртыш. Ему подчинялись татары, жившие по рекам Иртыш, Тура, Тобол. Против Она восстал один из его подданных Чинги. Он-хан был убит, а его несовершеннолетний сын Тайбуга спасся во время волнений. Тайбуга долго скитался по разным местам, пока Чинги не узнал о его месторасположении. Чинги обещал Тайбуге свою милость и покровительство, если тот подчинить- ся ему и прибудет ко двору. Тайбуга подчинился Чинги, за что получил часть наследственных территорий отца. Тайбуга также совершил несколько походов на Обь против остяков, заставив тех платить татарам дань. Потом он с позволения Чинги построил город для себя, который назвал Чингидин. В нем он спокойно дожил до старости, и оставил своему роду наследство, ничего не упоминая о Чинги и его потомках.
В третьем рассказе, составленном по приказу Петра Годунова, сказано, что когда Чингис под- чинил себе Бухару, то один царевич Казахской Орды, по имени Тайбуга, сын хана Мамыка, выпро- сил у Чингиза во владения места по рекам Иртышу, Тоболу, Ишиму и Туре. Чингис доверил ему управление этими областями, и потомки Тайбуги продолжали после него владеть теми же землями.
Эти два рассказа, скорее всего, отражали точку зрения Тайбугидов в их противоборстве с
Шибанидами.

Секция «Сибирский юрт» 33

Во втором рассказе среди правителей региона эпохи Чингиз-хана названы следующие имена: Он-сом-хан, Иртышак (в честь которого была названа река Иртыш) и Саргачик, по имени которого некоторые ишимские татары называют себя саргачиками24 [13, с. 186].
Дальше, согласно летописям, происходило следующее:
После Тайбуги князем в Сибири был сын его Ходша, а после него сын последнего Мар. Мар был женат на сестре Казанского хана Упака, который начал с ним войну и коварным образом умертвил. У Мара было два сына: Обдер и Ебалак, которых победитель в знак своей победы взял с собой в Казань, где они вскоре также окончили свою жизнь. С этих пор Чингидин находился в некоторой зависимости от Казани. Махмет, сын Обдера и Ангиш, сын Ебалака, во время нападения Казанского хана, были в детстве отвезены в безопасное место, где втайне воспитывались. Когда Махмет стал взрослым, он убил Упака в Чингидине со многими казанскими татарами [13, с. 190].
Долгое время не была ясна племенная принадлежность Тайбуги. Одно время считалось, что Тайбугиды – это ногайская (мангытская) династия. Исхаков Д.М. выдвинул гипотезу о саль- джиутском происхождении Тайбуги [9, с. 118, с. 120]. Аргументация была основана на неизданном списке Чингиз-наме Утемиша-хаджи, с которым был знаком А-З. Туган Валиди. В том отрывке было сказано, что Махмудек-ходжа, сын Каганбая, «был могучим и знаменитым ханом. Совместно с представителями эля Тура он воевал против тюменей кунгратов и сальджиутов, победив их он смог подчинить себе государство. Такой маленький хан воевал с мирзой Едигером, сыном бия сальджигутского тумена Тайбуги». На основе этого отрывка Исхаков Д.М. решил, что Тайбуга был сальджигутом, но, впоследствии, он отказался от этой точки зрения, на основе сообщений Таварихи гузидайи нусрат-наме, о четырех эмирах, переданных Шибану в западной походе, среди которых был и Тайбуга [9, с. 120]. Там Тайбуга обозначается как эмир буркутов [10, с. 25]. Мария Иванич на основе Дафтари-Чингиз-наме утверждает, что буркуты перекочевали из Крыма, где они первоначально находились, в район Урала [7, с. 318]. Согласно «Таварих-и гузида-и Нусрат-наме», племя буркут является ответвлением племени ойрат [20, c. 83].
В данной статье мы придерживаемся версии, выдвинутой Исхаковым Д.М. [9, с. 120] и Муста- кимовым И.А. [14, с. 224]. Основываясь на этой точке зрения, мы бы хотели предложить свое виде- ние места Тайбугидов во время ханства Абулхаир-хана.
В большинстве письменных источников имя Тайбуги упоминается нечасто, но племя буркутов упоминаются часто, в связи с историей Сибири. В Тарихи Абулхаир-хани они упомянуты в разных моментах:
Умар-бий буркут был участником убийства Гази-бия, сына Едиге, а потом бежал вместе с дру- гими эмирами в местность Джаитар-Джалкин, после чего он участвовал в битве против Джумадук- хана, в которой Джумадук погиб, а Абулхаир был захвачен в плен [12, с. 141–142]. В процедуре избрания Абулхаира ханом не участвовал ни один эмир из буркутов. Сразу же после избрания в
833 году хиджры (1429–30) Абулхаир совершил поход на Тару, где «знамена победы бросили тень прибытия над головами жителей города Тара, Адад-бек буркут, который был хакимом города Тара, и Кибек-Ходжа-бий буркут со всеми эмирами, вождями и прочими военачальниками, пройдя через двери содействия и подчинения, стали мулазимами повелителя мира» [12, с. 144]. После этого Адад-бек и Кипек-ходжа не упоминаются до похода в Хорезм.
В битве с Махмуд-ходжой-ханом от буркутов участвовал Умар-бий буркут [12, с. 146], хотя в примечаниях сказано, что в рукописи № 5392 после Умар-бия буркута идет Кипек-ходжа буркут.
В походе на Хорезм участвовали Адад-бек и Кипек-ходжа буркуты [12, с. 149].
Дальше в битве Махмуд-хана и Ахмад-хана с Абулхаир-ханом Кипек-холжа не упоминается, а упоминается только Адад-бек. Вполне возможно, что в Хорезме Кипек-ходжа погиб, так как конф- ликт с сыновьями Кичи Мухаммеда произошел после похода на Хорезм. Трепавлов В.В. относит битву к началу 1430-х гг., так как в 1431–32 Абулхаир захватил Хорезм, но вскоре оставил его из- за плохого климата (по Кухистани) или из-за угрозы нападения Шахруха (по Самарканди). Вскоре
после этого произошел конфликт Абулхаира с Ахмедом и Махмудом [21, с. 127]. Сафаргалиев М.Г.
считает, что под именами Махмуда и Ахмеда скрывались дети Хаджи-Мухаммеда Сеид-Ахмед и
Махмудек, так как в 1437 году Кичи Мухаммеду было едва 20 лет, и его дети не могли быть

24 Интересно отметить, что общепринятым является отождествление Он-хана с кереитским Ван-ханом. Также возможны отождествления Саргачика с Сарык-ханом, известным по отрывку из Рашид ад-Дина. Сарык-хан воевал с алчи-татарами и был отцом Каджир-хану и Торэ-Каймыш, которую он выдал за Куджа- гуша Буюрук-хана, отца Тогрул Ван-хана. [16, c. 111–114].

34 Секция «Сибирский юрт»

ханами-соправителями [19, с. 208]. Кляшторный С.Г. и Султанов Т.И. используют Бахр ал асрар, где точно сказано о том, что Ахмед и Махмуд были детьми Мухаммеда, сына Тимура [11, с. 221]. Мы вслед за И.В. Зайцевым считаем, что в сочинении Кухистани возможен анахронизм25 [5, с. 36]. Скорее всего, и битва с Ахмедом и Махмудом, а также последние походы на Хорезм (их как минимум было несколько) нужно датировать 60-ми годами XV века26.
Очень интересным является также упоминание в Лихачевской редакции Есиповской летописи
того, что сын Тайбуги, Ходжа, женил своего сына Мара на сестре Упака, а сам же Ходжа погиб во

25 Говоря о хронологии из Тарихи Абулхаир-хани, мы должны учитывать характер этого произведения. Бартольд полагает, что данное сочинение было написано около 950 года хиджры (1543–1544) [4, с. 490]. Т.е. на момент написания уже прошло лет сто с описываемых событий, а сам Суйунч-Ходжа-хан, сын Абулхаир- хана давно уже умер. Источниками для заключительной части сочинения являлись:
1) Рассказы очевидцев и участников событий, прежде всего на основании сообщений Суйунч-Ходжа-
хана, сына Абулхаир-хана. «От упокоившегося в раю хана Суйунч-Ходжа-хана я, сочинитель этого писания,
слыхал, как они говорили» [4, с. 490]. Мы бы сразу хотели отметить тот факт, что сам автор Масуд Кухиста- ни вряд ли имел возможность расспросить очевидцев и участников событий, ведь на момент написания сочинения прошло уже около 80 лет со дня смерти Абулхаир-хана, и если он все же общался с участниками
событий во времена Абулхаир-хана, то они, скорее всего, были младшими современниками Абулхаир-хана, как например его сын Суйунч-ходжа-хан. Он родился от дочери Улугбека [8, с. 429]. А так как мы знаем, что его мать стала женой Абулхаир-хана после воцарения Абу Саида в 1451 году [8, с. 382], когда Абу Саид
отдал Рабию-Султан-бегим, дочь Улугбека, в жены Абулхаир-хану [11, с. 167–168], то мы можем утвер- ждать, что в большинстве своем сведения о царствовании своего отца он получал от своей социальной сре- ды, и лишь события 60-х годов остались у него в памяти по причине, что он был очевидцем этих событий.
2) Неизвестные нам государственные документы [3, с. 27]. Мы поддерживаем эту точку зрения и считаем, что именно эти документы были основой появления в Тарихи Абулхаир-хани такого огромного количества имен огланов, эмиров, беков, тарханов и других представителей знати, которые на том или ином этапе жизни
Абулхаир-хана были его сподвижниками, что было зафиксировано в этих государственных документах.
3) Матла ас-садайн Абд ар-Разака Самарканди [1, с. 70]. Ахмедов Б.А. не упоминает этого автора как ис-
точник для Тарихи Абулхаир-хани, ограничиваясь двумя предыдущими пунктами [3, с. 27]. По нашему
мнению автор использовал именно это сочинение для датировки событий из жизни Абулхаир-хана, которые были даны Суйунч-Ходжой-ханом без упоминания дат. Таким образом, мы считаем, что получив устные сведения (дастаны) о деятельности Абулхаир-хана, Масуд Кухистани на основе летописей (в основном
Самарканди) попытался расставить их в хронологическом порядке, что привело к тому, что многие события из жизни Абулхаир-хана были неправильно датированы Масудом Кухистани [18, с. 166–180].
26 По Хондемиру, Мустафа-хан, внук Шадибека правил в Хорезме до 1460–61 года. Тимурид Хусейн
Байкара в начале 864 г.х. (02.10.1459 – 16.10.1460) захватил Астрабад, однако потом был вынужден бежать от армии Абу Сеида. В Вазире он попытался заключить союз с Мустафой-ханом против Абу Сеида, но, не дождавшись результата, поддержал двоюродного брата Мустафы-хана Пир-Будак-султана (сын Али-Дер-
виша, сына Шадибека [8, с. 437] в его борьбе с Мустафой. Хусейн Байкара выдал за него замуж свою сестру Бади ал-Джамал. Война между кузенами закончилась почетным миром. В 1461 году Хусейн Байкара снова попытался привлечь к союзу против Абу Сеида Мустафу, но в это время Усман кунграт, сын Мухаммеда
Суфи в союзе с неким Якуб-огланом свергли Мустафу-хана, который ушел в Мангышлак [3, c. 65, с.41–143]. Этого Якуб-оглана можно отождествить с Якуб-огланом, сыном Кичи-Мухаммеда, которого автор Бахр ал Асрар называет Мангышлак-ханом, и который является отцом для Джувака и Башиака, а также дедом Ман-
гышлака [17, с. 114]. Также интересен тот факт, что мать Мангышлака была дочерью предводителя кунгра- тов [2, с. 108]. Видимо, жена Джуака или Якуба была дочерью или просто родственницей Усмана Кунграта, и этот брак оформлял союз между кунгратской династией Суфи и Кичи Мухаммедовичами.
Скорее всего, около 1461 года произошла битва между Кичи-Мухаммедовичами (Махмуд, Ахмед, Якуб) и Шадибековичами (Мустафа, Пир-Будак), в которой погиб Пир-Будак-султан и Бади ал Джамал, сестра Хусейна Байкары перешла к Ахмед-хану, в результате битвы правителем Хорезма стал первоначально Якуб,
брат Ахмеда и Махмуда.
Экспансия сыновей Кичи-Мухаммеда в сторону Хорезма стала причиной битвы между Абулхаир-ханом,
с одной стороны, и Ахмед-ханом, Махмуд-ханом (дети Кичи Мухаммеда), Джуваком и Башиаком (дети Яку-
ба, внуки Кичи Мухаммеда), с другой стороны. Якуб к тому времени должно быть уже умер, так как среди соперников Абулхаир-хана его нет, а есть наследники Джувак и Башиак. Для начала Абулхаир-хан захватил Хорезм около 1461–62 года, а позже выступил против объединенных сил сыновей и внуков Кичи Мухаммеда
около 1462–1464 годов. Надо думать, что Масуд Кухистани получил информацию от Суйунч-ходжи-хана, что сражение Ахмеда и Махмуда с Абулхаир-ханом случилось после похода Абулхаир-хана на Хорезм. А так как он хронологически приравнял поход Абулхаир-хана на Хорезм с походом узбеков 1430 года на Хорезм
(без указания имени хана у Самарканди, у Гаффари хана звали Кичи Мухаммед.) или с походом 1435 года Абулхаир-хана на Хорезм у Самарканди, то и битва Ахмада и Махмуда была хронологически перенесена вместе с походом на Хорезм на 30-ые годы XV века [18, с. 166–180].

Секция «Сибирский юрт» 35

время похода на бухарского царя. Чуть позже Упак убивает Мара и овладевает городом [15, с. 47,
с. 118–119].
На основании того, что оба (Кепек-ходжа буркут и Ходжа Тайбугид) участвовали в походе на Среднюю Азию (Хорезм и бухарский царь), а также упомянутой гипотезы о происхождении Тайбуги из буркутов, мы вполне можем отождествить Кепек-ходжу и Ходжу, отца Мара. Продолжая мысль, можно сказать, что Мар – это искаженное Умар, т.е. известный по сообщениям Умар буркут.
Очень интересным также является упоминание у Самарканди Саид-Йеке-султана, «брата
Абулхаир-хана».
Саид-Йеке-султан был выпущен Абу Сеидом на свободу из плена в январе-феврале 1465 года. Он был до этого взят в плен в Хорезме и находился в заключении в Герате. Эмиры и чиновники снабдили его «царскими принадлежностями» и отправили в «область Узбекскую» [8, с. 383]. По нашему мнению, он был сыном Хаджи-Мухаммеда, известным как Сайидек-хан. Попал он в плен, скорее всего, в том же хорезмском походе, где и погиб Кепек-ходжа. Абу Саид, видимо, хотел его использовать как ставленника против Абулхаир-хана, ведь тот намеривался поддержать Хусейна Байкару в борьбе за Тимуридский престол. После смерти Абулхаир-хана Сайдек-хан вместе с пле- мянником Ибаком выступил против наследников Абулхаир-хана.
Резюмируя все вышесказанное, мы хотим отметить, что буркуты не были коренным племенем, проживавшим в Сибири, а прикочевали туда во второй половине XIV века. Буркуты на первона- чальном этапе не участвовали в курултае, избравшем Абулхаира ханом. Но уже во время столкно- вения с Махмуд-ходжа-ханом Умар буркут был в составе войска Абулхаир-хана, а после пораже- ния Махмуд-ходжа-хана, Адад-бек буркут и отец Умара буркута, Кепек-ходжа буркут полностью
подчинились Абулхаир-хану, сохранив за собой владение Турой. Скорее всего, именно тогда
Абулхаир женился на женщине из племени буркут, от которой у него было два сына: Шах-Будак и Ходжа-Мухаммед [8, с. 429]. Данный акт послужил укреплению позиций Тайбугидов в ханстве Абулхаир-хана, они сохранили управление Турой и прилежащими землями. В 60-х годах во время столкновений Абулхаира с детьми Кичи Мухаммеда, Адад-бек и Кепек-ходжа участвовали в похо- де на Хорезм, где Кепек-ходжа погиб, а один из шибанидов Сайдек-султан, сын Хаджи Мухамме- да, был захвачен в плен. Адад-бек буркут участвовал в битве Абулхаир-хана с Ахмед-ханом и Махмуд-ханом в 1460-х годах, но вскоре умер. После него главой Тайбугидов стал Мар (Умар буркут), который был женат на сестре Упака (Ибак, внук Хаджи Мухаммеда). Ибак убил Мара ско- рее всего после смерти Сайдек-хана, в 70-х годах XIV века. Хотя вполне возможно, что это убий- ство было совершенно немного позже во время противостояния Ибака и Мухаммеда Шейбани. Умар буркут мог поддержать Мухаммеда Шейбани, ведь его бабушка (мать Шах-Будака) была из буркутов, скорее всего из родственников Мара (дочь или сестра Адад-бека или Кепек-ходжи).

Список источников и литературы
1. Абусеитова М.Х., Баранова Ю.Г. Письменные источники по истории и культуре Казахстана и Цент-
ральной Азии в XIII–XVIII веках. Алматы: Дайк-Пресс, 2001. 430 с.
2. Алексеев А.К. Средняя Азия при Аштарханидах в 17–18 веках. По персоязычному историческому
сочинению Бахр ал Асрар: Дис. ... канд. ист. наук. 2003. 312 c.
3. Ахмедов Б.А. Государство кочевых узбеков. М.: Наука, 1965. 194 с.
4. Бартольд В.В. Абулхайр // Сочинения. Т.2. Ч.2. М.: Наука, 1964. С. 490.
5. Зайцев И.В. Астраханское ханство. М.: Изд-во «Восточная Литература» РАН, 2006. 303 с.
6. Ибрагимов С.К. Сочинение Масуда Бен Османи Кухистани Тарихи Абулхайр-хани // Известия АН КазССР. Серия истории, археологии, этнографии. 1958. № 3. С. 85–102.
7. Иванич М. Дафтар-и Чингиз-наме как источник по истории кочевых обществ // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556. Материалы Международного научного семинара «Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани.
1223–1556», 23–26 июня 1998 г. Казань, 2001. С. 314–328.
8. История Казахстана в персидских источниках. Т.4. Алматы: Дайк-Пресс, 2006. 620 с.
9. Исхаков Д.М. Новые данные о клановой принадлежности сибирских князей Тайбугидов // Золотоор-
дынская Цивилизация. Выпуск 2. Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2009. С. 117–121.
10. Исхаков Д.М. О клановом составе первоначального удела Шибана // Золотоордынское наследие.
Сборник статей. Выпуск 1. Материалы Международной научной конференции «Политическая и социально-
экономическая история Золотой Орды (XIII–XV вв.)». 17 марта 2009 г. Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2009.
С. 24–30.
11. Кляшторный С.Г. Султанов Т.И. Казахстан: летопись трех тысячелетий. Алматы: Рауан, 1992. 373 с.
12. Материалы по истории Казахских ханств XV–XVIII веков: (Извлечения из персидских и тюркских сочинений). Алма-Ата: Наука, 1969. 650 с.
13. Миллер Г.Ф. История Сибири. Том № 1. М.: Изд-во «Восточная Литература» РАН, 2005. 630 с.

36 Секция «Сибирский юрт»

14. Мустакимов И.А. Владения Шибани Абулхаир-хана по данным Таварихи гузида Нусрат-наме //
Национальная история татар. Теоретико-методологическое введение. Казань, 2009. С. 214–232.
15. Полное собрание русских летописей. Том № 36. Сибирские летописи. Ч.1. Группа Есиповской лето-
писи. М.: Наука, 1987. 381 с.
16. Рашид ад-Дин Сборник Летописей. т.1 ч. 1. М.-Л.: Издательство АН СССР, 1952. 197 с.
17. Сабитов Ж.М. Таварихи Гузидайи Нусрат-нама как источник по генеалогии джучидов // Золотоор-
дынская Цивилизация. Выпуск 2. Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2009. С. 108–116.
18. Сабитов Ж.М. Тарихи Абулхаир-хани как источник по истории ханства Абулхаир-хана // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. Уральск. 2009. № 2. С. 166–180.
19. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск: Мордовское книжное издательство, 1960. 278 с.
20. Таварих-и гузида-и Нусрат-наме. Исследование, критический текст, аннотированное оглавление и таблица сводных оглавлений кандидата филологических наук А.А. Акрамова. Ташкент: Фан, 1967. 358 c.
21. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М.: Изд-во «Восточная литература» РАН, 2001. 752 с.

Сабитов Жаксылык Муратович, Ph.D., старший преподаватель Евразийского Национального Универ-
ситета (Астана, Казахстан); babasan@yandex.ru.

Е.Ю. Коблова

Ишимское ханство в источниках и историографии

Политическая история сибирских ханств и княжеств привлекала и привлекает повышенное внимание исследователей. Особый интерес при этом вызывает проблема формирования государ- ственности на территории средневекового Зауралья. В поле зрения исследователей чаще всего оказываются два (или три) политических объединения – Тюменское и Сибирское ханства, а также Сибирское (Искерское) княжество Тайбугидов, история которых нашла наиболее полное отраже- ние в источниках. Отдельные исследователи упоминают и о раннем государственном образовании предков сибирских татар на р. Ишим [6, с. 101–102; 9, с. 21; 13, с. 192–193; 24, с. 37].
Большинство историков полагает, что сибирские ханства (в том числе и «царство» на р. Ишим) сформировались в недрах ордынского государства и обрели свою независимость, как и другие средневековые образования, в результате его внутриполитического кризиса и падения [15, с. 56; 23, с. 423; 33, с. 220–222; 41, с. 15–26]. Наиболее аргументированная позиция по данному вопросу была высказана В.И. Соболевым, отметившим, что влияние монголо-татар лишь ускорило процесс складывания государства в лесостепном Зауралье, поскольку, как полагает историк, в этом регионе уже имелись социально-экономические предпосылки к политогенезу [33, с. 224].
Иную позицию по данному вопросу занимает другая группа исследователей, по мнению которых, первичные формы государственности существовали в западносибирском регионе еще в домонгольский период. Так о ханстве «царя» Она, впоследствии вошедшем в Улус Джучи, упоми- нает Н.А. Миненко, отстаивают идею о возникновении этого политического объединения в домон- гольский период И.А. Бокк, Г.Л. Файзрахманов и казахстанский исследователь С.Пресняков [5, с. 92; 19, с. 18; 27, с. 236; 30; 37, с. 125, 171].
В работах этих и некоторых других исследователей речь идет о так называемом Ишимском ханстве со столицей в Кызыл-Туре (Кызил-Тура, Кизил-Тура). Однако если И.А. Бокк лишь упоми- нает о создании этого политического объединения еще в IX в. тюркскими племенами кыпчаков и хатынов [5, с. 92], то в работах Г.Л. Файзрахманова, ряде статей С.Преснякова концепция сущест- вования Ишимского ханства принимает более законченный вид. По мнению Г.Л. Файзрахманова, Ишимское ханство было первым тюрко-татарским государством в западносибирском регионе. Хронологическую грань его образования исследователь относит к концу XI – началу XII вв. и свя- зывает его появление с миграцией в Приишимье и Прииртышье кимаков и кыпчаков, объединив- шихся с местными тюркскими племенами. Просуществовало Ишимское ханство, по мнению Г.Л. Файзрахманова, приблизительно столетие, а затем вошло в состав Тюменского ханства [37, с. 117–124; 38, с. 98–103]. Версию Г.Л. Файзрахманова о существовании Ишимского ханства под- держали и другие исследователи [22, с. 140–149].
Сходную позицию занимает С.Пресняков, полагающий, что ханство или княжество в При- ишимье (исследователь использует наряду с наименованием Ишимское ханство термины «Саргач- ское ханство-княжество», «Саргач»), было образовано кереитским племенем и управлялось князь- ями из династии Тайбугидов. Возникшее, по мнению автора, незадолго до завоеваний Чингисхана,

Секция «Сибирский юрт» 37

это политическое объединение с центром в Кызыл-Туре просуществовало до конца XVI столетия, временами попадая под гегемонию правителей Тюменского, впоследствии – Сибирского ханств [27; 28; 29].
Различные оценки в отношении времени возникновения и возможности существования ханства на р. Ишим во многом обусловлены состоянием источниковой базы. В большинстве сибир- ских летописей говорится, что владения легендарного «царя» Она (Он-Сон, Он-Сом, Ивани, Иван) располагались по р. Ишим: «На сей же реце Ишиме бе царь Моаметова закону именем Он». Далее повествуется о восстании против хана Она и захвате его престола неким Чингисом, о чудесном спасении сына «царя» Она Тайбуги. Летописи сообщают, что как только Чингису стало известно про существование Тайбуги, он принял его с «великою честию» и даровал ему княжение и «власть в людех». Тайбуга же основал на р. Тура город Чингидин (на месте современной Тюмени27), где жил вплоть до своей смерти [16, с. 10, 62; 26, с. 46].
В «Истории Сибирской» С.У. Ремезова приводятся иные сведения о ханстве на р. Ишим и его правителях: «Первоначалные с начала века цари бусурманские: именем Онсом хан, кочюя по Ишиму и живяше на усть Ишима реки, град на Красном Яру Кызыл-Тура и трои окопи; по Онсоме хане Иртышак царь, тем именем Иртыш река, конца не имать, то и ево царство безконечно будет, его же Чингыз, царь тюменскои, воиною преодолев; и по Иртышаке Саргачик царь до Кучюма, его ж Кучюм пленив» [30, с. 125].
Большинство исследователей XVIII–XX столетий в своих выводах апеллировали именно к этим источникам. Однако на рубеже XX – начала XXI вв. в работах отдельных историков появля- ются сведения о дорусских правителях региона, не известных по традиционным летописным источникам, в том числе об ишимских ханах. Одним из первых эти известия привел И.Б. Гарифул- лин. В работах другого историка – Г.Л. Файзрахманова указывалось, что эти сведения были взяты из сочинения И.Введенского (1883 г.), написанного, по мнению историка, «на основании не дошед- ших до нас источников» [7, с. 1–15; 9, с. 21; 37, с. 117–120; 38, с. 167].
Заметим, однако, что И.Введенский был далеко не первым исследователем, обратившим вни- мание на известия о правителях «татарского владения» на р. Ишим. Эти сведения появились в пе- чати значительно раньше – в статьях Н.А. Абрамова «Город Тюмень» (1858 г.) и «Гора Алафейская (по-татарски Алафгали)» (1862 г.), а также И. Юшкова (1861 г.) со ссылкой на источник публикуе- мых ими сведений – летописец, хранящийся в библиотеке Тобольской семинарии (Н.А. Абрамов) и
«Сибирскую летопись, названную Карамзиным новою сибирскою летописью неизвестного автора» (И.Юшков) [1, с. 380–381; 2, с. 109–111; 42, с. 548]. Текстологический анализ свидетельствует о том, что сведения, приведенные И.Введенским, скорее всего, были заимствованы им из более ран- них работ Н.А. Абрамова (а именно «Город Тюмень»).
Источником, которым пользовались Н.А. Абрамов, И.Юшков, с большой долей вероятности была поздняя Черепановская летопись, в которой, в отличие от других сибирских летописей, не только говорится о существовании государственного образования на р. Ишим, но и приводятся имена его правителей (с упоминанием родственных связей). Автор летописи – И.Черепанов сооб- щает о том, что эти сведения были взяты им из «Описания о сибирских народах» С.У. Ремезова («второе Ремезово написание»), написанном в конце XVII в. [4, с. 186–189; 12, с. 159].
В этом сочинении первый хан назван именем Татар (вероятно, является народной этимологией этнонима). Его преемником был сын Кизил-Тин (Краснотелый), далее последовательно перечисля- ются еще пятнадцать правителей. Но сведений об их деятельности приводится немного. Так, на- пример, летописец сообщает, что при Юраке, сыне Бахмура, началось собирание отдельных улусов и дани. О его внуке Юзаке говорится, что при нем во всех подвластных улусах начали пахать землю. В правление этого хана в юрте распространилось мусульманство [32]. В этой связи Г.Л. Файзрахманов сделал важное наблюдение, что несколько правителей Ишимского ханства носили мусульманские имена (Мамет и Аллагул) [38, с. 389]. Интересно, что эти правители находились во главе государства до Юзака, при котором, согласно сообщению источника, распространилось мусульманство.
После смерти этого хана остались два его сына – один из которых – Мунчак получил наследст-
венное владение отца на р. Ишим, а другой – «притесняемый братом» Он-сон обосновался с пре-

27 Н.А. Абрамов и И. Юшков отмечали, что Тайбуга основал новый город – Яшил-Тура в местности, где расположено Липоярское село [2, с. 111; 41, с. 548]. Упоминаемые в предании сибирских татар, записанном С.У. Ремезовым, Бехтерские юрты, близ которых находился этот городок, существовали еще в конце XIX – начале XX вв. [3, с. 29]. В наши дни на р. Тобол располагается населенный пункт с наименованием «Бехтери».

38 Секция «Сибирский юрт»

данными ему улусами в устье Ишима и здесь образовал отдельный юрт. Таким образом, согласно приведенным выше сведениям, существовало как минимум два юрта в бассейне Ишима. Спустя некоторое время хан Он-сон распространил свою власть над территориями по Ишиму, Иртышу, Тоболу и Туре. После этого в летописи следовало сообщение об убийстве «царя» Она Чингисом и о внуке первого (сыне хана Иртышака) – Тайбуге. Это предание в несколько модифицированном виде зафиксировано в Есиповской, Строгановской и иных сибирских летописях.
Многие исследователи указывали на то, что сведения о дорусских правителях региона, попав- шие на страницы сибирских летописей, имели в качестве своей основы предания сибирских татар. Об этом же свидетельствуют этнографические и фольклорные материалы. Так в дастане «Ильдан и Гульдан» фигурируют персонажи, известные по летописям (Чангы бий, Ишем хан с сыновьями Ансамом и Иртешэком), встречаются также топонимы Кызыл Тора и Чангы Тора [14, с.31].
Несмотря на скудные летописные известия о правителях ханства на р. Ишим, начиная со вто- рой половины XVIII в., многие исследователи пытаются идентифицировать эти летописные персо- нажи. Особенное внимание историков привлекли фигуры «царя» Она, Тайбуги и Чингиса. Но если некоторые исследователи ограничиваются лишь повторением летописных сообщений о дорусских
«царях» (например, о том, что «царь» Он был ногайским28) [15, с.57–60; 25, с.6], то другие пытают-
ся отождествить их с реальными историческими деятелями. Г.Ф. Миллер, исследуя разные версии летописных сказаний, предположил, что Он-сон и Иртышак были одновременно (или один наследовал другому) татарскими правителями в Сибири во время правления Чингисхана: один владел землями по Ишиму, другой – по Иртышу. Чингисхан, завоевав эти земли, отдал их во владение одному из местных князьцов – Тайбуге [18, с.186–187].
Вслед за мнением, высказанным И.Э. Фишером, исследователи (Л.Н. Гумилев, Д.Н. Маслю-
женко, С. Пресняков) связывают летописного «царя» Она с реальным историческим лицом – кера- итским правителем Тогрулом (Ван-хан) – современником Чингисхана. Если большинство истори- ков лишь ограничиваются этим фактом, то Д.Н. Маслюженко выдвигает предположение, что Тогрул Ван-хан не имел никакого отношения к династии Тайбугидов, а возведение рода к нему носило характер сознательной фальсификации генеалогии для придания легитимности их правле- нию (возведение ее к «царю» Ону, передача власти от Чингисхана, родство с ним через брак с его дочерью) [10, с.128; 17, с.13, 156–165; 19, с.18; 27, с.236; 39, с.93–94].
Другая версия связывает летописного хана Она с Беконди-огланом, жившим во второй половине XIV в. и погибшим в войне между Тимуром и Тохтамышем, сражаясь на стороне послед- него. Эта версия, высказанная в печати еще в начале XIX в. А.Х. Лербергом, также нашла своих последователей. М.Г. Сафаргалиев, взяв за основу мнение этого исследователя, предположил, что в летописном отрывке отразились отголоски противоборства Тохтамыша и Едигея, и летописец перепутал имена этих исторических деятелей, первого назвав Он-Сом-ханом, а второго – Чингием. Эта точка зрения была впоследствии поддержана В.И. Соболевым [15, с.57–64; 31, с.474; 34, с.505–
506; 36, с.67].
В.В. Вельяминов-Зернов, обратив внимание на явное противоречие в сибирских летописях («князь» Тайбуга является сыном «царя» Она), выдвинул иную версию. По его мнению, упомя- нутый в летописях Он являлся Шейбаном (Шибан), сыном Джучи, на что указывает сходство имен этих персонажей. Тайбуга же, по версии историка, был сыном летописного Чингиса (под которым подразумевается Чингисхан), а не Он-Сона, как следует из летописных источников [8, с.390–393]. Существуют и иные, менее распространенные в исторических исследованиях версии идентифи- кации летописных персонажей29.
Поскольку скудные известия источников не позволяют исследователям определить террито- рию Ишимского ханства, они сосредоточились на проблеме локализации столицы этого государ- ственного образования. Основываясь на сведениях ряда источников, исследователи, как правило, располагают легендарную столицу в устье р. Ишим [6, с.101–102; 19, с.18] и связывают ее с терри-

28 Н.А. Миненко предположила, что «царь» Он происходил из кыпчакского рода, а его государство в от-
дельных источниках именовалось «Ибир-Сибир» [19, с. 17–18].
29 Например, по предположению Ю.Зотина, летописный Он-Сом хан пал от руки Тохтамыша, ставлен-
ника Тимура (в основе этой версии – сообщение Погодинского летописца о Чингии – Аксак-Тимуре). Тай-
бугу этот исследователь отождествляет сразу с несколькими историческими лицами: Шибанидом Али, отцом Хаджи-Мухаммеда, а также ханом Шейбаном (персонажем предания о религиозной войне на берегах р. Иртыш в 1394/95 г.), получившем прозвище Вали-хан [13, с. 194–196].

Секция «Сибирский юрт» 39

торией современного с. Усть-Ишим (В.И. Соболев), Новоникольским городищем «Голая Сопка», расположенном на правом берегу Иртыша близ устья Ишима (В.А. Могильников), или находящим- ся неподалеку Красноярским городищем (Е.М. Данченко, М.А. Грачев, В. Фатеев). Дополнитель- ным аргументом в пользу последнего объекта является то, что местоположение этого археологиче- ского памятника совпадает с топонимом «город царя Иртышака» на одном из чертежей С.У. Реме- зова [11, с. 119; 20, с. 258–261; 21, с. 130–135; 35, с. 9–10;]. Данный объект отсутствует в «Чертеж- ной книге» С.У. Ремезова, но обозначен топоним «курган Она царя» при впадении в р. Ишим р. Урманка неподалеку от которого отмечены юрты Кызылтинковы (!) у одноименного озера, а также селение Красной Яр (!), что подтверждает правомерность поисков Кызыл-Туры на данной территории [40].
Другая группа исследователей придерживается мнения, что Кызыл-Тура находилась в верхнем течении Ишима, поскольку на одном из притоков этой реки находится старинное поселение Кзыл- Ту (Кокчетавская область Казахстана). Ставка же Он-Сома, по мысли этих исследователей, могла находиться в окрестностях современного города Тара [13, с. 194].
Рассмотрев сведения об Ишимском ханстве в источниках и историографии, отметим, что несмо-
тря на отрывочность летописных известий, повествующих о нем, исследователи проявляют актив- ный интерес к проблеме формирования этого государственного образования в западносибирском регионе. Они пытаются определить предпосылки его образования, хронологические рамки его существования, идентифицировать его правителей с историческими персонажами, а также локали- зовать местонахождение столичного города. В последнее десятилетие наряду с традиционными летописями историками стали привлекаться иные источники (этнографические, археологические, картографические), что несколько расширяет основу их исследований, позволяя верифицировать некоторые выводы. Тем не менее, в силу особенностей основных источников комплекс проблем, свя- занных с существованием Ишимского ханства, в настоящее время остается дискуссионным.

Список источников и литературы
1. Абрамов Н.А. Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень СофтДизайн 1998. С. 380–417.
2. Абрамов Н.А. Гора Алафейская (по-татарски Алафгали) // Тобольские губернские ведомости. Сотруд- ники и авторы: Антология Тобольской журналистики конца XIX – начала XX вв. Тюмень: Мандр и Ка, 2004. С. 109–115.
3. Адрес-календарь Тобольской губернии на 1900 год. Тобольск: Губернская тип., 1899. 178 с.
4. Андреев А.И. Очерки по источниковедению Сибири. Вып. 1. XVII век. 2-е изд., исправ. и доп. М.; Л.:
Изд-во АН СССР, 1960. 280 с.
5. Бокк И.А. Корни и ветви сибирских татар // Сулеймановские чтения–2000: Материалы науч.-практич.
конф. Тюмень: [б. и.], 2001. С. 92–93.
6. Бояршинова З.Я. Население Западной Сибири до начала русской колонизации. Изд-во Томского гос.
ун-та, 1960. 150 с.
7. Введенский И. Исторические сведения о Сибири до покорения Ермаком // Тобольские губернские ведомости. 1883. № 3. С. 1–15.
8. Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о Касимовских царях и царевичах. Кн. ΙΙ. СПб.: Тип. Импера-
торской Академии наук, 1864. 498 с.
9. Гарифуллин И.Б. Очерки истории татарского населения Тюменской области. 2-е изд., испр. и доп.
Тюмень: [б. и.], 2001. 221 с.
10. Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. Легенда о «государстве» пресвитера Иоанна. М.: Та-
наис, 1993. 480 с.
11. Данченко Е.М., Грачев М.А. К характеристике погребального обряда населения южнотаежного При- иртышья эпохи позднего средневековья (по материалам Красноярского археологического комплекса) // Ин- теграция археологических и этнографических исследований. Омск; Ханты-Мансийск: Изд-во Омского пед.
ун-та, 2002. С. 197–201.
12. Дергачева-Скоп Е., Алексеев В. «Философии разных наук употребляющий…» Семен Ремезов – то-
больский просветитель XVII века // Тобольск и вся Сибирь. № 1. Тобольск Возрождение Тобольска, 2004.
С. 137–172.
13. Зотин Ю. Тайбуга: чужой стране чужих: Версия // Лукич. 2003. Ч. 2. С. 191–202.
14. Исхаков Д.М. Об одном тюркском источнике сибирского летописания // Русские: Материалы VII Си-
бирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири» (9–11.12.2004 г., Тобольск).
Тобольск: [б. и.], 2004. С. 31–32.
15. Лерберг А.Х. Исследования, служащие к объяснению древней русской истории / Пер. с нем. Д. Язы-
кова. СПб.: Тип. Департамента народного просвещения, 1819. 454 с.
16. Летописи сибирские. Новосибирск: Новосибирское кн. изд-во, 1991. 272 с.
17. Маслюженко Д.Н. Южное Зауралье в средние века (этнополитический аспект): Дисс. … канд. ист.
наук. Курган, 2003. 219 с.

40 Секция «Сибирский юрт»

18. Миллер Г.Ф. История Сибири. 2-е изд. доп. Т. 1. М.: Восточная литература, 1999. 630 с.
19. Миненко Н.А. Тюмень: летопись четырех столетий. СПб.: Русь, 2003. 512 с.
20. Могильников В.А. О локализации Кизыл-Туры // Ежегодник Тюменского областного краеведческого музея. Тюмень, 2001. С. 258–261.
21. Могильников В.А. О местонахождении Кизыл-Туры // Тобольский хронограф. Екатеринбург: Ураль-
ский рабочий, 2004. С. 130–135.
22. Нация. Эпоха. Личность: Сб. памяти докт. ист. наук Г.Л. Файзрахманова. Казань, 2008.
23. Очерки истории СССР. Период феодализма. IX–XV вв. Ч. 2 / Под ред. Б.Д. Грекова (отв. ред.),
Л.В. Черепнина, В.Т. Пашуто. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 811 с.
24. Очерки истории Тюменской области / Отв. ред. В.М. Кружинов. Тюмень: [б. и.], 1994. 270 с.
25. Патканов С. Тип остяцкого богатыря по остяцким былинам и сказаниям. СПб.: [б. и.], 1891. 75 с.
26. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 36. Сибирские летописи. Ч. 1. Гр. Есиповской лето-
писи. М.: Наука, 1987. 384 с.
27. Пресняков С. Древние государственные объединения Приишимья // Северо-Казахстанская область:
Энцикл. Алматы: Арыс, 2004. С. 236–237.
28. Пресняков С. Саргач // Северо-Казахстанская область: Энцикл. Алматы: Арыс, 2004. С. 490.
29. Пресняков С. Сибирские татары // Северо-Казахстанская область: Энцикл. Алматы: Арыс, 2004. С. 503.
30. Ремезовская летопись: История Сибирская. Летопись сибирская краткая Кунгурская. Т. 2. Научно-
справочный аппарат факсимильного издания рукописи библиотеки Российской академии наук (Санкт-
Петербург). Тобольск, 2006. 272 с.
31. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды // На стыке континентов и цивилизаций… Из опыта образо-
вания и распада государств X–XVI вв. М.: ИНСАН, 1996. С. 280–524.
32. Сибирь XVII века глазами современника: С.У. Ремезов и его «История Сибирская» – концепция, текст, перевод, комментарии, иллюстрации (руководители проекта Е.И. Дергачева-Скоп, В.Н. Алексеев): [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.mmedia.nsu.ru/vbook/vbook/obj230/INTERFACE.htm.
33. Соболев В.И. История сибирских ханств (по археологическим материалам). Новосибирск: Наука,
2008. – 356 с. (Этнографо-археологические комплексы: Проблемы культуры и социума; Т. 10).
34. Соболев В.И. История сибирских ханств (по археологическим материалам): Дисс. … докт. ист. наук.
Новосибирск, 1994. 648 с.
35. Соболев В.И. Осмотр памятников в новосибирской и Омской областях // Тезисы областной научно-
практич. конф. «Памятники истории и культуры Омской области». Вып. 2. Археология. Омск: [б. и.], 1989.
С. 9–10.
36. Соболев В.И. Распространение ислама в сибирских ханствах (к постановке проблемы) // Традиции и инновации в истории культуры. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 1995. С. 64–72.
37. Файзрахманов Г.Л. История сибирских татар (с древнейших времен до начала XX века). Казань: Фэн,
2002. 488 с.
38. Файзрахманов Г.Л. Сибирские татары в составе Российского государства: Дисс. … докт. ист. наук.
Казань, 2005. 540 с.
39. Фишер И.Э. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским ору-
жием. СПб., 1774. 604 с.
40. Чертежная книга Сибири, составленная тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701
году. В 2-х тт. Т. 1. М.: Картография, 2003.
41. Шамильоглу Ю. Направления в исследовании Золотой Орды // Источниковедение истории улуса
Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556. Казань: Ин-т истории им. Ш. Марджани АН РТ,
2001. – С. 15–29.
42. Юшков И.Н. Сибирские татары // Тобольские губернские ведомости. Редакторский корпус: Антоло-
гия Тобольской журналистики конца XIX – начала XX вв. Тюмень: Мандр и Ка, 2004. С. 545–600.

Коблова Елена Юрьевна, научный сотрудник Института гуманитарных исследований Тюменского госу-
дарственного университета (сектор изучения этноконфессиональных отношений); koblovaelena@gmail.com.

Поход хана Мамука на Казань в свете

А.В. Аксанов

официального русского летописания XVI века

После того, как в 1487 г. воеводы Ивана III помогли Мухаммед-Эмину захватить ханский трон,
Казань вошла в фарватер московской политики. Однако союзнические отношения, установленные
«саблей великого князя», время от времени давали сбой. Так, в 1496 г. казанская аристократия, при поддержке шибанского хана Мамука, выдворила из города Мухаммед-Эмина, вследствие чего

Секция «Сибирский юрт» 41

великому князю пришлось отправить солидное войско на помощь московскому ставленнику. Все произошедшее, как и полагается, по-разному воспринималось летописцами.
Можно выделить несколько подходов к освещению событий 1496 года. Автор Типографской летописи обрисовал их следующим образом: «Тоя же зимы царь Мамукъ Шибанскыя Орды град Казань взялъ, а царь Казанскый Магдеминь и съ царицею и съ князьями збежал к Нижнему Нову- граду, а оттоле на весне на Москвоу. И князь великый его пожаловалъ, далъ емоу градовъ: Кощиру, Серпоховъ, Хотунь и с волостми и съ всеми пошлинами» [5, с. 213]. Судя по сообщению летопис- ца, в 1496 г. Казань была потеряна для Москвы.
Другой рассказ помещен в Вологодско-Пермской летописи: «Царь Мамукъ Иваковъ брат Тю- менского, пришед с Нагаи, взяша град Казань. Того же лета, маия, послал князь велики Иван Васильевич в Казань на царство царя Абдыл Летифа, меньшого брата царя Казанского Махмед Аминева, а с ним послал воевод своих… и велел его посадити в Казани на царство. А царя Магмед Аминя, преже бывшего Казанского, свелъ вогды же и пожаловал, дал ему в Казани место Коширу да Серпухов, да Хотунь» [6, с. 290]. То есть для вологодско-пермского летописца нападение Маму- ка на Казань закончилось лишь сменой одного ставленника Москвы другим.
Еще одно известие о событиях 1496 г. содержится в Устюжской летописи: «Князь Иван Васильевич послал на казанских тотар воивод своих, князя Ивана Ляпуна да брата его князя Петра Ушатых, да с ними устюжане, да двиняне. И ходили, и воевали, и много добра поимали, и полон безчисленно» [8, с. 51].
Здесь представлена картина, противоположная предыдущим. Рассказы так отличаются, что, если бы датировка известий не совпадала, можно было бы подумать, что летописцы повествуют о разных событиях. Во-первых, из всего, что произошло в 1496 г., устюжский летописец осветил только поход воевод Ивана III на Казань. Во-вторых, данный поход представлен как грабительское вторжение в пределы соседнего государства. Подобная характеристика московско-казанских отно- шений уникальна, ведь все прочие летописцы писали, что Казань – это подчиненный или, в крайнем случае, союзнический город. Но устюжский летописец не знал причин похода и не расска- зал о набеге Мамука. Он располагал информацией о походе русских на Казань и объяснил ее, исходя из своих представлений, сформированных под влиянием политической обстановки, сложившейся уже в 20-е годы XVI в., когда московско-казанские отношения вновь вошли в фазу конфронтации.
Самый подробный рассказ о событиях 1496 г. содержится в статье «О Казани», сохранившейся в Летописном своде 1518 г., Софийской второй, Иоасафовской, Львовской и, под другим заголов- ком, Воскресенской летописях: «Тое же весны, маия, прииде весть к великому князю Ивану Васи- левичю от Казанского царя Магмед Аминя, что идет на него Шибанскыи царь Мамоук со многою силою, а измену чинят казанские князи Калимет да Оурак, да Садырь, да Агыш. И князь великии послал в Казань ко царю Магмет-Аминю в помочь воеводу своего князя Семена Ивановича Ряполовского с силою, и многых детей боярскых двора своего, и понизовских городов детеи бояр- ские, новгородци, и муромци, и костромичи, и иных городов мнози. Князи же казанскые предре- ченныа слышав воеводу великого князя, что идут со многою силою князь Семен Ивановичь Ряполовскои, и выбежа ис Казани ко царю Мамуку Тотарин; царь же Мамук Шибанскыи, слышав силу многу великого князя в Казани, и возвратись во свояси; царь же Магмет-Аминь Казанскии от- пусти воеводу великого князя ис Казани… со всею силою к Москве о семени дни, оуже бо не чяяхоу прихода Мамукова х Казани». Однако, «понеже в Казани измена бысть над царемъ Махмет- Аминем, и вести ис Казани к Мамуку присылахоу, Мамук же царь вброзе прииде ратию под Казань со многою силою нагаискою и со князи казанскыми».
Узнав об измене, Мухаммед-Эмин бежал в Москву. Шибанский хан взял Казань, «понеже бо не бысть ему спротивника…, князеи казанских, кои изменяли государю своему, Калиметя и Оура- ка, и Садыря, и Агыша з братею изымал, а гостеи земскых и людеи всех пограбил». Но в скором времени он «князеи казанских пожаловал, выпустил» и напал на Арский городок, где «князи града своего не здаша, но бишась с ними крепко…, и в то время князи казанские отъехаша от Мамука в Казань, и град окрепиша, и царя Мамука в град не пустиша, а измену на него възложиша, что их князеи имал, а гостеи, земскых людеи грабил. И послаша князи казанскые Бораш-сеита к великому князю Ивану Васильевичу на Москвоу бити челом от них и от всеи земли, чтобы их князь великии пожаловал, а нелюбь к ним и вины отдал, что они изменили государю своему Магмет-Аминю царю, «да и тебе великому; да и тем бы еси, государь князь велики, жаловал нас, Магмет-Аминя царя к нам в Казань не послал, занеже от него было велико насилие и безчестие катунам нашим, и за то есмя ему изменили и к Мамуку от него отъехали». Иван III простил казанцев: «Всеи их земли

42 Секция «Сибирский юрт»

нелюбкти и вины князем казанскым отдал». Он «нарек им на царство в Казань Обдыл-Летифа царевича, Обреимова сына, меньшого брата Магмет-Аминя царя». Шибанский хан, узнав об этом, покинул Казань «и на пути оумре».
Далее автор летописной статьи повествует, что в 1497 г. Иван III «посадиша на царство» Абдул-Латифа «и к шерьти приведоша всех князеи казанских… по их вере за великого князя». А Мухаммед-Эмин получил «Коширу, да Серпухов, да Хотун со всеми пошлинами… Он же и тамо своего нрава не примени, но с насильством живяше и халчно ко многым» [2, стб. 347–348; 7, с. 328;
3, с. 231–232; 4, с. 363–364; 5, с. 242–243; 1, с. 131–132].
Итак, данная статья детально освещает события 1496 г., снабжая комментариями практически каждый эпизод. Кроме того, она информирует о приезде казанского посла в Москву и приводит ци- тату из его речи. Автор статьи упоминает и некий договор (шерть), который казанцы заключили с Иваном III.
Все это указывает на происхождение статьи. Судя по всему, она отражает позицию официаль- ного московского летописания и создана в великокняжеской канцелярии. Можно сказать, что, помимо широкой источниковой базы, летописец обладал и серьезной мотивацией к освещению данного вопроса, не терявшего свою политическую актуальность вплоть до падения Казани в 1552 году. Перед ним стояла задача разобраться в случившемся на востоке, расставить все точки над i, то есть объяснить события, исходя из целей «казанской политики» Москвы.
Статья раскрывает обстоятельства произошедшего. Автор рассказа объяснил причину нападе- ния хана Мамука. По его мнению, казанские князья изменили хану, сговорившись с Мамуком. Московские войска не смогли избавить Казань от шибанского хана, так как «измена бысть над ца- ремь Магмет-Аминем». Захватив Казань, Мамук «изымал» своих союзников – князей, изменивших Мухаммед-Эмину. В ответ на это казанцы «възложиша измену» на недавнего союзника Мамука. Что могло означать слово «измена» в контексте средневековой русской культуры?
Термины «измена» и «изменник» нередко встречается в Священном Писании. Книга пророка Иезекииля характеризует изменников так: «Они и отцы их изменники предо мною до сего самого дня. И эти сыны с огрубелым лицом и с жестоким сердцем» [Иез. 2: 3–4]. Пророк Исаия приводит ряд нелестных эпитетов в адрес неких изменников: «Руки ваши осквернены кровью и персты ваши – беззаконием; уста ваши говорят ложь…Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их – мысли нечестивые; опустошение и гибель на стезях их», к тому же «пути мира они не знают, и нет суда на стезях их» [Ис. 59: 3, 7–8]. Читатель подводится к мысли, что все эти люди «изменили и солгали перед Господом, и отступили от Бога нашего; говорили клевету и изме- ну, зачинали и рождали из сердца лживые слова» [Ис. 59: 13].
В результате вырисовывается довольно устойчивый набор эпитетов, скорее всего, ассоцииро- вавшихся в сознании книжника-христианина со словом «измена». Выходит, что измена – это не только предательство, подлость, что соответствует нашему пониманию. Это маркер, с помощью которого можно было обратить внимание средневекового интеллектуала на качества конкретного типа людей. Следовательно, со словами «измена» и «изменник» ассоциировался народ, не соблю- дающий закона, не знающий мира, осквернивший себя ложью и невинной кровью.
Пророки говорят и о судьбе городов, населенных такими людьми. В Ветхом Завете сложился образ «города-изменника». Так, пророк Осия пишет: «Они же, подобно Адаму, нарушили завет и там изменили Мне. Галлаад – город нечестивцев, запятнанных кровью» [Ос. 7: 8]. Во Второй книге Ездры в пример ставится разрушенный Иерусалим: «Этот город был изменник и смущал царей и города, а Иудеи – отступники, вечно производившие в нем заговоры, по какой причине и был опус- тошен этот город» [2 Езд. 2: 22–23]. Таким образом, помимо ассоциативных эпитетов, частое упоминание слова «измена» могло привнести в смысл рассказа и некое сравнение. Возможно, летописец, характеризуя казанцев как изменников, поставил Казань в ряд городов-«изменников», продолжив тем самым библейскую традицию и предсказав судьбу восточного соседа. Значит, Казань ждет опустошение и разрушение.
Действительно, после того, как казанские князья изменили Мухаммед-Эмину, в город пришел хан Мамук и «изымал» их, «а гостеи земскых и людеи всех пограбил». Так, по мысли книжника, из-за «изменников» начались бедствия в Казани, которая противопоставляется Арскому городку, где «князи града своего не здаша, но бишась» с Мамуком «крепко». Однако казанцы остановили бедствия, «возложив измену» на шибанского хана и отправив посла к Ивану III, «чтобы их князь великии пожаловал, а нелюбь к ним и вины отдал, что они изменили государю своему Магмет- Аминю царю».

Секция «Сибирский юрт» 43

Книжник привел аргументы «челобитчиков», которые признали власть великого князя и объяс- нили причину своей измены жестокостью хана, совершившего «велико насилие и безчестие катунам» казанцев. То есть Мухаммед-Эмин насиловал жен своих князей, а прелюбодеяние – боль- шой грех для христиан и поэтому весомый аргумент в глазах автора известия. Составитель лето- писной статьи оправдал князей, вложив им в уста указанные речи. К тому же он неоднократно подчеркивал, что «измена бысть над царемъ Махмет-Аминем», а не над великим князем, как это было в 1487 году. Поэтому Иван III имел все основания простить «изменников», отдав «всеи их земли нелюбкти и вины».
Кроме Мухаммед-Эмина и казанских князей, негативной характеристики в упомянутых лето- писях удостоился и Мамук. Шибанский хан «на пути оумре», а Священное Писание гласит, что в пути умирают прогневавшие Бога своим «нечестием» грешники [Пс. 2: 12; Притч. 13: 6]. Сле- довательно, действия Мамука летописец мог воспринимать как «нечестие», прогневившее Бога. Хан дважды бежал из Казани, «гонимый Божьим гневом», опасаясь столкновения с московскими войсками.
Итак, рассказ великокняжеского летописца очень содержателен. Можно предположить, что данное обстоятельство связано с наличием широкой базы источников. Однако в тексте московско- го книжника много места отведено эпитетам и парафразам, усиливающим смысловую нагрузку и предающим сообщению не столько описательный, сколько оценочный характер. Пространность статьи можно связать с широтой ее идейного замысла, который заключается в том, что Казань – го- род грешников-нечестивцев, обреченный на разрушение и опустошение, спасти его может только покровительство православного государя. Подобный взгляд оправдывал власть Москвы над Казанью и вписывался в русло идей христианской космологии.

Список источников и литературы
1. Иоасафовская летопись. М.: АН СССР, 1957. 239 с.
2. Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 6. Софийская вторая летопись. Вып. 2. М.:
Языки русской культуры, 2001. VIII + 446 стб.
3. ПСРЛ. Т. 8. Продолжение летописей по Воскресенскому списку. М.: Языки русской культуры, 2001. X + 302 с.
4. ПСРЛ. Т. 20. Львовская летопись. М.: Языки славянской культуры, 2005. IV + 704 с.
5. ПСРЛ. Т. 24. Типографская летопись. М.: Языки русской культуры, 2000. XII + IV + 272 с.
6. ПСРЛ. Т. 26. Вологодско-Пермская летопись. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1959. 412 с.
7. ПСРЛ. Т. 28. Летописный свод 1497 г., Летописный свод 1518 г. (Уваровская летопись). М.: Наука,
1963. 411 с.
8. ПСРЛ. Т. 37. Устюжские и вологодские летописи XVI–XVII вв. Л.: Наука, 1982. 228 с.

Аксанов Анвар Васильевич, аспирант кафедры отечественной истории Института истории и полити-
ческих наук Тюменского государственного университета; hananvar@rambler.ru.

Д.М. Исхаков

Сибирский юрт в конце XV века – начале 1560-х гг.:
ханство или княжество?

Проблема «перерастания» вилаята Чимги-Тура в Сибирское ханство вызывает дискуссии глав- ным образом потому, что остается под вопросом преемственность Тюменского ханства XV в. и так называемого «Искерского княжества Тайбугидов» конца XV – начала 1560-х гг., после 1563 г. пре- вратившегося, к тому же, в Сибирское ханство. Поэтому вопрос о политическом статусе Сибир- ского юрта, т.е. политического образования с центром в г. Сибири (другие названия – Искер, Каш- лык) с конца XV в. по 1563 г., должен быть рассмотрен заново.
На самом деле исследователи уже некоторое время тому назад обратили внимание на то, что ханом в Сибирском юрте еще до Кучума мог быть его отец Муртаза [6, с. 72; 1, с. 40]. Правда, по источникам не вполне ясно, где было тронное место хана – в Искере или в Бухаре [4, с. 150–151]. Тем не менее, примечательно замечание В.В. Трепавлова, что «Кучум (или кто-то из его близких родичей – в данном случае подразумевается Муртаза – Д.И.) до поры до времени смирно сидел в Туре, довольствуясь статусом номинального хана при реально правящих беках, а затем (в 1557 г. – Д.И.) взбунтовались против него» [20, с. 387]. Таким образом, В.В. Трепавлов на самом деле также

44 Секция «Сибирский юрт»

допускает статус ханства за Сибирским юртом еще до 1563 г., но при этом остается неясным, идет ли в данном случае речь об одном политическом образовании (с центром г. Чимги-Тура или Тура) или о двух (с добавлением к нему еще и владения Тайбугидов, т.е. Искерского княжества). Обратившийся к анализу этого же весьма непростого вопроса Д.Н. Маслюженко пришел к выводу, что после середины 1530-х годов «Тюмень» была Шибанидами утеряна и Муртаза в 1530–1540-х годах уже находился в Ногайской Орде, сохраняя при этом свой титул «Сибирский салтан». Одна- ко у этого ученого наблюдается определенная непоследовательность в формулировании своего вывода. Так, говоря о том, что после хана Кучума «Тюменский юрт» уже не управлялся Шибанида- ми, он замечает, что это не означает перехода земель данного владения «под власть Тайбугидов», более того, по его мнению, в районе Чимги-Туры еще сохранялось «значительное количество ло- яльных к ханской власти», а сама «Тюмень… оставалась независимой даже после ухода отсюда ханов» [8, с. 114–118]. Получается, таким образом, что основа ханской власти тут продолжала су- ществовать, да и Тайбугиды вроде бы не претендовали на данное владение, но Шибаниды почему- то отреклись от него. В качестве главной причины ухода последних из Тюменского юрта он указал на массовое переселение после 1510 г. большинства лидеров Шибанидов во главе кочевых узбеков в Среднюю Азию [8, с. 116]. Понимая, что такого объяснения недостаточно, Д.Н. Маслюженко в одной из своих статей заявил, что «необходимо отказаться от понимания Сибирского княжества (Тайбугидов – Д.И.) как политического объединения, охватившего все бывшие земли Сибирского улуса» [7, с. 56]. Фактически же это означает, что он в истории Сибирского юрта оставляет место по меньшей мере еще для одного политического образования – владения Шибанидов в лице Тюменского юрта.
В итоге, мы оказываемся в ситуации крайней неопределенности при решении поставленной выше задачи. Более того, под вопросом оказывается и единство Сибирского юрта. Чтобы снять эти противоречия, необходимо найти новые подходы к анализу проблемы политического статуса названного юрта. В методологическом отношении плодотворным можно считать подход, предло- женный В.В. Трепавловым. Он считает [20, с. 386], что в условиях XV–XVI вв. владение, возгла- вляемое на постордынском политическом пространстве князем (т.е. беком, в данном случае – «Си-
бирским князем»), не могло обладать «полным суверенитетом» и должно было иметь над собой
«старшего государя, который даровал бы инвеституру (ярлык)». Что касается наметившегося «раз- двоения» Сибирского юрта в работах некоторых историков, полезно напомнить о том, что в средневековой русской исторической традиции, нашедшей отражение в жалованной грамоте царя Федора Ивановича хану Кучуму от 1597 г., «Сибирское государство» с конца XV в. по период пра- вления хана Кучума выступает как целостный политический организм: «… после деда твоего (т.е. деда Кучума – Д.И.) Ибака царя, были на Сибирском государстве князи Тайбугина рода Магмет [князь], [по]сле его Казы князь, а после Казыя Едигеръ князь…» [19, с. 129, 131–134]. Хотя в
«Сибирских летописях» единство Сибирского юрта не так очевидно, они тоже отмечают нахож- дение «царя Упака», т.е. хана Ивака, в г. Чимги-Тура (Тюмени) до его убийства князем Маметом Тайбугидом [16, 18]. Тем не менее, в конечном счете, несмотря на неоднозначность источников, в историографии возобладала тенденция, согласно которой в Сибирском юрте с конца XV в. и до воцарения там в 1563 г. Кучума ханов не было, следовательно, политический статус этого владения определялся как княжество [12, с. 17–23; 11, с. 235–237]. Этот вывод кажется логичным на фоне данных русских источников об установлении в 1555 г. вассальных отношений между Московским государством и Сибирским юртом от имени «Сибирского князя» Едигера, чьи послы вели пере- говоры от лица «всей земли Сибирской» [15, с. 248]. Как видим, в этом событии Шибаниды как будто бы не участвуют. Однако следует учесть, что именно в 1550-х годах в Бухарском владении, где, не исключено, и сидел отец Кучума Муртаза, происходили династические распри за Бухарский вилаят, закончившиеся лишь в 1557 г. [3, с. 111] Показательно, что именно к ноябрю 1557 г. относится послание князя Едигера Тайбугида в Москву о том, что его владение «воевал Шибан- ский царевич» [4, с. 62–63]. Не менее важно другое – в 1563 г. в Москве одновременно оказались послы «Сибирского князя» Едигера и Шибанидов Ахмет-Гирея султана и его отца Муртазы (точнее, посол Муртазы прибыл в составе посольства его сына Ахмет-Гирея). Это событие Д.Н. Маслюженко трактует так, что Шибаниды владели тогда частью Сибирского юрта, локализо- ванной западнее р. Тобола [8, с. 123]. Но если иметь в виду, что у Муртазы в 1563–1564 гг. просле- живается титул хана [4, с. 63], возможна и другая трактовка, а именно: он и был тогда верховным сюзереном Тайбугидов.

Секция «Сибирский юрт» 45

Таким образом, очевидна необходимость повторного рассмотрения всей совокупности ис- точников для получения более однозначного вывода относительно политического статуса Сибир- ского юрта.
Применительно к концу XV в. и до 1505/1506 гг. достаточно уверенно можно говорить о на- хождении Шибанидов в Тюменском ханстве со столицей в г. Чимги-Тура. Так, имеются источники, свидетельствующие о том, что в Западной Сибири – в Тюменском ханстве со столицей в г. Чимги- Тура – и после смерти около 1493 – начала 1495 гг. Шибанида хана Саида-Ибрагима (Ибака), про- должали править его ближайшие родственники: в 1496 г. брат Саида-Ибрагима Мамук, названный
«Шибанским царем», т.е., скорее всего, правивший в Тюменском ханстве, при активном участии ногайцев был посажен на казанский престол, хотя и ненадолго, но на обратном пути умер [14, с. 242–243]; в 1499 г. из Казани в Москву сообщили о приходе «Агалака царевича, Мамукова брата, да с ним Урака князя Казанских князей» на территорию Казанского ханства, видимо, под Казань [14, с. 250]; в 1505 г. (или 1506 г.) на Пермь Великую приходила рать «ис Тюмени, Кулук салтана Ивака царева сына с братьею и з детьми» [17, с. 99]. В данном случае трудно отрицать продолже- ние правления целой группы Шибанидов в Чимги-Туре (Тюмени) (см. выражение «ис Тюмени») по меньшей мере до 1505/1506 г., правда, не ясно, кто тогда был ханом (как Агалак в 1499 г., так и Кулук в 1505/1506 гг. известны всего лишь как султаны/царевичи). Но заметим, что в таком ис- точнике, как «Бахр-ал-Асрар фи манакиб ал-ахйар» Махмуда б. Амира Вали (первая пол. XVII в.), Агалак назван все же «ханом» [9, с. 347–350]. Д.Н. Маслюженко отмечает еще один случай имено- вания в 1505 г. Агалака ханом в письме его племянника Ахкурта [8, с. 112]. Если это не ошибка, то после Мамука в Тюменском ханстве к власти мог прийти его брат Агалак, но в каком году – сказать трудно (во всяком случае, в 1499 г. он еще назван «царевичем»). Надо также иметь в виду, что в Вычегодско-Вымской (Михайло-Евтихеевской) летописи применительно к событиям
1505/1506 гг. есть противоречивое выражение «сибирский царь Кулук Салтан» [2, с. 264]. Не иск- лючено, что в этом источнике зафиксирован ханский титул Кулука, сына хана Саида-Ибрагима. У Кадыргали бека Джалайри [5, с. 119] и Абул-Гази [21, с. 131] Кулук также известен как хан. Похо- же, что этот хан правил после своего дяди – хана Агалака. По мнению Д.Н. Маслюженко, его вос- шествие на престол Сибирского юрта надо датировать 1505 г. [8, с. 113].
Имеются и данные о продолжении правления Шибанидов в Сибирском юрте в 1530-х гг. На них, прежде всего, указывает В.В. Трепавлов, сообщающий, что в русской дипломатической доку- ментации конца XVI в. «встречаются упоминания... о существовании неких «царей» на государстве Сибирском» еще во времена Василия III (1505–1533) [20, с. 387]. Если это не воспоминания, навеянные контактами конца XV в. между московским государем и тюменским ханом Саидом- Ибрагимом (Иваком), они заслуживают внимания. Тем более что в ногайских делах середины
1530-х гг. есть намеки на сохранение Чимги-Туры и его владетелей. Скажем, в сообщении русского посланника Д. Губина из Ногайской Орды в Москву (август 1536 г.) говорится, что Шейх-Мамай мурза «отпущает к Асай мырзе, да Кан мурзу Туру воевать» [13, с. 155]. В данном случае, под
«Турой» надо понимать Чимги-Туру. В послании князя Ногайской Орды Саида-Ахмада Ивану IV за май 1535 г. с угрозами о возможном нападении на русских, есть пассаж, описывающий силу и влияние ногайского бия: «Бог даст, Слава Богу, Темир Кутлуевы царевы дети нам повинилися, Иванов царев сын и тот нам повинился со всеми товарыщи и слугами…» [13, 130–131]. Из послед- него отрывка видно, что две группы – «Темир Кутлуевы царевы дети», т.е. Астраханское ханство, и
«Иванов (Иваков – Д.И.) царев сын со всеми товарыщи и слугами» – явно Сибирский юрт, ибо «все товарищи и слуги» это и есть на самом деле обозначение политического объединения – подчини- лись («повинились») Ногайской Орде, но сами туда не перебрались, в отличие, например, от
«казатцково царя Хозя Махмета», который, согласно Саиду-Ахмаду, с пятнадцатью сыновьями к
1535 г. жил у ногайцев («у нас живет», – отмечает ногайский князь) [13, с. 131]. Да и подчинение Сибирского юрта ногайцам было, надо полагать, не слишком успешным, если на следующий год пришлось опять послать войска, чтобы «Туру воевать».
На эти данные в свое время обратил внимание Д.Н. Маслюженко [8, с. 116–119], сделавший на основе этих и других сведений не вполне правильный, на наш взгляд, вывод о судьбе владения с центром в Чимги-Туре в 1420–1430-х гг. Он, в частности, полагает, что Кулук-хану (под «Ивановым царевым сыном» 1535 г. им понимается этот хан – Д.И.) не «удалось удержать земли в Тюменском юрте», «Тюмень была утеряна». Далее он заключает, что «по-видимому, на этот период линия наследственности ханов здесь прервалась» и «последним ханом там был Кулук» [8, с. 114, 117].

46 Секция «Сибирский юрт»

Однако существуют материалы, хотя и косвенные, говорящие о правлении Шибанидов в Сибирском юрте не только в 1505–1530-х гг., но и, например, позже, в 1540–1550-х годах. Вот несколько конкретных данных на этот счет. Недавно В.В. Трепавлов обратил внимание на сведения «Казанской истории», сообщающей, что после смерти казанского хана Сафа-Гирея (в
1549 г.) его жены были отправлены в юрты своих отцов, в том числе «большая поиде въ Сибирь, ко отцу своему Сибирскому царю». Следовательно, в 1549 г. в Сибири имелся некий, приходящийся тестем Сафа-Гирею, хан («царь»). По мнению указанного исследователя, этим «Сибирским царем» мог быть отец Кучума Муртаза б. Саид-Ибрагим [20, с. 386–387]. Действительно, еще Г.Ф. Мил- лер, основываясь на устных преданиях сибирских татар, называл Муртазу «ханом Большой Бухары» [10, с. 192]. Хотя в литературе объяснение понятия «Большая Бухара» отсутствует, воз- можность нахождения в 1550-х Муртазы на престоле в Бухаре исключить нельзя: именно тогда в Бухаре происходили династические распри за владение городом и вилайятом, закончившиеся в
1557 г. [3, с. 111]. Но он мог сидеть и в Чимги-Туре. Ханский титул у Муртазы отмечен как Кадыр- гали беком Джалайри [5, с. 119], так и Абул-Гази [21, с. 131]. Уже несколько историков указали на нахождение Муртазы на ханском престоле около 1563 г. [6, с. 72; 1, с. 40]. При этом они опирались на одно место из «Описи» архива Посольского приказа Московского государства, где говорится:
«Столпик сибирской 7072 году (1563–1564), привозу к Москве сибирсково Муртазы царя татарина Ташкина». В приведенном отрывке обращает на себя внимание выражение «Сибирский царь», при- мененное по отношению к Муртазе – оно точно соответствует титулу Кулук Салтана из Устюж- ской, Вологодской и Вычегодско-Вымской летописей в 1505/1506 гг. («Сибирский царь»). Если иметь в виду, что Кулук с титулом «Сибирский царь» приходил ратью на Пермь Великую «ис
Тюмени», то и по отношению к Муртазе можно было бы также полагать, что его тронное место
было там же. Однако тут имеются некоторые сложности источникового характера.
Прежде всего, это сведения устных преданий сибирских татар, сообщенные Г.Ф. Миллеру, согласно которым после смерти князя Едигера «знатные татары», из-за того, что между ними «не было согласия относительно того, кому править в Сибири… отправили посольство к хану Большой Бухары Муртазе, прося его прислать им в князья одного из своих сыновей» [10, с. 192]. Более того, согласно этому же автору, к Кучуму, после его просьбы о помощи к своему отцу Муртазе, послед- ним был послан его старший сын Ахмет-Гирей «с войском» [10, с. 194]. Эти данные, кажется, говорят о том, что Муртаза находился, возможно, не в Сибирском юрте или же там, но не в Искере, а, например, в Чимги-Туре. Тем не менее, Д.И. Копылов, опираясь на цитировавшуюся выше
«Опись» архива Посольского приказа, нашел возможным заключить, что в первое время после овладения в 1563 г. Кучумом Искера (Кашлыка), там ханом был Муртаза, по его мнению, правивший недолго и умерший в том же году [6, с. 74]. Далее, по поводу приведенных выше общих рассуждений Д.Н. Маслюженко надо заметить следующее. Во-первых, Шибанид Муртаза в преда- ниях сибирских татар связывается с «Бухарой», а не с Ногайской Ордой. Во-вторых, его сын Кучум, согласно Сибирским летописям, начал завоевание владения Тайбугидов, появившись «ис (или «от») Казачьи Орды» [18, с. 19, 117, 186, 314]. Да и титул Муртазы «Сибирский царь», отме- ченный в 1563/1564 гг., если это уже не результат его владения троном Сибирского юрта (похоже, что нет, так как в рассказе «Казанской истории», описывающем события за 1549 г., фигурирует дочь «сибирского царя»), скорее всего, говорит против гипотезы отмеченного выше исследователя.
Поэтому вряд ли владение Тайбугидов с центром в г. Искере (Кашлыке) можно рассматривать как независимое этнополитическое объединение. Скорее всего, оно входило в состав ханства с центром в г. Чимги-Тура во главе с Шибанидами из линии тюменских ханов, временами подчиня- ясь узбекским государям из тех же Шибанидов, сидевших в Бухаре. Следовательно, Сибирский юрт конца XV – начала 1560-х годов надо рассматривать как ханство – одно из рассредоточенных частей общего владения Шибанидов, возглавляемого верховным правителем – хаканом из этого рода, чьи представители окончательно обосновались в XVI в. в основном в Средней Азии.
При этом в дальнейшем отдельного обсуждения требует вопрс о причинах фактического заме- щения в русских источниках этого ханства его частью – Искерским княжеством Тайбугидов. Не исключено, что такой флер на государство Шибанидов в Сибири был русской стороной набросан вполне сознательно – для того, чтобы через выдвижение на передний план факта подданства Тай- бугидов Москве, русским можно было отрицать в дальнейшем права Шибанидов на Сибирский юрт в целом.
Список источников и литературы
1. Абдиров М. Кучум. Известный и неизвестный. – М., 1996.

Секция «Сибирский юрт» 47

2. Документы по истории Коми. Вычегодско-Вымская (Михайло-Евтихиевская) летопись // Историко-
филологический сборник. Вып. 4. – Сыктывкар, 1958.
3. История Бухары (с древнейших времен до наших дней). – Ташкент, 1976.
4. Исхаков Д.М. Введение в историю Сибирского ханства. – Казань, 2006.
5. Кадыргали Жалайыр. Шежирелер жинагы. – Алмата, 1997.
6. Копылов Д.И. Ермак. – Иркутск, 1996.
7. Маслюженко Д.Н. Сибирские Шибаниды XVI в.: проблемы соправления на раннем этапе функциони-
рования Сибирского ханства // Сулеймановские чтения (десятые). Всероссийская научно-практическая кон-
ференция (Тюмень, 18–19 мая 2007 г.). Материалы и доклады. – Тюмень, 2007.
8. Маслюженко Д.Н. Этнополитическая история лесостепного Притоболья в средние века. Монография. –
Курган, 2008.
9. Материалы по истории казахских ханств XV–XVIII вв. (извлечения из персидских и тюркских сочи-
нений). – Алма-Ата, 1969.
10. Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. – М., 1999.
11. Нестеров А.Г. Дорусские государственные образования Урала и Западной Сибири (к постановке воп-
роса) // Памятники древней культуры Урала и Западной Сибири. – Екатеринбург, 1993.
12. Нестеров А.Г. Искерское княжество Тайбугидов (XV–XVI вв.) // Сибирские татары. – Казань, 2002.
13. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой 1489–1549 гг. – Махачкала, 1995.
14. ПСРЛ. Т. 11–12. Патриаршая или Никоновская летопись. – М.: Наука, 1965.
15. ПСРЛ. Т. 13. Патриаршая или Никоновская летопись. – М.: Наука, 1965.
16. ПСРЛ. Т. 36. Сибирские летописи. Ч. 1. Группа Есиповской летописи. – М.: Наука, 1987.
17. ПСРЛ. Т. 37. Устюжские и Вологодские летописи. – Л.: «Наука», Ленингр. отд., 1982.
18. Сибирские летописи. Краткая Сибирская летопись (Кунгурская). – Рязань, 2008.
19. Собрание государственных грамот и договоров. Ч. 2. – М., 1819.
20. Трепавлов В.В. Родоначальники Аштарханидов в Дешт-и Кипчаке (заметки о предыстории бухар-
ской династии) // Тюркологический сборник 2007–2008.
21. Əбелгазый Баһадир хан. Шəҗəрəи төрк. – Казан, 2007.

Исхаков Дамир Мавлявеевич, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института ис-
тории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан; monitoring_vkt@mail.ru.

С.А. Тесленок

История географического изучения территории
Акмолинского Приишимья в XV–XVIII веках

Территория современной Акмолинской области Республики Казахстан (Акмолинское или Верхнее Приишимье), характеризующаяся значительным разнообразием природных условий и ресурсов, в течение длительного времени изучалась многими путешественниками и исследовате- лями. Поскольку в физико-географическом отношении большая её часть относится к Казахскому мелкосопочнику (Центральноказахстанская страна) и лишь крайний северо-восток – к Западной Сибири (Западно-Сибирская) [16], значительная часть историко-географических сведений о ней разбросана в книгах и статьях, посвященным этим двум физико-географическим странам.
В период монгольского господства XIII–XV вв. количество географических сведений, собран- ных о территории современного Казахстана, было значительно меньше, чем в период арабского за- воевания. В это время в основном были описаны и исследованы территории юго-запада и юга Казахстана, северные же районы практически не нашли отражения.
Нашествие монголов в начале XIII в. надолго задержало и процессы экономического развития на территории региона, вошедшего после этого в состав Золотой Орды, подорвав его производительные силы, истребив часть населения, нарушив сложившуюся систему сезонных перекочевок и уничтожив очаги земледелия по берегам Ишима и Нуры. Позже это в значительной степени определило становление кочевого экстенсивного скотоводства как абсолютно доминирующей формы хозяйства и основы материальной культуры. Она характеризовалась целесообразностью рационального ис- пользования биологического потенциала степных ландшафтов по сезонам года и территориям родов в процессе кочевания, а так же существования соответствующей структуры стада [15].
Распад Золотой Орды привел к образованию в XIV в. Ак-Орды, включавшей районы современ- ного Казахстана от Приаралья до Западно-Сибирской равнины. В ХIV–ХV вв. постепенно преодо- левались тяжелые последствия монгольского нашествия. Основой хозяйства, как и в предыдущий период, оставалось экстенсивное кочевое и полукочевое скотоводство. Восстанавливались торго-

48 Секция «Сибирский юрт»

вые связи степных скотоводов с присырдарьинскими городами Средней Азии, прерванные в пери- од Золотой Орды, расширялась транзитная торговля с выходом на Великий Шелковый путь. В этот период завершается процесс консолидации казахского народа, из кыпчакско-ногайской подгруппы языков выделяется казахский, получает широкое распространение творчество народных певцов жырау – в т.ч. Асана-Кайгы, названного Ч. Ч. Валихановым «философом кочевников» [1].
В начале ХV в. произошло расчленение Ак-Орды на несколько владений, одним из которых было Узбекское ханство, с территорией от Аральского моря до Яика на западе, Тобола на севере- западе и Иртыша на северо-востоке. Во второй половине XV в. возникает Казахское ханство, с завершением этногенеза казахского народа формируются этнотерриториальные объединения Стар- шего, Среднего (куда входило современное Акмолинское Приишимье) и Младшего жузов, роды и
группы хозяйств каждого из которых имели свои регионы сезонно используемых пастбищ и
маршруты годового цикла перекочевок протяженностью до 2000 км. Таким образом заканчивается формирование формы производящего хозяйства экстенсивного типа (трех основных видов скотоводческого хозяйства – кочевого, полукочевого и оседлого), главными направлениями кото- рого были коневодство и овцеводство, и соответствующий ей хозяйственный уклад, продолжавшие существовать на преобладающей территории современной Акмолинской области вплоть до XVIII– XIX вв., а в некоторых районах – до начала XX в. [15].
Начиная с середины XV в., в связи с Великими географическими открытиями в других районах земного шара, внимание к географическим исследованиям на территории Казахстана и современ- ной Акмолинской области несколько ослабло. В связи с этим в следующем периоде в сборе геогра- фических сведений о Казахстане принимают участие арабские, китайские, монгольские, иранские и среднеазиатские ученые и путешественники, давшие ряд дополнений к сведениям античных авто- ров. Интересна так называемая «Карта Фра Мауро» 1459 г., на которой достаточно отчетливо отражена топография части рассматриваемой территории. Так, на ней указаны горы Сапаргани или горы Скифии (Центрально-Казахстанский мелкосопочник, Сары-Арка) и степные участки в виде изображения четырехколесной повозки для перекочевок. В низовьях р. Нуры показано местополо- жение города, соответствующего по источникам Ботагаю [5].
Однако, данные путешественников того времени в основном носили односторонне-перечисли- тельный характер. В них преобладали перечни названий местностей, населенных пунктов, рек, озер, гор, давалось немного сведений о расположении городов и дорогах, что было связано в пер- вую очередь с завоевательными интересами, а данные физико-географического плана практически отсутствовали.
Первые русские сведения о Казахстане появляются с XV в. «Воровские люди» (по выражению
летописцев Ивана Грозного), пришедшие с Дона, спустились по Волге в Каспийское море и появи- лись в устье Яика (Урала). Царь Михаил Федорович официально пожаловал казакам все течение Яика «от вершин до устья», что способствовало возникновению казачьих поселений по долине всей реки. Появлению русских на территории Верхнего Приишимья и её дальнейшей колонизации предшествовали вначале немногочисленные, а затем и более частые проникновения охотников за пушным зверем и маргинальных элементов общества с целью грабежа и наживы. Однако на их пути стоял хан Кучум, в состав царства которого входила северная часть нынешней Акмолинской области [1]. Долгая борьба дружин Ермака и его последователей с Кучумом закончилась пораже- нием последнего в 1598 г., который и считался русскими исследователями XIX в. «годом покоре- ния последних владений кучумовского царства» и, соответственно, – северной половины современ- ной Акмолинской области.
Завоевание Сибирского ханства определило во второй половине XVI в. сопредельность границ России и Казахстана в северной части территории нынешней Акмолинской области до верховий Ишима.
В дальнейшем, в период установления, укрепления и расширения русско-казахских связей (XVI – первая половина XIX вв.), сбор географических знаний, сведений и изучение территории Казахстана ведется, главным образом, русскими учеными и путешественниками. Во второй поло- вине XVI в., после продвижения России на восток, русско-казахские отношения становятся еще бо- лее тесными.
Много сведений по исторической географии Северо-Восточного и Центрального Казахстана и, соответственно, современной Акмолинской области, содержится в рассеянном виде в историче- ских источниках о Сибири XVI–XVII вв. Это главным образом русские сибирские летописи,
«отписки» служилых людей, открывавших «новые землицы», опросники сибирских воевод о

Секция «Сибирский юрт» 49

землях и народах «Казачьей Орды», записки путешественников XIV–XVII вв. Особого внимания заслуживают сведения летописи «Сказание о человецах, незнаемых в Восточной стороне» (первая половина ХVI в.), данные летописи Саввы Есипова (1636 г.), сказание о «чуди» (о первоначальном населении Сибири и Северного Казахстана), «Новый летописец» (ХVII в.) [5].
В XVII в. продолжали укрепляться дипломатические и экономические связи России и Казах- стана, и русские люди имели уже достаточно четкое представление о земле казахов, расположении их кочевий, караванных путях через казахскую степь, и другие сведения. Свод всех известных на тот период историко-географических данных и их обобщение были выполнены в «Книге Боль- шому Чертежу» и карте Московского государства (1627 г.) [3]. В этой работе подробно говорится о Западном и Юго-Западном Казахстане, имеются некоторые сведения и о Северном и Центральном регионах республики [3, 4]. На карте была обозначена территория Казахстана от реки Урала до рек Ишима и Сарысу, гор Улутау и Каратау на востоке и юго-востоке и на юге Ташкента [7].
К концу XVII в. Россия, став на путь активизации своей восточной политики, уделяла все больше внимания изучению географии казахской степи. В 90-е годы XVII в. совершено несколько дипломати- ческих поездок сибирских казаков из Тобольска в Туркестан. Среди них были А. Неприпасов (1691 г.), В. Кобяков (1692 г.), а так же Ф. Скибин и М. Трошин (1695 г.), побывавшие посланниками Петра I в ставке Тауке-хана в г. Туркестане. Они послужили укреплению связей и расширению дружественных отношений между Россией и Казахстаном. Путь их проходил по территории современной Акмолин- ской области через Центральный Казахстан и низовья реки Сарысу.
Петр I на основе расспросных материалов, полученных от Ф.Скибина и М.Трошина, в 1699 г. дал задание воеводе А. Нарышкину составить географическую карту казахской земли: «Написать степи от Тобольска до Казачьей орды и до Бухарии Большой и до Хивы и до Яика и до Астраха- ни... чертеж трех аршин длины, поперек двух», для чего велено «…допросить бывших в Казачьей орде у Тевки-хана тобольских детей боярских Федора Скибина с товарищами... сколь далеко от Тобольска до Казачьей орды, и каким путем ход бывает, и много ль дней идти будет сухим путем, горы каменные есть ли и летним путем ратным людям... От Тевки-ханова города до Бухарии сколь- ко пути» [по 5].
А.Нарышкин поручил эту работу С.У. Ремезову. В результате были составлены известные карты «Чертеж всех сибирских городов и земель» и «Чертеж земли всей безводной и малопроход- ной каменной степи» в составленной в 1701 г. «Чертежной книги Сибири» («Сибирские чертежные книги»). Эти материалы содержат обширный историко-топографический материал и изображения многих важных географических объектов Северного Казахстана, в том числе по долине р. Ишим.
При выполнении этих работ использовались прежние сибирские чертежи, географические руко-
писи, опросы сведущих людей и специально проведенную рекогносцировку и съемку местности. Это позволило впервые в истории мировой и отечественной науки получить достоверную истори- ко-географическую и картографическую характеристику исследуемой территории с потрясающей для того времени степенью информативности – охват огромной территории в сочетании с деталь- ностью показа местности и указанием около 7000 географических названий. На картах отражены рельеф, леса, месторождения полезных ископаемых, зоогеографические сведения, этнографические данные [19–21]. Много интересных материалов содержится и в трудах И.Л. Черепанова («Летопись Сибирская»).
Начало XVIII в. отмечено вторжениями джунгар, сопровождавшимися массовой гибелью ка-
захского населения, скота, уничтожением зимовок, масштабными откочевками на север и запад.
В русской истории XVIII в., как известно, ознаменовал новую эпоху – реформ Петра I, напра- вленных на укрепление России, развитие её экономики, науки и культуры. В связи с этим, с первой четверти XVIII в. со стороны Петра I резко усиливается интерес к казахским степям, как к «врата- ми всем землям Азии», и число их исследователей увеличивается. Этому способствовало и сооб- щение Петру I в 1714 г. о наличии в казахских степях «песочного» (россыпного – С.Т.) золота [5].
Было снаряжено несколько экспедиций с целью проникновения вглубь Азии: Бековича-Чер-
касского в Хиву (1714–1717 гг.), Ф.Беневени в Бухару (1719–1725 гг.) – со стороны Каспийского моря, И.Д. Бухгольца (1715–1716 гг.) – из Сибири [6], но им помешала война между казахами и джунгарами. По следам Бухгольца в 1719–1720 гг. к верховьям Иртыша отправляется И.М. Лиха- рев, в 1722–1724 гг. в Джунгарский Алатау – И.С. Унковский [17].
В начале XVIII в. (1716 г.) построена Омская крепость, положившая начало образованию Иртышского участка Сибирской оборонительной линии. К этому же времени (1731–1740 гг.) относится и начало присоединения родовой общности Среднего Жуза к России. Все это время

50 Секция «Сибирский юрт»

основой материальной культуры казахского народа, как и в предшествующие века, оставалось кочевое экстенсивное скотоводческое хозяйство.
После открытия Академии наук России (1725 г.) создались благоприятные условия для органи- зации научных экспедиций. Вслед за присоединением Младшего Жуза к России (1731 г.) была снаряжена Оренбургская экспедиция для исследования природных условий на русско-казахской границе под руководством И.К. Кирилова. Им были созданы карты для атласа России, увидевшего свет в 1734 г., позже (1737 г.) под его руководством была составлена карта Оренбурского края [7]. На этих картах была показана и часть современной территории Акмолинской области.
После смерти И.К. Кирилова руководителем этой экспедиции стал В.Н. Татищев, побывавший в Сибири (1720–1722 гг.) и Казахстане (1734–1737 гг.). Хотя в казахской степи он вел преимущест- венно этногеографические исследования, результаты которых представлены в работах «История Российская», «Введение к историческому и географическому описанию Великороссийской импе- рии», «Российский исторический и политический лексикон», «Общее географическое описание всей Сибири» [10], он по праву считается одним из первых собирателей материалов по географии Казахстана [5].
Первая Академическая экспедиция («Вторая Камчатская), направленная в Сибирь в 1738 г., была организована при участии В.Н. Татищева [10]. Ее участник И.Гмелин, в 1740 году посетив- ший территорию Северного Казахстана до верховьев Яика (Урал) – Приитышье, Ишимскую и Тургайскую степи, писал о них: «Пространнейшие степи песчаные и сухие от нижнего Урала к востоку» [по 5].
К этому времени (1740 г.) относится начало присоединения Северного и Центрального Казах- стана (родовая общность Среднего Жуза) к России. В связи с этим в конце 30-х и начале 40-х гг. XVIII в. с дипломатической миссией Среднюю Азию и Казахстан посещают экспедиции К. Мил- лера (в 1738 г., по направлению В.Н. Татищева и договоренности с ханом Абулхаиром для устано- вления торговых связей, и в 1842 г.), Гладышева и Муравина (1740–1741 гг.).
Экспедиция К.Миллера прошла от Орска в Туркестан, на обратном пути на северо-восток через Каркаралинские и Ишимские степи вернулись в Орск. Составленная карта охватывает простран- ство между 66° и 97° в. д. и 44° и 52° с. ш., где отражена и территория современной Акмолинской области. На карте хорошо отмечена гидрографическая сеть территории. Из материалов экспедиции сохранились лишь короткие сообщения и карта пройденного маршрута, изданная Я.В. Ханыковым в 1851 г. и в атласе Оренбургской губернии И.Красильникова [5, 9].
Значительный вклад в изучение географии рассматриваемой территории внес П.Н. Рычков. В первую очередь интересна его «Топография Оренбургская», в которой он характеризует климат Северного Казахстана, подчеркивая его резкую континентальность, одним из первых дает описа- ние древних архитектурных сооружений на реках Ишим, Нура, включая развалины Татагая (Ботагая) [12].
Географическое изучение территории Акмолинского Приишимья во второй половине XVIII в. связано с работой Второй Академической экспедиции (1768–1774 гг.), в числе прочих задач кото- рой было исследование географии Казахстана и Сибири. В ее составе работали выдающиеся уче- ные того времени П.С. Паллас, И.П. Фальк, И.Г. Георги, П.И. Рычков, Х.Барданес и другие.
Членами экспедиции была осмотрена в основном западная, северная и северо-восточная часть казахстанской территории. Так, П.С. Паллас, один из организаторов экспедиции, в 1768–1773 гг. направился из Оренбурга в Сибирь, вдоль русской пограничной линии и посетил города, наиболее тесно связанные с казахским населением: Троицк, Петропавловск, Омск и другие [8]. При исследо- вании физико-географических условий местности П.С. Паллас особо важное внимание уделял свя- зи между компонентами природы, что привело его ко многим физико-географическим выводам. Он описал сотни видов животных, высказав ряд интересных мыслей о их связях со средой обитания и ландшафтными условиями, подчеркивал влияние климата на формирование других явлений природы. Изучая физико-географические условия западной, северной и северо-восточной частей казахстанской территории, П.С. Паллас большое внимание обращал на особенности ландшафта, расположенного на границе черноземной полосы с солончаковой, связывая их с характером рас- тительности [8].
Для изучения истории физико-географических исследований Казахстана важное значение име- ют открытия других участников Второй Академической экспедиции. Очень интересные материалы содержатся в дневнике Н. П. Рычкова, путешествовавшего по Тургайской и Ишимской степям в
1771 г. и описавшего, в частности Атбасарский район и огромные валы на реке Ишим [11].

Секция «Сибирский юрт» 51

И.П. Фальк, исследовавший северные, центральные и восточные районы Казахстана с 1768 по
1773 гг., в числе прочего дал гидрогеографическую характеристику реки Ишим, в его архиве со- хранился значительный графический и текстовой материал по обследованной территории. Интересные сведения содержатся в трудах членов его экспедиции – И.Г. Георги, изучавшего в со- ставе Северного Казахстана и территорию нынешней Акмолинской области, и Х.Барданеса – пер- вого ученого, пересекшего Центральный Казахстан с севера на юг по маршруту от Петропавловска до Аягуза [5, 18].
Участники Второй Академической экспедиции собрали огромный материал по физической географии посещенных ими районов, что позволило составить верные представления об устрой- стве поверхности, о гидрографии, животном и растительном мире Западного, Северного, отчасти Центрального и Восточного Казахстана [13, 14], включая и исследуемую территорию Акмолин- ской области.
Важное значение для изучения географии Казахстана, в том числе Северного и Акмолинского
Приишимья, имели путешествия выдающегося немецкого ученого А. Гумбольдта [2].

Список источников и литературы
1. Акмола: Энциклопедия. – Алматы: Атамура, 1995. – 400 с.
2. Гумбольдт А. Центральная Азия: Исследования о цепях гор и по сравнительной климатологии / Под ред. проф. Д.А. Анучина. – М.: Изд. «Типо-литография И. Н. Кушнерева», 1915. – Т. 1. – 616 с.
3. Книга Большому Чертежу / Под ред. К.Н. Себриной. – М.-Л.: Издательство АН СССР, 1950.
4. Макшеев А.И. Географические сведения Книги Большого Чертежа о Киргизских степях и Тур- кестанском крае // Записки Императорского Русского географического общества по отделению этнографии. – СПб., 1880. – Т. VI.
5. Маргулан А.Х. Сочинения. – Алматы: Алатау, 2008. – Т. VI. – 496 с.
6. Наврот М.И. Предварительное сообщение о рукописной карте Сибири начала XVIII века // Ежегодник
Государственного исторического музея. – М., 1960. – С. 136.
7. Павлов Н.В. Натуралисты и путешественники Григорий Силыч Карелин (1801–1872) и его воспитанник и друг Иван Петрович Кирилов (1821–1842). – М.: Изд-во Московского об-ва испытателей природы, 1948.
8. Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российского государства, ч. III. – СПб.: Тип. Акад.
наук, 1788.
9. Поездка из Орска в Хиву и обратно, совершенная в 1740–1741 годах Гладышевым и Муравиным. Издана с приобщением современной карты Миллерова пути от Орска до Зюнгорских владений и обратно Я.В. Ха-
ныковым, действ. чл. Имп. Русск. геогр. общества. – СПб.: Тип. Министерства внутренних дел, 1851. – 85 с.
10. Попов Н.А. Татищев и его время. – М.: Изд. К. Солдатенкова и Н. Щепкина. Тип. Грачева и К°, 1861. –
804 с.
11. Рычков Н.П. Журнал, или Дневные записки путешествия капитана Рычкова по разным провинциям
Российского государства, 1769 и 1770 году. – СПб.: тип. Акад. наук, 1770. – 190 с.
12. Рычков П.Н. Топография Оренбургская, то есть обстоятельное описание Оренбургской губернии,
сочиненное коллежским советником и императорской Академии наук корреспондентом Петром Рычковым. –
СПб., 1762. – Ч. 1 и 2.
13. Семенов П.П. История полувековой деятельности Императорского Русского географического обще-
ства. 1845–1895. / Сост. П.П. Семенов при содействии А.А. Достоевского. – СПб.: Тип. В.Безобразова и К°,
1896. – Ч. 1 (1845 – янв. 1871 г.). Отд. 1–3, гл. 1–23. – XXX + 468 с.
14. Семенов П.П. История полувековой деятельности ИРГО (1845–1895). – СПб., 1896. – Ч. I. – 329 с.
15. Тесленок С.А. Становление и развитие хозяйственно-ландшафтных систем Акмолинского При- ишимья до присоединения Казахстана к России // И.И. Орловский и современные проблемы краеведения: Сб. науч. статей. – Смоленск: Универсум, 2009. – С. 477–487.
16. Тесленок С.А., Манухов В.Ф. Ландшафтная ГИС в физико-географическом районировании первого порядка // Геодезия и картография. – 2010. – № 1. – С. 46–51.
17. Унковский И. Посольство к Зюнгерскому Хун-тайчжи Дэван-рабтану капиана от артиллерии Ивана
Унковского и путевой журнал его за 1772–1724 годы // Записки Императорского Русского географического обществ по отделению этнографии. – СПб., 1887. – Т. Х, вып. 2. – С. 15–158.
18. Фальк И.П. Записки путешествия // Полное собрание ученых путешествий по России. – СПб., 1824. – Т. 6.
19. Федчина В.Н. Как создавалась карта Средней Азии. – М.: Наука, 1967. – 132 с.
20. Чертежная книга Сибири, составленная тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701 г. –
Т. 1: Факсимиле рукописи из собрания Российской государственной библиотеки. – М.: ФГУП «ПКО Карто-
графия», 2003. – 48 л.
21. Чертежная книга Сибири, составленная тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701 г. –
Т. 2: Исследование. Перевод. Комментарии. Указатели. – М.: ФГУП «ПКО Картография», 2003. – 176 с.

Тесленок Сергей Адамович, старший преподаватель ГОУ ВПО «Мордовский государственный универ-
ситет» (г. Саранск); teslserg@mail.ru.

52 Секция «Сибирский юрт»

Взятие Чингисова городка (эпизод борьбы

Ю.С. Худяков

за восстановление Сибирского ханства в XVII в.)

Одним из самых крупных татарских государственных образований, возникших на рубеже эпохи позднего Средневековья, после распада Золотой Орды, было Сибирское ханство. Изученные к настоящему времени исторические и археологические источники по истории и культуре этого татарского государства свидетельствуют, что оно располагало обширной территорией в пределах лесостепной и степной зон Западной Сибири, значительными экономическими и людскими ресурсами, значительными и достаточно боеспособными военными силами, имело определенный потенциал для дальнейшего развития [8, c. 249]. Изучение вооружения и военного искусства си- бирских татарских воинов в период существования Сибирского ханства показало, что по уровню своего развития военная сфера жизнедеятельности этого государства не уступала военному делу других тюркским и монгольским государственных образований эпохи позднего средневековья Южной Сибири и Центральной Азии [2, с. 48]. Начало крушения этого государства связано с «си- бирской экспедицией» Ермака [7, с. 155–157]. В последующей длительной и упорной вооруженной борьбе с отрядами русских казаков и служилых людей, обладавших огнестрельным ручным и артиллерийским оружием, имевших большой опыт в боях с кочевниками, несмотря на упорное сопротивление, сибирские татарские воины и полководцы потерпели поражение. Однако, эти результаты не должны стать основанием для недооценки роли и значения Сибирского татарского ханства и военного дела сибирских татар в средневековой истории Евразии.
В современной российской, сибиреведческой и оружиеведческой научной литературе при изучении военного дела и военной истории сибирских татар и Сибирского ханства основное внимание уделяется сравнительно непродолжительному по времени, завершающему периоду существования этого государства, относящегося ко времени похода в Сибирь казачьего отряда
атамана Ермака и последующей борьбе российских властей против хана Кучума, что было обусло-
влено кругом сведений, содержащихся в русских письменных исторических источниках. Привле- чение для анализа археологических материалов позволило полнее оценить особенности комплекса вооружения и возможности его применения в ходе военных действий сибирскими татарским вои- нами в течение периода позднего средневековья [12, с. 240–247]. Дополнительные сведения об не развития военного дела сибирских татар получены в результате целенаправленного изучения фортификационных сооружений Сибирского ханства [13, с. 139–143].
Завершение исторического периода существования государственности сибирских татар приня-
то ограничивать концом XVI в., когда процесс включения Сибири в состав Российского государст- ва стал необратимым [6, с. 5]. Решающие события в противоборстве правителя Сибирского ханства с русскими военными силами за владение лесостепными районами Западной Сибири, населенными разными этническими группами сибирских татар, произошли в последние полтора десятилетия XVI в., уже после гибели казачьего атамана Ермака. В 1598 г. татарское войско хана Кучума было разгромлено русским военным отрядом, под командованием Андрея Воейкова, на р. Ирмень в Среднем Приобье. В результате этого боя Кучум потерпел полное поражение. В ходе сражения погибли или попали в плен много сопровождавших его татарских воинов, несколько членов семьи и приближенных хана. Первоначально русские считали, что сам хан погиб. В одной из царских грамот говорится об участнике этого боя Гаврииле Иванове, что он «был послан с Ондреем Воейковым на нашу службу на тово же Кучюма царя, и божею де милостью и нашим счастием тово царя Кучюма на реке Оби погромили и его убили, и жены его и дети взяли» [4, с. 447]. Вопреки этим утверждениям, хан Кучум остался жив, но это жестокое поражение, несомненно, подорвало силы как его самого, так и его ближайшего окружения и сторонников. Правда, победа русских войск была не полной, поскольку самому хану Кучуму удалось бежать во владения джунгар в район оз. Зайсан и верховья Иртыша, у которых он поначалу нашел поддержку и откуда смог вернуться в Ишимские степи, где вновь попытался собрать оставшихся членов своей семьи и своих улусных людей, чтобы продолжить борьбу за возвращение своего ханства. Однако, в этот период Кучум вступил в конфликт с кочевавшими в этом же районе ойратами, у которых, из-за бедственного положения своего отряда, он угнал несколько лошадей. Это привело к самым пагубным последствиям, как для самого хана, так и его сторонников. Он был снова разбит, на этот

Секция «Сибирский юрт» 53

раз ойратами, потерял большую часть остававшихся при нем людей, был вынужден бежать к ногайцам, в стане которых вскоре погиб [4, с. 293]. Гибель хана Кучума произошла в 1601 г. [10, с. 207]. Обычно считается, что именно с этого времени прекратило существование Сибирское ханство, а основная часть лесостепной зоны Западной Сибири, населенная разными этническими группами сибирских татар, была включена в состав Российского государства.
Несмотря на неоднократные поражения войск Сибирского ханства в ходе военных действий с
отрядами русских казаков и служилых людей, повлекших гибель хана Кучума, ослабление и крушение государственности сибирских татар, это государство не заслуживает пренебрежительной оценки в качестве «эфемерного государства», крушение которого произошло «всего» через 16 лет, со времени начала похода Ермака, как иногда утверждается [3, с. 34–35]. Само исчезновение этого государства с исторической арены было обусловлено не только противоборством его правящей элиты с Московским царством, но и изменением в соотношении сил в степной полосе Западной Сибири между различными этническими группами сибирских татар, оказавшихся под влиянием усиливших свое присутствие в этом районе телеутов и джунгар.
Поражение и гибель Кучума вовсе не означали прекращения борьбы правящей элиты сибир- ских татар за восстановление своей государственности. В этот период не произошло устранения с политической арены Западной Сибири его наследников – «Кучумовичей», сыновей и внуков последнего хана, которые продолжали борьбу за восстановление Сибирского ханства в течение
многих десятилетий, вплоть до второй половины XVII столетия [5, с. 113–118]. По сведениям, при- веденным Г.Л. Файзрахмановым, потомки Кучума вместе со своими людьми, среди которых были татары и башкиры, в течение первых лет XVII столетия находились в верховьях р. Ишим. В 1601 г. старший сын Кучума Али провозгласил себя ханом. После его смерти назвал себя ханом другой сын Кучума, Ишим. В первые десятилетия XVII в. они предпринимали определенные попытки объединить вокруг себя разные этнические группы татар, ногайцев, башкир, вступали в контакты с ойратами, нападали на отдельные русские военные отряды, вели переговоры с русскими властями в Сибири [10, с. 209–210].
Наибольший размах попытки восстановления государственности сибирских татар получили в
1628–1631 гг., во время серии выступлений татарского населения против российской власти, кото- рые рассматриваются и анализируются в трудах ряда известных специалистов по истории Сибири. В череде событий этой борьбы были восстания разных этнических групп сибирских татар против податного гнета со стороны российских властей в Западной Сибири, которые начались в 1628 г.
Первые выступления коренных жителей произошли в Барабинской лесостепи и Среднем При- обье, где против русских служилых людей, посланных противостоять джунгарам, выступили барабинские татары вместе с теренинскими, чатскимии и чинскими татарами, во главе со своими князьями, часть которых после этих событий «бежали поэтому к кочевавшим в верховьях реки Оби теленгутам и калмыкам» [5, с. 113, 400]. Вслед за этими выступлениями, в начале 1629 г., против российских властей выступили татары, жившие в долине Иртыша, выше города Тары. Повстанцы сожгли несколько русских селений в окрестностях этого города и ушли в Барабу, расположившись лагерем на оз. Чаны, где были настигнуты и разгромлены российским военным отрядом, в составе которого были и тобольские служилые люди и татары [5, с. 114].
По материалам, собранным Г.Ф. Миллером, вслед за этими стихийными выступлениями
разных этнических групп татар, в середине 1629 г. «ввязались в дело» потомки и представители ханского рода, «Кучумовы царевичи», во главе которых «первым выступил» сибирский татарский
«царевич» Аблайкерим, сын Ишима и внук Кучума. В дальнейшем, активно выступал за воз- рождение Сибирского ханства его двоюродный брат, сын царевича Чувака, также внук Кучума, Давлет-Гирей (Кирей) [9, с. 16; 10, с. 210]. Вероятно, в течение предшествующего периода, наслед- ники хана Кучума продолжали иметь свою ставку и какое-то число сторонников, при этом, со- храняя союзные отношения с джунгарами и не признавая российские власти в Западной Сибири.
Аблайкерим смог заручиться поддержкой со стороны части джунгарской правящей элиты. На
стороне Аблайкерима выступил, сравнительно небольшой по численности, ойратский военный отряд «с 60 калмыками и их тайшами Кокшулом, Урлюком и Байбагишем» [5, с. 114]. При этом, ойраты согласились выступить на стороне сибирских татар потому, что Аблайкерим пообещал им платить «ясак с барабинцев и прочих отпавших татар». Он также намеревался обратиться за помощью к князю телеутов Абаку и предводителю обитавшей в этот период в лесостепной зоне Верхнего Приобья тувинской этнической группы орчаков, тайше Кексешу. Это позволило при-

54 Секция «Сибирский юрт»

влечь в состав коалиции Кучумовичей не только телеутов и орчаков, но также чатов и эуштинцев
[9, с. 14–15].
В это время одним из основных направлений военно-политической активности сторонников возрождения Сибирского ханства стали походы в земли чатских и эуштинских татар в Среднем Приобье. Царевич Аблайкерим и поддерживающие его ойратские князья смогли привлечь на свою сторону князя чатских татар, мурзу Тарлава, который ранее уже признал себя вассалом Мос- ковского царя. В августе 1629 г. Аблайкерим прибыл, во главе отряда, насчитывающего 130 воинов, состоявшего из сибирских татар и ойратов, в Чатский городок, административный центр княжества чатских татар, расположенный в Среднем Приобье, в котором он находился 10 дней [5, с. 116]. Тем самым Тарлав, не объявив об этом открыто, фактически примкнул к Кучумовичам. Оценивая это событие, И.Э. Фишер считал, что привлечение чатских татар в состав коалиции, поддерживающей восставших, было большим успехом Аблайкерима, а поведение самого чатского мурзы объяснил неустойчивостью его характера [11, с. 325]. Думается, что в данном случае, выбор Тарлава был обусловлен не только особенностями его характера. К этому времени он уже находился в родстве с телеутским князем Абаком, располагавшим значительными военными силами, и рассчитывал на помощь своего нового, более могущественного родственника. Телеуты в этот период были союзниками Кучумовичей. Помимо встречи с царевичем Аблайкеримом, мурза Тарлав принял в своем городке, находившимся в Среднем Приобье, «в Чатах», группу томских татар – еуштинцев, отказавшихся платить дань российским властям и откочевавших из своих земель в окрестностях Томска [9, с. 29]. Вероятно, эти события были взаимосвязаны. Эуштинцы решили выйти из подчинения российским властям, узнав о выступлениях других этнических групп сибирских татар.
Однако, эти события очень скоро стали известны российским властям в г. Томске. Враждовав- шие с Тарлавом, чатские мурзы Кызлан и Бурлак сообщили о визите Аблайкерима томской администрации. Прибывшего из Томска для разбирательства русского посла, «конных казаков десятника, Ваську Свияженина», мурза Тарлав попытался убедить в том, что он отклонил предло-
жения Аблайкерима о каких-либо совместных действиях [5, с. 420]. Видимо, он очень опасался возможных последствий. Однако, по-видимому не испытывая особых иллюзий по поводу того, что ему удалось убедить российские власти, Тарлав вскоре покинул свой городок и вместе со своим улусом, «южными чатами», и откочевал в «Колмацкую землю», в верховья Оби, под покровитель- ство и защиту своего родственника, телеутского князя Абака [9, с. 31]. Здесь в «телеутской зем- лице», правом притоке Оби, р. Чингиске, мурза Тарлав вместе со своими людьми соорудил свою новую резиденцию – Чингисский городок.
Вероятно, после ухода Тарлава, оставленный им Чатский городок был занят мурзами
Кызланом и Бурлаком, ориентирующимся на сохранение союзнических отношений с российскими властями. В ноябре 1629 г. этот городок осадил отряд Аблайкерима, вместе с которым был джунгарский тайша Кулада. Поскольку городок был укреплен, чатские татары вместе с нахо- дившимися в нем русскими воинами смогли оказать нападавшим упорное сопротивление. На помощь оборонявшимся был послан отряд служилых людей из Томска, под угрозой прихода которого Аблайкерим был вынужден снять осаду и отступить. Вскоре он произвел нападение на Мурзин городок, также принадлежавший чатским татарам, «взял его, сжег дворы и перебил всех жителей вместе с русскими служилыми людьми в количестве 20 человек». Отряд служилых людей из Томска настиг татарских повстанцев и разгромил их лагерь на р. Шагаре. По дороге в Барабу было «большое число убитых людей в панцирях и мертвых лошадей, и почти все имущество, которое неприятели везли с собою, было разбросано в беспорядке» [5, с. 116–117]. В декабре том- ский воевода Петр Пронский отправил на поиски мурзы Тарлава русский военный отряд, под командованием М. Лаврова. Найти «чацкого изменника Тарлавку-мурзу» этому отряду не удалось, хотя во время похода были разгромлены городки барабинских татар на озерах Каргат, Иткуль и Сары-Балык [9, с. 32]. Когда томскому воеводе стало известно о местопребывании Тарлава, он направил несколько посольств в Телеутский улус, к владетельному телеутскому князю Абаку и самому чатскому мурзе, чтобы вернуть его в российские владения на прежнее место жительства. Однако, посланцы Тарлава уверяли, что он остался «в прежнем холопстве» у Московского царя, однако, не может вернуться на старые кочевья, поскольку в результате известных событий они полностью разорены [9, с. 32–33]. Как показали дальнейшие события, на самом деле телеутский князь и чатский мурза готовили совместный поход на Томск и хотели только выиграть время.

Секция «Сибирский юрт» 55

Весной, следующего 1630 г., объединенное войско, состоявшее из телеутов и чатских татар, под командованием князя Абака и мурзы Тарлава, совершило поход на Томский уезд. Однако, обеспечить его внезапность не удалось. Первой целью нападавших был центр расселения томских татар, Тоянов городок. Узнав, что его обороняют русские служилые люди, союзники отказались от своего намерения и напали на ранее уже разгромленный царевичем Аблайкеримом чатский Мурзин городок. В результате этого нападения: «Татары перебиты, хлеб сожжен. Отсюда Абак и Тарлав отправились вниз по Оби и разорили Шагарскую волость» [5, с. 117]. В погоню за ними был послан русский военный отряд, под командованием Гаврилы Черницина. В этом походе принял участие мурза Бурлак. Были разбиты многие «тарлавковы татары», а их предводители мурза Казгул и «лутчий человек» Мурат были убиты [9, с. 34]. Казгулу «пришлось поплатиться жизнью за свою вину» [5, с. 117].
Разуверившись в том, что им удастся вернуть «под высокую государеву руку» чатского мурзу
Тарлава с помощью переговоров, томские воеводы послали против него в марте 1631 г. военный отряд под командованием атамана Якова Тухачевского. Как отметил А.П. Уманский, по сибирским масштабам, это было довольно крупное военное мероприятие. Отряд Я.Тухачевского состоял из трех сотен детей боярских и казаков и сотни чатских и томских татар с их мурзами, среди которых был и известный мурза Бурлак, давний противник Тарлава. Русские воины имели на вооружении не только ружья, но и небольшие пушки. Отряд шел по Оби, с максимально возможной скоростью,
чтобы обеспечить внезапность нападения, на лыжах, «день и ночь наспех», а пушки и боеприпасы
везли на нартах [9, с. 34–35]. Несмотря на скрытность похода, мурза Тарлав, каким-то образом, смог узнать об угрозе этого нападения и успел разослать своих посланцев просьбами о срочной помощи телеутскому князю Абаку, царевичу Аблайкериму и орчакскому тайше Коксешу. Однако, из-за стремительности наступления военного отряда под командованием Я.Тухачевского, даже телеуты не успели вовремя прийти на помощь, до прихода русских и их союзников. После прихода к резиденции Тарлава, наступавшие осадили Чингисов городок. Однако, когда они узнали о скором приближении на помощь осажденным отряда под командованием Аблайкерима и Давлет-Гирея,
«со многими людьми», Я.Тухачевский решил штурмом взять Чингисов городок. По его приказу, атакующие изготовили деревянные щиты для защиты от стрел, под прикрытием которых начали штурм укреплений. Несмотря на то, что в момент штурма в тыл атакующим «ударил подошедший отряд Кучумовичей, пытавшийся прорваться в городок», русские казаки и их союзники смогли отразить эту внешнюю атаку и приступом взять городок [9, с. 35]. Мурза Тарлав пытался бежать из осажденного городка, но в ходе посланной за ним погони был убит. Однако, бой продолжался, поскольку в захваченном городке русских и их татарских союзников осадило объединенное войско Кучумовичей, состоявшее из сибирских татар, джунгар, телеутов, орчаков. Несмотря на отчаянные атаки осаждающих, отряду Я.Тухачевского удалось отбиться от них. По подсчетам А.П. Уман- ского, в этом бою обе стороны понесли значительные потери. Сторонники Кучумовичей потеряли
185 человек убитыми, 30 ранеными, 18 пленными, со стороны отряда Я.Тухаческого было 10 уби-
тых и 67 раненых [9, с. 35].
Такие большие потери со стороны оборонявшихся чатов и нападавших ойратских, татарских, те- леутских и тувинских воинов, вероятно, были вызваны эффективным использованием против них ручного огнестрельного оружия и полевой артиллерии. Воины тюркских и монгольских кочевых народов, принимавшие участие в этом бою, вероятнее всего, были вооружены традиционным для кочевников холодным оружием и средствами защиты. Чатские татары, укрепившиеся за оборони- тельными сооружениями Чингисова городка, обстреливали наступавших из луков, для защиты от которых оказалось достаточно использовать наспех сколоченные деревянные щиты. Вооружение воинов, входивших в состав отряда Аблайкерима, не описано, но скорее всего, оно состояло из луков и стрел, копий и сабель, а для защиты использовались панцири и кольчуги [2, с. 36–44, 83–89].
Подобного набора оружия оказалось недостаточно, чтобы эффективно обороняться, или атаковать противника, вооруженного огнестрельным оружием и полевыми орудиями. Вероятно, возведенные наспех традиционные для сибирских татар оборонительные сооружения Чингисова городка, включавшие деревянный частокол, земляные валы и рвы, достаточно эффективные для
ведения обороны против противника, вооруженного луками и стрелами, и другим холодным
оружием, оказались недостаточно надежными в противостоянии полевой артиллерии. Однако, когда городок был захвачен, его оборонительная система помогла русским воинам и их союзникам успешно отразить натиск объединенного войска Кучумовичей.

56 Секция «Сибирский юрт»

Это поражение имело весьма существенные последствия, как для сторонников погибшего мурзы Тарлава среди чатских татар, так и для устремлений Кучумовичей сохранить под своим контролем татарское население Среднего Приобья. После гибели Тарлава, телеутский князь Абак поначалу принял бежавших к нему сыновей погибшего мурзы. Однако затем, по требованию том- ских воевод, он был вынужден отправить их в Томск. Под впечатлением понесенного поражения, большая часть других мурз южных чатов, сторонников Тарлава, снова признала свою вассальную зависимость от Московского царя [9, с. 36].
События 1629–1631 гг. в Среднем Приобье показали, что разные этнические группы «ясачных татар», населявшие этот район Западной Сибири, в XVII в. оказались настоящим объектом раздора
между российскими властями, Кучумовичами, стремившимися к восстановлению государствен-
ности сибирских татар, ойратами и телеутами, претендовавшими на расширение сферы своего влияния и получение дани с барабинских, чатских и эуштинских татар. Поддержка устремлений Аблайкерима и его сторонников к восстановлению Сибирского ханства со стороны джунгарских тайшей и телеутских князей имела ограниченный характер. В первую очередь, они стремились рас- ширить сферу своих собственных владений, подчинить как можно больше татарских этнических групп, чтобы увеличить свои военные силы и численность податного населения. Основным видом выступлений против российских властей стали откочевки татарских этнических групп с мест своего прежнего обитания, где они находились под российской юрисдикцией, в земли, находив- шиеся под контролем ойратов и телеутов. Единичные попытки нападения на русские сельские поселения были отмечены только в Прииртышье. В отношении русских сибирских городов Тары и Томска у сторонников Кучумовичей были только «враждебные намерения», реальными силами для того, чтобы реализовать свои замыслы, они не располагали. В то же время часть сибирского татар- ского населения, включая представителей знати некоторых этнических групп татар, несмотря на активные выступления других татарских групп, продолжала сохранять приверженность россий- ским властям и принимала участие в военных действиях в составе русских воинских сил в качестве
«служилых татар». Именно в отношении этих групп татар справедливо утверждение, что они не поддерживали стремление наследников Кучума к восстановлению Сибирского ханства. Поэтому их земли, в первую очередь, оказались объектами военных нападений со стороны Кучумовичей и их сторонников. В ходе выступлений против российских властей, Аблайкеримом и его сторонника- ми были разрушены городки в земле чатских татар, а их население подвергалось ограблению и уго- ну в степь. Вероятно, такими мерами противники российских властей стремились лишить их податного населения. Российские власти предпринимали меры для защиты этих групп татарского населения.
Не располагая значительными воинскими силами, российские власти в Сибири, в некоторых случаях, рассчитывали решить дело миром, стремясь путем переговоров вернуть ясачное татарское население под свою юрисдикцию, и убедить джунгар не претендовать на взимание с него податей. В то же время, они настойчиво стремились восстановить свою власть над теми сибирскими татар- скими племенами, которые ушли из российских владений, без колебаний используя при этом воен- ную силу и свое военно-техническое превосходство в «оружии огненного боя».
Несмотря на неудачи в деле восстановления Сибирского ханства в первые десятилетия XVII в., наследники хана Кучума продолжали борьбу в течение последующих десятилетий. В 1636 г. попал в плен Аблайкерим [10, с. 211]. Позже он умер в тюрьме. В 1637 г. прибывший в Тару татарский посол Боян Буганаков, от имени Давлет-Гирея, пообещал «полную покорность царевича его цар- скому величеству» [5, с. 127]. Однако из-за взаимных подозрений примирение так и не состоялось. В 1641 г. против Давлет-Гирея был послан отряд, состоявший из русских и татар, «для наказания за произведенное нападение» [5, с. 130]. В дальнейшем, вероятно, уставший от борьбы, он старался
«воздерживаться от враждебных намерений», о чем стремился оповестить российские власти [5, с. 132]. К нему было направлено посольство, вероятно, для того, чтобы принудить к сдаче. Этим планам не суждено было реализоваться. Однако, два других царевича Бугай и Кучук, первый из которых был внуком, а второй – правнуком Кучума, при поддержке джунгар продолжили борьбу. Весной 1648 г. они «повоевали пограничные с Сибирью уфимские волости» [5, с. 134].
По свидетельству одного из немецких военных специалистов, приглашенных царским прави-
тельством в Сибирь для организации полков «нового строя», имя которого осталось неизвестным, опасность нападений со стороны Кучумовичей сохранялась еще в течение полутора десятилетий. Согласно составленному этим офицером описанию, в 1666 г., когда он находился в Сибири, еще был жив один из потомков хана Кучума, «царевич, который объявляет себя врагом и ни под каким

Секция «Сибирский юрт» 57

видом не хочет вступать в подданство русскому царю», он «укрывается» в «степи или пустыне» и
«имеет при себе немного людей», в том числе башкиров [1, с. 347–348]. Имя и степень родства этого царевича с Кучумом составителю описания остались неизвестны.
Судя по всему, ситуация в отношениях между сторонниками возрождения Сибирского ханства и российскими властями стала существенно меняться после того, как джунгарские тайши и телеут- ские князья, исходя из своих собственных интересов, стали заключать союзные отношения с рус- скими, а южные степные районы Западной Сибири и Северного Казахстана были постепенно заня- ты джунгарами и казахами.

Список источников и литературы
1. Алексеев М.П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей. Введение,
тексты и комментарий. XIII–XVII вв. Второе изд. Иркутск: Иркут. обл. изд-во, 1941. 611 с.
2. Бобров Л.А. Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С. Взаимодействие тюркских и монгольских народов с рус- скими в Сибири в военном деле в позднее Средневековье и Новое время. Учеб. пособие. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2010. 288 с.
3. Кызласов Л.Р. О присоединении Хакасии к России // Страницы истории и современность. Абакан; М.,
1996. Вып. 2. 62 с.
4. Миллер Г.Ф. История Сибири. Изд. 2-е, дополненное. М.: Изд. фирма «Восточная литература», 1999.
Т. I. 630 с.
5. Миллер Г.Ф. История Сибири. Изд. 2-е, дополненное. М.: Изд. фирма «Восточная литература», 2000.
Т. II. 796 с.
6. Окладников А.П. Открытие Сибири. М., 1981.
7. Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск: Наука, 1982. 253 с.
8. Соболев В.И. История сибирских ханств (по археологическим материалам) // Этнографо-археологи-
ческие комплексы. Новосибирск: Наука, 2008. Т. 10. 356 с.
9. Уманский А.П. Телеуты и их соседи в XVII – первой четверти XVIII века. Барнаул: Барнаульск. гос.
пед. ун-т, 1995. Ч. 2. 221 с.
10. Файзрахманов Г.Л. История сибирских татар с древнейших времен до начала XX века. Казань:
«ФЭН», 2002. 488 с.
11. Фишер И.Э. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским ору-
жием. СПб., 1774. 631 с.
12. Худяков Ю.С. Военное дело Сибирского ханства в позднем средневековье (в аспекте взаимодействия с русскими) // Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2007. Т. 6, Вып. 3: Археология и этнография.
С. 238–254.
13. Шлюшинский А.В. Основные системы обороны и дополнительные укрепления средневековых горо-
дищ Западной Сибири // Интеграция археологических и этнографических исследований. Красноярск; Омск,
2006. С. 139–143.

Худяков Юлий Сергеевич, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института архео-
логии и этнографии СО РАН (г. Новосибирск); khudjakov@mail.ru.

А.В. Матвеев, С.Ф. Татауров

Карта Сибирского ханства:
политическое, экономическое и этническое наполнение

В 2005 году была издана книга известного российского публициста Д.Н. Верхотурова «Поко- рение Сибири: мифы и реальность», в которой автор довольно остро поднял целый ряд вопросов, касающихся ключевых моментов истории Сибири. Не будем оценивать содержание этой моногра- фии, но целиком и полностью поддерживаем высказывание Д.Н. Верхотурова о том, что отечест- венные историки в изучении (на протяжении уже нескольких веков – С.Т.) процесса присоедине- ния Сибирского ханства к Российскому государству фактически никак не развили идеи известного ученого-сибиреведа Г.Ф. Миллера, а еще больше запутали ситуацию. Гений Г.Ф. Миллера собрал уникальную по своей глубине, объему и системности информативную базу источников по истории Сибири XVI–XVIII вв. Многие поколения историков использовали в своих исследованиях этот потенциал, но количество информации, собранное и обработанное Герардом Фридрихом, не беско- нечно, и на определенном этапе стало необходимым расширение источниковой базы. Однако именно в этом вопросе ресурс письменных источников оказался крайне ограниченным. Он не позволил решить целый ряд важных вопросов истории этого государства. Например, до настоя-

58 Секция «Сибирский юрт»

щего времени не известны внешние границы и внутреннее административно-территориальное деление Сибирского ханства. В литературе мы находим достаточно большое количество вариантов разрешения этих вопросов. Например, В.И. Соболев писал о том, что «к основной территории сибирских ханств относились те районы, где проживало родственное в этническом плане населе- ние – западно-сибирские татары. На западе граница территории, занимаемой тюркоязычным населением Сибирского юрта, проходила по верховьям рек Исеть, Пышма, Ница до слияния рек Тура и Тагил, далее в территорию их расселения входил бассейн рек по среднему течению Тавды и Конды, до впадения последней в Иртыш. По Иртышу зона расселения татар могла охватывать пой- менные и заливные участки... На востоке от зоны расселения народов, входивших в состав Сибир- ского юрта, в бассейнах Тары, Оми, Чулыма, Каргата и системы озер с самым большим оз. Чаны проживали барабинские татары. Здесь граница доходила до среднего течения р. Обь. В состав территории Сибирского юрта входили и районы к югу от Иртыша, в которые после падения Кучума начинают проникать ойраты. На юге, в верховьях Тобола, Ишима начиная с XV в. с Сибир- ским юртом граничили казахские жузы, кочевки которых простирались от верховьев Иртыша до Тургайской степи» (Соболев В.И. 2008. – С. 226–227).
Д.М. Исхаков (2009) включает в состав ханства практически всю Западную Сибирь и значи- тельную часть Казахских степей со всем бассейном Ишима и верховьями Иртыша. Г.Л. Файзрахма- нов доводит северную границу ханства до низовьев Оби, северо-западную – до владений татарско- го князька Епанчи, западную – до восточных склонов Уральских гор, юго-западную – до владений Ногайской орды и Казахского ханства. Южные границы ханств, по мнению автора, были не очень определены. Восточная граница доходила до Оми и почти до левого берега Оби (2002. – С. 148).
Следует признать, что известного объема письменных источников для более глубокого иссле- дования истории сибирских государств, их взаимоотношений с Россией, противостояния, пора- жения и присоединения их территорий к Московскому царству явно недостаточно. Существенного увеличения источниковой базы за счет привлечения среднеазиатских материалов, путевых заметок европейских путешественников, в ближайшем времени ожидать не приходится. Выход видится в целенаправленном изучении археологических комплексов, которые непосредственно связаны с
историей сибирских ханств и с процессом присоединения Сибири к России. То есть необходимо
расширение источниковой базы исследований за счет археологических материалов. Базовыми памятниками должны были стать известные городские центры ханства. Однако, на настоящий момент сложилась удивительная ситуация, когда ни один из городов и ключевых населенных пунктов сибирских ханств, не получили должного отражения в научной литературе. Д.М. Исхаков приводит на карте ханства три города: Чимги-Туру, Кашлык и Кызыл-Туру (2009. – С. 29). Каждый из этих городов неоднократно становился объектом археологических изысканий. Полученные кол- лекции оказались разбросанными почти по всей Евразии от Иркутска до Хельсинки. Опубликовано довольно много работ, основанных на материалах этих изысканий, но ни один памятник пол- ностью так и не был опубликован.
С большим сожалением приходится констатировать, что безвременная кончина В.И. Соболева нанесла почти смертельный удар по развитию в 1990-е гг. археологического направления исследо- ваний Сибирских ханств. Публикация его докторской диссертации (2008) только подтверждает это. С 2000 г. по данной тематике не опубликовано ни одной серьезной работы. В своем исследовании Виктор Иванович использовал материалы 135 памятников (2008. – С. 62–63), которые соотносил с историей сибирских ханств, но связать их в единую хронологическую и этническую картину, сопо- ставить с проходившими на этой территории историческими процессами он не успел… Тем не ме- нее, благодаря исследованиям В.И. Соболева, стало возможным наполнить археологическим содер- жанием предлагаемую авторами карту Сибирского ханства*.
В первую очередь на карту были нанесены города, которые достаточно часто упоминаются в письменных и изобразительных источниках XV–XVII вв. – столицы Тюменского, Ишимского, Сибирского ханств и т.д. – Чимги-Тура, Искер, Кызыл-Тура, Явлы-Тура и Тоянов городок. Ситуа- ция с состоянием изученности истории и археологии этих городов достаточно сложная.
Чимги-Туру искали долго и упорно, может, ищут и в настоящее время, но шансов найти его, нужно признать, мало, так как в ходе современной застройки этот средневековый город был прак- тически уничтожен. Благодаря известному исследователю Н.А. Абрамову у нас есть его описание.

* См. на цветной вклейке. – Прим. ред.

Секция «Сибирский юрт» 59

«Город Тюмень основан на месте бывшего татарского города Чинги-Тура, построенного, как полагать можно, в XIV столетии татарским князем Тайбугою… Укрепление города… состояло из валов и рвов… Первый ров, глубиною до одной сажени, с земляным валом, начинается от озера Лямина… (Лямин-Куль), вблизи Спасской улицы, до берега реки Туры, длиною до 600 сажен. Вто- рой ров, против древняго, так называемого большого городища, глубиною до 2 ½ аршин с валом, вышиною более 2 аршин, на пространстве, на пространстве 70 сажен. Кроме того, город почти со всех сторон был окружен буераками: первый, простирающийся почти прямо вниз по реке Туре, называемой Тюменькою и в старину был наполнен водою; второй, идущий параллельно с первым, назван Русскими Вишневым… третий носит имя Делилова. Глубина их равняется поверхности реки Туры, которой русло лежит ниже берега более трех сажен. Между Тюменькою и Вишневым буераками находится город Чинги-Тура, и место это называется Царевым городищем» (Археологи- ческое наследие Тюменской области. 1995. – С. 67–68).
Искеру «повезло» больше, этот город неоднократно становился объектом археологических ис- следований. Его осматривали, делали сборы, проводили археологические раскопки известные уче- ные, путешественники и краеведы Н.Спафарий, Г.Ф. Миллер, П.А. Словцов, М.С. Знаменский, И.И. Бутаков, С.И. Мамеев, В.Пигнатти, А.Ф. Палашенков, Б.Б. Овчинникова, И.В. Белич, А.А. Ада- мов, А.П. Зыков. Список, наверное, можно продолжать бесконечно, но обобщающую работу, в силу разбросанности коллекций и материалов, мы уже не увидим. Из всех описаний приведем данные Г.Ф. Миллера, который обследовал довольно большое количество татарских и остяцких городков и имел возможность для их сравнения. «Развалины этого бывшего столичного города, если только такое место, каким, по-видимому, было оно прежде, вообще можно назвать городом, видны еще до сих пор. Высокий восточный берег реки Иртыш имеет там большую, чем обычно, высоту. Как это вообще бывает в тех местах, где река, протекая, подмывает берег, так и здесь часть горы обвалилась, и потому берег поднимается здесь со стороны реки почти перпендикулярно. На верху горы, если смотреть по течению реки, имеется буерак, по которому течет небольшая речка, которая по имени города носит по-русски название Сибирки. Ввиду крутизны с этой стороны совсем нет всхода. С третей, степной стороны горы имеется долина, которая спускается сверху в буерак к речке Сибирке; отсюда можно было, пожалуй добраться до того места, где находился город, но так как и здесь довольно крутое место, то подъем требовал больших усилий. Только четвертая сторона постепенно спускается к берегу, и отсюда, должно быть, был доступ к городу. Оно представляет небольшую круглую гору, которая по уступам была укреплена тройным валом и расположенными между ними рвами, причем один вал был выше другого. Эти валы окружают город только со стороны долины и со стороны, доступной для подъема. Обе другие стороны, от Иртыша и от буерака, где протекает Сибирка, не требовали каких-то укреплений. В некоторых местах валы и рвы с течением времени так заросли, что они едва видны. Внутреннее пространство имеет приблизительно 50 саж. в диаметре. Из этого можно заключить, что, кроме хана, его семьи и людей, там могли жить только немногие знатные татары, если не предполагать, что это место в то время было значительно больше. Уверяют, что со стороны реки часть площади, много или мало – неизвестно, была подмыта водой и обвалилась. От домов или постоянных жилищ не осталось там никаких следов, кроме некой неровности почвы в разных местах, почему и можно заключить, что здесь когда-то стояли жилища» (Миллер Г.Ф. 1999. – С. 227–228).
Кызыл-Тура нашла свое отражение в изобразительных источниках. Этот город нарисовал для своей летописи в конце XVII в. С.У. Ремезов. На рисунке видны три ряда укреплений со сложной системой проходов, наземные жилища и, возможно, дом правителя или мечеть. Побывавший на развалинах крепости Кызыл-Тура в 1771 г. историк Иоганн Петер Фальк видел разрушенную башню мечети и остатки каменного дома. В городище, по его сведениям, к тому времени уже никто не жил.
В.А. Могильников предполагал, что археологическим памятником, представляющим легендар- ную Кызыл-Туру, является городище Новоникольское I (Голая сопка) (Могильников В.А. 2001). Е.М. Данченко более убедительно связывает ее с Красноярским городищем, которое он в 1990–
2000-х гг. практически полностью исследовал раскопками (Данченко Е.М. 2008). В настоящий мо-
мент ожидается публикации материалов.
Тоянов городок расположен недалеко от г. Томска и в свое время был одним из главных насе- ленных пунктов эуштинских татар. Эту этническую группу и территорию, которую они занимали в XVI в., одни исследователи включают в состав Сибирского ханства, другие ставят это под сомне- ние. Проблема опять в археологическом материале, вернее в том, что исследователям нет возмож-

60 Секция «Сибирский юрт»

ности его соотнесения. Раскопки этого памятника периодически проводились с 1887 г. такими учеными как С.К. Кузнецов, Ф.Мартин, Ж. де Бай, С.М. Чугунов, М.П. Грязнов. Частично материа- лы раскопок М.П. Грязнова в 1976 г. опубликовала Л.М. Плетнева (1976), но общей публикации так же нет. В этом месте стоит отметить, что в архиве Михаила Петровича Грязнова, хранящегося в Музее археологии и этнографии Омского государственного университета, есть папка под № 26, в которой находится подборка материалов этого времени (Тоянов городок, Басандайка, Архиерей- ская заимка и т.д.), объединяющая материалы Томского Приобъя с прииртышскими памятниками, но эта работа оказалась незаконченной.
Городок Явлу-Тура впервые описал в Известиях Императорского Русского географического общества Н.А. Абрамов (1861. – С. 222). Местность города была длиною в 70, а шириною в 50 сажень. Она с двух сторон была окружена водою Тобола, с третьей находилось озеро Чать, с чет- вертой – два рва, глубиною в три сажени, а между ними – земляной вал до р. Тобола. Для въезда в это укрепление была одна дорога – через рвы и вал, а водою через ров от Тобола. В конце XIX в. на памятнике побывал и составил свое описание В.М. Флоринский (1894. – С. 234). Мы привели крат- кое описание этого города по той причине, что больше мы ничего об этом комплексе сказать не мо- жем. В монографии «Археологическое наследие Тюменской области» по поводу Явлы-Туры напи- сано следующее – степень сохранности укреплений и культурного слоя не известна (1995. – С. 58).
Город Тон-Тура (Воскресенское городище) был описан во второй половине XVIII в. И.П. Фаль- ком (1824. – С. 336). Он располагался на мысу и имел три укрепленных линии изо рвов и валов, которые защищали жилую часть, которая в длину вытянута на 150 сажен. В течение ряда лет (1974–1976) исследовался Венгеровским отрядом Новосибирской археологической экспедиции НГПИ под руководством В.И. Соболева. Материалы раскопок легли в основу монографии (1990). Однако следует отметить, что в это издание не вошли материалы В.П. Левашевой, которая иссле- довала памятник в середине 20-х годов ХХ в. и именно она первой связала археологические мате- риалы с сибирскими татарами (1928). Несмотря на это, Вознесенское городище является самым изученным и опубликованным памятником, в чем большая заслуга, прежде всего, В.И. Соболева.
Несколько по иному обстоит ситуация с другими военно-административными центрами ханств, оборонявшими определенные территории или контролировавшими торговые пути. С одной стороны, используя тексты русских летописей, мы не можем определить их точное количество и месторасположение. По этой причине многие из них еще не открыты археологами (например, Черный городок – последний населенный пункт, основанный ханом Кучумом в Прииртышье). Только некоторые городки исследовались археологически (например, Тунусский городок – Городище Надеждинка VII в Муромцевском районе Омской области, раскопки С.Ф. Татаурова
2003–2006 гг.). С другой стороны, для многих исследованных позднесредневековых городищ недо- статочно письменных или этнографических материалов, которые бы позволили соотнести их с легендарными городами и городками сибирских ханств. Например, городище Кипы в Тевризском районе Омской области (раскопки Б.А. Коникова) пока нельзя напрямую соотнести со знаменитым военным городком Куллары, который так и не смог взять Ермак. Городище «Большой Лог» на Оми (раскопки В.Н. Чернецова, В.Ф. Геннинга, Б.А. Коникова), Кучумово городище на Ишиме (рас- копки Р.Д. Голдиной), городища Кошкуль IV, Крапивка II на р. Уй, Екатерининское V на р. Тара (раскопки А.В. Матвеева) пока не могут быть связаны с известными по сибирским летописям населенными пунктами сибирских ханств (Матвеев А.В., Татауров С.Ф. 2008а).
Таким образом, следует отметить сложившуюся к настоящему времени недостаточную архео- логическую изученность и интерпретацию базовых археологических комплексов населения сибирских ханств (исключением является Вознесенское городище), а также невозможность объек- тивно четко определить принадлежность исследованных археологических комплексов позднего средневековья к населенным пунктам сибирских ханств. Такое положение вещей усугублялось отсутствием механизмов этнической интерпретации материалов раскопок археологических комплексов позднего средневековья на территории Западной Сибири.
Известно, что основным населением сибирских ханств были «татары» сибирских летописей. Долгое время отечественными учеными не был выделен комплекс археологических материалов, который являлся бы единым маркером для всех сибирских татар для XIV–XVI вв. Причина этого явления кроется в том, что территории по Оби и Иртышу в XIV–XV вв. заселило пришедшее с юга и юго-востока достаточно мозаичное по своему составу тюркоязычное население, со своими особенностями хозяйства и материальной культуры. Эти различия еще более углубились под влиянием новых природно-географических условий и контактов с местным населением. Поэтому

Секция «Сибирский юрт» 61

для различных районов Сибири археологические материалы, оставленные этими группами, сильно отличаются друг от друга. Например, в Приобье в археологических материалах легендарного татарского Тоянова городка, хорошо просматривается селькупское влияние (Чиндина Л.А. 1975. – С. 61–93), в материалах Прииртышских памятников – Окунево III, IV – хантыйское (Могильни- ков В.А. 1997) и т.д.
В результате работ омских исследователей в 1990-е гг. был определен маркер, позволяющий дать этническую интерпретацию археологических материалов позднего средневековья. Этим мар- кером стала керамика. Следует сказать, что еще в конце 1920-х гг. одна из первых археологов, занимавшихся историей сибирского средневековья, В.П. Левашева на основании раскопок Возне- сенского городища (Тон-Тура) выделила керамику (1928. – С. 87–98), которую впоследствии дру-
гой известный исследователь Р.Д. Голдина назвала «татарской» (1969. – С. 7–29). Так впервые
конкретный археологический материал был напрямую связан с сибирскими татарами. В середине ХХ в., на основе полученных археологических материалов появилась возможность создания общей картины заселения населением, оставившим «татарскую» керамику, отдельных районов лесостеп- ной и южнотаежной полосы Западной Сибири во второй половине II тыс. н.э. В.П. Левашова рас- сматривая ряд комплексов Барабы и Прииртышья сделала вывод об их хронологическом и этни- ческом единстве (1950. – С. 341–350). По нашему мнению, весь остальной археологический материал – погребальный обряд, оружие, одежда, самостоятельным маркером служить не может, и интерпретировать его как татарский, без керамического комплекса возможно только в исключи- тельных случаях.
Огромное значение для подтверждения гипотезы В.П. Левашовой – Р.Д. Голдиной стали рабо- ты омских археологов 1990–2000-х гг. на памятниках, оставленных татарским населением в XVII– XIX вв. в Среднем Прииртышье (Нижнетарский археологический микрорайон. 2001. – С. 169–176). Полученные комплексы керамического материала практически полностью аналогичны «татарской керамике» XV–XVI вв., выделенной Р.Д. Голдиной. Таким образом, стало ясно, что керамика так называемого «татарского» типа доживает до этнографической современности и обнаруживается на поселенческих и погребальных комплексах сибирских татар XVII–XIX вв., а затем вытесняется русской посудой. Изучение опубликованных серий керамической посуды памятников позднего средневековья, неопубликованных музейных коллекций позволили сделать вывод, что «татарская» керамика достаточно однообразна для всей лесостепной и южнотаежной зон Западной Сибири от Приобья до Южного Урала. Область распространения этой керамики совпадает с картиной распо- ложения этнических групп сибирских татар, которую для конца XVI в. предложил Н.А. Томилов (1981). На основании сравнения области распространения археологических памятников с «татар- ской» керамикой XV–XVII вв. с районами проживания этнических групп сибирских татар мы можем достаточно точно определить границы Сибирского ханства для второй половины XVI в. Если добавить, что известные нам города Сибирского ханства полностью соотносятся с центрами групп сибирских татар, то мы получим достаточно стройную картину административного деления этого государства. Так, Искер мог являться столицей и административным центром групп сибир- ских татар, которых позднее ученые назвали «тобольскими», Чимги-Тура – тюменско-туринских татар, Тоянов городок – томских татар, Тон-Тура – барабинских татар, Кызыл-Тура – курдакско- саргатских татар. Вопрос об административном центре тарских татар остается открытым. Крупных городищ аналогичных Кызыл-Туре или Тон-Туры здесь пока не обнаружено.
Политическая ситуация, сложившаяся к середине XVI в., определила очертания внешних гра- ниц ханства. Расположение городков показывает направление, на котором складывалась наиболее напряженная ситуация – это юго-восток. На этом участке Кучум был вынужден держать постоян- ные гарнизоны против калмыков. А вот отдельно стоящие городки вниз по течению Иртыша или в среднем течении Тавды являются скорее форпостами для дальнейшего расширения влияния госу- дарства. Именно через них осуществлялись походы в Приуралье и на Обь. Картографирование городищ сибирских татар XV–XVI вв. совместно с путями сообщения позволяет нам предполо- жить места прохождения границ Сибирского ханства на западном, южном и северо-восточном направлениях. Письменные источники демонстрируют нам существование у сибирского ханства государственных границ. Так, например, южная граница ханства стала той последней чертой, за которую хан Кучум не смог перейти, несмотря на всю тяжесть положения в 1592–1598 гг. За этой границей проживали калмыки и казахи, которые к этому времени оттеснили Ногайскую орду к западу и были не прочь распространить свое влияние и на территории, где проживало татарское население. Пока Сибирское ханство было в силе, эта граница была относительно спокойна, хотя

62 Секция «Сибирский юрт»

набеги калмыков на торговые караваны были обычным явлением, и Кучуму пришлось для прикры- тия торгового пути по Ишиму выстроить военный городок Куллары, хотя он и был расположен достаточно далеко от границы. После поражения Кучума калмыки и казахи, начиная с 1607 г. поч- ти ежегодно обрушивались на северные территории, не делая выбора между русским и татарским населением.
Для понимания экономического и политического устройства сибирских ханств следует иссле- довать и картографировать маршруты главных путей сообщения. Торговые пути в лесостепной и таежной зонах Западной Сибири сложились задолго до ханского времени, однако во второй поло- вине XVI в. они наполнились новым содержанием – многие из них стали государственными. Мы уже высказывали мысль о том, что само возникновение в Тоболо-Иртышской лесостепи государст-
венных образований в начале XV в. было связано с объективными задачами обеспечения междуна-
родной торговли (Матвеев А.В., Татауров С.Ф. 2008. – С. 126).
К началу XVI в. стратегический узел широтных и меридиональных путей сообщения, располо- женный в Тоболо-Ишимском междуречье, стал лакомым куском для амбициозных правителей. Кучум, заняв ханский престол, за годы своего правления значительно расширил границы своего государства, поставил на границах военные городки, наладил налоговую систему, что неминуемо требовало реорганизации имевшихся на этой территории дорог. Следует признать, что эта работа в ханстве была выполнена. Была создана система переправ через реки, построены инженерные соо- ружения в плохо проходимых местах, дороги обеспечивали прохождение колесного транспорта. Сведения об этом содержатся в сибирских летописях, этнографических источниках. Конкретные места прохождения маршрутов XV–XVI вв. могут быть реконструированы на основе картографи- ческих данных и письменных источников XVII в. Основой для такой реконструкции станет тот факт, что до начала XVIII в. Россия почти не занималась в Западной Сибири прокладкой новых путей, а старалась закрепить за собой имеющиеся маршруты, для чего строила на них остроги и слободы. Соотнесение полученной схемы путей сообщения Сибирского ханства с известными археологическими комплексами позволяет в ряде случаев понять функциональные особенности последних, а главное – конкретно определить место совершения того или иного исторического события – военного похода, движения дипломатической миссии, маршрутов поставок ясака и т.д.
Третий блок материалов, который должен быть помещен на карту Сибирского ханства, это культовые комплексы, связанные с распространением ислама. В научной литературе они известны под термином «Астана». Как пишет И.В. Белич, такие памятники в Тоболо-Иртышском между- речье связаны с местами захоронений преимущественно среднеазиатских исламских миссионеров (авлия – «святые»; иашилар), принадлежавших к суфийскому братству накшбандийя, погибших здесь в религиозно-военных столкновениях с местным языческим населением в конце XIV – нача- ле XV вв. Могилы святых с возведенными над ними сооружениями и территория вокруг погребе- ний получили у сибирских татар название астана (от арабск. астанэ – букв. «порог двери», «вход во дворец») (1987; 1988. – С. 103–106).
Для Кучума ислам был нужен в качестве единой связующей силы всех этнических подразделе- ний сибирских татар. Для любой религии необходимы культовые центры, которые может посетить каждый человек. Поэтому, помимо отдаленных исламских святынь, до которых жителю Сибири в XVI в. добраться было почти невозможно, необходимо было создать такие места поклонения, кото- рые были бы достаточно доступны, их посещение приравнивалось бы к паломничеству в Мекку.
До последнего времени наиболее известной была схема расположения «Астана», составленная Г.Л. Файзрахмановым (2002. – С. 167). В настоящее время несколькими учеными ведется работа в этом направлении (И.В. Белич, А.Г. и И.А. Селезневы, Р.Х. Рахимов и т.д.), но пока у нас нет пол- ной карты расположения этих святых мест. Однако уже имеющиеся материалы показывают, что столица Сибирского ханства – Искер – была во второй половине XVI в. и религиозным центром государства. Если внимательно рассмотреть расположение Астана, то видно, что они есть практи- чески около каждого крупного административного центра. Они могли быть своего рода знаками- напоминаниями для татарской родовой знати о том, что они должны служить и подчиняться Аллаху и хану. Нельзя не учитывать и тот факт, что на основе новой религии в ханстве формирова- лась единая судебная система.
В результате картографирования мест расположения городов и городков, астана, путей сооб- щения, нами была предложена этнополитическая карта Сибирского ханства второй половины XVI в. Главным ее эффектом стало наглядное представление элементов государственности Сибирского ханства: внешних границ, столицы (Искер), сети «областных» центров (Чимги-тура,

Секция «Сибирский юрт» 63

Явлу-тура, Кызыл-тура, Тон-тура, Тоянов городок), системы пограничных городков и укрепленных волостных центров, сети путей сообщения, культовых центров – Астана. Это государство имело свою «титульную нацию» – тюркоязычные группы Западной Сибири. От предгорий Урала до правобережья Оби население лесостепной полосы Западной Сибири было связано единством происхождения. У многочисленных тюркоязычных родов и племен были общие боги и герои, одна история и одна судьба.
Политическая ситуация, сложившаяся к середине XVI в., определила очертания внешних гра- ниц ханства. Концентрация пограничных городков на юго-восточной границе ханства показывает направление, на котором в это время существовала напряженная военно-политическая обстановка. Вероятно, на этом участке Кучум был вынужден держать постоянные гарнизоны против калмыков. А вот отдельно стоящие городки вниз по течению Иртыша или в среднем течении Тавды являются скорее форпостами для дальнейшего расширения влияния государства. Именно через них осуществлялись походы в Приуралье и на Обь.
Сеть путей сообщения, которая сложилась задолго до прихода сюда тюркоязычного населения, стала основой для формирования его системы расселения. Поэтому Кучуму, когда он стал ханом, пришлось затратить не так много усилий и средств, чтобы придать этим дорогам государственный статус, то есть – военное и административное назначение.
Мы понимаем, что во многом указанные нами границы и пути сообщения достаточно условны, однако уже и в таком виде эта информация существенно расширяет наши представления о Сибир- ском ханстве, позволяет по-новому интерпретировать многие исторические факты и процессы.
Публикация этой карты не является конечным результатом исследования. На ней нет внутреннего административного деления. Тобольский исследователь З.А. Тычинских достаточно подробно рассмотрела этот вопрос в своей работе «К вопросу об административно-политическом и территориальном устройстве сибирских татар в XVI–XVIII вв.» (2009. – С. 172–182.), однако, прак- тически не привлекала археологические материалы, а именно они могут показать нам внутреннее деление государства. Не раскрыта ситуация с соседними государственными образованиями, а ведь именно от них во многом зависело существование Сибирского ханства, а особенно положение его южной границы. Но это тема для отдельной большой работы.
В ходе написания этой работы стало очевидным, что необходимо создание культурно-истори- ческого атласа Сибирского ханства. Без этой работы, на наш взгляд, решение вопроса об уровне государственности этого образования остается открытым.

Список источников и литературы

1. Абрамов Н.А. Курганы и городища в Тюменском, Ялуторовском и Курганском уездах Тобольской губернии // Известия Императорского Археологического общества. – М., 1861. –Т. 2. Вып. 4. – С. 220–228.
2. Археологическое наследие Тюменской области: Памятники лесостепи и подтаежной полосы. –
Новосибирск, 1995. – 240 с.
3. Белич И.В. Культовые места сибирских татар как историко-этнографический источник // Роль То-
больска в освоении Сибири. – Тобольск, 1987. – С. 40–41.
4. Белич И.В. О начале исламизации сибирских татар // Проблемы этнографии и социологии культуры.
История, краеведение и музееведение Западной Сибири. – Омск, 1988. – С. 103–106.
5. Верхотуров Д.Н. Покорение Сибири: мифы и реальность. – М., 2005. – 351 с.
6. Данченко Е.М. К изучению Кызыл-Туры // Интеграция археологических и этнографических исследо-
ваний: сборник научных трудов. – Омск, 2008. – С. 221–224.
7. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV–XVI вв. – Казань, 2009. – 142 с.
8. Исхаков Д.М., Измайлов И.Л. Этнополитическая история Татар (III – середина XVI вв.). – Казань,
2007. – 356 с.
9. Левашева В.П. Вознесенское городище Барабинского округа, Спасского р., на левом берегу р. Оми //
Известия Государственного Западно-Сибирского музея. – Омск, 1928. – № 1. – С. 87–98.
10. Левашева В.П. О городищах Сибирского Юрта // СА – М., 1950. – Вып. XIII. – С. 341–350.
11. Матвеев А.В., Татауров С.Ф. Дороги сибирских ханств: к постановке вопроса // Интеграция археоло-
гических и этнографических исследований: сборник научных трудов. – Омск, 2008. – С. 125–128.
12. Матвеев А.В., Татауров С.Ф. Проблемы культурно-хронологической интерпретации памятников
XIV–XVI вв. в Среднем Прииртышье // Время и культура в археолого-этнографических исследованиях древних и современных обществ Западной Сибири и сопредельных территорий: проблемы интерпретации и реконструкции: Материалы Западно-Сибирской археолого-этнографической конференции. – Томск, 2008а. –
С. 149–152.
13. Матвеев А.В., Татауров С.Ф. Сибирское ханство Кучума царя. Вопросы государственного устрой-
ства // Средневековые тюрко-татарские государства. Сборник статей. – Казань, 2009. – С. 112–118.
14. Миллер Г.Ф. История Сибири. – М., 1999. – Т.1. – 630 с.

64 Секция «Сибирский юрт»

15. Могильников В.А. О локализации Кизил-Туры // Ежегодник Тюменского областного краеведческого музея. – Тюмень, 2001. – С. 258–261.
16. Могильников В.А. Позднесредневековые материалы из комплекса памятников у дер. Окунево в Тар-
ском Прииртышье (к проблеме происхождения тарских татар) // Вестник археологии, антропологии и этно-
графии. – Тюмень, 1997. – № 1. – С. 51–64.
17. Молодин В.И., Соболев В.И., Соловьев А.И. Бараба в эпоху позднего средневековья. – Новосибирск,
1990. – 262 с.
18. Нижнетарский археологический микрорайон. – Новосибирск, 2001. – 256 с.
19. Плетнева Л.М. Тоянов городок (по раскопкам М.П. Грязнова в 1924 г. // Из истории Сибири. –
Томск, 1976. – Вып. 19. – С. 65–89.
20. Рахимов Р.Х. Астана в истории сибирских татар. Тюмень, 2006 – 76 с.
21. Соболев В.И. Вознесенское городище – памятник середины II тыс. н.э. // Древние культуры Алтая и
Западной Сибири. – Новосибирск, 1978. – С. 179–180.
22. Соболев В.И. История сибирских ханств (по археологическим материалам). – Новосибирск, 2008. – 226 с.
23. Томилов Н.А. Тюркоязычное население Западно-сибирской равнины в конце XVI – первой четверти
XIX вв. – Томск, 1981. – 376 с.
24. Тычинских З.А. К вопросу об административно-политическом и территориальном устройстве сибир- ских татар в XVI–XVIII вв. // Средневековые тюрко-татарские государства. Сборник статей. – Казань, 2009. Вып.1. – С. 172–182.
25. Файзрахманов Г.Л. История сибирских татар (с древнейших времен до начала ХХ века). – Казань,
2002. – 488 с.
26. Фальк И.П. Записки путешествия от С.-Петербурга до Томска // Полное собрание ученых путешест-
вий по России. – СПб., 1824 – Т.6.
27. Флоринский В.М. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни. Опыт славянской археологии. Ч.1. // Известия Императорского Томского университета. Отд. II. – Томск, 1894. Кн. 7. – С. 1–355.
28. Чиндина Л.А. О погребальном обряде поздних могильников Нарымского Приобья // ИИС. – Томск,
1975. – Вып. 16. – С. 61–93.

Матвеев Алексей Викторович, кандидат исторических наук; almatveev2003@mail.ru;
Татауров Сергей Филиппович, кандидат исторических наук; tikhonov@omsu.ru;
Областной музей изобразительных искусств им. М.А.Врубеля; филиал Института археологии и этногра-
фии СО РАН (г. Омск).

65

СЕКЦИЯ «ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ
ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ГОСУДАРСТВ»

Ханские ярлыки в тюрко-монгольских государствах XV–XIX вв.

Р.Ю. Почекаев

Ханские ярлыки играли важную роль в Монгольской империи, а в Золотой Орде на протя- жении ее существования являлись фактически основным источником права – наравне с Великой Ясой Чингис-хана [28, с. 309–310]. Однако к середине XV в. большинство чингизидских госу- дарств имперского типа распались, и на их месте возникли «осколки» – тюрко-монгольские госу- дарства, далеко не всегда претендовавшие на имперское наследие. Как следствие, Великая Яса (как имперское законодательство) в большинстве этих государств перестала быть актуальной. А какова была судьба института ханских ярлыков? В рамках настоящего исследования мы постараемся найти ответ на этот вопрос, проанализировав сохранившиеся ярлыки тюрко-монгольских госу- дарств XV–XIX вв. и сведения о них в других источниках.
Достаточно неплохо известна судьба ярлыков в государствах – преемниках Золотой Орды: Крымском, Казанском, Сибирском ханствах, в меньшей степени – Казахском ханстве, и совершен- но нет сведений о ярлыках Астраханского ханства. На основании имеющихся сведений можно утверждать, что ярлыки в этих ханствах не только сохранились, но и активно использовались в законотворческой практике. Правда, если в Золотой Орде ярлыки нередко играли роль законода- тельных актов, имевших обязательное всеобщее действие, то в государствах – ее преемниках они в большей степени являлись своего рода вспомогательным законодательством, возможно – тради- цией, своего рода свидетельством преемственности местных правителей от Монгольской империи и Золотой Орды.
Наиболее значительное количество ярлыков сохранилось от Крымского ханства, и именно на основе крымских документов можно в наибольшей степени проследить эволюцию этого института в пост-ордынских ханствах. Как показывает анализ сохранившихся документов, большинство ханских ярлыков представляли собой либо жалованные грамоты, либо послания иностранным государям, которых крымские ханы (имевшие претензию считать себя главными наследниками
Золотой Орды) считали ниже себя по статусу [см., напр.: 42]. Весьма ценными представляются
коллекции тарханных ярлыков, которые выдавались крымскими ханами представителям одного и того же семейства на протяжении длительного времени [35]. Это свидетельствует о сохранении золотоордынской (и вообще монгольской имперской) традиции, согласно которой каждый новый хан, вступая на трон, должен был подтверждать или отменять ярлыки своих предшественников. Жалованные грамоты, как и в золотоордынское время, могли жаловаться и отдельным лицам, и целым селениям [47], а также представителям определенных конфессий – например, известны ярлыки крымских ханов караимам [18, с. 9; 40, с. 67; 42, с. 55–105].
Функции же ярлыков-законов, существовавших в Золотой Орде и других государствах Чинги- зидов XIII–XV вв., в Крымском ханстве постепенно перешли к шариатскому законодательству. Так, основу права в Крыму составляли нормы шариата, а судебные решения принимались кадиями и фиксировались в специальных книгах – кадиаскерских саках [6]. Попытки отдельных ханов повысить роль чингизидского законодательства, одновременно урезав значение шариатских пра- вовых институтов, успеха не имели [31].
Наряду с исчезновением ряда прежних видов ярлыков (законов и судебных решений) в Крым-
ском ханстве появились и новые виды – по субъекту издания. Турецкий автор XVII в. Хюсейн

66 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Хезарфенн сообщает, что не только крымские ханы, и но его наследники – калга-султан и нуреддин-султан – имели право издания ярлыков [44, с. 266]. И в самом деле, до нашего времени сохранился ряд ярлыков, выданных не только ханами, но и лицами носившими султанский титул – например, указы Мухаммад-Гирей-султана, Адиль-Гирей-султана, Фатх-Гирей-султана и даже од- ной ханской дочери, Мехри-султан-хани, являющиеся тарханными и суюргальными ярлыками, т.е. жалованными грамотами [40, с. 21, 36, 43–45, 53, 55]. Это свидетельствует о том, что уже в XVI в. крымские ханы утратили монополию на издание ярлыков в пользу своих наиболее влиятельных родственников.
От Казанского ханства сохранилось всего лишь несколько официальных документов, из них только два ханских ярлыка, оба являющиеся тарханными –хана Ибрагима и Сахиб-Гирея [2, с. 73,
79–80; 25; 40, с. 34–37; 45]. Несмотря на отсутствие значительного числа актов казанской ханской канцелярии, есть основание полагать, что именно в Казанском ханстве могли в значительной сте- пени сохраниться виды ярлыков, наиболее характерных для Золотой Орды. Это связано с тем, что за сравнительно короткое время своего существования Казанское ханство (1437/1445–1552) не успело ни забыть ордынские традиции, ни попасть под чужеземное влияние – в отличие, например, от Крымского ханства, уже к середине XVI в. оказавшегося под сильным влиянием османской
государственно-правовой традиции.
Несмотря на то, что в Казанском ханстве административный аппарат строился также на основе мусульманской чиновной иерархии, в нем сохранились и некоторые ордынские (т.е. фактически тюрко-монгольские) административные институты. Например, упоминаемые в источниках админи- стративные единицы «даруги»/«дороги», несомненно, сопоставимы с областями Золотой Орды, возглавлявшиеся ханскими наместниками – даругами. Эта параллель становится еще более очевид- ной, если принять во внимание, что эти «даруги», в свою очередь, делились, вероятно, на сотни и десятки, что также вполне соответствует золотоордынской административной системе [15, с. 60]. В связи с этим вполне логичным представляется, что назначения на должность правителей этих «да- руг» также осуществлялось в порядке, принятом еще в Золотой Орде, т.е. путем выдачи соответст- вующих ханских ярлыков.
Тем не менее, мусульманские традиции Поволжья, существовавшие здесь еще задолго до воз- никновения Золотой Орды, несомненно, обусловили доминирующее положение мусульманского права в правовой системе Казанского ханства. Поэтому нет оснований считать, что ханские ярлы- ки-законы, характерные для Золотой Орды сохранились в этом ханстве.
Не больше официальных актов сохранилось и от еще одного пост-ордынского государства –
Тюменского юрта, впоследствии известного под названием Сибирского ханства. История этого государства вообще до сих пор изучена весьма слабо, поэтому исследователи высказывают различ- ные предположения относительно его административного устройства и институтов управления, международного положения, национального состава и пр. [см., напр.: 14, с. 126–175; 15, с. 24–34,
74–90; 19; 20]. Тем не менее, существование в нем института ханских ярлыков представляется несомненным. Так, например, в послании тюменского хана Сайид-Ибрахима (Ибака) московскому
великому князю Ивану III от 1489 г. присутствует фраза: «Чюмгур князь как дойдет, ярлык увидев,
твоему братству примета то будет» [26, с. 18]. Само послание ярлыком не является, поскольку адресовано равному по положению государю [8, с. 93], однако упоминаемый в ней ярлык – это сво- его рода «верительная грамота», выданная ханскому посланцу как свидетельство наделения его дипломатическими полномочиями [29, с. 186]. Менее понятен статус еще одного документа – послания хана Кучума в Москву от 1570 г., которое в сохранившемся русском переводе именуется грамотой [14, с. 179–180], но некоторые исследователи переводят «грамота» как «ярлык» [4, с. 48–
49]. Полагаем, что не следует считать этот документ ярлыком, поскольку, во-первых, нет указаний на то, что Кучум ставил себя выше московского царя, во-вторых, текст грамоты завершается «по- клоном», что также никак не характерно для ярлыков, направляя которые, ханы ставили себя выше своих адресатов.
Как уже отмечалось, о ярлыках Казахского ханства очень мало сведений. Тем не менее, можно обоснованно утверждать, что в нем этот правовой институт также применялся. Ярлыки издавались казахскими ханами в XVII–XVIII вв. – например, одну из так называемых «сыгнакских грамот», обнаруженных В.В. Бартольдом в 1902 г., приписывают казахскому хану (или султану) сер. XVII в. [22, с. 314–315]. По некоторым сведениям, знаменитый свод законов Тауке-хана (1680–1715) «Жетi жаргы» («Семь установлений») именовался также и «Жеты Жарлык», т.е. «Семь ярлыков (указов)» [39, с. 431]. Издавались ли ярлыки казахскими ханами конца XVIII – начала XIX вв., остается лишь

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 67

строить предположения. Исследователям пока удалось обнаружить лишь сведения о подзаконных актах казахских ханов (распоряжениях и посланиях) рассматриваемого периода, которые, правда, в большинстве своем также не сохранились и известны преимущественно по сообщениям перевод- чиков Оренбургской и Омской пограничных канцелярий [13, с. 33–34]. Отметим, что, как и в Крымском ханстве, в Казахстане подобные акты могли издавать не только ханы, но и султаны, и ханши [13, с. 100–103].
Завершая обзор эволюции института ярлыков в пост-ордынских государствах, следует сказать несколько слов еще об одной весьма интересной тенденции, связанной с этой эволюцией. Речь идет о фактах выдачи ярлыков самим ханам-Чингизидам и другим правителям пост-ордынских государств (юртов) иностранными монархами, которые сами потомками Чингис-хана не являлись и, таким образом, формально не имели права издавать ярлыки. Тем не менее, нам известны, как минимум шесть таких документов: ярлык турецкого султана Мехмеда II крымскому хану Менгли- Гирею 1473 г. [11], ярлык Ивана Грозного сибирскому князю Едигеру 1556 г., и три ярлыка того же Ивана Грозного ногайским мирзам 1557–1561 гг. [27, с. 242–243, 334], а также ярлык Бориса Годунова 1600 г., которым казахский султан Ураз-Мухаммад назначался правителем Касимовского ханства (отметим, что тексты двух ярлыков – Ивана Грозного 1556 г. и Бориса Годунова 1600 г. – не сохранились, факты их выдачи лишь упоминаются в источниках) [36]. Обратим внимание, что вообще-то в законодательной и делопроизводственной практике и Османской империи Московско- го царства ярлыки не применялись: несомненно, издание указанных актов носило экстраординар- ный характер, отражавший особенности взаимодействия Османской империи и Московского царства с пост-ордынскими государствами Чингизидов.
Не исчез институт ханских ярлыков и в других тюрко-монгольских государствах. Более того, издание ярлыков как прерогатива правителей из рода Чингис-хана в государствах бывшего Чага- тайского улуса нашло даже более яркое выражение, чем в ряде джучидских государств. Так, например, потомки Амира Тимура, правившие Мавераннахром в течение всего XV в., приложили немало усилий для ликвидации чингизидских традиций и перехода к мусульманскому законода- тельству [7, с. 55–56; 28, с. 292–293]. Сохранился ряд документов владетельных Тимуридов, однако
они именовались «соз» («слово»), а не ярлык [10, с. 9–11, 94–99; 24]. Этот факт, на наш взгляд,
позволяет говорить о том, что известный пиетет к роду Чингис-хана сохранялся даже в Тимурид- ском государстве, и новые правители не осмеливались претендовать ни на ханский титул, ни на издание ярлыков, являвшееся прерогативой ханов-Чингизидов.
Однако в начале XVI в. власть в Мавераннахре, а затем и во всех государствах Тимуридов перешла в руки Мухаммада Шайбани-хана, ставшего основателем Бухарского ханства. Он был не только потомком Джучи (и, следовательно, носителем политической и правовой идеологии своих предков – ханов Золотой Орды), но и старался возродить прежние имперские традиции – включая применение Ясы и издание ярлыков. Впрочем, ярлыков самого Шайбани-хана сохранилось не так уж много (если допустить, что именно они упоминаются под термином «августейший указ» в сочи- нениях т.н. «шайбанидского круга»). Мухаммад Шайбани старался войти в историю также и как ревностный мусульманин, поэтому многие государственные решения предпочитал оформлять пу- тем издания фетв своих улемов. Это, вероятно, считалось также и более легитимным с соответст- виями с мусульманскими традициями Мавераннахра и Хорасана, где ислам появился уже в VIII в.
Тем не менее, и сам Мухаммад Шайбани, и его преемники – бухарские ханы Шайбаниды и Аштарханиды – продолжали издавать ярлыки, стараясь продолжать чингизидские правотворческие традиции. До нашего времени сохранились тексты ряда таких актов – в частности, ярлыки Абд ал- Латифа, Абдаллаха II, Имам-Кули. Убайдаллаха II [5, с. 23–24; 12, с. 10–12, 102; 33, с. 313–315]. Как и в пост-ордынских государствах, значительная их часть представляет собой жалованные грамоты, что является весьма ярким отражением того, насколько монархи зависели от своих эмиров и представителей высшего мусульманского духовенства, которым они и жаловали льготы и привилегии, вакфы и земельные владения. Однако ряд ярлыков бухарских ханов представляет собой и характерные для Золотой Орды (и других тюрко-монгольских государств имперского типа) послания старших младшим или же ханские указы, наделяющие полномочиями. В качестве при- меров таких документов можно привести ярлык Абдаллаха II Шибанида сибирскому хану Кучуму, номинально признававшему верховенство своего бухарского родича (1595/1596 г.), ярлык хана Имам-Кули Аштарханида, выданный бухарскому купцу, направленному в Москву с ханским поручением (1633 г.), а также ярлык балхского хана Надир-Мухаммада Аштарханида, выданный в качестве «верительной грамоты» своему послу в Москву (1641 г.) [22, с. 138–139, 152–153, 296].

68 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Интересно отметить, что в Бухарском ханстве в XVIII в. существовала даже высокая придворная должность парвоначи: официальной обязанностью этого чиновника было доставление ярлыков бухарского правителя адресатам, а также их оглашение для всеобщего сведения [9, с. 148–149]. Институт ярлыков сохранился и в Бухарском эмирате, возглавлявшемся эмирами из династии Мангытов [12, с. 190; 23, с. 47–50; 33, с. 373–374]. Хотя они принадлежали к потомкам Чингис- хана лишь по женской линии и поэтому носили лишь титул эмиров, однако, поскольку они являлись верховными и независимыми государями, то формально имели право издавать ярлыки.
До нашего времени сохранились также ярлыки монархов Хивинского ханства. Известно до- вольно большое число таких актов дипломатического характера – в частности, ярлыки-послания хивинских правителей в Москву (отметим, что часть этих ярлыков также принадлежит не только ханам, но и султанам – удельным хивинским правителям) [22, с. 131–132, 141–142, 147–150, 155–
157, 164–168, 174–176, 180, 198–200, 206–207]. По-видимому, хивинские ханы считали себя выше по положению, чем московские государи. Кроме того, сохранился ряд тарханно-суюргальных яр- лыков, регулирующих земельные отношения в Хивинском ханстве, причем ряд их принадлежит ханам из династии Кунгратов (Инаков), которые, подобно бухарским Мангытам, являлись потом- ками Чингизидов лишь по женской линии [1, с. 7].
Существовал институт ярлыков и в Кокандском ханстве, правители которого, бии из династии Минг (впоследствии принявшие ханский титул), вообще не принадлежали к роду Чингис-хана, считаясь потомками Бабура из рода Тимуридов (знаменитого основателя империи Великих Моголов в Индии). Тем не менее, они также издавали ярлыки, будучи суверенными государями в своих владениях. Большинство ярлыков кокандских ханов, сохранившихся до нашего времени,
касается регулирования земельных отношений в ханстве [37, с. 7; 38, с. 75, 79, 111], однако
сохранился и ряд ярлыков о назначении на должность [23, с. 54–56, 58–60, 62–66].
Очень мало известно о правотворческой деятельности правителей другой бывшей части Чага- тайского улуса – Могулистана, в котором до конца XVII в. правили потомки Чагатая. Тем не менее, сравнительно недавно, благодаря исследованиям М.А. Усманова, были обнаружены и охарактери- зованы несколько ярлыков Турфанских правителей: суюргальный ярлык Мансур-хана (1518 г.), яр- лык о пожаловании вакфа Саид Бахадур-хана (1651 г.) и тарханный ярлык Саид Баба-хана (1667 г.). Формуляры и реквизиты этих ярлыков (формулировка «слово мое», наличие ханских тамг в качестве удостоверения и т.д.) свидетельствуют о том, что при их издании Турфанские властители также следовали общечингизидской правотворческой традиции [41, с. 96–99].
Сравнительно небольшой удельный вес чингизидских правовых традиций в государствах, возникших на территории улусов Джучи и Чагатая, как мы уже отмечали, по-видимому, был связан с ростом влияния в них с одной стороны ислама, а с другой – обычного права. Монгольское хан- ство избегло этой участи, поскольку его официальной религией стал буддизм. И хотя он тоже ока- зал существенное влияние на развитие чингизидского государства и права, оно имело совершенно другой характер: в Монголии получила распространение концепция т.н. «двух законов», в соответ- ствии с которой духовные вопросы разрешались по буддийским канонам, а светские – в соответ- ствии с чингизидским и обычным правом [34, с. 13; 46, с. 74].
Соответственно, ханские ярлыки продолжали издаваться и в XV–XVIII вв., хотя в этом время получило распространение и монгольское кодифицированное законодательство (законы Алтан- хана, 18 степных законов, Халха Джирум и т.д.). В монгольских позднесредневековых истори- ческих сочинениях упоминаются ярлыки ханов XV–XVI вв. Элбэга, Дайсунга, Мандухай-хатун, Даян-хана [3; 17, с. 282, 287–288]. Следовал традиции издания ярлыков и Галдан Бошугту-хан, пра- витель Джунгарского ханства второй пол. XVII в., который, не будучи Чингизидом, тем не менее, принял ханский титул и в течение длительного времени боролся за гегемонию во всей Монголии (в т.ч. и над чингизидскими ханствами Халхи). Известны два его ярлыка, которые, в отличие от боль- шинства других, дошедших до нас от рассматриваемого периода, носят законодательный характер: в них содержится ряд постановлений в области суда, которыми Галдан-хан дополнил законода- тельный свод своего отца Батура-хунтайджи «Их Цааз», изданный в 1640 г. [16, с. 30–32].
Традиция издания ярлыков, таким образом, являлась неотъемлемым признаком и символом ханской власти. Красноречивым примером тому служат события 1911–1919 гг. в Монголии, когда она провозгласила независимость от павшей империи Цин в Китае, а ее духовный глава Богдо-гэ- гэн VIII стал и ее светским монархом – Богдо-ханом. Тибетец по происхождению, он, тем не менее, выступил ярым приверженцем монгольских (фактически – чингизидских) правовых традиций. Принятый в его правление «Свод законов автономной Монголии» буквально пронизан духом тра-

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 69

диционного монгольского национального права. А помимо свода законов, Богдо-хан также издавал и ярлыки, приравнивая себя к монархам из рода Чингис-хана [32, с. 141–146].
Подводя итог нашему исследованию, можно сделать вывод, что институт ярлыков в тюрко- монгольских государствах пост-имперского периода, т.е. XV–XIX вв. сохранился, однако их роль существенно изменилась. Во-первых, исчезли из употребления некоторые виды ярлыков, усту- пив место нормам религиозного права и кодифицированному законодательству. Во-вторых, ханы ряда государств утратили монополию на ярлыки, право издавать которые появилось также у влиятельных царевичей (султанов) и даже ханских жен и дочерей. Таким образом, в сохранении этого правового института следует видеть в большей мере не законодательную необходимость, а стремление монархов продемонстрировать свою легитимность, т.е. законное правопреемство от прежних ханов. Этот вывод лучше всего подтверждает тот факт, что на протяжении XVII–XIX (и даже начала ХХ) вв. ярлыки выпускали не только прямые потомки Чингис-хана, но и другие пра- вители тюрко-монгольских государств, либо вообще не принадлежавшие к Чингизидам, либо же являвшиеся таковыми лишь по женской линии. Издание ими ярлыков, вероятно, должно было приблизить их по статусу к монархам из рода Чингис-хана и тем самым повысить легитимность их правления.

Список источников и литературы

1. Абдурасулов У.А. Земельные отношения в Хивинском ханстве во второй половине XVIII – первой четверти XIX в. Автореф. … канд. ист. наук. Ташкент, 2008.
2. Алишев С. Казан Ханлыгы Чорындагы Татарча Чагынаклар // Казанское ханство: Актуальные пробле-
мы исследования. Казань, 2002. С. 72–95.
3. Алтан Товч. Электронная публикация с сайта: http://server3001. freeyellow.com/jagdag/zev/index.htm.
Русский перевод: Золотое сказание / Пер. Г.С. Гороховой, А.Д. Цендиной // История в трудах ученых лам.
М., 2005. С. 19–61.
4. Атласи Х. История Сибири / Пер. с татар. яз. А.И. Бадюгиной. Казань, 2005.
5. Ахмедов Б.А. Роль джуйбарских ходжей в общественной жизни Средней Азии XVI–XVII веков //
Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и Среднем Востоке в период феодализма. М., 1985. С. 16–31.
6. Биярсланов М. Выписи из кадиаскерского сакка (книги) 1017–1022 (1608/9–1614 хр. лет.), храняще-
гося в архиве Таврического губернского правления хиджры // Известия Таврической ученой архивной комис-
сии. № 8. 1889. С. 41–51; № 9. 1890. С. 68–70; № 10. 1890. С. 74–78.
7. Болдырев А.Н. Еще раз к вопросу о Ходже Ахраре // Духовенство и политическая жизнь на Ближнем
и Среднем Востоке в период феодализма. М., 1985. С. 47–63.
8. Бустанов А.К. Послание сибирского хана Сайид Ибрагима в Москву 1489 г.: опыт анализа перевод-
ного документа // Культурология традиционных сообществ: Материалы II Всерос. науч. конф. молодых
ученых. Омск, 2007. С. 87–94.
9. Бухарский трактат о чинах и званиях и об обязанностях их носителей их в средневековой Бухаре /
Пер. А.А. Семенова // Советское востоковедение. Т. 5. М.; Л., 1948.
10. Григорьев А.П. Монгольская дипломатика XIII–XV вв.: Чингизидские жалованные грамоты. Л., 1978.
11. Гузев В.Г. О ярлыке Мехмеда II // Тюркологический сборник 1971. М., 1972. С. 227–243.
12. Документы к истории аграрных отношений в Бухарском ханстве. Вып. 1. Акты феодальной собст-
венности на землю XVII–XIX вв. Ташкент, 1954.
13. Ерофеева И.В. Символы казахской государственности (средневековье и новое время). Алматы:, 2001.
14. Исхаков Д.М. Введение в историю Сибирского ханства. Очерки. Казань,, 2006.
15. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV–XVI вв. Казань, 2009.
16. Их Цааз («Великое уложение»): Памятник монгольского феодального права XVII в. / Пер., введ. и коммент. С.Д. Дылыкова М., 1981.
17. Казакстан тарихы туралы Монгол деректемелерi. Т. II: Лубнсанданзан. Алтын Тобчы. Алматы, 2005.
Русский перевод: Лубсан Данзан. Алтан Тобчи («Золотое сказание») / Пер. Н.П. Шастиной. М., 1973.
18. Кокизов Ю.Д. Караимы. Краткий исторический очерк. СПб., 1898.
19. Маслюженко Д.Н. Легитимизация Тюменского ханства во внешнеполитической деятельности Ибра-
хим-хана (вторая половина XV в.) // Тюркологический сборник 2007–2008. М., 2009. С. 237–257.
20. Маслюженко Д.Н., Рябинина Е.А. Реставрация Шибанидов в Сибири и правление Кучум-хана во вто-
рой половине XVI века // Средневековые тюрко-татарские государства. Вып. 1. Казань, 2009. С. 97–111.
21. Материалы по истории казахских ханств XV–XVIII вв. (Извлечения из персидских и тюркских сочи-
нений) / Сост.: С.К. Ибрагимов, Н.Н. Мингулов, К.А. Пищулина, В.П. Юдин. Алма-Ата, 1969.
22. Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. Часть I. Торговля с Московским государством и международное положение Средней Азии в XVI–XVIII вв. // Труды историко-археографиче- ского института и института Востоковедения. Материалы по истории СССР. Вып. 3. Л., 1932.
23. Материалы по истории Ура-Тюбе. Сборник актов XVII–XIX вв. М., 1963.
24. Мелиоранский П. Документ уйгурского письма султана Омар-Шейха // Записки Русского Импера-
торского археологического общества. Том 16. 1904–1905. Вып. I. СПб., 1906. С. 01–012.

70 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

25. Мухамедьяров Ш.Ф. Тарханный ярлык Казанского хана Сахиб-Гирея 1523 г. // Новое о прошлом на-
шей страны. Памяти акад. М.Н. Тихомирова. М., 1967. С. 104–109.
26. Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой (1489–1508 гг.). М., 1984.
27. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1551–1561 гг. / Подгот. текста В.В. Трепав-
лова, Д.А. Мустафиной. Казань: Татарское книжное изд-во, 2006.
28. Почекаев Р.Ю. Особенности формирования и эволюции правовой системы Улуса Джучи // Тюрколо-
гический сборник. 2005. М., 2006. С. 301–322.
29. Почекаев Р.Ю. Право Золотой Орды. Казань, 2009.
30. Почекаев Р.Ю. Правовое наследие Монгольской империи в государстве Тимуридов (по данным лето-
писей, нумизматического и актового материала) // Центральная Азия от Ахеменидов до Тимуридов: археоло-
гия, история, этнология, культура. Материалы международной научной конференции, посвященной сто-
летию со дня рождения А.М. Беленицкого. (Санкт-Петербург, 2–5 ноября 2004 года). СПб., 2005. С. 291–294.
31. Почекаев Р.Ю. «Судебная реформа» крымского хана Мурад-Гирея // Тюркологический сборник
2007–2008. М., 2009. С. 320–326.
32. Сазыкин А.Г. Каталог монгольских рукописей и ксилографов Института востоковедения Академии наук СССР. Т. I. М., 1988.
33. Самаркандские документы XV–XVI вв. (О владениях Ходжи Ахрара в Средней Азии и Афгани-
стане). М., 1974.
34. Скрынникова Т.Д. Ламаистская церковь и государство. Внешняя Монголия XVI – начало ХХ в.
Новосибирск, 1988.
35. Смирнов В.Д. Крымско-ханские грамоты. Симферополь, 1913.
36. Трепавлов В.В. Царские ярлыки. Наследие монгольской государственности в Московской Руси //
Вклад кочевников в развитие мировой цивилизации. Сборник материалов Международной научной конфе-
ренции. Алматы, 21–23 ноября 2007 г. Алматы, 2008. С. 104–113.
37. Троицкая А.Л. Каталог архива кокандских ханов XIX века. М., 1968.
38. Троицкая А.Л. Материалы по истории Кокандского ханства XIX в. М., 1969.
39. Усеров Н. Структура и содержание «Жетi Жаргы» // Казактын ата зандары. Древний мир права каза-
хов. Т. IV. Алматы, 2005. С. 430–453.
40. Усманов М.А. Жалованные грамоты Джучиева Улуса XIV–XVI вв. Казань, 1979.
41. Усманов М.А. О ханских ярлыках из Турфана // Turcica et Ottomanica: Сборник статей в честь 70-ле-
тия М.С. Мейера. М., 2006. С. 92–100.
42. Фиркович З.А. Сборник старинных грамот и узаконений Российской империи касательно прав и состояния русско-подданных караимов. СПб., 1890.
43. Флоря Б.Н. Две грамоты хана Сахиб-Гирея // Славяне и их соседи. Славяне и кочевой мир. Вып. 10.
М., 2001. С. 236–240.
44. Хюсейн Хезарфенн Телхис эль-бейан фи каванын-и ал-и осман // Османская империя. Государствен-
ная власть и социально-политическая структура. М., 1990. С. 228–299.
45. Əхмəтҗанов М.И. Ибраhим хан ярлыгы һəм Манаш тархан нəсел шəжəрəсе // Средневековые тюрко-
татарские государства. Вып. 1. Казань, 2009. С. 16–23.
46. Čayan teüke – «Белая история» – монгольский историко-правовой памятник XIII–XVI вв. / Пер.
П.Б. Балданжапова, исслед., коммент. Ц.П. Ванчиковой. Улан-Удэ, 2001.
47. Vásáry I. A contract of Crimean Khan Mangli Giray and the inhabitants of Qirq-yer from 1478/79 // Central
Asiatic Journal. 26. Wiesbaden, 1982. P. 289–301.

Почекаев Роман Юлианович, кандидат юридических наук, преподаватель юридического факультета
Санкт-Петербургского государственного университета; ropot@mail.ru.

«Тамга» – государственный символ и пошлина в Золотой Орде и наследных ханствах*

М. Тезджан

А. Уйгурская культура и «тамга» (печать) у монголов
Уйгуры – это один из тюркских народов, выделяющийся среди остальных тюркских племен своей гражданской/городской культурой, который наилучшим образом развил эту культуру и сумел передать следующим поколениям тюркских родов. Основанные после XIII столетия государ- ства, будь то Монгольская Империя Чингис-хана и его потомков, государства Кара-коюнлу, Ак-

* Статья написана на русском языке самим автором, сохранен оригинальный стиль. – Прим. ред.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 71

коюнлу, государство Тимура и, частично, Сафавидское государство или Османская Империя, неизбежно попали под влияние уйгурской культуры. И именно монголы сыграли немаловажную посредническую роль в том, что эта культура появилась и получила распространение в тюркских государствах. Даже во времена первого столкновения с тюрками и в период приобретения опыта государственного уклада, монголам, в большинстве случаев, приходилось иметь дело с уйгурами, у которых они и научились этатизму. Более того, они всегда использовали уйгуров для решения юридических и финансовых вопросов во времена перехода к государственной власти. Вообще, смело можно заявить, что именно уйгуры были теми, кто заложил правовой фундамент государ- ства Чингис-хана. По этой причине необходимо досконально изучить все традиции и уклад уйгурской цивилизации. В период расцвета уйгурской культуры широко использовался термин
«тамга», употреблявшийся с такими смысловыми значениями, как «клеймо», «тавро», «подпись», а также «печать». В уйгурских буддийских текстах слово «тамга» использовалось, опять же, со значением «печать». В свою очередь, в юридических документах уйгуров, датировавшихся по тюркскому «Календарю 12-ти животных», со значением «подпись» использовался не только тер- мин «тамга», но и «нишан (знак)», были установлены даже случаи их одновременного использо- вания. Что же касается вида и цвета используемых в документах чернил, то здесь выясняется, что
цвета чернил, встречающиеся у монголов времен Чингис-хана и его приемников XIII столетия, в
частности, в знаках, называемых «ал-тамга», «алтун-тамга» и «кара-тамга», соответствовали повсеместно используемым в уйгурский период. Черный цвет, как правило, наносился китайскими чернилами. В свою очередь, чернила красного цвета для «ал-тамга», проставляемого обычно на государственных документах, как выяснилось, издавна были в ходу у тюрков, и на самом деле являлись тюркским кумачом.
В уйгурских государственных документах со смыслом «ставить печать» и «проставлять под- пись», как правило, употреблялись выражения «ставить тамгу» и «выводить знак» соответственно [6, c. 33]. В частности, термин «ал-тамга», используемый в качестве «государственной печати» Монгольского Государства, встречается также и в государственных документах уйгуров. Уйгур- ская печать «ал-тамга» проставлялась государственными представителями в делах земельного фонда и монастырей, касающихся пошлин, дипломатических поручений, продовольствия и снабжения.
Среди всех тюркских племен именно уйгуры внесли наибольший вклад в получение китайски- ми и монгольскими племенами навыков ведения государства, а также в развитие их культуры и животноводства. Первым из них стало государство Киданей, в Х веке захватившее бразды правле- ния в Азии и Северном Китае после господства тюрков, Уйгуров и Киргизов. Еще одна народ- ность, на которую оказала значительное влияние культура уйгуров – это Найманы. Однако, на сегодняшний день, к сожалению, сохранилось очень мало информации о найманах, упоминаемых в своих хрониках Тататонгой, писцом и «тамгачем» (хранителем печати) Чингис-хана, точно так же, как и об их «соседях», кереитах. Предполагается лишь, что эти народы имели либо исконно тюрк- ское происхождение, либо являлись тюрками, смешавшимися с монголами, попав под их власть.
Чингис-хан, сумевший объединить все монгольские племена и покорить в 1205 году найманов [12, c. 296–297], именно благодаря этому найманскому рейду узнал о «тамге», т.е. печати. В это же время, из-за поражения найманского правителя, спрятав за пазухой «золотую печать», сбегает его человек и уйгур по происхождению «хранитель печати» Тататонга [22, c.191; 7, c.452; 41, c.153]. Когда же его схватили и привели к Чингис-хану, тот устроил допрос, в результате которого впер-
вые услышал от Тататонги первые сведения о печати. Чингис-хан тут же назначил его своим хра-
нителем печати – «тамгачем» и приказал обучить уйгурской письменности монгольских принцев
[22, c.248; 7, c.452; 41, c.153; 49, c.62].
Исходя из полученной из китайских источников информации, Тататонга был учителем правителя найманов, Даян хана, и, в то же время, заведовал всеми финансовыми делами его казны и хранил золотую печать [41, c.153–155]. Его ответ на вопрос Чингис-хана о том, с какой целью использовалась эта печать, может нам кое-что поведать о значении печати во времена правления найманов и в первый период монголов при Чингис-хане: «Эта печать использовалась для того, чтобы вести учет исходящих и входящих в казну денег и имущества, при назначении чиновников и для надежного учета и контроля других, не менее важных, дел» [39, c.197; 41, c.153–155].
Известно, что перенятая Чингис-ханом от найманов печать была «золотой печатью» [41, c.153–
155], однако до сих пор неясно, позднее используемая монголами государственная печать соответ-

72 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

ствовала «ал-тамге» (красной печати) или же «алтун-тамге» (золотой печати). К сожалению, не имеется никакой информации о природе других печатей найманов.
Начиная с Тататонги, хроники монголов при Чингис-хане велись, как правило, уйгурскими писарями. Эти писари, получившие название «бахши», писали грамоты и указы, именуемые тюрк- скими терминами «битик» и «ярлык», на тюркском языке уйгурскими буквами [14, c. 40/161]. В более поздних источниках этих писарей стали называть «битикчи» или «великий битикчи» [50, c.30, 96]. Для того чтобы показать, насколько важной была роль тюрков и, непосредственно, уйгу- ров в Империи Чингис-хана, достаточно было бы обратить внимание на количество задействован- ных советников известной национальной принадлежности. Исходя из собранного Бахаеддином Огелем списка этих советников, следует, что из 131 советника 19 были иностранцами, или же мусульманами, а 112 были тюрками, из которых 62 были уйгурами по происхождению, предста- вляющими самое многочисленное, на то время, общество [41, c.vii-x, 1–217].
Начиная с XIII столетия монголы Чингисхана и их потомки, известные как Золотая Орда, а также государства Чагатая и Хулагуидов использовали множество «тамга», отличающихся друг от друга цветом и видом. Это слово, известное со значением «печать», употреблялось, помимо того, и как
«тавро (клеймо)», означающее указ правителя. Известны случаи использования этих значений в качестве синонимов. У монголов также имел место обычай ставить «тамгу» на животных в качестве знака собственности. Этот знак, используемый всеми членами одного племени, монголы именовали
«тамага» [68, c.91; 59, c.192–199]. Пауль Пельо уверен в том, что это слово происходит от старого тюркского термина «тамга» [59, c.195]. Однако, в источниках первого периода, к сожалению, имеется совсем немного информации по этому вопросу. В XIII веке армянский историк Киракос Гандзакеци, побывавший на территориях Монгольского Ханства и Чагатайского Улуса, писал, что монголы ставили «тамга» на своих лошадей, и именно благодаря наличию этого тавро было понятно, кому она принадлежит [16, c.168–169; 38, c.168; 40, c.49]. В первой половине XIII столетия Хамдаллах Казвини, описывавший город Куфа, писал, что все доходы города выделялись в Казну в виде «тамга» и, вероятно, это было знаком принадлежащей правителю территории [33, c.38].
Другой источник, летопись Алтан Тобчи, дает некоторые данные о видах «тамага», т.е.
печатей, находившихся в обиходе у монголов. Так, выполненную из яшмы печать называли здесь
«касбуу тамага» [23, c.53, 66, 71]. В свою очередь, вылитую из золота печать называли «алтан тамага» [23, c.121; 52, c.233]. Помимо этого, так же, как и в Китае, здесь была и «менггюн тамага», то есть серебряная печать [23, c.60]. К примеру, монгольский хан подарил серебряную печать Байану из племени меркитов, сыгравшему значительную роль в завоевании Китая (в
1331 г.) [25, c.241–246]. Однако имели место и такие «тамги», которые остались на тюркских землях и землях, слившихся с тюрками монгольских улусов, и продолжали использоваться в тюркских государствах даже после XIV–XVI столетия и, более того, о них часто упоминалось в исламских источниках. Именно о таких «тамгах», представленных «тамга-йы бозорг», «ал- тамга», «алтун-тамга», «кара-тамга», «тамга-йы сябз», «кек-тамга» и сделанной из яшмы
«тамга», мы здесь и будем говорить. Более того, во времена Хулагуидов были и такие «тамги»,
которые относились к областям и выдавались требующим их чиновникам. Во всех источниках упоминаются три вида «тамг»: «алтун-тамга», «ал-тамга» и «кара-тамга» [10, c.I/729–730; 58, c.I/111; 48, c.III/1003–1004]. Из всех этих тамг подробную информацию можно получить лишь о тех, которые использовались во времена хулагуидов. Несмотря на то, что некоторые виды встречаются в Золотой Орде и Чагатайском Улусе, получить более подробные сведения о них не
представляется возможным.
Между тем, у Хулагуидов, являвшихся современниками Золотой Орды, только после реформ Газан-хана были введены «тамги» и внесены некоторые новшества. Среди этих новшеств были следующие: было сделано несколько видов «алтын-тамга» для многочисленных типов докумен- тов, помимо этого, в зависимости от важности вопроса, выделялись маленькие и большие «тамги». В реформах Газан-хана указывалось также, какой величины печати будут проставляться на определенных документах, однако никаких фактов, касающихся того, применялось ли это на практике, найдено не было. На основании этой реформы было предусмотрено следующее:
«Дела султанов, монархов или другие важные государственные дела должны были заверяться Большой Печатью из яшмы, а документы судей, имамов, шейхов и т.п. – Малой Печатью из того же камня. Для менее важных дел следовало использовать Золотую Печать. Соответственно, для армейских документов и грамот также предусматривалась Золотая Печать со специальными запи-

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 73

сями на ней, ну а все житейские, бытовые и прочие дела следовало заверять Малой Золотой
Печатью» [50, c. 293; 46, c. 255–262, 338–341].
Встречающаяся у уйгуров «Ал-Тамга», проставляемая на документах [6, с. 14–15,17–18, 38], была государственной «тамгой», то есть печатью, монголов. «Ал-Тамга», выполняемая из яшмы и соответствующая «государственной печати» [58, с. 111; 30, с. 299; 13, с. 505], широко использова- лась, как в империи Чингис-хана, так и в Золотой Орде, в Чагатайском Улусе и в государстве Хулагуидов [О некоторых экземплярах «ал-тамга», используемых в государстве Хулагуидов, см.
46, c. 263, 343–344, 348]. Впоследствии такая же печать наблюдалась и у приемников монголов, государствах джалаиридов, тимуридов, Кара-коюнлу и Ак-коюнлу. Печать получила свое название оттого, что при заверении документов использовались чернила красного цвета [14, с. 13/32]. В источниках следующих периодов эту печать иногда стали именовать как «Красная Тамга» или
«Красная Печать» [66, с. 137; 53, с. 34].
В Золотой Орде можно было встретить такое выражение: «алтун нишанлыг алтамгалыг ярлыг», из которого следовало, что в этом государстве использовалась «ал-тамга» [65, с. 199; 42, с. 404]. О том, что ею пользовались в Чагатайском Улусе, поведал Ибн Баттута. Когда Ибн Баттута посетил правителя Чагатайского Улуса, Тармаширин-хана, рядом с ним находился человек с «ал- тамги», то есть, тамгачи – хранитель печати, более того, он же выполнял роль переводчика

Тармаширин-хана. Ибн Баттута привел и произношение термина «ал-тамга»: Ал-тамги ىغمَ طْ ◌َ
[27, с. 34–35].

لْ َا

Наряду с использованием в Золотой Орде «ал-тамга», здесь также в широком употреблении были и такие выражения, как «ал нишанлы ярлык» и «алтун нишанлы ал тамгалы ярлык» [2, c. 218;
3, c. 102–103; 47, c. 80].
Количество штампов на указах с «ал-тамга» напрямую зависело от длины самого указа. Например, в ярлыке казанского хана Сахиб Герай-хана имелась всего лишь одна большая печать / тамга (13.5 см) в самом конце документа [1, c. 75], а в ярлыке Улуг Мухаммад-хана, правителя Золотой Орды, точно так же, как и у уйгуров, использовалось пять штампов «ал-тамга», в начале, в середине и в конце текста [36; 47, c. 255–260]. На используемых во времена Золотой Орды печа- тях «ал-тамга» можно заметить наличие родового знака Золотой Орды, символа «тарак тамга». Для того чтобы высказать хоть какую-то мысль относительно написанного на печати «ал-тамга», достаточно будет рассмотреть написанное на знаке Улуг Мухаммад-хана. Здесь присутствуют: Келиме-и Шахадет (символ исламской веры), имя и титул хана, тарак-тамга и одно изречение на арабском языке [36, c. 9].
Встречаются и некоторые ярлыки, на которых печать отсутствует, возможно, они являются не оригиналом документа, а его копией. Но, несмотря на это, на этих ярлыках без штампов, по привычке было оставлено место для печати.
«Ал-тамга» на крымских ярлыках проставлялась, как правило, в конце грамоты, и этот факт отличал ее от «алтун-тамга», проставляемой вверху над текстом [65, c. 199]. Под текстом же пись- ма, направленного Фатиху Султан Мехмеду крымским ханом, Менгли Гераем I, присутствовала
тамга, представляющая собой синий штемпель, в центре которого имела место «тарак тамга»
крымских ханов [37, c. 646]. В другом письме, отправленном Менгли Герай-ханом в период между
1512 и 1513 годом Баезиду II, на его оборотной стороне присутствовала круглая печать, в центре которой находилась, опять же, «тарак-тамга» [37, c. 652].
Термин «алтун-тамга» (золотая печать), о котором монголы впервые узнали благодаря Тата- тонга, хранителю печати найманского властелина, Даян-хана [49, c. 61; 39, c. 197; 41, c. 153–155], произошел оттого, что сам штамп наносился на ярлыки, окунутым в золотую воду или в золотистые чернила [66, c. 375; 65, c. 198–199]. Хоть «Алтун-тамга» и нашла широкое применение в Монгольской Империи, в Золотой Орде, в государствах Хулагуидов и Джелаиров, никакой ин- формации о том, использовалась ли она в других странах, зафиксировано не было. Как писал исто- рик Джувейни, великие монгольские ханы передавали «алтун-тамга» совместно с «пайзой», точно такой же, какая присутствовала на образце «ал-тамга». К примеру, когда Угэдэй-хан назначил Бахауддина сахиб-и диваном в Хорасан, вместе с «алтун-тамга» он предоставил ему и пайзу.
В некоторых источниках вместо термина «алтун-тамга» употребляется выражение «алтун- бельге» [66, c. 211, 217, 249]. Слово «Бельге» является древним тюркским словом, которое, наряду с его современным значением «документ», трактовалось в те времена как «знак» или «символ». Было замечено, что даже во времена тимуридов это слово произносилось как «бельгю».

74 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Во времена монгольской империи «алтун-тамга» Великого Хана находилась в руках
Великого Битикчи (Писца). Известно, что первыми Великими Битикчи Чингис-хана, имеющими
«алтун-тамга», были Тататонга и Чинкай [43, c. 652]. Чингис-хан, желая добиться от народа пови-
новения великому завовевателю Китая, знаменитому командиру Мухали, подарил полководцу
«алтун-тамга» [15, c. 75]. Мухали был верховным губернатором Китая. Даже из этого первого примера видно, что «алтун-тамга» использовалась в основном в военных делах. Адресованные правителям письма, грамоты / ярлыки, указы о назначения губернаторов в особо привилегирован- ные области, заверялись, как правило, именно «алтун-тамгой» [65, c. 202, 199].
Несмотря на то, что в Золотой Орде использовалась «алтун-тамга», этот вид печати называли еще и «алтун-нишан» (золотой знак) и даже «алтун нишанлы ал тамгалы ярлык» [3, c. 102–103,
109; 2, c. 218]. Очень часто они встречались в крымских ярлыках XV и XVI столетий. В самом начале этих ярлыков присутствовало религиозное изречение и имя хана, а в самом тексте ярлыка имя хана писалось золотой водой или золотистыми чернилами [65, c. 198]. В свою очередь, на ярлыке, датированном 795 годом (по календарю хиджри) / 1393 годом (по григорианскому кален- дарю), написанном ханом Тохтамышем польскому королю Ягайло, на 3-ей, 4-ой и 5-ой строчках можно заметить след четырехгранной «алтун-тамги» [57, c. 235]. Также, на битике, датированном
831 годом (по календарю хиджри) / 1428 годом (по григорианскому календарю), написанном ханом
Улуг-Мухаммадом османскому правителю, Султану Мурату II, имеется «алтун-нишан», исламские изречения, написанные куфическим шрифтом, имя Улуг-Мухаммад хана с титулом Эс-Султан и, конечно же, «тарак-тамга». Эта тамга, занимающая место в самом центре четырехугольной «ал- тун-нишан», была тамгой ханов Золотой Орды. На этом ярлыке хана Улуг-Мухаммада было проставлено всего 5 «алтун-нишанов» [36, c. 3, 9; 65, c. 200; 57, c. 238; 47, c. 255–260]. Первый нишан (знак) располагался под текстом молитвы, второй – над шестой строчкой в левой части ярлыка, третий – между девятой и десятой строчкой, на уровне второго нишана, четвертый нишан
– между двенадцатой и тринадцатой строчкой, на уровне первого нишана, а пятый – в конце заключительной восемнадцатой строчки текста [36, c. 3]. В другом письме, написанном ханом Золотой Орды, Махмуд-ханом, Фатиху Султан Мехмеду в 1466 году, в отличие от описанных ранее ярлыков, имелось всего 3 печати с черными чернилами, но тоже четырехугольные [57, c. 239–240; 47, c. 261–264].
Что же касается места и способа проставления «Алтун-тамги», то в своем произведении «Ал-
Тариф» ал-Омери писал следующее [61, c. 403, 406]:
«... Все штампы, на которых присутствует имя и титул нашего Султана, должны проставляться золотом. Печати необходимо ставить на ровной, прочерченной при помощи линейки, линии; начи- нать письмо следует с проставления печати на первой линии справа и на второй линии слева. И так следует продолжать до тех пор, пока в конце не дойдете до печати с правой стороны. Нельзя ста- вить штамп на белое, не исписанное, место по краям грамоты; в момент написания документа, писарь должен оставлять незаполненными места для печати, то с правой, то с левой стороны грамоты».
В тарханной грамоте крымского хана Менгли Герая I от 872 года (по к.х.) / l467 года (по г.к.) присутствует фрагмент «алтун нишанлы ал тамгалы ярлык». В центре «нишана» значится «тарак- тамга» крымских ханов, а вокруг написано «Во имя Аллаха!», свидетельство исламской веры и
«Эс-Султан Менгли Герай хан» [3, c. 102–103; 51, c. 279]. Этот четырехугольный знак был проста-
влен при помощи печати, а все изречения записаны, опять же, куфическим шрифтом. Знаки Крымского Ханства, в частности, независимых ханов, всегда были золотистого цвета [36, c. 9]. В связи с тем, что хан Менгли Герай являлся вассалом Османской Империи, его нишан не был золо- тистого цвета, а был представлен сине-зеленым цветом [36, c. 9]. По использовавшимся в Крыме образцам турецкий историк И. Хакки Узунчаршылы установил, что «ал-тамга» проставлялась, как правило, под текстом документа, а «алтун-тамга» – в его верхней части.
Вид тамги, упоминаемой в источниках как «кара-тамга» или «тамга-йы сиях», проставлялся на документах черными чернилами [66, c. 380; 30, c. 299/111; 65, c. 198–199]. Выяснилось, что
«кара-тамга» использовалась во времена Монгольской Империи в обычных записях. В эту эпоху
«кара-тамга» присутствовала на бумажных деньгах (чав), производимых в Китае и Иране [30, c. 299].
Другим местом, где хулагуиды использовали «кара-тамгу», было «ям», то есть почтовое ведомство. В свое время, Газан-хан давал в руки каждого «ямчи» (ямщика), наделенного обязан- ностями сделать коммуникации более быстрыми, по одному ярлыку, который клался в спе-

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 75

циальный конверт и запечатывался «кара-тамгой». Затем этот коверт заверялся другой, синей или зеленой тамгой «тамга-и сябз», на которой имелось изображение «скачущего всадника», являв- шееся символом «ямчи» и всадников [66, c. 232; 17, c. 28].
Зеленоватого цвета «Тамга-йы Сябз» использовалась хулагуидами, как правило, в почтовых делах [55, c. 320]. Во времена господства монголов, называемая термином «ям», почта играла очень важную роль, однако, в государстве Хулагуидов до правления хана Газан Махмуда и с этой системой случались некоторые проблемы. Именно для решения всех проблем, Газан-хан ввел некоторые новшества в почтовое ведомство.
В необъятной Монгольской Империи существовала очень значимая в государстве почтовая система, где обеспечивающих почтовые коммуникации людей называли «ямчи», хот эта система уже существовала раньше в исламских государствах под названием «Берид», монгольская же система была ее немного более усовершенствованным вариантом. В структуре почтового учрежде- ния «ям», в заранее установленных центрах и станциях, всегда находились отдохнувшие и оседлан- ные лошади, готовые при первой же необходимости двинуться в дорогу. Когда несущий важную весть «ямчи» прибывал на такую станцию, он тут же вскакивал на другую, отдохнувшую, лошадь и, не задерживаясь ни на минуту, снова отправлялся в путь, чтобы поскорее доставить новость или какой-либо другой объект.
Ведомство «ям» упомянуто в Юанши истории династии Юань, как «Джанчи», и обеспечивало надежную доставку на территории всей Монгольской Империи [9, c. 187–188]. Рюи Гонзалес Кла- вихо сумел очень хорошо описать совершенство и практичность этого учреждения во времена правления Тимура. Благодаря монголам, термин «ям» дошел и до Руси, где использовался со значе- нием «почтовая станция» [34, c. 200, 346].

B. Торговая пошлина «тамга» у древних тюрков
Несмотря на то, что до сих пор достоверно не известно, с каких пор термин «тамга», издревна использующийся тюрками со смысловым значением «знак», получил значение «пошлина», а также каким именно образом он это значение получил, Монгольская Империя Чингис-хана, созданная в XIII столетии, сумела сохранить некоторые следы. Однако, на основании правовых уйгурских документов, найденных в Восточном Туркестане, можно предположить, что это значение было приобретено в период уйгурского господства (XII–XIII вв.).
Уйгуры – это один из древних тюркских народов, который первым начал вести оседлый образ жизни и занялся торговлей и земледелием. Из оставшихся после них правовых документов и дого- воров можно ясно понять, какой была правовая система у тюрков XIII столетия, как заключались соглашения, получались займы, продавались рабы и велась торговля. Впоследствии уйгуры научили оседлому образу жизни новые поколения монголов и тюрков. Таким образом, созданная в XIII столетии Монгольская Империя Чингис-хана и осколки ее распада, государство Хулагуидов, Золотая Орда и Чагатайский Улус, а также государства Тимуридов, Ак-коюнлу, Кара-коюнлу, Анатолийские Бейлики, Сафавиды и, наконец, Османская Империя, через монголов переняли этот вид правовой практики уйгуров и еще более усовершенствовали. Во всех, перечисленных выше, тюркских государствах прослеживается слово «тамга» со смысловым значением «пошлина». Именно из-за значительной исторической роли уйгуров необходимо рассказать об их системе налогообложения и предоставить существовавшие тогда названия.

I. Налогообложение у уйгуров и «тамга»
В эпоху господства уйгуров собирались три основных вида налогов: 1 – Налоги на землю,
2 – Налоги на домашних животных, 3 – Налоги за жилище [29, c. 110]. Налоги на землю назы-
вались, как правило, «Калан» или «Кылан». В период правления монголов появился новый термин
– «Ясак» с этим же значением. В свою очередь, налоги на животных еще со времен уйгуров имено- вались «Копчир» / «Копчур» [11, c. 39; 29, c. 110]. И несмотря на то, что с течением времени прои- зошли незначительные смысловые изменения, термин «копчур» так и продолжал употребляться со значением «налоги на скот». Ну а налоги на жилище назывались здесь налогом «тютюн» (табач- ным налогом). Известно, что в Китае и у Кара-китаев налоги взимались за каждый собственный
дом. А у тюрков и монголов размер жилищного налога зависел от количества проживающих в
доме людей. Уйгуры же, предположительно, взимали этот налог с каждого человека.

76 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

В период царствования монголов уйгуры, как правило, становились «битикчи», то есть, писа- рями. Именно поэтому уйгурская система налогов стала известна и распространилась сначала у монголов, а затем и у османов.
Пошлинами, которые, как было установлено, сначала собирались у уйгуров, а затем стали взи- маться и у монголов, были представлены, прежде всего, тремя видами: «Калан / Кылан», «Копчир / Копчур» и «Тамга».
В правовых документах уйгуров помимо слова «копчур», со значением налога на скот, использовалось и выражение «серебро для копчур», точно так же, как и «серебро для тамги» использовалось, как эквивалент «тамга». Кроме этого, в XII–XIV столетиях в городе Турфан, прославившемся своим виноградарством и виноделием, собирали пошлину за виноград, назы- ваемую у уйгуров «Салык», которая, однако, в ярлыках значилась, как «борла тамгасы» или же называлась другим специальным названием. Вопреки всему этому, непосредственно сам налог
«тамга», в его первоначальном виде, у уйгуров зафиксирован не был. Вне всякого сомнения, он имел прямое отношение к «тамге», то есть печати, используемой уйгурами, являвшимися мон- гольскими «тамгачи».

II. Налог «тамга» в эпоху господства монголов (XIII–XV вв.)

1. Налог «тамга» в Великой Монгольской Империи
На сегодняшний день сохранилась информация и о сбираемых в эпоху господства монголов пошлинах в Золотой Орде и государстве Хулагуидов. Точно так же, как и у уйгуров, они были представлены тремя основными видами: поземельный налог «Калан / Кылан», налог за скот, взи- мающийся с кочевых скотоводов – «Копчур», и конечно же, «Тамга» и «Бадж», взыскивающиеся, прежде всего, с торговцев, горожан, и соответствующие на самом деле таможенному сбору [Об этом см. 31, c. 134–135; 62, c. 243–245; 60, c. 283–294; 51, c. 210–215]. Однако было замечено, что в Монгольском государстве пошлины «кылан» и «копчур» употреблялись одинаково с обоими значениям. Людей, собиравших городские налоги, монголы называли по-тюркски «тамгачи» [55, c. 337].
Впоследствии монголы внесли изменения не только во внешнюю структуру, но и во внутрен- нюю, то есть изменили названия документов, их характер и терминологию, внедрив методы, значительно отличающиеся от существовавших до них. Наконец, можно заметить, что изменились и сами документы. Эти методы и термины монголы начали применять еще до завоевания ислам- ских государств, они переняли их у уйгуров и распространили по всей Средней Азии.
Еще одним термином, вероятно перенятым монголами от уйгуров, является слово «баскак», имеющее непосредственное, прямое отношение к «тамге» и в значении печати, и в значении пошлины. Иногда употребляемое в Великой Монгольской Империи слово «даругачи» вместо
«баскак», под воздействием уйгурских писарей, очень скоро приобрело свой исконный вид,
«баскак», и особенно часто применялось в Золотой Орде и государстве Хулагуидов [О соотношениях терминов «даругачи» и «баскак» в Золотой Орде см. 19, c. 124/42; 32, c. 173–175]. Слово «Даруга» же произносилось на монгольском, как «даруха», а «даругачи» – как «дарухачи», и означало «давить, прижимать, суживать» [35, c. 486]; однако, его идиоматическим значением было «проставлять печать». В начале XIII столетия во всех завоеванных монголами исламских государствах при признавшем власть монголов местном правителе обязательно должен был находиться один «даругачи», который представлял монгольское владычество. Среди обязан- ностей этого лица было следующее: «вести учет населения, имущества и соответствующих им податях для занесения в налоговую ведомость, собирать определенную часть налогов для передачи монгольскому хану, а также отправлять полученные суммы доходов своему влас- телину». Во времена Менгю-хана в руках даругачи, называемых по-китайски «далухуачи» [оригиналом на китайском языке: zhangyinguan «чиновник ведающий печатью», см. 19, c. 124/42], имелась специальная «тамга», то есть печать, являющаяся признаком его должности и полномочий, которую даругачи ставили на указах [35, с. 487]. На эту важную должность назначались, как правило, битикчи из монгольских, уйгурских, найманских и тангутских народов. Термин «баскак», сменивший термин «даругачи», возможно, имеет какое-то отношение к «печати». Наконец, некоторые ученые считают, что слово происходит от тюркского «mühür bas-», означающего дословно «нажимать на печать», вследствие чего «баскак» – это человек, нажимающий на печать [8, c. 138]. Таким образом, выясняется, какая именно связь имеется меж- ду тамгой и пошлиной.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 77

2. Налог «тамга» в Золотой Орде. Влияние на Русь
2.1. Налог «тамга» в Чагатайском Улусе, в Золотой Орде, Крымском и Казанском Ханствах
В Чагатайском Улусе, осуществлявшем управление областью Туркестана от лица Монгольской
Империи, было замечено использование встречающихся у уйгуров терминов «бахши», «ярлык»,
«баскак» и «тамга». Известно, что точно так же, как и в другие завоеванные государства, при захвате Западного Туркестана туда был направлен «баскак» для сбора налогов и контроля местной власти. Сразу же после оккупации Туркестана Чингис-хан назначил для ведения финансовых дел в Западном Туркестане уйгура по происхождению, Махмуда Ялавача, который был напрямую связан с Каракорумом. Источники утверждают, что после его смерти, его сын, Масъуд Ялавач, занял место отца. А.Ю. Якубовский описывал обязанности баскаков в Чагатайском Улусе следующим образом [18, c. 25]:
«В распоряжение Махмуда Ялавача были даны монгольские военные отряды, во главе которых стояли даруги и баскаки, т.е. лица, являвшиеся одновременно военачальниками и сборщиками всех повинностей, полагающихся с сельского земледельческого и городского ремесленного и купеческого населения. Отряды эти располагались по городам и их ближайшим окрестностям; баскаки приставлялись к местным правителям, которых они контролировали, строго следя, чтобы все полагающееся шло в казну хана без задержки и утайки».
По данным А.З. Валиди Тогана, в Чагатайском Улусе имелись даже целые учреждения дару- гачей, «даругалыки». Все доходы города, точно так же, как и в Золотой Орде, передавались лицам, выступающим от имени даругалыков. К примеру, во времена Чагатайского Улуса даругалык города Самарканд, то есть доход от сбора пошлины «тамга», был передан предкам Тимура, хотя они, на самом деле, проживали в городе Кеш [63, c. 292].
В Чагатайском Улусе тамга означала таможенную пошлину, и взималась она, как известно, у проходящих через государство торговцев. Перешедший из Туркестана в Индию и основавший там Бабурскую Империю Бабур, который, помимо этого, слагал стихи на чагатайском языке, использовал в своих произведениях слово «тамга» со значением «таможенные сборы» [5, c. II /
172–173, 353–354].
Несмотря на то, что зафиксированная в государстве Хулагуидов финансовая организация и способ сбора налогов должны были существовать и в Золотой Орде, кроме найденных ярлыков времен Золотой Орды и сведений о применении этой практики в Крымском и Казанском Ханствах, никакие другие источники более объемной информации не предоставляют. Монгольские «дару- гачи» и «баскаки» имели место и в Золотой Орде. От таких источников, как Отемиш-Хаджи и Шейбани-Наме можно получить некоторые сведения о ведомстве даругачей в Золотой Орде XV столетия. К примеру, даругалык города Сарайчик, то есть даругалык, выделяемый из доходов города, по причине одержанной победы был передан ханом Золотой Орды, Кучук Мухаммад- ханом (1435?–1465? гг.), одному из кыпчакских беков. Точно таким же образом, даругалык городов Сарай и Астрахань был пожалован мангутским принцам, а даругалык Западно-Сибирского города Ченги-Тура господам найманского, бейрукского, уйгурского и курлеутского родов [63, c. 292; так- же см. 23, c. 22].
Из того, что термин «баскак» попал в Россию благодаря Золотой Орде, следует, что он был в широком использовании и в самой Золотой Орде. То, что Золотая Орда вместо монгольских терми- нов в течение очень короткого времени начала использовать тюркские, должно быть, является заслугой кыпчаков [60, c. 295].
Именно благодаря тому, что Золотая Орда получала от русских князей 15 видов налогов, было установлено наличие тамговой пошлины в Золотой Орде. До сих пор существуют документы, ука-
зывающие на то, что русские признали эти налоги, и по сегодняшний день ими пользуются.
А.Н. Курат предоставил такой перечень первоочередных налогов: 1 – Тыш (дань), 2 – налог на землю, урожай и скот (10%), 3 – Тамговая пошлина (таможенные сборы, налог с торговли), 4 – Кы- лан (пошлина), 5 – Сапанлык (поплужное), 6 – Ям (почтовый сбор), 7 – Улак (налог на подводы),
8 – Сюсюн (налог на корм), 9 – Бадж (базарная пошлина), 10 – Пошлина за переправу (транзитный налог), 11 – Кура эфрады (сбор на зачисление в армию), 12 – Армейский сбор, 13 – Помощь для ханского промысла, 14 – Презентование (даруемые деньги), 15 – Прием послов. Все эти налоги, взимаемые от имени хана, собирались «баскаками» [51, c. 213–215; 32, c. 162–169, 173–175]. Золо- тоордынские ханы не требовали тамговую пошлину так же и от русских метрополитов, как и от всех духовных людей [об этом см. 51, c. 215; 32, c. 133–143].

78 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Самую подробную и абсолютно достоверную информацию о положении налога «тамга» в Золотой Орде и ее «осколках», Крымском и Казанском Ханствах, предоставляют дарованные ханами «тарханные ярлыки». Были найдены ярлыки этого периода, принадлежащие следующим ханам: хану Золотой Орды Тохтамыш-хану (1377–1395), Тимур-Кутлугу (1395–1400), крымскому хану Менгли Гераю I (1467–1514) и казанскому хану Сахиб Гераю (1521–1524), в которых име- лись данные о налоговой практике и о налоге «тамга» в Золотой Орде, Крымском и Казанском Ханствах. В тарханной грамоте, выданной Золотоордынским ханом, Тимур Кутлугом, на берегу реки Озю (Днепр) в 800 году (по к.х.) / 1398 году (по г.к.) лицу с именем Мухаммад Крымский, было сказано о том, что человек этот становится свободным. То есть, этот ярлык представлял собой указ-уведомление для даругачи, беков, кадиев, муфтиев, шейхов, диван-битикчи (битикчи дивана), хранителей тамги и весов, таможенных смотрителей, почтовых чиновников, корабель- ных и мостовых надсмотрщиков, и базарных приказчиков, о неприкосновенности данного лица и освобождении его от уплаты следующих налогов: «борла тамгасы», то есть налога за виногра- дарство и виноделие, налогов на зерно, жатву и амбары, налога за пастбища, пошлин, налога за использование городских весов (тамговая весовая) [2, c. 212–218; 47, c. 136–138, 253–254]. В свою очередь, крымский хан Менгли Герай I в 872 году (по к.х.) / 1467 году (по г.к.) передал тар- ханную грамоту человеку по имени Ходжабей. Этот ярлык дает детальную информацию о тарханной системе и налогообложении в Золотой Орде и Крыме [3, c. 102–103, 109; 60, c. 296–
297; 47, c. 145–146, 279].
Казанский хан Сахиб Герай в 929 году (по к.х.) / 1522 году (по г.к.) дал тарханную грамоту семи лицам; так же, как и в других тарханных грамотах, здесь писалось о том, что все тамгачи, то есть сборщики налогов, бакши и битикчи, а также все население государства переходит к ним в подчинение [1, c. 82–83, 100–101; 24, c. 133; 47, c. 161–162, 295–297].
Еще одним обстоятельством, привлекающим внимание в тарханных грамотах Золотой Орды и ее вассалов, было то, что, при упоминании о сборщиках налогов применялся не только термин
«тамгачи», но и «тамга тарт(а)накчи», то есть «тамговый весовщик». В ходе проведенных иссле- дований выяснилось, что «тамгачи» был чиновником, ставившим печать «тамгу» для сбора тамго- вой пошлины. А «тамговые весовщики», как утверждают ученые, были чиновниками, в ведомстве которых находилась «тамга» и весы. Тюрколог Самойлович же считает, что этот термин следует трактовать, как «подношение». В ярлыке Тимур Кутлуга повсеместно использовалось выражение
«тамга тарт(а)накчи» [1, c. 91; 2, c. 2111, 213; 3, c. 105]. Истван Вашари проводил исследования относительно происхождения этого термина и выяснил, что он имеет итальянские корни. Любо- пытно, что хотя в русской и итальянской разговорной речи и укоренился тюркский термин «кан- тар» (весы), в государственных документах Золотой Орды использовалось, как правило, слово
«тарт(а)нак». Итальянские же корни этого термина прослеживаются в выражениях «lo tartana- cho» и «lo tartana» [67, c. 103/42]. Слово «тарт(а)нак» встречается также и в ярлыке золотоордын- ского хана Бердибека (1357–1360), переданном находящимся в Донской области венецианцам в
1358 году [67, c. 100; 20, c. 136]. Несмотря на очевидную вероятность того, что термин был привнесен в государственные документы Золотой Орды итальянцами, занимающимися торговлей в Северо-Черноморском регионе и в Крыму, в частности, начиная с XI столетия, некоторые ученые утверждают, будто это слово происходит от тюркского глагола «tart-», означающего «взвешивать»,
«ставить на весы» [2, c. 211/5; 67, c. 99]. И еще, вместо итальянского слова «comercle», трактую-
щегося, как «торговец», в документах, как правило, значилось тюркское слово «тамгачи».
В Крымском Ханстве налогом облагалась и работорговля, наиболее важным центром которой был город Кафа. Во времена правления в Крымском Ханстве ханом Сахиб Гераем (1532–1551) был вынесен указ, по которому с взятых во время набегов на Россию пленников предусматривалось взимать лишь тамговую пошлину [56, c. 46].
В Крымском Ханстве, также как и у Хулагуидов, некоторые города получали статус «тарха-
нов», то есть свободных от налогов городов. К примеру, местечко под названием Кыркор, где совместно проживали, занимались ремеслом и торговлей армяне, евреи и мусульмане, получило статус «тархана», вследствие чего было освобождено от выплаты всяческих налогов. Во времена правления хана Мухаммед Герая (1514–1523) в Крымском Ханстве таможенная пошлина, то есть
«тамга», собиралась в трех окраинных городах Крыма: Оре, Очакове и Ислам-Кермене. Когда русские торговцы приходили в эти города по прямой дороге, с них взималась пошлина в размере
«семь монет акчей из ста для получения десяти тамга», а с князей – «по три алтына за душу «, и
больше с них не взимались никакие другие пошлины. С купцов же, приходивших в Крым через

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 79

Кафу, тамговая пошлина не взыскивалась. Вместе с этим, торговец, преподносивший хану в виде подати «полосатую шелковую ткань, чехлы, китайский шелк, шерстяную ткань, сукно из грубой шерсти, ковры», точно такие же дары должен был давать и русскому князю. Однако, опять же, в последние времена правления хана Мухаммеда Герая, как указано в российских источниках,
«тамгачи» собирали таможенную пошлину не в соответствии с ценой товара, а в указанном лично ими размере, доходившем до тройной стоимости товара [56, c. 72–73].

2.2. Влияние Золотой Орды на налоговую систему Руси
Различные виды налогов, такие как «тамга» и «ям», взимавшиеся с русских князей во времена господства Золотой Орды, Крымского и Казанского Ханств, продолжили существовать в России и
после распада этих государств. Более того, даже эти термины, как можно заметить, сумели
прижиться в русском языке. К примеру, слово «таможня» также происходит от используемого в Золотой Орде слова «тамга», и подразумевает место, где взималась тамговая пошлина и ставилась тамга [70, c. 582; 4, c. 13; 28, с. 648]. Помимо самого слова «тамга», в русском языке используются и его производные глаголы и прилагательные. Первоначальное значение тамги – «знак», по боль- шей части употребляется в виде слов «тавро» и «клеймо». Некоторые ученые предполагают, что слово «тавро», по всей вероятности, происходит от тюркского слова «тугра».
«Тамга», вошедшая в русский язык со значением «таможенная пошлина», разделялась в Рос- сии на два вида: внутренняя и внешняя. Размер тамговой пошлины, взимаемой на Руси с местного населения, был много меньше налогов, собираемых с людей из окрестных областей, и иностранцев. Например, в то время, когда во времена царствования Петра I с приезжих собиралась подать в раз- мере минимум 3 и, максимум, 7 деньги, местное население выплачивало от 1,5 до 4-ех денег. Вплоть до 1652 года тамговая пошлина на Руси взималась только с продающегося товара и только во время его ввоза [70, c. 571].
Слово «ям», широко использующееся в почтовой системе монголов со значением почтового сбора, успешно прижилось и в русском языке. И даже сейчас некоторые российские станции про- должают называться вместе со словом «ям» [64, c. 1462].
В заключение. Хотя замечено, что различные слова (тугра, нишан, мюгр) использовались в значении печати в государственной организации после того, как слово «тамга» получило значение налога, люди продолжали давать названия, такие как «тамга», символам собственности. Печать в Турках, кажется, более очевидна особенно в период вторжения Монголов в 13-ом столетии и периоде после Монгольского государства, то есть, Золотой Орде, Чагатайским Улусе и в государ-
стве Хулагуидов. Печать в этот период наиболее часто упоминается в источниках со значениями
символа собственности, печати, и налога. В этом отношении, период Империи Монголов соста- вил самую блестящую эру «тамга». В этот период в канцелярии Чингизидов мы часто встречаемся с некоторыми терминами, такими как ал-тамга, алтун-тамга и кара-тамга.

Список источников и литературы
1. Abdullah Battal, 1928, «Kazan yurdunda bulunmuş târîhî bir vesîka: Sâhib Girây Hân Yarlığı», TM, II,
С. 75–101.
2. Abdullahoğlu Hasan, 1926–33, «Temir Kutluğ Yarlığı», TM, III, С. 207–228.
3. Abdullahoğlu Hasan, 1934, «Birinci Mengli Giray Han Yarlığı», TM, IV, С. 99–109.
4. Акчокраклы О., 1927, Татарские тамги в Крыму, Симферополь.
5. Arat R.R., 1946, Vekayi. Babur’un Hatıratı, T. II, Ankara.
6. Arat R.Rahmeti, 1964, «Eski Türk hukuk vesikaları», Türk Kültürü Araştırmaları Т. 1, С. 5–53.
7. Бартольд В.В., 1963, Туркестан в эпоху Монгольского нашествия, Бартольд В.В. Сочинения. Т. I. Изд-во восточной литературы, Москва.
8. Baski I., 1987, Критика «Н.А. Баскаков. Русские фамилии тюркского происхождения», AOH, XLI / 1,
С. 138.
9. Bretschneider E., 1967, Mediaeval Researches from Eastern Asiatic Sources, Т. I, London.
10. Будагов А.З., 1869, Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, Т. 1. СПб., 1869.
11. [Caferoglu] A., 1926–1933, «Uygurlarda hukuk ve maliye ıstılahları», TM, III, С. 1–43.
12. Ch’i T’ang, 1970, Moğol Sülalesi Devrinde Türk ve İslam Dünyası ile Temasda Bulunan Şahsiyetler
(Doktora Tezi), İstanbul.
13. Clauson S.G., 1972, An Etymological Dictionary of Pre-Thirteenth-Century Turkish, Oxford.
14. Cüveynî, 1998, Alaaddin Ata Melik, Tarih-i Cihan Güşa, (terc. M. Öztürk), Kültür Bakanlığı, Ankara.
15. D’Ohsson, M. 1340–1342, Moğol Tarihi, terc. M.Rahmi.
16. Dulaurier Ed., 1928, «Ermeni müverrihlerine nazaran Moğollar (Müverrih Kiragos'dan müstahreç)», TM, II,
С. 139–217.

80 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

17. Gençeli A., 1943, «Gazan Han’ın posta teşkilâtı», Türk Yurdu, XXVII / l–2, C. 25–29.
18. Греков Б.Д., Якубовский A.Ю., 1950, Золотая Орда и ее Падение, АН CСCP, «Серия Итоги и
Проблемы Современной Науки», Изд-во АН CCCP, Москва – Ленинград.
19. Григорьев А.П., 1978, Монгольская дипломатика XIII–XV вв. (чингизидские жалованные грамоты),
Изд-во Ленинградского университета, Ленинград.
20. Григорьев А.П., Григорьев В.П., 2002, Коллекция золотоордынских документов XIV века из Вене-
ции. СПб.: СПбГУ.
21. ЭС 1901, Т. XXXII: «тамга» и «таможенные пошлины».
22. Grousset R., 1944, Le Conquerant du Monde (Vie de Gengis-Khan), Paris.
23. Gülensoy T., 2008, Altan Topçi (Moğol Tarihi), Kültür Ajans Yayınları, Ankara.
24. Hadi Atlasi, 1914, Kazan Hanlığı, 1. Cild, دلج ىغلناخ ىچن١ فسلاطآ نازق ىداھ, Казань, Типо-литография
«Умид».
25. Hambis L., 1953, «Notes preliminaires a une Biographie de Bayan le Mârkit», JA, CCXLI, С. 215–248.
26. Hasan-ı-Rumlû, 1931, A Chronicle of the Early Safavids being the Ahsanu' t-tawârîkh, Т. I, (Ed. C.N. Seddon), Baroda.
27. Ibn Battuta, 1949, Voyages d'Ibn Batoutah, C. Defremery, B.R.Sanguinetti), Т. III, Paris.
28. [İnan] A., 1998, «A. Samoiloviç. Cuci Ulusu'nda Kullanılan Bayza ve Baysa Kelimeleri Hakkında», Makaleler ve İncelemeler, Ankara, С. 648.
29. İzgi Ö., 1987, Uygurlar'ın Siyâsî ve Kültürel Tarihi (Hukuk Vesikalarına Göre), TKAE, Ankara.
30. Jahn K., 1942, «İran'da kâğıt para», Belleten, VI/23–24, С. 269–309.
31. Kafalı M., 1976, Altın Orda Hanlığının Kuruluş ve Yükseliş Devirleri, İstanbul Üniversitesi Edebiyat
Fakültesi Yayınları, İstanbul.
32. Kamalov Ilyas, 2009, Altın Orda ve Rusya (Rusya Üzerindeki Türk – Tatar Etkisi), Ötüken.
33. Kazvînî, 1919, Hamd-allâh Mustawfî, The Geographical Part of the Nuzhat-al-Qulûb (terc. G. Le Strange), Leiden-London.
34. Клавихо Рюи Гонзалес де, 1881, Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд 1403–1406 гг.
Подлинный текст с переводом и примечаниями составленными под редакциею И.И. Срезневского, СПб.
35. Köprülü M.F., 1977, «Daruga», İA, III, İstanbul, С. 486–489.
36. Kurat A.M., 1937, Kazan Hanlığı’nı Kuran Uluğ Muhammet Han’ın Yarlığı, İstanbul.
37. Kurtoglu F., 1937, «İlk Kırı m Hanlarının mektupları», Belleten, Т. 1 / 3–4, С. 641–655.
38. Киракос Гандзакеци, 1976, История Армении. Перевод с древнеармянского, Предисловие и Ком-
ментарий Л.А. Ханларян, М.
39. Murayama S., 1958–59, «Sind die Naiman Türken oder Mongolen?», CAJ, Т. IV, Т. 188–198.
40. Oktay H., 2007, Ermeni Kaynaklarında Türkler ve Moğollar, Selenge Yayınları, İstanbul.
41. Ögel B., 1964, Sino-Turcica. Çingiz Han ve Çin’deki Hanedanının Türk Müşavirleri, Taipei.
42. Ögel B., 1984, Türk Kültür Tarihine Giriş, Т. VI: Türklerde Tuğ ve Bayrak (Hunlardan Osmanlılara), Ankara.
43. Ögel B., 1979–1988, Türk Kültürünün Gelişme Çağları, Kömen Yayınları, genişletilmiş ikinci baskı, Ankara; 1988, Dünden Bugüne Türk Kültürünün Gelişme Çağları, İstanbul.
44. Ötemiş Hacı, 2009, Cengizname, Çağatay Türkçesinden Aktaran ve Yayına Hazırlayan: Tuncer Gülensoy,
Kültür Ajans Yayınları, Ankara.
45. Özgüdenli Osman G., 2006, Turco-Iranica. Ortaçağ Türk – İran Tarihi Araştırmaları, kaknüs yayınları,
İstanbul.
46. Özgüdenli Osman G., 2009, Moğol İranında Gelenek ve Değişim. Gazan han ve Reformları (1295–1304), kaknüs yayınları, İstanbul.
47. Özyetkin A. Melek, 1996, Altın Ordu, Kırım ve Kazan Sahasına Ait Yarlık ve Bitiklerin Dil ve Üslup
İncelemesi, AKDTYK, TTK, Ankara.
48. Радлов В.В., 1960, Versuch eines Wörterbuches der Türk-Dialecte (Опыть Словаря Тюркских Наречий),
Т. I–III.
49. Remusat A., 1829, Nouveaux Melanges Asiatiques, Т. II, Paris.
50. Raşîd al-Din, 1940, Fadlallâh b. 'Imâd al-daula Aboul-Hair, Geschichte Gâzân-Hân's aus dem Ta'rîh-i
Mubârak-i-Gâzânî, (Ed. K.Jahn), London.
51. Rizaeddin Fahreddin, 2003, Altın Ordu ve Kazan Hanları, Notlandırarak Çeviren: İlyas Kamalov, kaknüs yayınları, İstanbul.
52. Sagaster Ki., 1973, «Herrschaftsideologie und Priedensgedanke bei den Mongolen», CAJ, XVII, С. 223–242.
53. Semerkandî, 1353, Kemâlü'd-dîn 'Abdü'r-Rezzâk Semerkandî, Matla'-ı Sa'deyn ve Mecma'-ı Bahreyn, (ред. A. Nevâî).
54. Spuler B., 1952, Iran in frühislamischer Zeit. Politik, Kultur, Verwaltung und öffentliches Leben zwischen
der arabischen und der seldschukischen Eroberung 633 bis 1055, Wiesbaden.
55. Spuler B., 1957, İran Moğolları. Siyaset, İdare ve Kültür. İlhanlılar Devri, 1220–1350, (terc. C. Köprülü), Ankara.
56. Sroeckovsky V.E., 1978, Muhammed Geray Han ve Vasalları «Kırım Tarihi», (terc. K. Ortaylı), Ankara.
57. Султанов Т.И., 1975 (пер.). «Письма золотоордынских ханов», Тюркологический сборник, 1973. М.:
Наука. С. 234–251.
58. Şeyh Süleymân Efendi Özbekî El-Buhârî, 1298, Lugat-i Çagatayî ve Türkî-i Osmânî, Т. I, İstanbul.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 81

59. Taube M., 1988, «Zu mongolisch tamga», Altorientalische Forschungen, XV/1, С. 172–199.
60. Tezcan M., 1990, Eski Türklerde Damga (Yüksek Lisans Tezi), Atatürk Üniversitesi Sosyal Bilimler
Enstitüsü, Erzurum.
61. Tiesenhausen W. de, 1941 (ред.), Altınordu Devleti Tarihine Ait Metinler, Türkçe terc.: İ. H. İzmirli,
İstanbul.
62. Тихвинский С.Л. (ответ. ред.), 1977, Татаро-Монголы в Азии и Европе. Сборник статей. Издание 2-е перераб. и дополн., АН СССР, Институт Востоковедения, Изд-во «Наука», Главная редакция восточной лите-
ратуры, М.
63. (Togan) Z. Velidî, 1970, Umumi Türk Tarihine Giriş, Т. I, İstanbul.
64. Ушаков Д.Н. (ред.), 1939, Толковый словарь русского языка, Т. III–IV, М.
65. Uzunçarşılı İ.H., 1984, Osmanlı Devleti Teşkilâtına Medhal. Büyük Selçukiler, Anadolu Selçukîleri, Anadolu Beylikleri, İlhâniler, Karakoyunlu ve Akkoyunlularla Memlûklerdeki Devlet Teşkilatına Bir Bakış, Ankara.
66. Vassâf,1346, Tahrîr-i Tarîh-i Vassâf, (neşr. A.M. Âyetî).
67. Вашари И. (Vasary I.), 1987, «Заметки о термине тартанак в Золотой Орде», СТ, 4, c. 97–101.
68. Vladimirtsov, B.Ya. 1944, Moğolların Ictimai Teşkilatı, Moğol Göçebe Feodalizmi, terc. A. İnan, Ankara.
69. Yakubovskiy A.Yu., 1976, Altın Ordu ve Çöküşü, Çeviren: H.Eren, Kültür Bakanlığı Yay., Ankara.
70. ЭС 1901, Т. ХХХII: «тамга» и «таможенные пошлины».

Мехмет Тезджан, Karadeniz Teknik Universitesi, Fen-Edebiyat Fakultesi, Tarih Bolumu, 61080 Trabzon – TURKIYE; tezcanm@isbank.net.tr.

Д.В. Макаров

Тьмы и «татарские места» Центральной России

Общеизвестно, что территория древнерусских княжеств, как и вся Восточная Европа, в ходе военно-политических кампаний хана Бату была включена в состав Улуса Джучи, и на протяжении ряда веков находилась в подчинении как самого Улуса Джучи, так и постордынских государств. Вызывает при этом сомнение равнозначность политического статуса включенных территорий. Известно, что наряду с княжествами, управляемыми князьями, происходящими из местных динас- тий, но утверждаемых ханскими ярлыками, имелись также территории, управляемые ханскими администраторами-управленцами. Территории эти – тьмы [1, с. 309] (от монгольского термина, означающего 100.000, хотя существуют и другие толкования – 10.000; по мнению Вернадского, в данном случае речь идет о численности налогоплательщиков [2, с. 18]). К сожалению, феномену данных политических образований уделялось крайне мало внимания. В основном он изучался не с точки зрения элементов золотоордынской системы управления, а в порядке исследования демографии древнерусского населения. В ходе подготовки энциклопедического словаря «Ислам в Центрально-Европейской части России» коллективу редколлегии и авторов пришлось поднимать максимально возможное количество информации по тьмам. Наиболее исследованы Курская и Еголдаева тьмы. В источниках упоминаются также Владимирская и Смоленская [1, с. 309; 2, с. 18;
3, сс. 39, 40, 184]. Ряд подобных образований находился также на территории современной Украины. Возможно, что количество тем значительно превосходило упомянутые. При этом некоторые авторы (А. Зорин) считают, что термин «тьма» претерпел определенную эволюцию, и если ранние тьмы представляли собой территории, напрямую управляемые ханскими намест- никами (хронологически увязываются с периодами сильной ханской власти XIII–XIV вв.), то более поздние контролировались эмигрантами из центральных районов Золотой Орды, устремившимися в окраинные зоны (в т.ч. и в русские княжества) в период гражданских войн в Орде [4, с. 353, 380,
402–404].
Помимо того, что Курская тьма наиболее полно рассмотрена в литературе, в т.ч. современ- ными исследователями (В.Егоров), она же изучена археологически. В ходе раскопок выяснился тот факт, что в составе населения ее административного центра – Ахматовых слобод (Бесединский археологический комплекс) [5, с. 33; 6, с. 47; 7, с. 67, 8, с. 144] присутствовали как местные славянские, так и пришлые ордынские элементы. Эти же данные коррелируются и с летописными
сообщениями. Более того, выявлен факт проживания смешанного населения в XIV в., что
противоречит версии о его угасании после набега соседних русских князей на слободы, состоявше-
гося в 1290 г.

82 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Таким образом, мы имеем факт длительного (не менее одного века) совместного проживания населения с достаточно высоким социальным статусом и уровнем достатка (согласно материалу раскопок) в административном центре одной из буферных зон – тьме.
Остается неясным вопрос о корреляции терминов «тьма» и «баскачество». Более или менее полно описано Тульское баскачество, географически связанное с Тульским степным коридором на терр. современной одноименной области [9, с. 1]. На территории той же Тульской, а также соседних с ней Калужской, Рязанской и Московской обл. известны многочисленные «татарские места» [10, с. 278], иногда называемые местами, «коими баскаци ведали». Известно, что в начале XVII в. на территории Калужской, Рязанской и Московской обл. проживал ряд групп служилых татар [11, с. 312] (калужские, боровские и Малого Ярославца – в Калужской, касимовские, пронские, михайловские, бордаковские, отчасти шацкие – в Рязанской, коломенские, каширские, серпуховские – в Московской)1. Невольно напрашивается вопрос о корреляции мест проживания служилых татар XVII в. с «татарскими местами» золотоордынского времени. Для окончательного выяснения данного вопроса потребуется откартировать все «татарские места» русских летописей и сравнить их с регионами проживания служилых татар. Неполное совпадение возможно также за счет переселений и переводов служилых сословий. Кроме того, известно о наличии мусуль- манского помещичьего землевладения в данном регионе, но сведения эти носят несистемный характер.
Все вышеперечисленные группы относятся к Польской Украине – территориям, пограничным с Полем и Крымским ханством – наиболее мощным из постордынских государств, претендовав- шим на правопреемственность от Золотой Орды.
Но, кроме того, выделяется ряд территорий, где локализуется татарское население Казанской Украины, в т.ч. совр. Владимирской и Ивановской областей. Это Мытский [12, с. 114; 13, с. 170] стан на границе Ивановской и Владимирской обл. (проживали мугреевские татары, в XVII в. в документах о воинской службе не значатся, что свидетельствует об их исчезновении к этому времени), район Кинешмы, Юрьевца совр. Ивановской обл. (проживали юртовские татары [14, с. 354], численность воинских контингентов в 1618 г. 360 чел.), район Юрьев-Польского совр.
Владимирской обл. [15, с. 355], периодически отдаваемый на кормление татарским царевичам, а
также Муром, тюркская история которого восходит к булгарскому времени. В XVI веке Муром неоднократно отдавался в управление татарским военачальникам. Особый интерес вызывает тот факт, что именно в Муроме предполагается центр одного из баскачеств [16, с. 110]. Интересным фактом является то, что места наибольшей концентрации тюрко-мусульманской топонимики Ивановской области, в т.ч. и микротопонимов, относятся именно к району проживания юртовских и мугреевских татар, в населенных пунктах этих же регионов среди местного населения очень часты фамилии тюрко-татарского происхождения (Абдины, Техминевы, Мусатовы, Кучимовы и т.д.) [17, с. 310; 18, сс. 110, 167, 74, 159, 195, 234, 195, 190, 196, 126, 180].
К сожалению, феномен проживания тюрко-мусульманского населения в этих регионах до сих пор не исследован – нам известен только сам факт его присутствия и некоторые подробности отно- сительно его воинской службы. Из последнего можно делать выводы о демографии. Большинство источников, скажем, по юртовским татарам относится к XIX — началу XX века. Картирование мест компактного проживания не производилось. Связь современной мусульманской общины г. Мурома со средневековой не выявлена, и причина этого – отсутствие исследований.
В состоянии крайне слабой изученности также находятся места компактного проживания татар совр. Московской обл. – Звенигород, Коломна, Кашира, Сурожик (совр. Истра) и т.д. [19, с. 79; 20, с. 117; 21, с. 311]
Наиболее изучены романовские татары ногайского происхождения, в XVIII веке пере- селенные в Татарскую Подгородную слободу г. Костромы. По данной теме имеются исследова- ния М.И. Ахметзянова, В.В. Трепавлова, В.В. Черновской, Ф.Л. Шарифуллиной и др. авторов.
Несмотря на определенную проделанную работу в изучении данной тематики, остаются неизу-
ченными следующие вопросы:
Правовой статус регионов компактного проживания татар в Центральной России в ордынское и постордынское время и его эволюция;

1 Из данной группы намеренно исключены группы служилых татар Мещеры (здесь касимовские и шацкие).

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 83

Корреляция различных терминов («тьмы», «татарские места» и т.д.);
По отношению ко многим регионам компактного проживания – вопрос их границ;
Связь со структурой государственного управления княжеств и великих княжеств (например,
связь данных групп татар с ханскими подворьями);
Возможно, и даже наиболее вероятно, что количество тем и татарских мест превышает перечисленное в данной статье.

Список источников и литературы
1. Зорин А.В. Тьма // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Нижний Новгород: ИД
«Медина», 2009, т. 4, с. 309–310.
2. Вернадский Г.В. «Монголы и Русь» на сайте «Виртуальная библиотека» www.erlib.com
3. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М.: КД «Либроком», 2009, 248 с.
4. Зорин А.В., Стародубцев Г.Ю., Шпилев А.Г., Щеглова О.А. Очерки истории Курского края. Курск, Комитет по культуре Курской области, Курский государственный музей археологии, АНО «Центр археоло- гических исследований», 2008, 622 с.
5. Зорин А.В. Ахматовы слободы // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Нижний Нов-
город: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 33–35.
6. Цыбин М.В., Газиев М.Р. Бесединский археологический комплекс // Ислам в Центрально-Европей-
ской части России. М. – Нижний Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 47–48.
7. Стародубцев Г.Ю. Гочевский археологический комплекс // Ислам в Центрально-Европейской части
России. М. – Нижний Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 67–69.
8. Зорин А.В. Курская тьма // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Нижний Новгород:
ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 144–147.
9. Шебанин Г.А. Историческая география западной части Рязанского княжества XII – начала XVI в.
http://www.history-ryazan.ru/node/10452.
10. Бурцев И.Г. Татарские места // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Нижний Новго-
род: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 278–280.
11. Бурцев И.Г. Украинная служба татар энциклопедического словаря // Ислам в Центрально-Европей-
ской части России. М. – Нижний Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 312–313.
12. Травкин П.Н. Казанская украина // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Нижний
Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 114–115.
13. Хайретдинов Д.З. Мугреевские татары // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Ниж-
ний Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 170–171.
14. Травкин П.Н. Юртовские татары // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Нижний
Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, с. 354.
15. Беляков А.В. Юрьев-Польский // Ислам в Центрально-Европейской части России. М. – Нижний
Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, с. 355.
16. Макаров Д.В. История ислама во Владимирской области // Ислам в Центрально-Европейской части
России. М. – Нижний Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, с. 110–111.
17. Макаров Д.В. Тюрко-мусульманская топонимика Ивановской области // Ислам в Центрально-
Европейской части России. М. – Нижний Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, сс. 310–311.
18. Ельфин В.А. Наши веси. Иваново: Талка, 2006. 271 с.
19. Хайретдинов Д.З. Звенигородский удел, XV–XVI вв. // Ислам в Москве. М. – Нижний Новгород: ИД
«Медина», 2008, т. 2, сс. 79–81.
20. Хайретдинов Д.З. Каширский удел XV–XVI вв. // Ислам в Москве. М. – Нижний Новгород: ИД «Ме-
дина», 2008, т. 2, сс. 117–118.
21. Рахимзянов Б.Р. Тюрко-мусульманские юрты Московии 15–16 вв. // Ислам в Центрально-Европей-
ской части России. М. – Нижний Новгород: ИД «Медина», 2009, т. 4, с. 311–312.

Макаров Дмитрий Витальевич, член редколлегии серии энциклопедических словарей «Ислам в Российской Федерации», научный сотрудник Нижегородского исламского института им. Х.Фаезханова; makarov-1969@yandex.ru.

84 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Влияние ордынского фактора

О.В. Лушников

на становление Московского государства:
историографический аспект*

Проблема монгольско-тюркского ордынского влияния на становление и развитие российского государства являлась одной из центральных в российской исторической науке. Ожесточенные споры шли среди историков и в XIX и в ХХ вв., продолжаются они и в настоящее время. Не секрет, что во многом спокойному и объективному анализу подчас мешали определенные методологи- ческие принципы и идеологические установки, а иногда и просто предвзятое отношение к вопросу.
Исходя из различия методологических подходов, исследователей как XIX–XX вв., так и начала
XXI в. можно разделить на две большие группы: «европоцентристы» и «евразийцы».
Авторы, стоящие на европоцентристских позициях, относились к монголам и тюркам лишь как к «диким варварам», а к Великой Монгольской империи и государствам – ее преемникам – как к
«результату всемирного грабежа»[65; 66]. И потому, видели в монгольско-тюркском ордынском влиянии исключительно разрушительные тенденции, рассматривали период пребывания русских земель в составе Улуса Джучи Монгольской империи, как национальную катастрофу, отброси- вшую Россию в «сень варварства», и, ставшую причиной ее технического отставания от маги- стрального пути развития, представленного странами Европы. Схожих позиций придерживались и
советские историки. И если ученые первой половины ХХ в., в большинстве своем имевшие дорево-
люционное образование, такие как А.Ю. Якубовский [17], А.Н. Насонов [44], еще старались объек- тивно рассматривать плюсы и минусы монгольского влияния, то авторы второй половины XX в. – В.Т. Пашуто, М.Н. Тихомиров, В.В. Каргалов, Л.В. Черепнин и др. [31; 32; 47; 48; 55; 64], строили свои концепции, опираясь в большей степени на мнение К. Маркса, писавшего об «иссушающем душу народа иге» [38, с. 113]. Кризис Улуса Джучи и постимперскую ситуацию взаимодействия Московского государства с тюрко-татарскими ханствами авторы данного европоцентристского подхода рассматривают в основном как результат борьбы русского народа за независимость.
Вторую точку зрения, «евразийскую», представляют труды отечественных востоковедов и спе- циалистов по российской истории, рассматривающие вопрос о монгольско-тюркском ордынском влиянии с точки зрения диалектического взаимодействия народов Евразии и становления России как евразийского государства. Подход данных авторов отличается панорамностью взгляда на раз- витие России в контексте всемирной истории. Они поставили вопрос о пересмотре распространен- ного положения о России как «отсталой», «периферийной» части Европы, основная историческая миссия которой – сдерживать натиск «дикого восточного варварства». Вместо сомнительной
«заслуги» перед Европой быть стеной на пути «деструктивной азиатчины» евразийски-ориентиро- ванными авторами предлагается картина самостоятельной, полноценной и поступательной истории русского народа во взаимодействии с другими народами, населяющими евразийское пространство. При этом, данные авторы рассматривают Монгольскую империю не как варварскую всеразрушаю- щую паразитическую силу, а как системообразующий фактор в становлении единого евразийского этнического, политического и культурного пространства, «колыбель народов Евразии».
Начиная с XVIII века, практически каждый отечественный историк считал своим долгом высказаться по вопросу ордынского тюрко-монгольского фактора в становлении Московского государства. И.Н. Болтин, С.М. Соловьев и В.О. Ключевский сделали лишь небольшие общие замечания о важности политики ханов в объединении Руси, но в целом практически проигнориро- вали ордынский элемент в русской истории. Н.М. Карамзин, Н.И. Костомаров, Ф.И. Леонтович, Н.А. Полевой, Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, М.С. Грушевский, напротив, придавали большое значение тюрко-монгольскому ордынскому влиянию.
Н.Н. Карамзин отмечал: «Изменился внутренний порядок государственный: все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезло... Но открылся новый порядок вещей, дальнейшее наблюдение открывает и в самом зле причину блага, и в самом разрушении пользу целостности. Величием своим Москва обязана ханам» [30, с. 384].

* Работа выполнена при поддержке РГНФ (№ 09–01–00564а/g).

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 85

Н.И. Костомаров подчеркнул роль ханских ярлыков в укреплении власти Московского вели- кого князя внутри своего государства [33, с. 47]. Впоследствии его аргументации придерживались Р.И. Сергеевич и П.Н. Милюков [41, с. 165]. Ф.И. Леонтович провел специальное исследование монгольских сводов законов, чтобы продемонстрировать влияние монгольского права на русское. Н.А. Полевой говорил: «Монгольский период русской истории – это борьба Европы и Азии, где России выпала задача переделки Азии на европейский лад. Силы России крепли в период монголь- ской власти, чтобы ее скинуть потом» [50, с. 23]. Н.А. Полевой, а также Н.Я. Данилевский и К.Н. Леонтьев вообще считали, что азиатский мир ближе России, чем Европа, и что период нахож- дения России в составе Монгольской империи был более для нее полезен, чем последующая евро- пеизация.
Российская наука, в работах таких выдающихся востоковедов как В.В. Григорьев [18], И.Н. Бе- резин [6], К.П. Патканов [46], М.И. Иванин [27], К.Н. Стратонитский [54], Б.Я. Владимирцов [13], Г.Е. Грумм-Гржимайло [19], В.В. Бартольд [4], впервые доказала, что цивилизация совместима и с кочевым образом жизни, и стала относиться к монголам и тюркам, как к равным участникам миро- вого исторического процесса, а не как к просто «великим варварам». Особенно следует отметить работы крупнейшего российского востоковеда конца XIX – первой половины XX вв. В.В. Бартоль-
да, отмечавшего сильное ордынское влияние на историю России – «при монгольском владычестве
было положено начало, не только политическому возрождению России, но и дальнейшим успехам русской культуры», а так же «татарские традиции дольше всего отразились на русской внешней политике и на посольском церемониале» [4, с. 512–513].
Наиболее точно суть преемственности Московского государства от Улуса Джучи Монгольской империи выразили евразийцы Н.С. Трубецкой, Г.В. Вернадский, П.Н. Савицкий, П.М. Бицилли, В.Н. Иванов, С.Г. Пушкарев.
П.Н. Савицкий, еще до археологических и источниковедческих открытий конца XX в., доказал, что взлеты и падения в русской экономике были связаны с естественными закономерностями эко- номического развития, а отнюдь не с разрушительным влиянием имперского и постимперского периода Улуса Джучи [52, с. 575–576].
Н.С. Трубецкой пришел к выводу, что монгольские завоевания не разрушают «единую цвету- щую Русь», а устанавливают контроль над разрозненными восточнославянскими областями, нахо- дящимися в вечных усобицах. Миф о Киевской Руси созревает в монгольскую эпоху как носталь- гия по «золотому веку» и имеет «проектный», «мобилизующий» характер для будущего держав- ного возрождения [59, с. 227].
Н.С. Трубецкой отмечал также заимствования в духовной сфере, быте и языке, а также и то,
что «большая чингисхановская государственная идея», её величие произвели на русских самое сильное впечатление. Параллельно с усвоением техники монгольской государственности в резуль- тате «татарского ига» в России произошло усвоение самого духа этой государственности, того идейного замысла, который лежал в её основе [59, с. 285].
«Собирание власти» и «собирание земель», о которых писали Н.М. Карамзин и С.М. Соловьев, виделось Н.С. Трубецкому совсем из другого центра – из золотоордынской ставки, поскольку Москва рассматривалась как часть Улуса Джучи Монгольской империи. Поэтому не столько
«возвышение Москвы» было причиной перехода к новой государственной системе, сколько осла- бление и разложение Монгольской империи и ее Улусов, которые, в свою очередь, имели причи- ной ее внутреннюю слабость. В ней не было прочного идейно-религиозного обоснования, а скре- пляющий ее кочевой быт рано или поздно должен был уступить место оседлому. Н.С. Трубецкой утверждал и персональную преемственность монгольской и московской государственности, пока- зателем чего являлся переход татарских вельмож и чиновников, на московскую службу [59, с. 280].
С.Г. Пушкарев указывал на тот факт, что любое соприкосновение Руси с западным миром вело к войне на взаимоистребление (война с Ливонским орденом, шведами, поляками и др.). И наобо- рот, русские смешивались с татарами, многие татарские царевичи крестились и переходили на русскую службу, а общее количество татар на службе у царя на рубеже ХVI–ХVII вв. составляло около 50 тысяч человек. «Таким образом, если Россия защищала Европу от татар, то с другой стороны, татары защищали Россию от Европы» [51, с. 73].
В.Н. Иванов на тему генетической связи русской и ордынской, тюрко-монгольской великодер- жавной государственности высказался еще более определенно: «Московский князь, объединяя рус- ские земли в интересах хана, собирал их тем самым для себя. Затем, после распада Монгольской империи, Московская Русь сделалась ее наследницей. Русская экспансия была ответным движе-

86 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

нием на монгольскую и шла в обратном направлении, но по тому же сценарию. Никакая передача на Москву сомнительных регалий Константина исторически не вывела бы нас и Москву на твердую дорогу, на которую мы вышли нашим монгольским путем. Традиция эта сохранялась в греческой церкви, а действительность, практичность и историческая справедливость именно требо- вали поставления московского Великого князя “в хана место”» [28, с. 195].
Г.В. Вернадский считал, что влияние Монгольской империи на Россию отразилось в политиче- ской жизни (авторитаризм), социальных отношениях (крепостничество), экономике (участие в международном торговом обороте), налоговой и судебной системе, организации служилой админи- страции, в армейской науке, а также в посольском и придворном этикете [11, с. 390–394]. Главные последствия подчинения Руси монголами он видел в вхождении ее в мировой политический,
социальный, экономический и культурный оборот («Монгольское иго вызвало русский народ из
провинциализма исторического бытия мелких разрозненных племенных и городских княжеств удельного периода на широкую дорогу государственности») [12, с. 242]; сохранение национальной государственности и культуры (в отличие от Западной Руси, попавшей под «польско-литовское иго») и преемственность в геополитическом развитии Российской империи – наследницы Монголь- ской империи.
В целом, евразийцы воспринимали Монгольскую империю не как «тюрьму народов», а как огромный «плавильный котел», впервые сплотивший народы Евразии и заложивший дальнейшие геополитические тенденции, не меньшие, чем Римская империя для государств Европы. Евразийцы обращали внимание на то, что во многом благодаря наследию Чингисхана Московская Русь пришла к пониманию Евразии как единого уникального пространства, к идее «Москва – третий
Рим». Наследие Чингисхана предопределило историческую судьбу России – продолжить дело
великого монгола по государственному объединению Евразии. По мнению Н.С. Трубецкого, при- соединение к Московскому государству Поволжья, Сибири, Крыма, Кавказа, Закаспийского края, Туркестана, закрепление за Россией Приамурья – все это были этапы на том же пути собирания разрознившихся частей евразийского улуса Чингисхановой империи. Он писал: «Россия подлин- ная, Россия историческая, древняя, не выдуманная славянская или варяжско-славянская, а настоя- щая русско-туранская Россия-Евразия, преемница великого наследия Чингисхана» [59, с. 236].
Схожие мысли высказывал и другой выдающийся историк – евразиец П.М. Бицилли: «При- шедшая на смену монгольской российская государственность есть новое образование, опираю- щееся на потребность ее народов в объединении. Взаимодействие культур народов России всегда имело место и выражало их необходимость для единой культуры страны. В России соединяются интересы всех живущих в ней народов для достижения главной цели – создания «империи Руси – Евразии, как если не осуществленной, то «заданной» культуро-личности. Идея Руси – Евразии – идея единства, политического и культурного, евразийского мира-континента» [7, с. 287].
Последовательно раскрыл вопрос ордынского фактора в русской истории Л.Н. Гумилев. Он одним из первых в СССР выступил против европоцентристского мифа о монголо-татарском иге,
«извечной» борьбе кочевников Степи и земледельцев Леса. По мнению Л.Н. Гумилева, между Русью и степняками существовала система своеобразных динамических отношений, доминантой которых являлось чувство уважения (комплиментарность) к этническому своеобразию другой стороны [20].
Сегодня, благодаря работам Л.Н. Гумилева, а также новым исследованиям археологов и источ- никоведов, поднялась новая волна трудов, посвященная Золотой Орде, вопросам «ига» и преемст- венности Улуса Джучи Монгольской империи и Московского государства (В.В. Трепавлов, А.А. Горский, К.Б. Митупов, Ф.Ф. Мухаметов, С.М. Соколов, В.Я. Пащенко и др.) [10; 15; 16; 21;
22; 23; 26; 42; 47; 49; 53; 56; 57; 60; 61; 62; 63].
Благодаря применению методов математического анализа летописных свидетельств, был разоблачен миф о «тотальной разрухе русских княжеств и непрерывных набегах татар». Было дока- зано, что монгольские набеги 1237–1480 гг. при кажущейся их плотности не охватывали всю территорию Руси ни географически, ни хронологически. Многие города или совсем не разорялись, или менее двух раз за 243 года «ига». Сильно пострадали лишь 11 из 72 городов Северо-Восточной Руси, да и 8 из них за 243 года имели периоды непрерывного спокойствия по 60–100 лет. Кроме того, большая часть набегов совершалась с участием русских и по их же приглашению. Таким образом, не отрицая вреда хозяйству страны, причиненного военными столкновениями сторон, не стоит его преувеличивать [1].

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 87

Приверженцы социо-естественной истории Э.С. Кульпин и В.И. Пантин, рассматривают Мон- гольскую империю, как первую попытку создания единого хозяйственного, информационного и культурного пространства на большей части вмещающего ландшафта Евразии. Московское госу- дарство исследователи видят преемником Великой Монгольской империи, унаследовавшим многие черты ее государственного устройства, что определялось схожестью задач встававших на его пути. Причины смены лидера в Евразии они находят в ограниченных возможностях кочевого животноводства, приводивших к гражданским войнам и упадку в степи, при достижении крити- ческой плотности населения. Что привело в свою очередь к замкнутому кругу, из которого Золотая Орда уже не сумела выйти. Внутренние противоречия ослабили мощь государства и контроль за обеспечением безопасности международной торговли. Потребности казны привели к росту таможенных пошлин, не превышавших ранее 3% от стоимости товара. Это привело к изменению маршрута Великого торгового пути и падению основных доходов казны. Вследствие чего жизнь в городах замерла, пошатнувшаяся экономика не позволяла содержать войско необходимое для поддержания внешней и внутренней стабильности, беспорядки возросли, государство стало неуп- равляемым. В то время как пашенное земледелие позволяло населению Северо-Восточной Руси неуклонно расти, что и обеспечило его конечную победу.
Э.С. Кульпин также говорит о симбиозе степного и городского мира в Великой Монгольской империи, способствовавшего сложению из многих народов нового суперэтноса, распространению идей и мировоззренческих представлений [36, с. 54].
А.А. Горский и Н.А. Никитин доказывают, что ордынская государственность вплоть до конца
ХV в. воспринималась как природная династическая власть, а не как чужеродное иго [16, с. 89; 45, с. 18]. Согласно выводам исследователей, зависимость от Орды просуществовала два с половиной столетия, сохраняясь даже после распада Золотой Орды на ряд ханств. Причина такой длитель- ности и стойкости отношений зависимости – в особенностях мировосприятия эпохи. На Руси ордынский хан именовался «царем», т.е. титулом более высоким, чем кто-либо из русских князей, и ранее последовательно применявшимся только к императорам Византии и Священной Римской империи. Золотая Орда, таким образом, заняла в мировосприятии место мировой державы (в сере- дине XIII в. временно пустовавшее в результате захвата столицы Византийской империи Констан- тинополя в 1204 г. западными крестоносцами) [15, с. 134–137]. Зависимость от ордынского «царя» стала традиционной нормой иерархии властной вертикали: «царь – великий князь – князь». По мнению Н.А. Никитина, тюрко-монгольское имперское влияние наиболее полно проявляется также в сфере отношений власти и собственности на всех имперских пространствах в Евразии, в част- ности, в распространении термина «союргал» – владение [45, с. 16].
«Отчуждение» от ордынского наследства в древнерусских текстах возникает лишь с конца XV в., что связано с противоборством Москвы с Казанью, Астраханью и Крымом, также активно претендующими на геополитическое наследство Золотой Орды [2, с. 52]. Вплоть до Ивана III име- ла место борьба не с монгольской властью, а против ее злоупотреблений. Имевшие в ходе ордын- ской зависимости место случаи непризнания ордынской власти и само освобождение от зависимо- сти были инициированы не ослаблением Орды, а неприятием по тем или иным причинам (отсутст- вие легитимности) ее правителей в качестве законных сюзеренов московских князей [16, с. 189].
Кроме того, современные исследователи указывают на большую роль мирных, торговых и культурных взаимодействий народов в Золотой Орде [21; 22; 26]. Насколько были тесными тор- говые отношения между северо-восточной Русью и Востоком, свидетельствует не в последнюю очередь внешний вид знатного населения Владимиро-Суздальской земли, который приобретал восточные черты в одежде и вооружении [39, с. 160].
Согласно исследованиям М.Г. Крамаровского, с середины ХIV в. ордынское влияние в Москве получает резонанс не только в моде на одежду, но и в художественном стиле, о чем свидетельству- ет «цитатный» характер заимствований в орнаментике золотого оклада иконы «Богоматери Млеко- питательницы» Новодевичьего монастыря. Узор ее оклада составлен из многократно оттиснутого слова «Аллах», выполненного почерком «насх». Золотоордынские заимствования можно видеть в орнаментальных маргиналиях панагий Желтикова и Кирилло-Белозерского монастырей. Налицо влияние ремесленных традиций ордынского Поволжья и Крыма. Многие старинные образцы воо- ружений и предметов обихода, хранящиеся ныне в московской Оружейной палате и петербургском Эрмитаже, несут на себе чекан Золотой Орды, вплоть до имени «Аллах», выгравированном на рус- ских шлемах и доспехах [35, с. 205].

88 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Р.Р. Бухараев указывает на значительное ордынское влияние на русский язык, что нашло свое отражение в современном русском языке, где пятая часть словарного запаса тюркского происхож- дения. Из языка Золотой Орды в русский язык перешло множество слов: дорога, атаман, казак, курень, колчан, есаул, булат, улан, ковыль, сапог, епанча, телега, хоругвь, богатырь, сабля, жемчуг, базар, магазин, товар, таможня, алтын, безмен, деньга, амбар, аршин, кирпич, фитиль, ковер, тю- фяк, диван, утюг, карандаш, кафтан, сарафан, халат, доха, малахай, армяк, башлык и др. [9, с. 31].
Историки церкви отмечают вклад ханов Золотой Орды в расцвет русской православной куль- туры. Согласно ярлыкам ханов, продолжавшим чингисовскую толерантную религиозную полити- ку, Русская православная церковь, все ее служители, храмы, монастыри, крестьяне, живущие на церковных землях, и все ее имущество (включая сельхозугодия, промыслы, торговлю) высочай- шим указом освобождались не только от всех налогов, но и от любого вмешательства со стороны (как ордынского, так и русского). Все это создавало чрезвычайно благоприятные условия, как для роста экономического благосостояния церкви, так и для создания по ее заказу шедевров живописи, архитектуры, литературы, церковной музыки и других важнейших элементов русской культуры. Олицетворением этих достижений можно считать творчество школы художника-иконописца Андрея Рублева. Чувство национального унижения сменялось в народе благородным чувством преданности национальному идеалу. Религиозно-национальный подъем той эпохи на Руси стал мощным фактором национального самосознания и культуры, чему в немалой степени объективно способствовала веротерпимость ордынской элиты [8, с. 82].
Монгольское культурно-правовое наследие сохраняло актуальность и во времена Московского царства. Даже русская православная церковь в XVI–XVII в., обосновывая свои владельческие пра- ва, ссылалась на ярлыки ордынских царей. А в 80-е гг. XVII в. в «Описании Златыя Орды» было даже зафиксировано представление о государях единого улуса Джучи как об единственных пред- шественниках российских самодержцев [3, с. 160].
Длительное подчинение Золотой Орде выработало на Руси стойкое почитание Джучидов – старшей ветви Чингизидов, династии, правившей в Орде и большинстве наследных ханств. Знат- ность тюркских мигрантов позволяла им претендовать на высокие посты в структуре Русского государства, «считаться честию бояр выше». Влияние служилой тюркской знати на историю России трудно переоценить. Полки служилых татар сыграли решающую роль в победе Ивана III над Новгородом – последним соперником Москвы в борьбе за главенство над Русью, в борьбе с Большой Ордой и Крымом, при взятии Казани и Астрахани. В 1546 г. большая группа татарской знати пришла на службу к Ивану Грозному. Немало было в его окружении крещеных татар [5; 57].
А.Ш. Кадырбаев видит влияние ордынского имперского наследия на обретение большей политической устойчивости среди государств на постмонгольском пространстве, культурном сбли- жении тюркских, славянских, монгольских, финно-угорских, иранских, кавказских и других наро- дов Евразии. А также на практику государственного строительства и управления российской дер- жавы. «Русское государство, где по ордынским образцам функционировала военная организация, фискальная система, посольский обычай, протокольная традиция государственных канцелярий, ценилось ханское звание и принадлежность к роду Чингизидов. Русская знать легко находила соответствия своей титулатуре в золотоордынской системе и устойчиво вписывалась в ордынские порядки» [29].
В.О. Зотов отмечает, что после 1480 г. наступающей стороной в московско-ордынских отноше- ниях стало Московское великое княжество, при этом Иван III предпочитал действовать против Орды преимущественно руками союзных, зависимых и служилых татарских правителей. Экономи- чески окрепшая Москва, снабженная к тому же импульсом национального возрождения и импер- ской идеологией, представлявшей собой синтез византийского политического мышления и мон- гольских традиций государственного строительства, начала активную борьбу за гегемонию в Восточной Европе [25, с. 112].
Наиболее системно ордынское тюрко-монгольское влияние на Россию рассмотрено в работах ведущего научного сотрудника Института российской истории РАН В.В. Трепавлова. Развивая идеи Г.В. Вернадского, он выводит 4 уровня влияния:
1. В политике это проявилось в следующих формах:
а) Административной: система управления монарха, без посредничества сословно-представи- тельных органов или церкви, строгая иерархия подчинения Великому князю, принципы террито- риального деления; а также широкое использование в XVI–XVII веках института соправительства,

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 89

где в качестве соправителей были потомки чингизидов на русской службе (Иван Федорович
Мстиславский, Петр Ибрагимович, Михаил Кайбулович, Симеон Бекбулатович, Борис Годунов).
б) Военной – организация армии, тактическое искусство.
в) Идеологической – статус «Белого царя» – правопреемника Золотой Орды.
2. В экономике: организация податной системы с использованием заимствованных форм.
3. В социальной сфере: генезис особых сословий и особые формы их управления («служилые татары», казаки и «ясачные народы»).
4. В менталитете: формирование комплиментарных отношений к различным этносам и куль-
турам, а так же отношение к верховной власти («Царь-батюшка») [56, с. 50].
В целом мнения В.В. Трепавлова придерживаются и многие другие современные историки, как востоковеды, так и специалисты по отечественной истории (А.А. Горский, Д.М. Котышев, И.И. Из- майлов, А.Ш. Кадырбаев и др.).
Большинство современных исследователей приходят к выводам о системообразующем значе- нии монгольского периода в процессе формирования московской государственности. Формирова- ние российской государственности определялось не антиордынской борьбой, а сосредоточением в руках московских князей прерогатив верховных властителей. Подчиняясь на начальном этапе отношений с Ордой повелителям всех татар и русских, князья Северо-Восточной Руси постепенно стали сами обретать прерогативы царей Орды [24, с. 300]. Так, крымские и ногайские грамоты в Москву со времен конца правления Ивана III начинались словами «Великого улуса великому князю» (такое же понятие входило в полный титул крымского хана), то есть понятие «Великий улус», ранее служившее официальным названием Золотой Орды, начало самими постордынскими ханами применяться к Московской Руси. Со времени Василия III за русским монархом надолго закрепляется новое своеобразное обозначение – сначала «Белый князь», затем «Белый царь» (букв.:
«белый падишах»), означавшее для постмонгольской иерархии – «Хан Белой (западной) Орды» [58, с. 89]. Так именовали русского царя татары и ногаи, казахи и калмыки, буряты и весь пост- монгольский мир.
Таким образом, становление новой российской идентичности и основы евразийского миро- ощущения в России уходят корнями в монгольский период русской истории, завершившийся мета- морфозой позиционирования московских великих князей из данников в «наследников Чингис- хана». Московские государи привлекли многих представителей татарской знати, в том числе Чингизидов, к себе на службу. Татарские символы верховной власти, следы Орды в памятниках бытовой культуры, Чингизиды в составе русской знати, обилие тюркизмов в русском языке – во всем этом отчетливо проглядывает ордынский «евразийский стиль». Москва позиционировала себя на постмонгольском пространстве преемником Золотой Орды. Опыт системы управления, культур- ной и экономической политики Улуса Джучи Монгольской империи, непосредственно повлиявшей на развитие российского государства, позволяют выделить следующие основы евразийской цивилизационной общности: ценность единой евразийской государственности и культуры, обще- национального единства, сильной централизованной власти, сохранения этнокультурного своеоб- разия территорий и народов Евразии, принципы этно-конфессиональной толерантности. Эти прин- ципы были творчески осмысленны и применены в российском опыте объединения евразийского пространства.

Список источников и литературы
1. Астайкин А.О. Опыт сопоставительного исследования // Арабески истории. Т. 2. Пустыня Тартари. –
М., 1995. С. 582–597.
2. Амелькин А.А. Когда родился Евпатий Коловрат // Родина. 1997. № 3–4. С. 48–52.
3. Арсланова А.А. Источниковедение истории Джучиева улуса // Восток. Афро-азиатские общества:
история и современность. 1999. № 4. С. 151–161.
4. Бартольд В.В. Сочинения в 9 т. Т. 9. М. 1963–1973.
5. Баскаков Н.А. Русские фамилии тюркского происхождения. М., 1980.
6.Березин Н.И.Очерк внутреннего устройства улуса Джучиева. СПб., 1864.
7. Бицилли П.М. Два лика евразийства // Россия между Европой и Азией: Европейский соблазн: антоло-
гия. М., 1993. С. 279–291.
8. Булгаков Макарий, митрополит Московский и Коломенский. История Русской церкви. Т. 5. М.: Изд-во
Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1995.
9. Бухараев Р.Р. Поэзия Золотой Орды. М.: Классик, 2005. С. 31.
10. Варваровский Ю.Е. Улус Джучи в 60–70-е годы XIV века. Редактор издания И.М. Миргалеев.
Казань: Институт истории АН РТ, 2008.
11. Вернадский Г.В. Монголы и Русь. М., Тверь: Аграф, 1997.

90 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

12. Вернадский Г.В. Монгольское иго в русской истории // Сфера Евразии. – М.: КМК, 2005. С. 234–243.
13. Владимирцов Б.Я. Чингисхан. Б. – СПб.-М., 1922.
14. Горский А.А. Политическая борьба на Руси и отношения с Ордой // Отечественная история. 1996.
№ 3. С. 74–92.
15. Горский А.А. «Всего еси исполнена земля Русская…»: Личности и ментальность русского средне-
вековья. М., 2001. С. 134–137.
16. Горский А.А. Москва и Орда. М.: Наука, 2003.
17. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда. М.-Л., 1937.
18. Григорьев В.В. Об отношениях между кочевыми народами и оседлыми государствами // Журнал министерства народного просвещения. 1875. № 3. С. 8–23.
19. Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. 2. Л., 1926.
20. Гумилёв Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1994.
21. Егоров В.Л. Золотая орда: мифы и реальность. М., 1990.
22. Егоров В.Л. Основные направления развития культуры Золотой Орды // Владимирцовские чтения
(III). CПб., 1995. С. 12–24.
23. Егоров В.Л. Александр Невский и Чингизиды // Отечественная история. 1997. № 2. С. 48–57.
24. Зайцев И.В. Историография истории отношений постордынских «юртов» с Россией и Османской империей // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556: матер. Междунар. науч. семинара. 23–26 июня 1998 г. Казань, 2002. С. 289–302.
25. Зотов О.В. Московская Русь: геополитика в «Сердце земли» (о ранней микромодели империи) //
Россия и Восток: проблемы взаимодействия. М., 1993. Ч. 1. С. 112–118.
26. Измайлов И.И. Улус Джучи взгляд на средневековую империю // Татарстан. 1993. № 7. 39–48.
27. Иванин М.И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при
Чингис-хане и Тамерлане. СПб., 1875.
28. Иванов В.Н. Мы. На Западе и на Востоке. СПб.: НУ «Центр стратегических исследований», 2005.
29. Кадырбаев А.Ш. Золотая Орда как предтеча Российской Империи // [Электрон. ресурс]
http://www.ca-c.org/datarus/kadirbaev.shtml
30. Карамзин Н.М. История государства российского. Т. 5. М., 1988.
31. Каргалов В.В. Монголо-татарское нашествие на Русь XIII в. М., 1966.
32. Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. Феодальная Русь и кочев-
ники. М., 1968.
33. Костомаров Н.И. Собрание сочинений. Т. 5. СПб., 1905.
34. Котышев Д.М. Ордынское иго как фактор политического развития русского государства XIV– XVI вв. // Проблемы социально-политической и этнической истории России. Челябинск, 1995. С. 6–14.
35. Крамаровский М.Г. Золото Чингисидов: культурное наследие Золотой Орды. СПб., 2001.
36. Кульпин Э.С., Пантин В.И. Генетические коды цивилизаций. М., 1995. С. 47–54.
37. Майский Н.И. Чингис-хан // Вопросы истории. 1962. № 5. С. 72–86.
38. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 22. М.-Л., 1931.
39. Мельгунов П.П. Очерки по истории русской торговли IX–XVIII вв. М., 1995.
40. Мерперт Н.Я., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Чингис-хан и его наследие // История СССР. 1962. № 5.
С. 92–119.
41. Милюков П.И. Очерки по истории русской культуры. Т. 1. М., 1918.
42. Митупов К.Б. Империя Чингисхана и современные проблемы истории России // Чингисхан и судьбы
народов Евразии. Т. 1. Улан-Удэ: БГУ, 2002. С. 15–23.
43. Мухаметов Ф.Ф. Отечественная историография монгольского завоевания Руси. Автореферат дис. …
доктора ист. наук. М., 2007.
44. Насонов А.Н. Монголы и Русь. М., 1940.
45. Никитин Н.А. Улусная система Монгольской империи в памятниках письменности имперских центров чингизидских ханств и Древней Руси. Автореферат дис. … канд. ист. наук. М., 2006.
46. Патканов К.П. История монголов по армянским источникам. СПб., 1870.
47. Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М.-Л., 1950.
48. Пашуто В.Т. Героическая борьба русского народа за независимость. М., 1956.
49. Пащенко В.Я. Монгольский фактор в истории России // Евразийская идея сегодня. М.: РУДН, 2001.
С. 34–42.
50. Полевой Н.А. История русского народа. Т. 5. М., 1833.
51. Пушкарев С.Г. Россия и Европа в их историческом прошлом // Евразия: Исторические взгляды рус-
ских эмигрантов. М., 1992. С. 70–82.
52. Савицкий П.Н. Ритмы монгольского века // Арабески истории. М.: Ди-Дик, 1996. Т. 3. С. 565–576.
53. Соколов С.М. Свет с Севера. Евразийская оценка Чингисхана // Чингисхан и судьбы народов Евра-
зии. Т. 1. Улан-Удэ: БГУ, 2002. С. 161–167.
54. Стратонитский К. Монгольское управление покоренными Китаем и Арменией. М., 1913.
55. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI–XIII в. М., 1955.
56. Трепавлов В.В. Россия и кочевая степь: проблемы восточных заимствований в российской государ-
ственности // Восток. 1994. № 2. С. 42–52.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 91

57. Трепавлов В.В. Тюркская знать в России (Ногаи на царской службе) // Вестник Евразии. М., 1998.
№ 1–2 (4–5). С. 101–114.
58. Трепавлов В.В. Белый падишах // Родина. 2003. № 12. С. 89–92.
59. Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М.: Аграф, 1999.
60. Тузмухамедов Р.А. Международно-правовые и международные аспекты возникновения и распада
Золотой Орды // Московский журнал международного права. 1995. № 1. С. 12–23.
61. Федоров-Давыдов Г.А. Смерть Бату и династическая смута в Золотой Орде в освещении восточных и
русских источников (источниковедческие заметки) // Археология и этнография Марийского края. Вып. 21.
Йошкар-Ола, 1992. С. 70–82.
62. Федоров-Давыдов Г.А. Золотоордынские города Поволжья. М., 1994.
63. Федоров-Давыдов Г.А. Торговля нижневолжских городов Золотой Орды // Материалы и исследова-
ния по археологии Поволжья. Вып. 1. Йошкар-Ола, 1998. С. 38–59.
64. Черепнин Л.В. Монголо-татарское иго на Руси // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1977. С. 186–209.
65. Guines I. de. Histoire Generale des Huns, des Turcs, des Mongols et des autres Tartars. Paris. 1756.
66. D’Ohsson C. Histoire des Mongols depuis Tchinguiz-khan. Paris, 1824.

Лушников Олег Вадимович, кандидат исторических наук, старший преподаватель Пермского госу-
дарственного педагогического университета; perm-asha@mail.ru.

Б.Р. Рахимзянов

К вопросу о «буферных зонах» во взаимоотношениях поздней Золотой Орды и северо-восточных русских княжеств*

Статья ставит своей целью мониторинг мнений специалистов по спорным моментам истории ор- дынско-русских взаимоотношений второй четверти XV в. Поэтому все изложенное в тексте является дискуссионным и в некотором роде провокационным. Обмен мнениями поможет лучше разобраться в скудном, а потому дающем пищу для взаимоисключающих версий истории, материале источников.
Теория «движущейся границы», созданная на рубеже XIX–XX вв. американским историком Ф.Дж. Тернером2 на материале истории США, подчеркивала существование в североамериканской истории пограничных зон («фронтира» – frontier), в которых под влиянием окружающей среды образовывался особый уклад общественной жизни, оказывавший формирующее влияние на весь процесс развития государства. В истории США такой зоной была западная граница, обусловившая демократический характер американской государственности.
В 70-е гг. XX в. на основе «теории границы» американским историком Дж.Вечински (J.Wie- czynsky) была выработана концепция средневековой российской истории, согласно которой рус- ская колонизация в южном и восточном направлениях привела к появлению у России своего
«фронтира» и противостоянию Российского государства со своей границей и складывавшимся здесь «пограничным духом» свободы и примитивной демократии. Успехи российской восточной политики XV–XVI вв. рассматривались в связи с этим как важнейшая предпосылка для формирова- ния российского «фронтира».
В 80–90-е гг. XX в. изучение восточной политики России в аспекте теории «движущейся гра- ницы» продолжало оставаться важным направлением англо-американской историографии. При этом ее акценты все более смещались от изучения влияния границы на развитие российской госу- дарственности к исследованию восточной российской границы в XVI в. как места встречи и взаимодействия разных цивилизаций и культур.
В данных теоретических выкладках имеется рациональное зерно, которое можно адаптировать на конкретном эмпирическом материале к периоду и до взятия Казани, так как предпосылки для этого существовали и до 1552 г. Я постараюсь продемонстрировать это на материалах взаимодей- ствия позднезолотоордынского государства (того, что представлял из себя Великий Улус в первой

* Работа выполнена при финансовой поддержке Gerda Henkel Stiftung (грант AZ 09/SR/10).
2 Фредерик Джексон Тернер (Frederick Jackson Turner) (14 ноября 1861 – 14 марта 1932) – американский историк начала XX в. Наибольшую известность ему принесла книга «Значение границы в американской истории» (The Significance of the Frontier in American History).

92 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

половине XV в.) и сложившихся на его основе татарских ханств с северо-восточными русскими княжествами – Московским, Рязанским и Нижегородским.
По своему географическому положению Великое княжество Рязанское находилось ближе все- го к Степи. В этой связи контакты Рязани и Орды были весьма интенсивными, причем зачастую недружественными – земля подвергалась многочисленным грабительским набегам татар. Неспроста московские летописцы иногда описывают рязанцев как диких и буйных, практически уподобив- шихся самим татарам. Но были и контакты иного рода, так как именно смежные земли Рязани и Москвы (Мещера) в дальнейшем послужили базой для формирования такого длительного форпос- та Джучидов на Руси, как Касимовское ханство. Видимо, в том числе из-за географического положения ордынские представители рассматривали рязанские земли как удобный во многих отношениях территориальный «опочив», а то и «юрт». Причем корни такого отношения к данной территории имеют давнюю историю, захватывающую еще XIII в.
Летом 1400 года объединенные войска князей Олега Рязанского, Ивана Пронского и Тита Ко- зельского совершили поход на Червленый Яр – междуречье Дона и Хопра [11, с. 55]. Как отмечает Ю.В. Селезнев, «в середине XIII века данные земли оказались под властью монголо-татар в соста- ве Джучиева улуса». Он пишет, что «Червленый Яр необходимо рассматривать как составную часть Ордынских земель» – улус, появление которого можно отнести к 1240–1250-м гг., то есть ко времени образования Золотой Орды и учреждения других улусов. По сведениям русских летопи- сей, в конце XIV века здесь кочевал султан Махмуд (Мамат-салтан, Мам’уд) (второй сын Ак-Суфи, старшего сына Сунджек-оглана, второго сына Тунки (Туки), второго сына Бадакула, старшего сына Джучи-Буки, второго сына Бахадура, второго сына Шейбана, пятого сына Джучи-хана) [5, с. 36], в подчинении у которого находились князья [7, т. 11, с. 184]. Вероятно, он и являлся главой данной территории. По ордынской социально-политической иерархии, султан являлся темником (владель- цем 10000-го войска), а князь (бек) – тысячником (мог выставить 1000-й контингент). Таким обра- зом, территория Червленого Яра в конце XIV в. представляла собой улус-«тумен».
В то же время, по данным археологических исследований М.В. Цыбина, в XIII–XIV вв. терри- торию Червлёного Яра осваивали как русские, так и татары (половцы?). «Причём разноплановая на- правленность хозяйственной деятельности древнерусского населения и половцев позволяла им сосу- ществовать в одном районе» [12, с. 123–124]. Таким образом, улус состоял из представителей как оседлого (русского), так и кочевого (татарского (половецкого)) населения. При этом, ордынская ад- министрация среднего звена (баскаки и сотники), по данным грамот митрополитов, была представле- на православными, видимо, русскими людьми. В то же время, высшие командные и административ- ные должности (темники и тысячники), вероятно, занимали татары, которые являлись мусульманами (о них нет упоминаний в грамотах). Такое положение дел подтверждается наличием на территории междуречья Дона и Хопра памятников с мусульманским погребальным обрядом [11, с. 58].
Итак, в XIV в. Червленый Яр был улусом-«туменом», который состоял как из русского так и татарского населения. Но, на мой взгляд, его не стоит рассматривать как чисто ордынскую админи- стративно-территориальную единицу. Наличие на средних звеньях администрации русского насе- ления говорит об обратном. Вероятно, эта территория была смежной ордынско-рязанской сов- местно управляемой территорией, каковой впоследствии стало, например, Касимовское ханство.
Червленый Яр располагался на смежных землях сюзерена (Орда) и вассала (Рязань). Мещера (Касимовское ханство) также располагалось на смежных землях сюзерена (Москва) и вассала (Рязань). Рязань, в силу своей географической расположенности, была изначально, еще с 1240-х годов, активно вовлечена в ордынско-русскую систему взаимосвязей3. Как видим, на территории княжества в начале XV века присутствовали Джучиды. Таким образом, на протяжении XV в. прос- то произошла смена верховного сюзерена (вместо Орды покровителем Джучидов стала Москва), а поселения Джучидов, в том числе и в силу исторической традиции, на данных землях сохранились.
При этом я не вижу алогичности в факте похода русских князей на эти земли в 1400 году – Орда могла использовать данные территории как свой форпост на Западе, а Рязань соответственно могла данный форпост «утихомиривать», когда он проявлял чрезмерную активность. При этом страдало и русское население улуса, так же как и страдало мусульманское при походе крымского клана Ширин в 1517 году на Мещеру (Касимовское ханство), когда крымцы «и бесерменью

3 Например, Рязань была вынуждена официально признать свою зависимость от правительства Едигея, в то время как Москва могла позволить себе не делать этого – до нее ордынским отрядам было труднее дойти.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 93

(мусульман. – Б.Р.) в полон поимали в Мещере», а также «мещерскую бесерменью и попродали»,
хотя «того … и в писанье (Коране. – Б.Р.) нет, что бесермена продати» [10, т. 95, с. 377–378].
Район Нижнего Новгорода, также близкий к Орде географически, тоже имел особое положение во взаимоотношениях с ней. Летописи содержат данные о том, что после изгнания из Сарая Улуг- Мухаммад возможно находился в Нижнем Новгороде восемь месяцев (1444–1445 гг.) [7, т. 27, с. 109–110; т. 25, с. 262–263, 395; т. 23, с. 151; т. 28, с. 103–104; т. 6, с. 170–172; т. 20, ч. 1, с. 257–258]. Улуг-Мухаммад восстановил Нижегородско-Суздальское княжество во главе с вставшими на его сторону представителями суздальских Рюриковичей – Василием и Федором Юрьевичами Шуй- скими [4, с. 191–217; 6, с. 35–82]. Произошедшие события сделали реальным отрыв Нижего- родского края от процесса образования Русского государства и ставили под удар само его возни- кновение. Не исключено, что формируя в Поволжье свой временный форпост (который в дальней- шем стал Казанским ханством), Улуг-Мухаммад, по-видимому, рассчитывал на нижегородские земли, т.е. на полный контроль над всей Средней Волгой и низовьями Оки [13, с. 230–231] до момента восстановления своей власти в Сарае.
После возвращения к власти Василия II в октябре 1445 г. казанские ханы, вероятно, считали своим законным правом выдавать ярлыки на Нижний Новгород. Обращает на себя внимание и то, что вплоть до конца 60-х гг. XV в. Нижегородский край исчезает из письменных источников [13, с. 232]. Мы не находим упоминания его в летописях. За вторую половину 40-х – 50-е гг. XV в. известны только три великокняжеских акта, точно относящихся к этому времени, на нижегород- ские земли. Все они касаются владений на самом западе края, в районе Гороховца [1, т. 1, с. 134,
144–145; т. 2, с. 492]. Поэтому вполне возможно, что территории к востоку, юго-востоку и югу от
Нижнего Новгорода Василий II после 1445 г. не вполне контролировал.
Таким образом, пограничная территория Московии – Нижний Новгород – в мыслях Улуг- Мухамада практически изымалась из конгломерата русских княжеств и непосредственно инкорпо- рировалась в Степные районы. Хотя это всего лишь догадки, составленные на основании летопис- ных текстов (мы не можем знать, что на самом деле думал хан), они органично вписываются в предложенную концепцию русских буферных зон – смежных русско-татарских территорий, распо- ложенных неподалеку от Степной зоны.
Апофеозом таких «буферных территорий» стало образовавшееся в первой половине XV в. Касимовское ханство. Это подтверждают некоторые фрагментарные данные источников. Приведу только некоторые примеры.
Когда в 1512 г. Василий III посадил в Касимове представителя враждебной Крыму больше- ордынской династии, это вызвало всеобщее возмущение в «Тахтамышевом царевом юрте» – «Над Нур-Довлатовыми и над Касымовыми слугами на нашем юрте недруга нашего сына Шаг-Влияра, того ли тебе пригоже, взяв, держати?» [10, т. 95, с. 520], гневно писали крымские беки москов- скому князю.
Клан Ширин, занимавший в Крыму и Мещере по знатности и по влиянию первое место среди других четырех кланов, имел к ней особо «ревнивое» отношение. В связи со сменой династии Ши- рины начали по сути настоящую локальную войну против Москвы, двинувшись в поход на Меще- ру [10, т. 95, с. 377, 520]. Хан Мухаммад-Гирей писал Василию III в 1517 г.:
«А из старины тот юрт наш. И нынеча брат мой князь великий о чем у меня на Мещеру не про- сит брата или сына; коли наш род был на Мещере, толды наших смел ли кто смотрити на Мещеру, ано из Мещеры люди шли к нам служити, а от нас в Мещеру, и толко то по старине не будет, и то всегды бытии воеваной Мещере» [10, т. 95, с. 377–378].
Это откровенное заявление говорит нам о том, что элита Крыма смотрела на юрт в Мещере как на еще одно степное владение, на которое определенные линии Джучидов имели потомственные права. Юрт был расположен на территории Московии и великий князь имел власть над ним, однако в то же время он рассматривался как Джучидский юрт. А в крымских глазах он являлся только юртом Гиреев. Действительно, этот московский юрт превратился для крымских слуг в дом- вне-дома, некий пункт, куда они приезжали служить династии Гиреев и получали материальную поддержку и возможности военной службы от Москвы [14, l. 107]. Можно вспомнить, как неко- торые приближенные Нур-Даулета как приезжали, так и отъезжали из Мещеры в Крым и обратно [подробнее см.: 8, с. 73–74]. Также и соглашение 1508 г., заключенное с Абдыл-Латифом, огова- ривало в качестве особого условия возможность свободного отъезда и приезда на службу в Мещер- ский Городок представителям четырехклановой систеиы Крыма [10, т. 95, с. 50–51]. Этот татар-

94 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

ский анклав, как возможно и другие татарские анклавы, становился интегральной частью степной системы «уделов-улусов» [14, l. 107].
Передача в 1512 г. этих хорошо обеспеченных земель в руки врагов Крыма и его кланов означала лишение этих кланов источников дохода. В то же время для Москвы, по мере ухудшения отношений с Крымом, оставить юрт в руках крымцев означало собственными руками создать
«пятую колонну» на своей территории, особенно опасную в случае дальнейших военных действий. Мещерский Городок, расположенный на граничащих со Степью южных территориях, стал бы в таком случае клином, передовой базой для татарских рейдов на Московию, если бы он оказался в руках враждебных сил. Москва оказывалась в особо затруднительной ситуации, показывающей, насколько глубоко она стала интегрирована в политическую систему Степи [14, l. 108].
Таким образом, во взаимоотношениях северо-восточных русских княжеств и Степи немало-
важное значение играл географический фактор – чем ближе к Степи, тем более интенсивно данная территория была вовлечена в мир Дешта. Возможно, именно поэтому в Литве поселения татар не привели к образованию государственных образований (юртов) – данные земли далеко отстояли от Дешт-и-Кипчака (еще дальше, чем Москва), и источники не сохранили данных о проживании на них тюркского населения до приезда Джучидов4, так как рядовые переселенцы просто не доезжали до них [Подробнее от татарах в Литве см.: 9, с. 144–152; 3, с. 107–113]. Москва же вовлекалась в мир Степи в том числе и через свои буферные зоны – прежде всего, Рязань, а также Нижний Нов- город, которые позднее стали неотъемлемой частью Московии, но и до этого были тесно вплетены в паутину московской политики.

Список источников и литературы
1. Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI вв. – М.:
Изд-во АН СССР, 1952–1964. – Т. 1–3.
2. Временник Императорскаго московскаго общества истории и древностей Российских. – М.: Унив.
Тип., 1851. – Кн. 10.
3. Думин С.В. Татарские царевичи в Великом княжестве Литовском (XV–XVI вв.) // Древнейшие госу-
дарства на территории СССР: Материалы и исследования. 1987 г. / Отв. ред. А.П.Новосельцев. – М.: Наука,
1989. – С. 107–113.
4. Кучкин В.А., Флоря Б.Н. О докончании Дмитрия Шемяки с нижегородско-суздальскими князьями //
Актовое источниковедение: Сборник статей. – М.: Наука, 1979. – С. 191–217.
5. Материалы по истории по истории Казахских ханств в XV–XVIII вв. (извлечения из персидских и тюркских сочинений) / Сост. С.К. Ибратимов, Н.Н. Мингулов, К.А. Пищулина, В.П. Юдин. – Алма-Ата: Нау-
ка, 1969. – 651 с.
6. Назаров В.Д. Докончание князей Шуйских с князем Дмитрием Шемякой и судьбы Нижегородско-
Суздальского княжества в середине XV века // Архив русской истории: Сборник Российского государствен-
ного архива древних актов. – М.: Древлехранилище, 2002. – Т. 7. – С. 35–82.
7. Полное собрание русских летописей. – СПб.-М., 1841.
8. Рахимзянов Б.Р. Касимовское ханство (1445–1552 гг.). Очерки истории. – Казань: Татар. кн. изд-во,
2009. – 207 с.
9. Русина Е.В. Яголдай, Яголдаевичи, Яголдаева «тьма» // Славяне и их соседи. Славяне и кочевой мир.
– М., 2001. – Вып.10. – С. 144–152.
10. Сборник императорского Русского исторического общества. – СПб., 1882. – Т.35; СПб., 1884. – Т.41;
СПб., 1887. – Т. 59; СПб., 1895. – Т.95.
11. Селезнев Ю.В. «А переменит Бог Орду…» (русско-ордынские отношения в конце XIV – первой
трети XV вв.). – Воронеж: Воронежский гос. университет, 2006. – 160 с.
12. Цыбин М.В. Древнерусско-половецкое пограничье второй половины XII – XIV вв. в Подонье // Ар-
хеология и история юго-востока Древней Руси (материалы научной конференции). – Воронеж, 1993. –
С. 121–124.
13. Чеченков П.В. Иван III и укрепление власти Москвы в Поволжье // Труды кафедры истории России с древнейших времен до ХХ века (Мат-лы междунар. науч. конф. «Иван III и проблемы российской государст-

4 В случае же с Рязанью это прослеживается – в родословной князей Мещерских содержится информа- ция о том, что «Князи Ширинские брань сотворили с Тул Бахметем Царем в болшой Орде, и отступили от него на Волгу кочевать в лето 6606 (1097/1098 г. – ? – Б.Р.). Один Князь Ширинской Бахмет Усейнов сын пришол в Мещеру (около 1298 г. – Б.Р.), и взял ее войною да седил на Мещере» [2, с. 75]. Князья (беки) Ши- рин были тюркским кланом золотоордынской элиты, находившейся на следующей вниз ступеньке после династии Чингисхана, и равной династии Рюриковичей-Даниловичей. Видимо, они пришли в Мещеру со своим тюркским подвластным населением.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 95

венности: к 500-летию со дня смерти Ивана III. Санкт-Петербургский государственный университет, 25–26
ноября 2005 г.). – Т. I. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. – С. 230–243.
14. Kennedy C. The Juchids of Muscovy: a study of personal ties between émigré Tatar dynasts and the Mus- covite grand princes in the fifteenth and sixteenth centuries / Ph.D. dissertation by Craig Gayen Kennedy. – Harvard,
1994. – 238 leaves.

Рахимзянов Булат Раимович, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан; bulatraim@mail.ru.

И.М. Миргалеев

История Большой Орды: проблемы изучения

По истории Большой Орды до сих пор мы имеем дело не только со скудной источниковой ба- зой5, но и с достаточно бедной историографией. Поэтому естественно, многие вопросы большордын- ской истории если и рассмотрены, то только как часть вопросов позднезолотоордынской истории.
С постепенным распадом Золотой Орды и образованием татарских ханств определялась и гра- ница Большой Орды, за которой оставались центральные территории золотоордынского государства, а на перифериях укреплялись в качестве независимых ханов другие джучиды. Как видно из источ- ников, уже в период Токтамыша появляются кроме верховного хана и другие «ханы» (например Бек- Булат и Таш-Тимур)6. Постепенно такие «ханы» отказывались признавать верховных ханов.
Ханы Большой Орды хотя и считали себя верховными главами всех татарских государств, однако процесс децентрализации пустил уже такие глубокие корни, что говорить о единстве не приходится. Чтобы поддерживать не только свои притязания на главенство среди джучидов, но и удерживать от разгрома саму Большую Орду, ее ханам приходилось вести активную внешнюю политику и создавать коалиции из татарских ханов, ногайских и узбекско-казахских беков, русских князей, Польши и Литвы, Венгрии и Османской империи.
Население Большой Орды, как видно из источников, оставалось кочевниками. Однако не толь- ко кочевым. Территория Большой Орды не состояла из сплошной степи, а ее население все еще торговало, например, зерном, через крымские порты. Функционировали и города, прежде всего это Хаджи-Тархан и Сарай. Однако, как известно, после военной кампании Тимура 1395–1396 годов городская система Поволжья была разрушена. Если раньше эта территория была демилитаризован- ной и была центром производственно-торговой системы, а причерноморские территории центром хлебопашества, то после разгрома Аксак Тимура и непрекращающихся столкновений между пре- тендентами на ханский трон, жить в городах стало небезопасно. Закрытие османами черноморской торговли для европейцев, разрушение системы чингизидских государств привели к упадку оседлых центров и к усилению кочевого хозяйствования. В стране к политическому кризису добавились не только экономические, но и стихийные бедствия (засуха), болезни, чума [49, с. 442]. Уже к концу
1395 года начался голод, который продолжался несколько лет. Страшной была и чума, которая завершилась только в 1405 году и потом повторялась неоднократно.

5 Кроме русских летописей, основного источника по истории Большой Орды, наиболее важными являются и литовские метрики (хранящиеся также в РГАДА, фонд 389), которые сегодня активно изучаются белорусскими и литовскими исследователями (см. их последние издания в списке литературы [67–73]). Интересны в плане понимания взаимоотношений Крымского ханства с Москвой и Польшей ярлыки ханов, подготовленные Хусаином Фаизхановым и изданным В.В. Вельяминовым-Зерновым. Данный сборник ярлы- ков и писем отечественными историками практически не привлекается (причиной тому является и то, что многие российские исследователи не знают тюрки). Недавно этот важнейший источник о русско-татарских взаимоотношениях был переиздан в Турции [65].
6 Наличие ханов в поздней Золотой Орде, когда появляются кроме верховного хана еще и локальные ханы, по сути, является продолжением традиции периода империи, когда и сыновья Чингиз-хана также
назывались ханами. Конечно, в период империи ханами именовались главы улусов, а верховные ханы–
императоры каганом, кааном. Скорее всего, в поздней Золотой Орде верховный хан был ханом Тахт эли, а
остальные просто ханами (главы улусов-джучидов?). По источникам не видно, что в Улусе Джучи исполь- зовался термин каган. Под влиянием мусульманских традиций верховные ханы могли называться хан ханов (ханнар ханы).

96 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Многие, в поисках спасения, покинули страну. Ибн Арабшах, живой свидетель этих событий, передает следующее: «Большая толпа их ушла с Тимуром, которому она стала подвластной и у которого находилась в плену». Другая часть, «ушла к Румийцам и Русским». «По этим причинам, жившие в довольстве обитатели Дешта дошли до оскудения и разорения, до разъединения и без- людства, до нищеты и совершенного извращения» [49, с. 470]. Большеордынские татары переселя- лись весь период своего существования в другие регионы и страны. Практически никакого улучше- ния ни экономической жизни, ни политической обстановки в Большой Орде не наблюдалось. История Большой Орды – не кончающийся кризис. Это конец былого великого государства, ее рас- пад и падение. К истории Золотой Орды эти два термина применялись в исследовательской литера- туре уже чуть ли не со второй половины XIII века, однако именно для периода существования Большой Орды термины «распад» и «падение» наиболее полно передают смысл происходящего.
Большордынские ханы пытались продолжить великодержавную политику Золотой Орды, однако политическая ситуация в Евразии и имеющиеся ресурсы уже не позволяли вести политику на традиционный манер. Сама Большая Орда стала периферийным и к тому же распадающимся государством, не имеющим возможности подкреплять свои притязания.
После гибели Ахмада в 1481 году от внезапного нападения на него тюменского хана Сайид- Ибрахима [42, с. 95] в союзе с ногайцами [40, с. 202; 41, с. 346] говорить о прежней Большой Орде уже не приходится. Вместе с именами ханов, источники нередко называли их просто «детьми Ахмада», что говорит об уменьшении их статуса на постордынском пространстве. Продолжается междоусобная борьба не только между сыновьями Ахмада, но и с сыновьями Махмуда. При этом в их дела активно вмешивается Крымское ханство и ногайские беки.
После сокрушительного разгрома и завоевания крымским ханом Менгли-Гиреем и войсками Ногайской Орды в мае 1502 года7 Большая Орда трансформировалась в Астраханское ханство [16, с. 57]. Столицей Большой Орды первоначально являлся город Сарай, но, кажется, временами эта функция переходила и к Хаджи-Тархану, а после поражения Большой Орды в 1481 год, кажется, постоянно стала выполнять функции столицы, однако Сарай еще до его сожжения и разрушения в
1502 году [51, с. 126] считался столичным городом. Вопрос столицы Большой Орды еще ждет своего исследователя. Возможно, оба города выполняли роль столицы ханов-соправителей, Астра-
хань как ставка махмудовичей, а Сарай как ставка ахмадовичей. Та территория на западе, которая не вошла в состав Астраханского ханства, уже не могла превратиться в государство, и вошла в состав Крымского ханства. Однако крымчане не стали создавать здесь структуры по управлению этими территориями, они переселяли большеордынских татар в Крым, создав тем самым самые
неблагоприятные условия жизни оставшемуся населению. В итоге эти земли в дальнейшем при
усилении Москвы и начале вражды с Крымом стали буферной зоной и в итоге практически опустели. Также и Астраханское ханство до конца своего существования находилось в некоторой зависимости от Крыма.
Здесь нам хотелось бы выделить несколько вопросов, которые требуют дальнейшего анализа и исследовательского решения.
Во-первых, считать ли Большую Орду новым государством? Так как очевидно, что это продол- жение золотоордынского государства8, позже трансформировавшегося в Астраханское ханство. В географическом отношении она также являлась центром золотоордынского государства. В полити-

7 В.Е. Сыроечковский в своей работе по русско-крымским отношениям «Пути и условия сношений Москвы с Крымом на рубеже XVI в.» обратил внимание на сведения о роли и черкесов в разгроме Большой Орды [48, с. 203]. Кроме Крыма, степи к северу от Кубани и Кумы, которая до этого принадлежала Большой Орде, после ее разгрома захватила Ногайская Орда [36, с.28].
8 Я бы предложил применительно к постордынским государственным образованиям использовать два термина: преемник и продолжение. Преемников могло быть несколько [32, с. 120–121]. Преемниками Золо-
той Орды стали Крым, Казань, можно отнести и Сибирское ханство, Касимов, ногайцев, Узбекско-казахское ханство периода Абулхаир-хана. Однако, прямыми преемниками считались Большая Орда (после нее Астраханское ханство), Крым, Казань. А вот прямым продолжением Золотой Орды была Большая Орда.
Именно, чтобы показать свое и преемственность и продолжение золотоордынского государства, крымский хан стал ханом Улуг Урда. «Важнейший элемент перечня – «Улуг Урда» в титуле крымских ханов появился после победы Менгли-Гирея над Большой ордой в 1502 г.» и этот титул остался навсегда, «воплощая в себе
правопреемственность между Золотой Ордой и Крымским юртом» [58, с. 29; 31, с. 120]. В крымских ханских ярлыках Крымские ханы свое ханство начинают именовать как «Великой Орды правой руки и левой руки
…» [23, с.675–679].

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 97

ческом отношении собственную историю Большой Орды не нужно отделять от Золотой Орды, однако ее историю необходимо рассматривать в контексте взаимоотношений тюрко-татарских ханств, так как в это время уже несколько юртов откололись от Золотой Орды и стали государства- ми. Однако и здесь необходимо учитывать тот факт, что и сами татарские ханства представляли из себя подобие конфедерации. Об этом красноречиво говорит и тот факт, что выплаты из Москвы получали несколько ханств. Т.е. иллюзия единства весь XV век сохранялась.
Политическая история Большой Орды еще не исследована, а ведь от знания ее деталей мы бы больше знали историю взаимоотношений в постордынском периоде и собственно о самом распаде. Хотя весь период существования Большой Орды происходит распад Золотой Орды, однако имелись и периоды стабилизации политической ситуации, поэтому правильнее было бы выделить сам распад следующим образом: 1) конец XIV – 20–30 годы XV века – период раздробленности и политического кризиса в Золотой Орде; 2) 30 годы XV века – начало XVI века – распад государ- ства и время существования Золотой Орды в урезанном виде при сохранении конфедеративных отношений с отколовшимися татарскими ханствами.
Сыновья Кичи-Мухаммада пытались восстановить территориальную целостность Золотой Ор-
ды. Самым активным правителем был Ахмад, считавший себя правителем всех татар [45, с. 516–
517]9. Он начал свое царствование, отправив посольства к другим татарским ханам и московскому князю с требованием покорности. В итоге против него создается Крымско-Московская и Сибир- ско-Ногайская коалиция.
Требует объективного анализа и вопрос о свержении татарского ига. Правильнее было бы обозначить его так – было ли свержение татарского ига в 1480 году, если Русь платила дань после
этого события уже нескольким татарским ханствам? Не правильнее ли было бы говорить о
прекращении получения выхода только Большой Ордой, и вместе с этим о прекращении ее претен- зии на единственного золотоордынского наследника? Но вопрос о якобы прекращении выплаты дани «Орде», думаю, еще преждевременно закрывать, так как после «стояния на реке Угре» [46, с. 110–125] русские князья отправили огромные дары [9, с. 160], чтобы успокоить татар. Думаю,
«успокаивали» естественно с тем, что теперь Русь делила дань между несколькими ханствами и считала остальные татарские ханства также наследниками Золотой Орды. А.А. Горский считает, что с 1472 года Большая Орда была приравнена Москвой к другим татарским ханствам [9, с. 166–
167]. Хотя А.А. Горский начало независимости Москвы видит уже с этой даты [9, с. 184–185], од-
нако о полной независимости Руси можно говорить только с первой половины XVI века.
Русь постепенно освобождалась от уплаты дани татарским ханствам. По такому их отношению, думаю, отчетливо прослеживается, кого Москва считала приемником Золотой Орды, а кого уже равным себе. Последнее татарское ханство – Крым – получало выплаты вплоть до конца XVII века, и
«русские» территории (Московию и Польско-Литовское государство) считало своей вотчиной.
Разгром Крымом Большой Орды и участие Москвы на стороне Крыма показывает, что
«стояние на реке Угре» было не для освобождения от татарского ига, а для освобождения от моно- претендента на «татарскую власть». Сближение Руси с Крымом приходится на 1479–1480 года [11, с. 186–188], причиной которому, по утверждению И.Б. Грекова, было сближение Большой Орды с польско-литовским королём Казимиром IV и как следствие получения им права на оставшиеся русские земли, ведь в самой Руси также были сильны позиции «литовской партии» [11, с. 184]. Т.е. Москва, как и в предыдущие времена, искала покровителя в лице татарского хана, который поддер- жит именно московский дом. Конечно, это событие в отечественной исторической науке рассма- тривалась как часть русской национальной истории и поэтому в центре описываемых событий ставилась Москва. Крыму же была отведена только роль союзника Ивана III.

9 А.М. Некрасов считал, что так как хан Ахмад в письме к Мехмеду II обращается как к равному, то османы занимают выжидательную позицию и после 1477 года отсутствует сведения о сношениях Стамбула с Большой Ордой. К концу XV века, османы полностью ориентировались на крымских ханов [36, с.50]. Так как Ахмад-хан все еще представлял Тахт эли, то естественно он мог обращаться к османскому султану только как к равному. Не важно, был политический кризис в поздней Золотой Орде или нет, в между- народной системе статус ханов Большой Орды не мог быть оспорен. А вот Крымское ханство для между- народных игроков был новосозданным государством и поэтому статус их ханов нуждался в утверждении. Несмотря на то, что Крымские ханы в дальнейшем присвоили к названию своего государства Улуг Урда, однако их статус к этому времени уже на международной арене был принят, и, став преемником Большой (Золотой) Орды, они уже не смогли ее поднять на высокий уровень, так и оставшись в лоне османской политики.

98 Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

И здесь уместно поставить еще один вопрос: продолжала ли получать Большая Орда часть выхода и после 1480 года? Как видно из духовных грамот, Крым, Казань и Астрахань как наслед- ники Золотой Орды еще продолжали получать именно выход и в начале XVI века [14, с. 362]. После 1480 года татарская власть над Москвой не закончилась, просто Москва вместо Большой Орды продолжала платить дань нескольким татарским ханствам. Несомненно, и Большая Орда, в их числе, продолжала получать свою часть. В духовной грамоте Ивана III в качестве получателя дани упоминается и Астрахань. Но ведь Астрахань не смогла сама добиться права на часть выхода из «русского улуса», скажем как Казань. Она не проводила никакой, тем более успешной, военной акции против Московии. Да и включали бы ее просто так другие татарские ханства и сама Русь в число получателей выхода? В таком случае среди получателей выхода должны были быть и сибирские ханы10. Несомненно, и после 1480 года Большая Орда продолжала получать выход, но после этого события выход был разделен между несколькими татарскими ханствами. После 1502 года ее право естественно перешло к Астрахани, как к продолжению большеордынского государ- ства, чем и объясняется получение ею дани.
Как отметил К.В. Базилевич, во время Золотой Орды Русь не могла иметь ни общей внешней политики, ни общей дипломатической системы [3, с. 18]. С началом распада Золотой Орды и ослаблением ее власти в «русском улусе», Москва постепенно начинает сформировать свою внеш- нюю политику. Если раньше такие связи происходили по линии церкви, то вскоре московские князья начинают формировать именно свою внешнюю политику. Вначале – участием во внутри- татарской политике (в т.ч. борьба за право быть приемником Золотой Орды). Одним из направле- ний русской внешней политики было борьба с татарскими ханствами [3, с. 19]. Вначале Москва выступила на стороне Крыма против Большой Орды, а далее, когда объявила себя царством, уже и против Крыма. А.А. Новосельский раскритиковал утверждения некоторых исследователей, что татары руководствовались только тем, чтобы получить побольше поминок, а имели именно поли- тический расчет [38, с. 9]. Однако этот пресловутый политический расчет и внешняя политика татарских ханств еще далека от исследователей.
Хотя Русь еще платила дань, однако пыталась трактовать выплату дани как «добровольную», вместо «выхода» называя ее «поминками». Но татарская власть в Крыму продолжала рассматри- вать дань как продолжение выплаты именно хараджа (выхода). Скорее всего, попытка русских представить выплату дани как «поминки» лежала именно в этой плоскости, так как харадж платили подчиненные-немусульмане, а Русь уже чувствовала себя не совсем подчиненной, поэтому она и хотела трактовать свое положение по-своему, подчеркивая тем самым, что Москва уже не является составной частью татарского государства. Однако для нас важен не сам процесс трансформации понятия дани (выхода) в поминки, что характерно уже для взаимоотношений Руси с Крымом, а не с Большой Ордой. В период взаимоотношений с Большой Ордой в духовной грамоте Ивана III отчетливо фигурирует выход11. По духовным грамотам последних великих князей Москвы отчет- ливо видны и изменения в отношениях данничества. Русские князья в своих духовных и особенно в договорных грамотах хотя и начинают писать «А переменит богъ Орду», однако выплата дани

10 Хотя одно сообщение в русских летописях позволяет поставить такой вопрос. Известно, что уничто- жение Ахмада позволило Сайид-Ибрахиму на время укрепить свое внешнеполитическое положение в пост- ордынском политическом пространстве. Во-первых, номинально Ногайская Орда подчинялась шибанидам [51, с. 114]. Во-вторых, благодаря разгрому остатков Золотой Орды и овладению Орда-базаром шибаниды также вошли в число полноправных преемников Золотой Орды. Уже летом 1481 года в Москву было отправлено официальное посольство: «царь Ивак послал посла своего Чюмгура князя к великому князю Ивану Васильевичу и к сыну его великому князю Ивану Ивановичу с радостию, что супостата твоего есми убил, царя Ахмата. И князь великий посла Ивакова чествовал и дарил и отпусти ко царю с честию, а царю Иваку теш послали (выделено мной – И.М.)» [42, с.95]. Т.е. послали поминки – «тыш». Неясно, имелся ли здесь под «тешью» вид «добровольного» подарка (хотя в летописи отдельно говорится, что московский великий князь и «дарил»), или же часть выхода. Исходя из той политической ситуации, тут также нужно рассматривать выплату «теши» как часть выхода. Однако далее выплаты, возможно, прекратились в силу отдаленности шибанидов и неспособности ими поддерживать (как другие татарские ханства) свое «право» получать выплаты. Возможно, что последующие заигрывания Москвы с тайбугидами против шибанидов также связаны с вопросом взаимоотношений Москвы с шибанидами именно в плане прекращения признания Москвой шибанидского государства как преемника Золотой Орды и, следовательно, как преемника на получение части выплаты с «русского улуса».
11 Выход в грамоте Ивана III рассматривается в капитальном исследовании А.Л. Хорошкевич [60, с.228–
230], которая приходит к выводу, что выход в духовной грамоте – это именно дань [60, с.230].

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 99

еще продолжается. Великий князь Василий Васильевич в своей духовной грамоте (1461–1462), своей княгине и остальным сыновьям наказывает «… да по тому укладу моя кн(я)г(и)ни и мои дети и в выход оучнут давати (выделено мной – И.М.) с(ы)ну моему Ивану съ своих оуделов» [14, с. 197]. В его духовной грамоте упоминается только выход. А вот уже в духовной грамоте великого князя Ивана Васильевича (1504 г.) видим, что получателями выхода являются несколько преемников. Иван III завещает: «А дети мои, Юрьи з брат(ь)ею, дают с(ы)но моему Васил(ь)ю съ своих уделов в выход в ординские, и въ Крым, и в Азтарахан(ь), и в Казан(ь), и во Царевичев городок (выделено мной – И.М.), и в-ыные цари и во царевичи, которые будут у с(ы)на моего у Васил(ь)я въ земле, и в послы в татарские, которые придут къ Москве, и ко Тфери, и к Новугороду к Нижнему, и къ Ярославлю. И к Торусе, и к рязани къ Старои, и къ Перевистку ко княж Фе(о)доровскому жеребию рязанског(о), и во все татарские проторы, въ тысячу рублев» [14, с. 362].
После Ивана III во время княжения Василия III Ивановича (1505–1533) такая система взаимо- отношений еще продолжает существовать (к сожалению, сохранилась только его «Духовная запись великого князя Василия Ивановича от 1523 года» [14, с. 415]). Однако с началом правления Ивана IV (1533–1584)12 Русь начинает политическое оформление своей независимости: во-первых, в 1547 году Иван IV венчается как царь и в 1549 году происходит созыв первого Земского собора напо- добие татарского курултая (Ильяс Камалов впервые поставил такой вопрос, справедливо обратив внимание на идентичность этих «собраний» [66, с. 249–250]. В отечественной историографии вопрос в такой связке, насколько мне известно, не рассмотрен). Хотя с Крымом, который продолжает считать себя сувереном русских земель Московии и Польско-Литовского королевства, Москва еще вынуждена считаться и отправлять поминки (в татарском понимании харадж), однако другие татарские претенденты не только ощутили на себе агрессивную политику Москвы, но и были реально ликвидированы ею, тем самым Москва заимела и политическое обоснование для борьбы с Крымом уже не только как Московское княжество, но как царство Казанское и Астрахан- ское. Однако, в обращениях с Крымом, оставшемся единственным преемником Золотой Орды, Русь не использует эти свои «царские» приобретения, не желая навредить своим пока еще не равным отношениям с Крымом. Как отмечает С.Ф. Фаизов, в письмах в Крым «Россия и в XVI в., и в течение всего XVII в. не решалась вписывать золотоордынские «царства» в титул самодержцев» (Казани, Астрахани и Сибири) [58, с. 30]. В своем капитальном исследовании по русско-татарским отношениям, А.А. Новосельский приходит к выводу, что во время Ивана IV «поминки» посыла- лись Девлет-Гирею [38, с. 437].
Описывая начало сближения Москвы с Крымом, А.А. Горский приходит к выводу, что Крым- ский хан «отказывался от претензий на взимание дани и иных платежей». Таким образом, А.А. Горский оставляет только «поминки» – дары хану и его приближенным [9, с. 163]. Однако вопрос так просто не закрывается. Как мы видели выше, в духовной грамоте Ивана III выход отчет- ливо фигурирует в числе наказов наследникам. Сами крымские ханы (да и другие татарские ханы) выплаты из Руси рассматривали только как выход. Однако нужно признать, что и Русь в своих
отношениях с преемниками Золотой Орды сумела создать такую ситуацию, при которой могла
комментировать свое данническое положение исходя из сложившейся конкретной обстановки. Для татар не было важно, как русские великие князья и цари называли свои выплаты, – «выход»,
«поминки» или «пошлины», они рассматривали дань как харадж, как выход. А Москва могла, учитывая сложившуюся на данный момент обстановку, трактовать выплату по-своему, и не вда- ваться в «добровольность» или «обязательность» выплаты. Но при этом до 1700 года вынуждена была играть в эту игру13. Даже в конце XVII века выплата поминок была регулярной, о чем

12 Духовная грамота Ивана IV (1572 г.) написана как исповедь и проповедь для потомков, насквозь проникнута идеологией (ссылка на былое величие (особенно упоминание великого князя Владимира,
«просветившаго Рускую землю святым крещением») – быть единым, держаться православной христианской веры и т.п.). В его духовной грамоте от 1572 ода он также назван только как царь и великий князь Иоанн Васильевич, самодержец всероссийский. Очевидно, царь мог полагать, что он является владыкой завоеван-
ных татарских ханств (так как «оставляет» своему сыну Ивану Царство Казанское и Астраханское [14, с. 439]), а титул «великий князь» употреблялся по отношению к русским территориям, а то, что он прак- тически объединил все русские земли показано через сочетание «самодержец всероссийский». В его грамоте
начинает упоминаться «царство Руское» [14, с. 433].
13 В 1681 году было ликвидировано Касимовское ханство, которое, на мой взгляд, существовало и как противовес Крымскому ханству, которое считало Русь подчиненной себе. Московские правители, при

100

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

например сообщается в дневнике соратника Петра I Патрика Гордона, что Москва еще в 1680-е гг. выплачивала в Крым ежегодные «пособия»! В записи от 13 марта 1685 г. Патрик Гордон пишет, что «Совет в Москве ранее постановил, что годовое пособие (выделено мной – И.М.), или honorarium, должно выдаваться татарам на обычном место для размена пленных...». Здесь «годо- вое» как раз и означает, что поминки были систематической данью, и оно так воспринималось царской властью даже в конце XVII века. [8, с. 52]14.
Судьба «крымской казны»15 была решена турецко-русским Константинопольским мирным договором 1700 г. Один из его пунктов гласил о прекращении выплаты «дачи», так как «...госу- дарство Московское самовластное и свободное государство есть» [59, с. 52; 58, с. 239], что отчет- ливо показывает: поминки были обязательными к уплате, значит вполне справедливо можно
считать их данью, раз пришлось для их отмены договариваться в специальном межгосударствен-
ном договоре в 1700 году и особо отмечать, что отныне Московское государство есть «само-
властное и свободное»!
И здесь уместно поставить такой вопрос: прекращается ли после 1472 года «выход» и начина-
ются ли «поминки»?
Как справедливо указал еще А.А. Новосельский, «падение Золотой орды еще не означало пре- кращения борьбы Московского государства с татарами» [38, с. 3]. Хотя попытка представить ситуацию так очень даже характерна для отечественной историографии, даже несмотря на данные приведенных нами духовных грамот последних великих князей. Вслед за А.А. Горским, Ильяс Камалов также пишет, что русские платили выход до 1472 года [66. s. 163]. Однако не все так кате- горичны. По мнению В.Д. Назарова, выход платили и после 1472 года (до 1479 г.) [34, с. 42]. В.Д. Назаров считал, что выход в Большую Орду шел регулярно [34, с. 24]. Он отметил, что нет четкости в понимании выхода: входили ли в него все платежи, или же речь шла преимущественно о дани? [34, с. 18]. В своем ярлыке-послании хан Ахмад говорит о подати [63, с. 198]. Мы считаем, что Большая Орда до своего окончательного падения получала именно выход. Позднее выход продолжала получать Астрахань. С усилением Москвы «выход» постепенно трансформировался в
«поминки», которые существовали параллельно и были неким «подарком». Выход постепенно
«растворился» в «поминках» в первой половине XVI века. Однако без продолжения выплаты
«выхода» поминки не могли быть так сильно закреплены во взаимоотношениях с Крымским ханст- вом16, ставшем во второй половине XVI века единственным татарским государством. «В начале XVII в. правовой статус дани – откупа поднялся на договорной уровень. В 1615 г. обязательство ежегодной выплаты, включение в текст шерти, было признано русским монархом и признавалось в последующие десятилетия» [59, с. 52]. Поминки продолжали получать, скорее всего, до конца своего существования в обязательном порядке кроме Крыма также Казань и Астрахань. Ведь после взятия Казани и Астрахани русская сторона произвела «надбавки к ранее имевшим место наибольшим поминкам в уплату за согласие Крыма на переход волжских ханств под юрисдикцию России» [59, с. 53]. Данное обстоятельство показывает, что выплаты (поминки) получали и выше- перечисленные ханства.
Мы согласны с С.Ф. Фаизовым, что начало поминок уходит корнями в золотоордынский период – т.н. девятные поминки (девять вещей) [59, с. 53]. Однако его же предположение, что выплата поминок в Крым могла начаться в середине XIV в. [58, с. 15] не может быть принято, так как в середине XIV века есть только один сюзерен «русского улуса» – это золотоордынский хан, хотя подарки князья могли дарить и улусбекам, и придворным. Однако применительно к постор-

необходимости, вместо крымских единственными своими «царями» официально могли признать только касимовсих царей, а потом уже юридически легко могли оформить свою независимость от татарских ханов в Касимове. Однако за Крымским ханством пока была мощная армия и Османская империя, и такого не случилось. Касимовское ханство сохранялось Москвой и в XVI веке как возможный вариант юридического оформления своей полной независимости от Крыма. Но в XVII веке ситуация изменилась кардинально, и в
1681 году Москва ликвидировала «ханство» в Касимове, в 1685 году прекратила выплачивать «поминки»
Крымскому ханству и в 1700 году юридически оформила свою независимость.
14 Благодарю Р.Ю. Почекаева за обращение моего внимания на этот источник.
15 Уплата поминок еще называлась «большой казной» [38, с. 437] (поминки и казна – два названия одних и тех же платежей).
16 Как отдельный вид выплат, поминки – это ежегодные выплаты в Крымское ханство с 1474 по 1700 гг. [59, с.50]. Поминки состояли из денежной части и «рухляди». Поминки платили и за «запрос» и за союзни- ческие отношения (например, за поход в Литву) [38, с.439].

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 101

дынскому периоду поминки – это уже вполне конкретная выплата. А.А. Новосельский детально рассмотрел поминки и видел в них естественно не добровольную выплату, а вполне конкретно – дань17, даже привел расчеты [38, с. 437–442] и сделал вывод, что «на крымские расходы можно было сооружать ежегодно по крайней мере по четыре города, подобных Вольному и Хотмышску» [38, с. 442]. Хотя С.Ф. Фаизов и описывает в сугубо научной манере этот вопрос, однако его выво- ды отчетливо показывают его мнение по этому вопросу: «По меньшей мере, две традиции непари- тетного свойства остались: «челобитная» формула обращения великих князей и царя Ивана Гроз- ного к ханам Крыма (до третьей четверти XVI в.) и выплата поминков им же (до 1685 г.)» [59, с. 50]. Далее он пишет: «Суть нашей версии состоит в том, что за все время документально под- тверждаемого существования поминков, т.е. за 1474–1685 гг. (или за 1474–1700 гг., если учитывать срок сохранения обязательств) не наблюдается трансформации основного правового содержания поминков. Иначе говоря, не меняется их качественная определенность, которая позволяет считать их целостным явлением, а сущность этого явления категорировать как дань или, принимая во внимание их основное предназначение, как дань – откуп» [59, с. 50].
Получается, что Большая Орда получала именно выход до конца своего существования. Пер- вые десятилетия XVI века выход продолжали получать несколько татарских ханств. Далее, выход растворился в других выплатах (поминках). Крым, ставший «Улуг Урда», продолжал получать выплаты из Московии и из Литвы, и продолжал считать выплаты продолжением выхода (хараджа). Москва, взявшая курс на построение сначала полностью независимого государства, далее – регио- нальной державы, не могла допустить использования прежнего названия – «дань», хотя еще долгое время продолжала выплачивать значительные выплаты преемнику Большой Орды Крымскому ханству.
Исходя из вышеизложенного, можно утверждать, что Большая Орда являлась продолжением Золотой Орды. В процессе распада государства его центральные районы потеряли право на правя- щий трон – Тахт-эли, и превратились в одно из постордынских государств. В 70-х годах XV века Крымское и Казанское ханство стали считать себя равными Большой Орде, тем самым заложив основы для восприятия Большой Орды только как одного из татарских ханств.
Теперь по поводу названия государства. Название «Большая Орда», взятое из русских источни- ков и принятое в качестве названия государства (как и в случае с термином «Золотая Орда»), является неправильным переводом татарского названия «Улуг Урда» [47, с. 241] или «Орда-и Муаззам», которые переводятся естественно не как «Большая Орда», а как «Великая Орда». Рус- ские, применяя название «Большая Орда», могли иметь ввиду ее размеры и обширность [45, с. 514]
или же использовали как синоним Великой. Даже в более поздних переводах ярлыков крымских
ханов, переводчики переводили «Улуг Урда» иногда как «Великая Орда», а иногда как «Большая
Орда» [23, с. 675–679]. Еще применительно к Большой Орде русские источники называют ее
«Заволжской Ордой».
В тюркских источниках встречается ещё одно название Большой Орды – «Намаганский юрт», как предположил И.В. Зайцев [16, с. 51], восходящее к имени Нумугана, отца Тимур-Кутлука. Хотя наименование прямого преемника Золотой Орды именем их неизвестного предка выглядит достаточно странно, пока другого объяснения нет. Очевидно, вопрос требует дальнейших исследо- ваний. Как преемник правого крыла Улуса Джучи Большую Орду называли и «Тахт эли» в смысле Престольной державы – домениальной части правого крыла Улуса Джучи [51, с. 119–120]. Такое обозначение Большой Орды показывало, что другие татарские ханы считались ниже по статусу по отношению к большордынским ханам, ставка которых считалась главным среди правителей – джу- чидов. Однако, «Тахт эли» только показывал статус большеордынских ханов. Улугбек в своем знаменитом труде «Тарих-и арбаъ улус» («История четырех государств»), написанном в 1425 году, пишет: «Дашти Кипчокнинг пойтахти булган Сарой тахтини»18 [53, с. 227], т.е. «главный престол Дешт-и Кыпчака – престол Сарая» (перевод наш – И.М.).
Вопрос о генеалогии большеордынских ханов также не может быть признан разрешенным. Судя по генеалогическим сочинениям, их можно причислить к потомкам ордуидов, тукатимуридов и шибанидов. При решении данного вопроса нужно учесть то, что роль ордуидов в поздней Золо-

17 Выплата дани и надбавок к ней – также основная тема в «Мохаббат-наме» Мухаммад-Гирея IV царю
Алексею Михайловичу (от 19 октября 1654 г.) [58, с.61–62].
18 Именно поэтому, скорее всего, большеордынские ханы продолжали сохранять за Сараем статус своей столицы.

102

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

той Орде затмевается в последующем возвысившимися родами джучидов – тукатимуридами и шибанидами. Интересно, что из источников, написанных в джучидских традициях, таких как Уте- миш-хаджи, Кырыми и Абулгази, род ордуидов практически не рассматривается, при этом тука- тимуридам и шибанидам выделяются отдельные разделы.
По М.Г. Сафаргалиеву, большеордынские ханы являются ордуидами [45, с. 391, 488]. Также и в труде Е. де Цамбаура, считающегося на Западе (например, в Гарвардском университете) автори- тетнейшим исследованием по генеалогии мусульманских правителей, ханы Большой Орды проис- ходят из рода Орду-ичена [74, р. 241, 246. См. табл. джучидов]. Скорее всего источниками данных утверждений выступают труды Гаффари и Хайдера Рази [50, с. 212, 214–215]. Однако в обширном генеалогическом сочинении «Муизз ал-ансаб» [20, с. 44] и в генеалогическом сочинении Абд ал- Кадир ибн Мухаммад-Амина «Маджма ал-ансаб ва-л-ашджар» большеордынские ханы являются тукатимуридами [19, с. 263].
Абдулгаффар Кырыми Тимур Кутлука вообще выводит из рода Шибана [64, л. 270-a], тем самым причисляя правителей Большой Орды к шибанидам. О том, что Тимур Кутлук может при- надлежать шибанидам, косвенно указывают тамги на монетах Хаджи-Тархана. Как пишет А.Г. Нестеров [37, с. 274–275], тамги на монетах Кичи Мухаммада и его сына Махмуда в виде дву- зубца с двумя точками [26, с. 27] позже появляется на монетах шибанида Сайид-Ибрахима. Хотя А.Г. Нестеров и предположил, что «уже в первой половине XV в. тамги стали приобретать не сколько родовой, сколько локальный характер и владение Хаджи-Тарханом и Орду Базаром само по себе уже давало право помещать на монетах тамгу в виде двузубца с двумя точками» [37, с. 275–276]. Однако прочтение монет А.Г. Нестерова, его рассуждения о тамгах не бесспорны. На монетах, которые опубликовал А.Г. Нестеров, не читается ни имя Сайид-Ибрахима, ни какое-либо другое имя, т.е. эмитент, выпустивший эти монеты, неизвестен. А.Г. Нестеров не представил обо- снование своего прочтения.
Вопрос о монетах большеордынских правителей еще ждет своих исследователей. Приводя монеты Ахмада, М.Г. Сафаргалиев дает ссылку на П.С. Савельева, однако в цитируемом месте приведены монеты Токтамыша [43, с. 325]. Эту же ошибку повторяет и И.В. Зайцев [16, с. 39]19. Такая же ошибка и с монетами Махмуда20. Далее М.Г. Сафаргалиев почему-то пишет, что «от хана Ахмата и от его преемников не сохранилось ни одной монеты, выбитой с их именами» [45, с. 517]. Хотя кроме монет Махмуда и Ахмада известны монеты сыновей Ахмада – Сеид-Ахмада и Мухам- мада [29, с. 104], но проверить реконструкцию А.К. Маркова по его каталогу невозможно. Только когда все поздние татарские монеты из этого каталога будут опубликованы подробно, можно будет говорить о чеканке монет сыновьями Ахмада. Возможно, эти монеты не детей Ахмада, а другого Сайид-Ахмада и Мухаммада. Достаточно интересно и наличие (?) монет, чеканенных от имени Махмуда не только в Орде, Орду Базаре и Хаджи-Тархане [26, с. 23, 27, 28], но и в Крыму (монеты Махмуда, чеканенные в Крыму, не были опубликованы подробно, их существование вызывает вопросы, прочтение А.К. Маркова «Крым» современными нумизматами В.Лебедевым и В.Клоко- вым не принято [26, с. 29]), Укеке (в конце XIV в. обращение джучидских монет в Укеке пол- ностью прекращается [35, с. 19]) и Булгаре21 [29, с. 103]. Однако и эти монеты не принимаются современными нумизматами22. Пока точно можно говорить только о наличии монет Махмуда и Ахмада. Очевидно, все эти вопросы (использование тамгу-двузубца, чекан монет в других городах, монеты сыновей Ахмада) должны быть изучены современными нумизматами. Хотя я и прокон- сультировался с несколькими коллегами-нумизматами, к сожалению пока серьезного исследования по монетам большеордынских ханов нумизматы еще не провели.

19 В.Лебедев и В.Клоков опубликовали некоторые монеты Ахмада. Как отметили авторы, «Дирхемы XV в. не часты в составе изданных кладов и практически не встречаются в опубликованных монетных комп- лексах с золотоордынских городищ» [26, с. 25].
20 Наличие нескольких (четырех) прочтений имен Махмуда и возможность оказания одного из них
Махмудом б. Улу Мухаммадом (?), предложенное В.Лебедевым и В.Клоковым [26, с. 31], также не бесспор-
но. Мог ли занять престол сын Улу Мухаммада? Скорее всего, нет.
21 Вызывают сомнения и сведения о монетах Махмуда, чеканенных в Булгаре, т.к. известен и другой
Махмуд, чеканивший монеты, а А.К. Марков представил свои сведения очень кратко, без изображений. Мо-
неты Махмуда, чеканенные в Булгаре, возможно, относятся к другому правителю [7, с. 39–42], так как во второй половине 1420-х гг. в Булгаре монет уже не чеканилось [52, с. 158].
22 Благодарю А.В.Пачкалова за консультацию по поздним татарским монетам.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 103

И еще один вопрос, это вопрос наличия соправительства в Большой Орде. Когда оно началось? Был ли свергнут Махмуд, или же он сохранил титул хана, и после провозглашения ханом Ахмада оставался в качестве соправителя [51, с. 127]? Также и сыновья Ахмада [45, с. 515], поделили ли они власть между собой или же сменяли друг друга; говорит ли упоминание сразу нескольких ха- нов о наличии соправительства? Было ли сохранено соправительство между потомками Махмуда, с одной стороны, и потомками Ахмада с другой? Ведь борьба Ахмада с Касымом, сыном Махмуда, отчетливо видна из письменных источников [16, с. 40–44]. Возможно, прекращение борьбы между Ахмадом и сыновьями Махмуда, а далее между двоюродными братьями связано именно с тем, что в Большой Орде в это время установился институт соправительства. После 1502 года соправитель- ство перестает существовать, однако притязания гиреидов и шибанидов на астраханские дела так- же можно рассматривать как попытку в качестве соправителей участвовать в судьбе преемника Большой Орды (Тахт-эли).

Список источников и литературы
1. Алексеев Ю.Г. Освобождение Руси от ордынского ига. – Л.: Наука, Лен. отд-е, 1989. – 220 с.
2. Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. – Санкт-Петербург: Изд-во Санкт-Петербург-
ского ун-та, 2007. – 464 с.
3. Базилевич К.В. Внешняя политика русского централизованного государства (вторая половина XV
века). – М.: Изд-во «Территория», 2001. – 544 с. с картами.
4. Барбаро и Контарини о России: К истории итало-русских связей в XV в. /Вступ. ст., подг. текста, пер.
с итальянского и комм. Е.Ч. Скржинской. – Л.: Наука, Лен-е отд-е, 1974. – 274 с.
5. Гаев А.Г. Монеты золотоордынского хана Махмуда (1445–1461) // Тезисы докладов VII Всероссий-
ской нумизматической конференции в Ярославле. – М., 1999. – С. 70–74.
6. Гайворонский О. Повелители двух материков. Т. 1: Крымские ханы XV–XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды. – Киев; Бахчисарай: Оранта, 2007. – 368 с.
7. Гончаров Е.Ю. Хан Махмуд, Булгар, 812–813 г. х. // Нумизматика. Март 2004. – С. 39–42.
8. Гордон П. Дневник, 1684–1689 / Пер., ст., примеч. Д.Г. Федосова. – М.: Наука, 2009.
9. Горский А.А. Москва и Орда. – М.: Наука, 2001. – 214 с.
10. Греков И.Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV–XV вв.). – М.: Наука, 1975 –
519 с.
11. Греков И.Б. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV–XVI вв. – М.
Изд-во вост. лит., 1963. – 374 с.
12. Григорьев А.П. Время написания «ярлыка» Ахмата // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. 10. – Л., 1987. – С. 28–89.
13. Духовныя и договорныя грамоты князей великих и удельных. Под ред. С.В. Бахрушина. / Подг. к
печ. Л.В. Черепнин: Отв. ред. С.В. Бахрушин. – М.: тип-я Вильде, 1909. – 152 с.
14. Духовныя и договорныя грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950. – 589 с.
15. Егоров В.Л. Развитие центробежных устремлений в Золотой Орде // ВИ. № 8. 1974. – С. 36–50.
16. Зайцев И.В. Астраханское ханство. 2-е изд., испр. – М.: Вост. лит., 2006. – 303 с.
17. Зайцев И.В. Крымская историографическая традиция XV–XIX веков. Пути развития. Рукописи,
тексты и источники. – М.: Восточная литература, 2009. – 304 с., илл.
18. Зайцев И.В. Между Москвой и Стамбулом. Джучидские государства, Москва и Османская империя
(нач. XV – пер. пол. XVI вв.). – М.: Фонд Сороса (Россия), 2004. – 216 с.
19. История Казахстана в персидских источниках. Т. II. – Алматы: Дайк-Пресс, 2005. – 692 с.
20. История Казахстана в персидских источниках. Т.III. – Алматы: Дайк-Пресс, 2006. – 672 с.
21. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV–XVI вв. – Казань: Институт истории им. Ш. Мард-
жани АН РТ, 2004. – 132 с.
22. Котляров Д.А. Московская Русь и народы Поволжья в XV–XVI веках. У истоков национальной по-
литики России. – Ижевск: УдГУ, 2005. – 316 с.
23. Крымские Ханские ярлыки // ЗООИД. Том 2. – Одесса, 1848. – С. 675–679.
24. Кульпин Э.С. Золотая Орда (Проблемы генезиса Российского государства). – М.: Изд-во «Москов-
ский лицей», 1998. – 240 с.
25. Кульпин-Губайдуллин Э.С. Золотая Орда: судьбы поколений. – М.: Инсан, 2008. – 192 с.
26. Лебедев В., Клоков В. Монеты с юго-восточных окраин Сарая // Татарская археология. № 1–2 (8–9),
2001. – С. 22–52.
27. Литвин Михалон. О нравах татар, литовцев и москвитян / Пер. В.И. Матузовой. Отв. ред. А.Л. Хо-
рошкевич. – М.: Изд-во МГУ, 1994. – 151 с.
28. Литовская метрика. Т. I. Акты Литовские. 1487–1589. Сост. Зельверович Л.К. – СПб., 1883. – 112 с.
29. Марков А.К. Монеты джучидов: Золотая Орда, татарские ханства. Редактор издания И.М. Мирга-
леев. – Казань: Институт истории АН РТ, 2008. – 120 с.

104

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

30. Материалы по истории Казахских ханств XV–XVIII веков. (Извлечения из персидских и тюркских сочинений). Составители: С.К. Ибрагимов, Н.Н. Мингулов, К.А. Пищулина, В.П. Юдин. – Алма-Ата: Изд-во
«Наука» Казах. ССР, 1969. – 652 с.
31. Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. Введение, пер. и комм. С.А. Аннинского. – М.-Л: Изд-во
АН СССР, 1936. – 288 с.
32. Миргалеев И.М. Позднезолотоордынские ханства: к определению верхней даты золотоордынского государства // Средневековые тюрко-татарские государства. Сборник статей. Вып. 1. – Казань: Институт
истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2009. – С. 118–121.
33. Миргалеев И.М. Приход к власти тукатимуридов: вопросы престолонаследия в Золотой Орде // На-
циональная история татар: теоретико-методологическое введение. – Казань: Институт истории им. Ш. Мар-
джани АН РТ, 2009. – С. 164–172.
34. Назаров В.Д. Свержение ордынского ига на Руси. – М.: Знание, 1983. – 64 с.
35. Недашковский Л.Ф. Золотоордынский город Укек и его округа. – М.: Изд-я фирма «Восточная лите-
ратура» РАН, 2000. – 224 с.: илл.
36. Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа (последняя четверть XV –
первая половина XVI в.). – М.: Наука, 1990. – 128 с.
37. Нестеров А.Г. Монеты сибирских Шейбанидов // Диалог культур Евразии: Вопросы средневековой истории и археологии. Изучение и сохранение историко-культуного наследия. Вып. 2. – Казань, 2001. – С. 274–279.
38. Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. – М.-
Л.: Изд-во АН СССР, 1948. – 448 с. табл.
39. Обзор посольских книг из фондов – коллекций, хранящихся в ЦГАДА (конец XV – начало XVIII вв.)
Составитель Н.М. Рогожина. Развернутый автограф составителя. – М.: Академия наук, 1990. – 238 с.
40. ПСРЛ. Т. XII. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. – М.:
Языки славянских культур, 2000. – 272 с.
41. ПСРЛ. Т. XX. Львовская летопись. – М.: Языки славянских культур, 2005. – 704 с.
42. ПСРЛ. Т. XXXVII. Устюжские и Вологодские летописи XVI–XVIII вв. – Л.: Наука, 1982. – 228 с.
43. Савельев П.С. Монеты Джучидовъ, Джелаиридовъ и другия, обращавшияся въ Золотой Орде въ
эпоху Тохтамыша // ТВОИАО. Ч. 3. – СПб., 1858. – С. 203–528.
44. Сафаргалиев М.Г. Разгром Большой Орды (к вопросу освобождения Руси от татарского ига) // Мор-
довский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории. Записки. Т. II. – Саранск, 1949. –
С. 78–96.
45. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды // На стыке континетов и цивилизаций… (из опыта образо-
вания и распада империй X–XVI вв.). – М.: Инсан, 1996. – С. 277–526.
46. Скрынников Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV–XVI вв.: Подвижники русской церкви. – Ново-
сибирск: Наука. Сиб. отд-е, 1991. – 397 с.
47. Султанов Т.И. Письма золотоордынских ханов // Тюркологический сборник. 1975. – М.: Изд-во
«Наука», 1978. – С. 234–251.
48. Сыроечковский В.Е. Пути и условия сношений Москвы с Крымом на рубеже 16 в. // Изв. Акад. Наук.
Отд-ние обществ. наук. 1932. № 3. – С. 200–235.
49. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся къ истории Золотой Орды. Извлечения из сочи-
нений арабскихъ. Т. I. – СПб.: тип-я ИАН, 1884. – 564 с.
50. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся къ истории Золотой Орды. Т. II. Извлечения из
персидских сочинений собранные В.Г. Тизенгаузеном и обработанные А.А. Ромаскевичем и С.Л. Волиным. –
М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1941. – 308 с.
51. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. – М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН,
2002. – 752 с.
52. Тростьянский О.В. Клад золотоордынских монет XV в. с территории Татарстана // Труды Междуна-
родных нумизматических конференций. Монеты и денежное обращение в Монгольских государствах XIII–
XV веков. Саратов 2001, Муром 2003. – М.: Нумизматическая литература, 2004. – С. 157–158.
53. Улугбек Мирзо. Түрт улус тарихи. – Ташкент: Чулпон, 1993. – 352 б.
54. Усманов М.А. Жалованные акты Джучиева Улуса XIV–XVI вв. – Казань: Изд-во Казанского ун-та,
1979. – 318 с.
55. Усманов М.А. О новых ярлыках ханств Джучиева Улуса XIV–XVI вв. // АЕ за 1978 год. – М.: Наука,
1979. – С. 46–51.
56. Усманов М.А. Официальные акты ханств Восточной Европы XIV–XVI вв. и их изучение // АЕ за
1974 год. – М.: Наука, 1975. – С. 117–135.
57. Усманов М.А. Татарские исторические источники XVII–XVIII вв. – Казань: Изд-во Казанского ун-та,
1972 – 224 с.
58. Фаизов С.Ф. Письма ханов Ислам-Гирея III и Мухаммед-Гирея IV к царю Алексею Михайловичу и королю Яну Казимиру. 1654–1658. Крымскотатарская дипломатика в политическом контексте постпере-
яславского времени. – М.: «Гуманитарий», 2003. – 167 с.
59. Фаизов С.Ф. Поминки – «тыш» в контексте взаимоотношений Руси – России с Золотой Ордой и
Крымским юртом (К вопросу о типологии связей) // Отечественные архивы. № 3, 1994. – С. 49–55.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 105

60. Хорошкевич А.Л. Русь и Крым: От союза к противостоянию. Конец XV – начало XVI вв. – М.:
Эдиториал УРСС, 2001. – 336 с.
61. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV–XV веков. Ч. 1. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1948. – 472 с.
62. Шамильоглу Ю. «Карачи беи» поздней Золотой Орды: Заметки по организации монгольской
мировой истории // Из истории Золотой Орды. – Казань: Фонд им. М. Султан-Галиева, 1993. – С. 44–60.
63. Ярлык-послание Ахмата великому князю Ивану Васильевичу // Горский А.А. Москва и Орда. – М.:
Наука, 2001. – С. 198.
64. Abdülgaffar Kırımî, Umdetü’t-Tevarih, 1747. Istanbul Süleymaniye Kütüphanesi, Esad Efendi Yazmalar
Koleksiyonu, No: 2331 (Рукопись).
65. Velyaminov-Zernov V.V. Kırım Yurtına ve Ol Taraflarga Dair Bolgan Yarlıglar ve Hatlar. Kırım Hanlığı
Tarihine Dair Kaynaklar, haz. A. Melek Özyetgin – İlyas Kamalov, Türk Tarih Kurumu, Ankara 2010. – XLXII, XI,
941 s.
66. Kamalov Ilyas. Altın Orda ve Rusya (Rusya Üzerindeki Türk – Tatar Etkisi). – Istanbul: Ötüken, 2009. – 376 s.
67. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 1 (1380–1584). Užrašymų knyga 1. Parengė A. Baliulis ir R. Firkovičius. – Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidybos institutas, 1998. – 208 p.
68. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 3 (1440–1498). Užrašymų knyga 3. Parengė L. Anužytė ir A. Baliulis. –
Vilnius: Žara, 1998. – 167 p.
69. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 4 (1479–1491). Užrašymų knyga 4. Parengė L. Anužytė. – Vilnius: Žara, 2004. –
285, [3] p.
70. Lietuvos Metrika (1427–1506). Knyga Nr. 5. Užrašymų knyga 5. Parengė ir pratarmę bei komentarus parašė
E. Banionis. – Vilnius: Mokslas, 1993. – 404 p.
71. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 8 (1499–1514). Užrašymų knyga 8. Parengė A.Baliulis, R.Firkovičius,
D.Antanavičius. – Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidykla, 1995. – 709 p.
72. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 10. (1440–1523). Užrašymų knyga 10. Parengė E.Banionis ir A.Baliulis. – Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidybos institutas, 1997. – 179 p.
73. Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 25 (1387–1546). Užrašymų knyga 25. Parengė D.Antanavičius ir A.Baliulis. – Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidybos institutas, 1998. – 462 p.
74. Zambaur E. de. Manuel de genealogie et de chronologie pour l'histoire de l'Islam. 1 vol. – Osnabreck: Biblio
Verlag, 1976. – XII, 388 p. ill. (Reprint de l'еd. de 1927, Hanovre, H. Lafaire).
Сокращения
АЕ – Археологический ежегодник
АН СССР – Академия наук СССР
АН РТ – Академия наук Республики Татарстана
ВИ – Вопросы истории
ЗООИД – Записки Одесского Общества истории и древностей
ИАН – Императорская Академия наук
МГУ – Московский государственный институт имени М.В. Ломоносова
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
РАН – Российская академия наук
ТВОИАО – Труды восточного отделения Императорского археологического общества
УдГУ – Удмуртский государственный университет
ЦГАДА – Центральный государственный архив древних актов

Миргалеев Ильнур Мидхатович, кандидат исторических наук, заведующий Центром золотоордынских исследований Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан; dilnur1976@mail.ru.

В.В. Ушницкий

Проблема существования потестарного объединения у народа саха: мифологическое государство Тыгына

При оценке тех или иных исторических героев бесписьменных народов, каковыми являлись саха, возникают определенныетрудности при изучении их политической истории и историчности легендарной личности. Легендарная фигура Тыгына, отраженная в фольклоре, подразумевает существование собственных властных структур у предков саха. Его фигуре посвящены историче- ские романы («Тыгын Дархан» Далана-Яковлева), театральные постановки (спектакль «Тыгын Дархан» Сергея Потапова), назван пятизвездный ресторан в центре Якутска и одноименная местная водка, наилучшего качества и крепости. Как предводителя якутских родов оценивали его А.П.Окладников и С.А.Токарев, которые не сомневались в его историческом существовании.

106

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Безусловно, при анализе роли легендарной фигуры Тыгына в истории народа саха, огромную роль играла политическая конъюнктура времени. Обычно народ, попавший под иго чужого народа, создает великолепные фольклорные произведения, где прошлое народа, когда он был свободным, преподносится как счастливое время. В то же время, с ассимиляцией прищельцев, политические реалии периода ига отражаются в фольклоре как существование собственного владыки.
Согласно И.Страленбергу, переселение саха из Байкала на Лену возглавлял предводитель по имени Дэнси Тархан Тэгин. Г.В. Ксенофонтов допускал, что особый говор, принадлежавший группе послед- них завоевателей якутской земли, сохранялся среди населения на Сайсарской равнине, и именно они могли передать И.Страленбергу общетюркское произношение «тэгин» и «тархан» [8, с. 42].
Г.В. Ксенофонтов утверждал, что во главе пришедших в XII в. в последней волне южных пере-
селенцев были потомки последнего уйгурского хана Энень-Тегина, который «без вести пропал». С этой династией на территорию Якутии могла распространиться царская власть. Тыгыны влады- чествовали над территорией почти всей Якутии, и их власть была прервано только русским завоеванием [8].
Этот полулегендарный человек согласно преданиям был Верховным предводителем якутских родов до прихода русских, и возглавлял их сопротивление казачьим отрядам. По русским докумен-
там 30-х годов XVII в. некий «Тынья» или «Тынина» выведен как один из крупных тойонов Канга-
ласской волости, возглавившей сопротивление казакам. Этот «Тынина» являлся отцом Челая (Чаллаайы), Откурая (Олькорой), Бозеко (Бодьоко) – вождей кангаласцев. Однако данные лица нигде не фигурируют как предводители всего якутского народа, в качестве сыновей вождя якут- ских родов. Разве что Откурай, смертельно раненый в бою атаманом Иваном Галкиным, был пред- водителем многочисленных якутских дружин, восставших в 1636 г., вполне претендует не только на фигуру претендента на престол.
Якутский лингвист С.И. Новгородов, как и П.А. Ойунский, с легендарным Тыгыном отождест-
вляли тойона Намского рода Мымака – предводителя якутского ополчения, осаждавшего Якутск в
1634 и 1642 гг. По С.И. Новгороду, «Мымак» означало по якутски «князец», «староста», а «Тыгын» значит «князец – престолонаследник», отсюда выражение «князец Мымак», в переводе Тыгын Мымак [7, с. 20]. Мымака с Тыгыном роднит то обстоятельство, что Мымак умер в русской тюрь- ме, как и легендарный Тыгын. Роль Тыгына в исторических преданиях в качестве вождя якутских дружин, осаждавших Якутскую крепость, в реальности выполнял Тыгын, руководивший якут- скими воинами в бою с русскими.
По мнению Г.А.Попова, на Лене саха в миниатюре создали тюркское государство с его специ- фикой и должностями: бегами, кулами и тегином. У саха на Лене стала складываться довольно сложная общественная организация со всеми признаками северного феодализма [16, с. 48]. Среди этих северных феодалов постепенно возвысился кангаласский Тыгын, победитель всех родов саха [16, с. 94]. Данный вывод им был сделан исключительно на основе фольклорных источников. Но исторические предания – сложный жанр, они несут в себе печать современности, т.е. «приспо- сабливают» события, происходившие в древности, к более поздним историческим реалиям.
А.П. Окладников доказывал полное совпадение элементов якутской лексики, относящихся к области социальной терминологии, с тюрко-монгольскими социальными терминами (кулут, бокан, чахар, тойон, туйгун, тутук, боотур, сесен, дархан, тыгын, хаан, эллэй). По его мнению, это показы- вало, что политическая организация якутов восходила к мифическому Эллэю и носила черты межплеменного объединения, союза племен якутской народности, возглавляемого наследствен-
ными вождями, которое вело свое происхождение от Эллэя [12, с. 119].
Якутский термин «дархан» А.П. Окладников сближал с тюрко-монгольским термином «тар- хан» – «дархан» в значении: вождь племени или рода, глава народа, предводитель, военачальник. В якутской юрте имелось почетное сидение дархан-олох. Изучая его предназначение, А.П. Окладни- ков пришел к выводу, что дархан-олох, как и стул туора-дархан были почетными сиденьями, пред- назначенными для дархана [13, с. 111].
А.П. Окладников пришел к выводу, что в древности якуты именовали дарханами наиболее могучих племенных вождей, прославившихся подвигами и подчинивших себе обширные области. К такому выводу он пришел в результате анализа предания, записанного Н.Г. Золотаревым со слов П.С. Семенова. Родословная начинается с Эллэя. Его сын Дойдулаах Сирдээх Дойдууса дархан (имеющий землю-страну дархан) собрал большое богатство и ездил в бурятскую землю, на Баргу- зин и Томск. Его земли тянулись от устья Вилюя до устья Витима. При слабом сыне Хомуйан-

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 107

дархане владения его распались. Через него, в пятом поколении родился Чыкын-Мурман, который стал именоваться Тыгын-дарханом [13, с. 106].
Тюрко-монгольский термин «тархан» имел значение «собиратель податей». В.М. Никифоров ссылается на труд Г.В. Ксенофонтова «Эллайада», где имеется упоминание 11 различных дарха- нов. Так, имеется любопытный персонаж Сююлэ Дархан, который мог получить свое прозвище из- за обязанности поставлять в Якутск «ясак» вместо богача [11, с. 24]. В орхонской эпитафии есть строчка: «Пришли чыканы китайского кагана». А.Н. Бернштам приводил упоминание в надписях
«Чыкан Тоньюкук». Г.Шлегель возводил его к китайскому чикуан [11, с. 62–63].
И.Линденау писал о существовании особого титула «Тойон – ууса», буквально – «тойонский род», означавший господствующее положение среди якутских родов прямых потомков Эллэя. В связи со спорами о порядке наследования этого титула со смерти отца Тыгына началась ожесточен- ная борьба за власть, в котором верх взял Тыгын, убивший и разогнавший своих братьев. По изложенной им версии, Тыгын не успел стать дарханом, верховным правителем якутских родов, из-за распрей внутри правящего клана, потом прихода русских завоевателей [10].
Еще Ф.Ф. Васильев сомневался в отождествлении имени Тыгына с существовавшим у ранних тюрков социальным термином «тегин», так как имя его больше в фольклорном материале не встреча- ется [5, с. 37]. В фольклорных источниках, имя Тыгына выводится от слова «тыын» – дыхание. Что касается тюркских параллелей, в тофаларском языке встречается слово Тыгын, обозначающее «щель».
И.Линденау пишет, что Тыгын имел три резиденции: первую – между маленькими речками Алагана и Куллаты на долине Эркээни; вторую – у озера Табага; третью – где построен город Якутск, у озера Сайсаары [9, с. 109]. Тыгын, прогнав тунгусов, убивших Тюсэлгэ Даххана (Дойду- уса Дархана или Даххана), становится хозяином Эркээни и Туймаады. Его владения простирались от Намского улуса до мальжегаров. Местожительством Тыгына являлись озера Сахсары, Ытык, Юрюнг Кюель, Кытаанах Кырдал. От него отошли и стали отдельными родами люди Кэрээкээн Тойоно – дьохсогонцы, Легоя – борогонцы, Батас Мондукээнэ – батурусцы [4, с. 144–161].
Таким образом, мы видим распад старого племенного единства, возникновение самостоятель- ных племенных образований. Безусловно, этот процесс занял долгий промежуток времени. Леген- дарное ядро фольклорного цикла вероятно сложилось в более древнее время. На эту мифологиче- скую основу после XVII в. стали наслаиваться исторические предания, отражающие исторические события переломного XVII в. [3, с. 24].
Для раннего государства было характерным, что персона сакрализованного правителя – царя, представляется «посредником» между божествами и подданными. Символика власти требовала, чтобы в общении с ней подданные подчеркивали свою полную ничтожность. Теперь рассмотрим фольклорные данные, рисующие образ якутского царя Тыгына. Например, в них раскрывается, что Тыгына якобы сажали на особое «возвышенное ложе». Приезжающие из далеких краев входили к нему, кладя поклоны на его колени, выходили также с поклонами; cловом, обращались с ним, как с божеством [13, с. 62].
Тыгын, подобно восточным властителям, имел харизму. Сюр-харизма находилась в хребте, спинном мозге (сюр) Тыгына, подобно тому, как Илбис (военная удача, харизма рода) – в позво- ночнике его коня. Конь Тыгына был рыжим, ближе к красной масти, которая символизировала огненную природу коня [6, с. 28]. Рыжий цвет коня относится к солярному образу: «Конь Тыгына на Чочур – Муране» связан с почитанием неба.
По фольклорным данным, Тыгын имел большое войско, его воины были вооружены луками и мечами. Когда он был в силе, то имел двести человек, держащих батыйа. Он был повелителем саха. Кто не повиновался ему, тех он убивал. Местожительство его было над озером Сайсары. Тыгын– владыка ездил по рекам Амге, Таатте и требовал воинов и работников из родственных племен: Боотур ууhа, Мэнэ ууhа, из аймахов Ханалас [7, с. 147].
В русских документах о Тыгыне нет точных данных, кроме смутного упоминания о некоем
«Тынина». И это обстоятельство опять роднит нашего героя с королем Артуром, о котором имеется единственное документальное свидетельство, что бриттов в битве с саксами возглавлял некий Медведь (по-валлийски – Atru). Реальный «Тынина» или «Тынья» казачьих донесений был одним из влиятельных вождей кангаласцев, к тому же был отцом Откурая, Бозеко и Челая – предводите- лей сопротивления якутских родов своеволию воевод и казачьих атаманов. Именно Откурай и намский Мымак были реальными вождями ополчения якутских родов, и отсутствие упоминания о
них в якутском фольклоре убеждает нас в том, что их образы послужили формированию образа
Тыгына как верховного владыки саха.

108

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

С.В. Санников при анализе мифологем, связанных с формированием образом власти, предлага- ет применить комплексный методологический подход, опирается на концептуальные разработки К.Г. Юнга, Г.Кубертсона и Г.Барта, что позволяет ему рассмотреть широкий спектр мифологиче- ских архетипов. В сакральной мифологии выделяется комплекс мифологических образов, связан- ных с представлением о сверхъестественном происхождении публичной власти и сакральной природе носителей данной власти, обозначаемых им как «потестарная мифология». В качестве примеров потестарно-мифологических образов он приводит образы богов Одина и Фрейра как древних конунгов Швеции [17].
Мудрец (мудрый отец) – архетип, прослеживающийся в германском потестарно-мифологиче- ском образе бога и эпического конунга шведов Одина. Тыгын тоже изображается в образе глубоко- го, мудрого старца. По словам А.П. Окладникова, «Фигура Тыгына – мудрого старца, владыки и грозного воина, избранника Улуу Тойона – уже при жизни сливалась на этом фоне с величествен- ными образами эпических богатырей и языческих богов» [13, с. 115].
Защитник (покровитель) – архетип, который, рассматривается как элемент упомянутого К.Г. Юнгом представления о «золотом веке», для которого характерно наличие правителя, опекаю- щего своих подданных. И этот архетип является характерным для образа Тыгына. Эпоха Тыгына представлялось поздним поколениям якутов «золотым веком». А.А. Борисов в образе Тыгына ви- дит символ освободительной борьбы. Так, в фольклорных произведениях о Тыгыне проводится мысль собирании якутских земель в одно целое. В его образе сосредоточены множества истори- ческих лиц XVII в., борцов с колониальным гнетом [2, c. 48–49].
По определению С.В. Санникова, герой – один из значимых архетипов, прослеживаемых в эпосе и потестарной мифологии, неоднократно привлекавший внимание исследователей политиче- ской мифологии. Тыгын рисуется в качестве предводителя объединенного войска якутских родов, выступивших против казаков. По утверждению А.П. Окладникова «он как-то незаметно и тихо сошел с исторической арены». Русские документы даже и не отметили смерти грозного якутского
«царя» преданий, так недавно еще потрясавшего свою лесную страну, десятки лет державшего в страхе свой маленький народ. Линденау же пишет, что Тыгын был взят казаками в заложники и умер как пленник перед приездом первых воевод в Якутский острог [13, с. 115].
Еще существовал архетип Искателя (проводника) – потестарно-мифологический архетип, атрибутами которого являются странствия, поиски и совершение походов. По фольклорным данным, Тыгын имел большое войско, его воины были вооружены луками и мечами. Когда он был в силе, то имел двести человек, держащих батыйа. Он был повелителем саха. Кто не повиновался ему, тех он убивал. Местожительство его было над озером Сайсары. Тыгын – владыка ездил по рекам Амге, Таатте и требовал воинов и работников из родственных племен: Боотур ууhа, Мэнэ ууhа, из аймахов Ханалас [7, с. 147].
Жертва (мученик) – специфический потестарно-мифологический архетип, прослеживаемый на материале ряда образов эпических и мифических конунгов. Тыгын становится жертвой казачьего вероломства. Он попадает в плен и умирает в неволе. В некоторых преданиях, Тыгын умирает, пав духом, со сломленным сюр, его тело покрывается язвами, он утомляется и слабеет. О.Парфенова сюжет со стуком в спине перед смертью Тыгына связывает с помещением сюр-харизмы в хребте, спинном мозгу [6, с. 28].
Праведник – архетип восстановителя легитимного порядка, справедливости, получающего помощь сверхъестественных сил. Когда Тыгын был ребенком, было предзнаменование, что ему суждено быть великим человеком. На его копье, на самое острие «опустился» сгусток крови, которую он проглотил. В фольклорной традиции Тыгын обозначается якутским «царем» («мунур ыраахтаагы») [1, с. 95]. Символика власти требовала, чтобы в общении с ней подданные подчерки- вали свою полную ничтожность. Теперь рассмотрим фольклорные данные рисующие образ якутского царя Тыгына. Например, в них раскрывается, что Тыгына якобы сажали на особое «воз- вышенное ложе». Приезжающие из далеких краев входили к нему, кладя поклоны на его колени, выходили также с поклонами; cловом, обращались с ним, как с божеством [13, с. 62].
Оплодотворитель – архетип, получающий выражение в образе верховного правителя, являю- щегося источником плодородия земли и богатства народа. О любимом сыне Тыгына Муос Уол или Таас Уллунах рассказывается так: «Когда этот мальчик спал, то от его дыхания все вещи в доме приходили в движение. Когда засыпал в лесу, сила его дыхания клонила деревья и травы» [13, с. 83]. В любимом сыне Тыгына нетрудно узнать описание природы родной страны: «Тело его было как литое из плотного материала, не поддавалась ни ударам, ни нажимам, а ступни были

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 109

тверды, как камень. Когда он в семилетнем возрасте бежал, земля дрожала, а на крик его небо вторило непогодой, ветрами и морозом» [13, с. 103].
Тыгын также является архетипом сыноубийцы, стоящего в одном ряду с мифом о гонимых героях. Так ему приписывают убийство двух мифологических сыновей Таас Уллунах (каменная ступня) и Муос-Уол (каменный парень). Тело этого парня было покрыто роговой чешуей подобно античному Ахиллесу. Все это указывают глубокую архаичность образа Тыгына [1, с. 95–96].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что Тыгын собирал дань с покоренных родов. В то же время известно, что он сам платил «эр сулуута» бетунцам, после того как его войско возврати- лось от них с поражением [4, с. 47]. Также в якутском языке существуют термины «солук»,
«энньэ», или словочетание «халаан ылбыт», сравнимые с древнеуйгурскими терминами «калан»,
«салыг», означавшими налог и «инчжес» – феодальную собственность. Имеются и многочислен-
ные свидетельства о том, что якутские термины применялись на практике [5, с. 55–56].
После появления государства, устанавливается право – нормы поведения, исходящие от госу- дарства, которое на первоначальном этапе представлял князь или каган. Это было продиктовано тем, что господствующая часть общества была заинтересована в возведении существующего положения в закон. Так в Древней Руси появляется «Русская правда» Ярослава. В фольклоре саха есть ясные упоминания о введении первых узаконенных норм именно Тыгыном. В них есть сведе- ния о телесном наказании и штрафах скотом. Например, Тыгын своему внебрачному брату Быркынгаа-Боотуру, предку вилюйских саха, за воровство и убийство любимого коня его людьми, в наказание назначает выплату 40 коней и телесное наказание после окончания ысыаха, продол- жавшегося с начала лета до наступления осени [9, с. 72–94].
Вообще для всех государств в истории человечества характерно то, что повинность была двух видов: та, которую называют «налог кровью», воинская повинность, обязанность служить в дружине или армии князя, хана и т.д., и обложение материальное, для кочевых государств, прежде всего скотом. Что же мы видим в случае с Тыгыном? Прибыв на землю другого рода, прежде всего, он требует, чтобы ему дали часть их людей в качестве «хара», т.е. воина-слуги, а в случае невыпол- нения, полностью истребляет данный род, это произошло с ходоринцами. Роль Тыгына как
полновластного царя саха сказители видят в том, что он, если увидит или услышит, что у кого-либо
имеется скот или прочее богатство, то тотчас же отправлялся к нему и отбирал силой.
В фольклоре Дыгына из кангаласцев упорно называют всесильным царем саха до прихода русских. А в чем видят рассказчики его царские достоинства и привилегии? Оказывается, этот Дыгын, или же Тыгын, был известен как воин, богатырь, ставший тойоном благодаря своему богатству, обилию скота и подвластных ему людей, его соплеменников. Необходимо подчеркнуть, что всю свою жизнь Тыгын устраивал ысыахи, куда приглашал именитых людей из улуса (видимо, своего), из других земель, организуя игры и заставляя их состязаться, меряться славой [15, с. 103]. Только затем, когда желтела трава, он начинал военные действия [5, с. 93]. В таком облике Тыгына можно увидеть образ типичного бигмена. Бигменами обычно становились наиболее инициативные люди, которые обладали физической силой и отличались трудолюбием, являлись хорошими организаторами и могли улаживать конфликты.
Необходимо подчеркнуть, говоря о государстве, что, как и в случае с «феодализмом», мы име- ем дело с научной абстракцией. Термин «государство» в современном значении известен только с XV в. В раннем Средневековье то, что мы именуем «государственная власть», было представлено лишь князем и дружиной [6, с. 40]. Такое явление, характерное для Древней Руси, можно увидеть и в преданиях о Тыгыне. Из них выходит, что многие лучшие люди других родов – их предводители – состояли ранее дружинниками у Тыгына. Этот факт можно увидеть в преданиях о Майагатта Бэрт Хара, Батас Мондукэнэ и Логое.
Ф.Ф. Васильев пришел к выводу о наличии в раннеякутском обществе обособленного военного сословия профессиональных воинов [5, с. 60]. Строго говоря, именно это военное сословие и было аристократией раннеякутского общества. С этим можно сравнить тот факт, что древнерусская дружина являла собой корпорацию, в которую был вовлечен весь господствующий слой. По сло- вам А.А. Горского, в общественную элиту можно было войти только через вхождение в дружин- ную организацию. Затем из состава дружины выделились первые гражданские феодалы – тиуны. Они управляли княжеским вотчинным хозяйством [6, с. 40]. В якутском обществе были тойоны в каждом роде, которых нельзя назвать только родовыми вождями, так как они имели рабов и слуг, были частными владельцами скота и людей. На примере Логоя, Батас Мондукээна, и других героев

110

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

можно увидеть, что возникновение этого института тойонов было связано с выделением отдельных боотуров из дружины Тыгына.
В древнерусском же обществе XI столетии часть дружинников (бояре) вслед за князьями обза- велась собственными земельными владениями. Эти имения приобретались путем княжеских пожалований [6, с. 40]. В преданиях о сыновьях старухи Джаардаах или Батас Мондукээне, бывших дружинниками Тыгына, подчеркивается, что Тыгын сам дал благословение им, чтобы они стали «прародителями многочисленных людей и скота», хотя вначале он устраивает за беглецами погоню со своим войском. Древнерусские князья на первых порах также боролись со своеволием своих бояров.
Хозяин благословенной Туймаады, хангаласский тойон Тыгын (Дыгын) во главе дружины вои- нов совершал множество походов против чужих родов, чтобы подчинить их своей власти. Походы Тыгына были в основном направлены против чужих родов: намцев, хоролоров, баягантайцев и вилюйчан, а также против представителей иных этнических групп, занимавших территорию Сред- ней Лены [7, с. 148]. В 17 веке действительно была военная сила, совершавшая походы против якутских родов и взимавшая с них дань. Это многочисленные отряды русских казаков, совершав- шие грабительские рейды под предлогом сбора ясака. В этой связи характерен фольклорный сюжет бегства братьев Тыгына. На самом деле, документально доказано, что массовое переселение якутских родов, в основном кангаласцев в Вилюй, происходило в конце XVII в. и связывается уходом от непосильного ясачного платежа.
В этой связи интересным является точка зрения Г.В. Ксенофонтова, рассматривавшего Тыгына в качестве верховного правителя саха, передавшего свою власть над народом русскому царю. Именно данным обстоятельством объясняется подчинение 31 волостей небольшим отрядом П.Бекетова [3, с. 23].
В.Л. Серошевский популярность Тыгына попытался объяснить упорным сопротивлением Кан- галасского улуса русскому завоеванию. В то же время должность всемогущего главного военачаль- ника у саха могла сформироваться в подражании казачьим атаманам, и перенесена якутскими рас- сказчиками в прошлое. Можно согласиться с его утверждением, что сыновья Тыгына в Союзном совете не пользовались верховным авторитетом [12, c. 451]. В формировании фольклорного образа Тыгына могли принимать участие вожди кангаласцев Чаллаайы и Олькорой, обозначаемые в документах как «Тыныненки», и казненный предводитель выступления против власти воеводы Джэллик, по преданию потомок Тыгына, видимо выдвигавший идею создания собственной власти.
Предания о Тыгыне существовали у северных якутов Колыми и Момы, Верхоянска и Абыя. Появление первых якутов в северных районах, в Ковяи и в Вилюе в фольклоре объясняется бегством отдельных боотуров, боявшихся преследования Тыгына. Но по свидетельству архивных документов, расселение якутов в северных и вилюйских районах происходило во второй половине XVII и на протяжении XVIII вв. Многие переселенцы были участниками восстания Джеллика в
1670 гг. против произвола царских воевод. По свидетельству фольклорных источников, он был потомком Тыгына и претендовал на его титул. Так кангаласцы, участники вооруженных выступ- лений против казаков и ясачного гнета, осваивая территорию Северо-Востока России, приносили с собой предания о Тыгыне – предводителе кангаласцев и всего народа саха.
Время, в котором жил легендарный Тыгын, якутский фольклор называет эпохой «кыргыс yйэтэ» – временем войн и раздора. Обычно считается, что это время предшествовало дорусскому завоеванию края, когда царили межплеменные войны и феодальные усобицы, прекратившиеся с приходом русской администрации. Но многие события, приуроченные к данной эпохе, происхо- дили на самом деле после прихода русских и зафиксированы в документах. Так знаменитый и красочно запечатленный в фольклорных источниках погром нахарцев бетюнцами зафиксирован в архивных документах. Или же нападение «Тыниновичей» на ясачных якутов князца Логуя в фольклоре описывается как погром легендарных хоролоров в озере Мюрю сыновьями Тыгына. Отсюда можно констатировать, что враждебные действия между якутскими родами произошли после прихода русских казаков, прямо сталкивавших их между собой, применяя принцип
«разделяй, но властвуй». Следовательно, и сама фигура Тыгына как главного деятеля «эпохи войн» прямо связано с XVII в., с формированием феодального класса у якутов, с ростом их самосознания как «якутской элиты».

Список источников и литературы
1. Борисов А.А. Якутские улусы в эпоху Тыгына. – Якутск: Нац. кн. изд-во «Бичик», 1997. – 160 с.
2. Борисов А.А. Тыгын – человек, легенда, символ. 1998. № 2–3. – C. 40–49.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 111

3. Борисов А.А. Тыгын // Якуты легендарные и исторические личности. – Якутск: Сахаполиграфиздат,
2005. – С. 19–26.
4. Боло С.И. Прошлое якутов до прихода русских на Лену (По преданиям якутов бывшего Якутского округа). – Якутск: Нац. кн. изд-во «Бичик»,1994. – 320 с.
5. Васильев Ф.Ф. Военное дело якутов. – Якутск: нац. кн. изд-во «Бичик», 1995. – 220 с.
6. Горский А.А. Дружинное государство // Родина. – 2002, N 2. – С. 40.
7. Ионова О.В. Из истории якутского народа: (первая половина XVII в.). – Якутск, 1950. – 112 с.
8. Ксенофонтов Г.В. Ураанхай-сахалар: Очерки по древней истории якутов. – Т. I, кн. 1. – Якутск: Нац.
изд-во РС (Я), 1992. – 416 с.
9. Ксенофонтов Г.В. Эллэйада: Материалы по мифологии и легендарной истории якутов. – Новосибирск:
Наука, 1977. – 245 с.
10. Линденау Я.И. Описание народов Сибири (первая половина XVIII века). Магадан: Кн.изд-во, 1983. –
176 с.
11. Никифоров В.М. Стадии эпических коллизий в олонхо: Формы фольклорной и книжной трансформа-
ции. – Новосибирск: Наука, 2002. – С. 101–106.
12. Окладников А.П. Социальный строй предков якутов // Советская этнография. 1947. № 2. – С. 95–121.
13. Окладников А.П. Из истории общественных отношений у якутов в XVII веке (Легенды о Тыгыне и историческая действительность) // Советская этнография. 1949. № 2. – С. 98–118.
14. Парфенова О.А. Конь и харизма Тыгына в преданиях якутов // Илин. – № 1–2. – С. 26–28.
15. Предания, легенды и мифы саха (якутов) / Сост. Н.А. Алексеев, Н.В. Емельянов, В.Т. Петров. –
Новосибирск: Наука, Сиб. изд. фирма РАН, 1995.
16. Попов Г.А. История Якутского края (XVII и XVIII вв.) // Сочинения. Т. I. История христианского
просвещения якутов и других инородцев Якутской области. Очерки по истории Якутии. – Якутск: ЯГУ, ИГИ АН РС (Я), 2005. – 280 с.
17. Санников С.В. Образы королевской власти эпохи великого переселения народов в раннесредневеко-
вой западноевропейской историографии. – Новосибирск, 2009. – 215 с.
18. Серошевский В.Л. Якуты: Опыт этнографического исследования. 2-е изд. – М., 1993.

Ушницкий Василий Васильевич, кандидат исторических наук, научный сотрудник Института гумани-
тарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН (г. Якутск); voma@mail.ru.

Статус Ногая во время правления Берке

А.А. Порсин

Вторая половина XIII века для Золотой Орды характеризуется сложными процессами фор- мирования самостоятельной государственности. Именно в этот период происходит постепенный переход от достаточно аморфной по своей внутренней структуре кочевой империи к развитому феодальному государству. После завершения великого западного похода под властью Джучидов оказалась огромная территория от Иртыша на востоке до Днестра и Дуная на западе. Помимо кочевников Дешт-и Кипчака, вассалами золотоордынских ханов были многие государства с древними традициями оседлости, такие как Волжская Булгария, русские княжества, Хорезм и ряд Балканских государств.
Одновременно с развитием и усложнением феодальных отношений происходят мощные градо- строительные процессы, вызванные не постепенной эволюцией кочевой экономики, а волевым решением сначала имперской, а затем и золотоордынской администрации. Возрождается междуна- родная караванная торговля, ставшая одним из основных источников экономического могущества улуса Джучи.
На фоне этого заметно обостряется борьба различных группировок кочевой аристократии за рычаги экономического и административного влияния и их конфронтация с ханской властью. Это
противостояние является лейтмотивом всей золотоордынской внешней и внутренней политики на протяжении последних десятилетий XIII века. Оно неразрывно связанно с именем темника Ногая, в течение практически сорока лет игравшего ключевую роль в государственной жизни Ак-Орды. Ведя достаточно активную внешнюю политику, идущую зачастую вразрез с политикой хана, он
сыграл значительную роль в истории улуса Джучи. Влияние Ногая было настолько велико, что
позволило многим его современникам и ряду известных ученых считать его легитимным правителем Золотой Орды.
В историографии считается устоявшимся тот факт, что Ногай получил должность беклярибека во время правления Берке, в награду за ведение успешных боевых действий против Хулагидского

112

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

Ирана [2, с.200; 9, с. 88; 5, с. 112]. Г.В. Вернадский, хотя прямо не указывал на это, но, тем не менее, полагал, что Ногай во время правления Берке уже играл одну из главных ролей в золото- ордынской политике. Более того, по мнению автора, после смерти Берке он мог претендовать на ханский престол [1, с. 172]. Общий анализ ситуации не позволяет согласиться с данным утвержде- нием. В тюрко-монгольских государствах беклярибек – это высшая ступень в военно-администра- тивной кочевой иерархии. Хотя значение данного термина в разное время у разных кочевых народов изменялось (у огузов IX–X веков его давали командирам крыльев), но в эпоху Монголь- ской империи и государств, образовавшихся после ее распада, он означал главнокомандующего, в его ведении находились все войска государства [9, с. 87–88]. Анализируя переписку египетского султана с беклярибеком Кутлубугой Инаком, В.Л. Егоров приходит к выводу, что в Золотой Орде помимо командования армией беклярибек ведал дипломатическими сношениями с другими госу- дарствами, осуществляя функции министра иностранных дел, а так же являлся высшей судебной инстанцией и в кокой-то мере курировал религиозную политику государства [2, с. 170–171].
При разрешении данной проблемы ключевым является вопрос о времени рождения Ногая. Его можно определить лишь приблизительно: «В книге Рашид-ад-дина указанно, что Бувал, дед Ногая, был седьмым сыном Джучи. По данным Гаффари, второй сын Джучи – Бату родился в 602 году хиджры (18 августа 1205 года – 7 августа 1206 года), а третий – Берке – в 1209 году, так как по сообщению ал-Муфаддала, в 1265 году ему было 56 лет. Следовательно, Бувал (Могол) появился на свет несколько позднее. Таким образом, Ногай родился не ранее 40-х годов XIII века» [5, с. 113].
Наиболее ранним египетским источником, в котором говорится о том, что Ногай был «родст- венником царя Берке и главным предводителем войск его», является «Летопись Бейбарса». Причем речь идет о письме Ногая, написанном египетскому султану в 1271 году, то есть во время правле- ния Менгу-Тимура. Сочинение Ибнэльфората в данном случае нельзя рассматривать как самостоя- тельный источник, так как интересующая нас цитата заимствована автором из «Летописи Бейбарса». У Эльмакризи, опять же говорится о том, что Ногай был старшим предводителем войск Берке в контексте письма, полученного от него египетским султаном в 1271 году [7, с. 101, 360,
434]. Но в египетских источниках, подробно описывающих войну между Золотой Ордой и Хула- гидским Ираном 1262–1265 годов, не встречается ни одного упоминания о том, что в этот период времени Ногай руководил всеми золотоордынскими войсками. Более того, они очень четко указы- вают на то, что под командованием Ногая находилась только часть авангарда [7, с. 152–153, 380].
Персидские источники, на первый взгляд, более единодушны в этом вопросе. И у Рашид-ад- дина, и у Вассафа есть упоминания о том, что Ногай «был начальником войск Бату и Беркая». Относительно периода войны с Ираном в «Джамми-ат-таварих» содержится четкое указание на то, что Ногай «был военоначальником Беркая» [8, с. 69, 74, 86]. Но, судя по сообщениям этих источников касательно военных действий на Кавказе, Ногай никогда не осуществлял руководство всеми войсками Золотой Орды. В 1262 году он вторгается в Иран и под его командованием находится тридцатитысячный корпус. Одержав ряд незначительных побед над передовыми отряда- ми противника, он столкнулся с основными силами Хулагидов и вынужден был отступить. Даль- нейшее руководство боевыми действиями, в том числе и битвой на Тереке, осуществлялось непосредственно Берке. В промежутке между двумя активными фазами войны между Золотой Ор- дой и Хулагидским Ираном Ногай, судя по всему, действительно возглавлял войска Джучидов, дислоцировавшиеся на Кавказе, но этот факт не является основанием для того, чтобы считать его руководителем всех золотоордынских войск. Во время кампании 1265 года Ногай, опять же, руко- водил только авангардом. Армию возглавлял лично Берке, и если учесть, что он умер во время похода, то возможность получения Ногаем должности беклярибека после победы над передовыми отрядами Хулагидов исключается. К тому же, в сообщениях египетских источников не конкретизи- руется, насколько возвысилось положение Ногая при Берке [7, с. 153, 380].
На наш взгляд, существуют три достаточно весомые причины, по которым версию о том, что Ногай стал беклярибеком при Берке, можно считать ошибочной. Во-первых, сведения, содержа- щиеся в источниках, говорят о том, что за период с 1262 по 1265 годы Ногай ни разу не возглавлял всю золотоордынскую армию на кавказском направлении, всегда командование осуществлялось лично Берке.
Во-вторых, в это время он был еще очень молодым человеком. Безусловно, он успел зареко- мендовать себя как талантливый полководец, но источники не сообщают нам о его каких-либо по- настоящему крупных военных успехах. Все проведенные им боевые операции носили второстепен- ный, в плане их важности, характер. О месте Ногая в военно-административной иерархии Золотой

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 113

Орды достаточно красноречиво говорит тот факт, что в списке приближенных Берке, принявших ислам, который содержится в письме к султану Египта, его имя отсутствует [7, с. 99]. Можно не сомневаться, что подобное решение было скорее политическим, нежели религиозным. Оно было принято той частью Джучидов, которая была наиболее приближенна к золотоордынскому правите- лю и полностью поддерживала его внешнеполитический курс. Следовательно, в период между двумя фазами активного военного противостояния Золотой Орды и Ирана Ногай еще не занимал достаточно значимого положения при дворе Берке. Очень сомнительно, что ситуация резко изме- нилась за время боевых действий в 1265 году.
В-третьих, предположение о том, что пост беклярибека в Золотой Орде появился в период правления Берке, противоречит логике развития политико-управленческих институтов этого госу- дарства. Наличие подобной должности автоматически означает формирование самостоятельной административной структуры, не зависимой от метрополии. По предположению Е.П. Мыськова, после победы Хубилая над Ариг-Бугой в 1264 году Золотая Орда вышла из состава Монгольской империи и фактически превратилась в независимое государство [5, с. 85]. Если рассматривать вопрос об уровне зависимости Берке от решений каракорумской администрации, то это, безуслов- но, так. Но формирование самостоятельной государственности, это, прежде всего, создание собст- венных политико-правовых структур и наличия внешней атрибутики. Речь здесь в первую очередь идет о создании собственной денежной системы и налаживания нормативной базы для эффектив- ного управления вассальными владениями, а именно возникновения правового института ярлыков. У нас нет сведений о чеканке монеты с именем Берке, а первый известный золотоордынский ярлык относится к периоду правления его преемника, хана Мену-Тимура [6, с. 29; 4, с. 237].
Сообщения источников о том, что Ногай стал беклярибеком при Берке, можно трактовать по- разному. Как уже говорилось выше, те египетские источники, которые подробно описывают войну между Золотой Ордой и Ираном, ничего не сообщают об этом, более того, та картина событий, которая дается в них, противоречит этому утверждению. Те египетские авторы, которые называют Ногая беклярибеком, делают это в контексте письма, написанного в 1271 году. Можно предполо- жить, что в данном случае имеет место перенос более поздних реалий на время правления Берке.
Но возможен и другой вариант. Египетской историографической традиции того времени было
свойственно называть джучидское государство улусом Берке уже после его смерти, так как именно он, первым из золотоордынских правителей, принял ислам. Стоит отметить, что основной целью письма Ногая было известить египетского султана о том, что он принял ислам. Имя же законного хана Мену-Тимура, который был язычником, ни в письме, ни в ответном послании султана Ногаю не упоминается [7, с. 101–102]. Вполне возможно, что египетские авторы в данном случае хотели проследить преемственность между Ногаем, к тому времени уже занимавшем пост беклярибека, и мусульманином Берке.
По поводу причин данного послания существует несколько точек зрения. По мнению С. Заки- рова, этот документ является свидетельством того, что уже в начале 70-х годов XIII века он не при- знавал власть хана [3, с. 64–65]. Близкой позиции придерживается и Р.Ю. Почекаев, полагая, что письмо Ногая можно рассматривать, если не как свидетельство независимой политики, то как проявление его оппозиционности по отношению к Менгу-Тимуру (мнение высказано в личной беседе). Е.П. Мыськов считает, что данное послание является ответом на пожелание султана полу- чить сведения о родственниках и потомках Берке, высказанное после смерти золотоордынского правителя. По мнению автора, оно носило ситуативный характер и не имело под собой реальных политических оснований [5, с. 119–120]. Трудно согласится с тем, что это письмо было обыкновен- ной формальной частью средневекового дипломатического этикета. В таком случае, совершенно неясно, почему именно Ногай, а не Менгу-Тимур, был его автором. Мамлюкский Египет был на тот момент основным военно-политическим союзником Золотой Орды в борьбе с Хулагуидским Ираном, и тот факт, что в дипломатическую переписку с Каиром начинает вести простой темник, хотя и зарекомендовавший себя как талантливый военноначальник, говорит о серьезных переста- новках в джучидской военной иерархии.
Также сомнительным кажется и то, что данное послание является следствием разногласий между Ногаем и Менгу-Тимуром. Во-первых, по справедливому замечанию Е.П. Мыськова, «со- держание письма Ногая носит самый общий характер и, кроме желания продолжить переписку, не содержит никаких конкретных предложений» [5, с. 119]. Во-вторых, никаких принципиальных изменений во внешнеполитическом курсе Золотой Орды на тот момент, судя по всему, не плани- ровалось. Как уже говорилось выше, практически сразу после прибытия письма от Ногая в Египет

114

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

было отправлено посольство Менгу-Тимура, основной целью которого была активизация совмест-
ных военных действий против Ирана.
На наш взгляд, данное письмо и ответ на него султана Эльмелика-Эззахыра являются свидетельством серьезного изменения политического статуса Ногая в золотоордынском государст- ве. Стоит отметить, что именно с этого момента арабские историки начинают именовать его глав- ным предводителем войск Берке [7, с. 101, 360, 434]. В источниках не содержится прямых упоми- наний о какой-либо активной деятельности Ногая, результатом которой могло стать получение им должности беклярибека. Именно она позволяла, помимо прямого руководства армией, осущест- влять дипломатическую переписку с правителями других государств [2, с. 170–171]. Можно лишь предположить, что подобное возвышение темника Ногая было связанно с успешными боевыми действиями армии Менгу-Тимура против Хулагуидского Ирана в 1270–1271 годах. И хотя персидские источники ничего не сообщают нам об этом, в арабских сочинениях есть информация о поражении, нанесенном золотоордынскими войсками Абаге [7, с. 205, 276]. Напомним, что именно Ногай осуществлял руководство джучидскими гарнизонами на Кавказе при Берке и, по всей видимости, в первый период правления Менгу-Тимура. Таким образом, к 1271 году, то есть прямо перед заключением мира с Хулагуидами, Золотая Орда получила определенный перевес в войне за Азербайджан и Северный Иран.
Сообщения персидских историков также заслуживают отдельного рассмотрения. Сообщение о том, что Ногай «был начальником войск Бату и Беркая» явно неверно, по крайней мере, по отношению ко времени правления Бату. Ногай не мог занимать при нем хоть сколько-то значимого положения в силу юного возраста. К тому же ни у Рашид-ад-дина, ни у Вассафа не содержится упоминаний о Ногае в эпоху правления Бату. По всей видимости, в данном случае речь идет о какой-то устоявшейся словесной формулировке, характерной только для персидской историогра- фии, суть которой пока не ясна. В сообщении Рашид-ад-дина, касающегося должности Ногая в период военного конфликта, не содержится упоминания о его единоличной власти над всеми войсками, а лишь констатируется тот факт, что он являлся военоначальником Берке [8, с. 74].
Таким образом, тезис о том, что Ногай играл значительную роль в политической жизни Золо- той Орды во время правления Берке, не подтверждается данными письменных источников. Во время наиболее активной фазы боевых действий между Золотой Ордой и Хулагидским Ираном (1262–1265 годы) он действительно показал себя удачливым и смелым полководцем, но его выход на политическую арену в качестве, хоть и не вполне самостоятельной, но достаточно влиятельной фигуры, произошел несколько позднее. По всей видимости, пост беклярибека он получил во время правления Менгу-Тимура, в конце 60-х начале 70-х годов XIII века за удачные боевые действия на Кавказе против Хулагуидов.

Список источников и литературы
1. Вернадский Г.В. Монголы и Русь. Тверь, М., 1997.
2. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М., 1985.
3. Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XIII–XIV вв.). М., 1966. 160 с.
4. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. Т. I. М., 1991.
5. Мыськов Е.П. Политическая история Золотой Орды (1236–1313 гг.). Волгоград, 2003.
6. Сингатуллина А.З. Джучидские монеты поволжских городов XIII века. Казань, 2003.
7. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. СПб., 1884.
8. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. М.-Л., 1941.
9. Трепавлов В.В. Государственный строй монгольской империи XIII в. М., 1993. 168 с.

Порсин Артем Александрович, ассистент Шадринского филиала Московского государственного гума-
нитарного университета им. М.А.Шолохова; porsinart@gmail.com.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 115

Кумыки и их правители Шаухалы* в османских
(турецких) источниках XVI – перв. пол. XVIII вв.

К.М. Алиев

Мой доклад основан на следующих турецких источниках рукописных сочинениях османских летописцев Ибрахима Рахимизаде, Мехмеда Солакзаде, Гелиболулу Мустафа Али-Челеби, Фери- дун Бека Ахмед Паши (XVI в.), Ибрагима Печеви, Мюнеджимбаши, Эвлия Челеби (XVII в.) и примыкающих к ним сочинениях крымского хана Халим Герея Султана (XVII в.) и Мехмет-эфенди Волынского (XVIII в.). Использовали мы и сведения особой категории османских источников: т.н. имперских посланий султанов кумыкским правителям (Nâme-i Hümâyûn) и официальную докумен- тацию османской госканцелярии – «Реестры важных дел» (Muhimme defterleri) рассматриваемого периода.
Следует отметить, что османские официальные источники содержат бесценную информацию о кумыках. В отличие от авторских трудов, последние, будучи официальной документацией осман- ской государственной канцелярии, носят более достоверный характер и включают постановления и решения по обсуждавшимся на султанском Диване вопросам. Но, к сожалению, эта категория документов доступна нам лишь в том объеме, в каком они изданы в Турции. Следует отметить, что большую работу в этом плане проделал известный турецкий историк, профессор Ф. Кырзыоглу (кстати, наш сородич), впервые введший их в научный оборот и привлекший часть из них в качестве приложения к своей монографии [10].
Ценность и значение этих рукописных сочинений, а также официальной документации османской госканцелярии для изучения истории Дагестана, сопредельных стран и областей, и, в частности, кумыков, трудно переоценить. Ценность большинства этих сочинений очевидна еще и потому, что авторы лично побывали в ряде мест Кумыкии (Дагестана) в составе османских войск, непосредственно общались с местным населением и их правителями, были свидетелями актив- ности видного политического и военного деятеля кумыков Чопан-шаухала Тарковского [2, с. 26–
43]. Описываются события и по рассказам очевидцев. В них очень много сведений о городах Северного Кавказа и Дагестана, и, в частности, Кумыкии, о жизни городского населения, о кре- постях – старых и вновь возведенных, о местных владетелях, торговле, ремеслах и т.д. Однако эти ценнейшие материалы нашими историками почти или совсем не привлекались.
В своем докладе я хотел бы акцентировать внимание на следующих группах вопросов,
которые получили в вышеназванных источниках соответствующее отражение.

О названиях страны и народа кумыков, расселении и их этническом составе
В османских (турецких) источниках кумыки впервые начинают фигурировать в 1421–1451 гг. и фигурируют как под собственным этнонимом (самоназванием) кумук (комук), так и под терминами «шевкалы» и «крымшевкалы», производными от титула кумыкских правителей. Очень важно отметить, что в некоторых османских имперских документа (15, с. 32) содержится указание о кумыкской (кипчакской) принадлежности «главного правителя Дагестана» «шаухала». В осман- ских источниках рассматриваемого периода имеются сведения о родо-племенном составе кумыков и их князьях. Так, в них упоминаются брагунцы, тюмены, кайтагцы, гек дулак, кипчак и др.
Наиболее обширными сведениями о расселении кумыков на Кавказе располагали Мехмет Солакзаде и Эвлия Челеби. Первый из них, участник похода османов на Кавказ (1578–1579), хоро- шо был осведомлен о кайтагах, племени «татарского происхождения» – южных кумыках и крепос- ти Курейш. Он сообщает, что о «добропорядочном и весьма гостеприимном народе вилаета Кайтак из богатырского племени Огуз [18, с.10–12].
Эвлия Челеби упоминает «двадцатитысячное племя кайтаков (кытак)» и называет их «моголь-
ским» родом, т.е. тюркским. Эвлия Челеби, дважды побывавший у кумыков (1647 и 1666 гг.),

* В нашем докладе используется первичный исконно кумыкский (тюркский) титул кумыкских правите- лей Дагестана, встречающийся в исторических источниках уже в IX–XV вв.; форма же «шамхал» возникла под влиянием поздней «арабской» идеологической генеалогии данных правителей (см.: Алиев К.М. Шауха- лы Тарковские. Страницы кумыкской родословной. Махачкала, 2008. С. 12–16).

116

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

называет кумыков народом, принявшим ислам в эпоху хазарского полководца Хишама Абдул- Мелика (724–743 гг.) [16, с. 86], упоминает их не только при описании Кумыкии, Крыма и Кабарды, но и Азербайджана. Интересны сведения Э. Челеби, которые он сообщает со ссылкой на летописцев Шерефхана, Мирхонда Татархана, о г. Татартуп в Таустане (ныне Северная Осетия), бывшем «в древние времена столицей падишахов Дагестана» [16, с. 75–76], а также о крепости Шад-Кермен у слиянии Джинджика (Зеленчука) и Кубани. Кадием этой крепости был кумык Тухтар Хаджи, в распоряжении которого находились 100 кумыкских джигитов [16, с. 74]. В Тави- стане (территории нынешней Кабарды и Северной Осетии) Э. Челеби называет с. Адем (Аdemkoy), подвластное «султану Тавистана» [16, с. 73] т.е. Дагестана. Пишет о посещении им древнего города «Тавистан» («Тавсултан») на берегу р. Баксан, основанном, по его мнению, сыном шаха Ануширвана Хюрмюзом и разрушенном Тимуром [16, с. 73]. По мнению Э. Челеби, Тавистан в старину являлся основной частью владения дагестанских султанов, называет он и имена нынешних его владетелей: «Кочор бай Секбан и жохан бай Секбан». Сообщает он также о том, что в мечетях хутбы их читаются как в честь «дагестанского падишаха», так и Кочор Султана. Посетил турецкий путешественник в этом городе (области) и мусульманское кладбище (занимало территорию в 2 фарсаха) и, описывая восхитительные надгробные памятники, приводит изречения на чистом кумыкском языке, начертанные на камнях. Посетил он здесь и святые места, и в частности какой- то мавзолей (очевидно, брагунских ханов – К.А.), и сообщает, что по верованиям местного населе- ния, здесь покоится прах их пророков. Их покой здесь охраняют «тюрбедары из кумуков» («тюрбе- дары из кумукского племени») [16, с. 78]. Э. Челеби в своем сочинении называет также удельное владение «государя Дагестана Шах-Михала» (очевидно, шаухала) вблизи Дербента под названием Чарз (Carz), большая часть которого было «кумыкское племя» [8, с. 618]. Можно предположить, что в данном случае речь идет о Шабране, который, как известно, был выделен Чопан-шаухалу Тарковскому в качестве санджака за участие в османо-сефевидской войне 1577–78 гг. Называет Э.Челеби кумыков (комук) и среди основного населения Махмуд-абада (Азербайджан) на Куре наряду с «тюркменами, армянами (гёкдулак), моголами и иттилами» [8, с. 606]. Как свидетельству- ют источники и исследования турецких историков, в период османских завоеваний XVI века на Кавказе некоторая часть кумыков, очевидно, была расселена и в Восточной Анатолии на границе с Грузией в Кючюк Ардагане. Об этом говорит хотя бы тот факт, что на османских картах рассматриваемого периода в этой зоне значится 7 населенных пунктов с названиями «Кумук» («Комук») [10, С.138, 172]. Кроме того (и это показательно), бытовым языком местного населения этого региона Турции (Аhılkelek, Ardаnuç, Oltu, Tortum, Şavşat, Artvin) и по сей день выступает тюркский язык кипчакского типа. Оно близко к кипчакам и по своему антропологическому типу (для него характерны голубые глаза, светлый (половый) цвет волос, рослость и т.д. [14, c. 69, 161]. Таким образом, мы видим, что османские турки хорошо были осведомлены о подлинной огузско- кипчакской принадлежности кумыков и огузско-кипчакском характере их языка [11, с. 284].

О происхождении кумыков и их правителей
Первый турецкий летописец, затронувший проблему этногенеза, определения этноса кумыков, был Мюнеджимбаши, автор широко известного сочинения «Жамию-Д-Дювель/Сахайифюль Ахбар» (1672 г.) [10, с. 10–11]. При этом он опирался на сочинение своего иранского предшествен- ника Муслихидина Лари («Мир-атю, л-Эдвар ве Миркаатюл Ахбар», написанном в 1566 году [10, с. 10–11)]. Согласно их сведениям, кумыкский этноним «кумук» есть результат ряда фонетических превращений этнонима «канклы» (канук/ конук/комук). Именно из этого рода происходили и пер- вые кумыкские правители, воцарение которых на Северо-Восточном Кавказе произошло в эпоху Шаха Ануширвана (531–579 гг.). Ануширван, женившись на дочери хазарского кагана Какум и получив согласие кагана на строительство Дербентской крепости, как сказано в сочинении, впо- следствии вероломно напал на хазар, покорил кумыков. Он же из их среды (из канклы) назначил (выбрал) им правителя (кстати, из этого же рода – османские султаны), возвел его на престол. С того времени эти правители называются «Асхаб-и Серир», т.е. «обладателями трона и престолона- следниками» и выполняли роль стражников Дербентских ворот, которые они на своем собственном языке стали называть «Темиркапы» [11, с. 284]. С тех времен при дворе шаховом в обычае было то, чтобы при публичных собраниях одно из четырех почетных мест по обеим сторонам шахского

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 117

трона закреплялось за правителем кумыков – «Кумук (кипчак) Меликом»23. Аналогичные сведения содержатся и в сочинении современника Низами Бейдави. Основываясь на этих сведениях, турец- кие исследователи (З.В. Тоган, Ф. Кырзыоглу и др.) приходят к заключению, что кумыки (одно из огузо-кипчакских племен) являлись с эпохи Ануширвана стражами Железных ворот.
Очень важные сведения по истории происхождения кумыкских правителей и Тарковского государства (шавхалата) содержит сочинение Халим-Герея Султана. По его сведениям, кумыки после поражения Миран-Шаха от Ак Коюнлу «получили свою независимость, избрали себе хана из рода Чингизхана, которого величали по-своему «шаухал» [15, c. 28].
Вопросом происхождения кумыков и их правителей, кумыкским языком интересовался и Эвлия Челеби [8, с. 464]. В своем сочинении «Seyahatname» («Книга путешествия») Эвлия Челеби, перечисляя народы «татарского происхождения» (буквально: «народы, которые произошли от та- тар»), называет среди таковых и кумыков в Дагестане [5, c.52]. Страну их Челеби называет Кумукистаном (Тавистаном, Дагестаном), а государство «Al-i Shamhaliyan Devleti» – «государство высокородных шаухалов».
О кумыкском языке он сообщает буквально следующее: «Есть там, прежде всего, язык чагатайский, а затем язык кумыкский, язык монгольский и могольский, язык туркменский, ногайский, кайтацкий, моракский, хешдекский, аджамский, хинди, узбекский и болгарский. Люди все эти – татары...». На стр. 328, давая краткую характеристику «государству высокородных шаухалов» («Al-i Shamhaliyan Devleti»), автор указывает, что «народ сей и их правители проис- ходят из поколения Ануширвана (или по-другому: «они из наследников Ануширвана»)». И далее дает о них следующие сведения: «Они являются суннитами. Падишахов (царей) зовут «шамхал», они из рода (тайпа) Огуза («bir alay Oguz taifesidir»)». В другом месте своего сочинения Челеби называет их среди 12 чингизидских падишахов («Al-i Cengiziyan Devleti»), сообщает, что хутбы в их мечетях произносятся и в честь османских падишахов. Расселены на севере горы Эльбурз (так турки называли весь Кавказ. – К.А.). Их власть распространяется на семь ханств (владений). Им принадлежат следующие города: Тарху, Ковез (Койсу?), Эндри, Табисеран. На берегу Хазара – Темир-Капы «...Они постоянно воют с аджамами (т.е. иранцами – К.А.). Великие мужи!» [8, с. 328]. Достойно внимания сообщение Э. Челеби о том, что «Авар – это удельное владение да- гестанского хакима», т.е. шаухала, а «Захар (очевидно, Цахур. – К.А.), состоящий из 150 сельских кустов, находится в управлении Эмира Юсуф Бея («из беев дагестанского падишаха»), а прежде был подвластен сефевидам» (8, с. 623). По свидетельству Э. Челеби, здесь находился мавзолей Шейха Эмир Султана (Ulu Sultandur), которому не было равных в других края Дагестана [9, с.10].
Тюрко-татарскую версию происхождения кумыкских правителей приводит и Мехмет-эфенди Волынский (XVIII в.) в своем рукописном сочинении «Рисале-и Ахвал-и Дагыстан...», хранящемся по сей день в библиотеке соборной мечети «Нуриосманийе» в Стамбуле [1, с. 48–51]. Приведем основные его положения:
[...] В Дагестане главенствующего князя кумыков и всей приморской равнины величают шаухалом (шамхалом). Шаухалы (шамхалы), по их преданиям (как они сами рассказывают), как и
крымские ханы, происходят из древнего, но единого с ними корня. Своим происхождением они
гордятся. [...]
[...] Есть еще один князь у кумыков, его называют «крым-шаухал», как и у крымских ханов –
«калгай-солтан». Когда умирает шаухал, ему наследует этот крым-шаухал, а крым-шаухалом же становится уже другой из князей (биев). Шаухалы (шамхалы) роднятся (выдают своих дочерей) лишь с потомками Великого Уцмия Кара-Кайтагского и Кази-Кумукских ханов. Словом, эти три князя признают себя равнородными, женятся и выдают своих дочерей детям друг друга. Других же, сколь бы богатыми и влиятельными они не были, эти князья не признают, и дочерей своих им не выдают. Однако сами они часто женятся на дочерях не равных себе, но дети, родившиеся от таких браков, считаются неравнородными и не могут наследовать. Сына шаухала, родившегося от неравного брака, они называют «женге» («ченке») [...].
[...] Престолонаследование у кумыкских князей происходит следующим образом. Они также, подобно аджамским шахам, совершающим перед восхождением на трон паломничество к мавзо- лею Шейха Сефи в Эрдебиле и выполняющим обряд «привязывания меча к поясу», следуя древ-

23 Сведения эти, очевидно, впоследствии были заимствованы И.Г. Гербером (см.: История, география и этнография Дагестана. XVIII–XIX вв. Архивные материалы. Под ред. М.О. Косвена и Х.-М. Хашаева М.,
1958. С. 72).

118

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

ним обычаям своих предков, отправляются в Кази-Кумук, в место, называемое Шинид (Дженд). Здесь на собрании князей и происходит избрание нового шаухала. Здесь на избираемого шаухала должны попасть золотым яблоком24, только после этого его облачают в дорогой халат (чепкен) из меха или другого материала. После этого избранный шаухал возвращается в свою резиденцию в Тарках и вступает в исполнение своих высоких полномочий.
[...] Лезгины и все другие племена в своей совокупности подчиняются шаухалам. Когда их
безопасность оказывается под угрозой, под знамя шаухала собирается армия из ста тысяч всадни-
ков и пеших. Это известный факт. В иные же времена войска остаются на своих местах.
Шаухалу Тарковскому в Эндирее и Аксае колбегами, т.е. военными наместниками, служат все князья. Численность их в общей сложности составляет пятьдесят.
Шаухал управляет всем своим народом лишь в условиях войны, в мирных же обстоятельствах народ управляется кадиями и картами. Во время военных походов шаухал ведает жизнью и смертью всех себе подвластных, может по своему усмотрению казнить и миловать любого.

О кумыкских правителях, их связях с османами и участии их в войнах османов на Кавказе
Сведения указанных источников позволяют утверждать, что связи кумыков с османами, очевидно, были установлены в период падения Золотой Орды, образования Крымского ханства и Тарковского кумыкского государства, особенно после перехода Крыма под власть османов. Эти связи особенно усилились и укрепились после падения владычества Тимуридов в Закавказье и провозглашения кумыками независимости в 1443 г., в самом начале эпохи возвышения османов. Так, известно поздравительное послание кумыкского шаухала на имя султана Мурада II (1421–
1451) по случаю его победы в Энгурусе [20, с. 176–226]. Известны и послания правителя Ширвана и Дербенда Султана Ибрагима в адрес завоевателя Константинополя Мехмет-султана Фатиха (1451–1481) и завоевателя султана Селима Явуза (1512–1520), написанные от имени жителей Шир- вана, Шеки, Кумука, Хайдака. Очевидно, после того, как Крым оказался в сфере влияния османов (особенно после 1475 г.), кумыки, как бывшие подданные золотоордынских ханов, также признали их сюзеренитет над собой.
В этой связи чрезвычайный интерес для нашей темы представляет султанский указ от 3 ноября
1552 г. санджакбею Кафы о предоставлении крымскому хану Девлет-Герею военной помощи про- тив ногаев, а также казы-кайтаков, кумуков и других кавказских народов. Он интересен тем, что в нем кумыки объявляются мятежниками, смутьянами, союзниками сефевидов [4-a, c. 124]. По- видимому, это было связано с тем, что кумыкские правители-шаухалы в этот период отошли от крымских ханов и имели просефевидскую ориентацию, приняв от сефевидов официальный титул
«валиев Дагестанских»25. Об изменении ориентации кумыков на сефевидов в 1570-е гг. свидетель- ствует уже другой документ – Донесение бейлербея Кафы Касим паши в Высокую порту от 19 сен- тября 1569 г. о ходе крымско-османского похода на Астрхань. В нем сообщается, что прибыли «от кумыкского шамхала письма и посланники [через которых] он выразил свою преданность и повиновение [падишаху] он сообщил, что готов служить государю, и что [он и его народ] являются
другом друзей падишаха и недругом его недругов» [4-a, c. 187]. Известно, что шаухал сдержал свое
слово: в 1569 г. войска шаухала приняли участие в походе на Астрахань на стороне Крыма против русского государства. Поход этот был неудачным. Турки и крымцы не смогли взять Астрахань и отступили в Азов. А войска шаухала, разрушив русскую крепость на Сунже, и вынуждены были вернуться обратно [6-a, c. 127].
В 1570-е гг., когда в повестку дня османской внешней политики встал вопрос завоевания Кав- каза, в частности Ширвана, османское правительство определенную ставку делало на поддержку и военную помощь соседних с Ширваном северокавказских областей. Известно, что в конце 1577 – начале 1578 гг. османский двор направил письма дагестанским правителям, в которых предлагал им признать сюзеренитет султана и выступить против Сефевидов, при этом обещая им «щедрое
вознаграждение за их верную службу» [11, с. 311–312; 2, с. 46–47].

24 Отметим, что яблоко было символом и золотоордынских ханов. Так, на средневековой карте, входящей в «Каталонский атлас», на рисунке, в условной форме передающей образ хана Джанибека, хан сидит на троне, подогнув ноги, держа в одной руке яблоко, а в другой – «скипетр» (Кумыкский энциклопеди- ческий словарь. Махачкала, 2009. С. 72).
25 Произошло это, по некоторым источникам в 1509/1510 гг., после завоевания Шах Исмаилом I Дербента.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 119

В этих документах фигурируют имена 15 северо-кавказских владетелей и только к 4 из них в них применено эксклюзивное обращение «Cenab-i Emaret-meab», подчеркивающее их особый ста- тус, равный, к примеру, статусу крымских ханов. Эти владетели следующие:
1. Улу-Шаухал, 2. Кабартай-Мирза, 3. Владетель Кайтака Усуми («Kaytak Hakimi Usumi»),
4. Владетель Табасарана Максуд («Tabasaran Hakimi Maksud»). Этим четырем владетелям оформ- лялись имперские послания, заверенные золотой печатью с изображением «Нишан-и Шериф (Туг- ры)» султанов, другим же – обычные фирманы. Главным же правителем, на которого ориентирова- лись турецкие султаны в эти годы, как видно из документов, был «Дагыстан ве Комук Хакими Уллу-Шаухал (Чаталав-шаухал)». Его полное титулное имя в этих имперских посланиях следую- щее: «Cenab-i Emaret-Me'ab, Eyalet-Nisab, Devlet-Intisab, Izzet-Iktisab, Melekiu'Fial, Melekiu'-Khisal, El-Makhfuf-i bisunif-i 'AvatifoEl-Meliku'l-Mute'al, Komuk Hakimi Ulu-Saukhal».
2. «Cenab-i Emaret-meab» – «Владетель (правитель) Дагестана Улу-Шаухал» («Dagistan Hakimi Ulu-Sauhal») или «владетель кумуков Улу-шаухал» («Komuk Hakimi Ulu-Sauhal») со своей резиден- цией в Тарку в посланиях 1578–1586 гг. В османских источниках он известен и как «самый глав- ный из дагестанских владетелей «владетель Комука и Кайтака Эмир Чопан (Чаталав) – шаухал».
3. «Тюмен Беги» – «Тюки-бек» (1578 г.) – владетель Тюменского владения. В 1583–1586 гг.
здесь владетелем уже был «Султанай / Султан Бег».
4. «Войнак (Бойнак) Беги», «Войнаклы санжагы» – владетель бойнаков «Мех-мед Бег» (1581–
1584 гг.).
5. «Шаухалоглу Султан Мирза» (Сын шаухала Султан Мирза) или «Шаухалог-лу Андиян Бег» (сын шаухала Андиян-бег).
6. «Карабудацкий владетель («Karabutak/ Karabudak Beg», «Komuk beglerinden Karabudak Beg»).
7. Халил-бек («Boybegleri'nden Khalil Beg»), владение которого на западе граничит с владением Карабудак-бега. Фигурирует в посланиях 1581–1586 гг. Следует отметить, что этот Халил-бек (Хали-бек) значится и в списке дербентца Аллаги, составленном в 1598 г. для русского воеводы Хворостинина. Резиденция этого князя находилась в сел. Отемиш.
8. Владетель Авара Нусал («Avar Hakimi Nusal»). 1578 г. Ср. с владетелем Авара Тучалав Бур- ханнедин-беком («Avar Hakimi Tucalav Burhaneddin Beg»). Последний был братом Чопан-шаухала (или Улу-Шаухала). В «Нусрет-наме» он представлен как «Авар Забити Тучалав Бег», т.е. как
«завоеватель Авара Тучалав Бек».
9. Брагунский владетель Таймас-бек («Burgan Hakimi Taymas Beg»). 1578 г.
10. «Комук беги Исмаил» и «Кейхусрев» упоминаются наряду с «Карабудак бегом», «Шаухал- оглу Андиян-бегом», «Бойнаклы санжак беги Мехметом», «Табасаран беги Масумом», «бойбеги Халилом», «Шаухал-бегом», «бойбеги Алпа-вом», «Кайтаг беги Усуми бегом», тюменским «Сул- танай-бегом» среди 24 северокавказских владельцев, которым в 1581–1582 гг. отправлены фирма- ны. Этот князь известен и по русским источникам и по списку дербентца Аллаги.
Политика привлечения их на свою сторону принесла свои плоды: еще до выступления из Эрзрума Мустафа-паша получил ответные послания этих правителей. Известно, например, очень живописное письмо «Улу-Шаухала», т.е. Чопан-шаухала («El-Meliku'l-Muteal Cıtlav Shaukhal»), написанное на чистейшем «чагатайском» (кумыкском) языке, отправленное в адрес турецкого Султан Мурада в 1578 г. через своего посла Хусейн Бека. Оно содержится в сочинении Гелиболулу Мустафы «Нусретнаме» (1578–1579). Что интересно, в нем Чопан-шаухал просит падишаха, чтобы во главе османского войска, отправляемого на Кавказ, назначить своего «сородича-тюрка» Озде- мироглу Осман Пашу (это желание шаухала было исполнено) и сообщает, что 30000 дагестанских храбрецов (арсланов) ожидают приказа, чтобы на стороне османской армии выступить против кызылбашей. И, в действительности, он сдержит свое обещание и в дальнейшем, в частности, в боях за Шемаху, будет сражаться на стороне османских войск, что подтверждается и данными Ибрахима Рахимизаде, Ибрахима Печеви и др. авторов.
Вот что пишет Ибрахим Рахимизаде по этому поводу в своем сочинении «Зафарнаме-Йи Хазрат Султан Мурад-Хан» [23, с. 1–53]: По завершении всех этих дел могущественный сардар выступил в обратный путь. Продвигаясь в сторону Грузии, к Тифлису, на 8-й день он прибыл в местечко под названием Султанджик. Как только об этом стало известно Амиру Шамхалу, самому могущественному из дагестанских беков, возглавлявшему в это время поход в страну неверных черкесов, он тут же вместе с 40–50-ю близкими родственниками и друзьями не делая остановок,
форсированным маршем перевалив через гору Эльборз, прибыл сюда, чтобы встретиться со счаст-
ливым сардаром. Амир-хан, являясь обладателем благородного характера, был славным и почитае-

120

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств»

мым правителем в своей стране. Он имел 70–80-и тысячное войско и был приверженцем мазхаба шафиитов [4, с. 119].
Ему был оказан почетный прием беглярбеками и воинами, затем [Амир-хан] с почестями был проведен в шатер сардара. Вознеся бесконечную благодарность Господу Богу, он выразил искрен- нее желание быть рабом величественного падишаха, правителя семи держав. За свою преданность и благочестие [Амир Шамхалу] преподнесли от имени султана почетный халат и прекрасных лошадей, мечи и сургучи, украшенные драгоценными камнями. Кроме того, он получил близлежа- щую к его владениям область Шабран в качестве лива. А его племяннику Пуча Лаву был отдан санджак Ахты Ширванского вилайета. Поручив им оказывать помощь и поддержку достойному Осман-паше, [сардар] мог более не тревожиться об охране [вилайета].
Всё вышесказанное подтверждает и дополняет другой османский историк, современник этих событий Ибрахим Эфенди Печеви [6, с. 71]:
«Дагестанскому амиру шамхалу и его брату Тудж-алав Бурханаддин-беку были выделен арпа- лык в виде богатого санджака. Полагая, что укрепление дружбы и сотрудничества с беками Даге- стана дело необходимое, Осман-паша женился на дочери упомянутого Тудж-алав-бека. В нашей стране имена большинства беков такой обширной страны, как Дагестан, совсем неизвестны.
Осман-паша привез дочь дагестанского бека вместе с собой в Стамбул. Эта женщина прославилась
в Стамбуле своей красотой. В те времена поклонники высокой любви сочиняли песни и четверо- стишия в честь «Дагестанской красавицы» и год или два ее имя не сходило в песнях с языков. За- тем по фирману падишаха она стала женой Хасана-паши правителя Боснии (сына великого визи- ра Мехмеда Соколлу). Этот паша увез ее с собой в Боснию».
Далее оба историка упоминают о шаухале в рассказе о победе османских войск над кызылба- шами в битве при Шемахе в том же году. Ибрахим Рахимизаде: «В счастливом правом флаге армии находился правитель Дагестана – шамхал-хан». Ибрахим Эфенди Печеви: «В Шемаху прибыло 15 тысяч воинов-лучников, отряженных дагестанским шамхалом. Таким образом, исламское войско обрело весьма внушительную силу и мощь». «В эялете Демиркапы в таком же порядке командирам были выделены земли хасс, а владельцам зеаметов и тимаров согласно законам были переданы
села. Семерым санджакбекам были также выделены земли хасс. Дагестанскому беку Эмиру Шам-
халу и его брату Тудж Алав Бурханаддин-беку были выделены лены (арпалык) в виде богатого санджака» – повторяет сведения И. Рахимизаде, Аубекира Солакзаде Ибрахим Печеви: «Полагая, что укрепление дружбы и сотрудничества с беками Дагестана дело необходимое, Осман-паша женился на дочери упомянутого Тудж Алав-бека. В нашей стране имена большинства беков такой обширной страны, как Дагестан, совсем неизвестны. Несколько тамошних непреклонных упрямых беков так и не покорились Осман-паше».
Таким образом, наша работа по изучению османских (турецких) источников XVI–XVIII вв. показывает, что в них содержатся множество весьма важных сведений по истории, языку и куль- туре кумыков. Но, к сожалению, источники эти, как, впрочем, и материалы османских архивов в целом, пока еще не стали основополагающими факторами кумыкского (дагестанского) историче- ского самопознания и самосознания. Задача исследователей – в дальнейшем их изучить и ввести в научный оборот.

Список источников и литературы
1. Алиев К.М. Таргу-наме. Лексикон. Махачкала, 2001. 291 с.
2. Алиев К.М. Шаухалы Тарковские. Кумыкская аристократия. Махачкала, 2006. 279 с.
3. Алиев К.М. Османский (турецкий) реестр мусульманским владетелям Северо-восточного Кавказа.
1574–1586 гг. // КНКО: Вести. Махачкала, 2006–2007. Вып.12–14. С. 46–47.
4. Гусейн, Фарах Адиль кызы. Османо-сефевидская война 1578–1590 гг.: по материалам трудов осман-
ского летописца Ибрахима Рахимизаде / Ф.А. Гусейн; ред.: О.А. Эфендиев, Ш.Ф. Фарзалибейли. Баку: Нур-
лан, 2005. 216 с.
4-a. Документы по истории Волго-уральского региона из древлехранилищ Турции: Сб. док. / Сост.
И.А. Мустакимов; под общ. ред. Д.И. Ибрагимова. Казань: Гасыр, 2008. 458 с.
5. Книга путешествий Эвлия Челеби. Походы с татарами и путешествия по Крыму(1641–1667 гг.). Сим-
ферополь, Таврия, 1996. 240 с.
6. Печеви Ибрахим Эфенди. История. Баку: Элм, 1988. 98 с.
6-a. Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI–XVII вв. М., 1946.
7. Эвлия Челеби. Книга путешествий. М., 1979. Т. 2. 278 с.
8. Evliya Celebi Seyahatnamesi. I–II. Sadelestirilen: Tevfik Temelkuran, Necati Aktas. Baskıya hazirlayan
Mumin Cevin. Ucdal Nesriyat. Istanbul,1986.

Секция «Политико-правовые аспекты жизнедеятельности тюрко-татарских государств» 121

9. Fahrettin Kırzıoglu. Karapapaklar Dede Korkud Oguznameleri Isiginda. Erzerum, 1972.
10. Fahrettin Kırzıoglu. Kıpcaklar. Ankara, 1990. 278 с.
11. Fahrettin Kirzioglu. Osmanlilar’in Kafkas-Elleri’nin Fethi (1451–1590). Ankara, 1993. 551 с.
12. Feridun Beg, Ahmed. Munseatusselatin. 2.basin, Istanbul i. Cilt 1274;Cilt 1275.
13. Gelibolulu Mustafa Ali-Celebi. Nusretname. Nuruosmaniye Kut., Sayi 4350.
14. Gökbel, Ahmet, Kıpçak Türkleri, Istanbul, 2000.
15. Halim Gerey Soltan. Gulbin-i-Hanan. XVII y. Kirim ve Kafkas Tarihcesi // Emel, № 221. Temmuz-
Agustots 1997. S. 28.
16. Mehmet Gunes. Evliya Celebi ve Hasim Efendi’nin Cerkezistan notlari. Istanbul. 1971. 174 s.
17. M.Fahrettin Celik. Samhallarin Soyu // Cinaralti. 1942. № 43.
18. Muhimme, XXXII, 32 zаfer 386/ 14 nisan 1578.
19. Muneccimbasi, Dervis Ahmed Dede Efendi. Sahayifulahbar. Ist., 1285. 3.Cilt.
20. Munseat-i Feridun Bey. Istanbul, 1857.
21. Gelibolulu Mustafa Ali-Celebi. Nusretname. Nuruosmaniye Kut., Sayi 4350. Y.10b–12а.
22. Pecuyi, Ibrahim. Tarih-I Pecuyi, Ist., 1283.
23. Rahimizade, Ibrahim Harimi. Zafername-I Sultan Murad Khan. Ist.Universite Kut. TY, Sayi 2372, y.1b–53b.
24. Risale-I Ahvali Dagistan… Ist. Nuruosmaniye Kut. № 3335.
25. Subhi Talikzade. Tarih. Topkapi sarayi-Revan kosku. № 300. Yy. 196–20a.
26. Solak Ebubekir. Sark Seferi’nde Surkhser ile Vak’I Olan Ahvalleri ve Sirvan’da Osman Pasa ile Surkhserin
Muharebelerin Beyav eder. // Millet-Alemiri Kut. Tarih, Sayi 366.
27. Zeki Velidi Togan. Umumi Turk Tarihine Giris. Istanbul, 1961. 537 с.

Алиев Камиль Магомедсалихович, кандидат философских наук, главный редактор республиканской общественно-политической газеты «Ёлдаш» (г. Махачкала); guner47@mail.ru; yoldash@bk.ru.

122

СЕКЦИЯ «КАЗАНСКОЕ ЦАРСТВО»

Об укоренившихся ошибках
в историографии ханской Казани /часть 1/

С.П. Саначин

Речь пойдет о казусах, происходящих при настойчивых поисках исчезнувшей архитектуры Казанского ханства. Однажды заявленные в научных трудах находки в таких поисках – по сло- жившейся традиции считаются апробированными. После чего им открыт путь в книги, пособия и прочий научный и ненаучный оборот. Некоторые из таких апробированных находок стали клас- сикой местной историографии.
Естественно, что для обоснования рассуждений об исламской архитектурной традиции в Среднем Поволжье нужна хотя бы малость примеров «субстрата этой архитектурно-градострои- тельной культуры». Иначе эти рассуждения не облекут научной формы. Но где же взять такие примеры «типологического комплекса» этой культуры?
Это-то и рассмотрим на 4-х примерах.

Пример 1: Казань на иконе-картине из Успенского собора Московского Кремля
К 2002 году доктором архитектуры С.Айдаровым была сформирована концепция регио- нального своеобразия местной архитектуры. Особенное внимание в своих исследованиях Айдаров уделил архитектуре Казанского ханства.
Автору удалось, как он считает, преодолеть «долгое время существовавшую неясность по вопросу… существования самобытных черт местной архитектуры» [1, с.9]. Такую возможность дало заявленное им в концепции «визуально выраженное своеобразие в облике архитектурного
сооружения» [1, с.10].
Где же черпает автор это «визуальное своеобразие» местной архитектуры? Черпает он его в летописно-иконографических источниках середины XVI века, а фактически из одного – иконы
«Воинствующая церковь» (рис. 1)* Государственной Третьяковской галереи (ГТГ), расшифровке которой Айдаров уделил главу в докторской диссертации.
В основе композиции этой необычной иконы-картины – движущееся тремя колоннами войско от охваченного пламенем города (справа) к городу, стоящему на горе (слева) и покрытому шатром, в котором восседает Богородица с младенцем.
По мнению Айдарова «рисунок на иконе (имеется в виду охваченный пламенем город,
который покидает воинство. – C.C.), исполнен в своеобразной, но расшифровываемой для спе- циалиста манере древнерусской живописи XVI в.» [1, с.12]. Расшифровка позволила автору утверждать об «исторической достоверности» этого изображения Казани середины XVI века [2, с. 24]. Утверждать, что на иконе – «натурное изображение панорамы Ханской цитадели Казани в дни штурма ее войсками Ивана Грозного в 1552 г.» [1, с. 12]. И на этой основе – выполнить реконструкцию мечети-медресе Кул Шариф (рис. 2, слева).
Покажем, однако, что это совсем не так.
Ну, во-первых, рассматриваемая икона-картина не подписана. В ГТГ она хранится под названием, данным ей в XX веке – «Церковь воинствующая». Настоящее же ее название, устано- вленное по описи XVII в. Успенского собора Московского Кремля, где она первоначально раз- мещалась перед «Мономашим троном» – «Благословенно воинство Небесного Царя». Предпо-

* Рисунки к статье см. на цветной вклейке. – Прим. ред.

Секция «Казанское царство» 123

лагаемый в последнее время автор – духовник Ивана Грозного и иконописец Афонасий. Из-за своих огромных размеров (143,5×395,5 см), сюжета и композиции она именуется религиозной картиной – образцом т.н. «приточного письма», соседствующего с собственно иконописью.
Во-вторых, Изображение в правом медальоне пылающей Казани – не подлинно (рис. 3). В
1945 году И.Барановым в ГТГ было произведено раскрытие иконы-картины и составлено заключение. Существенным фактом для рассматриваемого вопроса оказалось то, что медальон с охваченной пламенем Казанью «выполнен на вставке позднейшего левкаса, где оставлена живопись XVIII века, вместо несохранившейся древней» [3, с.129]. То есть – Казань выполнена спустя более, чем полутора веков после создания всего произведения. И опираться на это изображение, для построения теории регионального, и формулирования компонента архитектуры ханской Казани – не говоря уж о конкретной реставрации главной мечети – не правомерно.
В-третьих. А могло ли изображение Казани XVIII копировать изображение подлинника XVI века? Айдаров утверждает, что обновленный в XVIII веке фрагмент иконы, где помещена Казань, изображен «в манере старой живописи (без использования приемов перспективной графики)» [2, с. 24]. С этим нельзя согласиться. Действительно, мастера XVI века не владели построением прямой перспективы. Одинаковые объекты у них по мере удаления не уменьшаются в размере, а размещаются на разных уровнях. Так, в миниатюрах Лицевого летописного свода, в миниатюрах Казанского летописца середины XVI века башни замкнутых крепостей – в независимости от того на переднем или на заднем плане рисунка они расположены – изображаются равновеликими. В этом нас убеждают, например, миниатюры с видами Москвы, Владимира (рис. 4), Новгорода, Свияжска, Казани. И совсем иная картина на рассматриваемой картине-иконе. Чем дальше от зрителя крепостная башня, тем она изображается более узкой или с меньшим шатром в завершении. Крепостные окна по мере удаления имеют меньший диаметр, а бойницы и мерлоны – все меньше по ширине. А это и есть не что иное, как перспективное сокращение.
Вывод: вставленная в медальон в XVIII веке Казань – не есть перевод первоначального изображения.
Но Айдаров и не настаивает на этом. Он знает о том, что фрагмент выполнен на новом левкасе, что это была не реставрация прежнего изображения, а совершенно новый рисунок. И делает еще один бездоказательный вывод: «обновление могло быть произведено лишь путем копирования одного или нескольких натурных рисунков сер. XVI в.» [2, с.25]. То есть он признает использование при обновлении иконы-картины якобы имевшихся в распоряжении реставраторов других рисунков, а не подлинника. Это возможно. И, думается, будет предметом дальнейших исследований. Пока же известен схожий по композиции памятник – небольшая Икона Воинствующей Церкви Христовой «Оставление Града зде пребывающаго и взыскание града Грядущаго» конца XVI века в из храма-усыпальницы великого князя Сергея Александ- ровича в Чудовом монастыре [4, с.104–105, табл.XXXVI]. К началу XX века икона эта была сильно попорчена. Однако видно, что за спиной Богоматери сооружение в манере миниатюр XVI века. А «Град пребывающий» – изображенный в правом медальоне, который покидает воинство, имеет совершенно иную архитектуру, чем на рассматриваемой иконе-картине. Да и – не объят пламенем.
Еще вопрос. А должна ли была Казань – если это она – непременно изображаться конкретными архитектурными объектами? О том, что рисунок в правом медальоне выполнен лишь в XVIII веке, не знал казанский историк М.Г.Худяков. Худяков был первым, кто предложил рассматривать изображение Казани на иконе картине в качестве «ценного документа для изучения форм татарского зодчества XVI столетия» [5, с.52]. Но при этом он предупреждал, что «не приходится искать в изображении Казани реалистической панорамы этого татарского города» [5, с.49]. Аналогично в левом медальоне бесполезно искать архитектурные мотивы Москвы. Перед нами – шатер небесного Иерусалима и «стена нерушимая», в нише которой восседает Богоматерь с Сыном и Богом. Столь же не обязательно в «нечестивом» граде изображать архитектурную конкретику Казани, неизвестную уже в XVIII веке. Здесь могли быть более привычные изографу символы, например – «нечестивого» Вавилона.
И, наконец, Айдаров утверждает, что благодаря обновлению изображение «приобрело узнаваемость современниками (ряд построек ханского времени в то время еще сохранялись в реконструированном виде») [2, с.24]. О том, что этого не могло быть, потому что в XVIII веке в Казани не сохранились постройки ханского времени, – далее, в примере 3.

124

Секция «Казанское царство»

Пример 2: «Казань» в настенной росписи церкви Ризоположения Московского Кремля
В 1997 году Казанская государственная архитектурно-строительная академия выпустила для специалистов и в качестве учебного пособие монографию Г.Айдаровой-Волковой «Архитектурная культура Среднего Поволжья XVI–XIX веков» с авторской реконструкцией (рис. 5) «архитек- турного образа ханского двора Казанского Кремля» [6, с.169, илл.5]. Пособие это базируется на докторской диссертации того же года этого же автора. Для накопления типологического комплекса архитектуры Среднего Поволжья периода Казанского ханства автор привлек и разобрал один визуальный источник (если не считать икону-картину, исследованную С.Айдаровым). Им стала настенная роспись церкви Ризоположения Московского Кремля «Кондак Взбранной Воеводе Победительная» (рис. 6).
Проведенный автором комплексный анализ этого источника привел ее – как она это назвала – к «переосмысленной трактовке» фрески. А, именно, «что на основе канонического сюжета о за- щите Царьграда Ризой Богоматери изображен исторический сюжет русской истории, связанный с покровительством Богоматери при взятии Казани» [6, с.132].
По мнению автора «фреска изображает Кремлевский холм со стороны Волги (с запада) и ханский двор – место последнего боя с многоярусной шатровой краснокирпичной башней с
крупной проездной аркой. По мнению автора – это изображение башни Сююмбике» [6, с.31].
«Вместо Царьграда изображена панорама ханской Казани со стороны Волги… Риза Богоматери, ее покров, помогает русскому войску во взятии Казани» [6, с.132].
Как же автор мотивирует свое прозрение?
1) Якобы при переправе из Свияжска через Волгу «разыгралась страшная буря, и только с Божией помощью и помощью Пресвятой Богородицы не погибло все войско Иоанна IV» [6, с.132]. Однако, и Царственная книга, и фундаментальная Никоновская летопись поразительно молчат об этом чуде.
2) Далее следует пространное описание происходящего. Наличие у защищающейся стороны иконы Богоматери не смущает автора. Оказывается икону «держат русские пленники, стоя на стенах крепости» [6, с. 133]! Такой героический эпизод в войне 1552 года – в духе Красного Знамени над Рейхстагом – никому, кроме Айдаровой-Волковой не известен. Ни в русских лето- писях, ни в татарских преданиях столь поразительный подвиг русских пленников – вырвавшихся из татарских застенков, нашедших икону Богоматери, сумевших прорваться с ней в решающий момент на стены крепости – до сих пор не обнаруживался.
Но – главное. Источники ни разу – какая чудовищная оплошка летописцев! – не упоминают где-либо о помощи ризы Богородицы при взятии Казани. Они вообще скупы упоминаниями Богоматери. До взятия города государь лишь один раз обратился к ней. Зато пребывал в беспрерывных молениях к Христу и Великому Сергию. Икона Богоматери даже не была главной в его трех походных церквях, поскольку те посвящены Архистратигу Михаилу, мученице Екатерине и Сергию Чудотворцу, «ко нему же и по вся дни Государь хождааше».
Случившиеся тогда и тут согласно источникам чудеса происходили лишь от Двенадцати апостолов, Николая Чудотворца и Сергия Чудотворца. Последним, перед победой, чудом, за которое государь благодарит после взятия Казани Христа, был «крест твой животворящий, и образ свой пречудный, нам грешным показавшу» [7, с.103]. Крест фигурирует и в воспоминаниях Курбского. Он сообщал, что против татарских чародейств послали в Москву за честным крестом, в который вделана частица креста, на котором Иисус Христос страдал. Этим крестом освятили воды и от того исчезли чары.
В свою очередь, «Казанский летописец» повествует о присылке в Казань Ивану IV в помощь иконы Троицы.
Таким образом, в религиозную догматику, в летописи и сказания в качестве помощников в победе могли быть привлечены различные вышепоказанные священные атрибуты, – но никак не риза и образ Богоматери. Это было бы недопустимое «измышление» – произвол иконописца- знаменщика.
Богоматерь нигде не упоминается в качестве заступницы русских в Казанском походе. И
наоборот, она почиталась как покровительница византийским царям и Константинополю.
На перечисленном исторические фантазии автора учебного пособия не кончаются. Человеком на фреске, встречающим русские корабли у берега и помогающим им в бурлящих волнах Волги становится… Чудотворец Сергий Радонежский! Здесь уже автор свободно внедряется не только в историю, но и в христианскую догматику, поскольку помогать пришел святой, живший за два века

Секция «Казанское царство» 125

до падения Казани. При этом фантастическим образом русские ладьи доплыли до Казанской крепости по узкой хорошо защищенной реке Казанке, чего, вообще-то, никому еще военным путем не удавалось. Впрочем, Айдарова-Волкова называет реку не Казанкой, а Волгой, но та, как известно, отстоит от крепости на 7 км.
На этом фоне уже мелочами кажутся такие детали, как искаженное название фрески «Кондак к бранному ходу» [с.26], несуществующие у башни Сююмбике «три четверика и четыре восьмерика, завершающиеся восьмигранным павильоном» [с.31], «круглые отверстия» на фасаде [с.132], да и сама «пострадавшая от артиллерии» в 1552 году башня Сююмбике [с.33], построенная при Петре I и т.п.
Далее пропущу подробности сюжета «Осады Царьграда» и историю его распространения в мире, а затем и на Руси. Скажу лишь, что еще раннее икон и фресок тема осады Константинополя вместе с упомянутой «Повестью временных лет» вошла в лицевую Радзивилловскую летопись с миниатюрами XI-XIII вв. «Они ж(е) внутрь Суда вшедше, и много убийство хр(и)стьаном сотвориша, и въ двусту кораблю Ц(а)рьград оступиша. Ц(а)рь же одва въ град вниде, и с патриярхомъ Фатъемь к сущей ц(е)ркви С(вя)тъй Б(огоро)д(и)це Влалернах (Лавр.— Влахърнъ) и всю нощ(ь) м(о)л(и)тву сотвориша, таже божественую С(вя)тыя Б(огороди)ца ризу и с пъсними и изнесше, в реку омочивше» [8, л.9 об., 10].
И – последний вопрос. А был ли какой значительный повод, причем спровоцированный из Казани, для совершенной перетрактовки канонического сюжета фресок? В год их создания в 1643 году? Мы знаем, что – нет.
Делаем два общих вывода:
1. Все вышеизложенное не дает права приурочивать давно и не в России разработанную в церковной живописи композицию осады Константинополя к осаде Казани в 1552 году.
2. Айдарова-Волкова не видит религиозности в иконописи, где богословская тематика и повествовательная композиция неразрывны. В нашем случае изображение осады Царьграда использовано как благодарение Богородице за заступничество, а не как просто историческая зарисовка.
Если, все же, искать на изображении конкретные сооружения то ими могут быть, например,
знаменитые царьградские Золотые ворота с имперским орлом в барельефе фасада (арочное сооружение), Влахернская церковь, где хранился ковчег с ракой и ризой Богородицы (на заднем плане), Галатская башня (справа).
Единственное наблюдение Айдаровой-Волковой, с которым нужно согласиться это то, что на рассматриваемой фреске изображена икона Владимирской Богородицы вместо Богоматери Оди- гитрии в действительности. Думается, это была неумышленная вольность художника. Ведь, одна из самых чтимых икон Богоматери – Владимирская попала на Русь в XII веке как раз из Царьграда.
Не исключено, также, что и Золотые ворота Царьграда – если это они – художник позаимст- вовал с облика Золотых ворот во Владимире (рис. 7, справа), на которых в 1164 г. Андрей Бого- любский построил церковь в честь праздника – ну, конечно же – Положения ризы Богородицы во Влахернах.
Очевидно, что между обоими Золотыми воротами общих черт больше, чем с нашей Сююм-
бекиной башней.

Пример 3: «Ханский дворец» на рисунке Эдварда Турнерелли
В том же вышеупомянутом пособии Айдарова-Волкова предлагает свое видение ханского двора (рис. 8) в Казанском Кремле [6, с.170, илл.3]. На рисунке три здания. Два левых: башня Сююмбике с Введенской церковью. Рассмотрим третье здание на рисунке, под каковым Айдарова- Волкова подразумевает ханский дворец.
На чем же строится реконструкция автора в этот раз?
Строится она на рисуноке Э.Турнерелли «Вид на Башню Суюн-Беку» (рис. 9), выполненном незадолго до строительства губернаторского дворца, в 1838–39 годах. На этом рисунке, в правой его части изображен край двухэтажного каменного здания. Заостряю внимание: здания, стоящего к художнику ближе оси башни Сююмбике. Реконструкция Айдаровой-Волковой заключается в калькировании рисунока Турнерелли и почти троекратном удлинении урезанного на рисунке здания, якобы дворца.
Нет сомнений, что Айдарова знает об отсутствии столь протяженного здания, каким она
изобразила ханский дворец, на главнейших иконографических источниках XVII–XVIII веков. Нет

126

Секция «Казанское царство»

его на снимке Олеария (1636–38 гг.), на «Чертеже Казанской» (1690-е гг.), нет его на панорамах из книги Витзена (1705 г.), на снимках Кремля Каница (1739 г.) и Свечина (1763–64 гг.).
Тогда, почему для научной реставрации сооружения ханского периода используется рисунок конца 1830-х гг.? Айдарова объясняет – почему: «ханский дворец долго «стоял в запустении»,…а окончательно разобран в 1845, когда на его месте по проекту К.Тона был построен губернаторский дворец» [6, с.136]. Эту информацию она почерпнула из специальной работы Н.Калинина «Где был дворец Казанских ханов».
Рассуждения Калинина со ссылкой на предшествующих историков таковы: «дворец был именно там, где в XVIII-м и в первой половине XIX ст. находился так называемый Обер- комендантский дом, в состав которого, будто бы входили еще уцелевшие части ханского дворца» [9, с.6]. И – далее. «В 1845 году развалины этого здания были сломаны, и тогда же началась постройка здания, которое теперь служит местопребыванием ТЦИК», то есть – Губернаторского (ныне – Президентского) дворца. То есть, по Калинину Губернаторский дворец встал на место Ханского дворца. И тогда, Турнерелли зарисовал якобы край «стоявшего в запустении Ханского дворца». Однако – это совершенно не так.
Калинин, к сожалению, опрометчиво игнорирует ценные сообщения очевидцев. Вот, наиболее конкретные из них:
– «Гарнизонная школа на том самом месте, где был в древности Казанских Татарских царей дворец, которого стена и несколько каменных зданий в развалинах внутри и поныне» [10, с.9];
– «подле сей башни к собору был древний Сумбекин дворец, каменный разломанный около пятнадцати лет до сего» [11, с.463];
– «В 1807 г. разломан в здешней крепости Ханский дворец, последний остаток Татарской
Архитектуры» [12, с.153];
1817 и 1829 гг. – «самогож Дворца ея Царицы Сумбеки] ныне уже не существует» (Лангель,
с.23) [13, с.64].
Из приведенного ясно следует: Ханский дворец – или здание, которое за него принимали –
разломан в 1807 году и полностью исчез к 1817 году.
Этот вывод подтверждают, а также, дают объяснение тому, что за здание изображал Турнерелли – планы Казанского Кремля того же времени. Рассмотрим ключевые из них в данном вопросе:
1) (рис. 10, вверху слева) План 1767 года. Он фиксирует положение комплекса Комендант-
ского дома, все сооружения которого не совпадают со зданием на рисунках 1830-х гг. по расположению;
2) (рис. 10, вверху справа) План 1782 года. Он фиксирует появление П-образного здания губернаторского конюшенного дома и сохранение при этом Комендантского дома. Этот план доказывает нам, что П-образное здание – не есть Комендантский дом, каковым его стали считать все исследователи;
3) (рис. 10, внизу слева) Планы 1807 и 1818 годов. Они фиксируют исчезновение строений
Комендантского дома. Но здание губернаторского конюшенного дома сохранялось. Вот, оно-то, сохранявшееся до строительства нового Губернаторского дворца, и принималось ошибочно за остатки бывшего Ханского дворца, в том числе и Калининым;
4) (рис. 10, внизу справа) План 1838 года. Он показывает появление в интересующем нас районе группы зданий, относящихся к комплексу Благовещенского собора. Под №16 на плане
числится «двухэтажный каменный дом, занимаемый Священно- и Церковнослужителями Кафед-
рального Собора ». Не сложные построения по определению точки, где сидел Турнерелли при рисовании «Вида на Башню Суюн-Беку» (а это – крыльцо Христорождественской придельной к собору церкви) убеждают, что художник в правой части своего вида показал край нового здания №16 с плана 1838 года.
И, наконец, отсутствие на всех известных нам планах предыдущего времени здания №16 с плана Кремля 1838 года находит поддержку в материалах археологического исследования на территории бывшего Ханского двора под руководством Н.Г.Набиуллина в 2001 году. Изученное монументальное сооружение периода Казанского ханства в самом центре Ханского двора Набиуллин осторожно, но, думается, совершенно справедливо определяет как «Большую палату» в
«Царевом дворе» [14, с.24]. При этом, он фиксирует разрушение сооружения во второй половине
XVI в. Затем «наземная часть сооружения постепенно разбиралась материал его был использован для постройки других объектов, причем довольно поздних».

Секция «Казанское царство» 127

Этими «другими объектами» естественно считать новые строения, сооруженные непосред- ственно тут же. Ими были – Государев дворец первого Казанского губернатора П.М.Апраксина с легендарной обсервационной башней-колокольней во въездном периметре его комплекса. Этот комплекс с 1725 года очередным губернатором А.П.Волынским был передан под суконную фабрику ее содержателю И.А.Микляеву, а в середине XVIII в. трансформировался в комплекс Комендант- ского дома. Одной из построек из «добротного – что мы и видим у Турнерелли – строительного материала» «Большой палаты» Набиуллин, как и я, видит в «здании, относившемся к комплексу Архиерейского двора [точнее – Кафедрального собора. – С.С.] конца XVIII – начала XIX вв. часть которого изображена на рисунках Турина и Турнерелли» [точнее – Турнерелли] [14, с.25].

Пример 4: «Казанская Ханская мечеть» на миниатюре из «Казанского летописца»
Вернемся еще раз к названию из примера 1 – «Воинствующая церковь, или апофеоз взятия Казани». Так поименован рисунок 7 (рис. 11, вверху слева) в книге Р.И.Султанова «Историческая география Казани» [15, с.70]. Однако события на нем происходящие совершенно другие.
В этой же книге приведен рисунок 10 (рис. 11, вверху в центре) под названием «Изгнание злого духа из главной мечети Казани» [15, с.94]. Но, что это? Перед нами то же самое изображение. Только во втором случае из мезонина надвратного сооружения вылетает дракон. Получается: главную мечеть взятой Казани покидает злой дух через крышу. Еще один сюрприз в богатейшей истории Казани!
Откуда же черпает эти, прямо-таки – мультипликационные кадры автор?
Из книги Н.Халита «Очерки по архитектуре ханской Казани», в которой целых три фрагмента
«Изгнания…» (илл.62, 86, 114) [16, с.111, 130, 158]. Тут автор дает пояснения, что это – миниатюра из «Казанского летописца», на которой изображен Ханский двор в Казани, причем – с южной стороны. А «злой дух» вылетает из мечети Кул Шариф.
Это же изображение со «злым духом» Халит использовал еще раньше в своих работах (рис. 11,
вверху справа): в 1996 г. – в книге «Мечеть Кул-Шариф» [17, илл.3]; в 1991 г. – в книге
«Архитектура мечетей Казани» (илл.7) [18, с.37].
Но, вот, в 1989 г. – в книге «Памятники архитектуры Казани XVIII – начала XIX в.» [19, с.31]
«злой дух», как и у Султанова еще не вылетел или уже улетел (рис. 11, внизу слева). Так должен быть дух или нет?
За 11 лет до Халита на этот вопрос ответил А.Халиков – нет. В его книге «Происхождение татар Поволжья и Приуралья [20, с.112] на этом же рисунке под названием «Вид Казани XV– XVI вв. по рисунку начала XVII в.» «злого духа» нет (рис. 11, внизу справа).
Что же это за кочующий «дух»? И почему он «злой»? И кто его изгнал из «главной мечети
Казани? И кто все это придумал?
Безрезультатные дальнейшие поиски истины заставляют укоренившиеся вирусы про казан-
ского дракона приписать Халикову. А их два:
– что на рисунке Казань;
– что в оригинале есть рисунок без «злого духа».
Что же на самом деле? На самом деле это действительно миниатюра из иллюстрированного списка крупного эпического сказания с условным названием «Казанский летописец» (рис. 12), созданного в 1562–1564 гг. и хранящегося ныне в Библиотеке РАН (БАН 34.6.64., Л.88). Миниа- тюра эта опубликована в Т.19 Полного Собрания Русских Летописей [21, рис.III].
Миниатюра иллюстрирует главу 32 – «О бесе, творящимъ мечта пред человеки, живущимъ во граде»[21, столб.317–319]. Здесь неизвестный нам автор сказания описывает знамение, свидетелем которого, по его словам, он был сам.
Дело происходило в маленьком пустующем городке на высоком берегу Камы. Городок был пустой, потому как жил в нем драконообразный бес. Городок на Руси именовали естественно
Бесовским городищем, или как принято его называть теперь – Чертовым. Бес был видным
многолетним предсказателем, к нему сходились люди многие «исо всея земли Казанские». На сей раз Казанская царица, жена Сафы-Гирея (из текста не ясно была ли это сибирская царевна – старшая его жена или Сююмбика – младшя его жена) послала «самого сеита Казанскаго вопрошати, аще одолеетъ Казанъ Московъскои царь… или Казанъцы его одолеют». 10 дней не отзывался бес на мольбы чуть не умершего с голоду ниц лежащего сеита, просящего беса открыть истину. И вот из мечети, где тот обитал, бес изрек при прочих пришедших сюда же людях:

128

Секция «Казанское царство»

«что стужаете (докучаете. – С.С.) ми? Уже бо отныне несть вамъ надежда на мя, и помощи мала отъ мене; отхожу бо оть васъ в въ пустая места и непроходная, пргнанъ христовою силою; приходить бо сюда со славою своею и хощетъ воцаритися въ земли сеи и просветитъ ю святы крещениемъ». И – вот. И по мале часе явися дымъ чернъ и великъ изъ нутра града, изъ мечети, на воздухъ сеи излете змии огнянъ и на Западъ полете, всем намъ зрящимъ и чюдящимся, и невидимъ бысть изо очию нашею. И разумеша вси бывшеи ту, яко изчезе животъ ихъ».
На этом разрешите закончить иллюстрации неудержимых поисков неизвестной нам до сих пор –
и пока – архитектуры ханской Казани.

Список источников и литературы
1. Айдаров С.С. Концепция отражения «духа места» в архитектуре национальной республики Татарстан
// Развитие региональных архитектурно-художественных школ в контексте историко-культурных традиций.
Материалы международной научно-методической конференции. Казань 5–8 декабря 2005 г. – Казань, 2005. –
С.1–23.
2. Айдаров С.С. Монументальные каменные сооружения и комплексы Волжской Булгарии и Казанского
ханства. Афтореферат на соиск. уч. степ. док. архитектуры. – М., 1990. – 42 с.
3. Антонова В.И., Мнева Н.Е. Каталог древнерусской живописи. ГТГ. Т.2. – М., 1963. – С.128–134.
4. Степанов М.П. Храм-усыпальница Великого Князя Сергея Александровича во имя Преподобного
Сергия Радонежского в Чудовом монастыре в Москве. – М., 1909. – С.104–105, табл.XXXVI.
5. Худяков М.Г. Татарская Казань в рисунках XVI столетия // «Вестник Научного Общества Татаро-
ведения». – Казань, 1930. – С.45–60.
6. Айдарова-Волкова Г.Н. Архитектурная культура Среднего Поволжья XVI–XIX веков. – Казань, 1997. –
196 с.
7. ПСРЛ. Т.13, II. Так называемая Царственная книга. – СПб., 1906. – С.409–532.
8. Радзивилловская летопись. Кн.1. – М., 1994. – 50 об.л.
9. Калинин Н.[Ф.] Где был дворец Казанских ханов. Отд. Оттиск из «Вестника Научного Общества
Татароведения», №6. – Казань, 1927. – 20 с.
10. Милькович К. Историческое описание Казанской губернии, что прежде было царство Болгарское, потом Казанское…, сочиненное Уфимского лесного стата землемером тит. сов. Мильковичем 1804 года. – Казань, 1804. – 42 c.
11. О истребленном в Казани пожаром сего года 3 и 4-го сентября // «Казанские известия». – Казань,
1815. – С.459–476.
12. Фукс К.[Ф.] Краткая история города Казани // Казанские татары. – Казань, 1991. – С.145–194.
13. Лангель И.Ф. Краткое Медико-Физическое и Топографическое обозрение Казанской Губернии и Гу-
бернского города Казани // «Прибавление к «Казанскому вестнику». – Казань, 1829. – №8.
14. Набиуллин Н.Г. Охранно-спасательные работы на территории бывшего Ханского двора (раскоп
XLVIII) // Археологические открытия в Татарстане: 2001 год. – Казань, 2002. – С.21–26.
15. Султанов Р.И. Историческая география Казани (город и его предместья в XVI–XVII веках). – Казань,
2004. – 271 с.
16. Халит Н.[Х.] Очерки по архитектуре Ханской Казани. Гипотезы. Факты. Размышления. – Казань,
1999. – 230 с.
17. Халит Н.[Х.] Мечеть Кул-Шариф в Казанской крепости. Гипотезы. Факты. Размышления. – Казань,
1996. – 48 с.
18. Халитов Н.[Х.] Архитектура мечетей Казани. – Казань, 1991. – 192 с.
19. Халитов Н.Х. Памятники архитектуры Казани XVIII – начала XIX в. – М., 1989. – 192 с.
20. Халиков А.Х. Происхождение татар Поволжья и Приуралья. – Казань, 1978. – 160 с.
21. ПСРЛ. Т.19. История о Казанском царстве (Казанский летописец). – СПб., 1903. – 530 с.

Саначин Сергей Павлович, главный архитектор проектов Центра разработки Генерального плана Ка-
зани ОАО «Институт «КАЗГРАЖДАНПРОЕКТ»; sanachin.sp@gmail.com.

Секция «Казанское царство» 129

А.Н. Хабибуллин

Артиллерийский роскат* казанской крепости первой половины XVI века (к постановке вопроса)

Рождение огнестрельной артиллерии с изобретением пороха1 на основе селитры (китайской соли) чаще всего связывают с арабами. Ведь именно у арабов, по мнению некоторых исследовате- лей, появилась первая огнестрельная ручница (рис. 1), так называемая «арабская мадфа» [22, c. 8]. О применении пушек китайцами в 1232 году против монгольской армии пишет А.Б.Широкорад [22, c. 7]. В 1376 году русские войска по указу князя Дмитрия Ивановича («Донского») организовали набег на Булгарию. Однако они были встречены орудийными залпами, а также верблюжьей кавалерией булгар [19, c. 127–128]. В XIV в. в Западной Европе и окружающих ее государствах, а также в Азии начинает широко внедрятся огнестрельная артиллерия. С середины XV века она практически вытеснила метательное вооружение. В промежутке XIV–XVI веков в истории фортификации происходит так называемая «пороховая революция». В связи с этим меняются тактики штурма и обороны крепостей. Некоторые элементы фортификации прекращают свое значение и существование. Появляются новые технологии и реконструируется старая система, подчиняясь новым правилам фортификации [9, c. 15]. Крепостные башни начинают приспосабли- ваться для стрельбы из пушек. Изначально орудия устанавливали только на башнях, в связи с чем потребовалось увеличение количества башен для полного обстрела внешних сторон. Затем стены стали возводить ниже высотой и шире в основании [9, c. 15] или в них появляются специальные расширения для установки орудий. Вместе с тем производятся инженерные деревоземляные прие- мы устройства дополнительных укреплений. Появляются земляные валы с бастионной планиро- вкой [9, c. 15] или специальные дополнительные площадки за стенами для установки орудий. Эти изменения коснулись и некоторых татарских государств XV–XVI вв. Передовыми в использовании артилерии стали Казанское и Крымское ханства2.
Исследователи фортификации по различному трактуют термин «роскат»3. Ф.Ласковский считал, что «роскат» – это выступ в стене для установки орудий и ведения ими фронтального и флангового огня [11, с. 74]. М.А.Фриде говорила о том, что роскаты – это срубы, наполненные землей, или просто земляные (площадки?) [17, c. 139]. По мнению А.В. Никитина, «раскаты» – это наклонные
под углом 12–15 грд. площадки с внутренней стороны укреплений. Размеры площадок: длина около
10 м., ширина 4,0–4,5 м. Для подъема орудий на площадки с боковой стороны существовали всходы
[12, c. 166]. Н.П. Крадин также называет плоскую насыпь или помост под валом для установки пушек
«роскатом» [8, c. 188–189]. Н.Н. Кузьмина и Л.А. Филиппова считали, что раскат (роскат) – это насыпь с площадкой для установки орудий (рис. 3) [10, c. 227–228]. В.М. Казаринов говорит, что раскаты – это срубные пристройки к башне (четырехугольные или пятиугольные), заполненные землей [6, c. 445–446.]. Отдельно стоящими башнями с площадкой для установки орудий или приру- бами в деревянных стенах представляет раскаты Ю.Г. Иванов [4, c. 14]. К.С. Носов дает следующие значения роскатам XVII века: 1. Пристройка к стене, реже башня; 2. Башнеподобные пристройки;
3. Земляной бастион [13, с 171–172]. Автор придерживается мнения, что роскат – это горизонтальная площадка для установки орудий, которая была наклонена под небольшим углом (рис. 2).
Появление огнестрельной артилерии у булгаро-татар можно связать с политичеискими связями с арабами. А.Х. Халиков считал, что у булгар в XIV в. уже были пушки [19, c. 127–128], и булгар-

* Существуют различные виды названия этого фортификационного сооружения (раскат, роскат, раз- скат). Автор придерживается версии написания термина «роскат», опираясь на работу К.С. Носова «Особен- ности русского оборонного зодчества XVII в.: бык и роскат» [13, c. 163].
1 Впервые порох изобрели и применяли в фейерверках китайцы в VII–X вв. [22, c. 7]. По мнению, Н.Х. Халитова, русское слово «порох» также могло произойти от арабского «баруд». А это может означать, что огнестрельное оружие проникло в Русское государство через арабов или булгаро-татар.
2 Известно также что в других ханствах артилерия не получила широкого применения. Так, например, Сибирское ханство, находясь на отдаленных расстояниях от постоянно воюющих государств, не получило современного на тот период фортификационного развития. До конца XVI века сибирские татары использо-
вали старые технологии обороны, что и явилось основным фактором гибели этого государства.
3 Достаточно подробно два понятия «бык» и «роскат» рассмотрел К.С. Носов. Приведенный ниже анализ основан на этих исследованиях.

130

Секция «Казанское царство»

ские мастера-пушечники могли поспособствовать появлению огнестрельной артиллерии у русских. Еще одним доводом применения пушек булгаро-татарами можно назвать существование артилле- рии в армии темника Мамая [22, c. 15]. Об артилерии в Казанском ханстве известно по русским летописям и по миниатюрам Лицевого Летописного Свода. К сожалению, нет археологических остатков татарских орудий или их фрагментов на территории бывшего татарского государства. А вот что касается Крымского ханства, у нас есть находка, возможно, татарского орудия, обнаружен- ного в 1885 году в Старом Крыму (Солхат) Таврической губернии [22, c. 16]. Этот самый древний экспонат, так называемый 4-гривенный тюфяк, находящийся в фондах Артилерийского музея,
«осторожно» датирован второй половиной XIV – началом XV вв. Калибр тюфяка – 90 мм, длина около – 440 мм, вес – 11,5 кг. По внешнему виду орудие это напоминает мортиру. Оно состоит из двух цилиндрических частей. Зарядная камора цилиндрическая. На казенной части имеется запал. [22, c. 16] (рис. 4).
Существование артиллерии в Казанском ханстве подтверждается археологическими исследо- ваниями. Важнейший материал о возможном существовании у татар артиллерии был получен в раскопе № 1 сезона 1953 года под руководством Н.Ф. Калинина (рис. 5). Юго-восточнее Тай- ницкой башни в татарском слое были найдены остатки деревянных конструкций XV – начала XVI вв. Они представляли собой три настила, которые лежали практически на одной плоскости под некоторыми углами друг к другу. Два из них имели размеры около 3×3 м и один 4×5 м. Деревянные настилы состояли из сосновых бревен диаметром 12–13 см, уплотненных между собой землей. Бревна лежали в различных направлениях и были скреплены между собой лагами, которые устанавливались под настилом. На бревнах настила были зарубки для укладки их на лаги. Кроме этого, были также найдены остатки конструктивных элементов, относящихся к этим настилам: стойки, возможные поперечные балки и др. По мнению Н.Ф. Калинина, эта конструкция была сооружена для того, чтобы нести значительную нагрузку [7, c. 130].
Однако что же это могло быть, до сих пор остается загадкой. Для чего понадобилась эта конструкция, и конкретно в этом месте, и как она могла выглядеть в начале XVI века?
По итогам этого раскопа было высказано несколько мнений. Н.Ф. Калинин высказал мнение, что эта конструкция являлась частью ограды Ханского двора. Однако на своих графических ре- конструкциях ученый часто не обрисовывал эту конструкцию и изображал ханский двор гораздо восточнее местонахождения этого раскопа. Некоторые ученые, изучавшие Кремль в разные годы, повторяли слова Н.Ф. Калинина относительно стен резиденции ханов [например, см. 15, c. 74–75]. В
1999 году Н.Х. Халитов опубликовал версию о том, что эта конструкция относится к оборони- тельным сооружениям «…которые вполне могли дополнительно рассекать пространство между стенами Ханского двора и Югары Кермана, перекрывая доступ в верхнюю часть крепости» [20, c. 86]. А.Г. Ситдиков, реконструируя Кремль Ханского периода, указывает на этом месте нахождение сооружения, входящего в периметр Кремля в непосредственной близости от Муралеевых (Нур-Али) ворот. Однако он же передал мнение А.Н. Кирпичникова, который высказал предположение, что это остатки артиллерийского роската [3, с. 99]. При устном разговоре с А.М. Губайдуллиным он также поддержал версию принадлежности сооружения горизонтальной площадке для ведения огня4. В данном случае автор также поддерживает мнение А.Н. Кирпичникова и А.М. Губайдуллна.
По мнению М.Богдановского, на период начала XVI в. в русской армии была развитая огне- стрельная артиллерия [1, c. 18–19]. На вооружении имелись ручные пищали длиной от 1 до 1,5 сажени; фальконеты5, стрелявшие железными ядрами; стенобитные пушки, стрелявшие каменными и железными ядрами около 10 дюймов; мортиры, стрелявшие зажигательными бомбами и стрело- меты, которые упоминаются в Царственной книге, и другие орудия (рис. 6). В татарской же Казани были медные, чугунные, железные, а также деревянные пушки, окованные железом. Последние, в частности, хранились в мечети Нур-Али после падения Казани в 1552 году [1, c. 19–20].
Эвлия Челеби при описании крепостей Крымского ханства XVII в. упоминает несколько типов орудий, имевшихся у турок и татар. Например, при описании татарской крепости Ор-Капусы гово- рится, что на башнях были установлены легкие орудия дарбузен (зербазен, фальконет) калибром
45–100 мм, которые были направлены в степную внешнюю зону (рис. 7). Также на некоторых сре-
динных башнях этой крепости были установлены по 5 пушек шахане кулумбурне (от итал. кулев-

4 По мнению И.Л. Измайлова, данные деревянные конструкции, возможно, принадлежали дороге.
5 Фальконет – полковая пушка, калибром 2–10 фунтов, стрелявшая свинцовым снарядами.

Секция «Казанское царство» 131

рина) – дальнобойные пушки, стрелявшие ядрами от 4 до 11 кг. Кроме этих пушек у Челеби часто встречаются названия, относящиеся к пушкам – балемез, шахи и шахане.
Но есть одно название пушки в русской фортификации, возможно говорящее о татарской несо- хранившейся терминологии. Это наименование бомбарды, которое в русской военной истории получила название – тюфяк (рис. 8). По этимологическому словарю Фейсмера видно, что слово
«тюфяґк» произошло от тюркского слова и обозначало род пушки, пищали и катапульты. Пушкарь в этом же словаре именуется «тюфянчеґй»; слово также произошло от тюрок [16]. У турецкого корпуса янычар существовал также термин «тюфенкчи», который обозначал оружейника [2, c. 169]. Очевидно, что у татар были термины «тюфяк» и «тюфякчы», и они были заимствованы в русскую фортификацию [22, c. 6].
Что касается орудийных нарядов у турков и татар, в Крымском ханстве XVII века существова-
ла следующая структура. Наряд состоял из «тюфякчы», «топчи» (тур.) или пушкарей. Каждый орудийный расчет имел названия «ода» или «оджак» и подчинялся аге пушкарей (рис. 9). Вполне возможно, что у казанских татар в употреблении могли быть как турецкие, так и русские названия артиллерийских орудий и их типология, а также структура формирования артиллерийских нарядов.
При описании падения Казани в 1552 году часто упоминается о, так скажем, «вялой» активности казанской артиллерии. Это неудивительно. Ведь перед третьим походом Ивана IV ставленник Московского государства хан Шах-Али ночью тайно вывез большую часть орудий в Свияжск, в том числе и большую пушку, вероятно кулеврину, которая также была похищена перед осадой. Оставшаяся часть орудий и порох были испорчены [5, c. 67]. В сложившейся ситуации татары, вероятно, были вынуждены обороняться оставшимися пушками, пищалями или наскоро изготовленными орудиями. И вероятно, не зря М.Богдановский говорит о применении татарами деревянных пушек.
Теперь немного коснемся системы ворот Нур-Али – как сложного фортификационного соору- жения (рис. 10). Внешний проезд к воротам шел с западной стороны [14, с. 66–74], где была организована так называемая «клавикула» – проезд находился между стеной и эскарпированным крутым склоном [18]. Затем перед воротами, вероятно, были установлены тарасы6, о которых упоминает Казанская история. Этот прием, в фортификации известный как «титулус», предохранял ворота от орудийного огня. В случае, если противник все же проникал в ворота и выходил во внут- реннюю часть крепости, он оказывался в так называемом «захабе» – узком коридоре между кре- постной стеной и крутым холмом7. О факте существования захаба и отличительно от современной трассировки улицы от башни Нур-Али можно также утверждать, глядя на реконструкцию Кремля, выполненную Л.С. Шавохиным и С.А. Мамлеевой по писцовым книгам Казани 1565–68 гг. По ним также видно, что примерно перед сегодняшним зданием Северного корпуса Пушечного двора проходила улица, соединявшаяся с проездом от Никольских (Тайницких) ворот второй пол. XVI в. Это также подтверждает ориентировка проезда башни Сююмбике, которая также направлена в эту сторону. Также в археологическом раскопе 1953 года удалось выявить первоначальный склон с материковым лесовидным суглинком и засыпку холма в XVIII–XIX вв. По публикациям О.С. Хо- ванской, в этой части Кремлевского холма находится обнаженная материковая часть останца перм- ских известняков [21, c. 99], и этот факт также говорит о том, что эта часть холма искусственно подрезалась для устройства раската и захаба, ведущего от ворот Нур-Али.
Коридор захаба и проезда к ханскому двору образовывал небольшой «мыс», на вершине которого вероятно находилась мечеть Нур-Али [20, c. 143–146]. Минарет мечети Нур-Али мог слу- жить также местом расположения аги пушкарей (рис. 11) для руководства ведением артиллерий- ского обстрела8. После падения Казани именно в ней были сложены трофейные артиллерийские орудия, инструменты и порох [1, c. 19–20].
Над захабом с внутренней стороны крепости, вероятно, возвышался артиллерийский роскат (рис. 12). Местонахождение данного сооружения обусловлено фортификационно. Площадка нахо- дилась за стенами, что характерно для модифицированных для огнестрельной артиллерии крепос-

6 По мнению Н.Х. Халитова, русское слово «тарас» также могло произойти от татарского «тараза» (окно).
7 Известны случаи применения «захабов» или «ворот-ловушек» татарами и в других крепостях, как например, в Джуфт-Кале (Чуфут-Кале) в Крымском ханстве.
8 Иногда минареты мечетей использовались, кроме своего прямого предназначения, и в других целях, как, например минарет мечети в Кайруане использовался в оборонительных целях (Корбендо Ив. Великие святыни ислама. Пер. с фр. Е.Вознесенской. – М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2005. – С.20).

132

Секция «Казанское царство»

тей. Данный роскат «контролировал» подходы с Московской стороны, так называемой Галицкой дороги, а также пристань, которая, вероятно, существовала около крепости.
Конструкция роската, по всей видимости, состояла из усиленного горизонтального основания, для установки на ней артиллерийских орудий. Существование нескольких настилов говорит о том, что здесь было установлено несколько орудий. Размеры выявленных настилов 3×3 м говорят о том, что орудия были небольших габаритов. Скорее всего, это были тюфяки, стреляющие шрапнелью9. Однако один из настилов был больше двух других – 4×5 м. Вполне возможно и установка на ней небольшой кулеврины.
Настилы, вероятно по правилам установки роскатов, находились под небольшим уклоном около 12 грд. к внутренней стороне крепости (рис. 13). Скорее всего, эта позиция была уже заранее пристреленная пушкарями, и имела набор типовых положений орудий, регулируемых деревянны- ми клиньями. Направление бревен настила – с северо-востока на юго-запад, следовательно, орудия были направлены в направлении северо-восток. На башне Нур-Али также могли находиться ору- дия, которые контролировали ворота крепости.
С внешней стороны ближе к обрыву настилы были укреплены стойками и поперечными балка- ми. Найденные три поперечных бревна на настиле № 1, видимо, служили именно этими балками. Существование балок также подтверждают поперечные прорези на нижних частях бревен. Короткое бревно длиной 75 см и диаметром 40 см, видимо, служило связевым элементом балок и настила.
Вполне возможно, что с внешней стороны роскат был дополнительно укреплен небольшим валом, на котором были установлены туры или рикошетники, которые были вкопаны в насыпь вала. Перед орудиями, вероятно, находились защитные экраны, которые открывались во время выстрела и предохраняли пушкарей от ружейных выстрелов (рис. 14).
Орудийным расчетам, возможно, сопутствовали несколько необходимых принадлежностей и инструментов: пробойники, клоц, банник, пыжовник, протровник, емкости для пороха, пыжей и воды, фитильный пальник, пороховницы и др. Об этом говорят археологические находки, найден- ные на рассматриваемом раскопе: нож, ножницы, точило, керамические черепки большого сосуда (хума) и костяной приколки. Остатки глиняных сосудов – «хумов» до 1 м глубиной, могли служить для хранения в них пороха или пыжей в военное время. Вполне возможно, в этих сосудах могла быть и вода. Также интересна находка костяной «приколки» которая, по всей видимости, служила для прочистки запального отверстия в пушке, больше известном как протровник (рис. 15).
Исходя из вышеизложенного, можно сказать следующее. Версия А.Н. Кирпичникова и А.М. Губайдуллина о принадлежности результатов археологического раскопа № 1 1953 года под руководством Н.Ф. Калинина артиллерийскому роскату подтверждается проведенным выше анали- зом. Этот факт подтверждает высокий уровень фортификации казанских татар в первой половине XVI века. Это в особенности касается приспособлений для ведения артиллерийского огня. Также четко читаются элементы в системе крепости и ворот. Кроме роската, очевидно существование захаба при воротах Нур-Али. Выдвинута версия о возможной вспомогательной функции минарета мечети Нур-Али как возможного места аги пушкарей в военное время. Мнение, обозначенное М.Богдановским, о существовании у татар деревянных орудий вполне возможно, и также говорит о профессиональном мастерстве татарских мастеров и пушкарей.

Список источников и литературы

1. Богдановский М.А. Инженерно-исторический очерк осады Казани 7060–7061 (1552) гг. с 5-ю листами чертежей. Составил М.А. Богдановский. // Инженерный Журнал. – СПб., 1898, №№ 8, 9.
2. Введенский Г.Э. Янычары. – СПб.: ООО «ТПГ «Атлант», 2003.
3. Хузин Ф.Ш., Ситдиков А.Г. Древняя Казань. – Казань, 2005.
4. Иванов Ю.Г. Старинные крепости России. – Смоленск, 2004.
5. История Казани. Книга 1. – Казань: Таткнигоиздат, 1988.
6. Казаринов В.М. Крепости Древней Руси. – М., 2002.
7. Калинин Н.Ф. Раскопки в Казанском кремле в 1953 году // Известия Казанского филиала АН СССР.
Серия гуманитарных наук. – Казань, 1952, Вып. 1. – С. 117–138.
8. Крадин Н.П. Русское деревянное оборонное зодчество. – М., 1988.
9. Крепости и вооружение Восточной Европы. –М.: Бук Хаус, 2005.

9 По мнению А.В. Малова, «тюфяки» не могли стрелять через стены. Однако в данном случае автор счи- тает, что расположение площадки роската почти на уровне кровли крепостной стены вполне могло допус- тить этот вид артиллерии.

Секция «Казанское царство» 133

10. Кузьмина Н.Н., Филлипова Л.А. Крепостные сооружения Новгорода Великого. – Санкт-Петербург,
1997.
11. Ласковский Ф. Материалы для истории инженерного искусства в России. Ч. 1. – Санкт-Петербург, 1858.
12. Никитин А.В. Оборонительные сооружения Засечной черты XVI–XVII вв. // Материалы и исследова-
ния по археологии СССР. – М., 1955.
13. Носов К.С. Особенности русского оборонного зодчества XVII в.: бык и роскат // Альманах Центра общественных экспертиз. – М., 2008, Выпуск 1, апрель. – С. 161–176.
14. Саначин С.П. К вопросу реконструкции фортификации Казани 1550-х годов // Казань в средние века и раннее новое время. Материалы Всероссийской научной конференции. Отв. ред. Ф.Ш. Хузин, И.К.Загидул- лин. –Казань, 2006. –С. 66–74.
15. Султанов Р.И. Историческая география Казани (город и его предместья в XVI–XVII веках.) /
Р.И. Султанов. – Казань: Магариф, 2004.
16. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1–4. – М.: Прогресс, 1964 – 73 с.
17. Фриде М.А. Русские деревянные укрепления по древним литературным источникам // Российская академия истории материальной культуры. – Л., 1924, Т. 3.
18. Хабибуллин А.Н. Преемственность и многокомпонентность в фортификации Казанского Кремля
(втор. пол. XVI – пер. треть XVIII вв.) // Известия КГАСУ. – Казань, 2010 (в печати).
19. Халиков А.Х. Монголы, татары, Золотая Орда и Булгария. – Казань: Изд-во «ФЭН», 1994.
20. Халитов Н.Х. Очерки по архитектуре Ханской Казани. Гипотезы. Факты. Размышления. – Казань:
Изд-во «Мастер Лайн», 1999.
21. Хованская О.С. К истории города Казани // Казань, № 1, 2001. – С. 95–102.
22. Широкорад А.Б. Тайны русской артиллерии. – М.: Яуза, Эксмо, 2003.

Хабибуллин Алмаз Наилевич, аспирант Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Респуб-
лики Татарстан; almaz-hab@mail.ru.

Рис. 1. Арабская модфа – одно из первых огнестрельных орудий – готова к выстрелу;
при помощи раскаленного прута мастер производит выстрел.

134

Секция «Казанское царство»

Рис. 2. Смотр пушкарей в середине XVI в.

Рис. 3. Реконструкция роската по западноевропейскому рисунку. Рек. А.Н. Хабибуллин.

Рис. 4. 4-гривенный тюфяк, находящийся в фондах Артиллерийского музея.

Секция «Казанское царство» 135

а) б)

в) г)

136

Секция «Казанское царство»

д)

Рис. 5. Материалы раскопа № 1 1953 года под руководством Н.Ф.Калинина:
а) план расположения раскопов 1953 г.; б) деревянные настилы татарской постройки первой половины XVI в.; в) бревна 1 настила с зарубками; г) план расположения деревянных настилов 1 пол. XVI в. (1 – 1-й настил. 2 – 2-й настил. 3 – 3-й настил. 4 – Поперечные бревна под 1 настилом. 5 – Бревна на 3 настиле. 6 – Бревно с поперечным пазом на 3 настиле. 7 – Доска на 3 настиле. 8 и 9 – Бревна с продольными пазами на
3 настиле. 10 – Вертикальные столбы. 11 – Ряд кольев. 12 – Перила. 13 – Бревна под 3 настилом. 14 – Бревна и доски под бревнами (13). 15 – Известковый камень); д) профиль раскопа 1 1953 года (1 – Слой XX–XIX вв.
2 – Слой XVIII в. 3 – Слой XVII – второй пол. XVI в. 4 – Слой XVII в. 5 – Слой второй пол. XVI в. 6 – Слой первой пол. XVI и XV в. 7 – Подзол материка. 8 – Суглинок материка. 9 – Уголь. 10 – Монеты XVI в. 11 –
Кожевенные изделия. 12 – Сосуд XVI в. 13 – Деревянные сооружения. 14 – Ручной жернов).

а)

б)

в)

Секция «Казанское царство» 137

г) д)

е) ж)

Рис. 6. Виды орудий в XV–XVI вв.:
а) корабельная кулеврина, из кованого железа. XV в.; б) пищаль «Медведь». 1590 г. Рис. О.С. Хован- ской; в) гафуница.1542 г. Рис. О.С. Хованской; г) крупнокалиберная бронзовая мортира, оснащенная цапфа- ми. XV в.; д) фальконет на легком лафете, XV в.; е) деревянная пушка; ж) пятифунтовая пушка, в ложе и на козлах. XV в.

Рис. 7. Пушки на башнях в крепости Ор-Капусы в
1736 году. Фрагмент с гравюры Е.Бека. 1730-е гг.

Рис. 8. Фото орудия «тюфяк».

138

Секция «Казанское царство»

Рис. 9. Структура формирования орудийного наряда у татар. Рек. А.Н. Хабибуллин.

Рис. 10. Схема формирования обороны ворот Нур-Али в первой половине XVI века. Рек. А.Н. Хабибуллин.

Секция «Казанское царство» 139

Рис. 11. Мечеть Нур-Али в первой половине XVI века. Рек. Н.Х. Халитов.

Рис. 12. Схема стрельбы из орудий у башни Нур-Али: а) стена крепости; б) ворота Нур-Али; в) роскат; г) схема стрельбы из «тюфяка» на роскате; д) схема стрельбы из мортиры из башни Нур-Али; е) схема стрельбы из ручной пищали
со стен крепости. Рек. А.Н. Хабибуллин.

Рис. 13. Разрез роската крепости Казани в первой половине XVI века. Рек. А.Н. Хабибуллин.

140

Секция «Казанское царство»

Рис. 14. Общий вид роската крепости Казани в первой половине XVI века. Рек. А.Н. Хабибуллин.

Рис. 15. Схема заряда орудия и вспомогательные принадлежности для орудий. Рек. А.Н. Хабибуллин.

Рис. 16. Обнаруженный
на раскопе № 1 1953 года протровник.

Секция «Казанское царство» 141

Летописные «арские князья» XIV–XVII вв.:

Р.Г. Галлям

политический, этимологический и этнический аспекты

Многие проблемы, связанные с социально-политической историей средневековых тюрко-та- тарских государств, вассалитетными отношениями, ролью и местом в них различных элитных этносоциальных групп, остаются не до конца выясненными. Несмотря на определенный базис имеющейся историографии (работы С.Х. Алишева, М.В. Гришкиной, М.И. Ахметзянова и др.) и источников (летописные сведения, законодательные, официальные акты, делопроизводственная документация, генеалогические исследования и др.), это касается и так называемых летописных
«арских князей» в составе Казанского ханства, Вятской земли XIV–XVII вв.
Известно, что основной ареал расселения «арских князей» распространялся на Заказанье с центром в г. Арске, территории позднейших Каринской и Верхочепецкой волостей Хлыновского уезда Вятской земли. Из них наиболее известны княжеские роды Арслановых, Деветьяровых, Дюняшевых, Долгоаршинных, Касимовых, Яушевых и др. В условиях Казанского ханства они имели высокий социальный статус, фактически были автономными от казанских ханов. В русско- язычной документации «арские князья» Вятской земли именуются также «вятскими князьями». В связи с образованием в 1361 г. Каринского княжества, они стали также именоваться каринцами или
«каринскими князьями».
В XV в. «арские князья» оказались активно вовлеченными в борьбу Москвы с Казанью за вла- дение Вятской землей, межпартийные, межклановые распри за обладание троном в Казанском хан- стве. Известен случай, когда «арские князья» сыграли решающую роль при свержении в 1496 г. с казанского трона сибирского ставленника Мамука. Проведав, что последние действуют заодно с руководителем оппозиции в Казани князем Кель-Ахмедом, который решил восстановить подпор- ченные отношения с Московией, Мамук попытался взять штурмом непокорный Арский городок. По сообщению летописей, «арские же князи града своего не сдаша, но бишася с ними крепко» [1, с. 40–41]. Поражение хана под Арском привело к изменению расстановки политических сил в Казани. Недовольные Мамуком казанцы укрепили город и не впустили в него Мамука, вынудив его уйти восвояси. В итоге они обратились к Ивану III, который направил в Казань своего ставлен- ника – царевича Абдул-Летифа. Таким образом, в данном случае позиция «арских князей» стала решающей в сохранении московского протектората над Казанью.
Именно это обстоятельство, а именно – положение буферной силы или зоны между Москвой и Казанью в борьбе между ними за обладание властью, землями на Вятке, в расстановке политических сил в Казани, ставили «арских князей» на особое положение, придавая им особый статус. В свою очередь, это позволяло «арским князьям» пользоваться определенной долей самостоятельности, лавируя между различными политическими силами, сыграть одну из ключевых ролей в Казанском царстве. В этой связи известно, например, что князь Шайсуп, вотчина которого располагалась в селении Верхние Аты на речке Аты в среднем правом бассейне р. Казанки, ездил в 1516 году в Москву послом «арских князей». По-видимому, также особым положением на Волго-Вятском политическом пространстве в период Казанского ханства было обусловлено наделение их подавля- ющей части после присоединения Вятской земли в 1489 г. к Московскому княжеству поместьями в бассейнах рек Чепца, Иж, Вятка, получение их «старейшинами» (боярами) права сбора дани и пошлин с местного населения, а также суда над ним (за исключением уголовных преступлений). В дальнейшем «вятские князья» стали действенной частью казанской политики Московской Руси. Поскольку родственные связи между «арскими князьями» Арской округи (округи г. Арска) и Вят- ской земли установлены (например, Деветьяровы, владевшие землями в бассейне р. Чепца, прихо- дились родственниками Яушевым, вотчины которых находились в селениях Кошарь, Ст. Менгер Алатской дороги Казанского ханства), то очевидно, что в основе своей «промосковская» политика
«арских князей», в особенности в конце XV – середине XVI вв., не в последнюю очередь объясня-
ется этим обстоятельством.
Однако роль «арских князей» в событиях, связанных с завоеванием в середине XVI в. Москов-
ской Русью Казанского ханства и последующими народно-освободительными движениями 1552–
1557 гг., далеко не однозначна. Некоторые их представители оказали действенную помощь в поглощении Казанского ханства ближайшим соседом. В этом отношении весьма интересны, напри- мер, сведения, относящиеся к роду «арских князей» Яушевых, вотчины которых (как уже выше

142

Секция «Казанское царство»

было отмечено) располагались в селениях Кошарь и Ст. Менгер Алатской дороги (совр. Атнинский район РТ). По местным преданиям, мурзы в селении Ст. Менгер указали путь на Казань пришед- шему со стороны Вятки русскому воинству, за что позднее три мурзы села были вознаграждены: один получил в вечное вотчинное пользование окрестные леса («Каенсар урманы»), другому был подарен кубок с надписью-повелением, чтобы в любом кабаке, в какой бы он не заходил, его кубок бесплатно был наполнен хмельным напитком (в конце-концов у него кубок выкрали). Третьему мурзе было дано право бесчинствовать над женской половиной села. Якобы многие, не выдержав бесчинств этих мурз, впоследствии переселились на новое место в окрестностях села и образовали по соседству новое поселение Б. Менгер (Олы Мэңгəр).
Конечно же, это всего лишь предание, однако достоверен факт, когда после падения Казани князьям Яушевым, видимо, за особые заслуги перед правительством, была пожалована в вотчину волость Терьса в бассейне р. Иж (правый нижний приток Камы). В писцовой книге Казанского уезда
1602–1603 гг. И.Болтина сказано, что «князю Багишу... с сыном [по государеве – Р.Г.] жалованной грамоте дано... за государево денежное жалованье волость Терьса на реке на Каме» [2, с. 39].
Также следует отметить, что по местным преданиям, в окрестностях с. Ст.Менгер в ханские времена находилась ставка московского ставленника хана Шигалея. Неподалеку от села находится так называемое «Ханское» кладбище с надмогильными камнями XVI–XVII вв., которые, безуслов- но, имеют отношение к роду Яушевых. Следует также отметить, что в начале XVII в., к моменту составления писцовой книги Казанского уезда 1602–1603 гг. И.Болтина, полсела с. Ст.Менгер было в вотчинном владении за потомком князя Яуша – Багишем Яушевым, а другая половина села принадлежала служилому татарину Ишею Утееву. В течение XVII–XVIII вв. разветвленный род князей и мурз Яушевых распространился в Поволжье и Приуралье, включая позднейшие Казан- скую, Вятскую, Уфимскую и Оренбургскую губернии.
Большинство же «арских князей», особенно на последнем этапе существования Казанского ханства, выступили сторонниками его независимости, о чем красноречиво свидетельствуют лето- писные и иные источники.
Следует отметить, что хотя в плане изучения летописных «арских князей» XIV–XVIII вв. в последние 10–15 лет предприняты определенные усилия, остается еще целый ряд полемичных проблем. Так, в ходе подготовки Татарской энциклопедии была целая дискуссия, переписка по поводу того, как же их именовать по-татарски: «Арча кенəзлəре» [бəклəре] («арские князья» в смысле «князья г.Арска и его округи» или же «Арской дороги Казанского ханства»), либо «Ар кенəзлəре» [бəклəре] («арские князья» в смысле «удмуртские князья», т.е. «князья южных удмур- тов» или же «южных удмуртских земель»). Казалось бы, оба понятия не лишены смысла и логики. Хотя мы были сторонниками первого понятия – «Арча кенəзлəре» [бəклəре]. Однако, редколлегия Татарской энциклопедии нашла третейское решение проблемы, переведя термин как «Ар ягы бəклəре» (т.е. «князья арской-удмуртской стороны»). Таким образом, выходит, территория совре- менного Арского района – это «ар ягы» («удмуртская сторона»). К слову сказать, на территориях современного Арского, Атнинского, Высокогорского, Сабинского, Тюлячинского районов Респуб- лики Татарстан не зафиксировано ни одного удмуртского поселения. Они есть только в Балтасин- ском и Кукморском районах – окраинах Заказанья, прилегающих к Кировской области. Едва ли средневековые удмурты составляли значительную часть населения Заказанья и в эпоху Казанского ханства. Многие же татарские селения Заказанья (50–60%) восходят именно к этой эпохе. Гарнизон Арска при взятии его в сентябре 1552 г. состоял из татар и «черемисов» (марийцев). Название же самого г. Арска могло произойти не от южных удмуртов – «аров», а от «ор» (крепость) и уменьши- тельного суффикса «ча», т.е. «Арча», буквально, означает «небольшая крепость» (а название селе- ния Чекурча рядом, соответственно, можно понимать как «ямистая местность») или же тюрко- татарского названия можжевельника – «арча». Таким образом, над татарским переводом термина
«арские князья» следовало бы подумать еще раз.
Помимо того, почему-то, удмуртские исследователи (в частности, М.В. Гришкина), без особых на то оснований, несмотря на татарские, мусульманские имена «арских князей», их родственные связи с татарскими князьями округи г. Арска – Арской земли, считают этих князей этническими удмуртами (в лучшем случае, ассимилированными татарами). В этой связи следует отметить, что сам титул «князь», как и вся социальная титулатура, является определенным продуктом развития общества, предполагая его градацию от первобытно-общинных отношений до стадии государст-
венности. В этой связи уместно отметить, что вплоть до середины XX столетия часть исследовате-
лей придерживались того мнения, что в XV в. у удмуртов в неприкосновенности сохранялся родо-

Секция «Казанское царство» 143

вой коллектив (А.Ф. Трефилов и др.), хотя современные исследования отвергают правомерность этого суждения.
Следующая проблема – вопрос происхождения «арских князей». Под воздействием, прежде всего, исследований знатока татарских родословий М.И. Ахметзянова, а также Д.М. Исхакова, они относятся к потомкам легендарного Бачмана из тюркского рода Кипчак. По мнению М.И. Ахметзя- нова, в золотоордынский период кипчаки оказались в Причерноморье и в Крыму, но в 1380-х гг. мигрировали обратно в Волго-Уральский регион. В первой половине XV в. представители клана кипчаков – потомки Бачмана находились уже на территории Казанского ханства. Приводятся и родовые тотемы, тамги рода. Наряду с Ширинами, Барынами и Аргынами, Д.М. Исхаков относит их к одному из четырех правящих родов-кланов в Казанском ханстве, из числа которого назначался один из карачи-беков государства. Соответственно выстроенной концепции, по которой даруги Казанского ханства являлись «княжествами» вышеуказанных правящих родов в государстве, Арская даруга являлась родовым княжеством «арских князей». Не слишком вдаваясь в целый клу- бок проблем в этой связи (скорее всего, они являлись податными округами, подвластными казан- скому хану), уместно обратить внимание на еще две проблемы: 1) Каринское княжество было обра- зовано в 1361 году, т.е. почти за полвека до вышеупомянутой хронологизации появления потомков легендарного Бачмана в Среднем Поволжье; 2) Вотчинные селения тех же «арских князей» Яуше- вых [Кошарь, Ст. Менгер] находились в составе не Арской дороги, где по логике концепции «до- рог-княжеств» они должны были быть, а Алатской дороги, о чем красноречиво свидетельствуют источники XVI–XVII вв. (хотя исследователь Д.М. Исхаков последнюю дорогу ханства без особых на то оснований считает родовым княжеством Барынов в составе Казанского ханства). Эти пробле- мы обозначены только для того, чтобы определить дальнейшие пути, проблемы, связанные с иссле- дованием летописных «арских князей» XIV–XVII вв. в Заказанье и Вятском крае. Возможно, что дальнейшее исследование проблематики внесет ясность в поставленные вопросы и задачи.

Список источников и литературы
1. ПСРЛ. – СПб., 1853. – Т.6.
2. Писцовая Книга Казанского уезда 1602–1603 годы. – Казань, 1978.

Галлям Рашид Габдельфартович, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела средневековой истории Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан.

Хронологизация и районирование

Н.Г. Гариф

эпиграфических памятников в Казанском ханстве:
проблемы и предварительные результаты

Документальных источников по истории Казанского ханства мало. Этот пробел частично вос-
полняется эпиграфическими памятниками.
Изучение эпиграфических памятников, относящихся к ханскому времени, началось в середине XIX в. Этому способствовало образование в 1878 г. Общества археологии, истории и этнографии (ОАИЭ) при Казанском университете, активными членами которого были И.А. Износков, С.М. Шпи- левский, К.И. Невоструев, Н.А. Толмачев и др. Ими было начато изучение и учет эпиграфических памятников. В изучении булгаро-татарских древностей активно участвовали и первые предста- вители зарождающейся национальной исторической науки: Ш.Марджани, Г.Ахмеров, К.Насыйри, Р.Фахретдин.
В советское время изучением эпиграфических памятников Казанского ханства занимались та- кие известные историки, как Н.И. Воробьев, Н.Ф. Калинин, Х.Г. Гимади, Г.М. Рахим, Ш.Ф. Муха- медьяров, Г.В. Юсупов, А.Х. Халиков, Ф.С. Хакимзянов, Р.Г. Фахрутдинов. В последние годы изу- чению эпиграфических памятников посвящены работы М.И. Ахметзянова, Д.Г. Мухаметшина, Н.И. Наккаша, Р.Ф. Марданова, И.Г. Хадиева и др.
В центральной части Казанского ханства, где в основном проживала татарская часть населения, к сегодняшнему дню известно 290 надгробных камней (всего 296). Эти памятники расположены на территории 93 деревень (Высокогорский район, в 21 деревнях – 77 памятника; Арский, 16–60; Ат-

144

Секция «Казанское царство»

нинский, 8–52; Зеленодольский, 13–25; Пестречинский, 8–17; Сабинский, 7–10; Рыбно-Слободский,
4–8; Тюлячинский, 4–9; Кайбицкий, 2–6; Балтасинский, 2–3; Верхнеуслонский, 2–3; Тетюшский, 2–2; Лаишевский, 1–1; Мамадышский, 1–1; Апастовский, 1–1). В городе Казань – 12. Эпиграфические памятники занимают территорию 16 районов, расположенных вокруг города Казани.
Два надгробных камня ханского периода находятся на расстоянии 120 км к северу от Казани (дер. Смаиль, Балтасинского района). Расстояние от Казани до самого восточного памятника 115 км (Мамадышский район, дер. Берсут-Сукачы), до самого юго-западного – 110 км (Кайбицкий район, дер. Старые Тябердино), до самого южного 50 км (Лаишевский район, бывшая деревня Япанчы – зона Куйбышевского затопления). До самого западного памятника периода Казанского ханства – 160 км, он расположен на территории села Чебаково, Ядринского района Республики Чувашия.

Рис. 1. Удаленность эпиграфических памятников от Казани и их количественное соотношение.
А – Казань; Б – Шигалиево; С – Алат; Д – Ставка ханской регулярной гвардии; Е – Арск; F – «Мешинский городок» – Утернясьское городище (Изминское); G – Чаллынское городище; H – Северная граница централь- ной части Казанского ханства.

По писцовым книгам в центральной части Казанского ханства известно 700 селений (здесь не учтены селения, которые были уничтожены и чьи остатки сохранились в виде археологических памятников и «пустошей» в писцовых книгах). Основная часть деревень, удаленных от Казани на расстояние 25–30 км, в основном соответствует расположению современных татарских деревень. Примечательно то, что каменные надгробия в основом сохранились только в ареале проживания татарской части населения. Например, во времена ханства на территории современного Лаишев- ского района по подчетам было 93 татарских селения (к 1992 году 70 селений, из которых только 8 татарских) [3, с. 63–82]. На данный момент в Лаишевском районе известен лишь один памятник ханского времени (бывш. дер. Япанчы). Известно, что после завоевания Казани татарское населе- ние практически было изгнано из территории города и от его подступов на 30, а от больших рек на
15–20 км. Этот процесс наложил свой отпечаток и на сохранность эпиграфических памятников на данных территориях. Например, в Высокогорском районе ближайшее местонахождение надгроб- ных памятников сохранилось на расстоянии 15–25, Зеленодольском районе 30, в Пестречинском районе – 45 км от города Казани. В самом городе Казани, до масштабных археологических иссле- дований в Кремле и на прилегающей к нему территории, был известен лишь один надгробный камень ханского периода, найденный в 1814 г. при строительстве торговых рядов («Казанском гостином ряду» – совр. ул. Кремлевская) [1, № 12]. Этот памятник ханского времени, датирован- ный 1530 г., сохранился в хорошем состоянии благодаря тому, что татары установили его в стене мечети Марджани.
Как видно из графика (рис. 1), изгнание татарского населения из города и близлежащих селе- ний, в результате колониальной политики Москвы, отразилось на количестве и сохранности исто- рических памятников прошлого. Пришлое население пренебрежительно относилось к памятникам татарского населения. По преданиям, надмогильные камни использовались при строительстве церквей, каменных зданий, а также использовались и на другие хозяйственные нужды (Последний пример: в 1996 году найдена мусульманская надмогильная плита в стене Благовещенского собора) [6, с. 14].

Секция «Казанское царство» 145

При хронологическом анализе работ исследователей прошлого века видно, что исчезновение и разрушение эпиграфических памятников происходило и в XX в. Памятники с каждым годом под- вергаются разрушению не только от природных причин, но также разрушаются и человеческими руками. Почитание и страх, в силу религиозности татарского населения, служили в течение столе- тий надежной охраной памятников. Развитие антирелигиозной пропаганды, насильственная кол- лективизация сыграли отрицательную роль в сохранности памятников.
Эпиграфические памятники Казанского ханства частично сохранились и вдали от центральных земель. Одним из таких островков, расположенным на северных границах бывшего ханства, явля- ется современное село Нукрат (Карино-Кариле) Слободского района Кировской области. Расстоя- ние от села до Казани 330 км.
Эпиграфические памятники времен Казанского ханства имеются и на территории современной Чувашии. Кладбища, на которых были установлены надгробные камни с эпитафиями, выполнены обычно арабским шрифтом, редко – руническими знаками: в Чебоксарском районе – Яушский, в Моргаушском – Ирхкасинский, в Цивильском – Tойсинский могильники. Основная масса могиль- ников с каменными надгробиями и эпитафиями сохранилась в восточных и южных районах Чува- шии (в Козловском, Урмарском, Янтиковском, Яльчикском, Батыревском районах) [2, с. 38–39]. В
нашем случает эти памятники остаются вне зоны нашего исследования.
Из 283 камней около 80 надгробий имеет информацию (80–100%) о дате установления камня, имена и титулы умерших (погибших). Примечательно, что в 16 случаях (свыше 20%) упоминается, что похороненные «погибли от рук неверных» или «погибли при приходе московского воинства». По количественным и качественным соотношениям сохранившихся надгробных памятников хоро- шо прослеживается экономическое развитие государства в мирное время и его упадок в период войн (рис. 2).

Рис. 2. Количество устанановленных памятников по годам.
А–В – Иван III организовал семь походов на Казань: в 1467, 1469, 1478, 1482, 1484, 1485 и 1487, годах;
В–С – Мирная жизнь между 1508–1523 годами; С–Д – Походы на Казань в 1523–1530 годы; Д–Е – Мирная
жизнь между 1530–1547 годами; Е–F – С конца 1540-х годов начались общеизвестные в истории «казанские походы Ивана Грозного».

В терминах эпиграфических памятников отражается социальный слой феодалов и места распо- ложения их вотчин [4, с. 12–28]. Эта иерархическая структура феодального образования в некото- рых случаях прослеживается и в названиях деревень, и в местах их расположения.
Казанское ханство в административном отношении делилось на даруги (территория, с которой собирался ясак для жизнеобеспечения государственной системы) и улусы (вотчины беков, мирз и т.д.). Система управления в этих административных единицах имела свои особенности. Право управления в улусах (вотчинных землях) принадлежало их владельцам [5, с. 115–117].
Города Казанского ханства являлись и центрами улусных образований. Некоторые укреплен-
ные поселения играли роль военных укреплений и феодальных замков. Это тенденция прослежива-

146

Секция «Казанское царство»

ется и в расположении, и в количестве эпиграфических памятников. Судя по сохранившимся надписям, среди них были беки и мирзы, духовные деятели и военные. На основе изучения и ана- лиза эпиграфических памятников появляется возможность освещения узловых вопросов феодаль- но-вассальных взаимоотношений между центром и регионами (улусами).

Список источников и литературы
1. Архив КФАН СССР. Ф. 8, оп. 1, ед.хр. 62–64.
2. Воробьев Н.И., Львова А.Н., Романова Н.П., Симонова А.Р. Чуваши. Ч. 1. – Чебоксары, 1956. – С. 38–

39.

3. Галлямов Р.Ф. Селения Лаишевской стороны в XVI – в начале XVII вв. // История Лаишевского края.

1997. – С. 63–82.
4. Гариф Н.Г. Казан ханлыгы чоры ташъязмалары – Казань, ТФА, Тарих Институты басмаханəсе, 2010. –
128 б.
5. Гариф Н.Г. Казан ханлыгы. (Оешу тарихы, идарə системасы, админстратив бүленеше һəм феодал вас-
саллык мөнəсəбəтлəре.) – Казан: Татарстан китап нəшрияты, 2006. – 175 б.
6. Нəҗип Нəккаш-Исмəгыйл. Христиан чиркəвендə мөселман ядкəрлəре // «Мəдəни Җомга», 1997. –
№ 18. – 14 б.

Гариф Нурулла Гиматдинович, кандидат исторических наук (г. Казань); nur-garif@yandex.ru.

Падение Казани в оценках немецких историков

М.С. Гатин

История Казанского ханства привлекала и продолжает привлекать интерес многих исследова- телей, как отечественных, так и иностранных. К сожалению, до недавнего времени исторические работы зарубежных авторов были мало знакомы российским исследователям. Это можно объяс- нить следующими причинами: 1) недостаточное внимание и отрицательное отношение к иност- ранному опыту на протяжении длительного периода времени. Долгое время изучение зарубежной историографии основывалось на идеологизированном подходе, довольно часто не позволявшем дать всестороннюю оценку творчеству отдельного ученого, так как необходимо было подвести его работы под общий знаменатель реакционности; 2) плохое знание исследователями отечественной истории иностранных языков10.
Отсюда, попросту, и проистекало игнорирование зарубежного опыта. Однако бесспорно то, что опыт иностранных историков освежает подходы к старым проблемам, либо ставит новые. Зару- бежные ученые, изучающие историю тюрко-татарских ханств, являются сторонними исследовате- лями, и в каком-то смысле, менее ангажированными и тенденциозными.
Связи между Казанским ханством и Московским государством были многогранными. Здесь необходимо говорить о взаимовыгодной торговле между этими странами, а также о культурных контактах. Но немецкие исследователи, вслед за отечественными, в своих работах на первый план выносят вооруженное противостояние Казани и Москвы. В данной статье будут рассмотрены те вопросы истории татарского государства, которым немецкие историки уделяют особое внимание – причинам и значению завоевания Казанского ханства.
Какие же обстоятельства подвигли Московское царство аннексировать татарское государство на Средней Волге? Немецкие исследователи называют большое количество причин.
Немецкий историк Ханс фон Эккардт в работе 1947 года, посвященной Ивану Грозному, пи- шет: «Богатое Казанское ханство манило; берега Волги стали страстным желанием и целью созда- ния здесь новых русских поселений». Завоеванию способствовало отсутствие единства среди татарских государств-наследников Золотой Орды. Султан, по мнению исследователя, был в состоя- нии защищать только Крымское ханство и «татарские племена» западных областей Степи; восток же оставался изолированным и не мог ожидать никакой поддержки [2, S. 101–102].
По мнению Эриха Доннерта – крупного восточногерманского исследователя средневековой истории Руси, прежде всего необходимо было разгромить «непосредственно грозящее Русскому

10 Так, например, профессор университета Майнца Ян Кусбер с сожалением писал в 1998 г., что «глубо-
кие знания турецкого или арабского языков среди русских историков редкость» [1, S. 295].

Секция «Казанское царство» 147

государству татарское разбойничье гнездо». Захват Казанского и Астраханского ханств в Поволжье был связан прежде всего с возрастающей угрозой турко-татарского вторжения с юга, с необходи- мостью удовлетворения требований русского служилого дворянства в новых землях, а также с торговыми интересами, пишет восточногерманский историк, соглашаясь с отечественными иссле- дователями. Борьба с «татарской опасностью» на юге и юго-востоке была продолжением «осво- бождения России от татарского ига». Ущерб народному хозяйству, наносимый набегами казанцев,
«постоянно рос». Кроме этого, Казань представляла собой место сбора тысяч русских рабов. Для всех слоев русского общества, пишет Э.Доннерт, освобождение пленников имело большое значе- ние. Война России против Казани воспринималась низшими слоями населения страны как справед- ливая борьба. Русское служилое дворянство надеялось на приобретение новых земель. Этого же ожидали и монастыри. Русская церковь представляла борьбу России против татар как священную войну против «безбожников». Активная политика против татар была выгодна также и русским тор- говым и ремесленным слоям городов [3, S. 303–305, 307–309].
Западногерманский исследователь «Казанской истории» Франк Кемпфер и крупный специа- лист по истории средневековой Руси Гюнтер Штёкль – авторы раздела о Московском царстве и Иване Грозном в многотомных «Очерках русской истории», считают, что Казанское ханство рас- сматривалось, вероятно, как возможность расширения земельного фонда в плодотворной стране для крестьян и служилых дворян, «желание, которое еще долгое время не осуществлялось». Также Казань, после того как было окончательно сломлено сопротивление татар, стала играть роль центра торговли и политической экспансии вниз по Волге и на Восток через Урал [4, S. 879].
Профессор Кёльнского университета Лотар Рюль полагает, что Казань нужна была Ивану Грозному потому, что «война служила ему, как позднее террор, средством подчинения знати, горо- дов и церкви с ее влиятельными монастырями. Война была средством для дальнейшего усиления центральной великокняжеской власти, увеличения налогов и штрафов, унификации подвластных областей». «Вполне логично,– продолжает автор,– что Иван IV представил поход против крупней- шего ханства волжских татар – Казани – как поход против «неверных и врагов Христа» и велел церкви провозгласить «священную войну». Аннексию первого нерусского государства он обосно- вал необходимостью освобождения из казанского плена христиан, защиты христианской России от исламской угрозы, распространения православной веры». Царь хотел уничтожить «восточный авангард ислама». Москва провела все мероприятия для косвенного управления Казанью, но безуспешно. Многие десятилетия постоянного вмешательства в запутанную внутреннюю политику татарского ханства на Волге привели к непосредственной опасности проникновения в Казань крымских татар. Воссоединение татар под их властью, с учетом стоящей за спиной Крыма Турец- кой империи и соседней Ногайской Орды, стало бы для растущего Русского государства рискован- ным вызовом. Иван IV и его советники были достаточно дальновидными, чтобы ликвидировать эту угрозу. Но все же ни в коем случае не может быть и речи, по утверждению Л.Рюля, об оборони- тельной войне. Нападение Ивана IV на Казань было поистине народным. Потребность в землях была причиной войны. Русский интерес требовал надежных торговых путей в Азию и безопаснос- ти русских купцов в самой Казани [5, S. 104–105, 111–113].
Какое же значение видят германские исследователи в падении Казанского ханства? Необходи- мо здесь отметить, что немецкие историки, вслед за многими русскими, считают, что Казанское ханство было завоевано в 1552 г. При этом в сущности игнорируется «Казанская война» 1552–
1557 гг., которую часто называют «восстанием».
Профессор Берлинского университета, советник рейхсканцлеров Х.К. Гогенлоэ и Б.Бюлова Т.Шиманн в «Истории России, Польши и Ливонии до XVII века» о последствиях завоевания ханст- ва пишет следующее: «Казанский поход, принесший большую пользу тем, что окончательно унич- тожил разбойничье гнездо, имел, однако, для внутреннего развития отрицательные последствия». По мнению историка, следствием аннексии стало развитие в России Ивана Грозного тирании и
деспотии. «Доступ к Азии,– пишет Т.Шиманн,– который заграждали татарские государства, был
полностью открыт. Умелое использование внутренних противоречий среди ногаев и астраханцев привело с первыми к мирным отношениям, Астрахань же была вынуждена покориться после удач- ного похода 1557 года. Полное уничтожение татарского господства на европейской почве казалось вопросом ближайшего будущего. Теперь русское влияние простиралось вплоть до Кавказа и Сиби- ри. Крым не смог собраться с силами для противодействия, Москва же для борьбы с ним нашла важного союзника на Днепре – казаков» [6, S. 257–259].

148

Секция «Казанское царство»

Профессор Берлинского университета А.Брюкнер в завоевании Казанского ханства видит тор- жество христианства над исламом. Падение Казани – это, по мысли профессора Берлинского уни- верситета, победа Европы над Азией: «… Спустя столетия после позорного рабства и жалких пора- жений, наконец был достигнут большой успех. Несмотря на ужасные и кровавые зверства, которые Иван IV совершил позже, в последующем столетии им восхищались как освободителем России от власти Азии … Последствия успеха были значительными. Казанское ханство, расположенное, где Ока и Кама связывают центральные области России и Сибири с Волгой, могло служить теперь ба- зой распространения русского влияния на Восток и Юго-восток … Это было только вопросом вре- мени, когда вся Волга до Каспийского моря станет русской рекой». Если на Куликовом поле Евро- па все-таки оборонялась, то теперь же она расширяла свои границы за счет Азии [7, S. 466–467].
Ханс фон Эккардт утверждает, что «ужасное ханство» было полностью и без особого труда завоевано. По мнению немецкого историка, «Иван был веротерпимым и не имел никаких предрас- судков». Главное значение заключается в том, что Иван Грозный покончил с «татарской угрозой», освободил из рабства соплеменников, захватил важные торговые пути, связывающие с Востоком [2, S. 104, 244].
Крупный ориенталист Б.Шпулер задается вопросом: «Какое значение имело для татарского на-
рода уничтожение его самостоятельных государств на Волге? Независимость позволяла сохранять собственную культуру и религию, а также главенство на заселенной в XIII веке территории. Кру- шение собственных ханств (исключая Крым),– пишет Б.Шпулер,– привело к коренному изменению положения дел. Все Поволжье было втянуто в сферу влияния русской политики и больше не играло никакой политической роли для исламской цивилизации. Крушение предопределило даль-
нейшую участь татар … Русские не были заинтересованы в дальнейшем существовании татарского
народа. Поэтому они сразу же начали с миссионерства, которое было для средневекового христи- анского государства естественным принципом, преследующее, однако, на Волге также цель руси- фикации» [8, S. 62–63].
В историографии проблем истории Казанского ханства ГДР преобладают русоцентристские интерпретации. Крупный восточногерманский историк, специалист по средневековой истории Рос- сии Э.Доннерт в своих работах повторяет основные положения советской историографии о турец- кой угрозе для народов Поволжья и варварской агрессивности тюрко-татарских государств [3, S. 305]11. О значении гибели ханств на Волге Э.Доннерт в исследовании «Русское царство. Взлет и падение мировой державы» пишет, что присоединение Казани и Астрахани к Русскому государ- ству стало следующим шагом к многонациональному государству. России удалось расширить свое влияние до Предкавказья». «Победа над казанскими и астраханскими татарами,– пишет Э.Дон- нерт,– стала началом экспансии царства Ивана IV на Восток и Юг. Московскому милитаристскому государству искусно удавалось сталкивать и восстанавливать друг против друга орды государств Степи … После 1552 года царю удалось вступить в Предкавказье и принять на службу кабардин- ских и черкесских князей [9, S. 73]. Таким образом, накануне Ливонской войны Москва имела пре- восходство на южных и восточных границах, вплоть до побережья Черного и Каспийского морей».
«В целом успешная татарская политика 50-х гг. XVI века, – отмечает восточногерманский историк, – дала возможность Русскому государству во главе с Иваном IV приступить к важнейшей внешнепо- литической задаче: к борьбе за жизненно важный выход в Балтийское море». При этом иссле- дователь забывает, что у Московского царства выход в Балтийское море уже был [3, S. 311].
В исследовании об Иване Грозном Э.Доннерт делает вывод: уничтожение Казанского юрта и его присоединение к Русскому государству было событием всемирно-исторического значения. Оно
означало, что Россия Ивана IV стала великой державой. Штурм Казани войсками Ивана IV оконча-
тельно положил конец исторической эпохе татарского мирового господства [10, S. 305].
Авторы раздела о Московском царстве и Иване Грозном в многотомных «Очерках русской истории» Франк Кемпфер и Гюнтер Штёкль о событиях и значении 1552 года пишут следующее:
«Завоевание Казани стало не чем иным, как увертюрой борьбы между аграрным государством
Московией и государствами номадов, которые считали себя наследниками Золотой Орды, закон-

11 Показательна данная им там же характеристика татар: «Они словно воры под прикрытием ночи и тумана через овраги по пустынным путям приходили в русские поселения, затем неожиданно стаей нападали на добычу. Прежде всего их интересовал захват людей, в том числе мальчиков и девочек. C этой целью они везли с собой ремни, чтобы привязывать пленников. Они даже располагали большими корзинами, в которые помещались отнятые дети. Пленников продавали как рабов на рынках Европы, Африки и Азии».

Секция «Казанское царство» 149

ными владетелями южнорусской степной зоны» [3, S. 894]. «Русское царство,– отмечают иследова- тели,– меньше чем за десятилетие привело под свое господство широкую полосу земель восточнее древнерусских областей до Уральского региона включительно и выступило в этом регионе факти- чески наследником “Улуса Бату”» [3, S. 897].
Профессор Венского университета Андреас Каппелер, специалист по истории российской национальной политики, в работе «Россия – многонациональное государство. Возникновение. История. Распад» (1992) так трактует события и значение 1552 года: «Война против Казани имела форму крестового похода против ислама». Московская политика следовала прежде всего за упомя- нутыми агрессивными целевыми установками. Призыв влиятельного советника царя, протопопа Сильвестра, обращать мусульман и язычников ханства в христианство, если необходимо, также и насильственно, исполнялся. Мужское население города Казани было убито, мечети разрушались, на их месте сооружались православные церкви, знатные татары депортировались внутрь Москов- ского государства, где их крестили, если они отказывались, то топили [11, S. 31]. В совместной с С.Червонной статье А.Каппелер открыто говорит о геноциде мусульман Среднего Поволжья12. По мнению профессора Венского университета, «Московское государство благодаря аннексии Казан- ского и Астраханского ханств на Волге создало для себя такое стратегическое положение, которое позволило ей увеличить свое влияние в Степи, играть активную роль в спорах о наследстве Золо- той Орды». «Постепенно все сильнее и сильнее Москва укрепляла свое положение в качестве наследницы Золотой Орды» [11, S. 42].
Очень подробно на значении завоевания ханства останавливается Л.Рюль. Говоря о значении гибели татарской Казани, исследователь пишет: «Это было возвышением России и Московского государства благодаря окончательной победе над волжскими татарами и завоеванию территории по европейским меркам огромного размера». «С завоеванием московский государь действительно стал «царем», которым он провозгласил себя за пять лет до того, так как свержение верховного правителя – хана, который для русских всегда был «царем», означало конец старым вассальным отношениям». В русском самосознании, по мнению германского исследователя, «завоевание Каза- ни стало триумфальным реваншем за два с половиной века чужеземного господства и обязанность выплачивать дань … Завоевание Казани и Астрахани в 1552–1556/57 гг. толкнуло Россию на путь экспансии в восточном направлении: через Уральские горы в Сибирь, а через реку Урал в цен- тральноазиатские степи. Завоеванные московским царем земли были огромными. … Ни один рус- ский правитель до этого не добивался подобных завоеваний. Новое историческое развитие,– резю- мирует исследователь,– указало путь, противоположный направлению монгольского нашествия» [5, S. 105, 111, 113–115].
По мнению сотрудника Института тюркологии Свободного университета Берлина Себастьяна Цвиклински, завоевание ханства привело к уничтожению большинства мечетей, мусульмане были изгнаны из городов, что, в свою очередь, приводило к восстаниям против русского владычества [13, S. 7–8].
* * *
Рассмотрев трактовки проблем взаимоотношений Москвы и Казанского ханства германскими историками, можно сделать следующие выводы.
Немецкие исследователи называют большое количество причин завоевания ханства. Здесь нет единого взгляда на эту проблему. Большинство историков кайзеровской Германии и ГДР повторя- ют толкования русских и советских исследователей Казанского ханства как государства – источни-

12 «Первой жертвой российской агрессии стало Казанское ханство, чья культура, вскормленная на му- сульманской основе, достигла к середине XVI века блистательного расцвета, сопоставимого с вершинами европейского Ренессанса. Философско-теологическое направление суфизма, получившее развитие в казан- ских аристократических кругах и среди образованного духовенства XV–XVI веков, стоит в одном ряду с такими явлениями, как мистика великих христианских ересей, как Реформация Лютера, и на уровне мировоз- зренческих и нравственных преобразований Европы, вступающей в Новое время. Варварское разрушение блистательных памятников «мусульманского Ренессанса», попытки насильственного крещения, духовного порабощения и массового физического уничтожения (геноцида) мусульман при взятии Иваном Грозном в
1552 году Казани, при покорении Казанского, Астраханского, Ногайского и других татарских ханств и сво-
бодных башкирских земель, при русской колонизации Поволжья, Урала и Сибири были мрачным прологом
будущей политики Российского государства, которое уже с XVI века превращается в колониальную импе- рию – «тюрьму народов», в оплот антиисламского наступления воинствующей православной церкви, разво- рачивающей свою миссионерскую деятельность» [12, с. 102–103].

150

Секция «Казанское царство»

ка разбоя и грабежа русских земель. Следовательно, главной причиной была, по их мнению, ликви- дация очага набегов, освобождение русских пленников, а также предотвращение проникновения сюда Османской империи.
Историки ФРГ на первый план выносят необходимость удовлетворения требований русского служилого дворянства в новых землях, важную роль Казани как торгового центра, значение Рус- ской православной церкви в «крестовом походе» против «безбожников».
Отношение к падению Казани в немецкой историографии менялось. В XIX веке завоевание татарского государства в целом характеризовалось положительно. Падение ханства рассматрива- лось как разгром «разбойничьего гнезда», освобождение русских земель из-под власти Азии. В ХХ веке большая часть немецких историков видела в событиях 1552 года процесс становления России как имперского государства, определившего закат татарского владычества в Восточной Европе. Подавляющее большинство немецких историков, говоря о последствиях завоевания Казани, пишут о значимости этого события главным образом только для Москвы. Лишь Б.Шпулер, А.Каппелер и С.Цвиклински уделили место в своих работах значению падения Казани для татар, характеризуя потерю независимости как негативное событие в истории народа.

Список источников и литературы
1. Kusber, J. Um das Erbe der Goldenen Horde: das Khanat von Kazan’ zwischen Moskauer Staat und Krim- tataren // Zwischen Christianisierung und Europäisierung: Beiträge zur Geschichte Osteuropas in Mittealter und früher Neuzeit. Festschrift für Peter Nitsche zum 65. Geburtstag. – Stuttgart: Steiner, 1998. – S. 293–312.
2. Eckardt, H. von. Iwan der Schreckliche. – Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 1947. – 396 S.
3. Donnert, E. Russland an der Schwelle der Neuzeit. Der Moskover Staat im 16. Jahrhundert. – B.: Akademie-
Verlag, 1972. – 502 S.
4. Kämpfer, F.; Stökl, G. Russland an der Schwelle zur Neuzeit. Das Moskauer Zartum unter Ivan IV. Grosnyi // Handbuch der Geschichte Russlands. Hrsg. von M.Hellmann. – Bd.1. – Hbd.2. Bis 1613. Von der Kiever
Reichsbildung bis zum Moskauer Zartum. – Stuttgart: Anton Hiersemann, 1989. – S. 854–961.
5. Rűhl, L. Aufstieg und Niedergang des Russischen Reiches: Der Weg eines tausendjährigen Staates. – Stuttgart: Deutsche Verlag Anstalt, 1992. – 664 S.
6. Schiemann, T. Geschichte Russlands, Polens und Livlands bis zum 17 Jahrhundert. – Bd.2. – B.: Historische
Verlag Baumgärtel, 1887. – 410 S.
7. Brückner, A. Geschichte Ruβlands bis zum Ende des 18. Jahrhunderts. – Bd.1. Überblick der Entwickelung
bis zum Tode Peters des Groβen. – Gotha: F.A.Perthes, 1896. – 638 S.
8. Spuler, B. Geschichte der islamischen Länder, ein Überblick. Die Mongolenzeit. – B.: Wissenschaftl. Edionsges, 1948. – 76 S.
9. Donnert, E. Das russische Zarenreich. Aufstieg und Untergang einer Weltmacht. – München; Lpz.: List
Verlag, 1992. – 477 S.
10. Donnert, E. Iwan Grosny «der Schreckliche». – B.: Union Verlag, 1980. – 285 S.
11. Kappeler, A. Russland als Vielvölkerreich. Entstehung. Geschichte. Zerfall. – München: Verlag C.H.Beck,
1992. – 395 S.
12. Каппелер А.; Червонная С. Мусульманские народы России: историческое введение // Ислам в Евра-
зии: современные этические и эстетические концепции суннитского Ислама, их трансформация в массовом сознании и выражение в искусстве мусульманских народов России. – М.: Традиция – Прогресс-Традиция,
2001. – С. 98–118.
13. Cwiklinski, S. Die Wolga an der Spree. Tataren und Baschkiren in Berlin. – B., 2000. – 68 S.

Гатин Марат Салаватович, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и культуры татар-
ского народа Казанского (Приволжского) федерального университета; marat_gata@mail.ru.

Р.Г. Насыров

Җүкəтау шəһəре һəм аның тирəлеге Казан ханлыгы чорында

Тарихтан билгеле булганча, XV гасыр урталарына Болгар, Билəр, Җүкəтау кебек шəһəрлəр сəяси-икътисади үзəк функциялəрен югалта. шəһəрлəрнең Казан ханлыгы чорындагы торышы тарих фəне өчен бүгенге көндə дə томанлы булып кала бирə. Чөнки бу дəвер буенча төп чыганак саналган елъязмаларда илнең периферия өлешлəрендəге хəллəр яктыртылмый, ə ханлык чоры археологик яктан бик аз өйрəнелгəн. Шул сəбəпле, куелган мəсьəлəгə җавапны хронологик яктан соңрак чорга караган документларга мөрəҗəгать итергə туры килə.

Секция «Казанское царство» 151

Россия дəүлəт борынгы актлар архивында алып барылган эзлəнүлəр нəтиҗəсендə Кама аръягы җирлəренең яңа заман башы тарихына кагылышлы шактый күп материаллар тупланды. Шулар арасында борынгы болгар шəһəре Җүкəтауның Казан ханлыгы чорындагы торышына күпмедер ачыклык кертерлек документлар да бар. Аерым алганда, XVII гасырның икенче чирегенə караган, йомышлы кешелəргə билəмəлəр бирү эше зур əһəмияткə ия.
Документта Җүкəтау шəһəре җирлегендəге вакыйгаларның барышы түбəндəгечə тасвирлана.
1633 нче елда чыгышлары Җөри даругасының Чаллы авылыннан булган йомышлы татарлар Килəй Манашев һəм Туктар Үтəмешевларга Зур Җүкəтау елгасыннан Кенəле юлына кадəрге җирлəр билəмə итеп бирелə. «Пустошь Жукотинская» дип исемлəнгəн бу җирлəр, хəзерге ситуация буенча караганда, элеватордан Чистай шəһəренең үзəк өлешенə кадəрге мəйданнарны үз эченə алган. Зур Җүкəтау елгасының уң ярында Манашев һəм Үтəмешев үз авылларын нигезлилəр [2, л. 130 об.]. Əлеге елганың «Килевка» дигəн атамасы шушы Килəй Манашевның шəхси исеменнəн калган булса кирəк. 1638 нче елда Кече Җүкəтау елгасынның көнчыгыш ягындагы «пустошь Избный враг» дигəн җирлəр Казан өязенең иң бай алпавытларыннан булган Савва Аристовка бирелə.
1644-нче елда яңа хуҗа йомышлы татарларга бирелгəн җирлəрне дə үзенə алуга ирешə. Манашев белəн Үтəмешев Чулман буендагы җирлəрен һəм авылларын Аристовка тапшырып, билəмəлəренең елгадан читтəге өлешен генə үзлəренə калдыра алганнар [2, л. 139 об.]. Безнең фикер буенча, бу эш татарларны зур елга буйларыннан књчерү сəясəтенең бер чагылышы була.
Аристовның 1638-нче елда алган билəмəсендə «Ногайское городище» дип аталучы объектның булуы төбəк тарихы өчен аеруча əһəмиятле факт булып тора. Əлеге шəһəрлек Чулмандагы Нугай утравы турысында, «Ногайская волошка» дигəн җиргə каршы, Кече Җүкəтау елгасының тамагында урнашкан булган [2, л. 129 об.]. «Нугай» этнонимы кергəн атамаларның күплеге бу урында Казан ханлыгының үзəк өлешеннəн Нугай Урдасына киткəн олы юл узганлыгын раслый. Шундый ук исем белəн аталучы ныгытманың хəзерге Яр Чаллы шəһəре урынында Чаллы елгасы тамагында да булганлыгы билгеле. Риваять буенча, ул урында урыслар килеп урнашканчы нугайлар яшəгəн [5, с. 183]. Димəк, нугай халкы вəкиллəре Чаллы елгасы буенда урыс крестяннарының төплəнə башлаган 1620-нче елларга чаклы яшəгəн булып чыга. Тарихи чагыштыру ысулын кулланганда Кече Җүкəтау тамагындагы Нугай шəһəрлеге дə XVII гасыр башларына чаклы нугайлар билəгəн торулык булган дип нəтиҗə ясарга мөмкин.
Нугай шəһəрлеклəренең функциональ сыйфатына килгəндə, аларның Чулман кичүлəрен сак- лаучы ханлык чорында корылган хəрби кальгалар булганлыгы шик уятырга тиеш түгел. Бу кичүлəр Казан ханлыгы һəм Нугай урдасының үзара багланышларында стратегик əһəмияткə ия булганлыктан, көчле сак астында торулары табигый. Берүк вакытта аларның юлаучылар өчен кəрвансарай сыйфа- тында да файдаланылган булулары бик мөмкин. Янəшəсендə «Ногайская волошка» дигəн урынның булуы Кече Җүкəтау тамагындагы шəһəрлекнең тагын бер гамəли билгелəнешен күзалларга мөм- кинлек бирə [2, л. 130 об.]. «Волок» сүзе белəн бер су юлыннан икенчесенə корабларны сөйрəп чыгу юлын аңлата. Җүкəтау тирəсендə Чулманнан кала башка елгалар юклыгын исəплəсəк, əлеге «во- лошканы» корабларны кышлату өчен ярга сөйрəп чыгару урыны булгандыр дип фаразларга мөмкин.
Нугай шəһəрлегенең Чулман аркылы кичүгə бəйлəнешле корылма булганлыгын аның чагыш- тырмача түбəн җирдə урнашуы да искəртеп тора. Чулманның елга юлын һəм əйлəнə-тирəдəге җир- лəрне күзəтеп тору өчен элеккеге Җүкəтауның кала урыны белəн хəзерге Галактионово авылыннан Бахты елгасы тамагына чаклы сузылган биек ярлар күпкə отышлырак. Əлеге ярлар XVII гасыр доку- ментларында «Субычьи горы», яки «Субачьи горы» дип исемлəнəлəр [1, л. 417 об.]. Бу топонимның
татарча «Субаш тавы» атамасыннан чыкканлыгын аңлау кыен түгел. Борынгы «субаш» сүзе төрки
телдə «гаскəр башлыгы» мəгънəсендə кулланылган. Шуңардан чыгып, Чулманның Җүкəтау тирəсен-
дəге биек ярлары татарлар хакимлеге чорында хəрби максатларда файдаланылган дип əйтə алабыз.
Казан ханлыгы дəүлəт буларак яшəүдəн туктагач та Җүкəтаудагы ныгытма нугайлар өчен əһə- миятен югалтмаган булса кирəк. Моның шулай икəнлеген 1654-нче елда нугай гаскəренең Савва Аристов Җүкəтау урынында нигезлəгəн урыс авылын туздыруы раслый [6, с. 66]. Нугайларның йөзлəгəн чакрым ераклыктан, яңа гына корылган саклану сызыгын өзеп утыз йортлы авылны таларга килүлəре мантыйкка сыеп бетми. Хəрби яктан да бу һөҗүмнең бернинди дə əһəмияте юк. Урыс колонизациясенə каршы тору максатыннан нугайларга Актай һəм Шушма ныгытмаларын туздыру урынлырак булыр иде. Безнең фикеребезчə, 1654 нче елгы һөҗүмнең төп сəбəбе шул: Казан җиңелеп йөз ел узганнан соң да Кече Җүкəтау тамагындагы шəһəрлекне нугайлар үзлəренең терəк пунктлары итеп санаганнар һəм аның урыс алпавыты кулына күчүне кабул итмəгəннəр.

152

Секция «Казанское царство»

Фортификацион яктан Нугай шəһəрлегенең ни рəвешле корылганлыгы төгəл билгеле түгел. Яр
Чаллы шəһəре урынындагы Нугай шəһəрлеге тирə-ягы туфрак вал белəн уратып алынган диаметры
200 метрдан артыграк йомык түгəрəк рəвешендə корылган булган [5, с. 182]. Савва Аристов җирлə- ренə кагылышлы башка документларда бу мəсьəлəгə күпмедер ачыклык кертерлек мəгълүматлар китерелə. 1660-нчы елларда Аристовның Чулман буендагы билəмəсендə аңа хезмəтлəре өчен бирелгəн «Жукотинский острог» телгə алына [7, с. 405]. Билгеле булганча, XVI–XVII гасырларда
«острог» дип тирə-ягы агач койма белəн əйлəндереп алынган ныгытмаларны атаганнар. Кама аръягын колонизациялəү барышында корылган барлык ныгыталар да «острог» тибына караганнар. Лəкин Җүкəтауда урысларның кальга төзүе билгеле түгел. Документта Аристовларның крепостной крестьяннары, 1670-нче елда башкортлар тарафыннан туздырылганчыга кадəр шушы «острожекта» яшəгəнлеклəре əйтелə [3, л. 683 об.]. Икенче урында бу крестьяннар Кече Җүкəтау елгасындагы пустошта яшəгəннəр дип күрсəтелə. Димəк, острог та шул елга буенда урнашкан булган һəм «Но- гайское городище», «Жукотинский острог» исемнəре белəн бер үк ныгытма аталган. Шулай итеп, Нугай шəһəрлегенең, ул чордагы ныгытмаларга хас рəвештə, агачтан дивардан корылган кальга булганлыгы ачыклана.
Татар халкының күренекле Манашевлар төбенең Җүкəтау белəн бəйлəнеше тарих өчен игъти- барга алынырлык яңалык булып тора. Соңгы елларда уздырылган тикшеренүлəр бу нəсел башында торган затларның Казан ханнарыннан тарханлык хокукы алган югары катлау вəкиллəре булганлык- ларын раслады [4, с. 23]. Əлеге фактларны кушып карау бу нəсел башында торучылар борынгы Җүкəтау шəһəре идарəчелəреннəн булмадылармы икəн уйга этəрə. Җүкəтауга килгəнче Манашев- ларның ул җирлəрдəн ерак булмаган Чаллы төбəгендə яшəүлəре дə шул фикерне куəтли.
Нəсел шəҗəрəлəре буенча Манаш тарханның өлкəн улы саналган Булат 1613-нче елда хəзерге Самара өлкəсендəге Кенəле елгасы буенда бик зур билəмə алуга ирешə. Ул 1618-нче елда һəлак булганнан соң бу билəмə тарханлык хокукы белəн энесе Килəйгə күчə [4, с. 23]. Килəй Манашев, алда əйтеп үтелгəнчə, үзлəренə кияү тиешле Туктар Үтəмешев белəн бергə 1633-нче елда Җүкəтау шəһəре урынын өстəмə билəмə итеп алып, шунда авыл корып яши башлыйлар. Аларның билəмə- лəре көнчыгыш яктан Олы Кенəле юлы (Большая Кинельская дорога) белəн чиклəнгəн. Бу юл
хəзерге Чистай шəһəренең үзəк өлешенə туры килгəн җирлəрдəн үтеп, Чулмандагы Чаллы кичүенə
чыккан. Башка документларда əлеге юл «Старая вотчинная дорога» исеме белəн дə телгə алына [6, с. 66]. «Кенəле» һəм «вотчина» исемнəре белəн аталу, Манашевларның бу юлдан Самара ягындагы билəмə-вотчиналарына йөрүлəреннəн калган булса кирəк. 1654-нче елда нугайлар да нəкъ шушы юл белəн килəлəр. Билгеле булганча, XVII гасырның беренче яртысында Кенəле яклары əле нугай- лар йогынтысында торган. Манашевларның да нугайлар белəн элемтə тотмыйча ул яктагы билəмə- лəрендə хуҗалык итə алулары бик шикле. Шуларны исəплəгəндə, 1654-нче елгы һөҗүмне, үзлəре- нең Җүкəтау билəмəлəрен кулга төшергəн Савва Аристовтан үч алу максатында, Манашевлар оештырган булуы да бик мөмкин.
Манашев һəм Аристовка җир бирү документында хəзерге Чистай шəһəре урынының XVII гасырның беренче яртысындагы торышына ачыклык кертерлек мəгълүматлар да китерелə. Хəзеге вакытта шəһəрнең эчендə калган Бернəш елгасы һəм аның кушылдыгы тулысы белəн Килəй Мана- шев белəн Туктар Үтəмешев билəмəлəренə кергəн. Бернəштəн көнчыгыштарак узган Олы Кенəле юлы, алда əйтеп үтелгəнчə, билəмəнең чиге булып торган. Əлеге юлның икенче ягы Исечково дип аталган ясаклы авыл билəмəлəренə караган. Бу авылның кайда урнашканлыгы документта күрсə- телми. Авылга нигез салучы Исəй Янбахтин дигəн кеше җир бəхəсе хəл ителгəн 1644 нче елда əле исəн булган [2, л. 140]. Шуңардан чыгып, Исəй авылының XVII гасыр башыннан да иртəрəк була алмаганлыгы ачыклана.
Манашевлар билəмəсен тасвирлаганда хəзерге Чистай шəһəренə башлангыч биргəн Чистое По- ле авылы күрсəтелми. Димəк, мондый исемдəге авыл ул вакытта əле булмаган. Чистое Поле авылы шул исеме белəн безгə билгеле документларда 1660 еллар башында телгə алына башлый [1, л. 420]. Бу вакытта аның төп халкы чукындырылган ясаклы татарлар булып, бер өлешен илнең үзəк өязлə- реннəн качып килгəн урыс крестьяннары тəшкил иткəн. Авылның рəсми документларда «Чистое Поле» дип теркəлүе шушы урыслар əйтүеннəн калган булса кирəк.
Авыл исеменең килеп чыгышына кагылышлы риваятьлəрдə аның элек туздырылып, урыны чиста басу хəлендə калган башка бер авыл урынында нигезлəнүе белəн аңлатыла. Лəкин төрле риваятьлəрдə туздыручылар кемлеге төрлечə күрсəтелə. Бер версия буенча авылны чиста басу итеп калдыручылар буларак качкан крепостнойларын эзлəп килгəн урыс алпавытлары аталса, икенче- сендə башкортлар туздырган дип китерелə. Мондый вакыйгалар ул заманнар өчен хас күренеш,

Секция «Казанское царство» 153

лəкин хронологик яктан алар авылның «Чистое Поле» дип атала башлаган чорга туры килми. Урыс крестьяннары Чистайга массакүлəм рəвештə 1679-нчы елдан күченə башлыйлар [6, с. 85]. Башкорт- лар авылга 1708-нче елда һөҗүм итəлəр, ə моңа кадəр 1670-нче елда туздырган булулары ихтимал. Ə Чистое Поле атамасы, алда билгелəп үтелгəнчə, 1660-нчы елларда ук кулланыла. Өченче риваять буенча, Чистай урынындагы борынгы татар шəһəрен халыкны чукындыру өчен бозлы суга куып керткəн урыс гаскəре юк итə. Чистай тирəсендəге керəшен авылларының килеп чыгышы əлеге кы- рылу вакытында кайбер татарларның чукынып исəн калуы белəн аңлатыла [6, с. 200].
Соңгы версия башка чыганаклар белəн турыдан-туры расланмаса да, аның дөреслеккə туры килү ихтималы зур. Чулман буендагы торулыклар Казан сугышы вакытында, аерым алганда Мəс- кəү гаскəренең 1553–1554-нче еллардагы җəза походы барышында юкка чыгарылган булырга тиеш. Моңа дəлил итеп XVII гасыр башында Чистай-Җүкəтау тирəсендəге бушап калган авыл урыннары – пустошьларны атап үтү урынлы булыр. Алда күрсəтелгəнчə, элекеге Җүкəтау шəһəре урынында ике пустошь булган. Шулар белəн беррəттəн Бахты һəм Шонталы елгалары арасындагы, хəзерге Байтирəк авылы урынындагы, Чытырчы елгасы буендагы, Болдыр авылы җирендəге пус- тошьларны атап үтергə мөмкин [6, с. 36, 41].
Югарыда бəян ителгəн һəм шəрехлəнгəн фактлар Җүкəтау шəһəре һəм аның тирəлегенə кагы-
лышлы түбəндəге версиялəрне тəкъдим итергə мөмкинлек бирə:
XV гасырның урталарына яшəүдəн туктаган Җүкəтау шəһəре урынында Казан ханлыгы чорын-
нан алып XVII гасыр башларына чаклы яшəгəн Нугай кальгасы тора;
Җүкəтау шəһəре таралганда аның халкы Шомбыт елгасындагы Чаллы шəһəре тирəсенə барып төплəнə һəм XVII гасырның 30 нчы елларында Манашевлар нəселе йөзендə элеккеге шəһəр җирлə- рен дəгъвалый;
соңгы меңъеллык дəвамында Идел-Чулман төбəге өчен иң мөһимнəрдəн саналган аралашу юл-
ларын эксплуатациялəү зарурлыгы Җүкəтау җирлегендə халык өзлексез рəвештə яшəп килгəн.
Элеккеге Җүкəтау һəм хəзерге Чистай шəһəрлəре урыннары үзара бəйлəнешле тарихи-террито- риаль җирлек итеп каралган очракта, Нугай шəһəрлеге һəм аның тирəсендəге XVII гасыр авыллары Чистай шəһəре үсешендəге аерым хронологик этаплар буларак билгелəнə алачак. Бу этаплар арасындагы эзлеклелек һəм үзара бəйлəнеш мəсьəлəсе əлегə ачык булып кала бирə. Бу максатка килəчəктə дə архив эзлəнүлəрен дəвам итү һəм археологик тикшеренүлəр уздыру юлы белəн ирешү мөмкин булыр дигəн телəктə калыйк.

Кулланылган чыганаклар һəм əдəбият исемлеге
1. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1209. Оп. 1. Кн. 949. Откупные и ме-
жевые книги поместных и вотчинных земель Казанского уезда разных межевщиков. 1683–1686 гг.
2. РГАДА. Оп. 2. Кн. 6481. Отказные, отдельные, обыскные и мерные книги поместий, вотчин и пустых земель Казанского уезда. 1642–1646 гг.
3. РГАДА. Оп. 2. Кн. 6483. Отказные, отдельные, обыскные и мерные книги поместий, вотчин и пустых земель Казанского уезда. 1677–1679 гг.
4. Əхмəтҗанов М.И. Ибраһим хан ярлыгы һəм Манаш тархан нəсел шəҗəрəсе // Средневековые тюрко-
татарские государства. Сб. статей. Вып. 1. – Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2009. –
Б. 16–23.
5. Ермаков В.В., Иванов Ю.Н. Восточное Закамье в XVII в.: Сборник документов и материалов. – Ка-
зань: Изд-во КГУ, 2006.
6. Насыров Р.Г. Сельское расселение в Западном Закамье (вторая половина XVI – начало XVIII вв.). –
Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2007.
7. Шпилевский С.М. Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии. – Ка-
зань: Изд-во Имп. ун-та, 1877.
Резюме

В своей статье Р.Насыров рассматривает историю городища Джукатау в XV–XVII вв. В качестве версии автор выделяет несколько этапов его существования: 1) на месте города Джукатау, прекратившего существо- вание в середине XV в., со времени Казанского ханства и до начала XVII в. существовала крепость Нугай;
2) после разорения города Джукатау местные жители переселились на местность вблизи современного города Чистополь, в 1630-е гг. на земли городища претендовали представители рода Манашевых; 3) причина долговременного существования здесь городского поселения заключалась в необходимости эксплуатации
торговых путей в бассейне Волга–Кама.

Насыров Рафик Гумерович, кандидат исторических наук, директор Нижнетатмайнской средней шко-
лы Аксубаевского муниципального района РТ; masgid.maina@mail.ru.

154

Секция «Казанское царство»

Д.А. Мустафина

Дворцовое землевладение в Казанском крае в XVI–XVII вв.

Целью настоящей статьи является выявление локализации дворцовых владений в Казанском крае в XVI–XVII вв.
Район исследования определен возникновением и последующим расширением домениальной (дворцовой) собственности на землях, присоединенных к Московскому государству вследствие утраты политической самостоятельности Казанского ханства в 1552 г. Хронологические рамки продиктованы, с одной стороны, источниковой основой, с другой, временем колонизации и хозяй- ственного освоения Средневолжского региона, результаты которых были нивелированы петров- скими преобразованиями.
Источниковой базой исследования стали материалы двадцати четырех писцовых книг Казан-
ского края второй половины XVI – XVII вв.
Существование домениальных владений в Среднем Поволжье было «нотифицировано» и юри- дически (нотариально) закреплено в ходе переписей земель, проведенных агентами московского правительства в 60-х гг. XVI в. Последующие изменения их площадей – сокращение вследствие произведения пожалований помещикам и монастырям, расширение в результате хозяйственного освоения – нашли отражение в сведениях дозоров 90-х гг. XVI в., а также – в различной писцовой документации XVII столетия. В силу этого уцелевшие материалы описаний уездов и, в частности, дворцовых волостей остаются единственными, незаменимыми и уникальными источниками, позво- ляющими представить развитие хозяйства в дворцовых комплексах Казанского края. Именно они отражают результаты колонизационного движения, географию дворцовых селений, хозяйственный уклад и особенности крестьянского землеустройства, размеры и формы ренты, эволюцию рентных отношений, социальную структуру деревни, пути решения правительством проблемы включения в сельскохозяйственный оборот новой или заброшенной пахотной земли, ход и своеобразие унифи- кации хозяйственного уклада, и другие стороны жизнедеятельности дворцового хозяйства.
Дворцовое или удельное землевладение к середине XVII в. стало одной из ведущих форм фео- дальной формы собственности на землю в рассматриваемом регионе. История его сложения и динамика развития – это не только одна из составляющих социально-хозяйственного развития края, имевшего свои особенности этнополитического и социально-экономического характера, но и эволюция совмещения дворцом = царем владельческих и государственных интересов в условиях колонизации новоприсоединенных территорий. Данное обстоятельство делает правомерным выбор в качестве объекта изучения вопросов, концентрирующихся вокруг истории удельных земель, поселений и их населения. К их числу принадлежит и проблема определения локализации или географии дворцовых владений в Казанском крае во второй половине XVI – начале XVIII вв.
В настоящее время мы имеем возможность привлечь к анализу материалы следующих описа- ний царского домена в Казанском крае второй половины XVI – XVII вв.: вытной и посевной книг села Федоровского 1616 г. [1], и тринадцати переписных книг Казанского уезда (оброчных лугов по всем пяти дорогам Казанского уезда 1616 г. С.Москотиньева [2], Арской, Галицкой дорог и волости Беть-Кукмор 1617 г. М.Ступишина [3], села Борисоглебского с деревнями 1617 г. М.Лопа- тина [4], сел по Арской дороге 1617 г. Г.Пыхачева [5], сел Анатыш, Бетьки с деревнями и Рыбной слободы 1617 М.Баикашина [6], сел Воскресенского и Сапуголи с деревнями 1617 г. Б.Кузьмин- ского [7], села Борисоглебского с деревнями 1617 г. М.Лопатина [8], села Елабуги 1617 г. приказ- ного Б.Нехаева [9, 10], с. Рождественного на Укрече 1619 г. В.Берсенева [11], порозжих земель по Зюрейской дороге 1619 г. Н.Захарьина [12], дворцовых владений уезда 1645/46 г. Т.Ф. Бутурлина и А.Грибоедова [13], села Челнинский Починок с деревнями 1645–1676 гг. [14], 1678 г. М.С. Супоне- ва и Д.Кошелева [15]; одной переписной книги дворцовых владений в Царевококшайском уезде
1646 г. Я.М. Толочанова и А.Фаворова [16], одной «полевой» книги Казанского уезда 1647–1656 гг. С.Волынского [17], четырех дозорных книг (дворцовых владений по Арской дороге 1599 г. Н.Обухова [18], дворцовых сел Казанского уезда 1621 г., составленных двумя бригадами писцов – К.Шушериным с Г.Амиревым [19] и О.Зузиным с Т.Матвеевым [20], дворцовых владений в За- камье 1650/51 г. С.Карева [21], двух отдельных и межевых книг 1565–1568 гг. Н.В. Борисова и Д.А. Кикина – Казани и уезда [22], Свияжска и уезда [23], наконец, книг отдачи в наем сенных покосов беглых крестьян села Борисоглебского с деревнями 1618 г. Е.Нудомова [24].

Секция «Казанское царство» 155

Кроме того, в нашем распоряжении имеются две выписи из переписных книг Казанского уез- да, составленных в 1710 и 1714 г. бывшим казанским вице-губернатором Н.Кудрявцевым и подья- чим И.Протопоповым [25, 26]. Источниковое значение названных материалов XVIII в. заключается в том, что они отражают результаты хозяйственного развития дворцового домена, по сути, за пос- леднюю четверть XVII в. Ценные сведения о дворцовом комплексе Казанского края содержатся в свою очередь и в привлеченном нами к анализу разнородном актовом материале – различных гра- мотах, челобитных, сотных и других записях.
Предпосылками для появления в рассматриваемом регионе дворцовых земель стали два взаи- мосвязанных и взаимообусловленных фактора. Стремление усиливавшегося Московского царства подчинить своей политической воле поволжские ханства, с одной стороны, и вызванные социаль- но-экономическими причинами миграционные вкрапления финно-угорского и славянского населе- ния в Среднее Поволжье, с другой стороны. Эти факторы в совокупности предопределили расши- рение территории Русского государства, сопровождавшееся безоговорочным признанием москов- ского царя верховным собственником новоприобретенных земель, определявшим их последующий статус, сложение и прекращение тех или иных поземельных отношений, эволюцию их сущности и характера.
Не случайно в своих записях правительственные агенты – писцы – отразили информацию тро- якого рода: 1) факты закрепления за дворцом освоенных в ходе вольной крестьянской колонизации земель в регионе, 2) случаи передачи дворцовых угодий во владение светским и духовным феода- лам и 3) отдачи дворцового движимого или недвижимого имущества, в том числе и земли, в оброч- ное держание.
Записи первого рода отражают практику, восходящую корнями к нормам обычного права
XV в., когда крестьяне уступали верховное право на земельную собственность князю. Возведение укрепленных опорных пунктов – городов Васильсурска, Свияжска, последовавшее взятие Казани и появление новой череды крепостей (Чебоксар, Лаишева, Тетюш, Кокшайска, Козьмодемьянска, Царевосанчурска, Царевокошайска, Цивильска, Уржума, Малмыжа и др.), строительство укреплен- ных линий вдоль границ («засечных черт») создавали благоприятные условия для колонизацион- ного движения. Однако эта практика была более свойственна второй половине XVI в. Органы местной власти не препятствовали перемещениям крестьян, отставных служилых приборных и
«вольных» людей, возрождению ими опустевших или покинутых прежним населением пунктов. Казанскому и свияжскому наместникам не удалось «сойти с коня» и отложить оружие, ибо они оказались перед необходимостью подавления многочисленных очагов восстания, обеспечения по- стоянной боевой готовности против потенциального неприятеля (крымской и ногайской конницы). Административно-военная составляющая каждодневных обязанностей выходила на первый план, усиливалась и, в конечном итоге, привела к закреплению военного характера власти в новоприсо- единенном крае, трансформировав наместников в воевод. Решение социально-политических задач и организация защиты границ государства отодвигали на второй план наряду с другими и вопросы упорядочения миграции населения. Лишь после Смутного времени правительство само стало при- нимать активное участие в организации хозяйственного освоения новоприсоединенных земель. Оно «записывало в крестьяне» вольных людей, выселяло опальных из центральных и более запад- ных областей и ставило плененных во время военных кампаний перед неизбежностью выбора участи земледельца или сельского ремесленника. Активно перемещало крестьян с семьями из западных и северо-западных районов на окраину государства, в южные и юго-восточные области, а также в рамках самого Поволжья. Предметом особых забот при этом становилось отселение при- нявших христианство представителей коренного населения и пленных в отдельные деревни и т.д.
Записи же второго рода, привлеченные последовательно за разные временные отрезки, позво- ляют утверждать, что во второй половине XVI в. прекращение службы и перемещение на новое место, пресечение рода, невыполнение возлагавшихся обязанностей и ряд других причин могли сопровождаться передачей условных владений и держаний обратно в казну («на государя»). Так, например, в сентябре 1563 г. представителям местной администрации – воеводам – Ф.И. Троекуро- ву, А.И. и И.И. Засекиным, Г.А. Булгакову – были переданы в поместье дворцовые деревни Мень- шие Дертюли, Аки, Задние Атары, Средние Атары, село Царицыно [22, сс. 316, 320, 324]. Тогда как по материалам описания 1599 г. эти населенные пункты вновь оказались в ряду дворцовых. В XVII в. поместные держания стали носить наследственный характер, отчуждение и отписка владений в казну осуществлялись лишь в случаях превышения размеров дачи и оклада, неявки на

156

Секция «Казанское царство»

службу и при нежелании перехода служилого в христианство, приобретшем особую остроту в начале 80-х гг.
Анализ записей третьего рода показывает, что на оброк передаются главным образом сенные покосы, мельницы и участки воды (рыбные ловли). Следовательно, население имело возможность заниматься промыслами, приносившими дополнительный доход, как правило, без отрыва от земледелия.
Первые дворцовые селения в Казанском крае появились в так называемой Горной стороне, составившей впоследствии Свияжский уезд. Свидетельством тому служат писцовые (отдельные) книги Казани, Свияжска и их уездов 1565–1568 гг. Н.В. Борисова и Д.А. Кикина, содержащие ука- зания-примечания о предшествующей принадлежности отводимых помещикам земель к дворцово- му ведомству. «Казанское взятье» и признание конфискованных земель домениальными, безуслов- но, стимулировали возникновение дворцовых селений и в Побережной, Луговой и Арской сторо- нах Казанского уезда. Примечательно, что согласно писцовым регистрациям владения дворца располагались преимущественно по четырем его административно-территориальным частям – Ногайской, Зюрейской, Арской и Алатской дорогам.
Первый известный нам «дозор» дворцового комплекса был осуществлен в 1599/1600 г. в 28 селениях: в двух селах и семи деревнях Арской дороги, пяти селах, одной слободе, 12 деревнях и одной пустоши Ногайской дороги Казанского уезда [27]. После отдела, произведенного в 1565–
1568 гг., прошло более 30 лет, но в ряде поселений были учтены «неуложенные десятины». Под которыми, на наш взгляд, следует понимать не указание на несоответствие ранее установленным размерам меры поверхности – десятины, как это интерпретировала Е.И. Колычева [28, с. 12], а не- учтенные, «не положенные в десятину» в ходе предыдущего учета земли. Данное обстоятельство означает, что за три десятилетия, истекшие после валового учета земель, площади дворцовых вла- дений существенно расширились.
Обращает на себя внимание и факт наличия поместных жеребьев в отдельных селениях, квали- фицируемых впоследствии как исключительно дворцовые. Так, к концу XVI в. примерно треть пахотных угодий в дворцовом селе Царицыно находилась за помещиками, а казанский ямщик взял на оброк мельницу под селом на р. Ноксе, деревня Кулчюк была записана за «немчином» И.Фера- ком, чуть менее половины земли села Сапуголи находилась в руках помещиков Д.Зузина, А.Про- кофьева, Я.Износкова. В описаниях XVII в. упомянутые селения названы дворцовыми. Отсюда можно предположить, что, во-первых, поместные держания действительно носили условный ха- рактер и после прекращения службы ее владельцем отходили в казну. Во-вторых, испомещение служилых производилось в населенных пунктах, перешедших в собственность московского царя по праву войны. Сюда же устремилась и часть миграционных потоков, не контролировавшихся правительственными структурами. В связи с этим заслуживает внимания и то, что церкви и боль- шая часть их утвари, включая богослужебные книги, были записаны «строением мирским».
Исходя из изложенного, мы должны признать, что именно инициатива крестьянской общины служила пусковым механизмом развития и укрепления селения, спустя время признаваемого иск- лючительно дворцовым. Существование же неучтенных угодий и различных форм землевладения в одном и том же населенном пункте, на наш взгляд, свидетельствует не столько об использовании фонда дворцовых земель в раздачу помещикам, сколько о «глубине» продвижения колонизации в регионе, о постепенном пошаговом освоении территории бывшего ханства. Сложная социально- политическая обстановка вынуждала властные структуры совершать землеустроительные акции в ограниченном круге селений, являвшихся островками в окружении ясачных земель, учитывавших- ся отдельно. При этом правительственные агенты регистрировали уже свершившиеся факты – распашку новых земель, обработку пашни «взгоном», сдачу помещиком дворцовой деревне своего поместья, возникновение нового селения, следовательно, действия крестьян по освоению региона опережали по времени усилия государства. Наличие укреплений и острогов, «государевых» жит- ниц в некоторых поселениях и изредка встречающаяся социально-этническая характеристика от- дельных жителей дворцовых селений и указания на перемещения людей позволяют составить представление о характере правительственных мер по колонизации региона. Формирование кон- тингента дворцового населения осуществлялось за счет освобожденных пленных, новокрещен, к числу которых наряду с местным населением относились «латыши», «немчины», «мордва», а так- же за счет крестьян и бобылей из центральных «внутренних» областей государства и самого регио- на, а также сосланных опальных людей.

Секция «Казанское царство» 157

Села были главными ячейками социально-экономической системы дворцового комплекса и представляли собой административно-хозяйственный центр округи. Само понятие «село» в преам- буле писцовых записей объединяет и представляет всю совокупность населенных пунктов, тяготев- ших к селу. А словосочетания «…село с деревнями», «…к селу … деревня» «…села … деревня» указывают на административно-подчиненное положение деревень. Отличительной чертой сел, судя по тем же материалам второй половины XVI – XVII вв., было не наличие церкви, а «государе- вых житниц» и беспашенного населения, занимавшегося промыслами. К примеру, в 20-е гг. XVII в. в селе Сапуголи церкви не было, тогда как житниц было две. Мы уже указывали, что возведением церквей в дворцовых селениях занимался не верховный владелец-собственник, а само население, нуждавшееся в покровительстве «высших сил». Постепенно к последней четверти XVII – первой четверти XVIII вв. произошло превращение сел в духовные центры и, надо полагать, не послед- нюю роль в этом сыграл раскол церкви и ужесточение религиозной составляющей правительствен- ного курса. А к концу XVIII – началу XIX вв. именно наличие приходского храма стало опреде- ляющим признаком типа населенного пункта. Преобладающим типом населенных пунктов в Сред- нем Поволжье традиционно оставалась деревня.
Административно-фискальное соподчинение сел и деревень во второй половине XVI в. не но- сило характер, незыблемо установленный, и пересматривалось по мере укрупнения существую- щих, возникновения новых населенных пунктов, вследствие изменения статуса деревень, выражавшегося в возведении церквей и укреплений. Так, по Арской дороге были описаны два села Царицыно и Чепчуги. К первому были приписаны деревни Аки, Выползово, Заднего поля Почи- нок, Средние Атары, Новый починок, Задние Атары, расположенные на р.Казанке с притоками, озерах Средний Кабан, Долгое, Глухое, а ко второму не было приписано ни одного. Согласно дозору 1621 г. к селу Царицыно из прежних деревень продолжала «тянуть» лишь деревня Аки, а большая часть селений оказалась в ведении села Воскресенского, выросшего из деревни Выпол- зово на озере Средний Кабан. При этом у прежних сел – Царицыно и Чепчуги – появились и новые
«сателлиты» [29, лл. 19об.–43, 55–66].
Если в XVI в. к селу Сапуголи относились 4 населенных пункта – деревни Кулчюк, Сухая реч- ка, Кадышкова и пустошь Короваева, то в 20-е гг. XVII столетия три последних селения отошли к селу Борисоглебскому за р. Казанью (не следует путать с митрополичьим селом Борисоглебским, Плетени то ж, на озере Кабан Средний). К селу Сапуголи были причислены деревни Ивертова и Корташевка, к середине XVII в. переданные в поместное владение.
Писцовые материалы свидетельствуют, что отличительными особенностями дворцового комп- лекса в регионе были: гнездовой или кустовой характер размещения, расположение «главного» поселения, по возможности укреплявшегося, на берегу крупной реки, многодворность материнских и малодворность дочерних селений-выселков на ранних стадиях существования. Если в Николь- ской слободе к 1621 г. имелось 119 дворов, то в некоторых приписанных к ней деревнях по три (Гашкова), четыре (Нечкина), пять (Семакова) дворов [30]. Постепенно складывалась группа селе- ний и получала наименование волость, реже – уезд, и в отдельных случаях составляла администра- тивно-территориальный элемент более крупной одноименной единицы. Например, в состав Казанского уезда до 1780 (некоторые до 1796) г. входили Сарапульский, Лаишевский, Тетюшский, Осинский и другие «внутренние» уезды, центрами которых являлись укрепленные дворцовые села и «пригородки».
К 20-м гг. XVII в. в дворцовый комплекс Казанского края входили 237 селений, фискально- подотчетных 17 селам. Судя по привлеченным к анализу источникам, эти 17 сел с деревнями и по- чинками подразделялись на ряд групп – подкомплексов – в зависимости от фискально-администра- тивного подчинения, складывавшегося по мере формирования «гнезда» или «куста» вокруг центра.
В состав первого подкомплекса входили 9 сел: Федоровское, Воскресенское, Сапуголи, Рож- дественское на Укрече, Царицыно, Борисоглебское, Чепчуги, Рождественское на Полянках, Кукар- ская слобода. Географически эти пункты располагались по обоим берегам Волги в юго-восточной части нижнего Прикамья и северо-восточном углу Заволжья и примыкали к городу Казани и его пригородам Тетюши, Лаишев и Уржум. Села Воскресенское на озере Средний Кабан (в литературе ошибочно помещенное на левый берег р. Камы [31, с. 73], Царицыно на р. Ноксе, Борисоглебское на ключе близ реки Сухая входят ныне в черту города Казани. Село Федоровка находится на терри- тории Тетюшского района, села Рождествено, Сапуголи и Полянка – Лаишевского, Чепчуги – Высокогорского района Республики Татарстан и село Кукарка – Кировской области.

158

Секция «Казанское царство»

Второй подкомплекс включал следующие пять центров: села Анатыш, Рыбная Слобода (Ома- ры) на Омаре, Тресвятское на Елабуге, Вознесенское на Сарапуле, Никольская слобода на Осе, располагавшиеся на правом берегу и притоках Камы. Если села Анатыш и Омары (ныне находятся на территории, соответственно, Рыбно-Слободского и Мамадышского районов РТ) в последующем сохранили достигнутый статус, то три остальных центра компактного проживания дворцового населения – Елабуга, Сарапул и Оса в XVIII в. переросли в города и стали уездными центрами. Ныне они находятся в составе республик Татарстан и Удмуртия и Пермской области.
Третий подкомплекс объединял населенные пункты, тяготевшие к селам Челнинский Починок и Мыс в Закамье, и находился в составе Уфимского уезда. В этот же уезд входила и группа относив- шихся к селу Каракулино селений, описаниями которых мы, к сожалению, пока еще не располагаем.
К 20-м гг. XVII в. селения Казанского уезда распределялись по «даругам» следующим обра-

зом:

Таблица № 1

Распределение селений Казанского уезда по «даругам» в 20-е годы XVII в.

Дороги/
типы селений
Села
Приселки
Деревни
Починки
Займища
Пустоши Итого
селений
Ногайская 7 1 14 4 26
Зюрейская 3 3 3 9
Арская 3 39 16 3 61
Алатская 4 96 31 8 2 141
Всего 17 1 152 47 8 12 237

Как видим, наибольшее число дворцовых селений было сосредоточено по Алатской дороге,
наименьшее – по Зюрейской.
На 20–30-е гг. XVII в. пришлась вторая волна возникновения дворцовых селений в Казанском крае. Наиболее активно процесс хозяйственного освоения шел в восточном и юго-восточном нап- равлениях. В середине XVII в. по Арской дороге были зафиксированы те же три «гнезда» дворцо- вых селений: село Царицыно с 4 деревнями (Аки, Чебакса, Константиновка, Кузнецы), село Чеп- чуги и деревня Кулсеитово (Брыляково то ж), которая отойдет к Алатской дороге, и село Нововоз- несенское (Сарапул). К последнему наряду с деревнями Костоватая, Сива, Гольян, Нечкино, Дру- гая Нечкино, Ершовка, Сигаева были приписаны еще шесть сел с деревнями и починками: Николь- ское на реке Березовке, Рожественское (Козлово то ж), Архангельское (Кинбаево то ж), Преобра- женское (Мамылево то ж), Ильинское (Нечкино то ж), Покровское (Вятское то ж). Сарапульская волость структурно существенно усложнилась и стала именоваться уездом, хотя территориально оставалась в рамках Казанского уезда.
В третьей четверти XVII столетия произойдет укрупнение еще двух «тянувших» к Сарапулу деревень: Нечкино станет одноименным селом, Гольяны превратится в село Воздвиженское. Заме- тим, что в последней четверти столетия в Сарапульском уезде было учтено 71 селение, из них 14 составляли «ближнюю» округу самого Сарапула, а 57 деревень и починков – подчинявшихся ему сел. Во время переписи 1710 г. в Сарапульской волости было зарегистрировано 870 жилых, 70 пус- тых крестьянских дворов и 13 дворов прибывших после предыдущего учета. Дворы запустели главным образом вследствие побега крестьян в 1708–1710 гг. Характерно, что часть беглецов тро- нулась с насиженного места, явно узнав о грядущей переписи. Нежелание крестьян встречаться с правительственными агентами, конечно же, говорит о самовольном перемещении крестьян и ука- зывает на сохраняющуюся «вольную» крестьянскую форму колонизации.
По Ногайской дороге центров дворцового комплекса к середине XVII в. фактически стало де- сять – это село Рождественное (бывшее Укреч) на р. Меше с деревнями Тонеево (Аваган то ж) и пустошами Селище Сенгилевское, Полянка, полянкой Тетерино; Анатышская волость, объеди- нявшая три села – Анатыш на р. Бетьки с деревнями Полянка (Макалово займище то ж), Бетьки с деревнями Урай, Кузьмина (Куземкина), Носово (Арыш то ж), Шумково, Другое Шумково, Ошняк, Полянка (Рубежница то ж), Полянка, Починок Горбунов, Слобода Рыбная Мыс; село Вос- кресенское с 4 жилыми деревнями (Заднего поля Починок (Кокушкин Починок), Средние Атары, Победилов Починок, Задние Атары) и запустевшей деревней Фокин Починок (Балымов то ж); село Сапуголи с деревнями Ивертовой (Кулчуки то ж) и Корташовкой, село Рождественное, что на полянках (Бектев то ж = Биектау); село Федоровское (Новый Усад то ж), что под Тетюшами, (совр. Федоровка в басс. р. Улема) с 4 деревнями – деревня Починок Тинчурин (Чинчурино), Почи-

Секция «Казанское царство» 159

нок Янгуватов, Починок Кулунчинской (Колунец), Починок Мечасов (Удельное Нечасово) – все на р. Улеме и в ее бассейне, на правом притоке р.Свияги село Толминское, Мансурово то ж, к кото- рому относилась деревня Мыс, бывшая Рыбная слобода, на р. Каме (не путать с селом Рыбной Сло- бодой на р. Омаре).
В существующих по Алатской дороге четырех центрах весьма интенсивно продолжали появ- ляться новые селения, и число их достигло 226. В этом отношении исключением было лишь село Борисоглебское. Круг подчиненных ему деревень (Сухая речка, Короваева, Кадышкова, Починок Щербаков, Дербышкина), включая выгоревшую деревню (пустошь Селище Макаровское=Выгорь), оставался прежним. А вот число дворов в них к началу XVIII в. сократилось на 3,2%. Тогда как к селу Кукарская Слобода «тянули» уже 158 деревень и починков, распределенных между тремя приходами – Ильинским, Троицким, Спасским (число дворов в Кукарской волости к началу XVIII в. умножилось на 15,7%). К приписанному к Кукарке селу Лебяжье относились 23 населен- ных пункта, число дворов в них выросло почти на 39%; а в Осинской волости с центром в Ни- кольской (Осинской) слободе насчитывалось 37 деревень, но по сравнению с 1678 г. количество дворов в них сократилось на 40,6%.
По Зюрейской дороге к середине XVII в. сложилось два центра дворцового комплекса и оба они сыграли заметную роль в хозяйственном освоении прилегающих территорий, в сложении и развитии общероссийского рынка – это Елабуга и Каракулино. Достаточно сказать, что по перепи- си 1678 г. по названной административно-территориальной единице Казанского уезда было зареги- стрировано 368 крестьянских и бобыльских дворов, а в 1710 г. – 647 дворов, в том числе доля
«прибывших» дворов составила 279, т.е. прирост составил 43,1 %.
Из приписных к 20-м гг. XVII в. к селу Трехсвятское (Елабуга) населенных пунктов (с. Мыс на р. Чалне и Мелекеске, слобода Набережная, дер. Орловка, Шильна Средняя, Шильна Верхняя и три пустоши – Починок Шишкин на р. Чалне, Починок Калинин на р. Чалле, Починок Круглово на р. Сузарке) к середине столетия два селения – села Мыс и Челнинский Починок – стали самостоя- тельными центрами, имевшими свой круг подчиненных деревень.
Правда, в исторической литературе существует мнение о том, что Челнинский починок с конца
40-х гг. XVII в. стал называться Мыс-Челны, а затем – Мысовые Челны и в последующем перерос в город Набережные Челны, поглотивший Набережную слободу, дер. Сидоровка, Орловка, Боровец- кое [32, с. 331–333]. Не подвергая сомнению факт слияния вышеупомянутых пунктов в одно селе- ние, все же отметим, что согласно материалам писцовой книги [14, с. 162] село Чалнинский Почи- нок находилось недалеко от устья р.Чалны, притока р. Камы. Однако оно находилось не на самом
берегу, а в некотором отдалении от рек [33]. К нему «тянули» деревни Бережная, Шильна, Орлов-
ка, Миронова, Калинина, Шишкина, Круглая, Шильна Новой усад, Новый починок на Красном Яру на р. Белой. Именно в устье р. Чалны при впадении ее в Каму было велено поставить городок. Стало быть, речь шла о возведении укреплений в селе Чалнинский Починок. Судя по контексту отписки воеводы П.Пожарского, к 1644 г. именно это село называлось селом Чалны. Село Мыс располагалось в устье р. Мелекески, впадавшей в р. Чалну и по сведениям С.В. Карево и Г.В. Пи- семского, описывавших в 1651/52 г. дворцовый комплекс в округе села Челнинский Починок, оно дифференцируется от городка и села Чалны.
Расположение других учтенных писцами селений было следующим: слобода Набережная, де- ревня Орловка, починки Шишкин, Калинов находились на р. Каме, починок Круглое – на р. Сусар- ке, деревни Ср. Шильна, Верхняя Шильна, Карелина, починки Ключ и Шестоперов – на р. Шильне, деревня Маркова – на р. Каме и озерах, починок Савин – на берегу р. Камы, где находилось устье ее притока Песчанки. Не удивительно, что укрепленное село Челнинский Починок, разрастаясь, поглотило примыкавшие к себе небольшие населенные пункты, возникшие вдоль реки Камы, включая основанные в устье рек Мелекеска и Челны, и стало известным как Набережные (Береж- ные) Челны.
В преамбуле своей книги писцы привели пересказ грамоты царя Алексея Михайловича, распо- рядившегося в 1649/50 г. возвести Чалнинский городок, и данного до июня 1651 г. распоряжения воеводы Ф.Я. Милославского о проведении дозора «в Чалнинском городке и в селе Чалнах, и в де- ревнях, и починках». В дошедших же до нас материалах писцов, действительно, фигурирует лишь одно село – Мыс, в ходе описания которого землеустроители дважды начинали «абзац» со слов
«село Чалны» и тем самым дали основание для предположения о распространении двух наи-
менований – Мыс и Чалны – на одно и то же поселение. Вместе с тем, сообщая о факте начала дозора, писцы обмолвились о «селах и деревнях, и починках», из этого следует, что сел, в которых

160

Секция «Казанское царство»

им надлежало побывать, было, по меньшей мере, не одно. Это наводит на размышления о полноте сохранившихся материалов описания [21, л. 149об.–150].
В актовых материалах, датированных 1643 г., говорится, что укрепления были возведены в селе Чалнах или селе Чалнинский Починок. К тому же есть основания для утверждения о том, что село Мыс «выросло» из сельца Ильинское, Мыс то ж. Из вышеизложенного можно заключить, что с возведением крепости в селе Челнинский Починок, которое именовалось и селом Чалны, оно ста- ло сращиваться с находившимися практически рядом (через мост) селом Набережная (Бережная) слобода и деревнями. Однако в 1710 г. село Ильинское, Мыс то ж, и дер. Орловка были зареги- стрированы еще как отдельные селения и не вошли в состав современных Набережных Челнов [25, л. 385–404].
Примечательно, что основателями села Чалнинский Починок стали крестьяне из дворцового села Елабуги, заселенного выходцами с Вятки и Камы. Несмотря на отселение жителей Челнов на Закамскую засечную черту, число дворов в нем в 1678 г. составило 160, а к 1710 г. – 213. Тогда как в Елабуге число дворов за эти 30 с небольшим лет сократилось почти на 10%, а в тянувших к ней семи деревнях – Студеный ключ (Дыровка то ж), Тарловка, Кочково, Ананьино, Мальцово, Поспе- лово, Вешняково – число дворов выросло почти на треть. Сокращение податных единиц в Елабуге
явно было результатом административного перемещения населения. Заметим также, что источники
не дают оснований считать Елабугу и тянувших к ней деревень селениями, развивавшимися в XVII в. преимущественно на основе рыбного промысла, как это предполагает В.В. Ермаков [34, с. 13]. Это видно хотя бы из того, что в 1678 г. число дворов белодворцев, на которых вместо тягла и податей была «положена ловить указная рыба», составляло 31, а в 1710 г. – 32. Тогда как число дворов пашенных крестьян в 1678 г. составляло 163, а к 1710 г. – 147 [25, л. 404об.].
Приведенные данные говорят о том, что возникновение дворцовых селений продолжало иметь место по тем же четырем «даругам» Казанского уезда, но более интенсивно этот процесс шел уже по Зюрейской и Ногайской дорогам. По Алатской и Арской дорогам в более ранних поселениях наблюдалось сокращение дворов и количественный рост населения наблюдался преимущественно в недавно основанных поселениях. По-видимому, крестьяне искали лучшей «доли», пытаясь вы- рваться из сдерживающих пут фискальных обязанностей, административной опеки, растущего идеологического контроля.
Основание новых починков и выселков не встречало сопротивления и со стороны местного населения. Одним из факторов, обусловивших подобное положение дел, помимо сложившихся мировоззренческих традиций, было существенное его сокращение и запустошение многих селений. Прийти к такому заключению позволяет уже тот факт, что в мае 1619 г. по наказной памяти боя- рина и воеводы И.М. Воротынского, дьяков Ф.Лихачева и И.Васильева для сыска и учета пустых порозжих земель близ Казани был направлен Захарий Онучин. Ему удалось зафиксировать наличие
18 пустошей по рр. Кисмесь, Меша, Кня, Бура, Ошторма, Шошьма, Пшалым, Симет по Арской до- роге, 11 пустошей по р. Казанка, Ашит, Купшак, Урняш по Алатской дороге и трех пустошей по Галицкой дороге. Характерно также и то, что луга=сенокосы, в дворцовых угодьях были распреде- лены в оброчное пользование ясачному населению 53 деревень. В январе 1619 г. «в чювашу и черемису» деревень Малая Шинар (совр. Малый Шинар Сабинского р-на), Измя (Сабинского р-на), Таузар (совр. Тау-Зары Балтасинского р-на), Верхние Верезеи (совр. Верези Арского р-на), Озяк (совр. Верхний Азяк Арского р-на), Кутернес, Янасалы (совр. Янга-Сала Арского р-на), Большая Муя (совр. Старый Муй Арского р-на), Хайван (совр. Старый Айван или Кер-Хайван Арского р- на), Мисен, Атары, Коротай (Каратай Арского р-на) по Арской дороге, деревень Зюри (Мамадыш- ского р-на), Ныса (совр. Нуса Арского р-на), Пимер (совр. Бимери Арского), Уска, Чавьи, Балтаче- во, Баландыш (Тюлячинского р-на), Меша, Малая Савруш (совр. Большие Савруши и Нижние Савруши Тюлячинского р-на), Кулуши, Большие Метески (Тюлячинского р-на), Тямти и Метески по Зюрейской дороге, деревень Ертуш, Аибаш, Чюваш, Ковали, волостей Беть-Кукмор, Карамас, Пинжань-Кукмор, Яран по Галицкой дороге, деревень Большие Верезеи, Ия, Шок, Аиша, Баирля, Ашит, Ильнет, волостей Морку, Бигишны, Чюваш по Алацкой дороге, а также в монастырскую деревню Харин Починок, митрополичью деревню Красной Яр, дворцовое село Царицыно были направлены для сбора оброчных денег К.Богданов и подьячий В.Кузьмин. Факт передачи лугов, принадлежавших дворцовому ведомству, в оброчное пользование ясачным людям был вызван отсутствием дворцовых селений и населения в данной местности и экономической несостоятель- ностью дворцовых крестьян [35].

Секция «Казанское царство» 161

Подытоживая, отметим, что сложение дворцового домена в Среднем Поволжье произошло двумя путями: в результате конфискации земель казанской аристократии и вследствие вольной крестьянской миграции и колонизации. Первый путь формирования дворцового комплекса привел к компактно-гнездовому расселению дворцовых крестьян в окрестностях укрепленных населенных пунктов. «Куст» дворцовых сел возник на территории, прилегающей к городу Казани с севера, северо-востока, юго-востока, юга, и пригородов Казани – городов Тетюши и Лаишев, укрепленных
1557 и 1558 гг., соответственно. Население этих дворцовых поселений служило одним из инстру- ментов «укрепления Царства Казанского», в котором фактически до середины 90-х гг. XVI в. не затихали восстания и волнения.
Второй путь реализовывался по мере продвижения крестьян по основной магистрали – реке Каме и ее притокам. Обосновавшись в Заволжье и Прикамье, пришлое население принялось осваи- вать Закамье и Приуралье. При этом центры дворцовых гнезд – села – непременно укреплялись, в них сначала появлялись остроги, затем «городки», что в последующем нередко приводило к изме- нению их статуса и превращению села в «пригородок» и «город». Основанные на реках дворцовые села умело использовали свое выгодное географическое положение: контролировали стратегически важные пункты – переправы, активно втягивались в торговые контакты. Правитель- ство привлекало дворцовых крестьян к строительству засечных черт, перемещало их в новые насе- ленные пункты на укрепленных линиях. И конечно, сам обыватель испытывал потребность в без- опасных условиях для производства средств к существованию, казна же была заинтересована в функционировании дворцового хозяйства и расширении домена. Эта взаимосвязь была сложной и неоднозначной, ее эволюцию можно проследить, в частности, по особенностям рентных отноше- ний, рассмотрение которых выходит за рамки данного опуса.

Список источников и литературы
1. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л.1–19.
2. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 20–44.
3. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 45–47.
4. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 104–108.
5. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 109–119.
6. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 53–78.
7. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 92–103.
8. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 104–108.
9. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 92–103;
10. См. публикации: Труды Вятской учен. архивн. комиссии. – 1905. – Вып.3. – С. 89–92; Шишкин Н.И.
История города Елабуги с древнейших времен. – Елабуга, 1901. – с. 18–25.
11. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 296–301.
12. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 302–308.
13. Список с переписных казанских книг письма и дозору Тимофея Бутурлина да подьячего Алексея Гри-
боедова 154 г. // Покровский И.М. К истории поместного и экономического быта в Казанском крае XVII в. –
Казань, 1908. – С. 90–91.
14. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн. 6468. Л. 162–212об. См. публикацию: Восточное Закамье в XVII веке. –
Казань, 2006. – С. 92–106.
15. РГАДА. Ф.1239. Оп.2. Кн. 1444. Л. 191–212 об.
16. Айплатов Г.Н. Переписная книга города Царевококшайска и уезда 1646 года // Труды Марийск. НИИ. –
1971. – Вып. 23. – С. 260–269.
17. Писцовая книга Казанского уезда 1647–1656 годов. – М., 2001. – 541 с.
18. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 435–511; См. публикацию: Писцовые материалы дворцовых владе-
ний второй половины XVI века. – М., 1997. – С. 209–246.
19. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 512–614; РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.6441. – Л. 1–109.
20. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 615–688.
21. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.156. Л. 149–238об. См. публикацию: Восточное Закамье в XVII веке. – Ка-
зань, 2006. – С. 111–153.
22. Писцовая книга города Казани и Казанского уезда 1565–1568 гг. / Публикация текста. – Казань:
«Фэн», 2006. – 660 с.
23. Список с писцовой и межевой книги города Свияжска и уезда, письма и межевания Никиты Василь-
евича Борисова и Дмитрия Андреевича Кикина. (1565–1567 гг.) – Казань, 1909.
24. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 169–175.
25. РГАДА. Ф. 396. Оп.2 (38). Ед.хр. 3593. Л. 1–518.
26. РГАДА. Ф.396. Оп.2 (38). Ед.хр. 3599.
27. Книга письма, дозора и межевания 1599/1600 гг. Никиты Обухова на дворцовые владения Казанско-
го уезда // Писцовые материалы дворцовых владений второй половины XVI века. – М., 1997. – С. 193–246.

162

Секция «Казанское царство»

28. Колычева Е.Н. Писцовые дворцовые материалы как исторический источник по социально-экономи-
ческому положению крестьян // Писцовые материалы дворцовых владений второй половины XVI века. – М.,
1997. – С. 3–17.
29. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.6441. Л. 1–109 об.
30. Извлечение из дозорных книг Осипа Зюзина и Терентия Матвеева 1621 года по Осинскому уезду //
Дмитриев А.А. Пермская старина. – Пермь, 1900. – Вып. 8. – С. 140–145.
31. Половинкин Н.С. Дворцовая (удельная) деревня Приуралья. Вторая половина XVI – первая половина
XIX вв. – Тюмень, 1996. – 203 с.
32. Татарская энциклопедия. – Т. 4. – Казань, 2008. – 766 с.
33. Мансурова Ф.М. Рост городов Прикамья (XVII–XVII вв.) // Вопросы истории. 1977. – № 8. – С. 215–220.
34. Ермаков В.В. Колонизация и хозяйственное освоение Нижнего Прикамья // Восточное Закамье в
XVII веке. – Казань, 2006. – С. 5–31.
35. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Кн.153. Л. 309–339.

Мустафина Дина Абдулбаровна, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и культуры татарского народа Казанского (Приволжского) федерального университета.

Л.И. Гарайева

Археологические исследования памятников XVI–XVII вв.
на территории Республики Татарстан в 1992–2005 гг.

В связи с ограниченностью письменных источников по периоду Казанского ханства, особен- ную важность в изучении этого периода в истории татарского народа приобретают результаты археологических исследований. В 1973 г. Р.Г. Фахрутдинов в своей статье «Задачи археологиче- ского изучения Казанского ханства» указал на актуальность исследования и обозначил задачи при- оритетных направлений в изучении археологии периода Казанского ханства. Среди них – исследо- вание Заказанья и некоторых северных районов Казанского Поволжья с целью составления наи- более полной археологической карты Казанского ханства [33, с. 117].
Анализ отчетов и публикаций татарстанских археологов позволяет выделить три основных направления в современных археологических исследованиях: 1) изучение средневековых городов;
2) раскопки на остатках городищ и поселений; 3) исследование позднесредневековых погребаль-
ных комплексов.
Археологическая карта Казанского ханства, составленная Р.Г. Фахрутдиновым (1975 г.), содер- жит сведения о восьми городах, известных по местным сообщениям или изученных предваритель- но путем разведок: Казань, Иске-Казанское, Чаллынское, Старо-Зюринское, Утернясьское, Танга- чинское, Арское и Бимерское городища. Также к татарским городам автор отнес и Лаишево [33, с. 80–82]. В конце прошлого и начале XXI вв. на территории указанных городищ в той или иной степени и с разной интенсивностью проводились археологические исследования. Фактически един- ственным памятником археологии периода Казанского ханства, подвергнутым масштабным рас- копкам, является Казань. С 1994 по 2004 гг. археологической экспедицией «Казанский Кремль» под руководством Ф.Ш. Хузина проводились широкомасштабные археологические исследования на территории Казанского Кремля. Результаты исследований позволили датировать возникновение города на Кремлевском холме рубежом X–XI вв., и проследить историю его развития вплоть до начала XXI столетия [31].
В 1990 г. экспедиция ИЯЛИ Казанского НЦ АН СССР проводила обследование уже известных памятников в районах Западного Закамья Татарской АССР в целях их паспортизации. Всего было исследовано 98 пунктов, 9 памятников было открыто впервые [34]. В 1995–1997 гг. археологиче- ской экспедицией Главного управления охраны и использования памятников истории и культуры Министерства культуры РТ проводились работы по составлению и уточнению списка археологи- ческих памятников в республике. Повторно была обследована территория от приустьевской части Казанки и до нижнего течения Вятки и изучены селища эпохи средневековья, их размещение и топография. Памятники (надгробия, кладбища, поселения) периода Казанского ханства были выяв- лены в Высокогорском, Атнинском, Арском, Балтасинском, Пестречинском, Тюлячинском, Сабин- ском районах РТ. К.А. Руденко, принимавший участие в данной работе, отметил, что «указанными раскопками едва ли исследован 1% известных памятников Казанского ханства. Материалы разве- док малоинформативны, что осложняет возможность узкой датировки памятников» [29, с. 118].

Секция «Казанское царство» 163

В 1995–2001 гг. археологические раскопки проводились на территории Иске-Казанского исто- рико-культурного комплекса в Высокогорском районе. Результаты исследований позволили определить период наиболее интенсивного заселения и развития поселений комплекса XI – середи- ной XVI вв. Заказанской историко-археологической экспедицией под руководством А.А. Бурха- нова исследовалась территория Урматского селища. В процессе исследований был выявлен комп- лекс находок XII–XIV вв., в том числе три монетных клада конца XIV–XV вв., и остатки мусуль- манских захоронений XV–XVI вв. А.А. Бурханов связывает Урматское поселение с Иски Казанью, достигшей расцвета в конце XIII – XIV вв. и просуществовавшей до второй половины XVI в. В
1995–1996 и 1998–1999 гг. археологические изыскания проводились на Камаевском-1 и Камаев- ском-2 поселениях13. За это время были изучены оборонительные сооружения Камаевского-1 горо- дища, выяснены этапы строительства и перестройки его укреплений, выявлены остатки производ- ственных и жилищных комплексов и вещественного материала [6]. Хронологические рамки существования Камаевского (Иске-Казанского) городища были определены рубежом XIV–XV вв. – второй половиной XVI в. Также на территории ИКГМЗ и ее окрестностей были обнаружены остат- ки иске-казанского кладбища: надгробные камни 1494 г. и первой половины XVI в. (с. Камаево, с. Татарская Айша) [2–6, 27].
Вопросу идентичности Русско-Урматского селища и Камаевского городища с Иски Казанью уделил внимание известный казанский археолог Ф.Ш. Хузин. На основе археологических и пись- менных источников, Ф.Ш. Хузин опровергает концепцию Р.Фахрутдинова – А.Бурханова о стар- шинстве Иски-Казани, «передавшей впоследствии свою политическую и этноконсолидирующую роль «Новой» Казани, возникшей якобы не раньше конца XIV в.» [37, с. 182]. Исследователь обра-
щает внимание на неразработанность стратиграфии культурного слоя, отсутствие классификации и
типологии вещевого материала, научных публикаций вскрытых сооружений. Ф.Ш. Хузин опреде- ляет время существования Русско-Урматского селища – XII–XIV (начало XV) вв., Камаевского городища – XV – серединой XVI в., и делает вывод о невозможности объединения этих двух па- мятников в один археологический комплекс, являющийся остатками легендарной «Иски-Казани», но допускает возможность именования Русско-Урматского селища в золотоордынский период Внутренней («Эчке») Казанью [37].
С 1993 по 1997 гг. археологической экспедицией отдела археологии Института языка, литера- туры и истории им.Г.Ибрагимова в целях предотвращения уничтожения памятника археологии, сбора материалов, изучения культурных напластований и древних сооружений, проводились ис- следования на Чаллынском археологическом комплексе14. Одним из результатов экспедиции должно было стать создание на базе Чаллынского городища историко-краеведческого музея. В процессе исследований была выделена керамика с признаками, характерными для посуды эпохи Золотой Орды и Казанского ханства, несколько находок X–XVI вв., выявлены участки с объектами жилого и ремесленно-хозяйственного назначения, в частности следы металлургической слободы с кузнечными мастерскими ханского времени. А.М. Губайдуллиным обследовались оборонительные линии площадки самого городища: сделаны стратиграфические разрезы земляных валов городища в местах их разрушения, время строительства части укреплений (третья насыпь и ров перед ней) определено эпохой Казанского ханства. По мнению А.М. Губайдуллина, в ханское время на Чал- лынском городище были проделаны значительные земляные работы, позволившие существенно повысить степень его обороноспособности. Также был изучен расположенный к востоку от Чал- лынского городища мусульманский некрополь. Время функционирования некрополя – вторая половина XIII в. – конец XIV / начало XV вв. В исторической литературе установилось мнение, что булгарское население, основавшее Чаллынский городок, заселило эту местность не позднее XI– XII вв., и продолжало здесь жить вплоть до 1556 г., когда Чаллы-городок, по сведениям русских летописей, был сожжен [17, 18, 35, 36].
Археологические исследования, проводившиеся под руководством А.А. Бурханова на Арском городище в центре современного райцентра Арск в 1996 г., выявили основные линии границы го- родища XV–XVI вв., располагавшегося на высоком мысу правого берега р.Казанки, посад города, располагавшийся к востоку, по берегу р. Казанки, остатки сильно разрушенного вала и части рва,

13 Расположены у д. Камаево Высокогорского района РТ.
14 Расположен у д. Тябердино Челны, Рыбнослободского района. Комплекс включает в себя город, три селища (пригороды) общей площадью около 100 га, и три мусульманских кладбища.

164

Секция «Казанское царство»

материалы XII–XVI вв. и более позднего времени. Датой основания Арского городища была определена первая половина (середина) XIII в. [6].
Измянско-Утерняський историко-культурный комплекс15 был исследован в 1998–2001 гг. Ос- татки городища связываются исследователями с Мешинским городком (построен в 1553 г., раз- рушен в 1554 г.), упомянутым в русских летописях. В результате археологических раскопок под
руководством А.А. Бурханова и Р.Р. Замалтдинова были изучены остатки фортификационно-обо-
ронительной системы, состоявшей из валов, рвов и остатков деревянной стены. Выявленные в раскопках находки ремесленно-хозяйственного назначения (изделия из металла, камня, стекла, керамическая посуда, бусины, медальон, перстень-печатка, пять джучидских серебряных монет и две русские периода Ивана IV) позволили датировать материал комплекса периодом Казанского ханства (30–50 гг. XVI в.) [6, 9]. Одновременно обследовалось поселение Старые Зюри (Тюлячин- ский район). В процессе изысканий был выявлен материал XIV–XIX вв. (керамическая посуда, железные и стеклянные изделия, каменные находки, кости животных), мусульманское надгробие первой половины XVI в. Результаты исследований позволили А.А. Бурханову соотнести и локали- зовать современное поселение с былой столицей Зюрейской даруги. Также были выявлены следы золотоордынского поселения у кладбища с.Старые Нырсы (сохранились надгробные плиты XIV в.). С надгробий в с.Большие Нырсы (XIV–XV вв.), Тямти (XVI в.) был снят эстампаж. Выявленные материалы подтверждают факт наличия широкой сети поселений периода Улуса Джучи и Казан- ского ханства в северных районах Заказанья [6, 9].
В 90-е гг. XX в. у с.Рождественно Лаишевского района РТ П.Н. Старостиным были выявлены позднесредневековые находки (орудия, керамика и нумизматический материал XIV–XV вв.). Еще в
50-е гг. XX в. у современного села были вскрыты поселения и могильники. К исследованию памят- ников были привлечены материалы писцовой книги Д.А. Кикина 1566–1568 гг., в которой упоми- нались остатки пустоши Укреч Кутлук около урочища «Курган» у села Рождественно (Лаишевский район). Анализируя новые материалы, П.Н. Старостин выдвинул предположение о существовании селения Утреч Кутлук до 1552 г. Другая пустошь Утречь Кутлук Нижний, упоминаемая в писцовой книге, была соотнесена с нижним мысом у залива р. Меши, на котором был собран небольшой
археологический материал позднего средневековья. Рядом с селищем был вскрыт могильник с
погребениями домонгольского, золотоордынского времени и эпохи Казанского ханства. Таким образом, П.Н. Старостин сделал вывод о существовании второго селения также до 1552 г. По мне- нию ученого, подобных селений в Заказанье имеется немало (например, Именьково, Большая Елга, Большие Нырсы и др.) [32].
Публикации исследований татарстанских археологов, изучавших памятники XVI–XVII вв. (поселения, могильники, надгробия), позволили выделить 18 районов республики, обследовавших- ся учеными в 1990–2005 гг.: Алексеевский, Альметьевский, Апастовский, Арский, Атнинский, Бал- тасинский, Верхне-Услонский, Высокогорский, Заинский, Зеленодольский, Кукморский, Лаишев- ский, Новошешминский, Пестречинский, Сабинский, Спасский, Тюлячинский и Ютазинский.
В Алексеевском районе РТ в 1994–1995 гг. археологические раскопки проводились на III Ба-
лынгузском (Торецком) селище. Проанализировав характер подъемного материала с территории селища, Ф.А. Ахметгалин пришел к выводу о возможной принадлежности памятника к комплексу Билярских и Балынгузских селищ эпохи Золотой Орды, или же к домонгольскому времени. При этом исследователь обратил внимание на то, что в книге «Археологические памятники бассейна р. Черемшан» (1990 г.) памятник связывается с булгаро-татарской деревней времени Казанского
ханства, жители которой в XV–XVI вв. охраняли древности Билярска и Балынгуза [1]. В результате
раскопок 2000 г. на памятнике были выявлены находки (неполивная керамика, фрагменты чугун- ных котлов, предметы хозяйственного назначения и четыре бронзовых зеркала), в том числе и нумизматический материал. Д.Г. Мухаметшиным были определены три монеты: медная – хана Джанибека (Сарай аль-Джадид, 1340-е гг.), серебряные – Мюрида (Гюлистан, 763 г.х.); Мухаммада (?) (Болгар 1420-е гг.). Четвертая монета плохой сохранности была отнесена к чекану Болгара первой четверти XV в. По особенностям комплекса находок, и прежде всего нумизматическим дан- ным, III Балынгузское (Торецкое) селище С.В. Валиуллиной было датировано второй половиной XIV – первой половиной XV вв. [14].

15 Расположен у деревень Измя, Утернясь, Илибер Сабинского района РТ. Включает в себя Утерняськое городище, селище XIV–XVI вв., остатки мусульманского кладбища с надгробием XIV в.

Секция «Казанское царство» 165

В рамках проекта по написанию «Альметьевской энциклопедии» в 1994–1995 гг. проводились разведывательные обследования на территории Альметьевского района, в ходе которых было выявлено двенадцать памятников старины [28]. С 1996 г. начал работу Альметьевский отряд ранне- болгарской археологической экспедиции. По результатам его деятельности был издан труд Е.П. Казакова и З.С. Рафиковой «Очерки древней истории Восточного Закамья» (1999 г.). Авторы относят Елховский I могильник16, Шарламинское местонахождение17 и Дальнеямашское селище18 к XV–XVI вв. Серединой XVII в. был датирован Рокашевский вал19, составлявший ранее часть Закамской укрепленной линии (1652–1656 гг.) [25]. Летом-осенью 2000 г. специальным Восточно- Татарстанским (Альметьевским) отрядом ЗКИАЭ ИИ АН РТ были проведены разведочные иссле- дования в Новошешминском, Альметьевском, Заинском и Ютазинском районах. Основным объектом исследований стали остатки городища Тубылгытау в Новошешминском районе. В Альметьевском районе разведочные раскопки проводились в средневековом комплексе Саклык у дер. Дальняя Ива- новка, также экспедицией были выявлены следы средневековых поселений у с. Чув. Сиренькино и Ямаши [8].
В 2002 г. продолжились разведочные и стационарные археологические работы в Апастовском районе у сел Салтамышево (Салтамышское городище XIV–XVI вв.) и Янгильдино (XIV–XVI вв.) [11, 12].
Разведочные работы с целью выявления позднесредневековых татарских, черемисских, уд- муртских кладбищ, их датировки и особенностей погребального обряда проводились отрядом НЦАИ ИИ АН РТ в 1999–2000 гг. в Арском и Балтасинском районах РТ. В бассейне р. Шошмы экспедицией были обследованы деревни Апазово, Пшенгер, Каратай, Ишнарат, Нуса, Угез-Елга, Шошмабаш, Хасаншаих, Каралугай (Арский район), в Балтасинском районе деревни М. Лызи, Средний Кушкет, Пор-Кутеш, Тюштер, Карек-Серма, Янгулово, Бурнак, Норма, Старый Кушкет, Сала Кушкет. В деревнях Хасаншаих, Нуса, Апазово были выявлены позднесредневековые кладби- ща, в остальных случаях выявить кладбища путем археологических раскопок не удалось. К работе были привлечены сведения Писцовых книг XVI–XVII вв., позволившие говорить о существовании населенных пунктов ханского времени. Основным же критерием для отнесения селений ко време- ни существования Казанского ханства было взято нерусское название населенного пункта в писцо- вых материалах второй половины XVI – начала XVII вв. [22]. В 2002 г. в Арском районе РТ были обследованы два кладбища XVII–XVIII вв. На I Нижне-Пшалымском могильнике было выявлено
5 погребений. Согласно преданиям и археологическим материалам с кладбищ и селищ в районе Нижнего Пшалыма, ранее здесь жили марийцы, вытесненные из этих мест татарами, пришедшими сюда в XV–XVIII вв. из-под Казани, Арска и Закамья. К югу от Нижне-Пшалымского I могильника было обследовано удмуртское кладбище XVII в. (II Нижне-Пшалымский могильник) [24].
С 1994 по 1997 гг. в Верхнее-Услонском районе РТ проводились раскопки Больше-Меминско- го могильника, расположенного к северо-востоку от деревни Большие Меми. Было вскрыто и изу- чено 47 погребений. На основе анализа находок из могильника Г.И. Дроздова сделала предпо- ложение о существовании восточной части Больше-Меминского могильника в годы царствования Алексея Михайловича (1645–1676 гг.). Западная же часть памятника была датирована началом XVIII в. Этнографические данные и, выявленные в ходе раскопок, материалы позволили исследо- вателям Г.И. Дроздовой и А.И. Белову сделать вывод об этнической принадлежности могильника к предкам чуваш [20, 21, 23].
Результаты археологических исследований в Высокогорском районе были опубликованы в
«Очерках истории археологических исследований в Высокогорском районе» (1999 г.). По культур- ной принадлежности и хронологическим рамкам пять памятников на территории района А.А. Бур- ханов отнес к золотоордынскому и ханскому периодам: надгробия в с. Ямашурма к XIV–XVI вв., Камаевское (Иске-Казанское) городище XV (XIV)–XVI вв., следы поселения к юго-востоку от д. Русский Урмат в урочище «Чекмаса», Татаро-Айшинское кладбище к XIV–XVI вв. Двадцать два
надгробия у селений Мендели, Айбаш, Чувашли, Большой Альдермыш, Ибри, Чирши, Большой
Сулабаш, Хохлово, Ташлы-Ковали, Чепчуги, Куркачи, Татарская Айша, Русская Айша, Чемерцы

16 Открыт в 1994 г. к югу от с. Елхово, памятник датируется XIII – началом XV вв.
17 В 1997 г. неподалеку от д. Шарлама на правом берегу р. Урсала были обнаружены фрагменты керами-
ки, предположительно XIV–XV вв.
18 В 1997 г. у с.Дальние Ямаши были обнаружены фрагменты керамики XIV–XV вв.
19 Село Рокашево, правый берег р. Кичуй.

166

Секция «Казанское царство»

идентифицированы как памятники XVI в., Усадское селище, Бимерское городище и кладбище, Но- вомамаонинский могильник, находки у с.Хохлово, Уньбинское кладбище с надгробиями, Иске-Ка- занское кладбище с материальными остатками отнесены к XV–XVI вв., Русско-Урматское и Токта- мышское кладбища – XVI–XVII вв. [2–5, 27].
В 2000 г. Восточно-Татарстанским (Альметьевским) отрядом ЗКИАЭ ИИ АН РТ были прове- дены разведочные работы в Заинском районе. В ходе работ были выявлены следы поселения у дер. Старая Елань, где были собраны керамические находки XV–XIX вв. [8].
В 2002 г. Золотоордынской Комплексной историко-археологической экспедицией Института истории им. Ш.Марджани и Татарского государственного гуманитарного института проводились стационарные раскопки в Зеленодольском районе на Япанчинском20 и Тавлинском21 городищах, обследовались эпиграфические памятники XII–XVII вв. при населенных пунктах Татарское Танаево, Татарское Азелеево, Нурлаты, Молвино, Ширданы, Городище, Айдарово, Большие Кур- гузи, Большие Яки и др. [7, 10]. Ханским периодом были датированы также поселения Мулла-илле и Кургузи, городище Свияжское, надгробия в селениях Малые Ширданы, Большие Ширданы, Ва- сюково, Кугушево, Айдарово, Бакрчи, Нурлаты, Молвино, Татарское Азелеево, Татарское Танаево, Большие Яки, Большие Кургузи [13].
В 1999 г. Заказанской историко-археологической экспедицией под руководством А.А. Бурха- нова были проведены широкомасштабные исследования в Кукморском районе. К северу от райцен- тра Кукмор были обнаружены следы средневекового поселения Кукмара-1 с находками золотоор- дынского, ханского периодов и XVII–XVIII вв. Находки (керамика, сфероконус, керамические водопроводные трубы, украшения, изделия из железа, три джучидские монеты) с поселения Мач-
кара были датированы XIII–XVI вв. Следы средневековых городища и поселений выявлены к
северу от д. Большой Кукмор, у деревень Нырья (XIII – начало XV вв.), Туембаш (эпоха Казанско-
го ханства) [6].
В 1994–1997 гг. археолого-антропологической экспедицией под руководством И.Р. Газимзя- нова были проведены исследования погребальных комплексов эпохи средневековья: работы велись на Чаллынском некрополе, I Старокуйбышевском и IV Старокуйбышевском некрополях, Усть- Иерусалимском могильнике г. Болгара, I Карташихинском могильнике (Лаишевский район), дати- руемым найденным монетным материалом (серебряная копейка Ивана III (1462–1505)) XIV– XVI вв. Результаты исследований погребального обряда и вещевого инвентаря Карташихинского могильника позволили связать их с культурой предков мордвы-мокши [15].
В 2001 г. разведочными работами на окраине райцентра Богатые Сабы были выявлены следы средневекового поселения, ранние находки из которого были отнесены к XIV–XVI вв. Также объ- ектами исследования стало Утерняськое городище22. А.А. Бурханов и Р.Р. Замалтдинов обратили внимание на то, что остатки городища исследователи связывают с Мешинским городком (построен в 1553 г., разрушен в 1554 г.), упомянутым в русских летописях. Выявленные находки относились к периоду Казанского ханства (30–50 гг. XVI в. – 1554 г.). Неподалеку от городища были обнару- жены следы средневекового селища XIV–XVI вв. и мусульманского кладбища. Рядом с с. Измя на правом берегу р. Малая Меша было найдено надгробие 1332 г. На кладбище деревни Большие Нырты была изучена надгробная плита 1678 г., в деревне Большой Арташ прочитан текст с над- гробного камня 30–50-х гг. XVIII в. Также были обследованы остатки кладбища XVII–XVIII вв. у с. Мингер [6, 9].
Участниками экспедиции ИЯЛИ им.Г.Ибрагимова Казанского НЦ АН СССР, проводившими обследование памятников в районах Западного Закамья в 1990 г., были изучены остатки длинных валов у сел Молоствовка и Никольское (Спасский район). У с. Никольское были обнаружены фраг- менты русской керамики XVII–XVIII вв., что дало повод исследователям усомниться в принадлеж- ности вала к булгарскому времени (как считалось ранее). Ф.Ш. Хузин и И.Л. Измайлов сделали предположение о возникновении вала, использовавшегося в качестве засечной черты, не ранее XVII в. [34].
В 2006 г. К.А. Руденко, опираясь на труд Р.Г. Фахрутдинова «Археологические памятники Волжско-Камской Булгарии и ее территория» (1975) и собственные археологические исследования, проанализировал особенности формирования поселенческой структуры Западного Закамья в XI–

20 Расположено к югу от с. Луковское, XIII–XIV вв.
21 Расположено к северу от с. Тавлино.
22 Расположено в Сабинском районе РТ возле деревень Утернясь, Илибер, Измя.

Секция «Казанское царство» 167

XV вв. Исследователь очертил границы и время заселения территории по берегам рек Казанка, Меша, Брысса, Шумбут, Кирменка, Ашит, Кама, отметил складывание к началу XVI в. на правобе- режье Казанки плотной поселенческой структуры и указал на территориальную дифференциацию, сложившеюся к началу XVI в. Также К.А. Руденко указал время формирования и складывания селительной структуры Алатской даруги, отметил усиление процесса формирования смешанного населения в Заказанье и восточном Предкамье в XV–XVI вв., очертил территорию Атызской, Ниж- ней Зюрейской и Арской даруг. В работе исследователем были рассмотрены и особенности раз- личных типов селительной структуры русских поселений Среднего Поволжья XVI–XVIII вв. [30].
Подводя итоги результатам археологических исследований в 1990–2005 гг. памятников XVI– XVII вв., расположенных на территории Татарстана, можно сделать вывод о значительном объеме проделанной работы по их изучению. Обследованию подверглось 18 районов республики. Были археологически изучены основные административные и хозяйственные центры Казанского ханст- ва: Казань, Арск, Алабуга, Джукетау, Кашан, Чаллы, Алат, Зюри. Археологическими экспедициями были выявлены новые поселения ханского периода (Альметьевский, Заинский, Зеленодольский, Кукморский, Сабинский, Тюлячинский районы), комплексы находок, остатки мусульманских захо- ронений и погребений финно-угорских народов XV–XVIII вв. Были обследованы границы и оборо- нительные сооружения ханского периода Арского, Камаевского-1 и Чаллынского городищ, Измян- ско-Утерняського историко-культурного комплекса. Значительные археологические работы были проведены в Казанском Кремле, основные итоги которых изложены в монографии А.Г. Ситдикова [31]. Несмотря на существенные результаты в исследованиях памятников XVI–XVII вв., в некото- рых трудах отмечается слабая разработанность указанного периода в археологическом отношении. Авторы констатируют, что работа по изучению памятников XVI–XVII вв. с 70-х годов прошлого столетия и до недавних пор велась эпизодически [19, с. 54]. Районы республики исследованы неравномерно, несмотря на то, что основные территории Казанского ханства были, в известной мере, археологически изучены [16, с. 96]. Самостоятельной и требующей специального исследо- вания проблемой является заселение территории Волго-Камского региона в XIII–XVI вв. [26, с. 6]. Отмечая малочисленность памятников периода Казанского ханства по сравнению с таковыми золо- тоордынского времени, исследователи, ссылаясь на результаты археологических изысканий и ана- лиз письменных источников второй половины XVI – начала XVII вв., указывают на существование в настоящее время на территории республики основной массы селений периода позднего средневе- ковья [13]. Проведение раскопок в них сопряжено с определенными трудностями, обусловленными топографическими особенностями селений (совпадение территорий изучаемого памятника и насе- ленного пункта) и недостаточно полной информацией по памятникам в письменных источниках. К сожалению, еще не все результаты археологических изысканий, проводившиеся на территории Татарстана, опубликованы и доступны. Также для составления более полной картины исследуе- мого вопроса требуется объединение усилий археологов республик и областей Среднего Поволжья (Чувашия, Мордовия, Марий-Эл, Удмуртия, Башкортостан, Самарская, Ульяновская области).

Список источников и литературы
1. Ахметгалин Ф.А. Исследования III Балынгузского (Торецкого) селища // Диалог культур Евразии: Вопросы средневековой истории и археологии. Изучение и сохранение историко-культурного наследия / Под ред. А.А. Бурханова. Вып. 2. Казань: Изд-во ТГГИ, 2001. С. 138–140.
2. Бурханов А.А., Губайдуллин А.М. Археологические работы в охранной зоне ИКГМЗ в 1995 году
(предварительное сообщение) // Заказанье: Проблемы истории и культуры. Материалы конференции. Вы-
пуск 1. Казань: Издательство «Заман», 1995. С. 14–17.
3. Бурханов А.А., Касимов Х.М. Памятники Иске-Казанского государственного музея-заповедника
(проблемы изучения, сохранения и использования) // Заказанье: Проблемы истории и культуры. Материалы
конференции. Выпуск 1. Казань: Издательство «Заман», 1995. С. 44–49.
4. Бурханов А. Памятники Иски-Казанского комплекса и некоторые проблемы историко-археологиче-
ского изучения Заказанья // Средневековая Казань: возникновение и развитие. Материалы Международной
научной конференции. Казань, 1–3 июня 1999 года / Редколлегия Ф.Ш. Хузин и др. Казань: Изд-во «Мастер-
Лайн», 2000. С. 175–180.
5. Бурханов А.А. Некоторые итоги изучения памятников охранной зоны Иске-Казанского историко-
культурного и природного комплекса в Заказанском регионе (к проблеме изучения и сохранения историко- культурного и природного наследия и роли географического положения и основных природно-экологиче- ских особенностей в заповедных зонах) // Диалог культур Евразии: Вопросы средневековой истории и архео-
логии. Изучение и сохранение историко-культурного наследия / Под ред. А.А. Бурханова. Вып.2. Казань:
Изд-во ТГГИ, 2001. С. 354–381.

168

Секция «Казанское царство»

6. Бурханов А. Археология Казанского ханства (история изучения, итоги последних исследований и перс- пективы) // Казанское ханство: актуальные проблемы исследования. Материалы научного семинара «Казанское ханство: актуальные проблемы исследования». 5 февраля 2002 г. Казань: Изд-во «Фэн», 2002. С. 246–267.
7. Бурханов А.А., Хамзин Р.Н. Археологические исследования в Зеленодольском районе в 2002 г. (пред-
варительное сообщение) // Проблемы истории, культуры и развития языков народов Татарстана и Волго- Уральского региона: Материалы V Региональной научно-практической конференции молодых ученых и спе- циалистов, посвященной X-летию ТГГИ / Под ред. А.А. Бурханова. Казань: Gumanitariya (изд-во ТГГИ),
2002. С. 138–141.
8. Бурханов А.А. Археологическое изучение памятников эпохи Улуса Джучи и Казанского ханства
(краткие итоги исследований 1999–2000 гг. в Татарстане и Астраханской области) // Археологические иссле-
дования и музейно-краеведческая работа в Волго-Уральском регионе. Древности, издаваемые Российским археологическим обществом. Выпуск 36 / Под ред. Б.Я. Ставиского и А.А. Бурханова. М.-Казань: Guma- nitariya (Изд-во ТГГИ), 2003. С. 242–252.
9. Бурханов А.А., Замалтдинов Р.Р. Изучение средневековых памятников в Заказанье в 2001 году // Археологические исследования и музейно-краеведческая работа в Волго-Уральском регионе. Древности, издаваемые Российским археологическим обществом. Выпуск 36 / Под ред. Б.Я. Ставиского и А.А. Бурха-
нова. М.-Казань: Gumanitariya (Изд-во ТГГИ), 2003. С. 256–261.
10. Бурханов А.А. Человек и природа в Предволжье (древность и средневековье) // Зеленодольский реги-
он: проблемы истории и культуры. Восток-Запад: диалог культур Евразии (серия «Проблемы истории и
археологии») / Под ред. А.А. Бурханова. Вып. 3. Казань: Gumanitariya (Изд-во ТГГИ), 2003. С. 26–40.
11. Бурханов А.А., Замалтдинов Р.Р., Хамзин Р.Н. Исследование средневековых памятников в Зелено-
дольском и Апастовском районах в 2002 году // Зеленодольский регион: проблемы истории и культуры. Вос-
ток-Запад: диалог культур Евразии (серия «Проблемы истории и археологии») / Под ред. А.А. Бурханова.
Вып. 3. Казань: Gumanitariya (Изд-во ТГГИ), 2003. С. 40–45.
12. Бурханов А.А., Хамзин Р.Н., Ягудин И.Т. Историко-археологические исследования на городище
Япанчино (предварительные итоги раскопок 2002–2003 годов) // Зеленодольский регион: проблемы истории и культуры. Восток-Запад: диалог культур Евразии (серия «Проблемы истории и археологии») / Под ред. А.А. Бурханова. Вып. 3. Казань: Gumanitariya (Изд-во ТГГИ), 2003. С. 50–54.
13. Бурханов А.А. Древности Поволжья: История исследований, итоги и перспективы изучения истори- ко-археологических памятников. Материалы и исследования по археологии Золотой Орды и Казанского хан- ства. Вып. 3. Казань, 2003. 85 с.
14. Валиуллина С.В. Раскопки Балынгузского III (Торецкого) селищ. // Археологические открытия в Татар-
стане: 2000 год. Сборник / Редколлегия: Ф.Ш. Хузин и др. Казань: Изд-во «Мастер-Лайн», 2001. С. 50–53.
15. Газимзянов И.Р. Раскопки погребальных комплексов Волжской Булгарии и Казанского ханства //
Диалог культур Евразии: Вопросы средневековой истории и археологии. Изучение и сохранение историко-
культурного наследия / Под ред. А.А. Бурханова. Вып. 2. Казань: Изд-во ТГГИ, 2001. С. 129–134.
16. Галлямов Р.Ф. Источниковедческий аспект изучения истории сел и деревень Казанского ханства. //
Зеленодольский регион: проблемы истории и культуры. Восток-Запад: диалог культур Евразии (серия
«Проблемы истории и археологии») / Под ред. А.А. Бурханова. Вып. 3. Казань: Gumanitariya (Изд-во ТГГИ),
2003. С. 95–99.
17. Гарипов Н.Г. Древние Чаллы. // Археологические исследования и музейно-краеведческая работа в Волго-Уральском регионе. Древности, издаваемые Российским археологическим обществом. Выпуск 36 / Под ред. Б.Я. Ставиского и А.А. Бурханова. М.-Казань: Gumanitariya (Изд-во ТГГИ), 2003. С. 252–256.
18. Древние Чаллы. Борынгы Чаллы / Отв. ред. Ф.Ш. Хузин. Казань: Мастер Лайн, 2000. 320 с.
19. Дроздова Г.И. Изучение позднесредневековых памятников на территории Западного Закамья // Бол-
гар и проблемы исторического развития Западного Закамья. 60 лет археологического изучения. Итоги и перс-
пективы. Тезисы научной конференции. Болгар, 1998. С. 53–54.
20. Дроздова Г.И., Белов А.И. Больше-Меминский могильник // Проблемы древней и средневековой археологии Волго-Камья. Казань: Издательство «Мастер Лайн», 1999. С. 161–173.
21. Дроздова Г.И. Результаты исследований Больше-Меминского могильника // Диалог культур Евразии: Вопросы средневековой истории и археологии. Изучение и сохранение историко-культурного наследия / Под ред. А.А. Бурханова. Вып. 2. Казань: Изд-во ТГГИ, 2001. С. 207–224.
22. Дроздова Г.И. О результатах археологического исследования в районах Заказанья в 1999–2000 гг. // Археологические исследования и музейно-краеведческая работа в Волго-Уральском регионе. Древности, издаваемые Российским археологическим обществом. Выпуск 36 / Под ред. Б.Я. Ставиского и А.А. Бурхано-
ва. М.-Казань: Gumanitariya (Изд-во ТГГИ), 2003. С. 262–267.
23. Дроздова Г.И. К вопросу о материальной и духовной культуре населения Больше-Меминского мо-
гильника // Зеленодольский регион: проблемы истории и культуры. Восток-Запад: диалог культур Евразии
(серия «Проблемы истории и археологии») / Под ред. А.А. Бурханова. Вып. 3. Казань: Gumanitariya (Изд-во
ТГГИ), 2003. С. 74–77.
24. Дроздова Г.И. Археологическое исследование позднесредневековых могильников в Арском районе
РТ // Проблемы охраны и реставрации памятников в современных условиях. Материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 280-летию указа Петра I об охране Болгарских древностей. Болгары, 24 сентября 2002 г. Казань: Институт истории АН РТ, 2003. С. 57–58.

Секция «Казанское царство» 169

25. Казаков Е.П., Рафикова З.С. Очерки древней истории Восточного Закамья. Казань: РИП «Дом Печа-
ти», 1999. 120 с.
26. Насыров Р.Г. Сельское расселение в Западном Закамье (вторая половина XVI – начало XVIII вв.). Ка-
зань: Институт истории АН РТ, 2007. 240 с.
27. Очерки истории Высокогорского района Республики Татарстан. Казань: Изд-во «Мастер Лайн»,
1999. 368 с.
28. Рафикова З.С. Археологические памятники на территории Альметьевского района: история исследо-
вания, краткая характеристика // Из истории Альметьевского региона. Казань, 1999. С. 52–58.
29. Руденко К. Материалы по археологической карте Казанского ханства (по итогам работ в Западном
Предкамье в 1995–1997 гг.) // Татарская археология. № 1–2 (10–11), 2002–2003. Казань, 2004. С. 100–136.
30. Руденко К.А. Формирование поселенческой структуры Западного Закамья в XI–XV вв. (по археоло- гическим данным) // Казань в средние века и раннее новое время. Материалы Всероссийской научной конфе- ренции / Отв. ред. Ф.Ш. Хузин, И.К. Загидуллин. Казань, 2006. С. 13–20.
31. Ситдиков А.Г. Казанский Кремль: историко-археологическое исследование. Казань, 2006. 288 с.
32. Старостин П.Н. О поздних булгарских селениях Заказанья // Заказанье: Проблемы истории и культу-
ры. Материалы конференции. Выпуск 1. Казань: Издательство «Заман», 1995. С. 39–40.
33. Фахрутдинов Р.Г. Задачи археологического изучения Казанского ханства // Советская археология,
1973, № 4. С. 113–122.
34. Хузин Ф.Ш., Измайлов И.Л. Археологические разведки в Западном Закамье // Археологические отк-
рытия Урала и Поволжья: Сборник статей / Отв. ред. Наговицин Л.А. Ижевск: Удмуртский институт исто-
рии, языка и литературы УрО АН СССР, 1991. С. 151–153.
35. Хузин Ф.Ш., Газимзянов И.Р., Губайдуллин А.М., Гарипов Н.Г. Чаллынское городище: проблемы со-
хранения, исследования и музеефикации // Заказанье: Проблемы истории и культуры. Материалы конферен-
ции. Выпуск 1. Казань: Издательство «Заман», 1995. С. 81–84.
36. Хузин Ф.Ш., Нигамаев А.З. Раскопки на территории пригородов Чаллынского городища // Археоло-
гическое изучение булгарских городов: Сборник / Редкол.: Ф.Ш. Хузин и др. Казань: «Мастер Лайн», 1999.
С. 114–142.
37. Хузин Ф. Еще раз об «Иски-Казани» // Средневековая Казань: возникновение и развитие. Материалы
Международной научной конференции. Казань, 1–3 июня 1999 года / Редколлегия Ф.Ш. Хузин и др. Казань:
Изд-во «Мастер-Лайн», 2000. С. 181–185.

Гарайева Люция Илгизовна, научный сотрудник Музея истории государственности татарского народа и Республики Татарстан Музея-заповедника «Казанский Кремль»; muzkazankreml@mail.ru; luciag@list.ru.

170

СЕКЦИЯ «ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО
ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ГОСУДАРСТВ»

Г.Ф. Валеева-Сулейманова

Сопоставительная атрибуция произведений турецкого и татарского дворцового искусства*

Произведения дворцового искусства турецких султанов и татарских ханов являются важным источником в раскрытии социально-культурных взаимодействий, преемственности художествен- ных традиций и влияний идейно-эстетических вкусов. Интересной для исследователей является проблема тюрко-татарского имперского стиля, который возник в культуре государств, управляе- мых Чингизидами. Этот стиль сформировался в эпоху Золотой Орды и получил развитие в искусст- ве Казанского ханства, а также Крымского ханства и Тимуридских государств. Он оказал влияние на искусство Османской Турции, где, впрочем, был создан свой собственный имперский стиль.
Некоторые из сохранившихся произведений, отнесенные нашими исследованиями к замеча- тельным творениям ханских мастеров Казани, обнаруживают сходство с шедеврами дворцового искусства Османской Турции, которая в XV–XVI вв. была огромной державой и поддерживала тес- ные взаимоотношения с Казанским ханством. Сочинения Ш. Марджани, исследования М.Г. Худя- кова, Ф.Х. Валеева позволяют говорить об общности некоторых особенностей в архитектуре мече- тей Османской Турции и несохранившихся татарских культовых построек Казанского Кремля. С одной стороны, эта общность была обусловлена едиными идейно-стилевыми тенденциями, харак- терными для развития мусульманской культуры XV–XVI вв., с другой – влиянием Турции (в основном через посредство Крыма) на искусство Казанского ханства. Турция в этот период пере- живала высокий культурный подъем, особенно в области культовой монументальной архитектуры, декоративного искусства, оказавшего значительное влияние на многие мусульманские страны (Си- рия, Египет, Крым и др.). Есть сведения о турецких мастерах, принимавших участие в строительст- ве мечетей ханской Казани, вероятно, вместе с ними работали и мастера-ремесленники. Например, в узорной резьбе татарских надгробий, наряду с искусством Кавказа, Ирана и Средней Азии, ярко выявляется общность с турецким орнаментом [1, с. 87].
Интересную область для раскрытия взаимосвязей в культуре Казанского ханства и Турции представляет ювелирное искусство, которое в своих наиболее высоких формах развивалось при дворах правителей – султанов, ханов и предназначалось для создания инсигний, драгоценных укра- шений, выступавших символами власти, роскоши и социального престижа. В художественном наследии Османской Турции представлен достаточно обширный материал, позволяющий охаракте- ризовать специфику дворцового и, подражавшего ему, городского ювелирного ремесла. Что же касается искусства Казанского ханства, то мы располагаем лишь единичными памятниками: «Ка- занская шапка», трон Ивана Грозного, «кувшин Сююмбеки», поясные застежки, декоративные пуговицы, коранница, хранящиеся в российских музейных собраниях (Оружейная палата Москов- ского Кремля, Российский этнографический музей, Национальный музей Республики Татарстан и др.) и относительно недавно получившие атрибуцию произведений татарского искусства [1, с. 87–
89]. В предыдущих исследованиях была раскрыта преемственность ювелирного искусства Казан- ского ханства с художественными традициями Волжской Булгарии и Золотой Орды [3]. В то же время, в ювелирном искусстве Казанского ханства появляются новые формы и техники исполне- ния, которые не встречаются в искусстве золотоордынского времени, но обнаруживаются в

* Рисунки к статье см. на цветной вклейке. – Прим. ред.

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 171

изделиях турецких ювелиров, относящихся к Османскому периоду. Именно в изделиях турецкого и татарского ювелирного ремесла присутствует общность в стиле, технологии и мотивах орнамента- ции, присущая эпохе XV–XVI вв.
Проблема выявления исчезнувших памятников художественного наследия Казанского ханства не теряет своей актуальности и поныне, учитывая, что в музейных коллекциях (российских и зару- бежных) хранятся спорные и часто неизвестные по происхождению ювелирные изделия, близкие по стилистике и технике исполнения к традиционным татарским украшениям. Один из экспери- ментальных методов атрибуции произведений татарского ювелирного искусства, относящихся к XV– XVI вв. – сопоставительный анализ с синхронными по времени образцами турецкого искусства. По- скольку в основном это произведения, относящиеся к ханским регалиям и украшениям костюма татарских мурз, то и соответственно сравнительному анализу подлежат произведения из дворцового обихода турецких султанов, находящиеся в собрании музея дворца Топкапы в Стамбуле. Примеча- тельно, что даже при беглом осмотре в них можно выявить общность в декоре и в характере инкрус- тации драгоценными камнями и самоцветами. Но есть одна примечательная особенность – рассма- триваемые нами произведения турецкого искусства отнесены по времени ко второй половине XVI в., что само по себе дает возможность для их атрибутивных интерпретаций и выдвижения гипотез. Особенно это касается истоков происхождения школы мастерства и практики обмена ювелирами.
Среди произведений турецкого дворцового искусства наиболее близкими по художественной форме и декору к произведениям Казанского ханства, таким как «Казанская шапка», трон казан- ских ханов, поясные застежки, являются наиболее репрезентативные в обиходе султанов произве- дения. Это – парадный шлем (сделан из стали с золотой насечкой и инкрустацией драгоценными камнями), праздничный трон (отделан золотом и вставками самоцветов, оправленных в литые касты) и золотой сосуд – кувшин для воды (исполнен в технике рельефного тиснения, литья). По- следний был символом власти и входил в состав церемониального снаряжения султана Сулеймана Великолепного. Так называемый матара, являющийся одним из выдающихся образцов турецкого имперского искусства, он предназначался для хранения очищенной воды, и по ритуалу его несли в торжественной процессии вместе с мечом. Кувшин украшен головами драконов на сливном носике и на плечиках, инкрустирован рубинами и изумрудами. Тулово кувшина в центре с двух сторон украшено нефритовыми вставками и декорировано накладными полурозетками, подобными фор- мам блях так называемых кокошников Казанской шапки [4, c. 20]. Такие же формы блях предста- влены в декоре татарских поясных застежек, турецкого парадного шлема и в завершении султан- ского трона. Именно они, в совокупности с характерными мотивами орнамента, принципами ин- крустации драгоценными камнями, определяют тот пышный имперский стиль, сложившийся в та- тарском и турецком искусстве. Сравнительный анализ татарских поясных застежек с уникальным турецким образцом, находящихся в коллекции Российского этнографического музея, был опубли- кован в предыдущих статьях [5].
Форма блях-медальонов (розетки и полурозетки) с замкнутым контуром фигуры, с контраста- ми плавных отрезков дуг, образующих глубокие вырезы, встречается в золотоордынском искусстве и в искусстве татар позднейшего времени. Помимо произведений ювелирного искусства, такие орнаментальные формы встречаются в декоре татарских надгробий XV–XVI вв. В некоторых образцах медальоны украшают обратную сторону надгробных камней. Подобные медальоны или картуши были характерны искусству Средней Азии и Ирана эпохи Тимуридов, прослеживаются позднее в искусстве Сефевидов. В свою очередь, искусство Тимуридов восприняло и отчасти про- должило традиции искусства Золотой Орды, и распространение данной декоративной формы сле- дует соотнести с влияниями татарского имперского стиля.
Необходимо подчеркнуть также сходство декора Казанской шапки с турецким парадным шле- мом не только в использовании формы медальонов-блях, но и в характере орнаментации их тулова золотым узором на черневом (Казанская шапка) и металлическом (парадный шлем) фоне. И в шлеме и в короне используется характерный прием создания золотого узора на темном контраст- ном фоне. В случае с Казанской шапкой тонкий рельефный узор был исполнен путем выбора фона с последующей заливкой его чернью. На парадном шлеме узор был создан путем его выбора на металлическом железном фоне с последующей насечкой золотом [6, с. 25]. Этот прием менее доро- гой и более простой в исполнении, но обладает сходным визуальным эффектом.
Следует обратить внимание на систему инкрустации драгоценными камнями и самоцветами, характерную для произведений турецкого и татарского ювелирного искусства. Стилевое родство проявляется в цветовом подборе камней (зеленые изумруды, яшма с красными рубинами, граната-

172

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств»

ми, топазом и т.д.) и в композиции их сочетания, акцентирования узоров. Данная система инкру-
стации характерна и для декора ханского трона, находящегося в Оружейной палате.
Если художественные традиции татарского ювелирного искусства восходят к великолепным изделиям эпохи Волжской Булгарии и, особенно Золотой Орды, то высокие навыки турецкого юве- лирного производства стали складываться в эпоху правления султана Селима I (1512–1520) и осо- бенно его сына Сулеймана, известного в Европе как Великолепный, в Турции – как Кануни (1520–
1566). Стамбул в годы его правления стал крупным центром производства изделий из художест- венного металла и ювелирного искусства. Из письменных источников известно, что и сын и отец, не будучи султанами, обучались ювелирному мастерству в г. Трапезунде. Особенно своим ювелир- ным мастерством прославился Сулейман Кануни. При султанском дворе им были основаны юве- лирные цеха, и данное производство вышло за пределы дворца, пополнилось городскими мастер- скими. В них выпускали изделия для потребностей султанского двора, которые исполнялись в характерном для дворцовых мастерских имперском стиле. Самым известным мастером в Стамбуле по его авторской подписи был Махмут-оста. В Казани известно подписанное имя мастера Насыйр- оста. Оно было выгравировано на ручке кувшина, так называемого кувшина Сююмбике, храняще- гося в Национальном музее РТ. Согласно надписи Насыйр-оста был сыном медника, работавшего при дворе казанского хана Мухаммад Амина. Изящный по форме кувшин – уникальный образец чеканенного из латуни изделия, в украшении которого растительный узор в виде побега («вино- градная лоза») используется в композиции с каллиграфическими надписями стихотворных миниа- тюр на татарском, арабском и персидском языках. Они были прочитаны А.Ишмуратовым и А.Хай- руллиным [7]. В тексте стихов есть посвящение Кебеку – упоминаемое в исторических источниках имя карачибека, погибшего при взятии Казани, а также лирика любовного содержания, авторство которой гипотетически приписывается царице Сююмбике. Примечательно, что и татарский и ту- рецкий мастера подписались как «оста».
Итак, в Казанском ханстве сложилась школа ювелирного мастерства, способствовавшая созда- нию произведений высокого стиля, не уступающих по своей эстетике дворцовому искусству турец- ких султанов, иногда и превосходящих его. В произведениях ханского двора выявляется специфика
«татарского вкуса», продолжившего традиции искусства Золотой Орды. С разрушением татарских государств, эстафета в развитии имперского стиля переходит к Османской Турции, которая стано- вится новой законодательницей вкусов в тюрко-мусульманском мире. Их влияние находит отраже- ние в ювелирном искусстве Казанского ханства, стиль которого наделяется элементами «восточной барочности» [8]. Что касается техники декорирования изделий, то образцы ханских ювелиров,
использующие такие техники как золотое чернение, пропиловка, скань, превосходят по исполне-
нию синхронные по времени изделия султанских мастерских.
В заключение, возвращаясь к выдвинутой проблеме, важно подчеркнуть значение сравнитель- ных исследований, особенно при изучении искусства XV–XVI вв. Изделия, созданные в дворцовых мастерских Казани и Стамбула, отличаются великолепием и изысканностью форм и декора, прису- щими характерным чертам тюрко-мусульманского имперского стиля, одним из центров преемст- венного развития которого являлось Казанское ханство.

Список источников и литературы
1. Валеев Ф.Х., Валеева-Сулейманова Г.Ф. Древнее искусство Татарстана. Издание второе, дополненное.
Казань: Татарское книжное издательство, 2002. 104 с.
2. Валеев Ф.Х., Валеева-Сулейманова Г.Ф. Древнее искусство Татарстана. Издание второе, дополненное.
Казань: Татарское книжное издательство, 2002. 104 с.
3. Валеева-Сулейманова Г.Ф. Татарская филигрань в контексте генезиса и развития ювелирного искус-
ства // Из истории татарского народного искусства. Сборник статей. Казань: Институт языка, литературы и
истории им. Г.Ибрагимова, 1995. С. 67–100.
4. Turkish arts. Edited by Mehmet Ozel. The Republic of Turkey: Ministry of Culture, 1999. 400 c.
5. Валеева-Сулейманова Гузель. Искусство Казанского ханства: раритеты и методика их изучения // Кул
Шариф и его время. Казань: Татарское книжное издательство, 2005. С. 114–126.
6. Turkish arts. Edited by Mehmet Ozel. The Republic of Turkey: Ministry of Culture, 1999. 400 c.
7. Хəйри Ə. Җиз савытка язылган борынгы язу (15 гасырның азагы – 16 гасырның башы) // Мирас, 1994.
№ 11–12.
8. Валеев Ф.Х. К истории архитектуры казанских татар XV – первой половины XVI вв. // Вопросы истории, филологии и педагогики. Казань: Изд-во КГУ,1967. Вып.2. С. 94–103.

Валеева-Сулейманова Гузель Фуадовна, доктор искусствоведения, главный научный сотрудник Инс-
титута истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан; valeeva_art@mail.ru.

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 173

Н.Х. Халит

Исламские параллели в церковной архитектуре Ярославля

Архитектура русских средневековых княжеств, находившихся под политическим протектора- том Золотой Орды в течение 200 лет, практически не изучалась с позиций татарских влияний, хотя в условиях явного культурного и экономического неравенства и «железного занавеса» на западных границах такие процессы были неизбежны.
В других областях культуры (государственном и военном строительстве, языке, декоративном искусстве и др.) следы таких влияний читаются легко. В архитектуре же, после полного уничтоже- ния всех татарских городов, изучение проблемы затруднено, но отнюдь не бесперспективно. В сущности, уже поверхностный взгляд выявляет многочисленные исламизмы и тюркизмы в средне- вековой русской архитектуре, часть из которых отмечена историками без прямой привязки к татарской культуре, а большинство попросту игнорируется1.
Прежде чем приступить к раскрытию темы, хотелось бы на некоторых примерах показать уже укоренившиеся к началу XVII века исламизмы в церковной архитектуре Великого княжества Мос- ковского.
В их числе можно назвать, к примеру, известный столп Иван Великий в Московском Кремле, неожиданный с точки зрения православной традиции, но вполне типичный для минаретов сель- джукской школы, в русле которой столетиями развивалась архитектура Волжской Булгарии и Золотой Орды (рис. 1)*.
Очевидными заимствованиями из исламской архитектуры являются так называемые крещатые своды, подкупольные тромпы и спиралевидная кладка куполов в ряде московских церквей XV– XVI веков (рис. 2).
К ним же можно отнести и подкарнизные надписи, обычные в мусульманском зодчестве, но никак не связанные с церковными канонами византийского стиля (рис. 3).
Архитектура собора Василия Блаженного – целая энциклопедия форм ханской Казани, где чи- таются золотоордынские, мамлюкские, сельджукские мотивы и многие другие, в том числе и итальянские, совершенно не обязательно московского происхождения [см. об этом: 6, 7, 8] (рис. 4). А может быть, это исламские формы, принимаемые за итальянские, где они появились позднее под влиянием арабов.
Еще один подобный пример – купол Дьяковской церкви в Москве, середина XVI века (рис. 5).
Многолопастные арки в московской архитектуре XVII века, происхождение которых никто не пытается объяснить (рис. 6).
Ярославль ничем не уникален в этом отношении среди других городов Московского государ- ства. Его памятники широко известны и всегда оцениваются как истинно русские. Таковыми они и являются, если следовать известной поговорке «Поскреби любого русского, и обнаружишь татари-

1 Традиция московского исторического архитектуроведения склонна рассматривать подобные примеры как влияние прежде всего итальянского ренессанса, не упоминая даже о том, что итальянская культура (в т.ч. и архитектура) Возрождения во многом развивалась на восприятии арабо-мусульманской культуры, где все названные элементы возникли гораздо раньше. В нашем же случае культура Золотой Орды и постзолото- ордынских татарских государств находилась внутри системы и не нуждалась во внешних воздействиях, разве только как в процессе взаимодействия локальных школ. Внутри этой же системы находились и русские кня- жества, культура которых складывалась из автохтонных славянских элементов, общегосударственных тюр- ко-татарских и в последнюю очередь церковно-византийских. Значение последних всегда тенденциозно под- черкивается и преувеличивается, что в итоге складывает ложную и необъективную картину русской художе- ственной культуры в ущерб исторической правде. В итоге характерные мусульманские мотивы в искусстве и архитектуре оцениваются через их же отголоски в европейской (кстати, и византийской) культуре, и, что самое парадоксальное, татарские мотивы рассматриваются как результат позднего русско-европейского влияния, а не наоборот. Если же иных объяснений, кроме как мусульманское воздействие, не находится (на- пример, многолопастные арки, луковичные маковки и др.), то русские исследователи просто предпочитают их не видеть или не объяснять.
* Рисунки к статье см. на цветной вклейке. – Прим. ред.

174

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств»

на». Правда, некоторые исследователи давно уже обратили внимание на мусульманские черты в его архитектуре и пытались по-своему объяснить это явление2.
Начнем с наименее очевидного. Я ни на чем не настаиваю, но если уж говорить о зримых па-
раллелях, то сходство в общей композиции некоторых церквей и татарских мечетей наблюдается.
Остановимся для начала на таком важном элементе художественного образа, как вертикаль башни. Во все времена и в любой культуре она служила знаком культурной, этнической или рели- гиозной принадлежности храма. Число, взаимное расположение вертикалей, их композиционный строй, пропорции, элементы декоративного оформления – все играло роль. Именно поэтому слу- чайные совпадения в территориально совпадающих иноэтнических и иноконфессиональных куль- турах крайне маловероятны, они должны иметь веские причины для своего появления и устой- чивого бытования. Они – такой же знак, как и увенчивающий их религиозный символ [см. об этом подробнее: 5]. Поэтому внешнее (тем более близкое) сходство колокольни православного храма и татарской мечети, если они наблюдаются, надо как-то объяснять. Особенно если это не единичный случай, а устойчивая закономерность.
Именно такая ситуация сложилась в Ярославле, где мы видим минаретоподобные колокольни, да еще и композиционно схожие с расположением татарских минаретов. Для примера можно при- вести очевидное сходство в расположении и внешнем виде парных колоколен церкви Иоанна Зла- тоуста в Коровниках (между 1649 и 1654 гг.) и двухминаретных татарских мечетей, – а отдельно стоящая неподалеку башня-колокольня просто до боли похожа на минарет (рис. 7). То же самое и у церкви Богоявления3, где мы видим колокольню аналогичного типа, примыкающую к углу здания, – в точности как у любой османской, или крымскотатарской мечети (рис. 8). Подобная композиция не редкость и в архитектуре Золотой Орды, и татарских государств XV–XVIII вв. Есть в Ярославле и другие колокольни этого типа, – как примыкающие, так и отдельно стоящие, подтверждающие собой неслучайность этого мотива в русской архитектуре (рис. 9).
Одним из любопытнейших объектов является колокольня церкви Рождества Христова XVII века, верхний четверик которой оформлен угловыми башенками оригинальной формы, напоми- нающими минареты, но уже другой формы, чем вышеназванные. Именно к ним относится распро- страненная легенда о том, что они отражают прямые контакты династии купцов, строивших эту церковь, с Бухарой и Золотой Ордой. Самое интересное, что гипотеза подтверждается подлинными рисунками XV века Сарая-Берке, выполненными католическими миссионерами Папы Римского. На них угадываются реальные прототипы этих деталей, изображенные в условной манере, но вполне читаемые. Башни на средневековых рисунках могли принадлежать караван-сараю, мечети или дворцовым сооружениям, но формы там вполне реальные, – вплоть до завершений и шатров, офор- мленных ярусами зубцов-кокошников (рис. 10).
Подобные мечети с четырьмя угловыми башнями не редкость в исламском мире, традиционны они и для архитектуры казанских татар [9]. Таковы известная мечеть на Чертовом Городище в Елабуге, золотоордынская Кабир города Булгар, и, вероятно, казанская Кабир, упомянутая Ш.Мар- джани. Ее изображение было воспроизведено на фасаде Губернаторского дворца архитектором Петонди в XIX веке и сохранилось до сегодняшнего времени (рис. 10).
Реальными выглядят и другие детали четверика. В частности, проемы на его стене воспро-
изводят типичный мусульманский портальный вход. Аналогий здесь вполне достаточно (рис. 11).
Вспомним легенду о ярославских купцах, торговавших с Ордой и в память об этом запечатлев-
ших здесь свои воспоминания. И – верится ведь, потому что башенки-то эти, в отличие от стерео-

2 Вот примеры таких суждений: «Известно, что в XIII веке Ярославль дружил с Ордой, в связи с этим, в результате восточного влияния, строители внедрили в русскую архитектуру так называемый бухарский стиль» / А.В. Галанин © 2010. История наизнанку / http://www.jupiters.narod.ru/history2.htm.
«Церковь Покрова – самое древнее сооружение в Романове (1654 год)… Гуляя вокруг него, стоит обра-
тить внимание на колокольню, которая довольно щедро украшена изразцами 17-го столетия. Таких много в Ярославле, но почти нет в Тутаеве. Исследователи связывают любовь к изразцам с восточной (бухарской) модой, которую узнали ярославские купцы в своих зарубежных скитаниях. Безусловно, крестившиеся ногай-
цы должны были проявлять, как люди восточные, любовь к изразцам. Но церкви, построенные в 18-м столе- тии, когда ногайцев уже выгнали, нарочито лишены поливного декора, вероятно, в пику все тем же ненавист- ным ногаям. А вот на этой церкви поливной декор есть. Остается заключить, что она была центральным
собором для крещеных ногайцев, а вокруг нее, быть может, располагался их посад. Мечеть, наверное, стояла где-то недалеко, но не совсем уж рядом» / Ярославль – древний город / http://www.zima.bratia.ru/yarland.html.
3 Построена в 1684–1693 гг. по заказу и на средства ярославского купца Алексея Зубчанинова.

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 175

типов минарета с открытым шерефе, воспроизводят именно золотоордынский прототип с закрытой площадкой, примеров какового мы знаем множество, но только, как говорится, «по вновь выявлен- ным обстоятельствам» и прототипам, а также на средневековых рисунках. Только очевидец мог знать в те времена о существовании таких минаретов в Поволжье, где они еще сохранялись в то время на руинах брошенных татарских городов [10, 11] (рис. 12).
Именно на стенах этой церкви4 мы видим весьма редкий в русской церковной архитектуре прием – подкарнизную надпись, выложенную изразцами. Это – безусловное влияние исламского стиля, где они встречаются повсеместно (рис. 13). Вот что пишут об этом исследователи ярослав- ского зодчества: «Считается, что кто-то из купцов побывал в Средней Азии, увидел тамошние
мавзолеи и минареты с изразцовой арабской вязью, и решил перенести это на родную почву. Тем более, что тогдашний торжественный русский шрифт по замысловатости и дизайну мало отли-
чался от арабских букв. Во всяком случае, о том, что братья были в Бухаре и даже в Индии, сохранились прямые свидетельства документов. На востоке были и мастера, которые строили для братьев крепость на Яике, «за морем» (на Каспии) для охраны рыбных промыслов этой купе- ческой семьи. В 1640 году мастера поставили деревянную крепость, в 1661–1662 годах они же переделали ее в камне. Крепость уничтожена в 1810 году, но имя купцов навечно осталось на
карте, потому что из крепости вырос город Гурьев. Специалисты указывают, что мастера мог-
ли подпитаться впечатлениями и от развалин столицы ногайских ханов, Сарайчука, который рас- полагался совсем рядом с крепостью Гурьевых. Особенно наглядно это восточное влияние видно в шатровой надвратной церкви-колокольне (вскоре после 1658 года) и в крыльце» [1].
Сочетание кирпичной кладки с голубыми и зелеными изразцами – один из характерных спосо- бов декорировки в архитектуре Ислама XIII–XIV вв., т.е. в эпоху наивысшего расцвета культуры Золотой Орды. Отголоски именно этого стиля можно усмотреть и на стенах ярославских церквей XVII века: Богоявления5, Иоанна Предтечи6, Иоанна Златоуста. Причем способ размещения цепоч- кой квадратных диагонально повернутых изразцов весьма специфичен и наблюдается уже в ранней магрибской архитектуре. Можно предположить перенос этого приема в Поволжье арабами в пер- вые годы принятия Ислама булгарами и закрепления его здесь как элемента национального стиля, откуда он и был воспринят ярославскими купцами-меценатами (рис. 14).
Точно так же декорирована касимовская текия Авган-Мухаммед султана, причем в ней есть и характерные как для татар, так и для османов декоративные детали, что говорит об осмысленном применении их как элементов стиля. Это – еще один довод в пользу золотоордынского происхо- ждения такого способа компоновки изразцов.
Любопытные вещи можно обнаружить, заглянув внутрь ярославских церквей.
Ярким изделием XVII века является так называемое Патриаршье место, или место царя Алексея Михайловича в церкви Николая Мокрого. Бросается в глаза очевидное сходство этого парадного сиденья с мимбарами мамлюкских и османских мечетей, каковых сохранилось великое множество (рис. 15). Можно предположить, что прототипом его послужило подобное же изделие, принадле- жавшее золотоордынскому или другому татарскому хану, – подаренное, вывезенное или просто скопированное в период, когда чингисиды стояли много выше по своему положению, чем москов- ские великие князья и являлись объектами подражания в быту и государственном управлении. Подтверждением сказанному можно считать очевидное воплощение в отделке верха этого изделия образа Государственного венца Казанского хана, вывезенного Иваном Грозным после завоевания Казани и экспонирующейся сегодня в Оружейной Палате в Московском Кремле под названием Казанская шапка (рис. 16).
Можно обратить внимание и на другие детали: обрамление арки царского места резной бахро- мой из стилизованных тюльпанов, – один из самых распространенных мотивов в исламской архи- тектуре всего мира (рис. 18), а также двойные арки с гирькой, – излюбленный мотив в средневеко- вом русском зодчестве, встречающийся в исламском мире (рис. 17).
Отдельно стоит остановиться на орнаментированной луковичной маковке, увенчивающей Па-
триаршье место. Подобные маковки над мимбаром – самая распространенная форма в арабской и

4 Храм Рождества Христова. Заказчики – братья Назарьевы, активные участники сбора средств в пользу Минина и Пожарского. Дата начала строительства неизвестна, вероятно, это 1630-е годы. Закончен в 1644 году сыновьями одного из братьев.
5 Построена в 1684–1693 гг. по заказу и на средства ярославского купца Алексея Зубчанинова.
6 Сооружена жителями толчковской слободы на западе Ярославля в 1671–1687 годах.

176

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств»

тюркской архитектуре, их разнообразные вариации можно встретить в Сирии, Египте, Турции и других странах, культурно связанных со средневековой цивилизацией поволжских татар. Я по- лагаю, отголоском именно такой формы стала и маковка Патриаршьего места в Ярославле.
Похожим образом выглядит Молельное место Ивана Грозного в Успенском соборе Московско- го Кремля (рис. 19). Оно было изготовлено им за год до окончательного завоевания Казани, вскоре после принятия им царского титула, которым до него обладали только ханы-чингисиды. Согласно исторической справке, «Он сооружен в 1551 году, когда совсем еще молодой Иван Васильевич “за- ботливо хлопотал о присвоении и утверждении за собой царского сана со всеми его атрибутами”. Его украшают барельефы на темы “Сказаний о князьях Владимирских” – и, прежде всего, похода Владимира II Мономаха во Фракию (то есть во владения византийского императора), получения им в дар царских регалий от Константина IX Мономаха и даже венчание Владимира Мономаха этими регалиями» [12]. Разумеется, семантика художественного образа Царского места, а также символика его отдельных элементов, включая характер декоративных деталей, не могут быть случайными. Автор справки путает титул в византийского кесаря и царя, каковыми были только восточные деспоты, в т.ч. и золотоордынские ханы. Претендуя на титул царя, Иван и символику форм трона и иных государственных регалий должен был привязать к татарской традиции, леги- тимность обладания территориями которых он рассчитывал обосновать. Именно поэтому столь красноречивы формы всех допетровских царских «шапок», начиная с Шапки Мономаха, и практи- чески всех тронов, выполненных в мусульманском стиле. В противном случае прообразом стал бы трон византийского кесаря, выглядевший совершенно иначе7.
Думаю, весь этот перечень совпадений ясно указывает на прототип – сень над троном татарского хана, формы которой были заимствованы московскими великими князьями. По сохранившимся русским репликам можно, вероятно, реконструировать и внешний вид оформления золотоор- дынского трона как прототипа подобных же представительских мест татарских ханов XV–XVI вв.
Привлекают внимание настенные росписи церкви Николая Мокрого, сплошь покрытые татар- ским орнаментом, даже не переработанным в русском вкусе. Его разнообразные мотивы покры- вают как поверхности колонн, так и одежду изображенных на них святых (рис. 20).
Еще будучи студентом, я обратил внимание на фотографию царских врат церкви Иоанна Предтечи в Толчкове, опубликованную Некрасовым еще в позапрошлом веке с комментарием, что они были вывезены из Казани [4]. Лишь спустя 30 лет я вновь поднял эти материалы, заинтриго- ванный их необычайным сходством с мусульманскими входными порталами и михрабами. Решив вплотную заняться этим вопросом, специально съездил в Ярославль, результатом чего в конечном
счете и стала эта статья.
Общая композиция, многие детали оформления и декоративные мотивы, использованные в оформлении царских врат, явно указывают на исламские прототипы (рис. 21). В их числе компоно- вка тимпана, оформление арки растительным орнаментальным бордюром и розетками, другие рез- ные детали (рис. 22). Обращают на себя внимание, к примеру, довольно любопытные капители колонок, украшающих дверной проем, которые вполне могут иметь татарские прототипы. По край- ней мере, подобные же формы отмечены в крымскотатарской архитектуре, где еще хоть что-то со- хранилось от прежних времен. Деревянные капители колонн некоторых из помещений Хан-Сарая в г. Бахчисарае вполне подходят как прототипы и явно выполнены в том же стиле (рис. 23). Резные декоративные мотивы, обрамляющие арку врат, напоминают булгарские ювелирные изделия, другие явно родственны персидским орнаментам с сюжетами райского сада*. Самой яркой де- талью этого изделия является мощный деревянный карниз, покрытый резным орнаментом, имею- щим множество аналогий в исламском и татарском искусстве (рис. 24).
Однако при внимательном рассмотрении становится ясно, что изделие все же является поздней копией. Техника резьбы грубая, рельеф нехарактерно высокий, близок к барочной резьбе, приме-

7 В летописях, приписываемых императору Феофилу, приводится описание трона Константинопольско- го дворца. У трона были размещены механические львы и другие звери. Позолоченные львы при приближе- нии к трону человека вставали и рычали. Вокруг трона стояли золотые деревья, на ветвях которых сидели позолоченные механические птицы. Птицы пели песни. Летопись сообщает об этом: …сотвори же и органы, любо художества златокованны, изваено хитростью дыхание, доброгласная и сладкая пения возглашаху. С ними же и златая древеса, на них же птицы песнивые златокованны седяху, яко на ветвиях тополных, сиречь древесных или певгох островерхих, хитростию издающие песни медовные [14].
* На это сходство обратил внимание Н.Хазиахметов.

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 177

шиваются западные ренессансные и барочные мотивы*. Кроме того, полностью отсутствуют обыч-
ные в таких случаях каллиграфически выполненные изречения из Корана.
Несомненно, у изделия был казанский прототип, о чем говорит и легенда, сопровождающая историю этих царских врат: они были вывезены из Казани. Надо полагать, в одной из церквей Казани находились врата, переделанные из татарских, взятых в мечети или Ханском дворце, или еще откуда-нибудь. С них и была сделана копия для Ярославля.
Думаю, при вдумчивом анализе, можно достаточно близко подойти к научной реконструкции татарских дверей, которые послужили образцом для этих церковных врат.
И напоследок самое интересное.
Просматривая материалы своей экспедиции в Ярославль, я обнаружил среди фотографий экспонатов Ярославского исторического музея дверь от царских врат, отличающуюся от остальных тем, что она явно приспособлена из двери другого назначения. Бросается в глаза то, что, предна- значенная первоначально для подковообразного проема, она впоследствии довольно грубо была переделана под обычный арочный проем (рис. 25). Кроме того, здесь изначально не предусмотрены места для традиционных в таких случаях макетиков церквей, – непременной принадлежности этого вида изделия. Подготовка под них нарушает уже существующий изначально фон, выборка сделана по готовому резному орнаменту, а не закомпонована в картуши, как обычно. Мусульманский характер нарушенного орнамента не вызывает сомнений, а его особенности указывают на при- надлежность именно к татарской культуре.
Дверь абсолютно типична для мусульманской традиции и во всех деталях имеет аналогии в средневековой культуре арабов, персов, турков, в Индии, Средней Азии. Ее поверхность довольно богато и разнообразно украшена резьбой. Наряду с общемусульманскими растительными орнамен- тами (на красном фоне), хотя и трактованными несколько своеобразно, здесь можно увидеть типичные для османского и крымскотатарского искусства розетки, а также тончайшую басму на медных накладках, восходящую к мотивам арабских орнаментов, но опять же довольно своеобраз- но прорисованных (рис. 26). Центральная накладная полуколонка по своей композиции имеет множество аналогий, в том числе среди сельджукских памятников Анатолии, включая характерные ячеистые разделяющие пояски, однако орнаменты, покрывающие ее стержень, видимо, требуют атрибуции как поволжские вариации (рис. 27). Оформление верхней части двери весьма ориги- нально. Оно копирует оформление арки михраба центральной мечети Стамбула и Османской импе- рии Айя Софии* и может быть причислено к символическим мотивам, подчеркивающим связь двух государств. Более того, такая символика наводит на предположения о том, что дверь украша- ла одно из значимых столичных зданий: дворец хана или главную мечеть (рис. 28, 29).
Эта дверь действительно могла быть вывезена в XVI веке из Казани. Необходима специальная экспедиция в Ярославль для детального изучения этого памятника.
Подводя итоги, на примере анализа церковной архитектуры Ярославля XVII века можно кон- статировать, что в процессе трехвекового взаимодействия с культурой Золотой Орды и других татарских юртов, русская архитектура впитала в себя много татарского на всех уровнях: компози- ционном, конструктивном, художественно-образном, стилевом, декоративном.
Внимательное и беспристрастное изучение особенностей русской средневековой архитектуры при сопоставлении археологических и иных материалов может дать много нового для понимания и исторической реконструкции татарского стиля XIV–XVI вв.

Список источников и литературы
1. Арсюхин Е., Андрианова Н. Ярославль: Если твой князь – ордынский хан… В XIII веке Ярославль за- игрывал с Ордой, в XVII внедрил в русскую архитектуру бухарский стиль. 2004–2005 / http://archeologia. narod.ru/rostov/jar/jar1.htm.
2. Галанин А.В. © 2010. История наизнанку / http://www.jupiters.narod.ru/history2.htm.
3. Добровольская Э.Д., Гнедовский Б.В. Ярославль, Тутаев. – М., 1981.
4. Некрасов А.И. Очерки по истории древнерусского зодчества 11–17 вв. – М., 1937.
5. Халитов Н.Х. Архитектура мечетей Казани. – Казань: Татарское книжное издательство, 1991.
6. Халит Н. Мечеть Кул-Шариф в Казанской крепости. Гипотезы. Факты. Размышления. – Казань: Иман-
Халит, 1996.
7. Халит Н. Собор Василия Блаженного – казанский трофей Ивана Грозного. (Мечеть Кул-Шариф в Ка-
занской крепости. Гипотезы. Факты. Размышления. Изд. 2-е, исправленное и дополненное). – Казань, 1997.

* Эту аналогию выявил Н.Хазиахметов.

178

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств»

8. Халит Н. Очерки по архитектуре ханской Казани. Гипотезы. Факты. Размышления. – Казань: Мастер-
Лайн, 1999.
9. Халит Н. Традиция многобашенной мечети в архитектуре Поволжья. / Истоки и эволюция художест-
венной культуры тюркских народов. – Казань, 2008.
10. Халит Н. К реконструкции первоначального облика Малого минарета в Болгарах. / Золотоордынское наследие. Материалы международной научной конференции «Политическая и социально-экономическая ис- тория Золотой Орды (13–15 вв). Казань, 17.05.2009 г., в.1. – Казань: Фэн, 2009. – С. 388–391.
11. Халит Н. К реконструкции первоначального облика Малого минарета в Болгарах. / Известия
КазГАСУ. Казань, 2009, #2(12). – Казань: КазГАСУ, 2009. – С. 27–35.
12. Ювелирное искусство. Царские троны / http://www.liveinternet.ru/community/my_jewelry/ post111479575/.
13. Ярославль – древний город / http://www.zima.bratia.ru/yarland.html.
14. http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/55974.

Халит Нияз Хаджиевич, доктор архитектуры, Институт истории им. Ш.Марджани Академии наук Рес-
публики Татарстан; niaz_halit@rambler.ru.

Золотоордынская тамга и пирамида
с крестом на стенах Хотинской крепости*

С.Ф. Фаизов

Декоративный пояс стен Хотинской крепости ни разу не рассматривался в научной литературе, а в путеводителях упоминался в качестве необычного феномена, но не заслужил сколь-нибудь развернутой характеристики. Лишь в путеводителе Д.А. Деркачука и Б.А. Тимощука по крепости была сделана попытка классификационной репрезентации орнамента: «Снаружи их (стены. – С.Ф.) украшают выложенные из красного кирпича четыре полосы, каждая из которых состоит из нескольких квадратов, вписанных один в один, и расположенных над ними в четыре ряда ступенчатых пирамид, завершенных крестами. Такие мотивы часто встречаются в украшениях декоративного искусства, особенно в народном искусстве Подолии» [1, с. 33]. В двух предложени- ях реплики уважаемых авторов присутствуют сразу четыре описательные ошибки и одна содержа- тельная. Полосы состоят не из нескольких квадратов, а из множества изображений, опоясывающих крепость (до разрушения части стен и перестройки крепости, квадраты и пирамиды, видимо, занимали поверхность стен по всему их периметру); «квадраты» на самом деле являются прямоугольниками; они не вписаны один в один, а имеют различное соотношение ширины и длины и каждый внутренний прямоугольник соединен с примыкающим к нему внешним четырьмя линиями по углам; ступенчатые пирамиды расположены в четыре ряда лишь на отдельных участках стен, доминирует же двухрядное расположение. В содержательной оценке авторы так же небрежны: мотив «хотинского прямоугольника» (далее – без кавычек) в «украшениях декора- тивного искусства» не встречается, а мотив ступенчатой пирамиды с крестом в различных моди- фикациях характерен для вышивки, тканевого и коврового орнамента многих народов. В Украине он, судя по экспозиции Национального музея истории Украины и Государственного музея украинского декоративного искусства, известен преимущественно за пределами Подолии.
Ознакомление автора этих строк с декоративными, нумизматическими и геральдическими памятниками, сакральной символикой венгерского, крымскотатарского, молдавского, польского, румынского, русского, татарского, турецкого и украинского народов второго тысячелетия, пред- принятое им с целью выявления аналогичных орнаментов, привело его к убеждению, что прототи- пом прямоугольного орнамента является тамга (другие названия: нишан, мöhеr) золотоордынских, крымских и казанских ханов, а в основе пирамиды с равносторонним четырехконечным крестом лежит контаминация голгофы, восьмиконечного православного креста и тетраграмматона.
Основные черты сходства хотинского прямоугольника с тамгой: цикличность (повторяемость) прямоугольника в его внутренней структуре (имитация кругового принципа построения текста там- ги), соединение каждого внутреннего прямоугольника с примыкающим к нему внешним посредст- вом перемычек (имитация аналогичных перемычек в линейной и буквенно-графической структурах тамги), акцентированное обозначение центра изображения посредством совмещения трех небольших

* Рисунки к статье см. на цветной вклейке. – Прим. ред.

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 179

вертикальных прямоугольников в одном горизонтальном (имитация герба хана, состоявшего из трех соединенных в верхней части вертикалей, или центрального, ключевого слова тамги)8.
Сходство пирамиды, завершенной крестом, с голгофой заключается в двухчленности изобра-
жения (гора+крест) и ступенчатости пирамиды. Однако полному сходству мешает четырехступен- чатость пирамиды (каноническая символизация Голгофы допускает изображение одной, двух или трех ступеней)9.
Более полно рисунок «хотинской пирамиды» (далее – без кавычек) совпадает с трансформиро- ванным изображением восьмиконечного православного креста, лежащим в основе условного две- надцатиконечного плана «небесного Иерусалима», известного, в частности, по русскому правосла- вному Лицевому Апокалипсису XVII–XVIII вв.10. Символизация Иерусалима в этом случае была достигнута путем совмещения оснований двух четырехступенчатых пирамид-крестов. Три нижние ступени каждой из таких пирамид соответствуют трем перекладинам восьмиконечного креста, верхняя ступень тождественна верхней части столба. Близкая по изобразительному решению трансформация четырехконечного креста в ромбовидную пирамиду наблюдается в кайме лимбург- ской ставротеки* (X в.) [9, с. 32] Трансформации восьми- или двенадцатиконечного креста в
«небесный Иерусалим» в русской средневековой иконописи отмечены М.П. Кудрявцевым [4, с. 211] Из орнаментов народного декоративного искусства наибольшее сходство с хотинской пира- мидой имеют четырехступенчатые пирамиды молдавских ковров, завершенные «цветущими» православными крестами [2, табл. 134]11. На украинском рушнике, вышитом в местечке Кролевец (Черниговщина) и представленном в экспозиции Национального музея истории Украины, родст- венная хотинскому образцу пирамида с равносторонним крестом на вершине насчитывает три ступени.
Основным источником рисунка и смысловым аналогом хотинской пирамиды, если рассматри- вать ее отдельно от креста, по моему мнению, является тетраграмматон-тетраксис, усовершенство- ванное великим геометром Пифагором древнееврейское, каббалистическое обозначение высшего божества и его атрибутов, получившее известность в Европе в XV–XVI ст. [10, с. 37–38].
Основные четыре варианта тетраграмматона-тетраксиса включают в себя четыре буквы, располагающиеся по пирамидальному принципу: на первой строчке – одна буква, на второй – к ней добавляется вторая и т.д. Каждый из основных четырех вариантов такой шифрограммы насчитыва-
ет 10 повторяющихся букв (1+2+3+4). Пятый вариант включает в себя одиннадцатую букву
«Шин», и она в сочетании с четырьмя другими буквами первого варианта превращает тетраграмма- тон в имя – ЙеХоШуах (Иисус). Именно такой вариант тетраграмматона (со звездочками вместо букв) представлен на плащанице из Кирилло-Белозерского монастыря, датируемой XV в. (см. иллюстрацию) [6, с. 104]. Тетраграмматоны с 10 буквами также имели хождение в христианской среде, второй вариант, в частности, отождествлялся с Святой Троицей12. Заказчик хотинского орнамента имел в виду 10-буквенный символ: хотинская пирамида состоит из 10 выделенных красным контуром «кирпичей», и расположение их тождественно расположению букв в тетраграм- матоне (1+2+3+4). Можно предполагать, что он поздразумевал в своем знаке и Святую Троицу, наиболее близкий сердцу христианина смысл из сакрального содержания всех четырех 10-бук- венных тетраграмматонов, практикуемых вне Каббалы, и слово «Сущий» (третий тетраграмматон),

8 См. образцы тамг: Kurat A.N. Topkapi Sarayı Müzesi Arşivindeki Altın Ordu, Kırım ve Türkistan hanlarına ait yarlık ve bitikler. Istanbul, 1940. 15, 43, 95 s.
9 См. о символизации Голгофы и образцы орнаментальных «голгоф»: Качалова И.Я., Маясова Н.А.,
Щенникова Л.А. Благовещенский собор Московского Кремля: К 500-летию уникального памятника русской культуры. М., 1990. Табл. 229; Маясова Н.А. Древнейший покров митрополита Ионы // Древнерусское худо- жественное шитье: Материалы и исследования. Вып. X. М., 1995. С. 27, 29; Шейнина Е.Я. Энциклопедия
символов. М.-Харьков, 2002. С. 21, 22; Treasures of the Czars from State Museums of Moscow Kremlin. London,
1995. P. 62, 146.
10 Cм.: Кудрявцев М.П. Москва – Третий Рим: Историко-градостроительное исследование. М., 1994.
С. 212. Осипов Ю.А. Эмалевые дробницы саккоса митрополита Алексея // Декоративно-прикладное искус-
ство: Материалы и исследования. Вып. IX. М., 1993.
* Ставротека – футляр для хранения небольшого креста.
11 См. также мотив четырехступенчатой пирамиды с четырехконечным крестом на молдавском ковре:
Молдавские ковры. Кишинев, 1953. Табл. 18.
12 О смысловых пластах этого знака см.: Шейнина Е.Я. Указ. соч. С. 37–38.

180

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств»

и слово «Господь» (четвертый тетраграмматон). (В первом, если он не включал в себя букву
«Шин», подразумевались огонь, воздух, вода и земля).
Судя по характеру кладки самих стен и выкладки изображений, тамги и пирамиды возникли в процессе строительства (или реконструкции) стен крепости в одно и то же время, явились резуль- татом целостного по замыслу творческого акта. Соответственно, шесть полос грандиозного арте- факта заключают в себе некое совокупное смысловое качество. Тамга, принадлежащая тюрко- исламской культуре, и пирамида с крестом, принадлежащая христианской культуре, соседствуют здесь в дружественном равновесии: четыре полосы тамги могли бы доминировать над двумя полосами пирамид, но более высокое расположение пирамид и локальный переход их в четырех- полосную конфигурацию снимают доминирование соседствующих знаков. Равновесие двух знаков прочитывается как констатация гармонии и призыв к равновесию двух культур. Тот же смысл, адресованный уже только христианам, католикам и православным, прочитывается и в контамина- ции ясно обозначенного равностороннего общехристианского креста с неявно обозначенным пра- вославным. Признанный в католическом мире и постепенно утверждавшийся среди православных тетраграмматон с его изначально доминирующей идеей мировой гармонии должен был подкре- плять соответствующую смысловую посылку других знаков. (Тамга в своей изобразительной, вне- письменной ипостаси также выражала идею гармоничного мироустройства.)
Кто был заказчиком и автором философско-политической декларации, начертанной на гигант- ском свитке стен Хотина? Пожалуй, тот же человек, которому историки с достаточным основанием приписывают реконструкцию стен крепости во второй пол. XV в.: господарь Стефан III (годы пра- вления: 1457–1504). Ни один другой господарь не правил Молдавией так долго, как он, вполне заслуженно вошедший в историю с именем «Великий»13. Последовательный сторонник мирных ре- шений политических проблем, Стефан Великий искусство дипломатии ценил гораздо выше, неже- ли искусство войны, и предпочитал договариваться там, где многие другие предпочли бы воевать. Дружил с крымским ханом Менгли-Гиреем, и симпатия именно к нему отразилась в обобщенном образе ордынской тамги на стенах Хотинской крепости.
Выкладка многих сотен крупных знаков – с точным соблюдением их собственного размера и рисунка, расстояний между знаками и составленными из них рядами – должна была серьезно ослож- нить работу строителей. Владетель, решившийся без видимой практической нужды записать при по- мощи 29 тыс. красных кирпичей свой особенный символ веры, видел за политическим интригами и сиюминутными успехами глубинный смысл всех вещей. Присутствие тетраграмматона в его мону- ментальной графике выдает в нем мыслителя, стремившегося примирить мистический рационализм Пифагора с православием. Более чем вероятна связь его тетраграмматона с антитринитарными идей- ными течениями, получившими распространение в Восточной Европе в XV–XVI ст. Известные кон- такты дочери Стефана Елены («Волошанки»), снохи великого князя Московской Руси Ивана III, с антитринитаристами подсказывают, что в доме господаря Стефана дух конфессионального реформа- торства оказывал влияние даже на воспитание детей. Домашняя интеллектуальная атмосфера, вероятно, была во многом предопределена брачно-династическими связями Стефана: первая жена господаря Евдокия происходила из дома киевских Олельковичей, известных покровителей антитри- нитаристов, вторая жена Мария Мангупская происходила из крымского княжества с сильнейшими эйкуменистическими традициями. Заметим также, что сват и главный соперник Стефана Великого в борьбе за звание «единственного защитника» православия после взятия Константинополя Мехмедом Фатихом (1453) Иван III также длительное время покровительствовал антитринитаристам. Траги- ческие судьбы их дочерей, двух Елен (дочь Ивана III была замужем за великим князем Литовским Александром Казимировичем) несли на себе тот же отблеск сложной идейной и военно-полити- ческой борьбы в Восточной Европе во второй половине и на исходе XV в., который окрасил стены Хотина в красно-керамический цвет многозначительной шифрограммы.

Список источников и литературы
1. Деркачук Д.А., Тимощук Б.А. Хотин: Путеводитель. Ужгород: Карпати, 1977. 79 с.
2. Зеленчук В.С., Постолаки Е. Коворул молдовенеск. Кишинэу, 1990.
3. Качалова И.Я., Маясова Н.А., Щенникова Л.А. Благовещенский собор Московского Кремля: К 500-ле-
тию уникального памятника русской культуры. М.: «Искусство», 1990. 385 c.

13 О заслугах Стефана перед молдавским народом свидетельствует памятник ему, воздвигнутый в центре
Кишинева. В 2004 г. Молдавия отмечала 500-летие со дня смерти великого господаря.

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 181

4. Кудрявцев М.П. Москва – Третий Рим: Историко-градостроительное исследование. М.: Сол Систем,
1994. 255 с.
5. Kurat A.N. Topkapi Sarayı Müzesi Arşivindeki Altın Ordu, Kırım ve Türkistan hanlarına ait yarlık ve bitikler. Istanbul, Burhaneddin basımevi, 1940. 212 s.
6. Лихачева Л.Д. Шитые произведения из собрания Кирилло-Белозерского монастыря, связанные с ро-
дом Голицыных // Древнерусское художественное шитье: Материалы и исследования. Вып. X. М.: ГИКМЗ
«Московский Кремль», 1995 С. 103–114.
7. Маясова Н.А. Древнейший покров митрополита Ионы // Древнерусское художественное шитье: Мате-
риалы и исследования. Вып. X. М.: ГИКМЗ «Московский Кремль», 1995. С. 26–38.
8. Молдавские ковры. Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1953.
9. Осипов Ю.А. Эмалевые дробницы саккоса митрополита Алексея // Декоративно-прикладное искусство:
Материалы и исследования. Вып. IX. М.: ГИКМЗ «Московский Кремль», 1993. С. 25–38.
10. Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов. Москва – Харьков: «Издательство АСТ», «Торсинг», 2002. 591 с.
11. Treasures of the Czars from State Museums of Moscow Kremlin. London: New Hard Cover Edition, 1995. 256 p.

Фаизов Сагит Фяритович, кандидат исторических наук (г. Москва); faizovy@mail.ru.

Художественные особенности

Д.Ф. Загидуллина

суфийской поэзии периода Казанского ханства

Наступление эпохи средневековья в татарской литературе совпало со временем принятия ислама в Поволжье. Все художники слова того времени были мусульманами. В художественной картине мира на первый план выходила единственная оппозиция: макрокосмос и микрокосмос (Бог и человек). «Религиозная» (в том числе – суфийская) картина мира прослеживается в суфийской литературе Казанского ханства, которая по словам Р.М. Амирханова «стоит на стыке двух этапов развития тюркоязычной литературы», «открывает эпоху собственно национальной литературы, связанную с обособлением тюркских народов» [1, с. 47].
В суфийской литературе перед читателем предстает человек, давно пришедший к пониманию божественной предопределенности, вошедший на Путь (тарика), он находится в одном из сос- тояний (хал), пристанищ (макам). Число макамов и халей в различных суфийских системах отлича- ются друг от друга. Основными макамами являются тауба (раскаяние в грехах); вара (очищение от причинения несправедливости кому-либо); зухд (безразличное отношение к мирским благам); сабр (терпение); таваккул («упование» на Бога); рида (принятие того, что предначертал Бог) и др. Наиболее распространенные хали следующие: курб («близость» к Богу); махабба (любовь); хауф (боязнь); раджа (надежда); шаук (страсть); мушахада (созерцание); йакин (истинное постижение) [4, с. 42–43]. В литературе разных народов они встречаются по-разному. Определение состояний может стать основой подхода к суфийской литературе вообще.
Известный поэт, сеид и дипломат, выдающаяся личность времен Казанского ханства Кул Шариф, трагически погибший при взятии Казани 1552 году, считал своими литературными учите- лями тюркских поэтов–суфиев Ахмеда Ясави и Сулеймана Бакыргани. Человек – субъект, лири- ческое «я», стремящийся к Богу, в его стихах находится в разных состояниях. В зависимости от этого меняются и художественные приемы.
В стихотворении «Əлхəмдүлиллаһ раббил–галəми…» («Хвала господу, властелину бытия…») человек находится в макаме раскаяния, тауба. Тауба означает отвернуться от грехов, отречься от всех мирских забот. Причина раскаяния двоякая: за всех людей и от своего имени. Они выражены в сильной позиции, в двух последних строфах стиха:
«Хөзүһө фəгалүһө» хитабындин,
Ки куркамын «Сөммəл–җəхим» гыйкабындин.
Укыб–белеп тотмадык без хитабындин,–
«Йа–вəйлəти лəййəтəни» дəрман безгə. Үзең белгел, йангыл имди, и Кол Шəриф, Тəхсил тийү бар гомерең кыйлдың тəлəф. Йекетлектə тəүбə кыйлмак – гыйнаять ризык, Йазыкларны йарлыкали гофран безгə [5, с. 23].

182

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств»

Я боюсь слов: «Аллах сделает как хочет. Он заберет, он выполнит»,
Боюсь попасть в ад, боюсь мук адских,
Мы читали–узнали, но не придерживались божественного назидания.
«Какая досада! Эх, вернуть бы», – эти слова нам утешение.
Знай сам и гори, Кул Шариф,
Хотел получать знания, за этим провел свою жизнь,
Покаяние в молодости как божественная пища,
Помилуй нас, Аллах, отпусти наши грехи (подстрочн. везде наш).

Так лирический герой раскаивается в том, что недостаточно посвятил себя обращению к Богу. Кул Шариф как бы описывает процесс этого макама. Стихотворение начинается с обращения к Аллаху, человек благодарит Бога за веру, убеждения; за успокоение души; за священную книгу Коран; за то, что родились мусульманами; за Мухаммада, за его деяния; за объяснения о дне расплаты (Кыямəт). В молитвах суфия выделяются несколько просьб: «не сделай нашу страсть (нəфес) нашим врагом»; «отпусти наши грехи»; «если необходимо, прогони от своего порога»;
«если необходимо, пусть Сам встречает нас»; «пусть надежда не покинет меня». Кроме того, в стихотворении упоминаются отдельные аяты, и возникает ощущение, что суфий вспоминает и читает именно их.
Таким образом, стихотворение представляет собой диалог с Аллахом в макаме тауба. Шаг за шагом подробно описывается, о чем должен молиться и просить суфий, находящийся в данном макаме, какие молитвы он должен читать. Дается своеобразная «инструкция» прохождения данной стоянки. Как отличительные черты таких стихотворений, мы можем выделить следующие: человек разговаривает с Богом; подтверждает тот факт, что уже находится в пути; читает определенные молитвы; обращается с просьбой от имени всех и от имени себя: просит прощения. В стихотворе- нии нет привычных символов, недосказанности, мистики. Оно, если можно так сказать, эпически ясно. Такой стиль условно можно назвать «невзрачным», «ясным».
Тарикат материализуется в зикре (поминании), регулярное исполнение которого и приводит избранного судьбой гарифа в состояние погружения в Бога. Зикр строго следует кораническому предписанию: «Поминай Бога частым поминанием и прославляй его утром и вечером» [8, с. 229–
230]. Газель Кул Шарифа «Башың күтəр гафлəтдин…» («Приподними голову над нерадиво-
стью…») посвящен зикру Һу (Хак). Каждая строка заканчивается рефреном: «һу дигел», «говори
«һу». В стихотворении лирическое «я» обращается к себе, к Кул Шарифу: говори зикр. Оно напи- сано в ритме зикр, музыкальность достигается с помощью повторений и размера 14/14. Видимо, текст предназначался для рецитации в качестве формулы зикр. Вот последние строки:
И Кол Шəриф, тынмагыл, төнлəр йатып оймагыл,
Хак зикрене куймагыл, гафил йөрмə, һу тигел [5, с. 25].

Кул Шариф, не останавливайся, по ночам не спи,
Не переставай говорить хак зикр, не будь не познавшим, говори һу.

Это обращение обрамляет стихотворение, первая и последняя строка стиха повторяются в чуть измененном виде. В произведении параллельно проносятся две нити: обращение к себе с аргу- ментами о необходимости зикра (нужно победить равнодушие, открыть глаза, знать) и размыш- ления о том, для чего нужен зикр. Во втором случае поэт обращается к традиционным суфийским символам бəхер (жемчуг) и гаувас (ныряльщик), обозначающим человека, стремившегося знать сокрытое, достичь божественных знаний, и традиционным образам: гарше шахи (девятый ярус неба) и гашыйк (влюбленный). С их помощью создается картина постижения истины, и в каждой строфе (состоящей из двустиший) повторяется обращение «белми торма» («не будь не познав- шим»). Суфия, познающего с помощью зикр, поэт называет птицей һу («һу кошы»). В картине познания, бодрствуя и через слезы (воздержание от сна считалось одним из наиболее эффективных способов продвижения по мистическому Пути – «глаз плачет, вместо того, чтобы спать» [9, с. 96]), через возгорание влюбленные птицы обретают крылья, летят до девятого яруса неба, где будут ждать встречи с Аллахом, где будут нырять за жемчугами истины и попадут в рай. Этот пласт можно назвать условно–символическим. Такие иллюстрации–«вставки» часто встречаются в суфийской поэзии, они воспринимаются двояко: как истина, познанная самим субъектом; как виде- ния суфия в определенном состоянии (зикр служит для входа в транс).

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 183

Таким образом, стихотворение–зикр посвящено описанию одного из эффективных способов продвижения по мистическому Пути – зикра Һу (Хак). Музыкальность, применение повторов уси- ливают эмоциональное воздействие произведения. Традиционные суфийские символы и иллю- страция–«вставка» участвуют в воссоздании процесса познания.
Стихотворение отличается от других произведений Кул Шарифа. Воссоздание суфийского мировоззрения с помощью традиционных парных символов усиливает ощущение тайны. По мне- нию Е.Э. Бертельса, парные символы в суфийской поэзии служат для передачи основ мусуль- манской картины мира и смены человеческих переживаний [3, с.111]. Стихотворение напоминает отточенные, символически–усложненные, полные знаков произведения персидских поэтов средне- вековья. В татарской суфийской поэзии такой стиль (мы бы назвали ее «нəфис» – «изящный») ха- рактерен стихам, описывающим состояние махабба (любви к Аллаху) или пения зикр. Для срав- нения обратимся к близкому по стилю стихотворению поэта периода Казанского ханства Мухам- медьяра «Нəсыйхəт» («Назидание»), являвшегося, по мнению Р.М.Амирханова, членом суфий- ского ордена [2, с.47]. В нем также картина мироздания описывается при помощи парных символов гөл–былбыл (любовь соловья к розе символизирует возвышенную любовь суфия к Богу), кроме того, применяются традиционные символы баг, бакча (символизирует земную жизнь) и тикəн (сим- волизирует зло вообще, или недостойные людские качества). Лирическое «я» рассказывает о том, что былбыл (соловей), или гамил, парень, наблюдая сад, замечает, что везде растет репей (тикəн), из–за этого он печалится. Но однажды находит цветок, влюбляется и обращается к цветку–макро- космосу: зачем нужен репей, необходимо избавиться от него. Хозяин сада был бы рад тому, чтобы в нем росли одни цветочки.
Так автор восклицает, что в мире много зла, неверия, и человек – «хозяин сада» – стал седым от горя, связанного с неверием. Мир должен строиться на принципах любви к Богу. Условно–сим- волический пласт завершается словами:
Белек əһле бу рəмзе бəлкə аңлар,
Колак салмас кə бу мəгънəйə əгъйар [7, б.165].

Знающие, возможно, поймут значение сокрытой мысли,
Другие не будут прислушиваться.

Второй пласт формирует само назидание, адресованное человеку. Первое – «не будь злым, воз- люби» («Гөле сач ул багыңа, булма җаһил»). По мнению поэта, если все вступят на путь влюблен- ных, мир станет цветником («гөлстан»). Это – первое «из сокрытого», тайного; по мнению поэта, оно имеет силу наставить на праведный путь лжеца, вора, разбойника. Второе – «будь правиль- ным», живи правдиво, тогда «не вмешается сатана в человеческую жизнь». Обращаясь к человеку от своего имени, от имени Мухаммедьяра, поэт просит соблюдать эти два правила, дабы не сожа- леть.
Последние строки стихотворения соединяют условно–символический и назидательный пласты,
здесь автор заявляет о причине своей печали:
Дəригъ улды бу дөньяның зийасы,
Хəйасыз улды мөэмин, йук вəфасы [7, б.166].

Исчезло сияние мира,
Потерял стыд мусульманин, не верен слову.

Так, стихотворение с помощью «вставки» мировоззренческого, философского характера ил- люстрирует назидание поэта, парные символы, усложняя произведение, подчиняются поэтическо- му воплощению суфийской концепции мироздания.
Стихотворение Кул Шарифа «И күңел…» («О душа») так же написано в форме диалога: лири- ческое «я» обращается к себе, своей душе, просит успокоения, хочет стать безразличным к мир- ским благам, делам. Человек находится в стадии зухд (воздержанности). Как известно, в этом мака- ме утверждается безразличие к мирским благам, как дозволенным (халал) религиозным законом, так и недозволенным (харам). Данное стихотворение как мирское благо выделяет стремление к бессмертию, что отвлекает сердце от Бога:
Бу үлүм ширбəтин халыкга ичүргəн дөньядыр.
Сəн сагынма дөньяда мəн бакый калгаймəн тийү [5, с.26].

184

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств»

Этот мир напоил народ вином смерти.
Ты не думай, что останешься здесь вечно.

Говоря о бытии, поэт напоминает, что в мире все смертны, что мир разлучает отца и сына, мать и дочь, и что этот мир «не имеет начала, не имеет конца» («əүвəле һич, ахыры һич»). В каче- стве последнего аргумента упоминаются родители самого поэта: они тоже канули в лету, говорит он. Диалог человека с самим собой, обращение к иллюстрациям воссоздают картину конечности жизни. Редиф «дөньядыр», повторяясь, становится сквозной рифмой стихотворения в форме аа ба ва.
В стихотворении «Мөнаҗəтдə моңлугъ кəрəк…» («Необходима печаль в мунаджат…») чело- век также находится в стоянке зухд. Но здесь речь идет о необходимости безразличия недозволен- ным благам – харам:
Гамəл кыйлып төндин–төңə, чыкмагунчə бəһ бундин.
Рийазəтнең бутасында сыз гаурəтин, и Кол Шəриф,
Кəнҗе гыйшкы кəрəк ирсə, алтун–көмүш чыка кандин [5, с.28].

Кол Шариф, вычеркни харам в пояске аскетизма, если
От ночи до ночи ты будешь совершать дела, не переставая самосовершенствоваться.
Если тебе нужны сокровища Бога, то откуда им взяться?

Идея мунаджат ясна: если хочешь приблизиться к божественным сокровищам, стань аскетом, откажись от вещей, еды, питья. Чтобы пройти стоянку зухд, суфий должен перебороть харам, стремление к мирским благам. Для этого поэт призывает себя держать пост и горевать–плакать:
«если мужчина не наполнит глаза слезами, когда совершает сахар, тогда нельзя рассчитывать на милость Аллаха, врата рая будут закрытыми» («Ир сəхəрдə кубубəн, тулдырмайен күздə йаши,/ Өмид тутмак мөхаль ирер, капугъ баглигъ камугъ йандин»). Молитвы будут услышаны, если человек держит пост; усердие позволит увидеть божественное сияние.
Так стихотворение рассказывает о необходимости бороться со страстями (нəфес) и молиться. Находящийся в стоянке зухд человек как бы разговаривает сам с собой, таким образом освобожда- ясь от стремления к мирским благам. В мунаджат основные мысли выражаются напрямую, они адресованы и себе, и читателю или слушателю.
В наследии Кул Шарифа есть стихи, определяющие, на каком этапе мистического Пути нахо-
дится автор, поэт. По законам суфизма, мусульманин, вступивший в мистический Путь, должен пройти четыре этапа–пути. В стихотворении «Хакыйкать чын гашыйклар юлына…» («В путь истинных влюбленных…») Кул Шариф заявляет о том, что находится в пути магрифа:
Мəгърифəткə кол булган, Гыйшкта янып көл булган, Талиблəргə йул булган
Кол Шəрифə диванə [5, с.29].

Он раб магрифа,
Он пепел, оставшейся от любви, Он Путь для своих шакирдов, Диванэ Кул Шариф.

Здесь основными показателями достижения данного пути является наличие шакирдов и особое состояние – диванэ, когда достигший совершенства, познавший божественные знания суфий живет в состоянии экстаза. В состоящем из девяти строф–четверостиший стихотворении упоминаются девять диванэ–учителей, известных в истории суфизма личностей. Так описывается цепь–силсила, где Кул Шариф ощущает себя замыкающим, и утверждается, что все предыдущие учителя указы- вают путь ему и его ученикам. Через описание характерных особенностей учителей (сыйфат) воссоздается облик человека, достигшего пути магрифа. Это – определение направления пути – пути к Аллаху (Гаттар); сеяние словесных жемчугов – умение довести истины другим людям (Боһ- лул); достижение высоты космоса – умение узнать сокрытое (Мансур Халладж), оседлание коня Мухаммада – достижение совершенства (Шаһ Борыкай); превращение в бабочку – сгорание в про- тивостоянии к мирским благам (Челяби); оживление мертвых и знание сокрытого (Б.Валид); усер-

Секция «Духовная культура и искусство тюрко-татарских государств» 185

дие в распространении учения (Ш.Табризи); опьянение магрифа, достижение уровня учителя (Вай-
сел Карани); повиновение, растворение в любви к Аллаху (Кул Шариф).
Таким образом, анализ суфийской литературы эпохи Казанского ханства в лице наследия Кул Шарифа позволяет сделать некоторые выводы. В творчестве этого поэта присутствуют два стиля: эпически–ясный, невзрачный и обогащенный символами, изящный способы письма. Схожее явле- ние наблюдается в средневековой персидской литературе. По мнению Н.И.Пригариной, персидская литература эволюционирует от «труднодоступной простоты» (саһл–е мөмтани) к «новому особен- ному изяществу» (фиганият) [6, с.104–105]. Многие стихотворения Кул Шарифа, описывающие то или иное состояние суфия, просты и невзрачны. Но среди стихотворений есть и т.н. изящные, условно–символические.
В дальнейшем в татарской поэзии сохраняются мотивы, встречающиеся в поэзии Кул Шарифа, некоторые традиции трансформируются. Видимо, для поэтов ХVII – первой половины ХIХ вв. творчество суфиев Казанского ханства стало нормативным, именно их влиянием мы склонны объ- яснять повторяемость ограниченного количества макамов и халей в средневековой татарской суфийской поэзии.
Список источников и литературы
1. Амирханов Р.М. Татарская социально–философская мысль средневековья. Кн. 1. / Р.М.Амирханов. –
Казань, 1993.
2. Амирханов Р.М. Амирханов Р. Социально-философская мысль средневековья (XIII – сер. ХVI вв.). –
Кн.2. / Р.М.Амирханов. – Казань, 1993.
3. Бертельс Е.Э. Избранные труды. Т.3. Суфизм и суфийская литература. – М.: Наука, 1965.
4. Ибрагим Т.К., Султанов Ф.М., Юзеев А.Н. Татарская религиозно-философская мысль в общемусуль-
манском контексте / Т.К.Ибрагим и др. – Казань, 2002.
5. Кул Шариф и его время / Сост. и научн. ред. М.Ахметзянов, А.Хасанов. – Казань: Татар. кн. изд-во,
2005.
6. Пригарина Н.И. Образное содержание бейта в поэзии на персидском языке / Н.И.Пригарина // Вос-
точная поэтика. – М., 1983.
7. Татар поэзиясе антологиясе. 1-нче китап. – Казан: Татар. кит. нəшр., 1992.
8. Тримингэм Дж.С. Суфийские ордены в исламе / Пер. с англ. А.А.Ставиской. – М.: «София», ИД «Ге-
лиос», 2002.
9. Шиммель А. Мир исламского мистицизма / Пер. с англ. Н.И.Пригариной, А.С.Раппопорт. – М.: Але-
тейа, Энигма, 2000.

Загидуллина Дания Фатиховна, доктор филологических наук, зав. кафедрой методики преподавания и современной татарской литературы ФГАОУ ВПО «Казанский (Приволжский) федеральный университет»; zagik63@mail.ru.

186

СЕКЦИЯ «ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ
ПОЛОЖЕНИЕ ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ГОСУДАРСТВ»

А.В. Малов

Молодинская битва в контексте военно-политической ситуации в мусульмано-христианской контактной зоне

«… и поиде яко лев кровоядец, рыкая,
розиня лютую пащеку на пожрения християн
со всеми силами своими бусурманскими…»

(князь А.М. Курбский)

Давно не вызывает сомнения у специалистов тот факт, что разгром Крымской Орды 2–3 ав- густа 1572 г. на Молодях имел серьезные последствия для всего комплекса русско-крымских отно- шений. В конце 50-х – начале 60-х гг. XX в. документальная публикация В. И. Буганова [10, с. 166–
183] и вышедшее через несколько лет исследование Г.Д. Бурдея о Молодинской битве [39] подвели итог на 1960-е гг. в изучении этого важного для русской истории XVI в. сражения. Как показал доклад о Молодинской битве в 2009 г. на заседании Московского семинара по военной археологии (при ГИМе) И.Н. Пахомова «Кампания 1572 г.», развитие исторической науки, военно-истори- ческих исследований, историографии и археографии позволяет существенно скорректировать и дополнить наши знания об этом сражении и всей военно-политической ситуации, в которой оказалось Московское государство в начале 1570-х гг.
В советской исторической науке имело место некоторое преувеличение значения событий на севере Восточной Европы вообще и на Руси в частности для определения султаном и его окруже- нием политики Оттоманской империи, равно как и преувеличение масштабности поставленных к началу 1570-х гг. крымским ханом Девлет-Гиреем I в сношениях с Москвой целей и задач [103, с.
94–95; 39, с. 48–51, 78; 66, с. 35; 106, с. 416.]. Оба тезиса справедливо и обоснованно критикова- лись французскими тюркологами [36, с. 147–148; 72, с. 214–215]. Однако, даже с учетом всех дискуссий и введения в научный оборот новых источников – а может быть именно в силу этого, – до сих пор в полной мере не учтены все обстоятельства похода 1572 г., связанные с внешнеполити- ческой ситуацией всех заинтересованных сторон: Московского государства, Крымского ханства и Оттоманской империи, а также последствия этого сражения для стратегической ситуации в регио- не. В данной статье мы попытались вписать русско-крымские отношения в период Молодинской битвы в контекст военно-политической ситуации во всей мусульманско-христианской контактной зоне. Хронологическое совпадение и последовательность событий может быть взаимообусловлена зачастую лишь гипотетически. Однако представляется важным постараться учесть всю совокуп- ность факторов, которые прямо или косвенно оказывали или могли оказывать влияние на решения, принимавшиеся монархами в Москве, Бахчисарае и Константинополе.
Поход 1572 г. крымского хана Девлет-Гирея I (1551–1577) на Москву, закончившийся для него катастрофой на Молодях, стал важной вехой в закреплении за Москвой только что завоеванного Поволжья. Утверждение Ивана IV на берегах Волги явилось главной предпосылкой продвижения России далее на Восток – в Сибирь, распространения своего влияния, а впоследствии и власти на земли Сибирского ханства, тесно связанного с доминирующими в Средней Азии Шейбанидами

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 187

[1101, с. 117–134; 84, с. 101–130; 85, с. 97–111]. Также власть над Волгой неизбежно и очень быстро привела к установлению тесных дипломатических и экономических связей с шиитским Сефевидским Ираном, ожесточенно боровшимся с Оттоманской империей на западе и с узбеками-суннитами на востоке. На политическом поприще с XVI в. Иран2, а позже в XVII в. и Московское государство периодически выступали с инициативой военно-политического антиосманского союза. Эконо- мически же связи с державой Сефевидов стали источником дешевого шелка и хлопка, что положи- тельно сказалось как в целом на казне московского самодержца, так и на материальном обеспечении войск.
Вопрос о Казанском и Астраханском «юртах» был важнейшим в русско-крымских и русско- османских отношениях фактически до конца XVI столетия. И.В. Зайцев отмечает, что «реальная реакция» Оттоманской империи на присоединение к России Поволжья неизвестна, и Крымские ханы «были склонны винить» в окончательной потере Казани и Астрахани Империю Османов [56, с. 172]. Однако, думается, позиция крымских ханов и летописцев демонстрирует здесь не более чем обычную дипломатическую и идеологическую уловку. Вряд ли можно всерьез утверждать, что Оттоманская империя «осталась абсолютно безучастной» к завоеванию Православным царством двух исламских государств. Не только Государем всеа Руси, разославшим посланников и гонцов с сеунчем по всем христианским государствам, с которыми Москва имела дипломатические отноше- ния, взятие Казани и Астрахани декларировалось как победа Креста над Полумесяцем [116, с. 71–
86]. Так же это должно было быть воспринято и на берегах Босфора. Утвердившиеся в священном для православных Константинополе султаны из династии Османов вели газават [125, с. 24–30] – практически перманентную войну с врагами веры – иноверцами-христианами и еретиками-шии- тами [125, с. 24, 30–31], лишь в силу необходимости из тактических соображений прерывавшуюся непродолжительными перемириями. Ресурсы Оттоманской империи в XVI в. были уникальны, но все же не безграничны3. Потому и очередь до Москвы у Османов дошла не сразу: у султанов были более важные цели и задачи экспансии – и все против иноверцев и еретиков. Суть баланса идеоло- гии, политики и экономики во взаимоотношениях Московского государства и Оттоманской импе- рии лучше всего выражают строки Фридриха Шиллера, посвященные религиозным войнам в Евро- пе [123, с. 3]:
«Все это было делом религии. Она одна могла сделать возможным случившееся, но все это было сделано далеко не для нее. Если бы вскоре не присоединились к ней частные интересы и государственная выгода, то никогда голос богословов и народа не встретил бы в государях такой готовности, никогда новое учение не нашло бы столь многочисленных, столь мужественных и стойких поборников».
Наиболее глубоко, взвешенно и гибко баланс названных сфер интересов в треугольнике Мос- ква – Бахчисарай – Константинополь, пожалуй, впервые представлен у А.А. Новосельского [88, с. 24 – в целом его позицию принимают А. Беннигсен и А.В. Виноградов: 36, с. 148. сноска 5; 43]. С обозначенной поправкой можно согласиться с общим выводом историков: на протяжении всего XVI – первой половины XVII вв. для политики обоих государств как правило характерно стремле- ние избежать открытого лобового столкновения4. Можно сказать, что до XVII в. земли к северу от татарских степей и кочевий Оттоманскую империю не интересовали. Это в равной степени отно- сится как к Московскому государству, так и к ВКЛ и Польскому королевству (с 1569 г. – Речи

1 Однако непредвзятому читателю остается непонятно, на каком основании Файзрахманов утверждает, что татарское завоевание сибирских народов и распространение ислама несло народам Сибири высокую культуру и государственность, а присоединение Сибири к России и проповедь христианства принесли сибир- ским народам лишь гнет и лишения.
2 В конце 1580-х гг. возродивший Иран после смуты шах Аббас предлагал Москве Дербент и Ширван в
«оплату» антитурецкого военного наступательного союза [89, с. 107–108].
3 Родс Мэрфи насчитал по документам финансовой отчетности рост списочной численность янычар: от
7886 чел. в 1527 г. до 39282 чел. в 1609 г., тимариотов – от 99261 в 1527 г. до 170550 в 1609 г. Хотя в то же время постоянная столичная армия (капу кулу), во главе которой султан или его полководец выступал в
поход, на 1574 г. едва превышала 29 тыс. чел., а янычарский корпус к концу правления Сулеймана Кануни в
1567 г. насчитываал 12798 чел. [136, p. 16, 38–39, 42, 45]. Впрочем, относительно численности капыкулу
С.Ф. Орешкова приводит весьма отличные от подсчетов Мэрфи данные: на 1562/63 г. – 48316 чел. [91, с. 14].
4 Эта характерная черта московско-турецких отношений, справедливо отмеченные Ш. Лемерсье-Кельке- же, А. Беннигсеном, И.В. Зайцевым и некоторыми другими для XVI в. в полной мере отражает и суть московско-турецких отношений вплоть до 70-х гг. XVII в. См., например: [56, с. 172].

188

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Посполитой обоих народов)5. Не способствовали актуализации агрессивных планов Оттоманской империи в отношении Москвы и Поволжья и хорошо известные в Стамбуле амбиции крымских Гиреев.
Пока Московское государство утверждалось в Поволжье и впервые шагнуло на Кавказ6, Отто-
манская империя в целом успешно завоевывала у императора Священной Римской империи Вен- герское королевство [125, с. 28–30, 35–36 и др.]7, распространяло свою власть на Средиземном море8 и в Северной Африке9, на Востоке – утвердилась в Арабском Ираке и Западной Армении [89, с. 105 – Согласно турецко-иранскому перемирию в г. Амасье в 1555 г.]. Даже объединенный флот
«Священной лиги» христианских государств (Испания, Римский папа, Венеция, Генуя, Савойя, Мальтийский Орден) не смог в 1560 г. у острова Дьерба (Тунис) нанести поражение флоту Отто- манской империи, безраздельно господствовавшей на море. Успехи османской экспансии снизили накал религиозной борьбы в Европе католиков с протестантами10 и способствовали подписанию в
1555 г. Аугсбургского религиозного мира, а как следствие – крушению планов Карла V по созда- нию единой Католической империи, а также отречению его от престола11. Противостоящего же Габсбургам короля Франции те же успехи Османов сделали их союзником [125, с. 29] – то явным, а когда по политическим соображениям это становилось для христианнейшего католического монарха неудобно, – тайным12.
Однако непрерывная конфронтация с государствами Священной лиги, несмотря на все турец- кие успехи, была не столь однозначна для Османов. Мирные договоренности католиков с проте- стантами, спровоцированные османским натиском, в свою очередь грозили расширением анти- османского союза и эскалацией политической изоляции Оттоманской империи в Европе. Кроме того нельзя не дооценивать такие факторы, сопутствующие Оттоманской империи уже в эпоху ее расцвета, как борьба придворных группировок за власть и влияние при Дворе и финансирование влиятельных фигур Дивана и Гарема иностранными кампаниями и государствами.
Свои вести о подготовке турецкого похода на Астрахань русский посол А. Ф. Нагой начинает с сообщения о приезде в Крым в сентября 1563 г. турецкого чавуша [44, с. 25]. По донесению мос- ковского гонца Е.Ржевского, осенью того же 1563 г. представители астраханских татар, горских черкес, каких-то (малых?) ногаев и казанских эмигрантов, провоцируемые приехавшим в сентябре гонцом Сигизмунда II Августа А.Владыкой, призывали в Бахчисарае к походу на Астрахань [88, с. 24; 44, с. 25]. В том же году Астраханский проект был представлен султану великим визирем

5 После двух балканских экспедиций польского короля Владислава Варненчика, носивших характер крестовых походов и закончившихся для короля гибелью [127] все последующие полькие короли до XVII в. стремились избежать конфликтов с Оттоманской империей. Расходясь в оценках османской политики Ягел- лонов польские историки единодушны в определении ее мирной направленнности: [97, с. 14–32; 130, s. 270–
276, 278–279].
6 В результате черкесского посольства 1557–1558 гг. большая часть кабардинских князей присягнула
Ивану IV в подданстве: [66, с. 38].
7 Почти одновременно с Казанью пала венгерская крепость Темешвар в Трансильвании, ставшая цент-
ром нового бейрербейлика, а в следующем 1553 г. – крепость Эгер:[131, p. 37; 95, с. 64].
8 В 1547 и 1551 гг. османские флот и десант атаковали Мальту [62, с. 202–203; 87, с. 225]. В 1558 г.
Пийаль-паша захватил Балеарские острова в непосредственной близости от побережья Испании.
9 В августе 1551 г. бей Триполи признал власть османского султана, а в год взятия русскими войсками
Астрахани на трон Триполи сел бывший турецкий корсар, а теперь командующий османским флотом Доргут
Реис (Драгут, Драбут) [62, с. 203–204; 63, с. 408; 87, с. 229].
10 В Священной Римской империи германской нации налог «турецкой помощи» напрямую увязывался с уступками императора протестантам: [124, с. 208].
11 Впрочем, от испанской короны Карл V (как король Испании – Карл I) отрекся в январе 1556 г. в поль- зу своего сына Филиппа, а до конца года передал ему и владения Бургундского дома. От короны же Священ- ной Римской империи Карл V отрекся уже в монастыре св. Юста в 1558 г. в пользу своего брата Фердинанда
[29, с. 55. – Об Аугсбургском религиозном мире подробнее см.: 96, с. 63–71].
12 Неожиданная военная помощь протестантам в Германии против Габсбургов вопреки достигнутым с
Францией договоренностям, которая совпала со столь же неожиданной во время перемирия атакой границ
Священной Римской империи на Балканах войсками Сулеймана Великолепного и ультиматум султана о снятии блокады союзным католическим флотом острова Дьерба, где христианам удалось, наконец, запереть известного мусульманского пирата Доргута (Драбута), явились звеньями одной политической интриги в рам-
ках франко-турецкого союза, целью которой было не допустить поимки этого прославленного пирата. После полного успеха франко-турецких усилий султан назначил спасенного им и королем Генрихом Доргута (Драбута) командующим флотом Оттоманской империи [87, с. 227–228].

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 189

Соколлу Мехмед-пашой [36, с. 149]. Позже московский посол И.П. Новосильцев сообщил, что деф- тердар Касым-паша, будущий кафинский паша и командующий экспедицией, призывал в Стамбуле к походу на Астрахань еще Сулеймана I Кануни (1520–1566), но, видимо, уже после великого визиря [24, с. 81; 88, с. 25; 36, с. 149; 44, с. 125]. Таким образом, при дворе Сулеймана сложилась условная придворная партия, выдвинувшая проект османской экспансии на Северо-Восток с созда- нием широкой коалиции суннитских государств и племен во главе с Оттоманской империей. Есть прямые указания, что Селиму II идею Астраханской экспедиции внушил великий визирь Соколлу Мехмед-паша [102, с. 324; 131, p. 39 – у В.Д. Смирнова «Джелиль-Мухаммед-паша Долговязый»]. Актуализация этого проекта в 1566 г. тесно связана с именем того же Касым-паши [88, с. 24; 44, с. 125, 254]. Не владея информацией о всех тонкостях и хитросплетениях придворной борьбы при дворе Сулеймана I и Селима II (1566–1574), есть все основания предположить, что при выборе вектора экспансии в 1560–1570-е гг. сторонники Астраханского направления не должны были поддерживать открытую конфронтацию с Венецией. Ее владения хотя и были чрезвычайно соблаз- нительны, но приобретение их грозило Османам прервать один из важных путей поставки в импе- рию европейских технологий и новинок, в первую очередь, военных13. Хорошо известно, что одним из главных инициаторов ниспровержения венецианской власти в Восточном Средиземно- морье был фаворит султана Селима Юзеф Нази, яростно ненавидевший морскую республику. Нази в этом газавате поддерживали второй визирь Пийаль-паша и пятый визирь Лала Мустафа-паша. Против открытого военного столкновения с Венецией выступал великий визирь Соколлу Мехмед- паша, питавший к Нази чувства едва ли лучшие, чем последний к Венецианской республике [130, s. 266]. Великого визиря в определении направления военной активности Османов поддержал великий муфтий Эбусууд-эффенди, к которому, вероятно, стекались жалобы мусульманских паломников с просьбами очистить от «кафиров» паломнические пути в Нижнем Поволжье14. Надо полагать, что идею завоевания низовьев Волги и утверждения тем самым Оттоманской империи на Северном Кавказе и выдвинули, именно противники Венецианской войны. Необходимо учитывать вероятность и того, что появление Астраханского проекта стало плодом борьбы отдельных при- дворных и партий при Константинопольском дворе, преследовавших и свои личные или корпора- тивные интересы.
Проект предполагал в русле традиционной политики газавата в целях ликвидации военно- политических успехов христиан над мусульманами через Астрахань установить постоянную связь и военно-политический союз с суннитами Средней Азии, после чего единым фронтом обрушиться на иранских «еретиков» – шиитов [125, с. 24, 33–34]. В соответствии с этим османским военно- политическим проектом Астрахань с построенной османами сильной крепостью и турецким гарни- зоном должна была превратиться в самый восточный форпост Османской империи, в плацдарм борьбы с «неверными» и «еретиками». В 1564 г., не смотря на все старания крымского хана убе- дить султана и его окружение отменить задуманное предприятие, султан объявил о походе на Астрахань. На фоне османских инициатив на территориях бывшего Улуса Джучи Девлет-Гирей всячески демонстрировал Москве дружелюбие [44, с. 26, 32 и др.]15. Но в 1564 г. поход все же не состоялся из-за начавшейся войны с Габсбургами [117, с. 260].
В начале 1565 г. испанский флот, к которому присоединились союзные корабли Мальтийского ордена, захватил Тунисский порт и несколько городков в Северной Африке. В ответ султан двинул против маленького непокорного острова турецкий флот и армию янычар, которые с мая по сен- тябрь безуспешно осаждали крепости мальтийских рыцарей, понеся большие потери [87, с. 230–
240]. В следующем 1566 г. султан объявил о новой экспедиции на Мальту, но взрыв арсенала в

13 Впрочем, союз с французским королем в известном смысле компенсировал и нивелировал возможные потери для Оттоманской империи.
14 О жалобах мусульманских паломников из Хорезма на притеснения их в Астрахани и необходимости
очищения от неверных Астраханского пути сообщают многие турецкие документы, посвященные подготовке и организации астраханской экспедиции: указы Селима II от 9 февраля 1568 г. Кафинскому саджакбею и санджакбею Амасии от 20 августа 1568 г. о подготовке османского похода на Астрахань, послания султана
крымскому хану Девлет-Гирею I от 9 февраля и от 27 июня 1568 г. о подготовке к Астраханскому походу, хивинскому хану Хаджи-Мухаммеду от 9 февраля 1568 г. о скором очищении Астраханского пути от невер- ных: [11. № 19, с. 141; № 20, с. 146; № 21, с. 152; № 23, с. 161; 118, с. 509].
15 Так, например: 9 марта 1564 г. Иван IV по обоюдной договоренности присягнул перед крымским послом Джан-Болды и гонцом Ашибашем (Ащибашем Фрухом) в дружбе и согласии с крымским ханом с тем, чтобы хан учинил такую же присягу по переводу русской грамоты «слово в слово»: [80, с. 7].

190

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Константинопольском порту нанес такой ущерб флоту, что от экспедиции на Мальту пришлось отказаться. Преследовавшие османский флот неудачи не помешали Сулейману I Кануни выступить с сухопутной армией на Венгрию 1 мая 1566 г. В августе-сентябре в тяжелых боях за венгерскую крепость Сигетвар (Шегетваре, сражение за крепость Шегет (Шигет) в Бараньи – Трансильвания) турецкие войска нанесли поражение имперцам и венграм и взяли крепость. Однако тяжелые бои не прошли бесследно и для турок, в итоге от следующей венгерской крепости в Трансильвании – Эр- лау османам пришлось с позором отступить [95, с. 64].
Начавшееся в 1566 г. освободительное антигабсбургское антикатолическое движение в Нидер- ландах поначалу не встревожило испанского короля Филиппа II, но в ближайшей перспективе отвлекло силы главного союзника антиосманского блока16, владевшего на тот момент самым мощным христианским флотом. Мир с Испанией 1566 г. и последовашие в начале 1568 г. 8-летнее перемирие с императором Максимиллианом II и подписанный в том же году мирный договор с Ираном, наконец, позволили Османам обратить свою военную машину на север [131, p. 39; 118, с.
508]. Вспыхнувшее в 1568 г. в ответ на политику открытого террора нового наместника герцога Альбы открытое восстание в Нидерландах против испанского владычества на несколько лет пона- чалу вывело Испанию из активной борьбы на Средиземном море. Видимо, под влиянием нидер- ландских событий император Максимилиан II в 1568 г. перед лицом османской угрозы разрешил отправление евангелического культа дворянами и их подданными в Верхней и Нижней Австрии [96, с. 85].
В декабре того же злополучного для Испании 1568 г. уже на самом Пиренейском полуострове в Андалузии восстали мориски. Лидеры повстанцев связались со своими братьями по вере и полу- чили помощь от алжирцев и турок. Лишь к марту 1571 г. с большими трудностями одному из наи- более талантливых испанских полководцев дону Хуану Австрийскому удалось подавить восстание [29, с. 61–63].
Теперь, когда Испания увязла в Нидерландах и в Андалузии, на фоне убедительных успехов экспансии Оттоманской империи на Западе Османы смогли развернуть свою военную машину на Северо-Восток. Селим II «преклонил ухо» к Астраханско-Среднеазиатскому проекту. Однако аст- раханская экспедиция Касим-паши с ханом Девлет-Гиреем I потерпела убедительное фиаско [Об Астраханской экспедиции подробнее см.: 102, с. 324–327; 99; 38; 61, с. 184; 36, с. 145–166; 50, с.
167–174; 64, с. 116–144; 42, с. 174–193; 117, с. 261–262; 118, с. 509–514; 48, с. 248–253].
После провала турецко-крымского похода на Астрахань в 1569 г. Иван IV Васильевич все еще надеялся избежать открытого военного столкновения с Османской империей и Крымским ханст- вом. В Москве были хорошо осведомлены и об османско-крымских [72, с. 214–215; 48, с. 258] и о крымско-ногайских противоречиях [109, с. 265–266, 354, 356; 118, с. 513]. Экономическая под- держка Ногайской Орды Москвой, конница которой участвовала в разорении Ливонии и Литвы в составе русских войск, способствовала преодолению ногаями тяжелых последствий Смуты в Орде [109, с. 352, 615–616; 107, с. 101–114]. Однако, повышение уровня жизни ногаев оказалось обоюдо- острым оружием. Несколько оправившаяся после разорения Смуты Ногайская или Большая Орда стала тяготиться патронажем «белого царя» [Там же]. Курс на конфронтацию с Москвой стал фор- мироваться в ногайской среде еще в 1560-е гг., когда Нижнее Поволжье и Северный Прикаспий оказались стратегически важным регионом для Оттоманской империи, главным образом, в кон- тексте ее борьбы с Ираном.
Для ногаев реализация османского проекта северо-суннитского союза обещала положить ко- нец претензиям крымских ханов на власть над Ногайской Ордой и «Астраханским юртом», с одной стороны, и власти иноверного христианского царя – с другой. Скромное участие ногаев в Астраханском походе 1569 г. (в основном – фуражировка) было следствием двух обстоятельств – наличия сложившейся за десятилетия в ногайской среде сильной московской партии [109, с. 272–
273, 620], а также участия в походе (хотя и против своей воли) крымского хана, который не был в ногайских кочевьях желанным гостем. Но поход также показал крайне низкую эффективность

16 В 1566 г. союз нидерландских дворян «Компромисс» подал петицию наместнице Маргарите Парм- ской, а по стране прокатилась серия иконоборческих протестантских выступлений горожан и крестьян. На- пуганная наместница до окончательного решения вопроса королем удовлетворила многие из требований дво- рянской петиции. Но стремление к компромиссу было не свойственно политике Филиппа II, поэтому в следующем 1567 г. испанский король заменил свою родственницу своим ближайшим советником Фернандо Альваресом де Толедо, герцогом Альбой, подкрепив его авторитет 18-тысячным войском [120, с. 168–171].

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 191

турецкой антимосковской пропаганды в ногайской среде [56, с. 173]. Сила промосковских настроений в ногайской среде была прямо пропорциональна вполне обоснованным опасениям последствий в случае провала османского похода (как и получилось в итоге) – Волга и все пере- правы через нее, от которых зависел годовой жизненный цикл ногайских кочевий, контро- лировались московскими воеводами [109, с. 616, 619–620]. Приверженность Ногайской Орды политическому союзу с Москвой имела и такое мощное экономическое основание, до сих пор в должной степени не оцененное историками, как конская торговля. Судя по всему, никто более из ногайских соседей не был готов закупать у ногаев их коней – главную «производственную» статью кочевого хозяйства – в таком количестве как Московское государство. Впрочем, эта зависимость была обоюдной. И если экономическое значение этой торговли для Москвы было не столь велико как для ногаев, то военно-политическое значение многочисленных ногайских табунов было весьма существенно17.
В силу названных обстоятельств расчет Ивана IV избежать полномасштабной войны с Отто- манской империей полностью оправдался и дает основание современным исследователям для вы- сокой оценки как профессиональной деятельности Посольского приказа, так и личности Грозного царя в качестве политика и дипломата.
Совершенно иначе проблема утверждения России на Волге стояла в московско-крымских отношениях. Девлет-Гирей, не решаясь возражать против османского проекта завоевания Астрахани, сделал все от него зависящее для провала Астраханской экспедиции Касим-паши. В Крыму открыто заявляли свои претензии на оба престола – и на Казанский и на Астраханский [3, л. 156, 159–160 об.,
162–164 об., 166 об.–167 об., 169–169 об.], но первый из них должен был стать лишь «разменной картой» в политическом торге с Иваном IV18. Реально хан и его ближайшее окружение мечтали лишь об Астрахани с одним из ханских сыновей Гиреев на престоле, что в итоге обещало отдать во власть хана всю Большую Ногайскую Орду. Но сделать это следовало без помощи османов, силу объятий которых хорошо знал Девлет-Гирей. Новый поход на Астрахань был уже объявлен султаном, когда в его окружении произошла переоценка приоритетов экспансии Империи: с австрийскими Габс- бургами действовал подписанный в 1568 г. в Адрианополе мирный договор, разделивший Венгрию на 3 части (Королевскую, Турецкую и Трансильванию), с 1568 г. антииспанское антигабсбургское
движение в Нидерландах переросло в национально-освободительную войну, в самой Испании с конца 1568 до марта 1571 г. Андалузия была охвачена антииспанским восстанием морисков. Перед османами открывалась перспектива зачистить Восточное Средиземноморье от последних христиан- ских владений. Первым и наиболее лакомым призом для турок стал венецианский Кипр.
Как только стало ясно, что новый турецкий поход на Астрахань откладывается на неопреде- ленный срок, Девлет-Гирей решил действовать. Хан понимал, что цель перед ним стоит еще не бывалая, и обычными набегами и погромами московского царя не заставить отдать «дедовские юрты». В своих контактах с Крымом усилившаяся после преодоления смуты ногайская элита те- перь казалось бы могла претендовать на равноправные партнерско-союзнические отношения. Военно-политическая ситуация в Восточной Европе в начале 1570-х гг. создала благоприятную
почву для военно-политического союза Ногайской и Крымской орд, хотя такой союз и не мог быть
долговечным. Союз сложился в контексте конфронтации с Московским государством, его резуль- татом стало масштабное участие многочисленной ногайской конницы в двух походах хана Девлет- Гирея I на Москву – в 1571, но особенно – в 1572 г.
Другой составляющей крымской политики, которая привела хана к блестящему успеху под Москвой в 1571, а следом и к Молодинской катастрофе 1572 г., стали турецко-крымские противо- речия [102, с. 308–312, 319–320; 37, с. 75] на фоне военно-политического положения Оттоманской империи в начале 1570-х гг. Успехи Девлет-Гирея до 1572 г., поднявшие его авторитет в татарской среде, сделали его более заносчивым и менее осторожным в сношениях с турками, что увеличило

17 Позднее в Смутное время нач. XVII в. именно главная Ногайская дорога вдоль Волги через Казань и
Нижний Новгород, по которой гнали на Русь табуны боевых ногайских коней [86, с. 48–64; 108, с. 165–174;
109, с. 509, 526–529], стала важнейшим военно-экономическим фактором, во многом предопределившим ли- дирующую роль Нижнего Новгорода в организации Второго ополчения, освободившего Москву от польско- литовских интервентов в 1612 г.
18 Встречающееся в посольских документах требование со стороны хана и султана в том числе и казан- ского престола было исключительно декларационно – «права» Гиреев на Казань были тем козырем, который хан собирался сдать Москве в обмен на астраханский престол [44, с. 225].

192

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

число его противников при султанском дворе и не могло способствовать проведению совместных военных операций к северу от Крыма. Угроза свержения его с престола османами спровоцировала династический кризис 1577–1588 гг. [44, с. 243–244, 251–252].
Обращаясь к походам Девлет-Гирея на Москву в 1571 и в 1572 гг., необходимо хотя бы кратко остановиться на вопросах военной стратегии, тактики и военной организации Крымского ханства. Не смотря на кажущуюся изученность московского похода Девлет-Гирея 1572 г., целый ряд фак- тов, а также стратегических и тактических обстоятельств этой кампании не получили должной исторической оценки исследователями.
Крымское ханство имело достаточно ограниченные по своим возможностям и весьма специфические вооруженные силы, численность которых в историографии традиционно сильно преувеличивается19. Причиной последнего является некритическое использование нарративных источников, сообщающих априори завышенные либо вовсе фантастические цифры в соот- ветствии с идеологическими и политическими задачами, либо в силу литературной традиции. Основу войск крымских ханов составляли отмобилизованные для военного грабежа номады. Общий характер вооруженных сил не изменили и немногочисленные капы-кулу и сеймены, учрежденные по турецкому образцу предшественником Девлет-Гирея Сахиб-Гиреем (1532–1551) [102, с. 313; 54, с. 210–228; 48, с. 190–191]. Крымские ханы традиционно добивались от соседей выполнения своих требований разорительными набегами и нашествиями либо их угрозой. Так с
1559 по 1570 г. М.Ю. Зенченко насчитал 9 крупных татарских вторжений в Московское государство, не считая мелких набегов на окраины [58, с. 38]. Прямых военных столкновений с тяжелой европейской конницей и многочисленной пехотой ни крымчаки, ни ногаи не выдер- живали; борьбы за крепости с правильной осадой и фортификационными работами не знали и старались избегать. Однако столкновения как с московской, так и с литовской конницей татары не боялись, пехота же в составе московской армии как род войск до середины XVI в отсут- ствовала [92, с. 6–9], и с ней татарам в полевом сражении еще не приходилось иметь дела. Участие стрельцов и пеших казаков в присоединении Поволжья тактически не выходило за рамки борьбы за крепости и походов судовых ратей прежних эпох [40, с. 36–51; 119, с. 390–397;
27, с. 44–47; 28, с. 7–18, 56–61, 70–94 и др.; 81, с. 328–330; 82, с. 91–102; 79, с. 216–219], что не может рассматриваться как участие пехоты в полевых боях. Даже отряды московских пищаль- ников и стрельцов, изредка посылавшиеся московскими самодержцами на помощь своим ногай- ским союзникам, были скорее политическим нежели военным фактором, призванным проде- монстрировать противнику реальность и надежность тыла союзников Москвы.
В свою очередь, после присоединения Поволжья и благоразумного отказа от попытки покоре-
ния Крыма Иван IV полностью переориентировал вектор политической активности Московского государства на Северо-Запад. Сюда, на завоевание и удержание Ливонии были брошены основные силы и ресурсы страны. На юге же Московское государство ограничивается совершенствованием традиционной береговой службы, а также становлением и развитием сторожевой и станичной службы, базировавшейся на выдвинутые в Поле крепости – немногие старые, возрожденные и вновь основанные города [33, с. 36–41; 31, с. 134]. Д.И. Багалей вслед за И.Д. Беляевым называет
16 городов, составлявших в середине XVI в. т.н. «первую линию»: Алатырь, Темников, Кадом, Шацк, Ряжск, Данков, Епифань, Пронск, Михайлов, Дедилов, Новосиль, Мценск, Орел, Новгород- Северский, Рыльск, Путивль, – и 9 т.н. «вторую линию»: Нижний Новгород, Муром, Мещера, Касимов, Рязань, Кашира, Тула, Серпухов, Звенигород [33; 31, с. 36]. К этим городам следует доба- вить еще Зарайск, где каменный Кремль был возведен в 1528–1531 гг. [69, с. 112; 45, с. 220–221]. Из первых городов Михайлов был построен еще накануне взятия Казани (1551), Шацк – на следующий год после (1553), Ряжск – на следующий год по взятию Астрахани (1557). В 1561 г. параллельно с ликвидацией русскими войсками Ливонского ордена [113, с. 93] «польская украина» была укреплена острогами на реках Плова и Солова на Муравском шляхе [78, с. 296]20. С началом

19 Ярким примером перенесения мифических сведений о численности татарских войск и потерь (и не только татарских) из нарративных сочинений на страницы своей книги от первого лица является двухтомный научно-популярный очерк крымского историка Олексы Гайворонского по истории Крымского ханства, где сражаются 100-, 200-тысячные армии, а потери убитыми исчисляются тысячами и даже десятками тысяч человек [48, с. 157, 172, 200, 202, 203, 208–211, 220, 238, 260 и др.].
20 В литературе упоминаются сразу три города: Плова, Солова и Крапивна, однако в источниках все три города одновременно никогда не встречаются. Вопрос требует, конечно,отдельного исследования: в XVI в.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 193

подготовки турками экспедиции к Астрахани в 1566 г. русские поставили Епифань [71, с. 43–68] и Орел. В возведении же в следующем году по просьбе тестя царя черкасского князя Темрюка Ида- рова русским отрядом воевод кн. А.С. Бабичева и П.Протасьева на Кавказе первой русской крепости Терки [70, с. 42; 44, с. 66] под формальным предлогом защиты родственника можно пред- полагать и своеобразный «ответ» султану на объявление похода и фигуру будущего политического торга как с султаном, так и с ханом. Тем самым Иван IV демонстрировал желание и готовность закрепиться в землях своих новообретенных подданных, присягнувших царю еще в 1557–1558 гг., в непосредственной близости от Крыма, в зоне, воспринимавшейся крымским ханом не иначе как наследие Золотой Орды и где до сих пор влияние Крыма оспаривал лишь сюзерен хана – султан Оттоманской империи21. Параллельно же с объявлением султаном похода в 1568 г. поставлен Данков [60, с. 344; 106, с. 402, 403, 422; 58, с. 38–39].
Но все же Ливонская война сильно ограничила возможности России по противодействию военной активности крымских татар как на Северном Кавказе, так и на «польской украине» госу- дарства. Попытки Ивана IV заключить полноценный мир, который означал бы признание русских завоеваний на востоке, юге, западе и северо-западе не увенчались успехом ни в отношении ВКЛ и Польского королевства (после 1569 г. – Речи Посполитой), ни – Швеции, ни – Крымского ханства и Оттоманской империи. Однако, катастрофической ситуацию назвать было нельзя: соседей не столько связывала московитская угроза, сколько раздирали противоречия сепаратных интересов. Хотя наметившийся было союз со Швецией рухнул вместе с падением Эрика XIV, но новый король Юхан отправил в 1569 г. в Россию шведское посольство епископа Павла Юстена для пере- говоров о мире. Посольство по приказу царя было задержано и по сути арестовано в Новгороде, уже из Москвы на положении пленников дипломатов отправили в Муром, где они находились вплоть до 1572 г. [Отчет Павла Юстена опубликован, а обстоятельства этого посольства подробно изложены в литературе: 26; 51, с. 310, 314; 41, с. 33–65; 65. 66–89; 118, с. 517–520; 117. 254–255 и др.]. А 22 июня 1570 г. посольство польского короля Сигизмунда II Августа (1520–1572) во главе с иновроцлавским воеводой Яном Кротосским (в русских источниках – Скротошиным) подписало в Москве перемирие на 3 года [18, с. 264; 128, s. 187; 51, с. 315–317].
Перемирие было как нельзя более вовремя. Давление крымцев на юге нарастало: весной 1570 г. царевич Адыл-Гирей разгромил Кабарду и взял в плен двух сыновей князя Темрюка. Сделав их заложниками, он вывел принявших русское подданство черкесских князей из игры, заставив прися- гнуть на верность хану [117, с. 263]. В мае одновременно с открытием военных действий османами против Венеции, крымские царевичи совершили опустошительный рейд по Рязанскому и Кашир-
скому уездам [58, с. 38]. Тогда же, видимо, памятуя турецкий поход на Астрахань, венецианский
дож прислал к Ивану IV грамоту с предложением присоединиться к фронту христианских держав против мусульманской угрозы [61, с. 269]. Увлекшись новым политическим проектом в Ливонии – созданием вассального Магнусового королевства, – Иван IV слабо реагировал на нарастающую угрозу с юга. Пока новообретенный «голдовник» царя Ивана и одновремено новоиспеченный ли- вонский король Магнус безуспешно осаждал Таллин22, шведский и датский короли успели поми- риться, а татарский отряд разграбил окрестности Новосиля [58, с. 38]. Вскоре воевода кн. И.Д. Бельский прислал вести о татарском вторжении. Царь выступил во главе опричников из Слободы, но угроза оказалась преувеличенной, и татары на берег Оки так и не вышли. В Серпу-

фигурирет двуединая служилая коропорация Пловы и Соловы, в XVII в. вместо них появляется город и корпорация Крапивны. Описания всех трех городов за XVI в. не сохранились [9]. Пока мы можем лишь предполагать, что Крапивна – позднейшее название старой Пловы, либо что Крапивна, была построена на новом месте при впадении р. Плавы в реку Упу (Тульская обл.) вместо захиревшей Соловы и исчезнувшей Пловы. В последнем случае старую Плову можно предполагать на месте совр. поселка городского типа Плавска в среднем течении р. Плавы в. Тульской обл., а Солову – на месте совр. поселка сельского типа Солова при впадении рч. Камушки в р. Солову в. Тульской обл. В материалах Поместного приказа самое раннее сохранившееся описание Соловы датируется 1677/78 г. [89, с. 220]. В пользу идентификации Пловы и Крапивны говорит и тот факт, что в материалах Поместного приказа описание Пловы не встречается вовсе, а о самое раннее сохранившееся описание Крапивны датируется 1624/25 г. [90, с. 124].
21 Есть мнение, что на эту часть наследства Золотой Орды претендовал также и тарковский шамхал, по мнению Г.-Р. А.-К. Гусейнова, после распада Большой Орды контролировавший эти территории [52, с. 76–69].
22 По подсчетам И.Б. Бабулина общая численность русских и ливонских войск осадной армии Магнуса на протяжении основного периода осады не превышала 3000 чел., и лишь к концу, когда провал похода стал фактически очевиден, была увеличена до 9000 чел. [30].

194

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

хове был проведен военный совет, посвященный станичной и сторожевой службе. По итогам этого совещания 1 января 1571 г. боярину кн. М.И. Воротынскому была «приказана» реорганизация по- граничной службы. Однако реорганизация службы едва началась, ее становление будет происхо- дить с учетом прорыва Девлет-Гирея в 1571 и кампании 1572 г. и в общих чертах завершится уже к концу 1570-х гг. [Последовательность и характер этой деятельности Воротынского и его последо- вателей обстоятельно изложены в историографии: 33, с. 36–41; 58, с. 40–55].
Выступая в 1571 г. из Крыма Девлет-Гирей даже не мечтал об успехе, увенчавшем его поход. Возглавляемое им войско состояло из Крымской и Малой Ногайской Орд, азовских и белгородских татар: «приходил крымской Девлет-Гирей царь з детми своими со царевичи, а с ним крымские и белогородцкие и азовские и нагайские люди многие» [2, л. 400]. Также предположительно, в похо- де участвовали контингенты других подчиненных хану племен Северного Кавказа и какое-то коли- чество ногаев из Большой Ногайской Орды [101, с. 424]23. С другой стороны, после «ложной тре- воги» предыдущего лета 1570 г. царь, поручив реорганизацию пограничной сторожевой службы кн. М.И. Воротынскому, не верил в реальность масштабного вторжения крымского хана с его ордами вглубь страны. Примечательно, что все могло произойти именно так, как планировал Иван IV: т.е. хан совершил бы очередной набег, на бродах и перелазах Оки его разъезды были бы отбиты, его орды разорили бы и пограбили украинные уезды, попленили бы крестьян и ушли домой продавать «товар с Севера». Судя по всему, именно такой сценарий ожидался и плани- ровался как ханом, так и царем. Неожиданно Его Величество Случай «смешал все карты». Нес- колько русских перебежчиков приехали в Азов и непосредственно к хану и убедили его идти пря- мо на Москву, поставив свои головы на успех предприятия [61, с. 271; 101, с. 425; 117, с. 263–264].
Случай был беспрецедентный. Отъезды в соседнюю православную Литву представителей мос- ковской аристократии [Нельзя не согласиться с А.И. Филюшкиным: «Литва была единственной страной, куда русский аристократ мог бежать, не рискуя предать свою веру» – 112, с. 131] и рядо- вого дворянства, как и побеги туда крестьян, хорошо известны в XVI – первой половине XVII вв., хотя не только о праве отъезда, но и об осознании такового права служилыми людьми XVI в. гово- рить не приходится [43, с. 119–120]. Не случайно отъезды особенно усилились с начала 1560-х гг.
[115, с. 43]. Отъезды служилого, а тем более переходы тяглого (в приграничной зоне) населения
ВКЛ и Московского государства – явления хоть и противозаконные, но не столь уж редкие и абсо- лютно обоюдные. Однако, на Руси не знали отъездов, тем более групповых, в мусульманские стра- ны24. Случай 1571 г. был исключительным25. Думается, было бы излишне просто объяснить дейст- вия этих бесспорных изменников попыткой таким образом спасти свою жизнь или обрести более щедрого господина. Проблема, на наш взгляд, имеет многогранную, в том числе и культурно- психологическую основу.
Служилые люди, в том числе дворяне и дети боярские, как и клирики, и тяглые, в массе своей поначалу возможно с удовлетворением воспринимали террор в отношении московской элиты. Московское боярство XVI в. в полной мере впитало в себя традиции произвола сред- невековых суверенов. И помещики, и крестьяне, и посадские царствования Ивана Васильевича Грозного имели все основания повторить вслед за прошедшим многие мусульманские и языческие страны тверским купцом 2-й пол. XV в.: «нечикь Урус ери бегляри акой тугиль: Урусь ерь абодан болсын; раст кам дарет» («хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля, и да будет на ней справедливость!») [25, с. 370–371]26. «Истинный патриот и

23 Слух об участии в походе черкесских родственников Ивана Васильевича, стоивший головы воеводе
Передового полка князю М.Т. Черкасскому, вероятно, возник не на пустом месте.
24 Мы не учитываем близкое Орде по образу жизни и средствам существования вольное казачество Дона и Днепра, которое являет нам примеры перехода, в т.ч. и массового, под власть «басурманского» покровите- ля или сюзерена – хотя и за более поздний период. Но даже старательно собранные и описанные историком
случаи не дают основания утверждать, что для казаков не имело значения служить ли им христианскому государю или мусульманскому [100].
25 Хотя следует учесть и тот факт, что несколько человек из числа изменников были новокрещенами, то
есть служилыми людьми и боевыми холопами, перешедшими в православие при неизвестных нам обстоя- тельствах, – возможно, и не вполне добровольно, что могло послужить дополнительной мотивацией при измене [49, с. 42].
26 При подготовке публикации текста «Хождения» проф. Н.Водовозовым несколько отличается не толь-
ко ритмическое переложение этой фразы проф. Водовозовым, но и отдельно приведенный точный перевод:
«Хоть бояре там люди недобрые… / Но земля да устроится Русская» – «Хотя бояре Русской земли не добры.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 195

русский человек» [46, с. 16] эпохи великого князя Ивана III Васильевича, вероятно, не решился написать свои наблюдения на русском языке. Чтобы представить, до какой степени «недобры» были «бояре земли Русской» в XVI в., достаточно вспомнить, какими хозяевами ощущала себя на Великом княжении московская «магнатерия» (подобно своим польско-литовским собратьям) в малолетство Ивана Васильевича. Нельзя не согласиться с А.А. Зиминым, тонко подметившим, как идеи свободы личности, культивировавшиеся при дворах польско-литовской магнатерии (особенно протестантской), под пером таких московских аристократов как князь А.М. Курбский превращались «в проповедь боярского “самовластия”» [59, с. 165]. Возможно, не столь уж наив- ны были и русские повстанцы на протяжении XVII в., во время мятежей и гражданских войн видевшие своих главных социальных врагов именно в боярах. Упомянутого беглого аристократа, обличавшего безвинные казни и опалы и бессудные убийства, немилосердие и несправедливость царя, беспокоили, главным образом, «великие паны», «нарочитые благородные в родех», «мужи в роде славные», «силные и благородные», «княжата нарочитые». Поэтому пока расправы Ива- на IV касались по преимуществу московской элиты, царь мог быть спокоен за поддержку своей политики основной массой дворян и детей боярских, впервые получивших представительство в органе высшей государственной власти в стране. Даже в условиях широкой антимосковской пропагандистской кампании в Европе и весьма неплохой осведомленности польско-литовской элиты о политике опричного террора [134, s. 102] на элекционном сейме 1572 г. литовская шлях- та, поддержанная представителями шляхты коронной бурно выдвигала кандидатуру Ивана Грозного на польский престол, надеясь как раз на то, что став и польским королем, царь сможет сломить могущество и ограничить произвол польско-литовской магнатерии, которую в этом случае постигнет участь московского боярства [132, s. 29].
Завоевание Поволжских царств навсегда решило проблему набегов на внутренние земли Московской Руси с востока, впервые создав зону безопасного земледелия в Замосковном крае. Это дало царю колоссальный кредит доверия во всех слоях московского общества. Учреждение и раз- витие Опричнины вывело опалы и казни на новый уровень, породив опричный произвол, пришед- ший на смену боярскому, а в конечном счете и паралич отдельных органов государственной влас- ти. Измены 1571 г. показали, что кредит доверия в обществе к политике царя в известном смысле исчерпан.
В отъездах к крымскому царю проявились настроения, распространившиеся в служилой среде в результате разрастания и углубления опричного террора, особенно после похода на Новгород и московских казней 1570 г., когда «Крестьянского» царя православные московские люди начали бояться более чем вражеского нашествия. Причем, нашествия не только иностранных войск вооб- ще [101, с. 424], но и известных каждому служилому человеку, клирику, крестьянину или посад- скому «извечных» врагов Руси – татарских орд, борьба с которыми до этих пор большинством населения безусловно признавалась общенародным делом. На сегодня мы не располагаем данными о причинах запустения значительных территорий государства к концу Ливонской войны, выявлен- ного первой валовой переписью поместно-вотчинных земель первой половины 1580-х гг., но нельзя исключать и того, что какая-то часть населения, не пожелавшая переходить на сторону вра- гов Московского государства, просто ушла на Дон, в леса Русского Севера, в Сибирь или Литву27. Зато мы имеем вопиющий пример открытой измены, судя по всему, без какого-то специального коллективного предварительного заговора: все изменники были представителями рядового провинциального дворянства – основы вооруженных сил России XVI в., – не только из разных слу-

Да устроится Русская земля» [6, с. 122, 170, прим. № 172]. Поскольку мы не можем уверенно утверждать, не имел ли ввиду под эмирами Афанасий вообще власть и земли придержащих, включая и удельных князей, и бояр, постольку и слово эмиры в переводе представляется предпочтительней, не смотря на кажущуюся неле- пость транскипции.
27 Сколько крестьян погибло или бежало от войны, татарских набегов, опричнины, эпидемий или по совокупности тех или иных обстоятельств, в каком процентном соотношении находятся все эти причины, равно имевшие место в русской истории в 1560-х – начале 1580-х гг. – строго говоря, мы не можем сегодня
ответить на этот вопрос, не уклоняясь в идеологические подтасовки и передергивания фактов в угоду той или иной научной или околонаучной концепции. Более или менее объективную (но несомненно не полную) картину могли бы дать обработка и систематизация итоговых данных писцовых книг по всей территории
страны названного валового описания 1580-х гг. и их сравнение с сохранившимися писцовыми описаниями предшествующей эпохи. Однако этот титанический труд вряд ли по силам одному или даже нескольким исс- ледователям. Лишь систематическая научная публикация писцовых книг может приблизить нас к этой цели.

196

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

жилых корпораций, но и из разных регионов страны [Все известные нам на сегодня перебежчики и обстоятельства измены подробно перечислены А.И. Гамаюновым: 49, с. 42].
Недовольство земского дворянства, в том числе и провинциального, имело своим экономиче- ским основанием многократно усилившийся произвол опричных помещиков, не только перема- нивавших, но и свозивших «сильно» их крестьян. В условиях феодального общества, где предста- вления о справедливости и «благоверности» монаршьего правления не отделимы от восприятия мо- нарха как праведного, истинного и законного [76, с. 56, 73 и др.], опричные эксперименты Ивана IV в духе крайней абсолютизации царской власти и создания государства в государстве неизбежно должны были привести к дестабилизации политической, социальной и экономической системы мос- ковского общества. Уже известные факты бегства представителей московской элиты в Литву под- тверждают широкое распространение недовольства опричными порядками Ивана IV и самими опричниками, метко прозванными в народе кромешниками – т.е. слугами «Нечистого». Источники не позволяют проследить в деталях масштаб отъездов в Литву провинциальных дворян и детей бояр- ских, но уже в 1568 г. русские перебежчики по сути пророчески показали: «А теперь-дей в нас горей татар опритщина, што-дей своя земля с собою режетца, и тая-деи опритщина бардзо землю Мос- ковскую пусту чинит, а так-дей многие люди наши просят Бога со слезами, што быхмося господарю вашому остали» [Archiwum Sanguszków. VII. Lwów, 1910, s. 273 – цит. по: 115, с. 44. сноска 38].
В своей первой, обращенной к Ивану Грозному «епистолии» князь Курбский постскриптум писал о близком царю и пока не идентифицированном историками «богоборном Антихристе» с
«сингклитом», который «по вся дни шепчет ложные во уши царю и льет кровь християнскую аки воду… аки согласник делом Антихристу – не пригоже таким потакати, о царю!» [13, с. 299–300]. После этого Курбский неточно цитирует Ветхий Завет об отрешении от церкви моавитян, аммони- тян и «выблядков» [Втор. XXIII, 2–3]. Разбиравший это место послания А.И. Филюшкин в объяс- нении цитаты сосредоточился на слухах о незаконнорожденности Ивана Грозного, увязывая эту тему с упоминанием во Второзаконии «выблядков» и двух народов, произошедших от преступного кровосмешения [Быт. XIX, 36–37], развивая предположение В.Б. Кобрина о намеке Курбского на слухи о незаконнорожденности царя [112, с. 167–171]. Однако, указание князя Курбского на неиз- вестного историкам, но вероятно, безошибочно угадываемого современниками советника царя, выше именуемого «Антихристом», вполне определенно, моавитяне же и аммонитяне должны сим- волизировать названный «сингклит». Пятая книга Моисеева отрешает от церкви эти два народа не за происхождение их первопредков, а за нарушение священных законов гостеприимства и прокля- тие в отношении Богоизбранного народа [Втор. XXIII, 4], что должно рассматривать как намек и на опричнину и на часть московской элиты, участвовавшую в травле опальных, просто не оказавшую помощи и поддержки попавшим в опалу. Такое понимание цитаты подтверждает и Книга Пророка Софонии. В силу важности для правильного восприятия поведения кн. Курбского, выехавшего в Литву во главе целой когорты московских служилых людей, приведем это пророчество о народах Моава и Аммона целиком: «Слышал Я поношение Моава и ругательства сынов Аммоновых, как они издевались над Моим народом и величались на пределах его. Посему живу Я! Говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: Моав будет, как Содом, и сыны Аммона будут, как Гоморра, достоянием крапивы, соляною рытвиною, пустынею на веки; остаток народа Моего возьмет их в добычу, и уцелевшие из людей Моих получат их в наследие. Это им – за высокомерие их, за то, что они издевались и величались над народом Господа Саваофа. Страшен будет для них Господь; ибо истребит всех богов земли…» [Соф. II, 8–11]. Образ библейских моавитян и аммонитян как нельзя лучше соответствует тому, что пишет Курбский о царе Иване Васильевиче и служащих ему, отсы- лая читателя к грозному пророчеству28.

28 Рассматривая цитату о Моаве и Аммоне из Второзакония через призму пророчества Софонии в приве- денном поскриптуме кн. Курбского можно услышать и бессильную злобу на тех, кому достанутся конфиско- ванные богатства Курбского и его спутников-беглецов, их вотчины и поместья. Кроме того данный поскриптум мог быть обращен и к конкретным либо гипотетическим респондентам. Известно, что ограблен- ный при бегстве теми, к кому он бежал, изменник искал займа у своих бывших соотечественников. Но в тру- дах историков практически не отмечено значение кабальных долгов в истории московских служилых сословий, особенно – московской элиты. Сохранившиеся духовные вскрывают впечатляющий масштаб заложенных земель, данных и взятых в долг денежных сумм, данных и взятых в пользование ценных вещей. В личной беседе В.Д. Назаров высказал автору следующее объяснение данного наблюдения, с которым автор полностью солидаризируется, что взаимные займы представителями московской элиты вещей и денег слу- жили определенной материально-финансовой подстраховкой на случай великокняжеской, потом – царской

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 197

За более поздний период, по материалам массовых документальных источников XVII в., в спорах русских людей с литовцами и поляками о преимуществах образа жизни в Московском государстве и Речи Посполитой русские люди на разные лады, но неизменно возражали «литве и ляхам» о польско-литовской «свободе» и московском «рабстве», что знаем де, какая у вас свобода: у кого сабля в руках – того и свобода, а у нас царь самого последнего крестьянина от самого сильного боярина защитить может. Вряд ли представления о власти русских людей XVII в. существенно изменились со 2-й половины XVI в. Но размах и разгул Опричнины и чрезмерно уси- лившийся террор верховной власти в отношении своих подданных неизбежно должны были повлиять в негативную сторону на восприятие, по крайней мере частью служилого сословия как личности царя, так и верховной власти, все более ассоциируемой с Опричниной.
Показательно было взятие 22 (31) августа 1561 г. лифляндского города Тарваса [134, s. 50–51] отрядами гетмана наивысшего ВКЛ Миколая Радзивилла Рыжего [на тот момент М.Радзивилл Рыжий должность наивысшего гетмана ВКЛ совмещал с должностями старосты Лидского, Белиц- кого и Мозырьского, державцы Сомилицкого и воеводы Троцкого: 138, s. 386, 715; 139, s. 228, 640]. Захвату Тарваса в результате капитуляции русского гарнизона воеводы князя Тимофея Кропоткина предшествовали переписка, либо, как минимум, письма Радзивилла Рыжего ко князю Кропоткину с
приглашением к переходу на службу к польскому королю Сигизмунду II Августу. Свой призыв к
измене гетман мотивировал, противопоставляя образ правления «бездушного», «несправедливого» государя Ивана Грозного «безо всякого милосердия и права, а з незбожною опалою», «государю славному, справедливому, добротью его яко солнце на свете светяще» Сигизмунду Августу, и указывая измену как естественный выбор между «неволей» и «вольностью», «опалой» и «лаской»,
«небожностью» и «справедливостью» (выделено нами – А.М.) [17, с. 235–236].
Во время следующей, победной для русских кампании 1572 г. крымский хан Девлет-Гирей, пытаясь уже после поражения «сохранить лицо», написал в своем письме несколько странную фразу, за которой вполне могут скрываться отголоски имевших место в предыдущем году допро- сов ханом русских изменников, которым обязан он был ослепительным успехом своего набега: «И будет тебе та твоя рать не надобе, и нам наша рать всегда пособщик» [3, л. 158 об.; 10, с. 182; 8 (в печати)]. Это, конечно, лишь гипотеза, но объяснение русскими детьми боярскими своей измены тем, что их русскому царю они теперь «не надобе», потому, что у него ныне рать опричная, пред- ставляется не лишенным основания. Это предположение в полной мере согласуется с сообщенной хану характеристикой теми же изменниками внутреннего положения в стране, что во многом стало предпосылками успеха Девлет-Гирея: «на Москве и во всех городех московских по два года была меженина великая и мор великой, и межениною де и мором воинские люди и чернь вымерли, а иных де многих людей Государь в опале своей побил, а достальные воинские люди и татарове все в Немцех, а Государя де чают в Серпухов с опришниною, а людей де с ним мало» [3, л. 23 об.–24; 61, с. 271; 101, с. 425; 117, с. 263]. Примечательно, что именно после трагической кампании 1571 г. Иван IV отказывается от особого опричного полка в составе армии, и начинает смешивать земских и опричных ратных людей в одном полку под командованием земского и опричного воевод.
В мае 1571 г. крымский хан Девлет-Гирей, проведенный русскими изменниками-проводника- ми в обход русских войск, неожиданно появился перед столицей и легко поджег город. Успех Девлет-Гирея представляется уникальным особенно, учитывая, что татарам не удавалось взять и мелкие русские города, в том числе и в 1571 г.: «А пошел царь и царевичи со всеми людми от Мос- квы прочь того же дни ввечеру, и идучи из земли, многих городов уезды вывоевал, а у иных
городов и посады пожгли» [2, л. 400]. Послание Селима II Девлет-Гирею I, повторяющее победную
реляцию (фетх-наме) хана о походе 1571 г., сообщает о якобы имевшем место победоносном сра- жении под Москвой, закончившимся сожжением столицы [72, с. 216–217]. Опубликовавшая документ Ш.Лемерсье-Келькеже оценила описание в этом фетх-наме крымским ханом сражения как, хотя и «наполненное эпическим вдохновением», но все же «сдержанное, краткое и точное» [72, с. 214]. Исследовательница была убеждена, что сообщаемая фетх-наме численность москов- ских войск «подтверждается русскими источниками», что однако не соответствует действитель- ности. О боевых столкновениях на предпольях Москвы сообщает лишь Соловецкий летописец, но в диаметрально противоположном смысле: это были незначительные стычки, в результате которых

опалы, т.к. долги в Московском государстве представляли собой едва ли не единственное, чего физически не мог отобрать Самодержец у опального вельможи.

198

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

татарские войска были вытеснены за Москва-реку за Болото на луг [117, с. 266]. Все прочие много- численные упоминания о событиях 1571 г. связаны с пожаром Москвы и разорением страны. Само отсутствие упоминаний, с одной стороны, и скупое, но действительно точное и конкретное опи- сание результатов конных стычек в Соловецком летописце, позволяют довольно уверенно отри- цать факт значительного сражения, в которое эпический стиль фетх-наме превратил кавалерийские схватки на предпольях Москвы. Цифры московских войск из фетх-наме выглядят скромными лишь в контексте нарративного литературно-эпического характера этого вида источников, в контексте реальной численности войск, которыми мог располагать боярин кн. И.Д. Бельский в 1571 г., цифры выглядят сильно завышенными29. Такие скромные для фетх-наме цифры должны были бы насторо- жить историка, но в 1972 г., когда вышла публикация французской исследовательницы, и в советской исторической науке доминировали фантастические цифры численности московского войска в XVI–XVII вв. Таким образом, не смотря на упорно повторяемые историками сообщения о поражении русских войск под Москвой в 1571 г., никакого сколь-либо значимого сражения между московскими и татарскими войсками в этом году под стенами столицы не было (не говоря уже о
«страшном поражении» [126, с. 200].
Внешнеполитическая декларация крымского хана о своем успехе, столь буквально принятая французскими тюркологами, на наш взгяд, требует и введения в научный оборот его русского ана- лога, где события 1571 г. для своих христианских венценосных партнеров объяснял уже Иван IV. Например, такое объяснение содержится в январском наказе 1575 г. царскому гонцу Никону Ушакову, посланному с царской грамотой к австрийскому императору Максимиллиану II Габс- бургу: «А нечто спросят Никона – коим обычаем недруг государев крымское пришед к москве и посады пожег, и Никону говорити: крымской царь Государя нашего окрал – прислал ко Государю нашему царю и в к тое весны о перемирье гонцов своих, и Государь, оплошась на то, рать свою послал на непослушника своего на свейского короля, а сам Государь наш для земских исправ отъ- езжал по селом своим, оплошась на присылку крымского царя, и царь через свою правду пришел с турскими и с крымскими со многими людми на московские места и посады – у москвы пожег, а на москве были люди немногие а жили житейским делом, и осады не было, что царева приходу не чаяли» [1, л. 210 об.–211]. Подчеркивая смесь реальных и вымышленных фактов в подобных фетх- наме дипломатических декларациях, должно указать и на приписанные к походу крымского хана турецкие войска, упоминания о которых во всей московской документации и иных русских источ- никах, так сказать внутреннего употребления, отсутствуют.
Тезис о «разгроме московских войск» [84, с. 130]30 также требует отдельного уточнения. В
условиях пожара столицы с одновременной блокадой ее (пусть и частичной) войсками Девлет- Гирея потери русских войск могли быть значительны не только сгоревшими и задохнувшимися, но и убитыми и пленными. Об этом косвенно свидетельствует поминальный синодик (по предполо- жению А.В. Антонова – Благовещенского собора Московского Кремля) [4, л. 33–45; опубл.: 23, с. 174–189]31 по предварительной оценке – 1660-х гг., где после списка умерших и сгоревших 24 мая 1571 г. (Л. 33–35) следует список 176 чел. московских чинов и городовых дворян и детей боярских под заголовком без даты: «Воеводы и дворяне и жильцы, которые в царев приход

29 Проблема численности русского войска в XVI в. сравнительно недавно была поставлена в ходе дискуссии, проходившей в Интернете на базе Санкт-Петербургского университета. Рядом историков были сформулированы конструктивные позиции и подходы к решению данного вопроса [73, с. 45–78; 74, с. 133–
142; 75 (в печати); 34, с. 126–128; 129, с. 120–121; 67, с. 104–119; 68, с. 142–145; с. 123–125, 94. 145–146; 104,
с. 121–123; 114, с. 128–133]. Всеми указанными историками были выдвинуты рациональные подходы и
высказано немало ценных наблюдений. Мы солидаризируемся с позицией О.А. Курбатова, с которым много обсуждали эту тему, и полагаем, что даже 50000 комбатантов является чрезвычайно завышенной оценкой потенциальной численности полевой московской армии на протяжении всего XVI в. Близкие к нашей пози-
ции коллеги, допускающие указанную цифру численности, исходят в частности из того, что итоговые учет- ные документы Разрядного приказа по численности поместной конницы (которые как раз и попадали в разрядные книги) учитывали только служилых по отечеству, что однако не соответствует практике XVII в.,
которая вполне может служить здесь ретроспективным источником [83 (готовится к печати)].
30 Сибирский историк даже пишет о поражениях московских войск в 1571–72 гг. (sic!)
31 В настоящий момент текст синодика, выверенный, прокомментированный и снабженный научно-
справочным аппаратом, подготовил к печати А.В. Антонов, которому, пользуясь случаем, выражаем призна- тельность за возможность сверить текст нашей копии с подготовленной к печати рукописью публикации и ознакомиться с комментариями источниковедческими штудиями публикатора.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 199

побиты» (Л. 35–45). Структурно поминальный список открывается перечнем воевод, дворян мос- ковских и жильцов (6 чел.), и выборных дворян (4 чел.), за которыми следуют дворяне и дети боярские 16-ти городовых корпораций: Кашира (31 чел.), Коломна (1 чел.), Рязань («старые поме- щики» – 9 чел.), Солова и Плова (12 чел.), Серпейск (10 чел.), Мещовск (13 чел.), Псков (5 чел.), Нижний Новгород (42 чел.), Муром (5 чел.), Шелонская пятина Новгорода Великого (4 чел.), Смоленск (19 чел.), Боровск (1 чел.), Тула (5 чел.), Торопец (6 чел.), Воротынск (1 чел.), Таруса (2 чел.). Данный список «которые в царев приход побиты» представляет собой внесенный в сино- дик поминальник павших в боях либо в 1571 г., либо за период двух кампаний – 1571 и 1572 гг. В пользу второго варианта свидетельствует отсутствие в этом пространном синодике отдельного списка или упоминания о павших в боях с Девлет-Гиреем в 7080 (1571/72) г., а также функцио- нальное свойство синодика, в котором контаминация двух следующих друг за другом кампаний в единый список побитых в Девлет-Гиреево нашествие никак не могла повлиять на качество самого поминания их душ ни в глазах правительства и церкви, ни в глазах родственников погибших, и не представляла собой ошибки для составителей синодика. Уточнение этого вопроса требует отдель- ного специального исследования. Пока же мы можем лишь исключить вариант идентификации списка побитых в царев приход в качестве списка павших в кампанию 1572 г. дело в том, что открывающие список кн. Иван Козлина Иванов сын Тростенский и кн. Федор Петров сын Деев являлись сходными воеводами именно в 7079 (1570/71) г., и позже этого их упоминания в разряд- ных записях нам найти не удалось [19, с. 238–239; 22, с. 69–70; 21, с. 186]32. Кроме того третий в списке побитых московский дворянин кн. Афанасий Андреевич Нагаев поминался в Троице-Сер- гиевом монастыре согласно вкладу его жены (вдовы) Евфимии (в дальнейшем – иноки) 7079 (1570/71) г. [12, с. 169, 374 (№ 281)]. Возглавивший список убитых каширян кн. Григорий Мороз Яковлев сын Мещерский поминался в том же монастыре согласно вкладу его племянника Влади- мира Григорьева сына Мещерского от 16 июля 1571 г. [12, с. 137, 289 (№ 896–897)]. Таким обра- зом, сам факт боевых столкновений в 1571 г. налицо: ранен главный воевода князь Бельский, уби- ты (или умерли от ран) сходный воевода Большого полка и сходный воевода Сторожевого полка. Однако, главным фактором успеха крымцев и ногаев стал пожар Москвы, а не военное поражение русских войск, однозначных свидетельств которого на сегодня у историков нет, что подтверждает и приведенная запись из посольской книги.
Трагедию страшного пожара Москвы и и гибели людей от огня и татарского разорения сохра- нила и историческая память русских книжников XVII в. и первого русского историографа Андрея Лызлова: «и посады около града пожже, и кровопролитие велие содела» [15, с. 146]. О том же собо- лезновал Ивану IV и император Максимилиан II Габсбург, предлагавший Москве после кампаний
1571–1572 гг. военный союз: «на татарских государей стояти содного и оберегать своего госу- дарства». Соболезнования передал в Новгороде устно тайный полномочный посланник императора Магнус Паули (Павлус) в июле 1573 г.: «цысарю кручина то, что татарские государи были у Москвы и попалили много крестьян» [1, л. 32–32 об.]. О сожжении Москвы и опустошении страны в 1571 г. писал позже в своей «Истории великого князя Московского» и оппонент Ивана Грозного беглый аристократ кн. А.М. Курбский, который не упустил бы случая попрекнуть царя военным пора- жением: «егда по сожжению великаго и славного места Московского многонароднаго от перекоп- ского царя и по спустошению умиленном и жалосном ко слышанию Руские земли от безбожных варваров» [14, с. 189–190]. Так, что же произошло, когда татарские рати грозно притекли к столице?
Замечательный историк Москвы И.Е. Забелин признавал беспорядочность московской застрой- ки в XVI в., однако сильно заблуждался, полагая, что Москву уже в середине столетия защищали укрепления Белого и Земляного города [55, с. 298 и др.]. Москва по 1571 г. имела разбросанную и беспорядочную застройку, не обнесенную никакими правильными укреплениями. П.В. Сытин при- водит свидетельства иностранных дипломатов, которые до пожара 1571 г. описывают Москву с застройкой разбросанной и беспорядочной, не обнесенной каменной, либо даже никакой стеной. Первые описания кольцевой структуры города датируются не ранее 1580-х гг. [105, с. 61–63]. Сравнительно недавно в 1535–1538 гг. дерево-земляные укрепления Великого Посада каменные стены и башни с выкопанным перед ними рвом и расчищенной простреливаемой площадкой. Вторая после Кремля каменная крепость получила новое имя Китай-города [92, с. 43]. Уже после

32 Кн. Тростенский с Данкова должен был идти «в сход» в Сторожевой полк боярина кн. И.А. Шуйского,
а кн. Деев – в Большой полк боярина кн. Ивана Дмитриевича Бельского.

200

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

1571 г. был вырыт ров по периметру будущего Белого города, над которым в 1586–1593 гг. построили каменные выбеленные стены и башни, давшие название этой части Москвы, и в то же время в 1591 г. возвели укрепления Земляного города, получившие свое имя также по соответст- вующим фортификационным сооружениям [92, с. 47]. До Девлет-Гиреева сожжения даже при наличии застав и ворот на дорогах, чтобы проникнуть в город, не требовалось штурмовать какие- либо укрепления за их отстутствием. Так, собственно и была сожжена Москва в 1571 г.: «И того ж лета маия (в) 24 день в четверг в Вознесениев день приходил крымской Девлет-Гирей царь … к Москве. И пришед к посаду, полки посад Московской зажег, и от посадов оба города выгорели (выделено – А.М.), и люди многие в городех погорели» [2, л. 400]. Аналогичные описания сохрани- ли и разрядные книги [117, с. 266]. Записи очень конкретно упоминают 2 «города» (т.е. крепости), существовавшие к тому времени в Москве – Кремль и Китай-город, пожар на которые перекинулся с посада, еще не разделенного кольцами укреплений на Белый и Земляной города. Именно его без каких-либо сражений или штурмов и зажгли татары. Русские войска, только перед появлением та- тар подошедшие к Москве и по большей части вошедшие в город, вытеснили татар за Москва-реку за болото на луг. Однако это не смогло помешать поджогу столицы. Даже при условии, что главно- командующий был ранен в стычке на предпольях Москвы накануне пожара, а два сходных воеводы погибли, для внутриполитической ситуации в Московском государстве не нужно было обладать болезненной подозрительностью Ивана Васильевича, чтобы предположить наличие како- го-либо заговора.
Необычная погода с сухой грозой, способствовавшая пожару, всего за 3 часа превратившему в обугленные головешки и пепел столицу России, и московскими людьми и их царем могла быть воспринята исключительно как гнев Божий. Ошеломительный успех вскружил Девлет-Гирею голо- ву, но еще больше – его окружению, которое стало именовать хана покорителем столиц. После крымского нашествия 1571 г. хан попытался использовать эффект свежести впечатлений от погрома, чтобы склонить Ивана IV к отдаче ему уже не только Астрахани, но и Казани. Москов- ский же самодержец, демонстрируя готовность к частичным уступкам требованиям хана, принял тактику проволочек. Когда последнее было осознано ханом, его новая экспедиция на Москву (по крайней мере к весне 1572 г.) стала неизбежна [44, с. 194–218; 8]. Успех Девлет-Гирея 1571 г. при- вел под его знамена многочисленную конницу Большой Ногайской Орды, правителей которой крымский хан соблазнял новым завоеванием Руси. Ни до, ни после 1572 г. хану не удалось собрать под свои знамена большего количества воинов.
Итак, к концу 1571 г. Россия оказалась в непростой военно-политической ситуации: угроза но- вого давно не бывалого татарского вторжения при только что сожженной столице, продолжаю- щаяся война со Швецией и военно-политические неудачи в Ливонии, готовое восстать по первому поводу недавно присоединенное Поволжье. Только продолжающееся перемирие с Речью Посполи- той давало Ивану IV надежду на успешный выход из трудного положения. Летом присоединенные к Москве земли укрепили «городами»: Литовскую землю – острогом на оз. Нещедре (город ста- вили боярин Никита Романович Юрьев и Федор Васильевич Шереметев), Казанскую – острогом на Тетюшах, построенным воеводами кн. Федором Ивановичем Троекуровым и кн. Борисом Ива- новичем Мезецким, оставленным в нем на воеводстве [19, с. 239; 22, с. 72; 21, с. 185]. В октябре Иван Васильевич играет свою очередную свадьбу, «поняв» на этот раз дочь боярина Василия Степановича Собакина Марфу. Свадьба была призвана продемонстрировать в этой непростой обстановке подданным и соседям, противникам и партнерам спокойствие, уверенность и крепость воли самодержца. В том же месяце был составлен боярский приговор о пожеге полей по всей степной украине Московского государства в октябре – ноябре «по заморозом, как гораздо на поле трава посохнет, а снегов не дожидаясь, а дождався ведреные и сухие поры, чтоб ветр был от госу- даревых украинных городов на польскую сторону» [5, с. 15–17. № 13]. Еще ранее Иван Грозный присматривался к Новгороду Великому, как к возможной еще одной царской резиденции после досягаемой для татар Александровой слободы и близкой к пристани Михаила Архангела Вологды. Уже опричный погром Новгорода можно рассматривать отчасти как «очищение от крамолы» места будущей царской резиденции, когда впервые царь символично устроил себе резиденцию на Рюриковом городище напротив Юрьева монастыря, а вскоре и в самом городе [122, с. 115–116]. Во второй половине 1571 г. из сожженной Москвы и из Слободы царь вывез государственную казну, свою семью и Двор в Новгород [122, с. 117–119], который до 1573 г. по сути выполнял функции столицы, недосягаемой для конницы крымского хана.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 201

1 декабря 1571 г. царь Иван послал кн. Василия Васильевича Тюфякина и кн. Григория Федо- ровича Мещерского в Казань собирать со всех земель Казанского царства служилых казанских князей, мурз и татар, а также черемису и мордву [19, с. 239; 22, с. 81; 21, с. 193; 20, с. 291]. Князья Тюфякин и Мещерский должны были привести собранное войско к царю в Новгород под предло- гом войны со Швецией [61, с. 279]. В Государев Шведский поход были призваны также служилые татары Саин-Булата и других царевичей, а также во главе с Иль-мурзой и Бай-мурзой какие-то ногайские мурзы с татарами [19, с. 242–244; 22, с. 69, 77–78; 21, с. 191–192]. Тем самым Иван IV сразу «убивал нескольких зайцев». Царь по максимуму мобилизовывал на отдаленный театр Швед- ской войны всех, кто потенциально мог изменить, прельстившись посулами крымского хана или его удачей 1571-го года, и перейти на сторону ханского войска (в 1571 г. среди изменников были о новокрещены), либо поднять восстание в Поволжье. Вероятно, попытался царь оттянуть и какую- то часть ногайской конницы Большой Орды – и, судя по всему, не безуспешно. Кроме того, пере- брасывая в целом не очень большие силы, но зато на большие расстояния, через всю страну, царь создавал иллюзию присутствия в Новгороде большой армии. Слух этот несомненно должен был широко распространиться среди московских людей, и достигнуть соседей. В конечном счете, имен- но этот слух, дополненный грамотной дезинформацией, и привел к панике в рядах ханской армии, превратившей отход в паническое бегство с дополнительными большими потерями.
Пока же параллельно с подготовкой Шведской кампании Иван Васильевич уже 22 декабря отправил воевод кн. П.Волконского и Е.Ржевского делать засеку в Перемышль33, конфискованный в 1562 г. по случаю опалы у князей М.И. и А.И. Воротынских в казну [7, с. 93–98], и находившийся в центре верхнеоцкого отрезка южной оборонительной линии [78, с. 295–296].
24 декабря Иван IV с большей частью опричного и земского дворов и с войском, включая
ливонского короля Магнуса, а также служилых и ногайских татар, вновь прибыл в Новгород. Здесь войско было заново расписано на Большой, Передовой и Сторожевой полки и уже на следующий день, имея своей базой Орешек, ворвалось в шведские владения. Бросив конницу на данную опера- цию устрашения, призванную продемонстрировать шведам решимость царя в продолжении войны, Иван Васильевич принял, наконец, ставшего заложником шведского посла абосского епископа Павла Юстена. Вернувшиеся из набега войска были размещены в Новгородской земле и в Ливо- нии. Вероятно, с конца декабря переговоры со шведским посольством шли тяжело, для чего в феврале понадобилась еще одна демонстрация воинственности и решительности царя Ивана [19, с. 242; 22, с. 78], теперь уже во главе с царем Саинбулатом (Семионом) Бекбулатовичем [О Симео- не Бекбулатовиче см.: 35]. Весной Иван IV вновь собрал в Новгород войска для похода на шведов.
В начале 1572 г. правительство Ивана IV, очевидно в Новгороде, расписало войско, которое должно встретить Девлет-Гирея в конце весны – летом того же года на берегах Оки [10, с. 174–178]. Главнокомандующим царь назначил боярина кн. Михаила Ивановича Воротынского, тогда же, вероятно в Новгороде, ему был подготовлен наказ [10, с. 169–174]. Весной берега Оки в местах переправ оборудовали в фортификационном плане. В.И Буганов, сопоставив разрядные записи о прорыве, что татары «плетени исподкопали» и «плетени ис подкопов выняли» с соответствующим
местом в переводе письма Девлет-Гирея Ивану Грозному: «кто есть для нас делал на берегу двор и
ров, и столько маялися» – посчитал, что на берегу реки был сделан ров, прикрытый плетнями и замаскированный на манер волчьих ям-ловушек [10, с. 168. сноска 4 (Предисловие)]. Однако такой фортификационный прием борьбы с кочевниками ни ранее, ни позднее в источниках не описывает- ся и не упоминается. Сухим фактом всех трех процитированных источников является свидетель- ство о масштабных земляных работах с целью недопущения или затруднения преодоления татар- ской конницей реки Оки с использованием плетней из имевшегося подручного материала. Достаточно уверенно можно предполагать, что речь идет о возможном в местах традиционных и возможных переправ углублении в ряде случаев русла реки, а также об укреплении пологих бере- гов Оки в виде эскарпов и контрэскарпов, закрепленных плетнями от осыпания и подмывания берегов, а также затруднявших «разметывание» земляных фортификаций.

33 Удельный княжеский город-крепость в Заоцком крае в Козельском княжестве на левом берегу р. Оки (совр. Калужская обл.); на протяжении XV в. не раз переходивший из рук в руки П. в результате упорной борьбы между Великими княжествами Литовским и Московским к концу века оказался под властью Мос- квы; в XVI в. П. – земляной с деревянной крепостью город был в уделе, а потом – в вотчине у кн. Воротын- ских; во второй половине XVI в. вошел в систему Тульской оборонительной линии [78, с. 169, 180, 254; 106, с. 376; 121, с. 38–40, 44, 47–48; 98, с. 177, 179, 188, 194, 196, 212–213, 217–218; 47, с. 73, 74, 81].

202

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Описание самого похода Девлет-Гирея 1572 г. и сражения при Молодях не входит в задачи настоящей работы. Поэтому мы лишь отметим несколько проблем и расхожих заблуждений, свя- занных с Молодинским сражением. Так, никакие документы не дают оснований предполагать столь распространенное в исторической литературе заблуждение об участии в походе турок, в частности, янычар. Мы не можем исключать участия в походе небольшого отряда янычар, нахо- дящихся в распоряжении крымского хана в Крыму, но если таковой факт и имел место, отряд этот вряд ли принял участие в сражении, а если бы и принял, вряд ли бы мог всерьез повлиять на его ход или итог в силу хотя бы своей малочисленности. Однако, если бы это имело место, русские источники не упустили бы случая отметить янычар в составе армии Девлет-Гирея и в числе побеж- денных врагов. Не следует забывать, что после первого масштабного поражения османского флота в битве при Лепанто (1571) Оттоманская империя собирала все свои силы в кулак, дабы не позво- лить христианам закрепить и развить их успех, и о какой-либо помощи Крыму или совместных операциях не могло быть и речи.
Неразгаданной остается проблема пушек, из которых Девлет-Гирей приказал стрелять через Оку по русским войскам, но после переправы пушки более не упоминаются и не участвуют в сра- жении даже тогда, когда они были более всего необходимы хану – при штурме русского гуляй- города.
Типологически победа при Молодях вызывает наиболее прямые параллели с победами
Османов при Мардж-Дабик (1516) над военной машиной мамлюков [137, p. 617–626; 62, с. 37–42;
131, p. 33; 125, с. 25; 57, с. 153–154] и в Чалдыранской долине (1514) над кизилбашской конницей персидского шаха [137, p. 611–616; 62, с. 25–26; 131, p. 32–33; 125, с. 24]. Тактика впервые вырабо- танная гуситами в борьбе с рыцарской конницей [53, с. 304–316; 135, s. 25–54], успешно перенятая турками-османами, по крайней мере с битвы под Никополем (1396) против европейских рыцарей и венгерской конницы [53, с. 297–303; 131, p. 16] была впервые масштабно применена московскими полководцами против татар. В тактическом плане следует подчеркнуть значение Молодинской битвы, как первого сражения, где татарская конница, как ранее мамлюкская и кизилбашская, столкнулась с массированным применением огнестрельного оружия значительными пехотными массами, за передвижными укрытиями оказавшимися недосягаемыми для легких всадников. При- выкшая наносить серьезный урон противнику ливнем своих стрел и, благодаря своей легкости и качеству своих коней, безнаказанно уходить из-под контр-удара татарская конница была поставле- на в непривычные для себя условия боя. Роли поменялись: теперь уже русская пехота и артиллерия и немецкая служилая и наемная конница могли безнаказанно расстреливать атакующую татарскую конницу до некоторой степени независимо от численности последней.
Конечно, исход главного боя при Молодях решил обходной маневр и удар в тыл татарского войска Большого полка, а превратившийся в бегство отход во многом явился следствием искусной дезинформации противника. Однако, такие приемы употреблялись на Руси и у ее соседей и раньше, а основой, позволившей столь успешно реализовать эти приемы на практике стала стой- кость и неуязвимость новой составляющей московского войска – огнестрельной пехоты, сражаю- щейся под прикрытием передвижных укреплений. Таким образом, Молодинская битва стала первым столкновением татарской конницы в большом полевом бою с многочисленной московской пехотой, вооруженной «огненным боем», но одновременно и последним масштабным сражением татарской конницы, когда она шла на «суимный» бой34.
До сих пор не оценено значение победной кампании 1572 г. в представлении кандидатуры Ивана Грозного на польский престол и в завязавшихся вскоре в 1573 г. союзных переговорах со Священной Римской империей, включая вопрос от признании за московским самодержцем царс- кого титула. То важное место, которое имперская дипломатия отводила Московскому царству в системе международных отношений, в частности в период польского бескоролевья (1572–1576), было напрямую связано с успехами московских войск, с одной стороны в Литве, с другой – на востоке и юге, в борьбе с татарами. Глубоко символично, что именно после Молодинской битвы возобновились русско-австрийские дипломатические отношения на совершенно новом уровне, начиная с приезда в Россию тайного имперского посланника Магнуса Паули (Павлуса) в 1573 г.

34 Постепенный отказ татар от «суимного боя» как неэффективного в набегах и походах против евро- пейских противников с немногочисленной и маломаневренной, но ориентированной на контактный бой кон- ницей позже отозвался тяжелыми потерями татар во время персидских походов Османов и в поражении ногайской и крымской конницы от калмыков в XVII в.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 203

[1, л. 20 об.–48 об.] Имперская дипломатия подробно, хотя и несколько тенденциозно инфор- мировала русского царя о европейском политическом «пасьянсе», делая весьма соблазнительные предложения политического и военного союза. Союз этот должен был быть направлен, с одной стороны против Турции и ее вассалов: «И цысарь со всем цысарским чином приговорили со Государем московским мир вечной постановить – на татарских государей стояти содного и оберегать своего государства… а цысарь того хочет, чтоб все государи крестьянские были во едином совете и стояли казною и людми на супротивных бусурманских государей» [1, л. 32–32 об.]. С другой стороны, указывался и второй противник – французский король – как главный союзник султана, по договору с которым на польский престол была выдвинута совместная кандидатура брата французского короля принца Генриха Валуа: «А се ныне король Францовской брата своего отпущает на королевство Полское и на Великое княжство Литовское, а по сылки Турского салтана, – и то цысарю кручина ж. И цысарь со всею областию Цысарскою приговорил и сторожи и заставы уставил, чтоб Францовской не проехал на Коруну Полскую и на Великое княжство Литовское – то его кручина ж для всего крестьянства, коли Француской с Турским сал- таном будет в дружбе, а брат его будет король Полской и князь Великий Литовской, – и кресть- янским государем будет тяжко» [1, л. 31 об.–32]. Имперская дипломатия всячески подчеркивала негативные последствия для России привлечения Речи Посполитой к франко-турецкому союзу:
«А целовал деи француской королевич Коруне Полской и Великому княжству Литовскому на том: которые городы литовские и ливонские были изстари х Коруне Полской и к Великому княжству Литовскому, а ныне отошли куды-нибуди, и королю, пришед на Литовское государь- ство, тех всех панств доступати по-старому учинити, а наем давати свой, а давати францовскому по дватцети бочек золотых на наем на всякой год. И потому его мимо всех государей и взяли ляхи и литовские люди себе на государьство. А не доступит всех городов король Францовской, что от Полские и от Литовские земли отошло, и его правда – не в правду, и государьство – не в государьство» [1, л. 36–36 об.].
Если антиосманские и в целом антимусульманские союзные отношения предлагались Москве имперцами и ранее, то при подготовке этого вояжа имперской дипломатией впервые была сформу- лирована идея раздела недавно образовавшейся Речи Посполитой между Империей и Московским царством, а также выражено понимание и сочувствие ливонской политике Ивана Грозного35: «А прирадил цысарь, чтоб то Государьство поделити: Коруну б Полскую – к цысарю, а Литовское Великое княжство – к Московскому государьству, и стояти б им содново против Турецкого и против всех татарских государей» [1, л. 34].
Эхо Молодинской победы звучит и в уверенных политических декларациях московской дипло- матии в дипломатических сношениях с европейскими государями, в первую очередь, с возгла- влявшими антитурецкий блок Габсбургами (1575 г.): «А Астороханское государьство было великое изначала Болшие орды государьство началное; а как Государю нашему… Бог поручил – Казанское царьство взял, и Государь наш… послал рать великую Волгою к Асторохани, чтоб очистити Волга и до Хвалимского моря, а то царьство Астороханское стоит блиско устья морскаго; и Государя нашего воеводы Астороханское царьство взяли и царя свели; и устроил Государь наш… в Асторо- хани по тому ж благочестие: многие церкви поставил и соборы и весь причет церковный устроил… Ногайская орда – князь Тинехмат и мирзы всее орды кочюют у Государя нашего… по Волге к возле моря и по Яику; а Государю нашему служат: куды Государь ни пошлет на своем дело, и они ходят тысяч до дватцети, и до тритцати, и о колких Государь наш прикажет к ним – сколко послати велит ногаиских людей, – и князь Тинехмат и мирзы нагаиские столко людеи и пришлют» [1. Л. 214 об.–215 об.].
Молодинская победа закрепила за Московским государством Поволжье, упрочила междуна- родное положение и авторитет страны не только у восточных и южных соседей России, но и на Западе, опосредованно корректировала негативный образ страны, старательно создававшийся дип- ломатиями Ливонского Ордена, Речи Посполитой и Швеции, либо даже способствовала его пере- смотру.

Список источников и литературы
1. РГАДА. Ф. 53. Сношения России с Данией. Оп. 1. Кн. 2.
2. РГАДА. Ф. 123. Сношения России с Крымом. Оп. 1. Кн. 13.

35 Впервые, хотя и мимоходом, это было отмечено Я.С. Лурье [77, с. 309].

204

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

3. РГАДА. Ф. 123. Сношения России с Крымом. Оп. 1. Кн. 14.
4. ОР РНБ. Ф. 550. Основное собрание рукописной книги. № 4903 / F IV. Л. 33–45.
5. Акты Московского государства, изданные Императорскою Академиею наук под редакциею Н.А. По-
пова, член-корреспондента Академии. Том. I. Разрядный приказ. Московский стол. 1574–1634. СПб., 1894.
6. Афанасий Никитин. Хождение за три моря. Л., 1950.
7. Беликов В.Ю., Колычева Е.И. Документы о землевладении князей Воротынских во второй половине
XVI – начале XVII вв. // Архив русской истории. Вып. 2. М., 1992. С. 93–98.
8. Виноградов А.В., Малов А.В. Материалы о походе Девлет Гирея на Москву 1572 г. в Крымской посольской книге 1571–1578 гг. // Единорогъ: Материалы по военной истории Восточной Европы эпохи Средних веков и Раннего Нового времени. Вып. 2. М., 2009 (в печати).
9. Города России XVI века. Материалы писцовых описаний / Издание подг. Е.Б. Французовой. М., 2002.
10. Документы о сражении при Молодях в 1572 г. / Подгот. к публ., коммент. – В.И. Буганов // Истори-
ческий архив. М., 1959. № 4. С. 166–183.
11. Документы по истории Волго-Уральского региона XVI–XIX веков из древлехранилищ Турции:
Сборник документов / Сост. И.А. Мустакимов; под. общ. ред. Д.И. Ибрагимова. Казань, 2008.
12. Кириченко Л.А., Николаева С.В. Кормовая книга Троице-Сергиева монастыря 1674 г. (Исследование
и публикация). М., 2008.
13. Курбский А.М., кн. Епистолия первая Андрея Курбского, писана к великому князю московскому прелютаго ради гонения его // Ерусалимский К.Ю. Сборник Курбского. Т. II: Иссследование книжной куль-
туры. М., 2009.
14. Курбский А.М., кн. История о князя великого московского делех: еже слышахом у достоверных му-
жей, и еже видехом очима нашима, сие сокращенне вмещаючи яко возмогох написах, великого ради докуча-
ния от многих // Ерусалимский К.Ю. Сборник Курбского. Т. II: Исследование книжной культуры. М., 2009.
15. Лызлов Андрей. Скифская история. М., 1990.
16. Описания городов европейской части России XVI–XVII вв. Указатель по материалам писцовых и
переписных книг / Сост. – Т.Б. Соловьева, Л.А. Тимошина. М., 2005. С. 220.
17. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-литовским государст-
вом. Т. III. 1560–1571 гг. / Под ред. Г.Ф. Карпова. / Сборник РИО. Т. 71. СПб., 1892. № 12: 1563, ноября 18 –
1564, января 9. Посольство от короля Сигизмунда-Августа к царю Ивану Васильевичу с панами Юрием Александровичем Хоткевичем, Григорием Воловичем и писарем Михаилом Халабурдой для переговоров о мире.
18. Памятники истории Восточной Европы. Источники XV–XVII вв. Т. II. «Выписка из посольских книг» о сношениях Российского государства с Польско-Литовским за 1547–1572 гг. / Сост. Б.Н. Морозов. М.
– Варшава, 1997.
19. Разрядная книга 1475–1598 гг. / Подгот. текста, вводн. ст. и ред. В.И. Буганова, отв. ред – М.Н. Тихо-
миров. М., 1966.
20. Разрядная книга 1475–1605 гг. / Сост. Н.Г. Савич, под ред. В.И. Буганова. Т. II. Ч. I. М., 1982.
21. Разрядная книга 1550–1636 гг. / Сост. – Л.Ф. Кузьмина, отв. ред. – В.И. Буганов. М., 1975.
22. Разрядная книга 1559–1605 гг. / Сост. – Л.Ф. Кузьмина, отв. ред. – В.И. Буганов. М., 1974.
23. Синодик по убиенных во брани // Бычкова М.Е. Состав класса феодалов России XVI: Историко-
генеалогическое исследование. М., 1986. С. 174–189.
24. Статейный список И.П. Новосильцева (Турция) // Путешествия русских послов XVI–XVII вв.: Ста-
тейные списки / Подгот. – Я.С. Лурье и Р.Б. Мюллер; коммент. – Я.С. Лурье, В.И. Райцес, Л.С. Шепелева;
статьи – Д.С. Лихачев, Я.С. Лурье и Р.Б. Мюллер. СПб., 2008.
25. «Хождение за три моря» Афанасия Никитина // Библиотека литературы Древней Руси (далее –
БЛДР). Т. 7. СПб., 1999.
26. Юстен Павел. Посольство в Московию 1569–1572 гг. / Пер. с финск. Л.Э. Николаева; сост. Г.М. Ко-
валенко; вст. ст., коммент. С.Н. Богатырева и Г.М. Коваленко. СПб., 2000.
27. Алексеев Ю.Г. «И многих татар топили…»: Судовые рати Ивана III // Родина. 2003. № 12. С. 44–47.
28. Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. СПб., 2007.
29. Альтамир-и-Кревеа Рафаль. История Испании. М., 1951. Т. II. (XVI–XVII вв.).
30. Бабулин И.Б. Осада Ревеля 1570–1571: гофлейты и опричники (рукопись).
31. Багалей Д.И. Очерки по истории колонизации и быта степной окраины Московского государства. М.,
1887.
32. Беликов В.Ю., Колычева Е.И. Документы о землевладении князей Воротынских во второй половине
XVI – начале XVII вв. // Архив русской истории. Вып. 2. М., 1992.
33. Беляев И.Д. О станичной, сторожевой и полевой службе на польской украйне Московского государ-
ства до царя Алексея Михайловича // ЧОИДР. 1846. Кн. 4. Отд. I. С. 36–41.
34. Беляков А.В. Форум: «… и бе их столько, еже несть числа» // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana
(Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 126–128.
35. Беляков А.В. Симеон Бекбулатович // Единорогъ: Материалы по военной истории Восточной Европы
эпохи Средних веков и Раннего Нового времени. Вып. 2. М., 2010 (в печати).
36. Беннигсен А. Турецкий поход на Астрахань в 1569 г. по материалам «Реестров важных дел» Осман-
ского архива архива // Восточная Европа Средневековья и раннего нового времени глазами французских

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 205

исследователей: Сб. ст. / Отв. ред. И.А. Мустакимов, А.Г. Ситдиков; науч. ред. И.В. Зайцев, Д.А. Мустафина;
ввод. ст. В.В. Трепавлов. Казань, 2009.
37. Беннигсен А., Лемерсье-Келькеже Ш. Крымское ханство в начале XVI века: от монгольской тради-
ции к османскому сюзеренитету по неопубликованныому документу из Османского архива // Восточная
Европа Средневековья и раннего нового времени глазами французских исследователей: Сб. ст. / Отв. ред.
И.А. Мустакимов, А.Г. Ситдиков; науч. ред. И.В. Зайцев, Д.А. Мустафина; ввод. ст. В.В. Трепавлов. Казань,
2009.
38. Бурдей Г.Д. Русско-турецкая война 1569 года. Саратов, 1962.
39. Бурдей Г.Д. Молодинская битва 1572 года // Учен. зап. Института славяноведения. 1963. Т. 26. С. 48–79.
40. Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. Ч. 1. Л., 1958.
41. Богатырев С.Н. Павел Юстен: протестантский епископы и королевский дипломат // Юстен Павел.
Посольство в Московию 1569–1572 гг. С. 33–65.
42. Вайнштейн Ж. Послание Селима II польскому королю Сигизмунду-Августу об астраханской кампа-
нии 1569 г. архива // Восточная Европа Средневековья и раннего нового времени глазами французских исследователей: Сб. ст. / Отв. ред. И.А. Мустакимов, А.Г. Ситдиков; науч. ред. И.В. Зайцев, Д.А. Мустафина; ввод. ст. В.В. Трепавлов. Казань, 2009.
43. Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963.
44. Виноградов А.В. Русско-крымские отношения. 50-е – вторая половина 70-х годов XVI века. М., 2007.
Ч. II.
45. Водарский Я.Е. Основание Зарайска // Зарайск. Т. 1: Исторические реалии и легенды / Сб. статей. М.,
2002.
46. Водовозов Н. Предисловие // Афанасий Никитин. Хождение за три моря. Л., 1950.
47. Вялiкi гiстарычны атлас Беларусi. Т. 1. Мiнск, 2009.
48. Гайворонский О. Повелители двух материков.Т. I. Крымские ханы XV–XVI столетий и борьба за наследство Великой Орды. Киев – Бахчисарай, 2007.
49. Гамаюнов А.И. Размышления над романом Н.И. Костомарова «Кужеяр» // Белёвские чтения. Вып. 1.
Посвящается памяти протоирея Михаила Федоровича Бурцева. М., 2001. С. 40–46. (41–44).
50. Гёкбильгин Т. Османский поход на Астрахань в 1569 г. // Восточная Европа Средневековья и ранне-
го нового времени глазами французских исследователей: Сб. ст. / Отв. ред. И.А. Мустакимов, А.Г. Ситдиков;
науч. ред. И.В. Зайцев, Д.А. Мустафина; ввод. ст. В.В. Трепавлов. Казань, 2009.
51. Граля И. Дьяк Иван Висковатый. Карьера государственного деятеля в России XVI в. М., 1994.
52. Гусейнов Г.-Р. А.-К. О западных пределах Кумыкского государства XVI–XVII вв. в зеркале фолькло-
ра и исторических источников // Средневековые тюрко-татарские государства. Сб. ст. Вып. 1. Казань, 2009.
53. Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. III. Средние века. М.,
1997.
54. Дмитриев С.В. Крымское ханство в военном отношении (XVI–XVIII вв.) // Тюркологический сбор-
ник: 2002: Россия и тюркский мир. М., 2003.
55. Забелин И.Е. История города Москвы. М., 1995.
56. Зайцев И.В. Астраханское ханство. М., 2004.
57. Зеленев Е.И. Мусульманский Египет. СПб., 2007.
58. Зенченко М.Ю. Южное Российское порубежье в конце XVI – начале XVII в. (опыт государственного строительства). М., 2008.
59. Зимин А.А. О политической доктрине Иосифа Волоцкого // ТОДРЛ. Т. 9. М.-Л., 1953.
60. Зимин А.А. Состав русских городов в XVI в. // Исторические записки. 1955. Т. 52.
61. Зимин А.А. Опричнина. М., 2001.
62. Иванов Н.А. Османское завоевание арабских стран. 1516–1574. М., 2001.
63. Иванов Н.А., Орешкова С.Ф. Османская империя в XVI–XVII вв. // Иванов Н.А. Труды по истории исламского мира / сост. Н.М. Горбунова. М., 2008.
64. Каррер д`Анкос Э. Торговые пути Центральной Азии и попытки отвоевания Астрахани архива //
Восточная Европа Средневековья и раннего нового времени глазами французских исследователей: Сб. ст. / Отв. ред. И.А. Мустакимов, А.Г. Ситдиков; науч. ред. И.В. Зайцев, Д.А. Мустафина; ввод. ст. В.В. Трепавлов. Казань, 2009.
65. Коваленко Г.М. Посольство П.Юстена в контексте спора о «посольском обычае» // Там же. С. 66–89.
66. [Кумыков Т.Х., Кушева Е.Н.] Присоединение Кабарды к России и его историческое значение //
История Кабарды с древнейших времен до наших дней. М., 1957. Гл. IV.
67. Курбатов О.А. Отклик на статью А.Н. Лобина // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana (Петербург-
ские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 104–119;
68. Курбатов О.А. Форум: «… и бе их столько, еже несть числа» // Studia Slavica et Balcanica Petropoli-
tana (Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 142–145
69. Кучкин В.А. Ранняя история города Зарайска и проблема ее источников // Зарайск. Т. 1: Историче-
ские реалии и легенды. Сб. статей. М., 2002.
70. [Кушева Е.Н.] Кабарда после присоединения в России (вторая половина XVI – XVII в.) // История
Кабарды с древнейших времен до наших дней. М., 1957. Гл. V.
71. Лаврентьев А.В. Епифань и Верхний Дон в XII–XVII вв.: Очерки истории русской крепости на Кули-
ковом поле. М., 2005.

206

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

72. Лемерсье-Келькеже Ш. Походы Девлет-Гирея против Москвы в 1571 и 1572 году по документам Османского архива // Восточная Европа Средневековья и раннего нового времени глазами французских исследователей: Сб. ст. / Отв. ред. И.А. Мустакимов, А.Г. Ситдиков; науч. ред. И.В. Зайцев, Д.А. Мустафина; ввод. ст. В.В. Трепавлов. Казань, 2009.
73. Лобин А.Н. К вопросу о численности вооруженных сил Российского государства в XVI в. // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana (Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 45–78.
74. Лобин А.Н. Форум: «… и бе их столько, еже несть числа»: сколько воинов воевало в Русской армии в XVI в.? // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana (Петербургские славянские и балканские исследования).
2009. № 1/2 (5/6). С. 133–142.
75. Лобин А.Н. Дискуссия о численности вооруженных сил Российского государства в XVI в. // Едино- рогъ: Материалы по военной истории Восточной Европы эпохи Средних веков и Раннего Нового времени. Вып. 2. М., 2009. (в печати).
76. Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М., 2000.
77. [Лурье Я.С.] Статейный список Константина Скобельцына (1573–1574 гг.) / Подгот. – Я.С. Лурье,
коммент. – Н.А. Казакова // АЕ за 1979 г. М., 1981. (Предисловие).
78. Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века / Отв.ред.
А.Я. Дегтярев. Вст. ст. А.Я. Дегтярева, Ю.Ф. Иванова, Д.В. Карева. М., 1996.
79. Макаров Л.Д. Военное дело вятчан в XII–XV вв. // Военная археология. Оружие и военное дело в
исторической и социальной перспективе. Материалы Международной конференции 2–5 сентября 1998 г.
СПб. 1998. С. 216–219.
80. [Малиновский А.] Реестр шертным грамотам Крымских ханов, записям послов их и другим постано-
влениям с крымскими татарами бывшими // Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв., хранящиеся в Московском Главном Архиве Министерства Ино- странных Дел. / Сост. – Ф. Лашков. Симферополь, 1891.
81. Малов А.В. Закат ушкуйничества в XV веке и судьба его наследия. // Россия в X–XVIII вв. Проблемы истории и источниковедения. Тез. докл. и сообщ. 2-х чтений, посвященных памяти А.А. Зимина. Москва. 26–
28 января 1995 г. М., 1995. С. 328–330.
82. Малов А.В. Господина Великого Новгорода ушкуйники в отечественной историографии // Постигая историю России: К 50-летию научного студенческого кружка отечественной истории средневековья и нового времени: Сб. ст. М., 1997. С. 91–102.
83. Малов А.В. Разбор служилых городов Потапом Внуковым в Торопце и на Великих Луках в 139-м
(1630/31) г. (готовится к печати)
84. Маслюженко Д.Н. Этнополитическая история лесостепного Притоболья в средние века. Курган,
2008.
85. Маслюженко Д.Н. Реставрация Шибанидов в Сибири и правление Кучум хана во второй половине
XVI века // Средневековые тюрко-татарские государства. Сб. ст. Вып. 1. Казань, 2009.
86. Назаров В.Д. Российско-ногайская торговля (первая половина XVI в.) // Восток. М., 1998. № 1. С. 48–64.
87. Настенко И.А., Яшнев Ю.В. История Мальтийского ордена: Кн. I. Из глубины веков: Госпитальеры в
Святой Земле, на Кипре, Родосе и Мальте. XI–XVIII вв. М., 2005.
88. Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.-Л., 1948.
89. [Новосельцев А.П.] Государство Сефевидов в XVI–XVII вв. // История Востока. Т. III. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI–XVIII вв. М., 2000. Гл. 5.
90. Описания городов европейской части России XVI–XVII вв. Указатель по материалам писцовых и переписных книг / Сост. – Т.Б. Соловьева, Л.А. Тимошина. М., 2005.
91. [Орешкова С.Ф.] Османская империя в первой половине XVII в.: социально-экономическое положе-
ние, внутренняя и внешняя политика // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Вос-
точной Европы в XVII в. Ч. I. / Отв. ред. Г.Г. Литаврин. М., 1998.
92. Памятники архитектуры Москвы. Кремль, Китай-город, Центральные площади / Ю.И. Аренкова,
М.И. Домшлак, В.Я. Либсон, Г.И. Мехова, П.Б. Розентуллер, Е.В. Трубецкая. М., 1982.
93. Пахомов И.В. Пищальники Василия III. // Цейхгауз. Вып. 20. 2002. № 4.
94. Петров К.В. Форум: «… и бе их столько, еже несть числа». // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana
(Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 123–125, 145–146.
95. Петросян Ю.А. Османская империя: могущество и гибель. Исторические очерки. М., 1990.
96. Прокопьев А.Ю. Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648. СПб., 2008.
97. Рашба Н.С. Очерк истории польско-турецких отношений в XVI – первой четверти XVII в. // Осман- ская империя в первой четверти XVII века. Сборник документов и материалов / Сост. Х.М. Ибрагимбейли, Н.С. Рашба. М., 1984.
98. Рябов С.Я. Здесь государевым «украинам было бережение». Российское пограничье – особый объект культурного и природного наследия. М., 2007.
99. Садиков П.А. Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г. // Исторические записки. М., 1947. Кн. 22.
100. Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государ-
ствами Причерноморья (вторая половина XVII – начало XVIII в.). Ростов н/Д., 2009.
101. Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 207

102. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в. Т. 1.
СПб., 1887.
103. Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI–XVII вв. М., Т. 1. 1945.
104. Смирнов Н.В. Форум: «… и бе их столько, еже несть числа». // Studia Slavica et Balcanica Petropoli-
tana (Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 121–123.
105. Сытин П.В. История планировки и застройки Москвы. Материалы и исследования. Т. I. 1147–1762.
М., 1950.
106. Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962.
107. Трепавлов В.В. Тюркская знать в России (ногаи на царской службе) // Вестник Евразии. М., 1998.
№ 1/2.
108. Трепавлов В.В. Кочевники на русских рынках: Ногайская торговля в XVI–XVII веках. // Отечест-
венная история. 2000. № 3. С. 165–174.
109. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2001.
110. Файзрахманов Г.Л. История татар Западной Сибири: с древнейших времен до начала XX века. Ка-
зань, 2007.
111. Файзрахманов Г.Л. Реставрация Шибанидов в Сибири и правление Кучум хана во второй половине
XVI века // Средневековые тюрко-татарские государства. Сб. ст. Вып. 1. Казань, 2009.
112. Филюшкин А.И. Андрей Курбский. М., 2008.
113. Филюшкин А.И. Ливонская война или Балтийские войны? К вопросу о периодизации Ливонской
войны // Балтийский вопрос в конце XV – XVI вв.: Сб. науч. статей / Отв. ред. А.И. Филюшкин. М., 2010.
1114. Филюшкин А.И. Форум: «… и бе их столько, еже несть числа» // Studia Slavica et Balcanica Petro- politana (Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 128–133.
115. Флоря Б.Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI в. – начале XVII в. М., 1978.
116. Флоря Б.Н. Проект антитурецкой коалиции середины XVI в. // Россия, Польша и Причерноморье в
XV–XVI вв. М., 1979.
117. Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., 2002.
118. Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI. М., 2003.
119. Черепнин Л.В. Образование русского централизованного государства в XIV–XV веках. Очерки:
социально-экономическая и политическая история Руси. М., 1960.
120. Шатохина-Мордвинцева Г.А. Нидерланды с древнейших времен до конца XVI века. М., 2004.
121. Шеков А.В. Верховские княжества (Краткий очерк политической истории XIII – середины XVI вв.).
Тула, 1993.
122. Шереметев П., гр., Дворы Грознаго в Новгороде. Историческая справка // Известия Русскаго генеа-
логическаго общества. Выпуск четвертый. СПб., 1911.
123. Шиллер Ф. Истории Тридцатилетней войны // Шиллер Ф. Собрание сочинений / пер. А.Г. Горн-
фельда. Т. IV. СПб., 1902.
124. [Шушарин В.П.] Габсбурги, Венгрия, Трансильванское княжество и Османская империя в XVI в. // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV–XVI вв. Главные тен- денции политических взаимоотношений. М., 1984. Гл. 11.
125. Эмеджен Ф. От создания Османского государства до Кючук-Кайнарджийского договора // История Османского государства, общества и цивилизации / под ред. Э. Исханоглу; пер. В.Б. Феоновой под ред. М.С. Мейера. Т. 1: История Османского государства и общества. М., 2006.
126. Эскин Ю.М. Очерки истории местничества в России XVI–XVII вв. М., 2009.
127. Bielski M. Władysław Warneńczyk na Bałkanacz (1443–1444): Dwie wyprawy. Toruń, 2009)
128. Cynarski St. Zygmunt August. Wrocław–Warszawa–Kraków, 2004.
129. Devies B. Форум: «… и бе их столько, еже несть числа» // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana
(Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 120–121
130. Dziubiński A. Stosunki dyplomatyczne polsko-tureckie w latach 1500–1572 w kontekście międzynaro-
dowym. Wrocław, 2005.
131. Inalcik H. The Ottoman Empire: The Classical Age 1300–1600. L., 2000.
132. Leśniewski S. Jan Zamoyski. Hetman i polityk. Warszawa, 2008.
133. Lulewicz H. Gniewów o unię ciąg dalszy: Stosunki polsko-litewskie w latach 1569–1588. Warszawa, 2002.
134. [Lulewicz H.] Mikołaj Radziwiłł «Rudy» // Poczet hetmanów Rzeczypospolitej. Hetmani litewscyi / pod red. M. Nagielskiego. Warszawa, 2006.
135. Marszak P. Wojny husyckie. Warszawa, 2002.
136. Murphey Rh. Ottoman warfare, 1500–1700. L., 1999.
137. Oman Ch. A history of the art of war in the sixteenth century. Cambridge, 1987 (reprint 1937).
138. Urzędnicy Wielkiego księstwa Litewskiego. Spisy. Tom I. Województwo Wileńskie XIV–XVIII wiek. / H. Lulewicz, A. Rachuba, Prz. P. Romaniuk. Pod. red. A. Rachuby. Warszawa, 2004.
139. Urzędnicy Wielkiego księstwa Litewskiego. Spisy. Tom II. Województwo Trockie XIV–XVIII wiek. / H.
Lulewicz, A. Rachuba, Prz. P. Romaniuk, A. Haratym. Pod. red. A. Rachuby. Warszawa, 2009.

Малов Александр Витальевич, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра военной истории России Института российской истории РАН; supilluliuma@yandex.ru.

208

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Вооруженные силы Крымского ханства в конце XV – начале XVII вв.

В.В. Пенской

Распад Золотой Орды привел к коренному изменению политической обстановки и расстановки сил в Восточной и Юго-Восточной Европе. В борьбу за доминирование в Восточной Европе вступили Великое княжество Литовское и Московское государство, но они были не одиноки в этой борьбе. Свои претензии на наследие Золотой Орды заявили и владетели сформировавшегося во 2-й половине XV в. Крымского ханства [о времени его возникновения см., например: 17, с. 18–20; 49, с. 88 и др.]. Они подкреплялись не только происхождением рода крымских ханов от самого Чин- гис-хана, но и мощной военной силой, что находилась в руках династии Гиреев.
Огромная роль, которую сыграли вооруженные силы в истории Крымского ханства, не вызы- вает сомнения. Нельзя сказать, что проблема изучения особенностей становления и развития вооруженных сил Крымского ханства не интересовала отечественных и зарубежных исследова- телей. В последние годы появилось несколько работ, посвященных этому вопросу [см., например:
16; 20 и др.]. Однако изучение данной проблемы, как и в целом истории Крымского ханства, находится в самом начале. На сегодняшний день мы не имеем более или менее ясного представле- ния о том, что представляло из себя татарское войско конца XV – XVII вв. Бытующее в литературе представление о крымском войске как о «тьмочисленной» рати плохо вооруженных всадников, способных только на грабежи и избиение безоружных украинских и русских поселян, находится в явном противоречии с той важной ролью, которую играло Крымское ханство в истории Восточной и Юго-Восточной Европы позднего Средневековья – раннего Нового времени, в то время, когда реальный политический вес государства в системе политических отношений определялся прежде всего размерами его военного потенциала.
Приступая к анализу особенностей развития военного дела Крымского ханства в эпоху поздне- го Средневековья – раннего Нового времени, мы исходили из сформулированного американским исследователем С.Хантингтоном определения структуры военной мощи государства. Он писал, что последняя «…имеет четыре измерения: количественное – количество людей, оружия, техники и ресурсов; технологическое – эффективность и степень совершенства вооружения и техники; орга- низационное – слаженность, дисциплина, обученность и моральный дух войск, а также эффектив- ность командования и управления; и общественное – способность и желание общества эффективно применять военную силу…» [47, с. 126]. С попытки определить количественные параметры воен- ного потенциала Крымского ханства мы и начнем.
Трудно не согласиться с мнением А.Л. Хорошкевич, которая отмечала, что «…абсолютные цифры населения Крымского ханства восстанавливаются с большим трудом» [50, с. 92]. Особенно это замечание относится к начальному периоду истории Крымского ханства, когда каких-либо переписей населения Крыма ханскими чиновниками, видимо, не осуществлялось. Лишь много позднее появляются некоторые сведения о численности населения ханства, но разброс мнений относительно того, сколько же проживало в Крыму жителей, все равно остается весьма существен- ным. Д.М. Исхаков, к примеру, полагал, что численность населения Крымского ханства при пер- вых Гиреях колебалась в пределах от 300 до 600 тыс. чел. [17, с. 41]. Ряд других исследователей, используя отрывочные сведения о переписях населения, производившихся при последних ханах, и результаты ревизий конца XVIII в., полагают, что в нач. 80-х гг. XVIII в. под властью крымского хана находилось от 250–300 тыс. до примерно 430 или несколько более тыс. чел. [например: 38, с. 32]. Эти цифры представляются более точными, и могут быть использованы в качестве основы при дальнейших расчетах. Несомненно, что за три столетия существования Крымского ханства численность его населения должна была вырасти, и, учитывая, что к этому времени способ хозяй- ствования крымских татар существенно изменился по сравнению с начальным периодом истории ханства, можно полагать, что на протяжении большей части XVI в. под властью крымских ханов находилось вряд ли намного больше 250 тыс. чел.
Попытаемся проверить, насколько верно это предположение. В качестве основы для расчетов возьмем сообщаемые современниками данные о численности татарских армий в отдельных похо- дах и предполагаемую продуктивность пастбищ как самого Крыма, так и Северного Причерно- морья, а также известные нормы призыва мужчин в ханское войско.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 209

Едва ли не общим местом в исторических сочинениях, с легкой руки некоторых современни-
ков, стало приписывание крымским ханам способности в случае необходимости выставить в поле
«тьмочисленное» войско в 100, а то и 200 тыс. всадников [см., например: 8, с. 227; 15, с. 56; 27, с. 364; 172; 45, с. 90; 52, с. 320]. Цифры более чем впечатляющие, но насколько они реальны? Предположим, что крымские ханы действительно могли выставить столько воинов и эти цифры могут быть использованы при расчете численности населения Крымского ханства. Нормы, по кото- рым Гиреи набирали свое войско, известны. Так, османский писатель 2-й пол. XVII в. Хюсейн Хезарфенн отмечал, что когда крымский хан собирался в поход, «…то /каждые/ семь человек выставляют одного и выделяют пару лошадей…» [48, с. 269]. Большинство современных специа- листов сходятся на том, что для кочевников в случае тотальной мобилизации соотношение количе- ства выставляемых воинов к общей численности населения составляло примерно 1 к 5 [см., например: 24, с. 71–72; 37, с. 79, 114 и др.]. Следовательно, общее население Крымского ханства в XVI – 1-й пол. XVII вв. составляло никак не менее 500 тыс., а то и 1 млн. чел., что явно не соответ- ствует действительности. Особенно это заметно, если попытаться рассчитать примерную числен- ность кочевого населения Крыма, исходя из биопродуктивности степи [см., например: 24, с. 78–79]. Расчеты показывают, что при сохранении чисто кочевого образа жизни собственно крымская степь могла прокормить никак не более 25–30 тыс. кочевников.
Примечательно, что если применить к полученной цифре нормы призыва воинов, приведенные выше, то полученные данные практически полностью совпадает со сведениями, что сообщал вене- цианский путешественник и дипломат И.Барбаро. Он писал, что, что обитающие в степи на «остро- ве Каффы» татары при необходимости могут выставить от 3 до 4 тыс. всадников [2, с. 155]. О недо- статочности собственных ресурсов крымского хана в начале XVI в. косвенно свидетельствуют и материалы дипломатической переписки между Крымом и Москвой. Так, летом 1501 г., в разгар противостояния между Менгли-Гиреем и его главным противником, ханом Большой Орды Шиг- Ахметом, крымский хан потребовал от своего союзника, московского государя Ивана III, чтобы тот прислал к нему на помощь 10-тыс. войско. И поскольку Шиг-Ахмет располагал примерно 20-тыс. войском, следовательно, сам Менгли-Гирей имел сил значительно меньше и в одиночку сражаться с Шиг-Ахметом отнюдь не стремился [см.: 48, с. 155.]. Поэтому ясно, почему в событиях 1501–
1502 гг. Менгли-Гирей занял выжидательную позицию, не вступая в сражение с войском Шиг-Ах- мета, и почему Иван III в борьбе с Большой Ордой сделал ставку на крымского хана – он был менее сильным, а, следовательно, и не таким опасным противником, чем дети Ахмата. Правда, московский посол в Крыму И. Мамонов летом 1501 г. отписывал Ивану III, что «…царевы рати нынеча смечают в полтретьяцать тысящ…» (т.е. в 35 тыс. всадников – П.В.) [34, с. 368]. Но есть все основания полагать, что либо эти данные существенно завышены, либо, что более вероятно, отра- жают тот примерный максимум сил, что мог выставить Менгли-Гирей на это время в случае тотальной мобилизации всего и вся (при этом качество выставляемых в таком случае воинов неиз- бежно снижалось).
Прошло примерно полстолетия, и литовский писатель и публицист Венцеслав Миколаевич (больше известный как Михалон Литвин), писал, что крымский хан при тотальной мобилизации всех мужчин, способных держать в руках оружие, может выставить войско в 30 тыс. всадников. При этом подчеркивал, что по сравнению с прежними временами численность населения Крым- ского ханства существенно выросла [26, с. 65–66]. И действительно, после того, как в упорной борьбе Менгли-Гирей в начале XVI в. нанес поражение Шиг-Ахмату, к победителю откочевала б/ч улусов, ранее подчинявшихся его противнику [см., например: 19, с. 100–105; 48, с. 92–93, 153–158,
162–163]. Вместе с первенством к Крыму перешла и большая часть земель и пастбищ, ранее контролировавшихся ханами Большой Орды. Применяя к новым владениям крымских ханов формулы расчета биопродуктивности пастбищ, получаем, что к концу правления Менгли-Гирея число его подданных могло приблизиться к 200 тыс. чел., т.е. (с учетом неизбежных при такого рода расчетах погрешностей) в целом укладывается в приведенные выше нормы призыва.
В дальнейшем численность населения Крыма неизбежно должна была расти, тем более что при преемниках Менгли-Гирея наметился переход татар к полуоседлому, а затем и оседлому образу жизни. Традиция приписывает особые заслуги в этом шестому крымскому хану Сахиб-Гирею I, сыну Менгли-Гирею [см., например: 42, с. 312]. Соответственно, росла и максимальная числен- ность татарского войска, которое могло выступить в поход под знаменами хана. Так, например, в ходе отражения в 1555 г. набега крымского войска во главе с ханом Девлет-Гиреем I московские ратники захватили ханский лагерь с обозом («кошем») и 60 тыс. лошадей [31, с. 257]. Известно, что

210

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

каждый татарский воин, выступая в поход, вел за собой не менее 2-х запасных коней [8, с. 231]. Исходя из текста летописи, можно предположить, что направляясь со своим войском к Туле и предполагая встретить там русское войско, хан оставил в лагере лишних лошадей (вступать в бой, имея на поводу 1–2 запасных лошади, несколько неудобно), то именно эти запасные лошади и были захвачены русскими [об обычае оставлять лишних коней и обоз см., например: 25, с. 43]. Отсюда следует, что в походе участвовало около 30 тыс. татарских воинов. И так как это был, видимо, обычный поход, не имевшей своей целью, как в 1571 г. [согласно ливонскому хронисту Б.Рюссову, который, видимо, использовал цифру, названную Иваном Грозным польским послам, в этом походе принимало участие 40 тыс. татар: 39, с. 205], тотального сокрушения неприятеля, то, скорее всего, хан набирал воинов по «обычной» норме, указанной Хезарфенном. Отсюда следует, что под властью хана находилось около 210 или несколько более собственно татар. Учитывая же, что у татар, как у обычных кочевников, всякий взрослый мужчина был потенциальным воином [см., например: 44, с. 24. Ср.: 46, с. 475], то можно предположить, что в сер. XVI в. крымский хан мог выставить в поле при тотальной мобилизации всех боеспособных мужчин до 40–50 тыс. воинов. Так, согласно данным, приводимым В.Остапчуком, который ссылался на татарскую хронику Реммаля Ходжи, в 1539 г. во время похода на Кубань специальные чиновники хана Сахиб-Гирея занесли в списки 40 тыс. воинов. Османский историк Ибрахим Эфенди Печеви, повествуя об участии татар в венгерской кампании 1594 г., писал, что с ним в османский лагерь прибыло не более 30–40 тыс. всадников [см.: 33, с. 405; 42, с. 333]. С учетом же контингентов, выставляемых ханскими вассалами, крымское войско могло иметь и больше воинов. Примечательно, что А.Л. Хорошкевич приводит сведения из архива римской курии, согласно которым в 1561 г. хан, измотанный войной с московитами (sic !), мог выставить против Ивана IV от 30 до 40 тыс. всадников [см.: 51, с. 261].
Т.о., приводимая некоторыми авторами для 2-й пол. XVI – 1-й пол. XVII вв. цифра в 40–60 тыс. воинов (с учетом союзников и вассалов), которыми могли располагать крымские Гиреи в больших походах, представляется отражающей реальность [см., например: 21, с. 47–48; 41, с. 46]. Однако, вне всякого сомнения, выставить в поле столько всадников ханы могли только в случае максимального напряжения сил, ценой полного оголения крымских рубежей. Естественно, что такая тотальная мобилизация случалась достаточно редко и носила неординарный характер. Обычно же крымские «цари» довольствовались существенно меньшим числом воинов. Так, рус- ский посол Иван Судаков сообщал, что в феврале 1588 г. хан выступил в поход на Украину с войс- ком общей численностью 18 тыс. всадников и 500 турецких янычар из Кафы [43, с. 68]. Возможно, это было связано в определенной степени с тем, что боеспособность татарского ополчения к тому времени в результате «осаживания» Сахиб-Гиреем большей части рядовых крымцев на землю существенно упала. В результате его преемники могли полагаться все больше и больше лишь на воинов-профессионалов и кочевавших в Северном Причерноморье ногаев, сохранивших прежний образ жизни и, соответственно, прежние воинские традиции.
Много это или мало? Для сравнения, общая численность московского войска при Василии III составляла около 90 тыс., из которых в поле могли быть задействованы одновременно до 50 тыс. ратников (как это было в 1521 или 1534/1535 гг.). В начале же 60-х гг. XVI в. полевая армия мос- ковского царя составляла (при условии, что она будет сконцентрирована на одном стратегическом направлении) максимум около 70–75 тыс. чел., а все войско – до 100 или несколько более тыс. рат- ных людей [34, с. 7–8, 11]. Однако при этом необходимо учитывать, что крымский хан держал свое войско в «кулаке» и владел инициативой, выбирая время и место нанесения удара, тогда как рус- ские воеводы вынуждены были «размазывать» свои полки тонкой линией по правому берегу Оки от Калуги до Рязани. И если они ошибались с определением направления главного удара против- ника, то исход сражения было нетрудно предугадать. Так было, к примеру, в 1521 и 1571 гг., а в
1541, 1572 и 1591 гг. татарское нашествие было отражено с большим трудом – в последнем случае под самыми стенами Москвы.
Теперь коснемся технологического аспекта военной мощи Крымского ханства. Сохранилось немало свидетельств современников относительно вооружения и внешнего вида воинов Крым- ского ханства. «Оружие их состоит в луке и стрелах; копье у них редкость…», – писал в начале ХVI в. имперский посол С.Герберштейн, и далее подчеркивал, что татары уклоняются от ближнего боя, поскольку, «…не имея ни щита, ни копья, ни шлема…», не выдерживают его. Спустя несколько десятилетий после Герберштейна Михалон Литвин, следуя античной традиции, в поле-
мическом задоре еще более заостряет эту особенность вооружения татарского воина. Он сообщал
своим читателям, что последние, «….снаряженные по обычаю своему, а именно – многие безоруж-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 211

ные, и едва ли у десятого или двадцатого из них был при себе колчан или дротик, а в панцирях было их еще меньше; но одни по крайней мере были вооружены костяными, другие – деревянными палками, третьи – с пустыми ножнами на поясе. Щитов и копий и прочего подобного оружия они и вовсе не ведают…». Интересно, что примерно в том же духе высказывался много ранее о вооруже- нии воинов Большой Орды итальянец А.Контарини.
Прошло еще несколько лет, и англичанин Дж.Флетчер писал: «Они (т.е. татары – В.П.)… все выезжают на конях и не имеют при себе ничего, кроме лука, колчана со стрелами и кривой сабли на манер турецкой… Некоторые кроме другого оружия берут с собой пики, похожие на рогатины, с которыми ходят на медведей. Простой воин не носит других доспехов, кроме своей обычной одежды… Но мурзы, или дворяне, подражают туркам и в одежде, и в вооружении…». Наконец,
спустя еще полстолетия француз Г.Л. де Боплан, описывая облик татарских воинов, отмечал, что
«…вооружены они саблей, луком с колчаном, снабженным 18–20 стрелами, за поясом нож… Только самые богатые носят кольчуги, остальные же, за неимением таковых, отправляются на вой- ну [считай] голыми…» [2, с. 224; 8, с. 219–221; 11, с. 257, 258; 25, с. 66; 45, с. 91]. Правда, при этом необходимо учитывать, что в большинстве подобного рода описаниях речь идет об основной массе татарских воинов, преимущественно ополченцев, качество вооружения которых были значительно хуже, чем у отборных воинов, составлявших «дворы» татарской знати.
Т.о., все современники подчеркивали чрезвычайную легкость вооружения рядового татарского воина и вместе с тем стремление знатных и богатых воинов следовать турецкой традиции в исполь- зовании наступательного и оборонительного вооружения. Очевидно, что крымские татары практи- чески отказались от прямого следования позднеордынской военной традиции. Ничего подобного отрядам тяжеловооруженных конных латников на конях, также облаченных в доспехи, которые имелись в золотоордынском войске XIV – нач. XV вв. [см., например: 13], мы не встречаем. Немногочисленной у крымских татар была и «средневооруженная» (по классификации Л.А. Боброва) латная конница, столь характерная для средне- и центральноазиатских армий того времени [см., например: 7]. Судя по всему, крымско-татарский комплекс защитного и наступательного вооружения целиком и полностью укладывался в стремительно складывавшийся и в 1-й четверти XVI в. практически сформировавшийся единый западноазиатский [русско-мусульманский – по мнению Л.А. Боброва; характеристику этого комплекса см., например: 5; 6 и др.] комплекс вооружения с той лишь разницей, что у крымских татар доспешная конница отсутствовала в сколько-нибудь серьезных количествах и основу войска оставляла легкая конница стрелков из лука.
Стандартный комплект вооружения рядового татарского воина в это время составляли, судя по всему, саадак, сабля и нож, некоторые всадники могли иметь также кавалерийское копье, а для защиты использовались, скорее всего, мягкие, стеганые доспехи типа хорошо известного русского тегиляя и подобные же защитные наголовья. Знать и отборные воины из ее свиты [об последних см., например: 9, с. 362, 367] вооружались, как было отмечено выше, по турецкому образцу [о комплексе вооружения богатых татарских воинов см., например: 9, с. 366]. Возможно, что в отдельных случаях знатные и богатые воины могли использовать и конский доспех – стеганые попоны и маски.
Облегченный комплекс вооружения татарских воинов, очевидно, возник не случайно. Перво- начально, когда крымско-татарское государство еще только складывалось, ханы и знать неизбежно должны были столкнуться с серьезной проблемой обеспечения основной массы рядовых воинов качественными и вместе с тем дешевыми доспехами и оружием. Разгром Золотой Орды Тимуром и последовавшая за этим деградация ее городской культуры привела к существенному сокращению
производства оружия и доспехов собственно в Орде (косвенно об этом свидетельствуют приведен-
ные выше слова А.Контарини о качестве вооружения ордынских воинов в конце XV в.). Импорт оружия из-за рубежа носил, судя по всему, достаточно ограниченный характер. Процесс же завер- шения формирования Крымского ханства и формирования в нем собственной городской культуры с развитым ремеслом практически совпал по времени со стремительным развитием огнестрельного оружия и падением значения оборонительного доспеха. Это вело к его облегчению и полному исчезновению. Лучшей защитой от растущей огневой мощи главных противников татар, русских, поляков и литовцев, стала подвижность и маневренность крымских ратей, достигаемая всеми доступными средствами.
Огнестрельное оружие в рассматриваемый период не получило среди татар широкого распро- странения. Конечно, полагать, как это делает Дж.Горсей [15, с. 70–71], что татары совсем не знали его, было бы ошибочно. Сражаясь с русскими и литовцами, они были прекрасно осведомлены о том, что такое пушки, аркебузы и мушкеты и в чем преимущество тех, кто ими обладает, над теми,

212

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

у кого их нет. Первые упоминания о стрелках, вооруженных огнестрельным оружием, и артилле- рии относятся к концу XV в. ко временам Менгли-Гирея. Так, в 1502 г., снаряжаясь в поход против хана Большой Орды, Менгли-Гирей, по сообщению русского посла И. Мамонова, помимо всего прочего «…взяв с собою и пушки…». Правда, эти первые крымские «мушкетеры» и пушки, равно как и канониры, были, судя по всему, турецкими [см.: 34, с. 105, 378, 379, 417]. Однако при сыне Менгли-Гирея Сахиб-Гирее в состав ханской «гвардии» были включены на постоянной основе отряды пехотинцев-«тюфенгчи», набираемых из рабов-черкесов и местного оседлого населения, общей численностью от 200 до 1000 чел. Они были вооружены и обучены по образцу и подобию турецких янычар. Подразделения наемных стрелков с этого времени стали обязательным компо- нентом войска крымских ханов [см., например: 9, с. 365, 367; 33, с. 402–403; 42, с. 307, 313; 40, с. 32, 47; 44, с. 24]. Примерно в это же время хан обзавелся и собственной легкой полевой артилле- рией [см.: 9, с. 367; 31, с. 139, 257, 258; 33, с. 403].
Правда, артиллерия, фитильные и колесцовые аркебузы, мушкеты и пистолеты, занявшие прочное место в армиях Западной, Центральной и Восточной Европы, были слишком громоздки, ненадежны и обладали неважной, по сравнению с традиционным луком, скорострельностью. В скоротечной конной схватке традиционный сложносоставной татарский лук по эффективности по меньшей мере не уступал, если не превосходил на первых порах ручное огнестрельное оружие. Во всяком случае, Г.Л. де Боплан отмечал искусность татарских стрелков, которые «…стреляют так метко из лука, что на расстоянии 60–100 шагов не дают промаха по своей цели», а при навесной залповой стрельбе посылают свои стрелы на дистанцию, вдвое большую, чем досягаемость козацких ручниц [8, с. 245, 251. О бронебойных качествах и меткости стрельбы из лука см. также:
32, с. 195,197]. Единственным на то время преимуществом мушкета над луком, кроме значительно более мощного убойного действия, была возможность быстрее подготовить хорошего стрелка, тогда как для того, чтобы стать отменным лучником, нужны были годы упорного труда и регуляр- ных тренировок. Но это не пугало татар, ибо к ним вполне приложимы слова М.В. Горелика, отме- чавшего, что «…широкое использование лука, наличие большого контингента хороших лучников возможны прежде всего в обществе, в котором развита охота и пастушеское скотоводство, а
общественные отношения отличаются достаточно высокой степенью свободы индивидуума от
трудовых, требующих изнурительной работы, обязанностей по отношений к властям, что позволя- ло ему иметь досуг для тренировок, охоты и пр…» [14, с. 78–79; об обучении татарских лучников см.: 8, с. 215].
Учитывая конный характер армии Крымского ханства, нельзя не сказать несколько слов и о строевых лошадях татарских воинов. Современники в один голос хвалили татарских коней за их выносливость и приспособленность к местным условиям [см., например: 11, с. 257; 25, с. 75]. Правда, достоинства татарских коней были обратной стороной их недостатков. От европейских они отличались более низким ростом [в среднем 131,9 см в холке; см.: 23, с. 14–15], и в силу этого были не способны нести на себе тяжеловооруженного, закованного в сплошные доспехи всадника. Хороших же, мощных коней у татар было немного. Так, в уже упоминавшемся эпизоде с захватом русскими воинами в 1555 г. ханского «коша» в их руки попало всего 200 аргамаков, качественных и чрезвычайно высоко ценившихся коней [31, с. 257].
Проанализировав техническую сторону татарского военного дела, нельзя не остановиться и на его организационной составляющей. Структура крымского войска, судя по всему, оставалась впол- не традиционной. Доступные источники свидетельствуют, что армия Крымского ханства включала в себя три основных компонента: личная ханская «гвардия» («двор»), в которую входили ханские
«слуги» и «молодые робята»-нокеры, османский контингент, рекрутируемые из жителей Крыма отряды стрелков, артиллерия; «дворы» «царевичей», карачи-бегов и прочих «уланов», «князей» и мурз, а также ополчение, созываемое в случае большого похода из числа рядовых татар-мужчин в возрасте от 15 до 70 лет. К собственно татарскому войску добавлялись контингенты, выставляемые вассалами хана [9, с. 365, 367; 34, с. 138; 33, с. 402; 42, с. 307, 313, 345]. Организация войска была основана, вероятно, на достаточно традиционном для кочевников десятичном принципе [см., на- пример: 8, с. 223].
Какой была тактика крымских татар? Анализ доступных материалов показывает, что она была сложнее, чем обычно представляется, и вместе с тем удалилась от прежней ордынской модели XIV – нач. XV вв. Поэтому фраза С.А. Ищенко о том, что крымские ханы сохранили почти без изменений ордынские традиции, связанные со спецификой военных действий [27, с. 138], представляется не совсем корректной. Изменения были, и они носили достаточно серьезный характер. Оттачивав-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 213

шаяся веками традиционная схема действий кочевнической конницы на поле боя, включавшая в себя три основных фазы – лучный бой, шоковый удар тяжелой и средней конницы «в копья» и добивание бегущего противника холодным оружием [см., например: 4, с. 96; 12, с. 381], уже не работала, т.к. состав наступательного и оборонительного вооружения крымских татар изменился. В лучшем случае из трех фаз осталось только две – первая и последняя. Да и сама татарская конница, скорее всего, действовала на поле боя в смешанных боевых порядках – первую шеренгу боевого построения занимали лучше вооруженные и защищенные воины, а остальные татары строились за ними [ср.: 7, с. 77–79 ]. Во всяком случае, о существовании в крымском войске отдельных отрядов тяжеловооруженной панцирной конницы ничего не известно.
Вместе с тем под влиянием турок крымские татары в 2-й четв. XVI в. приняли на вооружение классический османский «Дестур-и-Руми» – боевой порядок, ядром которого был вагенбург-табор из повозок-«зарбузан арабалары», оснащенных легкой артиллерией (фальконетами-«зарбузан»), внутри которого находились стрелки-тюфенгчи [33, с. 402–403, 405–406]. Нельзя исключить, что этот шаг Сахиб-Гирей сделал под влиянием тяжелого поражения, которое потерпели крымские татары от ногаев в 1523 г. [см.: 18, с. 91–96].
Эти изменения привели к тому, что тактика крымских татар изменилась в сравнение с класси- ческой ордынской моделью и варьировалась в зависимости от противника, с которым предстояло иметь дело, и от цели похода. «Дестур-и-Руми» в 40-х гг. XVI в. с успехом применялся тем же Сахиб-Гиреем против ногаев и черкесов. Характерна фраза одного из черкесских князей, произ- несенная им в 1551 г., когда он узнал о готовящемся походе Сахиб-Гирея: «Хан, говорят, идет гра- бить нас… Он силен своими пушками (выделено нами – П.В.), а мои пушки и пищали – крутые горы и быстрые кони…» [цит. по: 30, с. 110]. Однако попытки тех же ногаев и черкесов противо- стоять крымскому войску, имевшему пусть и немногочисленных (не более 1 тыс.), пехотинцев, вооруженных ручным огнестрельным оружием, и легкую артиллерию, неизменно заканчивались неудачей. Так было в 1545 г. во время похода крымского войска на черкесов, в 1546 г., когда татар- ское войско взяло Астрахань, и при отражении набега ногаев на Крым в 1547 г. [см.: 18, с. 140; 30, с. 107; 33, с. 406].
Вместе с тем в походах против русских, литовцев и поляков татары редко использовали пехоту и артиллерию, а если они и появлялась на поле битвы, то, как правило, терпели неудачу, как в 1541 и 1552 гг. [см.: 31, с. 138–139; 189–190]. Так, в том же походе 1552 г. хан имел 18 пушек, однако все ни были потеряны во время неудачной осады Тулы [см.: 1, с. 222–223]. Техническое и опреде- ленное численное превосходство русских, литовцев и поляков, опиравшихся на намного более
развитую промышленность, делало для татар бессмысленным соревнование в этих новых родах
войск. Кроме того, османы, привлекая татар со 2-й пол. XVI в. к участию в проводимых ими кампа- ниях, отводили им роль легковооруженных всадников-акынджи. В задачу же последних входили прежде всего разведка и опустошение неприятельских территорий. Для этого «Дестур-и-Руми» и большой обоз были не нужны (о размерах последнего дает представление следующая фраза из грамоты И.Мамонова. Русский посол писал, что, готовясь к походу против Большой Орды, Менгли-Гирей «…всем своим людем велел готовым быти,… и кони кормить, а у пяти б человек телега была, а по три кони у человека, а опричь иного корму, было бы у пяти человек по два вола…» [см.: 34, с. 378]). Видимо, не случайно во 2-й пол. XVI в. крымцами была окончательно сделана ставка на скорость, маневр и изматывание противника при одновременном уклонении от рукопашной схватки до тех пор, пока неприятель не побежит.
Полагая главной своей целью опустошение неприятельских земель и захват ясыря, и уклоняясь от прямого столкновения с врагом, татары большое внимание уделяли разведке – как предваряю- щей открытие кампании, так и во время самого похода [см., например: 9, с. 361–362, 363; 10, с. 81–
82]. Об организации и проведении типичного татарского похода за ясырем на «север», на Украину или на Русь, сохранилось немало свидетельств современников. Об этом писали, к примеру, М.Бро-
невский и Г.Л. де Боплан (описание татарского похода, сделанное последним, стало классическим)
[см., например: 9, с. 362–363; 8, с. 227–235].
Однако, если крымское военачальники чувствовали, что перевес на их стороне, местность бла- гоприятствует действиям их легкой конницы и есть высокие шансы на победу (или же противник вынуждал принять татар бой), они решались на сражение. Однако и здесь они стремились действо- вать так, чтобы с наибольшей эффективностью использовать свои главные козыри – скорость, маневр и массированную стрельбу из луков. «Они очень смело вступают в битву с врагом издали; – отмечал С.Герберштейн, описывая характерные для татар тактические приемы, – это однакож бы-

214

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

вает непродолжительно: они обращаются в притворное бегство и, улучая удобную минуту, пуска- ют стрелы назад в преследующих неприятелей, потом, внезапно повернув коней, снова делают нападение на рассыпанные ряды врагов. Когда им доводится сражаться на открытом поле и неприятель находится на расстоянии полета копья, то они вступают в битву не стройными рядами, а кружатся около неприятельского войска, обхватывая его со всех сторон, чтобы вернее и свобод- нее метать в него копья. Они наступают и удаляются в удивительном порядке… Этот род сражения по своему сходству с танцами называется у них пляской…» [11, с. 257–258].
В этом отрывке прекрасно описаны главные и наиболее характерные тактические приемы татар. И если проанализировать свидетельства современников об организации походов и действиях татарских отрядов на поле боя, то от бытующего мнения о неорганизованности и беспорядочности татарского войска не остается и следа. Действительно, для того, чтобы маневрировать описанным выше способом на поле боя, необходимы незаурядная выучка и дисциплина как рядовых воинов, так и военачальников, начиная с десятников [Отход, перестроение и смена атакующих отрядов были необходимы хотя бы потому, что запас стрел в колчанах был ограничен. Во всяком случае, инструкции Тимура предусматривали, чтобы воин выступал в поход, имея в колчане 30 стрел. см.: 28, с. 17]. Дисциплинированность татар и их готовность подчиняться приказам своих началь- ников подчеркивали многие современники [см., например: 9, с. 366–367; 10, с. 82].
Но не только железная дисциплина превращала татар в опасных противников. Они, кроме, быть может, мушкетеров-сейменов, не знали регулярного военного обучения и муштры, что в это время постепенно внедрялись в европейских армиях. Однако отсутствие последних более чем ком- пенсировалось большим опытом совершения регулярных набегов и «втянутостью» как рядовых татарских воинов, в особенности нокеров, так и командного состава, в войну. Об этом ярко и образно писал, к примеру, Г. де Боплан, подчеркивая слаженность действий даже самих мелких отрядов татарских воинов [См.: 8, с. 245, 249, 251]. Именно эта «втянутость», «привычка» к войне, снижала опасное и снижающее боеспособность любого войска «общее трение», которое прусский военный теоретик К. фон Клаузевиц видел в несработанности военной машины и ее отдельных элементов [22, с. 116–117].
Привычка к войне и дисциплинированность, огромный опыт, готовность переносить все тяго- ты войны, отличное умение владеть главным своим оружием, луком, отменные навыки верховой езды делали татар чрезвычайно опасным противником. К этому стоит добавить также, что сами татары жили в природной крепости. Сотни километров безводной и безлюдной степи были намно- го лучшей защитой для крымчаков от русских, поляков и литовцев, нежели крепостные стены и
валы. Долгое время татары, а не их противники, выбирали время и место для удара, татары, а не их
враги, владели инициативой и навязывали свою волю и свой рисунок боя неприятелю. И если крымчаки не допускали ошибок в развертывании и во время военных действий, то бороться с ними было чрезвычайно сложно. Как метко заметил Г.Л. де Боплан, в войне с татарами побеждал более хитрый, а не более сильный, а соревноваться в хитрости и умении вести малую войну с татарами было трудно [8, с. 249].
И теперь о последнем, о способности и желании татарского общества эффективно применять военную силу. Воинственность татар, их желание и готовность воевать подчеркивалась всеми современниками [см., например: 10, с. 81]. Основанное саблей, Крымское ханство поддерживало свое существование саблей же. Однако была ли воинственность крымских татар их врожденным качеством или же необходимым условием существования их общества и государства? Интересные
наблюдения, позволяющие дать ответ на этот вопрос, были сделаны Н.Н. Крадиным, который
отмечал существование определенной зависимости кочевников от земледельцев [24, с. 95–96]. На это же обстоятельство указывал и ряд других специалистов [см. например: 3, с. 429; 46, с. 470–472;
49, с. 451]. Между тем земледельческие общества, отличаясь от кочевых большей автаркичностью, самодостаточностью, не испытывали особого стремления вступать в экономические и иные кон- такты с миром номадов. Последние же, нуждаясь в земледельцах, рассматривали их попытки отго- родиться от кочевого мира как стремление посягнуть на свою независимость, этническую и культурную самобытность. Учитывая же милитаризованный характер кочевых обществ и прису- щий им, как, впрочем, и многим другим народам на аналогичной, «варварской», стадии развития, характерный «варварский» этос (ср. характеристику, данную Тацитом германцам: Tac. Germ. 14), то предугадать поведение татар по отношению к соседям нетрудно. Набеги на последних, особенно северных, обеспечивали их тем, чего им не доставало, давали дополнительный доход, удовлетворя- ли их страсть к «хищничеству», способствовали выживанию татар в случае хозяйственного кризи-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 215

са. Не стоит забывать и о том, что противостояние Крыма с Россией, Литвой или Польшей носило характер еще и религиозного противостояния. Все это придавало отношениям Крыма со своими северными соседями характер особо жестокой враждебности. Как отмечал видный русский воен- ный теоретик и историк Н.П. Михневич, «…войны однокультурных народов всегда более или менее нерешительны; войны разнокультурных – всегда роковые…» [29, с. 38].
Такими представляются нам основные и наиболее характерные черты развития военного дела в Крымском ханстве в конце Средневековья – начале Нового времени. Крымским татарам как обществу, «организованному для войны» (по меткому выражению отечественного историка М.В. Нечитайлова, примененному им по отношению к средневековой Испании), удалось создать эффективную военную машину, которая вплоть до начала XVIII в. представляла серьезную угрозу
для своих соседей. И только после того, как в результате военной революции в странах Европы по-
явились массовые регулярные армии, оснащенные модернизированным огнестрельным оружием и великолепно обученные, военная мощь Крымского ханства оказалась сломленной, а само ханство утратило свою независимость.

Список источников и литературы
1. Акты служилых землевладельцев XV – начала XVII века. Т. IV. М.: Древлехранилище, 2008.
2. Барбаро и Контарини о России. М.: Наука, 1971.
3. Барфилд Т.Дж. Мир кочевников-скотоводов // Раннее государство, его альтернативы и аналоги.
Волгоград: Учитель, 2006. С. 415–441.
4. Бобров Л.А. Вооружение и тактика монгольских кочевников эпохи позднего средневековья (XVII в.) // Para Bellum. 2002. № 13. С. 93–98.
5. Бобров Л.А. Железные ястребы Маверанахра (комплекс защитного вооружения воинов Средне Азии и
сопредельных территорий конца XV – XVII вв.) // Para Bellum. 2003. № 1 (17). С. 71–102; Para Bellum. 2003.
№ 2 (18). С. 43–80.
6. Бобров Л.А. «Ответный удар» (этапы «вестернизации» доспеха Передней и Центральной Азии в эпоху
позднего средневековья и нового времени) // Para Bellum. 2004. № 2 (22). С. 85–106.
7. БобровЛ.А. Тяжеловооруженная конница номадов Центральной Азии и Южной Сибири в эпоху позд-
него средневековья и Нового времени (XV – первая половина XVIII вв. // Para Bellum. 2007. № 27. С. 73–83.
8. Боплан Г.Л. де. Описание Украины. М.: Древлехранилище, 2004.
9. Броневский М. Описание Крыма Мартина Броневского // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. 6. Одесса. 1867. С. 334–367.
10. Виженер Б. де. Описание Польского королевства // Мемуары, относящиеся к истории южной Руси.
Выпуск I (XVI ст.). Киев, 1890. С. 60–89.
11. Герберштейн С. Записки о московитских делах // Россия XVI в. Воспоминания иностранцев. Смо-
ленск: Русич, 2003. С. 152–301.
12. Горелик М.В. Вооружение народов Восточного Туркестана // Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995. С. 359–430.
13. Горелик М.В. Монголо-татарское оборонительное вооружение второй половины XIV – начала XV в.
// Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М.: Изд-во МГУ, 1983. С. 244–269.
14. Горелик М.В. Оружие Древнего Востока (IV тысячелетие – IV в. до н.э.). М.: Наука. Издательская
фирма «Восточная литература», 1993.
15. Горсей Дж. Записки о России. XVI – начало XVII в. М.: Изд-во МГУ, 1990.
16. Дмитриев С.В. Крымское ханство в военном отношении (XVI–XVIII вв.) // Тюркологический сбор-
ник: 2002: Россия и тюркский мир. М.: Восточная литература, 2003.
17. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV–XVI вв. Казань: Татарское книжное издательство, 2009.
18. Зайцев И.В. Астраханское ханство. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2006.
19. Зайцев И.В. Между Москвой и Стамбулом. Джучидские государства, Москва и Османская империя
(начало XV – первая половина XVI вв.). М.: Изд-во «Рудомино», 2004.
20. Ищенко С.А. Война и военное дело у крымских татар XVI–XVIII вв. (по запискам иностранных путе-
шественников и дипломатов) // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запа-
да в XII–XVI веках. Р.-на-Д.: Изд-во Ростовского университета, 1989.
21. Каргалов В.В. Московские воеводы XVI–XVII вв. М.: ООО «ТИД «Русское слово – РС», 2002.
22. Клаузевиц К. фон. О войне. Т. 1. М.: ООО «Изд-во АСТ»; СПб.: Terra Fantastika, 2002.
23. Кожевников Е.В., Гуревич Д.Я. Отечественное коневодство: история, современность, проблемы. М.:
Агропромиздат, 1990.
24. Крадин Н.Н. Империя хунну. М.: Логос, 2002.
25. Курбский А.М. История Иоанна Грозного // Устрялов Н.Г. Сказания князя Курбского. СПб., 1868.
26. Литвин М. О нравах татар, литовцев и москвитян. М.: Изд-во МГУ, 1994.
27. Мадарьяга И. де. Иван Грозный. М.: Омега. 2007.
28. Мирхонд Мухаммед ибн Хондшах ибн Махмуд. Гаузат ас-сафа фи сират ал-аибия вал малик вал хулафа // Миргалеев И.М. Материалы по истории войн Золотой Орды с империй Тимура. Казань: Ин-т исто-
рии АН РТ, 2007.

216

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

29. Михневич Н.П. Стратегия. Кн. 1. СПб., 1911.
30. Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа (последняя четверть XV –
первая половина XVI в.). М.: Наука, 1990.
31. Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. XIII. М.: Языки славянской культу-
ры, 2000.
32. Никоноров В.П., Худяков Ю.С. «Свистящие стрелы» Маодуня и «марсов меч» Аттилы. Военное дело азиатских хунну и европейских гуннов. СПб.: Петербургское Востоковедение; М.: Филоматис. 2004.
33. Остапчук В. Хроника Реммаля Ходжи «История Сагиб Герей хана» как источник по крымско-
татарским походам // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани.
1223–1556. Казань: Институт истории АН РТ, 2001. С. 391–422.
34. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской и Нагайской ордами и с Турцией. Т. I // Сборник Императорского Русского Исторического общества. Т. 41. СПб., 1884.
35. Пенской В.В. Военный потенциал Российского государства в конце XV – XVI вв.: количественное
измерение // Отечественная история. 2008. № 1. С. 3–13.
36. Пинк И.Б. Осада Тулы крымским ханом Девлет-Гиреем в 1552 г. // Para Bellum. 2004. № 2 (22). С. 69–84.
37. Плетнева С.А. Половцы. М.: Наука, 1990.
38. Рославцева Л.И. Крымские татары. Историко-этнографическое исследование. М.: МАКС Пресс. 2008.
39. Рюссов Б. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. II.
Рига, 1879.
40. Сенаи Хаджи Мехмед Кырымлы. Книга походов. Симферополь: Крымучпедгиз. 1998.
41. Скрынников Р.Г. На страже московских рубежей. М.: Московский рабочий, 1986.
42. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты. Т. I. М.: Издательский дом
«Рубежи XXI», 2005.
43. Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова в 1587–1588 году // Известия
Таврической ученой архивной комиссии. Вып. 14. Симферополь, 1891.
44. Тунманн И. Крымское ханство. Симферополь: Таврия. 1991.
45. Флетчер Дж. О государстве русском // Проезжая по Московии. (Россия XVI–XVII веков глазами дип-
ломатов). М.: Международные отношения, 1991. С. 25–138.
46. Хазанов А.М. Кочевники евразийских степей в исторической ретроспективе // Раннее государство,
его альтернативы и аналоги. Волгоград: Учитель, 2006. С. 468–489.
47. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: ООО «Изд-во АСТ», 2003.
48. Хезарфенн Хюсейн. Телхис эль-бейан фи каванын-и ал-и осман // Османская империя. Государствен-
ная власть и социально-политическая структура. М.: Наука, 1990. С. 265–269.
49. Холл Т.Д. Монголы в мир-системной истории // Раннее государство, его альтернативы и аналоги.
Волгоград: Учитель, 2006. С. 442–467.
50. Хорошкевич А.Л. Русь и Крым: От союза к противостоянию. Конец XV – начало XVI вв. М.: Эдито-
риал УРСС, 2001.
51. Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений середины XVI века. М.: Древлехра-
нилище, 2003.
52. Яворницкий Д.И. История запорожских казаков. Т.1. Киев: Наукова думка, 1990.

Пенской Виталий Викторович, доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры теологии Бел-
городского государственного университета; penskoy@bsu.edu.ru.

Кубанское (ханское) казачье войско: Актуальные проблемы истории казачества на территории Крымского ханства (XVIII в.)

Д.В. Сень

Казачество как постоянный элемент народонаселения Крымского ханства, как подданные Гиреев – новое явление в истории Крыма, начиная с конца XVII в. [71, с. 169–203]. Изучая воен- ную историю державы Гиреев, оценивая военный потенциал ханства, специалисты как правило обращаются к «ногайскому», либо «крымскотатарскому» факторам; иногда пишут в этой связи об участниках воинских подразделений христианского вероисповдения. Существование в пределах Крымского ханства (ногайская Кубань) организованного военизированного казачьего образования (войска), между тем, часто в расчет не берется. Более того, в дискурсивных практиках, посвящен- ных истории Крыма, тема казачества (шире – славянского, христианского населения) занимает явно подчиненное, если не маргинальное, положение по отношению к более «традиционным» сю- жетам и даже истории крымско-русских отношений. XVIII век стал временем основного пребыва-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 217

ния казачества на территории Кубани, в ногайских владениях крымских ханов. И если запорожские казаки, перешедшие в подданство Гиреев в начале XVIII в., вернулись в российское подданство в середине 1730-х гг. [32, c. 603], то сообщество кубанских казаков целиком, хотя и разновременно, предпочло в итоге уйти в Османскую империю. На всем протяжении указанного времени кубанские казаки принимали активное участие как в отдельных военных кампаниях Крыма, так и в русско-турецких войнах, в составе крымско-татарских войск. Несомненно, что мужская воинская субкультура стала одним из главных факторов развития кубанского казачества. Войсковая структура сообщества, объединявшая казаков, существовала здесь на протяжении десятилетий.
Основное внимание в статье уделено вопросам военной истории казаков-некрасовцев, пробле- мам характеристик Кубанского (ханского) казачьего войска, применения к сообществу местных казаков номинации «кубанское казачество». Рассмотрен вопрос о сакрализации личности И. Некра- сова, сыгравшего в истории некрасовцев роль «культурного героя» и «первопредка» общины. Указанные вопросы рассмотрены на фоне отношений казаков с Гиреями, которые носили особый, едва ли не личностно «окрашенный» характер. Такое положение вещей тем более примечательно, что крымский престол в разное время занимали непохожие по складу характера люди. За время от появления казаков И.Некрасова на Кубани до ликвидации Крымского ханства (1708–1783 гг.) на крымском престоле сменилось 18 человек, некоторые из которых правили по несколько раз [32, c. 169–170]. Нами рассмотрены также дискуссионные вопросы терминологии, которая служит со- ставной частью нашей концепции. Речь идет о таких номинациях как кубанские казаки, кубанское казачество, Кубанское (ханское) казачье войско. Частично авторская точка зрения по данному вопросу была изложена раньше [66, с. 75–78; 68] Ниже анализируются факты, развивающие нашу аргументацию в связи с «некрасовским» периодом в истории кубанского казачества. Налицо, как видится, две стороны в изучении проблемы – эмпирическая и теоретическая. В первом случае мож- но говорить о расширении источниковой базы, поиске источников, в которых сообщество местных казаков именуется кубанским, Кубанским войском. Обнаруженные источники такого рода не единичны – нужды перечислять их отдельно нет. В отношении теоретического анализа подобных источников картина такова, что номинация «кубанские казаки» распространяется в информацион- ной среде конца XVII в. – XVIII в. не только внутри самого сообщества казаков, но и во внешней для них среде. То же самое можно сказать об обозначении сообщества казаков войском, бытовании у казаков Кубани тех терминов, без которых о войске как социальной иерархичной структуре говорить сложно. К кубанским казакам письменно обращался К.А. Булавин весной 1708 г., кубан- ских казаков видели в Кабарде гребенские казаки в 1720 г., о желании кубанских казаков вернуться в Россию стало известно в Санкт-Петербурге в середине XVIII в.
Мы видим, таким образом, что термин аутентичен по области своего применения и более того – по времени возникновения. Тем сложнее согласиться с мнением специалистов, которые, отрицая очевидное, полагают сомнительным употреблять термин «кубанские казаки» по отношению к каза- кам Кубани XVIII в. Их аргументы строятся на том основании, что в истории уже известно кубанское казачество XIX–XX в., действительно формирующееся в кубанском регионе на основе черноморско- го казачества и казаков Кавказского линейного войска. Принять подобный аргумент не представляет- ся возможным. Дело в том, что кубанское казачество Крымского ханства и кубанское казачество Рос- сийской империи – явления разные, по происхождению не связанные друг с другом. Их объединяет лишь регион разновременного проживания – Кубань. Сообщество казаков Крымского ханства можно именовать кубанским по несколькими основаниям: перед нами элемент (один из уровней) коллектив- ной идентичности казаков и научный термин, призванный выполнять функции классификации и стратификации в ходе научного поиска. Очевидно и то, что мы именуем местных казаков кубански- ми по тому же основанию, что и другие крупные казачьи образования – казаков терских, донских, уральских. Такой подход, считаем, общепринят и очевиден. Обозначение казачьих макросообществ подобными терминами необходимо для дальнейших научных поисков. Современный дискурс нахо- дится уже не в поле возможного применения данной номинации к казакам «нероссийского региона». Он в области других, более частных и актуальных вопросов темы. Например, интересно проследить соотношение понятий «кубанские казаки» и «казаки некрасовские».
Безусловно, первый из указанных терминов семантически более «объемен», нежели второй. При этом нет противоречия в том, что некрасовцев можно именовать казаками кубанскими и, вмес- те с тем – «игнат-казаками». Очевидно, что «некрасовцами» в источниках становятся и «старые» кубанские казаки [17, л. 13], имя которых, как «отдельной» части казачества Кубани, исчезает после событий 1708 г. Монолитным нельзя признать сообщество самих некрасовских казаков. Если

218

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

учесть данное обстоятельство, то уместно согласиться с мнением П.П. Короленко, отмечавшего:
«...выходившие же после того (т.е. 1708 г. – Д.С.) из России и Донского края на Кубань расколь- ники, принимая имя некрасовцев (выделено нами. – Д.С.), селились в Ирле, Зальнике и других слободах при устьях Кубани и на соседнем берегу Азовского моря» [46, с. 18]. Можно констатиро- вать, таким образом, что не все жители казачьих городков на Кубани могли быть выходцами с Дона и тем более – донцами-«верховцами». В результате активного сманивания со стороны мест- ных казаков на Кубань бежали разные люди, получавшие в российских источниках обобщенное наименование некрасовцев. Одна из целей сманивания заключалась, очевидно, в необходимости пополнять свои ряды из-за гибели казаков в сражениях, естественной убыли населения. Например, известен факт оспы на Кубани в первой половине XVIII в., отчего пострадали и казаки, особенно их дети. Другое обстоятельство видится автору в том, что сманивание характерно в целом для казачьих образований Дона и Северного Кавказа, при этом не только в ранний период их сущест- вования. Полагаем, что история кубанского казачества отнюдь не исчерпывается обращением к жизни некрасовцев, составлявших ядро Кубанского (ханского) казачьего войска. Приведем не- сколько примеров, характеризующих в какой-то мере содержание вопроса о дифференциации сообщества кубанских казаков.
«Вышедший» из Азова весной 1733 г. на Дон невольник Али показал, что родители его были христианами, «совокупно» проживая с некрасовцами «на Кубане, в местечке Ирле» [78, с. 56]. В детстве Али был выкраден калмыками и многого, конечно, он уже не помнил. Слова Али, тем не менее, показывают – христиане (старообрядцы?), не являясь казаками, могли проживать и в самих городках, и в слободах под защитой этих же самых городков. В отдельных случаях казаки ограни-
чивались именно соседством, в других – шли на заключение брачных союзов. Впрочем, являясь
старообрядцами, они были ограничены в выборе брачных партнеров. «Некрасовский казак» Яков Коржихин, бежавший от казаков на российскую сторону в 1737 г., в действительности оказался по- ляком, бежавшим из Сечи к некрасовцам около 1727 г.[78, с. 142]. В городке Хан-Тюбе он женился на дочери местного казака С. Степанова – Марии, «прижив» с ней дочь. По словам самого Я. Коржихина (Я. Поляка), он давно ждал прихода российских войск на Кубань, чтобы «убежать в Россию». Известны и другие случаи, когда такие люди, волею судьбы оказавшиеся в казачьей сре- де, при удобном случае сбегали – фигурируя в российской документации под именем некрасовцев. Изученные материалы позволяют говорить о том, что «некрасовская» идентичность носила у них
«плавающий», временный характер. В заключение сюжета выскажем мнение, что вопрос об иден- тичностях христианского населения Кубани достаточно сложно будет изучать в отрыве от другой проблемы – истории казачьего и не казачьего населения Кубани XVIII в., иногда обозначаемых одними и теми же терминами. Один из перспективных здесь путей – поиск допросных (расспрос- ных) речей выходцев с Кубани, рассматриваемых нами в качестве вынужденно актуализованных интервью.
Другой важный вопрос из области применяемой терминологии, имеющий отношение к автор- ской концепции – о наименовании войска, формирующегося на Кубани не позже первой трети XVIII в. Обоснованию историчности данной номинации автор посвятил несколько работ. Другие историки, прежде всего Б. Боук и О.Г. Усенко, внесли весомый вклад в изучение проблемы, предложив такие варианты наименования указанного войска как Первое Кубанское казачье войско и Кубанское казачье войско. В свое время о 1-м ККВ (ещё до опубликования исследования Б. Боука) писал автор данной статьи. О.Г. Усенко полагает, что Кубанское казачье войско сформи- ровалось до прихода на Кубань некрасовских казаков, на рубеже XVII–XVIII вв.[76, с. 69]. Наша точка зрения ещё несколько лет назад, как и теперь, состояла в том, что указанный период – лишь начальный этап складывания войсковой организации кубанских казаков. В качестве одного из отправных рассуждений к дискуссии изберем мнение П.П. Короленко о том, что в документе конца
1730-х гг. «в первый раз упоминается кубанское войско в начале XVIII столетия, под турецким вла- дычеством» [46, с. 25]. Речь шла о показаниях казака Н. Гусека, бежавшего из «Кубанского вой- ска». Однако ученый ошибался. Достаточно просмотреть сборник документов Е.Д. Фелицына (Ека- теринодар, 1904), чтобы убедиться: указанная номинация относится к обобщенному названию временного объединения войск Крыма. В этом смысле «Кубанское войско» фигурирует в источни- ках наряду с «Турецким войском» и пр. Следовательно, при аргументации мнения о ханском Ку- банском казачьем войске нет нужды прибегать к примерам сомнительного свойства. В нашем распоряжении имеются более надежные, оригинальные источники. Складывание у кубанских каза- ков войсковой организации оказалось «сжатым» во времени по ряду причин. Начальный этап

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 219

процесса – рубеж XVII–XVIII вв. Уже в 1709 г. новые насельники Кубани писали крымскому хану от лица «всего Войска Кубанского», чтобы тот отпустил казачьих посланцев, отправленных на Дон:
«Оне нши казаки. К сей войсковой грамоте нша войсковая печать приложена» [15, л. 7 об.]. Номинации «войско», «войсковой атаман», применительно к сообществу казаков Кубани, весьма быстро входят в документооборот тех времен. В отписке бригадира Ф.Шидловского (изложенной в списке с памяти в Посольский приказ Ф.А. Головину из Адмиралтейского приказа от 31 июля
1706 г.) находим: «Да они ж, донские казаки, посылали на речку Красную в новопостроенные полку ево слободы, и своим войсковым указом, кубанского атамана (выделено нами. – Д.С.), стра- шаячи их таковым же боем, и разорением, и грабежем, чтоб тое слободы жители полку ево казаки кумпанейщики к Изюму в службе и ни в чем бы не послушны были» [14, л. 17]. В 1708 г. атаман К.А. Булавин обращался к «кубанским казаком атаману Савелию Пафомовичю или хто прочии атаман обретаетца и всем атаманом молотцам» [35, с.461]. Нет сомнения, что именно в годы ата- манства С. Пахомова появляются первые документальные свидетельства о казачьем войске на Кубани. Поскольку налицо – письменная фиксация явления, значит, указанные процессы идут по нарастающей, это не сиюминутная демонстрация казаками «географической» привязки своего про- живания. После появления на Кубани в 1708 г. новых казаков, выходцев с Дона, лидером кубан- ских казаков быстро становится И. Некрасов. Именно он становится, полагаем, первым атаманом объединенного Кубанского казачьего войска. Скорее всего, Некрасов оставался войсковым атама- ном вплоть до своей смерти. Имя же Савелия Пахомова после 1708 г. в источниках не встречается. Возможно, вскоре после того он умер, или отошёл в политическую «тень», не сумев составить кон- куренции И. Некрасову.
Высшую власть в Войске осуществлял войсковой Круг, ведавший всеми вопросами внутрен- ней организации войсковой жизни – сношениями с крымскими ханами, султанами, выборами и смещениями атамана, есаулов, наказанием членов Войска и т.д. Войсковой атаман осуществлял исполнительную власть, один и тот же человек (как И. Некрасов) мог становиться во главе казаков по нескольку раз. По наследству должность атамана не передавалась. На местном уровне, в казачь- их городках, бытовала та же система (атаман, есаул, Круг), подчиненная принципам общевойско-
вого общежития. Имеется свидетельство 1739 г., когда посланцы Войска Донского по прибытию на
Кубань приехали «к изменническим некрасовским казакам в городок, называемой Савелев (по имени С. Пахомова. – Д.С.). И явились тамошнему атаману, а как ево зовут, того не знают…» [22, л. 23]. Являясь подданными крымских ханов, некрасовские казаки и в городках, и в Войске самостоятельно решали только те вопросы, которые входили в их компетенцию. Не стоит забывать также о том, что на месте кубанские казаки подчинялись сераскиру, что накладывало отпечаток на характер принимаемых войсковым Кругом решений. Без серьезных изменений войсковая струк- тура просуществовала у кубанских казаков достаточно долго. Одним из главных связующих её звеньев являлась фигура войскового атамана. Ещё в конце 1750-х гг., «склоняясь» к российской стороне, некрасовцы просили, чтобы императрица Елизавета Петровна «соизволила находящагося при них атамана (войскового. – Д.С.) утвердить таким же беспременным, как на Дону Данила Ефремов, також достойных людей старшинами» [1, л. 239 об.].
Войсковой центр (главный городок) у кубанских казаков имелся – им являлся городок Хан- Тюбе, названный по местному одноименному орониму, означающему в переводе – «Ханский холм». Неоднократно Хан-Тюбе именуется в документах XVIII в. «главным» и «лучшим» некра- совским городком. Что касается таких войсковых атрибутов как знамя и печать, то в Кубанском казачьем войске они также имелись. Правда, в некоторых источниках XVIII в. (записках барона Тотта), говорится о «знаменах Игнат-казаков» – возможно, речь идет о знаменах/значках отдель- ных городков. Но ещё в Анатолии некрасовские казаки сохраняли старинное знамя, предположи- тельно изготовленное на Кубани, с чрезвычайно интересной символикой [38; 54, с. 121; 11, л. 1–6]. В основе графического изображения знамени – крест, среди многоцветья выделяется зелёный. Последнее обстоятельство могло влиять на оформление казаками «местных» знамен, которые, как свидетельствует барон Тотт, тоже были зелеными. Что касается печати, то её оттиски были найде- ны автором в двух архивах – Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) и научном архиве Ростовского областного музея краеведения. Судя по оттискам, печать была круглой формы, с идущим по кругу текстом – «Войска Кубанскаго Игнатов Кавказскаго», а также с изображением внутри текста парусного судна [12; 3, л. 5 об., 7, 83; 4; 5, л. 6, 73]. По нашему мнению, символика корабля здесь вполне может быть уподоблена «кораблю Игната», занимающему важное место в культурной традиции некрасовских казаков. «Московский» вариант войсковой печати, бытовавшей

220

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

у казаков в Анатолии, выполнен довольно грубо, что косвенно говорит о давности её изготовления. В любом случае текст на печати убедительно свидетельствует о том, что на Кубани существовала аналогичная печать Кубанского казачьего войска, но первоначально, возможно, с иным, нежели судно, изображением. Дело в том, что лишь с течением времени, но уже в первой половине XVIII в. среди казаков Кубани набирают силу процессы, связанные с сакрализацией личности И. Некрасова. Вследствие этого происходят изменения в «языке культуры», в т.ч. и войсковой атрибутике.
Не так давно в АВПРИ был найден ещё один документ исключительной важности, подтверж- дающий в числе других источников существование на Кубани конкретного названия казачьего войска. В 1755 г. группа российских «доброхотов» (священник высокого ранга и 2 купца) пыталась уговорить, как сказано в документе, группу кубанских казаков, прибывших в Стамбул с письмом на имя султана, вернуться в Россию. Вследствие усиленных уговоров, как показывал позже один из очевидцев истории, казаки якобы склонились к такому варианту, решив «для полезнейшего им совета, и от всего Кубанского войска (выделено нами. – Д.С.) согласия и в том подтверждения ехать в Кубань» [25, л.2 об]. Обращает на себя внимание, что словесные формы в разговоре приме- нялись самими казаками, они говорили на понятном и привычном для них языке. Говоря другими словами, кубанские казаки оперировали в разговоре аутентичными понятиями. Таким образом, вопрос о существовании казачьего войска на Кубани, созданного под эгидой Гиреев, считаем, можно считать в целом решенным. Дальнейшая дискуссия может лежать в области таких вопросов, как вариативность наименования казачьего Войска, история войсковой атрибутики и пр. Посколь- ку нам пока неизвестно, когда конкретно Войско получило наименование «Игнатова», предлагаем именовать его Кубанским (ханским) казачьим войском. Предложенная автором номинация не противоречит «родовым» признакам, отраженным в других вариантах названия. Вместе с тем она вводит такой дифференцирующий по отношению к российскому Кубанскому казачьему войску такой признак как ханское.
На всем протяжении истории Крымского ханства в XVIII веке мы не наблюдаем фактов пре- следования верховной властью казаков Кубани – ни явных репрессий, ни окказионального выда- вливания их из региона в этом смысле история не зафиксировала. Напротив – практики поддержки Гиреями «старых» кубанских казаков переросли с их стороны в соответствующий исторический опыт XVIII века. Было бы упрощением смотреть на такой феномен с точки зрения одних лишь
«функциональных» выгод от казаков как вооруженного сообщества. По нашему мнению, многое здесь зависело от коллективного поведения самих казаков, способных передавать из поколения в поколение культуру отношений с местным населением и, конечно, с правящими крымскими ханами. Следовательно, для комплексного ответа на вопрос о причинах такого примечательного явления необходимо рассмотреть не только политику Гиреев, но и социальное поведение самих казаков. Речь пойдет о такой стороне анализируемых процессов как участие казаков в военных кампаниях Крыма. Рассматривать их, считаем, надо как пограничные, «конфликтные» в широком смысле ситуации, когда зримо проявлялось отношение человека и к власти, и к своему подданству, и к противнику, и к другим казачьим группам.
Отношение турок-османов к вооруженному сообществу казаков Кубани, о чём скажем особо, было не столь однозначным, как у крымских ханов. Конечно, опыт сотрудничества имел место – достаточно вспомнить о поддержке администрацией Азова сообщества «старых» кубанских каза- ков рубежа XVII–XVIII вв. Но если говорить о массовых настроениях османских элит, то, скорее всего, картина была не столь идиллической. О значении пребывания казаков на территории ханст- ва, вассала Османской империи, о потенциале скрытой опасности казачьего фактора говорил, например, в начале XVIII в. турецкий Аноним. Свое сочинение, подчеркнём, автор строил не столько на слухах, сколько на достоверной информации: «Имея девять пушек, они для собственной защиты построили паланку. Но на них нельзя полностью положиться. Если бы их разъединить, одну группу переместить на крымскую сторону, другую – в места поблизости от Ора (Перекопа), а третью – на полуостров Минтана, принадлежащий к санджаку Ачу, и расселить там, то, говорят, что тогда не будет страха перед угрозой, какую они представляют. Однако их разъединению препятствует то обстоятельство, что они очень боятся московитов» [37, с. 129]. Итак, определённо стереотипное отношение к казакам налицо, хотя, как оказалось вскоре, Аноним напрасно подозре- вал их в потенциальной измене. Напротив, сами казаки и лично атаман Некрасов старались, чтобы о них узнали в Стамбуле. В начале 1750-х гг. они без опаски отправились с посланием в столицу

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 221

Османской империи. Полагаем, что источниковая база по истории контактов казаков Крымского ханства с султанским двором со временем примет новые масштабы.
Показательным является пребывание в 1730-х гг. при хане Менгли-Гирее сотни некрасовских казаков во главе с А. Черкесом [78, с. 147], не исключено – в качестве телохранителей. Следует со- гласиться со словами П.П. Короленко о том, что «крымские ханы уважали (выделено нами. – Д.С.) некрасовцев, любили и доверяли им более, чем своим татарам, за которыми казаки даже присма- тривали на Кубани, и в случае какого-либо волнения кубанских жителей принимали меры к усми- рению недовольных» [46, с.18]. Все крымские ханы (за исключением, быть может, Шагин-Гирея) видели в казаках не опасных «кяфиров», а верных защитников трона, правящего режима, что не могло остаться незамеченным самими казаками. В Крыму о казаках знали не только в ближайшем окружении хана. Так, различными местными источниками пользовался при составлении своего исторического труда врач и путешественник К. Главани. Именно в Крыму он создал в 1724 г. своё
«Описание Черкесии». Говоря о татарско-ногайском народе, «называемом кабак», Главани пишет:
«За ним находится река Кобань, при которой находится около десяти тысяч казачьих жилищ. Казаки эти были прежде московскими подданными, но 28 лет тому назад они покинули Московию и отдались под покровительство крымского хана. Народ этот называется джелал-казак и жил прежде при реке Танаисе» [63, с. 149]. Обращает на себя внимание внешне точная дата прихода казаков на Кубань – 1696 год или около того. Быть может, в данном случае информанты Главани имели в виду ещё первых казаков, выходцев с Дона, действительно в начале 1690-х гг. перешед- ших в крымское подданство. В таком случае примечательно, что время появления на Кубани мно- гочисленной группы казаков И. Некрасова (1708 г.) никак не маркируется.
Поскольку в течение 1711–1712 гг. Османская империя несколько раз объявляла войну России, то некрасовцы не раз оказывались в разных районах боевых столкновений. Из письма графа Б.П. Шереметева к графу Ф.М. Апраксину от 22 марта 1713 г. следует, что по оперативным дан- ным, группа некрасовцев во главе с И. Некрасовым отправилась вместе с 5000 кубанцев в набег на донские городки. Другая их часть в составе тех же «неприятельских людей» участвовала в набеге на территорию Ливенской слободы, Валуйского и Полтавского уездов, где «многие села и деревни
разорили и людей в полон брали и рубили и облегли близ городов Валуйки и Полтавы» [59, с. 375].
Возможно, именно об упоминавшемся набеге на Дон писалось в царской грамоте от 17 апреля 1713 г. со ссылкой на содержание отписки донских казаков: «...мимо Каменского городка шло орды с пять тысяч человек с теми же кубанцы есть и некрасовцы и черкасы» [30, с. 276]. В августе 1713 г. кубанцы снова перешли Дон, разорив, в частности, несколько казачьих городков по Хопру и Бузу- луку. Бежавший из плена казак ст-цы Тепикинской, некий Гаврила, прямо указывал на то, что
«с той-де ордою ходит проклятый вор Игнашка Некрасов» [7, л. 76]. А вот как оценивал роль атамана известный учёный П.П. Короленко: «Сам Некрасов, предводительствуя кубанскими казаками в татарских загонах, не щадил никого и своими зверскими убийствами вымещал злобу против правительства и русского царя за прежние гонения и поражения раскольников» [46, с. 23]. И хотя эмоциональность подобной оценки очевидна, признаем: не менее сомнительным выглядело бы оправдание жестокостей, совершаемых некрасовскими казаками по отношению к российским подданным – казакам, крестьянам и др.
Источники последующих лет также отмечают активное участие некрасовцев в нападениях крымско-кубанских войск на территорию Российского государства. Термин «шпионы Некрасова» становится общепризнанным, общепринятым в российской делопроизводственной документации. Нужно отдать должное властям, которые понимали опасность такого рода «деятельности» казаков, Так, 10 мая 1715 г. шацкому коменданту О.Засецкому из Тамбова направлялся царский указ, в котором повелевалось усилить контроль в уезде за возможностью проникновения шпионов от
«вора и изменника Некрасова», «и оных людей ловить и роспрашивая, присылать в Танбом тотчас, а от приходу и от незапных набегов от воров некрасовцев и кубанцов иметь осторожность, а для охранения посылать непрестанно в розъезды» [42, с. 278–279]. В другом указе комендант извещал- ся о поимке нескольких кубанских шпионов и их допросе, состоявшемся в Тамбове с применением пыток. Выяснилось, что по инициативе И.Некрасова, переодетые нищими и старцами, они напра- вились с Кубани в «разные его государевы украйные по здешней черте городы для проведыванья и осмотрения его царевых войск» [42, с. 279]. Задача шпионам ставилась краткосрочная – после по- лучения сведений немедленно возвратиться на Кубань, откуда вскоре намечался очередной набег.
И действительно, в том же 1715 г. в Тамбове «заподлинно» получили известия о том, что кубанская орда и «вор» Некрасов «пошли и реку Дон между казачьих городков Багаева и Бесерге-

222

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

нева перелезли и Донец перешли ниже Быстрянска на сей бок» [42, с. 279]. В том же указе говори- лось о необходимости организации О.С. Засецким мер по поимке новых шпионов с Кубани, информировании об этом местного населения, а также организации специальных застав из
«конных и оружейных людей». Российские власти предусматривают и иные меры: в 1720 г. указом Военной коллегии вводится смертная казнь за недонесение на некрасовских шпионов. В октябре- ноябре 1722 г. на Дон посылаются царские грамоты о необходимости засылки собственных шпио- нов на Кубань, в том числе под видом «добрых купцов» [30, с. 292–295]. Неоднократно донским казакам отправлялись царские распоряжения относительно мер предосторожности «против прихо- да крымцев, кубанцев, запорожцев и некрасовцев». Когда в 1720 г. удалось поймать беглого там- бовского крестьянина Сокина, шпиона И. Некрасова, то об этом факте как определенном успехе сообщалось на Дон в царской грамоте от 31 декабря 1720 г. [30, с. 285–286].
Интересная деталь отмечена в фольклоре некрасовских казаков: в преданиях неоднократно говорится о попытках врагов погубить И.Некрасова, действовавших с помощью подкупа изменни- ков из числа кубанских казаков [75, с. 154–155]. Скорее всего, здесь зафиксированы отголоски реальных попыток российских властей, в общем смысле, подослать к И.Некрасову наемных убийц. В свое время автор высказал предположение [66, с. 88], что следы организации таких действий искать необходимо, и что они могут быть в перспективе найдены в одном из архивов. Не так давно указанная мысль получила определенную перспективу благодаря находке О.Г. Усенко. Весной
1718 г., согласно документам РГАДА, объявил за собой «государево слово» донской казак Е.Щед- рин. Он утверждал, что сможет с помощью магии взять живьем И.Некрасова, собиравшегося с кубанскими казаками и татарами быть вскоре «для разорения русских городов» [77, с. 102]. Маги- ческие действия Щедрин собирался осуществить с помощью камня, извлеченного из ворона, сидящего на яйцах. Однако при проверке своих магических способностей казак «действа никакого не показал», за что был высечен кнутом и наказан 10-летней каторгой [77, с. 102].
Интересно проследить биографию самого Игната Некрасова, истоки нонконформизма которо- го по отношению ко многим участникам современных ему событий, представляющим Россию, ухо- дят своими корнями в конец XVII в., время «религиозной войны» на Дону. Оказывается, что по данным за май 1708 г. Игнат Некрасов был рядовым казаком в городке Голубые «и в воровском замысле с Костькою, которой напред сего ушол на Аграхань для воровства ж и бунту, был же» [55, с. 125]. В источниках конца XVII в. встречаются упоминания о нескольких Константинах (Кос- теях), правда, казаках кумских – частично пополнявших собой общину казаков на р. Аграхани. Вполне возможно, что в данном случае (речь о майских показаниях казака С.Кульбаки в 1708 г.), можно говорить об отголосках события, случившегося осенью 1691 г., когда кавказские казаки во главе с атаманом С.Жмурой совершили нападение на донские городки. Эти казаки стали призывать донцов к переселению на Аграхань: «Нам тут на реке Аграхани жить не тесно. К нам милость ка- жут басурманы лучше вас православных христиан» [34, с. 32–33]. Однако судьба определила Некрасову остаться на Кавказе несколькими годами позже, а тогда, «во время азовского походу он… принес вину, за что по прощенью и наказанье ему учинено».
Впоследствии, проживая на территории Крымского ханства, Некрасов не раз возглавлял своих казаков, участвовавших в военных кампаниях Гиреев, снискав славу удачливого атамана, характе- ристики которого отличались от мира обычных людей. Представляется, что сакрализация образа И. Некрасова (наделение его чертами волшебника, человека, чудесным образом ускользающего от наемных убийц и вообще предвидящего будущее и пр. [75, с. 153, 156]) развивалась по тем же
основаниям, как это происходило с личностями других известных атаманов – С. Разина, Е. Пуга-
чева, также связанных с практиками колдовства, общения с нечистой силой [61, c. 374 и др.]. Некрасову историческая память казаков уготовила особую долю, учитывая его особую роль в спасении и, следовательно, новом Начале на Кубани жизни некрасовской общины, т.е. оценивая его как демиурга и первопредка. Мифологическое сознание в выгодном свете трактует даже такой святотатственный шаг атамана, как выстрел в знамя с изображение креста, литье пушек и пуль из крестов и колоколов [74, с. 152–152, 164–165]. Полагаем, что ещё при своей жизни (как участник событий атаман упоминается в источниках вплоть до конца 1720-х гг.) имя и личность Некрасова стали «окутываться» рассказами, домыслами, слухами, интерпретациями – получив должное отра- жение в формирующейся традиции казаков некрасовских, кубанских.
Несомненно, что основания таким процессам лежали также в области профанного мира, на- пример, реальных событий, связанных с постоянной удачливостью атамана. Во-первых, как уже известно, царю Петру I так и не удалось добиться у хана Девлет-Гирея II и султана Ахмета III вы-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 223

дачи И. Некрасова, причем персональная направленность запросов России очевидна [66, с. 81–82]. Сошлёмся лишь на один документ (хотя выявлено их больше): на слова царского посланца В. Блек- лого, произнесенные в разговоре с визирем крымского двора в 1709 г.: «…когда же ханова свет- лость не показал такой любви к стороне царского величества, чтоб ево, вора (Некрасова. – Д.С.) отдать явно со всеми, и чтоб отдать ево одного, хотя с неболшими людми (выделено нами. – Д.С.), а остальных до указу одержать» [17, л. 7]. Впоследствии опасность неоднократно нависала над кубанскими казаками – во время Кубанского похода российских войск 1711 г., в период вре- менного господства на Кубани султана Бахты-Гирея, решившего отдать калмыцкому правителю Чаптержапу всех некрасовских казаков с женами и детьми, и пр. Случалось, атаман попадал в плен, например, во время одного из походов с татарами на кабардинцев он был ранен и пленен; а выру- чили его тогда гребенские казаки, такие же старообрядцы, как и сами некрасовцы [46, с.28]. Отме- тим, что многократно, в символическом восприятии – всегда, атаман избегал гибели, находил выход из самых сложных ситуаций.
Подобные эпизоды из жизни атамана обретали символическую рефлексию в исторических пре- даниях некрасовских казаков, создающихся уже на территории Крымского ханства в первой поло- вине XVIII в. Можно сказать об определенной «ненормальности» процесса описанной сакрализа- ции, учитывая наличие противоречивых (к моменту ухода казаков с Дона) принципов отношения донских казаков к атаманской власти. Недаром М.А. Рыблова пишет, что «любая избыточность воспринимается традиционным сообществом как угроза его существованию (за счет нарушения некой всеобщей нормы), а обладатели избыточного богатства, споры. Удачи – как вампиры, заеда- ющее чужое (избыток может быть только частью доли другого) [61, с. 377]. С другой стороны, можно констатировать, что сакрализация образа личности И.Некрасова носила характер «разового применения». Она не была «перенесена», к примеру, на его сына Михаила, либо других атаманов Кубанского (ханского) казачьего войска. В любом случае И.Некрасов обрел в глазах создателей и носителей данной культурной традиции исключительно высокий социальный статус и соответст- вующее признание уже при своей жизни.
Отметим и такую деталь: коллективное самоописание казаков Кубани скоро стало включать в себя имя атамана Некрасова – случай, исключительно редкий в истории казачьих сообществ. Выскажем мысль о том, что, перенося на себя имя Некрасова, казаки стремились получить ещё одно основание для нормального существования своей группы. Впрочем, очевидны и другие аспек- ты возникновения и дальнейшего бытования этнонима «некрасовцы» [65; 66, с. 37–52]. Например, вполне вероятной представляется связь указанных процессов с желанием казаков обособиться от окружающего (в т.ч. христианского) населения, отделить себя от донского казачества и, конечно, дополнительно себя самоидентифицировать. Обращает на себя внимание параллелизм словообра- зования этнонима «некрасовцы» с названиями некоторых старообрядческих толков – филипповцев, федосеевцев, капитонцев. Наконец, важным показателем сакрализации образа Некрасова стало включение его имени в такую формулу коллективного самоописания как «Войско Кубанское Игна- тово Кавказское». Самоназвание «некрасовцы», считаем, было принято сообществом казаков быст- ро и добровольно – вызвав бурное развитие новой на Кубани культурной традиции (сказки, предания, исторические песни и пр.).
Вместе с тем, жизнь военизированного сообщества казаков зависела от ряда других факторов, определявшихся иными сторонами организации новой жизни. Случалось так, что казаки-некрасов- цы выдавали себя за жителей донских станиц; правда, порой хитрость не удавалась. Однажды донские казаки, переправлявшиеся через р. Егорлык в 1716 г., увидели неподалеку «около ста всад- ников». На все вопросы неизвестные отвечали, «что будто и они донские же их казаки ис Панши- ной и ис Кагалиной станиц и идут-де для добычи под Кубань» [8, л. 59]. Однако бдительные донцы, раскрыв обман, вступили в бой с кубанцами и казаками-некрасовцами – оказалось, что это были они. Попутно заметим, что некрасовцы вряд ли случайно назвались казаками указанных станиц: скорее всего, выходцами оттуда они и являлись. Пленный татарин вскоре рассказал, что за день до описанных событий отряд кубанцев встретил при Егорлыке группу из 60 некрасовцев, направлявшихся с ясырем, взятым в «русских городах», на Кубань [8, л. 61]. Большая часть казаков действительно туда и направилась; но несколько некрасовцев (включая одного по имени Микита) присоединились к кубанцам, повстречавшись в итоге с донскими казаками.
Торговля ясырем действительно составляла известную часть доходов некрасовских казаков, не брезговавших, например, во время набегов на Дон захватывать в плен даже по 2 человека [9, л. 8]. Часть пленников оставалась, по-видимому, у них после возвращения из походов на Кубань – кто-то

224

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

находился на «окупе», кого-то привлекали к рыбному промыслу. В 1729 г. из некрасовского плена сбежал на пару с некрасовцем Р.Устиновым через Азов С.Санников, попавший к казакам на Ку- бань «лет с десять» назад до побега. Любопытно, что Санникова отнял у татар и отдал некрасовцам в «ясырство» по просьбе самого И. Некрасова хан Сеадет-Гирей III [78, с. 48]. Из донесения Д. Ефремову базового татарина Айтака от 16 мая 1739 г. (посланного к сераскиру Селим-Гирею с письмами об обмене пленными) следует, что сераскир выделил татарину специальных нарочных, которые должны были ездить с ним по Кубани с целью розыска невольников и их покупки, в том числе у «изменников некрасовских казаков, у коих имелось более полону, нежели как у татар (вы- делено нами. – Д.С.)» [21, л. 164 об.]. Работорговля сохранялась в казачьей среде десятилетиями. Ещё один пленник, Иван Короновский «полской нации» [10, л. 12], сумел сбежать от некрасовцев около 1746 г., направившись затем на Дон и нанявшись «по бедности», как указывает источник, в службу. Те же донцы платили «изменникам» ответной монетой, не церемонясь, как правило, с плененными некрасовцами. Только в 1717 г. донцы сумели пленить нескольких некрасовских каза- ков – о чем каждый раз сообщалось центральным властям. Судя по контексту документа,
1 некрасовец был пойман в июле казаками ст-цы Верхне-Чирской и привезен в Черкасск [13, л. 19 об.]; по аналогии с последующим случаем, думаем, судьба его оказалась печальной. Из отписки Войска Донского от 5 октября 1717 г. следует, что ещё одного схваченного некрасовца, Микитку Юрьева, «по их войсковой обыкности в Черкаском повесили за ноги на якорь» [8, л.48].
В попытках нейтрализовать «некрасовскую угрозу», как часть общих угроз с Кубани и Крыма, российский царизм пытается прибегнуть к авторитету османской администрации крепости Азов, поскольку к ханам в Бахчисарай обращаться было бесполезно. Так, летом 1716 г. по указу Петра I Сенат повелевал губернатору Азовской губернии С.Колычеву отправить посланца к азовскому паше с просьбой «заказать» кубанцам и «изменникам-некрасовцам» ходить «под российские городы и задоры з донскими казаками чинить, в полон людей брать, и скот и протчее похищать…» [8, л. 63]. Описывая подобные факты, российская сторона ссылалась в своих претензиях на букву Адрианопольского мирного договора. Обращение к османскому паше не удивительно, ведь судьба некрасовских казаков решалась в начале XVIII в. именно по итогам русско-турецких договоров
1711 и 1713 гг. Сами некрасовцы, полагаем, после переселения на Правобережную Кубань весьма быстро наладили контакты с османским Азовом, в котором уверенно чувствовали себя ещё первые кубанские казаки. Отметим, что именно по пути этих казаков идут некрасовцы, выстраивая систе- му координат в новом для себя жизненном пространстве. Важная информация на этот счет содер- жится в доношении ген.-фельмаршал князя М.М. Голицына от 30 ноября 1723 г., адресованном в
Государственную военную коллегию (ГВК).
В числе передаваемой тогда информации – сведения от российского ротмистра, отправленного в османский Азов для сбора разведданных. По возвращению тот, в частности, показал: «...в быт- ность его приехали в Азов с Кубани некрасовцы члвк пятдесят для рыбной ловли, от которых он… в розговорах слышел, что ехали они от реки Кубани морем мимо новаго города, называемого по- турски еникала (Ени-Кале. – Д.С.) и были в нем и в которой де прислано было турское войско и оное де отпущено паки в Царьград вместе с турскими спагами, которые были в Азове» [27, л. 210]. Обращает на себя внимание, что казаки уже разбирались в сложностях региональных политиче- ских процессов, владеют информацией, кто кому подчиняется, какая система сдержек-противове- сов существует в регионе. Наконец, они всё увереннее осваивают языковую среду. Недаром некра- совцы делятся с ротмистром профессиональной информацией о том, что «нурадин салтан с Кубани писал к паше азовскому чтоб кубанских татар, которые ушли с Кубани и прикочевали к Азову, вы- слал к нему салтану для высылки их в Крым» [27, л. 210]. Считаем, что не менее уверенно чувст- вуют себя казаки в османских крепостях на Тамани, включая Ачу. Так, описывая состояние мест- ной торговли (середина XVIII в.), Ш. де Пейссонель писал, что «рыбной ловлей в Атчу занимаются (полагаем, речь о монопольности такого занятия. – Д.С.) казаки, называемые Сары Инад, поддан- ные хана; ловля длится с мая до конца октября, так как в остальные месяцы года она невозможна виду того, что река Кубань замерзает. В день начала рыбной ловли бей дает большой праздник» [63, с. 181]. Дипломат и историописатель, Пейссонель указывал на громадные объемы улова, по- ступаемого затем в разные районы Османской империи. Как видим, что местным казакам здесь принадлежала весьма существенная роль.
Некрасовцы без опаски посещали разные османские крепости, причем одним из способов зна- комства с новым пространством выступал интенсивный рыбный промысел. Некоторые специали- сты полагают, что его география способствовала последующему освоению казаками Северо-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 225

Западного Причерноморья [51, с. 25–30]. 26 августа 1730 г. Степан Иванов, присланный из Черкас- ска и ранее вышедший «из-заграницы турецкой», давал показания в Транжаменте. В частности, он показал, что в 1729 г. по торговым делам попал в Азов, где с ним случилось «безумство», точнее, там продолжилось его плохое психическое состояние. В Азове турецкий ага «велел ево Степана посадить на цепь и отвесть в тюрму, и держали в тюрме одну ночь и хотели его продать на каторгу и уведал про то изменник некрасовец Семен Попадин дал за него янычерскому аге денег семнадцат рублев чтоб ево на каторгу не продавали, а отдали б ему и выкупя отвез ево с собою на Кубань к изменником некрасовским казакам и жил у них на Кубани под караулом четыре недели, а оттуда взяли ево те изменники некрасовцы с собою на пресное (Азовское. – Д.С.) море для рыбной ловли и был там одну неделю под караулом же…» [26, л. 50–50 об.]. Чрезвычайно интересен дальнейший путь казачьей рыболовецкой ватаги: «…и пошли они некрасовцы человек з дватцат для рыбной же ловли на реку Дунай, а ево Степана взяли с собою же под караулом, и недошед Дуная реки под Белым Городом на реке Днестре ловили рыбу недель с шеснатцат, и он Степан в то время от тех некрасовцов испод караула бежал в волоскую землю…» [26, л. 50 об]. В.И. Мильчев справедливо пишет о том, что совершенный казаками переход с Кубани в Буджак «был проделан морем, на одном или нескольких стругах, что… предполагает хорошее знание… ветров, течений, погодных условий и очертаний побережья Черного моря» [51, с. 25–36].
Следовательно, продолжает ученый, такой опыт «не мог сложиться в одночасье», ему должен был предшествовать какой-то период проникновения «отдельных лиц или групп некрасовских казаков в междуречье Днестра и Дуная» [51, с. 26]. Суждение В.И. Мильчева дополним следую- щим: тяготы морских переходов могли существенно облегчаться заходом в причерноморские порты и города, включая османские крепости Ени-Кале, Очаков и пр. Как видно из предыдущего примера, администрация крепостей лояльно относилась к казакам-рыбакам, подданным хана, что, в общем-то говоря, относилось к числу самых обычных практик того времени. Кроме того, важна следующая деталь: проживая на Кубани, казаки уходят отсюда всё дальше и дальше на рыбный промысел, например, во владения султанов на Дунае. Указанный факт может служить ещё одним подтверждением нормализации их положения в регионе своего постоянного проживания и успеш- ной социальной адаптации.
Несомненно, что самые серьёзные тому основания лежали в области должного выполнения казаками-некрасовцами, воинами, своих обязанностей и обязательств как подданных крымских ханов. Неслучайно, что российские источники, как правило, четко выделяют некрасовцев в качестве отдельной боевой единицы (отряд) при описании состава войск противника. Один из самых кровопролитных по своим последствиям набегов на территорию России (в частности, Воро- нежскую, Казанскую и Нижегородскую губернии) состоялся в 1717 г. Группировку противника тогда возглавил кубанский султан Бахты-Гирей. 16 июля 1717 г. казанский губернатор П.С. Сал- тыков с тревогой писал: «Некрасов, да Сенька Кобылской и Сенька Ворок с некрасовскими казаками великим собранием хочет идти под Царицын!» [49, с. 305]. И действительно, в письме казанского губернатора Салтыкова от 8 августа 1717 г., адресованном в Сенат, говорилось, что согласно оперативных данных, войско Бахты-Гирея, в котором находились некрасовцы, оста- новилось верстах в трех «не дошед Царицына у речки Елшайки» [13, л. 15]. Примечательно, что в ходе возникших разногласий по поводу дальнейших действий И.Некрасов высказал собственное мнение – атаковать Царицын [13, л. 15 об.]. Слова атамана, подчеркнем, звучали вопреки другим предложениям: значительная часть крымской знати предлагала идти «для разорения сел и деревень вверх», а также на Пензу и Тамбов. Явившийся к царицынскому коменданту Беклемишеву беглый калмык заявил, что «все конечно-де оные султаны и вор Некрасов намерились идти под Царицын и для приступу посланы немалое число лесниц» [13, л. 16]. 3 августа кубанцы атаковали Пензу, но, не сумев взять ее, выместили неудачу на уездных дворянских усадьбах. Грабились и сжигались окрестные села, в плен попадали сотни людей. Из доношения в Сенат от вице-губернатора князя С. Путятина узнаем о массовом разорении «кубанскими воровскими людьми» сел в Симбирском, Саранском и Пензенском уездах. Далее читаем: «А тех де кубанцев в собрании многое множество. Также-де есть с ними (в числе нападавших татар. – Д.С.) и русские. И от тех неприятельских лю- дей в Нижнем Ломове собрався грацкие и уездные люди сидят в осаде» [13, л. 18].
Судя по документам, набег был широко и правильно организован, о нём догадывался и азов- ский паша, не сумевший или не захотевший предотвратить выступление азовских «бешлеев». Группу кубанских казаков, как часто бывало, лично возглавил атаман И.Некрасов. Полагаем, что
татары прибегли к услугам некрасовцев ещё и как умелых организаторов шпионской деятельности.

226

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

В ходе набега такие люди, отправляемые основных сил, использовались неоднократно, сообщая о положении дел в тех районах, куда предполагалось нанести очередной удар, совершить грабеж. Свои услуги в качестве знатоков местности предлагало татарам русские люди, бежавшие до того на Кубань под воздействием агитации некрасовцев [39, с. 323]; да и сами казаки, полагаем, были здесь не на последних ролях. Отметился, в частности, тогда на столь скользком поприще М.Афа- насьев, ранее бежавший с группой «товарищей» на Кубань «для воровства» – чтобы «кубанцев подводить под русские государевы города, села и деревни». В ходе набега разорялись, попутно от- метим, и церкви [39, с. 322], откуда тамошние ценности попадали на Кубань к казакам-некрасовцам.
Последствия набега Бахты-Гирея были настолько тяжелыми и «вызывающими», что Петр I приказал написать о набеге кубанцев, некрасовцев и «других людей» султану Ахмеду III «с требо- ванием о надлежащей сатисфакции» [13, л. 39]. Готовя документацию, Государственная посоль- ская канцелярия затребовала по указанию царя информацию из Правительствующего Сената, включая данные о количестве турок, кубанцев, «изменнических донских казаков и других людей». Помнили о набеге Бахты-Гирея и много позже – ещё в 1736 г. вице-канцлер А.И. Остерман в пись- ме великому визирю упоминал о «многих» миллионах убытка, понесенных в 1717 г. российской стороной, о разоренных «до основания» городах и пр. [19, л. 40 об. – 47].
Когда группировка Бахты-Гирея, отягощенная добычей, направлялась на Кубань, её между Волгой и Доном, в урочище на р. «Бедерле» (точнее, Бердии, притоке Иловли), настигли донские казаки, руководимые В.Фроловым, 11 августа 1717 г. (имеется и другая дата – 19 августа, что наиболее вероятно) произошла ожесточенная битва, в ходе которой по разным данным удалось отбить от 1000 до 1500 российских пленных, уничтожив до 500 кубанцев [13, л. 93 об. – 94, 96,
102–103; 8, л. 44; 30, с. 280]. Из допроса одного из пленных кубанцев следует, что некрасовцев
участвовало в том набеге до 200 человек. Событиям набега и разгрому Бахты-Гирея в урочище на р. Бердии посвящена царская грамота на Дон от 3 сентября 1717 г. – Войско Донское «похваля- лось» за разгром противника [30, с. 278–279]. А 16 ноября того же года, обращаясь к донским каза- кам в новой грамоте, Петр I хотя и повторяет слова похвалы, но расставляет акценты по-новому – казакам надлежит иметь крепкую «осторожность» от неприятелей. Особенную готовность донцам надлежало иметь в связи с приготовлениями всё того же Бахты-Гирея напасть на российские города, а возможно, предупреждал царь, и на казачьи городки [30, с. 280].
24 октября того же года на Дон бежали два татарина, предупредившие о намерении Бахты- Гирея «первым зимним путем иттить под Черкаской и под верховые их казачьи городки всеконеч- но для разорения» [8, л. 31–32]. По их словам, султан, не распуская татар, намеревался «подозвать» с собой в поход бесленеевцев, темиргоевцев и некрасовских казаков. Набег на Дон все-таки состо- ялся: 25 января 1718 г. султан Бахты-Гирей «с кубанской ордой в 10 000 человек» пытался овла- деть Черкасском, устроив пожар в его окрестностях [9, л. 2]. Правда, чрезмерная его самостоятель- ность вызвала резкое недовольство со стороны крымского хана [9, л. 41–42]. Вернувшийся в мае
1718 г. из Большой Кабарды сын хана, Селим-Гирей, собрав основательные силы (в том числе некрасовцев, руководимых лично И.Некрасовым), дал на Кубани султану бой и одержал победу [9, л. 53–54]. По сведениям за весну 1718 г., принципиально подтверждающим другие данные, «из Большой Кабарды Крымского хана сын Сели[м] Гирей на Кубань собрал из Крыму из Керчи и адинские черкесы и и городовые и Темрюкские турки и вор Игнашка Некрасов… чинили бой с Бахты Гиреем. Он Бахты в малолюдстве збежал в горы» [16, л. 888].
На отношениях некрасовских казаков с Бахты-Гиреем, самопровозглашенным сераскиром, стоит остановиться подробнее. Поскольку некрасовцы неоднократно оказывались втянутыми в процессы выяснения отношений между крымскими элитами, большой интерес представляет их отношение к противоборствующим сторонам. Вскоре после смещения в 1713 г. с ханского престола своего отца, Девлет-Гирея II, Бахты-Гирей, как свидетельствуют кабардинские источни- ки, «на Кубани салтаном учинился собою», т.е. без назначения на сераскерскую должность новым крымским ханом [43, с. 19]. Известные нам документы позволяют проследить деятельность Бахты- Гирея на Кубани, начиная с 1714 г. Именно этого представителя дома Гиреев за отчаянную борьбу за ханский престол в Крыму, общий, непредсказуемый для Османской империи и Крыма характер его исключительной активности уже современники называли Дели-султаном, или «бешенным, безумным султаном» [80, p. 575]. Бахты-Гирей в первую очередь попытался добиться подчинения кубанских ногайцев. Он разграбил улусы тех мурз, которые оставались лояльными к правящему хану Каплан-Гирею (1713–1716 гг.) и начал истребление главных мурз касаи-улу и каспулат-улу.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 227

Поддержку Бахты-Гирею составили ногайцы поколения Оран-оглу (Орак-улу?) во главе с мурзами
Арслан-беем (бием), Юсуфом и Сумахом
После событий опустошительного похода на Кубань войск П.М. Апраксина и калмыков Бахты- Гирей попытался увеличить количество подвластного ему кочевого населения путем переселения ногайцев с калмыцких и российских территорий на Кубань. В начале 1715 г. Бахты-Гирей совер- шил набег под Астрахань, вывел оттуда 1 220 кибиток юртовских татар, а также других ногайцев, кочевавших в низовьях Волги. На Кубань были переведены улусы Эль-мурзы и Султан-Мамбет- мурзы Тинбаевых в количестве около 1 тыс. кибиток. Кроме того, Бахты-Гирей совершил набег на улусы калмыцкого хана Аюки и вывел с калмыцких кочевий всех едисанцев и джембуйлуковцев в количестве 10300 кибиток [2, л. 3 об., 4–6]. Таким образом, «улус» Бахты-Гирея на Кубани увели- чился более чем на 60 тыс. человек.
Взаимоотношения Бахты-Гирея с калмыками складывались под влиянием междоусобной борь- бы, созревавшей в Калмыцком ханстве. Престарелый хан Аюка с трудом удерживал контроль в Калмыкии. Но и Бахты-Гирей находился в весьма затруднительном положении. В 1716 г. часть едисанцев и джембуйлуковцев захватили кабардинцы и передали их калмыкам. В то же время против Бахты-Гирея выступил крымский калга Менгли Гирей-султан, к которому присоединились китаи-кипчакские мурзы [74, с. 178]. В свою очередь, их поддержали проживающие на Кубани казаки-некрасовцы, также недовольные самовластием Дели-султана [33, с. 39]. Обращает на себя внимание тот факт, что китаи-кипчаки обратились с некрасовцам специально, видя в них опреде- ленную силу, расположением которой было бы неплохо заручиться. О силе казаков знали и в Ка- барде. Известен случай, когда одна из кабардинских группировок привлекла казаков на свою сто- рону в борьбе с Р.Кайтукиным. В 1720 г. гребенские казаки видели в Кабарде среди иных, «при- влеченных» кабардинцами сил (чеченцев, запорожских казаков), 120 кубанских казаков [44, с. 353].
Возвращаясь к истории непростых отношений казаков с Дели-султаном, отметим, что из допроса пленных, бывших ранее на Кубани, следует – летом 1716 г. 300 кубанских татар и 80 некрасовских казаков имели бой с Бахты-Гиреем. Султан разгромил тогда противника, включая казаков: «…так же изменников некрасовцов всех в смерть побил. Только де за душами как из осады здались, Игнашку Некрасова самдруга отпустил» [16, л. 416]. При таких обстоятельствах, скорее всего, и состоялась встреча-знакомство двух лидеров; загадкой, впрочем. пока остается счастливая причина, по которой атаману удалось избегнуть гибели. Во время вооруженных столк- новений калге удалось перевести часть едисанцев и джембуйлуковцев «в самой Крым и к Днепру» [2, л. 6]. Тогда Бахты-Гирей заключил соглашение с Аюкой, пообещав ему вернуть едисанцев и джембуйлуковцев в обмен на помощь в борьбе с китаи-кипчаками. В начале 1717 г. сын Аюки, Чакдоржап, двинулся на Кубань, разгромил китаи-кипчакские улусы и, согласно соглашению, вывел с Кубани едисанцев и джембуйлуковцев [56, с. 202]. Кроме них, Бахты-Гирей передал Чакдоржапу «также и некрасовских всех казаков з женами и з детми... Толко-де он сам, Некрасов, с легкими людми с сорокъю ушел горы» [13, л. 1 об.]. Чакдоржап послал в погоню за ним двух своих сыновей «да Назарова сына Доржю». Таким образом, верность трону Гиреев обошлась казакам- некрасовцам дорого – община едва не погибла, учитывая потери среди казачьих семей.
Свою борьбу за власть на Кубани Дели-султан продолжил едва ли не самой своей смерти, последовавшей в 1729 г. Весной 1728 г. калмыки вновь поддержали Бахты-Гирея в его походе на Кубань. Но туркам, опередив Дели-султана и калмыков, удалось вовремя перевести едисанцев и джембулуковцев «через Крым… в Белогородскую орду, дабы их калмыки не взяли к себе по прежнему на Волгу или б они собою к ним не ушли» [56, с. 204–205, 229; 2, л. 5 об.]. Единственной опорой Бахты-Гирея стали некоторые мурзы Кубанской орды. Сераскир Салат-Гирей, впрочем, тогда бежал в горы, вероятно, в Черкесию. Основу сераскирского войска составляли черкесы, едисанцы, запорожцы – «всего тысяч с десять и вора Игнатки Некрасова сын Мишка с донскими воровским казаками во шти… стах человеках» [78, с. 38]. Благодаря указанному конфликту науке стало известно имя сына И.Некрасова – Михаил, зафиксированное также в некрасовском фолькло- ре. Переменчивая фортуна вскоре отвернулась от самого Бахты-Гирея: вскоре после описанных выше событий уже он вынужден бежать в горы всего с 6 воинами. В 1729 г. Бахты-Гирей погиб в Кабарде [40, с. 78]. Рассматривая «случай Бахты-Гирея» в контексте истории казаков-некрасовцев, необходимо отметить, что лишь однажды казаки выступили на его стороне, действуя не против Крыма как такового (как сам Бахты-Гирей, за что ханы пытались лишить его жизни), а против России и её подданных. На судьбе самих казаков контакты с Дели-султаном, конечно, отразились, однако репрессий со стороны хана Сеадет-Гирея III не последовало.

228

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Впоследствии казаки неоднократно привлекались ханами к участию в боевых операциях на различных направлениях, включая на исключительно сложном для Крыма – кабардинском [40, с. 73–81; 60, с. 116–153; 79, с. 281–293]. Так, донскому казаку Д.Михайлову, побывавшему до 25 ноября 1731 г. в Азове «для торгового промыслу», довелось видеться с неким азовским татарином, рассказавшим, что был он «под Кабардою а войска всего там было с калгою Салтаном тысячь с семь, и как де Колга Салтан прибыл на Кубань сам с неболшими людми остановился. А посылал де войска под Кабарду которых тамо кабардинцы розбили и немалое число людей побито. Токмо ж ему татарину в память, что побито азовских обывателей с пятсот члвк, запорожских казаков с триста, изменников некрасовских казаков с полтораста також де и крымских татар немалое число. А ныне де Калга Салтан с осталною ордою имеетца на Кубани, и якобы описывлся о том х крым- скому хану, на чтож к нему… хан писал, что он весною намерение имеет и сам под Кабарду иттить посмотреть того, кто за Кабарду стоит» [24, л. 16 об.]. Вероятно, о другом уже походе в Кабарду сообщал 24 января 1732 г. в ГВК киевский ген.-губернатор И. фон-Вейсбах. Во время вынужден- ного отступления крымского войска случилось следующее: «…на бродах терских при разных переправах вплавь от черкес побито запороских казаков восемь, некрасовцов з десеть, крымской орды, а наипаче азовских бешлеев сот с пять» [24, л. 20–20 об.]. Если описание очередного пораже- ния крымцев, нанесенного им кабардинцами, на берегах Терека не совпадение, то, скорее всего, речь идет о варианте описания попытки вторжения войск хана в Кабарду зимой 1731 г. – что нашло отражение в российской периодике тех лет [52, с. 64].
Одним из самых дальних театров боевых действий со стороны Крымского ханства, где прини- мали участие казаки-некрасовцы, отметим, являлся шахский Иран. Согласно разведданным, предо- ставленных весной 1733 г. Войском Донским И. фон-Вейсбаху, «крымская орда» получила султан- ский указ готовиться к походу «в касылбаши от семи один члвк а на днях прислан был ис Царя Града нарочно турченин в Азов и с указом салтанским поехал в Крым для наряду крымских татар и запорожских казаков от четырех члвк одного и против прежнего велено тому нареженному войску дать жалованья доволное с прибавкою… також и на Кубань Бахтыгиреевы дети збирают для оного ж походу кубанских татар, с которыми де будет наряд из некрасовских изменников казаков (выделено нами. – Д.С.), а сколко числом неизвестно ж» [23, л. 24–24 об.]. Общее руководство над войсками должен был осуществлять султан Девлет-Гирей «з Бахтыгиреевым сыном». Группиров- ка, действуя при поддержке пушек и пехоты из османских городов, намеревалась проследовать в Персию, минуя Дербент и крепость Св. Креста. Сведения разведчика вскоре подтвердились – только войска возглавил летом 1733 г. не Девлет-Гирей, а лично хан Каплан-Гирей. Полагаем, что казаки-некрасовцы участие в походе приняли, подтверждением чему служит эпизод на р. Куме – событие из общей истории того похода.
Интенсивность участия казаков-некрасовцев в кампаниях Крымского ханства показательна, ханы им доверяют и привлекают к участию вновь и вновь. Параллельно такому явлению, без со- мнения, совершенствуется воинское мастерство казаков. Поэтому ничего удивительного (вопреки ремарке А.А. Михайлова [52, с. 66]) не было в том, что некрасовцы в составе группировки татар и калмыковс.66 вступили в бой с окруженным отрядом донских казаков И.М. Краснощёкова на р. Куме (июль 1733 г.). Казаки использовались ханами не только в акциях военного характера, и не только за пределами своего государства. Обращали внимание на казаков и в Азове, где их хорошо знали, включая лиц из числа высшей османской администрации. Так, в августе 1733 г. около четырехсот некрасовских казаков участвовали в нападении на ногайцев и изгнании их с Кубани [78, с. 69]. Летом 1735 г. крымский хан отправил в Кабарду «для взятия языков» специальный отряд в составе крымских татар и некрасовских казаков [78, с. 79]. В 1737 г. донскому казаку Куль- бакову, посланному в Азов под видом купца, довелось разговаривать с некрасовцем И. Мельником. Тот, в частности, не раскрывая подробностей, заявил, что вместе с другими 6 казаками-некрасо- вцами и «приданными» к ним рабочими занимается по приказу азовского паши строительством по разным рекам больших мостов, «коими может хотя бы какое войско и тягость в скорости прой- тись» [78, с. 68]. Речь, по-видимому, шла не столько о непосредственном участии казаков в дорожном строительстве, сколько об их организаторской роли, сопряженной с имевшимися у названных некрасовцев инженерными навыками.
В русско-турецкой войне 1735–1739 гг. казаки Кубани тоже приняли активное участие. Поми- мо военного аспекта, война принесла казакам тревоги иного рода – впервые их городки подверг- лись нападению, впервые крымские ханы не смогли оказать своим подданным, включая ногайцев, действенную помощь. По-видимому, тогда же обостряются противоречия внутри сообщества

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 229

кубанских казаков, уже не руководимых, скорее всего И.Некрасовым. Между тем обращает на себя внимание, что успешная адаптация казаков включает в себя теперь такие формы хозяйствования как скотоводство. Считаем это свидетельством тому, что на Кубани казаки себя чувствуют довольно уверенно. Война, в свою очередь, стала среди некоторых других факторов тем основани- ем, который подверг трансформации соответствующие мироощущения казаков, оживив былые страхи относительно возможной выдачи и гибели общины.
Одним из театров военных действий в ходе войны 1735–1739 гг. стал Крым, хотя кубанский регион тоже становился ареной кровопролитных сражений. В июне 1736 г. состоялся поход туда российских войск при непосредственном участии донских казаков и калмыков хана Дондук-Омбо. Однако неудачи преследовали войска одна за другой. В частности, кубанский сераскир скрылся вместе с детьми Бахты-Гирея в труднодоступных местах, откуда «достать» его оказалось невоз- можным [18, л. 3]. Всё те же некрасовцы вместе с горскими татарами, как писал Д.Ефремов в Коллегию иностранных дел, «при нужных переправах Кубани реке собравшись немалыми партии третятствию (препятствию? – Д.С.) нашему воинские преуготовления учредили, что мы, видя немалые свои старания и труды, к лучему восприятию в действа производили, но полезных спосо- бов изобресть не могли, понеже в нынешнее время зело в Кубани вода велика» [18, л. 3 об.]. Впоследствии начались проблемы с провиантом, калмыки стали резать лошадей. С общего согласия было решено вернуться назад; по воле генерала-фельдмаршала де-Лесси (Ласси) кубан- ский поход отложили до августа того же года [18, л. 4]. Однако в силу ряда причин военные действия на Правобережной Кубани возобновились лишь осенью 1736 г. На сей раз калмыки и донские казаки действовали более успешно. С 26 ноября по 3 декабря, как писал П.П. Короленко,
«свирепствовали» они в кубанском крае: «В этот набег кубанские жители вконец были разорены, многие из них убиты, многие потонули в Кубани через которую кубанцы искали спасение бегством на другой стороне реки; жен и детей до 10 000 взято в плен» [46, с. 25]. Некрасовцы также постра- дали – был сожжен один казачий городок, хотя в целом от расправы им удалось спастись, «убрав- шись в крепкие места» [36, c. 201]. Правда, здесь имеются разночтения. П.П. Короленко, к приме- ру, привел в своей монографии свидетельство кубанского казака Н.Гусека о разорении трех
некрасовских станиц. Е.Д. Фелицын, также опиравшийся на архивные материалы, отнёс показания
этого человека к 1738 г. Скорее всего, ошибался П.П. Короленко – документы, приводимые Е.Д. Фелицыным, сохранились в РГВИА. Их сегодняшний анализ свидетельствует, что они дейст- вительно относятся к 1738 г.
Один из самых широко организованных тогда походов крымскотатарских войск на тер- риторию Российского государства состоялся в конце 1737 г. Войско, возглавляемое сераскиром Селим-Гиреем, составляло, по разным оценкам, от 6 до 10 тыс. человек. Помимо татар, в его состав входили представители горских народностей, турки и 105 некрасовских казаков, которыми тогда командовал некто Елга-Султан [78, с. 95]. Отправившись сначала под улусы Дондук-Омбо, орда перешла Дон, пройдя между ст-ми Цимлянской и Кумшацкой. Не встретив серьезного сопро- тивления, противник приступил к массовому разорению казачьих селений. Особую ярость про- явили некрасовцы при осаде Кумшацкого городка, который, очевидно по их настоянию, был сожжен [78, с. 101]. Вероятно, какие-то счеты связывали некрасовцев с местным казачьим населением, быть может, ещё со времен «Булавинщины». И хотя нападение длилось недолго, потери для региона были весьма существенными: взято в плен 868 человек, убито и ранено – 42, сожжено 12 400 копен хлеба, 300 домов, 350 базов, 30 кухонь, 8 хуторов, угнано боле 4 тыс. лошадей, более 30 тыс. крупного и мелкого рогатого скота. Получив донесение от донского атамана Фролова от 7 августа, императрица Анна Иоанновна повелела Сенату отправить на Дон грамоту о необходимости подготовки ответного похода на Кубань. Однако вскоре в руки императрицы попало новое донесение с Дона, содержавшее более подробное описание набега. Тогда на свет появилась новая грамота от 11 сентября 1737 г., в которой донским казакам пове- левалось: «...те приключенные от Кубанцов и некрасовцов нашим Донским казакам разорение и гибель людей, не запуская вдаль, ещё сею осенью оружием отомстить и страждущих в плене высвободить стараться» [50, с. 160]. 1 ноября 1737 г. объединенное войско, состоящее из донских казаков, солдат капитана-поручика Лопухина, татар, перешло Дон.
Позже произошло объединение группировки при р. Ея с калмыками Дондук-Омбо, откуда началось движение по ногайской части владений Гиреев. Сильно пострадали татары, а некрасов- цам удалось в очередной раз избегнуть «заслуженного» наказания. Лишний раз подтвердилось выгодное в географическом отношении расположение некрасовских городков. Только один из них,

230

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Хан-Тюбе, был сожжен добровольцами, вооруженными одними копьями, сумевшими вплавь добраться «на один остров». К тому же некрасовцы вовремя покинули свои жилища и «на островах между багнами в крепких местах вооруженно засели». Одних некрасовцев там не оставили –
«смотреть над ними» остался зять Бахты-Гирея, Енгис – сын «Мамат Кирея Салтана» [78, с. 142]. Сейчас трудно судить об истинной причине «надзирания» указанного лица над казаками. Контекст документа, полагаем, свидетельствует все же о том, что и сам Енгис, и татары (а они там тоже были), и казаки ушли все вместе неслучайно, вместе же засев в осаде. Обращает на себя внимание и тот факт, что о грядущем вторжении российских войск некрасовцев предупредил сам кубанский сераскир [78, с. 142]. При захвате городка все же 2 местных казака были убиты, добыча их врагов составила 1 тыс. голов рогатого скота. Временное пристанище некрасовцы, ушедшие «из городков своих за башенные протоки на острова в крепкие места», нашли, возможно, на Левобережье Кубани, поскольку «выбежавший из-за Кубани» казак Я.Коржихин заявил о том, что казаки наме- ревались бежать в горы (т.е. Закубанье), если река Кубань и протоки покроются льдом [62].
Конец 1730-х гг. ещё несколько раз отмечен в источниках участием некрасовцев в «военных тревогах» и кампаниях Крымского ханства. В 1738 г. ногайский владетель Касай-мурза отправил под Азов для взятия «языков» своего зятя с группой из 18 человек, в составе которой находились четверо некрасовцев [20, л. 52]. Миссия удалась – в плен попали 2 человека, сообщившие важную информацию о том, что «на Дону ни одного военного человека не стало, а все вышли в Крым». Надо думать, что именно некрасовцы как знатоки местных условий и носители языка сыграли основную роль в их поимке. Для подтверждения полученной информации на Дон и в калмыцкие улусы отправилась вскоре ещё одна партия – в составе 30 татар и 10 некрасовских казаков [20, л. 53 об.]. Впоследствии предполагалось совершить набег на многострадальные казачьи донские станицы. В августе 1739 г. некрасовцы в числе 12 человек снова участвовали в набеге на Дон в районе Черкасска. Несмотря на заключение в том же году между Россией и Османской империей Белградского мирного договора, территория Крымского ханства продолжала оставаться регионом потенциальной угрозы для российской стороны, влиявшим на состояние международных отношений [53, с. 80, 85–88]. 4 июня 1747 г. в Черкасск вернулись с Кубани казаки-разведчики. В своих показаниях они сослались, в частности, на разговор с неким кубанским татарином, общав- шимся, в свою очередь, с одним из некрасовцев. Тот рассказал, «что приказ-де им отдан готовить хлеб на девять недель, а для какого похода – неизвестно» [10, л. 114]. В 1752 г. казаки снова фигу- рировали в составе крымского войска, собравшегося с неизвестными российскому информатору целями на Правобережье Кубани [1, л. 261].
Ещё двум российским шпионам, Васильеву и Данилову, удалось узнать о нахождении кубан- ского войска «в урочище Аганлы (районе Ангелинского ерика? – Д.С.) расстояния от Копыла езды верхом часа на четыре», в состав которого наряду с татарами входили некрасовские казаки и запорожцы [1, л. 338]. И хотя впоследствии некрасовцы временно были распущены по домам, затем их снова, численностью до 500 человек, мобилизовали во вновь собранное войско. Поход сначала намечался с целью разорения подвластных хану людей, живущих на «Инчике (Керменчике? – Д.С.) и
на Орпе-реке» (Урупе? – Д.С.), а потом предполагалось пойти на бесленеевцев. Частично эти планы
осуществились. Из документа от 23 октября 1752 г. следует, что эта группировка «подлинно стоит на Лабе и Орпе реках и тем-де войском взято бешелбойцов мужеска и женска пола тритцать два человека да три коша з баранами, и рогатой скот весь без остатку [хотят] отогнать» [1, л. 356]. На основании всех изложенных фактов можно считать, что переоценивать самостоятельность некра- совцев при совершении ими многократного перехода границ Крымского ханства, как это иногда делают исследователи [73, с. 100–101; 64, с. 124–125; 45, с. 147], не стоит. В целом мы видим, что военная активность казаков-некрасовцев к середине XVIII в. не снижается. Их положение на Кубани прочное; казалось бы, казакам тревожиться не о чем.
Однако события тех лет показали, что сообщество кубанских казаков переживало определен- ный кризис: шокирующий, без всякого сомнения, эффект оказало на них предложение российского самодержавия вернуться в Россию. Случилось это в правление императрицы Анны Иоанновны (1730–1740 гг.). Архивные документы, опубликованные Е.Д. Фелицыным, косвенным образом свидетельствуют о том, что связывалось это с событиями русско-турецкой войны 1735–1739 гг. С одной стороны, здесь можно говорить об отражении более общих явлений – например, воз- действии высочайших манифестов 1732 и 1733 гг., адресованных зарубежным «русским людям и раскольникам» [47, с. 293–294]. С другой стороны, некрасовцам адресовались конкретные указы, о которых становилось известно на Кубани даже местному мусульманскому населению [78, с. 147].

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 231

Казакам, долгие годы сражавшимся против России, царское предложение, конечно, внушало опасения. Бежавший из-за Кубани в 1737 г. казак Я. Коржихин свидетельствовал: «Бедные казаки в разговорах объявляют тайно, что намерены бы идтить по-прежнему под Державу Российской Государыни, а другие, большая часть, идтить не хотят и за другими того смотрят, и перепоручи- лись круговыми поруками и всему бедному народу объявляют, что российская Государыня никак их в вине не простит и по приходу их на Дон повелит всех перевешать» [78, с. 143]. Другой беглец, Н.Гусек, отмечал в своих показаниях, что желающих вернуться в Россию некрасовцев вполне достаточно, но есть и такие, которые «стращая, удерживают и разглашают, якобы когда возвратят- ца, все казнены будут, а хотя де и казнить не будут, то у всех старую веру отнимут и затем идти боятся. При том ж и кубанцы накрепко стерегут, чтоб некрасовцы не толко бы все ушли, но и за всякими человеками того смотрят, чтоб никто не уходил…» [28, л. 1].
Несомненно, первые десятилетия XVIII в. являлись для казаков временем складывания образа врага в лице царизма, обоснования идей о справедливости борьбы с ним, невозможности при его существовании возвращаться в Россию (первый «завет Игната»). Обстоятельства такого рода отра- жены в преданиях и «заветах» некрасовских казаков, формирующихся на Кубани уже в первой половине XVIII в. [75, с. 145–161]. При характеристике реакций казаков на «вызовы» в Россию не стоит также забывать о добровольном их участии в набегах на российскую территорию, о том, что их последовательность находила здесь, как уже отмечалось, самые жёсткие формы выражения. Другая деталь: в описываемое время часть некрасовцев – это остававшиеся в живых участники Булавинского восстания, помнившие о кровавых расправах, устроенных на Дону над донскими казаками. Таким образом, не исключен мотив личной ненависти казаков к царизму, подкрепляе- мый враждебными по отношению к ним действиями со стороны России после 1708 г. Впоследст- вии особое отношение казаков к царизму стало обосновываться и поддерживаться культурной традицией (эффект воздействия преданий и заветов), хотя о ненависти, скорее всего, говорить уже не приходилось.
Полагаем, что предложение вернуться лишь усилило страхи казаков и внесло сумятицу, если не раскол в их сообщество. Безусловно, боялись казаки быть обвиненными в сговоре с российской стороной – ведь в налаживание отношений с Гиреями с их стороны было вложено немало сил и стараний. Недаром некрасовцы стали передавать в руки местного султана тех, кто изъявлял наме- рение бежать в Россию [78, с. 143]. В частности, подобным образом казаки поступили с 15 выход- цами из Запорожья, намеревавшимися уже с Кубани уйти на Дон. Интересно, что местные
«кубанцы» также озаботились проблемой недопущения бегства казаков с Кубани в Россию – «на крепко стерегут, чтоб Некрасовцы не только бы все ушли, но и за всяким человеком того смотрят, чтоб никто не уходили…» [78, с. 147]. По словам, Н.Гусека, указанное обстоятельство удерживало колеблющихся казаков от более решительных шагов по бегству с Кубани.
Весной 1739 г. российская сторона получила достоверные сведения что «кубанский сераскер в десяти тысячах да некрасовцев члвк с полтораста идут к донским казачьим станицам. И о прочем определено з допросу некрасовского казака для известия послать в Государственную военную коллегию копию при рапорте…» [28, л. 1]. И вместе с тем в конце 1730-х гг. в жизни казаков- некрасовцев происходит событие, до того не наблюдавшееся – речь зашла об их временном высе- лении или даже переселении из старых своих городков. Вопросы географии и топонимии казачьих городков рассмотрены нами в других работах [67, с. 22–24; 69, с. 167–174]. Здесь же заметим, что в указанные годы они располагаются по-прежнему между Таманью/Темрюком и Ени-Копылом. В последнем случае речь идет о меньшей части городков. Один из городков, расположенных под Ени-Копылом, существовал там ещё в конце 1730-х гг. [21, л. 214 об.]. Интересен вопрос о численности сообщества кубанских казаков – в преддверии тех лет, когда их на Кубани станет ещё меньше. Данные, заслуживающие высокой степени доверия, предоставил российской стороне казак Я.Коржихин, проживавший в Хан-Тюбе до своего побега в декабре 1737 г. По словам беглеца,
«боевых» некрасовцев, «действительных к войне» насчитывалось до 500, «а всех наберется до семи сот человек, кроме жен и детей» [78, с. 142]. Таким образом, в период русско-турецкой войны
1735–1739 гг. некрасовские казаки представляли собой мощную боевую единицу, воинские традиции которой успешно прошли испытание временем.
В августе 1739 г. некрасовцы в количестве 250 человек переправились морем в Крым, узнав о походе на Кубань российских войск [78, с. 148]. Не приходится сомневаться в том, что данное
переселение не могло произойти без согласования с ханом. Другой источник, от 14 августа 1739 г.,
уточнял, что в Крыму хан намеревался поселить казаков «над озером Сарыколь, то есть над Жел-

232

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

тым озером». Правда, вопреки содержанию письма Дондук-Омбо от 2 августа (о переправе как свершившемся факте), в источнике от 14 августа сказано, что переход казаков-некрасовцев в Крым ещё не состоялся. Интересно, что сами казаки просили Менгли-Гирея поселить их «на Кубане в горах, близ Чернаго моря, в Анападах, в урочище Чюбан-Ургане». Такая переправа, по нашему мнению, всё-таки состоялась в первой половине августа, став следствием отношения хана Менгли- Гирея к своим верным казакам. Примечательно, но ещё в июне 1739 г. казаки отказывались ухо- дить с Кубани, что следует из донесения Аллагула-аги донскому атаману Д.Ефремову. Инфор- матор извещал тогда войсковые власти, что среди кубанских жителей ходят слухи о возможном на них нападении донских казаков и калмыков. В случае подтверждения слухов местные жители
«возмут чрез море в Крым, а кои не успеют в Крым уйтить, то разве к Черному морю уходить будут» [21, л. 214–214 об.]. Некрасовцы, сообщал Аллагул-ага, «в одну станицу за Кубаном на Ягисе (?) поселились, а одна станица, называемая Савельевцы, домов с шестдесят на старом месте за Кубаном остались и живут» [21, л. 214 об.]. Интересно, что хан Менгли-Гирей специально отправил тогда к некрасовцам своего посланца с предложением перейти на жительство в Крым. На лестное предложение хана некрасовцы ответили: «Егда с Кубани кубанцы в Крым не пойдут кочевать, то-де и оне некрасовцы в Крым жить не пойдут» [21, л. 214 об.]. Между тем кубанский сераскир переправился с «кубанцами» в Крым как раз в первой половине августа 1739 г. [78, с. 151], вследствие чего, полагаем, некрасовцы не рискнули оставаться на Кубани одни. Помимо всего прочего, приведенная выше фраза казаков свидетельствует, что другие причины, а не конфликты с местным ногайским населением, заставляли и власти, и самих казаков думать о временном оставлении Кубани.
1750-е гг. привнесли в жизнь кубанских казаков частичное ослабление сообщества – скорее всего, в эти годы, или на рубеже 1740-х – 1750-х гг. и произошло первое их групповое переселение на Дунай, во владения султана. Вероятно, вослед событиям войны 1735–1739 гг. противоречия внутри казачьего сообщества не исчезают; более того, теперь сами казаки осторожно выясняют вопрос о возможностях своего возвращения в России. 1 июля 1757 г. в Санкт-Петербург был на- правлен из Кабарды майором кизлярской команды П.Татаровым рапорт, содержание которого сво-
дилось к следующему: 19 июня того же года к майору приехали кабардинские владетели М.Курго-
кин и К.Атажукин, заявившие о том, что «ныне-де известия приходят, некрасовские кубанские казаки переговаривают, по-прежнему склонитца к российской стороне и принесть ему император- скому Величеству винную покорность» [1, л.239–239 об.] При этом некрасовцы высказали пожела- ние, чтобы императрица «соизволила находящагося при них атамана утвердить таким же беспре- менным, как на Дону Данила Ефремов, також достойных людей старшинами».
Кабардинцы вызвались выступить посредниками в деле, намереваясь отправить на Кубань сво- его человека для получения дополнительных сведений. Была также достигнута договоренность о по- дробном информировании П.Татарова по поводу дальнейших событий. Майор отмечал в рапорте:
«Ежели ими оные заподлинно известия получены будут и оныя некрасовские казаки по прежнему склонятся к российской стороне, обнадеживал (владетелей. – Д.С.) Ея Императорского Величества высочайшею милостию и награждением» [1, л. 239 об.]. Однако, насколько известно, дальше инициа- тивных предложений со стороны казаков дело не пошло. Согласно многим сведениям, внешняя сто- рона их жизни меняется не сильно. В частности, не оставили они свои занятия в сфере работорговли и укрывательства у себя беглых; участие казаков в военных кампаниях – тоже не редкость.
Во второй половине XVIII в., несмотря на сокращение общего числа казачьих городков, казаки еще живут в Хан-Тюбе, своем войсковом центре. Из рапорта полковника Калмиусской паланки А.Вербицкого от 9 октября 1758 г. кошевому Войска Низового Запорожского Г.Федорову узнаём о поимке «владения Порты Оттоманской» трех «кубанских некрасовских расколников», жителей
«села Хан-Тепе, состоящего над рекою Кобаню» [31, с. 525]. Среди захваченных некрасовцев ока- зались М.Дубелин, И.Гарелой, приплывшие, как уточнялось, небольшой лодкой к Белосарайской косе с «той стороны Озовского моря». Казаков было больше (всего беглецов – 4, включая 1 плен- ного, находившегося при некрасовцах), но один из них, С.Суботин, сумел с косы бежать. В паланку некрасовцев представил вместе с лодкой калмиусский подъесаул К.Круть. Расспросные речи казаков интересны описанием путей рыбного промысла некрасовцев, тех центров, где прихо- дилось бывать казакам. Несомненно, такие сведения могут быть использованы специалистами при решении проблемы о путях и способах проникновения в придунайский регион.
Так, Дубелин, в частности. показал, что ещё в 1733 г. он был в Очакове «на рыбной добыче»,
откуда проследовал в Сечь, где прожил неделю в Дядьковском курене. После того Дубелин успел

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 233

ещё побывать с товарищами на рыбной же ловле в Базавлуцком Куте (междуречье рр. Базавлук и Каменки), откуда проследовал в Очаков и снова – в Хан-Тюбе. В 1757 г. ему довелось встретиться на Кубани, скорее всего, в Копыле, с посланцами Войска Донского, уговорившими его бежать в Черкасск «для жития». Действуя в сговоре с товарищами, Дубенин, купив лодку с инструментами, бежал-таки из Хан-Тюбе в конце сентября 1758 г., пристав в итоге лодкой к «Бердинской косе». Дальнейшая судьба беглецов остается пока неясной – хотя полковник Вербицкий и писал, что, опасаясь «плутовства» со стороны казаков, направляет их в Кош.
Кубанские сераскиры, скорее всего, не всегда могли оказать казакам действенную помощь в защите от, например, местного ногайского населения. Некоторому обострению отношений сторон могло опосредованно способствовать общее сокращение численности казаков; при этом их «безза- щитность» в глазах ногайцев могла возрасти. По заведенному издавна правилу казаки вынуждены были обращаться напрямую к хану. Чрезвычайно важные в этом отношении сведения содержатся в показаниях ротмистра А.Алтышева и дворянина С.Исакова, побывавших в Крыму в июне-июле
1756 г. Первоначально показания от 31 октября 1756 г. адресовались кизлярскому коменданту И.Л. фон Фрауендорфу. Давшие их люди свидетельствовали, что во время пребывания их в Бахчи- сарае на квартире, «в то время были на том же дворе на квартире приезжих некрасовских казаков пять человек, кои им и сказывали, что их султан, именуемой Обрек, и горские народы весма обижают (выделено нами. – Д.С.)… и для того просили они крымского хана о переселении их в Крым, дабы они безопасно и безобидно тамо пребывать могли» [6, л. 312 об.]. Однако хан Хаким- Гирей «никакого удовольствия не учинил, и сказал им, что он в Крыму человек новый (сменив хана Арслан-Гирея, Хаким-Гирей действительно вступил на престол в 1756 г. – Д.С.) и всех обрядов ещё пресмотреть не мог. А как он к тамошним обращениям присмотритца, тогда на про- шение их резолюция и дана будет» [6, л. 312 об.–313]. Однако в 1758 г. Хаким-Гирей престола лишился, и «казачьей проблемой» пришлось заниматься следующему хану – Крым-Гирею. Желае- мый казаками результат был достигнут в конце 1750-х гг., когда некрасовцы, притесняемые неко- торыми кубанскими султанами, были временно переселены ханом вовнутрь Крымского полуостро- ва в район Балаклавы [72, с. 18]. Вероятно, на проблемы, сопровождавшие тогдашнее проживание казаков на Кубани, можно смотреть шире. В.И. Мильчев, например, уточняет, что тогда, в конце
1750-х гг., некрасовцы пожелали уйти с Кубани «подальше от ногайских междоусобиц». В итоге хан действительно пошел казакам навстречу, поселив их первоначально в Крыму при «рыбном озере» – Балаклавской бухте (Балык-куле) [51, с. 28].
В целом картина такова, что в 1750-е гг. ситуация на Кубани принципиально для казаков- некрасовцев не изменилась. Контакты некрасовцев с Россией, их практики общения с Романовыми, Гиреями и Османами по злободневным вопросам своей жизни не только наращиваются, но при- обретают новое звучание [25, л. 2–2 об.]. При этом у автора нет сомнений в том, что некрасовцы превосходно знали о более чем лояльном к себе отношении мусульманских правителей, ничуть не боясь снова и снова обращаться к султану и хану с прошениями. Военное служение казаков Гиреям продолжается согласно опыту и традициям предыдущих лет – последовательно, качественно, ответственно. Из дневника майора П.Татарова за 1761 г. следует, что в начале июня того же года казаки-некрасовцы в составе крымского войска участвовали в боях с темиргоевцами. Крупное сражение произошло на р. Лабе, когда на стороне темиргоевцев выступили кабардинцы и «беглый» сераскир Крым-Гирей [29, л. 20]. Понеся существенные потери, в отличие от темиргоевцев и их союзников, крымское войско затем отступило в сторону Кубани. Казаки-некрасовцы, уточняется в источнике, «при том сражении находились, прикрывая то крымское войско, и весьма сильно про- тив темиргуйскаго войска отпор чинили; но как признали Крым Гирей солтана [которой напред сего находился в городе Копыле сераскером], то против ево, положа свое оружие, противиться не стали. Причем множество оных казаков побито и несколько взято в плен. И сказывают де, якобы темиргуйцами от крымскаго войска в плен взято всего и с казаками всякаго звания народов двести человек, но подлинно де ещё на том утвердится невозможно» [29, л. 20]. Итак, мы видим, что казакам в бою была отведена исключительно важная роль, их потери – весомы. Несмотря на соответствующее поведение некрасовцев в отношении Крым-Гирея, никаких репрессий со стороны хана не последовало. Так, по сведениям за начало июля 1761 г. при р. Лабе собиралась новая груп- пировка, намеревавшаяся и на этот раз выступить против темиргоевцев. Информант указывал: «А самое крымское войско оной же реки Лабы к устью приближилось. И ожидали к себе хана крым- скаго и некрасовских казаков с каюками, для переводу того войска чрез оную реку Лабу (выделено нами. – Д.С.), и хотят итти на темиргуйцов» [29, л. 24].

234

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

По всей видимости, соответствующая ситуация не сильно изменилась и в 1760-е гг., вплоть до событий и последствий русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Казаки продолжали жить на Кубани в остававшихся не заброшенными селениях, воевали во время призыва на «службу», иногда по- прежнему страдали от политических неурядиц в Крымском ханстве. К концу существования ханст- ва отношения казаков ни с ханами, ни с кубанскими сераскирами не были принципиально испор- чены (позиция хана Шагин-Гирея по «казачьему вопросу» заслуживает отдельного рассмотрения). Причины массового ухода казаков с территории Северо-Западного Кавказа в конце 1770-х гг. крылись, на наш взгляд, в других процессах. Крах политической системы Крымского ханства, резкое усиление в регионе Российской империи означали в сознании кубанских казаков кризис традиционного миропорядка, уклада жизни. «Белому царю» служить они не пожелали и ушли с Кубани полностью – либо сразу на Дунай, либо в Анатолию, а уже оттуда – на Дунай, став под- данными Османов.

Список источников и литературы
1. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 115. Оп.1. 1752 г. Д. 4.
2. АВПРИ. Ф. 127. Оп. 1. 1754 г. Д. 1.
3. АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1902–1914 гг. Д. 4955.
4. АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1910–1911 г. Д. 4958.
5. АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1909–1914 г. Д. 4962.
6. Государственный архив Астраханской области (ГААО). Ф. 394. Оп. 1. Д. 1961.
7. Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. 55. Оп. 1. Д. 797 а.
8. ГАРО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 1471.
9. ГАРО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 1473.
10. ГАРО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 1483.
11. Научный архив Ростовского областного музея краеведения (НА РОМК). Ф. 2. Оп. 1. Д. 25. Св. 5.
12. НА РОМК. Ф. 2. Оп. 15. КП № 1072/4
13. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 89. Оп. 1. 1717 г. Д. 4.
14. РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1706 г. Д. 19.
15. РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1709 г. Д. 12.
16. РГАДА. Ф. 111. Кн. 23.
17. РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1709 г. Д. 1.
18. РГАДА. Ф. 177. Оп. 1. 1736 г. Д. 98.
19. РГАДА. Ф. 177. Оп. 1. 1736 г. Д. 101 в.
20. РГАДА. Ф. 177. Оп. 1. 1738 г. Д. 116.
21. РГАДА. Ф. 177. Оп. 1. 1739 г. Д. 128.
22. РГАДА. Ф. 177. Оп. 1. 1740 г. Д. 99.
23. РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 473.
24. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 49.
25. РГАДА. Ф. 248. Оп. 113. Д. 474.
26. РГАДА. Ф. 248. Оп. 126. Д. 466.
27. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 20. Оп. 1/47. Д. 3.
28. РГВИА. Ф. 20. Оп. 1/47. Д. 77.
29. Центральный государственный архив Республики Дагестан (ЦГА РД), Ф. 379. Оп. 1. Д. 503.
30.Акты, относящиеся к истории Войска Донского, собранные генерал-майором А.А. Лишиным. Ново-
черкасск: б/и, 1891. Т. 1. 347 с.
31. Архив Коша Нової Запорозької Сiчi. Корпус документiв 1734–1775. Київ б/и, 2003. Т. 3. 951 с.
32. Icторiя українського козацтва. Нариси у двох томах / Вiдповiд. ред. В.А. Смолiй. Київ, 2006. Т. 1. 800 c.
33. Батыров В.В. Кубанский правитель Бахты-Гирей Салтан во взаимоотношениях с Калмыцким и
Крымским ханствами // Сарепта: Историко-этнографический вестник. Волгоград: ООО «Мириа», 2006.
Вып.2. С. 36–52.
34. Боук Б.М. К истории первого Кубанского казачьего войска: поиски убежища на Северном Кавказе //
Восток. 2001. № 4. С. 30–38.
35. Труды историко-археографического института Академии наук СССР. – М.: Изд-во Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1935. – Т.XII. Булавинское восстание (1707–1708 гг.). 527 с.
36. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. СПб., 1869. Ч. 1. 547 с.
37. Весела З. Турецкий трактат об османских крепостях Северного Причерноморья в начале XVIII века //
Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1969. Ч. 2.
38. Вожин. Некрасовцы в Анатолии // Новое время. 1898. № 8059.
39. Гераклитов А.А. История Саратовского края в XVI–XVIII вв. Саратов: Друкарь, 1923. 381 с.
40. Дзамихов К.Ф. Канжальская битва в контексте кабардино-крымских отношений в конце XVII –
первой трети XVIII в. // Канжальская битва и политическая история Кабарды первой половины XVIII века:
исследования и материалы / Отв. ред. Б. Х. Бгажноков. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых, 2008. C. 73–81.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 235

41. Записки Мих. Чайковского (Садык-паши) // Русская старина. 1898. Т.94 (май). С. 423–453.
42. Известия Тамбовской ученой архивной комиссии. 1895. Вып. XI.
43. Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв. Документы и материалы в 2-х т. М., 1957. Т. 2. 424 с.
44. Канжальская битва и политическая история Кабарды первой половины XVIII века: Исследования и
материалы / Отв. ред. Б. Х. Бгажноков. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых. 2008. 496 с.
45. Козлов С.А. Кавказ в судьбах казачества (XVI–XVIII вв.). СПб.: Кольна, 1996. 263 с.
46. Короленко П.П. Некрасовские казаки // Известия ОЛИКО. Екатеринодар, 1900. Вып.2. С. 1–74.
47. Лилеев М.И. Из истории раскола на Ветке и в Стародубье XVII–XVIII вв. Киев: Тип. Г.Т. Корчак-
Новицкого, 1895. 596 с.
48. Лэн-Пуль Ст. Мусульманские династии: Хронол. и генеал. табл. с ист. введ. / Пер. с англ. с примеч. и
доп. В.В. Бартольда. М.: Вост. лит., 2004. 310 с.
49. Материалы ВУА. СПб., 1871. Т.1.
50. Материалы для истории Войска Донского / Сост. И. Прянишников. Новочеркасск, 1864. 332 с.
51. Мильчев В. Дискуссия о времени появления некрасовцев в Северо-Западном Причерноморье в свете документов Российского государственного архива древних актов // Липоване: история и культура русских- старообрядцев / Ред.-сост. А.А. Пригарин. Одесса: Одесский нац. ун-т им. И.И. Мечникова, 2005. Вып.II.
С. 25–30.
52. Михайлов А.А. Кабарда в военной истории России первой половины XVIII века // Канжальская битва и политическая история Кабарды первой половины XVIII века: исследования и материалы / Отв. ред.
Б.Х. Бгажноков. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых, 2008. С. 51–72.
53. Михнева Р. Россия и Османская империя в середине XVIII в. М.: Наука, 1985. 183 с.
54. Немиров Ю. Игнатово знамя // Комсомолец. 1987. № 121.
55. Новое о восстании К. Булавина (Публ. Е.П. Подъяпольской) // Исторический архив. 1960. № 6.
С. 119–142.
56. Описание калмыцких народов, а особливо из них Торгаутского и поступок их ханов и владельцов,
сочиненое статским советником Васильем Бакуниным, 1761 года // Красный архив. Исторический журнал.
М., 1939. Т.3 (94). С. 189–254.
57. Павел, архимандрит. Краткое описание путешествия во св. град Иерусалим и прочие св. места. М.:
Братство св. Петра митр., 1884. 111 с.
58. Краткое описание путешествия во св. град Иерусалим и прочие св. места. М., 1884.
59. Письмо графа Б.П. Шереметева к графу Ф.М. Апраксину от 22 марта 1713 г. // Сб. РИО. 1878. Т. 25.
60. Рахаев Дж.Я. Проблема дани в системе социально-политических отношений Крымского ханства и Кабарды в XVI – начале XVIII веков // Канжальская битва и политическая история Кабарды первой полови- ны XVIII века: исследования и материалы / Отв. ред. Б. Х. Бгажноков. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых,
2008. С. 116–153.
61. Рыблова М.А. Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI – первой трети XIX века.
Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2006. 240 с.
62. Санкт-Петербургские ведомости. 1738. № 3.
63. Северный Кавказ в европейской литературе XIII–XVIII веков: Сб. мат-в / Изд. подг. В.М. Аталиков.
Нальчик, 2006. 307 с.
64. Селищев Н.Ю. Казаки и Россия. Дорогами прошлого. М.: ВХНРЦ, 1992. 176 с.
65. Сень Д.В. Некрасовцы: понятийно-исторический аспект исследования // Потенциал русского языка:
аспекты и методы исследования: сб. науч. ст. Краснодар: КубГУ, 1999. С. 284–302.
66. Сень Д.В. «Войско Кубанское Игнатово Кавказское»: исторические пути казаков-некрасовцев
(1708 г. – конец 1920-х гг.). Краснодар: КубГУ, 2001. 385 с.
67. Сень Д.В. Топонимика городков кубанских казаков на территории Крымского ханства в конце
XVII в. – 1770-х гг. // Проблемы отечественной истории: Тезисы докл. науч. конф., посвящ. памяти проф.
А.П. Пронштейна. Ростов на/Д. Логос, 2000. С. 22–24.
68. Сень Д.В. Кубанское казачество: условия формирования и пополнения: (К вопросу о генезисе и раз-
витии ранних казачьих сообществ) // Социальная организация и обычное право: Мат-лы науч. конф. Красно-
дар: РИЦ «Вольные мастера», 2001. С. 193–214.
69. Сень Д.В. Казаки Крымского ханства: малоизученные аспекты расселения (конец XVII в. –
1770-е гг.) // Сборник Русского исторического общества. М., 2006. Т.10. С. 167–174.
70. Сень Д.В. Казаки Крымского ханства: от первых ватаг к казачьему войску (Некоторые дискуссион-
ные аспекты оценки роли крымско-османского государственного фактора в становлении и развитии кубан-
ского казачества) // Казачество России: прошлое и настоящее: Сб. науч. статей. Ростов на/Д. Изд-во ЮНЦ РАН, 2006. Вып.1. С. 169–187.
71. Сень Д.В. Казачество Дона и Северо-Западного Кавказа в отношениях с мусульманскими государст-
вами Причерноморья (вторая половина XVII в. – начало XVIII в.). Ростов на/Д.: Изд-во ЮФУ, 2009. 280 с.
72. Скальковский А.А. Некрасовцы, живущие в Бессарабии // Журнал МВД. 1844. Ч.8.
73. Смирнов И.В. Некрасовцы // Вопросы истории. 1986. № 8. С. 97–107.
74. Смирнов В. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты в XVIII в. до присоединения его к России // Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1889. Т.15.
75. Тумилевич Ф.В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. Ростов н/Д: Ростовское кн. изд-во, 1961.
272 с., ил.

236

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

76. Усенко О.Г. Начальная история кубанского казачества (1692–1708 гг.) // Из архива тверских исто-
риков: сб. науч. тр. Тверь, 2000. Вып.2. С. 63–67.
77. Усенко О.Г. Некоторые черты массового сознания донского казачества в XVII – начале XVIII вв. («субидеологические» представления, установки, стереотипы) // Казачество России: прошлое и настоящее:
сб. науч. ст. Ростов н/Д.: Изд-во ЮНЦ РАН, 2006. Вып.1. С. 85–108.
78. Фелицын Е.Д. Сборник архивных документов, относящихся к истории Кубанского казачьего войска и Кубанской области. Екатеринодар: Кубан. обл. стат. ком., 1904. Т. 1. 306 с.
79. Хотко С.Х. Крымско-кабардинское противостояние 1708–1724 годов // Канжальская битва и полити- ческая история Кабарды первой половины XVIII века: исследования и материалы / Отв. ред. Б.Х. Бгажноков. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых, 2008. С. 281–293.
80. Howorth Henry H. History of the Mongols from the 9th to the 19th century. Part II. The so-called Tartars of
Russia and Central Asia. London: Longmans, Green and Co, 1880. Division I. 626 р.

Сень Дмитрий Владимирович, кандидат исторических наук Краснодарского государственного истори- ко-археологического музея-заповедника им. Е.Д.Фелицына, заместитель генерального директора по науке и экспозиционно-выставочной деятельности; dsen1974@mail.ru.

Изменение статуса г. Касимова в XV–XVII в.

А.В. Беляков

Благодаря традиции размещения в городе служилых Чингисидов и их многочисленных дворов, Касимов занял уникальное положение в Русском государстве XV–XVII в. При этом его статус претерпевал со временем определенные изменения. Попытаемся их выявить.
На первом этапе он стал площадкой, на которой опробовали формы материального содержания служилых татарских царей и царевичей. В литературе отмечалось, что выезды Чингисидов в русские земли начались еще в XIV в. и были связаны с «замятнями», время от времени проис- ходившими в Орде [22, с. 128–129; 12, с. 149–150; 14, с. 6–7]. В этот период они рассматривали русские земли как составную часть улуса Джучи. Поэтому отдельные представители «золотого рода» как коллективные вотчинники рассчитывали переждать здесь тяжелые времена. К подобным царевичам следует отнести детей хана Золотой Орды Тохтамыша Джелал ад-Дина и Керим-Берды. Русские князья не могли отказать таким Чингисидам. Тем более что каждый казакующий царевич со временем мог стать ханом. Нам неизвестна форма материального содержания подобных представителей «золотого рода». Однако вполне вероятно, что их содержание должно было сос- тавлять значительную часть великокняжеских доходов. Тем более что Чингисиды появлялись здесь со своими дворами. Возможно, это была смешанная форма, состоявшая из натуральных и денежных дач. Сведений о передаче им городов с уездами у нас не имеется. В данное время царевичи могли покинуть территорию русских княжеств в любое время по своему желанию. Статус любого Чингисида в это время был значительно выше Рюриковичей. Любой из царевичей по своему положению находился выше великого князя. Его положение соответствовало статусу эке нойонов (великие эмиры, нойоны-тысячники), удельным князьям соответствовали нойоны, в более позднее время улугбеки и беки [20, с. 30–31].
Ситуация начинает меняться, когда в Москве начали осознавать свою силу и стали стремиться к одностороннему разрыву даннических отношений со слабеющей Ордой. Можно предположить, что появление царевича Бердедата ибн Худайдата, упоминаемого в Москве в
1445/46 г., относится именно к этому промежуточному периоду, когда тот или иной казакующий Чингисид приглашался со своим отрядом в Москву для участия в конкретных военных операциях. А.А. Горский видит в нем служилого царевича и считает, что в этом Василий II пошел по стопам своего деда Витовта [12, с. 148]. До этого отдельные русские князья уже использовали отряды Чингисидов. Так в 1399 г. князь Семен Дмитриевич Суздальский захватил Нижний Новгород при помощи царевича Ентяка. В 1410 г. царевич Талыч в союзе с Данилой Борисовичем Суздальским разорил г. Владимир [21, с. 76, 168.] Однако, отмечая подобные известия, следует обязательно разделять походы, совершавшиеся по инициативе Чингисидов, от походов, инсценированных Рюриковичами. В приводимых случаях инициаторами являлись русские князья. Получив обговоренную сумму за службу, Чингисид покидал пределы русских княжеств. Мы можем предположить, что это было достаточно ординарным явлением для середины XV в. Имеются летописные известия о посылке московским князем Василием II зимой

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 237

1444/45 г. двух татарских царевичей воевать литовскую землю. Тогда они дошли до Смоленска [16, с. 63]. Их имена не известны. Б.Р. Рахимзянов видит в них детей Улуг-Мухаммеда ибн Хасана, Касима и Якуба, прибывших в русские земли по условиям освобождения из татарского плена Василия II [17, с. 362]. А.А. Зимин, отмечая, что Якуб в это время воевал с московским князем, утверждает, что это царевичи Бердедат и Касим [13, с. 102, 245]. По нашему мнению, последнее ближе к истине. По крайней мере, это объясняет, почему Якуб и Касим при выезде к Василию II отмечали что «за прежнее его добро и за хлеб; много бо добра его было до нас» [16, с. 72]. Данная фраза относится скорее к Касиму, а не к обоим царевичам. По-видимому, в момент становления Казанского ханства дети Улуг-Мухаммеда пытались заработать на жизнь, кто как мог. Поступление на службу к русским князьям оказалось более безопасным, нежели набеги на их земли. Самовольный набег царевича Мустафы на рязанские земли зимой 1443/1444 г. закон- чился смертью Чингисида [16, с. 61–62]. Таким образом, в ряде случаев царевичи могли вос- приниматься только как знатные наемники. Это поднимало авторитет великого князя Мос- ковского в собственных глазах, глазах подданных и глав сопредельных государств. Вполне возможно, что на появление, приглашение царевичей, определенное влияние оказал и польско- литовский опыт, где их начали успешно использовать в своих целях несколько раньше [1, с. 149–
153]. Но, как мы видим, опыт сопредельного государства не переносился автоматически на русскую почву.
На данном этапе Москва принимала далеко не всех претендентов [8, с. 123; 23, с. 273]. Этому есть несколько объяснений: внутренняя и внешнеполитическая ситуации, отсутствие большого опыта использования служилых Чингисидов в новых условиях и, возможно, негативное восприя-
тие татарских царевичей местным населением [13, с. 139]. Первыми в этом списке стали царевичи
Касим и Якуб, дети хана Улуг-Мухаммеда ибн Хасана. Возможно, первоначально Чингисиды и их военные отряды содержались по уже традиционной схеме и получали оговоренные дачи за конкретные военные услуги. Со временем, когда стало ясно, что они задержатся здесь надолго, царевичей решили привязать к конкретной территории. Мы не будем говорить здесь о статусе
«Касимовского царства-ханства-юрта». Нас интересует другое. Уже неоднократно отмечался тот факт, что в Описи Царского архива XVI в. в ряду шертных и договорных грамот многочисленных касимовских «владельцев» отсутствует упоминание о двух первых царевичах – Касиме и его сыне Даньяре. Скорее всего, правовая сторона их проживания в Московском княжестве была оговорена в устной форме. Перед нами, судя по всему, пример взаимоотношений переходного периода. С одной стороны, царевичи потеряли права коллективного сюзеренитета над русскими землями, с другой – у Москвы не хватает смелости открыто объявить их служилыми Чингисидами, хотя они и являлись ими де-факто. Отметим и другой нюанс, на который еще не обращали внимание исследо- ватели. Будь «пожалование» Касимова вынужденным или добровольным, в любом случае великий князь Московский и Чингисиды поменялись местами. Ранее Рюриковичи получали подтверждение своих владельческих прав в Орде. Теперь инвеститура получалась представителями «золотого рода» из Москвы. Тем самым независимо от причин возникновения и статуса данного образования в проигрыше оказались именно потомки Чингисхана. Ведь они тем самым признали, что Василий II занял положение выше татарских царевичей.
В дальнейшем, когда институт служилых Чингисидов в целом сложился, касимовская модель послужила примером для перенесения данного опыта на иные города. Но при этом город не смог сразу занять первенствующее положение в иерархии городов, жалуемых представителям «золотого рода». На рубеже XV–XVI в. на некоторое время вперед выходят Кашира и Серпухов. Поселенные здесь Чингисиды имели наибольшие права на казанский престол. Окончательное возвышение Касимова произошло только с пресечением первой династии казанских ханов.
В середине XVI в. вполне сложился образ Касимова как места сосредоточения родовых гроб- ниц Чингисидов и обслуживания династического некрополя. С этого момента именно здесь стре- мились быть похороненными большинство служилых Чингисидов, оставшихся верными исламу. Можно предположить, что определенную роль в этом сыграла ликвидация Москвой самостоятель- ных Казани и Астрахани. С этого момента у служилых татарских царей и царевичей практически полностью исчезает надежда со временем занять какой-либо престол, и покинуть территорию России. Теперь нужно основательно обустраивать свою жизнь на новом месте. Воспользовавшись благосклонностью к себе Ивана Грозного, казанский и касимовский царь Шах-Али начинает создавать в Касимове маленькое подобие Казани. Строит каменные мечеть с минаретом, текие, дворец. Позднее здесь будут построены еще два кирпичных текие касимовского царя Арслана ибн

238

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Али (не сохранилось) и ургенчского царевича Авган-Мухаммеда ибн Араб-Мухаммеда. На старом посаде со временем вырастает обширное татарское кладбище, следы былого величия которого были заметны еще в середине XIX в. Вплоть до начала XX в. на татарском кладбище стремились быть захоронены многие мусульмане европейской России. Во многом этому способствовало на- личие в городе единственной в России середины XVI – середины XVIII в. действующей каменной мечети [11; 4, с. 153–161]. При этом, однако, следует отметить, что со временем татарская архи- тектура начинает испытывать значительное русское влияние. Об этом, в частности, говорят не сохранившиеся «готические» ворота дворца царевича Сеид-Бурхана (Василий Арасланович) и русские мотивы в убранстве текие ургенчского царевича Авган-Мухаммеда ибн Араб-Мухаммеда. Русское влияние, безусловно, было заметно и в других сторонах жизни касимовских татар. Хотя данные процессы просто не могли не быть обоюдными.
Во 2-й половине XVI в., когда политический статус служилых татарских царей и царевичей начал стремительно «падать», Касимов смог удержать свое особое положение благодаря тому, что стал своеобразной культурной столицей мусульман во внутренней России. Во многом это произошло с переселением в город части мусульманских (в первую очередь казанских) ученых- богословов и, возможно, ремесленников. Нам трудно в настоящий момент представить жизнь касимовских царей и царевичей второй половины XVI – XVII вв. К сожалению, мы имеем более чем отрывочные сведения. В целом их повседневная жизнь мало отличалась от жизни право- славной знати. Их жизнь протекала за охотой, пирами, посещением мечети, отмечанием рели- гиозных и народных праздников, повседневными хозяйственными делами. У нас имеются и от- дельные упоминания об образовательном уровне служилых Чингисидов. Так П.Алепский сооб- щает, что касимовский царевич Василий Арасланович (Сеид-Бурхан ибн Арслан) знал философию, арабский, турецкий и персидский языки. Данный список следует продолжить татарским и, скорее всего русским языками. Скорее всего, это была достаточно обычная практика. По крайней мере, в Касимове. Известно, что у касимовского царя Ураз-Мухаммеда ибн Ондана во дворе находился автор «Сборника летописей» (1602 г.) Кадир-Али-бек ибн Хошум-бек Джалаир. Это был компи- лятивный труд, составленный на основе переработки многочисленных восточных авторов, дополненный сообщениями из биографии Ураз-Мухаммеда [9, с. 382–410]. Для нас он интересен в первую очередь тем, что показывает уровень осведомленности касимовских татар в восточных исторических сочинениях. Можно предположить, что здесь же были известны различные бого- словские и философские сочинения восточных, а быть может и античных авторов. Книги из библиотек иных Чингисидов (Азим ибн Кучум, Авган-Мухаммед ибн Араб-Мухаммед) продол- жали попадать в город и позднее [19, л. 17–19; 5, с. 96–101]. Наличие некоего культурного кружка казанско-ногайского происхождения можно предположить и в касимовском окружении царицы Сююн-бике и, возможно, царя Шах-Али [7, с. 32–44]. Падение Казанского ханства и последовав- шая за этим реакция по отношению к исламу могли подтолкнуть часть наиболее образованных его носителей к переезду в Касимов, одно из немногих мест, где они могли чувствовать себя относи- тельно свободно. На основании данных сообщений мы вправе утверждать, что и родившиеся православными дети касимовского царевича Василия Араслановича также получили хорошее для своего времени образование. Книги и образование в татарской среде ценились. Об этом, в частности, говорит значительное число хафизов (абызов) в городе. В 1627 г. их было 6 человек [15;
10, с. 65]. Весьма образованные люди в Касимове имелись и за пределами дворца. Город являлся одним из главных центров комплектования Посольского приказа переводчиками и толмачами ряда восточных языков (татарского (в том числе крымского и ногайского), татарского, арабского и персидского). Об их квалификации говорит, в частности тот факт, что один из них, Имраэль мирза (Михаил) Семенов Кошаев, долгое время возглавлял список переводчиков внешнеполитического ведомства. Некоторые из них создавали целые династии [3, с. 36–42; 2, с. 64–70]. Известно, что касимовский Эмин абыз неоднократно вызывался в столицу для переводов [18]. Скорее всего, Касимов некоторое время являлся достаточно крупным культурным и религиозным центром для мусульман России [5, с. 96–101.]. Отдельные исследователи утверждают, что касимовские ювели- ры принимали участие в создании царских одежд и регалий [24, с. 16.]. Однако серьезных под- тверждений этому на настоящее время не имеется.
Таким образом, Касимов второй половины XVI – XVII вв. можно рассматривать как некий уменьшенный образ Казани. Здесь велось каменное строительство, создавались литературные про- изведения, работали татарские ремесленники. Слабым звеном в дальнейшем развитии татарской культуры в регионе стал слишком узкий круг состоятельных заказчиков. Дело в том, что кроме

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 239

касимовских царевичей и отдельных членов их дворов, подавляющее большинство служилых татар к XVII в. превратилось в мелких помещиков, владевших в лучшем случае несколькими крестьяна- ми. Серьезный удар по городу нанесли реформы рубежа XVII–XVIII вв. Потеря большинством служилых татар прав дворянского состояния, значительный отток мусульманского населения города в другие регионы страны просто не могли не сказаться на культурном облике города. Хотя он и смог до последнего времени сохранить свои отдельные уникальные черты.

Список источников и литературы
1. Бахтин А.Г. Образование Казанского и Касимовского ханств. – Йошкар-Ола: Марийский государст-
венный университет, 2008. – 252 с.
2. Беляков А.В. К вопросу о вероисповедании служащих Посольского приказа второй половины XVII
века // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). – М.: Издательский центр Института
российской истории РАН, 2003. – С. 64–70.
3. Беляков А.В. Касимовские татары – станичники, толмачи и переводчики Посольского приказа // Мате-
риалы и исследования по рязанскому краеведению. Т. II. – Рязань: Издательство Рязанского областного
института развития образования, 2001. – С. 36–42.
4. Беляков А.В. г. Касимов XV–XVII вв. как сакральный центр Чингисидов в России // Верхнее Подонье.
Природа. Археология. История. Т.II.: История. Этнография. Искусствоведение. – Тула: РИФ «Инфа», 2004. –
С. 153–161.
5. Беляков А.В. Частная жизнь Чингисидов в России XVI–XVII в. С. 96–101 // Научные ведомости
Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Электроника. Информатика.
№ 7 (62) 2009. Вып. 10. – Белгород: Издательство БелГУ. – С. 96–101.
7. Беляков А.В., Моисеев М.В. Сююн-бике: из ногайских степей в касимовские царицы // Материалы и исследования по рязанскому краеведению. Т. 5. – Рязань: Издательство Рязанского областного института
развития образования, 2004. – С. 32–44.
8. Вельяминов-Зернов В.В. Исследования о касимовских царях и царевичах. Ч. I. – СПб.: Тип. имп.
Акад. наук, 1863. – 558 с.
9. Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о касимовских царях и царевичах. Ч. II. – СПб.: Тип. имп.
Акад. наук, 1864. – 498 с.
10. Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о касимовских царях и царевичах. Ч. III. – СПб.: Тип. имп.
Акад. наук, 1866. – 502 с.
11. Горделевский. Элементы культуры у касимовских татар. (Из поездки в Касимовский уезд) // Труды
Общества Исследователей Рязанского края. Вып. X. – Рязань: Рязгостиполитография, 1927. – 35 с.
12. Горский А.А. Москва и Орда. – М.: Наука, 2001. – 214 с.
13. Зимин А. А. Витязь на распутье: феодальная война в России XV в. – М.: Мысль, 1991. – 286 с.
14. Кузьмин А.В. Крещеные татары на службе в Москве: К истории Телебугиных и Мячковых в XIV –
первой половине XV века. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2002. № 3. – С. 5–23.
15. Холмогоров В. Переписная книга по городу Касимову за 1646 (7154) г. // Труды Рязанской ученой архивной комиссии 1891 г. Т. VI. – Рязань: Типография губернского правления, 1892. – С. 5–10, 19–24.
16. Полное Собрание Русских Летописей. – М.: Языки русской культуры, 2000. Никоновская летопись. –
272 с.
17. Рахимзянов Б.Р. Русские княжества и наследники Золотой Орды в XV в.: начальная история Каси-
мовского ханства // Rossica antique: Исследования и материалы. 2006. – СПб.: Издательство Санкт-петербург-
ского университета, 2006. – С. 360–386.
18. РГАДА. Ф 131 (Татарские дела). 1646 г. Д. 6.
19. РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. 1615 г. Д. 4.
20. Селезнев Ю.В. «А переменит Бог Орду…» (русско-ордынские отношения в конце XIV – первой тре-
ти XV вв.). – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2006. – 160 с.
21. Селезнев Ю.В. Элита Золотой Орды. – Казань: «ФЭН», 2009. – 232 с.
22. Трепавлов В.В. Тюркская знать в средневековой России. // Элита и этнос Средневековья: Сборник статей. – М., 1995. – С. 127–134.
23. Хорошкевич А.Л. Русь и Крым: От союза к противостоянию. Конец XV – начало XVI в. – М.: Эди-
ториал УРСС, 2001. – 336 с.
24. Шарифуллина Ф.Л. Касимовские татары. Историко-этнографическое исследование традиционной
народной культуры середины XIX – начала XX веков // Рязанский этнографический вестник. Вып. 33. – Ря-
зань, 2004. – 128 с.

Беляков Андрей Васильевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры социально-культурного сервиса и туризма Рязанского филиала Московского психолого-социального института; feb@ru.ru.

240

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Г.-Р. А.-К. Гусейнов

О западных пределах Кумыкского государства
в период позднего средневековья (вторая половина
ХVI – конец ХVII вв.). Чечня и Дагестан

В свое время еще знаменитый турецкий путешественник Э.Челеби [39, с. 179] отметил 5 мая
1666 г., что он вступил «в границы исламского [выд. нами – Г.Г.-Р.] Дагестанского падишахства и прошел по берегу Терека на восток 15 часов. Река Сунжа, начинаясь в крае Ачик-Баш в Грузии, впадает в великую реку Терек». Причем, как отмечают специалисты-историки, «безусловно, эти слова Э.Челеби не могут быть игнорированы при определении северной границы Дагестана в XVII в.» [7, с. 179]. О достоверности этих сведений говорит и то, что еще до этого в вышеупо- мянутом письме Сурхая III и Казаналпа Эндиреевского русскому правительству от 1652 г. отме- чается также, что область Кысык на р.Сунже, близ впадения ее в Терек, куда были переселены в
1650 г. кумыки-брагунцы, выведенные из-под Эндирея, характеризуется как «дагестанское (т.е.
кумыкское) место» [5, с. 79, 86].
Кроме того, представляется возможным говорить и о более северных, чем это принято думать сейчас, затеречных ареальных пределах Кумыкского государства – шамхальства в целом в период, предшествовавший постройке русской крепости Терки в устье р.Терек в конце XVI в. Речь идет о сведениях А.Олеария (1635–1639 гг.), который приводит утверждение «дагестанского мурзы, брата того, кто княжил в Тарку» (Тарки), о том, что «Терки и вся эта область раньше принадлежала татарам», а также его собственные данные о «дагестанской границе, лежащей в 6 милях за Тер- ками» [19, с. 82, 85]. Данное сообщение относится ко времени правления (1635–1641 гг.) шамхала Айдемира, сына основателя Эндирейского княжества Султан-Мута (Султан-Махмуда). Поэтому речь, возможно, идет о другом его сыне – Казаналпе (досл. «Казанский герой»).
Обычно полагают, что в ходе начавшегося дробления шамхальства вышеупомянутый Султан- Мут (Султан-Махмуд), по данным А.-К.Бакиханова [9, с. 88], «принудил своих братьев отдать ему в удел все земли, лежащие между реками Сулаком и Тереком с нижней частью Мичикича [нынеш- ней Чечни] и Салатавского округа до горы Керхи [чамалинское Кенхи на границе Шароя и Чебер- лоя в нынешней горной Чечне], что на границе Гумбета [северо-западный Дагестан]». Под нижней частью Мичикича, входившей в состав Эндирейского владения, понимаются «Чечен-Тала, Гермен-
чук-Шали, Атака и проч.», ибо эти населенные пункты были впоследствии уступлены «эмирами
Андреевой» гунбетовским князьям Турловым [Терлав]. Именно они в первой половине XVII в., до
1659 г., упоминаются как «владетели Чачана» [21, с. 295] и «населили эти места жителями Наш-
шага (верхняя часть Чечни)» [9, с. 90] (первыми чеченцами в нынешнем значении этого этнонима).
На самом деле следует иметь в виду, что до этого Султан-Муту его отцом шамхалом Чопаном еще при жизни последнего (ум. 1589 г.) был выделен особый удел Чир-юрт (Гельбах). Данный факт подтверждается, с одной стороны, упоминанием в османском источнике 1581 г. среди 23 князей (бегов), владения которых располагались между Таманью и Темир-капы (Дербент), «Чечен-беги» (князя, владетеля Чечена). С другой – тем, что в известном списке податей (хараджа хроники «Тарих- Дагестан» [41, с. 103, 107 прим. 19]), собиравшихся шамхалом в Дагестане, упоминается в числе прочих Мичикич (Чечня) как собственный удел шамхала (!), а также Бактлулал (Багулал), т.е. Гунбет. Этот список был составлен не ранее конца ХVI или конца ХVII вв., т.е. в рассматриваемое время. Причем о достоверности именно данной датировки говорит включение в него с.Костек – центра соответствующего кумыкского владения, известного с ХVI в. [6, с. 79, 143 прим. 2, 145, 146].
Об обширности и древности выделенного Султан-Муту Гельбахского удела может свидетель- ствовать, косвенным образом, упоминание ойконима Гелбакъ в знаменитом кумыкском йыре – героико-исторической песне, в которой один из его героев – Ибак, возвращаясь с добычей из Кабарды, гибнет, как причитает его мать, на пограничной дороге («Дазув йолдан…неге (нетме) геле эдинг?!»), на пути к народам, странам (к.-балк. «селениям») Гельбаха («…Гелбакъ деген эллеге…») от стрелы [24, с. 115]. Последнее позволяет предполагать, что действие имело место в эпоху до распространения на Северном Кавказе огнестрельного оружия, наблюдавшегося здесь в ХVII–ХVIII вв. [21, с. 471], т.е. до указанного времени, что, в принципе, отвечает эпохе Султан- Мута. Данный ойконим известен в «Дербент-наме», посвященном эпохе арабо-хазарских войн, имевших место в VII–VIII вв., и под ним понимают соответствующую, подвластную Хазарии

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 241

историческую область на Северном Кавказе (возможно, в пределах Дагестана) [41, с. 11, 18–20, 46 прим. 34, 35]. Вместе с тем известно мнение о том, что соответствующий оним в названном йыре обозначал пределы страны, достигавшей нынешней Кабарды или включавшей ее, как отметил в своем комментарии к нему А.М.Аджиев [24, с. 405].
Частью этой страны и могла быть нынешняя Чечня, а также ареально смежный с ней Гунбет. Поэтому можно предполагать, что Султан-Мут добился у своих братьев подтверждения его прав на уже выделенные ему отцом земли, в том числе Чачана/Чечни, у которых, видимо, уже во времена его отца Чопана был назначенный им или отцом правитель-бег. При этом в 1665 г. русские источ- ники упоминают «городище Чечень», причем последний (город) был «разорен от давних лет…А блиско от того города ныне поселился деревнею кумытцкой мурза Алкан» [34, с. 205], т.е. Али-хан Турлов. Данная характеристика этнической принадлежности Али-хана Турлова представляется отнюдь не ошибочной, как отмечается в комментарии к этому документу, если принять во внимание, что династия Турловых являлась тюркской (булгарской) по происхождению, и тюрко- (кумыкско)язычное население было представлено в рассматриваемое время и в нынешних Чечне и Ингушетии, но главным образом в восточной Чечне [см. 16, с. 12–15; 17, с. 29–38], где проживали т.н. мичкизы. Столь же древний булгарский и, возможно, пратюркский генезис имеет и название расположенного в верхней межгорной котловине р.Сулак с.Зубутли (авар.ЦIобокь), аналогом которого является Шубут (Шатой) в нынешней Чечне, где было представлено еще в 1647г. кумыкское население [см.: 17, с. 32–33; 36, с. 17].
Вместе с тем обычно полагают, что в конце ХVI века Гумбет, Анди, Киялал (верховья р.Аргун) и прилегающую часть земель горной Чечни входили в состав удела Каракиши, известного в рус- ских источниках как Черный Князь [26, с. 125], правивший Гунбетом между 1604 и 1618 гг. [см. 3, с. 158–165]. Однако в дальнейшем при сыне Каракиши Турлаве (Турураве I), правившим, по неуточненным данным [30, с. 259 прим. 8], между 1618 и 1645 гг. [см. 3, с. 158–165] Турловы утратили контроль над своим родовым владением: князь Турурав, собравший подать с Гумбета, Шубута и Киялал и явившийся за тем же в Анди, был убит в сражении с его «даругой (наместником) и шамхалом» Алибеком, говорившим, как впоследствии его сын и внук, по- кумыкски [26, с. 126]. Причем до этого сын «горского Турлова князя», выступивший на стороне Султан-Мута, «мичкизских и окотцких людей», был убит в 1614 г. в столкновении под «Салтан- Магмутовым кабаком» с кумыкскими сторонниками Гирея-князя, поддержанного терскими рат- ными людьми [32, с. 53]. Вместе с тем еще задолго до этого были известны сведения исторических источников о том, что еще в XV в. «весь Мичигиш [Чечня] и Шубут были зависимы от шамхалов Дагестана» [21, с. 39], «а Мичихич целиком является его владением (мулк)» [41, с. 103] и от него взималось «по 1 барану с семейства» [9, с. 53].
Обращает на себя внимание то, что Султан-Мут был известен в Чечне и как шейх Мут, ср.:
«Так, в 10–20-х гг. XVII в. в Ичкерии поселился шайх Мут (конец XVI – 40-е гг. XVII в.) –
внебрачный сын Тарковского шамхала Солтан-Мут. Пещера, в которой он уединялся, стала
«святым» местом – Ших-Мут Хьех. Сохранились предания о таких наставниках, как шайх Мурат, Бата, Термаол, Берсан-шайх» [28, с. 107]. Причем распространение ислама на территории Восточ- ной Чечни и предгорных Чечни и Ингушетии имело место в ХVI в., горной Чечено-Ингушетии – в ХVII–ХVIII вв. [21, с. 495]. Тогда и началось (см. выше) переселение будущих чеченцев и ингушей на плоскость.
Именно Султан-Муту платил дань, как сообщается в чеченских преданиях, живший в западном нагорном чеченском обществе Нашхой (Нашха) легендарный предок чеченцев Тинавин-Вис, сын Молкха, при котором и началось расселение чеченцев в предгорьях (см. выше – из той же области и указанное время) [31, с. 58; 10, с. 86; 40, с. 35]. Начало же массового переселения вайнахов – будущих чеченцев и ингушей, окончательное оформление общностей которых относится к середине ХVIII в. [8] – на плоскость имело место в начале того же века. Как отмечал в 1872 г. пер- вый чеченский этнограф У. Лаудаев [25, с. 77], «чеченцы прежде жили в горах и только в начале прошлого столетия (т.е. ХVIII века) появились на плоскости». А их продвижение из высокогорья в предгорную зону относится учеными к ХVI–ХVII вв., откуда в результате продвижения из общества Нашах (см. выше) на восток появились чеченцы, из Галай на запад – ингуши [23, с. 183, 184].
Причем и в дальнейшем, по сообщению Н.Витзена (1664 г.), в ленной зависимости от Тарковского шамхала и кумыкского князя из Эндери, помимо собственно дагестанских, находи- лись следующие чеченские владения – Mitschkis (Мичкис), Akotsin (Акотзин), Schubut (Шубут), Sebutlu (Себутлу) и Guna (Гуна). Под ними Н.Г. Волкова [12, с.149] понимает соответственно

242

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

кумыкское название чеченцев мычыгыш, русскую форму названия акинцев, часть которых жила в Терках (русской крепости в устье Терека, построенной в 1588–1589 гг.), название Шатоя – Шубут, наименование впервые упоминаемого в источниках XVII в. восточночеченского нагорного общест- ва Чеберлой (Чебутлы, Чебертлы) и название чеченской тайпы Гуной. Ее представители, по преданию, переселились на равнину и заложили здесь с.Чечен-аул [37, с. 150] – первый чеченский населенный пункт на плоскости, от названия которого (кумыкско-брагунского по происхождению) произошло наименование чеченцев. Не исключено, что речь может идти и о Гумбете, так как сомнительно, чтобы переселившиеся в Чечню Турловы могли сохранить впоследствии контроль над своим родовым владением, будучи отделенными от него территорией Эндирейского княжества и другими областями нынешней Горной Чечни. Тем более, что Н.Витзен знал ареально смежную с Гумбетом «местность Андин», которая, по данным И.А. Гильденштедта начала 1770 г., была владе- нием аксаевских князей вместе с салатавским с.Буртунай, аварскими сс.Обода, Телетль и Цумадой [см. 42, с. 98, 99 комм. 777].
Еще до этого, в 1765 г., как о принадлежащих «по сю сторону Койсы» «Аксанцам» (аксаевским князьям) сообщается об «Кошкелду» (Хошкелди в нынешней Чечне), «Ясысу» (Якъсай-су?),
«Буртана» (Буртунай), «Янгы юрт» (?) [22, с. 240] ). Первое из ранее названных упоминается еще в
1749 г. как «тавлинская деревня» [4, с. 185], второе – севернее Хунзаха на левом (Обода), третье – на правом брегу Аварского Койсу (Телетль). Аксаевские князья, будучи потомками Алибека – внука Султан-Мута по линии сына последнего Айдемира [см. 6, с. 180], могли получить во владе- ние вышеупомянутые селения, составлявшие компактный ареал в юго-восточной части Эндиреев- ского княжества, не ранее 1641 г., когда погиб Айдемир и мог быть еще жив сам Султан-Мут.
Показательным в данном отношении является письмо 1653 г. другого сына Султан-Мута Казана-
липа русскому царю, в котором он сообщает, что служит ему «с аварами, мычигизами и со всеми людьми, которые ему послушны» [32, с. 148].
Причем, что касается Цумады, то в отношении достоверности вышеупомянутых о ней сведе- ний свидетельствует письмо середины XVII в. шамхала Тарковского Сурхай (1642–1668 гг.) одно- му из аварских правителей Дугри-нуцалу (1646–1668 гг.). В нем он предлагал Дугри-нуцалу способствовать поступлению в Тарки дани овцами с территориально смежного Анди Чамалала на основании их былой зависимости в XV в. Сюда шамхал уже послал своих «мулазимов» (слуг), ибо шамхалы по традиции (с XV в.) продолжали считать земли по Аварскому Койсу (выше Гоцатля) своей «сферой влияния» [26, с. 126] (!).
Под традицией, надо полагать, подразумевается известный список податей (хараджа хроники
«Тарих-Дагестан» [41, с.103, 107 прим. 19]), собиравшихся шамхалом в Дагестане, при том, что последний был составлен, как уже отмечалось в предшествующем изложении, не ранее конца ХVI или конца ХVII вв., т.е. в рассматриваемое время. И в нем, помимо общества Чамалал, упоминают- ся в числе прочих округ Хумзак (Хунзах), Анди и др. [ 6, с. 145].
И с выделением удела Султан-Мута соответствующие подати и были, как явствует из пред-
шествующего изложения, перераспределены. Не случайно Сурхай подчинил себе к этому времени общества Татбури, Технуцал (авар. Нахъа Хьиндалал – досл. «Задний Хьиндалал», где хьиндалал –
«аварцы-садоводы» (жители теплых долин Дагестана) [2, с. 534], а само общество располагалось между нынешней Чечней и зоной распространения андийскoго и ботлихского языков [1, с. 146 cхема]). В его же владении стали находиться территориально смежные между собой Ратлу-Ахвах (ныне проживающие в Советском районе носители южного диалекта ахвахского языка), Кель (но-
сители Къелеб[ского] говора аварского языка, проживающие в Кахибском районе [29, с. 402–403])
и Карах(Чарадинский район [29, с. 146]) [5, с. 74, 58 прим. 21].
Причем отмеченным выше территориальным пределам кумыкских владений в рассматривае- мое время отвечают в определенной мере и сведения предания, опубликованного Н.С.Семеновым [35, с. 25]. Согласно ему, братья уступили Султан-Муту в полное владение, «во-первых, часть земель на правом берегу Сулака от моря до Черкеевских гор (вероятно, доля собственно шамхаль- ских земель), и, во-вторых, пространство от Сулака на север и запад до Терека и Сунжи и на восток до Каспийского моря (вероятно, земли, условно считавшиеся шамхальскими)».
Вместе с тем, что касается собственно Чиркея, то, по сведениям, сообщенным представите- лями его джамаата во второй половине ХIХ в., «Чиркей был занят с дозволения Андреевских беков, владельцев Салатавии, которые первоначально дали им в пользование 7 салатавских гор» [см. 4, с. 148]. При этом датировка 1617 годом акта о продаже им князем Тимиром Эндиреевским
«гор Милиштав, Балатав, а также Узун-тала вместе с лесом, садом и лугами, которые находятся

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 243

за ней», предполагаемая одним из историков [см. 18, с.198], вызывает серьезные сомнения, так как упомянутый князь является сыном Хамзы – правнука Султан-Мута [6, с. 185 табл. 7].Он упоминается как андреевский владелец Хамзин Темир в документах лишь с 1745 по 1782 гг. [33, с. 78, 172].
Вместе с тем Н.Витзен, будучи географом, на Северном Кавказе не был, и речь, по всей видимости, идет о периоде 1635–1641 гг., когда шамхалом был брат Казаналпа Айдемир, сын Султан-Мута Эндиреевского, что позволяет предполагать принадлежность этих областей именно этому княжеству. При этом упоминаемые в русских документах XVII–XVIII вв. мичкизы (Мичкис) представляли собой, как уже говорилось, в указанное время тюрко(кумыкско)язычный этнос. Кроме того, было бы более убедительным отождествить ойконим Акотзин с упоминаемым Гильденштедтом в 70-е гг. XVIII в. дистриктом Aki (Аки) – горных аккинцев, населявших верховья р. Гехи [см. 13, с. 164] в нынешней Западной Нагорной Чечне.
Показательным в отношении рассматриваемых границ является ойконим Салаюрт, куда воз- вращается в 1614 г. Султан-Мут после отказа принятия у него аманата русской администрацией Терского города на основании того, что он «безюртной человек» [32, с. 44,45]. Данное название известно в настоящее время в качестве микротопонима с. Дылым (в письменных источниках с
1617 г. [27, с. 22]) наряду с р. Саласу, на которой расположено с. Ленин-аул [38, с. 114] (кум. Акъташ-Аух), и свидетельствует о том, что кумыкское население было известно в указанных населенных пунктах еще в 1614–1617 гг. Отмеченные выше топонимы коррелируют, в свою очередь, с названием Салатавии – одной из частей владений Султан-Мута, которая имеет древне- булгарское происхождение. К ним относятся наименования таких населенных пунктов в ее преде-
лах, как Гелбах, Хубар и Дылым, при более поздних генетически тюркских, в т.ч. кумыкских,
ойконимах Бавтугай, Буртунай (ср. упоминание в сведениях о воинских силах Тарковского шамха- ла и его союзников участника похода Андрея Хворостинина дербентца Аллаги (1596г.) князя Кайт- маза с 30 конных из с. Бортю (Буртунай?) [см. 6, с.149]), Миатлы, Чиркей, Алмакъ, Инчхе и Гертма [15, с. 84–88].
Не случайно, еще в 1765 г. сообщается о «принадлежащих… к андреевцам и костюковцам (эндиреевским и костековским князьям) в тавлинских жилищах (речь идет о наличии сельскохо- зяйственных продуктов): Черкеевской, Мия(р)тлы, Келбак (Гелбах), Кубар (Хубар–см. ниже), Чи- риюрт (другое наименование Гелбаха), Качкалык (Гудермесский район нынешней Чечни) и Терекеме (теркемейцы, поселенные в ХVIII в. в сс. Чонт-аул, Темир-аул и одном из кварталов с.Костек [14, с. 113])...; Ауках и Карабулаках…»[22, с. 240] (нынешние Нагорные Западная Чечня и Восточная Ингушетия).
Еще в 1763 г. «карабулаки, коих не более 300 дворов, …обитают при вершинах Сунжи, при реке Осай или Васай-су и Бал, в Черных горах зависели в сие время от эндерийских владельцев, брагунских, некоторых кабардинских князей, давая им подать, просили позволения переселиться из крепких горских мест на место плоское» [11, с. 200–201]. Данный факт подтверждается соответ- ствующим обращением к русской администрации их «андреевского владельца» Муртазалия Чопанова, которому платили подать до 500 дворов, причем сами карабулаки «живут между ингуш- цев и чебуклинцев, позади чеченского народа и подвластных аксайских мичкисцов и кихин- цов»[33, с. 107]. Только в 1772 г. только тем из карабулаков, которые вступили тогда в подданство России, было позволено русской администрацией поселиться в «урочище Карасу-Яндар, по речке Осай, на самое то место, где Осай соединяется с Сунжею» [11, с. 303]. Причем еще в 1744 г. на берегу р. Эндерипс (от названия кумыкского – см. выше – селения Эндери – !) были известны два селения под названием Андаров (Эндери), в 1781 г. Штедер описывает встречу во время своего путешествия к орстхойцам-карабулакам «с их вождем, юным Андреевским князем Шабулаф Аджи сыном Муртузали, ехавшим со своим приемным отцом (аталык?) старшиной карабулаков и с 9 чеченцами», но в дальнейшем, в начале ХIХ в., карабулаки «не имели князей и управлялись старейшинами, однако ранее у них были кумыкские князья» [13, с. 53, 55, 164, 165].
Что касается Кубара (Хубара), то другой автор, но уже конца ХVIII в. – Ян Потоцкий (1797 г.) отмечает «при источнике реки Акдаш-суи поселился деревнями… народ, называемый Губар (с. Хубар, жители говорят на аварском языке), они не иначе как для разбоя говорят совсем особливым и им только свойственным языком, которого ниже состоя их авуг (нынешние равнин- ные акинцы, впервые упоминаемые в данном случае в рассматриваемой зоне – выд. и последний комм. наши – Г.Г.-Р.) не разумеют» [19, с. 253, 301 комм.4].

244

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

О том, насколько долго и в последующем, до начала Кавказской войны, простирались права кумыкских князей на Салатавию, свидетельствует выписка из «Журнала Комитета Кумыкского округа для разбора личных и поземельных прав туземцев» (1862 г.). В ней говорится о том, что «с покорением восточного Кавказа некоторые князья кумыкские: полк. Капланов, подпоруч. Муртузали-Аджиев, м. Кандауров и другие, обратились с просьбами о восстановлении прежних отношений на участки, принадлежавшие их фамилиям в Салатавии…» [20, с. 688].
Следует принять во внимание и упоминание в одном из документов (1647 г.) перехода сына Султан-Мута Казаналпа, который «с кабаками своими и со всем своим владеньем с прежнего своего житья перешел и поселился возле Борагун по речке Ахташу в урочище в Чемлях (Чумлу возле Эндирея) ближе к Терскому городу ближе прежнего его житья полуднищем». Это было сделано им на основании того, что «то место, на которое он ныне перешел, старинное отца его Казаналпово место» [32, с. 178–179]. Причем под (старыми) Борагунами может пониматься не только соответствующий населенный пункт (Брагуны), располагавшийся в свое время возле Эндирея, но и авар. Бурагъан щу в районе Чиркея (ср. выше), вторая часть которого означает
«вершина горы, хребтовая часть горы, холма» [см. 2, с. 597, 699].
Причем и в дальнейшем в «Журнале Комитета Кумыкского округа для разбора личных и позе- мельных прав туземцев» (1862 г.) упоминается о том, что, по преданиям кумыкских князей, Султан-Мут «поселился первоначально на урочище Чумлу, а оттоль перешел впоследствии време- ни на место нынешней дер. Андреевской. …В прежнее время князья пользовались ясаком: с Чечни, Карабулака, Качалыка, Ауха и Салатавии, и что ясак с ауховцев перестали получать со времени возмущения, последовавшего в 1840 году» (причем речь идет о сс. Акташ-аух, Юрт-аух, Кишень- аух и Ярык-Су-аух, каковые, по всей видимости, и были известны к 1862 г. [20, с. 688–689] и располагаются соответственно на правом и левом берегах рр. Акташ и Ярыксу в нынешних Казбековском и Новолакском районах РД) в исторических пределах Эндирейского владения.

Список источников и литературы
1. Аварско-русский словарь. – М.:ОГИЗ РСФСР,1936. – 187 с.
2. Аварско-русский словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1967. – 806 с.
3. Айтберов Т.М. Древний Хунзах и хунзахцы. – Махачкала, 1990. – 215 с.
4. Акбиев А.С. Общественный строй кумыков в ХVII–ХVIII вв. – Махачкала, 2000. – 303 с.
5. Алиев К.М. Шамхалы Тарковские. – Махачкала, 2006. – 279 с.
6. Алиев К.М. Шамхалы Тарковские. Страницы кумыкской родословной. – Махачкала, 2008. – 197 с.
7. Алиев Б.Г., Умаханов М.-С.К. Дагестан в ХV–ХVI вв. – Махачкала, 1999. – 366 с.
8. Ахмадов Я., Хожаев Д. Территория и расселение вайнахов с XVI века и до наших дней // Голос
Чечено-Ингушетии, 1992, 14 января.
9. Бакиханов А.-К. Гюлистан-Ирам. – Баку, 1926. – 196 с.
10. Берже А.П. Чечня и чеченцы. – Грозный: Книга, 1991. – 107 с.
11. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа. – СПб.,1869.Ч.II. – 367 с.
12. Волкова Н.Г. Этнонимы и племенные названия народов Северного Кавказа. – М.: Наука, 1973. – 195 с.
13. Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в ХVIII – начале ХХ в. – М.: Наука,
1974. – 274 с.
14. Гаджиева С.Ш. Кумыки. – М.: Изд. АН СССР, 1961. – 386 с.
15. Гусейнов Г.-Р.А.-К. Древние тюркизмы в топонимии Салатавии // Материалы межвузовской научной конференции «Проблемы региональной ономастики». – Майкоп, 2000. – С. 84–88.
16. Гусейнов Г.-Р.А.-К. Отражение исторических и этнических связей чеченцев с кумыками в чеченском
фольклоре // Тезисы докладов научно-практической конференции «Исторические связи народов Дагестана и
Чечни». – Махачкала, 2006. – C.12–15.
17. Гусейнов Г.-Р.А.-К. Шубут // Вопросы тюркологии. – Махачкала, 2007. – C. 29–38.
18. Гусейнов Г.-Р.А.-К. О южных пределах Кумыкского государства эпохи Султан-Мута // Материалы первой научной конференции, посвященной 460-летию Султан-Мута-основателя Эндиреевского владения, сына Чопана – шамхала Тарковского. – Махачкала, 2008. – С. 181–213.
19. Дагестан в известиях русских и западноевропейских авторов ХIII–ХVIII вв. – Махачкала, 1992. – 386 с.
20. Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20–50 гг. ХХ века. Сборник документов. –
Махачкала: Дагестанское книжное издательство, 1959. – 768 с.
21. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. – М.: Наука, 1988. – 544 с.
22. Кабардинско-русские отношения в XVI–XVIII вв. Документы и материалы в 2-х томах. – М.: Изд.
АН СССР, 1957. Т. II. – 416 с.
23. Кобычев В.П. Расселение чеченцев и ингушей в свете этногенетических преданий и памятников их материальной культуры // Этническая история и фольклор. – М.: Наука, 1997. – С. 184–189.
24. Къумукъланы йырлары. – Магьачкъала, 2002. – 462 с.
25. Лаудаев У. Чеченское племя // Чечня и чеченцы. – Элиста: Санан, 1990. – С. 74–104.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 245

26. Магомедов Р.М. История Дагестана. – Махачкала, 1998. – 198 с.
27. Мансуров Ш.М. Салатавия. – Махачкала, 1995. – 251 с.
28. Месхидзе Дж.И. Чечено-Ингушетия // Ислам на территории бывшей Российской империи. Энцикло-
педический словарь. – М.: Восточная литература, 1998. Вып.1. – С. 105–108.
29. Микаилов М.Ш. Аварская диалектология. – М.-Л.: Изд. АН СССР, 1959.
30. Оразаев Г. М.-Р. Памятники тюркоязычной деловой переписки в Дагестане XVIII в. – Махачкала,
2002. – 481 с.
31. Очерки истории Чечено-Ингушской АССР с древнейших времен по март 1917 года. – Грозный, 1967,
т.1. – 334 с.
32. Русско-дагестанские отношения в XVIII – первой четверти ХVIII в. – Махачкала, 1958. – 245 с.
33. Русско-дагестанские отношения в XVIII-начале ХIХ в. – М.: Наука,1988. – 356 с.
34. Русско-чеченские отношения. Вторая половина XVI–XVII вв. Сборник документов. – М.: Восточная литература, 1997. – 321 с.
35. Семенов Н.С. Туземцы Северо-Восточного Кавказа. – СПб., 1895. – 264 с.
36. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. – М.: Наука, 2006. – 908 с.
37. Сулейманов А.С. Топонимия Чечено-Ингушетии. – Грозный: Чечено-Ингушское книжное издатель-
ство, 1980. Ч. III. – 222 с.
38. Таймасханова Т.Г. Тюркский элемент в аварской топонимии (на материале салатавского диалекта) //
Тюркско-дагестанские языковые взаимоотношения. – Махачкала, 1985. – С. 106–114.
39. Челеби Эвлия. Книга путешествий (Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII в). –
М.: Наука, 1979. Вып.2. – 288 с.
40. Чеченский фольклор. – Махачкала, 1998. –185 с.
41. Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г. М.-Р. Дагестанские исторические сочинения. – М.: Нау-
ка, 1993. – 300 с.
42. Эпиграфические памятники Северного Кавказа. – М.: Наука, 1980. Ч.3. – 168 с.

Гусейнов Гарун-Рашид Абдул-Кадырович, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Дагестанского государственного университета (г. Махачкала); garun48@mail.ru.

Засечная служба служилых татар

Р.В. Кадыров

Мещерского края в XVI в.: организация и дислокация

История формирования сословия служилых татар является важным разделом истории татар- ского народа, становления его социальной структуры и правового статуса в условиях политики русского государства.
Формирование сословной группы служилых татар в Мещере является началом политики
Русского государства по массовому привлечению татар на службу Русскому государству.
Говоря о составе службы служилых татар Мещерского края, необходимо отметить, что они несли сторожевую службу на засечных линиях в юго-восточном направлении. Засечные линии наиболее системно были организованы государством в 1571 г., после учреждения Иваном IV порядка сторожевой службы.
После 1571 г., согласно царскому указу «О назначении кн. М.И.Воротынскаго ведать станицы и сторожи и о созыве в Москву станичных голов, вожей и сторожей для расспроса», на южном и
юго-восточном направлении Русского государства было организовано 67 сторож. Из них 5 сторож были Мещерскими. Они охватывали линию между р. Барышом, правым притоком Суры (террито- рия нынешней Ульяновской обл.), и р. Цной, левым притоком р. Мокши (территория современной тамбовской и пензенской областей) [7, с.15].
В документах 1571 г. «Роспись Мещерским сторожам» и «Роспись Мещерским сторожам по дозору Юрьи Булгакова да Бориса Хохлова 79 года» говорится об организации строительства
засек, забоев в реках и других полевых укреплениях, составлявшие сторожевую, оборонительную линию [7, с. 4–39; 4, с.15].
Первая находилась на речке Карсанаевой, которая впадала в р.Барыш, что южнее Баранчеева городища. Шесть человек из Алатыря должны были нести сторожевую службу на участке по левой
стороне под рогом под Пичимром – южнее по речке по Карсанаевой до устья р. Барыш (15 верст) и
севернее до большого Сурскаго лесу (15 верст).

246

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Вторая находилась у впадения р. Шукши в Суру «под Сурским лесом». Шесть человек из городов Кадома, Темникова и Алатыря должны были разъезжать севернее по р. Шукше «до усть речки Кивлея» (15 верст).
Третья находилась в верховьях р. Шукши под Мокшанским лесом. Шесть человек из Кадома,
Темникова и Алатыря должны разъезжать южнее по р. Шукше «до усть речки Кивлея» (15 верст).
Четвертая располагалась на левом притоке Мокши – на речке на Ломовке, при впадении в нее р. Шуструй «выше верхней дороги». Шесть человек из Кадома и Темникова должны разъез- жать до Мокшанского леса (15 верст), «а сверх Ломовой переезжати до вадовских сторожей» (25 верст).
Пятая находилась в верховьях рек Вад, Буртас и Ломовки. Шесть человек из Кадома и Темни-
кова должны были разъезжать «Вадовскою дорогою и Идовскою дорогою до речки до Выши» (40 верст).
Сторожа из Шатцка имели два пункта дислокации.
1-я сторожа – на р.Липовице (территория современной Тамбовской обл.) под большим рогом южнее Дубровы. Разъезд по охране границы лежал южнее по р. Липовице и до р. Цны (15 верст), и севернее по р. Липовице (20 верст). На данном пункте сторожевую службу несли 6 человек из городов Шатцка и Рязани.
2-я сторожа – от р. Челновой до устья р. Ламки (территория современной Тамбовской обл.). Маршрут охраны состоял западнее р.Челновой по лесному массиву (40 верст) и восточнее до Воро- нежа Польсково (30 верст). Сторожевую службу несли 6 чел. из городов Шатцка и Рязани.
В росписи № 9 есть несколько расхождений о месте сторож на р. Шукше и о переездах сторожевых людей. В 1-й росписи отмечено 4 сторожи.
1-я – на р. Коргонаеве (Карсунке), левом притоке р. Барыш около Баранчеева городища. Со- стояла из 6 чел., высылаемых из Алатыря. Разъезжала «меж речки Барыша и Сурского лесу на пяти верстах».
2-я – располагалась на р. Шокше (Шукше). Состояла из 12 чел., высылаемых из Кадома, Тем-
никова, Алатыря (по 4 чел. из города). Из Кадома и Темникова направлялись мордва и татары, из Алатыря казаки. «А беречи им и розъезжати направо (на Запад) до Мокшанского лесу до речки до Киси (Иссы) верст с двадцать, а на лево (на Восток) к усть Шокше речки к Суре реке верст с сорок».
3-я – занимала «верх речки Ломовой» (Ломовки), левого притока р. Мокши. Состояла из 6 чел., высылаемых из Кадома и Темникова (по 3 чел. из города). Разъезжала вдоль р. Ломовки до Мок- шанского леса (60 верст), «а направо (на З.) розъезду нет».
4-я – располагалась «вверх Ваду» (лев. притока Мокши). Состояла из 6 чел., высылаемых из Кадома и Темникова (по 3 чел. из города), разъезжала «через Вадовскую и Идовскую дороги до Ломовской сторошей верст с шестьдесят».
Что представляли собой засечные черты того периода? Засека как заграждение из стволов поваленных деревьев издавна являлась самым распространенным защитным сооружением в лесной местности. Со временем на Руси этот термин приобретал все более широкий и условный смысл и в XVI веке распространился под названием засечной черты. Это сложная система укреплений, состоящая непосредственно из самих засек в виде лесных завалов и естественных препятствий – болот, озер, рек, чередующихся с искусственными укреплениями – валами, рвами, надолбами, час- токолом, острогом в безлесных и малолесных промежутках, предназначенная для сдерживания конных полчищ крымских и ногайских орд.
В 60-е годы XVI века засечная черта сформировалась в единую оборонительную систему, охрана и поддержание которой было повинностью всего населения государства вообще и приле- гающих уездов в особенности. Укрепления черты протянулись от Брянских лесов на западе до реки Волги на востоке, соединив в единую цепь козельские, тульские, рязанские, шацкие, темниковские, алатырские и другие засеки.
Засечная черта опиралась на естественные препятствия местности, в первую очередь, на обширные массивы лесов, использовались реки, их крутые берега, овраги, господствующие высо- ты, болота, озера.
Развиваясь в течение многих десятилетий, засечное дело достигло высокого уровня и сформи-
ровало определенные правила, обязательные для исполнения при сооружении засек по всей границе.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 247

Для сооружения засеки вначале необходимо было исследовать местность, чтобы максимально использовать ее. Для исследования направлялась экспедиция дозорщиков. Обыкновенно в ее сос- тав входили подьячий, подмастерья, чертежник, инженер, а возглавлял экспедицию воевода.
Взяв с собой людей, которые проживали у засеки, дозорщики должны были «дозрить и описать подлинно», как свидетельствуют документы, «по всей ли той... засеке лес и тем лесом мочно ль по всей засеке учинить лесной завал и нет ли в той засеке пропаши и сенных покосов и всяких полых мест, и на кольких верстах или саженях пропаши и сенных покосов и иных каких полых мест, и что у... засеки с обоих сторон рек и колодезей, и озер, и болот, и ржавцов, и топких мест, и всяких крепостей, и на кольких верстах или саженях тех крепких мест, за которыми крепостьми без завалу лесного и без земляного валу татарам перелести немочно» [8, с. 69]. Осмотрев местность, следовало по всем статьям доложить в приказ. Приказ (Пушкарский или Разрядный в зависимости от того, в чьем ведении в настоящее время находилось управление засечной чертой) разрабатывал планы строительства укреплений, рассчитывал количество людей, составлял необходимые указы и инструкции посланным на черту воеводам, определял размещение вдоль черты вооруженных сил.
Сами засечные работы производились даточными людьми со служилых, дворцовых, духовных земель и силами местного населения, которое также предоставляло на строительство лошадей со всем снаряжением и телегами. Люди работали на черте в тяжелых условиях, порой без хлеба и корма для лошадей, в воде и в грязи «выше пояса». Оторванные от своих домов, они целиком попадали в зависимость от администрации [8, с. 270].
Засечные работы выполнялись по определенным правилам и инструкциям. Деревья валили верхушками в сторону предполагаемого нападения противника (в сторону «поля»). Правила требо- вали рубить деревья выше человеческого роста, «како человеку топором достать мочно», а сруб- ленное дерево оставлять лежать на пне [8, с. 69]. Но требование оставлять дерево на пнях не всегда было выполнимо, особенно если деревья были очень толстые, что и сообщал воевода Шаховской:
«Большова лесу древа на пни не удержать, валитца древо от пня по сажени больши, потому что де-
ревья толсты, обоима в два и в три; а мелкий лес, в бревно и меньши, на пни держится» [8, с. 170].
В целом лесной завал создавал непроходимую полосу для противника. Ширина непосредствен- но завала составляла в среднем 25–30 саженей. Если лес был редок, ширина завала увеличивалась до 40 и даже до 100 саженей. Обыкновенно лес старались сечь там, где он был чаще и гуще, где не было открытых мест, отчего засека получалась с изгибами и разветвлениями. Многочисленным поворотам засеки способствовали и естественные препятствия: болота, озера, реки.
Небольшие речки засекали тем же лесным завалом [8, с. 214]. Если при пересечении речку засечь было нельзя или река была большая, то в дно реки вбивались дубовые колья; ставились и плавные бревна с гвоздьем дубовым частым, они опускались в воду на 4 пяди: «...Зделати бревна и бить в них спицы по пяди и те бревна класть в реку и опущать в воду, чтобы их не знать было – для татарсково плаву» [8, с. 235].
Там же, где встречались безлесные места, большие поляны, редкий лес, мелколесье, гари, засе- ка состояла из валов, рвов, надолб и частиков. В зависимости от состояния местности по-разному сочетались между собой и дополнительные укрепления: впереди ров, набитый частиком, за ним два ряда двойных надолб и вал; ров, два ряда двойных надолб, снова ров и вал; ров, вал, ряд трой- ных частик, ряд тройных надолб и вал.
Если в местности, где проходила засека, встречались болота, озера и «всякие крепкие места", через которые татарам пройти было невозможно и без завала и без земляных укреплений, то лес не секли, рвы не копали, валы не насыпали. Наиболее трудная и ответственная задача состояла в укреплении самых опасных мест по черте, в так называемых засечных воротах – в местах пропуска населения через черту, там, где она пересекала большие дороги. Здесь сооружались земляные и деревянные крепости с башнями, подъемными мостами, острогами и частоколами, артиллерийски- ми орудиями – пищалями и тюфяками. Оборонительные сооружения в воротах были обращены обычно в обе стороны: в польскую и запольскую, то есть в ожидании как набега татар, так и их возвращения обратно [8, с. 38].
В целом засечная черта представляла собой полосу отчуждения, которую правительство охра- няло от хозяйственного использования местным населением. Ширина этой полосы была различна: от нескольких саженей там, где были только валы и рвы, до 20–30 верст сплошных лесов. В сред- нем же ширина равнялась 2–3 верстам. Черта являлась не только средством обороны, но и местом убежища населения при нападении врага [8, с. 38].

248

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Черта распадалась на отдельные засеки или звенья, протяженностью около 20 верст, а те – на мелкие звенья для надзора и охраны – грани или черты.
Эти грани обозначались, как и грани частных владений, местными приметами или признаками – урочищами, пнями, натесами на деревьях, ямами. Конец большого засечного звена обозначался термином «замок». Назначение замка – разграничить административную компетенцию по заведо- ванию засекой. Место встречи двух засечных звеньев называлось «сутки», начало (или конец) засечного звена – «почин» или «утин» засеки [8, с. 38–39].
Черту оберегали засечные головы, приказчики и сторожа, привлекалось и местное население. Они должны были следить за тем, чтобы через засеку не прокладывались «стежки» – дороги и тропы, чтобы черта не распахивалась, чтобы граневые линии не были завалены падавшим лесом, чтобы не рубились меченые деревья. Охранявшие черту окрестные жители по общему порядку во время дозоров должны были сопровождать дозорщиков [8, с. 41].
Население также несло повинность обороны засеки ополчением в тревожное время, когда ожидались набеги. При сборе ополчения селения, окружавшие черту и отстоявшие от нее не далее
25 верст, должны были выставить известное количество ратников «с вогненным боем». Обычный расчет состоял в требовании с 3 дворов 1 человека с пищалью с селений, расположенных не далее
15 верст, и с 5 дворов 1 человека с пищалью с селений, расположенных на расстоянии 15–25 верст от засеки [8, с. 43].
Засечная черта не обнаружена ни на одной карте Арзамасского уезда XVI–XVII веков. Однако было бы интересно узнать о подробностях прохождения черты по Арзамасскому уезду: о направле- нии ее, пересекаемых чертой реках, населенных пунктах, расположенных в окрестностях засеки.
Еще в XIV–XV веках сложилась Пьянско-Сурская пограничная линия, проложенная по левым
берегам Суры и Пьяны, в ее нижнем и среднем течении, и по реке Вад уходившая далее на запад, в бассейн Теши [3, с. 24]. В XVI веке Большая засечная черта проходила с юго-запада на северо- восток, захватывая в цепь Шацк, Кадом и Темников, и далее по реке Алатырь на восток к г. Алаты- рю. Засека вдоль Алатыря – Арзамасская (Пузская) – возведена после 1552 года.
В это время построена Арзамасская крепость. Для того чтобы защитить Арзамас и селения Арзамасского уезда, расположенные слева от реки Теши, в так называемом Утишье, было необхо- димо, опираясь на массивы лесов правого бассейна Теши и лесов междуречья Теши и Алатыря, проложить засечную черту, соединив Пьянско-Сурскую линию с Большой засечной чертой. Юго- западное направление засеки (от Вада к Темникову) подтверждается немногими сохранившимися источниками.
С востока и северо-востока Арзамас прикрывался лесным завалом, протянувшимся на юго- запад вдоль речки Ватьмы. О расположении засеки по речке Ватьме известно из Арзамасских поместных актов [2, с. 166]. Там описана «Поляна Пасынкова на речке Ватьме Заватцкого стану, что приписана из Курмышского уезда к Арзамасу». Рядом с поляной протекала также речка Пилокуша. О поляне говорится, что «как, господине, была в Орземасе засека, и та была Поляна Пасынкова в засечном чертежу с польскую сторону Орземасские засеки, лежала в пусте в пороз-
жих землях», около той пустоши был «черный большой лес, мордовские бортные ухожеи». В
другой грамоте отмечается, что бортные ухожеи находятся в «засечном чертежу» [2, с. 182]. На существование засеки вдоль Ватьмы косвенно указывает и название деревни – Засека, располагав- шейся по правую сторону реки в 1 км к северо-востоку от с. Холостой Майдан. Следующий пункт Арзамасской засеки, упоминаемый в документах, – Собакинские ворота, а значит, от речки Ватьмы черта направлялась к Собакинскому лесу. Отходила она от Ватьмы по одному из крутых ее южных оврагов-притоков и, вероятнее всего, вдоль одного из оврагов речной системы Кевсы (линия Успенское-Курмыш), выходила на водораздел Теши. Звенья черты здесь также прикрывал густой лес. Местность к юго-востоку от Курмыша называется Сечи. Это общее название распространяется и на лес, и на находящиеся там поляны. По современной дороге от Красного Бора (бывшее Собакино) до Медынцева Сечи начинаются на 7-м километре, считая от моста через Тешу. Воз- можно, что слово «Сечи» произошло от усеченного слова «Засеки». (Где-то в районе Курмыша, по рассказам старожилов, было место, где старые деревья, обрубленные на высоте около полутора метров, стояли сплошным рядом). В Собакинском лесу засека пересекала большую дорогу – сакму, и на месте пересечения стоял укрепленный пункт – Собакинские ворота, в 7–8 верстах от Соба- кина. Эти ворота соединяли восточную часть уезда – Залесье с западной – Утишьем, а в случае нападения закрывали проход в Утишье.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 249

Далее, по «большому черному лесу», засека направлялась к речке Майдан (тогда – Модан). Об этом ее направлении свидетельствуют названия окрестных природных объектов. У кобылинского помещика Мисюря Мансырова Товарищева за рекою Тешей и справа от речки Майдан во владении была поляна «под Засекою» [6, с. 84]. Современное название полей в лесу к северу от с. Архангель- ского (бывшего Кобылина) – Сечи. Пересекая Модан, засека поднималась на водораздел между ней и Тешей. Другой владелец с. Кобылина – Оферкий Федорович Болтин на Кобылинском лесу владел поляной «Засека» [6, с. 87].
На водоразделе Модана и Теши засека прикрывалась лесом, целой системой карстовых про- валов и верхами оврагов речной системы Модана. Прикрыв с востока Шатки, засека спускалась к Тешинской пойме и пересекала реку где-то между устьями Ельтмы и Нацмы. Документы сооб- щают: «На погорях от засеки вверх по Теше» [6, с. 139] были расположены сенокосы владельца Шатков И.Аргамакова. Засека пересекала Тешу – река, скорее всего, была просто завалена лесом. Переправившись через Тешу, засечная линия уходила на юго-запад. Здесь засека неизбежно опиралась на болотистую пойму Нацмы. На всем протяжении лесного массива между Кичкилеем и Нарзимкой лучше естественной дополнительной защиты придумать было невозможно. И это долж- ны были отметить воеводы. Отойдя на полверсты от Теши, засека пересекала большую дорогу, ведущую с юга. Сенокосы И.Аргамакова располагались «на Шатковском лесу за засекою у рву и за рвом по речке Нацме болотина по обе стороны большие дороги» [5, с. 139]. Это документально подтверждает расположение засеки за Шатками в районе речки Нацмы. Где-то здесь же, на большой Алатырской дороге, и стояли Шатковские ворота, в 5 верстах к югу от Шатков.
Из сохранившихся актов последней четверти XVI в. видно, что сторожа выставлялась с весны и до зимы. Состав служащих, состоявший из небольших отрядов, менялся каждые два месяца [1, с. 49, 58]. Это был период возможных внешних набегов. Головы со станичными головами «со товарыщи» выставлялись в местах возможного появления степняков, переправах и дорогах. Дозоры станиц постоянно обменивались между собой информацией. При этом место расположе- ния голов менялось, а при обнаружении неприятеля уведомляли голову и гарнизон ближайшего города-крепости. Стража комплектовалась из служилых татар городов Шатцк, Темников, Кадом, Алатырь и др., в зависимости от расположения. Состав стражи состоял из детей боярских, вожи- мещерянина, служившего проводником, мещерских или донских атаманов и шацких казаков, в придачу к которым выделялась Цвенская и Мокшанская мордва.
Роль мещерских сторожей, мещерских служилых татар и казаков в охране юго – восточных границ Русского государства очень значительна. Они служили передовым дозором и щитом Руси от угрозы «степняков» на протяжении веков. Также они обеспечивали дозор и охрану при строи- тельстве засек и создании единой «Большой засечной черты». Часть мещерских сторожей вошла в гарнизоны обновленных и вновь построенных городов-крепостей Черты, продолжая нести дозор- ную и иную службу, а остальные были переведены на другие пограничья Русского государства, где слились со служилыми людьми тех мест [6, с. 48].

Список источников и литературы
1. Акты Московского государства, изданные Императорскою Академией Наук. – СПб.: Тип. Импер. АН,
1890. – Т. 1. – 767 с.
2. Арзамасские поместные акты 1578–1618 гг. / Под ред. С.Б. Веселовского. – М.: Тип. Г. Лисснера и
Д. Собко, 1915. – 207 с.
3. Кирьянов И. Старинные крепости Нижегородского Поволжья. – Горький: Горьковское книжное изда-
тельство, 1961. – 70 с.
4. Лебедев В.И. Легенда или быль. По следам засечных сторожей. – Саратов: Мордовское кн. изд-во,
1986. – 215 с.
5. Писцовая книга Арзамасского уезда 1621–1623 гг. // Действия Нижегородской губернской архивной комиссии. – Н.Новгород, 1915. – Т. 15. – Вып. VIII. – Кн. 1. – С. 84–129.
6. Писцовая книга писца князя Василия Кропоткина 182–186 гг. (1673/74 г.) – Тамбов: ТУАК, 1888. – 48 с.
7. Список населенных мест Российской Империи по сведениям 1864 г. Пензенская губерния. – СПб.:
Изд. Центр. стат. ком. МВД, 1869. – Т. XXX. – 119 с.
8. Яковлев А. Засечная черта Московского государства в XVII веке. – М.: Тип-я Лисснера и Д.Собко,
1916. – 312 с.

Кадыров Рамиль Василевич, соискатель Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Респуб- лики Татарстан, преподаватель кафедры социально-гуманитарных дисциплин Казанского института финан- сов, экономики и информатики; kind2002@mail.ru.

250

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

М.М. Акчурин, М. Ишеев

К вопросу появления татарских князей в Мещерском крае

В истории Мещерского края заметным событием стало образование во второй половине XV века чингизидского удела, называемого Касимовским ханством. Но восточнее Касимовского ханства в бассейне рек Цны и Мокши находились обширные территории, основным населением которых были мордовские племена. Именно этим территориям посвящено наше исследование. Известно, что в XVI веке эта часть Мещерского края, уже вошедшая в состав Московского государства, была разделена на множество княжений, во главе которых стояли служилые татарские князья (беки). Княжеская власть над мордвой «по старине» подтверждалась жалованными грамотами великих московских князей, при этом власть русских наместников на мордву не распространялась. Часть грамот сохра- нилась до наших дней. Однако когда и при каких обстоятельствах сложилась такая система власти над мордвой – неизвестно. До нас дошли отрывочные летописные сообщения XIV века о неудачных попытках закрепиться в мордовских землях татарских князей Тагая и Сегиз-бея или царевича Арапшаха [13, c. 119,128], в те времена мордва находилась в составе Золотой Орды. Но XV век, ввиду отсутствия исторических источников, остается «белым пятном». Мы попытаемся, основываясь на известные родословные, по-иному взглянуть на обстоятельства появления татарских князей.

Татарские князья в XVI веке
Впервые татарские князья и их княжения официально упоминаются в духовном завещании
1504 г. Ивана III: «… Да ему ж даю город Муром… да Мещера с волостьми, и с селы, и со всем, что к ней потягло, и с Кошковым, да князи мордовские все, и с своими отчинами, сыну же моему Василью…» [5, с. 356]. Они названы мордовскими не по этническому признаку, а от названия подданного населения – мордвы. Понятие «отчины» соответствует, согласно тексту грамоты, поня- тию «княжения». В 1519 г. эти князья участвовали в походе на Витебск: «да в передовом жа полку князи и мурзы мордовские и тотаровя служилые» [9, с. 161]. При этом следует сказать, что к северо-востоку от Цненско-Мокшинского региона проживали этнически мордовские князья, кото- рые, по крайней мере, со 2-й половины XVI века зафиксированы в восточной части будущего Арза- масского уезда и в Алатырском уезде [4; 2, с. 451]. Эти князья отличались от татарских, а их потомки часто назывались «мордовскими мурзами» (среди них были «еделевские мурзы», «турга- ковские мурзы» и т.д.). В списках XVII века указано, что они несли станичную службу, тогда как основная масса служилых татар – полковую [4].
Приведем примеры известных татарских князей XVI века:
– в 1508 г. упоминается «мордовский князь» Темир Якшенин [14, с. 1–8, 142–143, 223–224];
– в 1509 г. князь Акчура Адашев был пожалован княжением над конялской мордвой, из грамоты его внуку Булаю Кудашеву за ним также была мордва кершинского беляка;
– Янглыч Бедишев был князем над телдемской мордвой на р. Мокше;
– Бахтеяр Мансырев был князем над чепчерской мордвой;
– Сумарок Муратов был князем над эрзянской мордвой кирдяновского беляка;
– Тениш Кугушев был князем в г. Темникове [16];
– Бегильдей Долотказин был князем над телдемской мордвой в Шатцком уезде [1, с. 247–248];
– предполагаем, что в западной части Арзамасского уезда находилось княжение князя Чегодая
Саконского и князей Мустофиных.
Главными функциями, оставшимися за князьями, были «судить и ведать» подданную мордву. Отметим важную особенность, которая прослеживается в текстах многих грамот: княжение жало- валось законным представителям только одного княжеского рода. Такой порядок существовал внутри татарских родовых элей ещё во времена Золотой Орды. Главой эля являлся бек (бей, эмир). Этот титул передавался по мужской линии рода, хотя не всегда от отца к сыну, а, например, к бра- ту или племяннику. Потомки беков, не получивших титул, назывались мурзами. В русских доку- ментах беков, как Золотой Орды, так и постордынских образований, называли князьями. Как правило, одновременно не могло существовать два бека (князя) внутри одного рода. Но были исключения, например, в период Смутного Времени начала XVII века.
Известие о татарах в Мещерском крае последней четверти XV века сохранилось в сообщении ве- нецианца Иосафата Барбаро о Казани: «Это – торговый город; оттуда вывозят громадное количество мехов… Меха получают с севера и северо-востока, из областей Дзагатаев (Zagatai) и Мордовии (Moxia). Этими северными странами владели татары» [3, c. 159]. Направления севера и северо-восто-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 251

ка в сообщении указаны не относительно Казани, а относительно Таны, т.к. Рязань в представлении Иосафата Барбаро также находится на северо-востоке: «Направляясь к северо-востоку, достигают пределов России; здесь находится городок, называемый Рязань» [3, c. 157]. Название области
«Zagatai» очень созвучно с именем князя Чегодая Саконского [22, с. 101.], г. Саконы находился на территории будущего Арзамасского уезда, упоминается в 1489 г. А соседняя область «Moxia» соответствует району реки Мокши. Эти районы в конце XV века имели тесные торговые связи с Казанским ханством. Таким образом, эта часть Мещерского края ещё не была в составе Московского государства к концу XV века и находилась под властью татар. Но что происходило ранее?

«Князь Ширинский Бахмет Усейнов сын»
Обратимся к родословной князей Мещерских. Известная версия из Бархатной книги гласит: «В лето 6706 (1198 г.) Князь Ширинский Бахмет Усеинов сын, пришёл из Большие Орды в Мещеру, и Мещеру воевал, и засел её, и в Мещере родился у него сын Беклемиш. И крестился Беклемиш …» [11, с. 275]. Этот отрывок достаточно противоречив. Понятие второй половины XV века «Большая Орда» не соответствует указанной дате события – 1198 г., тогда ещё не было самой Орды. Считая, что дата ошибочна, было сделано предположение о 1298 г., но и это не объясняет, с кем воевал Бахмет Усейнов в Мещере, если Золотая Орда в этот период была «в самом рассвете». Большин- ство исследователей принимают эту версию, поскольку по количеству колен родословной росписи Мещерских, время жизни Бахмета приблизительно приходится на эту дату. Однако М. И. Смирнов опубликовал в 1906 г. родословную князей Мещерских из рукописной книги, принадлежавшей купцу Мясникову. Этот вариант написан в самом начале XVII века, тогда как Бархатная книга составлена в 70-е годы XVII века. После тщательного анализа, М. И. Смирнов посчитал его более точным по сравнению с Бархатной книгой. В родословной появляются дополнительные историче- ские детали: «Князь Ширинский Бахмет Усейнов сын отступил отул Махмета царя осан Уланова сына Крымсково (от Ул-Махмета царя Осан-уланова сына Крымсково – М.А.), а с ним много князей, и мурз и рядовых татар. И пришел в Мещеру, повоевал её и засел её. И родился у него сын Беклемиш в Мещере…» [15, с. 5–12]. Под выражением «Ул-Махмета царя Осан-уланова сына Крымсково» может скрываться только имя хана Улу-Мухаммеда, в Бархатной книге записано имя его отца: «у Ечкель Асан Улана сын Улу Махмет Царь» [10, с. 26]. Слово «Крымский», вероятно, относится или к отцу Асану (Хасану), или к сыну Махмету. Отметим только, что Эль-Айни называет ещё в 1426/27 г. (830 г.х.) Мухаммад хана с титулом «правитель Крыма» [17, с. 533].
Рассмотрим, какие же отношения были у хана Улу-Мухаммеда с представителями клана Ши- рин. И что мы знаем о роде Ширин? Согласно «Чингиз наме» Утямыша Хаджи, эль ширинов изна- чально был под властью хана Уруса, удел которого располагался в восточной часть Дешт-и Кыпчак на территории юга современного Казахстана. Глава рода Урик-Тимур, приверженец эмира Тимура, стал соратником хана Тохтамыша. По легенде Тохтамыш тайно увел с собою эли Ширин, Барын и др. в Поволжье. В «Зафар-наме» упоминается Урук-Тимур, а в родословной рода Ширинских из Крыма говорится о Руктимере [6, с. 124]. После того как Тохтамыш был провозглашен ханом в Сыгнаке, согласно «Зафар-наме», Урук-Тимур, а также Али-бек кунграт и Ак-Буга барын, стали старшими эмирами улуса Джучи [18, с. 152].
Род Ширин возвысился после смерти мангытского эмира Едигея. В родословной Ширинских, составленной в 1820 г., говорится, что после 820 г.х. (1417/18) ширинские беи стали сами выбирать ханов, первым был хан Улу-Мухаммед: «и первым по Кадыр-Берды хане избран таковым Улуг- Мегмет Гирей хан Тегене беем Ширинским» [6, с. 124].
А в 1431–32 гг., согласно информации русских летописей, произошел конфликт между теми самыми Тегиней («Ширин-Тегиня») и Улу-Мухаммедом из-за русских князей. Тегиня поддерживал сына Дмитрия Донского князя Юрия, а Улу-Мухаммед его племянника Василия. В летописи сказа- но, что с Юрием они зимовали в Крыму. Т.е. Крым уже стал резиденцией ширинского бея, но он по-прежнему считался «ордынским князем» [7, c. 96]. Другие татарские князья Айдар и Минбулат
испугались, что Тегиня станет «в Орде и в царе волен». Под их влиянием хан грозился убить
ширинского князя, если тот будет и дальше отстаивать Юрия. Но Тегиню предупредил об опаснос- ти его племянник – «постельник» Улу-Мухаммеда, и что интересно, его имя было Усеин: «некто же татарин, Усеин именем, постельник царев, братанич тому Тегине, сказал ему думу цареву и князей всех, аще кто речет о князе Юрьи, и то убиту ему быти» [7, c. 96].
Вскоре в Орде усилилось влияние кунгратского эмира Айдара. Видимо, ширины окончательно покинули Орду.

252

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Из всего вышесказанного, мы предполагаем, что именно после этих событий какая-то часть рода Ширин во главе с князем Бахметом Усейновым вынуждена была переселиться в Мещерские земли, но не ранее 1432 г. А отцом Бахмета, вероятно, был тот самый Усеин – племянник ширин- ского князя Тегини по отцовской линии («братанич»). В родословной имеется важное дополнение, что в Мещеру прибыли «много князей, и мурз и рядовых татар». Поскольку здесь указаны еще и другие князья, т.е. беки или беи, то значит, кроме представителей рода Ширин, вместе с Бахметом Усейновым из Орды прибыли другие родовые кланы. Этим можно объяснить наличие нескольких княжеских родов в Мещере одновременно.
Поскольку князья Мещерские известны в более раннем периоде, например, Юрий Мещерский участвовал в Куликовской битве, то ширинский князь Бахмет никак не мог быть родоначальником этой фамилии. Следовательно, эта часть родословной к роду князей Мещерских не имеет отноше- ния и вставлена ошибочно.

«Князь Бехан по власти Золотой Орды царя»
Существуют ещё родословные татарских князей, сохранившиеся в фондах Саровского монастыря, собранные монахами в начале XVIII века. Родоначальником в них назван князь Бехан. Согласно М.Г. Сафаргалиеву все княжеские роды в Мещере берут начало от этого Бехана [12, с. 69], из чего был сделан вывод, что некогда большой удел Бехана разделился между его потомка- ми на более мелкие уделы, и в каждом стал править свой князь. Поэтому всех князей Мещерского края принято называть «беханидами». Мы ознакомились с этими родословными. Согласно монас- тырским записям, от Бехана происходят родственные фамилии только одного княжеского рода: Акчуриных и Седехметевых, а также фамилии их потомков, например, Ишеевых или Кудашевых, за исключением очень сомнительной родословной схемы князей Кугушевых, чьё родство, кстати, с князем Тенишем Кугушевым неубедительно. Это означает, что родословная от Бехана не противо- речит нашему предположению: каждый княжеский род относится к определенному родовому клану и имеет свое происхождение. Таким образом, князь Бехан является родоначальником только одного рода среди других княжеских родов Мещерского края.
О Бехане сохранилась такая запись:
«В лето 6897 (1388/89) при великом князе Дмитрии Ивановиче и сыне его Василии Дмитриеви- че был из Золотой Орды князь Бехан, а житие имел на устье рек Сарова и Сатиса, в которое место по запустении ево, на том старом городище, а ныне на том месте построена Саровская пустынь. В то же время оный князь Бехан по власти Золотой Орды царя, владел многими окрестными города- ми и другими жилищами татарскими и мордовскими, а с того места сошел от войны за реку
Мокшу…» [21, л. 11].
Если поверить этим сообщениям, то род Бехана в Мещерском крае существовал до появления
Бахмета Усейнова и других родов.
Родословная выглядит так: Бехан – Ханбек – Кудабердей; дети Кудабердея: Касим, Кутур и Мурат; дети Мурата: Мамет, Седехмет и Килмалай. Мамет родил Акчуру. От князя Акчуры пошел род Акчуриных, а от его дяди князя Седехмета – род Седехметевых [21, л.11].
В этих родословных иногда встречаются несоответствия с архивными документами, например, с грамотой 1509 г., в которой жалуется княжение над конялской мордвой князю Акчуре. Так, согласно тексту грамоты, «было то княжение за отцом его за князем за Адашем и за дядею за его за князем за Седехметом», тогда как в монастырских записях отцом Акчуры и братом Седехмета назван князь Мамет, а не князь Адаш.
В описании владений мурз Кутыевых есть ссылка на купчую, датированную 1443 г., по кото-
рой их пращур Айсагозин сын Хозякулый-тархан [19, л. 18 об.] купил вотчину у темниковских татар Касима и Кутура. Монахи Саровского монастыря заметили, что Кутур и Касим также упоми- наются в показанной родословной [20, л. 124 об.]. Примечательно, предки Кутыевых названы тар- ханами, в купчей 1490 г. упоминается ещё Теребердей-тархан Хозалей-тарханов сын [19, л. 19]. Возникает вопрос, если в XV веке существовали тарханы, значит кто-то должен был им выдать или подтвердить тарханные ярлыки? Обычно, это было право ханов.

«Татарские места» и «Мордовские места» в XV веке
С конца XIV века русские князья претендуют на мордовские земли. В договорных грамотах московских и рязанских великих князей, начиная с 1382 г., постоянно упоминаются «Татарские места» и «Мордовские места», которые «отоимал» «от татар» московский великий князь Дмитрий Иванович, а так же рязанский великий князь Олег Иванович [5, с.29]. Но уже в грамотах в 1402, в

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 253

1434 и в 1447 гг. [5, с. 54, 85, 144] отмечается, что эти завоеванные земли опять отошли к татарами, поскольку говорится: «а ци переменит бог татары, та места тобе и есть». В грамоте 1434 г. велико- го князя Юрия, того самого, который зимовал в Крыму с Тегиней, сказано, что он также принимал участие в завоеваниях: «а что будешь ты князь велики Юрьи Дмитриевич отомал места Татарьская и Мордовская» [5, с. 85]. А может, именно от угрозы московских и рязанских войск укрылся князь Бехан за рекой Мокшей?
Но вскоре на восточных границах русских княжеств появился хан Улу-Мухаммед. Это не могло не сказаться на положении Мещерского края. Такой силе вряд ли могли противостоять мест- ные татарские князья и мордва. Весной 1445 г. войска под руководством сыновей Улу-Мухаммеда Мамутека и Якуба начали военные действия против Василия II. В этом же году «тоя же осенью воеваша татарове мордву» [8, c. 62]. Видимо, речь также идет о войсках хана Улу-Мухаммеда. Если мы считаем, что мордвой в это время владели татарские князья, то их столкновение с Улу- Мухаммедом было неизбежным. И, следовательно, они вынуждены были ему подчиниться.
Таким образом, из анализа родословных следует, что происхождение татарских князей в Ме- щерском крае связано как со старым княжеским родом, живущим с XIV века (род князя Бехана), так и с ушедшими от хана Улу-Мухаммеда в 1-й половине XV века (Бахмет Усейнов и другие князья). Местные мордовские племена были разделены на княжения между отдельными золотоор- дынскими родоплеменными кланами.
Учитывая, что Мещерский край граничил с русскими княжествами, а также с Касимовским уде- лом, с Казанским ханством, а с юга с Крымским ханством и с Большой Ордой, ряд вопросов остается ещё неосвещенным. Существовала ли центральная власть над мордовскими княжениями, и какое место занимал край в сложной геополитической обстановке после распада Золотой Орды в XV веке?

Список источников и литературы
1. Акты служилых землевладельцев XV – начала XVII века. Т. III / сост. А.В. Антонов. – М.: Древлехра-
нилище, 2002.
2. Арзамасские поместные акты (1578–1618 гг.) / ред. С.Б. Веселовский // Чтения в Императорском
обществе истории и древностей российских. Кн. 1. 1916.
3. Барбаро И. Путешествие в Тану // Барбаро и Контарини о России. – М.: Наука, 1971.
4. Десятни Пензенского края (1669–1696) / под ред. А. Барсукова // Русская историческая библиотека.
Т. 17. – СПб., 1898.
5. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. – М.-Л., 1950.
6. Лашков Ф.Ф. Сборник документов по истории крымско-татарского землевладения. // Известия Таври-
ческой учёной архивной комиссии. № 23 – Симферополь, 1895.
7. Полное собрание русских летописей, т. VIII – СПб., 1859
8. Полное собрание русских летописей, т. 12. 1901.
9. Разрядная книга 1475–1605 гг, том 1, 1977.
10. Родословная книга князей и дворян российских и выезжих (Бархатная книга), ч. 1. – М., 1787.
11. Родословная книга князей и дворян российских и выезжих (Бархатная книга), ч. 2. – М., 1787.
12. Сафаргалиев М.Г. К истории татарского населения Мордовской АССР (о мишарях) // Труды Мор-
довского НИИЯЛИ. Вып. 24. Серия историческая. – Саранск, 1963.
13. Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. – Саранск, 1960.
14. Сборник Императорского Русского исторического общества (РИО). Т. 95. Памятники дипломатиче- ских сношений древней России с державами иностранными. Памятники дипломатических сношений Мос- ковского государства с Крымом, Нагаями и Турциею. Т. II. 1508–1521 гг. / изд. под ред. Г.Ф. Карпова и Г.Ф.
Штендмана. – СПб., 1895.
15. Смирнов М.И. К родословной князей Мещерских // Летопись историко-родословного общества в
Москве. Вып. 4. 1906.
16. Татарские князья и их княжества: сб-к статей и материалов / под ред. М.Ишеева. – Н. Новгород:
Медина, 2008. – 68 с.
17. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 1. Извлечения из
сочинений арабских. – СПб., 1884.
18. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 2. Извлечения из персидских сочинений. – М.-Л., 1941.
19. ЦГА РМ. ф.1, оп.1, д.7.
20. ЦГА РМ. ф.1, оп.1, д.35.
21. ЦГА РМ. ф.1, оп.1, д. 991.
22. Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских (ЧОИДР). Кн. 2. 1898.

Акчурин Максум Маратович, Ишеев Мулланур, исследователи Центра историко-родословных иссле-
дований «TatarGen.Ru»; akchurin-m@yandex.ru.

254

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Р.Х. Амирханов

Народная война в Прикамье и Придемье (XVI–XVII вв.)

Падение Казани в октябре 1552 года еще не означало окончательного покорения ее населения. Сразу же после взятия Казани новая власть приступила к сбору средств «кормления» – в разные стороны были направлены вооруженные отряды – собирать ясак и провизию. Но не все получи- лось, как планировалось колонизаторами – местное население выступило против московского воинства. На огромной территории разгорелась народная война, цель которой – вернуть Казань и восстановить независимость своего государства. Эту народную войну возглавили мурзы, влиятель- ные татары, также религиозные деятели [1, с. 118–121]. Восстание было поддержано татарами Ногайской Орды и Астраханского ханства. Русские воеводы, подавляя повстанческие отряды, не знали пощады местным жителям: в плен брали только женщин и детей, мужское население истреб- лялось. Русский историк М.Худяков приводит печальную констатацию летописца: «Тридцать один год прошел от покорения Казани, и окаянные басурмане не захотели жить под государевою рукою, воздвигали рать, пленили много городов… поганые, как звери дикие, сопротивлялись рати Мос- ковской, побивали Московских людей то на станах, то на походах, бояре и воеводы не могли усми- рить их» [4, с. 167]. Такова оценка русского летописца отваги населения ханства.
Профессор Н.Н. Фирсов пишет: «…новая власть, власть завоевателей, смотрела на покоренный край, как на свою добычу, которой следует воспользоваться в полной мере, т.е. забрать здесь в свои руки все наиболее ценное, захватить все лучшие земли и рынки и сделать туземцев своими покорными данниками» [3, с. 70].
Москва называла «инородцев» – татар, мари и других народов ханства – «вечными данниками»
России [2, с. 1, 3]. Церковь с помощью воинских отрядов начала превращать регион в православ- но–русскую область Московского царства. Часть татарских мурз и служилых татар, приняв кре- щение, пошла под «руку московского царя», способствуя делу колонизации, а также русификации неустойчивой части населения ханства. Лишения и унижения коснулись всего уровня местного населения, вследствие чего народная война приняла и антирусскую, и антицерковную форму.
Достигнув некоторого военного успеха на территории бывшего Казанского ханства, Московия стала вторгаться на земли Ногайской Орды. В конце XVI века на реке Белой, в месте впадения реки
Уфа, закладывается так называемый Уфимский острожок. Население Уфимского острожка при возведении (вторая половина XVI в.) составляли незначительное количество новокрещен и так называемые стрельцы, сколоченные из «инородческого» населения. Вести речь о неких полках стрелецких и, тем более о башкирских полках, о чем любят писать уфимские авторы, для того вре-
мени просто бессмысленно. Этнические башкиры в те годы вблизи Уфы еще не проживали. Татар-
ских «князей» и мурз русским правительством в стрельцы начали записывать только в ХVII веке, и то в московские полки [5, с. 24]. В начале XVII века (1603 г.) «в стрельцах» ходили лишь предста- вители служилого люда бывшего Казанского ханства. Перевод в Уфу служилых татар и мещеряков начался только во второй половине XVII века [6, с. 23].
По этим и другим причинам первоначально Уфимский острожок не имел военно-политиче- ского значения, да и численность его жителей была незначительной: в 1590 г. – около 200 человек, в начале XVII века – около 300 человек [7, с. 15, 18, 19]. Во второй половине XVII века в острожке числилось 397 человек. Уфе постоянно требовалась людские ресурсы. В 1636 г. из Казани на Уфу были посланы «по колмацким вестям» дворян и детей боярских 84 чел., литовцев и черкасов ― 40 и еще 200 стрельцов [8, с. 5]. Уфимский острожок оставался малочисленным во второй трети XVII в., в 1663 году: был «малой и тесен» [9, с. 178]. Примерно с середины XVII столетия, в связи с появлением в Уфимском крае калмыков, из Казани высылались «в случае нужды» в Уфу на по- мощь местному гарнизону стрельцы и служилые люди [10, с. 7, 9]. В 1688 году для охраны острож- ка были переселены в Уфу из Симбирского края «мещеряки».
Однако уфимские новопоселенцы стали влиять на устоявшиеся порядки землевладения татар. Дело в том, что московское правительство не оказалось способной обеспечить их продовольст- вием, поэтому жители острожка стали захватывать земли у коренного населения. При этом захвату земли была придана форма «испомещения» служилых людей с наделением их «поместным окла- дом». Это значит, что Московское государство и здесь стало татарскому землевладению придавать форму «государевой» территории. В 1592 и 1594 годах при наделении («верстании») служилых людей землей «низший оклад» был положен 7 четей (четверть, десятина) [10, с. 5, 6].

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 255

Чтобы как-то ограничить притязания уфимских новопоселенцев на их исторические земли, татары племени мин (минг, мангыт) Придемья вынуждены были заключать письменные договоры с царским правительством, которые в истории известны как раздельные грамоты. В Придемье пер- вые раздельные грамоты отмечены за 1646 и 1671 годы, подтверждающие принадлежность этого огромного региона, от Яика (Урала) до Ика и далее на запад, потомкам Идегей по линии бия Казан- фара (Канзафара бия).
Между Казанским ханством и Ногайской Ордой четко обозначенной границы в современном понимании не существовало. Во времена Казанского ханства территория Ногайской Орды примы- кала вплотную к территории ханства, ногайское влияние распространялось и на земли ханства почти до самой Казани. Ногайская дорога Казанского ханства была своеобразным ногайским юр- том, ханство даже платило Орде так называемый «ногайский выход». Ногайская дорога (даруга) начиналась от Казани, охватывала левобережье Волги до Камы, правобережье Камы до – среднего течения Меши на севере и примерно до Б.Шумбута на востоке [11, с. 22]. Населенный пункт Чаллы занимал «центральное» положение на Ногайской дороге. Следовательно, правобережные районы Камы были зоной «особого интереса» Ногайской Орды, об этом говорят источники. Например, в
1536 году Урак мурза, сын мурзы Алчагира, заявил: «… ныне по лету кочуючи до Казани докоче- вали …» [12, с. 469]. В 1552 г. Исмагил летовал «на Ике реке от Камы днищ пять» (Исмагил приходился родным братом Юсуфу-бию, отцу Сююмбики). Стратегические и экономические пункты – Лаишевский и Чаллинский перевозы на Каме – находились во владении Ногайской доро- ги [11, с. 26]. Д. Исхаков отмечает проживание ногаев на реках Зай и Шешма [13, с. 45].
В конце XVI – начале XVII века Московия могла контролировать лишь правобережье Камы. В
1557 году был основан населенный пункт Лаишево. Посадские люди Лаишева могли косить сено за Камой только в те годы, «которого лета ногайские и крымские люди не приходят» [14, с. 220, 223]. То есть тогда, когда татары на эти кочевья не приходили.
Последствия падения Казанского ханства повлияли на судьбы населения Ногайской Орды в Прикамье. Возросло русское давление (насильственное крещение, национальный и экономический гнет и др.), начался массовый сход татарского и другого населения глубь Орды.
Спустя десятилетия новая власть достигла правобережья реки Камы, ногайских земель. На-
блюдалась активизация военных действий на правобережье Камы. Например, 1615 году произошло массовое антиправительственное выступление ясачных татар под руководством Еналея (Джан- Галия), в получившее в исторической литературе название «Еналеевское». Восстание было жесто- ко подавлено, Джан-Гали пойман, привезен в Казань и повешен.
Правительство на правобережье Камы приступило к расширению своего воинского присутствия, в первую очередь, путем возведением отдельных укрепленных пунктов. В частности, в 1617 г. нача- лось строительство острожка в Мамадыше на Вятке якобы для «защиты» от «ногайского люда».
На левобережье Камы русские военные силы вышли лишь в середине XVII века. Решение о возведении на левобережье Ахтачинской, Шешминской острожков было принято примерно в
1643–1644 гг. [15, с. 231]. В 1645 г. был основан Мензелинский острог [16, с. 62], что вызвало дви-
жение протеста. В год возведения Мензелинск подвергся нападению местного населения. Нападав- шие были «отражены», предводители казнены. В том же году состоялась совместное военное выступление татар и калмыков по реке Ик, достигая вершины реки Зая [14, с. 203]. Обеспокоенные этим, власти предписали сотенному голове Андрею Люткину, проживающему вблизи Лаишево, идти своей сотней «за Каму в Ахтачинский острожек» против татар и калмыков. Этот случай лиш-
ний раз подтверждает, что еще до середины XVII века военная власть русского царя распространя-
лась только на правобережье Камы.
В военном отношении Россия еще не была способна одержать победу над Ногайской Ордой, потому избрала апробированную стратегию – путь постепенной аннексии ногайских территорий посредством возведения крепостей. Однако слабосильные крепости также не были способны про- тивостоять татарам Ногайской Орды, выступившим против экспансии северного соседа. Поэтому во второй половине XVII века царское правительство замышляет на левом берегу Камы строи- тельство так называемой оборонительной линии, известной в исторической литературе как старая Закамская засечная линия. К этому времени Россия имела опыт возведения засечных линий против Большой Орды, Ногайской Орды и Крымского ханства: Большой черты (1521–1566 гг.), Передовой (1571 гг.), Белгородской (1635–1646 гг.) и Симбирской (1648–1656 гг.) [17, с. 413, 414].
Здесь необходимо дать краткое пояснение об оборонительных линиях (пограничных укреплен-
ных линиях, засечных чертах). Они известны с древности: их строили в Древнем Египте (Полузий-

256

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

ская стена), Древнем Риме, в Древнем Китае (Великая стена) [18, с. 91, 92]. В Европе, в отличие от Китайской стены, пограничные укрепления состояли из отдельных объектов на важных путях, например, крепостей и наблюдательных вышек.
Какая нужда заставляла царское правительство возводить столь дорогостоящие пограничные укрепления на чужих землях? По утверждению российских историков, засечные черты предназна- чались для «защиты страны от нашествия татар», «защиты заволжских и закамских жителей от набегов калмыков, башкирцев, киргизов и каракалпаков», «защиты водворявшихся поселенцев от набегов кочующей орды» и т.д. С подобными утверждениями было бы можно согласиться в случае, если бы эти работы были связаны с непосредственной защитой исторической территории государства от внешней агрессии. Но в нашем случае речь идет о возведении засечных линий и крепостей непосредственно на территории соседнего государства. Следовательно, засечные черты сооружались, прежде всего, с целью отторжения этих земель и служили в качестве исходного рубе- жа для организации новых, более глубоких вторжений на ногайскую территорию. Поэтому засеч- ные черты служили в качестве пограничных укреплений лишь временно, ради сооружения новых линий в глубине страны своего врага, что позволяет рассматривать засечные линии не как оборо- нительную линию, а прежде всего как «ползучую границу».
Российскими историками умалчивается и другая цель возведения засечных линий – это недо- пущение бегства (переселения) колонизированной части населения на свободную территорию сво- ей исторической Родины, в нашем случае на юго-восточные территории Ногайской Орды. А бегст- во населения из-под контроля русской администрации означало не только слабость этой власти, но и потерю налогоплательщиков, а также усиление повстанческого движения против колонизаторов.
Возведение старой Закамской линии было начато в 1652 году [19, с. 139–170]. По поручению
правительства, в 1651 году в Закамской стороне делались изыскания служилыми людьми – Степа- ном Змеевым и Григорием Львовым. Им было поручено составить план укрепленной Закамской линии (черты). Для помощи были командированы «в вожахъ» некоторые «инородцы», имевшие вотчины за Камой и вследствие чего хорошо знающие здешние места. Была составлена «роспись и чертеж Закамской засечной земле», по которой должны были быть построены города, остроги, валы, деревянные крепости от Волги до реки Ик и по Ику вниз до Камы. Изготовленные казан- скими воеводами планы были отосланы в Москву – в Казанский приказ. Здесь их рассмотрели, одобрили и в 1652 г. прислали обратно в Казань, к боярину и воеводе Никите Ивановичу Одоев- скому с повелением, чтобы устроили все «по росписи и чертежу». В результате в том же году, с наступлением лета, началось возведение укрепленной Закамской черты, для чего привлекались
«подымовые люди» (платившие налог с дыма, т.е. с трубы) из Казанского уезда. В работах участ- вовало местное население, хорошо знакомое с Закамской стороной, и которое определялось по- прежнему быть «в вожахъ». На первый год брались «в степь, в работу, в деловые люди» из «ино- родцев» из расчета один работник с шести дворов. По мере построения черты на нее переселялись люди из разных мест, которые водворялись временно или «на вечное житье». В результате работ на луговой стороне Волги, выше устья реки Черемшан в Нижних Тетюшах, появился город Белый Яр
(Белоярск).
О первоначальном населении Белоярска известно следующее. В сентябре 1653 г. Лаишевскому воеводе Левашову было поручено из Казани выбрать сто служилых казаков с женами и с детьми перевести на Белый Яр на постоянное жительство («вечное житье»). Переводили их на Белый Яр осенью после пашенных работ с тем, чтобы они сеяли рожь в Лаишеве на прежних своих землях, а яровой хлеб сеяли на Белом Яру. В тот же год на конную службу в Белый Яр были переведены 29 человек «полоников» из Тетюш с их десятниками и 9 человек ссыльных, также определенных здесь на службу.
Непосредственно от Белого Яра начиналась Закамская черта, состоявшая из группы сооруже- ний, тянувшихся по правой стороне Большого Черемшана. Так как в этих местах господствовали леса, то на этом участке укрепления преобладали засеки. На речке Ерыклы, текущей с севера и впадающей в Большой Черемшан, на правом берегу ее был построен новый острог, названный по имени речки – Ерыклинский. От Белого Яра до Ерыклинского острога всего вала и засечек было построено на 19 верст и 343 сажени.
Для заселения Ерыклинского острога были переведены в 1653 г. из села Чалны 150 человек па- шенных крестьян, которых определили в казачью службу. Еще летом 1652 г. из Казани был отправ- лен дворянин-вербовщик вместе с подъячим в село Чалны и в другие деревни с заданием отбора и перевода на Закамскую черту крестьян и др. на постоянную службу и жительство. За отказ пересе-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 257

ляться на практически необжитые земли была определена мера наказания: «бить батоги и сажать в тюрьму». Около острога Ерыклинский переведенцы построили 133 двора и поселились в двух сло- бодках. В 1655 г. им отвели пашенной земли и сенокоса, размеры которых определялись по званию обладателя земли.
От Ерыклинского острога шла укрепленная черта, далее простирался тарасный вал со рвом. В лесных местах были устроены засеки. Преобладание лесов на пространстве после Ерыклинского острога обусловило преобладание засеки над тарасными валами. Засека тянулась на расстоянии около 22 верст от Ерыклинского острога.
Далее засечная линия шла к речке Тия с преобладанием лесных засек. Речка Тия, как и Ерык- лы, впадает в р. Черемшан с севера с правой стороны. Здесь, на левой стороне Тии, на ровном мес- те был построен острог с таким же наименованием – Тиинск.
Первоначально Тиинский острог был заселен 50-ю конными стрельцами с семьями из Ахта- чинского острожка, затем к ним были присоединены 100 человек чалнинских пашенных крестьян. На всех была возложена конная казачья служба.
В 1655 г. в Тиинский острог «на вечное житье» было переселено 141 смоленский шляхтич. Их пленили в войне с Польшей. Шляхтичи служили в Смоленске у польских королей, были опытны в несении службы в крепостях. Их прислали в Казань с повелением устроить по Закамской черте
«дворами и землями и сенными покосы и всякими угодьями», выдавали им по 1658 г. включитель- но «государевого жалованья поденного корму по алтыну на день». Все они принадлежали к белому знамени, имели свое знамя, знаменщика и начальство.
От Тиинска Закамская черта по-прежнему шла рядом с р. Большой Черемшан. Потом, перейдя р. Малый Черемшан (впадает в Большой Черемшан справа), она принимала северо-восточное на- правление, подымаясь к р. Шешме, притоку р. Камы. Были сделаны тарасные валы, т.к. сплошной лес начинался, не доходя Малого Черемшана. Далее лес тянулся непрерывно на расстоянии 60 верст. В сорока одной версте от Малого Черемшана через лес проходила с севера на юг «старая вотчинная дорога», которую пересекала устроенная через весь лес засека шириной около пятиде- сяти саженей. Около р. Шешма в качестве оборонительного вала были использованы остатки более древнего вала протяженностью около трех верст и двухсот саженей. На противоположной стороне р. Шешма был поставлен новый острог, получивший имя реки.
Здесь произошло переименование острогов. Дело в том, что на этой реке, ниже вновь постро- енного, уже находился острог, называвшийся Шешминским. Острог, построенный на Закамской черте, стал именоваться Новошешминским, а прежний – Старошешминским.
Протяженность укрепленной черты между Тиинским и Новошешминским острогами составля-
ла 83 версты и 386 саженей. Черта состояла преимущественно из засек.
В Новошешминский острог были водворены стрельцы в количестве ста человек с их семьями (детьми, братьями, племянниками и захребетниками), переведенными из Старошешминского остро- га. Они в свое время были вербованы в стрелецкую службу отовсюду, в т.ч. из «инородцев». В качестве восполнения к Старошешминским стрельцам были присоединены пятьдесят человек пашен- ных крестьян из села Чалнов и сто двадцать семь человек смоленских казаков, принадлежавших к отряду красного знамени. Все они были наделены землей, а некоторые, возможно, жалованьем.
От Новошешминского острога начиналась укрепленная черта. По-прежнему черта держалась северо-восточного направления, приближаясь к Каме. Тарасный вал упирался в «перелесок», кото- рым устроена была обыкновенная засека, оканчивавшаяся у «переполяны», по которой проходил тарасный вал, упиравшийся в лес, тянувшийся на более чем восемь верст; лесом засека шла до поля, а полем на пространстве нескольких сот саженей построен был тарасный вал с городком, вы- водом и рвом со стороны степи. Последний вал примыкал к новому острогу, который стоял неда- леко от притока реки Шешмы, речки Кичуй, текущей с юго-востока на северо-запад. От речки и острог назван Кичуевским. Всей черты между Новошешминским и Кичуевским острогами было построено на 11 верст и 495 с половиною сажень.
Из городов и острогов, построенных на старой Закамской черте, Кичуевский острог, по-види- мому, был самый малый. В устройстве этого острога имеются некоторые особенности. Все другие остроги на этой черте имели форму четырехугольника. В Кичуевском остроге находилось всего четыре башни, из которых две были глухими, а две – с проезжими воротами. Последние башни имели вышки и, по обыкновению, обращены одна к северу, другая к югу. Величина проезжих и глухих башен в Кичуевском остроге была несколько меньше, чем у других острог. Кроме проезжих и глухих башен, в остроге находились еще два вывода. Размер Кичуевского острога С.Мельнико-

258

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

вым обозначен следующим образом: «всего острога с выводами меж башен сто девяносто три сажени с получетвертью». По этой причине форма Кичуевского острога не могла быть определена. Однако С.Мельников приводит форму и размеры острога. По его данным, острог был построен почти квадратно. Длина от речки Кичуй (с востока на запад) 60, ширина 40 сажень [20].
Острог был снабжен лавами для боя и слабым вооружением – лишь одной полковой пищалью, для которой было припасено 50 ядер, полтора пуда пороху и свинца. Внеострожное укрепление в Кичуевском остроге состояло из рва, выкопанного кругом в двух саженях от него. Глубина рва была до 4,5 аршин, который, вероятно, наполнялся водой из речки Меши.
Местонахождение Кичуйского острога не определено. На основании работ Перетятковича, Мельникова и Шпилевского [21], также из сведений жителей села Рокашево, нами определено предположительное местонахождение Кичуевского острога на старой Закамской линии – это тер- ритория ныне функционирующей колхозной фермы, между автодорогой и р. Кичуй. Здесь сохранился участок земляного вала, который от фермы идет в направлении р. Кичуй, переходит на правый берег реки, взбирается на гору и завершает на ней свой путь в направлении г. Заинска.
Кичуевский острог имел еще одну особенность – здесь не было постоянного населения. В
остроге попеременно несли службу по 50 казанских стрельцов.
Укрепленная черта за Кичуевским острогом начиналась от рва тарасным валом, который тянулся на расстоянии нескольких сот саженей до реки Кичуй и за нею. Далее на пространстве 19 верст была устроена засека, до болотистого места на поляне. На болоте, на расстоянии нескольких саженей, сооружены надолбы, затем на поляне тарасный вал. От этого тарасного вала снова, по болоту, поставлен тройной надолб, на этот раз на расстоянии 240 саженей. В виду того, что далее,
до реки Зай, болото на значительном пространстве поросло березовым и еловым лесом, была
устроена неширокая засека – от 7 до 10 саженей. Таких сооружений с перерывами, с надолбами было выполнено несколько. Надолбы были тройными (в три ряда). Через реку Зай, в том месте, где проходила черта, был перекинут мост. На противоположном берегу реки было сооружено новое укрепление, которое, как и предыдущие, получило название от наименования реки – городок Заинск. Расстояние от Кичуевского острога до городка Заинска составило 23 версты 965 саженей.
Заинск был заселен чалнинскими стрельцами в количестве 100 человек и «смоленскими ино-
земцами» (81 человек). Чалнинские стрельцы жили в 81 дворе, а «иноземцы» помещались в 51 дворе.
От Заинска черта шла в сторону Мензелинска. Черта от моста на трехверстном расстоянии в направлении вершины Зая проходила по болоту, которое было покрыто ельником, березняком и осинником. На редких сухих местах устроены засеки. Далее на 12 слишком верст тянулся черный лес, через который была устроена обыкновенная засека. На встреченной поляне был создан тарас- ный вал. Этот участок вала сохранился и поныне, в окрестностях села Новоспасск. Протяженность этого вала около 2,4 км, пересекает р. Лесной Зай (бывшая р. Большая Ирня) в километре южнее этого села. Левобережный участок вала (1,65 км) начинается непосредственно на поле в трехстах метрах от леса. По-видимому, вал в свое время начинался от леса, восточная сторона которого в последующем могла быть вырублена. Через 400 м от начала вала имеется редан, полевое укрепле- ние, имеющее форму выступающего угла, размеры которого по фасу (угловые ответвления редана) около 15 м. На валу, на расстоянии примерно 850 м от начальной точки, выполнен проезд для сельхозтехники. На подходе к реке вал имеет дугообразную форму. На правом берегу реки вал направлен на восток и завершает свой путь в лощине предгорья. Сохранившаяся глубина рва при- мерно два метра, высота вала около полутора метров. Вал ныне добротный, со стороны села обса- жен березами. В работах прежних исследователей Закамских линий сведения об этом участке вала не приводятся, хотя на картах 1735 и 1737 гг. они отмечены [22]. На этом участке вала организова- но небольшое укрепление с проезжей башней и караульной вышкой. По-видимому, это было свя- зано с определенной опасностью прохождения конницы противника, т.к. далее, на расстоянии 54 верст, тянулся густой лес. По всему лесу на этом сравнительно большом расстоянии была устроена засека шириной от 30 до 50 саженей. На подходе к реки Ик, на расстоянии более 7-ми верст, засека шла также по черному лесу. Через этот лес на расстоянии 4-х верст от старого Мензелинского ост- рога проходила Мензелинская дорога. Рядом со старым был построен Новомензелинский острог.
В Новомензелинский острог была поселена сотня вновь набранных конных стрельцов. К ним были присоединены 129 человек «смоленских казаков черного знамени», присланных «на вечное житье» в Мензелинск.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 259

В период возведения черты, в 1655 г., возникла необходимость ее продления. По чертежу
«казанца Ивана Лазарева» к построенной засеке, в конце ее, около рр. Мензеля и Ик, построена
«прибавочная черта» на расстоянии 15 верст 525 сажень.
Работы по сооружению Закамской черты, начатые летом 1652 г., завершены в 1657 г. Об этом известил царя боярин и казанский воевода Салтыков, который назвал Закамскую черту «Казанской чертой». Все работы на черте выполнены «подымовными людьми».
Качество строительных работ на Руси оставляло желать лучшего. Видимо, по этой причине в
1658 г. казанскому воеводе Бутурлину Федору Васильевичу было приказано из Москвы послать за реку Каму служилого человека для ревизии завершенного строительством «Казанской черты», на- чиная от Белого Яра. Этим человеком оказался некий казанец Никита Гладков. По результатам ревизии он подготовил подробное описание укреплений Закамской черты. Свое обстоятельное донесение Гладков заканчивает следующим образом: «А где по валу объявлялись худыя и полыя и голыя места и редкая засека (описанныя им в донесении своем), и буде приход воинским людем будетъ, и воинским людем теми месты пройти будет мочно; а в валовом тарасном деле полыя и ху- дыя и горелыя и в засеке редкия места починить мочно валовым же тарасным делом, а на топлых местах надолбами».
Засечная черта была возведена за сравнительно короткое время, однако его обороноспо- собность вызывала нарекания. Уже в том же 1655 г. часть укрепленной линии «попортило вешнею водою». Уставшие от строительных работ «подымовные люди» в сентябре 1656 г. решительно от- казались дальше оставаться «для поделки (починки) по Казанской черте худых и порченых мест». Правительство не смогло их заставить выполнить ремонтные работы. Далее последовали другие
неурядицы.
Еще задолго до завершения черты между Тиинским и Новошешминским острогами в 1654 г. произошли события, которые обескуражили власти и руководителей этой работы. В сорока верстах от Малого Черемшана через черный лес проходила «старая вотчинная дорога». В 1654 г. из степи по этой самой дороге прошла конница Ногайской Орды, пересекла черту, прошла на Закамские места и, погромив некоего Савву Аристова в селе Жукотино, возвратилась назад той же дорогой. Село Жукотино находилось на левом берегу Камы, вблизи Чистополя.
Власти, перепуганные этим событием, дали распоряжение на дополнительное укрепление уже возведенной линии на участке прохождения татарской конницы: построить между Тиинском и Новошешминском, возле Малого Черемшана и «вотчинной дороги», новый острог. Новый острог был возведен на правой стороне речки Билярки, недалеко от ее впадения в р. Малый Черемшан. Название новому острогу было дано от наименования речки и от старого городища – Билярск.
Билярский острог был заселен 100 стрельцами с их семействами, переведенными из Ахтачин-
ского острога, которые поселились около города в 50 дворах. Им была отведена земля.
Прорывы ногайских отрядов через Закамскую засечную линию повторялись, и не раз. Новошешминск подвергался разрушению в 1676, 1682 и 1717 годах [23]. В 1715 г. на Черемшан- скую крепость и Новошешминск совершил нападение Абулхаир, хан Малой Киргизской Орды [24]. В 1717 г. отряд численностью в 10 тысяч человек захватил Новошешминский острог [25].
У русских исследователей старой линии возникали вопросы, на которые конкретного ответа не находилось. Например, строители линии в процессе ее возведения на своем пути встретили остатки древних валов, на которых пришлось возвести новые, т.е., «донаростить» в высоту. Эти участки ва- лов на старой линии и в наши дни выглядят внушительно, впечатляюще и… даже предостерегаю- ще. Не исключено, что под впечатлением их осмотра Николай Рычков (сын П.И. Рычкова) написал в своих дневниковых записках следующие строки: «Великое различие можно найти между валами укреплявшими древних народов жилища, и между теми, которые составляют сию линию. Начало сих новых укреплений считают до сего времени не более сорока лет; но уже в некоторых местах едва можно распознать бывшие тут валы: напротив того древния до сего дня стоят в твердости непоколебимой. Сие различие не от чего иного происходит, как только от того, что народы, прежде сего в сих местах обитавшие, рачительнее трудились, делая укрепления жилищам своим» [26].
Об этом писал также Иванин, частично обследовавший обе Закамские линии. Им на старой линии был выявлен ряд валов древнего происхождения: «Ниже д. Романовской (Рокашево – А.Р.), лежащей близ большой казанской дороги, например, находятся два древних вала, пересекающие долину р. Кичуя и упирающиеся своими концами в лес». Ссылаясь на эти, а также на валы у сло- боды Ектерининской, Иванин задается вопросом: «Но к какой эпохе принадлежат эти укрепления? Не болгарския ли они? Не составляли ли они пограничных их крепостей, а вал – пограничную

260

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

черту их, изменявшуюся несколько раз? Открытие этих укреплений не подало ли и нам мысль к проведению подобным образом нашей Закамской Линии?».
Об этих двух валах у д. Рокашево, делая ссылку на работу Иванина, в своих записях пишет также С.М. Шпилевский [21]. Информацию об этих валах на кичуевском участке оставил и С.Мельников, член-корреспондент Казанского губернского статистического комитета: «Царь Алексей Михайлович, желая распространить пределы России на юго-восток, повелел провести новую пограничную черту…, линия, пролегавшая Чистопольским уездом от пригорода Новошеш- минска чрез реку Кичуй до Заинского городка Мензелинского уезда, проходила дачами села Ямаш, в коих на левом берегу речки Кичуя устроен земляной городок, называемый в древних актах Кичуевским острожком, который сохранился до настоящего времени и находится на самой северо- западной границе ямашских дач… на северо-западе от селения, в 4-х верстах, проходит земляной вал, пограничная линия» [22].
«Защитный вал полем, в 4-х верстах на северо-западе», который подходил к Кичуйскому ост- рогу, «поблизости у с. Рокашево», в наши дни не существует. По распоряжению одного из бывших руководителей колхоза вал сравнен с землей. Вал был сравнен с землей, сметен с лица истории ради удобства производства сельхозработ. Потому мы решили назвать этот вал «Бывшим валом». На картах, изданных в середине 1960-х гг., отмечены координаты этого вала. Этот «бывший вал» находился на северной окраине с. Рокашево, в поле, в семистах метрах от деревенской церкви. Вал, проходя с запада на восток, своим восточным концом упирался в дорогу, идущую из Альметьевска на Чистополь. Поэтому часть вала могла быть уничтожена во время строительства дороги. Общая протяженность вала по карте около 1,5 км. На карте так же отмечено некое сооружение прямо- угольной формы с выступом на юг. Размеры сооружения по фронту около 100 м, по выступу – 50 м. На этом участке, по рассказам местных жителей, после ликвидации вала даже провалился комбайн. Наши измерения и рассказы местных жителей совпадают с данными об остатках редута на этом участке вала, о котором написал С.М. Шпилевский: «При пересечении большой дороги, идущей в Казань, с валом сим, видны остатки редута почти такой же величины и профиля, как и у Ново- Шешминска; внутри его, сажен 5 отступая от бруствера, находится ров, неизвестно для чего выры- тый, ширины сажени 2 и глуб. с 1 1/2 арш.». Это значит, что «неким сооружением» являлся редут.
На левом берегу реки Шешма, на подходе к Новошешминску, с восточной стороны примы- кают два вала. Первый вал (местные жители называют его «Барсучий вал») в северо-восточном направлении оканчивается у водонапорной башни. Протяженность вала около 6,2 км. Высота вала местами около 1,2 м, глубина рва – до 2-х м. Расстояние между валом и внутренним краем рва око- ло 5–6 м. Ров выполнен на юго-восточной стороне вала. На заболоченных участках вал значи- тельно осел.
Второй вал возведен с направлением с запада на восток и расположен южнее первого, «бар- сучьего». Расстояние между этими двумя валами колеблется от 2-х до 4-х км. Этот второй вал за- канчивается у электрической подстанции. В наши дни часть вала служит в качестве подъездного пути к складам ГСМ, далее теряется среди жилых зданий.
Начальный участок второго вала имеет дугообразную форму с загибом на юг. Что еще важно, к началу вала был пристроен третий вал, своего рода аппендикс, который не зафиксирован картографами. «Аппендикс» представляет собой прямую линию и соединяется со вторым валом примерно в точке его перехода в направлении на Новошешминск. Этот вал зафиксирован в работе Шпилевского: «Далее за лесом, верст в 4-х, начинается опять верст на 12 вал, имеющий направле-
ние на пригород Новошешминск. Из этого же леса выходит еще другой вал и соединяется с валом
линии; но он древней нашего». Следовательно, «аппендикс» сооружен до русского периода.
Этот вал после соединения возвышается значительнее, чем вновь возведенные, достигая местами высоты почти до 4-х м, и в наши дни выглядит внушительно. Вал имеет оборонительные сооружения до 12 единиц, в т.ч. три редана.
Следовательно, вал первый («Барсучий»), второй дугообразной формы и наш «аппендикс» являются более древними, чем вновь построенные. Эти валы были использованы в качестве одного из участков на общей протяженности линии. А увеличение мощности участка вала после соедине- ния с «аппендиксом», видимо, есть результат дополнительного укрепления при возведении засеч- ной линии.
Кем были построены старые валы?
Ответ на вопрос мы нашли в документе с названием «Книги строительные Закамской черты» [27, л. 18 об.–54]. В этом источнике было отмечено, что на 41-й версте от р. Малого Черемшана,

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 261

после «старой вотчинной дороги», строителями был возведен тарасный вал на расстоянии 500 са- женей высотой и шириной по 1,5 сажени на сохранившемся татарском вале. На подходе к р. Шеш- ме после засеки (т.е. после леса) на расстоянии 4 версты 588 саженей сделан вал с тарасами, в т.ч. на 3 верстах 200 саженях выполнен тарас по старому татарскому валу. Следовательно, «древние» участки вала, встреченные строителями, являются татарскими валами. К татарскому периоду стро- ительства можно отнести также вал, существовавший до своего уничтожения вблизи с. Рокашево.
Протяженность старой Закамской линии составляет в общей сложности 274 версты (292 км). Эта линия в основном возводилась по лесистым районам. За много веков лесные засеки заросли, поэтому в наши дни их невозможно установить. Сохранились лишь участки валов, возведенные в открытой местности. Начальный и конечный участки старой линии – районы Белояра и Мензелин- ска – в результате подъема уровня воды в р. Волга и Кама затоплены.
Народная война 1670-х гг. против Московии совпала с движением казачества под руководст- вом Степана Разина. Одним из предводителей татар в этой войне назван Асан (Акай, Хасан) сын Айбулата Карачурина, подписавший вместе с Разиным Прелестную грамоту к казанским татарам с призывом присоединиться к войне против Московии [28, с. 52].
Другим предводителем татарского народа должен быть назван мурза Акбирде (Ахперди) Киль- дибеков. Он, в качестве войскового казака, имея на руках т.н. «прелестную грамоту» С. Разина тягловым и ясачным людям Цивильского уезда, обязывался присоединить население уезда к по- встанцам [28, с. 91, 557; 29, с. 136, 137, 536]. Прелестная грамота завершается словами: «К сей памяти высоковую печать атаман Степан Тимофеевич приложил. А с сею высоковою памятью по- слан наш войсковой казак Ахперди мурза Килдибяков, и вам бы, чернь, ево во всем слушать и спору не держать. А буде ево слушать ни в чем не станете, и вам бы на себя не пенять». Следова- тельно, Ахперди (Акбирде) мурза Кильдибеков был наделен чрезвычайными полномочиями, что говорит о его высоком статусе среди руководителей народной войны.
Во второй половине XVII в. для Российского государства старая Закамская линия являлась восточной границей, линией, которую русские не смели переходить [30, с. 402]. Она позволила царскому правительству закрепиться на левобережье Камы, сосредоточить здесь значительные во- инские силы и подготовиться к последующему завоеванию восточной части Ногайской Орды – Закамья и Придемья.

Список источников и литературы
1. Фирсов Н.А. Положение инородцев Северо-Восточной России в составе Московского государства. –
Казань, 1866.
2. Фирсов Н.А. Инородческое население прежнего Казанского царства в новой России до 1762 года и колонизация Закамских земель. – Казань, 1869.
3. Фирсов Н.Н. Колонизация Волжско-камского края и связанная с ней политика // Труд хозяйство. –
1930. – № 6–7. – С. 63–79.
4. Худяков М. Очерки по истории казанского ханства: Казань: Фонд ТЯК, 1990.
5. Никольский Н.В. Конспект по истории народностей Поволжья. – Казань, 1919.
6. Азнабаев Б. Социальная структура служилого населения города Уфы в конце XVI – первой половине
XVII века // Страницы минувшего. – Уфа, 1995. – С. 23–32.
7. Синенко С. Город над Белой рекой. – Уфа: Изд. «Башкортостан», 2002.
8. Порфирьев С. Роспись служилым людям по области Казанского Дворца на 7146 (1637) год. – Казань,
1912.
9. Материалы по истории Башкирской АССР. – Ч. 1. – М.-Л., 1936.
10. Ефремов В. Из истории Уфимского края. Уфимский край в конце XVI и в XVII в.// Вестник Орен-
бургского учебного округа. – 1913. – № 1.
11.Исхаков Д. От средневековых татар к татарам нового времени. – Казань, 1998.
12. Трепавлов В. История Ногайской Орды. – М., 2001.
13. Исхаков Д. Из этнической истории татар восточных районов Татарской АССР до начала XIX в. // К
вопросу этнической истории татарского народа. – Казань, 1985. – С. 36–65.
14. Чернышев Е. Данные о населенных пунктах по Казанскому уезду. Том 1. Список. // Архив Института языка, литературы и искусства им. Г.Ибрагимова. Ф. 95. Оп.1, Ед. хр.157.
15.Чернышев Е. Данные о населенных пунктах по Казанскому уезду. Том 2. Список. Институт языка,
литературы и искусства им. Г. Ибрагимова. Ф. 95. Оп.1, Ед. хр.157.
16. Буканова Р. Города-крепости юго-востока России в XVIII веке. – Уфа, 1997.
17. Советская военная энциклопедия. – Т. 3. – М., 1977.
18. Большая Советская энциклопедия. Изд.3-е. – Т. 20. – М., 1975.
19. Перетяткович. Поволжье в XVII и начале XVIII века (очерки из истории колонизации края). – Одес-
са, 1882.

262

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

20. Мельников С. Статистика края. Село Рождественское-Ямаши тож в Чистопольском уезде. – Казань:
Б.м., б.г.
21. Шпилевский. Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии. – Ка-
зань, 1877.
22. ЦГВИА. Ф. 349, оп. 45, д. 2283, 2288.
23. Спасский Н. Очерки по родиноведению. – Казань, 1913.
24. Краткое обозрение достопамятных событий Оренбургского края, составленное И.Жуковским. –
СПб., 1832.
25. Кривощеков. Исторические судьбы Оренбургского края. Краткий очерк заселения и развития края. –
Уфа, 1913.
26. Журнал или дневныя записки путешествия Капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства, 1769 и 1770 году. – СПб., 1770.
27. РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Д.156.
28. Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. Массовое народ-
ное восстание в Поволжье и смежных областях. Август 1670 – январь 1671. – Т. 2. – Ч. 1. – М., 1957.
29. История Марийского края в документах и материалах. Эпоха феодолизма. – Вып. 1. – Йошкар-Ола, 1992.
30. Акаевское восстание 1735–1741 гг. // Материалы и документы по истории Татарии. – М., 1937.

Амирханов Рафик Хазимович, краевед (г. Альметьевск); radik60@mail.ru.

Астраханский поход султана Селима:
причины и перспективы

И.Х. Камалов

Окончательно Золотая Орда исчезла с исторической сцены в 1502 г. На постордынском про- странстве появляются такие государства как Казанское, Крымское и Астраханское ханства. Влияние же Османской империи и Московской Руси еще больше усилилось. В то время, когда Османская империя начала разрастаться на территориях Золотой Орды, на Балканах и на Черноморском побережье, Русь, несмотря на то, что продолжала платить дань в казну наследников Золотой Орды, все равно смогла освободиться от татарского господства и вскоре начала вести политику расшире- ния. Завоевание Казани и Астрахани русскими ещё больше усилило влияние Руси в регионе.
Вместе с тем, завоевание Казани и Астрахани русскими, также как и падение Золотой Орды, особо не заинтересовало Османскую империю [17, с. 196–197]. Османская империя не придавала значения изменениям, происходящим на территориях севернее Крымского ханства, вплоть до конца XVI века. Стамбул не высказал ничего по поводу проводимой Москвой политики против му- сульманского народа в завоеванных ею ханствах. Посол Новосильцев, отправленный в Османскую империю в 1570 году, в статейном списке написал, что якобы сам султан сказал, что сам Бог отдал Астрахань русским [12, с. 81–82]. Неизвестно, действительно ли так высказался Султан Сулейман, но совершенно очевидно, что эти слова очень хорошо отражали политику Османской империи по отношении к Волжско-Уральскому региону [15, с. 173; 3, с. 279; 4, с. 31–32; 9, с. 223–234]. Равно- душие Османской империи по отношению к татарским ханствам объясняется несколькими причи- нами. С.М. Соловьев утверждал, что Волжско-Уральский регион географически находился очень далеко от Стамбула, и османские султаны, занятые войнами в других направлениях, не интересова- лись Казанским и Астраханским ханствами [11, с. 214]. Обязанности по обороне Казани и Астраха- ни османские султаны возложили на плечи крымских ханов. В свою очередь Крымские ханы не желали присутствия Османской империи в Волжско-Уральском регионе, и по этой причине пытались держать османских султанов вдали [16, с. 357]. Кроме того, несмотря на то, что завоева- ние Казани и Астрахани русскими является датой начала «русского вопроса» для османов, они бы- ли заняты войнами с христианскими государствами в Европе, и государством Сафевидов на Восто- ке. Таким образом, османы не смогли сразу же дать реакцию на происходящие на севере события.
Но уже совсем скоро политика Османской империи относительно этого региона изменилась. Сразу же после подписания мирного договора с Австрией, в 1563 г. Османским султаном Сулейма- ном и его главным визирем Мехметом Соколлу было запланировано строительство Волго-Донско- го канала и поход на Астрахань. Османы планировали построить на берегах Дона и Волги крепости и, прорыв канал, соединить две реки; построив третью крепость близ Астрахани, взять весь регион под свой контроль. Осенью 1563 года Султан Сулейман отдал приказ крымскому хану Девлет Ги-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 263

рею готовиться в поход. Русские послы, находящиеся в Крыму, разузнали, что казанцы, астрахан- цы, ногайцы и черкесы – волжско-уральские мусульмане жаловались султану, что дорога в хадж, проходящая через Астрахань, закрыта для мусульман, и они просят освободить путь паломничест- ва [22, с. 778–782]. Кроме того, и беженцы из Волжско-Уральского региона постоянно сообщали султану о необходимости удаления русских из этого региона [5, с. 111]. Османские султаны, после провозглашения себя защитниками мусульман, не смогли остаться равнодушными на просьбы о помощи волжско-уральским мусульманам [18, с. 94–95]. Татарский историк Абдулла Баттал-Тай- мас писал, что одной из причин похода Селима Второго является приближение русских к границам Османской империи. Османские султаны до последнего момента молчали, и только когда границы Русской империи расширились до Кавказа и Крыма, тем самым угрожая границам самой Османской империи, они перешли к действиям [4, с. 31–32]. После захвата русскими Казани и Астрахани влияние Руси стало заметно распространяться и на Кавказе; строительство крепости в Тереке, взятие определенной части Кавказа под свое влияние были одними из многих причин похода [18, с. 94].
Сколько бы крымский хан Девлет Гирей не продолжал вести борьбу против влияния России, он не хотел, чтобы планы относительно Астрахани увенчались победой Османской империи. Осознавая и боясь, что успешный поход приведет к вхождению Крыма в состав империи как вилайета, Девлет Гирею удается убедить султана не идти в поход [16, с. 367]. Но в тоже время крымский хан от- правляет письма Ивану Грозному с требованием отдать Казань и Астрахань ему; в противном случае города будут захвачены турками. Хан и сам понимал, что Иван Грозный не отдаст города. Иван Грозный ответил, что «где же это видано, чтобы завоеванные города отдавались назад?» [13, с. 14].
Султан Сулейман больше не поднимал эту тему. Между тем его дефтердар Черкез Касым Паша много раз давал знать, что этот поход был бы очень выгодным для них. Новосильцев в своем списке писал, что Касым Паша утверждал, что Астрахань со старых времен была в руках мусуль- ман, и город является торговым центром, все деньги которого уходят в Москву. Дефтердар гово- рил, что если они завоюют этот город, деньги будут идти в казну Османской империи [8, с. 269]. Но ни эти доводы, ни утверждения Касым Паши о принадлежности Астрахани к тюркской земле никак не убедили султана Сулеймана, наоборот, султан говорил, что астраханская земля никоим образом не имеет отношения к Османской империи, и русские никогда не забирали этот город у него [12, с. 82].
Однако смена власти в Османской империи и продолжение экспансии России все больше беспокоили крымского хана, и он снова и снова возвращался к мысли о необходимости похода на Астрахань. Экспансия русских на севере Кавказа и воздвижение крепости на реке Терек носили угрожающий характер и для границ Крыма. Кроме того, хан понимал, что победа России в Ливон- ской войне против Литвы и Польши окончательно блокирует Крымское ханство с двух сторон.
Взошедший на трон после Султана Сулеймана Султан Селим тоже понимал необходимость похода на Астрахань, так как, во-первых, волжско-уральские мусульмане продолжали жаловаться и крымскому хану, и турецкому султану. Во-вторых, черкесы на Кавказе, принявшие власть Османской империи, не могли одни сопротивляться продвижению здесь русских войск. В-третьих, Астрахань был стратегическим и торговым центром, что играло немаловажную роль, так как именно через Астрахань товары восточных купцов расходились по всему миру. Кроме всего этого, Селим Второй хотел закрыть единственный выход иранцев на Астрахань, тем самым поставить иранского шаха в затруднительное положение. Такие османские историки, как Печеви, Карачеле- бизаде, Муннеджимбаши и Али в своих трудах пишут, что целью похода на Астрахань был не русский царь, а иранский шах. По их мнению, султан планировал захватить торговый путь на Нижней Волге, а оттуда дальше идти на Иран [16, с. 371–372]. Французский и английские послы в своих статейных списках также причиной этого похода называют подготовку к походу на Иран [16, с. 372–373]. Такого же мнения придерживаются и позднейшие историки, занимающиеся этой тематикой. Например, Беннингсон [14, с. 441–442] и турецкий историк Х.Узунчаршылы [23, с. 33–
37] считали, что астраханский поход был построен на османо-иранских интресах. Х.Иналджик также признал, что благодаря захвату Астрахани и строительству Волго-донского канала, будет открыт доступ к внутренним регионам Ирана [16, с. 372].
Таким образом, обращения мусульман Кавказа и Волжско-Уральского региона к султану за помощью, привлекательность Астрахани как регионального торгового центра и Османо-Иранские интересы были причинами похода Султана Селима на Астрахань. Кроме того, взошедший на трон
Селим Второй не забывал также и о необходимости новых военных подвигов. Но все же главной
причиной этого похода, по моему мнению, стало усиление Руси в регионе и распространения

264

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

российского влияния до самых границ османской империи. В результате задумки и планы предыдущего султана Сулеймана Султан Селим решил претворить в жизнь. Нельзя было выбрать более подходящего времени для похода. Османская империя к тому времени разрешила почти все свои проблемы во внешней политике. С императором Максимилианом был подписан мирный договор на 8 лет (1568). Договор с Польшей был продлен. Иранские послы также просили продле- ния мира на старых условиях. В результате ярый сторонник этого похода везир Соколлу убедил султана выйти в поход [16, с. 371].
Хотя крымский хан Девлет Гирей лично встал во главе тех, кто двинулся в поход на Астра- хань, взгляды Девлет Гирея и султан Селима на манеру похода были разными. Девлет Гирей про- сил султана предоставить в его распоряжение небольшой полк янычар. Таким способом крымский хан хотел победить русских – убрать нависшую угрозу со стороны русских, а также препятствовать непосредственному подчинению Астрахани Османской империи. То есть Девлет Гирей с помощью османов хотел подчинить Астрахань себе. Однако планам Девлет Гирея не суждено было сбыться. Султан Селим послал 17000 солдат во главе с Кефели Касым Паша и приказал крымскому хану подчиниться ему.
В результате турецкая армия была собрана в Кафе. По докладам русских дипломатов, непо- средственно в Астрахань было направлено 80000 солдат. 15 августа турецкая армия достигла места соединения Дона и Волги. Здесь быстро стало ясно, что строительства канала – нереализуемая мечта. Выяснилось также, что невозможно поставить корабли на колеса и тянуть их таким образом до Волги [18, с. 107–110, 119–122]. Из-за этого флот и снаряжение частично были возвращены обратно в Азовское море. У армии Касым Паши не было другого выхода, как добираться до Астрахани по берегу Волги. Наконец, 16 сентября армия добралась до старого города Астрахани.
По планам османов, для захвата города они собирались прорыть ров, но из-за воды, полностью окружающей город, армия не смогла подступиться. Турецкая армия хотела взять крепость под обстрел, но из-за нехватки пушек и этого не удалось сделать [8, с. 269]. Касым Паша в местечке под названием Городище начал возведение крепости. Но приближение зимы и истощение припасов привело к отступлению армии 26 сентября. В отчете русского пленного дипломата Мальцева писа- лось, что посредством самого Мальцева был пущен слух об отправке в Астрахань двух отдельных полков под руководством Петра Серебрянного и Ивана Бельского и о союзе царя с Ираном [18, с. 011–022]. Все это стало причиной отступления турецких войск.
Отступая назад, турецкая армия прошла через много трудностей: крымский хан повел их другой дорогой, через пустыню, что стало причиной смерти большого количества людей, падежа лошадей [21, с. 041–048]. Отступая, Касым Паша встретил гонца султана с известием о том, что армия должна остаться в Астрахани до наступления весны и прибытия подкрепления [10, с. 114]. Однако Касым Паша и его армия уже была далеко от города, и главной их задачей было вернуться домой невредимыми. Потери османской армии были огромны. Новосильцев в своем списке пишет, что в поход вышло 80000 солдат, невредимыми вернулась только 1/4 часть, 60000 погибло, боль- шая часть которых погибла во время отступления. Новосильцев пишет, что такого неудачного похода в истории Османской империи еще не было. Если бы при отступлении русские напали на турецкую армию, то выживших не осталось бы вовсе [12, с. 84]. Но на самом деле в этот период у Ивана Грозного и не было такой армии, чтобы разбить турков, т.к. русский царь был занят Ливонской войной, и у него не было никакого желания открывать войну на новом фронте. Этим и объясняется скорая отправка Ивана Новосильцева к султану. Несмотря на то, что армия османов отступила, ничего не добившись, Россия во многих вопросах все же оказалась вынуждена пойти на уступки. Султан Селим в своем письме русскому царю Ивану Грозному, отправленную вместе с Новосильцевым, требовал открыть дорогу паломникам, проходящего через Астрахань, освободить крымских послов в Москве, не воевать с черкесами, разрушить город на р.Терек [20, с. 400–401]. Русское правительство заявило, что приняло все условия султана [18, с. 151–152].
Итог – столь неудачный поход на Астрахань отчасти являлся виной крымского хана. Изначаль- но неохотно согласившийся на это Девлет Гирей вел себя во время похода очень пассивно. Его поведение объяснялось страхом, что во время его отсутствия на трон ханства будет назначен Крым Гирей, и страхом, что при удачном походе Крым потеряет свой статус и из ханства превратится в вилайет [10, с. 95; 6, с. 170]. Поэтому ещё до выхода в поход Девлет Гирей отправил посла царю Ивану оповестить о скоро готовящемся походе на Астрахань. Девлет Гирей снова потребовал от
царя сдачи города, при положительном ответе он обещал убедить султана не идти в поход на
Астрахань [10, с. 96; 16, с. 376–377]. Осведомленные о предстоящем походе русские отправили

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 265

иранскому шаху посла, который должен был осведомить иранцев и сообщить о желании царя создать союз с иранским шахом [16, с. 379–380]. Крымский хан делал все от него возможное, чтобы подорвать моральный дух турецкой армии. Благодаря этому, а также скорому похолоданию, истощению запасов и прибытию русских войск [2, с. 250], Девлет Гирею удалось добиться своего [8, с. 269–270]. Османы же не повторили поход, хотя изначально такого рода планы были. Но сразу же после окончания сгорел склад вооружений и продуктов, которые они оставили в Азове. Существует мнение, что янычары подожгли этот склад, так как они не хотели заново идти в долгие и мучительные походы, а предпочитали воевать в Европе и захватывать большую добычу. Кроме того, в это время османы были заняты восстаниями в Йемене, то есть на другом конце арабских пустынь [7, с. 97–128]. Ответственность же за волжско-уральский регион султаны опять возложили на крымских ханов.
По мнения татарского историка Акдес Нимет Курата, этот поход не был так важен для Осман- ской империи, как для Москвы, и не имел такого большого значения, как другие походы османов [19, с. 10–23]. Вместе с тем, для волжско-уральских мусульман этот поход имел большое значение. После захвата Казанского, Астраханского и других татарских ханств, местное население продолжа- ло борьбу с русскими, и, как мы уже упомянули выше, нуждалось в помощи Османской империи. Поэтому неудачный поход на Астрахань разочаровал мусульман региона.
Хотя неофициальная первая русско-турецкая война завершилась сразу же после окончания похода на Астрахань, именно в рассматриваемый нами период началось созревание идеологиче- ской основы будущей борьбы между Россией и Турцией. Османский султан провозгласил себя защитником всех мусульман мира, включая российских мусульман. А Россия, в свою очередь, про- возгласила себя «Третьим Римом» и защитником всех православных христиан, включая и прожи- вающих в Османской империи. С расширением своих границ к идеологическому соперничеству добавятся политические и экономические моменты, и таким образом начнется турецко-русская борьба, которая будет длиться несколько веков.

Список источников и литературы

1. Агзамова Г.А. Волжско-Каспийский путь в XVI – первой половине XIX века // Тюркологический сборник 2002. М.: Восточная литература, 2003. С. 139–153.
2. Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Пер. с английского Й.В. Готье.
Л., 1937.
3. Атласи Һ. Себер тарихы. Соенбикə. Казан ханлыгы. Казан: Татарстан китап нəшрияте, 1993.
4. Баттал Г. Казан төркилəре. Казан: Татарстан китап нəшрияте, 1993.
5. Вернадский Г. Московское царство. I. М.: Аграф, 2001.
6. Гёкбилгин Т. Османский поход на Астрахань в 1569 г. // Восточная Европа средневековья и раннего нового времени глазами французских исследователей. Казань: Институт Истории АН РТ, 2009. С. 167–173.
7. Иванов И.А. Османское завоевание арабских стран (1516–1574). М.: Наука, 2001.
8. Карамзин Н.М. История Государства Российского. IX. СПб.: Издательство «Золотой Век», 2003.
9. Мустакимов И.А. Османская империя и татарские ханства Поволжья в историографии (труды татар-
ских и татарстанских историков) // Тюркологический сборник 2006. М.: Восточная литература, 2007. С. 223–
234.
10. Смирнов Н.A. Россия и Турция в XVI–XVII веках. I–II. М., 1946.
11. Соловьёв С.М. История России с древнейших времен. Т.VI. СПб.
12. «Статейный список И.П. Новосильцева» // Путешествия русских послов XVI–XVII веков. СПб.,
2008. С. 63–99.
13. Широкорад A. Турция: пять веков противостояния. М.: Вече, 2009.
14. Bennigsen A. «L’expedition Turque contre Astrakhan en 1569 d’apresles Registres des ‘affaires importan- tes’ des archives Ottomanes», Cahiers du Monde Russe et Sovietique, 8 (1967), p. 427–446.
15. Fahreddin R. Altın Ordu ve Kazan Hanları, çev. İ. Kamalov, Kaknüs Yayınları. İstanbul, 2003.
16. İnalcık H. «Osmanlı-Rus Rekabetinin Menşei ve Don-Volga Kanalı Teşebbüsü (1569), Belleten, XII/46 (Ankara, 1948), s. 342–402.
17. Kamalov İ. – Mirgaliyev İ. «Altın Orda-Osmanlı Münasebetleri», Gazi Akademik Bakış, cilt 2, No. 3.
Ankara, 2008. S. 187–198.
18. Kurat A.N. Türkiye ve İdil Boyu (1569 Astarhan Seferi, Ten-İdil Kanalı ve XVI–XVII. Yüzyıl Osmanlı-Rus
Münasebetleri), Ankara Üniversitesi Basımevi. Ankara, 1966.
19. Kurat A.N. «The Turkish Expedition to Astrahan in 1569 and the Problem of the Don–Volga Canal», Slavonic and East European Review, 40 (1961–2), s. 10–23.
20. «II. Selim’den IV. İvan’a Nâme», H.İnalcık «Osmanlı-Rus Rekabetinin Menşei ve Don-Volga Kanalı
Teşebbüsü (1569)», ek XI, s. 400–401.
21. Taranowski, «Andrey Taranowski’nin Seyahat-Namesi (Temmuz-Aralık 1569), Türkiye ve İdil Boyu (1569
Astarhan Seferi, Ten-İdil Kanalı ve XVI–XVII. Yüzyıl Osmanlı-Rus Münasebetleri), s. 041–048.

266

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

22. Trepavlov V.V. «XIII–XVII. Yüzyıllarda Deşt-i Kıpçak Türkleri Hac Yolunda», çev. İ. Kamalov, Belleten, LXXIII/268. Ankara, 2009. S. 775–787.
23. Uzunçarşılı İ. H. Osmanlı Tarihi, III/1, TTK Yayınevi. Ankara, 1983.

Камалов Ильяс Хутдетович, доктор исторических наук, научный сотрудник Института истории Тур-
ции (г. Анкара); ilyaskamal78@mail.ru.

А.В. Парунин

Дипломатические контакты Московского великого княжества и Тюменского ханства в 1480-е – начало 1490-х гг.

Рассматриваемый период (80-е – начало 90-х гг. XV века) в истории Тюменского ханства отме- чен солидными внешнеполитическими успехами и определенным влиянием на взаимоотношения Москвы, Казанского ханства, Ногайской и Большой Орд. Установление дипломатических отноше- ний с Москвой, номинальное подчинение Ногайской Орды хану Ибаку придали Тюменскому ханству весомый статус среди тюрко-татарских государств XV–XVI вв.
Стоит отметить, что основными нарративными источниками, повествующими о внешнеполи- тической деятельности хана Ибака, являются русские летописи и данные дипломатической пере- писки Московского великого княжества с Крымским ханством и Ногайской Ордой. Данная источ- никовая база характеризует Тюменское ханство глазами официального Московского княжества и является, по сути, «внешним» источником деятельности Ибака. Тюменское ханство отмечено в русско-крымской и русско-ногайской дипломатической переписке, к сожалению, зачастую фраг- ментарно. Корпусом источников, которые бы охарактеризовали государственную структуру Тюменского ханства «изнутри», мы не располагаем.
Одной из особенностей становления Тюменского ханства уже в конце 60-х – начале 70-х гг. XV века явилось образование коалиций, в том числе и с Ногайской Ордой, хотя её вклад в образо- вание и развитие самостоятельного Тюменского ханства представляется неясными из-за скудости источников [20, c. 98]. Долгосрочные политические отношения, основанные на формальной зави- симости Ногайской Орды от Тюмени, были установлены около 1473 года [21, c. 114; 5, c. 17]. Д.Н. Маслюженко со ссылкой на Летописный свод 1518 г. указывает, что «в 1480 г. ногайские беки Муса и Ямгурчей признали власть Ибака над Ногайской Ордой» [11, c. 92]. Номинальное подчине- ние ногаев Ибаку было взаимовыгодным: Ибак получал в свое распоряжение многочисленное ногайское войско («силы пятнадесять тысящ казаков» [10, c. 158]) а ногайские беки могли обрести определенный политический статус среди других тюрко-татарских государств, и отдельно Москвы. В то же время, как отмечает Е.В. Кусаинова, ногаи могли претендовать на золотоордынское насле- дие [9, c. 21]. Тем не менее, степень подчинения ногаев Ибаку по-прежнему представляется спор- ной (краткий историографический обзор имеется в работе В.В. Трепавлова [21, c. 114]), однако этот вопрос лежит вне проблемы, озвучиваемой в данной статье.
Первой крупнейшей внешнеполитической акцией Ибака, позволившей оформить дипломатиче- ские контакты с Московским великим княжеством, стало нападение на войско хана Большой Орды Ахмата, который после неудачного «угринского стояния» осенью 1480 г., отправился на зимовку и рассредоточил свои войска по близлежащим улусам.
Однако источники неоднородны в степени раскрытия нападения сибирско-ногайского войска на большеордынского хана. По «Архангелогородскому» летописцу (в редакции 1781 г.) Ибак име- нуется «царем Шибанским»: Ибак со своими силами отправляется в Ногайскую Орду, затем общее войско, переправляясь через Волгу, преследует Ахмата: «и перевезеся Волгу на горную сторону а уже осень, и поиде на переем на Ахмата царя, и перенял след его за Доном, и поиде после Ахмата по вестем, и как Ахмат разделился своими ити Салтаны, на зимовище приде, и ста зимоваши, рас- плотася» [10, c. 159]. Указана и точная дата убийства Ахмата: «а царь Ивак приде на него с силою своею безвестно с Мырзами, месяца Генваря в 6 день, приде на него на утре изноровяся, а царь Ах- мат еще спит, и уби его своими руками» [10, c. 159].
Более подробные данные касательно похода на Ахмата предоставляет «Историческое и дипло- матическое собрание дел между Российскими великими князьями и бывшими в Крыме Татарскими царями, с 1462 по 1533 гг.»: «Между тем великий князь, узнав, что Ахмат оставил Орду свою без

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 267

всякой защиты, немедленно отрядил туда царя Курдоулата с Российскими войсками которые, не нашед себе никакого сопротивления, разграбили и опустошили татарския жилища, побили и по- пленили неприятельских жен и детей. Ахмат, стоящий на берегах Угры, уведав о сем несчастии, побежал к свои на помощь, но тогда как он старался встретить обременных добычею и пленом Россиян, которые избрали себе для возвратного пути совсем другую дорогу, Нагайцы ворвались в Орду и истребили до конца все избегшее от руки прежних победителей. Они, взяв в плен Ахмато- вых жен, пошли далее, переправились через Волгу, встретились с Татарским войском, вступили с оным в сражение и по долговременной и кровопролитной битве, оное одолели; сам Ахмат умерщ- влен был Нагайским князем Иваном, сыном царя Шибана» [4, c. 192].
Данный отрывок показывает пример координации действий двух войск с использованием отвлекающего маневра для распыления сил противника, что наводит на мысль о совместных дейст- виях войск Ибака и отрядов московского князя Ивана III. Совместной операции, возможно, пред- шествовали и первые дипломатические контакты, о которых, к сожалению, источники не упомина- ют. На возможную договоренность указывает А.Г. Нестеров, утверждающий, что «именно в это время (1480-й год) шейбанидский хан заключил союз с великим князем Московским Иваном III, направленный против большеордынского Ахмад-хана» [14, c. 114]. Косвенным подтверждением гипотезе служит другой отрывок: «Как приходил царь Ахмат на Русь и стоял обе Угре, и без него взял ево орду Ногайский Царь Ивак и его убил» [8, c. 4].
Удачное использование ситуации после «угринского стояния» (распыление сил Ахматом; по меткому замечанию В.В. Каргалова, «остатки воинства Ахмед-хана, «наги и босы», «страхом гони- мы», бежали в степи «невозвратным путем» [7, c. 114]) и географических условий (зимнее время, войско Ахмата готовилось к перезимовке, частично было распущено) позволили эффективно и быстро осуществить военную операцию против Большой Орды, захватив при этом немалые тро- феи, размеры и значимость которых также неоднозначно трактуются источниками. В частности, Вологодско-Пермская летопись упоминает о захвате дочери Ахмата, разорении его орды, и захвате
«базара» [17, c. 274; 2, c. 262]. «Архангелогородский» летописец. отмечает: «и стоял царь Ивак 5 дней на Ахматове Орде, и поиде прочь: а Ордобазар с собою поведе в Тюмень не грабя, а добра, и скота, и полону Литовского безчисленно поимал, и за Волгу перевел» [10, c. 159]. Никоновская же летопись отмечает, что «царь Ивак Нагайский Орду взя» [16, c. 202]. Д.Н.Маслюженко специально выделяет данный факт, при этом замечая, что «ордой называли вообще ставку, военный лагерь хана, а часто и всех его подданных» [11, c. 92; 12, c. 243]. Со сведениями Никоновской летописи согласуется и следующее высказывание: «Нагайцы ворвались в Орду и истребили до конца все избегшее от руки прежних победителей» [4, c. 102]. Можно предположить, что под фразой «Орду взя» имеется в виду разорение территорий, подчиненных Большой Орде.
В качестве одного из трофеев источники упоминают «ордобазар», который, по мнению Д.Н. Маслюженко, мог быть как кочевой ставкой хана, так и вполне реальным городом [11, c. 92]. Тем не менее вопрос нуждается в дополнительном исследовании, к чему подталкивает упоминание в Вологодско-Пермской летописи: «….и базарь разграби, и полон весь за Волгу перевезе в Ногаи» [17, c. 274]. Однако имеющиеся данные о разграблении русскими отрядами «татарских жилищ» и о безуспешной погоне Ахмата с целью вернуть награбленное все-таки позволяет предположить, что под «ордобазаром» упоминается кочевая ставка, возможно с немногочисленной охраной, немалым обозом, родственниками и приближенными хана. Так или иначе, с учетом противоречивых данных, вопрос нуждается в дополнительном исследовании.
Удачная операция по уничтожению опасного противника Московского великого княжества по- зволила Ибаку укрепить свое внешнеполитическое положение, о чем свидетельствует прибытие первого официального посольства из Тюменского ханства во главе с послом князем Чюмгуром. По сообщению летописей, «Того же лета царь Ивак послал посла своего Чюмгура князя к великому князю Ивану Васильевичу и к сыну его великому князю Ивану Ивановичу с радостию, что супос-
тата твоего есми убил, царя Ахмата. И князь великий посла Ивакова чествовал и дарил и отпусти
ко царю с честию, а царю Иваку теш послали» [18, c. 95; 10, c. 160]. Мнение Г.Л. Файзрахманова о том, что Ибак спешил с установлением дипломатических отношений с Иваном III из-за «угрозы со стороны Москвы» (кстати, стоит отметить тот факт, что «московская угроза» Тюменскому ханству у Г.Л. Файзрахманова «кочует» из одного исследования в другое: см., например, 24, c. 123; 23, с. 135; 22, с. 136] источниками не подтверждается.
Заслуживает внимания следующий факт, который упоминают Устюжские и Вологодские лето-
писи: «Того же лета Андрей Мишнев с шильники и с Устюжаны ходили в Великую Пермь, да

268

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

побили Вогулич под Чердынем, а на Каму шедши да встретили гостей да Тюменских Татар, да пограбили» [18, c. 95]. Очевидно, событие произошло одновременно с прибытием посольства в Москву и никак не повлияло на развитие тюменско-русских отношений.
К сожалению, о характере переговоров между Москвой и Тюменью, ничего неизвестно, поми- мо упомянутого подарка («теш»). Судя по всему, ногаи не вошли в число послов к Ивану III, хотя их военный вклад в успех операции был определяющим. Однако и Ибаку, по всей видимости, не удалось достичь более существенных результатов, нежели установление (пускай и достаточно теп- лых) дипломатических отношений с Москвой. Стоит согласиться с мнением А.К. Бустанова о том, что разгром Большой Орды и посольство князя Чюмгура летом 1481 года не служат признанием суверенитета Тюменского ханства, поскольку «в Москве слабо представляли, какую роль может играть Сайид Ибрагим» [1, c. 87]. Тем не менее представляется сомнительным тот факт, что Ибак посредством данных переговоров пытался добиться от великого князя признания суверенитета или легитимизации ханства: вероятно, первоначальной задачей было установление прочных диплома- тических контактов. Однако Д.Н. Маслюженко со ссылкой на Б.А. Ахмедова утверждает, что име- ются данные о переписке Ибака и Ивана III касательно торговли [11, c.93], но имеющиеся источни- ки не упоминают о подобном факте: упоминания же о торговых отношениях начинают фиксиро- ваться лишь на переговорах в 1489 году.
В свете тюменско-русских дипломатических отношений интересен поход воевод князя Ивана III на Обь: «В лето 6991. Князь великий Иван Васильевич посла рать на Асыку, на вогульского князя, да и в Югру на Обь великую реку» [18, c. 95]. При этом летопись отмечает, что «воиводы великаго князя отошли вниз по Тавде реце мимо Тюмень в Сибирьскую землю» [18, c. 95]. Не совсем ясны цели похода на Обь, что отразилось в историографии: Н.М. Карамзин указывает, что поход был вызван стремлением подчинить югорские и вогульские племена Ивану III. По мнению исследователя, обложение данью Югры вследствие похода 1465 года было недостаточным [6, c. 385]. С данным мнением соглашается и Е.А. Рябинина [19, c. 37], а Д.Н. Маслюженко добавляет,
«что в реальности сибирский поход на противников не только не привел к нужным для Ибак-хана результатам, но даже, наоборот, Югра признала свою зависимость от Москвы [11, c. 94]. Однако при этом непонятно, на какие именно результаты рассчитывал Ибак-хан, поскольку они не получи- ли своей огласки в источниках. Не спасает положение и ссылка Д.Н. Маслюженко на автореферат диссертации А.Г. Нестерова (с. 14), поскольку последний в своей работе лаконично констатировал:
«В 1483 г. войска совершили поход в Югру – Северное Зауралье. В результате этого похода угор-
ские земли признали зависимость Русского государства» [13, c. 14].
Признание зависимости отмечено и в летописях: «В лето 6992 (1484). Тое же весны пришли с челобитьем князи вогульския и югорския, вогульский князь Юмшан да Калша, а сибирский князь Лятик, а югорский князь Пыткеи, а большеи князь югорский Молдан; того с собою на перед князь Федор Курьбский привел. И князь великий за себя их привел, и дань на них уложил, да пожаловал их, отпустил их восвояси» [18, c. 95; 17, c. 276]. Представляется интересным упоминание о
«Сибирском князе Лятике», но нет причин связывать его ни с Тюменским ханством, ни с потенци-
альными противниками Шибанидов в Сибири – Тайбугидами вследствие разрозненности данных: судя по всему, Лятик может быть отождествлен с «Сибирьстей землей» [18, c. 95], границы кото- рой локализовать не представляется возможным.
Русско-тюменские отношения, в ту пору достаточно мирные, сыграли свою роль в данном походе, ибо при движении в Сибирь полки прошли «мимо Тюмень», видимо памятуя о недавнем
разгроме Большой Орды и успешном визите послов Ибака к Ивану III. Возможно, имело место и
некоторая помощь со стороны тюменцев русским в их достаточно рискованной миссии, но, к сожа- лению, в источниках нет указания по данному поводу. Д.Н. Маслюженко со ссылкой на статью Е.А. Рябининой [19, c. 37–38] указывает, что поход 1483 года, «не был запланирован государством, а был личной прихотью воевод, желавших, помимо обложения данью, просто пограбить местное население» [11, c. 94]. Однако Е.А. Рябинина пишет, что «скорее всего (поход) не носил характер запланированной экспедиции» [19, c. 38], при этом не указывая, что военная операция была лишь
«личной прихотью воевод», что также идет вразрез и со сведениями летописей: «Князь великий Иван Васильевич посла рать на Асыку, на вогульского князя, да и в Югру на Обь великую реку». Как видим, операция была санкционирована лично Иваном III, а обложение данью вогульского и угорского населения являлось государственной политикой: летопись фиксирует сведения о нало- жении данью вогульских и югорских князьков: «И князь великий за себя их привел, и дань на них уложил, да пожаловал их, отпустил их восвояси» [18, c. 95].

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 269

В целом, следует констатировать тот факт, что несмотря на целенаправленные попытки Мос- ковского княжества подчинить себе часть сибирского региона, Тюменское ханство оставалось по- прежнему в мирных отношениях с Иваном III, на что указывают и данные летописей, где много- численные угорские и вогульские князьки пришли «бити челом» московскому князю, но среди по- сольств тюменцы не упомянуты.
Следующий этап в развитии дипломатических контактов Москвы и Тюмени был непосредст-
венно связан с событиями в Казанском ханстве в 1487 г.
Можно констатировать тот факт, что благодаря дипломатической миссии 1489 года (в составе
22 человек, среди которых три посла: один – от Ибака, двое других – от ногайских мурз Мусы и Ямгурчи), отношения Тюменского ханства и Московского княжества приобрели иной статус. С данным фактом прежде всего связано смещение казанского хана Али (Алегама) с престола: «В лето
6995 (1487)…. В четверок на пятой недели по Велице дня, и взяша город Казань июля в 9 день, и царя Алегама Казанского изымаша с матерью и его царицей и с двумя браты и с сестрою, и с его князми, и приведоша из на Москву. Июля же на 20 прииде весть великому князю, что город Казань взяли его воеводы и царя полонили; а пригонил с той вестью князь Федор Хрипун Ряполовский. И князь великий Иван Васильевич всея Руси цари Махмет-Аминя из своей руки посадил на царство в Казани, а коромолных князей и уланов смертию казнил и иных коромолников; а царя Алегама с царицею посла князь великий в заточение на Вологду, а матерь его и братию его и сестры посла князь великий в заточение на Белоозеро в Карголом» [16, c. 218–219].
Агрессивная акция Московского государства против Казани, очевидно, не на шутку встрево- жила элиту тюрко-татарских государств [24, c. 123; 23, c. 135; 11, c. 98; 12, c. 50], что может быть подтверждено внезапным посольством ногайских мурз и тюменского хана осенью 1489 г.
Подтверждают внезапное прибытие посольства с многочисленной свитой «Памятники дипло- матических сношений….»: «Лета 98, сентября. Сю грамоту прислал из Мурома наместник князь Федор Хованской о нагайском после.
Государю великому князю Ивану Васильевичу всей Русии холоп твой, государь, Федорец Хо- ванской челом бьет. Приехали государь, к тобе послы из Нагайские Орды, Иваков слуга, а зовут его Чюмгуром, да Мусин мурзин слуга, Адиком зовут, да Емгурчеев мурзин слуга, Тувачем зовут; а всех их, государь; а всех государь, двадцать да два. А сказывают государь, Волгу возилися под Черемшаны; а провожал их, сказывают, Алказый, да Бегиш, да сын его Утеш, да Чет, да Икайсым Сегит; а провожали их государь, полем до Суры, до Папулы, до Мордвина; а оттоле, государь, ска- зывают, ехали на князя на Ромодана, да на Кырданову Мордву, да на Саконы; а нынеча государь, стоят за рекою против города. И яз, государь, на сю сторону их возити не велел без твоего ведома, и ты, государь, как укажешь» [15, c. 81].
Исходя из данных грамоты, приезд ногайско-тюменских послов, да еще и с огромным сопровождением, явился неожиданностью для Москвы и был воспринят неоднозначно, если не сказать холодно. Судя по всему, непосредственно посольство состояло из 22 человек с довольно внушительной охраной («Алказый, да Бегиш, да сын его Утеш, да Чет, да Икайсым Сегит»). Со- провождение послов «нашими недругами Алегамовыми людми, которые от нас бегают» [11, c. 99], вероятнее всего, наложило негативный отпечаток на переговорах в Москве в ноябре 1489 года.
Между тем, стоит также отметить и торговый аспект посольства, проявившийся еще во время
«стояния» послов на берегу реки Оки: «И князь великий, того же месяца сентября, послал против ногайского посла Юша подъячего, а велел ему давати послу корм на стану по два борана, а овчины назад отдавать. А на кони, на которых они идут, на десятеро лошадей четверть овса; а которые кони гонят на продажу, на те кони корму не давати» [15, c. 81].
Остановимся поподробнее на тюменско-русских переговорах 1489 года. Прежде всего обраща- ет на себя внимание официальное обращение к послам, где Чюмгур обозначается «послом», а Адык и Тувач «человеками». Москва, таким образом, как бы констатирует факт зависимости Но- гайской Орды от Тюмени, однако характер зависимости не подчеркивает. Официальная титулатура вновь маркирует Ибака «нагайским царем», придавая Тюменскому ханству статус полноценного государства.
Начальный текст грамоты содержит характерные особенности: «От Бреима царя великому кня- зю, брату моему, поклон. Яз бесерменский государь, а ты христианский государь» [15, c. 81]. А.К. Бустанов указывает, что «Арабское имя Ибрахим было прочитано как «Бреим» из-за того, что переводчик опустил начальную «алиф» и фонему «ха» или «айн», имевшуюся в подлиннике. Эта особенность указывает на то, что грамота была написана арабским письмом» [1, c. 88]. Формули-

270

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

ровка «яз бесерменский государь» может означать мусульманское вероисповедание Ибака: на час- тичную исламизацию Тюменского ханства указывают А.К. Бустанов [1, c. 88] и Д.Н. Маслюженко [12, c. 249].
Официальное обращение «брату моему» констатирует факт равенства, на что обращают вни- мание некоторые исследователи [11, c. 98; 1, c. 88], однако в данной фразе термин «брат» односто- ронний, поскольку он исходит только от Ибака. Ответное послание не содержит упоминания о
«братстве».
Интересен факт, что Ибак, упоминая о братстве, тут же ломает стереотип равенства формаль- ной угрозой: «Брат мой Алегам царь по случаю в твоих руках стоит. Со мной впрок захочешь бра- том быть, брата моего ко мне отпусти; ко мне его не всхош пустити, и ты его на ево вотчину отпустишь: ино то мне таково же братство будет» [15, c. 81–82].
Упоминание посла Чюмгура «Базарьским князем» вызвало у А.К. Бустанова возможное срав- нение со взятым в 1481 году Ибаком орда-базаром. Р.Г. Скрынников связывает с орда-базаром надежды Сайид Ибрагима превратить Чинги-Туру «в новую торговую столицу ордынцев» [цит. по 1, c. 89]. Не исключено также, что на посла Чюмгура были возложены особые полномочия по налаживанию торговых отношений Москвы и Тюмени. Подтверждением данного факта служит прибытие еще под Муром в сентябре 1489 г. вместе с послами «торговых людей»: «...а которые кони гонят на продажу, на те кони корму не давати» [15, c. 81].
Тем не менее, ответ Ивана III подчеркнул непримиримую позицию Москвы по отношению к выдаче Алегама: «…а наш недруг Алегам царь, Божьей милостью, нынче в наших руках, и нам его не пустити» [15, c. 83]. В дальнейших строках читается «наступательная» позиция Ивана III: «а нашего недруга Алегамовы люди царевы, которые от нас бегают, Алказый, да Тевекел Сеит, да Касым Сеит, да Бегиш с сыном с Утешем и иные их товарищи, и тех людей Ивак царь да и мырзы у себя держат, да от них ходячи колко лиха те люди чинят нашим землям, моим да и брата и сына моего Магмет Аминеве цареве земле. А нынче к нам прислал Магмет Амин царь, а сказывает: как есте нынеча ко мне шли, ино с вами вместе идучи, те люди Алказый, да Касым Сеит, да Бегиш, да Утеш, да и мырзины Ямгурчеевы люди, твой Тувачев брат да сын да зять, и с иными людьми с Ямгурчеевыми землю Магмет Аминеву цареву и нашу воевали, грабили, да и головы в полон поимали. Ино пригоже ли так?» [15, c. 83].
В ответном тексте грамоты читается возмущение от действий Ибака, приютивших сторонни- ков свергнутого Алегама, а также сопровождения «недругами» ногайско-тюменского посольства, которые по пути разоряли приграничные территории Казанского ханства. Однако Иван III выделя- ет тезис о том, что Тюмень больше является «другом» Москвы и ставит четкие условия для возвра- щения дружбы: «Князь великий велел вам говорити: и ты бы Чюмгур от нас своему осподарю Иваку царю говорил, а вы бы от нас мырзам говорили: похочет с нами Ивак царь дружбы и братст- ва, а мырзы с нами дружбя похотят, и они бы то взятое, головы и иной грабеж весь, что Алказый да Касым Сеит, да Бегиш, да Утеш, да Тувачев брат, да сын Тувачев да зять и с иными Ямгурчеевыми людьми, нынче с вами идучи, взяли в нашей земле и в Магмет Аминев цареве, то бы все, головы и иной грабеж весь велел отдати, а тех бы наших беглецов Алказыя, да Кайсым Сеита, да Бегиша, да Утеша с товарищи, да и Тувачева брата и сына Тувачева и зятя и иных людей, которые с ними были, велел казнити, чтобы впредь такого лиха от них не было» [15, c. 84].
В то же время Ногайская Орда была заинтересована в установлении дружеских отношений с Иваном III на тех условиях «дружбы и братства», которые существовали и раньше «при отцах и дедах», то есть на условиях равноправного партнерства [15, c. 82; 9, c. 22], однако, по всей видимо- сти, переговоры о дружеских отношениях не были рассмотрены Иваном III вследствие установки четких условий для исправления пошатнувшихся отношений, а именно: выдача «недругов» (т.е.
«Алегамовых людей») и возвращение награбленного.
Констатировав неудачу политических целей миссии, послы попытались добиться экономиче- ских целей: «Да говорили Дмитрею царев посол Чюмгур да Мусин человек Адика о том, чтобы приказал князь великий в своей земле по городам, да и грамоту бы свою князь великий им дал: как пошлют царь и мырзы к великому князю и кто с ними пойдут торговые люди, ино бы им в великого князя земле задержки не было, да и пошлин бы с них не имали» [15, c. 84–85]. В данном случае послы добивались выгодных условий для обеспечения торговли сопровождающих их лиц, что подтверждается сведениями вышеуказанной грамоте князя Федора Ивану III, где упоминалась
«торговля конями». Следует отметить, что по данному вопросу Иван III дал добро: «И Дмитрий им отвечал: что есте мне говорили о грамоте, как пойдут от царя да и от мырз к великому князю их

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 271

люди, ино бы с них в великого князя пошлины не имали; и из те ваши речи до государя донес» [15, c. 85]. Вероятно, торговый аспект переговоров оказался единственной удачей ногайско-тюменского посольства.
Проблема выдачи сторонников Алегама вновь обозначилась во время самостоятельных миссий ногайцев в Москву. В августе 1490 г. состоялось посольство мурзы Мусы (с чем, вероятно, связано укрепление его политических позиций в Ногайской Орде). Муса попытался заключить договор о дружбе и союзе с Иваном III; кроме того в грамоте, был упомянут факт приезда людей от казанского хана Мухаммед-Аминя к Мусе о сватовстве дочери последнего. Констатировал Муса и готовность выступить в случае необходимости и единым фронтом против «Ахматовых детей» [15, c. 90]. Оче- видно, данное обстоятельство и склонило Ивана III к заключению договора о дружбе с Ногайской Ордой: московский великий князь также дает согласие на брак Мухаммед-Аминя с дочерью Мусы:
«…и мы того хотим, чтобы еси с Магмет Аминем царем был в дружбе, и дочи бы твоя у него была» [15, c. 91]. Таким образом, благодаря заключенным соглашениям была создана направленная против Большой Орды коалиция Москвы, Ногайской Орды, Казани и Крыма [9, c. 23].
В октябре-ноябре 1490 г. в Москву прибыло новое посольство во главе с послом от «Абелек Еменека царя», по предположению В.В. Трепавлова, выдвинутого Мусой [см., подробнее, 21, c. 116]. Для нашего исследования является значимым упоминание посла Ямгурчи о сторонниках Алегама: «Еще Алгазыя просишь: Алгазыя яз не видал, с Ибреимом с царем к Тюмени поехал; от тех мест у Ибреима царя в Тюмени живет» [15, c. 93]. Очевидно, что после свержения Алегама с престола часть его сторонников примкнула к Тюменскому ханству и стала ближайшими помощ- никами Ибака, или, во всяком случае, проживала на территории ханства.
Дальнейшая внешнеполитическая деятельность Ибака напрямую была связана с процессами, происходившими в Ногайской Орде. В 1491 году, по данным источников, фиксируется раскол в правящей верхушке ногайцев: «А в Казань государь вести пришли, гости из Ямгурчеева улуса, а сказывают: Опас князь да Ямгурчей зимовали под Чэгэдэи. А про Мусу, государь, сказывают, Муса зимовал на Еме реце. А Опас, государь, да Ямгурчей с Мусою не в миру; а рекши, государь, Опас да Ямгурчей послали в Тюмень по Ивака по царя, а зовут его к себе….…. А нынче, государь,
при твоем гонце приезали царевы люди из-под Ногай, а ходили, осподарь, языка добывати, а язык,
государь, были и добыли, и тот язык сказывал нам, что Ногаи кочуют под Тюмень противу Ивака; а Ивак, государь, идет к ним по их речем, что по него посылали, да опять, государь, за ним пришла погоня от Ногай, да тот у них язык отняли» [15, c. 133]. По мнению В.В. Трепавлова, данный отры- вок свидетельствует о противостоянии Мусы с одной стороны, его дяди Аббаса и брата Ямгурчея – с другой [21, c. 116–117]. Упоминание хана Ибака, возможно, в данном случае фиксируется как своеобразный политический капитал, использование которого помогло бы решить создавшийся конфликт.
Стоит отметить, что напрямую ногайские события никак не влияли на московско-тюменские отношения, однако они показывают сохраняющийся политический вес Тюменского ханства непо- средственно для ногаев. По мнению В.В. Трепавлова, Аббас и Ямгурчи привлекли к походу против Казани Ибака, однако Муса, не желая гипотетической вражды с Иваном III, отменил готовящуюся операцию [21, c. 118].
Последним совместным выступлением Ибака и ногайских мурз явился поход осенью 1493 года в Астрахань: «Да еще слово то: из Орды человек наш приехал Шиг Ахмет до Сеит Магмут цари. А Нагаи Муса да Ямгурчей мурза Ивака да Мамука цари учинити идут, в Астрахани были пошли, и как слышевши назад к Тюмени покочевали, так ведал бы еси» [15, c. 168]. Поход был направлен против «Ахматовых детей» Шейх-Ахмеда и Саид-Махмуда. Вполне резонно предположить, что поход был санкционирован или, по меньше мере, согласован с Московским княжеством, которому была выгодно покончить с остатками Большой Орды. Д.Н. Маслюженко и И.В. Зайцев предполо- жили, что причины этого похода были связаны с желанием ногаев покорить столицу Большой Орды и заменить большеордынских ханов Сибирскими Шибанидами [11, c. 100; 3, c. 48], и с выво- дами исследователей следует согласиться. Вероятно, этот поход воспринимался Ибаком как мера к укреплению своего влияния на Москву путем расширения собственных владений, так и укрепле- ния позиций внутри Тюменского ханства.
Однако планам ногайцев и Ибака не суждено было сбыться. По осторожному предположению В.В. Трепавлова, отступление ногайско-тюменского войска произошло из-за того, что с запада не прибыло союзное ногаям войско Крымского ханства [21, c. 118]. Д.Н. Маслюженко усомнился в

272

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

данном тезисе: «сомнительно, что ногаи, обладавшие на тот момент весомыми силами, нуждались в крымской помощи для взятия города» [11, c. 100].
В источниках, тем не менее, имеются данные, частично подтверждающие осторожный вывод В.В. Трепавлова. В грамоте крымского хана Менгли-Гирея к Московскому великому князю за 1493 год сказано следующее: «А Нагаи, осподарь, сказывают, голодна и обмерла сей зимы, и под Шама- хею людей посылали многих, и Шамахейци их побили; а сказывают государь, думали хотели побечи от Нагай к Днепру, а на лето се хотели в твою, осподарь, землю» [15, c. 180–181]. Точная датировка грамоты не указана, но упоминание о планах ногаев «на лето» может отнести её к весне
1493 года. Временное ослабление Ногайской Орды могло подтолкнуть Мусу и Ямгурчи к совмест-
ному крымско-ногайско-тюменскому походу.
По всей видимости, неудача тюменцев и ногайцев под Астраханью подтолкнула Ибака к новому витку переговоров с Иваном III. Очередное посольство прибыло летом 1494 года и, судя по всему, без ногайских представителей: «Лета 7002, приехал к великому князю от царя Ивака от нагайского с грамотою человек его Чюмгур. А се грамота.
Ибряимово слово. Великому князю Ивану, брату моему, поклон. После того ведомо бы было,
слово то стоит: промеж Ченгосовых царевых детей, наш отец Шибал царь стоит с твоим юртом в опришнину, и друг и брат был; от тех мест межи нас ту Атамыров до Номоганов юрт ся учинил, а мы уинили далече, а с тобою меж нас добрые ссылки не бывало. Ино мне счастье дал Бог, Тимер Кутлуева сына убивши, Саински есми стул взял; да ещо сам с братьями и с детьми условившыся, а великого князя детей на княженье учинив, на отцов юрт на Волзе пришед стою. Ино как по первым по нашим, по тому же братству нашему примета, Алягам царь стоит, того прошу у тебя, да как его дашь нам, и дружбу и братству примета то стоит. Да отца своего места ищущи, на Темер Кутлуева сына ратью сел есми на конь. Да еще Алягама царя как дашь нам, после того твоему недругу недруг стою и твоему друг другу стою. Да се братство отведати, Чюмгуром зовут, слугу своего по- слал есми. Да еще нас назовешь собе братом своим, с добрым человеком Чюмгура отпустишь, ты ведаешь» [15, c. 198–199].
В данном случае следует согласиться с Д.Н. Маслюженко (несмотря на то, что его мнение основано на данных из схожего по фактам источника [более подробно см. 11, c. 101]) о том, что здесь речь идет более о событиях 1481 года, нежели о неудачном походе под Астрахань. Как видно из послания, Ибак вновь предлагает дружбу, но для её укрепления вновь просит отпустить Алегама. Под «Номогановым юртом» в данном контексте грамоты И.В. Зайцев понимает «некий юрт», что мог располагаться между Московским княжеством и Тюменским ханством [3, c. 49]. Анализируя данный термин, исследователь приходит к выводу, «что Намаганский юрт – не что иное, как еще одно название Большой Орды [3, c. 151], что согласуется с напоминанием Ибаком в грамоте о событиях 1481 года, т.е. разорении улусов Ахмат-хана.
Интересен и ответ Ивана III: «А хотели есми к нему послати своего человека, да нынечя есмя своего человека с тобою вместе не успели послати; а вперед аже даст Бог хотим своего человека к твоему государю, к Иваку царю послати, чтобы дал Бог меж нас братство и дружба была и люди бы наши меж нас ездили нашего здоровья видети» [15, c. 199]. В грамоте дается смутный намек на возможное ответное посольство в Тюменское ханство: очевидно, что все же Москва была заинтере- сована в дальнейших дипломатических контактах с Ибаком, несмотря на неудачную операцию против «Ахматовых детей», хотя источники об ответном визите уже не сообщают.
Посольство 1494 года, вероятно, было последним актом внешнеполитических отношений Москвы и Тюмени: в источниках отсутствуют какие-либо еще упоминания о дипломатических контактах после 1494 года. Видимо, это связано с усилением местной княжеской династии Тайбу- гидов и убийством в 1495 году хана Ибака [21, c. 118], хотя даже по данному вопросу среди иссле- дователей нет единого мнения [иные даты см.: 11, c. 101; 25, p. 14].
В целом стоит отметить, что дипломатические контакты Москвы и Тюмени следует ограни- чить в рамках 1480–1494 гг. Некоторые источники, упоминающие о совместных действиях русских и тюменско-ногайских войск, фиксируют начало взаимоотношений Ибака и Московского великого княжества 1480 г. [4, c. 102; 8, c. 104]. 1494-й год – предположительное время окончания диплома- тических отношений двух государств, несмотря на сведения летописи о возможном ответном визите Москвы.
Отношения Москвы и Тюмени не носили однолинейный характер: от достаточно теплых (на-
граждение Ибака подарком («теш») летом 1481 года) до откровенно натянутых (сентябрь-ноябрь
1489 года: укрывание «недругов» Москвы в Тюмени; требование Ибака выдать бывшего казанско-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 273

го хана Алегама). Поход осенью 1493 года против Астрахани, очевидно, служил попыткой как собственного внешнеполитического укрепления Ибака, так и причиной для повторного налажива- ния отношений с Иваном III, и судя, по указанию на возможный ответный визит, попытка эта час- тично увенчалась успехом.
Именование Ибака «царем Нагайским» отражало видение Москвой ногайско-тюменских отно- шений; упоминание в официальной московской переписке тюменского представителя «послом», а ногайских – «человек» – свидетельство внешней подчиненности Ногайской Орды Тюмени, что и бы- ло зафиксировано в многочисленных дипломатических документах. Тем не менее, отражение взаи- моотношений Ногайской Орды и Тюменского ханства сквозь призму русских летописей не приводит к достаточно объективному отражению истории контактов непосредственно ногайцев и Ибака.
Также стоит отметить, что и степень зависимости ногайцев от Тюмени оценивается в историо- графии неоднозначно [21, c. 114], что может являться объектом для дальнейшего изучения как проблемы контактов Ногайской Орды и хана Ибака, так и внешнеполитической истории двух госу- дарств при взаимодействии их с Московским великим княжеством.
Список источников и литературы
1. Бустанов А.К. Послание Сибирского хана Сайид Ибрагима в Москву 1489 г.: опыт анализа переводно- го документа // Культурология традиционных сообществ: Материалы II Всероссийской научной конферен- ции молодых ученых. – Омск, 2007. – С. 56–59.
2. Вычегодско-Вымская (Мисаило-Евтихиевская) летопись // Историко-филологический сборник Коми филиала АН СССР. – Сыктывкар, 1958. Выпуск 4. – С. 257–271.
3. Зайцев И.В. Астраханское ханство. – М.: Восточная литература, 2006. – 303 с.
4. Историческое и дипломатическое собрание дел между Российскими великими князьями и бывшими в
Крыме Татарскими царями, с. 1462 по 1533 гг. // Записки Одесского Общества Истории и Древностей. Том V.
– Одесса. В городской типографии, 1863. – С. 178–420.
5. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV–XVI вв. – Казань: Институт истории им. Ш.Марджа-
ни АН РТ, 2004. – 132 с.
6. Карамзин Н.М. История государства Российского: в 6-ти книгах. Т.V–VI. – М.: Издательство «Книж-
ный сад», 1993. – 432 с.
7. Каргалов В.В. Конец ордынского ига. – М.: Издательство «Наука», 1984. – 157 с.
8. Книга, глаголемая Летописец Федора Кирилловича Нормантского // Временник Императорского
Московского общества истории и древностей Российских. Кн.5. – М., 1850. – С. 1–148.
9. Кусаинова Е.В. Русско-ногайские отношения и казачество в конце XV–XVII вв. – Волгоград. Изда-
тельство ВолГУ, 2005. – 230 с.
10. Летописец, содержащий в себе Российскую историю. – М.: Московская типография, 1781. – 194 с.
11. Маслюженко Д.Н. Этнополитическая история лесостепного Притоболья в средние века. – Курган,
Издательство Курганского государственного университета, 2008. – 168 с.
12. Маслюженко А.Н. Легитимизация Тюменского ханства во внешнеполитической деятельности Ибра-
хим-хана (вторая половина XV в.) // Тюркологический сборник 2007–2008: история и культура тюркских народов России и сопредельных стран. – М.: Восточная литература, 2009. – С. 237–258.
13. Нестеров А.Г. Государства Шейбанидов и Тайбугидов в Западной Сибири в XIV–XVII вв.: археоло-
гия и история. АКД. – М., 1988. – 21 с.
14. Нестеров А.Г. Формирование государственности у тюркских народов Урала и Западной Сибири в
XIV–XVI вв. // Дешт-и Кипчак и Золотая Орда в становлении культуры евразийских народов. – М.: Издатель-
ство Московскго государственного университета им. М.В.Ломоносова, 2003. – С. 109–121.
15. Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. Том 1. Памят-
ники дипломатических сношений Московского государства с крымской и ногайской ордами и с Турцией с
1474 по 1505 год, эпоха свержения монгольского ига в России // Сборник Императорского Русского Истори-
ческого общества. Том 41. – СПб., 1884. – 643 с.
16. ПСРЛ. Т.12. Летописный сборник, именуемый Патриаршей, или Никоновской летописью. – СПб.:
Типография И.Н.Скороходова, 1901. – 278 с.
17. ПСРЛ. Т.26. Вологодско-Пермская летопись. – М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1959. – 416 с.
18. ПСРЛ. Т.37. Устюжские и вологодские летописи XVI–XVIII вв. – Л.: Издательство «Наука. Ленин-
градское отделение, 1982. – 235 с.
19. Рябинина Е.А. Сибирский поход 1483 года: к проблеме взаимоотношений России с Тюменским хан-
ством // Емельяновские чтения: Материалы II Всероссийской научно-практической конференции. – Курган:
Издательство Курганского университета, 2007. – С. 37–38.
20. Трепавлов В.В. Тайбуга. «На Мангытском юрте третий государь» // Татаriса. № 1. 1997/1998. –
Казань: Институт истории АНТ, 1997. – С. 96–107
21. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. – М.: Восточная литература, 2002. – 752 с.
22. Файзрахманов Г.Л. Взаимоотношения Сибирского и Казанского ханств // Казанское ханство: ак-
туальные проблемы исследования. – Казань: Издательство «Фэн», 2002. – С. 135–140.

274

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

23. Файзрахманов Г.Л. Тайбугины и Шибаниды в Западной Сибири. Из взаимоотношений Казанского, Тюменского ханств и Ногайской Орды в XV веке // Проблемы истории Казани: современный взгляд. – Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2004. – С. 129–140.
24. Файзрахманов Г.Л. История татар Западной Сибири: с древнейших времен до начала XX века. – Ка-
зань: Татарское княжное издательство, 2007. – 431 с.
25. Frank A. The Sibirian Chronicles and the Taybughid biys of Sibir // Paper on Inner Asia. – Bloomington, Indiana, 1994. № 27. P. 1–27.
Список сокращений
АКД – Автореферат кандидатской диссертации
ПСРЛ – Полное Собрание Русских Летописей

Парунин Алексей Владимирович, аспирант Курганского государственного университета;
therion12399@gmail.com.

А.В. Виноградов

Русско-крымские отношения в 1570–1590-х гг.
в контексте династического кризиса Гиреев

Династический кризис Гиреев, или по определению французских историков А.Беннигсена и
Ш.Лемерсье-Келькеже «кризис наследования ханской власти в Крыму», является не только
«смутным временем кровавых внутренних войн между принцами-чингизидами династии Гиреев», но и временем, на протяжении которого произошли серьезные изменения во взаимоотношениях Крыма с Русским государством.
С середины 70-х годов XVI столетия в Крыму начинается противостояние сыновей хана Дев- лет-Гирея I (1551–1577), связанное с нежеланием некоторых крымских «царевичей» видеть наслед- ником отца калгу Мухаммед-Гирея, которому тем не менее после его кончины удается с согласия Порты утвердиться на престоле (хан Мухаммед-Гирей II 1577–1584). Протовостояние сыновей хана Девлет-Гирея I в дальнейшем продолжилось и постепенно стало серьезным фактором во всей системе межгосударственных отношений в Восточной Европе и на Кавказе.
Французские ориенталисты Ш.Лемерсье-Келькеже и А.Беннигсен датируют начало династиче-
ского кризиса в Крыму 1577 г., т.е. смертью Девлет-Гирея I, и полагают, что он завершился весной
1588 года с воцарением Гази-Гирея II[6, с. 220]. В целом эта датировка правомерна: и летом 1577 г. в момент болезни и агонии хана Девлет-Гирея I и в 1581 г., когда против хана Мухаммед-Гирея II восстал его брат Алп–Гирей, в Крыму дело едва не дошло до крупномасшабной междоусобной войны. Вплоть до конфликта хана Мухаммед-Гирея II с Портой, завершившемся его свержением и гибелью, все его правление проходило под знаком внутриполитической нестабильности. Правле- ние поставленного Портой хана Ислам-Гирея II (1584–1588) также представляет собой «смутное время» – успешное вторжение сыновей Мухаммед-Гирея II – Сеадет-Гирея, Мурад-Гирея и Сафа- Гирея в Крым в 1584 году, их повторное нападение в следующем году и постоянная угроза новых нападений вплоть до смерти хана в 1588 году. Воцарение Гази-Гирея II в 1588 г., первое правление которого продолжалось до 1596 года, первоначально лишь частично привело к разрешению динас- тического кризиса, так как из двух оставшихся к тому времени в живых претендентов на престол только один (Сафа-Гирей) вернулся в Крым, а другой (Мурад-Гирей) оставался на территории Русского государства, пребывая в Астрахани. Вмешательство Москвы в «крымскую смуту» стало одним из главных факторов в развитии династического кризиса Гиреев, который окончательно разрешился лишь со смертью Мурад-Гирея весной 1591 года.
Предпосылки развития династического кризиса Гиреев, помимо чисто субъективных факторов («сложные отношения» между «принцами-чингизидами», распрями крымской знати и т.д.), лежали во многом в сфере успехов и провалов всей политики Крымского ханства в период правления Дев- лет-Гирея I особенно в отношении Русского государства.
На рубеже 60–70-х годов XVI столетия русско-крымские отношения обострились – для Крыма было неприемлимо усиление позиций Москвы на Кавказе и переходом под контроль Москвы Среднего и Нижнего Поволжья. Неуклонно, хотя и с большими трудностями, продолжался процесс установления протектората Москвы над Большой Ногайской Ордой. Москва не отказывалась и от

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 275

материальной поддержки антикрымских акций приднепровского казачества. В перспективе это могло привести к потере контроля крымскими ханами сопредельных с крымскими улусами территорий «дикой степи», что затруднило бы проведения набегов на Русское государство и на Речь Посполитую. Серьезную проблему для крымского хана создала постройка по просьбе тестя Ивана Грозного, кабардинского князя Темрюка Идарова в 1567 г. т.н. русского «городка» на Тереке (точнее, в устье реки Сунжи-притока Терека) – опорного пункта Москвы на Кавказе. Это перекры- вало пути сообщений Крыма через Северный Кавказ со Средней Азией. Союзные отношения Москвы с Кабардой давно уже вызывали раздражение в Бахчисарае. После 1567 года начались ре- гулярные походы крымцев на князя Темрюка и его союзников, кульминацией которых стало нашествие «царевича» Адыл-Гирея 1570 года, завершившееся поражением Темрюка в битве на реке Ахуспе.
Болезненно восприняли в Бахчисарае и водворение Москвы в Астрахани. Помимо установле- ния контроля над торговыми путями Крыма в Среднюю Азию и резко возросшими возможностями влиять на ситуацию в Большой Ногайской Орде, Москва захватила государственное образование, давно являвшееся объектом крымской экспансии. От претензий на «астроханский юрт» крымские ханы не отказывались на протяжении всего XVI века. Обеспокоенность усилением Москвы на Кав- казе проявила и Порта. Cледствием этого стал в 1569 году поход на Астрахань османов, в котором участвовал и крымский хан. «Саботирование» ханом Девлет-Гиреем I, который без энтузиазма воспринил перспективу перехода Нижнего Поволжья под османский контроль, действий осман- ских сил во время похода, вызвало опасение Портой его сговора с Москвой. Над ханом нависла угроза смещения с престола. Следствием стало резкое усиление военной активности Крыма против Русского государства. Последовал поход Девлет-Гирея I в центральные области России 1571 года, завершившийся сожжением Москвы. В дипломатической области хан стремился закрепить свой успех требованием «уступки мусульманских юртов». Реально речь шла о водворении в Астрахани одного из ханских сыновей, на что Иван Грозный фактически дал свое согласие летом 1571 года. Статус нового государственного образования тогда не был определен, и при дальнейших диплома- тических контактах с Крымом русская сторона в конце 1571-начале 1572 гг. фактически отказалась от своих обещаний. Это привело к повторному походу Девлет-Гирея I на Русское государство летом 1572 года, завершившемся для него катастрофой при Молодях.
В условиях прямой военной угрозы Русскому государству со стороны Крыма, сопровождав- шейся предъявлением требований о «возвращения мусульманских юртов», правительство Ивана Грозного было вынуждено пойти на снос Терского «городка» и временно ограничить военно-поли- тическую активность на Кавказе. Победа русских войск над крымцами при Молодях летом 1572 г. не привела к активизации политики Москвы на Кавказе, но «сняла вопрос об отдаче Астрахани, а тем более Казани» [11, с. 255]. В ходе приема Иваном Грозным гонца Ших Али (Шигая) в Брато- шине, направленного ханом при отходе своей орды, крымские требования уступки «мусульман- ских юртов» были отвергнуты [5, с. 222–226].
Для развития династического кризиса Гиреев события 1572 года имели огромное значение. Поражение крымцев при Молодях содействовало падению престижа хана Девлет-Гирея I в глазах Порты, вплоть до угрозы его смещения с престола, что в свою очередь спровоцировало начало борьбы за власть между его сыновьями.
При Молодях в русский плен попал карачи-бек крымских мангытов Дивей. Его старший сын Есеней не был признан ханом в качестве полноправного наследника отца, что серьезно осложнило отношения Бахчисарая с «Дивеевым улусом». Есиней и его брат Арсланай в конечном итоге стали главными героями крымского «смутного времени» [26, с. 361–362].
По мере усиления политической нестабильности в Крыму еще с середины 70-х гг. русская диломатия все более убеждалось, что и «черкасы пятигорские» и «черкасы жжаневские» выходят из-под военно-политического контроля Бахчисрая. Весной 1575 года это проявлялось, в частности, в отказе «пятигорских черкасов» давать хану ясаки ввиду его неспособности предотвращать напа- дения на них мурз Малых Ногаев.
Малая Ногайская Орда («Казыев улус») к середине 70-х годов в свою очередь начала утрачи-
вать «безграничную преданность и абсолютную солидарность» по отношению к Крыму [27, с. 15].
Серьезно ухудшаются отношения Крыма с Большими Ногаями, которые, как активные участ- ники крымских походов, оказываются перед угрозой военно-политического давления Москвы, осу- ществлявшегося руками казаков. Крым также фактически отказывается от поддержки антимосков- ского восстания в Среднем Поволжье.

276

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Разгром крымской Орды при Молодях совпал с началом «великого бескоролевья» в Речи Поспролитой 1572–1576 гг., что основательно подорвало всю «концепцию» военно-политического давления Крыма на Русское государство, более или менее успешно осуществлявшуюся в течение десятилетий. Во-первых, Москва показала эффективность мобилизации военных сил против Кры- ма (при учете тянувшейся уже десятилетие войны «на западном направлении»). Во-вторых, разви- тие событий в Речи Посполитой в обозримом будущем означало сохранение между двумя сторона- ми перемирия. Крым лишался возможности проведения дипломатической игры в условиях кон- фронтации между Речью Посполитой и Русским государством. Помимо всего прочего, «великое бескоролевье» привело к резкой активизации действий против крымских улусов и османских вла- дений приднепровского казачества. В этих условиях Москва могла позволить себе проведения жесткого курса по отношению к Крыму.
Политика Москвы в отношении Крыма в 1572–1577 гг. менялась. В 1576 году имел место крат- ковременный период реанимации планов наступления на Крым, осуществлявшийся в 50-х гг., на этот раз в связи с перспективой союза с Габсбургами [5, с. 248–250]. Однако ход событий привел к отказу обеих сторон от этого союза, замышлявшегося в форме «раздела» Речи Посполитой с элек- цией императора или одного из его сыновей в Польше, а Ивана Грозного или одного из его сыновей в ВКЛ. Элекция Стефана Батория делала в перспективе неизбежной возобновление войны против Речи Посполитой. В этих условиях антикрымские планы были в очередной раз оставлены. Однако при возобновлении русско-крымских «ссылок» русская сторона исходила из объективной слабости Крымского ханства, так как поступавшие с 1573 года сведения о нарастающем там кри- зисе привели к тому, что возможность «смуты» к 1576 году стала рассматриваться в Москве как весьма реальная. Это учитывалось при отправлении в Крым в августе 1574 года гонца И.Мясое- дова. В данном ему «наказе» предусматривалась не только смена хана на престоле, но и угроза воз- никновения династического кризиса: «как учинился калга Магмет-Кирей на государстве в Крыме и с братьеми у него рознь естли». Кроме того, надлежало «проведати князи и мурзы калгу Магмет- Кирея на государстве любят ли» и «не прочат ли какого иного царевича на Крыме и не хотят ли государем Адыл-Кирея царевича или какого иного царевича» [РГАДА ф. 123 оп.1 ед. хр.14. лл. 237 об.–238].
Сведения, собранные в соотвествии с данным ему «наказом» И. Мясоедовым в 1574–1576 гг. в Бахчисарае, подтверждали возможность «крымской смуты». Отношения между калгой Мухаммед- Гиреем и Адыл-Гиреем, которого поддерживал Алп-Гирей, обострились до предела. Тяжело боль- ной хан терял контроль над ситуацией. Сложность положения усугублялась недостаточно опреде- ленным порядком наследования престола [8, с. 66–67]. А.Беннигсен и Ш.Лемерсье-Келькеже опре- деляют это положение как конфликт «двух систем наследования в Крыму», т.е. от отца к сыну или от отца к младщему брату [6, 221–224]. Так как других представителей династии Гиреев, кроме сыновей Девлет-Гирея I, не существовало, конфликт развернулся между ними – калгой Мухаммед- Гиреем и его братьями Адыл-Гиреем, Алп-Гиреем и Селамет-Гиреем. В Москве не исключали отстранение калги Мухаммед-Гиреея от наследования престола. Так как донесения Ивана Мясое- дова, доставленные в 1576 г., подтвердили обострение обстановки в Бахчисарае, при отправлении посланника Е.Ржевского в 1577 г. правительство Ивана Грозного всерьез учитывало, что «на Кры- ме учинится царем Мухаммед-Кирей или иной царь».
Действительно, хан Девлет-Гирей I скончался в Бахчисарае 28 июня 1577 г., вскоре после приезда туда Е.Ржевского, аудиенция которому стала последним в его жизни приемом посланца сопредельных восточноевропейских государств. Подошла к концу целая эпоха в истории «Крым- ского юрта». Последние годы жизни «царя», «когда он впал в старческую немощь», были отравле- ны страхом за будущее своего «юрта» из-за возможной борьбы за престол после его смерти между амбициозными сыновьями[14, с. 33].
Агония хана продолжалась четыре недели. Престарелый хан в последнии дни, когда он был в сознании, успел за два дня до смерти помирить в присутствии их матери Мухаммед-Гирея и Адыл- Гирея [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 15 л. 21]. Вскоре состоялось «собрание всей земли» – съезд зна- ти, в ходе которого «князи и мурзы и все люди посадили на царство Магмет-Кирея царя а Адыл- Гирей царевич калгой ученился». Русские дипломаты отметили, что «на собрании всей земли розни никакой нет» [РГАДА ф. 123 оп.1 ед. хр. 15 лл. 4 об.–5]. Принципы «своеобразной аристо- кратической демократии», при которой «карача-беки возводили хана на престол», тем не менее не могли обеспечить в полной мере наследование Мухаммед-Гиреем II престола [8, с. 67]. Кончина Девлет-Гирея I – правителя, который на протяжении длительного времени занимал бахчисарайский

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 277

престол, неизбежно повлияла на сложный комплекс взаимоотношений «Крымского юрта» и Отто- манской Порты. Перед политической элитой Крыма встала проблема взамоотношений нового хана с султаном и его ближайшими сановниками. Многое зависело от того, сможет ли Мухаммед-Ги- рей II, подобно отцу, проявить самостоятельность по отношению к Порте.
Венгерская исследовательница М.Иванич указывает, что имеется не совсем точная интерпрета- ция того факта, что Крымское ханство, «вытеснявшееся из степной зоны», было лишь вассалом Порты. Ханы, назначенные турецким султаном, и в дальнейшем старались создать условия свобод- ной политики. А если на троне оказывалась выдающаяся личность, она смогла довести эти возмож- ности вплоть до предела реальной независимости»[2, с. 55].
При анализе донесений Ржевского ображает на себя внимание определенная консолидация крымских правящих верхов, которым по многим причинам было нежелательно вмешательство Порты в наследование престола. Правда, вскоре после кончины прибыл очередной чавуш из Стам- була с упокоительными известиями об утверждении Мухаммед-Гирея на престоле, но до спокой- ствия в Бахчисарае было еще очень далеко. Показательно, что младшие братья хана Алп-Гирей и Гази-Гирей прибыли в Бахчисарай только в августе, причем по приглашению не Мухаммед-Гирея II, а калги Адыл-Гирея. Состоялась очередная «дума», где были решены проблемы сложных взаи- моотношений между ханом и братьями. Мухаммед-Гирей II быстро отослал в Стамбул через Кафу своего приближенного Дервиша аталыка с известием о установлении мира в доме Гиреев [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 14 л. 43 об.]. Судя по всему, хан стремился показать устойчивость своего поло- жения «на Крымском юрте». Однако в Стамбул приходит и иная информация: Мухаммед-Гирей II, ввиду неустойчивости своего положения на престоле, в значительной степени теряет контроль над ситуацией в зонах военно-политического влияния Крыма: продолжаются нападения приднепров- ских казаков на крымские улусы, Кабарда восстанавливает союзные отношения с Москвой.
Весной 1578 года кабардинское посольство во главе с Камбулатом Идаровичем ставит в Моск- ве вопрос о восстановлении «городка» на Тереке. Правительство Ивана Грозного принимает реше- ние о возобновлении военного присутствия Русского государства на Северном Кавказе. Решение рассматривалось Иваном Грозным как средство для политического давления на Крым, но оказа- лось явно преждевременным – в условиях угрозы войны с Речью Посполитой Русское государство не могло идти на конфликт с Крымом. Обеспокоенная резким ослаблением Крыма Порта прини- мает срочные меры для консолидации Гиреев и крымской знати вокруг правящего хана. Уже летом
1578 г. крымское посольство в Москве возобновляет требование об «уступке мусульманских юртов» – Казани и Астрахани, и ставит вопрос о недопустимости постройки нового «городка» на Тереке. Крымцы шантажируют Москву угрозой союза с Речью Посполитой. Одновременно крым- ское посольство действительно ведет во Львове переговоры с королем Стефаном Баторием [1, с. 82–86; 5, с. 276–277]. Впрочем, вопрос о неучастии Крыма в войне Русского государства и Речи Посполитой уже был решен в Стамбуле, где готовлась «большая война с Ираном». В 1578 г. Москва не дала ясного ответа на крымское требование сноса «городка». Но в 1579 году требование хана было выполнено. Это было связано с событиями на Кавказе 1578–1579 гг., когда у «городка» русскими воеводами были разгромлены возвращавшиеся из Ширвана крымцы во главе с «цареви- чем» Адыл-Гиреем. Последовала жесткая реакция Порты, выразившаяся в очередном крымском ультиматуме Москве. В январе 1580 г. гонец Иван Елизаров повез грамоту Ивана Грозного хану, в которой тот информирует о сносе «городка» [РГАДА ф.123 оп.1 1579 ед. хр.2 лл. 37–38].
«Уступчивость русского правительства понятна» – констатирует Е.Н. Кушева [11, с. 259]. Мос- ква не может позволить себе угрозу с юга в момент тяжелейшей войны с королем Стефаном Бато- рием. На время русское правительство «со стороны» наблюдает за ходом ирано-турецкой войны и
«сопутствующих ей» событий.
Дальнейшему развитию династического кризиса способствовало именно участие Крыма в ира- но-турецкой войне. Как известно, в ходе кампаний на Кавказе крымцы понесли тяжелые потери, а дом Гиреев лишился ряда «царевичей» – калга Адыл-Гирей погиб на войне с персами, другой брат будущий хан Гази-Гирей попал к ним в плен; основным соперником хана стал Алп-Гирей [6, с. 225]. Впрочем, Порта определила в качестве возможного преемника Мухаммед-Гирея II еще одного его брата – Ислам-Гирея, длительное время находившегося в Стамбуле. После самоволь- ного возвращения хана в Крым в 1581 году с Кавказского театра военных действий его брат Алп- Гирей потребовал пост калги вместо попавшего в персидский плен Адыл-Гирея. Отказ хана, пред- полагавшего отдать пост калги своему старшему сыну Сеадет-Гирею, спровоцировал открытый конфликт. Судя по всему, Мухаммед-Гирей II вначале предполагал отправить Алп-Гирея на

278

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

персидский фронт, а после его отказа, сопровождавшегося бурными сценами на «думе», приказал его схватить. Однако Алп-Гирей вместе с поддержавшим его Селамет-Гиреем сумел вырваться из Крыма. «Царевичи» стали собирать вооруженных сторонников. Неясно, почему Алп-Гирей сразу не бежал в Кафу, чтобы «уйти за море к турскому», а покинул полуостров. Вероятно, Алп-Гирей расчитывал на силовое решение конфликта, но отказались от этого по причине враждебной по отношению к ним позиции крымских мангытов. Действительно, Арсанай Дивеев выступил в конф- ликте на стороне хана. В.В. Трепавлов, проанализировав различные источники о «казаковании» царевичей, пришел к выводу, что «их отряды были набраны главным образом из Больших Ногаев и ногаев-казаков» [26, с. 331]. Этих сил оказалось явно недостаточно для вторжения на полуостров. В итоге «Алп-Гирей и Селямет поскакали через степи к Стамбулу, чтобы пожаловаться на Мехме- да султану Мураду III» [7, с. 284]. В пути они были захвачены (или, по другой версии, сами добровольно сдались) приднепровскими казаками. Обстоятельства этого неясны, но как бы то ни было, «царевичи» водворились в пределах Речи Посполитой, и летом 1581 г. оказались в Черкассах у старосты князя Михаила Вишневецкого, откуда, c прибывшим из Вильно для расследования это- го дела королевским эмиссаром Коссом, направили послания королю с закамуфлированной прось- бой о военной поддержке их вторжения в Крым. Послание было подписано «Алп-Гиреем солтаном калгой и Селамет-Гиреем солтаном»[10, с. 283]. Таким образом, Алп-Гирей незатейливо присвоил себе это звание. Гиреи указывали на то, что причиной их вражды с ханом явилась «расположен- ность к королю и желание воевать с московским князем». Бежав от хана, они направлялись к султану, где находится их третий брат «Аслам-Гирей», который скоро станет новым крымским ханом. «Царевичи» утверждали, что они были предательски захвачены казаками, которые хотели продать их «московскому князю» или «крымскому хану». Указывалось, что только передача их черкасскому старосте спасла их от этой участи, так как к казакам уже прибыли ханские эмиссары с предложением выкупа в 70 000 золотых [10, с. 281–282]. Гиреи просили отпустить их к султану. Одновременно «царевичи» намекали на безусловную лояльность королю, в случае если он помо- жет им самостоятельно захватить власть. Королевский эмиссар Косс, прибывший в Черкасах, по возвращении к королю передал ему эту просьбу «царевичей» в устной форме. Одновременно Косс привез донесение «поручика низовских Днепровских казаков» Оришевского, датированного 3 июля
1581 г. [10, с. 280–281]. В донесении излагается несколько другая версия событий – в Крыму прои-
зошело «смятение». Алп-Гирей и Селамет-Гирей не подчинились приказу хана отправляться в поход
«на Кизильбашу» и бежали из Крыма. При этом указывалось, что смута продолжалась давно – их другие братья разбежалисть «к Ногайцам и к Пятигорцам», а один был убит. «Царевичи» якобы собирались выманить хана из Крыма под предлогом войны с «московским князем» и убить. Гиреи были захвачены казаками «у Днепра ниже порогов». Об этому тотчас же было донесено в Черкассы князю Вишневецкому, которому и были переданы «царевичи». Оришовский также подтверждал прибытие к казакам эмиссаров из Крыма с целью выкупа Гиреев. Король Стефан Баторий находился в это время в лагере у Полоцка, откуда он собирался выступить в поход на Псков.
При короле находился цвет политической элиты Речи Посполитой, в том числе ведущие ко- ронные и литовские сенаторы, непосредственно в момент прибытия Косса проводившие заклю- чительные переговоры с посольством Ивана Грозного О.М. Пушкина – Ф.А. Писемского и, что самое замечательно, папский посредник Антонио Поссевино. Все это происходило 19 июля, в день, когда после провала переговоров и «отпуска» посольства Ивана Грозного окончательно определи- лось возобновление военных действий против Русского государства [19, с. 290].
В тот же день происходило совещания короля с литовскими и коронными сенаторами. Влия- тельный польский ксенз и политик Станислав Пиотровский в своем известном «Дневнике», посвя- щенном третьей кампании Стефана Батория против Русского государства, излагает решение этого совещания и изложенную на нем следующую версию событий: низовые казаки захватили на Днепре в плен двух царевичей Гиреев, калгу и его брата, бежавших из Крыма из-за неудачной
попытки захвата власти. Братья находились в Черкассах у старосты князя Михаила Вишневецкого
и настойчиво просили отпустить их в Турцию, к третьему брату, а также обещали находиться в повиновении у польского короля со всеми татарами, если он поможет им захватить власть. Крым- ский царь якобы уже посылал к казакам своих мирз с предложением дать за них 70000 червонных злотых и 400 атласных кафтанов. Мирзы должны были казнить царевичей, тотчас после выдачи. Но Стефан Баторий велел старосте держать Гиреев под крепкой стражей и относиться к ним с ува- жением. Одного из братьев собирались оставить в качестве заложника. «Итак, неизвестно, что будет с ними» – констатировал польский политик. Впрочем, некоторые меры были приняты.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 279

Король распорядился задержать гонцов, следующих в Крым к хану с извещением о начале его войны с «московским», которые к тому же «везли от нас в Крым обычные подарки». К слову сказать, в королевском войске после прибытия Косса ходили упорные слухи, «будто перекопский царь взявши от московского князя большие подарки поклялся не помогать королю» [19, с. 290–
291]. Итак, Стефан Баторий пока не имел определенных планов относительно Гиреев, тем более, что он не знал о реакции на крымские события со стороны Порты. 20 июля в Стамбул был отправ- лен гонец Дрогиевский с посланием, в котором он извещал о пребывании «царевичей» на терри- тории Речи Посполитой [10, с. 283–285].
Вторая фаза «дела царевичей» развивалась уже в королевском лагере под осажденным Пско- вом, куда 31 августа прибыл османский посол. 1 сентября король дал ему аудиенцию [19, с. 331]. Посол вручил королю послания от султана, от Ислам-Гирея и от великого везира Сеяун-паши [10, с. 334–336]. Султан требовал от короля немедленно отпустить «царевичей» с территории Речи Посполитой в Стамбул. Их брат Ислам-Гирей присоединялся к этой просьбе. 2 сентября состоялся совет короля с сенаторами, на котором присутствовал С. Пиотровский. В принципе было решено отпустить Гиреев в Стамбул, однако при следующих условиях: Порта должна была учитывать интересы Речи Посполитой в Валахии и Молдове, одного из Гиреев султану в дальнейшем следует сделать ханом. Тем не менее было признано желательным затянуть отпуск «царевичей» до завершения войны с Московой [19, с. 331–332]. 5 сентября посол был отпущен с посланиями коро- ля соответственно султану Сеяун-паше Ислам-Гирею [10, с. 337–340]. Король, однако, этим не ограничился. 3 сентября в Стамбул был отправлен опытнейший польский дипломат Кшиштов Дер- жик, незадолго до этого вернувшийся из Москвы. Держик получил развернутые инструкции коро- ля по делу «царевичей». Стефан Баторий занял позицию, на первый взгляд исключительно лояль- ную Порте, но на самом деле весьма двусмысленную. В принципе король согласен был отправить
«царевичей» в Стамбул, но до этого он должен будет узнать «их намерения». Быстро сделать это в данный момент невозможно из-за большой отдаленности Черкасс, где пребывают «царевичи», от местонахождения короля. Баторий высказал также опасения, что правящий крымский «царь» может после отпуска в Стамул его врагов сделаться в свою очередь врагом Речи Посполитой, сговорившись с «московским великим князем». Логика короля не была лишена оснований: хан Мухаммед-Гирей II действительно скоро стал действовать в этом направлении. Баторий предлагал следующий выход из данной запутанной ситуации: он просит султана сделать новым крымским ханом одного из «царевичей», явно намекая при этом, что одни из них (Алп-Гирей) уже является наследником престола (калгой) [10, с. 334–345]. Естественно, данное предложение короля не могло быть принято Портой. Между тем стало известно о скором прибытии очередного османского эмиссара. Уже 7 сентября Питровский отметил, что «другой турецкий посол едет сюда и что он уже оставил Вильну» [19, с. 336]. Гонец Ивана Грозного З. Болтин, отправленный в октябре 1581 г. в лагерь Батория под Псковом для окончательного согласования даты начала мирных переговоров в Яме-Запольском, застал там «турского царя гонца а имя ему Магмет паша» [РГАДА ф. 79 оп. 1 ед.хр.13 л. 547]. Гонца сопровождала свита в пятьдесят человек. Подробности его миссии З. Бол- тину выяснить не удалось, так как османы были изолированы от основного королевского лагеря –
«стояли за Великую рекою с племянником королевским в обозе» [РГАДА ф. 79 оп. 1 ед. хр. 13 лл. 547–547 об.]. Цели приезда Болтину выяснить не удалось, кроме якобы приглашения короля султаном на «крещение одного из сыновей». На самом деле формальным предлогом приезда чаву- ша было приглашение на церемонию обрезания. На ней Баторий приглашался в качестве трансиль- ванского князя, вассала Порты. В Москве информацию З.Болтина оценили. Сведения, привезенные гонцом, подтвердили уже имеющуюся информацию русского правительства о деле «царевичей».
Ясно, что приглашение короля в Стамбул было только предлогом, за кулисами шли перегово- ры короля и его ближайших соратников с османским дипломатом. С.Пиотровский в своем днев- нике отмечал, что чавуш прибыл 20 октября, а 21 октября ему была дана аудиенция [19, с. 386–
387]. Чавуш доставил послание султана с соотвествующим приглашением короля на церемонию в Стамбул и некие «тайные речи» [10, с. 360–361]. 24 октября у короля состоялся «совет по поводу турецких дел», где было решено отпустить чавуша, а затем закрытое совещание короля с веду- щими сенаторами. И вновь король не дал ясного ответа на требование Порты. 26 октября чавуш был отпущен. Он повез официальный ответ короля, с извинениями на невозможность прибыть в Стамбул [10, с. 361–362], и некие «тайные послания». 2 ноября король выехал в Вильно, где раз-
вернулась третья, заключительная часть эпопеи с освобождением «царевичей». Прибыв в Вильно,
король скоро имел возможность лицезреть очередного османского чавуша Дервиша, и крымского

280

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

гонца. Об этом он сообщил в лагерь под Псковом коронному канцлеру Я. Замойскому 28 декабря [10, с. 609]. Подробностей аудиенции король канцлеру не сообщил. По сведениям, собранным вес- ной 1582 года русским гонцом к королю М.Протокоповым, османский чавуш формально повторил приглашение королю прибыть в Стамбул для участия в церемонии обрезания сына, но в действи- тельности «гонец просил у короля от турского царя крымских царевичей, которые взяты были на Днепере» [РГАДА ф. 79 оп. 1 ед. хр. 14 л. 107 об. –108].
Король дал согласие и направил в Стамбул «послов пана Ярыша Филипповского да Петра
Славстовского», которые должны были доставить царевичей в Стамбул [РГАДА ф. 79 оп. 1 ед. хр.
14 л. 108].
Действительно к султану было спешно отправлено посольство Иеронима Филипповского, опытнейшего польского дипломата, неоднократно бывавшего в Стамбуле. После заключения Ям- Запольского мира с Русским государством Стефан Баторий отправился в Ригу, куда к королю при- был очередной крымский гонец Мурат-Казый, по сведениям М.Протопова требовал вернуть «царе- вичей» хану [РГАДА ф.79 оп. 1 ед. хр. 14 лл. 108–108 об.] В Крым король отправил своего посла пана Андрея Харитонова [РГАДА ф. 79 оп. 1 ед. хр. 14 лл 108–108 об]. Вслед за тем уже в январе
1582 г. прибыл другой гонец Мусса вновь с требованием «вернуть царевичей». Король естественно
«крымскому царевичей не отдал», сообщив, что передал их Порте. Гонец был немедленно отпущен и отбыл в Крым с «радостной «для хана вестью» [РГАДА ф. 79 оп. 1 ед. хр. 14 л. 109]. Весной 1582 года «царевичи» были освобождены и вместе с посольством Иеронима Филипповского отправились в Стамбул [1, с. 120]. Хан Мухаммед-Гирей II оказался в сложной ситуации – его враждебно настроенные братья находились в распоряжении султана. Между тем калгой в Крыму был назначен
Сеадет-Гирей. Это показывают сохранившиеся в польских архивах материалы т.н. Коронных
скарбовых книг, посвященных распределению «жалования» или «подарков» иностранным дипло- матическим представителям. При прибытии весной 1582 г. в Речь Посполитую ханского посла А.Черкашенина в перечне крымских дипломатов в коронных скарбовых книгах при получении ими
«подарков» вторым после «царского посла» значится посол именно от Сеадет-Гирея, который назван калгой [AGAD ASK-II sign 14 k73] Между тем по сведениям русского гонца М.Протопопова ханский посол прибыл с протестом против «отпуска» церевичей» [РГАДА ф. 79. оп. 1. ед. хр. 14 л. 110]. По- сольство было отправлено назад с уведомлением, что «царевичи» отданы в распоряжение Порты.
Ярость хана проявилась в задержании Крыму польско-литовского посольства А.Харитоновича и возобновлении «ссылок» с Москвой. Между тем правительство Ивана Грозного надеялось использовать конфликт хана с Речью Посполитой в своих интересах. Переговоры по ратификации Ям-Запольского мира сопровождались выдвижением польско-литовской стороной новых террито- риальных претензий. Ослабить Польско-Литовское государство руками Крыма было весьма заман- чивой задачей. Не случайно всем отправляемым в то время в Речь Посполитую русским гонцам надлежало «проведывать» о «деле царевичей», что они и делали (особенно М.Протопопов). Весной
1582 года у Путивля был совершен русско-крымский посольский размен. Было отпущено пребы- вавшее в Крыму с 1578 года посольства князя В.В. Масальского. Иван Грозный, прекрасно осве- домленный от своих гонцов в Речи Посполитой о состоянии «дела царевичей», рассчитывал на мирное соглашение с Крымом. Однако польская разведка не дремала. Следовавшее в Крым рус- ское посольство князя М.Ф. Барятинского было погромлено приднепровскими казаками. Сам посол погиб, а московские «поминки» были захвачены. Между тем «добровольные посольские дары» бы- ли необходимы хану для стабилизации внутриполитичекого порложения. В Крыму нарастало недо- вольство знати, опасавшейся назначения Портой нового хана. Мухаммед-Гирей II вынужден был пойти на компромисс с братьями. В конечном итоге осенью 1582 года после прибытия к «цареви- чам» эмиссаров хана и проходивших под эгидой Порты переговоров было достигнуто соглашение. Алп-Гирей и Селамет-Гирей вернулись в Крым, где могли расчитывать на поддержку клана Шири- нов. Алп-Гирей стал калгой, для старшего сына хана Сеадат-Гирея была учреждена должность нуреддина (второго наследника престола) [6, с. 225]. Скоро Порта потребовала от хана двинуться во главе своей Орды на фронт. В Крыму предполагалось оставить Алп-Гирея.
Нежелание хана Мухаммед-Гирея II покидать Крым для участия в тяжелой войне в условиях конфликта с братьями послужило исходной точкой в начале нового этапа «крымской смуты». Отметим, что до начала 1580-х гг. Порта менять Мухаммед-Гирея II на престоле не хотела, но по- ложение изменилось после самовольного оставления ханом театра военных действий и его отказом вернуться на фронт.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 281

В очередную «острую фазу» события в «Крымском юрте» перешли в конце 1583 г., приняв форму открытой междоусобной борьбы [6, c. 225–227]. Cтолкновение хана Мухаммед-Гирея II c коалицией крымской знати во главе с его братом Алп-Гиреем завершилось весной 1584 г. военным вмешательством Порты. На «Крымский юрт» при поддержке османских войск был посажен хан Ислам-Гирей II, калгой (первым наследником престола) стал Алп-Гирей. Свергнутый хан Мухам- мед-Гирей II был убит при попыте бегства с территории полуострова. Его сыновья – Сеадет-Гирей, Мурад-Гирей и Сафа-Гирей, сумели вырваться из Крыма и водворились в кипчакских степях (Дешт-и-Кипчаке), где могли рассчитывать на поддержку мангытского клана Дивеевых. Хан Ис- лам-Гирей II оповестил сопредельные государства о своем воцарении. В Москву был отправлен гонец Cеферь Ших, задержанный там до прояснения обстановки. Осторожность русского прави- тельства оказалась оправданной.
В конце лета 1584 года вторжение «царевичей» – сыновей свергнутого хана Мухаммед-Гирея II в Крым положило начало потоку событий, приведших к самому крупному после противостояния Сеадет-Гирея и Ислам-Гирея I в 30-х годах XVI века «двоецарствованию» в «Крымском юрте». Династический кризис в доме Гиреев на этот раз не только привел к очередному вмешательству в крымские дела Порты, но и создал условия для вмешательства в него Русского государства.
Внешний ход событий выглядел следующим образом, исходя из сведений, собранных в Крыму в конце 1584 года русскими дипломатами – И. Судаковым-Мясным и следовавшим через Кафу в Стамбул Б.Благово (Благова), в целом подтверждающийся введенными в научный оборот А.Бен- нигсеном и Ш.Лемерсье-Келькеже документами из османских архивов [6, с. 249–250]. По статей- ному списку гонца в Крым И. Судакова-Мясного «Приходили на Крым царевичи Саадет-Кирей з
братьею да Есиней князь Дивееев, да Арасланай мурза и многие мирзы ногайски, а с ними было
нагайских людей пятнатцать тысеч. … И приходиди за один и царевичи и ногайские мирзы присту-
пали Бохчисарае три дни, и посад у Бохчисараев выжгли» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 лл. 1 об.–
2]. Вторжение было поддержано внутренней оппозицией: «И крымские многие люди изменили Ислам-Гирею царю, и от которых царь и не чаял измены в своих ближних людях, и те все измени- ли» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 2]. Последовала кратковременная осада Бахчисарая, где сидели хан, калга Алп-Гирей и оставшиеся верными хану младшие братья: «А с ними было крым- ских князей и мурз тысячи четыре да енычар шестьсот человек. И енычер многих побили» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед.хр. 16 л. 2]. В конечном итоге Бахчисарай был сдан. Хан и его братья разными путя- ми добрались до Кафы.
«И учинился царевич Саидет-Кирей царем, и был царем полтретья месяца» [РГАДА ф. 123 оп.1 ед.хр.16 л. 2 об.]. Свергнутый хан из Кафы «послал Саламета-Кирея царевича к турскому за море, а велел просить у турского енычер» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 2 об. ]. Султан Мурад III прислал три тысячи янычар. С этими силами хан выступил из Кафы и в ожесточенном сражении разбил мятежников. «И Саидет-Кирей царь и царевичи и ногайские мурзы побежали. И побили ногайских и крымских многих людей» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 3.]. В.Д. Смирнов указы- вает, что сражение произошло «в Индальской равнине [23, с. 330]. После этого хан Ислам-Гирей II вернулся в Кафу, а калга Алп-Гирей двинулся вдогон за «царевичами». Калга не решился сам выходить далеко за Перекоп, встал «в Балысараех на Миусех», затем сжег этот укрепленный пункт, которуй уже давно служил форпостом Дивеевых, и повернул назад. Алп-Гирей послал пре- следовать мятежников до Северного Донца Каллаш дувана, который по возвращении «декабря в 15 день» встретил направлявшешгося в Крым русского гонца И. Судакова-Мясного [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 1 об.].
Вввиду утраты части посольской документации по связям с Крымом не представляется воз- можным установить, когда и в какой степени Москва получила информацию о начале в Крыму вооруженной борьбы между сыновьями хана Мухаммед-Гирея II и правительством Ислам-Гирея II. Наличие посольских «речей» и посланий «законному» хану говорит о том, что в Москве были твердо уверены, что «на Крымском юрте» сидит Ислам Гирей II.
15 января И.Судаков-Мясной прибыл в Кафу, где после предварительных переговоров с беком Мурадом («князем Сулешевым») –наследственным московским «амиатом»[4, с. 58–59 ] 16 января состоялась его аудиенция у Ислам-Гирея II [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 8 об.].
Ко времени прибытия И Судакова-Мяснова в Кафу в крепости уже побывал русский посол в Турцию Б.Благово (Благой), который 16 декабря также провел там переговоры с беком Мурадом и получил аудиенцию у хана [РГАДА ф. 89 оп. 1 ед. хр.2 лл. 377–382 об].

282

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

При переговорах русских дипломатов с беком Мурадом и контатах с представителями крым-
ской знати прояснялись масштабы кризиса в Крымском ханстве.
Приведенные «царевичами» ногайские полчища, как «казыевские», так и «дивеевские»,
«Крымскому юрту учинили шкоду великую, всю землю пусту зделали и цареву казну всю разгра- били, и в полон женок и девок, и робят русских и литовских имали» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 2 об.]. В самой крымской знати мятеж «царевичей» вызвал настоящее опустошение – помимо павших в битвах цвета князей и мурз, не успевших или не захотевших последовать за «цареви- чами», был уничтожен калгой Алп-Гиреем. В его руках находилась реальная власть в «Крымском юрте», пока хан отсиживался в Кафе.
Постепенно перед И.Судаковым-Мясным вырисовывались масштабы угрозы правящему хану от бежавших «царевичей», которые явно не отказались от борьбы за «отца своего юрт». 16 января
1585 г. сразу же после аудиенции у хана И.Судаков-Мясной провел переговоры с «царевыми ближ- ними людьми» – беком Мурадом, беком Мустафой и Зентимиром агой [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 9]. Они неожиданно потребовали у русского гонца отправить в Азов и, что самое замеча- тельное, «на Дон» толмача из числа прибывших с ним людей. Мало того, они сообщили, что с подобным же требованием хан обратился к пребывающему в Кафе Б. Благово (Благому). Причиной
явилась информация о захвате «царевичей», а также «всех лучших князей и мурз, которые бежали
с царевичи на Дон» донскими казаками – Третьяком Кишкиным «с товарищи». Якобы «Хотят де Третьяк да Кишкин со царевичи ехать к Москве к госудаю вашему» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 10]. И.Судаков-Мясной естественно ответил отказом. 22 января И.Судаков-Мясной получил све- дения, что хан отказался от плана посылки русских толмачей, и отправил «Достогмета агу азоав- ского на Дон проведывать прямых вестей про царевичей» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 13]. 18 февраля И.Судаков-Мясной получил сведения, что Достогмет благополучно вернулся в Крым с захваченными на Дону казаками, которые сообщили, что «два царевича пошли в Нагаи, а третий
«царевич» “утек” в Астрахань» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 16 об.]. 20 марта бек Мурад сооб- щил, что «Ко царю пришла прямая весть про царевичи». Вести были нерадостные для Ислам-Гирея II: Мурад-Гирей определенно находился в Астрахани, Саддет-Гирей и Сафа-Гирей в «Шевкалах». [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 лл. 18–18 об.]. В начале мая стало известно, что Саадет-Гирей и Са- фа-Гирей «в Черкасах в Кумыках», и уже получили приглашение прибыть к «кызылбашскому». Это уже затрагивало интересы Порты. Вскоре И.Судакову-Мясному стало известно, что проблемой
«царевичей» озабочен находившийся тогда в Костомане османский главнокомандующий на иран-
ском фронте всесильный Осман-паша.
5 марта 1585 года И.Судакову-Мяснову стало известно, что в Кафу прибыл «Осман пашин приказной человек Сефер ага». Эмиссар главнокомандующего потребовал немедленного отправле- ния Б.Благово (Благова) в Синоп и далее в Костоман в ставку Осман-паши. Одновременно прибыли копычеи с приказом выяснить «сколько ноне в Кафе воинских людей». Однако главная их цель заключалась «проведывати прямых вестей про царевичей, где ныне царевичи» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 17]. Б.Благово (Благой), отбывший из Кафы 5 марта, прибыл через Синоп в Костоман,
где был принят Осман-пашою. Переговоры показали явное стремление «сильного человека» Порты
в кратчайшие сроки завершить войну с Ираном. Затрагивалась и проблема «терских казаков». Ос- ман-паша потребовал «чтоб тебе, государю, с Терки велеть казаков свесть всех, чтоб ему проход был в кизылбаши бесстрашен» [РГАДА ф. 89 оп. 1 ед. хр. 2 л. 325 об.]. Проведя переговоры в Кос- томане, Б Благово (Благой) 26 марта отбыл в Стамбул, куда прибыл 8 апреля. Пребывание русского посла в османской столице затянулось до 12 июня. Дипломатическая миссия Б. Благово обстоя- тельно рассмотрена в труде Н.А. Смирнова, и мы ограничимся только констатацией исключитель- ной озабоченности Порты пребыванием «царевичей» на Кавказе [24, с. 132–134].
Между тем находящемуся в Крыму И.Судакову-Мясному стало ясно, что проблема «цареви-
чей» превращается в центральный вопрос отношений Москвы и Бахчисарая.
12 мая русскому была дана отпускная аудиенция ханом Ислам Гиреем II, который объявил И. Судакову-Мясному, что с ним в Москву послылается крымский гонец Джан-паша. Главное, одна- ко, последовало после аудиенции.
18 мая 1585 года к И.Судакову-Мяснову прибыло доверенное лицо хана Зентимир ага с «тай- ными речами». «Ислам-Гирей царь велел тебе говорить тайно к брату своему, а ко государю ваше- му, в своей грамоте о том не пишу. Приказывает тебе словом сказывать царю. Поехал ко государю
вашему Мурат-Кирей царевич. И царю был царевич братин сын. А нынче царю учинился недру-
гом. И учнет Мурат-Кирей царвич Ислам-Гирея царя со государем сваивать, и государь ваш тому

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 283

не верил, штобы меж дву великих государей дружба не порушивалась» [РГАДА ф. 123 оп. 1
ед. хр. 16 л. 25 об.].
Завершением миссии в Крыму И.Судакова-Мясного была его аудиенция у калги Алп-Гирея 7 июня уже на Молочных Водах. Помимо объявления о том, что калга посылает вместе с И.Судако- вым своих гонцов, ему было объявлено, что «душманы (враги) наши два царевича пошли в Кызыл- баши» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 27]. Алп-Гирей не скрывал своей озабоченности склады- вающейся ситуацией.
Таким образом, полугодовое пребывание русского гонца в Крыму прошло под знаком нарас- тающей угрозы правящему хану со стороны «царевичей», превращающейся, помимо всего про- чего, в фактор, существенно затрагивающий интересы Порты.
К лету 1585 года в Крыму были уже осведомлены о «ссылках» «царевичей» с Москвой.
Обращение сыновей Мухаммед-Гирея II к московскому государю произошло далеко не сразу.
«Царевичи» отступили с крымского полуострова вероятно с еще значительными силами. Во вся- ком случае в ноябре-декабре 1584 г. калга Алп-Гирей не осмелился преследовать их, ограничи- вшись разорением Балы-Сарая. После этого кипчакские степи (Дешт-и-Кипчак) – владения Дивее- вых – для мятежников оказались потеряны. Без владения Балы-Сараем контролировать «Дивеев улус» было нереально. «Царевичи» с поддерживающими ими ногайскими мурзами перебрались за реку Миус (Молочные воды) и вступили в кочевья Малых Ногаев. Первоначально «царевичи», су- дя по всему, предполагали водвориться в «Казыевом улусе». Весной 1585 г. им пришлось оставить эти планы. По сведениям И.Судакова-Мясного, 21 апреля к Ислам-Гирею II пришли «из Казыева улуса Акула ази от Аросланая мирзы Дивеева и ото всех мирз, которые жили в Калмиюсе» которые готовы были шертовать хану и просили прислать для этого в Азов царевича, который также должен был дать шерть ногайским мурзам [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 22 об.]. Ислам-Гирей II готов был пойти на это предложение, если мурзы в свою очередь не будут иметь никаких дел с Сеадет-Гиреем и его братьями.
К лету 1585 года Ислам-Гирею II казалось, что «Казыев улус» возвращен под его контроль. Как оказалось, это суждение хана было преждевременным. Главная фигура – Арсланай мурза Ди- веев – так и не вернулся в Крым, а продолжал оставаться фактически независимым правителем большей части «Казыева улуса». Правда, сами «царевичи», судя по всему, уже ранней весной
1585 г. покинули кочевья Малых Ногаев.
В марте 1585 года бек Мурад («князь Сулешев») определенно говорил русскому гонцу И.Суда- кову-Мясному: «Ко царю пришла прямая весть про царевичей Саадет-Кирей царевич да Сафа- Кирей пошли в Шевкалы, а Мурат-Кирей царевич в Астрохани, а племянника моего Кошум мурзу Сеферева сына царевичи послали к государю Вашему к Москве» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 лл.
18 об.–19]. В апреле тот же бек Мурад определенно заявляет И.Судакову-Мясному, что Мурат- Кирей царевич «дополна в Астрохани» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 22]. Вскоре появились све- дения и о местопребывании его братьев. В начале мая И.Судаков-Мясной получил сведенияо том, что Сеадет-Гирей и Сафа-Гирей «В Черкасех в Кумыках», где они всупили в контакт с иранцами.
«И прислал им шах, кизилбашский царь, великое жалование. А зовет их к себе» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 24 об.]. Наконец в июне русскому гонцу сообщили, что «Сафа-Кирей царевич со государя вашего казаки ссылается» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 лл. 27 об–28]. Между тем в апреле-мае 1585 г. пребывающий в Стамбуле Б.Благово также узнал о том, что «Слух дошол до турского, что крымский Махмед-Киреев сын Мурат-Кирей царевич пошел к тебе, государю»
[РГАДА ф. 89 оп. 1 ед. хр. 2 л. 326 об.].
Итак, к момету возвращения И.Судакова-Мясного в Москву летом 1585 года «царевичи» ре- шили разделиться. Сеадет-Гирей и Сафа-Гирей пытались найти поддержку «в Больших Ногаях», исконных врагах Крыма, и на Северном Кавказе, «в Шевкалах». Мурад-Гирей должен был зару- читься поддержкой московского государя. «Ссылки» с Москвой по поводу этого «царевича» веро- ятно уже имели место у астраханских воевод. Сеадет-Гирей планировал укрепиться «в Шевкалах». Сафа-Гирей также рассчитывал «на западных черкасов» (Жанэ). При этом Сафа-Гирей «ссылася» с казаками, как с приднепровскими так и с донскими.
Возможно поздним летом или осенью 1585 г., уже после отбытия И.Судакова-Мясного из Кры-
ма, Сеадет-Гирей и Сафа-Гирей с донскими казаками и, скорее всего, с ногайскими татарами и с
«черкесами», совершили набег на Крым [7, с. 298; 23, с. 331]. Точную датировку похода устано- вить трудно. Он упоминается в «наказной памяти» отправленному в январе 1586 г. в Крым гонцу В.Непейцину, где был предусмотрен был ответ на следующий вопрос «царя, царевичей и ближних

284

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

царевых людей» «почто Саадет-Кирей царь с братом ходил на Крым, и с ними ходили государевы люди донские атаманы и казаки» – «со царем государеы казаки не хаживали» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 16 л. 63 об.]. Сведений о походе «царя з братом» нет ни в доставленных в Москву летом
1585 г. донесениях гонца в Крым И.Судакова-Мяснова, ни в донесениях русского посла к Порте Б.Благово (Благова). Следовательно сведения о походе были получены Москвой из других источ- ников. До нас дошел сохранившейся в столбцах ногайских дел отрывок указной грамоты Федора Ивановича в Астрахань гонцу Степану Кузьмину [РГАДА ф. 127 оп. 1 ед. хр. 2 лл. 6–8]. Помимо всего прочего, этот документ показывает, что к осени 1585 года «царевичи» уже прочно находи- лись в поле зрения Москвы. С.Кузьмина послали к Сеадет-Гирею и Сафа-Гирею с «поминками» и
«жалованием», где бы они в то время ни находились – «в Шевкалы или где они будут в Нагаех или в Казыеве улусы» [РГАДА ф. 127 оп. 1 ед. хр. 2 лл. 6]. Интересно, что перечисление возможных мест пребывания «царевичей» соответствует материалам донесений И.Судакова-Мясного, к этому времени уже доставленных им в Москву. Можно предположить, что когда С.Кузьмин приехал в Астрахань, стало известно, что Гиреи пошли на Крым. Не имея долгое время информации об их точном нахождении, гонец на достаточно длительное время задержался в Астрахани или вблизи ее и не заметил, как Сеадет-Гирей Сафа-Гирей подходили к городу, прежде чем отправиться к Тереку. Упоминание «поминок» можно рассматривать как констатацию признания Москвой Сеадет-Гирея
«крымским царем». «Жалование» очевидно посылалось его приближенным, в числе которых был Кошум мурза, представитель рода московских «амиатов» Сулешевых (племянник бека Мурада). В документе упоминается гонец Леонтий Панов, прибывший в Москву с грамотами Сафы-Гирея, воз- можно именно он принес известия о набеге. Этот гонец упоминается во многих документах.
В момент отбытия С.Кузмина в Астрохань русское правительство имело сведения, что «царе- вичи» скорее всего водворятся в «Шевкалах», что явствовало из сведений И.Судакова-Мясного и, возможно, от астроханских воевод. Скорее всего С.Кузьмин побывал в Астрохани поздней осенью
1585 г., находился там длительное время и получив сведения, что «царевичи» двинулись «в Шевка-
лы», отправился туда вслед за ними.
Данные сведения почти полностью подтверждаются указной грамотой государя Федора Ива- новича астраханскому воеводе кн. Ф.М.Лобанову-Ростовскому от 30 января 1586 г., где помимо всего прочего вызван гнев на С.Кузькина, который «проморгал» пребывание «царевичей» у Астро- хани, и содержалось указание немедленно после того, как вернется в Астрохань «от Саадет-Кирея царя», отправить его в Москву [РГАДА ф. 127 оп. 1 ед. хр. 2 лл. 3–5]. В документе не упоминается Мурад-Гирей. Может быть, он уже ранней осенью 1585 г. покинул Астрахань и находился в преде- лах Русского государства.
Во всяком случае, факт установления руссим правительством контактов с сыновьями Мухам- мед-Гирея II летом-осенью 1585 года не подлежит сомнению. Главная роль в «ссылках» с Москвой братьями отводилась Мурад-Гирею. Судя по всему, уже было решено, что именно он должен лич- но предстать перед московским государем.
Между «царевичами» было достигнуто своеобразное «разделение труда» – Саадет-Гирей играл роль «хана в изгнании» и планировал обосноваться «в Шевкалах». Судя по всему, он поддерживал контакты с иранцами. Сафа-Гирей находился вблизи Крыма «у жжаневких черкас», Мурад-Гирей
«примерялся» к Астрахани. Это, конечно, было не случайно. «Царевичи» избегали соединяться вместе. Единственные упоминания, когда они находились «вблизи» друг от друга связаны с Астра- ханью.
Конечно «царевичи» не случайно «тяготели» к Астрахани, геополитическое положение кото-
рой делало ее опорным пунктом для борьбы за Крым. Как известно, Гиреи претендовали на
«Астраханский юрт» с момента возникновения Крымского ханства. С конца 60-х гг. требование
«уступки» Астрахани было главной темой русско-крымских отношений. Планы посадить в Астра- хани младших Гиреев под русским протекторатом врямя от времени возникали у Ивана Грозного. Роль Астрахани в истории Больших Ногаев и народов Кавказа, в системе международных отно- шений этого времени многократно описана исследователями. Через Астрахань осуществлялись дипломатические контакты Москвы с Ираном и грузинскими царствами. Наконец, через Астрахань для «царевичей» открывался путь в любом направлении – к шамхалу, и далее в Иран, в «Казыев улус», к «жжаневским черкасам», к Большим Ногаям, наконец, обратно в Крым. При этом И.В. Зайцев совершенно справедливо обратил внимание на «неустойчивость пограничного положе- ния Астрахани во второй половине XVI века» и на сохраняющуюся даже в начале XVII века угрозу ее «отложения» от Московского государства [9, с. 176]. Отсюда – то внимание, которое придавали

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 285

в Москве возможности дать «Государству Астроханскому» зависимого правителя-Чингисида. В Москве интерес «царевичей» к Астрахани своевременно заметили и оценили.
Политика Москвы в отношении «царевичей», и прежде всего Мурад-Гирея, в течение 1585–
1586 гг., формировалась постепенно.
На фоне первых контактов с «царевичами» в июле-декабре 1585 г. происходил прием диплома- тического представителя хана Ислам-Гирея II Джан-паши [4, с. 59–60]. Русские власти не дали ясного ответа на «миролюбивые предложения» крымского хана. Пребывание гонца затянулось до декабря, когда он был отпущен вместе с русским гонцом В.Непейциным. В грамоте, отправленной хану от имени государя Федора Ивановича, проблема «царевичей» практически не затрагивалась. В то же время в отношениях с сопредельными державами русское правительство стремилась ин- терпретировать миссию Джан паши как показатель неустойчивого положения «Крымского юрта». В наказной памяти отправленному 4 сентября 1585 г. на посольский съезд со шведами боярину кн. Ф.Д. Шастунову и думному дворянину И.П. Татищеву было предписано довести до «Свийских послов» следующую информацию: «Крымский Ислам-Гирей ныне ко государю нашему прислал гонцов Ян-пашу мурзу с товарыщи, а послов посылает же. А просит того, чтоб государь наш был с ним в любви и в братстве, и с его бы юрта государь его не согнал (sic), и племянников Саадет- Кирея царя и Мурат-Кирея царевича и Сафа-Кирея царевича на юрт на Крымский не отпусщал и своей рати с ними не посылал. И государь наш того его челобития слушать не хочет, а хочет посла- ти ис своих рук царских на Крым своих посажеников Саадет-Кирея царя с братьею» [18, с. 414].
Соглашение Москвы с «царевичами» было достигнуто в начале 1586 г., вскоре после отпуска из Москвы крымского эмиссара Джан-паши. После осени 1585 г. «царевичи» активизировали кон- такты с Москвой. В это время «на Москве» вероятно уже находился Мурад-Гирей, который поки- нул Астрахань, не дожидаясь прибытия в низовья Волги своих братьев. В столицу его до отпуска крымских гонцов естественно не допускали. Точных данных о его местонохождении не имеется, но судя по сохранившимся в московском делопроизводстве копиям посланий к нему от брата
«царя» Саадет-Гирея, он имел возможность «чаловаться о мирезех и о послех, которые ныне посла- ны, чтоб их государь пожаловал» [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 2 лл. 12–13]. По возвращении из Крымского похода на Терек, как указано в послании к брату Мурад-Гирею, Сеадет-Гирей с Сафа- Гиреем подъехали под Астрахань и «со князем Федором (астрахансим воеводой кн Ф.М. Лобано- вым-Ростовским) обослались». «Царевичи» «роту и шерть учинили и с тем холопа своего Магмет агу послали есми» [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 2 л. 12]. Предварительная шерть была усло- вием признания Москвою Сеадет-Гирея «царем».
В первые месяцы 1586 года «ссылки» с «царевичами» стремительно активизировались. Они шли через Шацк, являвшемся тогда основной базой для приема дипломатических представителей Больших Ногаев. В январе месяце в Москву приехали посолы от Сеадет-Гирея и Сафа-Гирея Магмет ага «с товарыщи [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 2 л. 1]. Их сопровождал сын боярский Леонтий Полев.
25 января из Москвы отпустили к Сеадет-Гирею одного из его эмиссаров, Асанака (Асана) с грамотой [РГАДА ф. 126 оп. 1 1586 ед. хр.2 л. 13.]. 7 марта в Шацк пришли новые послы от
Сеадет-Гирея и Сафа-Гирея, люди Мурад-Гирея, «Казыевых мирз» а также Арсаная Дивеева, которых уже 9 марта отпустили в Москву [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 6 л. 1]. 15 марта в Шацк приехал от Сеадет-Гирея, Дивеевых и «Казыевах мирз» русский служилый татарин Кадыш Кудинов [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр.6 л.2] 14 мая в Шацк прибыли послы от «Саадет-Гирея
царя» и шамхала. И уже 16 мая их отпустили из Шацка к московскому государю [РГАДА ф. 127
оп. 1 1586 ед. хр.7 л. 1]. 24 мая прибывшие послы от Сеадет-Гирея, бия Большой Ногайской Орды Уруса и шамхала были у боярина князя Андрея Ивановича Шуйского, посольского дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова в Посольском приказе [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр.7 л. 2]. Подробно- сти переговоров неизвестны. В донесении государю отмечен только факт принятия у послов грамот. Вместе с тем производит впечатление оперативность в организации «ссылок» с «цареви- чами». Во время приема этих послов А.Я. Щелкалову были вручены списки с посланий от
«кызылбашского шаха и от его сына» к Мурат-Гирею, доставленные его послом в Астрахань
Ясымом [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр.7 л.2].
«Царевичи» превращались в «ключевые фигуры» кавказской политики. Исследователи обрати- ли внимание на активность шамхала. Е.Н. Кушева подчеркивает, что шамхал в марте-мае 1586 г. принимал активное участие в «ссылках» Сеадет-Гиреяи Сафа-Гирея с Москвой [11, с. 263]. Фран- цузские ориенталисты Ш.Лемерсье-Келькеже и А.Беннигсен отмечают, что через шамхала «царе-

286

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

вичи» имели связь с Ираном [6, с. 235]. К сожалению особенности сохранившихся в «столбцах» ногайских дел русской посольской документации по «ссылкам» с «царевичами» не дают возмож- ности проследить ход переговоров.
Кавказскими делами «ссылки» с «царевичами» не ограничивались. Обращает на себя внимание тот факт, что паралельно с переговорами с «царевичами» русское правительство возобновило ин- тенсивный диалог с Большой Ногайской Ордой.
Роль Мурад-Гирея в русско-ногайских отношениях исследовалась В.В. Трепавловым, поэтому ограничимся констатацией того факта, что в любом случае фигура этого направленного в Астра- хань Чингисида должна была упрочить политический контроль Москвы над Большими Ногаями.
Русское правительство явно готовилось использовать «царевичей» на нескольких «геополити- ческих направлениях». Одной из главных задач было восстановление военно-политического влия- ния Москвы на Северном Кавказе. Правительство Федора Ивановича, в котором уже доминировал Б.Ф. Годунов, готовилось использовать всех трех «царевичей». «Царем» признавался Сеадет-Гирей – он был впервые упомянут в таком качестве в грамоте, отправленной к нему с гонцом Л Полевым [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр.1 лл. 1–2].
Представлять «царя» в Москве должен был Мурад-Гирей. Весной шли активные переговоры о принесении Мурад-Гиреем шерти Федору Ивановичу за себя и своих братьев, а также об условиях посылки Мурад-Гирея в Астрахань и помощи Русского государства в возращении крымского престола. Вероятно, переговоры шли непосредственно с Мурадом-Гиреем, после его прибытия в Москву к марту 1586 г. Определить на каком этапе переговоров было достигнуто соглашение об отправлении Мурад-Гирея в Астрахань, не представляется возможным. Окончательная договорен- ность, вероятно, была достигнута в начале лета. Условия соглашения можно реконструировать только в общих чертах. По нему Мурад-Гирей посылался на «житье» в Астрахань. Статус «цареви- ча» в городе установить достаточно тяжело. А.А. Новосельский этого вопроса не касался, ограни- чившись замечанием о «назначении» Мурад-Гирея в Астрахань [14, с. 35]. В.В. Трепавлов указыва- ет, что всем «царевичам дозволили поселиться на Нижней Волге» [26, с. 334]. А.В. Беляков отмеча- ет, что Мурад-Гирея «поселили в Астрахани и активно использовали в кавказской и крымской политике» [3, с. 39]. Все исследователи признавали, что нет однозначных сообщений о «пожалова- нии» Чингисида городом. Русские дипломатические представители в сопредельных странах на неизбежные вопросы о пребывании «царевичей» в Астрахани отвечали очень осторожно. Так, посол в Иран князь Григорий Васильчиков заявлял в октябре 1588 года следущее: «приехали к великому государю нашему из Крыма, оставя свое государство Крым, крымский Саадет-Кирей царь и братья его, Мурат-Кирей царевич да Сафа-Кирей царевич, и били челом государю нашему, чтоб государь наш, царское величество их пожаловал. Держал их в своем государеве жалование, под своею царскою рукою… и велел им бытии в своей государевой вотчине в Астрохани» [17, с. 52]. Федор Иванович, судя по всему, обещал всестороннюю, в том числе и военную, помощь братьям в их борьбе за Крым. В частности были обещаны терские, волжские, яицкие и донские казаки. Мурад-Гирей, в свою очередь «бил в холопство» русскому царю, становился его поддан- ным, и, возможно, отказывался от права отъезда. В целом вопрос о статусе Мурад-Гирея в Астра- хани требует специальноеого исследования. Действительно, Мурад-Гирей перешел «на особое положение»; его братья от «прямого холопства» дистанцировались. Возможно, Сеадет-Гирей и Сафа-Гирей обещались согласовывать свои действия с Москвой. Сеадет-Гирей, как старший брат и носитель «царского титула», обещал отдать в заложники своего сына [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 13 л. 71]. Можно предположить, что им стал Кумык(Кумо)-Гирей. Как отмечают И.В. Зайцев и А.В. Беляков, только он упоминается в Русском государстве после смерти отца [3, с. 138 9, с. 156]. Например, в октябре 1588 года русский посол в Иран князь Григорий Васильчиков заявил, что по- сле смерти Сеадет-Гирея «государь наш брата его Мурат-Кирея царевича и цареву Саадет-Кирея царя царицу, и сына его Кума-Гирея пожаловал, велел им бытии по тому ж в своей государевой вотчине в Астрохани» [17, с. 52–53].
Факт прибытия мятежных Гиреев в Русское государство различно отражен в летопистных источниках. В «Новом Летописце» информация дается под заглавием «О приезде к царю Федору Крымского царевича Малат-Кирея с снохою и с племянником и со многими татаровя» [20, с. 37]. Обстоятельства и причины прибытия Мурад-Гирея не раскрываются и далее сразу же следует информация о его отправлении в Астрахань.
В Строгановской редакции Нижегородского летописца читаем: «Лето 7093-го (1594/95 г.).
Приехал к Москве царевич крымской Мурат Киреев сын Девлетекиев государю, царю служити»

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 287

[28, с. 142]. Интерес провинциального летописца к данному событию, судя по всему, вызван тем, что визиты Мурад-Гирея из Астрахани в Москву пролегали через Нижний Новгород. Судя по всему, визиты «царевича» не остались незамечанными современниками. Автор дополнения к Никоновской летописи («Повесть о честном житии царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии») даже заменил имя «крымского царя Казы-Кирея» (хана Газы-Гирея II), совершившего по- ход на Москву в 1591 году, именем его племянника, находившегося незадолго до этого в Астра- хани [20, с. 10–11].
Более развернутые сведения дает А.Лызлов в Скифской истории, которые явно почерпнуты из разрядных книг. Он отмечает, что Мурад-Гирей «приде к Москве служити государю царю и вели- кому князю Федору Иоанновичу с племянником своим иже бе и пасынок, ему же имя Кумы-Гирей, и з жоною, яже бе и невестка ему, и с ними многие татарове, аталыки и мурзы» [13, с. 151]. В дан- ном случае речь идет уже о родственниках «царевича» в момент его пребывания в Астрахани. Лыз- лов отмечает, что Мурад-Гирей «был у государя на приезде и у стола июня в 23 день, а июля в 18 день, и повелел ему промысл чинити над Крымским юртом и естли бы Господь поручил ему владе- ти Крымом, а служити московскому великому государю» [13, с. 151]. Итак, по Лызлову именно Мурад-Гирей выступает как основной претендент на «Крымский юрт». Тем не менее, можно пред- положить, что Кумык (Кумо)-Гирей, сын Сеадет-Гирея, прибыл в Москву вместе с Мурад-Гиреем весной 1586 г.
Точное время прибытия Мурад-Гирея в Москву неизвестно. Впервые он упоминается в кон-
тексте своего участия в приеме польского посланника М.Гарабурды в марте 1586 г.
Уже на первой аудиенции «при государе был в полате царевич крымской Мурад-Гирей да ка- симовский царь Мустофа алей да сибирский царевич Магмет кул. А сидел крымский царевич Мурад-Гирей на большой лавке против дверей у государева места а от него в сажень сидели бояре» [РГАДА ф. 79 оп. 1 ед.хр.16 л. 33 об.]. Выделение Мурад-Гирея из числа присутствущих на приеме прочих Чингисидов явно не случайно.
«Предъявление» Мурад-Гирея прежде всего Михаилу Богдановичу Гарабурде, опытнейшему польско-литовскому дипломату, неоднократно бывавшего в Бахчисарае, конечно было не случай- ным. Оно органически вписывалось в сложную дипломатическую игру, которую вели весной
1586 г. Русское государство и Речь Посполитая. Наличие в Москве реального претендента на крымский престол должно было повысить «ставки» кандидатуры Федора Ивановича на польско- литовский престол при возможном новом «бескоролевье» в Речи Посполитой.
Пребывание Мурад-Гирея в Москве летом 1586 г. прослеживается по нескольским источни- кам. 21 июня царевич Мурад-Гирей «ел» у царя с боярами князем Федором Ивановичем Мстислав- ским, Борисом Федоровичем Годуновым, Федором Никитичем Юрьевым, Иваном Васильевичем Сицким и окольничим Иваном Михайловичем Бутурлиным. 18 июля ему объявили об отпуске в Астрахань [21, с. 88]. Вероятно еще до этого в июле Мурад-Гирей шертовал Федору Ивановичу за себя и своих братьев Сеадет-Гирея и Сафа-Гирея. Шертная грамота была известна еще в 1626 г. В
«Описи архива Посольского приказа 1626 г.» зафиксирована «Грамота шертная крымского Мурат- Гирея царевича, по которой шертовал он на Москве царю и великому князю Федору Ивановичу всеа Русии за себя, и за братью свою, за царя Адет-Кирея и за Сакирея царевича и за мурз, что быти им под государевою рукою в ево государеве жаловании и воле, и жити под Астраханью, и во всем государю лиха не хотети, и стояти против государевых недругов» [16, с. 79]. Датировка «лета
7094-году июля месяца» проходит и по другим источникам. Весьма красноречива и запись в Разрядной книге 1475–1605: «То го же года июля в 18 день отпустил государь крымского царевича Мурат Кирея Магмкет Киреевича в Астрахань, а из Астрахани ему идти промышлять под Крым, а взем Крым, сести ему на Крыме царем, а служить ему царю и великому князю Федору Ивановичу всеа Русии, да с ним послал государь думново дворянина и воеводу Романа Михайловича Пивова да Михаила Ивановича сына Бурцова [21, с 88]. А.А.Новосельский считает, что данная «Запись разрядной книги ценна тем, что она выдает сокровенные замыслы русского правительства: прави- тельству царя Федора Ивановича как будто рисовалась возможность посадить в Крыму зави- севшего от него царя, как это некогда было в Астрахани и Казани»[14, с. 35].
Вместе с тем есть все основания предполагать что, к моменту отправления Мурад-Гирея в Астрахань цели русской стороны были явно не сформулированы. По существу речь шла о возмож- ности использовать фактор Мурад-Гирея на разных «геополитических направлениях» в зависи- мости от развития обстановки. Подобная тактика была не новой в «степной политике» Москвы и отражала неясность стратегической перспективы ввиду быстро менявшейся обстановки.

288

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Летописные источники крайне лаконично отражают факты, относящиеся к отправлениию Мурад-Гирея в Астрахань. «Новый летописец» после информации о прибытии Мурад-Гирея в Москву сообщает, что «Царь же Федор его пожаловал великим жалованием и посла его в царство Астраханское, а с ним послал воевод своих князя Федора Михайловича Троекурова да Ивана Михайловича Пушкина» [20, с. 37]. Еще более скудна информация в «Новом летописце» о цели отправления в Астрахань Мурад-Гирея и о результатах данной военно-политической акции. «Царь же Крымский в Астрахани многую службу ко государю показал, многие бусурманские языки под ево цаскую высокую руку подвел» [20, с. 37]. Это тем более бросается в глаза, что далее содержит- ся весьма развернутый материал о смерти в Астрахани Мурад-Гирея. Тем не менее даже в такой краткой летописной информации обращает на себя внимание ряд существенных деталей. В кон- тексте водворения его в Астрахани Мурад-Гирей именуется «крымским царем», хотя буквально строкой ранее говорится, что государю прибыл «служити Крымский царевич Малат-Кирей». При этом «крымским царем», т.е. ханом «в изгнании», в Москве признавался Сеадет-Гирей. Замеча- тельно также, что двадцать четвертый раздел «Нового летописца», повествующий о смерти в Аст- рахани Мурад-Гирея, озаглавлется как «О смерти царевича Малат-Кирея» [20, с. 39]. Таким образом, крымским царем он назван только в контексте направления его в Астрахань. Конечно, подобные разночтения не случайны и отражают различные интерпретации роли Мурад-Гирея.
Между тем сведения о его непосредствееном пребывании в Астрахани крайне противоречивы. Основным источником являются донесения астраханских воевод государю, но они носят фрагмен- тарный характер. Тем не менее указные грамоты астраханским воеводам дают достаточно полный материал о главных целях пребывания «царевича» в Астрахани – приведения к шерти бия Уруса и строительстве новой крепости на Тереке. Эти два сюжета явно доминируют и в переписке Мурад- Гирея с Б.Ф. Годуновым, и в его посланиях государю Федору Ивановичу, и в сохранившихся посланиях братьям. Заметны они и в донесениях астраханских воевод.
Мурад-Гирей отбыл из Москвы 8 сентября 1586 года. Путешествие «царевича» по Волге опи- сано В.В. Трепавловым, который обратил внимание на его «демонстрационный характер» [26, с. 334]. В Астрахань Мурад-Гирей торжественно въехал 15 октября. Он «с помпой» высадился и проследовал в специально приготовленный для него двор. Вслед за ним туда последовали воеводы [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 13 лл. 27–36].
Начальный период пребывания Мурад-Гирея в Астрахани (до зимы 1586–1587 гг., когда он отъезжал оттуда «в Шевкалы») отмечен его активностью на разных «геополитических направле- ниях – с Большими Ногаями, мурзами «Казыева улуса», с оппозиционной хану Ислам-Гирею II крымской знатью, с кавказскими правителями, и прежде всего с шамхалом.
Тем не менее, главным направлением деятельности «царевича» была координация действий с братьями, находившимися ко времени прибытия Мурад-Гирея в Астрахань «в Шевкалах» (Сеадет- Гирей) и «у жжаневских черкас» (Сафа-Гирей). Она увязывалась с внешнеполитическими задачами русского правительства по укреплнию своих позиций на Кавказе. Источники показывают, что с самого начала пребывания в Астрахани одновременно с ногайскими делами развивались сложные отношения Мурад-Гирея со старшим братом «царем» Сеадет-Гиреем, водворившимся к тому вре- мени «в Шевкалах». Е.Н. Кушева подчеркивала, что помимо Больших Ногаев Мурад-Гирею пред- писывалось сослаться с шамхалом, тюменским ханом, грузинским царем и с «черкасами» и со всеми «горскими народами» [11, с. 265]. Однако без наличия «консолидирующего центра» на Кав- казе бурная дипломатическая деятельность не имела перспектив. Этим центром могли быть в тех обстоятельствах, как отмечают А.Беннигсен и Ш.Лемерсье-Келькеже, только владения шамхала [6, с. 235–236]. Первоначально казалось, что «в Шевкалах» будет прочно сидеть «царь» Сеадет-Гирей. Осенью 1586 г. к нему присоединился Сафа-Гирей, причем его сопровождали помимо крымских эмигрантов («Ширинских и Барынских людей» во главе со своими беками) и мурз «Казыева улуса» еще и «черкасов джанского князя сын Мустофа мирза» [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 1 л. 98]. Эти сведения астраханских воевод крайне важны для подтверждения союзных отношений Сафа- Гирея с «жжаневскими черкасами». Воссоединение Сафы-Гирея и Сеадет-Гирея действительно могло привести к крупным военным акциям в направлении Крыма, причем не конролируемых Москвой. Именно поэтому Москва предпочла осуществть «рокировку царевичей». Мурад-Гирея решено было отправить к братьям. При этом ему явно предназначалась лидирующая роль. По ряду признаков сам Мурад-Гирей, оказавшись «в центре пересечения» различных интересов, явно претендовал на первое место среди изгнанных «царевичей». Факт признания Москвой законным
«царем» Сеадет-Гирея его мало смущал.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 289

«Ссылки» с братьями начались у Мурад-Гирея буквально с первых дней его пребывания в Астрахани. 17 сентября 1586 г. в Астрахань приехали некие «юртовские татары» с известиями. Они сообщили, что Сафа-Гирей из «жжаневских черкасс» приехал к Сеадет-Гирею в «Шевкалы». С ним было до 100 человек [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 1 л. 90]. Таким образом, Сафа-Гирей предпо- чел соединиться с братом. Это обстоятельство в Астрахани восприняли спокойно – русские воеводы полагали, что все три «царевича» должны находиться в их досягаемости. 28 сентября Сеа- дет-Гирей прислал «человека своего Касыма», с посланиями от себя и от шамхала. В них сообща- лось, что хан Ислам-Гирей должен был сопровождать «казну» турецкого султана, посланную в Дербент, и о последних событиях ирано-турецкой войны [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 1 лл. 96–
99]. Вопрос об этой «казне» постоянно фигурировал в русской посольской документации. Известия о возможном движении крымской орды на Кавказ астраханских воевод не испугали: они хорошо представляли себе состояние «Крымского юрта». Тем не менее, после получений известий от брата
«подопечный» воевод стал проявлять активность. Мурад-Гирей собирался жениться «в Шевкалах», и поставил вопрос о своем отбытии из Астрахани. Поездка «царевича» «в принципе» была призна- на необходимой. Помимо этого он должен был найти место для строительства нового «городка» на Тереке. В отсутствии «царевича» в Астрахани его должны были заменить его братья Сеадет-Гирей и Сафа-Гирей. В городе царевич в свое отсутствие собирался оставить келаря Протасьева. К сожа- лению, мы не знаем, какие функции он выполнял при Мурад-Гирее, но об этом факте следовало сообщить в Москву [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 1 лл. 16–17]. Впрочем, многие исследователи отмечают, что роль келаря Протасьева при «царевиче» в это время была главной: именно он в даль- нейшем ставил «городок» на Тереке [24, с. 138].
Следует упомянуть, что одна из дочерей шамхала (по-видимому, предыдущего правителя княжества), Тавлу-бегим, была замужем за ногайским бием Урусом. От нее у бия родился сын Хан мирза. Поездка «в Шевкалы» имела значение и для укрепления отношений «царевича» с Большими Ногаями. Кроме того, «царевичу» нужно было повидаться с «царем» Сеадет-Гиреем. Отметим, что позиция братьев Мурад-Гирея была неоднозначной: они явно опасались попасть в Астрахани «под руку» московского государя.
Тем не менее сразу покинуть Астрахань для Мурад-Гирея было нереально. К тому же он дол-
жен находиться там для приведения к шерти бия Уруса и прочих мурз Больших Ногаев. Тогда возник план «приглашения» братьев Мурад-Гирея непосредственно в Астрахань. 19 октября Сеа- дет-Гирею и Сафа-Гирею «наспех» послали «Ислам мирзу Казыева сына», шурина Сафа-Гирея, чтоб они «ехали в Астрахань наспех и мирзам велели с собой ехать» [РГАДА ф. 123 оп. 1 1586 ед. хр. 1 лл. 52–53]. 29 октября с приглашением ехать в Астрахань к «царю и царевичу» «в Шевкалы» послали приближенного Мурад-Гирея Текея аталыка [РГАДА ф. 123 оп. 1 1586 ед. хр. 1 л. 51].
Между тем обстановка на ирано-турецком фронте складывалась не в пользу Порты. Соответст- венно обострялась и общая обстановка на Кавказе. 16 ноября в Астрахань «из Шевкал» пришел некий толмач Русинка Полуэктов с сообщением о захвате персами Тебриза и Тифлиса, а также о том, что казну, что везли из Стамбула в Дербент, захватили «грузинские люди». Под ними вероят- но понимались подданные кахетинского царя Александра, склонявшегося в то время к ориентации на Иран. Сообщалось также, что казну якобы вез сам хан Ислам-Гирей II в сопровождении 5000
«стрельцов». Ему султан велел также поставить крепость на Тереке [РГАДА ф. 123 оп. 1 1586 ед. хр. 1 л. 107–109]. Эта информация оказалось ложной. Хан не покидал Крыма. Однако сведения о том, что османы собираются двигаться к Тереку, была весьма правдоподобна. Во всяком случае в историографии наличие у Порты таких планов считалось реальным фактом [6, с. 194–213; 23, с. 39]. При этом Е.Н. Кушева обратила внимание на то, что сведения о движении османских войск к Тереку астраханские воеводы получили еще до прибытия Мурад-Гирея в Астрахань [11, с. 263]. Вообще в общем хаотичном течении разноообразных «ссылок» c Астраханью и обилием получае- мой буквально со всех сторон информацией вопрос о «городке» на Тереке явно доминировал.
Поражения Порты на иранском фронте расценивались в Астрахани неоднозначно. Воеводы и приставленные к «царевичу» русские «служилые люди» стремились использовать благоприятную обстановку для закрепления русского влияния на Кавказе, Мурад-Гирей рассчитывал на овладение
«Крымским юртом» старшим братом и укреплении своего положения в Астрахани. Впрочем, о реальных планах «царевича», также как и его братьев, нет достоверной информации.
В донесениях астраханских воевод есть информация о внимании Мурад-Гирея к планам строи-
тельства нового, уже третьего по счету «городка» на Тереке. Собственно говоря, эти планы начали реализовываться еще до прибытия Мурад-Гирея в Астрахань, о чем свидетельствуют донесения

290

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

астраханских воевод [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 13 лл. 74–75]. Вопрос о «городке» на Тереке неоднократно поднимался в отечественной историографии. Причины решения русского правитель- ства Е.Н. Кушева определяет следующим образом: «необходимость запереть турецким войскам и гонцам султана дорогу в Закавказье, предупредить намерение султана поставить свои крепости на Тереке, а также затруднить возможность вторичного похода на Астрахань [11, с. 269]. Е.Н. Кушева обратила внимание и на то, что местоположение крепости нав устье Терека давало возможность сноситься с нею из Астрахани водным путем. Исследовательница полагает, что решение о построй- ке крепости было стимулировано обращением кахетинских посольств в Москву, которые двига- лись через Астрахань. Астраханские воеводы не только доносили о желании послов в Москву, но и отправляли конкретные предложения. Е.Н. Кушева полагает, что вопрос о возобновлении Терского городка был решен в Москве до прибытия в Астрахань в сентябре 1586 г. очередного кахетинского посольства [11, с. 269]. Во всяком случае то, что Мурад-Гирей, отправляясь к Астрахани, имел чет- кое представление о планах постройки крепости, не вызывает сомнений.
Мурад-Гирей, в период своего пребывания в Астрахани, особенно осенью 1586 г., неоднократ-
но заявлял, особенно на пирах в честь прибывших к нему ногайских мурз о том, что постройка
«городка» является для него главной задачей [26, с. 337]. Тем не менее, есть основания утверждать,
что к «реальной деятельности» по постройке «городка» «царевича» не допускали.
Контролировали астраханские воеводы и «внешнеполитическую деятельность» Мурад-Гирея. Прибытие Мурад-Гирея в Астрахань активизировало действия иранской дипломатии по налажива- нию контактов с «царевичами». К находящемуся «в Шевкалах» Сеадет-Гирею был направлен эмиссар, сведения о миссии которого дошли до астраханских воевод. Князь Ф.Лобанов-Ростовский доносил, что Сеадет-Гирею шах собирался пожаловать Дербент, но тот предложил «согласовать этот вопрос» с Москвой – «без государева указу Дербень мне не надо» [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 7 л. 2]. «Прямые ссылки» с Ираном самого Мурад-Гирея «не приветствовались».
Итак, начальный период пребывания «царевича» в Астрахани отмечен его активностью на разных «геополитических направлениях». Однако сам «царь» Сеадет-Гирей находился вне прямого контроля Москвы.
В конце 1586 – начале 1587 г. Мурад-Гирей в сопровождении своих людей и стрельцов «с огненным боем» отправился из Астрахани «в Нагаи и Шевкалы». В Крыму об этом стало известно в марте 1587 г., что отметил в своем статейном списке пребывающий там гонец И.Судаков-Мясной [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 л. 20 об.]. «В Шевкалах» помимо прочего он взял за себя в жены дочь шамхала [6, с. 235; 21, с. 27]. По сведениям русского гонца в Крым И.Судакова-Мясного,
вместо Мурад-Гирея в Астрахани остался «царь» Сеадет-Гирей [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17
л. 20]. Третий «царевич» от контактов с братьями устранился. Сафа-Гирей, скорее всего, никогда не бывал ни в Астрахани, ни в ее окрестностях (возможно только зимой 1585–1586 гг.) [3, с. 43]. Во всяком случае ни в одном из своих многочисленных посланий на имя государя и к Б.Ф. Годунову Мурад-Гирей об этом не упоминает. Проследить перемещения Сафа-Гирея можно только по
«отпискам» астраханских воевод. Ранней осенью 1586 г астраханский воевода кн Ф.М. Лобанов- Ростовский доносил что «царевича Сафа-Кирея в Шевкалах нет, живет нынча в жаневских черкесях» [РГАДА ф. 127 оп. 1 1586 ед. хр. 13 л.75]. Е.Н.Кушева высказала мысль о том, что Сафа- Гирей был связан с ними узами аталычества [11, с. 265]. Это подтверждает постоянное нахождение в его окружении «жжанских князей». Имеются также многочисленные свидетельства пребывания Сафа-Гирея в «Казыевом-улусе». Вероятно, Сафа-Гирей именно там видел свою опору. Русская разведка отмечала тесные связи Сафа-Гирея с Арсланаем Дивеевым. Затем, как мы видели, Сафа- Гирей поздней осенью соединяется с Сеадет-Гиреем, но в Астрахань его не сопровождает и временно исчезает из поля зрения русской дипломатии и разведки.
Есть все основания предполагать, что Cафа-Гирей предпочел убраться «из Шевкал» накануне появления там Мурад-Гирея. В этой связи отметим, что все три брата после отхода из Крыма осенью 1584 г. практически ни разу не встречались. Конечно, это не случайно. Сафа-Гирей явно не желал себя слишком тесно связывать с Москвой.
Обстоятельства «казакования» Сафа-Гирея после его отбытия «из Шевкал» точно не выяс- нены. Во всяком случае, с начала 1587 г. Сафа-Гирей пребывал вблизи Крыма, либо в «Казыевом Улусе», либо «в жжаневских черкасах». В любом случае, младший «царевич» не имел намерения прибыть в Астрахань.
В начале 1587 г. Мурад-Гирей вернулся в Астрахань. Второй период пребывания Мурад-Гирея в Астрахани с зимы 1586/1587 гг. по позднюю осень 1588 г., когда он был вызван в Москву, значи-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 291

тельно хуже прослеживается по источникам. Отписки астроханских воевод носят фрагментарный характер. Имеется большое количество документов, связанных с различными планами использова- ния царевича. Е.Н. Кушева выявила несколько узловых моментов: «большое дело» – поход «царе- вичей» на Крым, первой стадией которого должно было быть нападение на казыевского мурзу Якшисаата, вопрос о проходе османских войск в Дербент, который угрожал всему «проекту», по- стройка города на Тереке, наконец, в целом объединение вокруг царевичей всех промосковских сил [11, с. 265].
Возможность похода на Крым не исключалась. 4 мая 1587 г. в Крыму получили послание из Астрахани от Кошум мурзы «Сеферева сына» из рода «князей Сулешевых» (беков Яшловских), в котором он утверждает, что Мурад-Гирей с братьями собирается в поход на Ислам-Гирея II. При этом Федор Иванович, якобы, дал ему для этого 25000 стрельцов «с вогненным боем» да 5000 донских казаков. С царевичами же Урус князь отпускает мирз с нагайскими людьми. В предпола- гаемом походе должен был участвовать и Араслан мурза Дивеев [РГАДА ф.123 ед. хр. 17 лл. 26–26 об.; 25, с. 58]. Правда, не исключено, что эта информация служила целью «запугать» Ислам-Гирея II. «До ушей» хана эту информацию донес дядя Кошум-мурзы бек Мурад («князь Сулешев»), кото- рый как раз в этот момент демонстрировал ему свою «незаменимость» в организации «замирения» с Москвой.
В течение 1587 года действительно могло сложиться впечатление, что «царевичи» готовятся к вторжению в Крым, хотя одновременно Москва рассматривала и другие планы в отношении Му- рад-Гирея, в том числе и его похода на Речь Посполитую.
Намерения русской стороны в отношении «царевичей» частично раскрылись в период перего- воров с прибывшим в апреле 1587 г. имперским посланцем Г.Гойгелем в контексте переговоров о возможном союзе Русского государства и Габсбургской монархии против османов. Уже при встре- че посланца сопровождающему ему приставу были даны развернутые инструкции относительно возможных вопросов о цели пребывания детей свергнутого хана на территории Русского государ- ства, и особенно о цели отправления в Астрахань Мурад-Гирея. Характерно, что ответы должны были даваться в случае вопроса «как ныне государь с Крымским», т.е. с царствующим в Бахчиса- рае ханом. Прежде всего обращает внимание факт признания русской стороной Саадет-Гирея легитимным ханом и законным наследником отца. «А старого крымского царя Магмет Киреевы дети Саадет-Кирей царь что был на Крыме после отца своего царем да Мурат Кирей что был калга да Сафа-Кирей царевичи приехали ко государю нашему в службу» [РГАДА ф. 32 ед. хр. 5 л. 81]. Так русская сторона толковала водворение вооруженным путем Сеадет-Гирея и его братьев в Бахчисарае. Далее следовало обстоятельное объяснение «Астраханского дела» Мурад-Гирея: «А царевич Мурат Гирей был у государя нашего на Москвы а ныне он поехал жить в государя нашего отчине в Астрохани. А с ним и крымские князи и мурзы и улусные многие люди да с ними ж нагойские мурзы Арсанай мирза Дивеев сын да Хан мирза Касыев сын да Ибрагим мирза Исупов да Бра Газы мурз Шейдяков. И иные многие мурзы ногайские со своими улусы до сорока тысяч у государя нашего вотчины у Астрохани по крымской стороне все государю нашему служат» [РГАДА ф. 32 ед. хр. 5 л. 81–81 об.]. Таким образом, имперцы должны были быть информированы о наличии формирующейся в Нижнем Поволжье мощной группировки – будущей Орды под рус- ским контролем и командованием. Далее излагалось стремление держать «рать большую» в землях
«кумыцких и черкас горских».
Вывод был однозначный: «Куды велит государь ходити и людей своих посылати коли госу- дарь велит им потому и было все в государевой воле». Таким образом, имперцы должны были иметь ввиду возможность привлечения разномастной Орды Мурада-Гирея в любом «геополитиче- ском направлении», но предпочтение отдавалось походу на «Черкас и ногайских людей» и далее на
«Крымский юрт».
В самом Крыму обстановка еще более осложнилась. Прибывший туда со второй миссией И. Судаков-Мясной констатировал падение престижа хана Ислам-Гирея II, раздрай среди крымской знати и усиление антиосманских настроений. Сведения прибывающих к Мурад-Гирею в Астрахань перебежчиков это подтверждали. Среди крымской знати помимо рвавшегося
«заменить» брата калги Алп-Гирея рассматривались три кандидата на престол: Сеадет-Гирей, Мурад-Гирей и недавно прибывший в Стамбул после сенсационного побега из персидского плена Гази-Гирей. Последний постепенно превращался в центральную фигуру в политике Порты. Летом
1587 г. хану стало известно, что в «Белгород» (Аккерман) из Стамбула приехал Казым «князь»
Тубулдуков. Он направлялся, минуя Крым, в Азов, с ярлыками от Гази-Гирея к Мурад-Гирею и к

292

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Сеадет-Гирею. Об их содержании мы можем только догадываться. Скорее всего, Газы-Гирей, чей вес при дворе султана продолжал расти, предлагал царевичам приехать в Стамбул, обещая высокое положение при пожаловании его «Крымским юртом». Газы-Гирей был в Стамбуле уже летом 1586 г. Тогда к нему под защиту приезжали из Крыма сторонники свегнутого Мухаммед-Гирея II, по тем или иным причинам не бежавшие к «царевичам». Уже тогда он хотел быть «в соединенье» со своими племянниками против Ислам-Гирея II, который «пустошил юрт». «Князь» Касым, судя по всему, имел при себе и фирманы султана, адресованные «царевичам». О.Гайваронский высказал предполажение, что хан готов был силой задержать «таинственного посланца», но он вовремя
«исчез в ногайских степях» [7, с. 305]. Это подтверждают сведения И.Судакова-Мясного. Ислам- Гирей II послал к Азову «Аллаш дувана уганивать Казыя князя и велел Казыя изымати», однако из этой затеи ничего не вышло [РГАДА ф. 123 оп.1 ед. хр. 17 л. 38; 25, с. 64]. Приезд «князя» Казыма стимулировал оппозицию, и в Крыму разразился очередой кризис. Вскоре до И.Судакова-Мясного дошли слухи о раскрытии заговора против хана. Заговорщиков возглавил наследственный «литов- ский гомьян» бек Дербыш Кулюков («князьКуликов»), которому удалось сбежать «к турскому за море». [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 л. 38; 25, с. 64]. Ранее этот вельможа ссылался с «царевича- ми» и просил у И.Судакова-Мясного «опасную грамоту» на случай бегства в Астрахань. Трудно сказать насколько Мурад-Гирей был в курсе заговора. Его нити скорее всего вели в Стамбул к Гази-Гирею.
Во всяком случае с этого времени начинают вырисовываться контуры стратегического плана
Гази-Гирея – водворение в Крыму в качестве хана с санкции Порты, при условии подчинения ему
«царевичей» Мурад-Гирея и Сафа-Гирея, которым предлагалось вернуться в Крым со своими людьми при гарантии занятия ими постов калги и нуреддина. «Царь» Сеадет-Гирей оказывался
«вне игры». Вероятно, «заинтересованные лица» уже были осведомлены о его смерти, к которой,
возможно, имели непосредственное отношение.
Смерть «царя» Сеадет-Гирея – одна из самых запутанных страниц истории мятежных «цареви- чей». Достоверной датировки его смерти нет. Наиболее определенные сведения о смерти Сеадет- Гирея приводятся в ответах князя Григория Васильчикова в период его миссии в Иране в октябре
1588 года. «И Божьим судом Саадет-Кирея царя в государя нашего вотчине в Астрохани не стало в его в мусульманской вере» [17, с. 52]. Е.Н. Кушева считает, что «царь» скончался в Астрахани в 1587 году, [11, с. 268]. Ш.Лемерсье-Келькеже и А.Беннигсен считают, что в начале 1588 г. Сеадет-Гирей был еще жив, и умер только в 1591 году в Москве [6, с. 232]. А. Беляков полагает, что смерть «царя» произощла в начале 1588 г. [3, с. 42]. И.В. Зайцев датировку смерти «царя» не указывает. Местом
смерти О.Гайворонский, вслед за Е.Н. Кушевой, однозначно указывает Астрахань, причем отмечая,
что он был «погублен русскими» [7, с. 205]. Словом, вопрос требует специального рассмотрения.
Тем не менее, смерть «царя» удивительным образом совпала со смертью хана Ислам-Гирея II.
Весной 1588 г. обстановка изменилась после странной скоропостижной кончины хана Ислам- Гирея II. По приказу султана на «Крымском юрте учинился» Гази-Гирей II, активно поддержанный оппозиционной по отношению к умершему хану крымской знатью. Калга Алп-Гирей, безуспешно пытавшийся вырвать у Порты согласие на свое назначение ханом, бежал в Стамбул. Через месяц в Крым вернулся Сафа-Гирей в сопровождении значительного количества эмигрировавшей знати. Возвращение «царевича» произошло явно по предварительному сговору с Гази-Гиреем II. Он вступил в Бахчисарай во главе «многих ногайских людей» во главе с Арсланем Дивеевым. После- довала резня сторонников Ислам-Гирея II. Сафа-Гирей занял пост нураддина (второго наследника престола).
24 мая 1588 И.Судаков-Мясной зафиксировал в своем статейном списке вступление Сафы- Гирея в Бахчисарай «со многими ногайскими людьми», а уже спустя несколько дней 30 мая после- довала его тайная встреча с новым нураддином.. Она чрезвычайна важна для уяснения той роли, которую предстояло играть в Крыму при новом хане вернувшимуся туда мятежному «царевичу». Сафа-Гирей поведал, что он и его брат никогда не забудет «хлеб» московского государя: «Ни в которых землях добра и чести не наехали, а кроме государя московского царя и великого князя и ево жалования и береженья видели и хлеб соль ели», но настойчиво попросил «отпустити» Мурад- Гирея из Астрахани в Крым. [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 лл. 62 о.б–63; 25, с. 76]. Таким образом, уже при первых контактах Сафы-Гирея с все еще находящимся в Бахчисарае русским гонцом И. Судаковым-Мясным выявилось явное стремление хана как можно скорее вернуть в Крым и Мурад-Гирея. Это подтвердилось и при приезде первого гонца нового хана Апсоллом Моллы в

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 293

августе 1588 г. в Москву, который доставил послание государю [РГАДА ф. 123. оп. 1 ед. хр. 17 лл.
76 об.–80].
Центральная часть послания, естественно, была посвящена главному вопросу двусторонних отношений – дальнейшей судьбе «Астраханского юрта племянника нашего Мурад-Кирея цареви- ча». Хан констатировал, что ему прекрастно известно, что Мурад-Гирей был «ласково принят» московским государем после вынужденного ухода из Крыма. Его отправление «на Астраханский юрт» осуществлялась по его воле. Хан осторожно намекнул, что лично он «дал бы еси на его волю у тебя у брата нашего похочет жить или к нам ехати», но Порта придерживается более жеской позиции в этом вопросе. Обращает на себя внимание, что Гази-Гирей II в отличие от Ислам-Гирея II трактует пребывание Мурад-Гирея в Астрахани как главы «Астроханского юрта».
Началась «большая игра» между Москвой и Бахчисараем. Русская сторона в послании хану от имени государя с гонцом И.Мишуриным не дала ясного ответа на «просьбы» отпустить «цареви- ча». В декабре 1588 г. прибыли очередные крымские гонцы во главе с Казан Агой. В своем посла- нии, адресованном государю, хан вновь просил «отпустить» Мурад-Гирея [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 лл. 190–193 об.]. Ситуация требовала определенности – Москве нужен был мир с Крымом, но отказываться от своих позиций на Кавказе она не собиралась. «Городок» на Тереке стал
оплотом Русского государства в сношениях с Кабардой. Активизировались связи Москвы с Ира-
ном, где как раз в это время пребывало посольства князя Г.Васильчикова. Е.Н. Кушева, А.П. Ново- сельцев показали, как московские посольства к шаху Аббасу активно использовали факт пребы- вания Мурад-Гирея в Астрахани [11, с. 274–275, 15, с. 53]. Ш.Лемерсье-Келькеже и А.Беннигсен, наоборот, полагают, что в «новой конъюктуре Мурад-Гирей больше не был нужным элементом и становился даже обременительным» [6. с. 241]. В некотором противоречии с этой точкой зрения французские исследователи одновременно показывают значительную рольМурад-Гирея в «рус- ском наступлении на Кавказе» в 1589–1590 гг. Убирать Мурад-Гирея из Астрахани для русского правительства было явно преждевременно. Тем не менее, раздражать нового хана было нельзя. Его положение на престоле было не слишком устойчивым. Жесткая позиция Москвы в отношении Мурад-Гирея могла привести с его смещению Портой, у которой как всегда под рукой был готовый
«кандидат на престол» в лице Алп-Гирея. В этой обстанвке произошло второе прибытие Мурад-
Гирея в Москву.
«Царевич» прибыл в феврале в момент нахождения в Москве крымских гонцов во главе с Казан Агой. Замечательно, что в Крыму прекрастно знали о скором прибытии Мурад-Гирея в Москву. Еще на аудиенции у государя 26 декабря гонец Казан Ага во второй части своей «речи» от имени хана поведал, что «нам ведомо что Мурад-Гирей царевич поехал к тебе братцу нашему», но
«нам не ведомо для чего он к тебе поехал» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр.17 л. 389 об.]. Мурад-Гирей действительно прибыл в Москву 18 февраля 1589, причем в Разрядах было отмечено, что помимо жены и «сына царевича Кумы-Гирея» с ним прибыли «его царевы Мурат Киреевы Магмет Киреевы карачей да отылыки и князи и мурзы [21, с. 126]. Есть все основания предполагать, что именно тогда в Москве появляются самые известные приближенные «царевича» Мамай мурза, Ен Маметь аталык и Ямгурчей аталык. 23 февраля царевич «челом ударил государю», который велез звать его на аудиенцию «бояр своих» – И.В. Годунова, С.В. Годунова, кн. Т.Р. Трубецкова и окольничего И.И. Сабурова [21, с. 127]. Столь внушительный перечень бояр вполне заслуженно был проком- ментирован в разрядной книге: «И такой встречи не бывало». Не менее впечетляющим был пере- чень участников церемониальной части приема «царевича» непосредственно в Кремле. Отметим, что во второй встрече в «сенях» участвовал казначей Иван Васильевич Траханионов, которому вскоре предстояло организовывать посольский размен в Ливнах. В первой встрече участвовал небезызвестный по астраханским делам думный дворянин Михаил Андреевич Бензин. Другими участниками церемониальной части приема были бояре князь Тимофей Романович Трубецкой, князь Федор Дмитриевич Шестунов и окольничий Иван Михайлович Бутурлин [21 с. 127].
Пребывание «царевича» было связано с «большой дипломатической игрой», которую Москва вела с Крымом. Уже в декабре 1588 г. крымские гонцы «исправили челобитье» о встрече с Мурад- Гиреем на аудиенции у государя [РГАДА ф. 123. оп. 1 ед. хр. 17 лл. 188]. Оно было повторено на отпускной аудиенции 28 марта 1589 г. [РГАДА ф. 123. оп. 1 ед. хр. 17 лл. 207]. Б.Ф. Годунов не мог его игнорировать, так как оно было «исправлено» не только от имени хана, но и от родного брата Мурад-Гирея Сафа-Гирея. «И государь крымским гонцам Казан Аге стоварыщи велел быть вместе
с гонцом своим с Петром Зиновьевым у царевича Мурад-Кирея на дворе» [РГАДА ф. 123. оп. 1 ед.
хр. 17 л. 207]. Встреча стостоялась «того ж дни». Вероятно, Мурад-Гирей находился в Кремле, и

294

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

был заранее осведомлен о предстоящей встрече. Символично участие в ней нового гонца Петра Зи- новьева, одной из главных задач миссии которого в Крым было решение проблемы Мурад-Гирея. К сожалению подробности встечи в русской посольской документации по связям с Крымом отсут- ствуют.
Итак, Б.Ф. Годунов решил содействовать встрече «царевича» с крымскими эмиссарами, прове- дя ее под своим контролем и увязав ее с отпуском крымцев вместе с новым русским гонцом. Отправленный в Крым Петр Зиновьев получил «наказ», центральной частью которого было изло- жение позиции русского правительства по вопросу о «астраханском юрте» Мурад-Гирея. Вновь повторялось, что московский государь «пожаловал царевичей» «дал из Астрохани многую рать с вогненным боем» для похода на Крым, который якобы был отменен по получении известия, что
«Казы Гирей царь на Крыме учинился царем» [РГАДА ф. 123 оп. 1 1589 ед. хр. 2 л. 22]. Подчерки- валось, что «Мурад-Кирей царевич ныне на Москве» [РГАДА ф. 123 оп. 1 1589 ед. хр. 2 л. 32]. На возможный вопрос о том, «даст ли государь на волю» возвращение в Крым, ясного ответа П. Зи- новьеву давать было запрещено [РГАДА ф. 123 оп. 1 1589 ед. хр. 2 л. 31]. Вопрос о судьбе «Астро- ханского юрта» Мурад-Гирея Москва продолжала держать «открытым». На возможный вопрос о том, «государь Астрахани поступитца ли турскому салтану или хочет на Астрохани учинити царем
Мурат-Кирея царевича», П. Зиновьеву были даны указания ответить, «что то дело великое, о том
не надобно нам говорить» [РГАДА ф. 123 оп. 1 1589 ед. хр. 2 л. 41]. В аналогичном ключе была выдержана и грамота от имени государя хану [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 лл. 213 об.–218 об.]. Русское правительство не дало определенного ответа на «просьбу» хана отпустить племянника.
Сразу после отпуска П.Зиновьева и крымских гонцов Мурад-Гирей был отправлен обратно в Астрахань. В историографии нет однозначной оценки линии Мурад-Гирея в течение 1589 года. Французские ориенталисты А.Беннигсени и Ш.Лемерсье-Келькеже полагают, что после визита крымских эмиссаров Мурад-Гирей выразил твердое намерение вернуться в Крым вне зависимости от разрешения Москвы [6, с. 242]. О.Гайворонский одназначно полагает, что «возможность стать калгою при новом хане была гораздо более реальною, нежели призрачная надежда самому водво- риться в Крыму с помощью русского оружия» [7, с. 316].
К сожалению, ясной оценки планов самого Мурад-Гирея в русских источниках найти практи- чески невозможно. Однако обращают на себя внимание некоторые обстоятельства связей Астраха- ни непосредственно с Крымом в 1589 году.
Когда после отпуска крымских гонцов весной 1589 года Мурад-Гирей вернулся в Астрахань, в
Москве осталась многочисленная группа его приближенных, активно используемых русской сто-
роной при переговорах с посланцами Гази-Гирея II.
Осенью 1589 г. «люди царевича» во главе с Ен Маметем аталыком три раза принимали участие в аудиенциях у государя крымских гонцов – 7 сентября, 4 и 13 ноября [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр.
17 лл. 345 об., 398 об., 419 об.]. На первый взгляд складывалось впечатления, что они находились там в качестве «статистов» – «речей» не произносили, с крымскими дипломатами «в полемику» не вступали. Но дело обстояло не так просто. Московскими властями люди «царевича» активно ис- пользовались в «ссылках» с Гази-Гиреем II непосредственно в Крыму.
В апреле 1589 г. в Крым вместе с русским гонцом Петром Зиновьевым из числа оставленных
«на Москве» людей Мурад-Гирея был отправлен Мамай-мурза с конфиденциальной миссией рус- ского правительства к хану. Немного позднее туда же из Астрахани был отправлен курьер Мурад- Гирея Сююндюк с его посланиями дяде.
Оба эмиссара благополучно вернулись в Москву и были порознь расспрошены в Посольском приказе [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 лл. 330–341]. Люди «царевича» при приезде принимались ханом вместе с сопровождавшими их русскими гонцами, но затем Гази-Гирей II вел с ними личные переговоры. Хотя Мамай мурза по возвращении в Москву был основательно «распрошен» в по- сольском приказе, некоторые аспекты пребывания эмиссаров Мурад-Гирея в Крыму наверняка
остались вне поля зрения русской дипломатии и разведки. Тем не менее, Москва была удовлетво-
рена итогом его миссии. Во всяком случае, в дальнейшем он всегда присутствовал в числе людей
«царевича» на совместных ауденциях у государя крымских гонцов. Гази-Гирей II лично принимал Мамая мурзу, приглашал его на свой диван («ближнюю думу»), где обсуждался посольский размен с Москвой, вел с ним конфеденциальные беседы. Результаты «расспросов» Мамая-мурзы, доло- женные посольским дьяком А.Я. Щелкаловым лично Б.Ф. Годунову, показывают, что хан опасался своих братьев Алп-Гирея и Мубарак-Гирея, бежавших в 1588 г. к султану, не доверял своему оставшемуся в Крыму в качестве его калги брату Фетх-Гирею, и давал понять, что единственной

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 295

опорой среди Гиреев в сложившихся обстоятельствах являются племянники – Сафа-Гирей и Му- рад-Гирей. Интерестно, что к аналогичному выводу пришли Ш.Лемерсье-Келькеже и А.Беннигсен на основе изучения османских архивов [6, с. 241–242].
Летом 1589 года хан предпринял новую попытку решить проблему Мурад-Гирея. В Москву был отправлен посланник карачи-бек рода Кипчаков Абдулла.
В Москве прекрастно понимали, что центральное место на переговорах будет занимать проб- лема Мурад-Гирея. На вопрос о нахождении «царевича» встречавшему посланника приставу М. Молчанову надлежало ответить, государь «Мурат-Кирея отпустил в Астрохань» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 л. 281 об.]. Был предусмотрен и ответ на вопрос, оставил ли «после себя у государя на Москве аталыков, князей и мурз». Ответ должен быть следующим: «про то мне слышать не
случалось», но «ведомо, что у Мурат-Кирея царевича люди есть добрые, но неведомо кто именем»
[РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 л. 282]. Бек Абдулла не доехал до Москвы. Он внезапно скончался на пути к столице. Это событие серьезно усложнило ситуацию. В дальнейшем в свете смерти Му- рад-Гирея некоторые крымские мурзы в частных беседах намекали русским дипломатам в Крыму, что смерть посланника была не случайна. Абдуллу заменил следующий по старшинству гонец от калги Кедреш. Ему было разрешено после аудиенции у государя встретиться с оставленными «на Москве» людьми Мурад-Гирея. Вопрос о Мурад-Гирее младший гонец обсуждать, конечно, не мог.
Осенью 1589 г. в Москву пожаловала очередная большая группа крымских гонцов во главе с Аллаш Богатыром. 4 ноября состоялась аудиенция крымцев вместе с уже находившимися «на Москве» гонцами во главе с Кедрешем и опять с «людьми» Мурад-Гирея, возглавляемых Ен Маме- тем. При этом особо подчеркивалась что в их числе был Мамай –мурза, «который был в Крыме» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 л. 397 об.]. При описании церемониальной части приема крымских онцов обращают на себя внимание важные детали – они ждали «государева выхода» «в По- сольской избе», в то время как приближенные «царевича» «на казенном дворе» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 л. 398]. Подобное разделение, конечно, было не случайным. Москва намекала на особый статут крымских «эмигрантов». В «речи» от имени хана на аудиенции гонца Аллаша Бога- тыра опять содержались «просьбы» об «отпуске» Мурад-Гирея. Подчеркивалось, что «племянник наш Мурад-Кирей царевич пришел к тебе брату нашему по своей воле»; говорилось о его желании вернуться в Крым, причем уточнялось, что «племянник наш Мурат-Кирей царевич о том сам писал нам со своим человеком» [РГАДА ф.123 оп. 1 ед. хр. 17 лл. 399 об.–400 об.]. На отпускной аудиен- ции 13 ноября вновь главная роль отводимась семи приближенныхм Мурад-Гирея во главе с Ен Маметем. За ними был послан отдельный пристав. Приближенные «царевича» вновь дожидались аудиенции «на казенном дворе» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 17 лл. 419 об.–420]. Складывалось впечатление, что власти всячески старались ограничить контакты эмигрантов с крымскими гонцами, и в то же время подчеркнуть их высокий статус в Москве. Ответная «речь» от имени государя, прочитанная А. Щелкаловым, декларировала готовность русской стороны к посольскому размену, но Посольский дьяк не упомянул о «царевиче». Вопрос об отпуске Мурад-Гирея в Крым русской стороной на «официальных мероприятиях» упорно не затрагивался. Между тем доставлен- ные послание хана как на имя государя, так и к Б.Ф. Годунову содержали повторные просьбы
«отпустить» Мурад-Гирея. И вновь, в который уже раз московские власти в ответных посланиях хану от имени государя и от Б.Ф. Годунова не дали ясного ответа.
Между тем в ситуации на Кавказе произошли серьезные изменения. Весной 1590 года между шахом и султаном был заключен мир. Обозначилось доминирование Порты в Закавказье. Османы контролировали Ширван. Москва внимательно следила за развитием ситуации. Продолжались интенсивные дипломатические контакты с Ираном, откуда в конце 1589 г. прибыл князь Г.Василь- чиков вместе с новым посольством от шаха, и активные «ссылки» с Кабардой. Полной ясности в отношении планов Порты не было. Провоцировать Крым было опасно. Мурад-Гирей вновь был вызван в Москву.
Последнее пребывание Мурад-Гирея относится к лету 1590 года и имеет прямое отношение к предполагавшемуся тогда посольсому размену с Крымом. На Ливны было отправлено готовящееся следовать в Крым русское посольство во главе с казначеем И. Траханионовым. Особый характер приема Мурад-Гирея явно предполагал скорое прибытие крымского посольства, которое, впрочем, так и не прибыло в Москву. 13 июня Мурад-Гирей был принят государем в Грановитой палате вместе с пасынком Кумык(Кумо)-Гиреем. В церемониальной части приема вновь участвовал цвет
русской знати – при первой встрече боярин Богдан Юрьевич Сабуров и окольничий князь Федор
Иванович Хворостинин, при второй встрече – бояре князь Никита Романович Трубецкой и князь

296

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

Дмитрий Иванович Хворостинин [21, с. 166]. После приема государем Мурад-Гирей, судя по всему, был удален из Москвы. Русское правительство явно не желало его встречи с прибывающим в Москву иранским посольством. Важно отметить, что иранцы уже к декабрю 1589 г. находились в Нижнем Новгороде, откуда их отправили в Ярославль и только в апреле 1590 г. повезли их в Москву. Русское правительство несомненно дожидалось прояснения перспектив продолжения или завершения конфликта Порты и Ирана. Отсюда, помимо всего прочего, очень осторожные и обтекаемые ответы, которые должны были дать встречавшие иранцев приставы на состояние русско-крымских отношений: «крымский Казы Гирей царь со государем нашим ссылается, чтоб государь наш с ним был в дружбе, и государь наш с ним в любви и во братстве и по ся места не учинился, дажидается вас персицкого шаха послов» [17, с. 118]. В этих условиях «предъявлять»
«царевича» иранцам было нецелесообразно. Ни в приеме послов 10 мая, ни в их отпускной аудиенции 21 июня Мурад-Гирей не участвовал.
21 июля «царевич» с пасынком и с женой («царицей») был отпущен в Астрахань. Его провожали воеводы и служилые люди, в числе прочих и будущий посланник в Крым Семен Безобразов. Последний должен был идти с «царевичем» из Казани в Астрохань [17, с. 167].
Намеревалось ли русское правительство отпустить Мурад-Гирея в Крым? Источники не дают ясного ответа на этот вопрос. Наказ И. Траханионову в полном объеме не сохранился. В «столб-
цах» крымских дел имеются отдельные фрагменты, тем не менее они дают представление о зада- чах, которые ставились перед этим посольством, и, главное, в вопросе о Мурад-Гирее. Относитель- но Мурад-Гирея подчеркивалось, что государь «царевичу дал на ево волю», оставаться на
«астроханском юрте» или возвращаться в Крым. Впрочем, подчеркивалось, что в настоящее время
«царевич Мурат-Кирей в Астрохани живет в государевом жаловании по своей воле» [РГАДА ф. 123 оп. 1 1590 ед. хр. 5 л. 10 об.]. Можно предположить, что в случае успеха посольского раз- мена, а по существу это должен был быть посольский съезд, Москва могла «отпустить» Мурад- Гирея. Гази-Гирей II, принимая доверенное лицо Мурад-Гирея Мамая-мурзу, намекал, что в случае отпуска царевича его специальные представители, которые должны были сопровождать к Ливнам новое крымское посольство беки Мурад («князь Сулешев») и Дербыш Кюлюков («князь Кули-
ков»), заключат предварительный союзный договор. Об этом же хан сообщил в личных посланиях
Б.Ф.Годунову. Интерестно, что в официальных речах И. Траханионова хану фигурирует понятие
«Астроханский юрт».
Посольский размен с Крымом не состоялся. Посольство И. Траханионова до осени находилось в Ливнах и вернулось в Москву. Хан явно не мог пойти на урегулирование отношений с Москвой без решения проблемы Мурад-Гирея. А «царевич» между тем был вновь возвращен в Астрахань. Русский гонец И. Бибиков, направленный в Крым для выяснения причин срыва посольского размена, вновь не привез хану ясного ответа на просьбы вернуть Мурад-Гирея на родину. Вскоре в Крыму стало известно о кончине «царевича». Это известие лично доставил хану доверенное лицо и
«первый министр» умершего племянника Ямгурчей аталык.
Итак, последнее пребывание царевича в Астрахани завершается его кончиной предположи- тельно поздней весной 1591 г. В начале 1591 года Мурад-Гирей был жив. Мало того, предполагал- ся его отзыв из Астрохани в Москву для участия в новом посольском размене. Отпуск Мурад- Гирея в Крым был, судя по всему, крайней мерой русского правительства для предотвращения разрыва с ханом Гази-Гиреем II.
В грамоте государя Федора Ивановича вдове Мурад-Гирея «царице» Ертуган в сентябре 1593 года сперва отмечалось, что «из начала того хотели, чтоб из нашей руки быть царевичу Мурат- Кирею на отца его на Крымском юрте», однако затем «хотели есмя царевича Мурат-Кирея в Крым совсем отпустить» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 20 л. 82 об.].
Смерть «царевича» была результатом довольно странного «поветрия», в ходе которого умерли, помимо Мурад-Гирея, одна из его жен, и племянник Кумык(Кумо)-Гирей. Сохранились впечатляю- щие подробности трагедии (материалы введены в научный оборот А.В. Беляковым и И.В. Зайце- вым). Мурад-Гирей был якобы «испорчен бусурманскими ведунами». Воеводы запаниковали и
«сыскали» некоего «врачевателя»-араба. Тот собственно и заявил, что царевич «испорчен ведуна- ми» и его можно вылечить, если найдут «ведунов». Они были обнаружены в «юртах» в местах ко- чевки Больших Ногаев. Это обстоятельство стало ключевым в многочисленных указаниях исследо- вателей на связь гибели «царевича» с его напряженными отношениями с мурзами Больших Ногаев.
«Ведуны» были подвергнуты пыткам, и, выбив из них признания, приведены к «царевичу». Важно,
что «царевич» умер уже после того, как к нему привели «ведунов». В источниках содержатся под-

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 297

робности кончины «царевича» и последующих пыток «ведунов», которые признались, что «порти- ли царевича, и цариц и татар, пили из них сонных кровь». «Ведуны» были сожжены, после чего последовала расправа над слугами «царевича». Факт репрессий в Астрахани после смерти «цареви- ча» подтверждается многими источниками [12, с. 18–19]. Вопрос о причинах смерти Мурад-Гирея остается открытым. Существуют три основных версии:
– Смерть в результате эпидемии, в нездоровом климате дельты Волги.
– Пищевое отравление, непредумышленного характера.
– Предумышленное отравление, к которому причастны ногайские мурзы, возможно с ведома
Порты.
В отечественной историографии до сих пор нет единства мнений об обстоятельствах смерти Мурад Гирея. Наибольшее распространение получила версия, согласно которой в 1591 году Му- рад-Гирей был «испорчен» в Астрахани «бусурманскими ведунами» [9, с. 191]. Современная украинская историография в лице О.Гайворонского возлагает ответственность за смерть Мурад- Гирея на русское правительство [7, с. 216].
А.Беннигсен и Ш.Лемерсье-Келькеже осторожно подходят к вопросу смерти Мурад-Гирея, указывая, что «татары и русские перекладывали друг на друга ответственность за преступление, и невозможно установить истину, так как обе стороны имели равные мотивы к тому, чтобы устра- нить его» [6, с. 245–246]. Отвечала ли интересам Москвы гибель «царевича»?
Ответ на этот вопрос ввиду отсутствия в полном объеме источниковой базы получить в настоя- щее время невозможно. Несомненно, что в сношениях с лояльными ей представителями крымской эмиграции и со вдовой «царевича», «задним числом» Москва представляла дела так, что Мурад- Гирей по-прежнему оставался для нее наиболее желательным претендентом на «Крымский юрт».
«И мы, великий государь царь и великий князь Федор Иванович, из начала того хотели, чтоб из нашеи руки быть царевичу Мурат-Кирею на отца своего на Крымском юрте» – говорилось в посла- нии государя вдове претендента «царице» Ертуган [РГАДА ф.123 оп. 1 ед. хр. 20 л. 82 об.]. С дру- гой стороны, активность Мурад-Гирея, проявленная им в Астрахани, не давала оснований предпо- лагать, что он будет послушным орудием Москвы.
Мурад-Гирей был несомненно личностью одаренной. Тенденция рассматривать его как «мари- онетку Москвы», иногда проявляющаяся в историографии, поверхностна. В донесениях астрохан- ских воевод и служилых людей, приставленных к Мурад-Гирею, отмечается его активность, напо- ристость, часто прорывающееся своеволие в отношении «директив» из Москвы. Ногайские мурзы в Астрохани часто становились объектами его гнева. Мурад-Гирей хорошо знал принципы «степ-
ной» политики, расстанову сил среди соседей. По словам французских исследователей, он «был
последним чингизидским кондотьером, который пытался, и которому почти удалось создать себе полунезависимое владение на Нижней Волге и Восточном Кавказе» [6, с. 246]. В отношении к нему уже после его кончины у его бывших приближенных проскальзывают нотки искреннего ува- жения,что проявилось, в частности, при многочисленных «расспросах» в Москве приближенного
«царевича» Ямгурчея аталыка.
Гибель Мурад-Гирея вызвала огромный резонанс в сопредельном с Русским государством мусульманском мире и имела большие последствия как для русско-крымских и русско-ногайских отношений, так и в целом для всей степной и кавказской политики Москвы.
Предполагало ли русское правительство масштабы последствий гибели Мурад-Гирея?
При распросах осенью 1591 Ямгурчея аталыка, прекрасно осведомленного о ходе событий полугодовой давности, ему напомнили, что «для брата своего Казы-Гирея царя, и на то не смотря, что Казы-Гирей царь во всю зиму и весну послов своих не посылал, и никакова присылка от него не бывала, послал государь наш в Астрохань к Мурат-Кирееве царевичеве царице дворянина своего Остафья Михайловича Пушкина, да дьяка Смирнова Васильева в ее кручине навестити» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 19 лл. 92–92 об.]. Данная миссия, помимо всего прочего, привела и к отпуску Ямгурчея аталыка из Астрахани к хану Гази-Гирею II. О.М. Пушкин несомненно имел полномочия содействовать извещению царицей крымского хана о смерти Мурад-Гирея. А.Я. Щел- калов напомнил приближенному «царевича»: «И позволили ей послати тебя х Казы-Гирею царю тебя, Ямгурчея аталыка, о смерти мужа своего известити» [РГАДА ф. 123 оп. 1 ед. хр. 19 л. 92 об.].
Следует обратить внимание на исключительно представительный состав «комиссии по рассле- дованию» смерти царевича. Остафий Михайлович Пушкин представлял из себя опытного дипло- мата и разведчика, известного многочисленными дипломатическими миссиями. По иронии судьбы именно он в 1581 году доставил в Москву по возвращении от короля Стефана Батория первые

298

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств»

сведения о начале «крымской смуты». Смирной Васильев в это время уже имел репутацию опытного администратора. Отметим, что для обоих миссия в Астрахань явилась важным этапам в дальнейшей успешной карьере.
Неясно, как и в какой форме сам Годунов собирался известить Гази-Гирея II о смерти племян- ника, а Сафа-Гирея о смерти брата. Времени на это ему явно не хватило. Летом 1591 последовало самое крупное после похода Девлет-Гирея I 1572 года крымское нападение на Русское государство. Формальным поводом для него послужила гибель Мурад-Гирея.
Итак, весной 1591 года «астроханский проект» Москвы завершился. Его последствия имели большое значение и для русско-крымских отношений, и для русско-ногайских отношений, и для кавказской политики Русского государства. Автор присоединяется к точке зрения Е.Н. Кушевой, что «годы пребывания Сеадет-Гирея и Сафа-Гирея на Северном Кавказе, а Мурат-Гирея в Астраха- ни имели большое значение для развития сношений Северного Кавказа с Россией и для восточной политики русского правительства» [11, с. 268 ]. Реальными последствиями пребывания Мурад- Гирея в Астрохани являлись: восстановление «городка» на Тереке, который создавал возможность контроля северокавказского пути, резкое усиление возможности военно-политического давления на шамхала, что было продемонстрировано в 1590-х гг., и упрочение связей Москвы с Кабардой. В целом следует признать, что именно «бегство трех царевичей из Крыма открывало для русского правительства новые возможности влиять на положение в Ногайской орде, на Кавказе и в Крыму» [11, с. 262]. Москва сумела воспользоваться этими возможностями. В плане непосредственно рус- ско-крымских отношений «эксперимент» с «царевичами» также имел далеко идущие последствия
Планы Москвы, хотя и не до конца продуманные, «прибрать к рукам Крым» путем водворения там «своего хана», при всей своей эфемерности в тех условиях, серьезно обеспокоили Порту, тем более что в период династического кризиса была продемонстрирована слабость крымской госу- дарственности как таковой.
Хан Гази-Гирей II вынужден был считаться с новыми «возможностями Москвы». Смерть Мурад-Гирея в известной степени развязала ему руки в отношениях с Москвой, но и потребовала адекватного ответа. Как уже говорилось, поход 1591 года имел поводом именно месть за «потраву» в Астрахани Мурад-Гирея. Однако проявившееся за все годы «крымской смуты» укрепление воен- но-политических позиций Русского государства по всему периметру своих южных рубежей сдела- ло «контрнаступление» Крыма неэффективным. Провал похода 1591 года повлек за собой новый поворот в крымской политике в отношении Москвы. Последовали многочисленные дипломати- ческие миссии обеих сторон, завершившиеся посольским разменом и съездом под Ливнами в августе 1593 г. Важную роль в этих событиях сыграл «первый министр» Мурад-Гирея Ямгурчей аталык, два раза посылаемый ханом Гази-Гиреем II в Москву, во время пребывания там помимо проведения секретных переговоров с Б.Ф. Годуновым (которому он лично доставил «тайные по- слания» от хана) об урегулировании русско-крымских отношений, организовавшего отпуск «цари- цы» Ертуган.
Таким образом, в рамках общего урегулирования русско-крымских отношений была решена тогда и проблема нахождения оставшихся членов семьи «царевичей» в Русском государстве. Вдова Сеадет-Гирея и Мурад-Гирея была возвращена в Крым. Это возвращение означало и завершение планов Москвы использовать в своих интересах начавшейся почти двадцать лет назад династический кризис Гиреев.

Спискок источников и литературы
Неопубликованные:
Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 32. Сношения России с Австрией и Германской империей. Ф. 79. Сношения России с Польшей.
Ф. 89. Сношения России с Турцией.
Ф. 123. Сношения России с Крымом.
Ф. 127. Сношения России с Ногайской Ордой.
Опубликованные:
1. Dopiekala Kazimierz Stosunki diplomatyczne Polski z Tursja za Stefana Batorego Warszawa., 1986.
2. Ivanis Maria. A Krimi Kansag a tizenot eves haboruban Budapest, 1994.
3. Беляков А.В.Чингисиды в России XV–XVI веков // Архив русской истории. Вып. 8. М., 2007. С. 9–59.
4. Виноградов А.В. Род Сулеша во внешней политике Крымского ханства второй половины XVI в. //
Тюркологический сборник. 2005. Тюркские народы России и Великой степи. М., 2006. С. 26–73.

Секция «Общественно-политическое положение тюрко-татарских государств» 299

5. Виноградов А.В. Русско-крымские отношения. 50-е – вторая половина 70-х годов XVI века .М., 2007.
Ч. 1–2.
6. Восточная Европа Средневековья и раннего Нового времени глазами французских исследователей:
Сборник статей. Казань, 2009 // Беннигсен А., Лемерсье-Келькеже Ш. Московия, Османская империя и кри-
зис наследования ханской власти в Крыму в 1577–1588 г. С. 220–224; Беннигсен А., Бериндей М. Астрахань и политика в степях Северного Причерноморья. С. 194–213.
7. Гайворонский О. Повелители двух материков. Крымские ханы XV–XVI столетий и борьба за наслед-
ство Великой Орды. Т. 1. Киев-Бахчисарай, 2007.
8. Исхаков Д.М. Тюрко-татарские государства XV–XVI вв. Казань, 2009.
9. Зайцев И.В. Астроханское ханство. М., 2006.
10. Коянович М.О. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая перепис-
ка того времени. СПб., 1867.
11. Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. Вторая половина XV – 30-е годы XVII
вв. М., 1963.
12. Летопись о многих мятежах и о разорении Московского государства от внутренних и внешних не-
приятелей… Собрана из древних тех времен описаний. М., 1788. С. 18–19.
13. Лызлов А. Скифская история. М., 1990. С. 151.
14. Новосельский А.А. Борьба московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.-Л., 1948.
15. Новосельцев А.П. Русско-иранские политические отношения во второй половине XVI века // Между-
народные связи России до XVII в. М., 1961. С. 444–461.
16. Опись архива Посольского приказа 1626 г. Ч. 1. М., 1977.
17. Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией. Ред. Н.И.Веселов-
ский. Т. 1. СПб., 1890.
18. Памятники дипломатических сношений России со Швецией. РИО Т. 129. СПб., 1910.
19. Осада Пскова глазами иностранцев. Дневники последнего похода Батория на Россию (1580–1581).
Псков 2005 // Пиотровский С. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. С 257–482.
20. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 14.
21. Разрядная Книга 1475–1605 гг. Т. 3. Ч. 2. М., 1987.
22. Русско-чеченские отношения. Вторая половина XVI–XVII вв. М., 1997. № 10.
23. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты. Т. 1. М., 2005.
24. Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI–XVII вв. Т 1. М., 1946.
25. Статейный список московского посланника в Крым Ивана Судакова в 1587–1588 гг. Публ. Ф.Лаш-
кова. Известия Таврической ученой архивной комиссии. № 14. Симферополь, 1891. С. 43–80.
26. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2002.
27. Трепавлов В.В. «Казыев улус». Тюрки Северного Кавказа в позднем средневековье // История наро-
дов России в исследованиях и документах. Вып. 1. М., 2004.
28. Шайдакова М.Я. Нижегородские летописные памятники XVII в. Н.Новгород, 2006.

Виноградов Александр Вадимович, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Инсти-
тута российской истории РАН; vinogradov-girey@yandex.ru.

300

СЕКЦИЯ «МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА
ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ХАНСТВ»

А.В. Пачкалов

К вопросу об имени золотоордынского города, находившегося на месте Красноярского городища в дельте Волги

«Ниже Чигит-Адхи1 по луговой стороне город Красный Яр. Древнее и немалое строение было, но звания древнего никто не знает».
(Из описания путешествия по Волге императрицы Екатерины Великой).

«Топография ханства Золотой Орды, несмотря на то, что долженствовала бы иметь для нас большую привлекательность, остается до сих пор еще полем, слишком мало обработанным».
(Френ Х.М. О бывшем монгольском городе Укеке).

В историографии имеется несколько точек зрения относительно имени города, занимавшего место археологического памятника, известного ныне как Красноярское городище (расположено у с. Красный Яр, Красноярский р-н, Астраханская обл., восточная часть дельты Волги).
К сожалению, памятник изучен слабо, однако, на мой взгляд, уже имеющиеся в настоящее вре- мя материалы должны вызвать к нему особый интерес. Целью работы является разбор мнений и аргументов относительно этого вопроса.

Краткая характеристика памятника
Красноярское городище расположено при слиянии р. Бузан и р. Маячная на бэровских буграх в райцентре Красный Яр Астраханской области. Городище почти полностью уничтожено современ- ными жилыми постройками. Центральная часть городища располагалась на Красноярском бугре (правый берег р. Маячной). Некрополь городища (грунтовые могильники Маячный I и Маячный II) расположен на бэровском бугре к северу от Красного Яра, на левом берегу р. Бузан, и исследуется с 1980-х гг. [33, с. 213; 19, с. 6; 10, с. 34]. В.Д. Белецкий определяет размеры городища так: длина –
800–1000 м, ширина – 400–500 м. [6, с. 34].
Памятник был известен уже во второй половине XVIII в., упоминается в сочинении Екатери- ны II [28, с. 241]. Известно Красноярское городище было и академику И.П. Фальку в 1770 г. [51, с. 143–144]. Сохранились известия, что в 1850 г. местными жителями на городище были найдены глиняные водопроводные трубы и большой кувшин. Отдельные упоминания находок в Красном

1 Джигит Хаджи (Дзигит Гази, Дзигель-Ази и т.д.) – местное название Селитренного городища. Однако, в узком смысле слова, как отмечает К.Н.Малиновский, название относилось только к одному месту – татарскому кладбищу, расположенному в 3 верстах от Каменного бугра [36, с. 12]. По объяснению местных жителей, «Дзигит» или «Джигит» – имя некоего святого [51, с. 139]. Вместе с тем П.Небольсин справедливо отметил, что слово «Джигит», очень напоминает искаженное слово «Джедид»/«Новый» [39, с. 25].

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 301

Яру имеются в литературе второй половины XIX в. и начала XX в., однако, вплоть до второй поло-
вины XX в., памятник оставался совершенно неизученным археологами.
В 1957 г. городище было осмотрено экспедицией Государственного Эрмитажа [7, с. 61], а в
1963 г. – Поволжской археологической экспедицией. Однако, лишь в 1989–1990 гг. П.В. Казаков и Е.В. Шнайдштейн начали археологическое изучение памятника [27]. В 1991 г. раскопки были про- ведены С.А. Котеньковым [8, с. 133]. Всего было заложено несколько раскопов площадью более
300 кв. м. Были зафиксированы следы керамического производства, а разведочными работами
1991 г. выявлен горн.
В ходе исследований было установлено, что мощность культурного слоя составляет до 0,8 м. [8, с. 133]. Исследователями памятника был сделан вывод о том, что «Красноярское городище являлось крупным центром городской культуры с развитой сельскохозяйственной округой» [27, с. 82].
Важны для рассматриваемой темы также и данные исследований грунтового могильника Ма- ячный бугор. Экспедицией Астраханского педагогического института в 1989, 1991–1996 гг. было исследовано более 300 погребений. По Д.В. Васильеву, могильник относится ко времени существо- вания городища [9, с. 47]. Исследователи также отмечают, что могильник Мачный бугор был оставлен оседлым населением золотоордынского городища Красный Яр [14, с. 78; 32, с. 153;
48, с. 37]. Об оседлости населения, оставившего могильник, могут свидетельствовать семена дыни,
винограда, арбуза, а также другие находки.
По данным Е.М. Пигарева, в погребениях могильника древнейшие датированные монеты относились к 1266 г., а позднейшие – ко времени правления хана Узбека [49, с. 287–290]. Некото- рые монеты чеканены в Сарае, часть монет выпущена в Укеке. Монеты из раскопок могильника С.А. Котеньковым в 1991–1996 гг. охватывают период с 1271 г. по 1322 г. По мнению исследова- теля, это может свидетельствовать о том, что «в последней четверти XIII в. город уже существовал, о чем свидетельствуют сырцовые конструкции в обнаруженных захоронениях. Производить в таком количестве стандартный кирпич-сырец, могли только городские мастера, изготовлявшие в своих мастерских строительный материал не только для погребальных конструкций, но и для жилых и хозяйственных построек» [32, с. 158–159].
При археологических исследованиях могильника и городища были обнаружены важные нумизматические материалы, на характеристике которых я остановлюсь далее.
С.А. Котеньков и О.Ю. Котенькова предполагают, что, возможно, поселение на территории Красного Яра могло существовать и в домонгольское время2 [34, с. 144], однако, подтверждений этому предположению, кажется, пока еще нет.

Шеркеш или Черкес?
Недавно было высказано предположение, что средневековый город на месте Красного Яра на- зывался предположительно «Шеркеш или Черкес, по имени Хаджи-Черкеса, походного эмира хана Бердибека» [29, с. 43]. Это сообщение, насколько мне известно, не находит каких-либо под- тверждений в источниках. Аргументы в пользу этого предположения не были высказаны.

Кызылъяр? (Красный Яр?)
Известный исследователь духовной культуры тюркских народов средних веков Г.Давлетшин пишет, что поэт «Казтуган сын Сюенеча» родился в богатой семье «в устье Волги в местности Кызылъяр» [22, с. 404]. Эта интересная информация, к сожалению, опубликована без ссылок на какие-либо данные.

Берекзаны?
Попытка отождествить Берекзаны, упомянутые у Афанасия Никитина, с Красноярским городи- щем была недавно предпринята С.А. Котеньковым и О.Ю. Котеньковой [32, с. 159; 34, с. 145]. Эта версия представляет интерес, однако, текст Хожения Афанасия Никитина, который является единственным свидетельством о существовании такого топонима, не дает прямых оснований

2 Лишь в конце XX в. в ходе археологических исследований золотоордынских поселений в дельте Волги было установлено, что, по крайней мере, два из них (городища Самосделка и Мошаик) существовали в домонгольское время. В связи с этим локализация Саксина, а также, возможно, и Суммеркента на террито- рии Самосдельского городища представляется вполне вероятной.

302

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

связывать Красноярское городище с ним: «… и Орду, и Усланъ, и Сарай, и Берекзаны проехали есмя добровольно. И въехали есмя в Бузанъ реку» [56, с. 8–9]. Исходя из текста, можно лишь сде- лать вывод, что Берекзаны располагались южнее Сарая XV в. (Селитренного городища), и се- вернее реки Бузан, однако на этом участке известно несколько золотоордынских памятни- ков, и нет оснований связывать Берекзаны непосредственно с Красноярским городищем3.

Сарай?
«Но сами мы, что предпримем, чтобы добыть свету в той мгле, которая скрывала местоположе- ние Сарая до нас, и которую мы сгустили еще более разбором современных свидетельств об этом предмете, долженствовавших, как, казалось бы, разъяснить дело? …» (Григорьев В.В. О местопо- ложении Сарая, столицы Золотой Орды).
На Всероссийской научно-практической конференции «Археология Нижнего Поволжья на ру- беже тысячелетий», состоявшейся в г.Астрахани в апреле 2001 г., автором была высказана гипотеза о локализации на месте Красноярского городища первой столицы Золотой Орды – города Сарая. Главными основаниями для такого предположения явились монеты, найденные при раскопках Красноярского городища и могильника Маячный бугор [40–47]4. К сожалению, в рамках одной этой статьи невозможно рассмотреть всю огромную историографию этой темы и все источники, связанные с «сарайским вопросом».
Классической теорией о Сарае и Сарае ал-Джедид, утвердившейся в XX в., являлось представ- ление о локализации Сарая на Селитренном городище в Астраханской области, а Сарая ал-Джедид на Царевском городище. Печатные дискуссии по данному вопросу на протяжении почти всего XX в. напрочь отсутствовали (хотя на протяжении почти всего XIX в. дискуссии были постоянными). Дискуссию о локализации Сарая возобновил И.В. Евстратов [24].
Результаты последних исследований позволяют считать, что теория, господствовавшая в
XX в., является ошибочной.
В настоящее время ясно, что Царевское городище является развалинами города Гюлистана [24]. Главными аргументами, на мой взгляд, при этом являются данные, что датировка Царевского городища соответствует времени упоминания в источниках Гюлистана и времени чеканки в Гюли- стане монет, а время чеканки монет в Сарае ал-Джедид не соответствует времени существования Царевского городище (известны монеты Сарая ал-Джедид тех лет, которые совершенно не встре- чаются на территории Царевского городища, но имеются на Селитренном городище). Известные на сегодняшний день данные средневековых карт, письменных источников, археологии не содержат сведений, которые позволили бы однозначно связывать Сарай ал-Джедид с городищем у с. Царев.
В последнее десятилетие в трудах нескольких исследователей получила развитие идея о су- ществовании в Золотой Орде лишь одного Сарая (на Селитренном городище) (развитие идеи И.В. Евстратова). Вместе с тем Селитренное городище по своей датировке не может охватывать все время существования Сарая (с середины XIII до конца XV в.). Многолетние исследования Селитренного городища (в том числе и новые работы, проведенные на территории, занятой совре- менным селом) позволяют полагать, что город возникает в 1330-е гг., но никак не раньше. В Ниж-
нем Поволжье вообще не известны крупные ордынские памятники с такой широкой датировкой –
от середины XIII до конца XV в. Следовательно, Сарай не мог не переноситься с места на место.
Город на месте Селитренного городища возникает практически в одно время с началом упоми- наний в источниках Сарая ал-Джедид (Нового Сарая). Город на месте Селитренного городища со- ответствует второй столице Золотой Орды – Сараю ал-Джедид (очевидно, что после переноса сто- лицы новый город мог называться и просто Сараем).
Если локализация Гюлистана на месте Царевского городища, а второго Сарая (Сарая ал-Дже- дид) на месте Селитренного городища, на мой взгляд, в настоящее время очевидна, то вопрос с локализацией первого, древнейшего Сарая, не до конца ясен. Нельзя исключать вероятность того, что этот памятник еще неизвестен. Однако наиболее вероятной мне представляется локализация первого Сарая на месте Красноярского городища.

3 Интересно указание Д.Ф. Кобеко о том, что данный топоним очень напоминает искаженное арабское словосочетание «благодатные мечети» [31, с. 6–7].
4 Недавно Ю.А. Зеленеевым было также отмечено, что город, располагавшийся на месте Красноярского городища, возможно, по значимости соответствовал столичным городам [26, с. 134].

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 303

В последние годы на Красноярском городище был собран комплекс из 37 серебряных и 101 медной монеты Золотой Орды (материалы сборов, хранящиеся в частных коллекциях, а также в Астраханском историко-архитектурном музее-заповеднике) [47]. Большинство серебряных монет относятся к чекану Сарая / Сарая ал-Махруса. Вызывает интерес большое количество монет Укека, находки которых достаточно редки к югу от Саратовской области. Среди медных монет преоблада- ют монеты Сарая и Сарая ал-Джедид. Имеющаяся информация, позволяет считать, что золотоор- дынский город, располагавшийся на месте Красного Яра, существовал уже во второй половине XIII в. Здесь найдены сарайские монеты этого времени, а они практически не обращались после правления хана Токты (отсутствуют в многочисленных кладах более позднего времени). Медные монеты относятся только к XIV в. (отсутствие медных монет XIII в. объясняется их редкостью в монетном обращении Нижнего Поволжья), кроме того медные монеты с Красного Яра охватывают и более поздний период (вплоть до времени правления хана Токтамыша). Полностью отсутствуют одни из наиболее широко распространенных золотоордынских эмиссий – серебряные и медные монеты Джанибека 1340-х гг., что позволяет предполагать хронологический разрыв в истории населенного пункта, относящийся к концу правления Узбека или началу правления Джанибека, и возвращение населения в более позднее время – в 1350-е или в 1360-е гг. (подтверждается наход- ками монет этого времени). Наиболее поздние серебряные монеты с Красного Яра относятся ко времени правления хана Узбека. Среди медных монет 64 экз. относятся ко времени до правления Джанибека, и 37 экз. датируются 2 пол. XIV в. Расцвет монетного обращения пришелся на конец правления Токты и на время правления Узбека.
Очевидно, что наиболее вероятным объяснением факта оставления населенного пункта в конце правления Узбека может являться повышение уровня Касийского моря (сходная ситуация просле- живается и на монетном материале другого памятника в дельте Волги – Самосдельского городи- ща). Возникновение населенного пункта на Селитренном городище дает объяснение появлению в начале 1340-х гг. применительно к Сараю эпитета «ал-Джедид» («Новый»), а изучение средневеко- вых памятников в дельте Волги указывает на процесс трансгрессии, который пришелся на период правления Узбек хана, и позволяет связывать этот процесс с переносом столицы Золотой Орды, с основанием Нового Сарая. Полной уверенности в локализации Сарая на Красноярском городище в настоящее время нет, однако, этот памятник, на мой взгляд, является наиболее вероятным претен- дентом для такой локализаци.
Был ли Сарай до правления Узбека большим городом? Неразвитость города, отсутствие разви- тых экономических функций в Сарае в XIII в. отмечал и В.Л. Егоров [25, с. 115]. Очевидно, что Сарай XIII в. должен был значительно уступать Сараю XIV в., и в археологическом отношении ранняя столица Золотой Орды должна представлять не столь значительный памятник, как крупней- шие города времени расцвета золотоордынского государства.
Большое количество джучидских монет XIII и начала XIV в., обнаруженных при исследовании погребений могильника Маячный бугор, позволяет поставить вопрос о возможности локализации на соседнем с ним Красноярском городище первой столицы Золотой Орды – Сарая.
Д.В. Васильев, анализируя данные из раскопок могильника Маячный бугор, отметил, что
«именно здесь обнаружено наибольшее в процентном отношении количество «богатых» захороне- ний (с серебряными и золотыми изделиями)». По мнению исследователя, «всё это позволяет наме- тить ещё одно направление будущих исследований – о статусе в Золотой Орде Красноярского городища и оставившего могильник населения» [11, с. 20]5. С.А. Котеньков и О.Ю. Котенькова, не связывая Красноярское городище с Сараем, вместе с тем отмечают, что, исходя из данных нумиз- матического материала в погребениях некрополя Красноярского городища, «можно предположить, что Красноярское городище является едва ли не ровесником Сарая» [34, с. 144–145].
Несмотря на полное отсутствие слоев XIII – начала XIV в. на Селитренном городище, В.Л. Егоров и В.В. Дворниченко утверждают, что город на этом месте существовал уже с середины XIII в. [23, с. 16]6. Эта точка зрения по-прежнему пользуется поддержкой среди археологов:

5 Исходя из данных письменных источников, можно предполагать, что в XIII в. некрополь правителей Золотой Орды располагался в Сарае (по крайней мере, есть сведения, что в Сарае был погребен Берке) [55, с. 76, 100].
6 Следующая цитата верно иллюстрирует подобное заключение: «Археолог, приступая к работе на городи- ще, уже имеет определенное суждение о городе, который на нем располагался и, результаты своей работы он затем трактует только в пользу этого суждения, независимо от полученных раскопками фактов» [24, с. 91].

304

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

«В.Л. Егоров подтвердил точку зрения о строгом соотнесении Старого Сарая с Селитренным горо- дищем, что максимально сопоставимо с наиболее точными данными письменных источников и находит неопровержимое подтверждение в археологическом материале» [18, с. 277]. Слова о неоп- ровержимых подтверждениях при полном отсутствии таковых вызывают у меня удивление.
Предположение о том, что Сарай XIII в. мог располагаться под современным селом также не находит подтверждения. Новые исследования в районе Селитренного «подтверждают предположе- ние о том, что под селом культурный слой гораздо менее насыщен, нежели на территории городи- ща, расположенного севернее с. Селитренного. В ЮВ части села культурный слой местами отсут- ствует, местами отмечены пятна культурного слоя…» [17, с. 258].

Кандак?
Западноевропейские карты
Город Candach отмечен в восточной части волжской дельты на известной карте Фра Мауро
1459 г. [62, p. 640–641, № 2501]7. В недавней книге, посвященной анализу сведений на данной кар-
те, Candach остается нелокализованным.
Исходя из этой информации нельзя быть уверенным, что город Кандак – это город, существо- вавший в XV в. Еще Ф.Ф. Чекалиным было отмечено, что на карте Фра Мауро «Золотая Орда изо- бражена … очевидно, из более ранней и лучшей эпохи ее существования» [57, с. 32] (т.е. XIV в. – А.П.). Д.Девиз справедливо указывал, что на карте содержится информация как XIV в., так и более поздние сведения [61, p. 197].
Candich упоминается Фра Мауро также в надписи, рассказывающей о границах «богатого и знатного царства Старого Ургенча» (на его западных границах – Candich e Saray) [62, p. 613]. Эта информация присутствует и на так называемой карте Борджиа (Candac e Sarai) [62, p. 747], так- же относящейся к XV в.8
На карте в атласе Анжело Фредучи 1556 г., хранящейся в Публичной библиотеки г. Мантуи,
в низовьях Волги обозначена надпись «cano de» [60, p. 31, fig.]. И.В. Волков полагает, что «такое изображение могло послужить источником для карты Фра Мавро 1459 г.», однако исходя из целого ряда данных, имеющихся на этих двух картах, на мой взгляд, можно говорить об обратном: карта Фра Мауро 1459 г. была источником для карты в атласе Анжело Фредучи 1556 г. На карте Анжело Фредучи поволжские топонимы обозначены с большей степенью искажений, в т.ч. и Candach иска- жен до формы «cano de» (о том, что, что Candach ближе к истине свидетельствуют данные и других источников, см. далее).
Город Candach отмечен также на карте, близкой к карте Фра Мауро [58, tab. XIII]; город Candac присутствует на анонимной карте Европы (Венеция, 1570 г.) в районе восточной части волжской дельты [59, tab. XXIX]. Очевидно, что появление данного города на этих картах также связано с влиянием карты Фра Мауро (возможно, в основе всех этих сведений лежал один первоис- точник). Учитывая типичность анахронизмов на картах того времени, нельзя полагать, что сущест- вование города Кандак было связано именно с XV или тем более с XVI в.
Имеются схожие названия и на более поздних картах: например, карта «Государства царя и великого герцога Белой России или Московии» (датируется первой половиной XVII в.), где так- же в восточной части волжской дельты имеется не город, но протока Kintoch [3, c. 380–381]. Вполне очевидно, что протока Kintoch в дельте Волги напрямую связана с городом Candach (Can- dac, Candich), отмеченном в этом же районе. Наличие протоки со сходным названием отмечает и другой источник – «Книга Большому Чертежу» (см. далее).
И.В. Волков первым отождествил Кандак карты Фра Мауро с Красноярским городищем [13,
с. 58]. Предположение, его, однако, было оставлено без аргументации9.
Есть ли основания считать, что город, обозначенный на карте Фра Мауро в дельте Волги, дол- жен соответствовать именно Красноярскому городищу? Можно ли считать надежной информацию об этом городе исходя из данных только карт? Не может ли быть эта информация ошибочной? Необходимо обратиться к рассмотрению других данных.

7 Интересно, что еще один Candach отмечен в другом регионе – недалеко от Балтики [62, p. 646–647,
№ 2537].
8 Карта Борджиа была предположительно создана между 1410 и 1458 гг. [4, с. 61].
9 По мнению исследователя, есть основания считать, что здесь же умер хан Токта [13, с. 58].

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 305

Письменные источники XVI–XVII вв.
В источнике, известном под названием «Книга Большому Чертежу», при описании волжской дельты имеется следующий пассаж: «а ниже Ахтубы из Волги проток Кандак, 3-й проток Арыча,
4-й проток Гнилуша, 5-й проток Булда» [30, с. 145].
Текст «Книги…» не дает четкой информации о том, какой именно из многочисленных протоков в дельте Волги носил название «Кандак», однако, исходя из данной информации, можно считать, что слово «Кандак» на европейских картах XV–XVII вв. в дельте Волги не является случайностью или ошибкой, находя подтверждение (в виде гидронима) и в другом источнике.
В грамоте от князя Исмаила к царю Иоанну Васильевичу упоминается на Волге местность Хандак [54, с. 253]. Имеется Кандак в калмыцких источниках: Дайчин заявил, что урочище Кан- даки под Астраханью «искони природные их калмыцкие места, прадеда их Чингис-хана» [38].
Имеются упоминания местности Хандак и в Посольских книгах: «а мы их от астороханских улусов отведем, есть место, словет Хандак» [53, с. 337]. На берегу Волги упоминается юрт Ханды- ков: «а мы на берегу Волги на Хандыкове юрте хотим город поставити» [53, с. 274]10.
Упоминается местность Хандак и в ряде других документов XVI–XVII вв. Вполне очевидна, на мой взгляд, связь данных картографии со сведениями, содержащимися в восточных и русских источниках (упоминается город, протока, местность). Очевидно наличие независимых источников, сообщающих о Кандаке (Хандаке) в низовьях Волги.

Современная топонимика и археологические данные
Удивительно, но в решении данного вопроса помощь могут оказать данные современной топо- нимики! В нескольких километрах от Красного Яра, на берегу Кривого Бузана в настоящее время существует населенный пункт Кондаковка, а юго-восточнее Красного Яра, на берегу Бузана – пос. Шагано-Кондаковка. Очевидно, что сведения Фра Мауро, «Книги Большому Чертежу» и других источников имеют отношения именно к этому району.
В окрестностях этих сел в настоящее время известен только один значительный памятник средневекового времени – Красноярское городище (в нескольких километрах от Шагано-Конда- ковки; очевидно, что наличие нескольких современных сел на этой территории объясняется суще- ствованием протоки с именем Кандак).
Помимо находок монет конца XIII – начала XIV в. на Красноярском городище также зафикси- рованы монеты второй половины XIV в. (вплоть до конца XIV в. включительно), а на карте Фра Мауро имеются населенные пункты, которые прекратили свое существование в конце XIV в. (на- пример, имеется город Бельджамен в районе Волго-Донской Переволоки, тогда как находок монет XV в. во всем этом районе практически нет). Т.е. на карте Фра Мауро имеются города, прекратив- шие свое существование еще в XIV в.11

Интерпретация топонима

В средневековых источниках упоминаются ворота ал-Хандак в Джурджане (а также упомина- ется кладбище Баб ал-Хандак) [37, с. 330, 336, 415]. Села с именами Кандак или Хандак известны и в других регионах, в т.ч. в Закавказье: с. Кандак в Шекинской провинции, Верхние Хандаки и Нижние Хандаки в Грузии. По мнению Г.А. Гейбуллаева, закавказские названия отражают этно- ним хандаг: «в X в. одна из групп огузских племен кочевала в долине реки Чу и Таласском Алатау, и эти огузы назывались хандагами. Вероятно, часть хандагов пришла в Закавказье в составе огу- зов» [15, с. 67]12. О хандагах сообщал также и ал-Идриси (XII в.): «на восток от этого озера (Араль- ское море) лежит страна хандагов – гузских народов храбрых и независимых» [37, с. 220–221].
Еще С.П. Толстовым было отмечено, что для огузов было типично расселение в дельтовых районах (низовья Сырдарьи, низовья Волги). В последнее время среди археологов получила разви-

10 В Примечаниях к Посольским книгам отмечается, что Хындыков юрт (или Хандак) идентифицировать не удалось [53, с. 341]. Однако, как будет показано далее, локализация вполне возможна на основании дан- ных современной топонимики.
11 Интересно отметить, что есть и другое золотоордынское поселение, расположенное в окрестностях современного с. Кондаково (Саратовская область). Есть ли связь между этими названиями? При исследова-
ниях 1990-х гг. на поселении были найдены монеты 1270–1380-х гг. [5; 21].
12 Сравните также другие наблюдения относительно возможных интерпретаций сходных топонимов [35,
с. 124]. У средневековых номадов фиксируется также имя Кандак [1, с. 233].

306

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

тие тема присутствия огузов в дельте Волги (лепная керамика с Самосдельского городище интер- претируется как огузско-печенежская). Указывается связь огузов с городищем Мошаик и с Само- сдельским городищем в дельте Волги [12; 52]. Предполагается, что огузская и булгарская составля- ющие были важнейшими на Самосдельском городище X–XIII вв.13 Вполне вероятно, что в дельте Волги располагались и другие поселения огузов. Возможно, что и на месте Красноярского городи- ще золотоордынского времени располагалось также и домонгольское городище. Исходя из фактов присутствия огузов в дельте Волги, на мой взгляд, вероятна связь между названием огузского пле- мени и топонимом Кандак (Хандак). Если такая связь существует, то она должна относиться к домонгольскому времени. Т.е. данные современной топонимики в низовьях Волги (Кондаковка, Шагано-Кондаковка) могут отражать названия почти тысячелетней давности. На домонгольские корни названия Кандак косвенно указывает и другой источник (см. далее).

Сарай и Кандак
На мой взгляд, Красноярское городище следует сопоставить с городом Сараем. Как быть с дан- ными, которые говорят о локализации здесь же местности Кандак? (а на картах имеется еще и город Кандак).
Существует источник, который, на мой взгляд, объясняет связь Сарая и Кандака. Это история Чингис-хана, написанная на чагатайском языке [63, с. 97]. Здесь указывается, что лагерь Бату рас- полагался в местности, называемой Уч Кандак:
قادنق ڇوا
Г.Ховорс, опубликовавший эти сведения, не представил комментарий к топониму Уч Кандак. Известно, что Бату кочевал в Поволжье. Таким образом, наиболее вероятно, что название Уч Кан- дак также связано с Поволжьем. Исходя из вышеизложенных сведений (локализация Сарая, лока- лизация Кандака / Хандака), очень вероятной становится связь Сарая и Кандака / Хандака. Вполне вероятно, что на месте лагеря Бату основал позже столицу – город Сарай. Учитывая, что сведение об Уч Кандаке относится к периоду появления монголов в Поволжье, можно предполагать, что это название может быть домонгольским (это находит подтверждения и в интерпретации топонимов Кандак / Хандак в Закавказье в качестве огузских).
Интересно в связи с этим также отметить, что и в калмыцких документах урочище Кандаки под Астраханью связывалось с местопребыванием их монгольских предков (в т.ч. Чингис-хана!) [38].

Заключение
«Мало ли есть… и кроме Джигитских (развалин), к которым не умеем мы привязать никакого имени, например, к … находившимся у Красноярска. Не ужели же и это назовем Сараем, потому только что не знаем как иначе объяснить их происхождение? Доказательств на возможность существования Сарая и тут найдется, пожалуй, вдоволь…» (Григорьев В.В. О местоположении Сарая, столицы Золотой Орды).
Парадоксальным выглядит высказывание В.В. Григорьева, иронично указавшего на связь Кра- сноярского городища с Сараем. Тогда оснований для такого предположения не было. Сейчас такие основания есть.
На мой взгляд, представленные в статье материалы позволяют дополнить мою старую гипо- тезу о локализации Сарая на месте Красноярского городища гипотезой о локализации здесь также местности Кандак (Хандак).
Нет ничего необычного в том, что оба топонима локализуются в одном районе. Подобные слу- чаи известны в джучидоведении (Солхат – Крым; Мохши – Наручад и др.)14. Я предполагаю, что Кандак / Хандак – первоначальное, домонгольское название местности, связанное с именем огуз- ского племени. В середине XIII в. правителем Золотой Орды Бату здесь была основана столица –

13 М.И. Артамонов указывал, что огузы появились на Нижней Волге в период существования Хазарского каганата (не позже IX в.) [2, с. 36–37]. Но в настоящее время предполагается, что «массовый приток огузо- печенежских племен на Нижнюю Волгу происходит уже после крушения Хазарского каганата, когда они захватывают политическую гегемонию в степях Восточной Европы» [52, с. 218].
14 Наличие подобной двойственности в названиях может быть связано как с разделением имени города и местности, прилегающей к нему; так и сохранением в Золотой Орде домонгольской топонимики, сосущес- твованием старых и новых названий.

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 307

город Сарай (учитывая, что название Кандак / Хандак сохранилось до сих пор в топонимике, надо заметить, что и в период существования Сарая оно не могло быть забыто).
В результате трансгрессии Каспия при хане Узбеке столица была перенесена в район Сели- тренного городища. Город, располагавшийся на месте Красного Яра, прекратил свое существова- ние (для монетных находок на Красноярском городище характерно отсутствие массовых эмиссий
1340-х гг.), однако во второй половине XIV в. в этот район вернулось население (видимо, это было связано с понижением уровня моря, о возвращении населения свидетельствуют находки монет второй половины XIV в.). В качестве рабочей гипотезы можно предположить, что город во второй половине XIV в. именовался Кандаком (данные карты Фра Мауро). После окончательной гибели города сохраняются сведения о местности и протоке Кандак / Хандак.
Рассмотренные данные, на мой взгляд, заставляют с особым вниманием отнестись к рассмо-
трению значения Красноярского городища и его округи для средневековой археологии и истории
Восточной Европы, и продолжить изучение этого важного объекта.

Список источников и литературы
1. Алемань А. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. М., 2003.
2. Артамонов М.И. Саркел – Белая Вежа // Труды Волго-Донской археологической экспедиции // МИА.
№ 62. М.-Л., 1958.
3. Атлас Tartarica. Казань–М. –СПб., 2006.
4. Багров Л. История русской картографии. М., 2003.
5. Баринов Д.Г. Золотоордынские памятники Саратовского Поволжья по нумизматическим данным //
Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 1997 г. Вып. 3. Саратов, 1999.
6. Белецкий В.Д. Отчет о работах Нижневолжской разведывательной археологической экспедиции Гос.
Эрмитажа за 1957 г. Архив ИА РАН. № р–1 2536. л., 1958.
7. Белецкий В.Д. Археологические разведки на Нижней Волге // СГЭ. Вып. XXIII. Л., 1962.
8. Блохин В.Г., Яворская Л.В. Археология золотоордынских городов Нижнего Поволжья. Волгоград, 2006.
9. Васильев Д.В. Погребения с южной ориентировкой на грунтовом могильнике «Маячный Бугор-I» // XXV Урало-Поволжская археологическая конференция. Тезисы докладов. Самара, 1994.
10. Васильев Д.В. Языческие погребения грунтового могильника «Маячный бугор» // Поволжье в сред- ние века. Тезисы докладов Всероссийской научной научной конференции, посвященной 70-летию со дня рождения Г.А. Федорова-Давыдова. Нижний Новгород, 2001.
11. Васильев Д.В. Погребальные памятники центральных областей Улуса Джучи (К вопросу об ислами-
зации населения Золотой Орды). Автореф. дис. … канд. истор. наук. Казань, 2007.
12. Васильев Д.В., Гречкина Т.Ю., Зиливинская Э.Д. Исследования на Самосдельском городище (к воп-
росу об огузских древностях в дельте Волги) // Археология Урала и Поволжья: итоги и перспективы участия молодых исследователей в решении фундаментальных проблем ранней истории народов региона. УПАСК – XXXV. Йошкар-Ола, 2003.
13. Волков И.В. О наименовании золотоордынских поселений правобережья Нижней Волги // Поволжье в средние века. Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 70-летию со дня рож- дения Г.А. Федорова-Давыдова. Нижний Новгород, 2001.
14. Вычегжанин И.В. Погребения с южной ориентировкой XIII–XIV вв. на грунтовом могильнике «Ма- ячный Бугор» // Археология Урала и Поволжья: итоги и перспективы участия молодых исследователей в ре- шении фундаментальных проблем ранней истории народов региона. УПАСК – XXXV. Йошкар-Ола, 2003.
15. Гейбуллаев Г.А. Топонимия Азербайджана. Баку, 1986.
16. Гордлевский В.А. Государство Сельджукидов Малой Азии // Гордлевский В.А. Избранные сочине-
ния. М., 1960.
17. Гречкина Т.Ю., Зеленеев Ю.А., Кутуков Д.В., Павленко Ю.А., Пигарев Е.М., Румянцев Г.Г. Исследо-
вания Поволжской экспедиции в Астраханской области // Археологические открытия 2003 г. М., 2004.
18. Гречкина Т.Ю., Таркова Р.А., Васильев Д.В., Кутуков Д.В. Всероссийская научно-практическая кон-
ференция «Археология Нижнего Поволжья на рубеже тысячелетий» (26–28 марта 2001 г., Астрахань) // Ниж-
неволжский археологический вестник. Вып. 4. Волгоград, 2001.
19. Гречкина Т.Ю., Шнайдштейн Е.В. Археология Астраханского края на рубеже тысячелетий // Архео-
логия Нижнего Поволжья на рубеже тысячелетий. Материалы Всероссийской научно-практической конфе-
ренции. Астрахань, 2001.
20. Григорьев В.В. О местоположении Сарая, столицы Золотой Орды // ЖМВД. №№ 2–4. СПб., 1845.
21. Гумаюнов С.В. Нумизматический материал XIII–XIV вв. Саратовская область. Часть 2. Монетные сборы с Кондаковского селища // Древности Поволжья и других регионов. Вып. V. Нумизматический сбор- ник. Т. 4. Нижний Новгород, 2004.
22. Давлетшин Г. Очерки по истории духовной культуры предков татарского народа (Истоки, становле-
ние и развитие). Казань, 2004.
23. Дворниченко В.В., Егоров В.Л. Г.А.Федоров-Давыдов и Поволжская археологическая экспедиция //
Поволжье в средние века. Тезисы докладов Всероссийской научной конференции, посвященной 70-летию со дня рождения Г.А. Федорова-Давыдова. Нижний Новгород, 2001.

308

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

24. Евстратов И.В. О золотоордынских городах, находившихся на местах Селитренного и Царевского городищ (опыт использования монетного материала для локализации средневековых городов Поволжья) // Эпоха бронзы и ранний железный век в истории древних пемен южнорусских степей. Ч. 2. Саратов, 1997.
25. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII–XIV вв. М., 1985.
26. Зеленеев Ю.А. Городское и кочевое население золотоордынского Поволжья: единство противопо- ложностей // Город и степь в контактной Евро-азиатской зоне. III Международная научная конференция, по- священная 75-летию со дня рождения Г.А. Федорова-Давыдова (1931–2000). Тезисы докладов. М., 2006.
27. Казаков П.В., Пигарев Е.М. Материалы исследований Красноярского городища Астраханской обла-
сти (1989–1990 гг.) // Материалы по археологии Поволжья. Йошкар-Ола, 1998.
28. Катанов Н.Ф. О древностях Волги и Кавказа // ИОАИЭ. Т. XXIII. Вып. 3. Казань, 1907.
29. Кирокосьян М. Топонимический словарь Астраханской области. Астрахань, 2007.
30. Книга Большому Чертежу. М.-Л., 1950.
31. Кобеко Д.Ф. К вопросу о местоположении города Сарая, столицы Золотой Орды // ЗВОРАО. Новая
серия. Т. IV. СПб., 1890.
32. Котеньков С.А. Средневековые погребения с джучидскими монетами из Астраханской области //
Восток-Запад: Диалог культур Евразии. Проблемы средневековой истории и археологии. Вып. 4. Казань, 2004.
33. Котеньков С.А., Васильев Д.В., Кутуков Д.В., Пантелеев С.А. Исследования в дельте Волги // АО
1994 г. М., 1995.
34. Котеньков С.А., Котенькова О.Ю. К вопросу о возникновении золотоордынских городов в Астрахан-
ском крае на территории домонгольских поселений // Город и степь в контактной Евро-азиатской зоне. III Международная научная конференция, посвященная 75-летию со дня рождения Г.А. Федорова-Давыдова (1931–2000). Тезисы докладов. М., 2006.
35. Кривошеев А.А. Донской улус Золотой Орды. Очерки исторической топонимики Нижнего Дона.
Ростов-на-Дону, 2007.
36. Малиновский К.Н. О задачах исследования Петровского Общества исследователей Астраханского
края // Сборник трудов членов Петровского Общества исследователей Астраханского края. Астрахань, 1892.
37. Материалы по истории туркмен и Туркмении. Т. I. Арабские и персидские источники. М.-Л., 1939.
38. Митиров А.Г. Ойраты-калмыки: века и поколения. Элиста, 1998.
39. Небольсин П. Очерки быта калмыков Хошоутовского улуса. СПб., 1852.
40. Пачкалов А.В. К вопросу об интерпретации эпитета ал-Джедид (по материалам городов Улуса
Джучи) // Поволжье в средние века. Тезисы конференции. Нижний Новгород, 2001.
41. Пачкалов А.В. О местоположении Сарая (первой столицы Золотой Орды) // Археологiя та етнологiя
Схiдноi Эвропи. Матерiали i дослiдження. Т. 3. Одеса, 2002.
42. Пачкалов А.В. Монетные дворы Золотой Орды и их локализация // Archivum Eurasiae Medii Aevi.
Vol. XIII. Wiesbaden, 2004.
43. Пачкалов А.В. Трансгрессия Каспийского моря и история золотоордынских городов в Северном
Прикаспии // Восток – Запад: Диалог культур и цивилизаций Евразии. Вып. 8. Казань, 2007.
44. Пачкалов А.В. Красноярское городище в дельте Волги // Труды II (XVIII) Всероссийского археологи-
ческого съезда в Суздале. Т. 2. М., 2008.
45. Пачкалов А.В. Нумизматические находки на Красноярском городище в Астраханской области // Пят-
надцатая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. М., 2009.
46. Пачкалов А.В. Очерк по истории Старого и Нового Сараев – столиц Золотой Орды // Azerbaijan and
Azerbaijanis. Азербайджан и азербайджанцы. Vol. 103–104. № 1–2. Baku, 2009.
47. Пачкалов А.В., Скисов С.Ю. Нумизматические находки на Красноярском городище в Астраханской области // Пятнадцатая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. М.,
2009.
48. Пигарев Е.М. Материалы охранных раскопок бэровского кургана Маячный I // Межрегиональная конференция «Средневековые кочевники и городская культура Золотой Орды». Тезисы докладов. Волгоград,
1992.
49. Пигарев Е.М. Монеты в погребениях Золотой Орды // Степи Евразии в эпоху средневековья. Т. 1.
Донецк, 2000.
50. Пигарев Е.М., Скисов С.Ю., Лосев Г.А., Минаев А.П. Монетные находки с городищ «Красный Яр»,
«Лапас» и «Чертово городище». Астраханская область 2001–2003 гг. // Труды международных нумизматиче- ских конференций. Монеты и денежное обращение в монгольских государствах XIII–XV вв. I МНК – Сара- тов 2001, II МНК – Муром 2003. М., 2005.
51. Полное собрание ученых путешествий по России. Т. III. СПб., 1824.
52. Попов П.В. К вопросу о датировке городища Мошаик // Нижневолжский археологический вестник.
Вып. 9. Волгоград, 2008.
53. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1551–1561 гг. Казань, 2006.
54. Продолжение древней Российской вивлиофики. Ч. 10. СПб., 1795.
55. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.-Л., 1941.
56. Хожение за три моя Афанасия Никитина (под ред. Б.Д. Грекова). М.-Л., 1948.
57. Чекалин Ф.Ф. Саратовское Поволжье с древнейших времен. Саратов, 1892.
58. Almagià R. Monumenta Cartographica Vaticana. 1 vol. Vatican, 1944.
59. Almagià R. Monumenta Cartographica Vaticana. 2 vol. Vatican, 1948.

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 309

60. Caraci G. The Italian cartographers of the Benincasaand Freducci families and so-called Borgiana map of the Vatican Library // Imago Mundi. Vol. X. Leiden, 1953.
61. DeWeese D. Islamization and Native Religion in the Golden Horde: Baba Tukles abd Conversation to Islam in Historical and Epic Tradition. University Park, Pennsylvania, 1994.
62. Falchetta P. Fra Mauro’s World Map with a commentary and translations of the inscriptions. Brepols, 2006.
63. Howorth H.H. History of the mongols: from the 9th to the 19th сentury. Pt. 2. The so-called Tartars of Russia and Central Asia. L., 1880.
64. Klaproth J. Des enterprises des Mongols en Géorgie et en Arménie, dans le XIIIe siècle // Nouveau Journal
Asiatique. Octobre 1833. T. XII. P., 1833.
Список сокращений
АО – Археологические открытия (Москва).
ЖМВД – Журнал Министерства внутренних дел (Санкт-Петербург).
ЗВОРАО – Записки Восточного отделения Русского Археологического общества (Санкт-Петербург).
ИА РАН – Институт археологии РАН (Москва).
ИОАИЭ – Известия общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете (Казань).
МИА – Материалы и исследования по археологии СССР (Москва – Ленинград).
МНК – Международная нумизматическая конференция.
СГЭ – Сообщения Государственного Эрмитажа (Ленинград).
УПАСК – Урало-Поволжская археологическая студенческая конференция.

Пачкалов Александр Владимирович, кандидат исторических наук, доцент кафедры «История» Фи-
нансового университета при Правительстве РФ; zolornum@mail.ru.

А.Г. Ситдиков, З.Г. Шакиров, А.И. Булыгин

Клады Казанского Кремля ханского времени

Казань в эпоху средневековья занимала одно из ключевых мест в торговле по Волжскому пути. Несомненно, что и само возникновение города было связано со стремлением экономически развитой Волжской Булгарии на рубеже X–XI вв. закрепится на этой важной торговой магистрали [1, с. 11–12; 2, с. 106–113]. Торговый характер Казани находит свое отражение и в археологических находках из древнейшего слоя Казанского Кремля. В их числе мы видим предметы, связанные с различными государствами Европы и Азии того времени. В последующем в истории Казани наиболее ярко это реализовалось во время ее существования как столицы Казанского ханства. В этот период город приобретает значение центра международной торговли, что мы видим на примере функционирования здесь знаменитой международной Казанской ярмарки [3, c. 34]. Здесь концентрировались значительные капиталы, большее число людей вовлекалось в товарно- денежные отношения.
При этом самой большой угрозой динамичному развитию международной и региональной торговли являлись многочисленные войны, что не стало исключением и для Казани. Значительная часть ее истории, особенно в период Казанского ханства, прошла в противостоянии с динамично развивавшимся Московским государством. Так начиная с 80-х годов XV в. усиливается агрессив- ная военно-экономическая политика Москвы с частыми походами на Казань. В сложившейся
ситуации, выражающейся в угрозе материальному благополучию и жизням людей, рождается
стремление сохранить свое богатство до лучших времен, спрятав хотя бы часть его в виде монет- ных кладов. Еще в XIX в. связанные с этим периодом клады не раз попадались в руки иссле- дователей. Среди этих находок примечательны клады 1861, 1878, 1879, 1893, 1909 гг. известные по работам А.Ф. Лихачева [4, с. 112–120], В.К. Савельева [5, с. 188–218; 6, с. 375–382; 7, с. 66–68], Н.А. Толмачева [8, с. 109], Г.А. Федорова-Давыдова [9, с. 182], состоящие из большого количества джучидских и древнерусских монет XIV – начала XVI вв. Не стали исключением и исследования, проводившиеся археологической экспедицией Казанский Кремль в 1994–2006 гг. (рис. 1).
При исследованиях в 1996 г. на раскопе II к югу от Благовещенского собора [10, 1997/98, с. 133–137] под фундаментом каменного здания периода Казанского ханства были обнаружены два больших клада монет. Определение монет из кладов было сделано А.С. Мельниковой и Д.Г. Муха- метшиным.
Клад серебряных монет № 1 обнаружен под северо-восточным углом здания. Непосредственно в районе клада были зафиксированы кусочки берестяного туеска (некоторые с прилипшими монет-

310

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

ками). Клад содержал 556 монет – «чешуек» довольно хорошей сохранности. Клад № 2 был найден под северо-западным углом того же здания, и состоял из 1449 монет – «чешуек». Монеты, видимо, находились в кожаном кошеле, от которого сохранились лишь мелкие обрывки.
Большой клад (№ 2) содержал по одной монете Ярославского и Можайского княжеств, 16 мо- нет чеканены в Рязани. Города Тверь и Новгород представлены соответственно 32 и 42 монетами, Псков – 181 монетой. Остальные монеты чеканены в Москве. Самыми ранними, старшими, моне- тами следует считать, по заключению Д.Г. Мухаметшина, монеты Ивана Дмитриевича, Федора Васильевича и Александра Федоровича (до 1450 г.), а также монеты Новгорода и Пскова периода самостоятельности. Около 90 % монет клада чеканены в период правления великого князя мос- ковского Ивана III (1462–1505 гг.). Младшими являются монеты великого князя Василия III (1505–
1533 гг.).
Малый клад (№ 1) по составу монет не сильно отличается от Большого. Это свидетельствует об одновременности их накопления. Однако в Малом нет именных монет Василия III (они счита- ются более поздними) и больше монет удельных княжеств. Таким образом, Малый клад формиро- вался чуть раньше Большого. Следует подчеркнуть, что в обоих кладах отсутствуют монеты Ивана IV и обрезанные новгородские и псковские монеты, появившиеся в начале 30-х годов XVI века.
Монеты обоих кладов хронологически синхронны и датируются концом XV – первой третью
XVI вв., относясь к Великокняжескому периоду.
Следующий – клад русских монет периода Казанского ханства, был обнаружен на раскопе
№ XXXIV 2000 г. на территории Президентского сада, расположенного на месте бывшего Ханско- го двора. До исследований Казанской археологической экспедицией в 90-ые годы ХХ в. этот район был изучен слабо. Здесь в целом для культурных напластований характерна сильная разрушен- ность, связанная с нивелировкой площади сада в середине XIX в. во время строительства губерна- торского дворца.
Клад монет был связан со слоем Казанского ханства (середина XV – первая половина XVI вв.). На сохранившихся участках слой располагался сразу под садовой почвой в виде бурой пестроцвет- ной плотной супеси с включениями материкового суглинка и угля. Мощность его не превышала
30–40 см. Большинство выявленных объектов Казанского ханства представляют собой остатки прямоугольных в плане ям-подклетей (310–380 х 310–380 см) со срубами из горбылей. Объекты, чей дневной уровень соотносится с верхними горизонтами слоя, сильно разрушены пожаром, связанного с событиями 1552 г. Заполнение этих сооружений представляет собой темно-бурую пестроцветную супесь, насыщенную прокалом и углем, обгоревших деревянных перекрытий
наземных конструкций. В целом во всех объектах слоя обнаружены характерные для этого
времени фрагменты неполивной и поливной керамики, медные котлы, железные ножи и ножницы, кусочки тканей, детали ткацких станков, ожерелье из полудрагоценных камней, китайский фарфор, свинцовые деформированные пищальные пульки, костяные и железные наконечники стрел, ядра и пр. При разборке одного из объектов – сооружения № 23 слоя Казанского ханства и был обнаружен клад. Сооружение 23 определилось на уровне –140 от 0 в виде прямоугольного пятна темно-бурой супеси (440 х 418 см), оконтуренного по периметру полосой светло-бурой плотной пестроцветной супесью шириной 35–40 см. Пятно было вытянуто по линии ЮЮВ.
В ходе выборки определилась яма с отвесными стенками и ровным дном на глубине 77 см от уровня выявления. По периметру дна ямы фиксировалась небольшая канавка (пролежень бревна) шириной до 70 см и глубиной около 20–25 см от уровня дна ямы. В яму был опущен сруб из гор- былей толщиной до 5 см, обугленных в пожар 1552 г. Заполнение внутри сруба состояло из темно- бурой пестроцветной плотной супеси с включениями угля сгоревших остатков верхних конструк- ций и пола наземной постройки. На этом уровне были найдены фрагменты трех разбитых черноло- щенных кубышек и россыпь сильно окисленных серебряных монет первой половины XVI в. Из более чем трехсот монет, к сожалению, для достаточно точного определениея удалось очистить только 160 единиц. В этой же постройке обнаружены свинцовые пуговицы, смятые свинцовые пи- щальные пули, развал белоглиняного кумгана с зеленой поливой и т.п.
Что же представлял собой этот комплекс монет, найденный в постройке, погибшей в дни трагичных событий 1552 г.?
В 1533 году после смерти великого князя Василия III на русский престол был посажен Иван IV, а регентом была определена мать малолетнего Ивана – Елена Глинская. Социально-эко- номическое положение требовало проведения денежной реформы, которая должна была покончить с феодальной раздробленностью в денежной системе Руси. В Воскресенской летописи под 7043

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 311

(1535), год отмечено: «Того же месяца марта князь великий Иван Васильевич всея Руси и его мать великая княгиня Елена велели переделывать старые деньги на новые». В обращение выпускаются копейки, деньги и полушки нового образца. Полушки чеканились эпизодически и встречаются крайне редко, поэтому естественно, что в описываемом кладе имеется только 2 номинала – копей- ка, деньга. Для этих номиналов нового образца был выбран рисунок всадника, для копейки – с копьем, для деньги – с саблей. Деньги, в основном, чеканились в Москве, частично в Твери. Таких монет в кладе 138 ед. Копейки чеканились в Новгороде и Пскове, их в кладе 22 штуки. Денежная реформа строго регламентировала монетное производство. Было ликвидировано право откупа мо- нетного регалия частными лицами. Чеканить монеты разрешалось только на государственных монетных дворах. Все монетное производство сконцентрировалось на трех монетных дворах Мос- квы, Новгорода, Пскова.
В начальной период реформы чеканили и «мечевые» копейки – монеты с новым рисунком (всадник с саблей), но с прежним весом, т.е. в два раза большим. Вскоре в 1538 г. все старые день- ги были «заповеданы», т.е. запрещены и изъяты из обращения. Отсутствие в кладе дореформенных денег указывает на формирование клада из раскопа XXXIV после изъятия из обращения старых денег, т.е. после 1538 г. основная масса клада состоит из монет Москвы, Твери, Новгорода начала
40-ых гг. XVI в. Это копейка Новгорода с буквами ФС под копьем, чеканившаяся после 1542 г., деньга Твери с буквой XV под копьем и деньги Москвы с надписью «князь великий Иван». К начальному периоду реформы относятся копейки Пскова, в количестве трех штук, с буквой А под копьем. В 1547 г. Иван IV получил царский титул, поэтому легенда на монетах размещалась в виде: «Царь и Князь великий Иван». В кладе имеются 6 таких монет чекана Москвы и Новгорода.
В связи с принятием царского титула изменился головной убор всадника, теперь он имеет форму
царской короны. В 1547 г. начался выпуск новых типов денег Москвы, с буквой ДЕ, таких в кладе не оказалось. Нет в кладе и копеек Новгорода и Пскова, выходящие за рамки 1547 г. Таким обра- зом, можно говорить, что формирование этого комплекса монет завершается в 1547 г., в основном, из монет Москвы, и в том же году монеты оказались в Казанском Кремле.
Казанский клад с учетом неопределенных монет и фрагментов составляет сумму приблизи- тельно в 2 рубля. Принимая во внимание, что клад не является специально спрятанным и в объекте обнаружены разбитые кубышки крупных размеров, надо полагать в данном случае это остатки большой суммы денег, которые находились в одной из построек Ханского двора. В момент попыт- ки забрать накопленные богатства часть монет, находившихся в кубышках, видимо, была рассыпана и была погребена под сгоревшими конструкциями дома, что и было обнаружено в ходе раскопок.
Последние два клада монет были обнаружены при археологических охранно-спасательных исследованиях в 2004 г. Работы осуществлялись в зоне прокладки проходного коммуникационного канала между мечетью Кул-Шариф и казармой бывшего Юнкерского училища на раскопе LXIII и на отрезке между Благовещенским собором и Пушечным двором.
В раскопе LXIII было выявлено 25 объектов XV–XX вв., прослежена непрерывность накопле- ния пластов, частично срезанных при строительстве казарм юнкерского училища в XIX вв. и при современной реконструкции на территории Кремля. В результате исследований были прослежены культурные отложения и ряд объектов времени Казанского ханства (вторая половина XV в. –
1552 г.). Полученные материалы позволяют говорить, что интенсивное освоение этого района началось в период Казанского ханства, а сразу же после присоединения Казани к Московскому государству во второй половине XVI в., изучаемый участок оказался между Троице-Сергиевским и Спасо-Преображенским монастырями. Об этом ярко свидетельствуют сооружения дорегулярной застройки. С этапами застройки соотносятся остатки ям подклетов с деревянными срубами и ка- менные фундаменты XVII–XIX вв. Культурный слой XIX в. практически полностью разрушен позднейшими нивелировками поверхности, но ряд его горизонтов фиксируется в южной части раскопа, где наблюдается понижение в сторону древнего оврага. В ходе исследований был собран большой вещевой материал из закрытых комплексов со значительным количеством датирующих находок. Глиняные изделия представлены поливной посудой, керамикой в развитие и по образцу белоглиняной, татарско-русской, казанской, в болгарских традициях, фрагментами кашинных, по- волжско-финских сосудов, заготовками пряслиц. Изделия из металла представлены ножами, гвоз- дями, шильями, фрагментом ножниц, медной втулкой и др. Велик ассортимент кожаных изделий в виде фрагментов обуви и обрезков, а так же изделия из шерсти и бересты. Следует отметить наличие во всех слоях красноглиняной лощеной общеболгарской керамики.

312

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

Слой III – времен Казанского ханства на раскопе LXIII от слоев русского времени отделяет прослойка пожарища 1552 г., четко просматривавшаяся на отрезке Б/4–6 западного профиля. Слой так же четко датируется кладом с младшей монетой 1505 г. найденный в профиле на уч.Б/6. Она представлена желтой, желто-коричневой пестроцветной супесью. Средняя мощность слоя достига- ет 70 см. Со слоем связано двенадцать сооружений (№№ 3–6, 8, 10–12, 14, 15, 15а), предположи- тельно, хозяйственного назначения.
Отдельно в III слое выделяется клад, представляющий собой комплекс спрятанных в кожаном кошеле двух нательных крестов (деревянный – КК04-LXIII/355, костяной – КК04-LXIII/356), двух шаровидных сердоликовых бусин (КК04-LXIII/357, 358) и 68 серебряных монет – «чешуек» (КК04- LXIII/359–426) младшая из которых датируется 1505 г.
Клад содержал 2 монеты, чеканенные в Новгороде. Остальные монеты чеканены в Москве.
Самыми ранними, старшими 13%, монетами следует считать монеты Новгородской республики в
1420–1456 гг. 2 экз. и Василия II (Темного) Васильевича 1446–1462 гг. 6 экз. 85% монет клада чека- нены с 1462 по 1505 гг. в период правления великого князя московского Ивана III Васильевича, эти монеты являются младшими. 2 целых и 4 фрагмента монет определить не удалось.
Новгородские монеты представлены двумя типами, на одном из которых на лицевой стороне изображена одетая фигура, сидящая в кресле, перед ней другая фигура с согнутыми в коленях ногами и протянутой к сидящей фигуре рукой, между фигурами буква П, на другом типе между такими же фигурами буква С.
Монеты Василия II (Темного) Васильевича чекана Москвы так же представлены двумя типами.
1 экземпляр с головой человека и вертикальной чертой впереди среди ободка из точек на лицевой стороне и трехстрочной надписью в рамке на обратной, 6 экземпляров конца правления Василия II (Темного) 1450-е – 1462 гг. с двумя звездочками и розеткой среди ободка из точек, а так же круго- вой надписью на лицевой стороне и цветком о 5 лепестках и круговой надписью на обратной.
Монеты Ивана III Васильевича, чеканенные в Москве, представлены 13 типами 1462–1505 гг.
По-видимому, клад принадлежал небогатому русскому торговцу или ремесленнику и предста- вляет собой всю имевшуюся при нем наличность, которую он наспех спрятал в минуту опасности, до лучших времен.
В подтверждении этой версии говорит тот факт, что вместе с монетами в кожаном кошельке были обнаружены два нательных креста (костяной и деревянный) и две сердоликовые бусины. Таким образом, спрятал от посторонних глаз все ценное, что имел, надеясь потом вернуться за своим богатством. Так как в кладе преимущественно присутствуют монеты, относящиеся ко време- ни Ивана III, и нет монет, которые мы четко можем отнести к чекану Василия III, то мы не можем связать этот клад с событиями 1552 г. По-видимому, он увязывается с событиями 24 июня 1505 г., когда во время казанской ярмарки татары напали на великокняжеского посла и русских купцов и в Казани был устроен русский погром, а хозяин клада оказался среди жертв этого погрома.
Второй клад фактически пришлось собирать из отвала траншеи на отрезке между Благовещен- ским собором и Пушечным двором. Траншея проходила по старой трассе, но вероятно частично бы- ли задеты и непотревоженные культурные напластования. В грунте, вывозившемся на внутреннюю площадку пушечного двора, при помощи металлоискателя удалось обнаружить 25 монет. О том, что это клад, можно судить по концентрации монет в одном месте, возможно, их было больше.
Клад содержал 2 монеты, чеканенные в Новгороде, 2 – в Рязани. Остальные монеты чеканены в Москве. Самыми ранними, старшими 16%, монетами следует считать монеты Новгородской рес- публики в 1420–1456 гг. и Великого княжества Рязанского времени правления князя Василия Ива- новича после 1456 г. Московские денги – 48% монет клада, чеканены в период правления великого князя московского Ивана III Васильевича 1462–1505 гг. Монеты Василия III Ивановича 1505–1533 гг. представлены 4 экземплярами, эти монеты являются младшими. 5 монет определить не удалось.
Найденные в ходе работ Казанской археологической экспедиции 1994–2006 гг. клады ярко иллюстрируют период зарождения общерусской денежной системы. В начале ХV века самостоя- тельно чеканили монеты Псков, Великий Новгород, Великие княжества Тверское, Рязанское, Ярославское, Москва и ее уделы (Можайск). В конце XV в. с усилением Москвы количество цент- ров чеканки сокращается, а к концу первой трети XVI в. чеканить монеты разрешалось только на государственных монетных дворах. Все монетное производство сконцентрировалось на трех монетных дворах Москвы, Новгорода, Пскова. Все эти моменты представлены в найденных кла- дах. Так же по материалам кладов хочется отметить, что к концу XV в. на территории Казанского

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 313

ханства доминирующими становятся монеты, чеканенные в Москве и на подчиненных ей террито-
риях.

Приложение 1.
Раскоп LXIII 2004 г. Клад серебряных монет середины XV – начала XVI вв.
(Типология по Орешникову А. Русские монеты до 1547 года / Русскiя монеты до 1547 года. –
Императорский Российский Исторический музей. Описание памятников. Выпуск 1. – М., 1896. – 272 с.)

Имя правителя и место чеканки
Время чеканки Описание
лицевой стороны (прочтение надписей дано современной кириллицей)
Описание оборотной стороны (прочтение надписей дано современной кириллицей)

Кол-
во

Тип,
примечания
Василий II
(Темный)
Васильевич

Москва

1446 –
1462 гг. голова человека
с вертикальной чертой впереди среди ободка из точек
трехстрочная надпись в рамке:
Князь Великий Василий

№ 586
рис.431
Василий II
(Темный)
Васильевич

Москва конец
правле-
ния
50-е –
1462 гг. две звездочки и розетка среди ободка из точек; круговая надпись:
Князь Великий Василий
цветок о 5 лепестках; круговая надпись: Денга московская

№ 672
рис.519–520
Иван III
Васильевич

Москва
1462 –
1505 гг. четырех строчная
надпись:
Князь Великий Иван
Васильевич
трехстрочная надпись:
Государь всея Руси

1
№ 665
рис.511
Иван III
Васильевич

Москва
1462 –
1505 гг. всадник, скачущий вправо, круговая надпись неразборчиво трехстрочная надпись:
оRNI / STOTE / LES

1
№ 667
рис.513
Иван III
Васильевич

Москва
1462 –
1505 гг. всадник, скачущий вправо, круговая надпись неразборчиво
четырех строчная надпись:
Мастер Александро

3
№ 668
рис.515
Иван III
Васильевич

Москва

1462 –
1505 гг.
всадник с занесенной саблей, скачущий
вправо, под конем буквы:
СЛ цветок о 3-х лепестках
среди ободка из точек;
круговая надпись:
Князь Великий Иван
Васильевич 16 +
9
облом ков

№ 669
рис.516

Иван III
Васильевич

Москва

1462 –
1505 гг. всадник с высоко
занесенной саблей, скачущий вправо, под конем буква М; круговая надпись: КНЯЗЬ ВЕЛИКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

четырех строчная надпись:
Осподарь Всея Руси

№ 660
рис.506
Иван III
Васильевич

Москва
1462 –
1505 гг. всадник с саблей,
скачущий вправо, буква под конем и круговая
надпись неразборчива
четырех строчная надпись:
Осподарь Всея Руси

1 предположительно
№ 659 рис.505 (под конем буква К)
Иван III
Васильевич

Москва
1462 –
1505 гг. всадник с копьем
скачущий вправо, круговая надпись вокруг всадника не читается
арабской графикой надпись: ИБАН и круговая надпись: Осподарь Всея Руси

1
№ 648
рис.495

Иван III
Васильевич

Москва

1462 –
1505 гг. всадник с занесенным
мечом, скачущий вправо;
под конем звездочка; круговая надпись: князь Великий Иван Васильевич
в середине звездочка, вокруг арабская надпись:
ЭТО ДЕНГА МОСКОВСКАЯ

2+1 обло- мок

№ 649
рис.496

Иван III
Васильевич

Москва

1462 –
1505 гг. всадник с высоко
поднятым мечом,
скачущий вправо; под поднятой рукой кружок или буква О, под конем буква В

поясное изображение воина, стоящего прямо, в правой руке меч; круговая надпись

№ 679
рис.527

314

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

Иван III
Васильевич

Москва

1462 –
1505 гг. всадник с высоко подня-
тым мечом, скачущий вправо; под поднятой
рукой кружок или буква
О; под конем буква М

надпись с вязью:
государь всея Руси 1+2 об- лом- ка

№ 684
рис.531
Иван III
Васильевич

Москва
1462 –
1505 гг. всадник с саблей в правой руке скачет вправо буквы Т и Ф в виде монограммы, круговая надпись неразборчива

3
№ 688
рис.536

Новгородская республика

Новгород

1420–
1456 гг. одетая фигура, сидящая в
кресле, перед ней другая с согнутыми в коленях
ногами и протянутой к
сидящей фигуре рукой.
Между фигурами буква П

надпись в четыре строки:
Великого Новгорода

№ 31 рис.9 (вариант)

Новгородская республика

Новгород

1420–
1456 гг. одетая фигура, сидящая в
кресле, перед ней другая с согнутыми в коленях ногами и протянутой к сидящей фигуре рукой. Между фигурами
буква С

надпись в четыре строки:
Великого Новгорода

№ 34 рис.9 (вариант)
Иван III
Васильевич

Москва
после
1478 –
1505 гг. всадник едущий влево;
круговая надпись: князь Великий Васильевич
следы от ободка из точек надпись в четыре строки:
Осподарь Всея Руси; ободок из точек (шрифт как на новгородских монетах)

1
№ 656
рис.502 монета
в весе новгородки

Иван III
Васильевич

Москва?

1462 –
1505? гг.

всадник, едущий вправо.
Под конем буквы отсутствуют

надпись в четыре строки

1 мо- нета обло- мана монета похожа на
№ 691 рис.540, но имеет отличия в
штемпеле лицевой
и оборотной сторон и не может быть отнесена к чеканке Ивана IV, как относит данный тип Орешников

Приложение 2.
Клад серебряных монет середины XV – начала XVI вв. из траншеи между
Благовещенским собором и Пушечным двором 2004 г.
(Типология по Орешникову А. Русские монеты до 1547 года / Русскiя монеты до 1547 года. –
Императорский Российский Исторический музей. Описание памятников. Выпуск 1. – М., 1896. – 272 с.)

Имя правителя и место чеканки
Время чеканки Описание лицевой
стороны (прочтение надписей дано современной кириллицей)
Описание оборотной стороны (прочтение надписей дано современной кириллицей)

Кол-
во

Тип,
примечания
Новгородская
республика

Новгород 1420–
1456 гг. одетая фигура, сидящая в
кресле, перед ней другая с согнутыми в коленях ногами и протянутой к сидящей фигуре рукой надпись в четыре строки:
Великого Новгорода 2 № 28
табл. I
рис.9
Василий
Иванович
Великое княжество Рязанское после
1456 г. 2 № 444
табл. VII
рис.313–314
Иван III
Васильевич
Москва 1462 –
1505 гг. всадник, скачущий
вправо, круговая надпись неразборчиво четырех строчная надпись:
Мастер Александро 3 № 668
табл. ХI
рис.515
Иван III
Васильевич

Москва 1462 –
1505 гг. всадник с занесенной
саблей, скачущий вправо, под конем буквы: СЛ цветок о 3-х лепестках
среди ободка из точек; круговая надпись: Князь Великий Иван Васильевич 9 № 669
табл. ХI
рис.516

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 315

Василий II
(Темный)
Васильевич
Москва конец
правлени я
50-е –
1462 гг. две звездочки и розетка
среди ободка из точек;
круговая надпись:
Князь Великий Василий цветок о 5 лепестках;
круговая надпись:
Денга московская 4 № 672
табл. ХI
рис.519–520
Иван III
Васильевич

Москва 1462 –
1505 гг. всадник с высоко подня-
тым мечом, скачущий вправо; под поднятой ру- кой кружок или буква О, под конем буква В поясное изображение воина,
стоящего прямо, в правой руке меч; круговая надпись 2 № 679
табл. ХI
рис.527
Иван III
Васильевич

Москва 1462 –
1505 гг. всадник с высоко
поднятым мечом, скачущий вправо; под поднятой рукой кружок или буква О; под конем буква М надпись с вязью:
государь всея Руси 1 № 684
табл. ХI
рис.531
Иван III
Васильевич

Москва 1462 –
1505 гг. всадник с саблей,
скачущий вправо бюст человека в венке,
вправо 5 № 687
табл. ХI
рис.534–535
Иван III
Васильевич

Москва 1462 –
1505 гг. всадник с саблей в
правой руке скачет вправо буквы Т и Ф в виде
монограммы, круговая надпись неразборчива 2 № 688
табл. ХI
рис.536

Список источников и литературы
1. Хузин Ф.Ш. Казань как один из центров международной торговли на Средней Волге (конец X –
начало XIII вв.) // Этническая и государственная история болгарского народа. Казань, 1999. С. 11–12.
2. Ситдиков А.Г. Казанский Кремль: историко-археологическое исследование. – Казань, 2006. – 288.: ил.
3. Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. Казань, 1991. – 241 с.
4. Лихачев А.Ф. Описание части клада русских монет XV века // ИОАИЭ. 1880. Т. II. С. 112–120.
5. Савельев В.К. Русские монеты, найденные в 1854 г. близ Казани // Записки Русского Археологиче-
ского общества. СПб., 1856. Т. IX, вып. 1. С. 188–218.
6. Савельев В.К. Описание нескольких древнерусских монет // Известия Русского Археологического Об-
щества. СПб., 1865. Т.V. С. 375–382.
7. Савельев В.К. Описание русских монет клада 4-го сентября 1878 года // ИОАИЭ. 1879. Т. I, вып. 3.
С. 66–68.
8. Толмачев Н.А. Описание из клада, открытого в Казанском Кремле 4-го сентября 1878 г. // ИОАИЭ.
1879. Т. I, вып. 4. С. 109.
9. Федоров-Давыдов Г.А. Клады джучидских монет // НЭ. 1960. Т. I. (о казанском кладе монет 1857 г.
см. с. 182, № 281).
10. Хузин Ф.Ш. Новые открытия Казанского Кремля (предварительное сообщение о раскопках 1997
года) // Таtariса, 1997/98. № 1. С. 133–137.

Ситдиков Айрат Габитович, кандидат исторических наук, заведующий Национальным центром археологических исследований Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан (НЦАИ ИИ АН РТ);
Шакиров Зуфар Гумарович, научный сотрудник НЦАИ ИИ АН РТ;
Булыгин Алексей Иванович, специалист отдела охранных исследований ИИ АН РТ.

316

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

Рис. 1. План Казанского Кремля с указанием местонахождений кладов.

Рис. 2. Нательный крест, кость – КК04-LXIII/356.

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 317

М.А. Давыдова, Л.И. Гарайева

Проблемы музеефикации предметов материальной
и духовной культуры Казанского ханства в Музее истории государственности татарского народа и РТ

На территории Государственного историко-архитектурного музея-заповедника «Казанский Кремль» на сегодняшний день работают несколько музейных центров. Один из них – Музей исто- рии государственности татарского народа и РТ, который был открыт 6 ноября 2006 г. Сегодня, до открытия на территории Казанского Кремля Музея Археологии РТ, лишь его экспозиция позволяет ознакомиться с древнейшими этапами татарской истории.
Изначально Музей был задуман как музейно-мемориальный комплекс, включающий в себя Дворцовую церковь, Президентский дворец и башню Сююмбике, призванный стать собирателем и хранителем исторических реликвий и экспонатов, научно-исследовательским и просветительским центром татарской истории. В разработке концепции Музея приняли участие специалисты Инсти- тута истории им. Ш.Марджани АН РТ. Научным руководителем при ее создании выступил Р.С. Ха- кимов – директор Института истории им. Ш.Марджани АН РТ.
На сегодняшний день экспозиция Музея ограничивается выставочными площадями двухэтаж- ного здания бывшей Дворцовой церкви и его внутреннего двора, соседствующего с территорией резиденции Президента РТ, башней Сююмбеки и музеефикацией Мавзолея казанских ханов. Быв- шая Дворцовая церковь примыкает с западной стороны к зданию Губернаторского дворца.
На планах Казанского Кремля, начиная с 1730 г., церковь обозначена на ее современном месте в составе административного комплекса Казанской губернии, который был построен в северной части Кремля на месте двора казанских ханов. Таким образом, современная каменная церковь была построена после образования в 1708 г. Казанской губернии, как составная часть Оберкомендант- ского дома, который включал, кроме административного здания, проездную башню, получившую в дальнейшем имя Сююмбике, замкнутую кирпичную ограду с рядом хозяйственных построек и церковь Введения в Храм, которая обслуживала администрацию казанской губернии, т.е. являлась домовой церковью [1].
После своего основания церковь неоднократно обновлялась. Пожары 1749 и 1815 гг. уничто- жили ее почти полностью, и она долго простояла полуразрушенной. До середины XIX в. использо- валась как пороховой склад. В 1852 г. по приказу Николая I церковь была восстановлена как двор- цовая Сошествия св. Духа и освящена в 1859 г. С 1849 г. храм был соединен крытой галереей с Губернаторским дворцом, являлся домовой церковью казанских губернаторов и приходским для прислуги и охраны, живших во дворце [1].
В 50–70 е гг. XX в. Татарской специальной реставрационной мастерской проводились регуляр- ные ремонтные работы в Дворцовой церкви, которая использовалась в этот период как столовая для работников различных ведомств, расположенных на территории Казанского Кремля. В 2000–
2006 гг. начался новый этап реставрационных работ, имеющих целью размещение в здании бывшей Дворцовой церкви Музея истории государственности татарского народа и РТ [3, с. 8].
Значительный интерес вызывает территория внутреннего дворика музея, где представлена музеефикация остатков некоторых зданий ханского периода. В частности, это остатки крупного кирпично-каменного здания, расположенного у башни Сююмбике. Время разрушения здания отно- сится к рубежу XVII–XVIII вв. Не исключено, что фундамент здания представляет собой остатки Ханской мечети. Историческая память татарского народа до сего дня отождествляет в своем сознании Ханскую мечеть с башней Сююмбике, построенной после разрушения мечети на том месте. В ходе археологических работ удалось установить, что башня Сююмбеки перекрывает более ранние ханские мавзолеи и Ханскую мечеть (юго-западная часть мечети уходит под основание башни).
Определенный интерес вызывают постройки, с которыми связаны погребения казанских ханов. В ходе археологических исследований 1977 и 2004 годов у Дворцовой церкви и башни Сююмбике были выявлены остатки сооружений ханского периода, идентифицированные как мавзолей казан- ских ханов и датированые серединой XV – первой четвертью XVI в. Было проведено детальное антропологическое исследование костных останков. В результате сопоставительного анализа све-

318

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

дений различных источников удалось с большой степенью вероятности установить принадлеж-
ность двух костяков ханам Махмуду (ум. в начале 1460-х годов) и Мухаммад-Эмину (ум. в 1518 г.).
Непосредственно к территории двора музея примыкает резиденция главы Республики. Архео- логические исследования, проведенные во 2 половине XX в., выявили в центральной части двора резиденции Президента РТ остатки каменного сооружения ханского периода. Опираясь на описа- ние Казани по «Писцовой книге Казани 1565–1568 гг.», белокаменное здание исследователями было отождествлено с большой палатой, стоявшей в Царевом (Ханском) дворе. Время его оконча- тельного разрушения по письменным источникам и археологическим данным определяется нача- лом XVIII века.
Таким образом, тематика государственности, обозначенная в наименовании музея, символи- чески отождествляется с самим местом его расположения. Музей истории государственности татарского народа и Республики Татарстан находится в древнейшем центре Казанского Кремля, объединившем мемориальную территорию ханского двора с сохранившимися до сегодняшнего дня властными функциями. Именно мемориальность территории и определила выбор места для созда- ния музея, основными задачами которого являются освещение роли и места татарской государст- венности в контексте мировой истории, ключевых моментов и преемственности в развитии нацио- нальных государственных образований, истории развития социально-политических институтов и культуры татарского народа в составе Российского государства.
Экспозиция музея помогает создать представление о государственном устройстве, религиоз- ных взглядах, уровне развития материальной культуры в разные исторические периоды, на различ- ных этапах тюркской государственности.
Учитывая особенности территории, при создании экспозиции Музея на первом этаже был вос- создан интерьер помещения дворца казанских ханов – «Диван ханэ» (зала приемов) по восточным аналогиям. В этом зале были представлены предметы, костюмы, художественные изображения, воссоздающие наследие татарского народа, сохранившие традиционные элементы духовной и ху- дожественной культуры до наших дней.
На втором этаже музея освещается двухтысячелетний период истории татарского народа и его предков, от создания первого государственного образования до событий новейшей истории рес-
публики. Здесь представлены основные этапы тюрко-татарской истории: древнетюркский, булгар- ский, золотоордынский, период Казанского ханства, включение края в состав Российского государства, период ТАССР и современный этап развития Республики Татарстан. Экспозиция со- держит предметы и документы, освещающие высокий уровень материальной и духовной культуры,
отражающие перипетии развития государственности предков татарского народа.
Одними из них является комплекс археологических находок X–XI вв. из культурного слоя Кремля, представляющий собой обоснование тысячелетнего возраста Казани. К эпохе Булгарского государства относится ряд предметов ремесленного производства и городской культуры, в том числе произведение булгарского ювелирного искусства XII века – височная подвеска в форме уточ- ки, выполненная в сложной технике скани и зерни.
Один из наиболее значимых разделов экспозиции, непосредственно связанный с мемориальной территорией Музея, относится к периоду Казанского ханства. Здесь экспонируется ряд уникальных предметов, раскрывающих особенности политической, экономической и культурной жизни государ- ства, свидетельствующих о включенности Казанского ханства в международные отношения с круп- нейшими государствами своего времени. Это предметы археологии, например, каменные ядра, най-
денные в слое пожарищ середины XVI в., архитектурные детали, керамические изделия, оружие и
дипломатические и делопроизводственные документы, картографические материалы.
Большую ценность имеет подлинный кожаный колчан для лука с вышивкой в виде стилизован- ного растительного орнамента и изображения зооморфного существа, найденный в районе Воскре- сенской проездной башни во время археологических раскопок последнего десятилетия XX века, а также каменная весовая гиря с изображением «трезубца» – родовой тамги крымских ханов Гиреев, найденная в слое Казанского ханства, в центральной части Кремля во время археологических работ
1994–1995.
Интерес представляет реконструкция внешнего облика правителей Казани, представленная в экспозициии музея в виде двух скульптурных изображенй – бронзовых бюстов ханов Мухаммада и Мухаммед-Эмина, останки которых были обнаружены в захоронениях мавзолея.
В настоящее время раздел, посвященный периоду Казанского ханства, дополнительно предста-
влен материалами выставки «Столицы тюрко-татарских ханств», открытой на первом этаже Музея

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 319

9 декабря 2009 г. в рамках целевой комплексной программы сохранения культурного наследия
«Мирас – Наследие». Открытие данной выставки состоялось в рамках I Международного конгресса средневековой археологии Евразийских степей и научно-практической конференции «Идель- Алтай: истоки евразийской цивилизации». Выставка «Столицы тюрко-татарских ханств» – первый проект, призванный в одной экспозиции комплексно осветить историю ряда столичных центров тюрко-татарских государств X–XVIII вв., представить материальную и духовную культуру столиц, их политическую и религиозную жизнь. Этот временной промежуток в истории тюрко-татарских народов ознаменовался созданием целого ряда самостоятельных государственных образований на территории Средней Азии, Причерноморья, в Поволжье и Прикамье.
В экспозиции нашла отражение история таких столичных центров тюрко-татар, как Булгар, Биляр, Сарай-Бату, Курмыш, Казань, Касимов, Астрахань и Бахчисарай. Для создания выставки были привлечены богатые археологические коллекции, полученные в результате археологических раскопок, проводимых под руководством Института истории им. Ш.Марджани АН РТ и в рамках комплектации фондов Государственного историко-архитектурного музея – заповедника «Казан- ский Кремль». Также были использованы коллекции из фондов Билярского государственного исто- рико-архитектурного и природного музея-заповедника, Нижегородского государственного истори- ко-архитектурного музея-заповедника, Музея 1000-летия Казани НКЦ Казань, Научной библио- теки им. Н.И. Лобачевского КГУ, Галереи «Аврора – 1991».
Большую часть экспозиции составили редкие предметы археологии, картографии и графики, например, подлинные карты и гравюры XVI–XVIII вв., предметы живописи и литературные памят- ники. К созданию выставки была привлечена уникальная коллекция офортов начала XIX в., выпол- ненных по рисункам действительного члена Российской Академии художеств Е.М. Корнеева. Акварели, созданные им во время путешествия, вошли в двухтомный альбом «Народы России», изданного в Париже на французском языке в 1812 г.
Ко времени Казанского ханства относятся редкие предметы археологии, большая часть кото- рых экспонируется впервые. Орнаментированные кожевенные изделия, украшения из полудраго- ценных камней и стекла, предметы ремесленного производства, торговли, предметы быта, военно- го ремесла, литературные памятники, графические и живописные произведения – все это свиде- тельства высокой материальной и духовной столичной культуры Казани ханского периода.
В целом, Музей истории государственности татарского народа и Республики Татарстан являет- ся не только хранилищем музейных ценностей, но и ставит перед собой образовательные и просве- тительские цели. Одной из задач музея является популяризация знаний по истории татарского народа. В этом плане сотрудниками музея организовываются выставки, экскурсии, встречи и лек- ции. Музей активно развивает проект тематических выставок, посвященных наиболее интересным периодам истории государственности татарского народа и Республики Татарстан.
В перспективе планируется решение задачи дальнейшего увеличения круга предметов, пред- ставляющих историю тюрко-татарских народов, в частности периода Казанского ханства, расшире- ния спектра решаемых в экспозиции научно-исследовательских проблем. Это позволит увеличить аттрактивность музейной экспозиции и реализовать ее педагогический и культурно-образователь- ный потенциал.

Список источников и литературы
1. Дворцовая церковь. Проект реставрации. Раздел: Историко-архивные исследования. Том II, книга 3. –
Казань, 2002 г. – 56 с.
2. Ситдиков А.Г. Казанский Кремль: историко-археологическое исследование. – Казань, 2006. – 288 с.
3. Шавохин Л.С. Дворцовая церковь Введения в храм Пресвятой Богородицы или Сошествия Святого
Духа на Апостолов в Казанском Кремле // Дворцовая церковь. Проект реставрации. Раздел: Историко-архив-
ные исследования. Том II, книга 3. – Казань, 2002. – С.5–8.

Давыдова Марина Александровна, ведущий специалист Музея истории государственности татарского народа и Республики Татарстан Музея-заповедника «Казанский Кремль»;
Гарайева Люция Илгизовна, научный сотрудник Музея истории государственности татарского народа и Республики Татарстан Музея-заповедника «Казанский Кремль»; muz_kazankreml@list.ru.

320

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

И.Б. Низаметдинов

Отражение историко-культурного наследия средневековых тюрко-татарских государств в экспозициях Арского историко-этнографического музея «Казан арты»

Арский историко-этнографический музей «Казан арты» был создан в 2009 году. Новая музей- ная экспозиция призвана реализовать потребность в ознакомлении жителей и гостей города с богатейшей историей Арского края с древнейших времен до наших дней, раскрыть закономерности развития национальной культуры и хозяйственных отношений, приоткрыть завесы над историей жизни и творчества великих представителей татарской интеллигенции, родившихся и творивших в этом районе Заказанья.
Общая площадь экспозиции составляет 900 м². В фондах музея на сегодняшний день находит-
ся 12226 единиц хранения.
Разработка научной концепции, дизайн-проекта и создание экспозиции музея были осущест- влены творческой группой Елабужского государственного музея-заповедника под руководством генерального директора, заслуженного работника культуры РФ и РТ Г.Р. Руденко. В качестве науч- ного руководителя был приглашен старший научный сотрудник отдела средневековой истории Института истории Академии наук РТ Р.Г. Галлям.
Финансирование мероприятий по созданию экспозиции осуществлено Арским муниципаль-
ным районом и Министерством культуры РТ.
Музейная экспозиция Арского историко-этнографического музея «Казан арты» содержит плос- костной информационный материал, яркие экспонаты и исторические реконструкции, аудиовизу- альные системы сопровождения и интерактивные зоны.
Цель экспозиции – на примере музейных экспонатов, материальных и духовных памятников Арского края, раскрыть особенности и закономерности исторического развития Заказанья, вести пропаганду истории и культуры татарского народа, и тем самым, воспитывать чувство любви к Родине и родному краю.
Для достижения поставленной цели решены следующие задачи:
– создание музейных комплексов, рассказывающих о важнейших исторических событиях, про- исходящих на территории Заказанья в разные периоды, и воссоздающих своеобразие культурно- исторического облика края;
– освещение особенностей развития Арского края как центра духовной жизни Заказанья, показ духовной, культурной жизни края;
– дана характеристика особенностей национального татарского искусства (вышивка, кожевен-
ное дело, ювелирное искусство, резьба по дереву, кузнечный промысел и т.д.);
– созданы мемориальные личностные комплексы татарских деятелей культуры, связанных с
Арским краем;
– показано развитие города на современном этапе и определены его перспективы. В соответст- вии с этими задачами в тематической структуре обозначены проблемы, на основе которых строятся экспозиционные разделы.
Экспозиция Арского историко-этнографического музея «Казан арты» расположена на трех уровнях и построена по принципу проблемно-хронологического показа по следующим разделам:
История Арского края с древности до середины XVI века (зал, где рассказывается об исто-
рии края с древних времен до времени завоевания Казанского ханства)
История Арского края в составе Российского государства (середина XVI – середина XX вв.)
Арский край в XX вв. Перспективы дальнейшего развития
С целью усиления эмоциональной нагрузки и образной подачи экспонатов при создании экспо- зиции было произведено функционально-планировочное деление и структурирование экспози- ционных площадей по принципу хронологии и тематике разделов.
I. «История Арского края с древности до середины XVI века» занимает два зала 1-го этажа му-
зея и содержит следующие разделы:
Археологические древности Заказанья. В экспозиции представлены археологические наход- ки, обнаруженные исследователями на территории Арского городища и археологических памятни- ках Арского района в результате раскопок в течение 2002–2008 гг.

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 321

Предметы располагаются в настенных витринах и экспозиционных остекленных стендах, рас- сказывают о периоде существования поселения в Арском крае уже во времена Волжской Булгарии, Золотой Орды и Казанского ханства. В этом же разделе представлена историческая реконструкция костюма воина времен XIII–XIV вв. (Золотая Орда).
Развитие хозяйственной деятельности и ремесел на территории Арского края с незапа- мятных времен. Раздел повествует об основных занятиях населения Заказанья – земледелии, разведении домашних животных и птиц, развитии ремесел и промыслов. В этой части экспозиции представлены различные орудия труда и предметы ремесленного производства. Здесь же воссоздан фрагмент интерьера жилого дома Заказанья, представляющий деревянную самодельную мебель и кухонную утварь.
Арский базар. Экспозиция рассказывает о торговой деятельности местных и приезжих купцов в Заказанье во времена существования Волжско-Камского торгового пути. Для демонстрации ба- зара в экспозиции размещены фигуры в одежде казанского, персидского и сибирского купцов и со- ответствующие товары: изделия из кожи, меха, ткани, металла, зерновые культуры, пряности и т.д. В качестве информационного материала представлена карта Волжско-Камского торгового пути.
Арская даруга. Экспозиция рассказывает об Арском крае во времена Казанского ханства как об административно-территориальном образовании – Арской даруге. Создана объемно-пространст-
венная композиция, представляющая дорожные атрибуты и элементы дороги, наполненная предме-
тами конской упряжи. На стене размещена карта поселений Арской даруги.
Арские князья. Раздел повествует о прослойке высшего общества Казанского ханства, в числе которой были и Арские князья. В экспозиции воссоздан интерьер зала государственного совета – дивана, где проходили заседания с участием Арских князей, установлена фигура в стилизованном костюме князя того периода (по материалам Р.Шамсутдинова).
Также в экспозиции в виде планшетов представлена родословная Арских князей по трем ветвям.
Этнографический раздел. В экспозиционном пространстве и настенных витринах раздел представляет одежду, обувь и головные уборы населения Заказанья: русских, татар, русских и ма- рийцев, коллекцию татарских нагрудников кукрекче и изю, аксессуаров.
Джиены. Экспозиция рассказывает о праздновании в Заказанье земледельческого праздника Джиен, представлена таблица джиенных округов, атрибуты празднования. Также воссоздан ин- терьер татарского дома, в который приехали на празднование джиена гости из соседних селений.
Развитие образования в Заказанье. Раздел представлен путем создания объемно-пространст- венной композиции «Медресе», где посетителям предоставляется возможность увидеть рукопис- ный Коран на деревянной складной подставке, книги и тетради с записями на арабском языке, одежду муллы и шакирда, предметы письма.
Просвещение в Заказанье. Арский край является родиной многих известных миру просвети- телей. Отдельный раздел экспозиции посвящен этой теме, в виде плоскостного материала – инфор- мационных планшетов представлена информация о жизненном и творческом пути Марджани, Мамсяви, Кшкари, Курсави и других.
Раздел «История Арского края в составе Российского государства» представляет развитие Заказанья с середины XVI до середины XX в. и занимает два зала второго этажа; он разбит на сле- дующие экспозиционные разделы:
Завоевание Казанского ханства. Раздел представляет период середины XVI века, время за- воевания Казанского ханства войсками Ивана Грозного. В экспозиции представлены костюмы стрельца и жителя Заказанья XVI века, образцы их вооружения, плоскостной материал представлен в виде карт, сопроводительных текстов и архивных материалов.
Заказанье в XVII–XIX вв. Раздел раскрывает особенности социально-экономического и поли- тического развития края, распространения ремесел и промыслов, хозяйственный уклад жителей разных лет. Здесь представлено ювелирное, кузнечное, столярное мастерство, строительное дело. Раздел содержит большое количество архивных материалов: схем, планов, карт, документальных личностных комплексов.
Литературное наследие Г.Тукая. Раздел повествует о классике татарской литературы, уро- женце Арского края Габдулле Тукае. Объемно-пространственная композиция затрагивает суть его художественных произведений, позволяя оживить образы татарского этноса – Шурале и Су Анасы. В витрине представлены книги Тукая, изданные в разные годы.

322

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

Писатели Заказанья. Эта часть экспозиции рассказывает об известных народных писателях Г.Баширове, Г.Ахунове, М.Магдееве, деятелях литературы и искусства, родившихся в Заказанье. Интерактивная часть экспозиции – импровизированный книжный развал – позволяет посетителям познакомиться с литературными произведениями классиков татарской литературы и современных писателей Арска.
Сабантуй. Национальный праздник Сабантуй впервые представлен в музейной экспозиции. Посредством экспонирования атрибутов праздника, ярких костюмов, фотографий посетителей му- зея знакомят с историей «праздника плуга», распространенным в Республике Татарстан с незапа- мятных времен.
В ходе оборудования музея мы столкнулись с рядом проблем. Во-первых, это проблема опре-
деления времени образования Арска. Сведения о его образовании весьма противоречивы, по раз- ным источникам они датируются от второй половины IX – до середины XIII века. Проведенные в Арске и двух пригородных селах археологические исследования, по-моему, еще не поставили точ- ку в этом вопросе. На официальном сайте Арского муниципального района в интернете выложена следующая информация «Арск основан по преданию ханом Батыем в XIII веке». Почему в Госсо- вете РТ при создании сайта предпочли эту версию образования Арска, мне абсолютно непонятно,
ведь она противоречит целому ряду исторических источников. Требуют разрешения и другие про-
тиворечия в освещении истории развития Заказанья в средневековый период.
Общеизвестно, что Арский район уникален по своему вкладу в литературное наследие народа. Родоначальник современной татарской литературы Г.Тукай, народные писатели Г.Ахунов, Г.Баши- ров, М.Магдеев рождены на Арской земле. Им предшествовали известные булгаро-татарские просветители Аман Хуҗа, Юныс бине Иванай əл-Кəчеви, Юныс Орыви, Габдессəлам Урай, Габде- насыйр Курсави, Яхья əл-Болгари, Шəмсетдин Кышкари, Шиhабетдин Мəрҗани, и многие другие. Поэтому, занимаясь сбором экспонатов для оборудования музея, мы были готовы к поступлению в фонд литературных источников. Однако мы не могли и предположить наличия такого количества книг и рукописей в сельских и школьных музеях и у населения. Проблема заключается в том, что они написаны арабской вязью и на арабском языке. Считаю крайне необходимым организовать ряд этнографических и лингвистических экспедиций в Арский район, ведь расхожее высказывание
«рукописи не горят» – не более чем красивые слова. Горят, и еще как горят, а еще уничтожаются атмосферным воздействием и временем.
Среди этих рукописей и книг, вполне вероятно, наряду с исламской литературой могут быть и уникальные философские и научные трактаты, принадлежащие перу одного из великих булгаро- татарских просветителей, или вывезенных ими с книжных развалов Бухары и Самарканда.
Ряд источников свидетельствует о том, что под Арском находится пещера, в народе получив- шая название «Пугачевской». Считаю весьма сомнительным, что Е.Пугачеву при осаде и штурме Арска потребовалось рыть подземный ход, тем более таких размеров, ведь, по утверждению оче- видцев, по нему вполне может проехать лошадь, впряженная в телегу, а ее протяженность, по раз- ным сведениям, от полутора до трех-четырех километров. Более вероятно предположить, что она относится к периоду существования Казанского ханства, когда Арск был крепостью – северо- западным форпостом государства. Считаю необходимым обследование этой пещеры, однако, это не представляется возможным без участия специалистов – спелеологов.

Низаметдинов Илхам Борханович, кандидат педагогических наук, директор Арского историко-этно-
графического музея «Казан арты»; kazan.arty@tatar.ru.

Е.М. Пигарёв

Создание историко-археологического природно- ландшафтного музея-заповедника «Великая Степь» – возможность сохранения материальной и духовной средневековой культуры народов Нижнего Поволжья

В 1924 году в журнале «Новый Восток» Ф.В. Баллодом в статье «Культура Золотой Орды», наверное, впервые в отечественной историографии был поставлен вопрос об отношении россий- ской науки к истории Золотой Орды. Им приведен длинный список выдержек из средневековых письменных источников, где говорится о дикости и варварстве «малокультурных скотоводов».

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 323

«…Головорезы, людоеды, звероловы, кочевники-скотоводы; могла ли вообще быть какая-ни- будь культура у народов Батыя, у Золотой Орды?! Прошло семьсот лет со дня появления на тер- ритории Восточной Европы татар, а мы остались под впечатлением пылающих развалин, убитых воинов и плачущих матерей и жен. Остались под впечатлением рассказа летописца, насельника пострадавшей страны или города, описаний монаха-проповедника, плохо понимающего народ, чью культуру приходилось наблюдать. …Нас не смущает, что приведенные показания летописца про- тиворечат друг другу, … Совершенно очевидно, что в тех показаниях, которые приведены выше, есть что-то недосказанное, какая-то неясность или неточность. И строить свои суждения на подоб- ном материале современному историку Золотой Орды, естественно, нельзя» [1, с. 336–337].
Предостережение ученого, к сожалению, на долгие годы осталось без внимания, что позволило сформировать в обществе устойчивое невосприятие существования культуры и цивилизованности народов, населявших Великую Степь.
Многолетние археологические исследования на территории бывшего Улуса Джучи, в общем, и в Нижнем Поволжье, в частности, показали большое количество городов и поселений золотоор- дынского времени, изобилующих остатками жилой, общественной и производственной архитекту- ры; высокотехнологичных изделий из керамики и металлов. Все это свидетельствует о сложившем- ся здесь в XIII–XIV вв. высококультурном многоэтничном и многоконфессиональном государстве.
На территории Харабалинского района Астраханской области находятся три объекта истори- ко-культурного наследия, два из которых – Селитренное городище и Хошеутовский Хурул – явля- ются памятниками федерального значения.
Селитренное городище является остатками столицы Золотой Орды (XIII–XV вв.) города Сарай (Сарай аль-Махруса, Сарай аль-Джедид, Сарай Бату) – одного из крупнейших городов средневеко- вой Евразии. Охранная зона памятника 2061,5 га. Селитренное городище является памятником археологии федерального значения и считается, по праву, одним из крупнейших археологических объектов Российской Федерации.
Комплекс мавзолеев у пос. Лапас (Ак-Сарай) является некрополем золотоордынских ханов и сарайской аристократии (XIV–XV вв.). Охранная зона памятника 197 га.
Хошеутовский Хурул – буддийский храм, памятник архитектуры XIX в. Построен в 1818 г. на средства владельца Хошеутовского улуса Калмыцкой степи Астраханской губернии Сербеджаба Тюменя в ознаменование победы в Отечественной войне 1812 г.
Обилие исторических и природных объектов на территории одного Харабалинского района дало возможность специалистам Астраханского музея-заповедника разработать Инвестиционный
проект по созданию и комплексному развитию (музеефикации) историко-археологического и при-
родно-ландшафтного музея-заповедника «Великая Степь» – филиала ОГУК «Астраханский госу-
дарственный объединенный историко-архитектурный музей-заповедник».
«Город Сарай – один из красивейших городов, достигающий чрезвычайной величины на ров- ной земле, переполненной людьми, красивыми базарами и широкими улицами… В нем тринадцать мечетей для соборной службы… Кроме того, еще чрезвычайно много других мечетей… В нем живут разные народы, как то монголы…, асы…, кипчаки, черкесы, русские и византийцы. Каждый народ живет в своем участке отдельно, там и базары их». Таким увидел Сарай арабский путешест- венник Ибн-Батута в 30-х гг. XIV века [2, с. 306].
Развалины золотоордынской столицы издавна привлекали к себе внимание путешественников и исследователей. Целый ряд ученых оставил описание городища: И.П. Фальк, П.С. Паллас, И. По- тоцкий, М.С. Рыбушкин, И. Шеньян, А.В. Терещенко, Н.П. Загоскин, А.А. Спицын.
Впервые по-настоящему научные раскопки городища были проведены в 1922 г. Ф.В. Балло- дом, который снял его план, условно разбил город на семь районов, дав им социальную характери- стику, провел классификацию находок.
С 1965 г. Селитренное городище исследуется Поволжской археологической экспедицией ИА РАН, руководство которой осуществлялось А.П. Смирновым, Г.А. Федоровым-Давыдовым, В.В. Дворниченко. За десятилетия изучения города в руки ученых попала богатейшая археологиче- ская информация, с помощью которой было изменено распространенное ранее представление об улусе Джучи как о кочевом государстве с малочисленными и слаборазвитыми городами. К настоя- щему времени на городище изучено более 30000 м2 его территории. Интенсивные работы экспеди- ций позволили реконструировать цивилизацию Золотой Орды, представляющей собой симбиоз двух миров – городской культуры и степной стихии кочевников. В процессе раскопок были рас- крыты многочисленные жилища рядовых горожан, усадьбы и дворцовые конструкции золотоор-

324

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств»

дынской аристократии, погребальные и производственные сооружения, бани и культовые постройки. В ГИМе, Эрмитаже, Астраханском музее-заповеднике хранятся многочисленные кол- лекции предметов – керамические сосуды, изделия из металлов, стекла и кости – найденные во вре- мя раскопок, показывающие всю многогранность материальной культуры Золотой Орды.
Постановлением Совета Министров РСФСР № 1327 от 30.08.1960 г. Селитренное городище было признано памятником археологии государственного значения. Была определена охранная зона городища и зона регулируемой застройки, разработаны режимы ее использования, гаранти- рующие сохранность памятника от воздействия хозяйственной деятельности человека. В 2002 г. был составлен Паспорт памятника, в котором утверждена новая, значительно увеличившаяся, охранная зона (2061,5 га).
В 1969 г. впервые принимается решение о музеефикации Селитренного городища. В 2003 г. в целях дальнейшего изучения и сохранения памятника началось создание музея «Селитренное горо- дище», являющегося филиалом ОГУК «Астраханского государственного объединенного историко- архитектурного музея-заповедника» (АГОИАМЗ). Это позволило не только увеличить масштабы исследовательских работ на городище, но и более продуманно подойти к проблеме сохранения памятника, как объекта историко-культурного наследия народов Российской Федерации.
В 2007 г. Селитренное городище выиграло конкурс «Восьмое чудо света», проходивший в Аст-
раханской области. В честь этого события именем «Сарай Бату» была названа звезда в созвездии
Весов.
В 40 км южнее Селитренного городища у пос. Лапас находится еще один крупный памятник золотоордынской эпохи. Здесь на берегу реки Большой Ашулук обнаружены небольшой поселок строителей и гончаров и расположенный в степи золотоордынский некрополь. В ходе работ По- волжской археологической экспедиции были зафиксированы остатки 14 памятников средневеко- вой погребальной архитектуры [3, с. 428]. Пять крупных мавзолеев образуют две аллеи, к которым примыкают сооружения более мелких размеров. Современные исследователи считают, что в четы- рех крупнейших мавзолеях Лапаса погребены четыре хана-мусульманина: Берке (1257–1267), Узбек (1312–1341), Джанибек (1341–1357), Бердибек (1357–1359).
Местоположение некрополя отмечено на итальянской карте 1367 года братьев Пицигани с ла-
тинской надписью «Гробницы императоров, умерших в районе Сарайской реки» [4, рис. 17].
Сведения об этом некрополе имеются в «Книге путешествия» турецкого дипломата Эвлии
Челеби, посетившего Нижнее Поволжье в 1665–1666 гг. Им приводятся следующие сведения:
1. Из раздела «По поводу нашего подъема вверх по реке Волге»:
«Затем, после Астрахани, на расстоянии дневного перехода по берегу Волги находится стоянка Бештепе – пять высоких гор правильной формы. Их верхняя часть – искусственная, это насыпные горы, наподобие трех священных гор, находящихся в Египте в окрестностях Гизы. Каждая из упо- мянутых пяти гор видна с расстояния трех дневных переходов» [5, с. 134–135].
2. Из раздела «О причине разрушения города Сарая»:
«И на высоком пороге каждой гробницы, на каменных плитах могил, отчетливым почерком написано: возраст и годы жизни обладателя могилы, его добрые дела и прекрасные свойства, пере- числено все, чем он в своей жизни владел, что совершил, каким человеком был. То редкостные памятники удивительного народа» [5, с. 143].
Анализ исторических событий, происходивших в XIV веке на территории Золотой Орды, и нумизматического материала, полученного в ходе исследований памятника, позволяют с большой степенью уверенности связать образование некрополя (и центрального (№ 1) мавзолея) с именем хана Узбека, утвердившего в Золотой Орде ислам государственной религией.
Хошеутовский хурул – буддийский храм, памятник архитектуры XIX в. Построен в 1818 г. на средства владельца Хошеутовского улуса Калмыцкой степи Астраханской губернии Сербеджаба Тюменя в ознаменование победы в Отечественной войне 1812 г. Авторами проекта выступили Батур-Убуши Тюмень и буддийский священнослужитель Гаван Джимбе. Храм был построен вбли- зи Тюменевки – родового поместья рода Тюменей, на месте старого деревянного хурула. Ансамбль сооружений Хошеутовского хурула состоял из молельной, центральной башни и двух галерей, отходивших от нее полукругом и заканчивавшихся двумя малыми башнями. Храмовый комплекс объединял четыре хурула: Ики хурул (собственно Хошеутовский хурул), Большой Манлы, Боль- шой Докшадын, Малый Цацан. В начале XX в. в хуруле было 35 монахов. В 1867 и 1907 гг. были проведены реконструкции храмового комплекса. В 1926 г. в Хошеутовском хуруле было 17 гелюн- гов и 14 манджи. В 30-е годы XX в. богослужения в хуруле были приостановлены, здание было

Секция «Материальная культура тюрко-татарских ханств» 325

передано детскому саду, позднее хурул становится школой и зернохранилищем. В 60-е годы XX в. были снесены галереи и малые башни хурула. Решением исполкома Астраханского областного Совета депутатов трудящихся от 14 ноября 1967 года Хошеутовский хурул был принят под охрану государством как памятник истории и культуры местного значения. В декабре 1995 года Хошеу- товскому хурулу была присвоена категория памятника федерального значения.
Хошеутовский хурул – старейший в Европе буддийский каменный храм (буддийский храм в Санкт-Петербурге построен в 1910 г.), памятник победы русского и калмыцкого народов в Оте- чественной войне 1812 г., единственный сохранившийся монастырский комплекс буддийской культуры приволжских калмыков. Все это предопределяет особую концепцию создания музейного комплекса и особый режим работы данного музея.
Концепция музейного комплекса должна соответствовать традициям и основным категориям
буддийской культуры приволжских калмыков, исторической роли калмыков в судьбе России, сим-
воличности данного объекта. Основой существования музейного комплекса представляется форма
«музей-храм» – тем самым не будут ущемлены права верующих-буддистов Республики Калмыкия и Астраханской области и будет сохранен памятник истории и культуры.
Цели, преследуемые проектом:
– создание особо охраняемой территории – Историко-археологического и природно-ландшафт- ного музея-заповедника «Великая Степь», в состав которого будут входить: Селитренное городище (остатки столицы Золотой Орды города Сарай ал-Махруса, XIII–XIV вв.); Ханский некрополь у пос. Лапас (XIV–XV вв.); Хошеутовский хурул (XIX в.);
– научное изучение объектов, входящих в состав музея-заповедника «Великая Степь»;
– обеспечение сохранности наследия материальной и духовной культуры средневекового госу-
дарства Улус Джучи;
– развитие туристической инфраструктуры на территории музея-заповедника «Великая Степь».
Задачи, поставленные перед разработчиками проекта:
– археологическое изучение, реставрация и музеефикация архитектурных объектов Селитрен-
ного городища и Ханского некрополя у пос. Лапас;
– строительство зданий музеев на Селитренном городище и Ханском некрополе у пос. Лапас,
оформление их экспозиций; оформление экспозиции музея-храма в Хошеутовском хуруле;
– издание научной и научно-популярной литературы.
Реализация данного проекта приведет к созданию на территории Харабалинского района Астраханской области еще одного крупного в Российской Федерации музейного, научного и тури- стического центра, что будет не только благотворно влиять на сохранение археологического насле- дия, но и станет основой для экономического развития территории.

Список источников и литературы
1. Баллод Ф.В. Культура Золотой Орды // Новый Восток. М., 1924. № 6.
2. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т.1. СПб., 1884.
3. Пигарёв Е.М. Ханский некрополь у села Лапас Астраханской области // Донские древности. Вы-
пуск 10 / Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве. Материалы IV Международной конференции, посвященной памяти профессора МГУ Г.А. Федорова-Давыдова (30 сентября – 3 октября 2008 года). Азов, 2009.
4. Чекалин Ф.Ф. Саратовское Поволжье в XIV веке по картам того времени и археологическим данным //
Труды Саратовской ученой комиссии. Саратов, 1889. Т.2. Вып. I.
5. Эвлия Челеби. Книга Путешествия. /Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII века./
Перевод и комментарии. Вып.2. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья. М., 1979.

Пигарёв Евгений Михайлович, кандидат исторических наук, ОГУК «Астраханский государственный объединенный историко-архитектурный музей-заповедник» (АГОИАМЗ), заведующий музеем «Селитренное городище» – филиалом АГОИАМЗ; pigarev@saray-al-mahrusa.ru.

326

РЕЗОЛЮЦИЯ Международной научной конференции
«Историческая география и социокультурное развитие средневековых тюрко-татарских государств (XVII – вторая треть XVIII вв.)» (г. Казань, 17 марта 2010 г.)

Учитывая большую научную актуальность изучения истории и культуры тюрко-татарских государственных образований XV – второй трети XVIII вв., их роли и места в исторических про- цессах в Восточной Европе, недостаточную разработанность проблемы, в целях интенсификации исследований по обозначенной проблематике участники конференции постановили:
1. Продолжить регулярное проведение конференций по данной тематике.
2. Имея ввиду актуальность и научную ценность, предложить дирекции Иститута истории им.
Ш.Марджани АН РТ издать избранные труды Ш.Ф.Мухамедьярова по средневековой истории.
3. Усилить археологическое изучение поселений Казанского ханства и других тюрко-татарских государств и активизировать публикацию археологических открытий.
4. Призвать Министерство культуры РТ усилить пропаганду истории и культуры средневеко- вых тюрко-татарских государств через экспозиции Национального музея РТ и других музеев республики.
5. Предложить Министерству образования и науки РТ и средствам массовой информации больше обращать внимание на пропаганду средневековой истории и культуры народов Республики Татарстан.
6. Рекомендовать дирекции Института истории им. Ш.Марджани АН РТ на сайте tataroved.ru ввести подраздел «Средневековые тюрко-татарские государства (XV – вторая треть XVIII в.) для размещения статей.
7. Рекомендовать дирекции Института истории им. Ш.Марджани АН РТ предусмотреть в бюд-
жете средства для проведения конференций по данной тематике.
8. Опубликовать материалы научной конференции.

Содержание

Предисловие (Б.Р. Рахимзянов) .................................................................................................................................. 3

ПРИВЕТСТВЕННАЯ ЧАСТЬ

М.А. Усманов. Открытие конференции .................................................................................................................... 4
А.Ш. Зиятдинов. Приветственное слово .................................................................................................................. 4
М.А. Усманов. Некоторые насущные проблемы историографии и источниковедения
истории средневековых тюрко-татарских государств .............................................................................................. 5

СЕКЦИЯ «СИБИРСКИЙ ЮРТ»

Д.Н. Маслюженко. Сибирская княжеская династия Тайбугидов:
истоки формирования и мифологизации генеалогии................................................................................................ 9
И.А. Мустакимов. Владения Шибана и Шибанидов в XIII–XV вв.
по данным некоторых арабографичных источников .............................................................................................. 21
Ж.М. Сабитов. Тайбугиды в ханстве Абулхаир-хана............................................................................................ 32
Е.Ю. Коблова. Ишимское ханство в источниках и историографии ..................................................................... 36
А.В. Аксанов. Поход хана Мамука на Казань в свете
официального русского летописания XVI века ....................................................................................................... 40
Д.М. Исхаков. Сибирский юрт в конце XV века – начале 1560-х гг.: ханство или княжество? ........................ 43
С.А. Тесленок. История географического изучения территории
Акмолинского Приишимья в XV–XVIII веках ........................................................................................................ 47
Ю.С. Худяков. Взятие Чингисова городка (эпизод борьбы за восстановление
Сибирского ханства в XVII в.) .................................................................................................................................. 52
А.В. Матвеев, С.Ф. Татауров. Карта Сибирского ханства: политическое,
экономическое и этническое наполнение ................................................................................................................ 57

327

СЕКЦИЯ «ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ГОСУДАРСТВ»

Р.Ю. Почекаев. Ханские ярлыки в тюрко-монгольских государствах XV–XIX вв............................................ 65
М. Тезджан. «Тамга» – государственный символ и пошлина в Золотой Орде
и наследных ханствах................................................................................................................................................. 70
Д.В. Макаров. Тьмы и «татарские места» Центральной России .......................................................................... 81
О.В. Лушников. Влияние ордынского фактора на становление Московского
государства: историографический аспект ................................................................................................................ 84
Б.Р. Рахимзянов. К вопросу о «буферных зонах» во взаимоотношениях
поздней Золотой Орды и северо-восточных русских княжеств ............................................................................. 91
И.М. Миргалеев. История Большой Орды: проблемы изучения ......................................................................... 95
В.В. Ушницкий. Проблема существования потестарного объединения у народа саха:
мифологическое государство Тыгына .................................................................................................................... 105
А.А. Порсин. Статус Ногая во время правления Берке........................................................................................ 111
К.М. Алиев. Кумыки и их правители Шаухалы в османских (турецких)
источниках XVI – перв. пол. XVIII вв. ................................................................................................................... 115

СЕКЦИЯ «КАЗАНСКОЕ ЦАРСТВО»

С.П. Саначин. Об укоренившихся ошибках в историографии ханской Казани /часть 1/ ................................ 122
А.Н. Хабибуллин. Артиллерийский роскат казанской крепости первой половины
XVI века (к постановке вопроса) ............................................................................................................................ 129
Р.Г. Галлям. Летописные «арские князья» XIV–XVII вв.: политический,
этимологический и этнический аспекты ................................................................................................................ 141
Н.Г. Гариф. Хронологизация и районирование эпиграфических памятников
в Казанском ханстве: проблемы и предварительные результаты ........................................................................ 143
М.С. Гатин. Падение Казани в оценках немецких историков ............................................................................ 146
Р.Г. Насыров. Җүкəтау шəһəре һəм аның тирəлеге Казан ханлыгы чорында................................................... 150
Д.А. Мустафина. Дворцовое землевладение в Казанском крае в XVI–XVII вв. ............................................... 154
Л.И. Гарайева. Археологические исследования памятников XVI–XVII вв.
на территории Республики Татарстан в 1992–2005 гг. ......................................................................................... 162

СЕКЦИЯ «ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА
И ИСКУССТВО ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ГОСУДАРСТВ»

Г.Ф. Валеева-Сулейманова. Сопоставительная атрибуция произведений
турецкого и татарского дворцового искусства ...................................................................................................... 170
Н.Х. Халит. Исламские параллели в церковной архитектуре Ярославля .......................................................... 173
С.Ф. Фаизов. Золотоордынская тамга и пирамида с крестом на стенах Хотинской крепости ........................ 178
Д.Ф. Загидуллина. Художественные особенности суфийской поэзии периода
Казанского ханства................................................................................................................................................... 181

СЕКЦИЯ «ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ГОСУДАРСТВ»

А.В. Малов. Молодинская битва в контексте военно-политической ситуации
в мусульмано-христианской контактной зоне ....................................................................................................... 186
В.В. Пенской. Вооруженные силы Крымского ханства в конце XV – начале XVII вв..................................... 208
Д.В. Сень. Кубанское (ханское) казачье войско: Актуальные проблемы истории
казачества на территории Крымского ханства (XVIII в.) ..................................................................................... 216
А.В. Беляков. Изменение статуса г. Касимова в XV–XVII в. ............................................................................. 236
Г.-Р. А.-К. Гусейнов. О западных пределах Кумыкского государства в период
позднего средневековья (вторая половина ХVI – конец ХVII вв.). Чечня и Дагестан....................................... 240
Р.В. Кадыров. Засечная служба служилых татар Мещерского края в XVI в.:
организация и дислокация ....................................................................................................................................... 245
М. Акчурин, М. Ишеев. К вопросу появления татарских князей в Мещерском крае...................................... 250
Р.Х. Амирханов. Народная война в Прикамье и Придемье (XVI–XVII вв.)...................................................... 254
И.Х. Камалов. Астраханский поход султана Селима: причины и перспективы ............................................... 262
А.В. Парунин. Дипломатические контакты Московского великого княжества
и Тюменского ханства в 1480-е – начало 1490-х гг............................................................................................... 266
А.В. Виноградов. Русско-крымские отношения в 1570–1590-х гг.
в контексте династического кризиса Гиреев ......................................................................................................... 274

328

СЕКЦИЯ «МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА ТЮРКО-ТАТАРСКИХ ХАНСТВ»

А.В. Пачкалов. К вопросу об имени золотоордынского города, находившегося
на месте Красноярского городища в дельте Волги ............................................................................................... 300
А.Г. Ситдиков, З.Г. Шакиров, А.И. Булыгин.
Клады Казанского Кремля ханского времени........................................................................................................ 309
М.А. Давыдова, Л.И. Гарайева. Проблемы музеефикации предметов материальной и духовной культуры Казанского ханства в Музее истории государственности
татарского народа и РТ ............................................................................................................................................ 317
И.Б. Низаметдинов. Отражение историко-культурного наследия средневековых тюрко-татарских государств в экспозициях Арского историко-этнографического
музея «Казан арты» .................................................................................................................................................. 320
Е.М. Пигарёв. Создание историко-археологического природно- ландшафтного музея-заповедника «Великая Степь» – возможность сохранения материальной
и духовной средневековой культуры народов Нижнего Поволжья..................................................................... 322
Резолюция конференции «Историческая география и социокультурное развитие средневековых тюрко-татарских государств
(XVII – вторая треть XVIII вв.)» (г.Казань, 17 марта 2010 г.) ..............................................................................326

Казанская шапка. Золото, драгоценные камни, пропиловка, чернь.

Церемониальный кувшин для воды. Золото, нефрит, драгоценные камни, литье, тиснение, чеканка.

К статье Н.Х. Халита «Исламские параллели в церковной архитектуре Ярославля»

Рис. 1.

Рис. 2.

Рис. 3.

Рис. 4.

Рис. 5.

Рис. 6.

Рис. 7.

Рис. 8.

Рис. 9.

Рис. 10.

Рис. 11.

Рис.12.

Рис. 13.

PHc. 14.

at:) aac.
k.li:!HHC:!
rl a ra tt,
(j'd.

PHc. 15.

Рис. 16.

Рис. 17.

Рис. 18.

Рис. 19.

Рис. 20.

Рис. 21.

Рис. 22.

Рис. 23.

Рис. 24.

Рис. 25.

Рис. 26.

Рис. 27.

Рис. 28.

Рис. 29.

К статье С.Ф. Фаизова «Золотоордынская тамга и пирамида с крестом на стенах Хотинской крепости»

Хотинская крепость. Вид западной стены.

Пирамида с крестом – «хотинская пирамида».
Схема.

Слева: тамга на стенах Хотинской крепости. Схема.
Справа: тамга хана
Хаджи-Гирея (XV в.)

Лицевой Апокалипсис. Небесный
Иерусалим. XVII–XVIII вв.

Лимбургская ставротека. X в.

Плащаница из Кирилло-Белозерского монастыря. Начало XV в.

` &parentlink=

Народное братство дороже всякого богатства.

Средневековые тюркско-татарские государства. Выпуск 2.