НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ
ISSN 2410-0722
Средневековые тюрко-татарские
государства
УЧРЕДИТЕЛЬ:
Институт истории им. Ш. Марджани
Академии наук Республики Татарстан
Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС77–64143
от 25 декабря 2015 г. выдано Роскомнадзором
Выходит 1 раз в год
Адрес редакции:
420014, г. Казань, Кремль, подъезд 5
Тел./факс (843) 292 84 82 (приемная), 292 19 15
E-mail: istkazan@mail.ru
A CADEMIC J OURN A L
Medieval Turkic-Tatar States
FOUNDER:
Sh. Marjani Institute of History of Tatarstan Academy of Sciences
Certificate of registration in the mass media ПИ № ФС77–64143 given by Roskomnadzor on 25 December 2015
Published once a year
Editorial Office Address:
420014, Kazan, Kremlin, entrance 5
Tel./Fax (843) 292 84 82 (reception), 292 19 15
E-mail: istkazan@mail.ru
Казань
РЕДАКЦ ИЯ
Главный редактор:
И.К. Загидуллин, д.и.н., заведующий отделом новой истории,
Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ (Казань)
Научный редактор:
И.А. Мустакимов, к.и.н., заведующий сектором научного использования архивных документов и международных связей
Государственного комитета Республики Татарстан по архивному делу (Казань)
Ответственный секретарь и редактор английских текстов:
Б.Р. Рахимзянов, к.и.н., старший научный сотрудник отдела новой истории,
Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ (Казань)
РЕДАКЦ ИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ :
Р.С. Хакимов, председатель (Казань), И.К. Загидуллин (Казань), И.А. Мустакимов (Казань),
В.В. Трепавлов (Москва), Д.Н. Маслюженко (Курган), И.В. Зайцев (Москва),
С.Г. Бочаров (Симферополь), Б.Р. Рахимзянов (Казань), А.Г. Ситдиков (Казань)
EDITORIAL OFFIC E
Editor-in-Chief:
I.K. Zagidullin, Doctor of Historical Sciences, Head of the Department of Modern History, Sh.Marjani Institute of History of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan)
Science Editor:
I.A. Mustakimov, Candidate of Historical Sciences, Head of the Sector for Scientific use of Archival Documents and International Relations,
State Committee of the Republic of Tatarstan on archives (Kazan)
Executive Secretary and English Editor:
B.R. Rakhimzyanov, Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher of the Department of Modern History, Sh.Marjani Institute of History
of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan)
EDITORIAL BOARD:
R.S. Khakimov, Chairman (Kazan), I.K. Zagidullin (Kazan), I.A. Mustakimov (Kazan), V.V. Trepavlov (Moscow), D.N. Maslyuzhenko (Kurgan), I.V. Zaytsev (Moscow), S.G. Bocharov (Simferopol), B.R. Rakhimzyanov (Kazan), A.G. Sitdikov (Kazan)
Средневековые тюрко-татарские государства. 2016. №. 8. 272 с. + 4 с. цв. вкл.
Medieval Turkic-Tatar States. 2016. №. 8. 272 p. + 4 р. of colored inserts
Журнал включен в Российский индекс научного цитирования (РИНЦ). The Research Annual is included in the Russian Science Citation Index Database. http://elibrary.ru/title_about.asp?id=52838
© ГБУ «Институт истории им. Ш. Марджани Академии наук Республики Татарстан», 2016
© Отдел новой истории Института истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2016
© «Средневековые тюрко-татарские государства», 2016
СОДЕРЖАНИЕ
Трепавлов В.В. Предисловие ....................................................................................................................5
СТАТЬИ
Маслюженко Д.Н. Крымские сюжеты в политической истории
Тюменского и Сибирского ханств ....................................................................................................7
Несин М.А. Участие касимовского царевича Данияра в военных походах
великокняжеских войск 1471–1472 гг. ...........................................................................................14
Татауров С.Ф. Последняя крепость хана Кучума на Иртыше ............................................................23
Тихонов С.С. Бухарская слобода Тарской крепости:
исследования топографии и исторических районов города .........................................................32
ПУБ Л ИК АЦИЯ ДО КУМЕН Т А
Беляков А.В. Документы XVI – начала XVII века
из Темниковской приказной избы ..................................................................................................39
НОВЫЕ КНИГ И , РЕЦЕ НЗИИ
Сабитов Ж.М. О книге Н.А. Атыгаева «Казахское ханство в потоке истории» ...............................49
МАТЕРИАЛЫ КОНФЕРЕНЦИИ
«Ad marginem: тюркское казачество и служилые татары Османской империи, Крымского ханства, Польско-Литовского государства и России» (г.Казань, 29–30 ноября 2016 г.)
Акчурин М.М., Басманцев Д.В., Кочетков В.Д. О службе и жалованьях свияжского
князя Тугуша Девлет Бахтыева во второй половине XVI в. .......................................................56
Аминов Р.Р. Обзор письменных источников по истории нагайбаков ...............................................63
Беляков А.В. Мещерские казаки (татары) XV–XVII вв. Встраивание в структуру
служилых людей Московского государства ..................................................................................67
Бобров Л.А. Тактический прием «хоровод» конных лучников в военном
искусстве кочевников Великой Степи XIII–XVI вв. .....................................................................73
Виноградов А.В. Служилые татары Посольского приказа в осуществлении дипломатических связей Русского государства
и Крымского ханства 60–90-х годов XVI века ............................................................................84
Гайнетдинов А.М. Хуҗасəедовлар нəселенə караган кайбер эпиграфик истəлеклəр ......................92
Гатин М.С. Проблема происхождения казачества в современной немецкой историографии ........100
Годовова Е.В. Тюрки в составе Оренбургского казачьего войска: сохранение этноконфессиональной идентичности (исторический опыт ХVIII–XIX вв.) ...........................103
Грибовский В.В. Ногайское казачье войско ........................................................................................108
Гусейнов Г.-Р.А.-К. О (старо)кумыкском происхождении гребенских казаков-гуноевцев в контексте вопроса об этноязыковой принадлежности
средневекового населения Терско-Сулакского междуречья ......................................................130
Дубовиков А.М. Казаки-мусульмане Уральского войска на государевой службе ...........................139
Загидуллин И.К. Социальные аспекты христианского просвещения
новокрещен в Казанском крае во второй половине XVI – начале XVII вв. .............................146
4
Исхаков Д.М. Статус Арских князей в Вятской земле
Московского княжества в первой половине XVI в. ....................................................................167
Моисеев М.В. Служилые татары – гонцы Посольского приказа XVI века.
Материалы для биографического словаря ...................................................................................175
Насыров Р.Г. Служилые чуваши Закамья в XVII–XVIII вв. .............................................................182
Несин М.А. Царевич Касим на службе Василию II ............................................................................186
Пилипчук Я.В. Роль крымских татар в кампании 1651 г. на Украине .............................................194
Почекаев Р.Ю. Казачьи «мотивы» в военном деле Бухары и Хивы
под российским протекторатом ....................................................................................................204
Рахимзянов Б.Р. Властные полномочия татарской элиты на пожалованных
московских территориях: потенции и лимиты ............................................................................210
Сабитов Ж.М. Казаки Восточного Дешт-и-Кыпчака в XIV–XV веках ...........................................219
Сенюткина О.Н., Гусева Ю.Н. Курмышские служилые татары-мусульмане
и их соприкосновение с православным миром (конец XVI – середина XVII вв.) ...................225
Солодкин Я.Г. Служилые татары и ранняя русская колонизация Сибири
(конец XVI – начало XVII вв.): военные аспекты .......................................................................233
Тычинских З.А. Служилые татары: генезис и трансформация
этносословной страты (на материале Западной Сибири) ...........................................................240
Торопицын И.В. Участие астраханских юртовских татар
в русско-польской войне 1609–1618 гг. .......................................................................................248
Файзрахманов И.З. Взаимоотношения татарских помещиков и их дворовых людей во второй половине XVIII – первой половине XIX в.
(на примере рода Яушевых) ..........................................................................................................255
Халиков Н.А. Традиционное хозяйство татар-казаков Южного Урала
(вторая половина XIX – начало XX вв.) .......................................................................................264
ПРЕДИСЛОВИЕ
Очередной номер журнала «Средневековые тюрко-татарские государства» содержит материа- лы разных жанров. Вниманию читателей предлагается несколько научных статей, документальная публикация, рецензия и доклады, сделанные на конференции и оформленные также в виде статей.
Из четырех статей в первой части журнала три посвящены сибирской тематике. Д.Н.Мас- люженко разбирает взаимосвязи между двумя географическими «полюсами» позднезолотоордын- ского мира – Крымом и Сибирью. Как выясняется, отношения этих двух отдаленных друг от друга татарских юртов были в значительной степени косвенными, опосредованными – продиктованными логикой геополитической ситуации XV–XVII веков.
С.Ф.Татауров знакомит читателей с результатами своих исследований городка Тунус – сибир- ско-татарской крепости на р. Таре. Автору, известному археологу, удалось идентифицировать ос- татки поселения с недолговечным (время существования – меньше тридцати лет) городком, из- вестным по документам XVI–XVII вв. Введение в научный оборот тунусских материалов сущест- венно обогатит историографию Сибирского ханства, испытывающую, как известно, значительный дефицит источников.
С.С.Тихонов продолжает «городскую» сибирскую тему, хотя и несколько выходя за рамки общей темы номера журнала. В его статье ведется речь не о средневековых татарских государст- вах, а о ранней истории русского города Тара на Иртыше – в частности, о положении, расселении и занятиях окрестных татар и мигрантов из Средней Азии – так называемых бухарцев. Описываемые автором ограничительные меры властей, применявшиеся как к коренным жителям края, так и к бухарцам, позволяют увидеть общие черты политики Российского государства XVII–XVIII вв. по отношению к неславянскому населению и выходцам с Востока (сходные порядки касательно этих
«иноверцев» известны также, например, в Астраханском крае того времени).
М.А.Несин пишет о татарском царевиче Данияре – одном из касимовских правителей, кото- рые пока не удостоились не только «персональной» монографии (как Саин-Булат/Симеон Бекбула- тович), но даже статьи. Автор описывает преданную службу Данияра московскому великому кня- зю в военных кампаниях (описывается его участие в Шелонской битве с новгородцами и в проти- востоянии хану Большой Орды Ахмеду под Алексином). Тем самым царевич, наряду с другими разноэтничными русскими подданными, был причастен (волей или неволей?) к созданию могуще- ственного и обширного Московского государства.
Признанный специалист по истории татарского населения этого государства, А.В.Беляков, публикует в журнале обнаруженные им в Российском государственном архиве древних актов до- кументы Темниковской приказной избы (т.е. воеводской канцелярии) XVI – начала XVII в. Это акты, касающиеся землевладения мещерских служилых татар, позволяющие рассматривать такие интересные сюжеты из истории татарской элиты, как ее имущественный и социальный статус, а также процесс формирования новых аристократических родов через разветвление прародительских кланов.
Казахстанский автор Ж.М.Сабитов публикует весьма критическую рецензию на книгу своего соотечественника, историка Н.А.Атыгаева «Казахское ханство в потоке истории», которая пред- ставляет собой собрание разновременных публикаций. Не все из них в свое время печатались в на- учных изданиях и потому не требовали тщательного оформления ссылочного аппарата. Теперь они были без изменений перенесены Н.А.Атыгаевым в рецензируемое издание. Представляется, что с учетом такой разножанровости подборки статей, накал критики рецензента мог бы быть слабее.
Бóльшую часть журнала занимают материалы научной конференции «Ad marginem: тюркское казачество и служилые татары Османской империи, Крымского ханства, Польско-Литовского го- сударства и России», проходившей в Казани в ноябре 2016 г. Долго не замечавшаяся в историогра- фии тема тюркского казачества в России привлекла наконец пристальное и профессиональное внимание исследователей. Из материалов, представленных в журнале, предстает этот малознако-
мый казачий мир – сложный синтез этнических, социальных и религиозных сообществ и идентич-
ностей. Поражает география явления: в самых разных регионах огромного государства жили и не- сли службу казаки – тюркские по происхождению и разные по языку, вероисповеданию, образу жизни, ментальности и т.д.
По количеству представленности исследуемых регионов среди докладов/статей преобладает Среднее Поволжье и Заволжье, что резонно, если учесть место проведения конференции. Данный ареал казачества отражен в статьях А.В.Белякова, И.К.Загидуллина, Д.М.Исхакова, Р.Г.Насырова, О.Н.Сенюткиной и Ю.Н.Гусевой, И.З.Файхрахманова, соавторов одной статьи М.М.Акчурина, Д.В.Басманцева и В.Д.Кочеткова. Казачество Южного Урала представлено в статьях Р.Р.Аминова, Е.В.Годововой, А.М.Дубовикова, Н.А.Халикова; казачество Сибири – в статьях Я.Г.Солодкина и З.А.Тычинских; казачество Северного Кавказа – в статьях В.В.Грибовского и Г.-Р.А.-К.Гусейнова. Кроме того, авторы обращаются к истории служилых татар – их участии в дипломатических ме- роприятиях (статьи А.В.Виноградова и М.В.Моисеева), первым этапам существования Касимов- ского царства (М.А.Несин). В ряде работ отражены военно-исторические аспекты татарской исто- рии (Л.А.Бобров, Я.В.Пилипчук, Я.Г.Солодкин), проблемы историографии (М.С.Гатин), феномен казачества в государствах XIV–XV вв. (Ж.М.Сабитов).
В текстах, представленных в данном номере журнала, излагаются новые сведения по средне- вековой истории, вводятся в научный оборот новые источники и заново анализируются уже из- вестные, предлагаются новые интерпретации событий. Некоторые из освещаемых здесь тем, осо- бенно изучение тюркского казачества, несомненно, должны быть поддержаны историками и полу- чить дальнейшее развитие.
В.В. Трепавлов доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН (г. Москва)
СТАТЬИ
УДК 94(57)+94(574)"15/17"
КРЫМСКИЕ СЮЖЕТЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ТЮМЕНСКОГО И СИБИРСКОГО ХАНСТВ*
© 2016 г. Д.Н. Маслюженко
Политическая, культурная и религиозная общность пространства постордынского мира приводила, не- смотря на частые конфликты, к возможности установления разнообразных связей между его частями. Мак- симально удаленными в этом отношении оказывались государства Джучидов в Крыму и Западной Сибири. При этом основатель правившей в Сибири династии Шибан б. Джучи участвовал в завоевании Крыма и не- которое время управлял вилайетом на его территории. Несмотря на отсутствие прямых связей, в условиях XV–XVI вв. малейшие колебания политического пространства могли оказывать влияние на всех «игроков». В период правления в Тюмени Ибрахима и его брата Мамука для крымских ханов было важным отслеживать их походы на Большую Орду и Хаджи-Тархан против Ахмада и его потомков. Значимым было и вмешатель- ство тюменцев в казанский вопрос. Смерть этих ханов привела к постепенному сокращению масштаба внеш- неполитической активности тюменских Шибанидов. В 1520–1540-е гг. представители тюменской династии участвовали уже в отражении крымских набегов на Москву на стороне великих князей. Лишь при внуках Ибака Кучуме и Ахмад-Гирее в истории Сибирского ханства вновь косвенно проявился крымский фактор. Сожжение Москвы крымцами в 1571 г. привело к прекращению переговоров между Искером и Москвой о подписании шерти и началу локального военного конфликта за приуральское население. В 1635 г. предста- вители «вилайета Тура» вместе с поволжским татарами обращались в Крым за помощью против русских. Эти «сюжеты» показывают длительное сохранение единого постордынского пространства, на территории даже удаленные события могли быть косвенными факторами исторических процессов.
Ключевые слова: Тюменское и Сибирское ханства, Крымское ханства, Шибаниды.
Общность позднезолотоордынского политического и культурного пространства делала потен- циально возможным обмен и связи между максимально удаленными его сторонами. Таковыми в XV в. были Крымское и Тюменское ханство, а в XVI в. наследовавшее последнему Сибирское хан- ство. Их максимальная географическая удаленность в пределах бывшего Улуса Джучи делало от- ношения между ними даже не спорадическими, а именно сюжетными, если, конечно, это не спе- цифика имеющейся источниковой базы. Именно эти небольшие сюжеты мы попытаемся выстроить в хронологическом порядке, показав их роль в сибирской истории.
По всей видимости, с Крымом был связан основатель династии тюменских и сибирских ханов Шибан б. Джучи б. Чингисхан. Утемиш-хаджи при описании его участия в Западном походе мон- голов указывал, что Саин-хан (Бату) выделил ему тридцать тысяч человек, затем добавив к ним
«десять тысяч кыйатов [и] йуралдаев, и отправил, назначив в вилайеты Крыма [и] Каффы». Эти
«непокоренные вилайеты» были Шибаном подчинены (Утемиш-хаджи, 1992, с.94). Исследователи обратили внимание на то, что в другом списке этого сочинения было вместо «кыйатов [и] йуралда- ев» указано на руководившего кыйатами влиятельного темника Бурулдая (Бор Алтая), который был аталыком Шибана (Костюков, 2008, с.44–45, 49). Участие Шибана вместе с Бучеком б. Толуй и Бури б.Чагатай в завоевании «страны Крым» подтверждает и Рашид ад-Дин (Золотая Орда в ис-
точниках, 2003, с.408).
Утемиш-хаджи пишет о передаче вилайетов в Крыму в управление Шибану, при этом не ясно оставался ли он какое-то время в Крыму, поскольку одновременно он получил юрт между Уралом и Сырдарьей, на территории которого и будут кочевать затем его потомки. Абу-л-Гази писал о том, что, находясь в этом юрте, он отправил в «область Корел» в Восточной Европе своего сына и беков
* Идея статьи появилась в ходе участия в межрегиональном круглом столе «От Крыма до Сибири: сохранение и популяризация средневекового историко-культурного наследия», который проходил в Центре татарской культуры в г.Тюмень 9 сентября 2016 г.
(Абуль-Гази, 1996, с.104; Утемиш-хаджи, 1992, с.94). Аналогичное управление могло быть установлено и для вилайетов в Крыму. И.А. Мустакимов также обратил внимание на то, что согласно «Таварихи гузида – нусратнаме» во владения Шибана Бату были отданы следующие тумены (земли и народы): Джулат Черкес на Кавказе (Северная Осетия), Кара Улак (Молдавия, Валахия или Болгария), Кырк йер (Крым), Янгикент (город в низовьях Сырдарьи), Кюйдей (Западная Си- бирь или Северный Казахстан) (Мустакимов, 2011, с.242). Таким образом, в первые десятилетия истории Улуса Джучи Шибан и, возможно, его сыновья действительно управляли крымскими зем- лями. Однако, ситуация могла измениться при хане Менгу-Тимуре, когда Крым и Каффа были пе- реданы Уран-Тимуру б. Тука-Тимуру б. Джучи (Абуль-гази, 1996, с.99–100).
Довольно сложен вопрос о том, остались ли следы кратковременной власти Шибана в Крыму? В тексте «Таварих-и гузида – нусрат-наме» подробнее указан состав трех туменов, к которым по- том был добавлен отряд кыйатов во главе с Бурулдаем. Они состояли из кунгратов во главе с пред- ком Али-Бека, буркутов под руководством Тайбуги и тюменей Тукбуги. Все эти племена и отдель- ных потомков предводителей можно найти среди степных аристократов в окружении тюменского и узбекского хана Абул-Хайра в 1430–1460-х гг. (Маслюженко, 2015, с.44–58). Особенное значение в тюменской и сибирской истории имели буркуты Тайбуги, поскольку, по всей видимости, именно из них вышла знаменитая династия беков Тайбугидов. Именно ее представители контролировали Чимги-Туру, передав ее Абу-л-Хайру (Материалы, 1969, с.143–144, 390), в дальнейшем они были как в окружении этого хана, так и при тюменском хане Ибрахиме. В конце его правления способ- ствовали присоединению к Тюмени сибирских территории с Искером, что позволило сыну Ибра- хима Кутлуку именовать себя «сибирским царем» (Вычегодско-Вымская, 1958, с.264), а Тайбуги- дам закрепить за собой титул беклярибеков. В 1555–1563 гг. они даже конкурировали с потомками Ибрахима Муртазой и его сыновьями Ахмад-Гиреем и Кучумом за власть, заключив сепаратный договор с Москвой и признав свой вассалитет от Великого князя (Полное собрание, 1904, с.248). Именно этот договор станет юридической основой для рассмотрения Сибири как московской от- чины и обоснования возможности ее законного присоединения к Московии. Буркуты и их правя- щий клан Тайбугидов сыграл очень важную и противоречивую роль в истории юга Западной Си- бири. При этом, по данным Марии Иванич, основанным на «Дафтар-и Чингиз-наме» и шаджара, буркуты прикочевали в район Урала из Крыма (Иванич, 2001, с.318). Вполне возможно, что при передачи Крыма Тука-Тимуридам какие-то из племен Шибана могли остаться там, но затем в усло- виях Великой Замятни (?), в частности под давлением расширяющих свое влияние кыйатов бекля- рибека Мамая, ушли на Урал к Шибанидам.
Этим ограничивается сюжет о ранних связях сибирской истории с Крымом. Следующие ло- кальные моменты уже связаны с двумя братьями Ибрахимом (Ибаком) и Мамуком, которые 1460- х–1490-х гг. правили Тюменским ханством. С постепенным увеличением внутренних противоре- чий и борьбой за ресурсы на позднезолотоордынском пространстве связи между его удаленными частями минимизируются. По сути, лишь разгром ханом Ибрахимом орду-базара большеордын- ского хана Ахмада в январе 1481 г. затронул напрямую интересы крымских правителей. Причиной этого стало и заинтересованность Бахчисарая в уменьшении влияния ханов Большой Орды как легитимных наследников единого Улуса Джучи, и пребывание в Крыму после этого разгрома большеордынского беклярибека Тимура б. Мансура и сыновей Ахмада (Трепавлов, 2002, с.123).
Интересно в этом отношении сохранившееся в «Литовской метрике» письмо крымского хана Менгли-Гирея к польско-литовскому королю Казимиру IV о событиях 1481 г.: «Генваря месяца у двадцать первы пришод цар шибаньски а Ибак солтан его, а Макму князь, а Обат мурза, а Муса, а Евгурчи пришод, Ахматову орду потоптали, Ахмата царя умертвили…» (Сборник, 1866, с.29). Источником этого сообщения, видимо, были сами участники событий. При этом письмо уникально ранжированным списком участников набега, который гораздо шире и подробнее летописных сообщений, где указаны только Ибак и ногайский мирза Ямгурчи (Полное собрание, 1982, с.95).
Активизация тюменско-ногайских сношений летом 1491 привела к тому, что крымский хан Менгли-Гирей и московский князь Ивана Васильевича должны были отслеживать перекочевки но- гаев, что привело к формированию ряда уникальных сообщений по истории Тюменского ханства. В это время Аббас б. Нур ад-Дин и Ямгурчи оказались «не в миру» с мирзой Мусой. В результате первые «… послали в Тюмень по Ивака по царя, и зовут его к себе… Ногаи кочуют под Тюмень против Ивака. А Ивак… идет к ним по их речем» (Посольская, 1984, с.46; Сборник РИО, 1884, с.133). Конфликт в среде ногайской элиты был недолог, поскольку уже в октябре 1492 г. из Крыма в Москву сообщили, что «нагаи Муса и Ямгурчей мурзы Ивака да Мамука цари учинити идут, к
Астрахани было пошли, и как слышавши назад к Тюмени покочевали…» (Сборник РИО, 1884, с.168). Ибак-хан здесь выступает совместно со своим братом Мамуком, который в цитируемом до- кументе уже имеет титул царя, являясь соправителем брата Ибака. Исследователи единодушны в том, что мангыты в этом походе стремились сместить с престола Хаджи-Тархана как части Боль- шой Орды потомков Ахмада и заменить их Шибанидами (Зайцев, 2004, с.48). Существует предпо- ложение о том, что войска повернули от владений потомков Ахмад-хана, поскольку к ним не по- дошли на помощь крымчаки (Трепавлов, 2002, с.118). Такая причина не лишена своей внутренней логики, поскольку еще в 1491–1492 году ногайские лидеры Муса и Ямгурчи пытались договорить- ся с крымским ханом Менгли-Гиреем о союзе против наследников Ахмада. В мае 1492 г. хан даже предлагал Мусе установить место встречи ногайских и крымских войск, которая должна была про- изойти «наперед зимы» (Собрание, 1894, с.14; Сборник РИО, 1884, с.154, 158; Посольские, 1995, с. 46). Впрочем, реальная причина отступления нам неизвестна, при этом не ясно насколько ногаи при наличии двух Шибанидов нуждались в крымской помощи для взятия Хаджи-Тархана. При этом, несмотря на кажущуюся неудачу похода, ногаи, видимо, добились своей цели. Угроза поста- вить царей из другой династии привела к тому, что сын Ахмада Шейх-Ахмад, правивший в Орде, вскоре женился на дочери Мусы (Сборник РИО, 1884, с.180). Впрочем, это не помогло ему удер- жаться на престоле, поскольку как следует из грамоты Константина Заболоцкого из Крыма в 1493 г., он в первой половине этого года (судя по контексту) был лишен трона «ордынскими князьями» и вернул его лишь в 1494 г. (Сборник РИО, 1884, с.180; Зайцев, 2004, с.53).
Интересно, что в устной информации русского посла боярина Константина Малечкина в но- ябре 1493 г. крымскому хану Менгли-Гирею указывалось о приходе за несколько дней до его отъ- езда в Москву тюменского посла Чумгура с посланием: «о дружбе и о братстве и единачестве на Орду, а сказывает, что царь Ивак и брат его Мамук и все князи пошли на Орду» (Сборник РИО,
1884, с.206). В письме, по всей видимости, говорится не о прерванном набеге 1492 г., а о новом по- ходе летом или осенью 1493 г. (это близко к версии: Шашков, 2001, с.16). Вполне возможно, что второй набег был в интересах бия Мусы, желавшего вновь установить контроль над Хаджи- Тарханом. По большей части второй поход не был безуспешным и для тюменских правителей, по- скольку дал в руки Ибака «Саинский…стул», что в сумме с разгромом Ахмада в 1481 г. было ис- пользовано в новых переговорах с Москвой (Собрание, 1894, с.14). При этом именно крымские до- кументы, точнее грамота Мусы хану Менгли-Гирею в ноябре 1493 г., где Ибак упомянут с глаго- лом «был», дают основания для датирования смерти Ибрахима именно осенью 1493 г. (Сборник РИО, 1884, с.207–208; Шашков, 2001, с.16).
Периодический интерес Крыма и Москвы к ногайско-тюменским отношениям оказался осо- бенно оправдан уже после смерти Ибрахима. Летописец сообщал, что «В мае 7004 казанский царь Магомед-Амина послал письмо Ивану Васильевичу о том, что движется на него Мамук Шибан- ский с ногайской ордой и с князьями Казанскими. Взял он Казань в лето 7005» (Полное собрание,
1901, с.242–243). Это событие затрагивало интересы Москвы, поскольку казанский хан был поставлен на престол при помощи русских войск. Самим фактом похода и взятия Мамуком в 1496 г. Казани были также недовольны крымский хан Менгли-Гирей и его жена царица Нур-султан, по- скольку Мухаммед-Амин был сыном ханши. Так, в своем письме от 1497 г. великому князю Ивану III они пишут о Мамуке: «Ино то нам лихое имя, а тебе брату моему великая истома», а далее на- зывают его «недругом» (Сборник РИО, 1884, с.236).
Таким образом, деятельность тюменских ханов Ибрахима и Мамука на территории Большой Орды и Астраханского ханства косвенно затрагивали интересы крымских правителей, особенно в тех случаях, когда она ослабляла хана Ахмада и его потомков. Впрочем, непродолжительность ре- ального влияния в этих регионах Ибрахима и Мамука, как и кратковременность правления Мамука в Казани, как правило, лишь приводило к упоминанию самого события и за редким случаем не вы- зывало ответной реакции со стороны Крыма.
В первой четверти XVI века в результате внутренних конфликтов Тюменское ханство постепенно сходит с международной арены. Продолжая контролировать, в том числе дистанционно, территорию своего ханства, представители тюменского правящего дома откочевали в Ногайскую Орду и Среднюю Азию. В 1512–1513 году сын царевича Ак-Курта б. Сайидека Ак-Девлет первым среди Шибанидов оказался уже в Московском княжестве. Ак-Курт был двоюродным братом тю- менских ханов Ибрахима, Мамука и Агалака. Ак-Девлет неоднократно (до 1534 г.) участвовал в военных действиях на стороне русских, в том числе вместе с ногайским мирзой и выходцем из Крыма Канбаром (Маслюженко, 2011, с.62–67). В 1521–1522 он упоминается в числе прочих русских воевод, защищавших Московию от крымского хана (Разрядная, 1977, с.175, 179). В 1534 г. на месте Ак-Девлета в московских войсках уже будет его сын Шах-Али. В июне 1541 (7049) года «князь великий нача разрежати воевод своих на берег к Оке реке и отпустил воевод своих по пол- ком на Коломну для приходу крымского царя. И тогды приходил к берегу под Ростисловль царь крымской». В списке большого полка находился шибанской царевич Шиголей (Разрядная, 1977, с.296). Последний раз мы с ним встречаемся в декабре 1541 (7050) года в составе войск во Влади- мире и Муроме против крымского царя «в правой же руке был шибанской царевич Шиголей да Мемет мурза Канбар Мурзин…» (Разрядная, 1977, с.299). Таким образом, представители тюмен- ской правящей семьи оказались в русских войсках в ходе противостояний с Крымом.
Следующий крымский сюжет в сибирской истории возникнет уже только в правление внука Ибрахима хана Кучума. В 1569–1571 гг. в разгаре были переговоры между Москвой и Сибирью, в ходе которых Кучум отправил посольство с Тоимасом и Аисой с грамотой: «Кучум богатырь Царь, слов наше, да послал в том, чтобы его Царь и великий Князь взял в свои руки, а дань со всея Сибир- ские земли имал по прежнему обычаю» (Собрание, 1819, с.63). Дань была определена в тысячу собо- лей и сборщику дани тысячу белок. В Сибирь с проектом шерти в 1571 г. был отправлен Третьяк Чу- буков для приведения Кучума (Собрание, 1819, с.64). Однако, бывшие в Москве в октябре 1571 г. сибирские послы могли наблюдать последствия разорительного совместного с ногаями крымского похода Девлет-Гирея, в ходе которого в мае этого года Москва была сожжена. Это событие привело к некоторому ослаблению позиций Москвы в окружающем ее «поясе» джучидских государств. Кро- ме того, в фронтирной зоне Московского государства в Поволжье и Приуралье под влиянием крым- ского похода начались восстания. Наиболее крайняя в этом отношении позиция была высказана Н.А.Миненко и С.В.Федоровым: «Большие надежды сибирский «салтан» возлагал на союз с Кры- мом… Крымцы и кучумляне активно подстрекали к антирусским действиям казаснких татар, удмур- тов, хантыйских и мансийских князьков» (Миненко, Федоров, 1997, с.11–12).
В реальности шерть Кучумом действительно так и не была подписана, а отношения между Сибирью и Москвой стали скатываться к конфликту. Так, Генрих Штаден пишет о том, что в 1572 г. «некоторые торговые люди из Сибири были убиты, а их соболи удержаны в казне великого князя» (Штаден, с.403). В том же году была отправлена грамота Строгановым о посылке ратных людей для приведения в покорность черемисов, башкир, остяков, вогулич и ногаев, грабивших торговцев по Каме (Дополнения, 1846, с.175). Согласно грамоте от 6 августа 1572 года, присланной от царя Якову и Григорию Строганову, к марийцам присоединились остяки, башкиры и буинцы, хотя в контексте упоминается о необходимости также «воевать изменников» из числа вотяков и ногаев (Дополнения, 1846, с.175). В заголовке грамоты большинство этих групп, кроме черемисов, названы сибирскими инородцами, однако на тот момент большинство из них проживало на терри- тории Поволжья и Приуралья.
Вопрос связи этих народов с Сибирским ханством вызывает сомнения, в частности автор этой статьи ранее высказывал версию о том, что она могла появиться в документах позднее, в том числе возможно в ходе переписки Строгановых с Москвой (Маслюженко, Рябинина, 2012, с.217). Не- смотря на это, существует несколько косвенных указаний на правдоподобность иной версии отно- сительно ситуации 1571–1574 годов.
Во-первых, это, конечно, реальные случаи вмешательства Кучума: «да и преж де того Сибир- ской же салтан ратью наших данных остяков Чагиря с товарищи побил в тех же местах, где их Яковлев да Григорьев промысл. А иных данщиков наших Сибирской имает, а иных и убивает, а не велит… наши дани в нашу казну давати» (Миллер, 2005, с. 333). В 1573 г. в эти места состоялся в начале поход сибирских войск Кучума, а вслед за ним в Пермь пришли войска ханского племянни- ка и полководца Мамет-Кула: «пришедшу ратью на Пермь Великую, Маметкул …городы и повос- ти пограбил и пожег» (Вычегодско-Вымская летопись, 1958, с. 266). По другой версии Мамет-Кул не дошел до Перми, а пограбил окрестности: «с Тобола реки, приходил…Маметкул, собрався с своими мурзами и уланами ратью на Чусовую реку дороги проведывати: куда бы ему итти ра- тью….и в Пермь великую, да в том приходе многих людей, данных остяков побили, а жены их и дети в полон повели» (Летопись сибирская, 1821, с.10). На пути набега оказалось посольство от Ивана IV к казахам во главе с тем же Третьяком Чубуковым, который был схвачен и, видимо, убит с частью сопровождавших его служилых татар племянником Кучума Мамет-Кулом в июле 1573 г. по дороге на Чусовские городки (Летопись Сибирская, 1821, с.10). Интересно то, что в грамоте
1597 г. от царя Федора хану Кучуму убийство Третьяка Чубукова связывается не с его посольством к казахам, а тем, что он был «послан для дани» в Сибирь, от которой хан уже отказался (СГГД,
1819, с.133). Поход Мамет-Кула в данном случае хорошо вписывается в обострение сибирско- русских отношений. Ведь недаром в жалованной грамоте Строгановым от 1574 года указывалось, что Мамет-Кул пограбил многих остяков, как до того собирал дань с остяков, вогуличей и югры, ранее плативших ясак в Москву, увел черемисов, а на Пермь лишь дорогу спрашивал (Миллер,
2005, с.332–333). Это все говорит о военном проникновении сибирских отрядов в Приуралье.
Во-вторых, это уточнение в жалованной грамоте 30 мая 1574 года Строгановым о том, что
«...а к нашим де изменником к черемисе, как нам была черемиса изменила, посылал Сибирской че-
рез Тахчеи…» (Миллер, 2005, с.333).
В-третьих, на картах XVI века территории за Волгой зачастую обозначали понятием «Тю- мень» (например, на карте А.Дженкинсона). При этом на карте Джакомо Гасталди 1548 г. нет ука- зания Тюмени, зато практически это же место занимает «Scinbani Tartari», то есть Шибанские тата- ры (Фоменко, 2013, с.88–89), земли которых простираются от Камы и на значительную часть сте- пей. Источники этой информации не совсем ясны, но они максимально приближены к объяснению версии о возможных провокациях Кучума в Приуралье и Прикамье между 1572–1574 годами. В литературе уже неоднократно обсуждался вопрос о том, что почти все правившие в Тюмени Ши- баниды в XV – начале XVI века стремились к контролю над этим регионом (Исхаков, Тычинских,
2013, с.128–143). Кучум мог здесь иметь и какие-то связи с местными тюркскими племенами в ре- зультате своего наместничества в Башкирии до возведения на сибирский престол (Трепавлов, 2002, с.210). Однако, картографические указания могут быть раскрыты с иной точки зрения. Г.Х.Самигулов довольно подробно рассмотрел возможности хозяйственных перекочевок тюркских племен Юго-Западной Сибири между зимниками и летниками по разные стороны Уральских гор.
Возможным коридором этого была область Тахчея (верхние течения Сылвы, Чусовой, Уфы) (Са-
мигулов, 2016, с.230–232). В таком случае Кучум и его родственники в Приуралье управляли ре- ально подвластным им населением, а историки при рассмотрении этого вопроса являются залож- никами современной географии и регионального деления. В таком случае крымский фактор стал косвенной причиной трехлетнего русско-сибирского конфликта между 1571 и 1574 гг., который мог быть одной из предпосылок для похода Ермака 1580-х гг.
Один из последних известных нам случаев сибирско-крымских связей относятся уже к потом- кам Кучума. В конце 1610-х г. в Крыму оказался сибирский царевич Хансюер б. Али б. Кучум, ко- торый около 1615 г. бежал из Московии в Литву, а оттуда уже перебрался в Крым. Здесь в 1620-х гг. он участвовал в столкновениях между двумя крымскими ханами Мухаммадом III и Джанибе- ком. В результате проигрыша первого в 1628 г. пытался бежать вместе с его братом калгой Шахи- ном на Кавказ, но по пути был взят в плен казаками и возвращен в Москву (Беляков, 2011, с.70). По предположению Д. Колодзейчика, восстановление забытого термина «байса», применявшегося к вислым ханским печатям, в Крымском ханстве могло быть связано именно с пребыванием здесь этого Кучумовича, который, возможно, «стремился познакомить братьев Гиреев с традицией вос- точной части бывшего Улуса Джучи» (Колодзейчик, 2015, с.91–97).
В 1635 г. «вилайет Тура» упоминается в контексте послания поволжских татар в Крымское ханство с целью через поддержку турецкого султана подтолкнуть хана Джанибек-Гирея к походу в Среднее Поволжье против русских (Исхаков, Послание, 2014, с.50–52). «Вилайет Тура», по всей видимости, одно из наиболее вероятных самоназваний как Тюменского и Сибирского ханств. Оно отражает именно тюрко-татарскую историческую традицию. В восточных источниках владения Шибанидов в Сибири на протяжении XV–XVI вв. вне зависимости от происходивших здесь поли-
тических изменений, то есть от переноса столицы в Искер, устойчиво назывались «Тура» или «Ту-
ран» (Абуль-Гази, 1996, с.102; Султанов, 2005, с.259, 261). Его использование было аналогично наименованию этого же государства в русских источниках как «Тюмень». При этом значимость тюменского (туранского) владения, видимо, продолжала осознаваться и в XVII веке. В Стро- гановской летописи указано «…в Сибирскую землю, и оттоле старейшинство прият называтися Тура» (Сибирские летописи, 1907, с.59). Послание 1635 г. показывает сохранение этого названия, но вызывает вопрос о том насколько сами местные татары участвовали в обсуждении призвания крымцев. В.В.Трепавлов предполагал, что в 1630-х гг. внук Кучма Девлет-Гирей поддерживал свя- зи с потенциальными мятежниками в Сибири и Поволжье, а в 1635 г. этот Кучумович вступил в прямой конфликт в русскими воеводами (Трепавлов, 2012, с.95, 99). Причем в Крыму знали о со- хранении протестных отношений в Астрахани, Казани и Туре (одно из последних упоминаний это- го названия в источниках) еще в 1650-х гг. В 1658 г. крымский хан Мухаммад-Гирей IV предлагал
польскому королю Яну Казимиру воевать с Московией, воспользовавшись этими настроениями и возможной поддержкой (Трепавлов, 2012, с.95).
Таким образом, крымские сюжеты связаны не только с историей Тюменского и Сибирского ханств, но и отчасти с их предысторией, которая уходит в деятельность основателя местной хан- ской династии Шибана б. Джучи. В целом крымско-сибирские связи в силу географической уда- ленности сторон и различий в их интересах никогда не были насыщенными, но при общности по- стордынского пространства под контролем Джучидов события в этих ханствах оказывали косвен- ное влияние друг на друга, особенно в ходе борьба тюменских Шибанидов против хана Большой Орды Ахмада и его потомков. Часто влияние могло носить именно косвенный характер, как это произошло в ходе внезапного обострения сибирско-русских отношений при хане Кучуме в 1571–
1574 гг. как возможное следствие крымского сожжения Москвы. Потомки Кучума, видимо, рас- сматривали крымских правителей как последний оплот против Московии, что косвенно отразилось и в бегстве сюда Алтаная, и в послании 1635 г.
ЛИТЕРАТУРА
зань. Мiр, 2011. 512 с.
Тип. II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1846. 400 с.
ППП «Типография «Наука», 2003. 448 с.
тоордынское обозрение. 2013. № 2. С.128–145.
XVII в.: байса, тат ве тавгач // Золотоордынское обозрение. 2015. № 3. С.91–101.
279 с.
коновскою летописью. СПб: Типография И. Н. Скороходова, 1901. 266 с.
Патриаршею или Никоновской летописью. СПб.: Типография Н.Ю.Скороходова, 1904. 303 с.
М.П.Лукичева и Н.М.Рогожина. М.: Ин-т истории СССР АН СССР, 1984. 99 с.
Н.М.Рогожина. Махачкала: Дагестанское кн. изд-во, 1995. 356 с.
236.
И.Н.Скороходова, 1907. 462 с.
странных дел. Ч. 2. М.: Тип. Н.С.Всеволожского, 1819. 643 с.
Вост.лит., 2012. 231 с.
исслед. В.П. Юдина. Коммент. и указат. М.Х. Абусеитовой. Алма-Ата: Гылым, 1992. 296 с.
ское обозрение. 2013. № 1. С.82–95.
минания иностранцев. Смоленск: Русич, 2003. С.380–430.
D.N. Maslyuzhenko
CRIMEAN THEMES IN POLITICAL HISTORY OF TYUMEN AND SIBERIAN KHANATES
A political, cultural and religious affinity of the post-Horde world has led, despite frequent conflicts, to the pos- sibility of establishing a variety of relations between its parts. The most distant parts for that matter were the states of Jochids in the Crimea and in Western Siberia. The founder of the ruling dynasty of Siberia Shiban b. Juchi took part in the conquest of the Crimea and ruled this territory for a short period of time. Despite the lack of a direct relation- ship, under conditions of the XV–XVI centuries the slightest fluctuations of political space could influence all the
«players». During the Tyumen reign of Ibrahim and his brother Mamuk for the Crimean khans was important to track their Big Horde and Haji-Tarkhan campaigns against Ahmad and his descendants. The encroachment of Tyu- men into Kazan question was also important. The death of these khans led to a gradual slowdown in foreign policy of the Tyumen Shibanids. In the 1520–1540-ies. representatives of the Tyumen dynasty took part in the repulse of the Crimean raids on Moscow alongside the Grand Dukes. Again the Crimean factor indirectly re-emerged in the history of the Siberian khanate only during the period of Ibak grandchildren Kuchum and Ahmad Girey. The burning of Moscow by Crimeans in 1571 led to the cessation of signing shert negotiations between Isker and Moscow and to the beginning of brush war for the Ural population. In 1635, the representatives of the «governorate Tura» together with Volga Tatars appealed to the Crimea for help against Russians. These «stories» show a long-lived single post-Horde space, on the territory, even remote events could be indirect factors of historical processes.
Keywords: the Tyumen and Siberian khanates, Crimean khanates, the Shibanids.
Сведения об авторе:
Маслюженко Денис Николаевич – кандидат исторических наук, доцент, декан исторического факуль-
тета, Курганский государственный университет (г.Курган); Е-mail: denmas13@yandex.ru
Maslyuzhenko Denis Nikolaevich – Candidate of Historical Sciences, Associate professor, Dean of the His- torical faculty, Kurgan State University (Kurgan).
14
УДК 930.23
УЧАСТИЕ КАСИМОВСКОГО ЦАРЕВИЧА ДАНИЯРА
В ВОЕННЫХ ПОХОДАХ ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИХ ВОЙСК 1471–1472 гг.
© 2016 г. М.А. Несин
В данной работе автор на основе комплексного анализа источников выявляет роль касимовского царе- вича Данияра в походах русских великокняжеских войск против новгородцев и татар Большой Орды, а также местонахождение Данияра в этих кампаниях. Автор касается также вопросов военной организации касимов- ских татар и роли татар Данияра в Шелонской битве 14 июля 1471 г.
Ключевые слова: Данияр, Иван III, Касимов, Московское великое княжество.
Обычно полагают, что сын Касима – Данияр – впервые начал фигурировать в источниках
1471 г. Другое дело, что в Тверской летописи есть незамеченное исследователями уникальное упо- минание о неком безымянном «царевиче Касымове сыне» (ПСРЛ, 1863, стб. 497), участвовавшем осенью 1469 г. вместе с русскими удельными князьями и судовой ратью в походе на Казань. Но справедливости ради, стоит заметить, что поскольку он не назван по имени, мы можем лишь пред- полагать его тождество с Данияром, так как не имеем данных о наличии у Касима других детей. Но в то же время, мы не располагаем сведениями и об их отсутствии. Поэтому, вопрос о личности данного касимовского царевича остается открытым.
Вместе с тем, в 1471 г. в качестве касимовского царевича определенно фигурирует уже Дани- яр. Данияру были посвящены отдельные очерки В.В.Вельяинова-Зернова и Б.Р.Рахимзянова (Вель- яминов-Зернов, 1863, с. 74–79; Рахимзянов, 2009, с. 111–117). Вместе с тем, в них нет подробного анализа данных об участии данного царевича в различных военных походах московских войск – на Новгородскую землю в 1471, 1477/1478 и на Оку в 1472 г. Кроме того, в современной историогра- фии остались не решенными вопросы о характере его отношений с великим Московским князем. Впервые Данияр упоминается в 1471 г. как участник похода на Новгород. Однако, в историогра- фии практически не рассматривался вопрос о том, где он был в и в чем заключалось его участие – исследователи уделяли большее внимание его касимовскому войску, в связи с вопросом о его уча- стии в знаменитой Шелонской битве, решившей исход кампании. В биографическом очерке о Да- нияре В. В. Вельяминов-Зернов достаточно скрупулезно процитировал все известия источников про участие Данияра в этой кампании, но никак не анализировал и не комментировал их (Вельями- нов-Зернов, 1863, с. 74–76). Современный исследователь Б.Р.Рахимзянов, достаточно коротко упо- миная об участии касимовских татар в данном походе, пишет, что Данияр вместе со своими тата- рами принял участие в Шелонской битве (Рахимзянов, 2009, с. 111–112). (Заметим, что ученый опирается на летописное известие о мобилизации Данияра с его татарами в этот поход, а не на дан- ные о его личном участии в решающем бою на р. Шелони, которых нет). Почти то же самое можно сказать и об очерке Ю.В.Кривошеева под названием «хан Данияр на Шелони» (Кривошеев, 2015, с.
393).
Оригинальные известия об участия Данияра в этом походе содержатся в Типографской лето- писи, Великокняжеском летописном своде 1472 г., Львовской летописи и «Словесах избранных» (в последних его имя звучит искаженно). В современном новгородском летописании, сохранившемся в Строевском списке Новгородской IV летописи, имеется знаменитое упоминание засадной татар- ской рати («западная рать татарове»), победившей новгородцев в Шелонской битве. Но Данияр там не фигурирует (ПСРЛ, 2000, с. 446).
«Словеса избранные» и Львовская летопись упоминают Данияра в качестве одного из участ- ников похода, которого Иван III взял с собой на войну вместе с его татарами (ПСРЛ, 1910, с. 282; ПСРЛ, 2000, с. 507). Впрочем, надо иметь ввиду, что Львовская летопись и «Словеса» были со- ставлены много позднее описанных событий.
В Словесах есть недостоверные сведения о московско-новгородской войне, отсутствующие в более ранних источниках (Несин, 2015, с. 312, 323). Любопытно, что Данияр по ошибке наречен в них Айдаром, хотя верно именуется сыном Касима (ПСРЛ, 2000, с. 507). Вероятно, что их состави-
тель перепутал его с крымским царевичем Айдаром. Как отметил В. В. Вельяминов-Зернов (Вель-
яминов-Зернов, 1863, с. 92–93), этот Айдар пришел служить московскому князю в 1479 г.
Однако, в современных источниках – сохранившемся в составе Типографской летописи рос- товском владычном своде, а также московском великокняжеском летописном своде 1472 г., – со- держится более конкретные сведения об участии Данияра в московско-новгородской кампании, о том, в какой колонне шел Данияр, а в какой – его войско.
Так из них видно, что Данияр с самого начала выступал из Москвы без своих отрядов, кото- рые выехали в другой колонне, с И.В.Стригой Оболенским. Об этом достаточно определенно ска- зано в Типографской летописи: Иван III «Ивана Стригу отпусти по Мьсте вверхь съ царевичевыми Татары, самъ же поиде с Москвы, уговевъ Петрова говенья две недели... и с нимъ же поиде царе- вичь, Каисимовъ сынъ, Данияръ» (ПСРЛ, 2000а, с. 189).
Повесть о походе Ивана III в Новгородскую землю, содержащаяся в великокняжеском летопи- сании и во многом основанная на данных походного дневника, уточняет, что татары 13 июня были отправлены с И.В.Стригой Оболенским через Вышний Волочек на р. Мсту (ПСРЛ, 1959, с. 234–
235; ПСРЛ, 1962, с. 131). (В дальнейшем эти татары были переброшены в западную колонну Холм- ского, действовавшего в Приильменье и участвовали в Шелонской битве в качестве засадного пол- ка, сыгравшего важную роль в победе над новгородцами) (Несин, 2014, с. 464–482)). А Данияр вы- ступил из Москвы без своих татар, неделю спустя, 20 июля, вместе с Иваном III (ПСРЛ, 1959, с.
234–235; ПСРЛ, 1962, с. 131).
24 июня (на рождество Иоанна Предтечи) они были в Волоколамске, где к ним пристали все принявшие участия в кампании русские удельные князя – братья Ивана III и Михаил Верейский со своим сыном Василием (ПСРЛ, 1959, с. 234–235; ПСРЛ, 1962, с. 131).
Как мы видим эта колонна имела особый правительственный состав – там с великим Москов-
ским князем Иваном III собрались все удельные князья и касимовский «царевич» Данияр.
В отличие от колонны Стриги Оболенского, идущей с востока – по Мсте и колонны Холмско- го, действующего на западе – в Приильменье, она следовала как бы посредине – в сторону Яжел- биц.
Кроме того, из данного источника можно заключить, что Данияр продолжал ехать в этой ко-
лонне и дальше, и 14 июля в Шелонской битве также не принимал участие.
Когда 18 июля гонец Холмского прибыл в великокняжескую ставку в Яжелбицы с вестью о решающей победой над новгородцами, Данияр был там вместе с Иваном III и его братьями (ПСРЛ,
1959, с. 238; ПСРЛ, 1962, с. 134). Из удельных князей там отсутствовал Михаил Верейский вместе со своим сыном Василием, которых Иван III вместо Холмского отправил осаждать новгородскую крепость Демон.
Не исключено, что он следовал в колонне с Иваном III до конца кампании и вернулся в Моск- ву. Во всяком случае, согласно Типографской летописи, по возвращению в Москву Иван III одарил Данияра, так как его 40 татар было убито «новгородцами», а затем «отпустил» «в Мещеру» (ПСРЛ,
2000а, с. 192). (По мнению Ю.В.Кривошеева они пали в Шелонской битве, что с точки зрения дан- ного историка является главным аргументом в пользу их участия в ней (Кривошеев, 2006, с. 205). Однако, источник не упоминает, в каком сражении это произошло, не исключено, что они постра- дали не только в ней, а, разоряя новгородские владения на Мсте или в столкновениях с новгород- скими судовыми ратями в Приильменье, не стоит исключать что они были переведены к Холмско- му еще до них, и приняли в них участие наряду с его московскими войсками. В приведенных мос-
ковским хронистом без каких-либо комментариев показаниях взятых на Шелони новгородских
пленников есть уникальное описание военной символики касимовских татар, имевших по сравне- нию с русскими войсками Московского княжества большие скипетры, стяги и желтые знамена (ПСРЛ, 1959, с. 238; ПСРЛ, 1962, с. 134). Кроме того, в летописных известиях о данной кампании присутствуют единственные за весь XV в. свидетельства о составе касимовского воинства. При рассказе о выступлении татар из Москвы со Стригой 13 июня летописец делит татар на князей и собственно татар (ПСРЛ, 1959, с. 234; ПСРЛ, 1962, с. 131). Словеса избранные разделяют касимов- ское войско Данияра на «его царевичей» (детей Данияра), князей (мурз), «его казаков» (рядовых воинов) и «всех их людей» (слуг), в то время как войско, оставшегося охранять Москву другого татарского «царевича» – Муртазы – подразделяют лишь на князей (мурз) и казаков (рядовых вои- нов) (ПСРЛ, 2000, с. 507). Другое дело, что надо иметь ввиду, что Данияр в этом позднем источни- ке спутан с Айдаром, поэтому не ясно, чьи царевичи тут подразумевались. Аутентичных сведений о детях Данияра нет. В то же время сама организация Касимовского войска передана достаточно
верно – все рядовые воины шли под началом князей, но в тоже время они были «его», касимовско- го правителя, а не его мурз или даже его «царевичей». В повествовании Ермолинской летописи о случившейся на другой год войне с большеордынским ханом Ахматом применительно к войску Данияра употребляется понятие «его двор» (ПСРЛ, 1910а, с. 161). Согласно знаменитому свиде- тельству иностранного наблюдателя, А. Контарини, побывавшему в России в 1470-х гг., Иван III содержал на границе своих владений татарина, а тот на деньги, получаемые от великого москов- ского князя, держал 500 всадников (Барбаро и Контарини о России, 1971, 226). Исследователи справедливо видят в этот татарине касимовского царевича Данияра (Зимин, 1982, с. 235; Рахимзя- нов, 2009, с. 128–129). Эти цифры подтверждаются и русскими данными. Известно, что в декабре
1477 г. все войско Даннияра разместилось на постое под Новгородом в 2-х маленьких пригородных монастырях – Кириллове и Андреевском (ПСРЛ, 1863, с. 211). Можно также считать, что в Шелон- ской битве татары Данияра в основном применяли лучный бой. Ведь иначе немногочисленному касимовскому войску, которое в 1470-х гг. состояло несколько сот всадников, очень сложно было бы успешно сразиться с относительно крупным новгородским воинством даже при самом удачном внезапном нападении на него из засады с тыла. То бы просто смяло его при лобовом столкновении. В том бою новгородцы луки мало использовали. По словам Типографской летописи, они предвари- тельно перестреливались с московскими войсками через Шелонь (ПСРЛ, 2000а, с. 191). Однако, когда великокняжеское войско стало форсировать Шелонь и ее левый приток «Дрянь» (ПЛ, 1955,
182, Несин, 2016, с. 136–148), новгородцы не стремились отстреливать неприятелей на столь слож- ной переправе, хотя у них была бы возможность многих разить с боку, когда те переправлялись через Шелонь, что, вероятно, могло бы существенно скорректировать результаты сражения. Вме- сте этого новгородские ратники попытались их оттолкнуть за Шелонь когда те подступили к ним (ПСРЛ, 2000, с. 466). А татары традиционно хорошо владели техникой лучного боя, и в рассказе новгородских пленников экзотическое войско, обрушившееся на новгородцев с тыла, представля- ется грозной силой, а отнюдь не жалкой горсточкой, какой оно было в численном отношении по сравнению с новгородским войском.
В 1472 г. Данияр в составе русских войск участвовал в противостоянии с татарами Большой Орды, которые летом во главе с ханом Ахматом приблизились к русским пределам и даже «по ра- ну» в среду, 29 июля, подошли принадлежавшему Московскому княжеству г. Алексину, располо- женному в то время по правую, южную, сторону Оки на Ильиной горе. На другое утро, 3 июля, в Москву к Ивану III пришла весть об этом. Должно быть, тогда же он отослал под Алексин свой
«двор» во главе с воеводой Челядином, а также гонца к алексинскому воеводе, который должен был передать ему требование «распустить» горожан и сдать крепость, так как она не была подго- товлена к обороне. (Между тем, Алексину в то время предстояло выдержать тяжелое испытание. В тот же день, 30 июля, в четверг ордынцы, согласно Типографской летописи, подожгли город, но его защитники проявили упорство и не сдались врагу) (ПСРЛ, 2000а, с. 193). Гонец, как и Челядин, прибыли к Алексину уже на другой день, 31. Но распустить алексинцев не успели. К городу вновь подступили татары Большой Орды.
Согласно великокняжескому летописному своду 1472 г., «в пяток» (пятницу) – 31 числа – ор- дынцы захватили и сожгли город. И после алексинский воевода Беклемишев спешно отступил за реку, на северный левый берег, и какое-то время не давал ордынцам форсировать ее, и в этом ему помогал другой воевода «Петр Федорович» (ПСРЛ, 1959, с. 250) [Челядин]. Отметим, что ордын- цам все же удалось ступить на левый берег. Другое дело, что закрепиться на нем они не сумели и
вынуждены были отступить назад к Алексину. Согласно великокняжескому летописанию, воево-
ды, у которых кончились стрелы, уже решили бежать, но тут им на помощь подоспели свежи рус- ские силы «и начаша одолевать татар», и те, видевши «множество полков хрестьанских», «побего- ша за реку» назад к Алексину (ПСРЛ, 1959, с. 250), а по ясному заявлению типографской летописи, вновь прибывшие войска «отнята» у них левый берег, «а которые Татарове перевезошяся реку и техъ пребиша на ону [правую] сторону, а иныхъ ту убиша и суды у нихъ поотнимаша, и начата чрезъ реку стрелятися») (ПСРЛ, 2000а, с. 193). Впрочем, эта перестрелка через реку не принесла успеха ни одной из сторон. Вновь прибывшие русские полки вели удельные князья – сын Михаила Верейского Василий Михайлович и Юрий Дмитровский, приехавшие с других участков левого бе- рега порубежной р. Оки, где они охраняли южные рубежи Московского княжества для отражения ордынских набегов. Есть также сведения о прибытии удельного князя Бориса Волоцкого с его дво- ром (Впрочем Борис в отличии от тех двух, приехал не с Оки, с Козлова брода (ПСРЛ, 1910а, с. 161) – района нынешнего города Чехов на р. Лопасти, севернее Серпухова. Он находился не на
Оке, хотя недалеко и от южных, и от западных рубежей Руси одновременно. Очевидно, в его зада- чу входило следить, чтобы татары не вторглись с запада, с территории Литвы, со стороны пору- бежной р. Угры, и в тоже время иметь возможность быстро придти со своим войском к Оке, в по- мощь несущим там стражу русским полкам, в том случае, если ордынцы придут туда). Любопытно отметить, что согласно незамеченному историками свидетельству великокняжеского летописания, Данияр лично присутствовал в числе русских войск, ставших в этот день напротив Алексина, уви- дев которые хан Ахмат поспешил покинуть этот город в ближайшую ночь: «полци великого князя и всех князей приидоша к Берегу, и бысть многое множество их, тако же и царевичь Даньяр. И се и сам царь прииде на Берег и, видев многые полки великого князя, аки море колеблющися, доспеси же на них бяху чисты велми, яко серебро блистающу, и въоружены зело, и начат от Брега отступа- ти по малу в нощи той, страх и трепет нападе на нь, и побеже гоним гневом Божиим» (ПСРЛ, 1959, с. 250). (Под великокняжескими полками, вероятно, подразумевается великокняжеский двор, кото- рый привел воевода Ивана III – Челядин. Но возможно, какие-то отряды привели с собой удельные князья, взяв их в приграничных поокских московских землях, где они стояли на страже границы). Типографская летопись также подтверждает информацию, что Алексин пал перед тем, как татары стали переправляться на другой берег и их оттуда отогнали подоспевшие полки русских удельных князей (ПСРЛ, 1959, с. 250).
Несколько иная информация содержится в рассказах Ермолинской летописи, московских со- кращенных сводов конца XV в., а также Софийско-Львовского и Устюжского свода (которые, как отмечают исследователи, восходят к общему протографу) (Лурье, 1986, с. 178; Алексеев, 1980, с. 68; Алексеев, 2005, с. 12; Алексеев, 2011, с. 158). В сокращенных сводах данные повествования фигурируют под названием «О Алексине граде» (в дальнейшем мы их условно будет так называть даже применительно к вариантам, содержащемуся в Ермолинской летописи и др.). Не исключено, что их первоисточник связан с г. Белоозером и читался в белозерском летописании: во всех спи- сках летописной повести об Алексине граде возвеличивается роль сына удельного князя Михаила Верейского-Белозерского Василия Михайловича, названного в повести Удалым.
Согласно повести об Алексине граде, воевода московского города Алексина Семен Беклими- шев сбежал за Оку еще до падения Алексина, когда ордынские татары только подошли к городу, бросив горожан на произвол судьбы. Ордынцы бросились за ним на судах, но не поймали. А ото- гнал их назад, к правому берегу один лишь Василий Михайлович Удалой с немногими силами, первым подоспевшим к левому берегу Оки напротив Алексина. Другие удельные князья подошли немного позднее, и с ними – великокняжеский воевода Петр Федорович Челядин с двором велико-
го князя. Таким образом, согласно повести об Алексине граде, Челядин вопреки версии велико-
княжеского летописания не принял в изгнании большеордынских татар за реку никакого участия. Алексин же был захвачен и сожжен уже на глазах подоспевших к противоположному берегу све- жих сил, но те ничего не смогли поделать, так как не могли форсировать на конях глубокую реку. Однако, сами ордынцы, рассмотрев многочисленное русское воинство, почувствовали себя неуют- но, и вызвав к себе за реку для переговоров прибывших с русским войском служилых татар, стали их спрашивать о составе русского воинства (ПСРЛ, 1853, с. 150; ПСРЛ, 1910, с. 298; ПСРЛ, 1910а, с. 161; ПСРЛ, 1962, с. 279, 353; ПСРЛ, 1982, с. 48, 93). Ермолинская летопись добавляет, что они спрашивали, в частности, про Данияра. На эти расспросы согласно всем вариантам повести о Алексине граде, служилые татары ответили, что Данияр со своим «двором» (ПСРЛ, 1910а, с. 161), или с «татарами»( ПСРЛ, 1853, с. 150; ПСРЛ, 1910, с. 298; ПСРЛ, 1962, с. 279, 353; ПСРЛ, 1937, с. 48, 93), находится в Коломне. Как прибавляет Ермолинская летопись, по словам служилых татар, с Данияром в Коломне находилось много воевод и воинов великого князя. А на вопрос ордынцев, кто это встал на берегу Оки против Алексина, служилые татары ответили, что это удельные князья Андрей Углицкий и Борис Волоцкий со своими дворами. После этого, ордынцы «в тот же час» по- спешили отступить из русских пределов (ПСРЛ, 1910а, с. 161). Дело, очевидно, происходило
31 июля и в вечернее время (согласно Типографской летописи, это произошло в ночь на субботу 1 августа (ПСР, 2000а, с. 193). Добавим, что на эту же дату косвенно определенно намекает и рас- сказ великокняжеского летописания, согласно которому отступления татар тоже произошло в
«нощь» после пятницы (ПСРЛ, 1959, с. 250), т. е. с 31 июля на 1 августа). Исследователи обычно доверяют приведенным в источникам словам служилых татар о пребывании Данияра в тот день в Коломне (Экземлярский, 1889, с. 206–207; Алексеев, 1980, с. 71; Алексеев, 2005, с. 12; Алексеев,
2011, с. 157), хотя они вступают в прямое противоречие с отмеченным мною выше известием ве-
ликокняжеского летописания о присутствии Данияра на левом берегу Оки против Алексина. Какая
же версия верна и как они между собой согласуются? Вопрос об участии Данияра в этой войне не рассматривался специально (хотя ученые, не обращая внимания на свидетельства великокняжеско- го летописания, иногда по умолчанию верили словам служилых татар, приведенным в повести об Алексине граде). Ход и хронология данной кампании обстоятельно рассмотрены в указанных ра- ботах Ю. Г. Алексеева, посвятившему ей отдельные статью и очерки в монографиях. Но в них тоже некоторые вопросы остались фактически нерешенными (прежде всего, о ходе событий под Алек- синым 31 июля, времени сожжения Алексина, поведении его воеводы, порядка прибытия к проти- воположному берегу свежих сил). А эти проблемы следует разрешить для адекватной характери- стики информации тех источников, в которых в связи с событиями этого дня упоминается Данияр.
Прежде всего отметим, что летописная повесть о Алексине граде достаточно сложный источ- ник. События того дня, предшествующие переговорам служилых татар с ордынцами, описаны в ней тенденциозно и иногда в ущерб действительности. Прежде всего, это касается поведения Бек- лемишева, которого все-таки нет достаточных оснований обвинять в дезертирстве из осажденного города. Ведь он упорно оборонял город 2 дня подряд. И Алексин покинул уже после его падения. Ибо если бы ордынцы ко времени его отплытия не успели взять город, то как бы они смогли бро- ситься за ним через Оку в лодках в погоню, с намерениями поймать его еще на воде? Надо думать, он уходил уже тогда, когда те вступили в Алексин и также как и он, имели возможность свободно пользоваться лодками в черте города. И переправиться в след за ним через реку хотя бы в несколь- ких лодках, а то и более, чем в 10. Таким образом, Алексин пал до прихода к противоположному берегу реки русских войск, а вовсе не на глазах у последних. Это, кстати, больше соответствует и контексту летописных рассказов. Ведь вместо долгого напряженного стояния ордынцев с вновь прибывшими русскими силами на разных берегах Оки, русские хронисты, в том числе и автор по- вести о Алексине граде, описывают достаточно быстрое развитие событий: русские воины не дали неприятелю закрепиться на левом берегу, после чего тот решил не связываться с многочисленной и хорошо вооруженным войском и вскоре отступил (по версии повести, это произошло после пере- говоров с прибывшими с ними служилыми татарами). Думается, что есть основание доверять вы- шеуказанным сведениям Типографской летописи, а также рассказу великокняжеского свода о том, что Алексин пал до того, как на противоположном берегу появились русские силы. Другое дело, что рассказ повести об Алексине граде о том, что татары поплыли через Оку вслед за Беклемише- вым представляется вполне резонным. Но только помог ему отбиваться от татар вовсе не Василий Михайлович Удалой. Более достоверным представляется версия великокняжеского хрониста о том, что это был Петр Федорович [Челядин]. Ведь в отличии от повести о Алексине граде, возвеличи- вающей роль сына Михаила Верейского, великокняжеский книжник не мог иметь по отношению к Челядину подобных намерений. Ведь он не помнил его фамилии и, по-видимому, нетвердо знал о его статусе, так как в рассказе он, скорее, фигурирует как второй воевода после Беклемишева, чем видный московский полководец, возглавлявший «двор» великого князя. Соответственно москов- ский великокняжеский хронист не имел резона ему приписывать каких-то несуществующих подви- гов, вместо сына Михаила Верейского, о котором тот пишет также вполне уважительно. Таким об- разом, есть основания полагать, что великокняжеский воевода Петр Федорович Челядин поспел раньше удельных полков (хотя, скорее всего, и ненамного, что дало возможность белозерскому книжнику приписать это сыну местного удельного князя).
Вместе с тем, дальнейшие сведения повести не противоречат действительности, а также пока- заниям других источников. В том числе и в вопросе о месте пребывания в тот день Данияра. Ведь приведенные в ней слова служилых татар о его нахождении в Коломне, вопреки расхожему мне- нию, на деле отнюдь не отражали авторской позиции ее составителя.
Показания служилых татар при ближайшем внимательном их рассмотрении оказываются лживыми, хотя безусловно делают честь их дипломатическим способностям.
Сообщая ордынцам о расположении русских войск, они явно акцентировали внимание на то, что те стоят во всех порубежных поокских городах от Тарусы, где, по видимому, и в самом деле стоял удельный князь Андрей Меньшой (ПСРЛ, 1910а, с. 161)1 до Коломны, надежно контролируя русские границы (и соответственно в достаточно короткие сроки могут поспеть к Алексину).
1 Ю.Г. Алексеев отмечал наличие в летописях расхождений, где стоял Андрей Большой – Углицкий – в Серпухове или в Тарусе (Алексеев, 2005, С. 12; Алексеев, 2011, С. 158). Ели принять первую версию, то са- мым верхним по течению Оки и западным городом в этом списке оказывается Серпухов. Таруса фигурирует в Ермолинской летописи в рассказе служилых татар. Там в ней, помимо Андрея Большого, значится и Анд- рей Меньшой, в других источниках в качестве участника данной кампании не упомянутый. (ПСРЛ, 1910а,
И для большего эффекта татары старались преуменьшить количество пришедших с ними удельных полков. На вопрос ордынцев «а сей кто стоит против царя?» напротив Алексина, cлужилые татары, согласно рассказу Ермолинской летописи, ответили неправду: «А то князь Юрьи да князь Борис, братья великого князя, толко пришли с своими дворы» (ПСРЛ, 1910а, с. 161). Заме- тим, что они умолчали о присутствии верейцев и самого великокняжеского «двора» во главе с пол- ководцем Ивана III Челядином, которые фигурируют в той же повести о Алексине граде. (Та же самая Ермолинская летопись, а также другие летописные памятники, содержащие данную повесть, прямо упоминают в числе русских войск, ставших против Алексина сына Михаила Верейского Ва- силия с немногочисленными людьми (ПСРЛ, 1853, с. 150; ПСРЛ, 1910, с. 298; ПСРЛ, 1910а, с. 161; ПСРЛ, 1962, с. 279, 353; ПСРЛ, 1982, с. 48, 93). Под Алексин он пришел из лежащих выше по Оке областей, т. е., надо думать, из района приграничного г. Калуги, где стерег русские рубежи на слу- чай появления там ордынцев. О присутствии Василия Михайловича в тот день под Алексиным также упоминают независимые свидетельства великокняжеский свода и Типографской летописи (ПСРЛ, 1959, с. 250; ПСРЛ, 2000а, с. 193)). Статус воеводы Челядина указан в той же Ермолинской летописи, а его отряда – как «двора» великого князя – в сокращенных московских сводах конца XV в. и Устюжском своде (ПСРЛ, 1910а, с. 160; ПСРЛ, 1962, с. 279, 353;ПСРЛ, 1982, с. 48, 93). Хо- тя присутствие Челядина на Оке против Алексина упомянуто также в повести об Алексине по Со- фийско-Львовскому своду (ПСРЛ, 1853, с. 195; ПСРЛ, 1910, с. 288), а великокняжеский хронист, как было сказано выше, упоминает об активном участии этого «Петра Федоровича» в боях с ор- дынцами у левого берега до подхода Данияра и удельных князей и присутствии великокняжеских полков против Алексина). Так что служилые татары дали неприятелю заведомо неверную инфор- мацию о составе прибывших с ним отрядов. Делалось это не для преуменьшения численности войск (ордынцы с Ильиной горы хорошо видели пространство противоположного берега и могли составить сами о ней примерное представление), а для того, чтобы составить впечатление об отно- сительно большей численности удельного полка и соответственно стоявших по Оке русских войск, которые быстро могли придти под Алексин на подмогу своим против ордынцев.
Кроме того, в рассказе служилых татар можно заметить еще одно несоответствие с действи- тельностью, которое могло быть гораздо более очевидным для неприятеля. Сообщая о прибытии одних «толко» «дворов» удельных русских князей они сами служили доказательством обратного, ведь они никак не могли входить в состав последних а относились к дворам служилых царевичей. Не исключено, что служилые татары в данном случае не стремились сделать свою ложь правдопо- добной. Согласно независимым друг от друга свидетельствам повести об Алексине граде по Ермо-
линской летописи и великокняжеского свода, хану Большой Орды Ахмату и без того было не по
себе при виде появившихся напротив Алексина свежих, сравнительно многочисленных и хорошо вооруженных сил неприятеля (ПСРЛ, 1910а, с. 161; ПСРЛ, 1959, с. 250). Другие варианты повести об Алексине граде также отмечают, что ордынцев напугала многочисленность стоявших за рекой вражеских сил (ПСРЛ, 1853, с. 150; ПСРЛ, 1910, с. 298; ПСРЛ, 1962, с. 279, 353; ПСРЛ, 1982, с. 48,
93). Доверять этим сведениям есть основания, поскольку ордынское войско было в тот день ослаб-
лено – заражено смертельной «язвой» (ПСРЛ, 1959, с. 250)2 и, скорее всего, плохо снаряжено – как
с. 161). Ю.Г.Алексеев справедливо полагает, что Андрей Большой скорее всего все же был в Серпухове (Алексеев, 2005, с. 12; Алексеев, 2011, с. 158) Вместе с тем, эти обе версии не так уж противоречат друг дру- гу. Типографская летопись поясняет, что Андрей Большой стоял вверх по Оке от Серпухова (ПСРЛ., 2000а,
193). Он охранял, таким образом, не только Серпухов, но и его окрестности в сторону Тарусы. А поскольку оба левобережных окских города – Таруса и Серпухов – расположены достаточно близко друг к другу, бра- тья в известной степени действительно стояли вместе, так как их войска находились в непосредственном
соседстве. Андрей Большой занимал Серпухов и его округу вверх по реке, а Меньшой – Тарусу. И сведения
летописей в известной степени дополняют друг друга. Другое дело, что роль Андрея Меньшого была, види- мо, более скромной. Поэтому он вообще нигде, кроме известия Ермолинской летописи, не упомянут. Не ис- ключено, что Тарусу в тот же год получит в удел от Ивана III после смерти Юрия Дмитровского именно в качестве награды за эту службу.
2 Впрочем, С.М. Соловьев считал не главной причиной отступления. А А.А. Горский отмечал, что по летописным данным она была причиной не ухода татар, а более быстрого их движения прочь от московских
границ (Соловьев, 1960, с. 6.; Горский, 2003, с. 157). Однако, об этой язве стало хорошо известно в русском войске, надо полагать, еще до отступления Ахмата. Ведь эти сведения не относились к тем, что принесли
посланные после Иваном III вслед уходящим ордынцам полки. И быть может именно из-за мора в татарском
войске до приказа Ивана III идти вслед и брать отстающих татар в полон никто не поспешил его преследо-
вать за Оку.
люди, так и боевые кони. Ведь именно к этому времени, надо полагать, относятся слова Ярлыка Ахмата, что кони у него без одеж, а люди без попон, из-за чего он и отошел от «Берега» Оки (Не- син, 2015а, с. 120). С этим, вероятно, и было связано повышенное внимание ордынцев и их хана к добротному состоянию вражеских доспехов. Ахмат едва ли сомневался, что часть русских войск расположилась в окрестных поокских городах, охраняя южные рубежи московского княжества и может также быстро придти к Алексину. Недаром под Алексин он пришел в обход через пригра- ничные литовские земли, да и вообще неожиданно для московского князя появился под укрепле- ниями этого плохо подготовленного к обороне города, а не стал брать Коломну и другие поокские порубежные московские города, которые были ему больше по пути на Москву из волжских степей.
Но откровенное вранье служилых татар не могло не нервировать его еще сильнее – ведь из их лживых рассказов было совершенно не ясно, кто где именно стоит на самом деле, и откуда, соот- ветственно, можно ожидать опасности. Поэтому не удивительно, что после таких переговоров он принял окончательное решение срочно уводить войска. В ту же ночь Ахмат, поспешил уйти с ос- новными силами. Согласно Типографской летописи, отдельные отряды (или просто разрозненные группы татар) покинули правый берег Оки на другой день 1 августа, в светлое время (ПСРЛ, 2000а, с. 193).
Словам служилых татар о том, что Данияр стоит в Коломне, хан совершенно не верил, равно как и о пребывании с Андреем Меньшим другого служилого царевича Муртозы3 – согласно повес- ти о Алексине граде, при отступлении и хан и ордынцы опасались преследования со стороны удельных князей и обоих царевичей, и, кроме того, хан также беспокоился, что царевичи неожи- данно вторгнутся в его земли и захватят его жену (ПСРЛ, 1853, с. 150; ПСРЛ, 1910, с. 298; ПСРЛ,
1910а, с. 161; ПСРЛ, 1962, с. 279, 353; ПСРЛ, 1982, с. 48, 93). Некоторые основания для опасения у него были – не потому что те это хотели сделать, а потому, что служилые царевичи с их маневрен-
ными и небольшими отрядами были способны на такие внезапные налеты (татары Данияра в этом отношении, кстати, хорошо показали себя на Шелони).
Кстати сказать, некоторое время спустя после отступления татар Иван III (который, очевидно и вправду, как сказали о нем служилые татары, был в начале августа в Ростиславле)4, действитель- но послал некоторые полки на тот берег Оки, схватить отстающих ордынцев и взять их в полон. Видимо, тех самых, что ушли уже при свете дня 1 августа.
Русские войска не нанесли ордынскому воинства урона (видимо, не желая заразиться от них язвой и вызвать в своих рядах распространения эпидемии. Любопытно, что до приказа Ивана III никто воевод не выражал намерений броситься за реку в погоню за уходящим больным ордынским войском). Но тем не менее, все же, как видно, они проследили за большеордынскими татарами и сообщили, что те ушли зимовать в свои владения. Вероятно, разведка заняла несколько дней. Это можно предположить из сообщения великокняжеского летописания о том, что хан добежал до сво- ей ставки за 6 дней (ПСРЛ, 1959, с. 250). За такой срок на конях от Алексина до нижнего Поволжья конечно, доскакать на коне невозможно. Но зато, несколько дней, примерно до 6 августа были для русских войск вполне хорошим сроком, чтобы выехать относительно недалеко в Дикое поле и твердо установить, что Ахмат не пошел на запад в Литву на соединение с союзными войсками Ка- зимира Ягеллончика, или по пути в волжские степи не пограбил южные «украины» Рязанского княжества, а вместе своим изможденным войском (теряя по пути умирающих от эпидемии людей и коней) (ПСРЛ, 1959, с. 250) отправился в свои владения на зимовку.
3 О пребывании Муртозы с ним сообщает Ермолинская летопись (ПСРЛ, 1910а, с. 161). По другим дан- ным, Муртоза стоял с Андреем Большим в Серпухове. (ПСРЛ, 1853, с. 150; ПСРЛ, 1910, с. 298; ПСРЛ, 1962, с. 279, 353; ПСРЛ, 1982, с. 48, 93). Но как мы видели выше, силы братьев стояли по соседству, так как войска Андрея Большого стояли на страже границы между Серпуховым и Тарусой, вверх по Оке. нахождение Мур- тазы в отряде у Меньшого, в Тарусе более вероятно – ведь Иван III в 1471 г передал этого царевича тому на службу (Вельяминов-Зернов, 1863, с.81–83). И лишь в декабре 1473 г Муртаза перейдет служить великому князю.
4 Великокняжеская летопись пишет, что 30 июля он из Москвы пошел в Коломну, но затем, узнав, что ордынцы ушли в степи на зимовку, вновь в нее вернулся (ПРСЛ, 1959, с. 250). Значит, он был, где-то еще кроме нее. Псковский хронист, как видно, по свидетельству псковских послов, ездивших в то время в Мос-
ковскую землю, сообщает, что тот был у «Коломны» (ПЛ, 1955., с. 188). А Ростиславль находился недалеко
от нее. Но городок Ростиславль был, надо полагать, хуже известен псковичам, чем Коломна и воспринимался как ее округа.
В таком случае русские войска потратили на разведку около 3 дней – с 3-е по 6-е. (приблизи- тельно с 1 по 3 августа гонец от должен был доехать в ставку к Ивану III, передать весть об уходе Ахмата и отстающих татар, получить дальнейшие указания и вернуться с ними к своим). На непро- должительный и недальний характер этого похода косвенно указывает тот факт, что русские вой- ска не узнали о нападении на ордынские земли узбекского хана Мухаммеда Шейбани. Т. е., оче- видно, южнее верховьев р Дон они не ходили, удовлетворившись знанием, что войско Ахмата из- мождено эпидемией, унесшей жизни людей и коней, и ушло восвояси, а не пошло за подмогой в Литву или разорять окраины Рязанского княжества.
Участие Данияра с его татарами данной разведочной экспедиции весьма вероятно – со своим маневренным отрядом, способным внезапно появляться за спиной противника (как год назад на Шелони), он был весьма полезен в таком предприятии.
Далее, согласно незамеченному исследователями известию того же великокняжеского летопи- сания, получив весть об уходе татар на зимовку, Иван III «возвратися к Коломне, а с ним царевич Даньяр» (ПСРЛ, 1959, с. 250). Значит, Данияр в эти дни в Коломне также не оставался (иначе он не мог «возвратиться»). Оттуда Иван III отпустил Данияра в Касимов, а сам двинулся к северо-западу и прибыл в Москву 23 августа (ПСРЛ, 1959, с. 250).
Таким образом, у нас есть все основания доверять словам великокняжеского летописания о присутствии Данияра с его двором 31 июля 1472 г. на левом берегу Оки напротив Алексина наряду с великокняжеским полком Челядина и войсками удельных князей.
Правда, не исключено, что служилые татары верно говорили ордынцам, что он в принципе был связан с обороной рубежа в Коломне. Это косвенно подтверждает и вышеуказанный рассказ
великокняжеского хрониста, согласно которому Данияр воротился потом в этот город одновремен-
но с Иваном III. Соответственно, под Алексин Данияр прибыл, скорее всего, именно из Коломны. Если Иван III получил сведения в Москве о приближении татар к Алексину через сутки, утром 30 июля, то Данияр в Коломне мог узнать об этом тогда же или чуть позднее (этот город расположен примерно в 160 км вверх по Оке, чуть подальше от Алексина, чем Москва). А почти за 2 полных ходовых дня, к вечеру 31 июля, у него было время преодолеть это расстояние с его людьми на ко- нях. (равно как и у великокняжеского полководца Челядина – преодолеть около 150 км от Москвы с «двором» великого князя5.
Нельзя не отметить что полки удельных князей прибыли из разных мест к заречным окрестно- стям Алексина фактически одновременно (видимо, примерно в одно и тоже время с полком Челя- дина, лишь немногим позже). Это не могло быть простым совпадением. Очевидно, у них было из- начальное предписание быть готовыми в любое время ехать к тому приграничному месту, к кото- рому подойдут ордынцы. И гонцы их исправно информировали. Прибыл такой гонец и в Коломну к Данияру. И тот быстро выехал и к вечеру 31 июля поспел к правому берегу Оки против Алекси- на.
К сожалению, летописи не раскрывают его роли в событиях 31 июля.
Но можно судить определенно, что он был в числе тех войск, что стояли в тот день против Алексина, а потом, с большой доли вероятности, принял участие в походе за Оку вслед за отсту- павшими ордынцами. И, вернувшись из степей, прибыл к Ивану III в Ростиславль (располагавший- ся на р. Оке, в 25 км выше Коломны, на правом берегу реки в районе нынешнего села Сосновка Озерского района Московской обл.), прошел вместе с ним вдоль р. Оки до Коломны, где разделя- лись пути на Касимов и на Москву.
ЛИТЕРАТУРА
5 О скорости передвижения конных войск в сутки на Руси в XV в. смотри в специальной работе о логи- стие русских войск (Несин, 2016а, с. 134–166). В 1456 г. новгородцы за полдня 2 февраля проскакали до 50 км от города на южный берег Ильменя и до 25 – оттуда до Русы в утренние часы 3 числа. Войско Холмского от Демона к мосту Шелонской битвы в день также покрывало от 55 до 85 км. Соответственно за 2 почти полных дневных перехода Данияр мог проехать 160 км, равно как Челядин – 150 км от Москвы.
ших времен до ХХ века. СПб., 2006. Том 2. С. 205.
1435/1436 гг.: к истории внешней политики Новгорода в период его нахождения у должности и организации новгородского войска в XV в. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники.
1505 г. СПб., 1889. Т. I.
Список сокращений:
ПЛ – Псковские летописи
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
THE KASIMOV PRINC DANIYARS PRESENCE IN MILITARY CAMPAIGNS OF THE GREAT PRINCIPALS TROOPS ON 1471–1472 YEARS
M.A. Nesin
In this article on the basis of a comprehensive analysis of sources the author reveals the role of Kasimov prince Daniyar in the military campaigns of the Russian grand army against Novgorod and Tatars of Great Horde, as well as the location of Daniyar in these campaigns. The author also applies to questions of military organization of the Kasimov Tatars and the role Tatars of Daniyar in Shelonsky battle on July 14, 1471.
Keywords: Daniyar, Ivan III, Kasimov, the Great Moscow Principality.
Сведения об авторе:
Несин Михаил Александрович – аспирант, Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого, младший научный сотрудник Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (г. Санкт-Петербург); Е-mail: petergof-history@yandex.ru
Nesin Mikhail Aleksandrovich – Postgraduate, Yaroslav-the-Wise Novgorod State University, Junior researcher of the Military Historical Museum of Artillery, Engineer and Signal Corps (St. Petersburg).
УДК 903
ПОСЛЕДНЯЯ КРЕПОСТЬ ХАНА КУЧУМА НА ИРТЫШЕ
© 2016 г. С.Ф. Татауров
В данной статье речь идет об одном из укрепленных комплексов Сибирского ханства Тунусском город- ке, который располагался на правобережном притоке Иртыша – Таре, примерно в 50 км от его долины. Река Тара протекает в широтном направлении и служит границей между лесостепной и таежной зонами Западной Сибири, поэтому практически весь период древней и средневековой истории являлась границей между лес- ным и степным населением. Тунусский городок был поставлен в 70-х годах XVI в. вместе с еще несколькими городками, которые составили оборонительную линию, защищавшую земли ханства от хантыйского населе- ния. В тоже время эти городки были центрами по сбору ясака с проживавшего здесь населения. В течение
2003–2006 гг. городок исследовался археологической экспедицией Омского филиала Института археологии и этнографии СО РАН под моим руководством. Материалы исследований легли в основу этого сочинения.
Ключевые слова: Западная Сибирь, Сибирское ханство, хан Кучум, Московское царство, Тара.
В письменных документах, касающихся истории одного из последних тюрко-татарских госу- дарственных образований – Сибирского ханства, совсем немного сведений о судьбе конкретных поселений и городков – их основании и прекращении существования. В основном документы опи- сывают исторические события, связанные со столицами и городами ханства и с историческими деятелями, которые оказались связанными на какой-то момент с этими комплексами. Еще меньше таких памятников, которые можно соотнести с выявленными и исследованными археологическими объектами. Одним из таких является Тунусский городок на р. Таре в Среднем Прииртышье.
В археологических исследованиях древностей этого периода очень важно наличие определен- ных базовых комплексов, относительно которых должна строиться вся хронологическая и этно- культурная картина развития Западной Сибири. К сожалению, крупные городские центры сибир- ских ханств в силу различных причин – неисследованности (Чимги-Тура) или невозможности опубликования всех материалов (Искер или Тоянов городок) не могут выступать в такой роли. По- этому чрезвычайна важна роль тех археологических памятников, которые имеют точную историче- скую привязку к конкретным событиям, и тем самым дают нам возможность использовать найден- ные на них в ходе археологических исследований материалы в качестве определенных хронологи- ческих и культурных маркеров.
Для археологических комплексов Сибирского ханства в Прииртышье есть несколько истори- ческих объектов, которые могут или могли бы выступать в качестве таких базовых памятников, но, также как и с вышеотмеченными городами, многие из них выпали из научного оборота.
Наиболее известна и археологически исследована Кизыл-Тура, но, к сожалению, материалы многолетних раскопок Е.М. Данченко этого комплекса до сих пор не изданы, и поэтому мы ничего не можем сказать об этом городе. Вероятнее всего, он был разрушен еще до похода Ермака. Воен- ный городок Куллара, который Ермак так и не смог взять, несколько сезонов исследовался Б.А. Кониковым, но собственно комплекс материалов, который можно было бы соотнести с Сибир- ским ханством, так и не было выделено исследователем, так как на момент раскопок этим периодом в Сибири он практически не занимался. Городок Ташаткан и Черный городок на настоящий момент вообще не найдены и поиски их не ведутся. Поэтому Тунусский городок, обнаруженный в ходе разведки 2002 г. автором данной статьи является пока единственным археологическим комплексом, соотнесенным с конкретным историческим объектом и целенаправленно исследованным в ходе трех сезонов.
Тунусский городок (Тунус) известен благодаря собранным Г.Ф. Миллером материалам, как центр Тунусской (Чангулинской – по имени главного мурзы Чангулы) волости, которая располага- лась на среднем течении правого притока Иртыша – Таре. Из приведенных им грамот мы знаем и о его судьбе – во второй половине марта 1595 г. он был сожжен отрядом тарских служилых людей (Миллер, с. 362). Археологические исследования, которые проводились на этом комплексе в 2003–
2006 гг. показали, что городок был основан в период присоединения прииртышских земель ханом
Кучумом к Сибирскому ханству, то есть примерно в 70-х годах XVI века и, таким образом, он про-
существовал менее тридцати лет. Не смотря на такой незначительный по историческим меркам пе- риод времени, в судьбе этого городка отразилась вся история Сибирского ханства – от его возник- новения по велению хана Кучума до его взятия и ликвидации последнего очага сопротивления та- тар против русских в Прииртышье.
Тунус имеется на карте Сибири XVI–XVII вв. К.Н. Сербиной (Миллер, 1999, Прилож.) (рис. 1) и в Хорографической книге С.У. Ремезова (рис. 2). Вследствие того, что городок расположен далеко от долины Иртыша, его расположение указано весьма приблизительно – у К.Н. Сербиной он распо- ложен немного западнее и на правом берегу р. Нижняя Тунгуска, у С.У. Ремезова он находится на другом берегу реки. В действительности городок располагается на левом берегу правого притока р. Тары – р. Нижней Тунуски.
По своему географическому положению Тунусский городок занимал очень важное стра- тегическое положение. С востока по левому берегу Тары до этих мест доходит один из языков Ба- рабинской лесостепи, поэтому городок являлся связующим звеном между Прииртышским и Бара- бинским улусами Сибирского ханства. Вместе с другими городками – Кошкулем IV (на р. Уй) и Екатериниским V (на р. Пятая речка) Тунусский городок составлял оборонительную линию, кото- рая отодвинула от долины Иртыша хантыйское население. Одновременно городок служил центром сбора ясака с местного населения.
Тунуский городок, как и другие вышеуказанные комплексы, функционировал только опре- деленное время в году, осенью – когда была возможность проезда по замерзшим рекам, но снежный покров еще не достиг своего максимума или весной, когда снег оседал, но реки еще не освободи- лись от ледяного покрова. В эти периоды городок занимал небольшой гарнизон, судя по количеству жилищ, из 20–30 человек. По питанию он рассчитывал только на свои ресурсы – анализ остеологи- ческих материалов дал нам около 90% костей лошади, то есть они специально пригоняли их для питания. На городище Кошкуль IV – следующим к северу от Тунусского городка были зафиксиро- ваны кости северного оленя, хотя его ареал обитания гораздо севернее – это подтверждает наши выводы о сборе татарами ясака с северного хантыйского населения. В пользу периодического ис- пользования городка говорит сравнительно небольшой культурный слой и отсутствие бытовых предметов при его исследовании.
Городок, как и другие укрепленные комплексы линии, был основан после присоединения этой части Прииртышья ханом Кучумом к своему ханству и для защиты долины Иртыша от возможных набегов хантыйских князьков. Из-за малочисленности проживавшего здесь населения он переселил сюда часть своих подданных с Южного Урала и восточной Башкирии. В литературе они получили название аялынских татар, которые вместе с туралинскими татарами составляют этническую груп- пу тарских татар – основного населения Тарского Прииртышья в конце XVI в. (Томилов, 1981, с. 135–136).
Фактически он был расположен на границе прииртышского улуса, центр которого распо- лагался на Иртыше и до сих пор не найден (Татауров, 2011). Вероятнее всего, он был уничтожен при основании г. Тара в 1594 г., либо это поселение в районе д. Сеитова, куда переехал из Искера Дин-Аул-Ходжа, возглавлявший в свое время исламскую миссию из Бухары и приехавший в Си- бирское ханство по приглашению хана Кучума. Следует отметить, что татарские поселения на Ир- тыше не имеют укреплений, так как они защищены цепочкой этих городков по всем притокам Ир- тыша в этом районе.
После поражения под Искером хан Кучум уходит на юг в Прииртышье и уже отсюда продол- жает вести свою борьбу с русскими отрядами. Аялынские татары в этот период были одним из ос- новных источников пополнения войска хана Кучума, и они одними из последних присягнули Мос- ковскому царству, что, впрочем, при любом удобном случае не мешало им переходить на другую сторону. Городки и поселения в Прииртышье стали временными ставками хана Кучума. После ос- нования Тары в 1594 г. хан попытался отойти на юг, в район, прилегающий к устью Оми, и осно- вать там новый центр ханства (Черный городок), но русские взяли только что основанный городок штурмом и он был вынужден отойти от Иртыша и перекочевать на восток – в Барабу и дальше в Приобье.
Рис. 1. Карта Западной Сибири, выполненная К.Н. Сербиной
(Приложение к изданию: Миллер Г.Ф. История Сибири, 1999)
Рис. 2. Фрагмент карты С.У. Ремезова из Чертежной книги Сибири
Тарскому воеводе князю Федору Елецкому, выполняя наказ царя, было необходимо, в пер- вую очередь, очистить от хана Кучума долину Иртыша и ликвидировать угрозу осады Тары, вы- вести из под его контроля местных татар. Для того, чтобы пресечь помощь хану с востока от бара- бинских татар нужно было взять Тунусский городок и установить контроль над средним течением р. Тары. Из грамоты 1595 г. тарского воеводы Федора Елецкого мы знаем о последних событиях, связанных с этим городком.
1595 г. августа 16. – Грамота царя Федора Ивановича в Тару воеводе князю Федору Елецкому с товарищами по поводу тамошних дел и вестей о Кучуме и нагайцах: «… И он князь Ондрей (Елец- кий) отпустил из нового города с Тары марта в 17 день голову Бориса Доможирова да голову Своитина Рупосова, а с ними детей боярских, и литвы, и казаков, и стрельцов, и служивых юртов- ских и волостных татар, Тобольских, и Тюменских, и Тарских 483 человека воевати волостей: во- лость Чангулу, волость Лугуй, волость Любу, волость Келему, волость Тураш, волость Барабу, во- лость Кирпики, а те волости нам не служат и ясаку не давали, а живут в тех волостях ясачные люди многие, и в новой город на Тару к нему ко князю Ондрею не прихаживали, а были волости за Алеем, мурзою нагайским, И головы Борис Доможиров И Своитин Рупосов, не доходя волости Ту- раша, пришли под городок под Тунус, стоял в волости в Чангуле; а в городке сидело татар измен- ников 40 человек з женами и з детьми; и из городка де вышли татарове и с ними билися, и на вы- лазке тех татар побили, и языки поимали, и городок Тунус взяли, а на вылазке убили 17 человек, а лутчева человека Чангулу мурзу взяли жива, а с ними взяли 5 человек, и городок сожгли, и Чангулу волость и Любу волость воевали, а в них были ясачные многие люди. … И пришли головы Борис До- можиров и Своитин Рупосов в новой город на Тару со всеми людьми здорово» (Миллер, 1999, С. 362).
Из текста грамоты следует, что укрывшиеся в городке воины в количестве 40 человек совер- шили вылазку, в результате которой часть их была убита, а часть взята в плен вместе с главой во- лости Чангулой мурзой. При этом из грамоты неизвестна судьба оставшихся 17 воинов и укрывше- гося в городке мирного населения. Причем о судьбе пленников и оставшегося населения больше ничего не говориться – в Тару после этого похода пленных татар не приводили.
Ю.С. Худяков пишет: «В 1596 году воевода Ф. Елецкий разбил войско Кучума в городке Тунус.
Хану удалось бежать» (Худяков, 2000). Предположить, что в момент штурма хан Кучум был в го- родке и смог уйти, прикрываясь вылазкой защитников городка очень заманчиво, но это, на наш взгляд, только гипотеза. Хан Кучум в 1595 г. перемещался по своему ханству с довольно большой свитой, что мы впоследствии увидим во время решающего сражения на Ирменском лугу, поэтому разместиться ему в городке было очень сложно. К тому же хан проигрывал стратегически, отдаля-
ясь с Иртыша, где жило верное ему население. Тунусский городок был важен ему как укрепленный
комплекс, прикрывающий дорогу по Таре на восток в Барабу, и как источник поступления ясака,
столь необходимого для продолжения борьбы с русскими отрядами.
Обратимся теперь собственно к археологическим материалам – насколько они соответствуют воеводской грамоте.
Городок расположен на очень интересном природном объекте – останце коренной террасы (рис. 3-А, см. на цв. вклейке), который образовался после промыва р. Нижняя Тунуска одного из своих меандров. При относительно небольшой высоте всего около 7 метров, за счет эскарпирова- ния склонов (в настоящий момент крутизна составляет до 70º и более) и строительства фортифика- ционных сооружений, городок был очень хорошо защищен (рис. 3-Б, см. на цв. вклейке). Вдоль всей восточной части останца имеется достаточно глубокое углубление, которое служило в иссле-
дуемый период рвом и, возможно, было наполнено водой (рис. 3-Б, см. на цв. вклейке).
Городок занимает всю поверхность останца. Из-за достаточно крутых склонов единственное более-менее удобное место для поднятия на останец имеется в юго-восточной части. Здесь был вход на городище, в подтверждение этому служит устроенное в этом месте у подошвы останца ук- репление – «П»-образный вал, боковые стороны которого имеют длину 8 м, а фронтальная 35 м. Высота вала в настоящий момент около полутора метров. Располагается он на подошве (в пойме) и сооружен из грунта, освобожденного в результате эскарпирования естественных склонов останца. Внутренняя часть вала была укреплена стеной из слабообожженного кирпича. Это своего рода предмостный редут, если исходить из фортификационной терминологии.
На верхней площадке останца зафиксирован ров и вал, разделяющие поверхность останца почти пополам по линии северо-запад – юго-восток и образующие еще один фортификационный комплекс, наподобие цитадели. Глубина рва до одного метра, ширина 3–5 м. На основании страти- графических наблюдений можно утверждать, что ров был насыпан одномоментно и не имеет сле- дов перестройки или ремонта. Вал в восточной части останца имеет ширину до 17 м, в западной части он значительно уже до 10 м. Высота около 1 метра. Следует отметить, что песчаная почва, служившая основой вала, сильно оплыла, поэтому на момент штурма вал был как минимум в два раза выше и уже. В ходе раскопок мы зафиксировали в стратиграфии вала небольшие продольные углубления и довольно сильные прокалы, что позволяет нам, учитывая большую ширину вала, го-
ворить о том, что на верху вала было деревянное укрепление срубной конструкции. После взятия городка оно так же было сожжено. Общий перепад рва и вала был более трех метров, а с учетом деревянной части еще больше. Исходя из стратиграфии этих объектов, можно утверждать, что и ров и вал были сооружены одномоментно и затем не подновлялись.
Фортификационная система городка достаточно необычна для городищ Прииртышья и имеет аналоги скорее в Европе или Средней Азии. Наличие предмостного укрепления, построенного с применением кирпича, укрепленной части собственно на площадке городка с использованием срубных конструкций позволяет сделать предположение о том, что строительством городка зани- мались приглашенные специалисты.
Не меньший интерес вызывает и специально обустроенный спуск (взвоз) с террасы к городку (рис. 4). Он устроен вдоль подходящего к останцу мыса и конструктивно представляет собой широ- кую до 3 м выемку, которая плавно спускается вдоль склона террасы. Проведенные исследования показали, что были проведены специальные работы по его созданию – первоначально в склоне тер- расы выкопали полувыемку, создав, таким образом, ровную плоскость будущей проезжей части ши- риной около 1 м. Извлекаемую землю сваливали компактно вниз по склону, образуя своеобразную
«подушку» для наращивания ширины проезжей части и укрепляя ее при помощи деревянных кольев и плетней. Таким образом, ширина проезжей части была увеличена до 1,6 м. Продольный профиль взвоза имеет угол наклона 25º – 30º. По спуску могли передвигаться пешком, верхом, вести навью- ченных животных, осуществлять проезд на полозовых и колесных средствах передвижения.
Рис. 4. Спуск (взвоз) с коренной террасы р. Н. Тунуска к городку
Устройство подобного съезда достаточно редкое явление для средневековых городищ Запад- ной Сибири, по всей вероятности подобное устройство вызвано спецификой комплексов, которые были военно-административными центрами определенных территорий и служили своеобразными перевалочными пунктами для ясака.
На площадке городка зафиксировано семь овальных западин, три из которых располагались в цитадели. Все они, как выяснилось в ходе раскопок, были легкими каркасными жилищами (юрта- ми?), площадью около 50 кв. м. установленными на углубленных на 0,3–0,4 м от дневной поверхно- сти площадках (рис. 5, см. на цв. вклейке). Было исследовано два жилища внутри дополнительно ук- репленной части городка. Их особенностью было то, что стены, примыкавшие к краю городища, бы- ли дополнительно укреплены валом, то есть были частью оборонительной системы. Внутри жилищ вдоль стен располагались лежанки из тонких жердей и досок. В центре жилищ – небольшие откры- тые очаги, устроенные в округлых неглубоких ямах. Фактически мы можем говорить, что это юрты, дополнительно защищенные земляными брустверами со стороны края останца. В пользу того, что это были легкие каркасные жилища, свидетельствует и то, что следы пожара на месте их стен крайне не значительны. В одном из жилищ уцелел фрагмент стены, примыкающей к валу, по нему видно, что каркас жилища был сделан из жердей или небольших бревен диаметром не более 6–8 см.
Все жилища уничтожены пожаром, в очагах и рядом с ними целые и разбитые сосуды. В уг- лублении под одним из жилищ был найден спрятанный кузнечный инвентарь (рис. 6, см. на цв. вклейке). Клад практически идентичный этому был обнаружен в таежном Причулымье в Зырян- ском курганном могильнике и датируется XVI–XVII вв. (Беликова, 2010). Подобные наборы куз- нечных инструментов в это время были широко распространены на всем пространстве лесостепной зоны Евразии и использовались в основном для починки металлических изделий.
Возможно, что на территории комплекса были сделаны и другие клады инвентаря, так как дру-
гих предметов для жизнеобеспечения в ходе раскопок найдено совсем не много. Помимо горшков, оставшихся прямо в очагах, нами в жилищах и в межжилищном пространстве на зафиксировано ни одного предмета хозяйственного назначения.
Самыми многочисленными находками стали железные и костяные наконечники стрел. Следует отметить, что наибольшее их количество найдено на площадке перед рвом. Выделяются своим ка- чеством трехгранные черешковые наконечники стрел, но их относительно немного (рис. 7 – 12–14). Очень интересное наблюдение сделано по костяным наконечникам стрел Они примерно пополам делятся на хорошо изготовленные, отшлифованные и на выструганные второпях, без хорошей об- работки (рис. 7 – 6–11). Их сделали из самых различных костей животных, вплоть до ребер – из-за чего они ассиметричны и имеют слабую центровку, изготовление и использование таких стрел бы- ло вызвано, по-видимому, чрезвычайными обстоятельствами обороны городка. Восстанавливая по- следовательность обороны городка можно сделать вывод, что его защитники отстреливались до последней возможности и, только когда закончился запас стрел, сделали вылазку.
Большой интерес в археологических материалах городка вызывает керамика. Керамический комплекс делится на две примерно равные группы. Хорошо выделяются комплексы фигурноштам- пованной посуды и керамики, полностью покрытой оттисками подтреугольного штампа и элемен- тами геометрического орнамента, выполненного гребенчатым штампом. Из материалов раскопок следует, что жители городка пользовались обоими комплексами посуды одновременно. В процессе снятия культурного слоя в центре одного из жилищ был зафиксирован очаг и в нем найдены разва- лы трех сосудов, два из которых орнаментированы продольными линиями и фигурным штампом, а один полностью покрыт рядами подтреугольных оттисков.
Фигурноштампованная керамика (рис. 7 – 3–5), собранная в ходе раскопок городка, украшена штампами, которые в своей основе имеют орнаментиры археологических культур таежного При- иртышья второй половины I тыс. н.э. и начала II тыс н.э. потчевашской и усть-ишимской. На дан- ном комплексе эти штампы больших размеров, хуже по качеству и нанесены достаточно небрежно. Можно констатировать, что мотивы орнаментальных традиций, элементы орнамента, характерные для потчевашской и усть-ишимской культур сохранились на нашей территории до XVI–XVIII вв., но в отличном от них качестве исполнения. Керамика подобного облика для середины II тыс. до н.э. совсем не редкость. Посуда, изготовленная из недостаточно подготовленного материала и с некачественным обжигом, стала результатом прихода на эту территорию тюркоязычного населе- ния, не имевшего каких-то устоявшихся традиций изготовления керамической посуды и постепен- но перенимающего навыки ее производства у местного населения. Керамика такого «грубоватого» облика с элементами «лесного» более северного орнамента встречается практически на всех ком-
|
|
плексах, которые мы соотносим с сибирскими ханствами. Но, зачастую, исследователи относят эту керамику к дотатарскому времени, что, как мы видим по материалам Тунусского городка не верно.
Рис. 7. Тунуский городок. Археологическая коллекция
1–2 – сосуды со сплошной орнаментацией;
3–5 – фигурноштампованная керамика;
6–11 – костяные наконечники стрел, изготовленные во время осады;
12–14 – железные наконечники стрел;
15 – кинжал.
1–5 – керамика, 6–11 – кость, 12–15 – железо
Второй комплекс керамики (рис. 7 – 1–2) соотносится с татарской посудой поселенческих па- мятников XVII–XVIII вв., исследовавшихся в Среднем Прииртышье – Бергамак III, Черталы I, но, в отличие от них, найденная здесь посуда сохранила черты более раннего периода, что отразилось в делении сосуда на орнаментальные зоны при помощи геометрических композиций, выполненных гребенчатым штампом и в достаточно широком диапазоне профилировки сосудов. На более позд- них памятников геометризм на керамике исчезает – на смену приходит посуда, полностью орна- ментированная рядами подтреугольных, семечковидных или овальных штампов. Эта посуда выде- ляется в лучшую сторону от фигурноштамповой своим качеством и определенной стандартизацией форм. Всего зафиксировано два типа – это открытые по венчику круглодонные сосуды и сосуды с приостренным дном и слегка заваленным внутрь венчиком.
Распространение этой посуды я связываю с развитием государственных институтов Сибир- ского ханства. Керамика с подобным стандартным орнаментом выявлена при раскопках всех круп- ных комплексах этого государственного образования от Зауралья до Приобья – Искере, Чимги- Туре, Тон-Туре (Вознесенское городище), Басандайском городке и других. Вполне возможно, что это связано с развитием торговых отношений и распространением системы мер и весов, с опреде- ленными правилами содержания военных отрядов или другими государственными действиями ха- на Кучума.
Городок, как и описано в грамоте, был полностью сожжен. От его деревянных укреплений и легких каркасных жилищ практически ничего не осталось. В ходе раскопок сложилось впечатле- ние, что после того, как прогорел пожар, победители прошлись по городку цепью и собрали прак- тически все, что представляло собой хоть какую-нибудь ценность. В тоже время не были преданы захоронению защитники городка, об этом свидетельствуют находки нескольких обгорелых челове- ческих костей в верхней части культурного слоя. После сражения татарские воины были брошены на месте гибели и впоследствии растащены дикими животными, поэтому костей не так много.
Защитников городка все-таки похоронили, но сделали это уже в летнее время. Вероятнее всего это сделали местные татары, но, возможно, что на место городка приезжали сторонники хана Ку- чума из его окружения. Об этом свидетельствуют захоронения совершенные по незнакомому для местных татар обряду.
Примерно в километре от городища на мысу коренной террасы р. Тары располагается средне- вековый могильник Надеждинка IV, к его северо-восточному краю были подхоронены защитники городка. Могильник исследовался в те же сезоны, что и городок и к числу защитников мы относим
19 погребений мужчин в возрасте от 16 до 45 лет. На скелетах некоторых умерших были зафикси- рованы следы от ударов холодного оружия (Определения А. Антонова, Тюмень, ИПОС СО РАН). Над всеми погребениями были насыпаны продолговатые насыпи размерами 3х7 м и высотой до
0,5 м. По взаиморасположению и по внешнему виду насыпей данный могильник стоит в одном ря- ду с исследованными в Прииртышье могильниками XVII–XVIII вв. – Бергамак-II, Окунево XV, Алексеевка-XXVII, Черталы I и датируется вышеуказанным временем. Но после проведенных рас- копок выяснилось, что могильник имеет ряд захоронений, совершенных по обряду, который не за- фиксирован на раскопанных в Тарском Прииртышье погребальных комплексах. Прежде всего, это два захоронения совершенных по обряду трупосожжения, причем первое – трупосожжение на сто- роне, а второе – трупосожжение на месте. В обоих случаях над захоронениями были поставлены деревянные срубы. Вместе с прахом и остатками костей находились обгоревшие фрагменты костя- ных наконечников стрел, которые по своей форме идентичны найденным при раскопках городка.
Два погребения были совершены в традиционной для погребальных комплексов Прииртышья практике по обряду трупоположения, но с сосудами в ногах. Оба предмета традиционной кругло- донной формы и полностью покрыты глубокими вдавлениями подтреугольного штампа. Посуды, кроме металлических котлов, в погребениях могильниках на р. Таре нет. Эта черта – наличие кера- мики в захоронениях – более характерна для могильников Барабы (Молодин и др., 1990, с. 116–
176), тем самым этот факт так же подтверждает предположение о стратегическом нахождении Ту-
нусского городка между Прииртышьем и Барабой.
Археологические исследования Тунусского городка позволяют сделать несколько выводов, как непосредственно по самому комплексу, так и для всего Сибирского ханства. Данный городок пред- ставляет собой хорошо защищенный комплекс благодаря сложной фортификационной системе, ко- торая имеет аналогии в Поволжье и Средней Азии – это и сильное эскарпирование склонов остан- ца, наличие предмостного укрепления и выделенной особой части – цитадели. В отличие от сред- невековых городищ до татарского времени, к городку по склону террасы построен спуск не только
для пеших и верховых, но и для гужевого транспорта. Что мы связываем со значением городка, как центра сбора ясака. То, что подобные городки, помимо своего военного предназначения, были цен- трами по сбору ясака с местного населения, свидетельствует их временный характер эксплуатации, питание за счет пригнанных лошадей и наличие костей северного оленя. На городке найдена кера- мика, которая по своей форме и орнаменту идентична посуде, найденной при раскопках Чимги- Туры, Тон-Туры (Вознесенского городища), Басандайского комплекса и т.д., что свидетельствует об определенной стандартизации посуды в Сибирском ханстве.
Городок был взят штурмом после непродолжительной осады, когда татары сделали вылазку и были разгромлены многократно превосходящим противником. Несмотря на хорошую фортифика- цию он не был предназначен для долговременной осады. Эти городки были скорее наступательны- ми пунктами, нежели оборонительными и могли продержаться незначительное время. В этом, по- жалуй, была одна из главных слабостей Сибирского ханства – ни армия, ни укрепленные комплек- сы, включая и столицу Искер, не были предназначены для ведения оборонительной военной компа- нии, что и привело в итоге к поражению ханства в противостоянии с Московским царством.
Тунусский городок просуществовал по историческим меркам очень немного – менее 30 лет. Он был построен ханом Кучумом в 70-е годы XVI в., в период наибольшего развития Сибирского ханства, расширения его границ, а взят штурмом в середине 90-х гг., и это событие означало поте- рю ханом предпоследнего своего укрепленного пункта в Прииртышье. Дальше лежала Бараба и за ней Приобье, где на Ирменском лугу через год состоялось его последнее сражение с отрядом Анд- рея Воейкова.
ЛИТЕРАТУРА
ра» РАН, 1999. Т.1. 630 с.
Наука, 1990. 262 с.
«Яз», 2011. С. 51–62.
XIX вв. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 1981. 276 с.
THE LAST FORTRESS OF THE KHAN KUCHUM ON IRTYSH
S.F. Tataurov
In this article we are talking about one of the strengthened complexes of the Siberian khanate – the Tunusky town, which was located on right-bank inflow of Irtysh – the Tara, approximately in 50 km from its valley. The river Tara flows in the width direction and serves as border between forest-steppe and taiga zones of Western Siberia, therefore almost entire period of ancient and medieval history it was border between the forest and steppe population. The Tunusky town has been built in the seventies years of 16th century together with several towns, which have made the defensive line, which protected lands of the khanate from the Khanty population. At the same time these towns were the centers for collecting a yasak from the population living here. During 2003–2006 years the town was investigated by archaeological expedition of Omsk branch of Institute of archeology and ethnography of the Siberian Branch of the Russian Academy of Science under my management. Materials of researches have formed the basis of this composition.
Keywords: Western Siberia, Siberian khanate, khan Kuchum, Moscow kingdom, Tara.
Сведения об авторе:
Татауров Сергей Филиппович – кандидат исторических наук, зав. сектором археологии Омского фи-
лиала Института археологии и этнографии СО РАН (г.Омск); Е-mail: TatSF2008@rambler.ru
Tataurov Sergey Filippovich – Candidate of Historical Sciences, Head of Sector of archeology, Omsk branch of Institute of archeology and ethnography of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences (Omsk).
УДК 930.2
БУХАРСКАЯ СЛОБОДА ТАРСКОЙ КРЕПОСТИ:
ИССЛЕДОВАНИЯ ТОПОГРАФИИ И ИСТОРИЧЕСКИХ РАЙОНОВ ГОРОДА
© 2016 г. С.С. Тихонов
В статье изложены результаты работ по историко-археологическому изучению топографии города Тары в конце XVI – первой половине XVIII веков. Основываясь на материалах археологии, письменных источни- ков, собранных им устных сведениях, автор рассматривает, прежде всего, места проживания сибирских татар и бухарцев, приезжавших на торги в Тару.
Автор считает, что во время строительства Тарской крепости сибирские татары, служившие русскому царю могли жить внутри ее стен. Татары, помогавшие строить крепость, могли жить за ее пределами на ле- вом берегу р. Аркарка. Приезжие бухарские купцы в первый век существования Тары проживали за грани- цами крепости на правом берегу Аркарки.
В конце XVII века ситуация меняется. Во-первых, бухарским купцам было разрешено приобретать зем- ли в Сибири, во-вторых, сюда пришли бухарцы, которые занимались сельских хозяйством, но не торговлей. Именно они, а также коренные сибирские татары образовали анклав в Тарской крепости.
Ключевые слова: Тарская крепость, бухарская слобода, топография, исторические районы.
Введение. Тара – сибирский город, находящийся примерно в 300 км к северу от Омска. Он был основан как опорная крепость для войны с ханом Кучумом летом 1594 года воеводой князем Андреем Васильевичем Елецким. В XVII веке крепость была важным порубежным пунктом по обороне южных владений русских в Сибири. В XVIII–XIX вв. Тара являлась крупным торговым городом. В XX веке, после постройки Транссиба, ее значение падает. Сейчас это тихий районный центр с населением около 28 тыс. человек.
В 2007 г. омские археологи (руководитель проекта – С.Ф. Татауров) начали изучение тарских древностей. С этого времени на широкой площади были изучены несколько участков Тары (не ме- нее 200 кв. м каждый), названных условно «Воеводская усадьба», «Княжья башня», «Тобольские ворота». Мощность культурного слоя на этих раскопах в среднем составляли 1,7–2,4 м. Кроме того, был раскопан фундамент Никольского собора и его прицерковное кладбище, в нескольких местах (во дворе Спасской церкви, возле здания узла связи, близ почтамта) были заложены разведочные раскопы площадью в среднем 16 кв. м, в которых были изучены могилы первых жителей Тары. Часть материалов была опубликована, в том числе и в монографиях (Алисов, Гончаров, Ивонин, Матвеев, Татауров С., Татауров Ф., Тихомиров, Тихомирова, 2014; Алферов, Алферова, Кудряшо- ва, Татауров, 2014; Бережнова, Корусенко, Матвеев, Татауров, Татаурова, Тихомиров, Тихонов, Томилов, 2014;Татаурова, Татауров, Татаров, Тихомиров, Тихонов, 2014).
Проблема. Как обычно, в ходе длительных работ на памятнике появляются новые темы его изучения. Не стала исключением и Тара, и изучение ее исторической топографии сталоодной из появившихся тем. Из письменных источников и планов города было известно, что собственно кре- пость состояла из двух частей (города и острога): «… изделать бы город во всех стенах … сажень около в полтретьяста или в [три]ста …, и до 500 сажень … острог…» (Наказ князю Андрею Елец- кому, 1999, с. 347–348). Кроме того, воеводе было указано «… Город делать на всю рать: … на де- тей боярских, и на литву, и на казаков …. И на новоприборных на жилецких людей, и [на] татар … А делати город всеми ратными и татары тутошними волостьми … А сперва их б[ере]чись, велети им лес ронить и привозить под город; а стояли бы под городом, а в город их не пущать … чтоб и[м] людей государевых не смечать» (Там же, с. 348).
Из вышеприведенных отрывков «Наказа …» очевидно, что изначально была заложена трехча- стная структура Тары, в которой был бы «город» – где было определено жительство воеводе, его помощникам («головам»), казначею, попам, пушкарям и стрельцам. Остальным – конным казакам, литве, служилым татарам – предписывалось жить в остроге. Но была еще одна категория строите- лей Тары – «татары тутошних волостей». Они должны были стоять под городом, и не имели права в город входить.
Возник вопрос – в каком месте они жили? И связано ли их место жительства с существовав-
шей в XVIII веке близ крепости Бухарской слободой?
Основываясь на материалах планов и рисунков Тарской крепости первой половины XVIII века я высказал предположение, что Бухарская слобода находилась на правом берегу речки Аркарка,
ниже моста через нее (Тихонов, 2015а, с. 420–421; 2015б, с. 409–410; 2015в, с. 411–413). Не все мои коллеги согласились с этим, указывая на то, что традиционное место компактного проживания та-
тар города Тары – ее подгорная часть в районе улицы Немчиновской. Именно здесь находилась мечеть, и здесь же жила семья богатых татар-купцов Айтикиных. Во-вторых, место в пойме на
правом берегу Аркарки малопригодно для проживания, поскольку Иртыш постоянно затапливает в половодье.
К сожалению, небольшие разведочные работы, предпринятые для поиска материальных сле- дов Бухарской слободы на правом берегу Аркарки, которые могли бы подтвердить высказанные предположения, не увенчались успехом. Была найдена кирпичная вымостка, получена информация
в вымытом из земли во время наводнения 2015 года на улице Зааркарская черепа человека, о по-
стройках XIX века и только. Тем не менее, в результате проведенных полевых и кабинетных работ была построена гипотеза о существовании и месте расположения исторических районов Тары, в
том числе и Бухарской слободы.
Существующая ситуация. Тара была заложена на коренной террасе левого берега Иртыша, под которой протекает речка Аркарка, впадающая в Иртыш в двух километрах ниже. Между Ар- каркой и современным руслом Иртыша расположена затапливаемая пойма с большим количеством
речных дюн, между которыми находятся мелкие заболоченные озерки. Пойму в районе Тары пере-
секает правый приток Аркарки – ручей Ржавец (на чертежах XVIII века – Третья речка), и несколь-
ко их безымянных притоков. Это территория весьма благоприятна для выпаса скота и заготовки сена. Через пойму проходит Старая Екатерининская дорога, ведущая к переправе через Иртыш на- против с. Екатериновка (в первой половине примерно в этом районе находился Руклар-аул (по-
другому – Верхние юрты). На половине этого пути из Тары в Екатерининское стояла часовня
(рис. 1–2)*.
Границы крепости сейчас определены и практически совпадают с современной площадью Ле-
нина. Под террасой в районе современных ул. Немчиновской – Омской – Матросова, почти по бе-
регу Аркарки(сейчас эту часть Тары называют «Подгорша», «Подгоруша») располагались (и в на- ши дни располагаются) дома тарских жителей. Это место, хоть и находится в пойме, довольно вы- сокое, и в половодье дома почти никогда не заливают вешние воды.
По правому берегу Аркарки есть три участка, которые Иртыш заливал не всегда. Во-первых,
это Зааркарка (иногда ее называют Малая или Нижняя Тара, но большинству тарчан этот топоним неизвестен), где находится 4 дома по улице Зааркарской. Попасть сюда можно пройдя по дамбе
через Аркарку, ведущую на Старую Екатерининскую дорогу. Во-вторых – Милицейский остров
(по другому «Куба» или «Даманский»). Отделен от Зааркарки Собачьим логом. Пройти туда мож- но было по мостику от Зааркарки. Наконец, Крутояр. Этот участок поймы с высоким травостоем и крупными деревьями отделен от Милицейского острова Банным логом. Туда можно попасть толь-
ко на лодке или в обход Банного лога (рис. 3) (около 2 км в одну сторону).
Судя по фотографиям наводнений в 2016 году (рис. 4), и середины XX века (рис. 5) (дата оп-
ределена приблизительно по наличию домов на Милицейском острове и мостику между ним и За-
аркаркой), правый берег Аркарки не всегда был удобен для жизни. Причем вода могла стоять дли-
тельное время. Так на рис. 6 виден почти ушедший под воду Екатерининский мост (по нему можно судить о высоте подъема воды), и купающиеся ребята (можно предположить, что снимок сделан не ранее середины июня, поскольку до этого времени вода холодна для купания).
Казалось бы, что фотографии подтверждают мнение о расположении Бухарской слободы в месте компактного проживания татар в районе современной улицы Немчиновской. Но, рассмотрим
картографические материалы и рисунок. На листе 5 «Чертежной книги Сибири», составленной в
1699–1701 С.У. Ремезовым, и только в XIX веке опубликованной (Ремезов, 1882) размещен чертеж земли Тарского города и план самой Тары (рис. 7А). На нем показан квадратный в плане «город»
(Тарский кремль – С.Т.), вокруг которого располагался посад, окруженный стенами, за которыми находились огороды местных жителей, и полоса надолбов. В ходе раскопок установлено, что кре-
постная стена, выходящая к Аркарке, шла по краю террасы правого берега Иртыша. Между стеной и речкой находился высокий пойменный участок (сейчас носитназвание «Подгорша»), где находи-
* Рис. 1–7 см. на цв. вклейке.
лись огороды и дома. На чертеже изображен мостик, который, как я предполагаю, выводил на до- рогу Верхним юртам, поскольку других дорог через пойму нет. Между мостиком и Иртышом на- ходилась часовня. Ниже по течению от мостика стояли «юрты приезжих бухарцев».
Поскольку рисунок Тары и его окрестностей соответствует сведениям, полученных из других источников, то можно считать, что ситуацию С.У. Ремезов показал верно. Но, тогда и место распо- ложения юрт бухарцев на правом берегу тоже указано правильно, а не по ошибке первого сибир- ского картографа. Что касается места проживания «татары тутошних волостей», возможно, они поселились на будущей улице Нерпинской под горой у воды, как и привыкли. Тогда их анклав рас- полагался напротив юрт бухарцев.
Рассмотрим известный (и неоднократно опубликованный) рисунок Тары (рис. 7Б), сделанный
Иоганном Вильгельмом Люрсениусом, входившим вместе с рисовальщиком Иоганном Христиа-
ном Берканом в состав Академического отряда Великой Северной (Второй Камчатской – С.Т.) экс-
педиции, которым руководили Г.Ф. Миллер. Поскольку этот отряд пребывал в Таре с 13 по 20 ию- ня 1734 года, то рисунок был сделан именно в это время. На рисунке видно, что Тара находится на высоком месте и окружена стеной. За стеной вокруг города и в пойме левого берега Аркарки нахо-
дятся жилые дома. Из Тары на правый берег Аркарки можно перейти по мостику (в левой части рисунка), что располагался примерно напротив соборной церкви Успенья Богородицы (т.е. близко
к центру Тары) и выйти к нескольким домам. Ниже этих домов по правому берегу Аркарки нахо- дились строения, огражденные забором. В целом, место, где находились дома за мостиком, можно соотнести с местом нахождений современной улицы Зааркарской, а мостик соотнести с современ-
ной дамбой, построенной вместо моста в 1994 году. Дома ниже по течению, огражденные забором можно соотносить с бухарскими юртами С.У. Ремезова.
«План города Тары с показанием ныне состоящего и вновь назначенного строения» 1737 года
(рис. 7В) (Тарская мозаика, 1994, цветная вкладка после с. 168) показывает следующий этап разви-
тия Тары. Большая часть города, ограниченная рвом и валом, находилась на левобережной террасе Иртыша, и этапланиграфия сохранилась до наших дней (совпадают направления и ориентация улиц, а также расположение кварталов). Так, улица, ведущая от присутственного места (от крепо-
сти, №6 на рисунке) к питейным домам и мясным рядам, совпадает с современной ул. Советская. О
находящихся возле вала кузницах (№13 на рисунке) напоминает ул. Кузнечная. На карте показана
Третья речка (современный Ржавец – С.Т.), Банный лог, дома между ними (современная Зааркарка
– С.Т.) и несколько строений ниже их примерно в том месте, где были бухарские юрты (по С.У.
Ремезову) и огражденные забором строения на рисунке И.В. Люрсениуса. В экспликации к плану написано: «Тара стоит … близ реки Иртыша по обеим сторонам речки Аркарки (выделено мной
– С.Т.); расположена большей частью на увале посредственной вышины и малою под горой; а по-
тому и разделяется на верхний и нижний посады … Магометане, живущие в городе имеют камен-
ную мечеть». Т.е. были мусульмане, жившие в городе, и имевшие каменную мечеть. Она могла стоять только в месте компактного проживания татар на улице Немчиновской под горой. И, нако-
нец, были строения на месте, где на предыдущих рисунках находились юрты бухарцев. Правда, не
указано, кому они принадлежали в 1737 году.
Наконец, рассмотрим план Тары 1747 года (Тарская мозаика, 1994, цветная вкладка перед с.
169) (рис. 7Г). Он не противоречит предыдущим рисункам. Есть «город» (часть крепости в виде квадрата), окруженная посадом.В верхней части рисунка показано болото, остатки которого сохра-
нились до наших дней. Под горой находятся дома тарских жителей, мостик через Аркарку, дома
около него и за Банным логом (нынешний Милицейский остров), Третья речка и дома между ней и мостиком через Аркарку, дорога к часовне. И еще есть татарские юрты (№26) на правом берегу
Аркарки в том месте, где когда-то находились юрты бухарцев.
Итак, на известных мне картам и рисункам первой половины XVIII века на правом берегу Ар-
карки почти в одном и том же месте показаны жилые постройки, причем в двух случаях их назы-
вают юртами приезжих бухарцев или татарскими юртами. Это и были татары, которые жили в го-
роде и построили себе каменную мечеть.
Обсуждение. Напомним, что в сибирских землях по Тоболу, Иртышу, в Барабинской лесосте-
пи, на Оби и на Томи постоянно жили сибирские татары, коренные жители, предки которых (раз-
ные группы тюрков) начинают проникать в Сибирь (в Среднее Прииртышье в частности) в конце VII – начале VIII веков. Этот процесс документируют материалы археологических памятников Прииртышья в урочище Темеряк (раскопки С.С. Тихонова и С.Ф. Татаурова), у д. Айткулово (рас-
копки А.С. Чагаевой). Что касается татар живших в Таре, то некоторые из них входили в состав войска Андрея Елецкого, и могли жить в Таре: «… Город делать на всю рать: … и [на] татар (вы-
делено мной – С.Т.)… (Наказ князю Андрею Елецкому…, 1999, с. 348). Другие татары в войско не входили, и им «…велети … лес ронить и привозить под город; а стояли бы под городом, а в го- род их не пущать …» (выделено мной – С.Т.) (Там же, с. 348). Возможно, что эти татары и посе- лились по левому берегу Аркарки. Вероятно, со временем «городские» татары или смешались с русскими, или переселились на левый берег Аркарки вниз под гору. По некоторым сведениям до революции 1917 года татарам не разрешалось жить «на горе».
Выходцы из Средней Азии, известные как бухарцы или сарты, этническая принадлежность которых могла быть узбеки, уйгуры, таджики, калмыки и т.д. – известные в Сибири как купцы, по крайней мере, со времен хана Кучума, были жителями временными, и поэтому не создавали посто- янных поселений.
В «Наказе князю Федору Елецкому…» (сменил на посту воеводы в г. Тара своего родственни- ка Андрея Васильевича Елецкого) царь Федор Иоаннович приказывал князю покупать у приезжих торговых людей (бухарцев и ногайцев) товары, лошадей, скотину, купцов не обижать, после окон- чания торгов отпускать купцов домой, или пропускать в Тобольск или Тюмень, у бухарцев узна- вать о делах в Бухарии (Там же, с. 357). Т.е. здесь речь идет о группе приезжих купцов и их сопро- вождении, которые из-за краткосрочности пребывания не могли иметь постоянных усадеб в Таре. Более того, в другом документе – «Грамоте на Тюмень…» прямо сказано, что нужно, чтобы «бу- харцы и ногайцы в городе никаких крепостей и людей не рассматривали и не лазучили … и оприч торговли, никоторых разговорных речей не говорили…» [Грамота на Тюмень…, 1999, с. 177]. Вы- ше я писал, что и в Таре русские опасались возможных лазутчиков – «татары тутошниих волос- тей», не состоящих на царской службе. Иными словами говоря, русские были заинтересованы в торговле, но не хотели, чтобы особенности городских укреплений были известны иностранцам. Поэтому предположим, что вряд ли купцы-бухарцы жили в городах; скорее всего, рядом с ними. И возможно, на правом берегу Аркарки близ Тары, где были указаны юрты в источниках XVIII века.
В середине XVII века ситуация меняется. С.Н. Корусенко цитирует два найденных ей в архиве документа: грамоту первого царя из династии Романовых – Михаила Федоровича от 3 ноября 1645
года и грамоту Петра I 1687 года. Суть обоих документов – поддержка бухарцев в торговле и про-
мыслах. С.Н. Корусенко делает вывод, что правительство было заинтересовано в привлечении бу-
харских купцов и их в поселении в Сибири [Корусенко, 2011, с. 32–33]. Из документов также сле-
дует, что бухарцы – иностранные подданные – свободно торговали в русских землях, покупали у татар и русских земли, имели частичный судебный иммунитет (отвечали только по торговым и уголовным делам). Выходит, что характер пребывания купцов изменился. Они разъезжали по чу-
жой стране, свободно торговали и приобретали земли, возможно для постройки складов для това-
ров, строительства постоянного жилья, для выпаса животных или заготовки кормов для них.
К началу XVIII века положение бухарцев изменилось. Об этом говорят материалы Тарской дозорной книги 1701 года, введенной в научный оборот С.Н. Корусенко, опубликовавшей как ори-
гинальный текст [Корусенко, 2011, с. 51–189], так и его перевод на современный русский язык [Корусенко, 2011, с. 190–239]. Из документа следует, что бухарцы расселились в самой Таре (11 семей), и еще двумя группами в татарских юртах (табл. 1). В Таре зафиксировано и две семьи татар
казанских.
Численность хозяйств в татарских юртах
Таблица 1
|
Населенный пункт |
Бухарцы |
Служилые татары |
Захребетные татары |
Ясачные татары |
Казанские татары |
|
Тара |
11 |
– |
– |
– |
2 |
|
Киргап |
5 |
13 |
13 |
– |
– |
|
Айткулово |
1 |
12 |
10 |
– |
– |
|
Атак |
14 |
3 |
2 |
– |
– |
|
Иткучукова |
15 |
6 |
2 |
– |
– |
|
Шихова |
23 |
1 |
– |
– |
– |
|
Сеитова |
13 |
6 |
2 |
– |
– |
|
Себелякова |
11 |
6 |
6 |
7 |
– |
Все юрты, где поселили бухарцев, располагались на правом берегу Иртыша, где традиционно проживали сибирские татары (рис. 8). Из них 5 юрт (Киргап, Айткулово, Атак, Иткучукова, Шихо- ва) располагались выше Тары на первой надпойменной террасе Иртыша, рассеченной небольшими (не более 20 км) речками Мурлинка, Черная, Уразайка, Пятая, Абросимовка. Пойма на этом участ-
ке неширокая (2–4 км) с единственным пойменный озером, разделившимся на две части (Кривое и Бурен). Поэтому сенокосные угодья у многих татар находились на левой стороне Иртыша, где стояли русские деревни Заливино Коренева, Бородихино. Двое других юрт – Сеитово и Себеляково
– находились ниже Тары в широкой пойме Иртыша и Уя с большим количеством пойменных озер, крупнейшие из которых Сеитовское, Ошколь и Синегсу. Угодья татар находились неподалеку от юрт. На другой стороне Иртыша находились русские деревни Юрлагино, Копейкино, Петрово.
Количество хозяйств в татарских юртах варьировало от 20 до 30. Т.е. это были крупные для того времени деревни. Разница в соотношении местных сибирских и приезжих бухарских татар в
каждых (табл. 1) юртах позволяет предположить, что количество дворов в юртах могло быть рег-
ламентировано наличием и размерами угодий.
Большинство бухарцев, поселившихся в этих юртах являлись сибиряками во втором или пер-
вом поколении. Так у 57 человек в Сибирь из Бухарии (в одном случае из калмыков) пришли отцы,
14 человек пришли в Сибирь сами, у 12 бухарцев в Сибирь пришли деды. Бухарцы занимались скотоводством, немного земледелием, и только два человека: Тюляк Макбакин из Сеитово и Нур- мамет Нерусов из Иткучуково указали, что занимались торговлей.
Напрашивается вывод, что переписанные в 1701 году бухарцы не были потомками купцов,
торговавших в Сибири в XVI веке, а были люди разные по своему состоянию, пришедшие в Си-
бирь, поскольку для бухарцев здесь были льготы, которые кончились в 1701 году, поскольку «под державой царского Величества никто безданно и беспошлинно не жил». Пришлые бухарцы рассе- лились (или были расселены?) по деревням, где жили местные татары. Небольшая группа бухарцев
смогла закрепиться в Таре.
Выводы. Появление бухарских купцов на русских землях относится к середине – концу XVI
века. Конечно, это не значит, что караваны не ходили в Сибирь ранее, просто об этом нет письмен-
ных сведений. Но в это время у бухарцев не было в Сибири постоянных поселений и землевладе-
ний. Русские не разрешали им жить в городах, поэтому они и поселились на правом берегу Аркар- ки напротив Тары. В XVII веке купцы начинают приобретать у сибиряков земли, а также получают значительные привилегии. Вероятно, привлеченные слухами о льготах, в Сибирь (в частности, в
Тарское Прииртышье) приходят бухарцы не из купеческого сословия. Происходит это за одно по-
коление до 1701 года, т.е. примерно в 1680-е гг. Возможно, указ 1687 г. стимулировал приток насе-
ления. Новые пришлые расселились (или были размещены?) среди своих единоверцев по правому берегу Иртыша двумя компактными группами, и вписались в традиционную для жителей Тарского
Прииртышья систему расселения, землевладения и землепользования, впоследствии и налогооб- ложения. Те же бухарцы, пришедшие в Сибирь в конце XVII века, которые поселились в Таре, ве- роятно, со временем сумели закрепиться на левом берегу Аркарки, где их потомки живут и по сей
день. А торговая бухарская слобода традиционно оставалась на своем месте, пока не исчезла.
Причина этому, возможно изменение уровня вод Иртыша в половодье. Г.Ф. Миллер в 1734 году записал, что на правом берегу Иртыша выше устья Тары (это участки с низкой поймой, затапливае-
мой в наши дни во время половодья) существовали следующие населенные пункты: Улукичи-аул,
Булунбай-аул, д. Логиново, Чупляр-аул (современное Чеплярово), д. Нюхаловка, Барют-аул, Куллук- аул, д. Елгащино., нанесенные мной на современные карты (Тихонов, 2004, с. 212–213, рис.14, с. 230, рис. 15, с. 231). Все они, кроме Чеплярово, исчезли. Причем известно, что Елгащино (археологиче-
ский памятник Изюк I, раскопки Л.В. Татауровой) переселилось на высокий левый берег Иртыша
(современная д. Евгащино) из-за того, что деревню постоянно затапливало. Жители Нюхаловки пе-
реехали в д. Шуево на высокий левый берег по этой же причине. Стоявшая в устье Нюхаловки де-
ревня, так называемое Старое Шуево (левый берег Иртыша), тоже перебралась в д. Шуево на высо-
кий берег из-за постоянных наводнений. Вероятно, по этой же причине – высокие воды в весенне- летний период, исчезли и другие отмеченные ГФ. Миллером населенные пункты. Уже в середине XX века д. Старологиново (бывшее Логиново) тоже перебралась на левый берег Иртыша из-за того, что
ее постоянно затапливал Иртыш. Сохранилась только д. Чеплярово, о жителях которой говорили, что они сидят на крышах во время наводнений. О неудобствах жизни в пойме в половодье можно судить
по положению жителей деревень Сеитово и Себеляково в 2016 году. Из-за высокого уровня вод они не смогли обработать огороды, у них были трудности с выпасом скота и заготовкой сена, они проси-
ли привезти на катерах или лодках хотя бы муку, чтобы печь хлеб.
Пойма в районе Тары между Аркаркой и Иртышом тоже низкая, затапливаемая, вероятно, это и было причиной постепенного исчезновения жилых домой на правом берегу Аркарки, массово
заселенном еще в 1747 году (рис. 7Г). А.П. Бородовский такую же ситуацию: благоприятное про-
живание в пойме на рубеже XVII–XVIII веков, и перенос «… значимых населенных пунктов на
K cTan,e: Tamaypoe C.r!J. IIocrre)J;JIIDI r-cperrocn, XaHa KY'l)'Ma Ha Hpn,nrre
A
E
1000
800
600
400
200
0
-200
-400
-600
-800
-1000
-1200
ITrror• ropOAKa Pos-npOTOI<ll
+l+++!ti+!+IH+Il 1111111111111111111 H-++l+l+I+IH+I+t+H+I+tt fHt++H+H!+I
|
|
78 85 92 99 106 113 \ 141 148 1 5 162 169
B
PHc. 3. A- BH,J:I ropo,!:IKa B HacTO.HIII.ee BpeWI;E - o6beMHa.H MO):Ie.Jib TyifYCKOro ropo,!:IKa;B - rrpoqmnh ropo,!:IKa
Рис. 5. Одно из исследованных жилищ Тунуского городка
Рис. 6. Клад кузнеца под одним из жилищ Тунуского городка
К статье: Тихонов С.С. Бухарская слобода Тарской крепости:
исследования топографии и исторических районов города
Рис. 3. Вид на Зааркарку с коптера
|
|
Рис. 1. Фрагмент территории Тары и основные топонимы
Рис. 2. Тара и ее окрестности
Рис. 4. Зааркарка во время наводнения весной 2016 года
Рис. 5. Милицейский остров и Зааркарка (наводнение середины XX века)
Рис. 6. Екатерининский мост во время половодья
Рис. 7. Планы и рисунки города Тары. А – план С.У. Ремезова 1701 г.; Б – Рисунок Люрсениуса 1734 г.;
В – план города 1737 г.; Г – план города 1747 г.
С.С. Тихонов 37
высокие останцы и террасы…» в XIX века – зафиксировал в пойме в Колыванском районе Новоси-
бирской области (Бородовский, 1994, с. 24).
Таким образом изменение природно-географических условий и политическая ситуация приве-
ла к исчезновению Бухарской слободы близ г. Тара, о которой через 3–4 поколения, т.е. к началу – середине XIX века забыли. Мне доводилось писать о том, что уже в 3 поколении изложение про- изошедших событиях становится крайне недостоверным (Тихонов, 2012а, с. 133–138, 2012б,
с. 116–118; 2015в, с. 413), а после, в 4–6 поколениях о событиях люди просто забывают. Эти же факторы (политика и природа) способствовали формированию и укреплению анклава татар в под-
городной части Тарской крепости, где они живут до сих пор.
Благодарности. Приношу мои искренние благодарности жителям г. Тары С.А. Алферову,
Н.И. Гудимову, И.Е. Егорову, В.М. Криницыну, Г.Г. Любащенко, А.В. Мезенину, поделившимися со мной своими знаниями о прошлом города. Также благодарю редакцию газеты «Тарское Приир- тышье» и администрацию сайта taragorod.ru за размещение в сети фотматериалов о Таре.
Рис. 8. Места проживания бухарцев в начале XVIII века
ЛИТЕРАТУРА
сиональная история города Тары. Омск: Издательский дом «Наука», 2014. 230 с.: ил.
хонов С.С., Томилов Н.А. Этнографо-археологические комплексы народов Тарского Прииртышья: природ- ная среда, этнос, источники. Омск: Издательский дом «Наука», 2014. 192 с.: ил. (Этнографо-археологические комплексы: проблемы культуры и социума; Т. 13).
риалам сследования Обской поймы у р.п.Колывань) // Археологические микрорайоны Западной Сибири: те-
зисы докладов Всероссийской научной конференции. 22–24 ноября 1994 года. Омск, 1994. С. 20–24.
озер и других достопримечательностей на реке Иртыш и возле него вверх от города Тобольска // Сибирь
XVIII века в путевых описаниях Г.Ф. Миллера. Новосибирск, Сибирский хронограф, 1996. С. 75–99.
Т. I. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999. С. 347–353.
тория Сибири. Изд. 2-е, дополненное. Т. I. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1999.
С. 355–358.
зовым в 1701 г. СПб., 1882.
тельство, 1994. – 200 с., илл.
Западной Сибири в конце XVI–XVIII веке (по материалам археологических исследований). Омск: Издатель-
Полиграфист, 2014. 374 с.: ил.
века (по материалам Г.Ф. Миллера // Этнографо-археологические комплексы: проблемы культуры и социума.
Омск: ООО «Издательский дом «Наука», 2004. Т. 8. С. 200–233.
вестия ОГИК-Музея. № 17. Омск, 2012а. С. 133–138.
кабрьские диалоги. Вып. 14. Омск, 2012б. С. 116–118.
логии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН,
2015а. Т. XXI. С. 420–423.
зей, 2015б. С. 409–410.
ские районы и топонимы города Тары) // Третьи Ядринцевские чтения. Материал III Всероссийской научно-
практической конференции, посвященной 300-летию Омска. Омск: ОГИК музей, 2015в. С. 411–413.
BUKHARA’S MERCAHN SETTLEMENTNEAR THE TARA FORTRESS:
S.S. Tikhonov
STUDIES OF THE TOPOGRAPHY AND HISTORICAL DISTRICTS OF THE RUSSAN TOWN
The article presents the results of historical and archaeological study of the topography of the town Tara at the end of XVI – first half of XVIII centuries. Based on materials of archaeology, written sources, collected oral infor- mation, the author examines, first of all, the place of residence of the Siberian Tatars and Bukharianas (merchants from Middle Asia), who came up for tradeto the Tara.
The author believes that during the construction of the Tara fotress part of the Siberian Tatars, who served the Russian Tsar, could live inside its walls. The Tatars, who helped to build the fortress, waslived abroad the fortress walls on the left bank of the river Arkarna. Visiting Bukhara’s merchants in the first century of the existence of Tara lived outside the borders of the fortress on the right Bank of Arcari.
At the end of XVII century the situation was changing. First, the Bukharan’s merchants were allowed to buy land in Siberia, and in-the second, here came the Bukhara’s peoples, who was engaged in agriculture, but not manu- facturing. They, as well as indigenous Siberian Tatars formed the enclave in Tara fortress.
Keywords: Tara fortress, Bukhara’s merchants settlement, topography, historic districts.
Сведения об авторе:
Тихонов Сергей Семенович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Омского фи- лиала Института археологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук (г.Омск); E-mail: st-57@mail.ru
Tikhonov Sergey Semenovich – Candidate of Historical Sciences, Senior research associate, Omsk branch of
Institute of archeology and ethnography of the Siberian branch of the Russian Academy of Sciences (Omsk).
39
ПУБЛИКАЦИЯДОКУМЕНТА
УДК 94.15/16
ДОКУМЕНТЫ XVI – НАЧАЛА XVII ВЕКА ИЗ ТЕМНИКОВСКОЙ ПРИКАЗНОЙ ИЗБЫ
© 2016 г. А.В. Беляков
Публикуемые документы рубежа XVI–XVII в. из фонда Темниковской приказной избы (РГАДА. Ф. 1167) в своей основе касаются землевладения татарских княжеских родов Девлеткилдеевых и Бибарсо- вых. Они позволяют реконструировать первоначальное землевладение рода, а также выяснить по какому принципу из рода князей Девлеткилдеевых отпочковался род князей Бибарсовых. Данные наблюдения с оп- ределенным допуском можно перенести и на иные мещерские княжеские роды.
Ключевые слова: Темниковский уезд, Русское государство XVI–XVII в., служилые татары, князья
Девлеткилдеевы.
Делопроизводство большей части городских приказных изб XVI – начала XVII в. не сохрани- лось до наших дней. Одним из редких исключений является фонд Темниковской приказной избы (Ф. 1167 РГАДА). В нем отложились акты служилых татар XVI – начала XVIII в. Многие из них сохранились в копиях XVII в. и в недатированных отрывках. Это ставит необходимость сплошного просмотра коллекции для выявления всех ранних документов.
Публикация актов темниковских служилых татар началась в конце XIX в. (Пискарев, 1889а, с.
31–32; Пискарев, 1889б, с. 30–32) Исследователи обратили внимание архив Шацкой провинциаль- ной канцелярии, содержащий жалованные, ввозные и отказные грамоты XVI–XVII вв. в копиях XVIII в., представленных татарскими мурзами претендующими на возращение утерянных дворян- ских прав. В середине XX в. отдельные документы были опубликованы при подготовке четырех- томника «Документы и материалы по истории Мордовской АССР» (Документы, 1939–1952). В на- стоящее время данная работа продолжается А.В. Антоновым (Акты, 2002, 189–191, 193, 233, 237,
431), В.Н. Козляковым (Козляков, 2001), Т.А. Абдурахмановым, М.М. Акчуриным (Абдрахманов, Акчурин, 2011), А.В. Морохиным и А.В. Беляковым (Беляков, Морохин, 2015; Беляков, 2012). Ими введены в научный оборот грамоты из архивов Москвы, Петербурга, Саранска и Нью-Йорка. Од- нако мы находимся только в начале долгого пути. «Татарские грамоты» оказались разбросаны по многим архивохранилищам как нашей страны, так и зарубежья. Наиболее репрезентативная под- борка документов отложилась в объединенных фондах Темниковской и Кадомской приказных изб в собрании РГАДА (Ф. 1167/1122).
Приведенные ниже документы обнаружены при первом беглом просмотре фонда и касаются в первую очередь землевладения княжеских родов Девлеткилдеевых и Бибарсовых (№ 1, 3, 6–11). До этого имя отца Девлеткилдея не было известно, что приводило к путанице. Отдельные исследова- тели отождествляли Девлеткилдея с Девлеткилдеем Аганиным, родоначальником князей Аганиных (Габдуллин, 2006, с. 139). Родоначальник семьи князь Тиняй, в начале XVI в. получил право на княжеский титул и поместья в Темниковском уезде. Позднее его сын кн. Девлеткилдей стал поку- пать вотчинные земли (бортные ухожеи) у мордвы (см. №3). Он был женат дважды. Сын Девлет- килдея от первого брака Бибарс является родоначальником князей Бибарсовых, а дети от Ураз- салтаны стали князьями Девлеткилдеевыми (Дворянские, 1996, 130, 136; Габдуллин, 2006, 116–119,
139–142.). Данное наблюдение позволяет нам сделать предположение о том, что и в других «кня- жеских фамилиях» региона отпочкование иных родовых прозвищ от основного родословного дре- ва происходило по такому же принципу – родство по матери. Приведенные грамоты (см. №1, 3, 6,
7, 10) позволяют восстановить картину первоначального раздела поместья кн. Девлеткилдея Ти- няева и дальнейшего освоения детьми и внуками князя данных территорий (последующие разделы, возникновение новых деревень и починков, перерастание их села, покупка новых вотчин), а также
покупку вотчин и участие в операциях с закладом земель (№ 8, 9). Документы в основном сохра- нились в копиях второй половины XVII в. написанных, судя по всему, по случаю тех или иных зе- мельных споров. Значительное число документов изначально представляли собой единое дело (№1, 10; 9, 11). Грамоты № 2, 3, 4 представляют собой оклеенный столбец. Судя по всему, доку- мент №3 понадобился здесь ради ссылки о меже между землями помещиков Девлеткилдеевых и Барышевых. Причина попадания сюда же отдельной выписи Бекбулату-мурзе Ускееву остается непонятной. В деле, где находится ввозная грамота кн. Бибарсу Девлеткилдееву (см. №1), имеется ввозная грамота 1617 г. его вдове княгине Сююше с детьми, в которой приводятся данные о их по- местном окладе и возрасте: «по окладу де велено за ними нашего жалованья поместья учинити за Исламом да за Богданом по триста чети, а Борис де нашим жалованьем поместным окладом не вер- стан…»; «А в темниковских дозорных книгах Ивана Усова с товарыщи 122-го году написона в де- ревне в Ковыляе за вдовою за княинею Сююшей княж Бибарсовскою женою Девлеткилдеева да за ее детьми за Исламом, а он служит, да за Богданом, а он в двунатцати лет, да за Борисом, а он де- вяти лет…» (№11). Это редкий пример, когда в документах XVII в. отмечен возраст человека. Од- нако к данным известиям следует подходить с осторожностью, так как определение возраста в то время могло осуществляться более чем приблизительно. К тому же служилые татары были подчас заинтересованы в «омоложении» своих детей, дабы отсрочить начало ими военной службы.
Помимо прочего нам становится известным дата еще одного писцового описания Темников- ского уезда второй половины XVI в.: «Да в писцовых же книгах писма и дозору Офонасья Бо[рте]нева с товарыщи 82-го году» (№1). До этого нам было известно о работе писцов Заболоцко- го Ивана Микулина Ярого сына (начала XVI в.), Мещанина Морозова (1564/65 г.), Аверкия Ивано- вича Палицына (предположительно 1586 г.) и Ивана Усова (1614 г.) (Приправочный, 2015, с.12–
13).
Определенный интерес представляют собой опубликованные нами две выписи (№11, 12) из писцовых книг Степана Хрущева с товарищами 1620/21 – 1621/22 гг. Дело в том, что сохранность писцовых описаний данного региона очень плоха. Целиком книги описания С. Хрущева не сохра- нились ни в подлинниках, ни в списках. Поэтому частично воссоздать данный источник можно только по подобным выписям.
Текст памятников публикуется по следующим правилам: вышедшие из употребления буквы заменяются буквами современного алфавита, слова под титлами раскрываются, выносные буквы вставляются в строку, пропущенная гласная после выносной согласной восстанавливается, мягкий знак восстанавливается только в положении перед гласной и на конце слова, твердый знак на конце слова и все надстрочные знаки не воспроизводятся, краткое «и» ставится по современному произ- ношению, буквенная цифирь передается арабскими цифрами, утраченные части текста воспроиз- водятся в квадратных скобках.
ЛИТЕРАТУРА
тар: историко-методологические проблемы. Казань, 2011. Вып. II. С. 176–195.
ния: 2012. Нижний Новгород: Кварц, 2012. С. 233–242.
рический альманах. Вып. 2. Рязань: , 2001. С. 39–77.
Тамбов, 1889. Вып. 23.
Тамбов, 1889. Вып. 24.
М.М. Акчурин, А.В. Беляков. Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2015. 220 с.
№ 1.
1582 г. мая 5. – Ввозная грамота темниковскому служилому кн. Бибарсу Девлеткилдееву на
Коулевский починок в Темниковском уезде
Список з государевы ввозной гра[моты слово в слово.]
От царя и великого князя Ив[ана Васильевича] всеа Руси в Темниковой уезд в починок [Ко- улев]ской, что тот починок был в поместье за Дев[леткилдеем] князем Тиняевым, всем крестьяном, [что в] починке живут. Бил нам челом [князь Бибарс Девлеткил]деев, а сказал, служит о[н]…1 а нашего жа- лованья помест[я за ним нигде нет], а за отцом де ево за Девлеткил[деем князем Тиняевым] жалованье
поместье в Темни[ковском уезде деревня] Митрялы да починок Липовской да [починок Коулев]ской, да починок Лапышки. И отца де ево Девлеткилдея не стало, а после де отца ево осталась мачеха его да их четыре браты. А что де после отца ево осталося живота – лошо[д]ей и платья, и хлеба, и людей, и паш- ни, и тем де всем завладела мачеха ево да меньшие ево братья, а ему де ни в чом подъему не дадут. А в писцовых книгах письма и меры Мещенина Морозова с товарыщи 72-го году написано за Девлеткилде- ем князем Тиняевым деревня Митрялы, пашни тритцать чети, сена пятсот копен, да за Девлеткилдеем же Тиняевым в службе и на оброке пашни оброчные сто чети, сена сто пятдесят копен. Да в писцовых же книгах писма и дозору Офонасья Бо[рте]нева с товарыщи 82-го году написано за Девлеткилдеем князем Тиняевым починок Липовской да починок Коулевской, да починок Лапышкин, пашни в тех по- чинках всево сто пять чети, сена восемсот восемд[есят] // копен. И нам бы Бибарса князя Девлеткил- дее[ва] по его челобитью пожаловати, велети ему ис т[ого], отца ево, поместья дати в поместье починок Коугулевской. А по книгам описи Офонасья ж Борт[е]нева с товарыщи в том починке в Коулевском на речке на Устье возле Мохова болота по конец бору двор князя Девлеткилдеев да три дворы людцких, да два двора крестьянских, да безпашенных три дворы, пашни в поле пахано татарские на диком поле тритцать три чети да крестьянские пашни паханой пятнатцатьть чети, а в дву полех по тому ж, сена на диком поле на ковыле пятьсот копен, лес болшей. И мы Бибарса князя из отца ево из Девлеткилдеева поместья пожаловали в поместье починком Коулевским, а достальным отца ево Девлеткилдеевым по- местьем деревнею Митрялы да починком Липовским, да починком Лапышки и оброчною пашнею по- жаловали есмя Бибарсову мачеху Ураз-Салтан княиню с ее меншими детми, а з Бибарсовыми братьями. И вы б, все крестьяне, которые в том починке Коулевском живут, Бибарса князя Девлеткилдеева слу- шали и пашню на него пахали, и доход ему помещиков платили, чем он вас изоброчит. А Бибарсу с того поместья наши службы служити.
Писан на Москве, лета 7090-го, маия в 5 день.
А у подлинной государевы ввоз[ной] грамоты припись диака Василья Щелкалова.
Источник: РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Оп. 1. Д. 717. Л. 2, 3. Список XVII в. На обороте л. 2 пометы почерком XVIII в.: те выписи; №836.
Примечания: 1 в ркп. утрачено ок. 12 букв.
№ 2.
1594 г. декабря 16. – Отдельная выпись Келаря Петровича Протасьева Ишею мурзе Бараше-
ву на поместье в Темниковском уезде
[Список с выпи]си слова в слова.
[Лета] 7103-го, декабря в 16 день, бил че[лом] государю царю и великому князю Федору Иванови- чу всеа Русии Ишей мурза Барашев. Искал в Темникове перед Келарем Петровичам Протасьевым на Коробаеве детине на Юрьянке на Нем[чине] земли своей четырех колов промеж двух селов, да хлеба жатого з дву колов ржи да з дву колов пшеницы, что был Юрьянка свез с тое земли украдом. И Ишей мурза тот свой хлеб вынел на гумне у того Юрьяна з губным целовалником и с понятыми. И по суду Ишея мурзу Борашева Келарь Петрович Протасьев оправил, а Юрьянка Немчина обвинил и на Юрьянке за тот Ишеев хлеб доправлено по темниковской цене сорок два алтына, и отданы те денги Ишею мурзе. А землею четырма колы в предь влодети Ишею мурзе Борашеву по сей выписи.
К сей выписи Келарь Петрович Протасьев печать свою приложил.
Источник: РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Оп. 1. Д. 129. Л. 1. Список XVII в. На обороте пометы почерком XVIII в.: с выписа[нных]; №115.
№ 3.
1595 г. ноября 14. – Отдельная выпись Келаря Петровича Протасьева кн. Бибарсу, Байбарсу мурзе и Кулбарсу мурзе Девлеткилдеевым детям Тиняева на их вотчину Юрнярской борнной ухожей в Темниковском уезде
Список с выписи слово в слова.
Лета 7104-го, ноября в 14 день, по государеве цареве и великого князя Федора Ивановича всеа Ру-
си грамоте Килар Петрович Протасьев велел ехать темниковскому рассылщику Чернею Федорову да
посадцкому человеку целовалнику Тамилу Нестерову, да посадцкому земскому дьечку Истоме Гри- горьеву сыну Бораздину в вотчину в бортной ухожей в Юрнярской, что он купил, и тот ухожей, князь Бибарсов да Бойбарсов, да Кулбарсов отец князь Девлеткилдей Тиняев у мордвы в восмьдесет четвер- том году, потаму что та ево вотчина старинная деда их князь Тиняе. А приехав им в тое вотчину в Юр- нярской ухожеи, взяв с собой туташних и окольных людей сторожильцов, хто тот Юрнярской бортной ухожей знает и межу промеж князь Бибарса и Бойбарса мурзы и Кулбарса мурзы и промеж темников- ские мордвы Куштово Вячкишеева с товарыщи ведоет, и приехав, им ту вотчину Юрнярской ухожей отказати по государеве цареве и великого князя Федора Ивановича всеа Руси грамоте князю Бибарсу князь Девлеткилдееву да ево братьем Бойбарсу мурзе да Кулбарсу мурзе князь Девлеткилдеевым и ве- лети им тою вотчиною владети по писцовым книгам и по их купчей, кокава у них купчея есть на ту вот- чину, да и грани им в той вотчине учинити, а мордве Куштову Вячкишеву с товарыщи в ту вотчину в Юрнярской ухожей вступати не велети. И темниковской расылщик Черней Федоров да целовалник по-
садцкой человек Томила Нестеров, да посадцкой земской дьечек1 Истома Григорьев сын Бораздин, взяв с собо[ю] туташних околных людей сторожилцов мордву, хто тот Юрнярский бортной ухожей и межу
знают, из деревни Кораивы Кумано Кичамасова, из деревни Вертелима Армее Шиндясова, Куштомаса Майнина, // из деревни Лемдяй Адареся Пренова, Саиганова Чекаева, Исеутю Челяисеева, и став в той вотчине на речке на Уреи, спросили сторожилцов мордвы Кумани Кичамасова с товарыщи, которая та речка и как именем словет, и чей по ней ухожеи бортные. И те сторонние люди сторожил[цы] вотчини-
ки мордва сказали по сваей вере по шерте, та де, господине, речка Юрняй, а ухожеи по ней рузановцов канкужской мордвы Атика Дечапина с товарыщи, и словет Мокшанбола, а з другой де стораны ухожей князя Бибарса да Бойбарса мурзы, да Кулбарса мурзы князь Девлеткилдеевых детей Тиняива. А те де мордва рузановцы Атик Дечапин с товарыщи на той сторане Юрней речки ходет жа, а называют де тем
же своим Мокшанболою ухожеем. А с правой де стороны князя Бибарсова да Бойбарсова, да Кулбарсо-
ва их бортного ухожея Юрнярского Семинболавран, а ходет де ево многих юртов мордва.
И по государеве цареве и великого князя Федора Ивановича всеа Русии грамоте темниковской ра- сылщик Черней Федоров да целовалник Тамила Нестеров, да земской посадцкой дьечек1 Истома Гри- горьев сын Бороздин и против государевы грамоты и по скаске тех сторонних людей сторожилцов мордвы Кумани Кичамасова с товарыщи, и по купчей от речки Юрнея, ото врашка, промеж мордовско-
го ухожея Семенболы и промеж князь Бибарсова з братьею их бортнаго Юрнярского ухож[ея] набили на дубу грань, от того дуба на осину, не ней грань, от той осины на липу, на ней грань, от той липы на липу, на ней грань, от той липы на клен, на нем грань, подле поляны и подле врага Семенболы грань на дубу, от того дуба пошел тот враг Семенбола, течет по нем ручей до болшой поляны – то у них промеж тех ухожеев Юрняря речка и Семенбола без граней старинная межа; а от той поляны и от тово // врага Семенболы пошел к полю вражик, а подле иво дорога на поле, то у них межа; и от тово врашка к полю по правой сторане дороги стоит дуб стариннай князя Бибирса да Кулбарса, да Байбарса мурзы князя Девлеткилдеевых, и по таму дубу, по каре и по стараму знамени князя Бибарса з братьею набита грань;
по правою сторану тое дороги едучи к полю на липе грань2, от той липе на липе ж грань, от той липы на клену грань, от тово клену на везу грань, от того вяза на липе грань, от той липы на дубу грань, от того дуба на дубу3 жа грань, от того дуба подле поля на дубу ж грань, подле тово дуба знамя стороннева му- жа Емая Борышева, на дубу девять рубежей. И по государеве цареве и великого князя Федора Иванови-
ча всеа Руси грамоте и по посцовым книгам, и по купчей, и по сторонних людей мордвы сторожилцов скаске, и по коренному отводу, и по сей отдельнай грамоте Киларь Петрович Протасьев велел владеть тою Юрнярскою вотчиною бортным ухожеем князю Бибарсу да Бойбарсу мурзе, да Кулбарсу мурзе князя Девлеткилдеевым детем Тиняива. И дуб им в той вотчине делать и зверь всякой бить, и рыбу ла-
вить, и всяким угодьем владеть. А мордве Куштову Вячкишеву да Беняшу Полатову с товарыши по го- судареве грамоте в той вотчине Келарь отказал и впредь им в ту вотчину в Юрнярской ухожей вступа- тись не велел.
А отделною писал Досюк Артемьев.
К сей отделнай грамоте Келарь4 Петрович Протасьев руку приписал и печать свою приложил.
А у подлиннай выписи рука Келаря Протасьева.
Источник: РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Оп. 1. Д. 129. Л. 2–4. Список XVII в.
Примечания: 1 в ркп. дьечк; 2 в ркп. пропущено; 3 в ркп. ду; 4 в ркп. Еларе.
№ 4.
1596 г. ноября 25. – Отдельная выпись Ивана Ермолова темниковскому служилому татарину
Бекбулату мурзе Ускееву на дд. Адаево и Оксел в Темниковском уезде
Список с выписи слово в слово.
Лета 7105-го ноября в 25 день, по государеве цареве и великого князя Федора Ивановича всеа Ру-
сии грамоте за приписью дьяка Семена Суморукова и по выписе с писцовых книг Иван Ермолов отде-
лил в поместье темниковскому татарину Бекбулату мурзе Ускееву в ево оклад в сорок чети в Темников- ском уезде в деревне Адаеве двор помещиков Бекбулата мурзы Ускеева, да на починке Одаевского поля на Кярге на реке на Окселе у гумен и у животин двор человека ево Юрки Латыша, пашни татарские Одаевского поля и у починка десять чети в поле, а в дву по тому ж, сена на болшом на диком поле на реке на Чекалех в их в бортных ухожеех по их скаске сто пятдесят копен, да в деревне в Окселе на реке на Окселе, Виляево Новое тож, двор прикащика ево Трени Михайлова, а крестьян (в) Горин Поздеев, (в) Кузьма Остафьев, (в) Семен Ондреев, двор пуст Ондрюши Максимова, двор пуст Тренки Петрова, а отдан тот Тренка Акбулату Агееву по первому отделу, (Д) бобыль Иванко Резанов, двор пуст Сенки Левина, да в старом селище в Виляевском два места дворовых, пашни паханые крестьянские окселские и виляевские дватцеть чети, да перелогу и облогу пять чети в поле, а в дву по тому ж, сена окселского на диком поле двести восемьдесят три копны, да на болшом на диком поле на речке на Чюкалех в их бортных ухожеях в сенных покосах по их скаске пашни татарские паханые пять чети в поле, а в дву по тому ж, а пашет наездом, // сена приписано к Одаевскому усаду и починку. И всего Бекбулату мурзе отделено в Темниковском уезде двор помещиков да два двора люцких, да три двора крестьянских, да двор бобылской, да четыре дворы пустых, пашни паханые татарские пятнатцать чети, а крестьянские дватцать чети, да облогу и перелогу пять чети, и обоего в дву деревнях да в починке и [у]хожею с Чю- кальскою пашнею пашни и перелогу и облогу сорок чети в поле, а в дву по тому ж, сена триста трит- цать три копны. И Бекбулату мурзе Ускееву отделен оклад ево сорок чети весь сполна. И Иван Ермолов отделу своево Бекбулату мурзе Ускееву на [то] ево поместье отделную выпись дал.
К сей отделной выписи Иван Ермолов печать свою приложил.
Источник: РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Оп. 1. Д. 129. Л. 5, 6. Список XVII в.
№ 5.
1598 г. августа 17. – Ввозная грамота темниковскому служилому татарину Алакай мурзе
Еникееву на пустошь селище Велязим в Темниковском уезде
Списак з государевы грамоты слова в слова.
От царя и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии в Темниковской уезд в пустош селище
Велязим в Олакой мурзино поместье Енике[ева] всем крестьяном которые в том поместье живут. Бил нам челом темниковской Алакаев мурза Еникеев, наше де жаловонье за ним поместье в Темниковском уезде пустошь селище Велязим, да на Куваке по мере на врашке оклад ево шестьдесят чети сполна, и ему де на то поместье нашей ввозная грам[ота не да]на и нам бы ево пожаловати, велети ему [на] то по- местье дати наша ввоная грамота почему ему тем поместьем впредь владети. А в отделных книгах отде-
лу Келоря Протасьева прошлого 105-го году написано, по нашей грамоте отделил Келарь Протасьев1 темниковскому Алакаю мурзе Еникееву на диком поле в пустоше на селище на Велезиме усадище, а к усадищу пашни паханые и перелогу пятьдесят две чети с полосминою, да на Куваке по вере на враге пашни паханые и перелогу восмь чети без полуосмины в поле, а в дву по тому ж, оклад ево шестьдесят
чети сполна. Сена на Велезиме триста дватцать копен, да меж пашни и по врагом сто копен. И вы б, все крестьяне, которые в том Алакаеве поместье живут Алакая мурзу слушали, пашню на него пахали и доход ему поменщиков платили доколе за ним то поместье писци наши и болшие мерщики опишут и измерят, и учинят за ним пашню по нашим укази.
Писан на Москве лета 7106-го августа в 17 день.
Припись у подлинной грамоты рука дия[ка] Офонасия Власьева, справка подьячева Пя[тог]о Уше-
кова.
Источник: РГАДА. Ф.1167. Темниковская приказная изба. № 1073. Л. 1.Список XVII в.
Примечания: 1 в ркп. Протас. На обороте рукоприкладство на татарском языке и № 1154.
№ 6.
1598 (?) г. – Отдельная выпись кн. Ивана Дмитриевича Болховскго и Ратая Ивановича Но-
рова темниковским служилым татарам Байбарсу и Кулбарсу Девлеткилдеевым на дд. Уреи, Ла-
пушки, Митляевское в Темниковском уезде
1 ...сто восмьдесят пять чети [ ]2тому ж земля доброй пахан[ая ]2цать четвертей, да перелогу [ че]2тей сена помещикова т[ ]2тяжкого семсот сорок пять [копен. И Байбарсу мурзе да]Кулбарсу мурзе отделено в деревне // в бортном ухожее в нем (д) прикащикова [Байбарсов] да Кулбарсов Ондрюшка
Ермо[лин двор] 3люцкой пуст, да (д) крестьянс[кой]3 да четыре дворы бобыльских пусты, а у тех дворов пашни нет, толко околица, выпуск жи вотинной, а пашня к деревне к Лапушке на диком по[ле] за рекою за Мокшею от межи с пашатцкою мордвою, в другую сторону межа на риских татар пашни семь чет- вертей в поле а в дву по тому ж с ряду с одново все три поля а та пашня не пахана лежит вся перелогом,
сена меж пашен двесте копен. И всего отделено Байбарсу мурзе да Кулбарсу мурзе в деревне Ковыляе да в деревне Урее, да в деревне Лапушке и Митрялском со отцовскою пашнею двесте дватцать семь
чети с осьминою в поле, а в дву по тому ж, оклады их сполна. И Байбарсу мурзе да Кулбарсу мурзе те- ми государевым царевым4 и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии жалованьем поместьи кре- стьяны владети и государева царева и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии служба служити и доход помещиков со крестьян имать, чем их оне изоброчат. И на те их поместьи князь Иван Дмитрие- вич Болховской да Ратай Иванович Норов и выпись дали за своими печатями5.
К подлинной выписи князь Иван Дмитреевич Болховской да Ратай Иванович Норов печати свои приложили.
А у подлинной выписи князя Ивана Болховсково да Ратая Норова руки приложены. Источник: РГАДА. 1167. Темниковская приказная изба. Оп. 1. Д. 452. Л. 1. Копия XVII в. Примечания: 1 в ркп. начало утрачено; 2 в ркп. утрачено около 10–15 букв; 3 в ркп. утрачено около
7 букв; 4 в ркп. государевы царевы; 5 в ркп. печами.
№ 7.
1603 г. октября 15. – Отдельная выпись кн. Ивана Дмитриевича Болховского и Ратая Ивано-
вича Норова темниковским служилым татарам Байбарсу мурзе и Кулбарсу мурзе Девлеткилдее-
вым детям Тиняева на жеребьи дд. Ковыляи, Урея и др. в Темниковском уезде. Отрывок.
Список с выписи слово в [сло]во.
Лета 7112-го, октября в 15 день, по государеве цареве и великого князя Бориса Федорови[ча] всеа
Руси грамоте князь Иван Дмитреевич Болховск[ой] да Ратай Иванович Норов отделили и отмежевали в Т[е]мниковском уезде темниковским служилым Байбарсу мурзе да Кулбарсу мурзе княж Девлеткилдее- вым детем Тиняева в поместья в их оклады в деревне в Ковыляех на речке на Урее в их в бортном ухо- жее (д) помещиков Байбарсов мурзин да Кулбарсов мурзин, а в нем живет человек их Осипко Павлов, (д) бобылской, а в нем живет Богданко Романов, да три дворы крестьянских, да три дворы бобылских пустых, пашни к той деревне х Ковыляем подле татарской околицы по Городцкой дороге на праве еду- чи из деревни ис Ковыля[ех] к городу до первово ржавца, а от перваго ржавца вверх на гору в поля по прежней по посошной меже к мордовской пашне деревни Афкемановы подле другое ржавец тритцать семь чети с полуосьминою и четвериком в поле, а в дву по тому ж, сена меж дву ржавцов пятьсот шез- десят две копны. А околица деревне Ковыляех им, Байбарсу мурзе да Кулбарсу мурзе з братом с их
б[ольшим со князем Бибарсом1] вопче: да гумна еду[чи от деревни улицею от Ковыляя1] от крестьян- ских дворов [дорогою к пашне – на правой1] стороне три гумна князя Бибарсова, [да на той же1] на пра- вой стороне к полю под тех же его Байбарсу мурзе да Килбарсу мурзе пять гумен, а на леве, ко князь
Бибарсову усаду гумна к огороду пруда на враге и за прудом [за врагом1] земля князь…2
Источник: РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Оп. 1. Д. 273. Л. 1. Список XVII в. На обороте помета почерком XVIII в. №693.
Список: РГАДА. Ф. 1209. Столбцы по Нижнему Новгороду. № 462/20871. Л. 281, 282. Список
1664 г.
Публ: Акты служилых землевладельцев XV – начала XVII века. Т. 3. М., 2002. №431.
Примечания: 1 Восстановлено по публикации в АСЗ. М., 2002. Т. 3. №431; 2 в ркп. утрата текста.
№ 8.
1603/1604 г. – Закладная кабала Айкей мурзы Момкеева с братьями Байбарсу мурзе и Кул-
барсу мурзе Девлеткилдеевым в 7 рублях за свои жеребьи пашни в Темниковском уезде
Список закладной коболы слова в слова.
Се аз Айкей м[урза] да яз Янтидан мурза, да яз Утеш мурза, да яз Е[ ]1 мурза Момкеивы дети Тем-
никовского уезду деревни Пирдишек занели есми у Байбарса муры да у Кулбарса мурзы княж Девлет- килдеивых детей семь рублев денег московских ходячих июня в 5 день на год. А в тех е[си] денгах за- ложили пашню свои жереби на Ур[ее] и возле Маринги, и возле Светлова болот[а], и на Марингине го- ре до Исеива рубежа и пожани свои жереби, и возле Светлова болота, да пожню от Куликеивы пашни да талника на петьд[есят] копен, и толоку животинной выпуск за ст[а]ном Момкеивых детей и под бор- ком. И Байбарсу мур[зе] да Кулбарсу мурзе за рост та наша пашня и сенные покосы в тех урочищах па- хать и сено косить, и животина выпуск пускати вмест[е]. А поля тут денги по сроц и Байбарсу мурзе д[а Кул]барсу мурзе за рост по тому ж пашня похоть и сена косить в тех урочищах и всяким угодьем вла- деть. А в заимке есми четыре нас брата [как] един человек кои з нас в лицах на том по сей коба[ле] ден- ги или пашня или сенные покосы. А на то п[о]слуси Коротай Иванов да Иван Чернеив, да Матвей Фе-
доров, да обыз Бахта, абыз Тобыев, да Енолей Ас[ ]2еников, да Резяп Малла, Молла Брагин, да Кул сеит Меи[т]кул Дербышев, да Богдан Анлакулов. А закладную коболу писал Ивашка Федотов лета 7112-го году.
А у подлиной закладной кобалы руки и знамены послухи приложили.
А подлинной же закладной на заде подписана маия в [ ]3 по сей кобале платил Байбарсу-мурзе де-
сять рублев ден[ег] сполна.
А на кобале подписал церковный дьячок Митко Дмитриев.
Источник: РГАДА. Ф.1167. Темниковская приказная изба. Д. 212. Л. 3. Список XVII в. на обороте руко- прикладство на татарском языке: Бу ысбискага Ураз мирза атам өчен кулым куйдым (“К этому списку я, Ураз-мирза, вместо отца руку приложил”) и следы не читаемой скрепы.
Примечания: 1 в ркп. утрачено 3–4 буквы; 2 в ркп. утрачено 2–3 буквы; 3в ркп. утрачено 1–2 буквы.
№ 9.
1603/04 г. – Купчая на вотчину бортный ухожей Урейпомру в Темниковском уезде продан-
ную мирзами Утешем и Ямбаем Мамкеевыми детьми Байбарсу и Кулбарсу княж Девлеткилдее-
вым
Список с купчей слово в слово.
Се яз Утеш мурза да яз [Ямбай] мурза Момкеевы дети татаровя Темниковсго [уез]да деревни Пур-
дышак продали есми Байбарсу да [Кул]барсу мурзе княж Девлеткилдеевым детям и их де[тям] и внуче- том и правнучетом вотчину свою бортн[ой] [ухо]жеи в Темниковском уезде Урейпомру своей [же]ребей головою речки Урею с липегами и з д[еревы] и с лугами и с талниками и с перевесьем стояче[м] дерево и с лежачею колодою и со пнем и з деланым и с неделоным деревом со пчелами и безо пчел и с мече- ным деревом и с немеченым и со всяким зверем с куницею и с лисицею и с медведем и с волком и с лосем и з зайцем и з белкою и с рыбною ловлею и з бобровыми гонами и с орловыми гнезды и со вся- ким лесным и воденым зверем впрок без выкупу. А знамяна в той вотчине Утешева (№1) орлов хвост, а
Янбаево (№2) орлов ж хвост а обая знамяна с семью рубеж[и]1. А взяли мы за тое вотчину у Байбарса да у Кулбарса мурз [оди]натцеть рублев с полтиною. И Байбарсу да Кулбарсу мурзе [и их] детем и вну-
четом и правнучетом в той вотчине [ ]2 и на верху тех знамен которые в сей купчей п[иса]ны свои зна- мена набивати и новые знаме[на] [ ]2 в тех вотчинах в свое знамя набивати и впредь нам Утешу да Ям- баю Мамкеевым детем в тое вотчину Урейпомре ни в новую и в старую дел не ступ[ат]ца и моему роду и племяни детем и внучетом и правнучетом и братье и судеревщиком не вступоца, а учнем яз Утеш да
Ямбай мурза Момкеевы дети или наши дети или внучета или правнучета или братья или нашего роду у Байбарса да у Кулбарса мирзы в тое вотчине Уреипомру учинит вступатца и Байбарсу да Кулбарсу мур- зе взеть на нас или на наших детех или на внучатах и и на правнучетах и хто станет вступотца по сей к[уп]чей пятнатцеть рублев с полтиною все сполна и убытки. А на то пос[лу]си темниковской губной
дьячек Коратай Иванов сын да Иван [ ]1тов да Томила Александров да Иван Григорьев Саулко Ноч[
]1жа Обдал Бохта абыз Табуев да Ямбай абыз Алышев да Айги[ ]1за Тарпишев да Бойнакар Янговатов.
Подлинную купчею писал Бо[рис] Федоров лета 112-го.
РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Д. 90. Л. 4. Список XVII в.
Примечания: 1 в ркп. утрачено 2–3 буквы; 2 в ркп. утрачено 4–5 букв.
№ 10.
1617 г. сентябрь – Ввозная грамота Исламу, Богдану и Борису мирзам князь Бибарсовым на дд. Ковыляи, Липову, починок Малкеев и на Дикое поле на Большой Урей
Список с грамоты слова в слова.
От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии в Темниковской уезд в деревню в Ко-
выляи да в деревню в Липову, да в починок Малкеев, да на Дикое Поле на Большой Урей, что ныне по- местье за вдовою за княинею за Сююшей княж Бибарсовою женою Девлеткилдеева да за ее детьми за Исламом да за Богданом, да за Борисом княж Бибарсовыми всем крестьяном которые в тех деревнях и в починке живут и впредь учнут жити. Били нам челом темниковские Ислам да Богдан, да Борис мурзы княж Бибарсовы, а скозали: по окладу де велено за ними нашего жалованья поместья учинити за Исла- мом да за Богданом по триста чети, а Борис де нашим жалованьем поместным окладом не верстан, а поместья де за ними с матерью старинного отца их выслуги в Темниковском уезде в деревне в Ковыляе да в пустоши Липовой, да в деревне в Малкееве пашни сто семьдесят чети с осьминою и с четвериком, и на то де их отцовское поместье прежние наши отказные грамоты есть, и в дозорных книгах то их по- местье написано за ними. А нынешние де ввозные грамоты на то их поместье у них нет, и нам бы их пожаловати, велети им на то их сторинное отцовское поместье дати нашу ввозную грамоту почему им тем поместьем впредь владети. А в темниковских дозорнных книгах Ивана Усова с товарыщи 122-го году написана в деревне в Ковыляе за вдовою за княинею за Сююшей княж Бибарсовскою женою Дев- леткилдеева да за ее детьми за Исмаилом, а он служит, да за Богданом, а он в двунатцати лет, да за Бо- рисомом, а он девяти лет пашни пахоные по Бурнашевской дароге семьдесят пять чети, сена по конец ржавца возле тотарской околицы пятьдесят пять копен, да меж поль восемьсот дватцать копен, да на Диком Поле на Большой Уреи и с Угольною поляною пашни пахоные добрые земли шестьдесят две чети, да в деревне в Липове у Светлова болота в ее бортной ухожее пашни пахоные худые земли дват- цать три чети с осьминою, сена на Окселе на Девмисе сто шестьдесят пять копен да в починке Молкее- ве пашни пахоные добрые земли десять чети, сена сто пятьдесят копен. И всего за вдовою за княинею за Сююшей земли пашни пахоные добрые и худые земли сто смьдесят чети с осьминою в поле, а в дву потому ж. И будет так как нам темниковские Ислам да Богдан, да Борис мурзы князь Бибарсовыбили челом, и вы б все крестьяне которые в том их поместье в деревне в Ковыляеве и деревне в Липове, и в починке Молкееве живут и на Диком Поле на Большой Уреи и на Угольной полянке впредь учнут жити темниковских Исламова да Богданова, да Борисова мурз Бибарсовых слушали, пашню на них похали и доход им помещиков всякой платили покаместа за ними то поместье писцы наши большия мершики атпишут и измерят, и учинят за ними пашню по нашему указу.
Писано на Москве лета 7126-го сентября. А у подлтнные государевы грамоты припись дияка Ива-
на Шевырева, справка подьячева Ефима Пукалова.
Источник: РГАДА ф. 1167. Темниковская приказная изба. Оп. 1. Д. 717. Л. 4–5. Список XVII в.
№ 11.
Между 1637 и 16401 г. – Список с писцовой выписи из писцовой книги Темниковского уезда
1620/21 – 1621/22 гг. писца Степана Хрущова на поместья Асакая и Сюнчелея Кулбарсовых детей княж Девлеткилдеевых
… от устья Маринского врага на низ по Светлому болоту по [пра]вой стороне и меж речки Уреи под старою мелницею, мима кладбища по березнику с сенные покосы и животин[ой] выпуск вопче с ними ж, с Момеделеем мурзою з братье[ею], да вверх по ржавцу, по правой стороне, сенные покосы Ишмометя мурзы Байкеева з братьею да Алмакая мурзы Бинеева з братьею, да вверх по тому ж ржавцу,
по правой стороне, пашню пашут Асакай да Сюнчелей мурзы з братьею смежна с ним же, с Момоделе- ем мурзою з братьею, да с Ышмометям мурзою Байкеевым, *да Колмокаем ж мурзою Жинеевым з братьею1. Да тое ж да Актуновы да Актушевы пашни деревни Маллеев Починок на речке Урее, а в ней двор помещиков Асакая да Сюнчелея мурз Кулбарсовых детей княж Девлеткилдеивых з братьею да
крестьянских дворов: (в) Васка Ильин, у него детей: Ивашка да Бариска, (в) Климен[ко] Федоров, да с ним Андрюшка Позняков сын Шалим[ов], прозвище Шалыга, (в) Безсонка Григорьев, а у него сын Ан- кундинка, (в) Савка Артемьев; да бабыльских дворов: (в) Дружинка Семенов, (в) Куска Карпов, да с ним братья Марка да Бариска, (в) Якушка Федоров, (в) Сидорка Данилов, у него сын Трафимка, (в)
Ивашка Семенов, у него детей Якушка да Тораска. А да речки да Юрьиярки ис полянка и около деревни лес и всякое угодье, и животиной выпуск вопчей с Ысламом мурзою княж Бибарссовым з братьею да с Момоделеем мурзою Байбарсовым з братьею. А та речка Юрь[ия]рка впала в речку в Юру, да в низ по речке Юре, по правой стороне, а та речка Юра впала в речку в Рудню, да вверх по речке Рудне, по пра- вой же стороне, да Суходолу2, да вверх по тому же Суходолу2, по правой стороне. А на том Суходоле
1 Датирована по воеводству в Темникове А.В. Глебова.
яма, Ласиная Купалица, а от тое ямы, Ласиновава Купалица, вверх по тому ж Суходолу, на том Суходо- ле на вершине набита // на дубе грань, у дубравки по рубеж с Кулдымскою мардвою. А пашня паханая и залоги, и сенные покосы вопчие с Ысламом мурзою Бибарсовым з братьею. А пашню пашут смежна с ним же, с Ысламом мурзою Бибарсовым з братьею да с Момоделеем мурзою з братьею. В деревне Мит- рялех, на озере на Старой Мокше двор помещиков Асакая да Сючелея мурз Кулбарсовых детей князь Девлеткилдееа з братьею. И Осакаю да Сюнчелею мурзам княж Девлеткилдеева с тем государевым жа- лованьем отцовским по стоем пашнею и сенными покосы и всякими угодьи и крестьяны по сей выписи владети, да с того поместья государева царева и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии служ- ба служити.
А у той подлинной выписи воеводы Ондрея Володимировича Глебова печать приложена. Справа подьячева Ентифа Ондреева.
Источник: РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Д. 90. Л.1–2. Список второй половины
XVII в.
Примечания: 1 в ркп. над строкой; в ркп.: судолу.
№ 12.
Первая половина XVII в., не ранее 1619/20 г. – Фрагмент документа (выпись из писцовых книг Степана Хрущова?), описывающего поместье мурзы Айтугана Агеева (сына?) Тенебякова в жеребьях д. Адаевы с пустошьми дикого поля и пус. Утешевы неизвестного стана, д. Тугаевы и
поч. Ирсите Залесного стана (Кадомского уезда?)
1…рина Ишеевская пустошь Утешева пашни перелогом и облогом на том ж[е] поле добрые земли шесть четвертей с осминою. Да за ним же, за Айтуганом, пашни перелогом и облогом на том же поле
добрые земли двенатцать чети с полуосминою в поле, а в дву по тому ж, смежна та пашня с Нураем мурзою Исеевым да с Сюнчалеем Тогаевым, об межи с ево ж, Айтугановою особною землею, а другую
сторону Арземаского уезду деревни с Учюсовой с мордвою, сенных покосов в тех же урочищах на сто
копен, да подле Болшово лесу и подле болота Студеного ключа на шестьдесят на три копны, да за ним же, за Айтуганом- // мурзою Тенебяковым, з животинным их выпуском, а межа тому их животинному выпуску з животинным же выпуском деревни Адаевы Алмакая-мурзы Теребердеева с товарыщи учине- на под горою у Кяргинсково болота на олхе грань, а с той грани через дорошку, что лежит от деревни от Кярги к Мемешеево[му] стану к другой дорошки, что лежит от деревни от Кярги ж к тому Мемешееву ж стану, и подле той дорошки на дубовом пне грани, а с тех граней через ту дорошку к дорошке ж, что лежит к Ивакаеву стану Енибякова и за тою дорошкою на суховерхом дубу грани, а с тех граней через городцкую дорогу, что лежит от деревни от Кярги и за дорогою на березе грани, а с тех граней у Кяр- гинского врага на берегу на суховерховатом дубу грани, а стех граней через Кяргинской враг и за врагом на берегу на дубу грани, а с тех граней к перегороде, у перегороды яма той же деревни Кярги за служи- лым тотарином за Айтуганом Агеевым отца ево поместье на ево жеребей двор помещиков, да в деревне Адоеве на ево жеребей место дворовое (д) задворной человек Сидорко Офонасьев да братья ево Тренко, да Ондрюшка, да Игнатко, да Меншичко, да Тимошка, да крестьянских дворов: (д) Васка Ондре[ев], (д) Богдашко Павлов, да бобылских дворов (д) Нечайко Григорьев, (д) Савка Богданов, (д) Ивашка Богда- нов; пашни паханые // на Кяргинском поле добрые земли осмина, да перелогом и облогом четыре чети с осмин[о]ю, и обоего пашни паханые и перелогом и облогом пять чети в поле, а в дву по тому ж, а смеж- на та пашня тое ж деревни Кярги с татары с Ывакаем Актугановым з братьею да с Сюлеменем Акбула- товым, да з Богдашком Утешевым; а рубеж тое пашне с одну сторону об межу деревни Адаевы с Ывака- ем мурзою Енибя[ковым] з братьею, а з другую сторону рубеж Ковы[ляй]ское болота, а с третью сторо- ну об межу с Уразом мурзою Байбарсовым да с Арасланом мурзою Кулбарсовым, с Ковыляевскою их пашнею, а с четвертую сторону об межу деревни Овкимановы, с мордв[ою]; сенных покосов подле Кяр- гинского болота на двесте копен. Да за ним же за Айтуганом Агеевым пашни перелогом и облогом на том же на Кяргинском поле на горе против Абдылины пашни по обе стороны Чюкалской дороги добрые земли две чети с осминою в поле, а в дву по тому ж, а рубеж той пашне с одну сторону об меж[у] дерев- ни Митрял с торарином с Охмаметем Абдылиным, а з ддругую сторону об межу деревни Ковыляй с то- тарином с Янгулом Текеевым, а с треть[ею] сторону об межу деревни Овкимановы с мордвою, а с чет- вертую сторону об межу деревни Кярги с Ывакаем Актугановым. Да за ним же, за Айтуганом Агеевым, на Арда // евском и на Кяргинском поле пашни перелогом и облогом добрые земли тр[и] чети в поле, а в дву по тому ж, а рубеж тое пашни с одну сторону об межу с Вонгулом Текеевым, а з другую сторону рубеж з Богдашком Утешевым Уреевская дорога, а с третью сторону об межу з Девлекаем Покаевым, а с четвертую сторану об межу с ево, Айтугановою, пашнею, что у нево смежна с Ывакаем Актугановым з братьею да з Богдашком Утешевым; сенных покосов в талниках от гумен по обе стороны на дватцать копен, да за рекою за Мокшею на десять копен. Да за ним же, за Айтуганом Агеевым, по той же по госу- дареве цареве и великого князя Василия Ивановича всеа Русии грамоте и по выписи Костентина Наумо-
ва // 116 году тотар Утеша Люляева да Тогая Степанова на том же на диком на Адаевском поле пашни перелогом и облогом добрые земли шестьнатцать чети в поле, а в дву по тому ж, а рубеж той пашне с одну сторону об межу с Момателеем мурзою Байбарсовым, а з другую сторону об межу с Ывакаем Ак- тугановым, а стретью сторону об межу с Акашаем Айтугановым, а с четвертую сторону об межу з Бо- гдашком Утешевым, сенных покосов в тех же урочищах по врагу от березы до ивы, до Маметелеева ру- бежа Байбарсова на шестьдесят копен. Да за ним же, за Айтуганом Агеевым, по той же по государеве цареве и великого князя Василия Ивановича всеа Русии грамоте и по выписи Костянтина Наумова 116- го году Токаевское да Мерденеевское поместье на диком на Ардаевском и на Кяргинском поле на Маре- ле пашни перелогом и облогом добрые земли пять чети в поле, а в дву по тому ж, а рубеж тое пашне с одну сторону Уреевская дорога, а з другую сторону об межу с Покаем Москаевым, а с третью сторону об межу с Янгулом Текеевым, а с четвертую сторону з Девкаем Овкимановым; сенных покосов меж пашни и по врагу меж дву талников на дватцать копен, и всего за Айтуганом Агеевым // в дву деревнях по жеребе, а в них двор помещиков да место дворовое помещиково, да двор людкой, да два двора кре- стьянских, да четыре двора бобылских, а людей в них тож, пашни паханые добрые земли осмина, да перелогом и облогом сорок две четверти, и обоего пашни паханые и перелогом и облогом сорок две чети с осминою в поле, а в дву по тому ж, сенных покосов на четыре стана десять копен. Да в Залесном стану написано починок Ирсит на речке на Ирсите, а внем живут служилые мурзы и тотаровя, и в том же по- чинке Ирсите за служилым тотарином за Айтугано[м] Агеевым на ево жеребей двор помещиков, а в нем живет бобыль Михалко Иванов, (д) крестьянин Ондрюшка Иванов, (д) бобыль Дружинка Григорьев, пашни пах[ан]ые на Ирситцком поле добрые земли пол осмины, да перелогом и облогом девять чети бес полуосмины, и обоего, пашни паханные и перелогом и облогом девять чети в поле, а в дву по тому ж, смежна та пашня деревни Буртас з Бибилатом мурзою Бичюриным да с посадцким с Усекаем мурзою Исекеевым, рубеж той пашне с посадцким с Олакаем мурзою Еникеевым, а з другую сторону з Бурна- шем мурзою Тула[евым], а с третью сторону речка Нашкинг[а], а с четвертую сторону речка Ир[сит], // сенных покосов в тех же урочищах сорок две копны, да за рекою за Рудне[ю] сенных покосов на восмь копен об меж[у] деревни Починка с мордвином с Емаш[ем] Черным. Да за ним же на том же на И[р]сицком поле пашни перелогом и облогом добрые земли пять чети в поле, а в дву по тому ж, смежна та пашня з Бурнашем Тулушаевым да з Девкаем Овкиман[о]вым, да с Сюлменем Абулато[вым], рубеж той пашне едучи от Ыриты левоя сторона с Сюнчалеем Енако[вым], а з другую сторону з Бибулатом Бичюриным, сенных покосов около пашни на пятдесят копен, а на те земли и на сенные покосы госуда- ревы грамоты и ни какие крепости не положил, владеет по старине. Да за ним же, за Айтуганом, по го- судареве цареве и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии грамоте и по выписи воеводы князя Ивана Волконского 128-го году из податочной записи князя Петра Ромодановского 128-го году темни- ковских служилых тотар Салтанка да Обидяшка Тугаевых в деревне Тугаеве на речке на Кстимена ево жеребей двор помещиков, а в нем живет бобыль Омелка Дмитреев, (д) приказщиков Безсонка Иванов,
да задворных людей, (д) Климко Ондреев, (д) Ивашко Ортемьев…1
Источник: РГАДА. Ф. 1167. Темниковская приказная изба. Д. 563. Л. 4. Список XVII в.
Примечания: 1 в ркп. утрата текста.
A.V. Belyakov
DOCUMENTS FROM TEMNIKOVSKY PRIKAZ OF XVI – EARLY XVII CENTURIES
The documents published date from the turn of the XVI–XVII centuries and were taken from the holdings of Temnikovsky prikaz (Russian State Archives of Ancient Documents, archive fund 1167). They center around the land ownership of the Tatar princely families of Devletkildeevs and Bibarsovs. The data acquired provide insight into the initial land ownership of the families as well as the principle, according to which the Bibarsovs’ family de- scended from the Devletkildeevs, which may become a certain premise for transferring that principle upon other Meshchera princely families.
Keywords: Temnikovsky county, Russian State in XVI–XVII centuries, servicemen Tatars, princes
Devletkildeevs.
Сведения об авторе:
Беляков Андрей Васильевич – кандидат исторических наук, научный сотрудник Института россий-
ской истории Российской академии наук (г. Москва).
Belyakov Andrey Vasilyevich – Candidate of Historical Sciences, Researcher, Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences (Moscow).
49
НОВЫЕКНИГИ , РЕЦЕНЗИИ
УДК 94(02)(574)
О КНИГЕ Н.А. АТЫГАЕВА «КАЗАХСКОЕ ХАНСТВО В ПОТОКЕ ИСТОРИИ»
© 2016 г. Ж.М. Сабитов
Рецензируемая книга представляет собой очерки по истории Казахского ханства. Данная книга является качественным научным изданием, но в ней присутствует целый ряд ошибок. Книга состоит из 5 разделов, из которых первый и второй разделы являются наиболее сильными, а третий раздел является наиболее слабым с научной точки зрения. Одним из главных недостатков книги является неполное знание историографии, когда целый пласт научной литературы не был учтен автором. Семнадцать из тридцати пяти очерков написаны без научных ссылок и списка использованной литературы, что снижает научный уровень работы. Стоит выде- лить следующие ошибки. 1. Ак орда никогда не была государством Орда-эджена и его потомков. Во-первых, Ак орда локализовалась не на востоке Улуса Джучи, а на западе Улуса Джучи. Во-вторых, Ак орда не была государством, Ак ордой называлась резиденция, ставка правителя в Улусе Джучи. 2. Казахские ханы не яв- ляются потомками Орда-эджена, а являются потомками Тука Тимура, тринадцатого сына Джучи. Помимо этих главных ошибок, есть еще масса мелких ошибок, отмеченных в тексте рецензии.
Ключевые слова: Казахское ханство, Золотая Орда, Ак Орда, казахи, Ногайская Орда, улус Орда-эджена.
Проведенные в 2015 году в Казахстане празднования 550-летнего юбилея Казахского ханства оставили двоякие впечатления. С одной стороны, организационная часть была на высоте. С другой стороны это празднование обнажило старую проблему, слабую изученность истории Казахского ханства. Несмотря на большую историографию, до сих пор не написана исчерпывающая моногра- фия по истории Казахского ханства с момента его появления хотя бы до начала присоединения Ка- захского ханства к Российской империи. Отдельные периоды истории Казахского ханства освеще- ны хорошо, отдельные периоды остаются белыми пятнами. В течение 2014–2016 годов вышли две книги об истории Казахского ханства: Кəрібаев Б.Б. «Қазақ хандығының құрылу тарихы» (история образования Казахского ханства на казахском языке (Кəрібаев, 2014)) и очерки Атыгаева Н.А. «Ка- захское ханство в потоке истории» (Атыгаев, 2015). На первую книгу нами была написана рецен- зия (Сабитов, 2015г). Ниже мы затронем вторую книгу «Казахское ханство в потоке истории». Сра- зу стоит отметить, что по своему научному уровню книга Атыгаева Н.А. выше книги Кəрібаева Б.Б. «Қазақ хандығының құрылу тарихы» (Сабитов, 2015в), несмотря на то, что Атыгаев Н.А. не писал цельной монографии, а написал очерки по истории Казахского ханства. Но при этом, в своих очерках Атыгаев Н.А. допустил целый ряд ошибок, на которых мы остановимся ниже. Причем во многом эти ошибки стандартны для Казахстанской историографии и общие для книг как Кəрібаева Б.Б., так и Атыгаева Н.А. Книга Атыгаева Н.А., судя по выходным данным, издана в 2015 году, но ее презентация прошла только 6 апреля 2016 года.
Само название очерков, содержащее эпитет «в потоке истории» отсылает нас к одноименной книге Назарбаева Н.А. (Назарбаев, 1999). Первая «ритуальная» ссылка на цитату Назарбаева Н.А. в предисловии Ханкельды Абжанова (Атыгаев, 2015, с. 9) лишь доказывают наши слова о сложив- шейся в Казахстане за годы независимости историографической традиции «права первого цитиро- вания» (Сабитов, 2015г, с. 192).
Судя по содержанию, на наш суд представлено 35 очерков написанных на казахском и рус- ских языках, из которых 6 очерков представлены как на русском, так и на казахском языках (Аты- гаев, 2015, с. 6–7). К сожалению, в издании нет общего списка литературы. Также из 35 очерков, 17 очерков написаны в популярном ненаучном жанре без ссылок и списка литературы, в то время как в 18 очерках есть и научные ссылки и список использованной литературы.
35 очерков сгруппированы в 5 разделов: Источниковедение, Политическая история и методо-
логия изучения ханства, Правители казахского ханства, Казахское ханство и мир, Рецензии.
Первый раздел включает в себя 8 очерков:
Первые два очерка одинаковы по содержанию (первый очерк на казахском языке (Атыгаев,
2015, с. 14–19), второй на русском языке (Атыгаев, 2015, с. 20–25)) повествуют об источниках по истории Казахского ханства. К сожалению, в этих двух очерках напрочь отсутствуют ссылки на литературу и список самой литературы, что не совсем приемлемо для научного издания. Далее ав- тор отмечает, что государство Ак Орда (автор понимает под Ак Ордой улус Орда-эджена) было прообразом Казахского ханства как династийно, так и по этническому составу (Атыгаев, 2015, с.17,
23), что абсолютно неверно сразу по нескольким причинам. Во-первых, Ак орда – это не отдельное государство, а всего лишь резиденция некоторых Джучидов (Сабитов, Кушкумбаев, 2015), во- вторых, изначально Ак Орда – это резиденция Бату и его потомков и никакого отношения к Орда- эджену не имеет (Сабитов, Кушкумбаев, 2013), в-третьих казахские ханы происходят от Тука- Тимура, а не от Орда-эджена (Сабитов, 2014б), в-четвертых этнический состав улуса Орда-эджена не являлся предковым для населения Казахского ханства. Сами казахи себя ассоциировали со всем Улусом Джучи, и никогда себя не ассоциировали с улусом Орда-эджена. Старая мифологема, гово- рящая о том, что этнически восток Улуса Джучи отличался от запада Улуса Джучи, была давно подвергнута критике как нами (Сабитов, 2011а), так и в трудах Юдина В.П. (Утемиш-хаджи, 1992, с.30, 51). Когда автор пишет о Таварих-и Гузидайи Нусрат-наме (Атыгаев, 2015, с. 23), он не ука- зывает последние работы Мустакимова И.А. с переводами из данного сочинения (к примеру (Мус- такимов, 2011)).
Третий (Атыгаев, 2015, с. 26–28) и четвертый (Атыгаев, 2015, с. 29–31) очерки написаны на казахском и русском языках и посвящены Кадырали Жалаири и его труду. К сожалению, в них то- же нет никаких ссылок и списка научной литературы. Есть короткое описание жизни Кадырали Жалаири и его труда, которое не добавляет ничего нового в научные знания о нем и его летописи. Более того, автор не знает, что Кадырали Жалаири (Атыгаев, 2015, с. 23, 26–31) писал про Ак Орду как о резиденции Бориса Годунова (делая реверансы в его сторону), а не как про некое отдельное государство, что только подтверждает высказанные нами ранее мысли об Ак орде как резиденции, а не государстве. Автор пишет о том, что Кадырали Жалаири был советником Кучума, но не дает на это ссылку. Сейчас исследователи склоняются к мысли, что это не так, и Кадырали Жалаири не являлся карачи-беком Кучума (Беляков, 2014).
Пятый очерк под названием «Алам-ара-йи Шах Исмаил – новый источник по истории Казах- ского ханства», написанный в соавторстве с Джандосовой З.А., является качественной и глубоко проработанной статьей с ссылками и списком научной литературы (Атыгаев, 2015, с. 32–65). Та- кими же по научному качеству являются шестой очерк (Атыгаев, 2015, с. 66–81) под названием
«Библиотеки Исламской Республики Иран и история Казахского ханства», написанный также в соавторстве с Джандосовой З.А., а также седьмой («Миниатюра из рукописи Сефевидского перио- да») (Атыгаев, 2015, с. 82–91)) и восьмой («Тарих-и алфи жəне Қазақ хандығы») (Атыгаев, 2015, с.
92–101)) очерки.
Второй раздел «Политическая история и методология изучения ханства» состоит также из восьми очерков. Не понятно, зачем было писать слово методология, если вопросы методологии не затрагивались в данном разделе.
Девятый (Атыгаев, 2015, с. 104–114) и десятый (Атыгаев, 2015, с. 115–128) очерки являются хорошо проработанными научными статьями. Одиннадцатый (Атыгаев, 2015, с. 129–148) очерк содержит в себя много спорных моментов и ошибок. Автор пишет, что откочевку Джанибека и Ке- рея стоит датировать 1459 годом (Атыгаев, 2015, с. 133). Видимо этот текст был написан до ввода в научный оборот данных Нурлана Кенжеахмета, который уже отмечал присутствие Джанибека и Керея в Могулистане в 1447 году. Так как дальше мы видим, что автор цитирует Нурлана Кенже- ахмета и соглашается с ним (Атыгаев, 2015, с. 137), видимо, этот отрывок не был исправлен после получения новых данных по Джанибеку и Керею в Могулистане. Также автор не цитирует версию о том, что Джанибек и Керей оказались в Могулистане сразу после смерти их отцов Барак-хана и Булата в 1428 году в битве с мангытами и ханом Кучук Мухаммедом (Сабитов, 2012, с. 271–273). Далее автор доказывает тезис о том, что Кобланды жил в последней трети XV века-первой полови- не XVI века (Атыгаев, 2015, с. 133–135). Здесь стоит отметить, что если просмотреть все эпические сведения о Кобланды, то действительно есть основания считать, что он мог жить в эту эпоху, но также есть основания датировать его жизнь последней третью XIV-первой половиной XV века. С учетом разных эпических сюжетов и некоторых особенностей эпической биографии, можно пред- положить, что существовало дла батыра Кобланды из рода Кыпшак. Первый был сыном Токтарбая, жил в последней трети XIV – первой половиной XV века, в эпоху Едиге, Тохтамыша и Тамерлана,
убил Акжола Аргына, Ер-Кокше Уака, погиб от рук Ер-Косая, сына Ер-Кокше. Второй жил в Но- гайской Орде в последней трети XV века-первой половине XVI века. Автор называет казахских ханов Джанибека и Керея потомками Орды (Орда-эджена). Данный тезис – это старейший исто- риографический миф, существующей еще со второй трети XIX века, но опровергнутый в начале XXI века. Шамильоглу Ю. (Shamiloglu, 1986, с. 165–168), Гаев А.Г. (Гаев, 2003), Костюков В.П. (Костюков, 2007) и некоторые другие авторы давно доказали, что происхождение казахских ханов от Орда-эджена не верно. Источник (Натанзи), на который опираются сторонники ордуидской вер- сии происхождения казахских ханов, не достоверен (Сабитов, 2014б). Можно полностью согла- ситься с мнением автора о том, что Джанибек и Керей никогда не были подданными Абулхаир- хана (Атыгаев, 2015, с. 141–143). Тезис о том, что государство Ак орда (она же Узбекский улус) прекратило свое существование вместе со смертью Барак-хана, отца Джанибека (Атыгаев, 2015, с.144) абсолютно не аргументировано. Барак-хан был одним из множества ханов улуса Джучи, а не ханом фантомного государства Ак орда. Ак орда была резиденцией ханов, но не государством. Уз- бекский улус это название всего улуса Джучи, а не только ее восточной части. Тезис о том, что по- сле смерти Барака Керей и Джанибек правили некоторыми районами Туркестана и владели неко- торыми присырдарьинскими городами (Сайран, возможно Сыгнак), а в 1459 году откочевали в Мо- гулистан (Атыгаев, 2015, с. 144), абсолютно не верен, так как, с одной стороны, нет никаких ис- точников об их правлении присырдарьинскими городами до своей откочевки в Могулистан, с дру- гой стороны, китайские источники датируют их присутствие в Могулистане 1447 годом.
Двенадцатый очерк (Атыгаев, 2015, с. 149–164) представляет собой статью о времени образо- вания Казахского ханства. С выводами этого очерка мы не согласны (Сабитов, 2015а), но сам автор в этом очерке на хорошем научном уровне исследовал историографию данного вопроса.
Тринадцатый очерк (Атыгаев, 2015, с. 165–177) посвящен локализации местности Козыбасы и сделан на высоком научном уровне. В четырнадцатом очерке (Атыгаев, 2015, с. 178–186) есть ряд ошибок и неточностей. К ошибкам относятся вопросы об Ак орде как улусе Орда-эджена, Ордуид- ское происхождение Керея и Джанибека и отождествление Узбекского улуса только с восточным Дешт-и Кыпчаком (Атыгаев, 2015, с. 179), разобранные нами выше. Неверен тезис о том, что кып- чаки, жалаиры, найманы, аргыны, канглы, кунграты, уйсуны входили в состав улуса Орда-эджена («Ак Орды») (Атыгаев, 2015, с. 179). Об этом нет никаких сведений в первоисточниках. Спорным является тезис о том, что Керей и Джанибек оказались в Могулистане из-за вражды с Шибанидами, а также тезис о том, что Есен-Бука, правитель Могулистана, «не имел реальной возможности про- тивостоять… группе Керея и Джанибека» (Атыгаев, 2015, с. 179), а также о том, что численность военных сил Джанибека и Керея была значительной (Атыгаев, 2015, с. 180). Военных сил у Керея и Джанибека было не так уж и много по сравнению с ханом всего Могулистана, несмотря на всю эфемерность его власти. Казусным представляется мнение о том, что Джанибек и Керей в Семире- чье «вступили в контакт с местным казахским населением» (Атыгаев, 2015, с. 130), и проистекаю- щий из него тезис о том, что в Семиречье объединились в одну государственность две группы ка- захских племен (Атыгаев, 2015, с. 185) (видимо узбек-казахи и могулы). Никакого местного казах- ского населения (до прихода Джанибека и Керея) в Могулистане в первых двух третях XV века не было, по крайней мере, источники об этом умалчивают. Называть могулов казахскими племенами довольно смело, так как ни в одном источнике нет ни упоминания о том, что могулы назвались ка- захами, ни упоминания численности могул, бывших с казахами. Спорным является тезис автора о том, что восстановили государственность потомков Орда-эджена (Атыгаев, 2015, с. 181), о том, что они не являются потомками Орда-эджена, мы писали выше. Также стоит отметить, что в улусе Джучи власть переходила из рук одного династа в руки другого потомка Джучи. И если у хана его дети не наследовали власть, это не значит, что государство хана разрушалось, просто менялся пра- витель в этом же государстве. Ханом, как известно в Улусе Джучи, избирали на курултае, и прямо- го наследования власти не было. Более того, Кадырали Жалаири, имевший местный, внутренний, взгляд на историю Казахского ханства, никак не выделяет Джанибека и Керея как основателей но- вого государства или восстановителей «государства Орда-эджена».
В пятнадцатом (Атыгаев, 2015, с. 187–192) и шестнадцатом (Атыгаев, 2015, с. 192–199) очер- ках на казахском и русском языках повествуется о Казахском ханстве в 1520–50-х годах. В данных очерках можно выделить следующие ошибки и неточности. Спорным является то, что Касым-хан умер в возрасте 75–76 лет. (Атыгаев, 2015, с. 187, 193), то есть, по мнению автора, Касым родился в
1445–1446 годах. Ни в одном источнике нет упоминания его года рождения, поэтому этот тезис ничем не аргументирован. Спорным является тезис о том, что после Тахир-хана правил Бауш, а не
Буйдаш. Ни в одном источнике Бауш не назван ханом, в то время как Буйдаш назван ханом во мно-
гих источниках (подробнее см.:Сабитов, 2015д).
Третий раздел состоит из 12 очерков, в десяти из которых нет ни одной научной ссылки и списка использованной литературы. С этой точки зрения данный раздел является наименее науч- ным разделом рецензируемой книги.
В семнадцатом очерке про Керей-хана и его время, не упомянуты обстоятельства гибели его отца, тот факт, что Керей носил также мусульманское имя Ахмед. Тезис о том, что 200 тысяч чело- век было у Керея еще до смерти Абулхаир-хана, в 1468–69 годах (Атыгаев, 2015, с. 200), также не верен. Согласно Тарихи Рашиди, эти 200 тысяч человек прикочевали к Керею после смерти Абул- хаир-хана. Сомнителен авторский тезис о том, что после смерти Шейх-Хайдара Мухаммед Шейба- ни вел борьбу за власть в восточном Дешт-и Кыпчаке (Атыгаев, 2015, с. 201). Вплоть до 1490-х го-
дов Мухаммед Шейбани не имел ресурсов для борьбы за власть (Сабитов, 2011б). Поэтому в 1470–
80-х годах его можно назвать казаком, но никак не претендентом на престол. Также не верен тезис о том, что Керей-хан умер зимой 1473–74 годов (Атыгаев, 2015, с. 201), в силу того, что он упоми- нается в источниках после 1481 года (Сабитов, 2011б, с. 58–61).
Восемнадцатый (Атыгаев, 2015, с. 202–208) и девятнадцатый (Атыгаев, 2015, с. 209–215) очерки посвящены правлению Бурундука и Касыма. Автор называет Мухаммеда Шейбани-хана главным соперником Бурундук-хана (Атыгаев, 2015, с. 209), с чем нельзя согласится. Ресурсов у Мухаммеда Шейбани было очень мало вплоть до начала 1500-х годов. Наиболее сильным оппо- нентом Бурундук-хана была Ногайская орда во главе с Мусой-бием. Кроме того, Мухаммед Шей- бани не носил титул хана в 1470–1480-х годах. Первая неудачная попытка принять этот титул была в 1490-х годах, когда Муса хотел возвести на престол Мухаммеда Шейбани. Далее автор пишет о том, что 240–360 тысяч узбеков ушли вместе с Мухаммедом Шейбани в Среднюю Азию (Атыгаев,
2015, с. 210), с чем мы абсолютно не согласны (Сабитов, 2014в). Автор пишет, что в 1510–1513 го-
дах Касым уже был ханом (Атыгаев, 2015, с. 212), хотя ханом он стал только в 1513 году (Сабитов,
2015д). Неверным является то, что Арабшахиды (Ильбарс, Бильбарс) во второй половине 1512 года ушли из степей и захватили Хорезм (Атыгаев, 2015, с. 212). На самом деле нет точной датировки в первоисточниках (не считая, неверный 1505/06 год в Фирдаус ал Икбал) когда они захватили Хо- резм, но есть предположение, что это случилось чуть позже, во времена казахско-ногайских войн в
1517/18 годах (Сабитов, 2009, с. 140). Возможно, автор знает и другой источник, согласно которо- му Арабшахиды в 1512 году захватили Хорезм, но отсутствие научных ссылок в тексте не дает возможности проверить данный тезис. Следующая мысль автор о том, что Касым восстановил власть династии Ордуидов (Ак орды) (Атыгаев, 2015, с. 213), является не верной. Об этом мы пи- сали выше. Поход Абулхаир-хана и Шибанидов в Иран произошел в 1514 году, согласно автору (Атыгаев, 2015, с. 214), но мы знаем, что Абулхаир погиб в 919 году хиджры (Сабитов 2015г), ко- торый попадает на март 1513-март 1514 годов. Скорее всего, поход начался в 1513 году и закон- чился гибелью Абулхаира в конце 1513 или самом начале 1514 годов. Таким образом, поход надо датировать 1513–14 годами. В 1519–21 годах, согласно мнению автора, часть казахских племен, входивших в состав Ногайской Орды, вошла в состав Казахского ханства (Атыгаев, 2015, с.214–
215). Здесь стоит отметить, что в то время разница между ногаями и казахами была только в том, что одни подчинялись ногайским биям, а другие казахским ханам. Поэтому когда ногайский мурза принимал подданство казахского хана, он становился «казакским князем», как это было с ногай- ским мурзой Алашем, сыном Ямгурчи. Поэтому никаких отдельных казахских племен в Ногайской Орде не было. Если они признавали власть ногайского бия, они были «ногаями», как только они принимали подданство Касым-хана, они становились «казахами». То есть в те времена и казах и ногай были политонимами, а не этнонимами с четко очерченными границами.
Двадцатый (Атыгаев, 2015, с. 216–233), двадцать первый (Атыгаев, 2015, с. 234–237) и два- дцать второй (Атыгаев, 2015, с. 238–242) очерки посвящены одному человеку – Хак-Назару. Пер- вый очерк написан о его биографии до 1551 года, следующий очерк (без научных ссылок и на ка- захском языке) – про жизнь Хак-Назара с 1551 года. Следующий очерк написан на русском языке про жизнь Хак-Назара с 1551 года. Возможно, здесь стоило объединить два очерка на русском язы- ке в один, так как герой очерка один человек. Двадцатый очерк (Атыгаев, 2015, с. 216–233) напи- сан на высоком научном уровне. Но в данном очерке есть ряд спорных моментов. К примеру, тезис о том, что разделение на три жуза пришлось на время правления Хак-Назар-хана (Атыгаев, 2015, с.
220–221) абсолютно не аргументирован. Тезис о том, что Хак-Назар не убивал Алшагира, а сделал это Кобланды (Атыгаев, 2015, с. 221) наталкивается на противоречие, ведь, помимо общеизвестно-
го ногайского мурзы Алшагира, был еще Алшагир, брат сибирского хана Ибака (ИКПИ, 2006, с.
431). Поэтому, возможно, Хак-Назар был причастен к смерти первого Алшагира, а Кобланды – к смерти второго (или наоборот). В следующих очерках про Хак-Назара спорным является то, что он стал ханом в 1551 году (Атыгаев, 2015, с. 234). Также нет ссылок на то, что Хак-назар известен по многим монгольским источникам (подробнее см.:Сабитов, 2015б).
Двадцать третий очерк посвящен Тауекелю (Атыгаев, 2015, с. 243–245). Двадцать четвертый очерк (Атыгаев, 2015, с. 246–247) посвящен Есим-хану и Турсун-хану. Двадцать пятый очерк (Атыгаев, 2015, с. 248–249) о Джангир-хане. Двадцать шестой (Атыгаев, 2015, с. 250–252) и два- дцать седьмой (Атыгаев, 2015, с. 253–255) очерки посвящены Тауке-хану. Здесь стоит отметить, что очерки от Тауекеля до Тауке все без научных ссылок и списка использованной литературы.
Также автор не использует данные как Султанова Т.И. (Кляшторный, Султанов, 1991), так и Бер-
тон А. (Burton, 1997), хотя у этих авторов есть уникальные данные об истории Казахского ханства в данный период. Не упоминает автор версию генеалогии Турсун-Мухаммед-хана, сына Джалима, согласно которой Джалим – родной брат Шигая (Сабитов, 2014а). Не упоминает автор правления Джанибек-хана II, сына Есим-хана, и Баки, сына Турсун-Мухаммеда, а также некоего Батыр-хана, который правил между ханами Джангиром и Тауке.
Двадцать восьмой очерк (Атыгаев, 2015, с. 256–271) представляет собой изложение авторской версии о хронологии правления казахских ханов в XV-первой половине XVI века. Данный очерк написан на хорошем научном уровне. Здесь стоит отметить, что данный очерк частично повторяет пятнадцатый и шестнадцатый очерки. В нем есть некоторое количество ошибок и неточностей. К примеру, в повествовании о Тахир-хане (Атыгаев, 2015, с. 263) не упоминается сын Тахира Сила-
миш-хан (Сулаймиш-хан), правивший, видимо, вместе с отцом (ИКПИ, 2005, с. 275). Также не ве-
рен тезис о том, что Буйдаш не был ханом после Тахир-хана, и что после Тахир-хана правил Бауш (Атыгаев, 2015, с. 264). Об этом мы писали выше. Времена начала правления Бурундук-хана и Ка- сым-хана не верны (Атыгаев, 2015, с. 257). Об этом мы также писали выше.
Четвертый раздел включает в себя три очерка.
Двадцать девятый очерк (Атыгаев, 2015, с. 274–290) написан на хорошем научном уровне, но там отсутствует информация о дипломатических отношениях с калмыкским ханом Аюкой и турец- кими султанами (Сабитов, 2014г).
Тридцатый очерк (Атыгаев, 2015, с. 291–304) посвящен взаимоотношениям Казахского ханст-
ва и Ногайской Орды. К сожалению не понятно, почему эти отношения исследованы только до
1509 года (Атыгаев, 2015, с. 301), хотя оба государственных образования существовали и позже. Говоря о событиях 60–90-х годов XV века, автор не цитирует работу 2011 года, посвященную это- му периоду (Сабитов Ж.М. 2011б). Спорной является мысль о том, что «казахи и ногайцы продол- жали совместную борьбу против Мухаммеда Шейбани» (Атыгаев, 2015, с. 299). Хоть автор и пояс- няет потом, что предводителем ногайцев был Хамза-бек и не все ногайцы воевали против Мухам- меда Шейбани, но сама формулировка «казахи и ногайцы продолжали совместную борьбу против Мухаммеда Шейбани» не верна, так как Хамза-бек не представлял всю Ногайскую орду, а был правителем города Узгенд.
Тридцать первый очерк (Атыгаев, 2015, с. 305–322) написан на хорошем научном уровне.
Пятый раздел включает в себя четыре рецензии. Здесь мы не беремся судить о качестве этих рецензий, так как не знакомы с частью тех монографий, которые были рецензированы автором. Но ошибки в некоторых рецензиях, стоит отметить Тезис о том, что «научно-популярные книги не рецензируются» является спорным (Атыгаев, 2015, с. 333). Более того автор здесь противоречит сам себе, так как он признает рецензируемую книгу научно-популярной, но, противореча своему тезису, дает на нее рецензию. На странице 336, видимо, допущена ошибка и фамилия Табулдин записана как Табылдиев (Атыгаев, 2015, с. 336). Далее автор приводит мнение Ускенбая К. о «го- сударстве Ак орде» (Атыгаев, 2015, с. 338), но не учитывает критику данного тезиса, высказанную в рецензии на монографию Ускенбая К.З. (Сабитов, 2014д). Автор в двух местах пытается диску- тировать с Сабитовым Ж.М. В первом случае автор приписывает Сабитову Ж.М. мысль о том, что
«казахский народ сформировался как единый народ в хронологических рамках середины XVIII – на- чала XX веков» (Атыгаев, 2015, с. 346). К сожалению, автор не дает ссылки на то, откуда он взял эту мысль у Сабитова Ж.М., видимо, потому что, Сабитов Ж.М. не высказывал эту мысль в таком виде. В действительности, в статье выделено 4 этапа становления казахского этноса, и тезис о том, что казахи появились в середине XVIII – начала XX веков, отсутствует (Сабитов, 2013). Атыгаев
Н.А. критикует нашу позицию, не прочитав наших исследований (нет ссылок на литературу при цитировании Сабитова Ж.М.).
Подводя итоги рецензии, следует резюмировать, что книга Атыгаева Н.А. «Казахское ханство в потоке истории», безусловно, заслуживает внимания научной общественности. Однако стоит от- метить два серьезнейших недостатка этой работы: 1. Игнорирование или незнание научных статей по своей и смежной тематике. 2. 17 из 35 очерков написаны без научных ссылок и списка исполь- зованной литературы. Качественные научные статьи вперемешку со статьями уровня студенческих рефератов без ссылок и списка использованной литературы создают когнитивный диссонанс. Если автор хотел выдержать научные рамки, то следовало доработать очерки, проставив там научные ссылки и список научной литературы.
ЛИТЕРАТУРА
Нижний Новгород. 2002. С. 9–55.
Пресс. 2005. 692 с.
захстана. № 1. Уральск. 2007. C.169–207.
275.
татарские государства. № 7. Казань, 2015. С. 163–167.
ция. Вып.7. 2014. Казань. С. 41–53.
12 (85–90). С. 7–11.
23 мая 2015 года. Астана, 2015. С. 210–214.
татарские государства. 2014. №6. С.122–126.
(к вопросу о семантике терминов) // Научный Татарстан. 2015. № 3. С. 33–42.
кализации Ак орды и Кок орды // Золотоордынское обозрение. 2013. № 2. С. 60–72.
зация. № 4. Казань, 2011. С. 166–173.
// История, Экономика и Культура Средневековых Тюрко-Татарских государств Западной Сибири. Материа-
лы Международной Конференции (Курган, 21–22 апреля 2011 г.). Курган. 2011. С. 58–62.
никновения (образования) Казахского ханства) // Средневековые тюрко-татарские государства. № 7. Казань,
С.138–141.
лов I городского Форума историков Қазақ хандығы – қазақ мемлекетiнiң тұғыры. Астана. 2015. С.84–93.
Genetic Genealogy. Volume 4, No 2 (2012)/Volume 5, No 1 (2013). 2013. C. 29–47.
след. В.П. Юдина / подготовка к изд. Ю. Г. Баранова; комментарии и указ. М.Х. Абусеитовой. Алма-ата: Гы-
лым, 1992. 296 с.
p.
university, 1986. 286 p.
Zh.M. Sabitov
ABOUT THE BOOK OF ATYGAEV N.A. QAZAQ KHANATE IN STREAM OF HISTORY
The book of Atygaev N.A. is about the history of the Qazaq Khanate. This book is a high-quality scientific publication, but it also has a mrdium number of errors. The book consists of five chapters, of which the first and se- cond sections are the strongest from a scientific point of view, and the third section is the weakest, from a scientific point of view. One of the main disadvantages of the book is incomplete knowledge of historiography as a medium number of the scientific literature was not used by the author. Seventeen of the thirty-five essays written without sci- entific references and bibliography, which reduces the level of scientific work. It is necessary to highlight the follow- ing issues: 1. Aq Horde was not the state of Orda edzhen and his descendants. Firstly, the Aq Horde was located not in the west of the Jochi Ulus. Secondly Aq Horde was not a state, Aq Horde was residence of ruler of Jochi Ulus. 2. Kazakh khans are not descendants of Orda edzhen. They are descendants of Tuka Timur, the thirteenth son of Jochi. In addition to these major mistakes, there are plenty of small errors noted in text of the review.
Keywords: Qazaq khanate, Golden horde, Aq horde, Qazaqs, Nogai horde, Ulus of Orda edzhen.
Сведения об авторе:
Сабитов Жаксылык Муратович – Ph.D. (Политические науки), Кафедра Политологии, Евразийский
Национальный университет (г. Астана, Казахстан); E-mail: babasan@yandex.ru
Sabitov Zhaksylyk Muratovich – Ph.D. (Political sciences), Political Science Department, Eurasian National
University (Astana, Kazakhstan).
56
МАТЕРИАЛЫ КОНФЕРЕНЦИИ
«Ad marginem: тюркское казачество
и служилые татары Османской империи, Крымского ханства,
Польско-Литовского государства и России»
(г. Казань, 29–30 ноября 2016 г.)
УДК 94(470.41/344)"15"
О СЛУЖБЕ И ЖАЛОВАНЬЯХ СВИЯЖСКОГО КНЯЗЯ ТУГУША ДЕВЛЕТ БАХТЫЕВА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVI в.
© 2016 г. М.М. Акчурин, Д.В. Басманцев, В.Д. Кочетков
В статье изучены вопросы о службе и землевладении свияжского князя Тугуша Девлет Бахтыева. К ней прилагается «Жалованная грамота царя и великого князя Федора Ивановича свияжским мурзам Аклычу и Кармышу княж Тугушевым детям Девлет Бахтыева на поместные, вотчинные земли и кабаки в Свияжском уезде» от 17 апреля 1597 г.
Ключевые слова: служилые люди, князья, Тугуш Девлет Бахтыев (Бахтеев, Бахтызович), мурза Аклыч, мурза Кармыш, Казанское ханство, Свияжский уезд, черемисские войны, вотчинные и поместные жалованья, жалованная грамота 1597 г.
Свияжский уезд был сформирован на территории бывшего Казанского ханства, представляв- шей собой отдельную область – Горную сторону. Несмотря на появление органов новой уездной администрации, представители татарской знати продолжали выполнять определенные функции управления над местным населением на протяжении второй половины XVI – начала XVII вв. В свою очередь татарская знать Свияжского уезда стала частью служилого сословия.
История служилых людей Русского государства второй половины XVI–ХVII вв. относится к числу актуальных и слабоизученных в отечественной историографии. Одна из проблем в исследо- вании вопросов о службе, землевладении, родственных связях служилой категории населения свя- зана с утратой документальных материалов приказа Казанского дворца. Основная часть источни- ков по данной проблеме дошла до наших дней лишь в копиях и отложилась в фондах многочис- ленных государственных учреждений. Отдельные уникальные документы сохранились в спорных делах генерального межевания.
В фонде Казанской межевой и чертежной конторы (РГАДА, ф. 1312) имеются документы, связанные с земельными спорами, в том числе чувашских и русских крестьян ряда селений Ци- вильского и Тетюшского уездов, Казанского и Буинского уезда, Симбирского наместничеств с на- следниками действительного тайного советника и камергера И.В. Обухова – вдовой Анной Бори- совной (Бестужевой) с детьми (РГАДА, ф. 1312, оп. 2, д. 1070; д. 1077). Последние, опираясь на
променный документ 1794 г. со служилыми мурзами Якупом Ибраимовым и Юсупом Усмановым
князьями Ишеевыми, княгиней вдовой Тутьей Измайловой женой Ишеевой, обвинили вышеука-
занных крестьян в «сильном», то есть самовольном, завладении их землей (свыше 3 тыс. десятин)
«лет с пятьдесят» (Там же, д. 1070, л. 30 об.). Следовательно, взаимные земельные претензии меж- ду помещиками и крестьянами существовали задолго до заключения променной сделки, когда кня- зья Ишеевы распоряжались вотчинами и поместьями «по наследству после предка их князя Тугуша Девлетъ Бахтеева» (Там же, д. 1077, л. 50 об.–51).
Не вдаваясь в детали и юридическую сторону спорных дел, мы обратили внимание на жало- ванную грамоту 1597 г. царя и великого князя Федора Ивановича вотчинных и поместных владе- ний сыновьям мурзам Аклычу и Кармышу, дочери и жене умершего свияжского князя Тугуша Девлет Бахтыева (Бахтеева, Девлетбахтеева) (см. Приложение). Дошедшая в копиях конца XVIII
столетия грамота интересна тем, что она проливает свет на службу и землевладение далеко не по-
следнего из служилых свияжских князей Казанской земли – Тугуша Девлет Бахтыева.
В публикуемой жалованной грамоте сказано, что князь Тугуш имел «старинную» вотчину в д. Макулове починке Курелее с 60 четвертями и крестьянскими дворами. По другим спорным ма- териалам выясняется, что ее наследники неоднократно упоминают грамоту от 26 июля 7033 (1525) г. («в землях промен последния князья и вдова княгиня Ишеевы между протчим уступили упоминаемому господину Обухову жалованную предку их князю Тугушу Девлетъ Бахтееву по грамоте 7033 года июля в 26-й день») (Там же, д. 1070, л. 80; д. 1077, л. 61) (скорее всего, в доку- ментах прошла ошибка, видимо, речь идет о более поздней грамоте, подтверждающей грамоту
1597 г., например, ее могли выдать в 7133 (1625) г. родственникам князя Тугуша).
Князь Тугуш активно участвовал в различных походах, «всякие службы от казанскаго взятья и на многих делех бивался явственно и ранен бывал». Вероятно, он являлся участником Ливонской войны (1558–1583 гг.). Свидетельством тому служат 22 двора литовских и немецких полоняников (пленных). В это время для поволжских воинов характерным явлением было возвращаться из за- падных походов с богатой добычей и «немецким полоном» (Бахтин, 1998, с. 159).
Свияжскому князю Тугушу после покорения Казани пришлось вершить судьбы инкорпориро-
ванного населения. Во время антимосковских восстаний в 70–80-х гг. XVI в. он, ревностно наводил порядок на завоеванной территории Казанского ханства, разбивая отряды восставших. «Вторая че- ремисская война» 1571–1574 гг. охватила обширные районы Поволжья. В одном из сражений кня- зем Тугушем был захвачен ногайский мурза, умерший в плену. Ногайский мурза Урус потребовал от Ивана IV привлечь Тугуша к ответственности: «куны» умершего «велети отдати» (Посольская
книга, 2003, с. 54), то есть либо возвратить имевшиеся у погибшего ценности, либо уплатить
штраф за его гибель (Словарь, 1981, с. 120–121). Царь в своем письме отвечал, что вероломно вторгшихся на Луговую сторону ногайцев «побил князь Тугуш, а у князя Тугуша на том деле пле- мянника убили. И таких дел и поминать не приходитца, соромитца впред таких дел пригоже. Вор воровал, тому над таким и стало. А на обе стороны бой был» (Посольская книга, 2003, с. 54). И еще: «свияжский князь Тугуш, нам прямечи» (Там же), то есть был честен, сохранил верность и выполнял свой долг перед государем (Словарь, 1995, с. 26–27). О том же царь Иван IV в марте 1576 г. в письме к ногайскому князю Тинехмату писал следующее: «черемису в луговую Ащергул обыз с Ямгурчеем пошел был для торговли … и те люди, приходили воровством в луговую черемису, и которые нам Казанские земли Свияжского города горние люди прямили сведав их воровство и без нашево ведома на них ходили, да их побили. Тому годы с четыре, с пять преж сего к тебе есмя пи- сали о том не однова, что их нет, ни одного у нас, по их воровству над ними и сталось» (Продол- жение, 1801, с. 276).
Ногайцы в немалой степени спровоцировали «третью черемисскую войну» 1581–1584 гг. В зиму 1581/82 г. из Чебоксар было послано войско против луговых черемис во главе с воеводами и свияжским князем Тугушем Девлет Бахтызовичем (Разрядная книга, 1884, с. 208). В ходе сражений против восставших в 1570–1580 гг. князь попал в плен («в черемискую измену в полону был») (РГАДА, ф. 1312, оп. 2, д. 1070, л. 77). Следует обратить внимание на то, что упоминание Тугуша в документах с полным отчеством на «-вич» («с вичем»), в том числе в жалованной грамоте 1597 г., являлось свидетельством особой царской милости и высокой наградой за службу (Разрядная книга,
1884, с. 208; РГАДА, ф. 1312, оп. 2, д. 1070, л. 77).
Заслуги князя Тугуша Девлет Бахтызовича были по достоинству вознаграждены русским пра- вительством многочисленными жалованьями с сенными, лесными, бортными, рыбными и бобро- выми угодьями, кабаками. После его смерти (1590-е гг.) их унаследовали сыновья Аклыч и Кар- мыш, а также дочь с женой. Юридически вотчины и поместья, в том числе «старинная вотчина» в д. Макулове с починком Куралеем с крестьянами, были за ними закреплены жалованной грамотой царя и великого князя Федора Ивановича от 17 апреля 1597 г. По условию грамоты мурзы Аклыч и Кармыш Тугушевы становились полноправными владельцами лишь по исполнении пятнадцати лет и после вступления на службу. Они также должны были опекать мать и сестру, а последнюю – со- держать до совершеннолетия и выдать замуж.
Родовое гнездо Тугушевых располагалось, как выше упоминалось, на старинной вотчине в д. Макулове (ныне деревня Верхнеуслонского района Республики Татарстан). В ней было 442 чети «в поле, а в дву по тому ж», сенных угодий на 1490 копен, бортных земель «в трех местах вотчины». Во владении также находились девять крестьянских дворов починка Курелей с 60 четвертями паш- ни в поле, «а в дву по тому ж».
Первые вотчины и поместья князю Тугушу были пожалованы в 1572/73 г. и 1579/80 г. В Сви- яжском уезде ему выделялись угодья для занятия бортничеством, озера с правом рыбной и бобро- вой ловли. Остальные земельные участки князю были отведены на Диком поле. В 1584/85 г. его поместья пополнились землями в размере 242 четвертей в поле, «а в дву по тому ж» («мяхкие зем- ли и перелогу и дикого поля») и сенных угодий на 170 копен на реке Улема и речке Турма. В
1588/89 г. Тугушу перешли «пустоши на диком поле за засеками починок Тояба да починок Ерык- леи». В указанных деревнях размещались 22 двора литовских и немецких пленных на 140 четвер- тях в поле, «а в дву по тому ж» и сенокосных лугах на 1320 копен. Кроме вотчинных и поместных земель, князю Тугушу за выслуги были пожалованы четыре кабака в Свияжском уезде: «Черной»,
«Наташ», безымянные на берегу у Кривого озера и на Вятской косе.
Подсчеты размеров землевладения князя Тугуша Девлет Бахтыева позволяют заключить, что он входил в высшую группу феодалов, владевших от 500 и до 1000 и более десятин земли, играв- ших заметную роль в общественной и экономической жизни в Казанской земле (Алишев, 1984, с.
63). Свияжскому князю в общей сложности принадлежали 737,5 десятины пашни и лугов (более
800 га), три бортных угодья и, как редкое исключение, были пожалованы четыре кабака.
Отметим, что Свияжский уезд делился на административно-территориальные единицы – сот- ни. Они носили названия от имен служилых князей. В Свияжском уезде, например, вплоть до кон- ца XVIII в. существовали Князь-Аклычева, Князь-Ишеева, Князь-Темеева, Князь-Бикбулатова сот- ни (Димитриев, 2006, с. 25–26). Д. Исхаков пишет, что встречающиеся в летописных источниках
«сотные князья» на Горной стороне свидетельствуют о существовании сотенного деления еще во времена Казанского ханства (Исхаков, 1998, с. 65). Любопытно, что в одном из сохранившихся до- кументов вместо термина «сотня» применялось слово «юрт», видимо, уже ставшее архаичным: «Се аз Шамей Атишев, Свияжского уезду, Княз Ишеевы юрты древни Тураевы» (Акты, 1859, с. 34). Князья, от чьих имен назывались административные единицы, обладали определенными властны- ми полномочиями в пределах своих сотен. Анализ документов, содержащих информацию о функ- циях власти («судить и ведать»), которыми были наделены татарские князья в других регионах (Акчурин, Ишеев, 2014, с. 5–27.), позволяет предположить, что князья Свияжского уезда обладали функциями судебной и административной власти, и именно наличие этих полномочий обуславли- вало получение ими княжеского титула. Князя Тугуша мы также можем отнести к категории сот- ных князей, поскольку в жалованной грамоте 1597 г. говорится, что починок Тояба («Тоеба») со- стоит в Свияжском уезде «во княж Тугушеве сотне Девлетъ Бахтыева». Принадлежность этой де- ревни в более поздних документах к «князь Аклычевой сотне» (деревни Большая и Малая Тояба) (РГАДА, ф. 1312, оп. 2, д. 1077, л. 9) дает нам право предполагать, что сын Тугуша, мурза Аклыч, со временем получил княжеский титул и унаследовал властные права отца, дав новое имя своей подведомственной области – «князь Аклычева сотня». Поскольку на протяжении всего XVII в. на- звание сотни не менялось, то можно допустить, что князь Аклыч был последним правителем этой сотни. В нее, по данным материалов ревизии 1721 г., только чувашских селений входило четырна- дцать (Димитриев, 2006, с. 25–26).
По своим полномочиям князья были близки к волостелям, однако в отличие от них власть и княжеский титул передавались по наследству.
Есть ли основания считать род князя Тугуша местным, правившим здесь еще до присоедине- ния к Русскому государству? Косвенно на этот вопрос положительный ответ дают сообщения о других свияжских князьях. Так, во время казанского похода в 1552 г. войско Ивана IV на реке Сура
встретили «с Свиаги от воевод Никита Трофимов да Роман Пивов, а с ними горние люди Янтуду
мырза, да Бузкей, да Кудабердей с товарыщи» (ПСРЛ, 1904, с. 200). О принадлежности перечис- ленного здесь Бузкея к княжескому роду можно судить по названию пустоши из писцовой книги Свияжского уезда 1565–1567 гг. от имени некоего князя Бускея Бурундукова: «пустошь Бускеев- ская роспашя Бурундукова князя» (Список с писцовой и межевой книги, 1909). Согласно писцовым книгам, в середине XVII в. служилые мурзы Кибей и Ураз Сунчалеевы дети Бускеевы, потомки этого Бускея, владели в Свияжском уезде деревней Бускеево (Перечневая книга, 2004, с. 39).
Среди «горных» людей упоминается и Кудабердей. Мы можем также предположить, что он являлся отцом свияжского князя Ишея Кудабердеева, отмеченного в 1584/85 г. владельцем помес- тий, граничащих с поместьями князя Тугуша (см. Приложение).
Кстати, факт упоминания в одной грамоте князя Ишея вместе с Тугушем (см. Приложение) свидетельствует о том, что служилые мурзы князья Ишеевы, участники спорного дела 1794 г., со- хранившие публикуемую грамоту и назвавшие своим предком князя Тугуша, не являлись его пря-
мыми потомками по мужской линии. Скорее всего, кто-то из потомства князя Ишея взял в жены представительницу рода Тугуша, за которой указанные вотчины остались в наследстве. Таким об- разом, владения князя Тугуша оказались впоследствии в собственности мурз Ишеевых.
Службу князя Тугуша продолжил его сын князь Аклыч, принимавший активное участие в со- бытиях Смутного времени. Он был в числе отряда, посланного из Арзамаса в Рязань для изгнания шаек Ивана Заруцкого из Рязанского края. Свияжский полк сыграл решающую роль в ходе сраже- ния под Серебряным острогом. После Смуты и избрания на русский престол царя Михаила Федо- ровича Романова он в числе первых принес ему присягу (Акчурин, Ишеев, 2010, с. 59–60). Вероят- но, род князей Тугушевых, из-за отсутствия у Аклыча и Кармыша сыновей, пресекся, что подтвер- ждается записью в документах Печатного приказа от 5 сентября 1637 г. о праве владения бортным ухожеем вдове князя Аклыча княгине Ксалтае (РГАДА, ф. 233, оп. 1, д. 34, л. 21).
Подводя итоги, следует сказать, что изученные нами документальные материалы позволили представить князя Тугуша Девлет Бахтыева как одного из ярких фигур высшей феодальной знати, верно служившего Русскому государству на завоеванной Казанской земле. Его служба, наполнен- ная драматическими перипетиями, русскими правителями щедро вознаграждалась землями и каба- ками. О влиятельности Тугуш Девлет Бахтыева в корпорации служилых людей и особом царском отношении к нему говорит также жалование «с вичем» (Бахтызович). При всем этом на его долю выпала важная миссия по инкорпорации населения бывшего Казанского ханства в составРусского государства, сопровождавшаяся подавлением восставших и укреплением царской власти.
∗ ∗ ∗
Грамота издается в соответствии с общепринятыми в современной археографии требованиями
к публикации документов XVI–XVIII вв. Текст передается с сохранением орфографии оригинала документа, но современными буквами с применением мягких и твердых знаков, буквы «й», разде- лением текста на слова, предложения, абзацы, расстановкой знаков пунктуации по современным правилам, и с учетом особенностей стилистики документа. Мягкий знак восстанавливается, твер- дый знак в конце слов (кроме слова Девлетъ, так как в оригинале могло быть Девлет сын Бахтыев) и все надстрочные знаки не воспроизводятся. Пропущенные в документе цифры летописания по византийской мировой эре публикуются в квадратных скобках, в круглых – их переводы на совре- менную эру, а также листы архивного оригинала.
В примечаниях указаны отметки и вписанные позже над строкой слова. В них же даны разно- чтения, выявленные при сверке по другой менее полной копии жалованной грамоты, хранящейся в РГАДА (ф. 1312, оп. 2, д. 1077, л. 25–26 об.).
ЛИТЕРАТУРА
Этносоциологическое исследование в Татарстане. Вып. 4. Казань, 2010. С. 42–64.
берний, собранные Степаном Мельниковым. Т. 1. Казань, 1859.
дования по истории крестьянства Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1984. С. 52–69.
рию волго-уральских татар XV–XVII вв.). Казань, 1998.
Д.А. Мустафина. Казань, 2004.
скою летописью. (Окончание.) СПб., 1904.
ПРИЛОЖЕНИЕ
1597 г., апреля 17. – Жалованная грамота царя и великого князя Федора Ивановича свияжским мурзам Аклычу и Кармышу княж Тугушевым детям Девлет Бахтыева на поместные, вотчинные земли и кабаки в Свияжском уезде
(Л. 77) Се аз царь и великий князь Федор1 Иванович всеа Руссии пожаловали есмя свияжских Ак- лыча мурзу да Кармыша мурзу княж Тугушевых детей Девлетъ Бахтыева2, что били нам челом. А ска- зали. – Служил де отец их, князь Тугуш, наши всякие службы от казанскаго взятья и на многих делех бивался явственно и ранен бывал, и в черемискую измену в полону был. И за те де многие службы и за раны пожалован был отец их, князь Тугуш, нашим жалованьем3 вотчинами, бортными ухожей и кабаки, и поместною землею. И наши де жаловальные грамоты на те вотчины и на кабаки и на поместную зем- лю отцу их даны за красными печатьми с вичем. И ныне де отца их, князя Тугуша, не стало, а после де
отца их осталася жена его, а им мать, да их два сына: Аклыч мурза – десяти лет, а Кармыш мурза – че- тырех лет, да сестра. И нам бы их пожаловати за отца их службы и за кровь отца их выслугою поместь- ем и кабаки и вотчинами со всеми угодьи, чем владел отец их, князь Тугуш, по нашим жаловальным грамотам, да положили на отца своего выслуги на вотчины и на поместные земли и на кабаки наши жа- ловальные грамоты за красными печатьми. И в жаловальных наших грамотах написано. – Пожаловали есмя свияжскаго князя Тугуша Девлетъ Бахтыева в прошлом [70]81 (1572/1573)-м году за службу в Свияжском уезде вотчиною Мильковскою да пустошью Кочаковскою, бортным ухожеем и озеры рыб- ными и бобровыми ловлями.
Да в прошлом [70]88 (1579/1580)-м году пожаловали есмя князя Тугуша Девлетъ Бахтыева в Сви- яжском уезде за рекою Свиягою Борондуковою вотчиною Абызова бортным угожеем4 Кучерем да две Маюшалы.
Да в [70]92 (1583/1584)-м году пожаловали есмя князя Тугуша в Свияжском уезде бортным ухоже-
ем дяди его Алдаса мурзы Чювакова.
Да в прошлом [70]93 (1584/1585)-м году пожаловали есмя князя Тугуша в Свияжском уезде меж Свияжского5 и Тетюш от Свияжского шездесят верст 6на диком поле6, на реке на Суломе да на реке на Турме по обе стороны починок Хмяжев7, да починок Белоусов, да починок Бикряшев, да починок Усу- тов. Пашни (Л. 77 об.) к8 тем починком мяхкие земли и перелогу и дикого поля двесте сорок две четвер-
ти в поле, а дву по тому ж, сенных покосов по обе стороны реки Улемы и речки Турмы на сто на семь- десят копен. Межи9 тому княж Тугушеву поместью меж диким полем и лесом, и сторонних людеи па- шенною землею, и сенными покосы, и всякими угодьи от вершины речки Кобыксуя от урочища от тальника на низ по обе стороны реки Улемы и речки Турмы по княж Ишеево поместье Кудобердеева по урочище по Чиюж10, а от Чиюша через реку Улему прямо на осиновой куст, а от осиноваго куста прямо полем межа учинена и грани потесаны и ямы покопаны.
Да прошлом в [70]9711 (1588/1589)-м году пожаловали есмя князя Тугуша Девлетъ Бахтыева на пустоши на диком поле за засеками починок Тояба12 да починок Ерыклеи, а в свияжских в писцовых книгах письма Афонасья Болтина в Свияжском уезде во княж Тугушеве сотне Девлетъ Бахтыева напи-
сано деревня починок Тоеба стоит на речке на Тоубе13 на крымском на диком поле за засекою. А в ней четырнатцать дворов, живут в них литовские и немецкие полоненики14, пашни к тем починкам по их скаске мяхкие земли восемьдесят три чети в поле, а дву по тому ж, сена шестьсот тритцать копен. Де- ревня починок Ерыклеи на речке 15на Ерыклилее15 же на Каме поле, а в ней восемь дворов. А живут в
тех дворех литовские и немецкие полоненики, пашни по их скаске по реке Каме16 пятьдесят семь четей в поле, а дву по тому ж, сена шестьсот девяносто копен. И обоего в починке Тоябе и в починке Ерыклее дватцать17 два двора немецких и литовских полонеников, пашни мяхкие земли по их скаске сто сорок четвертей в поле, а дву по тому же, сена одна тысяча триста дватцать копен. Да к починку же Ерыклее вышел ручеек Ерыклея18 да болото Топлое и лес для крепости воинских людей. Межа тому починку
вниз по реке по Каме по деревню19 Карамалы20 Чебоксарскаго уезда, а вверх по реке же по Каме, а от алаторские стороны межа по урочища Каракаты, а от свияжские21 ж стороны межа вверх речки Бугаш.
Да князь Тугушев сын Аклыч мурза сказал. – За отцом своим вотчины в Макулове двор отца его княж Тугушев да починок Курелея, а в нем девять дворов крестьянских, пашни шездесят (Л. 78) четвер-
тей в поле, а в дву по тому же. А в жаловальных де грамотах та вотчина за отцом ево за князем Тугушем не написана, потому что та вотчина отца ево старинная. И всего за князем Тугушем по жаловальным грамотам вотчины и поместные земли и по скаске старинные вотчины в Макулове четыреста сорок две чети в поле, а в дву по тому ж, сена тысяча четыреста девяносто копен; да в трех местах вотчины – бортные ухожеи со всеми угодьи.
За князем же Тугушем Девлетъ Бахтеевым по нашим жаловальным грамотам в Свияжском уезде на берегу у реки застава по Мокровичь князя Ахметевской кабак Черной да в Свияжском уезде от Сви-
яжского шесть верст кабак на берегу у Кривого озера, промеж двух дорог алатырские и итековские до- роги, в Свияжском уезде на реке на Волге на берегу кабак Наташ, да ниже Тетюш тритцать верст на Вятцкой косе кабак. И всего за князем Тугушем Девлетъ Бахтеевым22 по нашим жаловальным грамотам четыре кабака.
И аз царь и великий князь Федор Иванович всеа Русии, выслушав челобитья и жаловальных гра- мот княж Тугушевых детей Девлеть Бахтыева Аклыча мурзу да Кармыша мурзу за отца их за князя Ту- гушевы службы, пожаловал отца их выслугою вотчинами, бортными ухожеи и озеры и рыбными и боб- ровыми ловлями и поместною землею со всеми угодьи и кабаки, которые в сей нашей жаловальной
грамоте написаны. Потому же как 23то наша24 жалованье23 вотчины и поместья и кабаки были за отцом их, за князем Тугушем, до коих мест писцы наши или дозорщики ту вотчину и поместья дозрят и изме- рят и учинят за ними по нашему указу. И нашу жаловальную грамоту на отца их выслугу на вотчины25
26и на кабаки26 и на поместья велели есмя им дати за красною печатью и князь Тугушевым детем Дев-
летъ Бахтыева Аклыче27 мурзе да Кармышу мурзе нашим жалованьем теми отца своего (Л. 78 об.) вот- чинами и кабаки и поместьем со всеми угодьи владети по сей нашей жаловальной грамоте как в ней писано. А как они будут в пятнатцать лет и им с тех отцовских вотчин и с кабаков и с поместей нашу службу служити и мать свою и сестру кормити и, вскормив, сестру замуж выдати.
Дана грамота на Москве лета 7105 (1597) года28 апреля в 17-й день.
На подлинной грамоте на обороте по склейкам29 писано тако: Царь и великий князь Федор Ивано- вич всеа Руссии30, а подписи за подклейками и за ветхостию разобрать31 не можно. У той же грамоты снизу печать на красном шелковом шнуре. Яжь32. 33Поверенной Федор Антонов руку приложил, а под- линную к себе обратно получил, в том расписался33.
По листам подпись: С подлинного читал регистратор Петр Шестаков.
Источник: РГАДА. Ф. 1312. Оп. 2. Д. 1070. Л. 77–78 об. Копия 1796 г.
1 В другой копии Феодор.
2 В другой копии Бахтеева.
3 В другой копии жалованием.
4 В другой копии ухожеем.
5 В другой копии Свияжскаво.
6–6 Вписаны над строкой.
7 В другой копии Хмяшев.
Примечания
8 В другой копии х. 9 В другой копии Межа.
10 В другой копии Чиюш.
11 В другой копии ошибочно написано 92.
12 В другой копии Тоеба.
13 Так в ркп. Тояба?
14 В другой копии полоненники.
15–15 В другой копии Ерыклее без предлога на.
16 Так в ркп. Здесь и далее Камой названа река Хома – левый приток Кубни.
17 В другой копии отсутствует.
18 В другой копии Ерыклеи.
19 В другой копии деревне.
20 Ныне с. Хормалы Ибресинского района Чувашской Республики.
21 В другой копии свияжския. 22 В другой копии Бахтыевым.
23–23 В другой копии те наши жаловальные.
24 Вписано над строкой.
25 В другой копии далее: на бор[тные ухожеи?].
26–26 Вписаны над строкой, но в другой копии отсутствуют.
27 В другой копии Аклычю.
28 В другой копии отсутствует.
29 В другой копии склейку.
30 В другой копии Русии.
31 В другой копии розобрать.
32 Так в ркп., возможно, таким образом обозначено место печати в подлиннике документа.
33–33 В другой копии: Таковую подлинную грамоту поверенной госпожи действительной тайной со- ветницы Обуховой служитель Федор Макаров сын Антонов к себе получил и по оному делу до решения во оной канторе хождение иметь ежедневно должен, в чем и подписуюсь.
Список сокращений:
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
M.M. Akchurin, D.V. Basmantsev, V.D. Kochetkov
ABOUT THE SERVICE AND THE SALARY SVIAZSKY PRINCE TUGUSH DEVLET BAHTYEV IN THE SECOND HALF OF 16TH CENTURY
The article explored questions about the service and land tenure Sviyazhsky Prince Tugush Devlet Bahtyev. It shall be accompanied «The letter patent tzar and grand duke Fedor Sviazhsky murzas Aklych and Karmysh Knyazh Tugushev children Devlet Bahtyev at the Local, patrimonial land and taverns in Sviyazhsky county» from April 17,
1597.
Keywords: servitors, princes, Tugush Devlet Bahtyev (Bahteev, Bahtyzovich), murza Aklych, murza
Karmysh, the Kazan Khanate, Sviazhsky county, Cheremises wars, patrimonial and Local salaries, letter patent in
1597.
Сведения об авторах:
Акчурин Максум Маратович – соискатель Института истории им. Ш. Марджани Академии наук
Республики Татарстан (г. Казань); Е-mail: m-akchurin@yandex.ru
Басманцев Дмитрий Викторович – кандидат исторических наук, младший научный сотрудник исто- рического направления, БНУ «Чувашский государственный институт гуманитарных наук» (г. Чебоксары); Е-mail: basmantsevd@rambler.ru
Кочетков Валерий Дмитриевич – кандидат исторических наук (г. Владимир); Е-mail: vkoch51@mail.ru
Akchurin Maksum Maratovich – Applicant, Sh.Marjani Institute of History of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan).
Basmantsev Dmitriy Viktorovich – Candidate of Historical Sciences, Junior researcher of historical trends, Chuvash State Institute of Humanities (Cheboksary).
Kochetkov Valeriy Dmitrievich – Candidate of Historical Sciences (Vladimir).
УДК 930
ОБЗОР ПИСЬМЕННЫХ ИСТОЧНИКОВ ПО ИСТОРИИ НАГАЙБАКОВ
© 2016 г. Р.Р. Аминов
В данной статье приводится краткий обзор письменных источников по истории нагайбаков. Дается классификация архивных источников по тематическому принципу. Основной массив делопроизводственных документов носит социально-экономический характер и разбросан по архивохранилищам Российской Феде- рации. Переезд нагайбаков в 1842 г. на Новую линию способствовал нахождению архивных данных в раз- личных архивохранилищах страны. Это привело в ряде случаев к дублированию данных, к примеру, мате- риалов РГАДА, ГАОО и ЦИА РБ. Неопубликованные источники дают, прежде всего, общую информацию об ОКВ и казаках, в отличие от архивных материалов, в которых сосредоточена информация более специально- го характера. Подключение различных источников при исследовании истории нагайбаков позволяет осуще- ствить взаимопроверку имеющихся данных и определить соотношение достоверности информации в них.
Ключевые слова: делопроизводственные материалы, нагайбаки, неопубликованные источники, ОКВ,
опубликованные источники, законодательные акты.
Письменные источники по истории нагайбаков делятся на опубликованные и неопубликован- ные. К опубликованным относятся законодательные акты, статистические материалы, периодиче- ская печать, справочные издания. К неопубликованным делопроизводственные материалы.
Законодательные акты составляют одну из основополагающих групп опубликованных источ- ников. Прежде всего следует выделить акты, сосредоточенные в «Своде военных постановлений (Кн. IX)», «Полном собрании законов Российской империи» (Собрания I, II, III), в том числе устав- ные и нормативные документы, такие как «Положения» об Оренбургском казачьем войске 1803,
1840 гг., «Положение» об общественном управлении в казачьих войсках 1870 г., «Положение об управлении военными отделами ОКВ» 1884 г., «Положение об общественном управлении станиц казачьих войск» 1891 г. (ПСЗ РИ, Собр. I, №20786; Собр. II, №14041, №48354; Собр III, №1976,
№7782; Положение, 1840; Свод, 1912), которые позволяют проследить правовые основы жизнедея-
тельности войска и нагайбаков, внутренний распорядок ОКВ и т.д.
«Правила о переселении казаков, белопахотных солдат и солдатских «малолетков», упразд- ненного Ставропольского калмыцкого войска на земли Оренбургского казачьего войска» 1843 г. регламентируют порядок водворения нагайбаков, сообщают численный состав переселенцев на Новую линию (Правила о переселении, 1843).
Исключительно важную роль для исследования вопросов участия нагайбаков в Первой миро-
вой войне играют подзаконные акты – приказы по ОКВ (Приказы, №829 – №921; Приказы, №527 –
№730; Приказы, №92 – №173).
Из статистических материалов особо следует выделить двенадцатитомный сборник «Материалы по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска» (Материалы, 1905, Вып. 4; Материалы, 1904, Вып. 5; Материалы, 1907, Вып. 7; Материалы, 1907, Вып. 8; Материалы, 1903 –
1915, Вып. 9; Материалы, 1910, Вып. 10; Материалы, 1913, Вып. 11), составленный казаками- офице- рами. В сборнике содержится информация, касающаяся непосредственно национальных групп ОКВ, исторические данные о причислении к казачеству представителей татар и нагайбаков, о процессе обустройства и заселения территории Южного Урала, характера религиозной жизни национальных групп населения.
Несколько иная информация содержится в обзорах Оренбургской губернии за 1887, 1896 и
1899 гг., тут для нас важными являются таблицы, раскрывающие социально-экономические аспек- ты истории Оренбуржья, в том числе и в поселениях нагайбаков ОКВ (Обзор, 1888; Обзор, 1892; Обзор, 1896; Обзор, 1900). В отчетах о состоянии ОКВ за 1899, 1911 и 1915 гг. мы находим данные о численности войска, о налогах и повинностях нагайбаков (Отчет, 1900; Отчет, 1912; Отчет, 1916).
Среди этой группы источников, составленных в наше время, выделяются «Именные справоч- ники» ОКВ по 1-му, 2-му, 3-му военным отделам (Бешенцев, 2012; Завершинский, 2011; Завер- шинский, 2011). Материал, содержащийся в них, позволяет подсчитать количество награжденных нагайбаков ОКВ, участвовавших в Первой мировой войне по станицам 2-го и 3-го отделов, а также
определить распределение поселений нагайбаков по станицам к 1914 г. Биографический справоч- ник: «Офицерский корпус Оренбургского казачьего войска», составленный А.В. Ганиным, В.Г. Семеновым, ценен тем, что он позволяет рассмотреть историю службы представителей нагайбак- ских офицерских династий (Альметевых, Бектеевых) (Ганин, 2007).
Сведения из «Списка населенных мест за 1866 г.», «Списков населенных мест за 1890 г.», а также за 1900 г. важны при определении численности нагайбаков в населенных пунктах второй половины XIX – начала XX вв. (Списки, 1892; Список, 2006; Списки, 1901).
Архивные материалы по истории нагайбаков отложились в различных архивохранилищах Российской Федерации. В частности, основные данные хранятся в Государственном архиве Орен- бургской области (ГАОО), Центральном историческом архиве Республике Башкортостан (ЦИА РБ), Российском государственном архиве древних актов (РГАДА), Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА).
Сведения о земельных отношениях нагайбаков хранятся в ГАОО. В фонде 6 (Канцелярия Оренбургского генерал-губернатора). Здесь мы находим материалы о Генеральном межевании зе- мель в поселках нагайбаков Белебеевского уезда в начале XIXв., спорные дела о землепользовании и т.д. Важная информация содержится и в РГАДА, а именно межевые книги с планами Генераль- ного межевания в поселках нагайбаков(ф. 1324 – Материалы Генерального и Специального меже- ваний по Оренбургской и Уфимской губерниям),планы межевания во второй половине XIXв. то есть в поселениях на Новой линии и в Троицком уезде сосредоточены в ф. 1354 (Планы дач Гене- рального и Специального межеваний). Настоящий материал позволяет узнать географическое рас- положение поселков нагайбаков, планировку строений и т.д. Кроме того, представленные данные о числе земельных угодий дают возможность уточнить размеры душевого надела в поселках нагай- баков и определить их социальное положение во второй половине XIXв. В РГАДА мы находим и специальную карту Белебеевского уезда (ф. 1356 – Губернские, уездные и городские карты, планы и атласы Генерального межевания).
Подобный материал имеется и в ЦИА РБ. ф. 351 (Уфимская губернская землеустроительная комиссия), где нами выявлены планы дач поселений нагайбаков Белебеевского уезда и сведения о проведении Генерального межевания в поселениях нагайбаков.
Вопросы демографии и миграционные процессы в среде нагайбаков позволяют раскрыть дан- ные сосредоточенные в ЦИА РБ (ф. И 138), а также материалы фонда 1324 (РГАДА) где приводят- ся сведения о численности нагайбаков по материалам Vревизии и сведения из ГАОО (ф. 6). Тут, прежде всего имеется ввиду статистические материалы об ОКВ.
При исследовании демографических процессов нагайбаков необходимо обратиться и к дан- ным фонда И 294 (Уфимская духовная консистория), в котором хранятся метрические книги на- гайбаков Белебеевского уезда. Ценность метрических книг заключается в том, что они позволяют исследовать соотношение родившихся и умерших, уточнить дату рождения конкретных лиц, и важны при составлении родословных нагайбаков.Книги метрических записей в поселениях нагай- баков второй половины XIX – начала XXвв. сосредоточены в ф. 173 (Оренбургская духовная кон-
систория) ГАОО. Тематику судопроизводства в поселениях нагайбаков, так или иначе позволяют
рассмотреть апелляционные и кассационные жалобы, хранящиеся в ф. 37 (Войсковое хозяйствен- ное правление Оренбургского казачьего войска), здесь же нами обнаружены дела об урожае посев- ных культур, о происшествиях, поселковых сборах, количестве земельных угодий в поселениях нагайбаковпосле размежевания земель в 1880–1890-е гг., сведения об атаманах в поселениях на- гайбаков, список нуждающихся в хлебе.
Сведения из РГВИА предоставляют возможность исследовать военную службу нагайбаков в составе ОКВ. В частности, данные из ф. 5214 (1-й Оренбургский казачий полк), ф. 5222 (10-й Оренбургский казачий полк) являются важными при изучении вопросов участия нагайбаков в Пер- вой мировой войне. Сложность в исследовании материалов РГВИА, заключается в том, что в связи с плохим физическим состоянием архивных источников львиная их часть не подлежит выдаче, по- этому возникает сложность при исследовании проблем участия нагайбаков в военных кампаниях Российской империи.
Подводя итог, хочется сказать, что основной массив информации по истории нагайбаков со- средоточен в ГАОО (ф. 6, 37, 173). Среди опубликованных источников необходимо отметить Ма- териалы по историко-статистическому описанию Оренбургского казачьего войска, которые собра- ны войсковыми офицерами ОКВ, ценность данного источника заключается в том, что основу его содержания составляют архивные данные.
ЛИТЕРАТУРА
вочник / А.В. Ганин, В.Г. Семенов. М.: Русский путь; Библиотека-фонд «Русское зарубежье», 2007. 676 с.
– 131 с.
180 с.
117 с.
Тургайская областная типолитография, 1905. Вып. 4. 160 с.
Тургайская областная типолитография, 1904. Вып. 5. 162 с.
Типография О. Яковлева, 1907. Вып. 7. 472 с.
Типолитография Б.А. Бреслина, 1907. Вып. 8. 520 с.
Типолитография Б.А. Бреслина, 1903–1915. Вып. 9. 649 с.
Типолитография Б.А. Бреслина, 1910. Вып. 10. 472 с.
го губернатора. Оренбург, 1888. 100 с.
го губернатора. Оренбург: Типография губернского правления, 1892. 79 с.
го губернатора. Оренбург: Типолитография губернского правления, 1896. 74 с.
го губернатора. Оренбург: Типолитография губернского правления, 1900. 57 с., ведомости на 42 л.
А.Н. Гаврилова, 1900. 108 c.
А.Н. Гаврилова, 1912. 125 с.
А.Н. Гаврилова, 1916. 121 с.
бург: Типолитография Ив. Ив. Евфимовского-Мировицкаго, 1892. 497 с.
Список сокращений:
ОКВ – Оренбургское казачье войско
ПСЗ РИ – Полное собрание законов Российской империи
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
РГВИА – Российский государственный военно-исторический архив
ЦИА РБ – Центральный исторический архив Республики Башкортостан
REVIEW OF WRITTEN SOURCES ON HISTORY OF NAGAIBAKS
R.R. Aminov
This article provides a review of the written sources on the history of Nagaibaks. Given a classification of ar- chival sources on a thematic principle. The bulk of clerical work documents have a socio-economic nature and une- ven scattered in archives of the Russian Federation. Moving of Nagaibaks in 1842 to New Line contributed a loca- tion of archival data in different archives of the country. This has led in some cases to duplication of data, for example, materials of RSAAA, SAOD and CHA RB. Unpublished sources provide mainly general information about the OCA and Cossacks, as opposed to archival materials that focus information of more special nature. Connection of various sources in the study of history of Nagaibaks allows mutual testing of existing data and determines the ratio of reliability of information in them.
Keywords: clerical work materials, Nagaibaks, unpublished sources, OСA, published sources, legislative acts.
Сведения об авторе:
Аминов Рустем Равилевич – научный сотрудник Центра изучения истории и культуры татар-кряшен и нагайбаков Института истории им. Ш.Марджани АН РТ (г.Казань); E-mail: rustem_270988@mail.ru
Aminov Rustem Ravilevich – Research Fellow of the Center for the Study of History and Culture Tatar- Kryashens and Nagaibaks, Sh.Marjani Institute of History of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan).
УДК 93
МЕЩЕРСКИЕ КАЗАКИ (ТАТАРЫ) XV–XVII вв. ВСТРАИВАНИЕ В СТРУКТУРУ СЛУЖИЛЫХ ЛЮДЕЙ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА
© 2016 г. А.В. Беляков
Русскую армию XV–XVII в. ни в коем случае нельзя рассматривать как унифицированную. Ей была присуща определенная «мозаичность». Она состояла из многочисленных элементов, в том числе и подразде- лений созданных по национальному и религиозному принципу из представителей народов в разное время вошедших в состав Московского государства. Ниже речь, в основном, пойдет о татарских военных подразде- лениях.
Ключевые слова: служилые татары, Московское государство XV–XVII в., русская армия.
В последнее время мы наблюдаем всплеск интереса к такому явлению в истории Русского го- сударства как служилые татары. На эту тему пишут много. Однако попыток обобщения всего имеющегося в нашем распоряжении материала не проводилось. Перед нами возникает более чем фрагментированная картина с большим количеством лакун. Авторы затрагивают различные аспек- ты данной проблемы, при этом дробят общую тему на более мелкие сюжеты по хронологическому, географическому и тематическому принципам. В целом подобный подход следует признать оправ- данным. Во-первых, в настоящее время только происходит накопление материала по теме. В по- добных условиях очень трудно сразу рассмотреть данное явление во всех его аспектах. Во-вторых, мы сталкиваемся с дефицитом источников. Это, конечно же, касается раннего периода бытования института служилых татар, XV и XVI вв. Однако мы также наблюдаем значительную неравномер- ность в сохранившихся исторических свидетельствах о татарах по отдельным регионам. Практиче- ски отсутствуют территории, по которым сохранившиеся документы одинаково хорошо освещают все стороны жизни служилых татар. Вот список проблем, который при ближайшем рассмотрении может несколько вырасти: 1) военная служба, в том числе численность; 2) иные формы государст- венной службы, в первую очередь дипломатическая; 3) имущественное положение (поместное зем- левладение и иные формы хозяйственной деятельности); 4) внутренняя социальная структура и самоорганизация; 5) уровень и особенности встраивания в общегосударственную структуру, в том числе и проблемы судопроизводства; 6) межэтнические и межрелигиозные взаимодействия татар с иными народами в составе Русского государства; 7) степень религиозной терпимости, в том числе проблема насильственных/ненасильственных крещений; 8) уровень осведомленности татар о своих соплеменниках, проживавших в различных регионах страны и за ее пределами; 9) культурная ди- намика, в том числе проблема заимствований; 10) быт и повседневная жизнь.
Данная работа не претендует на полный историографический обзор по заявленной проблема- тике. Это, скорее, попытка подведения некоторых промежуточных итогов, возможность разобрать- ся, что же нам известно на настоящий момент и какие тенденции намечаются.
В настоящее время мы можем утверждать, что служилые татары фиксировались почти на всей территории Русского государства, где имелось поместное землевладение, в ряде случаев поместное землевладение заменялось лесными угодьями (вотчины). Проживали они, как правило, небольши- ми анклавами и организовывались в самостоятельные воинские подразделения. При этом подоб- ные отряды, как правило, сохраняли определенную степень автономности. Но здесь нельзя не отве- тить, что автономностью пользовались не только татарские группы служилых людей. Мы наблю- даем это, к примеру, у западноевропейских выходцев. Да и у православной знати долгое время со- хранялись собственные военные подразделения.
Зачастую практика расселения служилых татар малыми группами приводила к тому, что эти группы относительно быстро принимали православие и «русифицировались». Но в подобном их расселении трудно усмотреть какой-то целенаправленный государственный план. Их размеща- ли/испомещали в тех местах где, по мнению Москвы, они были наиболее востребованными. К тому же государство долгое время (предположительно до 70-х гг. XVII в.) более чем прагматично под-
ходило к проблеме веротерпимости. Ему было безразлично, какого вероисповедания были его под- данные, главное чтобы они исправно выполняли возложенные на них государственные повинно- сти: податные категории населения платили налоги, служилые – несли военную службу (Беляков,
2015а; Беляков, 2015б). Отдельные случаи насильственных крещений имелись, но они либо оправ- дывались конкретными государственными интересами, чаще всего внешнеполитическими или же проводились отдельными священнослужителями, или же церковными иерархами. При этом офи- циально Москва демонстративно осуждала подобную практику (Беляков, 2011; Беляков, Морохин,
2015; Моисеев, 2016). «Русификация», по-видимому, объясняется незначительностью подобных анклавов и невозможностью противостоять культурному влиянию преобладающего православного населения. Нельзя скидывать со счетов и меркантильные интересы. За крещение полагались значи- тельные материальные дачи. Это также открывало хорошие возможности для карьерного роста. В случае же уголовного преследования освобождало от наказания (Орленко, 2004, с. 147). Но креще- ния были не единственными причинами «исчезновения» служилых татар в том или ином регионе. В ряде случаев это происходило в результате ведения военных действий (физическое истребление) и последствий эпидемий. Последнее в настоящее время известно на примере новгородских татар XVI в. (Самоквасов, 1909).
Несколько иной мы видим ситуацию в коренных местах проживания татар, как, впрочем, и иных народов. В Сибири (Тычинских, 2010), Мещере (Беляков, Енгалычева, 2014; Акчурин, Ишеев,
2014), на землях ранее составляющих территории Казанского и Астраханского ханств (Моисеев,
2013), при условии полного принятия московских властей, на местах старались по возможности не вмешиваться в дела внутренней жизни, в том числе социальной организации общества, территори- ально-административное деление и внутреннее управление коренных народов. Следует подчеркнуть, что это распространялось не только на татар, но и на иные народы, в разное время вошедшие в состав многонационального Русского государства (мордва, башкиры и др.). Подобный подход позволял от- носительно безболезненно встраивать их в общегосударственные структуры. Степень автономности подобных отрядов, по крайней мере, до середины XVI в. была несколько выше.
Расширение границ государства и планомерная правительственная политика привлечения на службу иностранцев обусловили формирование особого социального слоя России – «служилых иноземцев». Всех иноземцев можно было разделить условно на «внутренних» и «внешних». К
«внутренним» относились представители народов, вошедших в состав Российского государства вместе с территориями, на которых они проживали. Как правило, они ведались территориальными приказами (приказ Казанского Дворца, Сибирский приказ и т.п.). Жизнь и деятельность «внешних» иноземцев, не имевших собственной территории, ведались в специально созданных или же ведом- ственных приказах (Иноземный приказ, Посольский приказ). В большей степени это относится к иноземцам западноевропейского происхождения, хотя те же правила распространялись и на вы- ходцев с Востока. Правовые нормы, применяемые как к первым, так и ко вторым, почти всегда бы- ли едиными, будь то язычник, мусульманин, католик или протестант (Опарина, 2007, с. 10). Дан- ные наблюдения в основном соответствуют реалиям второй половины XVI–XVII вв. Но они имеют значение и для более раннего периода.
Что касается попыток обнаружить в рассматриваемый нами период особое «татарское» зако- нодательство (Ногманов, 2002), то они при обращении к документам терпят крах (Беляков, 2006; Орленко, 2004, с. 44–101). Русское законодательство оставалось единым для всех категорий своих подданных. Другой вопрос, что в России до XVIII в. имелись особенности в определении поддан- ства. Точнее всех своих граждан государство делило на «подданных» и «полуподданных». Одной из специфических особенностей Московского царства являлось то, что его полноправными под- данными могли быть только православные христиане. В данном случае понятия «подданство» и
«вероисповедание» подменяли друг друга. Для того чтобы выезжий или внутренний иноземец вос- принимался в России полноправным подданным, он должен был в обязательном порядке стать православным. Однако правовые нормы для этих категорий населения были едиными. Имелось только три отличительных момента: 1) невозможность для неправославного человека стать членом государева двора (ограничение в карьерном росте); 2) невозможность держать в услужении право- славных людей (защита православных людей от возможного «поругания веры»); 3) существование особого земельного фонда земли из которого жаловались исключительно служилым иноземцам (мера против претензий православных служилых людей на поместья служилых иноземцев) (Беля- ков, 2015б; Орленко, Опарина, 2005).
Что касается численности служилых татар, то все наши подсчеты здесь могут быть более чем приблизительными. В настоящее время мы можем говорить, что суммарное число всех татарских (мусульманских) подразделений не превышало 10000 человек. При этом проводить подсчеты очень сложно. Дело в том, что помимо собственно татар в подобные подразделения попадали представи- тели иных этносов (мордва, чуваши и др.). Наши наблюдения показывают, что как минимум в XVII в. под татарскими тарханами скрываются представители нетатарских народов, решившие стать профессиональными воинами (служилые люди по прибору и отечеству) и поэтому выведенные из тягла. При этом на протяжении всего XVII в. отмечается постепенное их сближение со служилыми татарами, с которыми они несли совместную службу (Беляков, 2013а; Беляков, 2009; Приправоч- ный, 2015, с. 13–14; Писцовые, 2012). В данном случае наблюдения И.Л. Измайлова о том, что термин «татарин» в исторических документах подчас следует рассматривать не как этноним, а как указание на отношение к служилой среде вполне справедливы. Данный тезис прозвучал на одной из конференций, но доклад так и не был опубликован.
Здесь мы должны несколько слов сказать и о внутренней структуре служилых татар, а также об использовании их навыков на поле боя. Изначально все татарские отряды делятся на две составные части по принципу происхождения – мирз и казаков. Мирзы являлись потомками родовой знати; ка- заки – представители рядовых татар. Каждая корпорация, как правило, несет службу по половинам, реже по третям. При этом набор половин по количеству мирз и казаков, а также по размерам помест- ных окладов и годовых денежных дач приблизительно одинаков. В источниках по первой половине XVII в. мы видим по одному новокрещену (иногда по одному на уездною корпорацию) (РГАДА, ф. 210, оп. 9, стб. 184, столпик 5, л. 39, 48, 75, 164, 177, 197, 200.). Подобная картина позволяет сде- лать предположение о том, что эти люди выполняли какие-то особые функции. В чем они заключа- лись, сейчас мы можем только догадываться. Но нужно особо отметить, что подобные новокрещены всегда были из казаков, никогда из мирз. При этом имели относительно высокие поместные оклады (200–350 четей), но не всегда самые большие среди казаков. Возможно, в их функции входило быть глазами и ушами православного командования. В этот же период встречается еще одна должность среди татар не встречаемая ранее – есаул. Ими также назначали только казаков. В настоящее время они известны в Касимове и Кадоме (РГАДА, ф. 210, оп. 9, стб. 184, столпик 5, л. 23, 72, 182). Но это не значит, что их не было в иных уездах. Бросается в глаза значительный разнобой в поместных ок- ладах (150 и 300 четей). На первый взгляд они явно не могли быть «старшими» среди казаков или же помощниками (заместителями) главы корпорации. Однако они вполне могли выполнять какие-то функции при русских головах. Но в любом случае эта должность, по-видимому, не воспринималась почетной и желанной для татар и в первую очередь мирз (Беляков, 2015в). Однако привлечение све- дений из иных регионов заставляет нас несколько скорректировать данное утверждение. Есаулы фиксируются в Тарской дозорной ясачной книге 1623/24 гг. (РГАДА, ф. 214, оп. 1, кн. 11, л. 231–
283об.). Следует подчеркнуть, что в этом источнике описываются не юртовские (служилые) татары, а ясачные татары по своему правовому статусу близкие мордве или же русским крестьянам северных черносошных волостей. Есаулы отмечаются, как правило, по одному, реже по два в тех волостях, где не фиксируются князья. Отмечаются в Тарском уезде есаулы и среди юртовских татар. Это позволяет нам предположить что «должность» есаула имела древнее общетюркское происхождение и ее появ- ление изначально было связано с некими особенностями родоплеменного управления. Время от вре- мени в источниках можно найти упоминание сотников и пятидесятников с татарскими именами. Но на настоящий момент у нас нет возможности на основании этих случайных и обрывистых данных делать какие-либо выводы.
Что касается численности каждого самостоятельного отряда-корпорации служилых татар, то она никогда не превышала нескольких сот человек. Однако, как недавно отметил М.В.Моисеев, этого было вполне достаточно для выполнения самостоятельных стратегических задач в условиях степных войн. Мы очень редко можем наблюдать крупные судьбоносные сражения на рубеже XV– XVI вв., а вот мелкие стычки-набеги, призванные ослабить противника фиксируются с завидным постоянством (Моисеев, 2015). Поэтому в условиях отсутствия четко установленной границы меж- ду Московским государством и степным миром, служилые татары вполне успешно справлялись с возложенными на них обязанностями по охране границ, сопровождению дипломатических миссий в степь и постоянному «тревожению» врагов.
Во второй половине XVI–XVII вв. ситуация кардинально меняется. Превращение Волги в рус- скую реку и строительство на ней ряда городов-крепостей, развитие «русского» казачества и строительство засечных черт сделали неактуальным использование служилых татар на восточном
направлении. При использовании же татар на западном направлении они оказались менее эффек- тивными, хотя источники фиксируют их применение для фланговых обходов, разведки и опусто- шения приграничных территорий. Уже в 30-е гг. XVII в. наметился процесс перевода служилых татар в полки нового строя. Массовый переход начнется несколько позднее, в середине века. В 30-е гг. XVII в. в рейтары перешли по преимуществу князья и мирзы. Во второй половине века среди рейтар мы видим больше рядовых татар. Можно предположить, что взгляд на престижность службы в полках иноземного строя среди служилых татар за несколько десятилетий претерпел серьезные изменения (Беляков, 2015 г.). Но данные изменения касались далеко не только татар. В результате потребностей русско-польской войны 1654–1667 гг. с конца 1656 г. правительство стало переводить большую часть поместной конницы в полки нового строя (Малов, 2006, с. 22).
Организационная структура служилых татар в Русском государстве XV–XVII вв. нам во мно- гом еще не понятна. Даже известные факты, подчас, более чем трудно интерпретировать. Однако уже сейчас мы можем говорить о том, что татарская конница не была чужеродным элементом в русской армии и вполне успешно в нее встраивалась. Все изменения, протекавшие в ней, в той или иной степени отражались и на служилых татарах. Поэтому изучение института служилых татар невозможно в отрыве от исследования русской армии в целом.
Что касается использования служилых татар в дипломатической службе, то здесь мы также находимся только в самом начале исследования. Нам известны имена переводчиков, толмачей и станичников Посольского приказа XVII в. (Беляков, 2002; Лисейцев, 2003). А вот воссоздание спи- ска служилых татар XV–XVI вв. посылавшихся гонцами и сопровождавших дипломатические мис- сии на Восток нам еще только предстоит. На настоящий момент мы можем утверждать, что без действенного участия служилых татар русская дипломатия на восточном направлении нормально
функционировать просто не могла.
Говоря об имущественном положении служилых татар, мы должны констатировать, что также находимся в самом начале исследования данной проблемы. До нашего времени сохранилось отно- сительно небольшое количество писцовых описаний владений татарских служилых людей (Писцо- вые, 1877; Самоквасов, 2009; Писцовая, 2012; Приправочный, 2015; Антонов, 2007). В тех уездах, где татары проживали незначительными анклавами или же имелось только несколько человек, их земли описывали вместе с остальными землевладельцами. В местах массового проживания непра- вославного населения (Мещера, Сибирь и др. территории) описание земельного фонда велось па- раллельно в нескольких писцовых книгах. Так в Мещере имелись книги, в которых описывались землевладения мордвы (Беляков, 2013б), служилых татар (Приправочный, 2015), русских помещи- ков (Шацкий, 2014), дворцовые волости (Копия, 1893) и монастырские вотчины. Иные поземель- ные акты к настоящему времени разбросаны по многочисленным центральным и региональным архивохранилищам и недостаточно введены в научный оборот (Беляков, 2012 а; Абдрахманов, Ак- чурин, 2011; Акты, 1997, Акты, 2002). В целом на настоящий момент мы можем наблюдать отно- сительно незначительные размеры землевладения служилых татар (без учета татарских царей и царевичей, а также высшей знати) (Беляков, 2011, с. 259–371). Не многие могли похвастаться и большим количеством крестьян работавших на их пашне. К тому же, зачастую, отмечается значи- тельное количество бобылей, что также косвенно свидетельствует о преобладании доходов не с пашни, а из иных источников (Приправочный, 2015; Беляков, 2015в). При этом они, по возможно- сти долго, стремятся сохранить привычные для них формы хозяйствования. В Мещере это были скотоводство, по-видимому, порой в достаточно крупных размерах, бортничество, охота; в Сибири
– охота, в первую очередь на пушного зверя.
А вот что касается повседневного быта служилых татар в Московском государстве XV– XVII вв., под которым мы подразумеваем пищевые пристрастия, предпочтения в одежде и формах жилищ, досуг, отправление религиозных треб, особенности исламского судопроизводства в умме (религиозной общине), то здесь мы только нащупываем первые подступы к решению данной проб- лемы (Беляков, 2015д).
В последнее время наметился интерес к исследованию генеалогии служилых татар. В послед- ние годы было сделано немало (Беляков, 2011; Сабитов, Акчурин; 2014; Габдуллин, 2006; Трепав- лов, 2003). Здесь можно выделить три основные тенденции: 1) накопление первоначального мате- риала и введение в научный оборот новых документов; 2) привлечение возможностей генетических исследований для проверки родословных легенд; 3) написание исчерпывающих биографий отдель-
но взятых родов. Последний пункт остается наименее проработанным. В большей степени здесь
повезло самой верхушке служилых мусульман, Чингисидам и ногайским мирзам. Можно отметить
единичные работы, посвященные отдельным представителям родоплеменной знати (Беляков,
2012б). Что касается многочисленных «казацких» родов, то автору не известно ни одного подобно-
го исследования.
На настоящий момент мы должны констатировать, что при значительном интересе к заявлен- ной теме круг исследователей развивающих ее с использованием новых архивных данных более чем ограничен. Мы принципиально игнорируем в данной статье работы, созданные исключительно на основании опубликованных источников и ранее написанных исследований.
Однако вернемся к заявленной теме нашего исследования – встраиванию служилых татар в еди- ную структуру служилых людей Московского государства. Даже более чем беглый обзор литературы по данной проблеме указывает на то, что служилых татар изначально нельзя рассматривать в отрыве от православных служилых людей. С момента появления этой группы населения на русских землях она органично вошла в состав других категорий подданных русских князей (московских царей). При этом мы не можем назвать кардинальных отличий в положении служилых татар от православного населения. Прагматичный и гибкий подход Москвы способствовал относительно безболезненному их встраиванию в структуры Русского государства. В этом следует искать основную причину столь значительного территориального роста Московского государства в XVI–XVII вв.
ЛИТЕРАТУРА
татарские государства. 2014. № 6. С.4–17.
Архив русской истории. М., 2007. С. 574–601.
тельстве второй половины XVI–XVIII вв. (Казань, 2002. 232 с.) // Вестник Евразии. М., 2006. № 2. С. 219–226.
2013/03/12/belyakov) (12.03.2013).
ния: Сборник научных трудов по истории Смутного времени в России начала XVII в. Нижний Новгород,
2012а. С. 233–242.
Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2012б. № 6. Ч. 3. С. 82–87.
стики. 2015. № 3. С. 13–14.
ковые тюрко-татарские государства. Казань, 2013. С. 154–210.
/belyakov_1) (17.11.2015).
татарские государства. 2015. №. 7. С. 40–45.
(Петербургские славянские и балканские исследования). 2009. № 1/2 (5/6). С. 126–128.
512 с.
ковые тюрко-татарские государства. 2014. № 6. С. 62–71.
тах в первой половине XVII в. // Очерки Феодальной России. М.; СПб., 2015. Вып. 18. С. 168–188.
ные аспекты // Quaestio Rossika. 2016. № 1. С. 37–54.
ловины XVI–XVIII вв. Казань, 2002. 232 с.
жение. М., 2004. 344 с.
венная история. 2005. № 1. С. 22–39.
четков, М.М. Акчурин. М.; Нижний Новгород, 2012. 204 с.
М.М. Акчурин, А.В. Беляков. Казань, 2015. 220 с.
та, 1909. Т. 2: Новооткрытые документы поместно-вотчинных учреждений Московского царства. 590 с.
(XVII–XIX вв.). Казань, 2010. 228 с.
Список сокращений:
РАН – Российская академия наук
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
MESHCHERAN COSSACKS (TATARS) IN XV–XVII CENTURIES: INTEGRATION INTO THE SERVICE CLASS OF THE MOSCOW STATE
A.V. Belyakov
The Russian army in XV–XVII centuries could by no means be characterized as homogeneous. It could better be described as the one of a mosaic structure. It consisted of numerous elements, including units, formed on national and denominational bases, from the peoples merged into the Moscow state at different times. Following, it refers to Tatar military units.
Keywords: service-class Tatars, Moscow state in XV–XVII centuries, Russian army.
Сведения об авторе:
Беляков Андрей Васильевич – кандидат исторических наук, научный сотрудник Института россий-
ской истории Российской академии наук (г. Москва).
Belyakov Andrey Vasilyevich – Candidate of Historical Sciences, Researcher, Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences (Moscow).
73
УДК 903.22
ТАКТИЧЕСКИЙ ПРИЕМ «ХОРОВОД» КОННЫХ ЛУЧНИКОВ
В ВОЕННОМ ИСКУССТВЕ КОЧЕВНИКОВ ВЕЛИКОЙ СТЕПИ XIII–XVI вв.1
© 2016 г. Л.А. Бобров
На основании комплексного анализа письменных, вещественных и изобразительных источников рекон- струирован один из важнейших тактических приемов кочевников XIII–XVI вв., получивший известность под названием «хоровод» конных лучников. Установлено, что «хоровод» представлял собой оригинальный коль- цевидный строй кочевников для ведения лучного боя на средней и малой дистанции. Пик популярности «хо- роводов» пришелся на XIII–XVI вв. В этот период среди номадов Евразии распространились сложносостав- ные луки «монгольского типа» и стрелы с широким плоским пером, ориентированные на скоростную стрельбу на малой дистанции. Подобный способ ведения лучного боя позволял обеспечить почти непрерыв- ный «дождь стрел», о котором неоднократно писали хронисты оседло-земледельческих народов. Благодаря тому, что стрельба велась с минимальной дистанции, воины обороняющейся армии несли существенные по- тери еще до начала рукопашной схватки. Выделены две разновидности рассматриваемого тактического приема: классический «хоровод» (когда кольцо лучников размещалось перед передним краем обороны про- тивника) и большой (внешний) «хоровод», когда всадники заключали вражеский отряд в кольцо, поражая воинов противника стрелами с разных сторон. «Хоровод» мог применяться, как самостоятельно так и в сос- таве комбинированных тактических приемов – «тулгама», «шиучи», притворное бегство. Он мог использо- ваться для ведения авангардного дистанционного боя (рус. «травля»), а также в качестве основного тактиче- ского элемента полевого сражения. Снижение боевой эффективности «хороводов» было связано с распро- странением огнестрельного оружия и изменением кавалерийской тактики номадов в XVII в.
Ключевые слова: военное искусство монголов, тактика кочевников, лучной бой, «хоровод» конных лучников.
Вот уже несколько столетий военное искусство номадов привлекает к себе пристальное вни- мание ученых многих стран мира. Данной теме посвящены десятки монографий и тысячи научных статей. В то же время, необходимо отметить, что военно-культурное наследие кочевников изучает- ся весьма неравномерно. Традиционно, главным объектом научных исследований является ком- плекс вооружения воинов Великой степи, в то время, как другие отрасли военного дела номадов (тактика, военная организация, осадное искусство, фортификация, военная стратегия) изучены в значительно меньшей степени. Данный факт существенно затрудняет всесторонний анализ военно- го дела кочевников эпохи Древности, Средневековья и раннего Нового времени. В данной связи одной из актуальных научных задач является изучение тактики номадов в целом, и тактических приемов ведения полевого сражения в частности (Бобров, Сальников, 2015, с. 786, 787; Бобров,
2016, с. 214)2.
Специальные исследования свидетельствуют, что изучение тактического искусства кочевни- ков возможно на основе комплексного анализа различных видов источников. При этом, основой источниковой базы, как правило, выступают письменные материалы. Полученные сведения допол-
1 Исследование проведено в рамках Задания № 2718 на выполнение государственных работ в сфере на-
учной деятельности в рамках базовой части государственного задания Минобрнауки России.
2 Под тактикой мы понимаем составную часть (область) военного искусства, включающую теорию и практику подготовки и ведения боя. Основными компонентами тактики являются боевой строй и тактиче-
ские приемы ведения сражения. Дополнительными элементами тактики являются подготовка сражения, раз-
вертывание войск (переход от походного строя в боевой), тактическая разведка, организация и ведение от-
ступления, преследование войск отступающего противника, военные хитрости и др.
Тактический прием – один из основных компонентов тактики, представляющий собой совокупность особым образом организованных, скоординированных движений и действий войск, направленных на реше- ние поставленной боевой задачи. Тактический прием может сочетать в себе различные виды боя (дистанци-
онный и ближний), а также типы/характер боя (наступательный, оборонительный, встречный). Тактические
приемы и их комбинации являются важнейшими тактическими составляющими военных (боевых) действий
– наступления (в том числе в рамках контрнаступления и, в меньшей степени, преследования) и обороны.
няются и уточняются данными изобразительных и вещественных источников (Худяков, 1991; Ху-
дяков, 1997; Горелик, 1990; Бобров, 2005; Бобров, 2011; Бобров, Сальников, 2015; Бобров, 2016).
Целью настоящей статьи является научно-историческая реконструкция особенностей выпол- нения одного из самых интересных тактических приемов кочевников, который стал известен в спе- циальной литературе под названием «хоровод» («карусель») конных лучников.
Данный военно-исторический феномен был впервые проанализирован выдающимся совет- ским и российским исследователем М.В. Гореликом в статье посвященной военному делу татаро- монголов (Горелик, 1990, с. 156, 157).Он же предложил два варианта названия построения – «хоро- вод» или «карусель» (Там же). Исследователь обратил внимание на интересную фразу Марко Поло (в версии Рамузио) связанную с действиями конных монгольских лучников в бою: «Татары, когда сражаются с врагом, так не смешиваются, а все скачут кругом да стреляют» (Горелик, 1990, с. 156;
Марко Поло, 1990, с. 256). М.В.Горелик совершенно справедливо соотнес кольцевидный строй
монгольских конных лучников XIII в. с описаниями аналогичного строя кочевников Восточной Европы XVI в. (Горелик, 1990, с. 157, 158). По мнению исследователя, обстрел противника велся стрелами с большими тяжелыми наконечниками с дистанции 20–40 м, причем «…точность его бы- ла такой, что стрелы то и дело поражали лица и руки воинов противника и даже перерезали тетивы его луков» (Горелик, 2002, с. 30).
Письменные, вещественные и изобразительные материалы периода развитого и позднего Средневековья позволяют уточнить особенности данного боевого построения, а также его сильные и слабые стороны.
Наиболее подробное описание «хоровода» конных лучников (сделанное со слов русских вои- нов), оставил имперский посол в Московии С. Герберштейн: «Когда им (татарам. – Л.Б.) приходит- ся сражаться на открытой равнине, а враги находятся от них на расстоянии полета стрелы, то они вступают в бой не в строю, а изгибают войско и носятся по кругу, чтобы тем вернее и удобнее стрелять во врага. Среди таким образом (по кругу) наступающих и отступающих соблюдается удивительный порядок. Правда для этого у них есть опытные в сих делах вожатые, за которыми они следуют. Но если эти вожатые или падут от вражеских стрел, или вдруг от страха ошибутся в соблюдении строя, то всем войском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии бо- лее вернуться к порядку и стрелять во врага. Такой способ боя из-за сходства называют «пляской» (то есть рус. «хоровод». – Л.Б.)… они заводят «пляску», как называют ее московиты; командир или вожатый приближается со своим отрядом к вражескому войску и, пустив стрелы, отъезжает; за ним
– другой отряд, и таким образом один отряд за другим, пока первый снова не вернется вслед за по- следним. Если они сумеют устроить дело так, то преимущество на их стороне, но если командиры, едущие впереди отрядов, погибнут или оробеют, то они быстро приходят в замешательство» (Гер- берштейн С., 1988, с. 168).
Вероятно, этот же тактический прием в исполнении номадов Дашт-и Кипчака в начале XVI в. описан и З. Бабуром: «Вот еще один [способ нападения]: передние и задние, беки и нукеры, все вместе мчатся [вперед, к вражескому строю] во весь дух, пуская стрелы; они тоже не отступают в беспорядке и скачут назад во весь опор» (Бабур-наме, 1993, с. 107)3.
Таким образом, «хоровод» представлял собой замкнутое (вероятно, вытянутое вдоль враже- ского строя) кольцо конных лучников поражающих врагов стрелами на полном скаку (рис. 1, 2 а)4. Учитывая скорость стрельбы из лука, можно с большой долей уверенности предполагать, что воин- степняк, проносясь вдоль строя противника, выпускал по врагу не одну, а 2–3 и более стрел. Осо- бое значение имел тот факт, что каждый лучник мог выбрать для себя максимально удобное рас- стояние и положение для стрельбы: «влево-вперед» (рис. 1, 1), «влево-вбок» (рис. 1, 2), «влево- назад» (рис. 1, 3). По этой же причине вращающееся кольцо всадников не могло быть широким. Чтобы не мешать друг другу прицеливаться и стрелять конники должны были двигаться в один, или, максимум, в два ряда (в противном случае стрельба из внутренних рядов «хоровода» могла быть только навесной).
В условиях интенсивной лучной стрельбы эффективная дистанция размещения «хоровода» от переднего края обороны противника определялась по наименее подготовленному лучнику обла-
3 Ср. с вышеприведенным описание «хоровода» у С. Герберштейна: «Среди таким образом (по кругу)
наступающих и отступающих…» (Герберштейн, 1988, с. 168).
4 Специфика «хоровода» заключается в том, что он представляет собой, как разновидность построения войск номадов, так и особый тактический прием, предназначенный для ведения дистанционного боя.
дающим самым слабым луком. Только в этом случае в обстреле могли принять участие все конные стрелки атакующего подразделения. Это, в свою очередь, позволяет предположить, что при выпол- нении тактического приема типа «хоровод» в основном применялась стрельба с малой дистанции (до 50 м.). При этом, дальность лучного боя могла варьироваться командирами подразделений в зависимости от особенностей актуальной боевой обстановки.
Несмотря на кажущуюся простоту, данный тактический прием был достаточно сложен в ис- полнении, требовал от лучников высокой точности движений, координации и дисциплины, поэто- му воины, участвующие в «хороводе» были разделены на отдельные небольшие отряды (десятки?) во главе с «вожатыми», точно знающими положение своего подразделения в строю.
Чем больше конных лучников (и, соответственно, войсковых подразделений) принимало уча-
стие в «хороводе», тем сложнее было управлять подобным боевым построением. Можно предпола- гать, что в целях улучшения управляемости войсками степные полководцы могли раскручивать перед вражеским строем не одно большое кольцо всадников, а несколько малых «хороводов», каж- дый из которых, насчитывал от нескольких десятков, до нескольких сотен конных лучников (см. ниже). После того, как боезапас был израсходован, подразделения стрелков уступали место своим боевым товарищам, выдвигавшимся из глубины и возобновлявшим стрельбу.
Важную роль в исполнении маневра играла суровая военная дисциплина и система коллек-
тивной ответственности, внедренная в монгольские войска Чингиз-ханом. Как уже отмечалось вы- ше, для достижения максимального боевого эффекта конные лучники «хоровода» должны были приблизиться к вражеским позициям на максимально близкое расстояние. В подобных условиях легковооруженные номады не могли не испытывать страха перед лучниками и арбалетчиками про- тивника, а также возможной контратакой вражеской конницы. Можно предполагать, что именно угроза наказания за невыполнения приказа командования была одной из важных причин вынуж- давших кочевников выполнять этот весьма рискованный для них тактический прием.
Наряду с основным вариантом «хоровода», когда кольцо лучников раскручивалось непосред- ственно перед строем противника, можно предполагать и наличие в военной практике номадов большого (внешнего) «хоровода», когда цепь конных лучников охватывала построение противника со всех сторон, заключая его в кольцо. Такой вариант «хоровода» позволял еще более усилить эф- фективность лучного боя, так как всадники не делали вынужденную паузу в стрельбе при прохож- дении внешней дуги кольца (рис. 1, 5). Однако данный вариант «хоровода» нес и дополнительные риски, так как воины на одной его стороне не могли знать, что происходит на другой стороне по- строения, закрытого от их глаз вражескими рядами.
Судя по данным китайских авторов первой половины XIII в. в столкновении с пехотой про- тивника вооруженной длиннодревковым оружием внешний «хоровод» мог использоваться и для блокирования вражеского отряда: «…если частокол алебард выставлен из строя [противника] и конница, получив сопротивление, прекращает свою атаку, то [черные татары, т.е. монголы] уста-
навливают кольцо всадников [вокруг противника], которые на отдалении патрулируют и время от времени пускают стрелы, вынуждая противника тратить силы на передвижения, через некото-
рое время такого напряженного противостояния у противника обязательно кончится продовольст-
вие» (Золотая Орда, 2009, с. 70).
Не исключено, что большой (внешний) «хоровод» был применен монголами в знаменитой битве с венгерской армией у р. Шайо 11.04.1241 г. Согласно описанию магистра Рогерия, нахо- дившегося в Венгрии во время монгольского вторжения: «Татары, найдя брод, ночью со своего берега все вместе перешли к венгерскому войску и, на рассвете окружив его, принялись выпускать по венграм бьющие как град стрелы. Венгры же, поскольку их перехитрили и захватили врасплох, хотя и влезали вооруженными на своих коней, но при этом ни воины не могли своих господ найти, ни господа своих воинов. И хотя они начали сражаться, бились они без воодушевления и вскоре начали отступать. Стрелы же падали так часто, что затмевали сражающимся небо и летели по воз- духу подобно стае жуков и саранчи. Итак, не имея возможности выдерживать обстрел, венгры ста- ли покидать боевые ряды. Король же, воистину, не мог построить войско. И если венгры впере- межку из разных мест шли в сражение, то татары выступив им навстречу, стрелами заставляли их бежать из боевых рядов…» (Магистр Рогерий, 2012, с. 38).
Рис. 1. «Хоровод конных лучников», XVI в.
Схема-реконструкция: 1. Стрельба из положения влево-вперед; 2. Стрельба из положения влево-вбок;
Весьма схожее описание внешнего монгольского «хоровода» оставил и другой современник событий Фома Сплитский5: «И вот приблизительно во втором часу дня все многочисленное татар- ское полчище, словно в хороводе, окружило весь лагерь венгров. Одни натянув луки, стали со всех сторон пускать стрелы, другие спешили поджечь лагерь по кругу. А венгры, видя, что они ото- всюду окружены вражескими отрядами, лишились рассудка и благоразумия и уже совершенно не понимали, ни как развернуть свои порядки, ни как поднять всех на сражение, но, оглушенные столь великим несчастьем, метались по кругу, как овцы в загоне, ищущие спасения от волчьих зу- бов. Враги же, рассеявшись повсюду, не переставали метать копья и стрелы. Несчастная толпа венгров, отчаявшись найти спасительное решение, не представляла, что делать. Никто не желал советоваться с другими, но каждый волновался только о себе, будучи не в силах заботиться об об- щем спасении. Они не защищались оружием от ливня стрел и копий, но, подставив спины, сплошь валились под этим ударами, как обычно падают жолуди с сотрясаемого дуба. И так как всякая на-
5 Данное описание интересно еще и тем, что в нем отмечается факт применения монгольскими и тюрк-
скими номадами, в ходе выполнения маневра, не только луков и стрел, но и метательных копий (дротиков).
дежда на спасение угасла, а смерть, казалось, растекается по лагерю перед всеобщим изумленным взором, король и князья, бросив знамена, обращаются в бегство…» (Фома Сплитский, 1997)6.
Главная задача «хоровода» заключалась в нанесении максимального урона противнику в дис- танционном бою. Оригинальный строй из проносящихся конных лучников позволял обеспечить непрерывный «дождь стрел», о котором с содроганием писали хронисты оседло-земледельческих
народов. Благодаря тому, что степные военачальники раскручивали кольцо конных лучников в не-
посредственной близости от вражеского строя, стрельба велась с минимальной (или средней) дис- танции и приводила к чудовищным потерям среди обороняющихся воинов и их боевых коней. Смертоносный «ливень» буквально выкашивал построения противника, заставлял паниковать, провоцировал на неподготовленную атаку или обращал в бегство7.
Чем пассивней вели себя вражеские войска, чем больше было в их рядах пехоты снабженной
только оружием ближнего боя, тем большую опасность представлял для них «хоровод» (рис. 1). Однако даже наличие в пехотном строю некоторого количества лучников и арбалетчиков не реша- ло проблемы, так как частота стрельбы проносящихся вдоль строя и быстро сменяющих друг друга конных лучников была значительно выше, чем пеших стрелков, которые должны были еще переза- ряжать свои арбалеты. В случае контратаки тяжелой конницы противника, составлявшие «хоро- вод» лучники могли резко повернуть коней и, пользуясь преимуществом в скорости, уходить от противника (рис. 2 б). При этом, они продолжали поражать преследующих латников и их коней стрелами из положения «влево назад» (рис. 2 б) и, нередко, наводили их под удар засадных отрядов (рис. 2 в).
Рис. 2. Тактические приемы кочевников Дашт-и Кипчак конца XV–XVI вв.
6 В пользу возможности применения конными монгольскими лучниками XIII в. «большого» (внешнего)
«хоровода» свидетельствуют материалы Этнографического времени. Так, в частности практически идентич- ный тактический прием широко применялся индейцами Северной Америки XIX в. во время боевых столкно- вений с европейскими переселенцами, укрывшимися в вагенбурге.
7 Для обозначения интенсивного конного лучного боя среднеазиатские авторы позднего Средневековья
использовали термин «хаданг» (Материалы по истории, 1969, с. 310). Мастерская стрельба из лука обознача-
лась, как «шиба» (Там же, с. 281).
Вопрос о времени появления «хоровода» в военном искусстве кочевников Евразии остается открытым. Так, например, М.В.Горелик предполагал, что он мог применяться степными воена- чальниками уже в эпоху Древности (Горелик, с. 155–158). Не оспаривая эту точку зрения, отметим, что упоминания современников о данном тактическом приеме относятся к периодам развитого и позднего Средневековья. Вероятно, на это время и приходится расцвет тактики «хоровода» конных лучников. В пользу данной версии свидетельствуют и археологические материалы. Одновременно с завоевательными походами монголов среди кочевников Евразии стремительно растет популяр- ность луков с центральной веслообразной накладкой и стрел с плоским широким пером. Это ору- жие, является оптимальным для ведения интенсивного лучного боя на малой и средней дистанции. Луки с центральной накладкой имели более простую конструкцию, чем их хуннские и древне- тюркские прототипы, но были более надежны при частой и быстрой стрельбе. Кроме того, их мож- но было хранить в налуче с натянутой тетивой, то есть в постоянной боевой готовности8. Как пока- зали экспериментальные испытания, монгольские стрелы с большими плоскими наконечниками были менее устойчивы в полете, чем их раннесредневековые трехлопастные аналоги, а значит, ме- нее эффективны, при прицельной стрельбе на дальней дистанции, зато в ходе дистанционного боя на расстоянии до 100 м. они давали исключительный поражающий эффект. Тяжелые плоские на- конечники с широким лезвием наносили страшные широкие раны, приводившие к обильной кро- вопотере. Несмотря на внушительные размеры стрелы с плоскими наконечниками были более компактны, чем их трехлопастные аналоги (что позволяло увеличить колчанный боекомплект луч- ника), а также, что немаловажно, более просты в изготовлении (Худяков, 1997, с.124, 126). Сочета- ние этого оружия с тактическим приемом «хоровод», применяемого дисциплинированными отря- дами конных стрелков, создавало потрясающий боевой эффект, позволявший монголам нанести противнику огромные потери, не вступая в ближний бой: «У них заведено, чтобы каждый воин в сражении имел шестьдесят стрел, тридцать маленьких – метать (на дальней дистанции – Л.А.) и тридцать больших, с железными широкими наконечниками; они их бросают вблизи, в лицо, в ру-
ки, перерезывают ими тетивы и много вреда наносят ими друг другу…» (Марко Поло, 1990, с. 193).
Археологи, исследовавшие стрелковые наборы монгольских номадов периода развитого Средневековья, традиционно отмечают относительную малочисленность находок «бронебойных» стрел предназначенных для поражения панцирных воинов противника (Медведев, 1966, с. 60; Ху- дяков, 1991,с. 124; Худяков, 1997, с. 127). Однако, по всей видимости, их вполне хватало для того, чтобы на малой и средней дистанции выводить из строя вражеских латников одетых в металличе- ские доспехи. Об этом свидетельствуют, как азиатские, так и европейские авторы XIII – начала XIV вв. Пэн Да-я, Сюй Тин: «…[монголы] обладают способностью пробивать панцирь [своей стрелой из лука]»; Фома Сплитский: «…пущенные прямо в цель смертоносные татарские стрелы разили наверняка. И не было такого панциря, щита или шлема, который не был бы пробит ударом татарской руки»; Армянский (киликийский) посланник Гайтон (Гетум, Хетум Патмич): «С ними очень опасно начинать бой, так как даже в небольших стычках с ними так много убитых и ране- ных, как у других народов в больших сражениях. Это является следствием их ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают почти все виды защитных средств и панцири…» (Золотая Орда, 2009, с. 58; Магистр Рогерий, 2012, с. 260; Худяков, 1997, с. 126, 127). Дополнительным фак- торами обеспечивавшими эффективность поражения латников противника монгольскими лучни- ками, на наш взгляд, являлись сокращение дистанции стрельбы (что, возможно, позволяло исполь- зовать стрелы не только с «бронебойными», но и «универсальными наконечниками), а также ак- цент на истребление незащищенным броней лошадей вражеских панцирников (что сразу лишало их необходимой мобильности).
Современные исследователи, как правило, отзываются о «хороводе» конных кочевников ис- ключительно в превосходной степени. Однако, отмечая несомненную эффективность подобного тактического приема необходимо указать и слабые стороны данного построения. К их числу следу- ет отнести уязвимость «хоровода» перед неожиданной и быстрой контратакой противника прово- димой большими массами конницы, а также неуправляемость кольца лучников в случае гибели или ошибки «вожатых». Последний фактор особенно подчеркивал С. Герберштейн: «…если эти вожа- тые или падут от вражеских стрел, или вдруг от страха ошибутся в соблюдении строя, то всем вой-
8 Сложносоставные тюркские луки раннего Средневековья обычно хранили в специальных чехлах со снятой тетивой. Чтобы привести такой лук в боевое состояние требовались известные время и усилия.
ском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии более вернуться к порядку и стре-
лять во врага» (Герберштейн, 1988, с. 168).
Еще одним фактором ограничивавшим применение «хоровода» в военной практике номадов было само поле сражения. Для того, чтобы раскрутить «хоровод» требовалось большое и ровное открытое пространство, позволявшее свободно реализовать данный маневр, «…если же им прихо- дилось сражаться на узком пространстве, то такой способ боя уже неприменим, и поэтому они пус- каются в бегство» (Герберштейн, 2007, 268).
Как свидетельствуют письменные и изобразительные источники тактический прием «хоро-
вод» конных лучников продолжал применяться кочевниками Дашт-и Кипчак вплоть до XVI в.
включительно.
О «танцах» («tanci»)9 конных татарских стрелков, которые «засыпали литву густым железным градом из луков» в битве на Синих Водах (1362 г.) писал польский хронист М. Стрыйковский
(Stryjkowski, 1846, s.6). По всей видимости, «внешний хоровод» был применен крымско-
татарскими полководцами в сражении с генуэзцами при Солхате в 1434 г. Степняки неожиданно атаковали европейские отряды на марше и, заключив их в вытянутое кольцо скачущих всадников, расстреливали из луков, а пытающихся вырваться из окружения рубили саблями (Селиверстов,
2011, с. 191, 192). О фактах применения «хоровода» крымскими татарами и кочевниками Восточ-
ного Дашт-и Кипчака в началеXVI в. сообщали С. Герберштейн и З. Бабур (см. выше). Князь
А. Курбский, описывая «Казанское взятие» (1552 г.), также упомянул «хоровод» татарских конных лучников: «…тогда они [татары] погнались за ними [московитами], и достигли обоза, и начали над
нашими шанцами кругами ходить и гарцевать, стреляя из луков, подобно частому дождю» (Курбский, 2001).
Данные письменных источников подтверждаются вещественными материалами. Так, напри-
мер, в саадачном комплексе кочевников Восточного Дашт-и Кипчака XV–XVI вв. сохраняются стрелы снабженные наконечником с широким плоским пером ассиметрично-ромбической и сек-
торной формы, предназначенные для стрельбы на малой дистанции (то есть дистанции «хорово- да»)10. Схожая ситуация наблюдается и в стрелковом наборе номадов ЗападногоДашт-и Кипчака. До нашего времени дошло более 200 наконечников стрел, которые могут быть отнесены к ком- плексу вооружения крымских татар и ногаев XV–XVII вв. Численно преобладают «универсаль- ные» наконечники с линзовидным и ромбическим в сечении пером удлиненно-треугольной формы (более 50%). Однако около 25% наконечников составляют образцы с крупным плоским пером, ориентированные на ведение стрельбы на малой и средней дистанции.
«Хоровод» конных степных лучников нашел отражение и в изобразительных памятниках позднего Средневековья и раннего Нового времени. Стилизованные изображения крымско- татарского «хоровода», приведены на гравюре первой трети XVI в. изображающей Клецкую битву (06.08.1506 г.). В нижней части рисунка показаны скачущие по кругу конные татарские лучники, развернувшие «хоровод» у опушки леса (рис. 3). Стрелки обращают в бегство часть литовских гу- сар вооруженных копьями и щитами. Поле перед «хороводом» покрыто телами убитых и раненых людей и лошадей (рис. 3). По всей видимости, художник слышал о данном строе кочевников, но сам его не видел, поэтому татарские всадники на рисунке скачут против часовой стрелки, что было бы затруднительно в реальном бою. В верхней части гравюры показан дистанционный бой татар- ских лучников составивших малый «хоровод» (?) с пешими литовскими аркебузирами и артилле- рией (рис. 4). За спиной стрелков размещается большой резервный татарский «полк» (рис. 4).
Материалы письменных и изобразительных источников позволяют предположить, что в перио-
ды развитого и позднего Средневековья существовали различные варианты тактического примене-
ния «хороводов» в ходе полевых сражений. В некоторых случаях, небольшие стрелковые «хорово-
ды» могли применяться для авангардных дистанционных боев (рус. «травля») с целью провоцирова- ния врага на неподготовленную атаку, проведения разведки боем, изучения общей боеготовности войск противника и т.д. Также можно предполагать, что «хороводы» могли являться частью больших
тактических приемов, таких, как тулгама, шиучи и притворное бегство (Кушкумбаев, Бобров, 2013,
с. 14, 37, 42). В тоже время, при определенных обстоятельствах, классические и большие (внешние)
«хороводы» конных лучников могли представлять собой и основной компонент сражения, в ходе которого противник нес большие потери, нарушал строй и обращался в бегство.
9 Ср. с сообщением С. Герберштейна, у которого «хоровод» назван «пляской» (Герберштейн, 2007,
с. 267).
10 В более поздний период стрелковый арсенал номадов претерпевает значительные изменения.
Рис. 3. «Хоровод» татарских конных лучников останавливает атаку литовских гусар.
Фрагмент гравюры Клецкая битва (1506 г.), первая треть XVI в.
Рис. 4. Стилизованное изображение «хоровода» (?), ведущего дистанционный бой с артиллерией и аркебузирами. За лучниками расположен крымский резерв. Фрагмент гравюры Клецкая битва (1506 г.), первая треть XVI в.
Рис. 5. Литовские гусары опрокидывают «хоровод» татарских конных лучников.
Фрагмент гравюры Клецкая битва (1506 г.), первая треть XVI в.
На протяжении периода развитого Средневековья главным способом борьбы с «хороводами» конных лучников кочевников являлись стремительные контратаки панцирной конницы. Основной задачей латников было нарушить кольцевидный строй номадов и заставить их отступить (рис. 5). В результате, «дождь стрел» на некоторое время прекращался, что давало обороняющимся необхо- димую передышку. Примером успешных действий панцирной кавалерии против татарских «хоро- водов» (по версии М. Стрыйковского) является уже упоминавшаяся битва на Синих Водах 1362 г. Князь Ольгерд разделил свою армию на шесть больших отрядов, расположив их так, что татары не могли обойти литовскую армию с фланга, и были вынуждены атаковать ее с фронта. В решающий момент битвы литовские всадники вооруженные копьями и саблями неожиданно атаковали центр ордынских войск, опрокинули авангард и «смешали танцы» татарских лучников. Одновременно по флангам ордынцев ударили литовские копейщики, поддержанные арбалетчиками. В ходе руко- пашной схватки татарская армия была разбита: «Ольгерд, заключив на два года соглашение о мире с прусскими и ливонскими крестоносцами, отправился в поход в Дикие поля против татар. С ним отправились также четыре его племянника, сыновья новогрудского князя Кориата, княжичи Алек- сандр, Константин, Юрий и Фёдор. И когда они, миновав Канев и Черкассы, дошли до урочища Синие Воды, то увидели в поле большую татарскую орду с тремя царьками, разделённую на три отряда. Один отряд вёл султан Кутлубах, второй возглавлял Качибей-Керей, а третьим командовал
султан Димейтер. Ольгерд, увидев, что татары готовы к бою, выстроил своих в шесть изогнутых отрядов, по-разному их по бокам и во главе рассадив, так чтобы татары, как задумали, не могли их окружить в обычных схватках и причинить вред стрелами. Татары с неистовым рвением начали бой, засыпав литву густым железным градом из луков, случились несколько стычек, но нанесли мало потерь из-за правильного её построения и быстрого маневрирования. А литва с русинами вдруг с саблями и копьями нагрянули на них и в рукопашном бою прорвали лобные части и смешали им танцы полукругом, а другие, особенно новогрудцы с Кориатовичами с самострелов со стрела- ми нагрянули по бокам и длинными копьями сбрасывали их с сёдел, словно ветер снопы в бурю. Не сумев дольше выдержать лобового натиска литвы, татары начали мешаться и испуганные бе- жать в обширные поля» (Stryjkowski, 1846, s.6, 7).
По мере распространения в войсках оседло-земледельческих народов огнестрельного оружия появлялись новые формы борьбы с «хороводами» конных лучников (Худяков, Бобров, 2005). Важ- нейшим из них стало ведение массированной ружейной и пушечной стрельбы под защитой дере- вянных щитов тележных вагенбургов и «гуляй-городов» (рис. 4). Как уже отмечалось выше, чтобы все лучники, участвующие в «хороводе», могли эффективно поражать противника (независимо от уровня подготовки воина, а также состояния и качества его лука) кольцо всадников должно было
раскручиваться в непосредственной близости от вражеского строя. Однако по мере приближения к
польским жолнерам или русским пищальникам, степняки лишали себя преимущества в дальности стрельбы (которое давали им сложносоставные луки) и входили в зону поражения огнестрельного оружия. При этом опасность несли не только ядра и ружейные пули, но и громкие звуки самих вы- стрелов, которые, по сообщениям современников, очень пугали татарских и ногайских лошадей (Дмитриев, 2002, с. 216). Если одна или несколько из них начинали беситься во время исполнения маневра, то это могло нарушить стройность «хоровода» и чистоту исполнения всего тактического приема. В этой ситуации ордынцам оставалось уповать только на скорострельность и точность стрельбы. Однако и это преимущество нивелировалось в том случае, если обороняющиеся мушке- теры и пищальники укрывались за бортами телег табора. Одолеть такие «огнедышащие» полевые укрепления с помощью «хоровода» было практически невозможно11. Данный фактор должен был сказаться на постепенном снижении популярности рассматриваемого тактического приема в воен- ном искусстве крымских татар и ногаев на протяжении XVI в.
Финальную точку в истории кавалерийского «хоровода», как одной из преобладающих форм ведения дистанционного боя поставило ойратское (калмыцкое) нашествие XVII в. Настоящим
«убийцей хороводов» стал стремительный ойратский «копийный напуск» конца XVI–XVII вв. (Бобров, 2013, с. 237, 254). Ойратские военачальники данного исторического периода начали мас- сово снабжать своих легких лучников длинными кавалерийскими пиками «дарджа дав», в резуль- тате чего на полях сражений появилась новая разновидность конницы, составленная из легких ко- пейщиков12. Как показали военные конфликты XVII в. решение снабдить конных стрелков длинно- древковым оружием, при всей своей простоте оказалось весьма эффективным. В столкновении двух лавин легковооруженных воинов, отряд, снабженный луками и копьями, имел очевидные преимущества перед отрядом вооруженным только луками. Легкие копейщики могли стремитель- но атаковать вражеских лучников, опрокинуть их строй, нанести значительные потери в ближнем бою и вести активное преследование поражая отступающего врага все теми же пиками. В случае необходимости, воин мог забросить снабженное погонным ремнем копье за спину и взять в руки лук (рис. 6). Если враг все же пытался оказать сопротивление, то ойратские тайши (князья) выкла- дывали свой второй главный козырь – массовую панцирную («куяшную») конницу аналогов кото- рой крымские татары и ногаи не имели.
Столкнувшись на полях сражений с калмыцким «копийным и куяшным напуском» ногаи ис- пытали настоящий шок, который не укрылся от современников: «…нагаиским людем они, кал- мыцкие люди, страшны гораздо и против них не стаивали они, нигде и биться с ними не умеют» (Бобров, Рюмшин, 2015, с. 372). Массированная атака ойратской копейной конницы (панцирной и легкой) буквально сметала ногайских стрелков с поля боя. Сформировавшие «хоровод» лучники не
11 Антонио Поссевино, описав московитский вагенбург, составленный из телег с щитами и пушками и гарнизоном из ружейных стрелков, отметил, что «таким образом, врагам был нанесен значительный ущерб, сами же они никого не потеряли, так как ему легко было сломить их с помощью этого оружия» (Илюшин,
2014, с. 44).
12 В период раннего и развитого Средневековья ударные копья и пики являлись оружием панцирной конницы, в то время как бездоспешные всадники использовали их лишь эпизодически.
успевали набрать разбег и выпустить первые стрелы, как им уже приходилось разворачивать коней и спасаться бегством, чтобы не оказаться жертвой длинных калмыцких пик. Ойратские кони были не хуже татарских или ногайских, и оторваться от свирепых косоплетов было очень сложно, не го- воря уже о том, чтобы перестроиться и повторить атаку. Лучная стрельба по преследователям из положения влево-назад, столь эффективная против московской, литовской и польской кавалерии, в боях с ойратами не давала нужного эффекта, так как калмыки владели саадаком не хуже своих тюркских противников. Кроме того, вести стрельбу преследователям было значительно проще, чем убегающим, вынужденным оборачиваться на 180 градусов (рис. 6). Когда же калмыцкие кони на- стигали ногайских «бахматов» ойраты кололи беглецов длинными пиками. Отточенная в беско- нечных войнах с оседлыми народами тактическая схема ногаев и крымских татар оказалась беспо- лезна в схватках с копьеносной калмыцкой конницей (Бобров, Рюмшин, 2015).
Таким образом, снижение популярности «хоровода» конных лучников в тактическом искусст- ве тюркских кочевников Дашт-и Кипчак на протяжении рассматриваемого исторического периода было связано с распространением огнестрельного оружия и изменением тактики ведения конного боя в эпоху «Малого монгольского (ойратского) нашествия». Уже в первой половине XVII в. «хо- ровод» применялся крымскими татарами и ногаями все реже и реже, пока окончательно не пере-
шел в категорию вспомогательных тактических приемов.
Рис. 6. Ойратская легкая копейная конница преследует сибирских татар хана Кучума.
Фрагмент миниатюры из «Ремезовской летописи», конец XVII – начало XVIII вв.
ЛИТЕРАТУРА
Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Барнаул, 2005. 24 с.
Новые исследования и материалы. Ч.I. СПб: «ВИМАИВиВС», 2013. С. 231–258.
Оружейный и военно-тактический аспект калмыцко-ногайских и калмыцко-татарских войн первой половины
– середины XVII в. // Золотоордынская цивилизация. 2015. № 8. С. 357–378.
«Восточный горизонт», 2002. 84 с.
– начале XVII веков // Родина. 2014. №12. С. 43–45.
ников Казахстана и сопредельных стран эпохи Средневековья и Нового времени. Астана: ИП «BG-print»,
рий Буланин», 2012. 304 с.
гия. 1966. №2. С. 55–60.
вековья. Новосибирск: Наука, 1991. 190 с.
родами Западной и Южной Сибири в военном деле в XVI–XVII вв. // Изучение историко-культурного насле-
дия народов Южной Сибири. Горно-Алтайск, 2005. Вып. 2. С. 103–128.
TACTICS «RUNAROUND» HORSE ARCHERS IN THE MARTIAL ARTS OF THE GREAT STEPPE NOMADS XIII–XVI CENTURIES
L.A. Bobrov
In this publication, based on a comprehensive analysis of the sources, considered one of the most important tac- tics of the Mongols of the XIII century, known under the name «roundelay». «Runaround» – the original combat system of the nomads in the form of a ring. The task of tactical Acceptance shooting at the enemy with medium and short distances.Maximum popularity of this tactic was in XIII–XVI centuries.During this period, among the nomads of Eurasia widespread bows «Mongolian type» and an arrow with a wide flat tip. Such weapons have been designed for quick shooting at close range in the.Nomads combined such weapons and tactic «roundelay». As a result, there was the famous «rain of arrows», which is often written chroniclers agricultural peoples.The shooting was carried out with the minimum distance. Warriors defending army suffered heavy losses from the arrows before the melee.Two versions of «dance» tactics are allocated. 1). Classic «dance» (archers ring was before the formation of the enemy).
2). Large (external) «round dance». Fighting techniques «roundelay» can be used independently, or as part of com- bined tactics («tulgama», «shiuchi», feigned retreat).It could be used to start a fight (in the forefront of the battle), or as the main component of the battle.Reducing the combat effectiveness of the «roundelay» it has been associated with the proliferation of firearms and the change in tactics of cavalry nomads in the XVII century.
Keywords: martial arts of the Mongols, nomadic tactics, archery shooting, «roundelay» horse archers.
Сведения об авторе:
Бобров Леонид Александрович – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Лаборато- рии гуманитарных исследований Новосибирского государственного университета; доцент кафедры археоло- гии и этнографии Новосибирского государственного университета (г. Новосибирск); spsml@mail.ru
Bobrov Leonid Aleksandrovich – Doctor of Historical Sciences, Professor of the Department of Archaeology and Ethnography, Novosibirsk State University (Novosibirsk).
84
УДК 93/94
СЛУЖИЛЫЕ ТАТАРЫ ПОСОЛЬСКОГО ПРИКАЗА В ОСУЩЕСТВЛЕНИИ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА
И КРЫМСКОГО ХАНСТВА 60–90-х ГОДОВ XVI ВЕКА
© 2016 г. А.В. Виноградов
Статья посвящена роли служилых татар Посольского приказа в русско-крымских дипломатических
«ссылках» второй половины XVI в. Рассмотрены обязанности и полномочия служилых татар, как направляе-
мых в Крым с самостоятельными дипломатическими миссиями, так и приданных русским послам и гонцам.
Ключевые слова: служилые татары, русские гонцы в Крым, русская посольская документация по свя-
зям с Крымом.
История служилых татар Российского государства в целом рассматривалась в отечественной историографии в плане исследования крупных этно-сословных групп татар в Мещере, на землях бывшего Казанского ханства, в Романове и в других местах их компактного проживания (Габдул- лин, 2006). В последнее время исследователями постепенно вводятся в научный оборот материалы посольских книг, прежде всего крымских, по определению статуса служилых татар, несших по- сольскую службу в их поместном землевладении, прежде всего в Московском крае в XV–XVI вв.
Исследование А.Л. Хорошкевич по проблеме «формирования новых этно-социальных групп на Руси» предпринятое в рамках ее труда «Русь и Крым. От союза к противостоянию» показало, что, по крайней мере, с 90-х годов XV в. служилые татары, представляют собой профессиональную корпорацию, сформированную по этническому принципу. Ее численность до конца XV – начала XVI в. достигала несколько сот человек. Они получают земли на великокняжеских подмосковных землях, условием держания является несение посольской службы. Характер этой службы четко прослеживается по источникам: доставка грамот, проводы московских посольств в позднезолото- ордынские государственные образования – Крымский, Астраханский и Казанский «юрты» и в Но- гайскую орду. В силу сохранности источников (посольских книг) более известны миссии служи- лых татар в Крым и Ногайскую Орду. Миссии в Казань, Астрахань и до конца XV в. в Большую Орду известны в основном по летописным источникам. Материалы крымских посольских книг, как показало исследование А.Л. Хорошкевич, могут дать материалы и по землевладению служилых татар (Хорошкевич, 2001, с. 310–312). Хотя в источниках не всегда указываются их родственные связи, очевидно, что посольская служба является семейным и, отчасти, наследственным занятием. По мнению И.В. Зайцева, во второй половине XVI в., после завоевания Казани и Астрахани, значе- ние «подмосковных» служилых татар в посольской службе падает, и часть поместных татарских земель в Подмосковье ими утрачено1.
В посольских книгах 30–60-х гг. XVI в., в отличие от посольских книг 90-х гг., уже нет воз- можности определить формы социальной организации крымских татар. Это видно на примере крымских посольских книг. Напомню, что в 1486 г. в первой крымской посольской книге было вы- делено целых девять групп служилых татар (РИО, т. 41, с. 54–55). В дальнейшем столь детальные сведения уже не встречаются. К тому же, как известно, русская (московская) посольская докумен- тация по связям с Крымом за периоды 1505–1508, 1510–1515, 1519–1523, 1540–1544, 1548–1562,
1578–1584 и 1596–1623 гг. в полном объеме не сохранилась. Материалы «столбцов» только час- тично восполняют эти, по существу невозвратные потери (Рогожин, 1990, с. 30–32). Отсутствие источников за весьма продолжительный период времени не дает возможность детально проследить эволюцию несения посольской службы служилыми татарами в 30–60-х гг. XVI в. Однако, в сохра- нившейся русской посольской документации, и по связям с Крымом, и по связям с Ногайской Ор- дой, отчетливо видна тенденция усиления самостоятельной роли служилых татар в посольской
1 Зайцев И.В. Русско-крымские отношения 1474–1551 г. Материал обсуждения первой главы плановой монографии на заседании Центра «Россия в международных отношениях» Института российской истории РАН (не опубликован).
службе. От функций «перевозщиков грамот» и «сопровождающих посольства» они постепенно пе- реходят к выполнению самостоятельных посольских миссий. Так, в 30-х годах XVI в. по материа- лам восьмой крымской посольской книги 1533–1539 гг., зафиксировано отправление в качестве гонцов служилых татар Мокши Кобякова в октябре 1535 г., Девлет-Хази Усенинова в марте 1536 г., Темеша Кадышева в июле 1536 г., Барашека Тулгозина в сентябре 1536 г., Кадыша Кудинова в феврале 1537 г. и многих других (РГАДА, Ф. 123. Оп. 1. Д. 8. Л. 214, 249, 289, 302, 309)2.
К 60-м гг. XVI в. служилые татары – это особая категория русских должностных лиц в составе Посольского приказа, обязанностью которых было сопровождение русских посольских миссий в мусульманские страны, в первую очередь в Крым. Практически все они имели татарское происхо- ждение, но большей частью были новокрещенами. Как показывают материалы русской посольской документации по связям с Крымом и летописные источники круг их обязанностей был весьма ши- рок. Он предусматривал и отправление непосредственно в качестве гонцов в Крым и, наоборот, отправление обратно в Москву с «вестями» от уже находившихся в Крыму русских дипломатов (как гонцов, так и послов), что неоднократно имело место, например, при нахождении в Крыму посольства Ф.Д. Загряжского. При этом следует различать служилых татар, изначально приданных русским посольствам при их отправлении в Крым, и служилых татар, присоединившихся к ним в качестве вновь направляемых гонцов.
Служилым татарам, направляемым в Крым в качестве гонцов, как следует из сохранившейся за период с начала 60-х гг. русской посольской документации по связям с Крымом развернутых инструкций, как правило, не давалось, ограничившись краткими «наказами», а цели их миссии из- лагались в соответствующих «приговорах» об их отправлении (Там же. Д. 11. Л. 154–158 об. и др.). Предполагалось, что в Крыму хан будет принимать их только вместе с уже находившимися там русскими дипломатами. В ситуации, когда в Крыму русских дипломатов не было вообще, служи- лые татары, как правило, получали аудиенцию у хана. Необходимо отметить, что статус служилых татар, позволял отправлять их в Крым в любой момент и без сопровождения отпускаемого «по прежним обычаям» вместе с русским гонцом, имеющим более развернутые полномочия, задержи- ваемого «на Москве» крымского гонца или нескольких гонцов.
Служилые татары, направляемые в Крым в качестве гонцов в 1553–1564 гг.
В первое десятилетие правления хана Девлет-Гирея I (с 1551 г. до начала 60-х гг.) количество служилых татар, отправляемых в Крым в качестве гонцов, было весьма значительным. Вначале это было вызвано определенным понижением статуса русских дипломатических представителей в Крыму на фоне военно-политической конфронтации сторон на завершающей стадии казанских по- ходов Ивана Грозного. В дальнейшем, в период длительного пребывания в Крыму посольства Ф.Д. Загряжского, когда двусторонние отношения по-прежнему носили конфронтационный характер, эта практика сохранялась и даже усилилась. В итоге наметившаяся еще в 30-х гг. XVI в. тенденция к увеличению количества служилых татар, отправляемых в Крым в качестве гонцов после 1553 г., привела к их абсолютному доминированию. Так как русская посольская документация по связям с Крымом вплоть до 1561 г. не сохранилась, ход русско-крымских ссылок прослеживается исключи- тельно по летописным источникам (в том числе не сохранившимся и дошедшим до нас в составе труда В.Н. Татищева).
В период пребывания в Крыму посольства Федора Дмитриевича Загряжского, отправленного туда в июне 1553 г. и вернувшегося в январе 1558 г., туда отправлялись в качестве гонцов исклю- чительно служилые татары. Они везли минимальное, даже по меркам отправляемых с «легкими гонцами», количество «поминок», но с ними обязательно отправлялись грамоты государя к хану, представителям династии Гиреев и к крымской знати. В дальнейшем в период «замораживания» русско-крымских дипломатических связей, наступивший в конце 50-х гг. и продолжавшийся до
1563 г., когда в Крым был отправлен посол А.Ф. Нагой, cлужилых татар по-прежнему направляли в Крым непосредственно в качестве русских гонцов. Всего по разным источником с 1553 по 1563 гг. выявлено десять служилых татар отправляемых в качестве гонцов. Естественно, что их сопровож- дали «товарыщи», количество которых по летописным источникам установить практически невоз- можно.
2 Подробное изучение роли «служилых татар» в ссылках с Крымом периода до начала 50-х гг. XVI в.
осуществляется в рамках вышеупомянутого исследования И.В. Зайцева.
Сенка Тугаев.
Отправлен в июне 1553 г. вместе с отпущенными крымскими гонцами во главе с Акинчеем с извещением об отправлении посольства Ф.Д. Загряжского (ПСРЛ, т. 13, с. 232). Вернулся в сентяб- ре 1553 г. вместе с крымскими гонцами во главе с Талышем Аталыком (ПСРЛ, т. 13, с. 234).
Бейберя Таишев (Байберя Тоишев, Туишев).
Вероятно был отправлен в составе посольства Ф.Д. Загряжского, который в апреле 1554 г. прислал его с «отписками» в Москву вместе с крымскими гонцами во главе с Бидал-мурзой (ПСРЛ, т. 13, с. 239; Татищев, 1996, с. 233; Рогожин, 1990, с 31). Отправлен обратно в Крым в мае 1554 г.
«с товарыщи» вместе с отпущенными крымскими гонцами во главе с Талышман аталыком и Би- дал-мурзой (ПСРЛ, т. 13, с. 240; Татищев, 1996, с 234). Вернулся в октябре 1555 г. вместе с гонцом бека Сулеша Яшлавского Кучелеком (ПСРЛ, т. 13, с. 261;Татищев, 1996, с. 249).
Юшко Мошков.
Отправлен в ноябре 1555 г. (ПСРЛ, т. 13, с. 262). Вернулся в декабре1556 г. вместе с крым-
скими гонцами во главе с Караджаном (ПСРЛ, т. 13, с. 276; Татищев, 1996, с. 261).
Сююндюк Тулусупов.
Отправлен «с товарыщи» в январе 1557 г. вместе с крымскими гонцами во главе с Караджа-
ном (ПСРЛ, т. 13, с. 278). Вернулся в декабре 1557 г. вместе с крымскими гонцами во главе с Тута-
ем Черкашениным (ПСРЛ, т. 13, с. 287).
Тавкей Темеев.
Отправлен в январе 1558 г. вместе с отпущенным посольством Шах Мансур-улана (ПСРЛ,
т.13, с. 288).
Зеленбек Кулабердеев.
Отправлен летом 1555 г. в качестве сеунча после падения Астрахани (ПСРЛ, т. 13, с. 247; Та-
тищев, 1996, с. 239).
Тавыш Ятмыев.
Время отправления неизвестно. Вернулся в январе 1560 г. с «товарыщи» (ПСРЛ, т. 13, с. 324).
Софка (Сенко) Тутаев.
Отправлен в январе 1560 г. с «товарыщи» (ПСРЛ, т. 13, с. 324). Вернулся в апреле 1561 г. вме-
сте с крымскими гонцами во главе с Уракчеем (ПСРЛ, т. 13, с. 332).
Девлет-Хозя Рязанов станица служилых татар.
Отправлен в декабре 1561 г. «с товарыщи» вместе с отпущенными крымскими гонцами во главе с Тутаем Черкашениным (ПСРЛ, т. 13, с. 339). Вернулся в сентябре 1563 г. вместе с крым-
скими гонцами во главе с Ян-Магметем (Джан-Мухаммедом) и служилым татарином Баикешем
Темеевым (ПСРЛ, т. 13, с. 369).
Баикеш Темеев.
Возможно, был отправлен вместе с послом А.Ф. Нагим. Вернулся в сентябре 1563 г. (ПСРЛ, т.
13, с. 369). Период пребывания посольства А.Ф. Нагого (июнь 1563 г. – осень 1573 г.) ознамено- вался изменением роли служилых татар в дипломатических «ссылках» с Крымом. Они по- прежнему отправлялись в Крым в качестве гонцов, но в исключительных обстоятельствах. Всего зафиксировано два случая.
Тавкей Темееев.
Отправлен (во второй раз) 17 апреля 1564 г. (ПСРЛ, т. 13, с. 382). Его отправление было вы-
звано чрезвычайными обстоятельствами: посланник Григорий Злобин, отправленный ранее с уве- домлением о посольском размене и утверждением Иваном IV доставленным из Крыма противнем русско-крымского договора скончался в пути. Гонец должен был уведомить крымскую сторону об отправлении нового посланника Федора Андреевича Писемского. Его отправление с этой миссией явно объясняется тем, что он уже находился в Крыму в составе посольства А.Ф. Нагого.
Бейберя.
Отправлен в октябре 1564 г. формально как гонец царевича Ивана Ивановича к калге (первому наследнику престола) Мухаммед-Гирею (РГАДА, Ф. 123. Оп. 1. Д. 11. Л. 154). В действительности
его отправление имело целью срочно прояснить ситуацию в двусторонних отношениях после осеннего крымского набега «на рязанские места» что было изложено в грамоте, отправленной с ним от имени Ивана Грозного к послу А.Ф. Нагому (Там же. Л. 158 об.–164).
Вскоре после этого практика отправления служилых татар в Крым в качестве гонцов прекра-
щается.
Служилые татары, отправляемые с гонцами в период пребывания посольства А.Ф. Нагого
С 1564 года возобладает практика отправление в качестве гонцов в Крым исключительно «де- тей боярских»: Андрея Мясного в августе 1564 г., Семена Бертенева в июне 1565 г., Якова Змиева в марте 1566 г.; Семена Олябьева в феврале 1567 г., Истомы Осорьина в январе 1568 г., Ивана Чебу- това-Ратаева в феврале 1569 г., Богдана Шапкина в январе 1571 г., Севрюка Клавшова в июне
1571 г., Ивана Судакова-Мяснова в феврале 1572 г. Зачастую они имеют достаточно широкие пол-
номочия. Однако практически к каждому гонцу придавались служилые татары.
Иногда в русской посольской документации они именовались толмачами. Впрочем, круг их обязанностей не ограничивался ролью переводчиков. В большинстве случаев они по-прежнему именовались служилыми татарами. Прежде всего, они должны были отправляться обратно с извес- тиями о каких-либо непредвиденных обстоятельствах на пути в Крым, что обычно фиксировалось в «памяти» выдаваемой гонцу. Обычная формулировка в «памяти»: «Как пойдет (гонец. – А.В.) ис Путивля в Крым, а учинитца ему весть на поле, нечто царь Крымской или царевичи или многие люди збираютца до них на Царевы и великого князя украины, и (имя гонца) с тою вестью прислати ко Царю и великому князю служилого татарина з грамотою» (РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Д. 13. Л. 234об. – 235, 391 об. и др.). Зафиксировано три лица, приданных гонцам:
Келдыш Девлечаров, станица служилых татар.
Был послан в Крым в августе 1564 г. вместе с гонцом Андреем Мясным (ПСРЛ, т. 13, с. 384). Был убит при нападении «Литовскаого короля Каневских Черкакасов» на Овечьих Водах, по пути в Крым, о чем А. Мясной известил Москву (ПСРЛ, т. 13, с. 386).
Крым Беляков.
«Был послан в Крым в толмачех с Ываном Чабуковым» (Там же. Л. 240). Отправлен вместе с гонцом Иваном Чебутовым-Ратаевым. Упомянут в апреле 1569 г. в связи с возвращением в Пу- тивль с вестями от И. Чебутова-Ратаева о нападении на него «черкасских казаков». Характерно, что путивльский наместник В. Карпов немедленно направил Крыма Белякова в Москву «ко Госу- дарю» для подробного доклада (Там же. Л. 240–240 об.).
Крым Аилов.
Отправлен с гонцом Богданом Шапкиным в декабре 1571 г. По его приезде в Крым в марте
1571 г. послан «для связи» к А.Ф. Нагому и Ф.А. Писемскому с извещением о прибытии и прось-
бой добиться у хана его размещения с послами (РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Д. 14. Л. 14, л. 8об.).
Служилые татары, приданные посольству А.Ф. Нагого
Состояние русской посольской документации зачастую не позволяет выяснить кто именно из служилых татар, упоминающихся в «отписках» посла А.Ф. Нагого и присоединившегося с нему Ф.А. Писемского, был изначально отправлен в Крым, а кто присоединился позднее при приезде многочисленных гонцов вплоть до 1572 г. Общее число в отдельные моменты пребывания посоль- ства достигало количества до десяти человек. Они часто именуются толмачами. Обязанности: до- быча политической и военной информации; выезд из Крыма в случае необходимости с целью дос- тавить срочные известия, отправленные кому-либо из «ближних царевых людей» с официальными, а большей частью с неофициальными поручениями; разъезды по территории полуострова с раз- личными целями, главным образом, разведывательного характера, в том числе в Кафу. Следует отметить, что по сравнению с относительно лаконичными отписками русских дипломатов из Кры- ма 30-х гг. XVI в., сохранившихся, главным образом, в составе восьмой крымской посольской кни- ги, «отписки» А.Ф. Нагого и Ф.А. Писемского за весь период их пребывания более подробно опи- сывают круг обязанностей служилых татар русского посольства в Крыму. Упоминаются следую- щие лица.
Ян-Муса (Джан-муса).
Был отправлен А.Ф. Нагим с грамотами к государю вместе с крымскими гонцами во главе с ханским гонцом Карашем (ПСРЛ, т. 13, с. 384).
Нагой Сеундюков.
В ряде случаев именуется толмачем (РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Д. 13. Л.260). Постоянно упоми-
нается в статейном списке за март 1569 г. – август 1570 г. как одни из главных «добытчиков ин- формации», как правило вместе с толмачами Собаней Рязановым и Петром Ибаковым (Там же. Л.242 об., 243, 243 об., 244, 244 об., 248 об., 249, 249 об., 250, 251, 251 об., 253 об., 256, 256 об.,
257). С марта по июль 1569 г., когда послов выдворили из Кельяна (предместья Бахчисарая) в Ман- гуп, информация поступала практически еженедельно, а то и ежедневно. С ноября 1569 г. добыча информации возобновляется. В ноябре 1569 г. и неоднократно был послан из Мангупа к «ближне- му цареву человеку» «князю» Сулешу для выяснения перспектив возвращения в Кальян (Там же. Л.260 об.). В статейном списке за декабрь 1570 г. – апрель 1571 г. также постоянно упоминается как источник информации (РГАДА, Ф. 123. Оп. 1. Д. 14. Л. 2 об., 3, 5 об., 6 об.).
Терибердей.
Отправлен с «вестями» о готовящемся походе хана весной 1571 г. Каким-то образом сумел выехать из Крыма. О его следовании к Москве с донскими казаками был извещен хан Девлет- Гирей I от русских перебежчиков накануне похода 1571 г. (Там же. Л. 24 об.). Вероятно, был пере- хвачен.
Нечай Татаров.
После заключения послов в Мангуп, в июле 1569 г., он, возможно, с санкции хана был остав-
лен ими «для связи» в Кальяне, откуда в октябре прибыл к ним с известием о возвращении хана и
«царевичей» из астраханского похода (РГАДА, Ф. 123. Оп. 1. Д. 13. Л. 258 об.).
Кадыш Кудинов.
В апреле 1571 г. послан послами в Мангуп с рядом поручений (РГАДА, Ф. 123. Оп. 1. Д. 14.
Л. 21 об.).
Болбек Кулдеяров.
Сообщал информацию о прибытии литовского гонца в Бахчисарай в марте 1570 г. (РГАДА, Ф.
В период пребывания посольства А.Ф. Нагого имел место также выкуп и присоединение к со- ставу посольства служилых татар, находившихся в миссиях в Ногайской Орде. Так «Маия в 28 день (1569 г.) взяли на поле казыевы казаки служилого татарина Яныша Женаева сына, а был в На- гаех с Семеном с Малцовым» (Там же. Л. 254–254 об.). Он был выкуплен в Кафе и доставлен к по- слам. Внимание к нему было вызвано сведениями о судьбе С. Мальцева. Последний, как известно, тоже вскоре присоединился к послам.
Служилые татары придаваемые русским гонцам в конце 70-х – 80-х гг. XVI в.
После того, как посольство А.Ф. Нагого осенью 1573 г. было «выбито» из Крыма без посоль-
ского размена, наступает временный перерыв в русско-крымских «ссылках» до августа 1574 г.
В дальнейшем в качестве гонцов, зачастую посланников с особыми полномочиями отправля- ются только дети боярские. Им обязательно придаются служилые татары. Зафиксированы следую- щие лица.
Кадыш Кудинов.
Был в Крыму в составе посольства А.Ф. Нагого (см. выше). Вероятно, вернулся в его составе в ноябре 1573 г. Придан отправленному в Крым в августе 1574 г. Ивану Мясоедову. Вернулся в мар- те 1575 г. с «отпискми» от Мясоедова (РГАДА, Ф. 123. Оп. 1. Д. 14. Л. 239в). Доставил из Крыма знаменитое «приснопамятное» послание Василия Грязного Ивану Грозному. Был отпущен из Кры-
ма вместе крымскими гонцами во главе с Девлет-Килдеем.
Девлет-Хозя Рязанов.
Ранее отправлялся в Крым в декабре 1561 г. Придан отправленному в октябре 1576 г. гонцу (в ранге посланника) Елизарию Леонтьевичу Ржевскому (Там же. Л. 374).
Таким образом, в это время русским дипломатам, следовавшим в Крым, придавались опытные служилые татары, что, несомненно, свидетельствовало о том, как высоко оценивали в Посольском
приказе их деловые качества.
В правление хана Мухаммед-Гирея II (лето 1577 г. – конец 1584 г.) ход русско-крымских ди- пломатических связей усложняется. Это связано с целым рядом факторов, прежде всего с катаст- рофой, которая постигла летом 1582 г. посольство князя М.Ф. Барятинского, практически полно- стью уничтоженное запорожскими казаками. Следует отметить, что до лета 1582 г., по сохранив- шимся материалам русской посольской документации, в Крым по-прежнему направлялись гонцы из числа детей боярских, зачастую в ранге посланников. После 1582 г. отрывочные сведениях о них имеются в сохранившихся столбцах 123 фонда и в материалах 79 фонда РГАДА (Сношения с Рос- сии и Польшей).
Боран Боданин.
Был придан отправленному в октябре-ноябре 1584 г. гонцу Ивану Судакову-Мясному, вместе с которым вернулся в июле 1585 г.: «Лета 7093-го июля в 2 день приехал ис Крыму к Москве Иван Судаков сын Мясного да служилый татарин станичная голова Боран Боданин» (РГАДА, Ф. 123. Оп. 1. Д. 16. Л. 1).
Кадыш Кудинов.
Служилые татары, направляемые
в Крым в качестве гонцов в 80–90-х гг. XVI в.
Известен по двоекратному пребыванию в Крыму в составе посольства А.Ф. Нагого и как при- данный гонцу И. Мясоедову (см выше). Время отправления неизвестно. Упоминается в «наказной памяти», данной в апреле 1584 г. русскому посланнику в Речь Посполитую П. Толстому: «госуда- ревы служилые татарове Кадыш Кудинов со товарыщи и ныне в Крыме» (РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Д.
В период «ссоры великой в Крымском юрте» к хану Ислам-Гирею II в Крым два раза осенью
1584 г. и в 1586 г. отправлялся опытный дипломат и разведчик Иван Судаков-Мясной.
Первым и последним служилым татарином, отправленным в Крым к хану Ислам-Гирею II в качестве гонца, был Бах Чилдей Исенеев, Он был отправлен в марте 1588 г. (РГАДА. Ф. 123. Оп. 1, Д. 16. Л. 161], прибыл в Крым и присоединился к Ивану Судакову 8 мая 1588 г. (ИТУАК. № 14, с. 71). Отправление Исенеева было вызвано необходимостью срочно прояснить ситуацию в Крыму. Формально он направлялся к хану Ислам-Гирею. Фактически его целью было выяснить, насколько достоверными были сведения о смерти хана.
Бахтеяр Бакчюрин.
Наиболее известна миссия в Крым весной 1591 г. станицы служилых татар Бахтеяра Бакчюри- на, направленного накануне похода хана Гази-Гирея II весной 1591 г., главным образом, с целью сбора информации о планах хана и выяснения судьбы задержанного в Крыму гонца Ивана Бибико- ва (Виноградов, 2012, с. 39). Хотя его статус изначально не предусматривал ведение с ним перего- воров крымской стороной, обстоятельства сложились так, что Бакчюрину, по сути, пришлось ис-
полнять посольскую миссию. Он был силой доставлен на аудиенцию к хану, несмотря на его тре-
бования идти туда только вместе с И. Бибиковым. На аудиенции вручил хану грамоты и после из- ложения ему ханом «неправды» своего государя был отправлен «за сторожи» в Чуфут-Кале, где и встретился с И. Бибиковым.
Таким образом, отправление служилых татар, широко практиковавшееся русской стороной в
50-е гг. XVI в. в период резкого обострения русско-крымских отношений, было возобновлено в периоды очередных кризисов на исходе царствования хана Ислам-Гирея II, весной 1588 г. в момент угрозы нового османского похода на Астрахань и накануне вторжения хана Гази-Гирея II весной
1591 г.
В начале XVII столетия роль служилых татар как особой категории служащих Посольского приказа возрастает, что наглядно показано в обстоятельном исследовании Д.В. Лисейцева «Посоль- ский приказ в эпоху смуты». Д.В. Лисейцевым выявлено 34 служилых татарина и новокрещена По- сольского приказа (Лисейцев, 2003, с. 287–292). При этом им в ряде случаев указывается размер жа- лования и сведения о земельных владениях. Весьма показательно в какие страны отправлялись слу- жилые татары до начала 20-х гг. В большинстве случаев это Крымское ханство и Ногайская Орда.
Налицо наличие между служилыми татарами Посольского приказа родственных связей. Д.В. Лисейцев приходит к выводу, что «на рубеже XVI–XVII вв. среди служилых татар Посольско- го приказа начинает вырабатываться система наследственной службы в дипломатическом ведомст- ве» (Лисейцев, 2003, с. 183). Еще более интересно, что тенденция доверять служилым татарам По- сольского приказа самостоятельные дипломатические поручения к 20-м гг. XVII в. усиливается, причем, в большинстве случаев это связано именно с миссиями в Крымское ханство. При этом Д.В. Лисейцев опираясь на материалы 123 фонда, которые, к сожалению, в этот период сохранились в основном в виде столбцов, отмечает развитие тех черт деятельности служилых татар в периоды их миссий в Крым, которые четко обозначились уже к середине XVI в. К ним относятся:
– отправление с экстренными сведениями от уже находящихся в Крыму русских дипломатов,
и, наоборот, с срочными указаниями к ним из Москвы;
– разведывательная деятельность, что четко отражено в сохранившихся «отписках» всех рус-
ских послов и посланников в Крыму этого периода;
– активное использование служилых татар в качестве переводчиков;
– доставка по дворам крымской знати и «ближних царевых людей» «государева жалования».
В этой связи еще одно ценное наблюдение Д.В. Лисейцева заключается в том, что получившая дальнейшее развитие тенденция использования служилых татар в качестве переводчиков привела к тому, что в делопроизводстве Посольского приказа их зачастую именуют толмачами. В посольской документации по связям с Крымом такое положение начинает складывается уже с 60-х гг. XVI в.
Сложнее обстоит вопрос с численностью служилых татар отправляемых в дипломатические миссии. Введенные в оборот Д.В. Лисейцевым материалы 138 фонда РГАДА («Дела о Посольском приказе и служивших в нем») показывают, что после Смуты численность служилых татар, по крайней мере, сократилась.
Приводимая Д.В. Лисейцевым челобитная служилого татарина Т.Терегулова дает весьма красноречивую картину «золотого века» службы служилых татар в Посольском приказе с 80-х гг. XVI в. до Смуты: «А преж сего при государе царе и великом князе Федоре Ивановиче всеа Руси и при царе Борисе было в Посольском приказе для турские, и крымские, и нагайские, и иных в му- сульманские государства посылок служилых татар станичных голов человек по десяти, а в иное время и больши. А з головами было в станице в товарищах с летучими человек по пяти, а с ыными по четыре и по три человека» (РГАДА, ф. 138, оп. 1, д. 1 (1613–1617), л. 288). Далее в челобитной перечисляется 11 станичных голов. Д.В. Лисейцев связал данную роспись с периодом после от- правления А. Лодыженского в Крым (октябрь 1613 г.) и сделал вывод о том, что численность ста- ничных голов Посольского приказа в первые годы после воцарения Михаила Федоровича не пре- вышала традиционного числа и, следовательно, прежним оставалось и количество служилых татар (Лисейцев, 2003, с. 185). Однако этот вывод не бесспорен. Думается, что определенное сокращение количества служилых татар Посольского приказа после завершения Смуты могло иметь место. Список Лисейцева насчитывает 34 человека, в то время как сам он определяет общую численность служилых татар и новокрещенцев Посольского приказа на рубеже XVI–XVII вв. около 40 человек.
Напомним, что список Д.В. Лисейцева включает всех служилых татар выполнявших посоль- ские миссии, в т.ч. в Ногайскую Орду. В настоящем исследовании выявлены служилые татары свя- занные только с «ссылками» Москвы с Крымом. С 1553 по 1563 гг. при отсутствии посольской до- кументации выявлено 10 человек. Из них один определенно станичный голова. Исходя из того, что в большинстве случаев служилым татарам, отправляемым в Крым в качестве гонцов, придавались
«товарыщи», общее количество служилых татар задействованных в «ссылках» в Крым уже в 50-х начале 60-х гг. могло приближаться к 30. Впрочем, общее количество служилых татар Посольского приказа 60–90-х гг. XVI в. может выявлено при комплексном анализе всех фондов РГАДА.
ЛИТЕРАТУРА
1591 гг.) в контексте консолидации Крымского ханства по завершении династического кризиса Гиреев. // Cредневековые тюрко-татарские государства. 2012. № 4. C. 17–46.
С. 1–302. Дополнения к Никоновской летописи. С. 303–408.
Ф.Ф. Лашкова // ИТУАК. № 14. Симферополь, 1891. С. 43–80.
Список сокращений:
ИТУАК – Известия Таврической ученой архивной комиссии
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей.
РИО – Сборник Русского Императорского исторического общества. РГАДА – Российский государственный архив древних актов. ЦГАДА – Центральный государственный архив древних актов
A.V. Vinogradov
SERVICE TATARS OF THE AMBASSADORIAL ORDER IN IMPLEMENTATION
OF DIPLOMATIC COMMUNICATIONS OF THE RUSSAIN STATE AND CRIMEAN KHANATE OF THE 60–90TH YEARS OF THE 16TH CENTURY
The article is devoted to a role the service tatars of the Ambassadorial order in Russian-Crimean diplomatic
«links» of the second half of the 16th century. Reviewed the duties and powers of service tatars as sent to the Crimea with a separate diplomatic missions, and transferred to Russian ambassadors and messengers.
Keywords: service tatars, the Russian messengers to the Crimea, the Russian ambassadorial documentation on communications with the Crimea.
Сведения об авторе:
Виноградов Александр Вадимович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Инс-
титута российской истории Российской Академии наук (г.Москва).
Vinogradov Aleksandr Vadimovich – Candidate of Historical Sciences, Senior scientific employee, Institute of Russian history of the Russian Academy of Sciences (Moscow).
92
УДК 930.27:94(470.41)
ХУҖАСƏЕДОВЛАР НƏСЕЛЕНƏ КАРАГАН КАЙБЕР ЭПИГРАФИК ИСТƏЛЕКЛƏР
© 2016 г. А.М. Гайнетдинов
ЭПИГРАФИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ,
ОТНОСЯЩИЕСЯ К ПОТОМСТВУ ХОЗЯСЕИТОВЫХ
А.М. Гайнутдинов
Статья посвящена изучению некоторых татарских надгробных камней XVI–ХIХ вв., сохранившихся в деревне Нижняя Ура Арского района Республики Татарстан. Эти памятники были установлены на могилы людей, которые относились к потомству Хозясеитовых. Автор лично выявил, исследовал и дал расшифровку их текстов.
Ключевые слова: татарская эпиграфика, надгробные камни, эпитафии, потомки, памятники.
Тарихтан мəгълүм булганча, шанлы Хуҗасəедовлар нəселенə нигез салучы – Хуҗасəед Җансəед улы. Аның өч улы – Җанморза, Ходаяр һəм Килдеяргə патша Михаил Федорович рус хөкүмəте алдындагы казанышлары өчен 1637 елда хəзерге Ашыт елгасы буендарак 2442 дисəтинə
1532 сажин җир биргəн (Статистическое описание, 1857, с. 612). Шуннан соң? ХVII гасырдан башлап? əлеге морзалар хəзерге Арча районы Түбəн Оры авылында (кайбер тарихчылар бу авылны хəзерге Балтач районына керə дип? ялгышып язалар) көн күрə башлаганнар. Шул сəбəпле, əлеге авыл төрле исемнəр белəн аталып йөртелгəн: Байлар Орысы, Казак Орысы, Мирзалар Орысы, Йомышлы Оры. Заманында авыл бик бай, хəлле булганга күрə, зиратында бик күп ташъязма истəлеклəр сакланган. Нигездə, аларның күплеге теге яки бу торак пункт халкының матди һəм рухи яктан нык үсеш алганлыгын күрсəтə. Гадəттə, язулы ташбилгелəрне бай югары катлау вəкиллəре куйдырган, чөнки аларны эшлəтү бик кыйммəткə төшкəн. Элекке заманнарда бер таш яздыру бер ат, югары зəвык белəн ясалганы берничə ат бəясенə тиң булган (Усманов, 2005, б. 56). Шуңа күрə гади халыкның фəкать тамгасы төшерелгəн кечкенə агач багана яки эшкəртелмəгəн примитив бер таш кына куярга хəле җиткəн.
Авылда ике зират бар. Шуларның беренчесендə XVIII гасырда бакыйлыкка күчкəн мулла Габдеррəззак Алма абыз улына куелган бары бер генə борынгы кабер ташы сакланган. Əлеге кабер иясе 90 данə Коръəн китабын күчереп язуы белəн шөһрəт казанган. Вафат булу датасы ташбилгедə күрсəтелмəсə дə, чама белəн 1705–1770 елларда яшəгəн, атасы Алма абыз якынча 1680–1750 елларда гомер иткəн. Лəкин Габдеррəззак хəзрəт Хуҗасəедовлар токымына карамый. Аның шəҗəрəсе түбəндəгечə: Габдеррəззак бине Алма бине Таңчулпан бине Йанҗегет бине Уразгилде бине Шыгай бине Шыкҗамал (Əхмəтҗанов, 2014, б. 130). Димəк, Габдеррəззак мəшһүр Камай мирза Смиленов нəселеннəн. Күренекле драматург, язучы Мирхəйдəр Фəйзинең анасы Зəйнəп тə бу токымнан чыккан (Əхмəтҗанов, 2009, б. 150–157).
Хуҗасəедовлар нəселеннəн чыккан кешелəрнең шактый күп өлеше нəкъ менə Түбəн Оры авылының икенче зиратында җирлəнгəн. Анда барлыгы 115 борынгы кабер ташы хəзерге көнгə хəтле сакланып калган, шуларның утызына якыны əлеге атаклы нəселгə, калганнары Мəмəтовлар токымына карый.
Түбəн Оры авылы зиратындагы иң борынгы эпиграфик истəлек – 1546–1547 елларга карый торган Сəед-Гали улына1 куелган кабер ташы.
Таштагы текстның укылышы
Алгы ягы (калкытып язылган):
1) «Каалəллааһү Тəгаалəə вə мəə тəдрии нəфсүм-
1 Сəед-Гали – ул бер исем, һəм аны Гали улы Сəед дип аңларга ярамый, чөнки ул заман ташъяз-
маларында, гадəттə, башта атасы исеме, аннан соң «углы» дигəн сүз, соңра кабер иясенең исеме язылган.
2) биəййи əрдыйң тəмүүт вə каалə Сүбхəəнəһү
3) вə Тəгаалəə күллү нəфсиң зəəикатүл-мəүүт
4) һəзəə мəкъбəратүн мөнəүвəратүн солтанел-гали
5) тарих тукуз йөз ил[ле өчдə]
6) ...2 ир дикем Сəед-Гали углы
7) ...».
Уң ягы (калкытып язылган): «Əрад-дүнйəə хараабəн бигътибəəри фəлəə йəбка мүдəмəн бил-
караари».
Сул ягы (калкытып язылган): «Күрəрмен дөньяны вəйран бары һəмишə бакый ирмəс юк карары».
Арткы ягы (калкытып язылган):
1) «Бу лəүхне
2) Хəлəле Бабра-
3) –ш бина кылды».
Алгы ягы:
Текстның хəзерге татар теленə күчермəсе
1) «Аллаһ Тəгалə əйтте: «Һичбер кеше
2) кайсы җирдə үлəчəген белмəс» һəм Сүбхəнəһү
3) вə Тəгалə əйтте: «Һəр җан иясе үлемне татыячак»,
4) бу нурлы кабер бөек солтанныкы,
5) тугыз йөз ил[ле]...
6) ... ир дигəндə Сəед-Гали улы
7) ...» .
Уң ягы: «Күрəм дөньяны: барысы җимерелгəн, бернəрсə дə мəңге булмас, юк карары». Сул ягы: «Күрəм дөньяны: барысы җимерелгəн, бернəрсə дə мəңге булмас, юк карары». Арткы ягы:
1) «Бу ташны
2) хатыны Бабра-
3) –ш куйды».
Таш үлчəмнəре: 118х46х21.
Кызганычка каршы, төп текстының соңгы юлы җир астында бик озак торганга күрə ашалып, теткəлəнеп беткəн иде. Аны хəтта 1928 елда мəшһүр галим Гали Рəхим дə шул сəбəпле укый алмаган: үзенең мəкалəсендə күпнокталар гына куйган. Шулай ук ул соңгы юлга хəтле килгəн юлны да күпнокталар белəн калдырган. Без исə, көрəк белəн тирəнрəк казып, шул юлдагы «Сəед- Гали углы» дигəн сүзлəрне укый алдык, əмма иң соңгы юлны казып караудан бернинди файда булмады, чөнки, əйткəнебезчə, анысын җир ашап бетергəн. Ул юлда, безнең уйлавыбызча, кабер иясенең исеме һəм «шəһид булды» яки «дарел-бəкага рихлəт кылды» дигəн сүзлəр язылган. Шулай да кабер иясе атасының исемен ачыклау безнең өчен зур ачыш булды, чөнки безгə хəтле аны Түбəн Оры кабер ташларын өйрəнүче башка эпиграфист галимнəр таный алмаган. Г.Рəхим ташның артындагы сүзлəрне өлешчə укый алса да, таш куючы исемен ачыклый алмаган. Чыннан да, аның исемен төрлечə укырга мөмкин, чөнки андагы хəрефлəрдəге нокталарны төрлечə куеп укырга мөмкин.
Безнең уйлавыбызча, ташбилгедə телгə алынган Сəед-Гали яисə Гали исемле кеше Манаш тархан нəселенə карыйдыр, чөнки XVII йөз башына кадəр бу токымның биредə билəмəлəре булган. Шулай ук əлеге кабер иясе Карабик шəҗəрəсендə телгə алына торган Гали яки Гали суфи булу ихтималы да бар. Кара бəк нəселенең кайбер вəкиллəре Түбəн Оры авылына хəзерге Киров өлкəсе Нократ авылыннан XVI гасырда ук күчеп утырган булырга мөмкин. Галим М.Əхмəтҗанов фикеренчə, XVII йөз башларыннан Мəскəү хөкүмəте түрəлəре Нократ татарларын үзлəренең асыл ватаннарыннан куып, Кама елгасы буйларына, шулай ук Казан артына күчерə башлаганнар. Шул дəвердə, төгəлрəк əйткəндə, 1616 елда Түбəн Оры авылына нократ татарлары килеп утырганнар (Əхмəтҗанов, 2012, б. 30; Əхмəтҗанов, 2012а, б. 129). Якынча XVII гасырның 20 нче елларында Казан ханлыгы таркалганнан соң очраклы рəвештə генə үз билəмəсендə калган Манаш тарханның Түбəн Орыдагы билəмəсен тартып алып, аны Нократ морзасы Хуҗасəйедкə биргəннəр. Бу турыда
2 Бу өлеше кителеп төшкəн.
тарихчы Е. Чернышов тарафыннан табылган кайбер материаллар сөйли (ТƏСИ ЯММҮМ, 95 ф., I тасвир., 157 сак. берəм., б. 130).
Түбəн Оры авылы зиратында шулай ук XVII йөзгə карый торган ике ташъязма истəлек табылды, алар Хуҗасəеднең оныгы Биктимернең якыннарына куелган ташлар:
Таштагы текстның укылышы
Алгы ягы (калкытып язылган):
1) «Каалəллааһү Тəгаалəə вə мəə тəдрии
2) нəфсүм-биəййи əрдыйң тəмүүт вə каалə Сүбхəəнəһү
3) вə Тəгаалəə күллү нəфсиң зəəикатүл-мəүт вə
4) каалəн-нəбии галəйһис-сəлəəм əд-дүнйəə мəзрагатүл-əəхыйраһ
5) тарих миң дə туксан
6) тукузда ирде
7) Лүблидə бикə ...
8) айының унынҗыда».
Арткы ягы (калкытып язылган):
1) «Бу лəүхне Оры иленең Пиктимер
2) суфи Килдийар хафиз-
3) –ның углы үз сəламəтлегедə
4) бина куйдырды укугандин догада үмид [идүб]».
Текстның хəзерге татар теленə күчермəсе
Алгы ягы:
1) «Аллаһ Тəгалə əйтте: «Һичбер кеше
2) кайсы җирдə үлəчəген белмəс» һəм [Аллаһ] Сүбхəнəһү
3) вə Тəгалə əйтте: «Һəр җан иясе үлемне татыячак».
4) Пəйгамбəр, аңа сəлам булсын, əйтте: «Дөнья – ахирəт басуы».
5) Мең дə туксан
6) тугызынчы елда
7) Лүблидə бикə ...
8) аеның унынчыда».
Арткы ягы:
1) «Бу ташны Оры иленнəн Биктимер
2) суфи Килдеяр хафиз
3) улы үз сəламəтлегендə,
4) укыган кешелəрдəн дога өмет [итеп], куйдырды».
Таш үлчəмнəре: 110х71х10.
Бу Карабик шəҗəрəсендə телгə алына торган Биктимер Килдеяр хафиз улының анасы каберенə куелган таш булса кирəк. Ташъязма Биктимернең XVII гасырда яшəгəнлегенə бер дəлил.
Таштагы текстның укылышы
Алгы ягы (калкытып язылган):
1) «Һүвəл-хəййүл-лəзии лəə йəмүүтү вə күллү нəфсин сəйəмүүт каалəн-нəбии галəйһис-
сəллəəм
2) əд-дүнйəə сəəгатүн фəҗгальһəə таагаһ садак каалə-
3) -н-нəбии галəйһис-сəллəəм əд-дүнйəə сиҗҗиинүл-мүъмини вə җəннəəтүл-кəəфир тарих
4) мең дə йүздə дирлəр ирде Биктимер морза үзү-
5) –нең җефүте Түкəш бикəгə бу билек куйды ирə-
6) –нлəр дога өмед өчүн.
Уң ягы (калкытып язылган): «Бакый ирмəс һəмишə йук карары»3.
Сул ягы (калкытып язылган): «Күрəрмен вəйран ирүр дүнйəə бары»4.
Текстның хəзерге татар теленə күчермəсе
Алгы ягы:
1) «Ул [Аллаһ] – Тере, Үлмəүче һəм һəр җан иясе үлəчəк. Пəйгамбəр, аңа сəлам булсын, əйтте:
3 Бшы сул ягында.
4 Дəвамы уң ягында.
2) «Дөнья бер сəгатьлек, аны [Аллаһка] итагать белəн үткəр», дөрес əйткəн. Пəйгамбəр,
3) аңа сəлам булсын, əйтте: «Бу дөнья иманлы өчен төрмə, имансыз өчен җəннəт».
4) Мең дə йөзенче елда Биктимер морза үзе-
5) –нең хатыны Түкəш бикəгə бу билгене куйды, ке-
6) –шелəрдəн дога өмет итү өчен.
Уң ягы: «Мəңге булмас һаман, юк карары».
Сул ягы: «Күрəм дөньяны: барысы җимерелгəн».
Таш үлчəмнəре: 105х47х10.
Күргəнебезчə, əлеге таш Биктимер Килдеяр хафиз улының хатыны каберенə куелган.
Данлыклы Хуҗасəедов нəселе вəкиллəреннəн 1836 елда вафат булган Сөлəйман бине
Мөхəммəднəзир бине Туктамышка куелган кабер ташын аерым билгелəп үтəргə мөмкин.
Таштагы текстның укылышы
Алгы ягы (калкытып язылган):
1) «Һəзəə мəркадүл-габдис-саалихи
2) саахибүл-хайраати вəл-икаамəти...
3) ...əл-җəмəəгаати əл-мүҗтəнибү ганил-мəгасый
4) вəл-мүхəррамəəти мирза Сөлəйман бине Мөхəммəд-
5) –нəзир бине Туктамыш мин əхфəəди
6) Хуҗасəед əл-Газани əш-Шəрифи
7) зəмəəнүһү бис-сийəəдəти вəр-рийəəсəһ».
Уң ягы (калкытып язылган): «Рахмəтуллааһи Тəгаалəə галəйһим вə галə мəн йəзүүру кубүүруһүм вə йəдгууһүм бил-хайр».
Сул ягы (калкытып язылган): «1836 нчы сəнə сөнбелəнең 25 ндə дəфен улды 80 йəшендə».
Текстның хəзерге татар теленə күчермəсе
Алгы ягы:
1) «Бу изге кол
2) изгелеклəр иясе...
3) ... гөнаһлардан һəм хəрам эшлəрдəн
4) читлəшүче морза Сөлəйман бине Мөхəммəд-
5) –нəзир бине Туктамыш (Хуҗасəед
6) оныкларыннан) Газани Шəрифи
7) аның заманы хакимлек һəм рəислек белəн иде».
Уң ягы: «Аларга, аларның каберлəрен зиярəт иткəн һəм алар өчен хəерле дога кылган кешелəргə Аллаһ Тəгалəнең рəхмəте булсын».
Сул ягы: «1836 елның 25 августында 80 яшендə җирлəнде».
Таш үлчəмнəре: 143х44х30.
Əлеге кабер иясе 1761 елда туган. Атаклы сəүдəгəр, сəнəгатьче булган, комач эшлəү фаб- рикасы тоткан кеше буларак билгеле. Ул 1817 елда Ташкичү авылында таш мəчет салдыруы белəн дə дан казанган. Аның шəҗəрəсе түбəндəгечə: Сөлəйман бине Мөхəммəднəзир бине Туктамыш бине Мөслим бине Котлыг бине Җанморза бине Хуҗасəед бине Җансəед бине Сəйтəк бине Əл Суфи бине Гали бине Кара бəк бине Канбар бəк бине Калдар бəк бине Балым бəк бине Пачман солтан бине Габдрахман бине Бирде бине Əлвəр бине Габделгазиз бине Гыйффəт бине Сократ (Соңкырат) (Салихов, 2015, с. 142–147). Бу шəҗəрəнең төрле вариантлары бар, аларда бераз аермалар һəм төшеп калган буыннар да бар.
Түбəн Оры зиратында 1892 елда дөньядан үткəн атаклы Мөхəммəдсадыйк бине Гобəйдулла
Хуҗасəедовка куелган кабер ташы да сакланып калган һəм ул да игътибарга лаек.
Таштагы текстның укылышы
Алгы ягы (уеп язылган):
1) «Каалəллааһү Тəгаалəə күллү мəн галəйһəə
2) фəəн руми 1892 сəнə синтəбр 21 ндə
3) һиҗри 1310 сəнə мəүлед айында
4) əл-хаҗи Мөхəммəдсадыйк бине Гобəйдулла
5) Хуҗасəйедуф 75 йəшдə чəһаршəнбə
6) көн мəдфүн улды гафəраллааһү лəһ
7) гыйбрəтилə бак җиһанə күр кə бу вəйранəлəр
8) нə хараб улмыш бетүр һəр бере аның...».
Уң ягы (калкытып язылган):
1) «Тəслиме рух
2) əйлəде гафəраллааһү
3) лəһү хатаайəəһү
4) вə җəгалəл-җəннəтə
5) мəсвəəһ əəмиин».
Сул ягы (уеп язылган): «Гарра улма бу җиһанның мал милке җаһына кем ничə җаһасы күрдек чаһə керер хаңын».
Арткы ягы (калкытып язылган):
1) «Каалəн-нəбии галəйһис-сəлəəм
2) əл-кабру əүвəлү мəнзили мин мəнəəзил-
3) -ил-əəхыйраһ руми 1892 сəнə
4) синтəбр 21 ндə һиҗри 1310 сəнə
5) рабигыль-əүвəл 12 ндə саахибү-
6) –д-дəүлəти вəл-хайраати мүхиббү-
7) –л-гулəмəəил-хəəҗҗү Мөхəммəдсадыйк
8) бине Гобəйдулла Хуҗасəйедуф
9) дүшəнбə көн 75 йəшендə
10) ...5».
Алгы ягы:
Текстның хəзерге татар теленə күчермəсе
1) «Аллаһ Тəгалə əйтте: «Анда [җир йөзендə] булучы һəркем, һəрнəрсə
2) фани». Милади 1892 елның 21 сентябрендə,
3) һиҗри 1310 елның мəүлед аенда [мөхəррəмендə]
4) хаҗи Мөхəммəдсадыйк бине Гобəйдулла
5) Хуҗасəедов 75 яшьтə чəршəмбе
6) көн җирлəнде. Аллаһ аны ярлыкасын.
7) Гыйбрəт белəн кара җиһанга, күр бу җимереклеклəрне,
8) нəрсə харап булган, бетəр һəрберсе аның...».
Уң ягы:
1) «Рух (җан) тəслим
2) кылды. Аллаһ
3) аның хаталарын кичерсен
4) һəм урынын җəннəт
5) итсен, амин».
Сул ягы: «Алданма бу җиһанның мал-мөлкəтенə, нихəтле югары дəрəҗəсен күрдек, чокырына керер аның».
Арткы ягы:
1) «Пəйгамбəр, аңа сəлам булсын, əйтте:
2) «Кабер – ахирəтнең тора торган урыннарының
3) иң беренчесе». Милади 1892 елның
4) 21 сентябрендə, һиҗри 1310 елның
5) 12 рабигыль-əүвəлендə дəүлəт
6) һəм яхшылыклар иясе, галимнəрне
7) яратучы хаҗи Мөхəммəдсадыйк
8) бине Гобəйдулла Хуҗасəедов
9) дүшəмбе көн 75 яшендə
10) [вафат яки җирлəнгəн]».
Таш үлчəмнəре: 125х40х21.
Əлеге кабер иясе 1819 елда туган, мəшһүр сəүдəгəр һəм сəнəгатьче булган. Аның шəҗəрəсе түбəндəгечə: Мөхəммəдсадыйк бине Гобəйдулла бине Ибраһим бине Дауд бине Рахманкол бине Бикмəт бине Җанморза бине Хуҗасəед (Салихов, 2015, с. 143–158). Мөхəммəдсадыйк бик юмарт кеше булып, Ш. Мəрҗанинең бертуганы – Садретдин хəзрəткə мəчет эшлəрендə булышкан, Ташки-
5 Соңгы юлы ватылган.
чүнең һəм Түбəн Орының искергəн таш мəчетлəрен төзеклəндергəн, Кечкенəш авылында мəчет салдырган (Салихов, 2015, с. 102).
Хуҗасəедовлар хакында сүз кузгатканда, иң беренче чиратта, безнең күз алдыбызга үзенең абруе, малы һəм кылган изге гамəллəре белəн тарихта тирəн эз калдырган Мөэмин Таһир улы килəдер. Белгəнебезчə, ул могтəбəр, абруйлы бай, сəнəгатьче, сəүдəгəр булган; комач һəм кəгазь эшлəү фабрикалары тоткан; Мазарбаш авылында, Уфа һəм Троицк шəһəрлəрендə мəчетлəр салдырган (Салихов, 2015, с. 151). Метрика кенəгəлəрендə 1852 елның 7 ноябрендə 86 нчы яшендə бизгəк зəхмəтеннəн вафат, дип теркəлгəн (Мари Эл Республикасы Милли архивы: 305 ф., 5 тасвир.,
21 сак. берəм., б. 2). Бəхеткə каршы, безгə аның кабер ташын, күп михнəтлəр белəн булса да, эзлəп табарга насыйп булды. Шунысы кызганыч, ул инде җиргə ауган, ватылган, юкка чыгу алдында тора, текстының кайбер өлеше инде укылмаслык дəрəҗəгə килгəн. Шуңа күрə бу ташъязма истəлек мөмкин кадəр тизрəк реставрациялəнергə һəм дəүлəт тарафыннан саклауга куелырга тиештер.
Таштагы текстның укылышы
Алгы ягы (калкытып язылган):
1) «Тəвабигы Казандан Чар нəхийəсе Мирзалар
2) авылында карар кыйлгучы саахибүд-дəүлəти вəд-ди-
3) –йəəнəти вə саахибүл-əүкафи вəл-гыймəəраати мирза
4) Мөэмин Таһир углы мəркадедүр
5) кəəнə раҗүлəн саалихəн фəйəби лил-куръəəнил-кəриими
6) мүдимəн галəл-əүраади вə əнвəəгыйль-хайраати вə-
7) –с-садаакаати мəəтə фи сəнəти 1852 бил-мəсихиййəти вə фи сəнəти
8) 1268 бил-һиҗриййə ... л-əмəəрати-
9) əл-кəриимəтүш-шəфиика сəгаадə... рахимəһүллааһү
10) лəһү вə лəһəə вə лимəн дəгаа лəһүмə бил-хайри рахмəтəн вəəсигатəн
11) кəəмилəтəн шəəмилəтəн бихүрмəтин-нəбиййи галəйһис-салəəтү вəс-сəлəəм».
Уң ягы (калкытып язылган):
1) «Фəл-мүттəмəсү лиһəзəəл-мəрхүүми
2) минəл-гурабəəи вəл-гыйззү мин рахмəтил-кəрами
3) лил-фүкарааи вə ниһəəйəтəн лишəрəфи
4) ...
5) ихлəəсый бихүрмəтин-нəбии
6) галəйһис-салəəтү вəс-сəлəəмү вə
7) ... вə əсъхəəбиһи
8) ридъвəəнуллааһи Тəгаалəə галəйһи əҗмəгыыйн».
Сул ягы (калкытып язылган):
1) «Каалəллааһү Тəгаалəə күллү мəн
2) галəйһəə фəəн
3) ...
4) каалəн-нəбии саллəəллааһү
5) галəйһи вə сəллəм лəһү мəлəкүн йəнəə-
6) –дии күллə йəүмин лидүү лил-мəүти
7) вə-бнүү лил-харааб əл-мəрхүм
8) гаашəə сəнə 89 шəһру сафəру-
9) -л-хайраһ чəһаршəнбə көн нуйəбр-
10) –нең йитенче йəүмендə вафат». Текстның хəзерге татар теленə күчермəсе Алгы ягы:
1) «Казан төбəге Чар өлкəсе Мирзалар
2) авылында карар кыйлгучы дəүлəт
3) һəм дин иясе мирза
4) Мөэмин Таһир углы кабередер.
5) Ул изге кеше иде, фəйəби лил-куръəəнил-кəриими
6) мүдимəн галəл-əүраади вə əнвəəгыйль-хайраати вə-
7) –с-садаакаати. Христиан календаре буенча 1852 елда,
8) Һиҗри буенча 1268 елда вафат булды. ... л-əмəəрати-
9) əл-кəриимəтүш-шəфиика сəгаадə. Аллаһ
10) Аны һəм аңа дога кылучыны киң рəхмəте белəн рəхмəт кылсын.
11) Пəйгамбəр, аңа сəлам булсын, хөрмəте белəн».
Уң ягы:
1) «Чит кешелəргə бер үтенеч: бу кеше
2) һəм фəкыйрьлəр өчен Аллаһның рəхимлеген, киң күңеллелеген
3) сорагыз һəм, ниһаять, хөрмəт өчен
4) ...
5) ихласлылык, пəйгамбəр,
6) (аңа дога һəм сəлам булсын)
7) ... һəм сəхабəлəр (Аллаһ Тəгалə
8) аларның барысы белəн дə риза булсын) хөрмəте белəн».
Сул ягы:
1) «Аллаһ Тəгалə əйтте: «Анда [җир йөзендə] булучы
2) һəркем, һəрнəрсə фани»
3) ...
4) Пəйгамбəр, аңа Аллаһның
5) сəламе булсын, əйтте: Көн саен фəрештə аңа [кешегə]
6) əйтə: «Туыгыз – барыбер үлəчəксез,
7) биналар төзегез – барыбер җимерелəчəк». Мəрхүм
8) 89 ел яшəде, сəфəр аенда
9) чəршəмбе көн, ноябрь-
10) –нең җиденче көнендə вафат».
Таш үлчəмнəре: 120х48х29.
Бу шəхеснең шəҗəрəсе түбəндəгечə: Мөэмин бине Таһир бине Нəзир бине Туктамыш бине Мөслим бине Котлыг бине Җанморза бине Хуҗасəед бине Җансəед бине Сəйтəк бине Əл Суфи бине Гали бине Кара бəк бине Канбар бəк бине Калдар бəк бине Балым бəк бине Пачман солтан бине Габдрахман бине Бирде бине Əлвəр бине Габделгазиз бине Гыйффəт бине Сократ (Соңкырат) (Салихов, 2015, с. 142–152).
Безгə мирас буларак сакланып калган гаять күп сандагы эпиграфик истəлеклəр халкыбыз тарихын, мəдəниятен, телен өйрəнүдə, һичшиксез, əһəмиятле роль уйный. Морзаларның тормышын, эшчəнлеген өйрəнгəндə архив документларны гына түгел, ташъязма истəлеклəрне дə барларга һəм өйрəнергə тиешбез. Гомумəн, тарихи чыганак буларак гарəп язулы каберташларның əһəмияте əйтеп бетергесез, шуңа күрə безгə аларны ничек булса да саклап калу зарур.
ƏДƏБИЯТ
кит. нəшр., 2009. 351 б.
Ш.Марджани АН РТ, 2015. 280 с.
Кыскартылган сүзлəр:
ТƏСИ ЯММҮМ – Татарстан Фəннəр академиясе Г. Ибраһимов исемендəге Тел, əдəбият һəм сəнгать институты Язма һəм музыкаль мирас үзəге мирасханəсе
А.М. Gaynutdinov
EPIGRAFIC MONUMENTS RELATED TO THE OFFSPRING OF KHUJASEIDOV
The article is devoted to the study of some of the Tatar gravestones of XVI–XIX centuries, preserved in the vil- lage of Nizhnyaya Ura Arsky district of the Republic of Tatarstan. These monuments were installed on the graves of people who belonged to the offspring of Khujaseidov. The author personally identified, researched and gave the tran- script of their texts.
Keywords: Tatar epigraphy, gravestones, epitaphs, the descendants, the monuments.
Сведения об авторе:
Гайнутдинов Айдар Марсилевич – кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан (г. Казань); E-mail: aydargm@yandex.ru
Gaynutdinov Aydar Marsilevich – Candidate of Philological Sciences, Senior staff scientist, Sh. Marjani Ins- titute of History of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Кazan).
УДК 94(470)
ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ КАЗАЧЕСТВА
В СОВРЕМЕННОЙ НЕМЕЦКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ1
© 2016 г. М.С. Гатин
Статья посвящена проблеме происхождения казачества в современной немецкой историографии. Ана- лизируется вопрос генезиса этой общности в работе профессора восточноевропейской истории Венского университета, действительного члена Австрийской Академии наук Андреаса Каппелера «Казаки: история и легенды», вышедшей в 2013 году.
Ключевые слова: казаки, татары, «остфоршунг», немецкая историография, тюрко-татарские государ-
ства, Золотая Орда.
Говоря об «остфоршунге» – изучении немецкой исторической наукой Восточной Европы, не- обходимо отметить, что вопросы истории казачества стали серьезно интересовать германских ис- ториков с периода Второй мировой войны. В работах исследователей Германии главное внимание уделяется истории казачества в двух мировых войнах (см., например: Kern, 1964; Die Kosakenim Ersten und Zweiten Weltkrieg, 2008), политики по отношению к ним советского руководства (Flucht in die Hoffnungslosigkeit, 2005), и в последнее время в особенности – истории украинского казаче- ства (Bürgers, 2002; Kappeler, 2002).
Именно в годы Второй мировой войны, интересующей нас проблемой происхождения каза- чества, стал заниматься специалист по германо-славянским связям в позднем Средневековье Гюн- тер Штёкль (Stökl, 1940). В 1949 году он защитил докторскую работу (Habilitation) «Происхожде- ние казачества», которая была опубликована в 1953 году (Stökl, 1953), после чего он в качестве профессора стал руководить кафедрой восточноевропейской истории Кёльнского университета.
Только спустя 60 лет, в 2013 году, вышла следующая наиболее значимая работа, где рассмат-
ривается проблема происхождения казачества – книга профессора по восточноевропейской исто- рии Венского университета, действительного члена Австрийской и Украинской Академии наук, почетного доктора Чувашского государственного университета Андреаса Каппелера «Казаки: ис- тория и легенды». Необходимо отметить, что Андреас Каппелер является специалистом по истории этноконфессиональных меньшинств царской России (Kappeler, 1981; Kappeler, 1992; Каппелер,
2000), а в последние годы все большее внимание в его работах занимает история Украины
(Kappeler, 2003; Kappeler, 2012). В работе «Казаки: история и легенды», в которой исследуется проблема происхождения казачества, Андреас Каппелер рассматривает следующие вопросы: заня- тия и местожительство первых казаков, тюркские казаки, восточнославянские казаки и их этно- конфессиональный состав.
Тюркские казаки
Само понятие «казак» (qazaq) имеет тюркское происхождение и обозначает свободного воина
– авантюриста, грабителя или стража. Первые казаки, встречающиеся с середины XV столетия в генуэзских, русских и польских источниках, были в действительности татарами. Они несли воен- ную службу или были разбойниками. Небольшие группы мусульманских казаков использовались в Московском государстве в качестве пограничников, дипломатических курьеров и вспомогательных войск (Kappeler, 2012, с. 12–13).
Восточнославянские казаки и этно-конфессиональный состав
Первые казаки восточнославянского происхождения известны с конца XV столетия. Очень скоро православные казаки будут составлять большинство среди казачества. При этом нужно иметь в виду, что это, главным образом, было не результатом ассимиляции татар, а следствием
1 Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ и Республикой Татарстан научного проекта
«Приграничные районы средневековья: место пересечения политической и этнической истории разных на-
родов (на примере Московского государства и Казанского ханства)» № 16–11–16011.
М.С. Гатин 101
бегства крестьян от гнета государства в степь. Понятие «казак» обозначает в первую очередь определенный образ жизни, а не языковую или религиозную общность. Само это понятие, как и слова «атаман», «есаул», «курень», «бунчук», «булава», имеют татарское или другое восточное происхождение, и были заимствованы восточными славянами.
Несмотря на то, что затем подавляющее большинство казаков будет состоять из православных восточных славян, их этно-социальный состав не был однородным, культура же была многокомпонентной. Среди казаков помимо русских и украинцев были татары, поляки, румыны, сербы, горцы и даже в единичных случаях немцы и евреи. Среди казаков было широко распростра- нено знание татарского и других тюркских языков. Особенно пестрым был состав терских казаков, среди которых были чеченцы, черкесы, осетины и другие северокавказские этносы, а кроме того и грузины с армянами. Помимо крестьян к казакам бежали городские жители, солдаты, криминаль- ные элементы и авантюристы, а к запорожским казакам даже представители знати (Kappeler, 2012, с. 13–14).
Занятия и местожительство первых казаков
Вначале казаки селились в лесной полосе нижнего течения Днепра, Дона, Волги и Яика, кото- рая спасала их от татарских нападений. Занимались они рыболовством, ловлей бобров, охотой и бортничеством, а позднее и скотоводством. Важным источником доходов были грабительские и военные набеги. Главным средством передвижения были лодки. В степи казаки нападали на татар в местах их переправ. Неслучайно традиционные названия казаков даны именно по рекам: запо- рожские, донские, волжские, яицкие, терские (Kappeler, 2012, с. 12).
Таким образом, можно сделать вывод, что, по мнению Андреаса Каппелера, казаки изна- чально имели тюркское происхождение, затем в их ряды влились значительное число представителей восточного славянства. Несмотря на это, казаки еще долгое время продолжали оставаться неоднородными по по своему этно-конфессиональному составу. Основными занятиями казаков были рыболовство, промыслы и охота, существенную же роль играла военная добыча. Первоначально казаки селились в лесных массивах нижнего течения крупных восточно- европейских рек.
ЛИТЕРАТУРА
С.М.Червонной. М.: Традиция – Прогресс-Традиция, 2000. 344 с.
16.–18. Jahrhundert / Hrsg. R. O. Crummey, Sundhaussen H., Vulpius R. Forschungen zur osteuropäischen Ge- schichte. Bd. 58. Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 2002. S. 251–262.
lau, 1982. 571 S.
C.H. Beck, 2013. S.127.
München, 1953.
PROBLEM OF THE COSSACKS ORIGIN IN MODERN GERMAN HISTORIOGRAPHY
М.S. Gatin
The article discusses the origin of the Cossacks in the modern German historiography. We analyze the question of the genesis of this community in the work of Professor of East European History, University of Vienna, Member of the Austrian Academy of Sciences Andreas Kappeler «Cossacks: History and Legends», published in 2013.
Keywords: Cossacks, Tatars, «Ostforschung», German historiography, Turkic-Tatar state, Golden Horde.
Сведения об авторе:
Гатин Марат Салаватович – кандидат исторических наук, доцент кафедры Истории Татарстана, ар- хеологии и этнологии Института международных отношений, истории и востоковедения Казанского феде- рального университета (г.Казань); E-mail: marat_gata@mail.ru
Gatin Marat Salavatovich – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Institute of International
Relations, History and Oriental Studies, Kazan Federal University (Kazan).
УДК 94(47)
ТЮРКИ В СОСТАВЕ ОРЕНБУРГСКОГО КАЗАЧЬЕГО ВОЙСКА: СОХРАНЕНИЕ ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ (ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ ХVIII–XIX вв.)
© 2016 г. Е.В. Годовова
Оренбургское казачье войско было образовано правительством России в середине ХVIII в. для охраны юго-восточных рубежей империи. Состав войска отличался полиэтничностью, что объяснялось, во-первых, многонациональностью Оренбургского региона, а во-вторых, особенностью формирования оренбургского войска, куда вместе с представителями русской нации вошло и тюркоязычное население: татары, башкиры, нагайбаки и другие. Казаки-мусульмане занимали офицерские должности, в станицах войска на протяжении XVIII–XIX вв. строились мечети. Мусульманское духовенство было хранителем религиозных традиций в войске. Тюркское казачье население преданно служило на благо России. Веротерпимость оренбургских каза- ков и компактное проживание казаков-мусульман позволило последним сохранить свою самобытность.
Ключевые слова: казачество, оренбургское казачество, тюрки, казаки-мусульмане, татары, башкиры,
нагайбаки.
Оренбургское казачье войско было образовано правительством России в середине ХVIII в. для охраны юго-восточных рубежей империи. Состав войска отличался полиэтничностью, что объяс- нялось, во-первых, многонациональностью Оренбургского региона, а во-вторых, особенностью формирования ОКВ, куда вместе с русскими вошли представители других национальностей.
Значительное место в составе Оренбургского войска занимали тюрки, а именно татары, нагай-
баки, башкиры, ногайцы и бухарцы.
В 1787 г. к казачьему сословию были причислены татары, проживавшие в Сейтовой слободе (Материалы, 1905, с. 80). В 1798 г. служилый татарин Киндерметев от татарского общества в сос- таве 60 человек подал прошение императору Павлу I о причислении к оренбургскому войску ясач- ных татар Ильинской крепости. Рассмотрение этого прошения было передано Оренбургскому во- енному губернатору О.А. Игельстрому, который предложил зачислить в войско лишь тринадцать ясачных татар, т.к. они живут на линии и больших расходов на их содержание со стороны казны не потребуется. Остальных же не причислять, т.к. они хотят стать казаками лишь для избавления от работ по заготовке корабельного леса в Казанской и других губерниях, где они более нужны. Од- нако Именным указом Павла I Сенату от 12 октября 1799 г. ясачные крестьяне и татары Оренбург- ского округа были исключены из подушного оклада и причислены к ОКВ (Дело, 1900, с. 52–54).
Из зачисленных в ОКВ татар Сеитовского посада было организовано три пятисотни, где по штату положено было иметь: полковников или пятисотников – 3, пятисотных есаулов – 3, писарей полковых – 3, сотников – 15, сотенных есаулов – 15, хорунжих – 15, пятидесятников – 30, рядовых казаков – 1416, а всего 1500 человек. В соответствии с данным штатным расписанием на должно- сти полковников 1-й, 2-й и 3-й пятисотни были назначены Габайдулла Рахматуллин, Сулейманов, Абдульман Сагятов. 1-я пятисотня состояла из: служащих – 407 человек, отставных и малолетних –
583 человека. Во 2-ой и 3-ей пятисотнях служащих было 412 и 392 человека соответственно, а от- ставных и малолеток – по 577 человек. Одежда и лошади командируемых казаков поставлялись от общества, порох и свинец от казны (Материалы, 1905, с. 81–82).
Для управления каргалинскими татарами под ведомством Войсковой канцелярии было учреж- дено станичное правление с войсковым старшиной на должности председателя и двумя присутст- вующими. Первыми в «Станичное Каргалинское казачье присутствие» были назначены Хабибул Ахмеров, Мустафа Муртазин и Надыр Арасланов. Станичное присутствие разбирало и решало все уголовные и прочие казачьи дела. Наиболее важные из них представлялись на ревизию в Войско- вую канцелярию. Дела земские были отнесены к уездному суду.
2 августа 1817 г. высочайшим повелением в ОКВ были включены 243 черкаса, живущих в де- ревне Островной, и 176 человек служилых и ясачных татар, из деревень Ускалыцкой и Новоуме- ровской, всего 419 человек. Черкесы поселились на островных речках недалеко от р. Урала, между
Красногорской крепостью и Вязовским отрядом. Татары переселились в Никольскую и Гирьяр-
скую станицы (Материалы, 1907, с. 254–255).
Согласно указу от 14 августа 1848 г. было разрешено зачислять в «Оренбургское и Уральское казачьи войска башкир, киргиз-кайсаков и других азиатов» (ПСЗ II). Согласно статистическим данным уже в конце 50-х гг. XIX в. на службе в Оренбургском войске состояло более трех тысяч башкир. В 1870 г. их становится уже около пяти тысяч. Однако к концу XIX в. число башкир, на- ходящихся на службе в Оренбургском казачьем войске, сократилось. Значительная часть оренбург- ских казаков-башкир была христианизирована и приписана к русскому контингенту войска, часть ассимилирована татарским войсковым населением, часть добровольно покинула казачье сословие (Кортунов, 2013, с. 129).
Данные Государственного архива Оренбургской области показывают, что к 1865 г. в Орен- бургском войске проживало 4,7% татар, 2,1% нагайбаков, 1,7% башкир, 1,2% ногайцев и 0,02% бу- харцев (Годовова, 2007, с. 130).
К середине ХIХ в. на территории войска определились ареалы расселения казаков-мусульман (в основном башкир и татар), у которых в станицах были мечети со своим духовенством. По дан- ным Национального архива Республики Башкортостан, мечети в Первом военном отделе Орен- бургского казачьего войска размещались следующим образом (таблица 1).
Расположение мечетей в Оренбургском казачьем войске
(данные приводятся на начало ХХ века) (ГКУ НА РБ, л. 35 об. – 53)
Таблица 1
|
Место нахождения мечети |
Количество соборных мечетей |
Количество прихожан |
|
|
м.п. |
ж.п. |
||
|
Буранная станица Линевский поселок |
Первая соборная мечеть (построена в 1845 г.) Вторая соборная мечеть (построена в 1911 г.) |
390 |
386 |
|
Нижнеозерная станица Нижнеозерный поселок |
Первая соборная мечеть (перестроена в 1876 г.) |
527 |
446 |
|
Чесноковский поселок Новые Каргалы Поселок Неженский |
Первая соборная мечеть Первая соборная мечеть |
530 |
508 |
|
Татищевская станица Ново-Зубочистенский поселок Второй Зубочистенский поселок |
Первая соборная мечеть Первая соборная мечеть |
693 |
669 |
|
Татищевская станица Старо-Зубочистенский по- селок/Первый Зубочистен- ский поселок |
Первая соборная мечеть (построена в 1865 г.) Вторая соборная мечеть (построена в 1890 г.) Третья соборная мечеть |
448 478 |
457 475 |
|
Татищевская станица Рычковский поселок |
Первая соборная мечеть (утвержден имам в 1896 г.) |
122 |
144 |
|
Буранная станица Ново-илецкий поселок |
Первая соборная мечеть (построена в 1848 г.) |
216 |
225 |
|
Илецкая Защита |
Первая соборная мечеть (построена в 1868 г.) Вторая соборная мечеть (построена в 1890 г.) Третья соборная мечеть (построена в 1900 г.) |
945 |
934 |
|
Пречистенская станица Поселок Нижние Чебеньки |
Первая соборная мечеть (построена в 1884 г.) |
290 |
289 |
|
Пречистенская станица Поселок Верхние Чебеньки |
Первая соборная мечеть (построена в 1843 г.) Вторая соборная мечеть (построена в 1911г.) |
568 |
469 |
|
Никитинский отряд |
Первая соборная мечеть (построена в 1889 г.) Вторая соборная мечеть (построена в 1893г.) |
451 403 |
390 403 |
|
Аблязово |
Первая соборная мечеть (построена в 1892 г.) |
258 |
233 |
|
Богуславская станица Поселок Григорьевский |
Первая соборная мечеть (построена в 1878 г.) |
299 |
263 |
|
Сакмарская станица |
Первая соборная мечеть (построена в 1891 г.) |
158 |
140 |
Данные таблицы свидетельствуют, что на территории Оренбургского казачьего войска во вто- рой половине ХIХ в. количество мечетей увеличивалось. По данным А.И. Кортунова, к концу ХIХ в. в Оренбургском войске было уже более 45 мечетей, которые являлись центрами культуры своего народа, сохраняя его самобытность. Исполняя свое предназначение, станичные мечети и мусульманское духовенство выступали в роли хранителей и продолжателей религиозных и нацио- нальных традиций и обычаев (Кортунов, 2012, с. 84).
Самобытность тюрок проявлялась и в их повседневном жизненном укладе. На этническое своеобразие быта оренбургских казаков обращает внимание исследователь оренбургского казаче- ства Ф.М. Стариков. Представленные им в работе «Историко-статистический очерк Оренбургского казачьего войска с приложением статьи о домашнем быте Оренбургских казаков» материалы мы используем как исторический источник, поскольку автор был очевидцем описываемого.
Ф.М. Стариков отмечает, что по внешнему виду дома нагайбаков не отличались от русских домов, однако внутри имели некоторые особенности. В избе с боку печи вмазывался чугунный ко- тел или казан, предназначенный для варки каши, напротив печи размещались нары, служившие залавком и кроватью. Летом еду готовили не в кухне, а во дворе. Для этой цели где-нибудь под на- весом отгораживалось некоторое пространство и устраивалась печь с казаном.
Убранство горницы у нагайбаков ничем не отличается от убранства русской избы, но в боль- шие праздники и другие торжественные дни, когда приглашаются гости, нагайбацкая горница вы- глядит как домашняя выставка. По стенам развешиваются самые лучшие полотенца, обязательно собственной работы, вышитые по концам различными узорами из красной бумаги и шелком, вы- вешивались самые лучшие праздничные одежды, как мужские, так и женские. Полотенца свиде- тельствовали о степени изящного вкуса и рукодельного искусства их обладательницы, обычно до- чери или молодой снохи хозяина, а по одежде гости определяли степень зажиточности хозяина (Стариков, 1891, с. 198–199).
Избы и кухни у татар были такого же устройства, как у нагайбаков, но горницы несколько от-
личались по внутреннему устройству.
У зажиточного татарина-казака дом разделялся на 2, 3 или 4 части. Каждому женатому сыну отводилась отдельная комната. Во всех комнатах у передней стены устраивались нары, которые заменяли мебель и устилались кошмами (войлоком) и дешевыми бухарскими коврами. В одном углу на нарах обычно помещалась постель, состоящая из перины, подушек и одеял. Днем все жен- щины, за исключением старух, находились в особой комнате, куда входить посторонним не разре- шалось. В доме татарина было очень чисто и опрятно, за этим хозяева строго следили: печи каж- дую неделю белили, полы, потолки и стены (если полы и потолки не крашены, а стены не оклеены обоями), скоблились. У бедных, хотя и была только одна комната, но всегда чистенькая и опрятная с неизменными нарами. Поперек комнаты тянулась ситцевая занавеска, которая разделяла комнату на две половины: мужскую и женскую (Стариков, 1891, с. 199).
Нагайбакские дворы отличались от русских только тем, что не разделялись на части, а все по- стройки их находились в одном дворе, скот так же как и у русских находился в карде, и только ве- чером его пригоняли во двор и распределяли на ночь по хлевам и конюшням. Дворы и надворные постройки татар не отличались от русских (Стариков, 1891, с. 201–202).
Пища нагайбаков была такой же, как пища русских казаков, только нагайбаки не соблюдали постов. Национальное блюдо нагайбаков – каймак, который готовится следующим образом: коро-
вье молоко, надоенное вечером, нагайбачка процеживает в деревянные ведра и оставляет его в них
до утра. Утром парное молоко смешивается с вечерним в казане. Как только казан закипит, нагай- бачка разливает из него молоко в деревянные ведра и подвешивает их где-нибудь под навесом. Там они остаются до следующего дня, и молоко в них отстаивается в виде толстой пенки. Это и есть
каймак. Затем каймак снимают в отдельную посуду, а из остатков готовится квашеное молоко
(Стариков, 1891, с. 206).
Пища татар не отличалась таким многообразием, как пища русских. Самая обычная пища та- тар в будни – чай, который они пили в течение дня от 3 до 5 раз, лапша с мясом и салма. Салма го- товилась из круто замешенного теста, которое раскатывалось скалкой и потом разрезалось ножом лентообразно или его рвали руками на клецки. В этом виде она варилась в котле с кипящей водой. Когда салма сварится, в нее наливают молоко или сметану и едят. Кроме того, татары употребляли в пищу творог и делали из него шаньги, из молока готовили круть, который служил приправой к другим блюдам. У кого было достаточно скота, те часто готовили каймак и катык, варили баламык
– род кашицы, приготовленный из воды с натертым крутом и небольшим количеством крупы, в которую иногда для большего вкуса клали кусок мяса. В недельные праздники богатые казаки ва- рили в сале пельмени и пекли пшенные блины. В годовые праздники они пекли крутой пирог- курник, который начиняли мясом и картофелем. Этим пирогом и жареной уткой они угощали мул- лу, приходящего поздравить их с праздником. Готовили также и плов. Самое деликатное кушанье татарина – бешбармак, который готовился из мелко нарезанного лошадиного или какого-либо дру- гого мяса, развариваемого в масле и сале. Это кушанье подавали только самым дорогим гостям (Стариков, 1891, с.206–207).
Давая анализ нравственному состоянию войска, Ф.М. Стариков отмечает, что татары и нагай-
баки до сих пор (конец XIX в.) говорят на татарском языке, хотя умеют говорить по-русски.
У нагайбаков наблюдается синктеризированность обрядов. Они носят кресты, но за стол са- дятся не молясь, соблюдают воскресные и праздничные дни, посещают, хотя и не часто, храмы, исполняют многие христианские обряды и в то же время не соблюдают постов и даже устраивают по прежним своим обычаям праздники и скачки. Например, после окончания весенних посевов они ежегодно празднуют «Курман-байрам». Современники свидетельствовали, что нагайбаки были хо- рошими земледельцами и гостеприимными домохозяевами (Халиков, 1995, с. 26), на службе отли- чались честностью и аккуратностью. Эти качества отличали и остальное тюркское население, вхо- дившее в состав Оренбургского казачьего войска. Вероятно, поэтому тюрки были и в командном составе войска. Послужные списки штаб- и обер-офицеров Оренбургского казачьего войска свиде- тельствуют, что с начала ХIХ в. в офицерском корпусе состояли татары, башкиры и казахи. Следу- ет отметить, что в Неплюевском военном училище для воспитания нерусского населения было от- крыто азиатское отделение. В первом наборе училища в составе учащихся было 50% мусульман. Многие из его выходцев после окончания курсов поступали на службу в Оренбургское войско и составляли основу войскового офицерского корпуса (Кортунов, 2012, с. 69).
Итак, тюркское казачье население преданно служило на благо Отечества. Веротерпимость оренбургских казаков и компактное проживание казаков-мусульман позволило последним сохра- нить свою самобытность.
ЛИТЕРАТУРА
12 марта 1798 г. // Труды Оренбургской учёной архивной комиссии. Вып. 6. Оренбург, 1900. С. 52–54.
зачьих войск (ХVIII–XIX вв.) // Вестник Пермского университета. 2013. Вып. 1 (21). С. 127–131.
Уфа, 2012. 113 с.
бург, 1905.
бург, 1907.
тьи о домашнем быте Оренбургских казаков. Оренбург, 1891. 249 с.
пы крещеных татар-казаков. Казань, 1995. С. 19–29.
Список сокращений:
ГКУ НА РБ – Государственное казенное учреждение Национальный архив Республики Башкортостан
ОКВ – Оренбургское казачье войско
ПСЗ – Полный свод законов Российской империи
THE TURKS AS PART ORENBURG COSSACK ARMY: PRESERVATION OF IDENTITY ETHNOCONFESSIONAL (HISTORICAL EXPERIENCE OF THE ХVIII – XIX CENTURIES)
Е.V. Godovova
Orenburg Cossack Army was founded in the middle of the 18th century by the Government of Russia for the protection of southeastern borders of the Empire. The troop masseswas polyethnic because, on the one hand, Oren- burg region was multinational, and on the other hand, the representatives of Turks nations formed the Army (the Ta- tars, the Bashkirs, the Nagaybaks and other). The Cossacks- Muslims held officer positions. During the XVIII–XIX centuries the mosques were being built in the villages. The Muslim clergy were was the guardians of the religious traditions in the Orenburg Cossack Army. Turks Cossack population served faithfully for the good of the Russia. Tolerance Orenburg Cossacks and compact residence of the Cossacks-Muslims allowed them to maintain their own identity.
Keywords: Cossacks, Orenburg Cossacks, the Turks, Cossacks-Muslims, the Tatars, the Bashkirs, the
Nagaybaks.
Сведения об авторе:
Годовова Елена Викторовна – кандидат исторических наук, доцент, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (Оренбургский филиал) (г. Оренбург); Е-mail: godovova@mail.ru
Godovova Elena Viktorovna – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Russian Presidential
Academy of National Economy and Public Administration (Orenburg branch) (Orenburg).
108
УДК 94(47).07
НОГАЙСКОЕ КАЗАЧЬЕ ВОЙСКО
© 2016 г. В.В. Грибовский
Впервые представлены результаты комплексного исследования обстоятельств предоставления статуса отдельного казачьего войска приазовским ногайцам в связи с социально-политическими процессами в этом сообществе. Аргументирован вывод о том, что казачье войско есть юридический конструкт, выражавший автономное состояние разнородных обществ в составе Российской империи.
Ключевые слова: ногайцы, казачье войско, Северное Приазовье.
Как уже было отмечено в литературе, значительная часть территории Российской империи, вопреки сильным тенденциям унификации, находилась вне прямого действия ее центральной вла- сти и управлялась опосредованно – через местные элиты, стоявшие во главе тех или иных авто- номных образований (Мацузато, 2004, с. 435, 456–458). В значительной мере это относилось к степному и горному пограничью, где существовали разнообразные казачьи формирования. Среди них были не только сообщества казаков, возникшие вне прямой зависимости от Российского госу- дарства и в течение длительного времени интегрировавшиеся в ее пространство (запорожское, донское, яицкое и пр.). Существовали и другие образования, при разных обстоятельствах получав- шие статус казачьего войска (Казачьи войска, 1992). Этот юридический конструкт, выработанный в процессе сложного взаимодействия империи с «первичным» казачеством, был внешним проявле- нием ситуации гибкого баланса между централизацией и автономией. Эта ситуация в каждом кон- кретном случае складывалась при определенных политических обстоятельствах и имела специфи- ческое социальное содержание, включая и инерцию первичных, «автохтонных» форм организации.
В указанном контексте предоставление приазовским ногайцам в 1801 г. статуса казачьего вой- ска не выглядит уникальным. Данный вопрос уже рассматривался автором этой публикации (Гри- бовський, 2002; Грибовський, 2005). Однако выявление новых источников и проработка смежной тематики (Грибовский, 2009; Грибовський, 2012) позволили по-новому рассмотреть случай ис- пользования статуса казачьего войска для фиксации автономного положения данной группы ко- чевников, сохранившей свою традиционную социально-политическую организацию и хозяйствен- ный строй.
Бо́льшую часть ногайцев Северного Причерноморья составляли едисанцы, едичкульцы и джембуйлуковцы, которые в первой трети ХVIІI в. мигрировали с Нижнего Поволжья, сменив рос- сийско-калмыцкое подданство на крымское. Во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. лиде- ры этих ногайских ответвлений, как и Буджацкой орды, сформировавшейся ранее в данном регио- не, заключили союз с российским командованием и в 1771–1772 гг. по приказу этого командования
были переселены на правый берег р. Кубань. Ногайские элиты, возглавляемые Джан-Мамбет-бием,
содействовали реализации планов екатерининского правительства по отделению Крымского ханст- ва от Османской империи и поддержали Шагин-Гирея в его борьбе за бахчисарайский престол. Ос- таваясь подданными хана «независимого» Крыма, ногайцы все больше попадали под контроль России, осуществляемый ее представителем – приставом ногайских орд, находившимся в Ейском укреплении. Постепенное расширение полномочий ейского пристава (в общем контексте усиления российского присутствия на Кавказе) привело к переориентации части ногайских элит на Осман- скую империю, что, в свою очередь, вызвало раскол и кровавые распри в этой группе ногайцев (Грибовский. Формирование, 2014, с. 17–24). В июне 1783 г., в ходе ликвидации Крымского ханст- ва, ногайцы, кочующие на правом берегу Кубани, дали присягу о подданстве монархии Романовых. Однако намерение екатерининского правительства переселить их на уральские степи спровоциро- вало их военное сопротивление, подавление которого привело к массовой гибели и миграции за пределы Российской империи большого количества ногайских кочевников (Суворов, т. 2, с. 257–
258, 260–261, 297–298 и др.).
Отток ногайцев на левобережье Кубани, в районы, контролируемые Османской империей, при-
вел к общей дестабилизации границы на Северо-Западном Кавказе и усилению оборонительного
значения турецкой крепости Анапа (Грибовский, 2014, с. 39–54). Те 3 тыс. ногайских семей, которые остались к исходу 1783 г. на правом берегу Кубани, контролируемом российскими властями, не про- являли к ним устойчивой лояльности и поддавались призывам Ушурмы (Александров, 1919, с. 14,
20–22). Потерпев неудачу в подчинении ногайцев силовыми методами, екатерининское правительст- во стало проводить в отношении них более гибкую политику. 24 декабря 1790 г. было принято реше- ние о переселении тех 3 тыс. семей ногайцев с правобережья Кубани в Северное Приазовье, к р. Молочная (Молочные Воды). Руководил этой группой надворный советник Халил-ага-эфенди че- рез Ногайскую экспедицию (канцелярию). В штате этой экспедиции числились 6 словесных судей от ногайцев и несколько российских канцеляристов (Сергеев, 1912, с. 15–16, 68). Полномочия ейского пристава с этого момента уже не распространялись на эту группу ногайцев, возглавляемую лицом, которое не было кадровым российским чиновником. Однако к нему был приставлен прапорщик Иван Штукарев для осуществления общего надзора.
Во время правления Шагин-Гирея (1777–1783) Халил-ага возглавлял ханскую администрацию на Кубани. Первое известное нам упоминание о нем датировано началом июля 1776 г., когда он со- общил Шагин-Гирею (тогда еще имевшим статус калги) о намерении кубанских ногайцев напасть на Ейское укрепление и донских казаков (Алиева, 2009, с. 130). Весной 1777 г. Халал-ага во взаимодей- ствии с ейским приставом организовал защиту подвластных Шагину ногайцев от нападений враж- дебных им ногайских группировок (Присоединение, т. 1, с. 628–629). В октябре 1779 г. Шагин «оп- ределил пристава из кятибов Халил-эфендия» для официального сопровождения турецкого предста- вителя, который привез ему от Порты подтверждающие грамоты на ханство (Присоединение, т. 3, с. 387). В конце декабря того же года Халил-ага снова появился на Кубани как «чиновник ханский»; астраханский губернатор И.В. Якобий тогда обращался к нему как каймакану (гражданскому губер- натору): «все собрание ногайских мурз, кочующих по здешней стороне Кубани с своими ордами, за- висит от приказания вашего.., как от уполномоченной от его светлости (крымского хана. – В.Г.) до- веренной особы» (Там же, с. 466, 467). В мае 1782 г., когда в Крыму вспыхнуло восстание против Шагин-Гирея, Халил сопровождал своего властителя на корабле, прибывшем в Керчь под защиту российского гарнизона (Присоединение, т. 4, с. 529). Т.е. он был представителем крымскотатарской служебной знати, приближенным к последнему крымскому хану. Хотя, как заметил А.В. Суворов 18 августа 1783 г., Халил-ага «всегда боялся светлейшего Шагин-Гирей-хана, от которого однажды был безвинно приговорен к смерти» (Суворов, т. 2, с. 276). После ликвидации Крымского ханства он ос- тавался марахасом (начальником) кубанских ногайцев и в таком качестве принимал участие в орга- низации присяги ногайцев о подданстве России, а также подготовке их переселения на уральские степи, за что ему обещано штаб-офицерский чин и 500 руб. годового жалования (Там же, с. 257–258,
260–261). Во время военного выступления ногайцев летом и осенью 1783 г., как ручался Суворов,
Халил-ага «ни в чем, кроме усердия России, не примечен» (Там же, с. 296).
Итак, Халил-ага благополучно пережил ликвидацию Крымского ханства и оставался руково- дителем остатков ханской администрации на Кубани вплоть до 1790 г. Этот случай уже сам по себе отчетливо проявляет наличие здесь автономного образования, в которое были включены ногайцы и которое существовало de facto без определения de jure. Административную деятельность Халил- аги в Северном Приазовье пока не удается отследить по источникам. Иоганн Корнис упомянул о нем как о «крымском татарине Камил-эфенди», указав, что он «с главною толпою раздробленной орды перебрался через реку Дон к Молочне», а вскоре умер и был похоронен вблизи ногайского селения Кенегес (Корнис, 1836, с. 5).
Его преемником стал едисанский мурза Баязет-бий. Обстоятельства назначения последнего изложены в документе с заголовком: «Перевод с листа, данного на татарском языке от генерал- майора, таврического губернатора … Жегулина», датированном 28 сентября 1791 г. Этот документ находился среди прочих бумаг, собранных центральными российскими ведомствами во время рас- смотрения вопроса об учреждении Ногайского казачьего войска в 1801 г. По всем признакам, он не
является точной копией оригинала, поскольку написан рукою, из-под которой вышло много бумаг
Баязет-бия; текст содержит исправления, сделанные другой рукой. Дата его назначения не вызыва- ет вопросов; сомневаться приходится лишь в отношении полномочий Баязета, изложенных в этой копии, – более широких, чем они могли быть изначально. Из текста копии следует, что правитель
«новороссийского края» Г.А. Потемкин приказал таврическому губернатору С.С. Жегулину поста- вить во главе приазовских ногайцев едисанского Баязет-бия «за известную всемилостивейшей го- сударыне его верную и усердную службу»; при этом он назывался «полным начальником» над но- гайцами (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 916. Л. 51). Наиболее раннее упоминание о Баязете в докумен-
тах Ногайской экспедиции – от 6 июня 1793 г. (Сергеев, с 69) – не позволяет вполне воспроизвести обстоятельства его назначения и изначальный объем его полномочий.
По словам самого Баязет-бия, в начале января 1793 г. его вызвали в Санкт-Петербург для
«представления яе императорскому величеству» (Там же. Л. 50). Но, будучи в столице, он из-за болезни, не попал на прием к императрице и потому «без получения желаемой было мною ногай- цам привилегии уехал, толко с обнадеживанием от князя Зубова, что все просимое мною для но- гайцев доставлено мне будет чрез таврического губернатора». В 1794 г. Жегулин вызвал Баязета к себе в г. Акмечеть (Симферополь) и, в присутствии представителей крымских татар, огласил цар- ский указ, якобы утверждавший его «полным начальником» над ногайцами; «и притом без всякого документа … словесно утверждал меня … и потому я на начальство документа, и оные ногайцы привелегии никакой по сие время не имеют», – писал Баязет-бий в июне 1801 г. (Там же. Л. 49 об.).
Свои заслуги перед царским престолом Баязет-бий представил так: в «смутном» 1783 г. он был единственным из значительных ногайских мурз, кто оставался верным России, отказался бе- жать за границу и всеми мерами убеждал ногайцев вернуться в российское подданство. Собрав под своим началом 900 семей, Баязет должен был спасаться бегством от «бунтовщиков» и идти под защиту Войска Донского. Когда же через год «бунтовщики … с того места разбежались.., возимел
я, – писав Баязет, – с оними при мне имеющимися ногайцами около речки Еи кочеванье, и разбег-
шиеся, слиша о моем спокойном там кочевании, начали некоторые с побега являтся ко мне, кото- рых я в число находящихся при мне принимал» (Там же. Л. 49). Аулы Баязета, кочуя у р. Ея, со- гласно его изложению, подвергались нападениям черкесов; по этой причине он обратился к астра- ханскому губернатору И. Салтыкову с просьбой отселить ногайцев «от толь далее к России». Гу- бернатор, по свидетельству Баязет-бия, приказал отвести ногайцам землю для кочевания возле р. Волга, но, по неизвестной ему причине, это приказание не было исполнено. «И я с оными ногай- цами 1790 года по повелению … Потемкина переведен на нынешнее наше пребывание» (Там же. Л. 49), – подытожил он.
В архивах центральных российских ведомств тогда не смогли найти документы, которые мог- ли подтвердить или опровергнуть версию Баязет-бия. В ответ на запрос генерал-прокурора А.А. Беклешова, новороссийский военный губернатор И.И. Михельсон 28 апреля 1801 г. писал:
«касательно нагайцев Баязет-бея никаких бумаг здесь не отыскано» (Там же. Л. 42). Не нашли их и в Азиатском департаменте, и в Коллегии иностранных дел (Там же. Л. 22, 25). Нужно иметь в виду, что между изображаемыми событиями и временем их изображения пролегло больше 10 лет, в те- чение которых произошли «многия перемены», о которых сетовал Баязет-бий: в 1796 г. закончи- лось правление Екатерины ІІ, началось противоречивое царствование Павла І, оборвавшееся пере- воротом 11 марта 1801 г., когда новый император Александр І задекларировал возращение к екате- рининской политике. Все эти перемены сопровождались перестройкой структур управления, вме- сте с переподчинениями ведомственных архивов и переформированием их фондов. По всей види- мости, сложность состояла еще и в том, что устные приказания Г.А. Потемкина не всегда прини- мали форму документа, пущенного в систематическое делопроизводство (Лукашевич, с. 51–52). Эти обстоятельства позволили версии Баязета остаться без проверки. Вероятно, важную роль сыг- рал бывший начальник Кавказской линии И.В. Гудович, который 30 мая 1801 г. так охарактеризо- вал Баязет-бия: «он человек честного поведения и во время бывшей у нас с турками войны (1787–
Баязет-бий действительно имел некоторые заслуги перед монархией Романовых; однако свою роль в сохранении их власти над 3 тыс. ногайских семей, как и их переселении в Северное Приазо- вье, он явно преувеличил. По данным А.Б. Варнеке, Баязет был «сыном простого мурзы, пасшего мирской лошадиный табун» (Варнеке, 1930, с. 159). Но есть основания в этом сомневаться. Дейст- вительно, среди подвластных Баязет-бию (его полное имя, зафиксированное в российских доку- ментах, – Баязет-бий Султан Мурат-беев) были мурзы, «родом превосходнее», чем он (РГИА.
1 Эту версию некритически воспринял А.А. Скальковский, без оговорок изложив ее в своем авторитет- ном труде (Скальковский, 1867, с. 378–379). Его влияние испытал и А.А. Сергеев; располагая документами Ногайской экспедиции, он с излишней осторожностью допускал, что первым начальником поселенных возле р. Молочная ногайцев был не Баязет-бий, а Халил-ага, которого, впрочем, не отождествлял с ханским кайма- каном Кубани Халил-ага-эфенди (Сергеев, 1912, с. 15–16).
Ф. 383. Оп. 29. Д. 917. Л. 23). Впрочем, в выражении «пас мирской лошадиный табун» можно уви- деть намек на слово «чабан», которое кочевники использовали для бранного унижения человека, даже с высоким статусом. Так было, например, с представителями боковой ветви ханской династии в Крыму, уничижительно называемой Чобан-Гиреями, А они, конечно, не «пасли мирские табуны».
В известных нам источниках Баязет впервые упоминается в декабре 1779 г. в письме астра- ханского губернатора И.В. Якобия к Халил-аге: «О мурзе Баязите уведомляю вас, что он здесь жи- вет по своей воле, без принуждения, и объявлено было ему приказание ваше, которому он и по- слушен» (Присоединение, т. 3, с. 468). Из приведенного фрагмента видно, что у Баязета была ка- кая-то причина укрываться от представителя ханской власти под защитой астраханского губерна- тора. В событиях лета 1781 г. упоминается столкновение «аула Баязит-мурзы» с «бунтовщиком» Канлы-Касим-мурзой, а также его участие в разных внутриногайских распрях, в частности – в от- ражении нападений враждебных России группировок ногайцев и прочее (Присоединение, т. 4, с. 141, 150, 155, 197, 205). Упоминается и брат Баязета – Кудекет (Худоет), который убежал из пле- на от «бунтовщиков», при этом отогнав у одного из них, Джаум-Аджи, 30 лошадей и сообщил о его заговоре (Там же, с. 214–219). Однако уже в сентябре 1781 г. Баязет-мурза фигурирует среди едисанцев, которые вышли из-под российского контроля; от их имени он ездил к генерал-майору Ф. Фабрициану для «словеснаго объяснения», приведшего к усилению взаимного недоверия (Там же, с. 214–219). Осенью 1782 г. Баязет, вместе со своими братьями Кудекетом и Султаном, отогнал у джембуйлуковских аулов Кашадур и Шекле 15 конских табунов и пытался уйти за Кубань. Для их преследования Халил-ага отправил 200 ногайцев во главе с Нурадын-мурзой (Кочекаев, 1988, с. 223).
Проверить свидетельство Баязета о своих действиях во время ногайского выступления осенью
1783 г. можно лишь в отдельных фрагментах. Состоянием на 1 февраля 1784 г., он возглавлял 300 семей едисанцев, кочевавших возле устья р. Сал. По заключению А.В. Суварова, «почти все [они] бежали в первом бунте в конце июля-месяца за Кубань, но из них при набеге на Ейское укрепление никого не было» (Суворов, т. 2, с. 297). Таким образом, в 1801 г. верховной российской бюрокра- тии биография Баязета не показалась уж такой безупречной, знай бы она некоторые ее подробно- сти. Он был лишь одним из влиятельных ногайских мурз, которые в противоречивых событиях
1779–1791 гг. более-менее (но не всегда) придерживались российской ориентации. Однако, в це- лом, остаются невыясненными обстоятельства, возвысившие Баязета среди других мурз и доба- вившие к его имени титул «бий». Известно лишь, что состоянием на ноябрь 1795 г. этот ногайский мурза уже имел российский чин надворного советника (ГААРК, ф. 801, оп. 1, д. 58, л. 1).
Выбирая место для переселения ногайцев, правительство Екатерины II руководствовалось со- ображением свести к минимуму возможность их самовольного переселения в турецкие владения. Движение на Кубань им преграждало Войско Донское и Черноморское казачье войско, размещен- ное на бывших ногайских кочевьях на Кубани в 1792–1793 гг. Еще менее возможным был их мас- совый переход в турецкий Буджак через стремительно заселяемую и заполненную военными гар-
низонами Херсонскую губернию. Из таких соображений исходил херсонский военный губернатор
А.Г. Розенберг в 1804 г., когда обсуждался вопрос о поселении ногайцев, вышедших из турецких владений, на Северо-Восточной косе Азовского моря, отстоящей за 100 верст от Кубани: «они, ежели бы вздумали все свои заведении оставить здесь и возвратиться за Кубань, долженствуя про- ходить черноморскою землею, встретят на всяком шагу в намерении своем препятствие, и никак в том успеть не могут» (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 913. Л. 13). В 1803 г. планировалось переведение этой группы к р. Молочной, «чтобы они не могли иметь случая перейти опять за границу» (Там же. 16). В ситуации такого военно-административного контроля ногайцы могли удалиться за гра- ницу только частным образом, получив паспорт и, как правило, за бесценок распродав свое имуще- ство, как позднее и случилось (Корнис, 1836, с. 11).
Территория, отведенная ногайцам в Северном Приазовье, первоначально входила в состав Таврической области; из ее казенных фондов было отмежевано 285000 десятин «удобной» и 67776 десятин «неудобной» земли. Эта площадь считалась достаточной для размещения не только 3 тыс. ногайских семей, прибывших с Халил-агой, но и позднейших выходцев из турецких владений (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 916. Л. 60–61 об.). Ногайскую «резервацию» очерчивала линия, шедшая от места впадения р. Берда в Азовское море по его побережью до Молочного лимана; оттуда она тянулась по р. Молочная и простиралась до верховья р. Токмак (Скальковский, 1867, с. 379). 5 мар- та 1799 г. по указу Павла І из фонда отведенной ногайцам земли передали 10069 десятин (1279 са- жен «удобной» и 1350 десятин «неудобной») генералу Денисову – «от устья впадающей в Азовское
море речки Яланчика или Обиточной вверх по той речке до устья … Кельтечи или Бердянки, и сею речкою вверх же, а потом поворотя вправо до овражины Петровской, ограничивающейся берегом моря с косою Бердынскою в море вышедшею, и берегом морским всю сию дачу окружающим» (Там же. Л. 60). В качестве компенсации ногайцам выделили между речками Еланчик и Келтеча пустующие казенные земли, которые перед тем планировали отдать под поселение французским колонистам; здесь землемер Бобровников отмежевал для ногайцев 10604 десятин (2050 сажен
«удобной» и 1038 десятин «неудобной») земли. Но Баязет-бий заметил, что она не имеет качеств, важных для кочевания, и потому просил отмежевать участок, вдвое больший того, что был отведен Денисову. Кроме того, он требовал добавить еще и землю на правом берегу р. Молочная, прости- равшуюся до Федотовой косы, включая урочища Балки, Кизляр, Буркут и речку Тащеник. К тому времени ногайцы уже успели расположить на участке, отведенном для поселения французов, 4 ау- ла, а на правом берегу Молочной – еще 1 аул. Таврическое губернское правление признало, что отведенные Денисову земли действительно имеют больше выгод для кочевого скотоводства ногай- цев, а потому решило удовлетворить их просьбу; в мае 1800 г. Сенат утвердил данное решение (Там же. Л. 60–61 об.).
Нельзя не заметить, что в деле расширения кочевий ногайцев Баязет-бий проявлял необыкно- венную расторопность и способность влиять на решения российских чиновников. Таврический гражданский губернатор Д.Б. Мертваго спустя время, в своих мемуарах, раскрыл этот секрет Бая- зета, отметив его чрезвычайную изобретательность по части взяток и личных услуг (Mертваго,
1867, с. 190). Находясь же при исполнении указанной выше должности, Мертваго отметил, что от- веденные ногайцам участки превосходили по своим качествам другие земли материковой части Таврической области: «по берегу Азовскаго моря, хотя есть много возвышений и впадин, утуч- няющаяся земля хлебороднее и сенокос изобильнее, есть также маленькие речки, и чистая вода достается из неглубоких колодцев» (ОР РНБ. Ф. 609. Д. 10. Л. 309).
Принимая во внимание сложный опыт отношений с номадами, правительство Екатерины II пыталось создать льготные условия для приазовских ногайцев, дабы тем стимулировать переселе- ние в российские владения других кочевников, остававшихся в турецких владениях. Отток кочево- го населения из подконтрольных России территорий, происходивший в 70–80-е годы ХVIII в. (причем не только ногайцев, но и калмыков), повлек за собой серьезные препятствия для дальней- шей экспансии России на Кавказе. Практические шаги по решению этой проблемы произвели зна- чительную эволюцию во взглядах Екатерины на управление кочевыми обществами, находившими- ся в составе ее империи. Первоначально она была решительно настроена седентаризовать всех подвластных ей номадов (РГИА, ф. 383, оп. 29, д. 916, л. 52 об.). Но со временем ее просвещенче- ский энтузиазм в этом деле заметно угас, и она признала нужным обоседлить ногайцев «не иначе, как по добровольному их желанию, убеждая примером кротости и справедливости, наравне с про- чими подданными нашими», «дабы они … могли со временем … сделаться из кочеваго неподвиж- ными поселянами» (Скальковский, 1867, с. 378). Похожие высказывания Екатерины записал Л.- Ф. Сегюр (Сегюр, 1989, с. 440). Кроме опасений политического свойства, этот энтузиазм сдержи- вался еще и проблемами практического свойства, как, например, дефицит строительных материа- лов в степных губерниях, сложность их доставки и мн. др. Такое положение дел вынуждало в пер- вую очередь направлять государственные ассигнования на оказание помощи переселенцам из За- падной и Центральной Европы, обещавшим в скором времени восполнить казенные расходы по- средством выплаты налогов. Но кочевники для этой роли никак не годились. Кроме того, в случае их седентаризации, имперская казна неизбежно должна была выполнять функции страхового фон- да в отношении рисков, связанных с обустройством земледельческого хозяйства в степном крае. А вероятность неурожая у перешедших к оседлой жизни кочевников была гораздо выше, чем у посе- лян, пришедших из районов с развитой агрикультурой. В одной из министерских справок 1801 г. было отмечено: «воля покойныя … императрицы была, дабы чрез время соделать сии народы из кочевых поселенными», однако это «сопряжено с немалыми затруднением, сколь потому, что от самого начала бытия их всегда существовали они кочевыми, а не меньше и по великой отдаленно- сти от лесных мест, и что на самыя необходимости к селениям леса получать весьма трудно» (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 916. Л.52 об.).
В первые пять лет своего нахождения в Северном Приазовье ногайцы пользовались фактиче- ским административным и налоговым иммунитетом, подобным тому, который был у иностранных колонистов. Но, в отличие от них, статус ногайцев не имел четкого юридического определения. На это обстоятельство обратила внимание Е.И. Дружинина, отметив, что, ногайцы не находились в
компетенции колонистской администрации и считались государственными крестьянами с особен- ными фактическими правами (Дружинина, 1970, с. 125). Правительство не вмешивалось в их внут- реннее управление, не пыталось изменить их общественное устройство и хозяйственную жизнь. И это служило вполне прагматической цели: как можно в большем количестве собрать этих кочевни- ков на своей территории, дабы они, будучи подданными другого, часто – враждебного государства, не могли совершать набеги и дестабилизировать границы.
К размещенным у р. Молочная ногайцам присоединялись новые выходцы из «неудобных мест». В 1791 г. Баязет-бий отправил в Закубанье своего сына капитана Кокша-бия для приглаше- ния находящихся там единоплеменников «к совместному кочеванию», и он привел с собой 700 се- мей (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 916. Л. 49–49 об.). Ногайцам, рассеявшимся по разным районам Кав- каза, могло показаться, что их единородцы на Молочных Водах живут в гораздо лучше, чем они. Их не тревожили набегами горцы, правительство не принуждало к податям и повинностям, не тре- бовало немедленного перехода к оседлости и у них было достаточно хорошей земли для полноцен- ного кочевания. Так формировался миф о вольготной жизни приазовских ногайцев. В августе
1795 г. правитель Таврической области С.С. Жегулин посетил ногайские кочевья в Приазовье и принял «депутатов, уполномоченных от кочующаго на Кавказской линии народа, орд Едисанской, Едичкулской и Джамбулуцкой», которые просили его о разрешении перейти на кочевание к р. Молочная. Они вручили губернатору прошение, излагавшее их желание воссоединиться со своими «родственниками, благоденствующими на Молошных Водах», и обязались при этом пере- селиться без оказания им помощи со стороны государства и тотчас перейти к оседлости (ГААРК. Ф. 801. Оп. 1. Д. 58. Л. 3, 5 об.). С.С. Жегулин проконсультировался по этому вопросу у П.С. Пал- ласа, авторитетного эксперта по истории, этнографии и экономике Крыма. Тот согласился с пред- положением губернатора его вывода о том, что поселение ногайцев «на плодородных тамошних степях умножит благосостояние области Таврической, которой и торговля процветет, когда увели- чится хлебопашество к отпуску [продуктов] онаго в болшом числе из портов таврических». Это заключение было изложено в рапорте, адресованном екатеринославскому, вознесенскому и таври- ческому генерал-губернатору П.А. Зубову, который 22 октября 1795 г. представил об этом Екате- рине II, выказав надежду на то, что «ногайския орды продажею снятаго хлеба могут наполнить ко- личество, данное заимообразно Севастопольскому флоту, а сверх того столько ж еще продать жи- телям Тавриды». 27 октября императрица разрешила переселение с Кавказской линии к р. Молочной 1 тыс. ногайцев, а 24 ноября того же года Баязет-бий доложил Жегулину о прибытии с Кавказа 534 джембуйлуковцев и едисанцев (Там же. Л. 1–1 об., 3–3 об., 7, 9).
Согласно ведомости, поданной Баязет-бием Таврической казенной палате в январе 1794 г.,
численность населения Молочных Вод представлена следующим:
Орда Едисанская Едичкульской Джембуйлуцкой
|
Всего
Т.е. заявленное общее количество – 9890 чел., почти соответствующее тем 3 тыс. семей, кото- рые постоянно фигурируют в документах времени их переселения на Молочные Воды, – не демон- стрировало существенного прироста населения даже за счет миграции. Во время ревизии 1795 г. были сделаны незначительные уточнения и указана численность мусульманского духовенства: 135 муж. пола и 128 жен. пола (Сергеев, 1912, с. 71). До 1799 г. население ногайских кочевий в Север- ном Приазовье выросло до 7889 лиц муж. пола (данные о количестве женщин не указаны) (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 916. Л. 53). В июне 1801 г., когда в связи с формированием ногайских казачьих полков производился более основательный учет населения (все документы Баязет-бия требуют критического рассмотрения), зафиксировано 3600 семей, всех же лиц мужск. пола – 7883, без учета мурз и духовенства (Там же. Л. 67–67 об.). Получается, что за 10 лет пребывания ногайцев на Мо- лочных Водах прирост населения у них составил всего 600 семей. А это могло лишь в малой сте- пени оправдать надежды администрации Таврической области.
Во время царствования Павла І произошли изменения в организации управления южными гу- берниями империи. В связи с ликвидацией Таврической области и включением ее территории в состав Новороссийской губернии возник вопрос о статусе приазовских ногайцев. Во исполнение
указания Сената от 2 августа 1799 г., Новороссийская казенная палата пересмотрела основания, на которых производились фискальные сборы с населения Таврической области, упразднила налого- вый иммунитет и освобождение от рекрутского набора отдельных его категорий (ГАОО. Ф. 1, Оп. 221. Д. 5. Л. 4–5). Ногайцев приравняли к казенным поселянам, требуя, «дабы никто не мог выбыть из оклада и удалиться от законных повинностей непозволенным образом» (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 916. Л. 69). О возникшей тогда бюрократической путанице красноречиво свидетельство- вала реплика кн. А.Б. Куракина, получившего в феврале 1801 г. «совсем неожиданное … уведом- ление» о причислению ногайцев к казенным поселянам «вопреки прежде пожалованным им правам и привелегиям» (Там же. Л. 21–21 об.). Особенно запутанным оказался вопрос о статусе лично за- висимого от Баязет-бия населения. По ревизии 1795 г. он записал 774 лиц муж. пола и 597 жен. по- ла как своих крепостных, а в 1798 г. объяснил Новороссийской казенной палате, что они – «живу- щие еще у предков его вроде подданных, называемые негоры и нагайцы, по … магометанским пра- вам добровольно пожелали остатся за ним, так и за предками его в подданстве» (Там же. Л. 54). 17 июля 1796 г. Таврическая казенная палата запретила переводить их на положение крепостных, принуждать их к поборам и работе, «по их нравам следуемых»; но это не относилось к ясырям и пленным, взятым во время штурма турецкой крепости Анапа в 1791 г. Итак, этих «негоров и но- гайцев», следовало, «яко казне принадлежащих, показать казенными» (Там же. Л. 54–55). Однако три года спустя Перекопский нижний земский суд потребовал от Баязет-бия выплаты за его 774 крепостных 3397 руб. недоимок, которые накопились в 1797–1798 гг. Баязет пытался избежать это- го платежа и оправдывался тем, что он уже не является их помещиком, а их уже перевели в казен- ные поселяне и они, как и другие подведомственные ему ногайцы, отбывают государственные и общественные повинности (Там же. Л. 54 об.–59). 15 октября 1800 г. Сенат постановил, чтобы все население бывшей Таврической области, пользовавшееся 10-летними льготами, платило и отбыва- ло повинности так же, как и казенные поселяне. Ногайцев объединили в одну категорию с крым- скими татарами, которые раньше содержали военные дивизионы, казенными поселянами бывшего Греческого войска и так называемыми киргизами, жившими вблизи Перекопа. Было решено их
«обложить узаконенными податьми и поземельным окладом наряду с таковыми же казенными по- селянами, не исключая и от натуральной поставки рекрут» (Там же. Л. 33–33 об.). 4 декабря ногай- цев, согласно распоряжению Сената, причислили к казенным поселянам и потребовали от них со- ответствующие налоги и повинности. 19 апреля 1801 г. Новороссийская казенная палата отчита- лась в том, что ногайцев обложили поземельным (75 коп.), подушным (56 коп.) и оброчным (1 руб.) налогами с накладными по 2 коп. с ревизской души (Там же. Л. 65 об.–66). Статус казенных поселян за приазовскими ногайцами был окончательно закреплен указом Павла І от 10 декабря
1800 г.
Введение прямого налогообложения коренным образом меняло систему управления приазов- скими ногайцами. Территорию их кочевий передали в управление волостных правлений: Шинба- дайского, Тююшковского и Меситского, в штате каждого из них находились волостной голова та писарь. В 44 ногайских аулах вводились должности сотника и двух десяцких. Баязет-бий сохранил за собой звание начальника ногайских орд и руководство Ногайской экспедицией, в которой засе- дали словесные судьи, избиравшиеся из мурз и почетных стариков. Однако компетенция ногайско- го начальника с этого момента ограничивалась только решением бытовых споров между ногайца- ми; ему запрещалось налагать на них штрафы без ведома нижнего земского суда, в то время как волостные правленням получили прерогативу взыскивать штрафы без согласования с земским су- дом на сумму до 5 руб. Баязет-бий стал подотчетным мариупольскому исправнику и Мариуполь- скому нижнему земскому суду (Сергеев, 1912, с. 19–20). Но на поверку оказалось, что, вопреки на- мерению Павла І централизовать управление империей, администрация Новороссийской губернии стала контролировать приазовских ногайцев еще меньше, чем во время их пребывания на положе- нии фактической автономии. Чиновники волостных правлений жаловались: «весною ногайцы в степь покочуют, а голова и писарь должны оставаться не при чем» (Сергеев, 1912, с. 19). По иро- нии, намерение усилить вертикаль достигало противоположных результатов. Хрупкие балансы централизации и автономии, выстроенные в конце правления Екатерины II, рушились, а на смену им не приходили новые принципы отношений, способные удовлетворить и верховную власть, и периферийные сообщества.
Именно в этот момент Баязет-бий решил добиваться аудиенции у Павла I. Чтобы найти для того нужный повод, он инициировал рассмотрение вопроса о переселении к р. Молочной ногайцев, остававшихся под османской властью в Буджаке. К концу XVIII в. в Северо-Западном Причерно-
морье оставалось до 10 тыс. семей тех же едисанцев, джембуйлуковцев и едичкульцев, имевших родственные связи с приазовскими ногайцами, включая и самого Баязет-бия. Когда бессарабские ногайцы приезжали в гости на Молочные Воды, Баязет убеждал их в том, что его аулы «имеют спокойное пребывание» под властью российской, добиваясь их обещания перейти на приазовские кочевья (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 916. Л. 11, 46). В начале 1801 г., во время вооруженного выступ- ления Пасвант-оглу и Мегмет-Гирей-султана, они оказались в угрожаемом положении, вынудив- шем их просить Баязета о ходатайстве в принятии их в российское подданство и разрешении коче- вать на Молочных Водах. Баязет-бий именно так изложил суть вопроса новороссийскому военному губернатору И.И. Михельсону, обещая вывести из Бессарабии «одних хорошово и надежново по- ведения земледельцы». Губернатор представил об этом Павлу І в рапорте от 9 февраля 1801 р., от- метив также желание ногайского начальника приехать в Санкт-Петербург для «высочайшей ауди- енции» (Там же. Л. 11–11 об.). 25 февраля император приказал Михельсону вместе с Баязетом не- медленно начать переговоры с бессарабскими ногайцами и поручил своему правительству урегу- лировать с Портой этот вопрос (Там же. Л.14, 17). Того же дня Михельсон отрапортовал царю о намерении 100 семей закубанских ногайцев перейти в российское подданство и получении от анапского паши сообщения о его решении выслать их с контролируемой им территории (Там же. Л.13). Но 11 марта в результате дворцового переворота трон империи занял другой император, ко- торый коренным образом пересмотрел принципы правления своего предшественника.
14 марта Михельсон получил указание Александра І остановить исполнение указа от
25 февраля из-за необходимости проведения основательных переговоров с Портой о ногайцах (Там же. Л.15). Губернатор, который уже распорядился о направлении Баязет-бия вместе с надворным советником Фасардием к турецкой границе, задержал их отъезд и приказал ногайскому начальнику лишь «из-под руки подробнее наведываться» о всем, что происходит у бессарабских ногайцев (Там же. Л. 23–23 об.). Однако, по сообщению от 9 июня, Баязет, не дождавшись разрешения военного губернатора, выехал в Новороссийск (Екатеринослав, современный г. Днипро, Украина), получил от бывшего губернатора Николева дорожные документы и, как писал Михельсон, «без ведома мое- го» отправился в Петербург (Там же. Л. 42 об.). Совершив столь решительный, как для бюрократи- ческой практики того времени, маневр, он смог добиться аудиенции нового императора и 14 июня подал на его рассмотрение предложение о создании иррегулярного военного формирования из приазовских ногайцев (Там же. Л. 45 об.).
По всей видимости, подготовка данного проекта началась, как минимум, за полгода до описы- ваемых событий. А.А. Скальковский, к сожалению, без указания источников, заметил, что Баязет- бий представил этот проект именно Павлу І в 1801 г. (Скальковский, 1867, с. 379–380); то же утвер- ждение находим и у А. Сергеева (Сергеев, 1912, с. 22). По источникам удается проследить, что еще в
1800 г. ногайцы собирали на проезд Баязет-бия в Петербург 3500 руб. «для испрошения милости и привилегий» (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 917. Л. 20 об., 26–26 об.). В том же году он предлагал ново- российскому губернатору упразднить волостные правления в ногайских кочевьях, ибо, дескать, но- гайцам достаточно и одной экспедиции (Сергеев, 1912, с. 19). По этим слабым отголоскам можно догадаться, что еще правительство Павла I готовило решение о переводе приазовских ногайцев на положение казаков. Как ни удивительно, Александр I, вопреки своему критическому отношению к изволениям своего августейшего отца и предшественника, утвердил предложение Баязета.
Царедворцы подвели под этот проект идеологическое обоснование, представив заявленную в нем цель как возвращение к екатерининской политике в отношении ногайцев, изобразив их в обра- зе пострадавших от произвола Павла I. 12 апреля 1801 г. вице-канцлер А. Куракин писал генерал- прокурору А. Беклешову о том, что определение приазовских ногайцев в один оклад з казенными поселянами было произведено «вопреки прежде пожалованным им прав и привелегий», чем они
«приведены в такое огорчение, что от того оказывается даже затруднение и для самого переводу из Бессарабии … единоплеменных их, семейств ногайских» (Там же. Л. 21–21 об.). К его письму при- лагалось заключение новороссийского военного губернатора И. Михельсона о том, что ногайцы
«весьма неравнодушно щитают сие нарушением их прав, которыми они от … Великия Екатерины ущастливлены были». Заключительная часть реляции губернатора примечательна своим жестким прагматизмом: «я не думаю, чтобы уж наступило настоящее время сих с прочими поравнять» (Там же. Л. 23 об.–24). Возможно, рассмотрение предложения Баязет-бия было ускорено рекомендацией И.В. Гудовича, уже упоминавшейся. Вероятность этого предположения обретет прочные основа- ния, если иметь в виду то, что эта рекомендация была адресована Д.П. Трощинскому, влияние ко-
торого на правительственные решения в начале правления Александра І было весьма существен-
ным.
Выглядит весьма странным, что в документации, отражающей подготовку решения об учреж- дении ногайских казачьих полков, не содержатся аналитические материалы о «таврических нацио- нальных дивизионах», комплектовавшихся преимущественно из крымских татар. Упоминания о них находим лишь в документах, сопоставлявших повинности, отбываемые крымскими татарами и приазовскими ногайцами. Лишь 14 марта 1803 г. из департамента Министерства военных сухопут- ных сил было отправлено распоряжение в Казачью экспедицию канцелярии Военной коллегии о предоставлении в экстренном порядки информации о том, «существовали ли из ногайскаго обще- ства войски в Крымском полуострове» до вступления на престол Павла I. В ответ на этот запрос казачья экспедиция предоставила развернутый обзор первого набора в 1785 г. двух дивизионов, состоящих из 400 чел., втором наборе в 1790 г. еще четырех дивизионов с общим штатом 1200 чел. и их роспуске в 1796 г. В ответе показано, что комплектование дивизионов возлагалось на 65620 крымских мусульман «казенного ведомства» (учтено взрослое мужское население), включая крым- ских татар, цыган и ногайцев; обеспечивались они за счет средств Таврической области. Отмечено также, что от ногайцев, кочующих на Молочных Водах, численность которых показана как
7109 чел. (взрослое мужское население), «ничего к составлению тех дивизионов не поступало» (РГВИА. Ф. 13. Оп. 2/110. Д. 39. Св. 174. Л. 1–6). Таким образом, прямой связи между «татарскими дивизионами» и Ногайским казачьим войском не прослеживается.
Александр I благосклонно воспринял предложение перевести приазовских ногайцев в казачье сословие, хотя бы по той причине, что это сулило решение старого и запутанного вопроса – опре- деления правового положения данной группы, соответственно перечню статусов, существовавших
к тому времени в Российской империи. Именно статус казачьего войска, с четко обозначенными
обязанностями и привилегиями сообщества, которому он предоставлялся, был намного лучше раз- работан в юридическом отношении (во время реформирования Войска Донского и реорганизации яицкого казачества), нежели многочисленные узаконения по управлению разными группами «ино- родцев»2, к тому времени еще не успевшие превратиться в «туземные кодексы».
Выезжая в Санкт-Петербург, Баязет-бий имел при себе документ, удостоверяющий то, что
приазовские ногайцы уполномочили его «получить … высочайшие милости от ея императорскаго величества». Что примечательно, в этом документе они якобы признавали себя «подданными» Бая- зет-бия, причем об их подданстве Российской империи говорилось мимоходом: «издревле при пра- дедах ваших были под благотворствующим покровительством и защитою оные народы, и … до сего времени в благополучнейшем покои и наблюдении находились, ныне же вы нас, ваше сия- тельство (sic!), под руководству и трудами вашими перевели в российское верноподданство» (РГИА, ф. 383, оп. 29, д. 916, л. 47). Конечно, для российского правительства этот документ значил не более чем простая (хоть и странно написанная) доверенность, данная ногайскому начальнику его подчиненными для представительства их интересов при дворе. Но в его содержании четко про- слеживается намерение Баязет-бия под видом казачьего войска создать что-то вроде княжества с особым управлением, вмонтированным в государственную систему Российской империи, но замы- кающимся на его персоне. Очень похожую заявку о желаемом принципе отношении между на- чальником и подчиненными находим у Джан-Мамбет-бия: он также представляв себя в «отцом» ногайцев, который постоянно заботится о своих «детях». В 1771 г. он говорил следующее: «Как щенят в зубах, я перенес народ свой через Дон на здешние места, которыми теперь пользуюсь по милости России» (Божедомов, 1964, с. 172). Впрочем, Джан-Мамбету не удалось развернуть притя- зания на патерналистскую власть, поскольку реальным хозяином положения было российское пра- вительство. Екатерина II отказалась от первоначально заявленной идеи создания ногайского кня- жества на Кубани, принеся ее в жертву новым планам использовать ногайцев как подданных Крымского ханства для продвижения своего ставленника – Шагин-Гирея – на бахчисарайский пре- стол. Это и определило участь носителя восстановленного ногайского титула «бий», вынужденного признать владельческие права Шагина. По всей видимости, Баязет сделал из этого должные выво- ды и потому примерял к себе лишь тот перечень статусов, который могла ему предложить Россий- ская империя (отсюда «ваше сиятельство» в анализируемом документе).
2 Понятие «инородцы» получило юридическое определение в уставе «Об управлении инородцев»
1822 г. Применяя это понятие к более раннему времени, мы идем на сознательную модернизацию, дабы из-
бежать пейоративов, широко употребляемых в делопроизводственном языке изучаемого периода.
Итак, 14 июня 1801 г. Баязет-бий подал на имя Александра І прошение с изложением своего видения ногайского казачьего войска на службе российской монархии. Его аргументация своди- лась к тому, что ногайцы, «издревле» пребывая под властью его предков (на этом делался особен- ный акцент, конечно, безосновательный), несли «службу на верховых лошадях и щитались воин- ском народом». И, посему, он предлагал разрешить им только продолжение этого свойственного для них занятия.
Основное содержание его предложения состояло в следующем:
правности».
В доклад на утверждение императору были включены все предложенные Баязет-бием пункты; в 4-м пункте было сделано уточнение в территории: «отделив от них все прочие владения, выде- лить им достаточное количество для размножения скотоводства земли» (Там же. Л. 67 об.–68). Именной императорский указ Сенату от 16 июля 1801 г. утвердил все пять пунктов и перевел при- азовских ногайцев в подчинение Военной коллегии (Там же. Л. 70). Баязет-бий получил в награду титул коллежского советника; Сенат оповестил новороссийского губернатора И. Михельсона о том, что предложение ногайского начальника рассмотрено «с монаршим благоволением», реко- мендовал ему проявлять к Баязету «особенное благоволение» и следить за тем, чтобы «кочующие ногайцы в полной мере пользовались всемилостивейше дарованными им означенными высочай- шим указом преимуществами, и чтоб со стороны земской полиции не было на них возлагаемо ни- каких поборов и повинностей, кроме означенных в помянутом указе» (Там же. Л.74–74 об.).
Таким образом, указ Александра І от 16 июля 1801 г. впервые определил юридический статус приазовских ногайцев и отрегулировал механизм их подчинения региональным и центральным властям империи. С этого момента Баязет-бий был уже не просто главой родовой знати приазов- ских ногайцев, статус которого обозначался размытой формулировкой «начальник ногайских орд», а официальным руководителем автономного образования в составе Российской империи – Ногай- ского казачьего войска. Это образование включалось в выработанную ранее систему управления подобными автономиями, на которые, в силу разных причин, не было возможности распространить действие унифицированного законодательства империи. Вплоть до лета 1804 г., когда губернские чиновники впервые осуществили инспектирование ногайских орд, в Петербурге знали о том, что происходит в междуречье Молочной и Берды, исключительно из рапортов Баязет-бия.
До 20 декабря 1801 г. Баязет представил отчет об организации казацкой службы одной тысячи ногайцев, уверив, что они уже обеспечены лошадьми и «обыкновенным одеянием без военных на то зборов». Он также сообщил о намерении закупить оружие по умеренным ценам в Войске Дон- ском, для чего ногайцы должны были собрать определенную сумму. Контроль формирования каза- чих отрядов из ногайцев возлагался на военного губернатора И. Михельсона (Там же. Л.75–75 об.). Последний 13 января 1802 г. изложил таврическому гражданскому губернатору свое видение ис- полнения указа от 16 июля: «все попечение и распоряжение Баязет бея должно состоять в том
единственно, чтобы оные люди были снабдены, как в том же указе повелено: лошадьми, одеянием, и всем козачьим орудием». Конечной целью названа готовность ногайских всадников выступить в поход по первому приказу; в мирное время ногайцы должны были жить как обычные кочевники, исполняя назначенные им повинности и занимаясь привычными для них делами. «Что и значит содержать их на ноге донцов, кои всегда на службу готовы, и между тем, пока не на службе, поль- зуются состоянием домашним как обыватели нерушимо», – подытожил Михельсон (Там же. Л. 78–
78 об.).
Организация службы Войска Донского была образцом для многих иррегулярных формирова- ний того времени, в частности – Черноморского казачьего войска, реформированного по указу Александра І от 13 ноября 1802 г. (Фролов, 2002, с. 34–39). Создание Ногайского казачьего войска происходило почти одновременно с этой реформой и не могло не находиться под воздействием общих принципов. Конечно, указ от 16 июля 1801 г. не содержал формулировки «казачье войско» в отношении ногайцев, а употреблял размытые словосочетания: «конная служба» и «тысяча конных человек». Однако этот указ санкционировал передачу приазовских ногайцев в ведение Казачьей экспедиции Военной коллегии Российской империи, что и отразилось в документации данного уч- реждения в период с 5 октября 1802 по 17 июля 1805 гг. (РГВИА. Ф. 13. Оп. 2. Св. 173. Ч. 1. Л. 210–260 об.).
В начале осени 1802 г. новороссийский военный губернатор И. Михельсон предложил Алек- сандру І образовать из 1 тыс. мобилизованных ногайцев два полка, поставить во главе каждого полкового командира штаб-офицерского ранга, в распоряжении которого находились бы полковой квартирмейстер и полковой писарь. Каждый полк состоял из 5 сотен. Сотнею, включавшей бук- вально 100 рядовых казаков, командовал полковой есаул, следующими по порядку старшинства шли есаул, сотник и хорунжий; полковой командир имел право назначать рядовых казаков в пяти- десятники и урядники. 5 октября 1802 г. император утвердил это предложение; соответствующий указ на следующий день был отправлен в Военную коллегию, которой поручался контроль за его исполнение военным губернатором (Сергеев, 1912, с. 75–76)3. 27 октября военный губернатор по- ручил Баязет-бию огласить ногайцам перечень лиц, получивших сотенные чины. В список сотен- ных командиров записали имена мурз, которые «пожелали» служить в казачьем войске. Чины пол- ковых командиров, по наставлению губернатора, должно предоставлять лицам, имевшим военные способности и опыт; утверждение этих лиц составляло прерогативу императора (Сергеев, 1912, с. 75). Во время военного похода, как было предусмотрено, полковые командирам и полковые чи- ны предоставляется денежное довольствие, а нижним чинам – провиант и фураж за счет казны; обмундирование, лошади и вооружение офицеров и нижних чинов приобретаются за их собствен- ные средства – «во всем по примеру Войска Донского» (Сергеев, 1812, с. 77).
Мобилизация, комплектование и обеспечение конных полков должны производиться по тако- му принципу: четыре ногайские семьи выбирают и снаряжают всем необходимым одного казака. Деньги на оружие и одежду установленного образца собирали со всего ногайского общества. На вооружение и обмундирование первых 200 казаков собрали по 40 руб. с каждой ногайской семьи, в общей сумме – 8 тыс. руб. На других 800 казаков собирали средства только на вооружение – по 20 руб. с семьи, в итоге – около 16 тыс. руб. Те же четыре семьи предоставляли одного коня для нужд войска; всего было собрано 800 лошадей, для обеспечения фуражом которых производились от- дельные сборы. Так, ногайцы аула Первый Кислик выбрали 5 казаков, собрали на их обмундирова- ние «по сорок [рублей] на каждого», на вооружение «двадцати человек, с орд в козаки поступив- ших, по двадцати рублей на каждого ж». В ауле Оймаут на униформу и оружие 5 казаков собрано по 40 руб. с семьи, а на оружие «положенных на их аул» 20 казаков – по 20 руб. (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д. 916. Л. 20 об.–24).
Однако, Баязет-бий закупил ружья не в Войске Донском, как изначально было предусмотрено, а у тульского мастера Андрея Вешникова, с которым заключил контракт 20 февраля 1803 г. Веш- ников обязался в течение двух месяцев изготовить 1000 ружей и сабель, 800 пик, 500 пар пистоле- тов. Оружие, как прописано в контракте, должно быть «самой лучшей работы, с пробами внутрен- ними и наружными, по данным образцам, то есть прибавить в ружье длины вершок». Общая сумма заказа составляла 2925 руб. (Сергеев, 1912, с. 84). В мае 1805 г., уже после расформирования но- гайских полков, комиссия во главе с полковником Тревогиним дала иную оценку приобретенного
3 В литературе этот указ обычно упоминается как акт, положивший начало «ногайским конным пол-
кам» (Казачьи войска, 1992, с. 34).
оружия: цена одного ружья составляла 80 коп. (против 2 руб. 60 коп., показанных в контракте), сабли – 40 коп. (против 1 руб. 30 коп.), пары пистолетов – 1 руб. (против 3 руб. 25 коп.), пики – 5 коп. (против 50 коп.) (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.917. Л. 205–207 об.; Сергеев, 1912, с. 85). Купленные Баязетом оружие и одежда, как было замечено в июне 1804 г., «не стоит гораздо половинной цены» (Там же, Л. 21). Итак, в 1803 г. ногайские казаки были обеспечены оружием и амуницией не луч- шего качества, имевшими реальную цену в 2–3 меньше той, которую Баязет-бий показал в доку- ментах; а вот сумма, собранная им с ногайцев, в 5–6 раз превышала ту, что реально шла по целево- му назначению.
Набор казаков производили несколько раз. Сначала в казаки записали зажиточных ногайцев; Баязет-бий взял с них деньги и распустил по домам, а на их место набрал простых кочевников (Варнеке, 1930, с. 159). Впрочем, не исключено, что зажиточные кочевники просто откупились от казачьей службы, лишенной, в их представлении, всякого смысла. Во время инспектирования но- гайских кочевий в июле 1804 г. таврический вице-губернатор А.И. Шостак заключил: «по сие вре- мя и половинной части способных на службу еще не набрано, да и набрать тысячу человек не воз- можно»; также заметил: «я не видел ни одного козака, кроме нескольких офицеров, коих поведения одобрить нельзя» (Там же, Л. 45–45 об.). Все мероприятия по созданию Ногайского казачьего вой- ска, в сущности, свелись к сбору средств на оружие и обмундирование, закупке и выдаче оружия и предоставление офицерских чинов ногайским мурзам. В 1805 г. удостоверено, что все ногайские казаки были сполна обеспечены оружием, но оно, по большей части, никак не использовалось и после расформирования ногайских полков принималось российскими чиновниками в полуиспор- ченном виде (Сергеев, 1912, с. 85); не исключено, что в таком виде оно и поступило на Молочные Воды. Но, все же, около двух сотен ногайцев действительно были исправно вооружены и готовы к службе, только не государственной, а персональной – службе Баязет-бию. Лишь в отношении этой группы можно согласиться с выводом А.В. Варнеке о том, что благодаря императорскому указу от
16 июля 1801 г. Баязет-бий «получил вооруженную силу, опираясь на которую он становился фак-
тически самовластным правителем ногайцев» (Варнеке, 1930, с. 159).
Наибольшую заинтересованность в укреплении власти Баязет-бия проявляли мурзы Едисан- ской орды, значительная часть которых приходилась ему родственниками. Для едисанских мурз служба в конных полках позволяла закрепить свой социальный статус и получить российское дво- рянство. Едисанец Баязет-бий Султан Мурат-беев исходатайствовал должность полкового есаула для своего родственника едисанца Давлет-мурзы Мамбетова сына Мурат-беева, принадлежавшего, о чем есть указание в документах, к мурзам «бийского поколения»; по указу от 7 августа 1801 г. он
получил чин колежского регистратора (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.916. Л. 35; Сергеев, 1912, с. 77). В
феврале 1801 г. Давлет-мурза исполнял поручения Баязет-бия, участвуя в подготовке переселения ногайцев из Бессарабии к р. Молочной (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.916. Л.11). Сын Баязета, Кокша- бий, еще в 1791 г. получил чин капитана и отличился тем, что привел из Закубанья 700 ногайских семей (Там же. Л. 49). К «бийскому поколению» принадлежал и полковой есаул Смаил-мурза Сул- тан Мурат-беев – также едисанец, который на момент упоминания еще не имел дворянского чина. Едисанцы Джиенгияз Ниязов и Мустафа Челибий Джиенальский получили чины коллежских реги- страторов и претендовали на должности сотников (Сергеев, 1912, с. 77). Особенным доверием Бая- зет-бия пользовался титулярный советник Татаринов, «сочинявший все бумаги» ногайскому на- чальнику и сопровождавший его во всех важных случаях; он надеялся занять должность командира одного из полков (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.916. Л. 47 об.). На другие войсковые должности претен- довало еще 26 мурз, возраст которых колебался от 25 до 40 лет (Сергеев, 1912, с. 77). Впрочем, не только едисанские мурзы поддерживали Баязета. Вице-губернатор Шостак отметил и других «при- верженных ему и находящих в том свою пользу» (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д. 917. Л. 43). По замеча- нию херсонского военного губернатора А.Г. Розенберга, «Баязет-бей, желая удержаться при своей власти, конечно, не упустил воспользоваться случаем в утверждении, по крайней мере, привер- женных себе, чтоб оставались при козацком их состоянии» (Там же. Л. 51 об.). Такими привержен- цами были юз-баши (десяцкие), которые представляли власть бия в каждом ауле, а также «стари- ки», муллы и кадии.
Хотя Баязет-бий и стал российским дворянином с чином коллежского советника и рангом ар- мейского полковника, в повседневной жизни он вел себя как традиционный правитель кочевников: всегда выезжал в сопровождении большой свиты и требовал от подвластных ему знаков большого подчинения. Он не знал русского языка и общался с российскими сановниками только через по- средство переводчика. Англичанка Мария Гатри, в 1795 г. проезжавшая через причерноморские
степи в Крым, записала сообщение одного встретившегося ей итальянца: «глава ногайцев Beyazet- Beg, т. е. князь (prince) Beyazet, живет так, как и его скифские предки, по большей части употреб- ляя молоко и приготовленный из него кумыс, составлявший еду, вино и крепкий напиток (brandy) татар, с мясом овец; одевается на простой манер кочевников пустыни» (Gutrie, 1802, р. 48). Однако, как убедил эту леди странствующий итальянец, prince встречал европейцев совсем по другим обы- чаям, угождая их «европейскому вкусу». Специально для этого он держал поваров, которые, как ему казалось, умели готовить французские блюда. Отведавший их итальянец жаловался на острое расстройство желудка (Gutrie, 1802, р. 48).
Зато Баязету лучше удавалось имитировать «европейский порядок» в своих кочевьях перед российскими чиновниками, так же, как и убеждать их в том, что ногайцы вот-вот станут оседлыми земледельцами. Будучи в Москве в 1803 г., Баязет-бий взял к себе на Молочные Воды Марфу Францеву, дочь умершего статского советника Алфера Франца – как он утверждал, «по ея согла- сию и с ведома начальства … единственно для устройства и заведения в доме … европейского по- рядка» (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.917. Л. 35). Но вскоре выяснилось, что она стала женою Баязет- бия, оставила христианское исповедание и приняла ислам. Для услужения супруге Баязет купил 4 крепостные девки, которые также перешли в ислам. Очевидно, именно о них шла речь в насторо- жившем правительство сообщении о том, что некоторые христиане, «оставя свои закон, прожива- ют как в доме его.., так и в ауле Единохте, под татарскими наименованиями» (Там же. Л 37). Т. е., имитация, все же, имела свои пределы.
Примеры того, как элиты подчинившихся России кочевых народов имитировали некую «ев-
ропейскость», не были редкостью. Так, хошоутовский нойон Серебджаб-Тюмень, участник войны
1812 г., полковник и кавалер многих российских и прусского орденов, был охарактеризован одним современником как «испорченный калмык». Он «построил в своем улусе дом на европейский ма- нер, развел сад и держал русского повара, а в особенности держал изобильные запасы шампанско- го, но все это только для наружнаго вида, для показа, а во всем сквозили … дикость и нечисто- плотность». Будучи в Париже, он накупил разных музыкальных шкатулок, которые носил в карма- нах и забавлялся их игрой. Находясь в театре, он во время антракта завел все свои музыкальные игрушки и с гордой улыбкой ждал одобрения окружающих. Публика прислушивалась, в поисках источника какофонии; вызвали полицию, которая вывела героя войны из театра под свист парижан (Воспоминания Фадеева, 1891, с. 475). Тот же современник в сходственных тонах описал стремле- ние казахского хана Джангира «быть европейским барином», который «хочет образовать своих киргизов, ввести цивилизацию в орду, завести городок, учредить школы и проч. и проч.; но все это была одна фантасмагория, все составляло только один наружный лоск, странно выдававшийся в противоположности с настоящим бытом. У хана были и русские повара, и много шампанского, и музыканты, и роскошная обстановка, но все это нечистоплотно, дико и без всяких удобств». Гос- тивший у него российский чиновник вместо ночного горшка нашел под кроватью большую сереб- ряную вазу, в которой на другой день ему подали суп (Там же, с. 475).
Однако, до того как вскрылась подноготная «европейскости» Баязета «только для наружнаго вида», его поведение вполне устраивало и губернское начальство, и правительство империи, хо- тевших видеть в нем образцового главу «инородцев», который наставляет своих подопечных на
«путь просвещения». Незнание русского языка нисколько не мешало Баязет-бию ловить настрое- ния имперской бюрократии, находить самые вычурные способы воздействия на чиновников раз- ных уровней и получать от того максимальную пользу для себя. Таврический губернатор Д.Б. Мертваго охарактеризовал Баязет-бия так: «плут.., всех начальников подарками, подлостями и всем чем можно улещавший» (Мертваго, 1867, с. 190). Виртуозное взяточничество, лесть и, глав- ное, понимание и мастерская имитация того, чего хотела от него империя, очень пригодились ему в снискании царских милостей. Важным покровителем Баязет-бия был херсонский военный губерна- тор А.Г. Розенберг, который всячески противодействовал инспектированию приазовских ногайцев и тормозил следствие по выявлению его злоупотреблений.
Своеобразной «парадной вывеской» ногайских кочевий на Молочных Водах стала резиденция Баязет-бия – аул Единохта. Здесь ногайский начальник встречал губернаторов и других должност- ных лиц, демонстрируя им свое заведение «европейского порядка» и стремление ногайцев к осед- лости. М. Гатри записала, что Beyazet Beg «жил в небольшом глиняном местечке … при озере и реке Bolotchik» (Gutrie, 1802, р. 48), у р. Молочной. В этом ауле находилась Ногайская экспедиция,
в которой, состоянием на 1804 г., служили письмоводитель, подканцелярист, ногайский писарь и
переводчик; в работе этого органа управления принимали участие представители, «избираемые»
ногайцами.
Единохте «принадлежало» три аула, находившиеся поблизости и состоящие из тех «негоров и ногайцев», которых Баязет-бий в 1795 г. неудачно пытался записать как своих крепостных. Фор- мально они, как и все приазовские ногайцы, числились казаками. Однако до лета 1804 г. не знали того, что уже не являются собственностью Баязет-бия, и просили вице-губернатора А.И. Шостака подтвердить их свободу отдельным документом (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.917. Л. 43 об.). В ходе правительственной проверки, решившей судьбу ногайского казачества, представители этих аулов с большим упрямством, нежели другие ногайцы, высказывали «желание» оставаться казаками, хотя, как было замечено инспекторами, «не из усердия к службе, но единственно по приверженности к Баязет-бею» (Там же. Л. 44 об.). Вероятно, именно из населения этих аулов (774 мужчин) был сформирован двухсотенный отряд, охранявший Баязет-бия и державший в страхе остальных но- гайцев. Аналогичные категории зависимого населения описаны в научной литературе на примере астраханских ногайцев. Так, табунный голова (ага) Абдикерим Ишеев в 1815–1817 гг. заявлял, что его отцу «от предков его родства мурз и табунных голов наследственно … достались дворовые лю- ди, по древнему наименованию разумеются емеки, от колена людей разного рода, приобретенные в древние времена, когда еще предки … не быв во всероссийском подданстве, и по междуусобным браням в плен [попавшие], как то: лязгиры (лезгины), чеченцы и тому подобное» (Викторин, 1985, с. 82; Викторин, 2013, с. 12). Согласно выводу В.М. Викторина, емеки – «неполноправные и зави- симые, чаще всего, имевшие еще и особенности этнического происхождения», «с большими до- бавлениями иноэтнических элементов»; они «занимались земледелием, снабжая кочевников про- довольствием, и жили они оседло, составляя постоянное население на кстау – зимних становищах теперь уже полукочевой группы»; складывался «целый ряд сел, [которые] были первоначально за- селены именно эмеками» (Викторин, 2013, с. 8, 11, 12). Возможно, источником подчиненного по- ложения «негоров» Баязета был военный плен. Как и астраханские емеки, они вели близкий к оседлому образ жизни, были своеобразной клиентелой, с более прочной, чем у других клиентов, зависимостью от своего патрона; но никак не его ясырями.
В Единохте, как можно догадаться по непрямым свидетельствам, поселилась и часть ногай- ской знати, которая отошла от кочевания и пыталась подражать быту провинциальных российских помещиков. Комфорт обеспеченной жизни главных мурз достигался за счет разных податей и по- боров, взимавшихся с простых кочевников, впрочем – неравномерно. Наибольшие тяготы выпали на долю едичкульских ногайцев. Во время инспекционного объезда, едичкульцы заявили, что Бая- зет-бий ежегодно брал с каждого хозяина десятую часть с урожая хлеба, одну овцу от сорока, со стада крупного рогатого скота – от одной до трех голов (в зависимости от его величины), а также сороковую часть от продажи любого товара. На курбан-байрам, когда ногайцы, по традиции, реза- ли овец и отдавали овечьи шкуры муллам, Баязет присвоил эти шкуры на сумму, как свидетельст- вовали едичкульцы, до 1500 руб. (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.917. Л. 26 об.). Когда к нему приехала его дочь, по этому случаю в качестве подарка ей собрано разных видов скота на 1250 руб. (Там же. Л.21–21 об.). Что примечательно, ногайцы Едисанской и Джембуйлуцкой орд заявляли, что у них не было таких поборов (Сергеев, 1912, с. 27–28), хотя они исправно отдавали деньги на обеспече- ние конных полков. Этими деньгами Баязет-бий распоряжался без всякого учета и отчета, а также бесконтрольно использовал другие общественные средства, получаемые с рыбной ловли, аренды земли и др.
Итак, едичкульцы были меньше других заинтересованы в том, чтобы под прикрытием статуса казачьего войска Баязет-бий обустраивал свой фактический бейлык. Выводы А.Б. Варнеке о «клас- совой борьбе» приазовских ногайцев против «угнетения торговым капиталом», олицетворенного Баязет-бием4, в контексте привлеченного в этой публикации материала выглядят крайне умозри- тельными. Против едисанского мурзы, ставшего, волею случая, начальником ногайцев Молочных Вод, выступал не абстрактный «народ», а вполне конкретные мурзы, муллы, кадии и простые ко- чевники, преимущественно Едичкульской орды. Поэтому основную причину выступлений ногай-
4 Этот исследователь полагал, что в нач. ХІХ в. «из зажиточных ногайцев начинает вырастать торговая буржуазия, добивавшейся упразднения бийской власти, с заменой ее на российского чиновника и лишения мурз … всякого политического влияния». Баязет-бий, при этом, представлялся в весьма противоречивой со- циально-экономической позиции: с одной стороны, А. Варнеке называл его «феодалом», против которого выступала ногайская «буржуазия» (отсюда – «классовая борьба»), с другой же являлся в ипостаси бия-нуво- риша, воплощения, по терминологии М.Н. Покровского, «торгового капитала» (Варнеке, 1929, с. 146).
цев против Баязет-бия следует видеть не в «классовых противоречиях» – приазовские ногайцы еще не знали существенной имущественной дифференциации (это произошло, как и у многих других кочевников, после оседания). Одна из важных причин социального напряжения заключалась в том, что в представлении большей части ногайцев Приазовья едисанский мурза Баязет узурпировал власть, неправомерно причислив себя и своих родственников к «бийскому поколению», прервав- шемуся, как известно, еще в 1630-х годах. Поэтому налагаемые им подати и повинности его под- властные не могли почитать праведными, соответствующими его реальному статусу. Ногайцы очень внимательно относились к вопросам генеалогии, на основе близости или отдаленности род- ства с Эдиге определяли статус каждого мурзы. Присвоение титула «бий» сначала Джан- Мамбетом, а затем Баязетом в глазах большинства ногайцев выглядело сомнительным или, по меньшей мере, искусственным. «Восстановление» этого давнего ногайского ранга во многом слу- чилось благодаря российским властям, которые экстраполировали собственную династийно- иерархическую систему на подчиненные им «инородческие» общества, пытались структурировать их по принципам собственного структурирования. Это насилие над традицией – пусть угасшей и уже смутно представляемой в устных преданиях, но священной – не могло не волновать ногайцев. Укрепление власти Баязета от имени этого насилия вызывало большее неудовольствие, чем физи- ческое насилие, взимание податей и присваивание общественных денег. Все это воспринималось как произвол самозванца, а не просто произвол.
Но в глазах российских чиновников, тогда уже имевших определенное понятие о норме и ее нарушении, это не выглядело как некая коррупция, но воспринималось как особенность «инород- цев», «по их нравам следуемая»; в эти же «нравы» они не имели предписаний вмешиваться. Но гу- бернские власти должны были зорко следить за тем, чтобы та или иная причина не вызвала соци- альных волнений.
Первое массовое выступление ногайцев против своего начальника произошло в начале 1797 г.
12 февраля того года Баязет сообщил екатеринославскому губернатору Н.М. Бердяеву о том, что едичкульцы вышли из-под его контроля. В свою очередь, «от имени всего Едичкульского общест- ва» Бердяеву была подана жалоба на Баязет-бия. В ней были изложены причины, побудившие их
«показать ... неудовольствие», прежде всего – обвинение его во взыскании незаконных податей на сумму 45 тыс. руб. Губернатор поручил Мелитопольскому уездному суду рассмотреть этот случай; по результатам рассмотрения, Баязета вынудили вернуть едичкульцам 6 тыс. руб. и удостоверить это распиской. Но вскоре он ее забрал и от выплаты отказался. Когда же дело приобрело угро- жающий оборот, Бердяев приказал «прекратить … все безпорядки и разстройства», Баязет-бия оп-
равдал и признал, что он свое управление производил по «мусульманскому закону», не зная рос-
сийского (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.917. Л. 20 об.; Сергеев, 1912, с. 73–74). Ропот ногайцев на это решение Баязет расценил как бунт, о котором снова сообщил екатеринославскому губернатору. Тот приказал атаману Войска Донского В.П. Орлову направить три полка для усмирения ногайцев. А. Варнеке на ограниченной источниковой базе сделал неверный вывод о том, что дело дошло до подавления донскими казаками «восстания» ногайцев (Варнеке, 1930, с. 160).
Однако события не развивались по сюжету воображаемой «классовой борьбы». 12 ногайских мурз, узнав о приезде в г. Симферополь правителя Таврической области графа М.В. Каховского, 6 июля обратились к нему с прошением о запрете Баязет-бию взимать с них незаконные налоги, при- нуждать к отбыванию повинностей и производить репрессии. Каховский командировал на Молоч- ные Воды своего представителя для выяснения: действительно ли ногайцы взбунтовались, как о
том доносил Баязет. Но командированный чиновник констатировал «совершенное спокойствие и
тишину» и заключил, что сообщение Баязета о бунте ногайцев является ложным и написанным по той причине, что его подвластные подали Бердяеву «жалобу в чувствуемых ими от Баязет бея чрез чинимые им большие поборы обидах». Выяснилось также, что мариупольский земский исправник брал под караул тех, кого Баязет-бий считал виновным, и отдавал ему для наказания. Полагаясь на результаты расследования, Каховский остановил три донских полка, двигавшиеся в ногайские ко- чевья (РГИА. Ф. 1374. Оп. 1. Д. 156. Л. 2 об.–3 об.). Каховский сообщил Павлу I свой вывод о том, что «все орды повиновались Баязет бею больше, нежели надобно было», а также о запрещении ему взимать незаконные поборы, оглашенном в присутствии ногайских представителей. Как уверял таврический губернатор, ногайцы «с радостию готовы … платить подати, какия только от вашего императарскаго величества повелено им будет» (Там же. Л. 4 об.–5).
Следствием этих событий стал не только строгий выговор, полученный начальником ногай-
ских орд от новороссийского военного губернатора, с наставлением управлять подвластным ему
народом «благоснисходительным образом.., не доводя его к разстройке» (Сергеев, 1912, с. 73), но и перевод приазовских ногайцев на положение государственных поселян, как это изложено выше. В данном контексте становятся более понятными мотивы, которыми руководствовался Баязет-бий в
1801 г., подавая на рассмотрение императора предложение о переводе ногайцев на положение ка- заков. Также проясняется и то, что учреждение Ногайского казачьего войска позволило ему упро- чить свою власть над ногайцами и на некоторое время вывести ее из-под прямого контроля губерн- ской администрации.
Но в 1803 г. против него снова выступили едичкульцы, которых на этот раз поддержали джембуйлуковцы. Поводом послужило распоряжение Баязет-бия о предоставлении лошадей для обеспечения проезда через ногайские кочевья николаевского военного губернатора и инспектора Крымской инспекции С.А. Беклешова. 17 августа, выезжая на встречу с губернатором, Баязет разо- слал по аулам юзбашей для пригона лошадей. Однако едичкульцы избили юзбашей и, возглавляе- мые Кара-мурзою, окружили Баязета с его приспешниками. 18 августа Кара-мурза, поддерживае- мый юзбашами Корали и Карамбетом, заявил, что ногайцы не признают Баязет-бия своим началь- ником. Тогда Беклешов направил против них команду донских казаков и 20 августа вынудил пред- ставителей всех трех орд дать расписку о примирении с Баязет-бием и отказе от всех жалоб на не- го. Как следовало из данного в расписке обязательства, нарушители этого «примирения» должны подвергаться «строгим по законам истязаниям и удалению из ... [ногайского] общества» (Варнеке,
1930, с. 160–162). Но и на этом волнение не прекратились; ногайцы продолжали жаловаться на своего начальника и даже обвинять его в государственной измене. В одном из доносов, получен- ном мариупольским исправником Спартиным в 1800 г., шла речь о том, что Баязет подговаривает своих подвластных к выезду за границу (Сергеев, 1912, с. 24). В 1803 г. губернский секретарь А. Попов на основании подобных доносов подозревал Баязета в тайном сообщении с бендерским пашой. В следующем году весьма неприятную жалобу подал Бейтулла-кади-эфендиале (Бейтулла- кадий) (Варнеке, 1930, с. 160–162), к написанию которой был причастен переводчик Ногайской экспедиции Кабул. Обоих жалобщиков Баязет-бий самовольно подверг заключению и, всякий раз выезжая из Единохты, возил их с собою (РГИА. Ф. 383, Оп. 29. Д.917. Л. 38 об.–39). Эта жалоба, изобличавшая стяжательства Баязета и намекавшая на «разные важные дела», которые могут от- крыться при подробном расследовании, попала к таврическому гражданскому губернатору Д.Б. Мертваго (Там же. Л. 14). Тот же на свой страх и риск дал распоряжение о расследовании, чем вызвал негодование херсонского военного губернатора А.Г. Розенберга. Мертваго довел до ведома Александра I злоупотребления «плута» Баязета, а император поручил Розенбергу «войти в раз- смотрение» этого вопроса. Но Розенберг, как писал Мертваго в своих мемуарах, «до подарков ла- комый, был знаком с Баязет-беем» и потому всячески препятствовал следствию (Мертваго, 1867, с. 190).
И все же, дело уже зашло слишком далеко, чтобы херсонский военный губернатор мог его ос- тановить. Сомнения центральных властей в целесообразности перевода приазовских ногайцев на положение казаков прослеживаются в распоряжении Департамента военных сухопутных сил Во- енной коллегии, данном Казачьей экспедиции 14 марта 1803 г. Этот документ содержал требование
«доставить немедля сведения: существовали ли из ногайскаго общества войски в Крымском полу- острове до вступления на престол … императора Павла Петровича» (РГВИА. Ф. 13. Оп. 2/110. Д. 39. Св. 174. Л.1). Слухи о злоупотреблениях Баязет-бия быстро распространились среди других групп ногайцев, разрушая миф о благоденствии на Молочных Водах. В августе 1803 г., когда Бек- лешов прибыл на Тамань и там ему доложили о прибытии новых ногайских выходцев из Закуба- нья, он, согласно уже устоявшейся практике, распорядился переселить их к р. Молочной. Однако они категорически отказались (ГАКК. Ф. 250. Оп. 2. Д. 67. Л. 42). Из 551 ногайских мужчин и женщин, находящихся на то время на территории Черноморского казачьего войска, на Молочные Воды «добровольно» переселились 214; остальные, согласно выводу Комитета министров, подле- жали немедленному поселению в другом, специально отведенном месте (РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 20. Л. 87–87 об.). В Петербурге зрело мнение о том, что размещение новых ногайских пересе- ленцев в старой «резервации» может привести к осложнению ситуации на границах. Инструмент, который российское правительство использовало на кавказском и причерноморском направлениях, утратил эффективность. Уже не было нужды содержать приазовских ногайцев на особом положе- нии и медлить с их седентаризацией.
Почуяв изменение в Петербурге взглядов на ногайский вопрос, Розенберг решил перехватить у Мертваго инициативу расследования злоупотреблений Баязет-бия и выработки заключения о це-
лесообразности дальнейшего существования Ногайского казачьего войска. 1 апреля 1804 г. он от- правил письмо на имя министра внутренних дел В.П. Кочубея с изложением своего вывода: «наряд из нагайцов двух полков зависит единственно от произволу началника их ... Беазет Бея»; ногайцы имеют «природную наклонность к хлебопашеству... Напротиву того нельзя ожидать по козачей их службе желаемых польз». Этим он обосновывал предложение расформировать полки ногайских казаков, назначить в Ногайскую экспедицию российского чиновника и подчинить его Таврическо- му губернскому правлению (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 917. Л. 1–1 б). 16 апреля 1804 г. Александр І утвердил это предложение Розенберга и определил следующую последовательность действий:
1) Баязет-бия вызвать в Херсон под «благовидным предлогом»; в его отсутствие таврический гра- жданский губернатор должен выяснить: желают ли ногайцы оставаться казаками или «быть обра- щенными в первобытное их состояние хлебопашцев». 2) В случае, если ногайцы изъявят желание стать земледельцами, немедленно устранить Баязет-бия от влияния на них, однако оставить за ним право выбора: остаться жить «в ордах» или же, как простому помещику, поселиться в другом мес- те. 3) До того времени, как будет подготовлено «прочное уложение» о приазовских ногайцах, хер- сонский военный или таврический гражданский губернаторы назначают «в селение их [Единохту] благонадежнаго чиновника», подчиненного губернскому правительству. Но власть этого чиновни- ка не распространяется на внутреннее управление и суд приазовских ногайцев, которые объявля- лись неприкосновенными. Однако требование перехода ногайцев к оседлости приняло категориче- скую форму (Там же. Л. 10–12 об.).
Но и Мертваго, с подачи которого все это пришло в движение, не хотел упускать инициативу. Выполняя императорский рескрипт, он 30 мая 1804 г. направил на Молочные Воды инспекцию во главе с предводителем дворянства Днепровского уезда Нестроевым. Баязет-бий, как выяснил Не- строев, приказал своим подвластным «ничего не открывать, о чем бы мы ни спрашивали; да и нароч- но от его по аулам были поразосланы с таковым же подтверждением и для наблюдения, дабы кто чего не открыл» (Там же. Л. 20 об.). 1 июня жители едисанского аула Первый Кислик говорили, что довольны управлением своего начальника; то же сказали и едисанцы аула Оймаут. А на следующий день жители этих аулов заявили, что вчерашние их показания были даны под давлением, «ибо еди- номышленник Баязитбея, оймаутский юзбаша Алчик.., приказал им говорить на сторону Баязитбея». Ночью Алчик уехал в Единохту, и ногайцы могли теперь высказываться свободно о том, что они крайне измучены повинностями, связанными с обеспечением конных полков, и что для них предпоч- тительнее быть на положении крымских татар, которые освобождены от рекрутских наборов и госу- дарственных налогов, а отбывают только гражданские повинности. То же заявили и жители несколь- ких других едисанских аулов (Там же. Л. 24–24 об.). Однако другая часть едисанцев и все джембуй- луковцы устранились от дачи показаний и отказались подписывать какие бы то ни было бумаги (Там же. Л. 25 об.–26). А вот представители Едичкульськой орды организовано собрались для встречи ин- спекторов, подробно рассказали о злоупотреблениях Баязет-бия и заявили о своем категорическом нежелании быть под его руководством и на положении казаков (Там же. Л. 26–26 об.).
Действия Мертваго вызвали негодования Розенберга, у которого, видимо, были личные резо- ны не выпускать дело о Баязет-бее из своих рук. 18 июля он предупредил Мертваго, «чтоб до вре- мяни окончания дела о нагайцах скромнее по другим делам действовать». Того дня Розенберг от- правил министру внутренних дел В.П. Кочубею сообщение о том, что Баязет-бий уже отозван в Херсон, а на Молочные Воды для проведения расследования командирован таврический вице- губернатор А.И. Шостак, которому поручено ведение инспекции, вместо самоуправного губерна- тора Мертваго. Шостаку удалось собрать подписи ногайцев 41 аула, которые высказались за то, чтобы «быть попрежнему земледельцами», за исключением жителей Единохты, которые все еще оставались верными Баязет-бию (Там же. Л. 44 об.).
Но и Мертваго не бездействовал. Пользуясь отсутствием Баязета в Единохте, он приказал от- править Марфу Францеву к екатеринославскому архиепископу для покаяния в своем отступниче- стве (Там же. Л. 33–37). 5 сентября Розенберг снова писал Кочубею о том, что Мертваго своим грубым вмешательством в дело, не ему порученное, может спровоцировать волнения в ногайских ордах. Он также обвинил таврического губернатора в том, что отправленные им в июне инспекто- ры насильно принуждали кочевников давать показания. Подчиняясь личным указаниям Розенбер- га, Баязет-бий подал жалобу на Мертваго за притеснения и грубое обращения Нестроева с ногай- цами (Там же. Л. 50–51 об.). Вскоре херсонский военный губернатор приехал в Симферополь для выяснения отношений с таврическим гражданским губернатором. «Встреча наша была настоящая баталия словесная», – писал в своих мемуарах Мертваго (Мертваго, 1867, с. 191). «Открылось, что
он взял на себя исполнение о преобразовании ногайцов без всякого сношения со мною.., как и по другим делам привык он сам собою распоряжать», – доносил в Петербург Розенберг (Там же. Л. 52 об.).
В Петербурге умело использовали конкуренцию между херсонским военным и таврическим гражданским губернаторами, получив возможность взвесить альтернативные проекты, которые они нарабатывали для решения одного вопроса. Оба проекта, при всех их разногласиях, сходились в одном: существование Ногайского казачьего войска не поддерживается большинством приазов- ских ногайцев, приводит к обострению их внутренних конфликтов и уже не может служить при- манкой для ногайцев, находящихся в османских владениях. Как, собственно, казачье войско, оно не давало империи Романовых той пользы, которую эта империя получала от других пограничных обществ, наделенных этим статусом, в том числе и тех, в которые ногайцы включались при других условиях и обстоятельствах (Викторин, 2013, с. 15–16).
В марте 1805 г. Александр I получил обстоятельный вывод Комитета министров о ситуации, сложившейся на Молочных Водах. Заключение этого документа гласило: «представление о обра- щении их в козачье звание сделано было Баязет-беем не вследствие желания их (ногайцев, – В.Г.), но из собственных видов, основанных на честолюбии, или выгодах его»; «войско ногайское не только никогда не было на службе, но что и самое образование его не существовало: ибо хотя … назначены были офицеры и куплено оружие, но два пятисотные полки, кои предполагалось из них устроить, никогда не были сформированы, и ногайцы оставались совершенно в прежнем их поло- жении» (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 917. Л. 163–165). Отдельно ставился вопрос о практической це- лесообразности существования ногайского военного формирования на южной окраине империи:
«…При многочисленном в Полуденном Крае сем иррегулярном войске, из донских, черноморских и бугских козаков составленном, и Таврию, так сказать, окружающем, трудно согласиться, чтоб умножение таковаго войска могло быть там нужно. Конечно, милиция сего роду полезна некото- рым образом быть бы могла при границах, а наипаче со стороны турок или других азиатских наро- дов; но милиция, составленная из людей магометанскаго закона, какую представить может уверен-
ность, коль скоро действия ея обращены быть должны протии единоверцов. На других же пунктах
границ империи какой пользы от службы нагайцов ожидать можно, когда кроме отдаленности оных от места кочевья их, известно, сколько тихия свойства, татар сих отличаются, противны вся- кому устранению от обыкновеннаго образа их жизни, и когда с достоверностию полагать можно, что при назначении их на таковую службу, они более бы в тягость [были]» (Там же. 165 об.–166).
Пока в Петербурге вырабатывалось решение, у приазовских ногайцев начались новые волне- ния. Заявляя губернским инспекторам о своем желании вернуться в «первобытное земледельческое состояние», они, очевидно, понимали его как статус казенных крестьян, которые платят фиксиро- ванные налоги и отбывают четко прописанные повинности, но при этом необязательно должны заниматься земледелием. Ногайские кочевники и российские чиновники, безусловно, вкладывали разное понимание в одни и те же статусные формы, что осложнялось еще и проблемой адекватного перевода с русского языка на ногайский, и наоборот. При такой ситуации оставалось большое про- странство для подмены понятий, манипуляций, а то и грубого обмана. Когда ногайцы выяснили, что за малопонятными для них бюрократическими словосочетаниями стоит намерение правитель- ства привести их к оседлой жизни, то Баязет-бий показался им меньшим злом, чем само это наме- рение. В октябре 1804 г. они стали за бесценок продавать свое имущество и брать паспорта для вы- езда в Турцию (Сергеев, 1912, с. 24). Считая возбудителем этого движения Баязет-бия (наверное, не без оснований), Розенберг задержал его в Херсоне, а на его место 18 ноября 1804 г. в качестве пристава направил полковника Тревогина, которому 20 ноября приказал начать изъятие оружия у ногайцев (Там же, с. 82–83). Сдаваемое оружие часто оказывалось в испорченном состоянии: «не- которые пистолеты и ружья сломаны и ржавиною переедены» (Там же, с. 85), что является еще од- ним свидетельством действительного отношения ногайцев к казачьей службе.
7 октября 1804 г. Баязет-бий подал прошение об отставке, ссылаясь на «старость лет» и «час- тые болезненные припадки». О своих подначальных он отозвался как о «людях, чуждых благонра- вия», уверяя в «издревле вкорененной в них строптивости к начальству своему непослушания». В доказательство этого он привел «произшедший в 1783-м году между ими бунт, когда многие, зде- лавшие неверность российскаго подданства присягу нарушили … бегством к черкесам за границу». Баязет просил позволения поселиться у своих родственников, которые жили в г. Черкасск, на тер-
ритории Войска Донского, «с определением мне соответственного званию моему пропитания»
(РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 917. Л.91 об.–92). Но таковое разрешение он получил от таврического
губернатора Мертваго только 18 марта 1806 г., наконец позволившего ему продать всю свою не- движимость (Сергеев, 1912, с. 90). Но и в этот раз его отъезд был отложен из-за необходимости дальнейшего расследования его действий.
13 марта 1805 г. Александр I подписал разработанное Комитетом министров положение о но- вом порядке управления ногайцами, кочующими на Молочных Водах (РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 917. Л.176–188 об.). Этот акт упразднил Ногайское казачье войско и ввел должность пристава ногайских орд, подотчетного таврическому гражданскому губернатору. Была предусмотрена пере- дача знамен, пожалованных ногайским полкам от императора, а также ружей, пистолетов и сабель, закупленных ногайцами, в Крюковскую комиссию Херсонского комиссариатского депо. Это ору- жие было предусмотрено отправить в ближайший арсенал, или, в случае необходимости, передать в иррегулярные команды; деньги, потраченные ногайцами на его приобретение, подлежали воз- вращению за счет казенных средств, но в количестве, определенном оценкой его состояния (Там же. Л. 174–174 об.).
Следствие над Баязет-бием длилось до осени 1805 г. В августе того года Мертваго посетил но- гайские кочевья и, «разсматривая дела бывшей ногайской експедиции, не нашол … никаких следов к сочтению приходов и расходов денежных». О результатах работы подотчетных ему чиновников на Молочних Водах он доложил министру внутренних дел В.П. Кочубею 11 ноября 1805 г. При- став Тревогин и губернский асессор Яценков провели допрос Баязет-бия, в ходе которого тот от- рицал выдвинутые ему ногайцами обвинения в присвоении государственных и общественных де- нег. Из 12 тыс. руб. – займа, который казна предоставила ногайцам – больше 9 тыс. оказалось в его руках. Он пояснил, что издержал их во время поездки в Санкт-Петербург для получения царских
«милостей», с разрешения ногайского общества и для общественного же блага. Ногайские предста- вители – «от каждаго аула по два человека из почтеннейших с доверенностями ногайцов» – под- твердили, что эти деньги действительно были использованы на общественные нужды, и дали письменное обязательство вернуть их казне. После этого Мертваго отпустил Баязета на Дон и за- претил его принимать на Молочных Водах (Там же. Л. 200 об.–202 об.). Из 30 «чиновников ногай- ских», главным образом – старшин Ногайского казачьего войска, лишь один – полковой есаул Дев- лет-мурза Салтанмурат, изъявил желание вместе с Баязет-бием поселиться в Войске Донском; все остальные отказались следовать за своим бывшим начальником. Мертваго поручил Тревогину над- зирать за ними, «дабы жили спокойно, и ногайцов непринадлежащим образом не отягощали» (Там же. Л. 205).
Дальнейшая биография отставленного ногайского начальника прослеживается фрагментарно. Житель г. Черкасск коллежский советник Баязет-бий упоминается 11 марта 1808 г. Тогда Донская войсковая канцелярия рассматривала требование Таврического губернского правления о взятии с него показаний по поводу воровства лошадей Куданет (Кудекет)-мурзою; Баязет должен был зая- вить стоимость украденного у него коня. Когда он еще был начальником ногайских орд, Куданет- мурза украл двух лошадей у ногайца Утемиса; следствие интересовало: было ли о том признание Куданета и компенсировал ли он убыток пострадавшему. Еще раз внимание войсковой канцелярии Баязет привлек 31 марта того же года, когда он заявил о возврате 250 руб. жителю г. Мариуполь обер-офицерскому сыну Константину Македонскому (ГАРО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 425. Л. 254, 302–
302 об., 884 об.). 31 декабря 1811 г. по произведенной в Войске Донском ревизской сказке (перепи- си) у Баязета оказалось 20 крестьян (учтены только лица мужского пола), находящиеся «при месте жительства на речке Зарье» (ГАРО. Отд. ДФ. Ф. 301. Оп. 24. Д. 700. Св. 135. Л. 47–47 об.). Весьма вероятно, что это была часть тех «негоров и ногайцев», которые проживали при ауле Единохта и последовали за своим господином. 23 июля 1812 г., в начале войны с Францией, атаман М.И. Платов получил указ Александра I о мобилизации донских казаков. В нем, наряду с приста- вом донских калмыков, упоминается коллежский советник «Балгыкъ бей», получивший приказа- ние о подготовке к военному походу «состоящих в ведении его пришедших сюда с Молочных Вод и причисленных к Войску татар» и сообщить об их количестве (Попов, 1900, с. 50). Конечно же, речь шла именно о Баязет-бие, единственном обладателе чина коллежского советника на Молоч- ных Водах, имя которого было искажено при публикации указанных в ссылке документов. Да и количество подвластных ему «татар» должно быть достаточно заметным, чтобы о них говорилось в императорском указе. По сообщению И. Корниса, Баязет последние годы своей жизни провел в поселении у «речки Колгош», где и умер в 1824 г. (Корнис, 1936, с. 6). Этим, собственно, и исчер- пываются наши сведения о последнем «бие» приазовских ногайцев, который под видом казачьего войска безуспешно пытался обустроить собственный бейлык.
Главный противник Баязет-бия, Кара-мурза, еще в течение длительного времени оставался главным мурзою Едичкульской орды. В 1822 г. он упомянут как обладатель чина титулярного со- ветника, живущий в ауле Айтамгалы при р. Кильтеча, владелец двух водяных мельниц и значи- тельного хозяйства (ГАДО. Ф. 134. Оп. 1. Д. 698. Л. 5–9). О силе его влияния свидетельствует то обстоятельство, что и двадцать лет спустя живущие по соседству немецкие колонисты называли аул Айтамгалы не иначе как Кара-Мурза (Koeppen, 1845, s. 82).
Итак, непродолжительное существование Ногайского казачьего войска, конечно, не имело ни- какого военного значения. Но оно являлось исключительно важным случаем выдерживания гибко- го баланса между централизацией и автономией на периферии Российской империи. Там, где цен- трализация оказывалась неэффективной (безуспешное введение волостных правлений в ногайских кочевьях в 1799 г.), вступала в действие автономия – в объемах, которые не вредили территориаль- ной целостности империи и позволяли осуществлять управление ее частью за счет местных соци- альных ресурсов. Предоставление приазовским ногайцам статуса казаков в 1801 г. явилось частич- ным и локальным проявлением ситуации перевеса автономии в ее отношении к централизации. Из всего перечня статусов, которые в то время предоставлялись подданным российского монарха, ста- тус казачьего войска имел устоявшееся значение автономии и был максимально приближен к спе- цифике хозяйственного и социального устройства этой группы кочевников. Предоставление дан- ного статуса приазовским ногайцам позволило впервые, со времени их перехода в российское под- данство, определить их положение инструментарием законодательного порядка. Но этот статус, предполагавший управление за счет местных социальных ресурсов, вошел в противоречие с сами- ми этими ресурсами, их расстроенными внутренними связями и сомнительной легитимностью соб- ственной иерархии, сформированной под воздействием внешних сил, а не благодаря внутренним процессам. Важную роль в этом сыграли и личные качества Баязет-бия, который весьма преуспел в использовании полученных от империи полномочий для реализации своих индивидуальных инте- ресов, но не продвинулся с таким же успехом в управлении своей группой, которое не отвечало интересам ее большинства. Тем не менее, он был последним ногайским мурзой, стоявшим во главе почти 10 тыс. ногайцев и в течение длительного времени избегавший прямого контроля со стороны администрации империи.
ЛИТЕРАТУРА
лы по истории Чечено-Ингушетии. Т. 5. Вып. 1. Грозный. 1964. С. 167–173.
раїнської асоціації сходознавства). 1929. Вип. 3 (9). С. 137–146.
раїнської асоціації сходознавства). 1930. Вип. 3 (12). С. 157–162.
начало ХХ века). Дисс. к. и. н. Л., 1985. 225 с.
морское казачье войско на рубеже XVIII–XIX вв. // Кавказский сборник. Т. 8. (40). М., 2014. С. 39–54.
1790 гг. // Ногайцы ХХI век. История. Язык. Культура. От истоков к грядущему. Черкесск, 2014. С. 17–24.
верти ХIХ века // Итоги фольклерно-этнографических исследований этнических культур Северного Кавказа
за 2007 год. Дикаревские чтения (14). Материалы Северокавказской научной конференции. Краснодар, 2009.
С. 190–199.
тету Одеського національного університету ім. І.І. Мечнікова. Вип. 16. Одеса: «Астропринт», 2005. С. 113–
132.
рической губернии // Телескоп. Т. ХХХІІІ. М., 1836. С. 3–23, 210–230, 269–297.
Дисс. … канд. ист. наук. М., 1995. 268 с.
ского на 1900 год. Новочеркасск., 1900. С. 23–168.
Т. 1. СПб., 1885. 874 с.
Т. 3. СПб., 1887. 740 с.
Т. 4. СПб., 1889. 1004 с.
ми иностранцев / подг. текстов и ком. Ю.А. Лимонова. Л., 1989. 331–456.
Вопросы регионоведения. Вып. 1. Краснодар, 2002. С. 34–39.
448 р.
Список сокращений:
ГААРК – Государственный архив Автономной Республики Крым
ГАРО – Государственный архив Ростовской области
ГАДО – Государственный архив Днепропетровской области
ГАКК – Государственный архив Краснодарского края
ГАОО – Государственный архив Одесской области
РГВИА – Российский государственный военно-исторический архив
РГИА – Российский государственный исторический архив
NOGHAYANS’ COSSACK TROOPS
V.V. Gribovsky
The article presents for the first time the results of a comprehensive study of the circumstances for granting the status of detached Cossack Troops to Noghais, had settled in the northern coast of the Sea of Azov. It has done in connection with analysis the socio-political processes in this community. Justified the conclusion that the Cossack Troops is a legal construct for determining autonomy of heterogeneous societies composed of Russian empire.
Keywords: Noghais, Cossack Troops, northern coast of the Sea of Azov.
Сведения об авторе:
Грибовский Владислав Владимирович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Институт украинской археографии и источниковедения им. М. С. Грушевского Национальной академии наук Украины (г. Киев, Украина); E-mail: nuradyn@ukr.net
Gribovsky Vladislav Vladimirovich – Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher, M.S. Hrushevsky Institute of Ukrainian Archaeography and Source Studies, National Academy of Sciences of Ukraine (Kiev, Ukraine).
130
УДК 94:325.11
О (СТАРО)КУМЫКСКОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ ГРЕБЕНСКИХ КАЗАКОВ-ГУНОЕВЦЕВ В КОНТЕКСТЕ ВОПРОСА ОБ ЭТНОЯЗЫКОВОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ СРЕДНЕВЕКОВОГО НАСЕЛЕНИЯ ТЕРСКО-СУЛАКСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ
© 2016 г. Г.-Р.А.-К. Гусейнов
В отношении гребенских казаков – первых русских поселенцев, занявших в ХVI в. междуречье Терека и нижней Сунжи, обычно полагают, что возникновение их поселений в данном регионе происходило на грани- цах проживания коренных народов Чечено-Ингушетии. Из их числа традиционно исключаются носители кумыкского языка, которые исторически проживают по правому берегу р. Терек в противоположности гре- бенских станиц. Они расположены с конца ХVII – начала ХVIII вв. по терскому левобережью и входят в на- стоящее время в административные пределы Чеченской Республики. При этом с досоветских времен бытует основанное на преданиях мнение, согласно которому в одной из гребенских станиц якобы поселилось еще до Кавказской войны некоторое число чеченцев тейпа Гуной. Они были ассимилированы казаками и получили в дальнейшем их среде название гуноевцев. Однако произведенный анализ показал, что эти казаки являются потомками автохтонного старокумыкского населения данного региона. Оно упоминается здесь с хазарских времен вплоть до позднего средневековья. В числе представителей его свободного сословия были известны кумыкские казаки. Они относились, в отличие от других тюркских народов, к низшей его ступени. Причина в том, что, являясь пришлыми беглецами, чаще кровниками, они не имели земельной собственности. В даль- нейшем, с ХIХ в., кумыкские казаки становятся батраками.
Ключевые слова: гребенские казаки, гуноевeц, Терско-Сулакское междуречье, старокумыкское насе-
ление.
С историко-лингвистической точки зрения, слово казак является генетически булгарским и первоначально связанным с территорией Северного Кавказа, восходя тем самым к эпохе господ- ства Хазарского каганата в этом и соседних регионах. Того же происхождения и однокорневые с ним формы – этноним КАСОГ(Ъ), упоминаемый в древнерусских источниках с 965 года в связи с Тмутараканским княжеством, казар (хазар), субэтноним казак и их иноязычные передачи IХ–Х вв., также связанные с регионом Северного Кавказа, – греч. Κασαχ-οσ,Κασαχία, араб. Kašak, др.-евр. Kasa. Исходным для них является значение «беглец», отложившимся и в современных тюркских языках – тур., туркм., кум., кирг., qačaq, ст.-тур. qačaγ, азерб. QačaQ, башк. qasaq и т.д. (Гусейнов,
2010а, с.54–55).
У кумыков казаки относились к низшей ступени свободных сословий, но не имели при этом земельной собственности, а в дальнейшем, с ХIХ в., становятся батраками. Они подразделялись на
«къанлы къазакъ» (кровники, покинувшие родину и на новом месте поступившие на службу князя или узденя-дворянина и ходившие с ними за ясаком с соседних племен или в набеги) и «тургъан къазакъ» (старожилые, имевшие возможность изменить свой статус, став нукерами (ноьгер) и даже узденями) (см.: Гаджиева, 1961, с.116).
Къазакълар являются героями особого фольклорного цикла историко-героических песен
«Къанна къазакъ йырлар» («короткие казацкие песни»), и их поведение считается эталоном муже- ства («Къазакъ эдинг, эр эдинг…»). При этом география этих песен связана главным образом не с Дагестаном, где к настоящему времени представлено большинство кумыков, а с Северо-Вос- точным Кавказом (см.: Гусейнов, 2010б, с.194–219). В его пределах, включающих Терско- Сулакское междуречье, кумыки (до 50 тыс. человек) до сих пор проживают по р. Терек в нынеш- них административных пределах Чечни и Северной Осетии.
Однако, как обычно полагают, возникновение первых русских казачьих поселений на Северо- Восточном Кавказе происходило «на границах расселения коренных народов Чечено-Ингушетии» (Козлов, 1989, с.5), под которыми традиционно понимаются нынешние чеченцы и ингуши. Столь же категорично утверждается и то, что самые ранние русские поселенцы – гребенцы, проживаю- щие в настоящее время по левобережью Терека в станицах Червленной (исторический центр), Щедринской, Старогладковской, Новогладковской и Курдюковской, а вслед за ними другие тер-
ские (кизлярские, терско-семейные, моздокские) казаки стали «первопоселенцами на свободных, никем не освоенных полупустынных землях». Первоначально они облюбовали «себе территорию на восточных и северных склонах, а также подножья Терского хребта, заселив пространство между правым берегом Терека и нижней Сунжей». И, видимо, поэтому казаки Северо-Восточного Кавказа рассматриваются некоторыми современными историками как «представители «старожильческого», автохтонного населения региона». Вероятным началом колонизации занятых ими территорий счи- тается даже начало ХVI в. (Солонин, 2008, с.7, 12, 15, 16).
О том, что кумыкские казаки были современниками и соседями этих первых русских поселен- цев, хорошо известных им, свидетельствует кумыкский героико-исторический фольклор, в котором упоминается вражеский (кум. яв) Терский хребет (кум. Ана-Терк Аракъ «матери Терека (невысокий) хребет»). Одни из них, двигающиеся поперек него, убивают встречных вооруженных (савутлу) и бе- рут в плен (есирэтип) тех, кто с косами (чачлыларын), т.е. женщин. Другие позади (к северу) хребта и на всем его протяжении разбивают свои коши, с мечом (къылыч) на богатырском коне (тулпар), преодолевая стены и ограды (барулар), видимо, казачьих городков-крепостей (ср. чеч. гIала гIазкхи
«казак», досл. «крепости (гIала<кум. къала то же) русский (гIазкхи)»< кум. къазакъ), делают трофеем
(олжа) зазевавшуюся боярскую дочь (маярланы къызы) (Къум. йыр, 2002, с.160–162).
Не случайно, что только в кумыкском фольклоре получило отражение появление в крае пер- вых русских поселенцев – «трехсот белокурых русских…беглецов с Волги», которым кумыкский князь Султанмут (см. в последующем изложении) «оказал покровительство, поселив на своей зем- ле». Однако они, воспользовавшись его отсутствием, изменили ему, и он вынужден был их унич- тожить, а «предводителя (русского) войска боярина поймал, как курицу». В последнем случае речь
идет о Караманском сражении 1605г., после поражения в котором (был взят в плен князь и воевода
В. Бахтеяров), по известному высказыванию Н.М.Карамзина, Россия «на долгие 118 лет изгладила свое присутствие» на Кавказе (Гусейнов, 2011, с. 226–227).
И в дальнейшем русско-кумыкские отношения носили достаточно интенсивный характер. Об этом говорят сведения 1666г. турецкого путешественника XVII в. Э.Челеби о соседнем Терскому городу-крепости, построенному в 1588 г. в дельте р.Терек, кумыкском с.Эндирей – центре одно- именного княжества, которым правил вышеупомянутый Султанмут, (при допущении известной преувеличенности) «все население знает языки персов, грузин, черкесов, кумыков, руссов, лезгин». Особенно тесными были связи с русским населением окочан – одного из кумыкских субэтнических подразделений – обитателей Окоцкой слободы, возникшей еще в первой половине XVII в. под сте- нами Терского города (Гусейнов, 2010а, с. 128, 161–162).
Причем об историческом проживании носителей тюркских (кумыкского) языков в междуречье Терека и нижней Сунжи указывает, в частности, аналогичная топонимика региона рассматривае- мого времени. Среди ее наименований в числе притоков нижней Сунжи и названий казачьих го- родков обнаруживаются по преимуществу кумыкские формы, включая также русские кальки с них (Мугумова, 2015, с. 62–64).
Исторические же, включая фольклорные, сведения о подобном интенсивном характере взаи-
моотношений в эту эпоху с русским казачьим населением у других народов края практически от- сутствуют. К числу первых из них можно отнести обнародованное У.Лаудаевым предание о том, что через два года после ухода русских за Терек (т.е. после конца XVII – начала XVIII вв.) двумя зумсоевцами (тейп Зумсой) из Аргунского ущелья был убит русский по имени Тарас, оставшийся в Чечне на своем прежнем месте жительства (Лаудаев, 1872, с. 58).
К числу постулируемой значительной древности взаимосвязей терского казачества с чеченца- ми традиционно относятся и предания, записанные Б.А.Калоевым. Они, по его мнению, говорят о том, что «смешение казаков с горцами особенно сказывается в станице Червленой, с жителями ко- торой больше всего роднились чеченцы». На его взгляд, появление чеченцев в этой станице отно- сится ко времени задолго до начала Кавказской войны. Сюда они бежали большей частью по при-
чине кровной мести, принимая другую фамилию, и с течением времени обрусели. К их числу им
относятся гунийцы, еще живущие, по его данным, под фамилией Гулаевы примерно в восьми дво- рах станицы Червленой. Они считаются выходцами из хуторов низкогорного лесистого Веденского района и относятся в основном к одной из многочисленных чеченских тейп, центром расселения которой, как традиционно полагают, является селение Гуни (Гуьна). Она известна и в других мес- тах Чечни, в частности, в селениях Курчалой и Автуры. Б.А.Калоев упоминает факты аналогичного порядка о взаимоотношениях казачьих и чеченских гунойцев, которые сообщаются его предшест- венниками И.М.Поповым и Н.Семеновым, наоборот, считавшим чеченских гунийцев выходцами
из станицы Червленой. Он же приводит сведения 80-летного казака Гулаева о том, «его далекими предками в станице Червленой были три брата из тайпы Гуной, которые, став кровниками на роди- не, бежали в станицу и жили здесь под фамилией Гулаевы (ср. qul тюрк. «раб», что может говорить не только об возможном первоначальном статусе, но и времени их появления, так как сословие ра- бов было ликвидировано на Кавказе русской администрацией только после окончания Кавказской войны). Позже к ним переселилось еще несколько родственников из с. Салтурой» (?). Согласно другому преданию, записанному Б.А.Калоевым уже в с. Гуни, «во время принятия чеченцами ис- лама часть гунийцев, поддерживавшая дружественные связи с червленскими казаками, в знак про- теста против распространения этой религии переселилась в станицу Червленую и навсегда оста- лась там» (Калоев, 1961, с.50, 51).
Некоторые досоветские исследователи полагали, что гуноевцы, в частности, жители с. Гуни платили дань предкам гребенских казаков, прибывшим на Кавказ (расселились по берегам Сунжи) с первой до последней трети ХVI в. (Головинский, 1878, с. 245; Максимов, 1893, с.20). Кроме того, по преданию гуноевцев, основателем вышеупомянутого аула Гуни, был некто Гундал. Он вышел из аула [общества] Нашахэ» [выходцы из этого общества называются нохчий – эндоэтноним ны- нешних чеченцев] (Попов, 1870, с. 12).
Под с. Салтурой можно понимать, по всей видимости, с.Центаро́й (чеч. ЦIонтара) в Ножай-
Юртовском районеЧечни, в отличие от одноименного села в Курчалоевском районе, основанного в
1850 г. (http://centoroy.okis.ru/aboutvillage.html). Однако первое селение упоминается в русских ис- точниках как ичкеринское (см. ниже), начиная лишь с 50-х годов XVIII в. (Волкова, 1974, с.178), и представители тейпа Гуной в нем не упоминаются (Сулейманов, 1978, с.227). Оно находится меж- ду сс. ГIоьрдала (Ножай-Юртовский район) и Теза-Кхаьлла (Веденский район), название которого имеет тюркское происхождение (Сулейманов, 1978, с. 227), как, впрочем, и второго. Первая часть в нем может быть возведена к тюрк. гоьр «видимый», вторая – к кыпчак. (при кум. тала «лесная по- ляна») дала «степь» (СИГТЯ, 2001, с.99).
Причем, по преданию об основании расположенного по р.Ямансу с. ГендерганаНожаюртов- ского района, чье название возводится к именам братьев Гандар и Гуно, последний основал с. Гуьна Веденского района (Сулейманов, 1978, с.258), выходцами из которого считаются Гулаевы из станицы Червленой. В расположенном несколько севернее с. Гуьна с. Ахшпатой (ЭгIашбета), ос- нователями которого считаются выходцы из общества ЦIеса в восточной нагорной Чечне, куда они переселились из Нашха, известен топоним ГунайтIехие (Сулейманов, 1978, с.212–213) «Гу- ная/Гуноя пределах», что, возможно, указывает на прошлое проживание здесь гуноевцев.
На их историческое пребывание гуноевцевв рассматриваемом междуречье Терека и нижней Сунжи, в пределах которого, как уже было отмечено, гребенские казаки воспринимаются некото- рыми исследователями как «представители «старожильческого», автохтонного населения регио- на», оказавшись здесь «первопоселенцами на свободных, никем не освоенных полупустынных землях», было известно село Гуниш. Оно упоминается как разоренное в период Кавказской войны в долине Алхан-Чурт по дороге от переправы Казах-кичу на Сунже в ст. Калиновскую и далее в
пределы Гребенского полка. Оно – с. Гуниш (-юрт) – исторически локализуется и на 36 участке
г. Грозного, входит в настоящее время под названием Гунюшки в примыкающее к городу Побе-
динское сельское поселение Грозненского района Чечни (Берже, 1991, с.63; Гусейнов, 2008, с.191–
197; Ист. Сев. Кав., 1988, с.444; Немного об истории).
Кроме того, современный научный уровень представлений об этноязыковой принадлежности средневекового населения Терско-Сулакского междуречья, о чем будет сказано в последующем изложении, не позволяет полагать, что расселившиеся в этом регионе гребенские казаки установи- ли с указанного времени непосредственные связи с носителями, в данном случае, чеченского язы- ка. Так, по мнению многих авторов, «основывавших свои суждения на народных преданиях, фор- мирование близко родственных чеченского и ингушского народов происходило в верховьях Аргу- на, откуда они постепенно расселились по другим районам занимаемой ими ныне территории» (Калоев, 1961, с.41, 43–44).
На это обращал внимание еще первый чеченский этнограф У.Лаудаева (1872 г.). Согласно ему, «чеченское племя», как он его называет, «образовалось под снеговыми горами близ истоков р. Аргуна, откуда уже, нуждаясь в земле, стало расходиться по другим местам. Оно заняло горы бывшего Назрановского [Ингушского] округа и Чеберлой [Восточная Нагорная Чечня], впоследст- вии водворилось в Ичкерии [ареально смежная с областью расселения казачества Юго-Восточная предгорная Чечня, где чеченские селения упоминаются лишь в первой половине ХVIII в. (Волкова,
1974, с.178)] и Аухе». Он же указывал и на то, что «чеченцы прежде жили в горах и только в нача- ле прошлого столетия [т.е. ХVIII века] появились на плоскости» (Лаудаев, 1872, с.4).Наряду с ни- ми, и некоторые более поздние исследователи полагали, что вайнахские племена мигрировали в нынешнюю Юго-Западную Нагорную Чечню (в верховья Аргуна) из Закавказья в конце раннего – начале позднего средневековья. Затем, в позднем средневековье, отсюда к востоку двигаются бу- дущие чеченцы и к западу – будущие ингуши (Кобычев, 1977, с. 183,184).
Самое главное – последние исследования показали, что терские (гребенские) казаки (хоть глу- биной их исторической памяти считается ХV век (Великая, 2001) – поселились в пределах уже сформировавшегося к этому времени Кумыкского государства. Оно обрело свою независимость еще в 1443 г. практически одновременно с Крымским ханством и именовалось с ХVI века в турец- ких источниках «Вилайет Дагестан». Крымское ханство включало также степную зону Северо- Западного Кавказа, в то время, как центральная часть (Карачай) входила еще в первой четверти ХVI века в состав Кумыкского государства, которое и во второй половине ХVII века граничило с Крымским ханством в верхнем течении р. Кубань. В рассматриваемой зоне, по данным турецких источников, упоминается под 1581 г. «Чечен беги» (князь, владетель Чечена), каковым являлся живший ок. 1560–1643 гг. родоначальник засулакских кумыкских князей Султанмут (Султан- Махмуд), которому, по чеченским преданиям, легендарный предок чеченцев Тинавин-Вису (при нем чеченцы начали расселяться в предгорьях, а с XVIII в. – на равнине) платил дань. Удел Сул- танмута включал все земли, лежащие между Сулаком и Тереком – от ныне аварского Гунбета в Северо-Западном Дагестане до равниной зоны нынешней Чечни, где в рассматриваемое время, особенно в ее восточной части, было представлено тюркско(кумыкско)язычное население. Она бы- ла уступлена в первой половине XVII в. его наследниками другим кумыкским гунбетовским (тюркско-булгарским по происхождению) князьям Турловым. Они населили ее выходцами из уще- лья Нашха Галанчожского региона в Западной Нагорной Чечне [первыми чеченцами-нохчий в ны- нешнем значении этого этнонима]. Здесь же – в нижнем междуречье Терека и Сунжи – обоснова- лись (см. выше) по Терскому хребту (Гребню) будущие гребенские казаки. В 1648 г., по их требо- ванию и приказу воеводы В. Оболенского, были разорены городки Турловых, поселившихся не в дальнем расстоянии от впадения Сунжи в Терек. Затем, в 1658 г., братья Турловы Алихан, Алибек и их племянник Хочбар (Кучбарка), переселившиеся на правый берег Сунжи, на р. Аргун, упоми- наются на «поляне Чачан-Тала» с местным, что характерно, брагунско-кумыкским названием. Позднее, в 1665 г., один из них – Алихан – становится известным как «поселившийся деревнею» возле городища Чечень (нынешний Чечен (-аул)/Чачан), разоренного «от многих лет», т. е., види- мо, после времени пребывания здесь в 1581 г. «Чечен беги» Султанмута. Еще раньше, в 1650 г., севернее, у устья р. Сунжи, в которую впадает Аргун, напротив бывшегоСунженского (Кысыцко- го) острога поселились в одноименном селении кумыки-брагунцы. Они окончательно закрепились в устье Сунжи в конце XVII в., где проживают и в настоящее время (см.: Ахмадов 2014; Гусейнов,
2006–2007а, с. 30; Гусейнов, 2008, с.192, 193; Гусейнов, 2010а, с. 124, 161;Гусейнов, 2010б, с. 194,
197–198, 207, 208, 210; Гусейнов, 2011, с. 225, 226; Гусейнов, 2012, с. 58 прим.2).
Лишь позднее, в 1692 г., чеченцы, чье название восходит к наименованию Чечен-аула, впер-
вые упоминаются на р. Сунче (Сунже) на переправе у нынешнего г. Грозного, где они как поддан-
ные кумыкского мурзы Амирхана [к его имени, видимо, восходит Амирханов брод через Сунжу] вместе с кумыками вели бой с казаками-раскольниками. Однако, хотя уже в начале XVIII века мало известные тогда чеченцы начинают продвигаться на равнину, на карте 1719 г. у впадения р. Сунжи
в Терек указываются гребенские казаки, на пространстве южнее Терека между Каспием и Сунжей
– кумыки, но чеченцы все еще западнее Чечен-аула. На то же указывает топоним Чечен хойнаре
досл. «жителей Чечен-аула пространство, равнина», которым обозначается западная, между усть-
ями рек Асса и Аргун, часть нынешней Чеченской равнины (см.: Великая, 2001; Гребенские казаки,
1977, с. 31; Гусейнов, 2010а, с. 124, 125; Гусейнов, 2010б, с. 210, 210 прим. 1, 212).
Все это указывает, в принципе, на северо-восточный путь расселения будущих чеченцев-
нохчий из ущелья Нашха. Они тем самым после своего переселения Турловыми в расположенный у выхода на равнину правого притока р. Сунжир. Аргун – Чечен-аул, становятся известными на
исторической арене с конца XVII – начала XVIII вв., но не раньше 1665 г., когда их владелец Али-
хан Турлов, возобновляет это селение, населив его ими. Причем в Чечен-ауле еще до появления в нем чеченцев могло быть представлено еще в XVI–XVII вв., когда здесь правил Султанмут, тюрк-
ское гуенское (гунойское) население (см. ниже), ассимилированное нахоязычными выходцами из ущелья Нашха, переселенными сюда Турловыми.
Хотя этот аул был заложен, по чеченскому преданию, переселившейся с гор на равнину тай- пой Гуной, народ – первичный носитель этого этнонима – имеет старокумыкское (гуен/гюен) про- исхождение и считается древнейшим тюркским этносом Кавказа, известным с дохазарских времен. Он был представлен в пределах нынешней Восточной Чечни и Северо-Западного Дагестана, вклю- чая Кумыкскую равнину и прилегающую к ней с севера низкогорную Салатавию (в ее пределах до сих пор находится селение под названием Гуни), известен на Северном Кавказе в период Золотой Орды и Тимура, а также в Большой Орде (вторая половина XV в.), в которой центром гуенского удела был домен Султанмута Эндирей (Гуен-кала). Онеще в 1590-е гг. сохранял свою удельную автономию в шамхальстве, имея своего князя с его дружиной. Гуенов («кугенов») еще в 1627 г.
«Книга Большому чертежу» размещает примерно в рассматриваемых пределах между двумя этно-
сами, традиционно считающимися нахоязычными, ср.: «в горах вдоль реки Терек и других рек жи-
вут пятигорские черкесы, и кабардинцы, и окохи, и осоки, и кугены, и мичкизы» при том, что упо-
минаемые здесь окохи также являются тюркским этносом. Причем переселение сюда нахов могло иметь место не ранее 1664 г., когда одноименное (Guna) владение вместе с иными ареально смеж- ными (высоко)горными – Akotsin (горный Акки, из пределов которого Турловы выводят будущих
чеченцев), Schubut (Шатой), Schebutlu (Чеберлой) – находилось еще и в эпоху после Султан-Мута в ленной зависимости от Тарковского шамхала и кумыкского князя из Эндери – более поздней сто-
лицы его гуенского [Султан-Мута] владения. Причем о достаточно обширных пределах прожива- ния автохтонных гуенов/гунойцев в нынешней Чечне говорит целый ряд, помимо отмеченных в предшествующем изложении, чеченских преданий. Так, родоначальник ичкеринского общества
(селения) Айт-Кхаьлла, расположенного по р. Гумс, пришел из Нашха (Нашшага) и основал его на земле, отобранной у жителей соседнего, расположенного в Веденском районе с.Гуьна (<*Гуни), о
котором уже говорилось в предшествующем изложении. В ареальной смежности с ним на Андий-
ском хребте расположено между андийскими сс. Анди и Гагатли с.Гун-ха, где в андийском языке -
ха является аффиксом направительного падежа, т.е.«по направлению к Гун(и)». Жители последне- го считаются имеющими генетическое родство с казаками, что наряду с отсутствием связи с На- шхауказывает на их иную (нечеченскую) первоначальную этническую принадлежность. На связь
гуенов и аула Гуни обращали внимание и досоветские исследователи (Алиев, 2002–2003; Ахмадов,
2014; Гусейнов, 2008, с.191–197; Гусейнов, 2010в, с.230; Идрисов, 2014, с.27; Книга, 1950, с. 88;
ЦГВИА Груз. ССР. Ф.410. Оп.3. Д.102. Л.1об).
Все это говорит о вытеснении кумыков-гуноевцев из областей своего проживания, в т.ч. Тер-
ско-Сунженском междуречье, пришлыми горскими народами лишь переселения сюда русских- переселенцев-казаков, в станицы которых, в частности, Червленую и могли перемещаться некото- рые из них. Они впоследствии могли отождествляться с чеченцами-гуноевцами, представлявших
собой уже в период Кавказской войны ассимилированных кумыкских гуенов, возможно, некото-
рых представителей их казачества. Об ассимиляции гуенов-кумыков чеченцами может говорить предание о том, как женщина помирила уже упоминавшего выше родоначальника чеченцев Тина-
вин-Виса, который, как уже отмечалось в предшествующем изложении, платил дань Султанмуту,
правившего гуенами, с богатырем Гуно-Карколаем (Женщина) (здесь вторая часть имени может быть возведена к кум. къаркъаралы «имеющий (мощную) фигуру» от кум. къаркъара «тело, туло- вище, стан, фигура»).
Что касается дальнейшей судьбы правобережного гребенского казачества, следует отметить то, что основным средством существования группы вольных терско-гребенских казаков, которые
вели в XVI–XVII вв. кочевой образ жизни на левом берегу Терека, были набеги, охота и рыболов-
ство. Привлекательность не только верхней части Терского хребта, но ивосточной оконечности
Брагунского хребта, где вплоть до середины XVII в. находились правобережные казачьи городки, объяснялась тем, что отсюда обозревались оба берега Терека и «вся степь… на три стороны от Пя- тигорской Кумы до моря» (Ахмадов, 2014).
Тем более, что на р. Сунже, близ ее впадения в Терек, находилась также исторически кумыкская область Кысык, через которую проходила стратегически важная Черкасская дорога по левобережью
Терека (не случайно, еще в 1651, 1653 гг. местность за р.Терек, выше называлась Черкасской сторо-
ной, а за р.Терек, ниже впадения в нее Сунжи, у Сунженского острога – «Кумыцкой») (Гусейнов,
2010, с.124, 161).Важность этой дороги, упоминаемой даже в кумыкском архаическом фольклоре как Чергесёл (Къум. йыр, 2002, с.27, 33), что указывает на ее исключительную важность с древнейших времен, и области Кысык (кум. досл. «сжатая») заключалась в том, что в связи с заболоченностью
Терско-Сулакского междуречья и его сложной гидрографией все дороги, ведущие из Приморского
Дагестана в Терки, Астрахань и в Кабарду, а также из Кабарды и Северо-Западного Кавказа в Даге-
стан и Прикаспий, сходились в районе слияния Сунжи с Тереком. За него готовы были вести войны не только Кабарда, Дагестан, Москва, но и Турция и Иран (Ахмадов, 2014).
В ХVII веке начинается переселение казаков-гребенцов на левый берег Терека, окончательно
завершившееся в начале ХVIII века (Голованова, 2001; Виноградов, Магомадова, 1972). Уже в 20–
30 гг. ХVII века часть гребенцов бежала на Дон из-за притеснений ногайских и кумыкских вла-
дельцев (Великая, 2001). В конце 30-х – начале 40-х гг. гребенские казаки в большой массе пере-
брались на левобережье Терека и разместились в 150 верстах от Терского города. Лишь незначи-
тельная часть гребенцов продолжала жить до конца XVII в. на северных склонах и подножьях Тер-
ского хребта (Солонин, 2003, с.16).
На судьбы гребенских казаков повлияло и то, что в 1653 г. после нападения кумыкского шам-
хальского войска совместно с иранскими силами на возобновленный в 1651 г. Сунженский (Кы- сыцкий) острог, находившийся в Кумыкских пределах, до 10 казачьих городков прекратили свое существование (Ахмадов, 2014). Все это вкупе с иными обстоятельствами, видимо, способствовало
вышеупомянутому расселению с 1650 г. у устья р. Сунжи кумыков-брагунцев.
Перемещение гребенцов на левый берег Терека, где они проживают и в настоящее время,
окончательное завершившееся в начале ХVIII века (Голованова, 2001; Виноградов, Магомадова,
1972), связывают как с давлением исламизированных соседей (по архивным данным, «чеченцы и кумыки стали нападать на городки, отгонять скот, лошадей и полонить людей»), так и с переходом
все большего числа казаков на государственную службу. Она проходила на линии вдоль реки Те-
рек (Великая, 2001).
Среди этих гребенских казаков могли находиться и примкнувшие к ним либо покоренные в
Терско-Сулакском междуречье ими гуены-гуноевцы, если последние, действительно, платили им дань. В их числе могли быть, как уже отмечалось, и гуенские казаки. Об этом, вероятно, свидетель-
ствует фамилия последних (Гулаевы), под которой они известны в станице Червленой. Присоеди-
ниться к казакам могли выходцы из ареально смежной Гуенской области (см. в предшествующем изложении), включавшей, вероятно, и Терско-Сулакском междуречье – в период до обострения
взаимных отношений, когда они еще не исповедовали ислам. Ср. у Эвлия Челеби в 1666 г., как он,
переправившись через р. Терек у впадения в нее Сунжи и в виду «Терской крепости московитов»,
т.е. по Черкасской дороге, вступает «прямо в исламский край» – «в границы исламского Дагестан-
ского падишахства». Здесь его встречают посланники «дагестанского [кумыкского] падиша- ха шамхал-шаха Султан-Махмуда» (Челеби, 1979, с. 105). Не исключено, что этому исходу способ- ствовало смена правящей династии – приход к власти в Чеченском бийлике (княжестве) Турловых,
которые и начали (см. в предшествующем изложении) расселять здесь будущих чеченцев-нахов.
Терско-Сулакское же междуречье могло оставаться и в это время terra incognita.Поэтому при-
нятие ислама здешними гуенами-гуноевцамии от них переселявшимися в этот регион чеченцами могло происходить под влиянием кумыков-брагунцев. Хронологически оно, по всей видимости,
завершилось к концу XVII в., когда последние окончательно закрепились в устье р. Сунжи. Здесь они были призваны контролировать, надо полагать, стратегически важный брод через р. Сунжу при ее впадении в Терек.
Вместе с тем исследователи отмечают, что, по народной традиции, утверждение ислама в Вос-
точной Чечне, где раннемусульманские кладбища датируются ХVII–ХIII вв., связываются с дея-
тельностью шейха Берсана, являющегося реальным историческим лицом, из общества Курчалой, в котором также представлены предки гуноевцев, если принять во внимание уже упоминавшееся
предание. В нем говорилось, что основательница этого селения, расположенного на р.Гумс (*Гумсу< *Гунсу< *Гун-ой) Курчала была сестрой Гуно, основавшего с. Гуьна (Сулейманов, 1978, с.258). Там же, в Верхнем Курчалое, северо-восточнее которого находится Гордали (см. в предше-
ствующем изложении), находится его могила, надпись на камне которой относится по своему сти-
лю к XVII в., хотя, по другим данным, речь должна идти о «гунаевском/гуноевском жителе Борос-
лане/Береслане из фамилии Беретой», который, по другим данным, был родственником гуноевцев по материнской линии (см.: Ахмадов, 2014; Головинский, 1878, с. 252; Максимов, 1893, с.27; По-
пов, 1870, с. 10, 14).
Все это говорит, с одной стороны, о том распространителями ислама среди чеченцев могли выступать кумыки-гуэны (гуноевцы), так как, помимо прочего, антропоним Борослан/Береслан
может восходить к имени кумыкского князя Бийарслана, по приказу которого отправляется на Те-
рек, равнину Кабарды, один из героев кумыкского фольклора с тем, чтобы собрать подать с та-
мошних гяуров, где он и гибнет в джихаде от холодного оружия (Гусейнов, 2010в, с. 203–204).
С другой стороны, представляется маловероятным то, что в силу территориальной отдаленности
относящиеся к тейпу Гуной собственно чеченцы-гуноевцы, каковые, как было показано в предше- ствующем изложении, являются ассимилированными ими кумыками-гуенами, исторически прожи- вавшими на нынешней территории Чечни, могли поселяться в казачьих станицах. Тем более с ХVIII века, когда гребенские казаки переместились на левый берег Терека и между ними и мест- ным кумыкско-чеченским населением стали складываться напряженные отношения. Не исключе- но, что появление среди гребенских казаков станицы Червленной (осн. в 1614г.), в пределы кото- рой входили до 1802г. земли на правом берегу Терека, кумыков-гуенов могло быть обусловлено и продолжением их вынужденной миграции под давлением чеченцев, переселявшихся в этот регион в последней трети ХVIII века, из ныне чеченских селений Герменчук и Шали (Ткачев, 1912, с.53–
57) в Восточной Чечне, в которой они, как было показано в предшествующем изложении, прожи-
вали. Эти процессы, отражающие изгнание кумыкских феодалов с 40–50х гг. XVIII в. вместе с по-
датным им кумыкским и чеченским населением, получили широкое фантастическое отражение в чеченском фольклоре (Сулейманов, 1978, с.238).
Обращает на себя внимание мотивация ухода кумыков-гуноевцев, каковые (см. выше) и яви-
лись распространителями ислама среди чеченцев, из-за нежелания якобы принимать ислам, что указывает на явление негативного переноса, возможно, связанного с известными жестокостями,
имевшими место в ходе его принятия. Их творил, по преданию, другой распространитель ислама
современник шейха Берсана, время активной жизнедеятельности которого относится к концу ХVI
– самому началу XVII вв. (Айтберов, 2016, с.17, 18), Термаол из восточночеченского общества
Энакхал-лой (от тюрк. еникъала) в Ножайюртовском районе (Акаев). В нем представлен также ку-
мыкский по происхождению тейп Таркхой (кумыки-таркинцы – выходцы из Тарковского шамхаль-
ства в Дагестане), который наряду с тейпом ГIумкхий «кумыки» оказываются известными практи-
чески во всей нынешней равнинной и предгорной Чечне, также преимущественно в восточной ее части (Гусейнов, 2001, с. 21–24).
Данный факт может являться еще одним отражением прошлого вхождения в состав Кумык- ского государства нынешней Чечни. Она, по данным «Перечня доходов шамхалов», датируемого XIV–XV вв. (по другим сведениям, XV–XVI вв.), являлась их мюльком, т. е. личным владением-
доменом, платившим ему ясак «по одному барану с семейства» (см. Гусейнов, 2006–2007б, с. 21–
24). О том же говорит упомянутое в предшествующем изложении пребывание в ее пределах князя
(бия) Султанмута, центром удела которого был Чечен.
Выходцем из данного тейпа или самого шамхальства мог быть Термаол, чье имя может отра-
жать раннюю стадию распространения ислама у тюркских народов, в частности, кумыков. Как от- мечают исследователи, «кумыки – ортодоксальные мусульмане – молятся богу, т.е. Аллаху, в то же время называют его Тенгри, обращаются к нему с просьбами о здоровье и благополучии для себя и
своих близких, о наказании для врагов. И сейчас кумыки нередко говорят: «Тенгрим савлукъ бер-
син» (пусть мой Тенгри даст здоровья)» (Гаджиева, 2005, с.158).
Поэтому первая часть данного антропонима, несмотря на недавнее его иное толкование как
Терман Ол, на основе которого время рождения Термаола было отнесено к 1540 г. (Айтберов, Ха-
пизов, 2016, с.20–21), может быть возведена к пратюркскому языческому теониму Тенгри, вторая – к кум. алгъыш «благословление» того же уровня, известному и в средневековых тюркских памят- никах исламской эпохи – у М.Кашгари и «Кутадгу Билиг» (Ср.- ист. гр. ТЯ, 2006, с.562, 600–601).
Тем самым речь идет об исходном *Тенгрим-алг(ъ)-, из которого могло развиться адаптированная,
но противоречающая чеченскому произношению форма Термаол, так как для середины исконно чеченских слов сочетание -нр- нетипично, что могло обусловить метатезу -рн- > -рм- (см. Деше-
риева, 1965, с.54–55) с лабиализацией инлаутного -а->-o-. Все это является еще одним подтвержде-
нием того, что распространителями ислама среди будущих чеченцев выступали ареально близкие к ним и гребенским казакам кумыкские гуены-гуноевцы.
О сохранении в их религиозной практике пережитков язычества говорит отражение иранского
слова Худай в вышеупомянутом кумыкском йыре, в котором упоминается Терский хребет (Къум.
йыр, 2016, с.160). Вместе с тем следует отметить как некомпетентную попытку связать распро-
странение ислама среди чеченцев с оседанием в ХVI–XVII вв. в Терско-Сулакском междуречье кабардинцев (Айтберов, Хапизов, 2016, с.21), которые не только не проживали в это время в дан-
ном регионе, но еще и не приобщились к исламу, который начали исповедовать только в следую- щем столетии и в ином ханифитском варианте в то время, как мусульмане Терско-Сулакского меж- дуречья являются шафиитами.
ЛИТЕРАТУРА
http://www.cossackdom.com/book/bookkazak.html (дата обращения 12.09.16).
ветская этнография. 1972. № 3. С.31–42.
каз, 1878. Вып.1. С.238–276.
ных и языковых данных) // Вести КНКО. Махачкала, 2006–2007 б. Вып. № 12–14. С.27–35.
ного Кавказа и Дагестана с русским языком. Махачкала, 2010а. 214 с.
(вторая половина ХVI – первая половина XVII вв.) // Материалы Международной научной конференции
«Эндиреевский владетель Султан-Махмуд Тарковский в истории российско-кавказских взаимоотноше-
ний(вторая половина ХVI–первая половина XVII вв.)». Махачкала, 2010б. С.194–219.
ческом и ареальном контексте эпохи Султан-Махмуда // Материалы Международной научной конференции
«Эндиреевский владетель Султан-Махмуд Тарковский в истории российско-кавказских взаимоотношений
(вторая половина ХVI – первая половина ХУIIвв.)». Махачкала, 2010 в. С.220–232.
ков. Грозный, 1965. 119 с.
щения 12.09.16).
графия. 1961. №1. С. 41–53.
дис. … канд. ист. наук. Л., 1989. 24 с.
Притеречье (вторая половина XVI – XVII в.) // Вестник Академии наук Чеченской Республики. 2015. №3.
С.62–64.
Вып. IV. Тифлис, 1870. С.1–38.
военно-политическое и культурное развитие: Автореф. дис. …канд. ист. наук. Пятигорск, 2003. 25 с.
зачьей старины. Владикавказ, 1912. Вып. 1. 223 с.
Cписок сокращений:
КНКО – Кумыкское научно-культурное общество
СИГТЯ – Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков
ЦГВИА – Центральный государственный военно-исторический архив
G.-R.A.-K. Guseinov
ABOUT (OLD)KUMYK ORIGIN OF GREBEN GUNOEVTS COSSACKS
IN THE CONTEXT OF THE QUESTION OF ETHNOLANGUAGE ACCESSORY OF THE MEDIEVAL POPULATION OF TEREK-SULAK ENTRE RIOS
In the relation the Greben Cossacks – the first Russian settlers, who borrowed in ХVI century Entre Rios of Terek and the lower Sunzha, usually believe that emergence of their settlements in this region happened on borders of accommodation of indigenous people of former Soviet Chechen-Ingush republic. Carriers of the Kumyk language, which historically live on the right coast of the Terek River in contrast of the Greben villages, are traditionally excluded from their number. They are located since the end of the XVII beginning of the 18th centuries on left bank of the Terek River and enter in administrative borders of the Chechen Republic now. At the same time since pre- Soviet times there is an opinion based on legends according to which some number of Chechens of Gunojteyp (tribe) allegedly lodged in one of the Greben villages even before the Caucasian war. They were assimilated by Cossacks and received further in their environment the name of gunoyevets. However the made analysis showed that these Cossacks are descendants of the autochthonic old Kumyk population of this region. Among representatives of its free estate the Kumyk Cossacks were known. They treated, unlike other Turkic people, its lowest step. The reason is that, being alien fugitives, is more often murderers, they had no land property. Further, from 19th century, the Kumyk Cossacks become farm laborers.
Keywords: Greben Cossacks, gunoyevets, Entre Rios of Terek and Sunzha, old Kumyk population.
Сведения об авторе:
Гусейнов Гарун-Рашид Абдул-Кадырович – доктор филологических наук, профессор, Дагестанский государственный университет (г. Махачкала); E-mail: garun48@mail.ru
Guseinov Garun-Rashid Abdul-Kadyrovich – Doctor of Philological Sciences, Professor, Daghestan State
University (Makhachkala).
139
УДК 94(470+571)
КАЗАКИ-МУСУЛЬМАНЕ УРАЛЬСКОГО ВОЙСКА НА ГОСУДАРЕВОЙ СЛУЖБЕ
© 2016 г. А.М. Дубовиков
В статье проанализирована роль казаков-мусульман (татар и башкир), которую они играли в Уральском казачьем войске. Кратко показано присутствие казаков-мусульман (в основном татар и башкир) в других казачьих войсках, прежде всего, в тех, что входили в Отдельный Оренбургский корпус. Показаны отдельные примеры достойного выполнения ими своих служебных обязанностей и своего воинского долга. В отноше- нии Уральского казачьего войска приведены дореволюционные источники и дореволюционная литература, свидетельствующие о наличии татар и других мусульман среди его казаков. В статье приведены примеры участия казаков-мусульман в трёх хивинских походах: в походе 1717 года под руководством Бековича- Черкасского, в походе 1839–1840 годов во главе с Оренбургским военным губернатором В.А. Перовским, в кампании 1873 года (и в среднеазиатских кампаниях в целом), а также в событиях, предшествовавших этим походам. Также в статье показана динамика численности казаков-мусульман Уральского войска в разные периоды его истории.
Ключевые слова: яицкие казаки, уральские казаки, казаки-татары, казаки-башкиры, 9-й башкирский кантон, Отдельный Оренбургский корпус, присоединение Средней Азии, Хивинские походы.
О присутствии в рядах первых казаков, появившихся на берегах Яика (в 1775 году ставшего Уралом) представителей тюркско-мусульманских народов свидетельствуют старинные казачьи предания. В 1-й четверти XIX их записал А.И. Левшин в своём «Историческом и статистическом обзоре Уральского казачьего войска». Чуть позже их пересказал А.С. Пушкин в «Истории пугачёв- ского бунта». В них сообщается, что первую казачью общину на Яике, якобы, основал некто Васи- лий Гугня. По одним данным, он был новгородским ушкуйником, по другим – выходцем с Дона. В той общине, якобы, насчитывавшей лишь несколько десятков человек, был лишь один татарин, как тогда называли всех тюрков-мусульман. Позже число таковых якобы постоянно росло, а вскоре казаки перешли к оседлому образу жизни с постоянными семьями. Согласно преданию, ввиду от- сутствия русских женщин, казаки стали жениться на пленницах, а затем – пополнять свои ряды за счёт своих тюрко-язычных соседей, о чём в своё время, якобы, свидетельствовала «бабушка Гуг- ниха», татарка, вдова Василия Гугни (Пушкин, 1995, с. 86–87). Можно не верить преданию, но оно выглядит вполне логично. Причём, подобные предания имеются и в других «старинных» казачьих войсках. Впрочем, если такие предания применительно к раннему этапу казачьей истории выглядят как легенды, то применительно к более позднему периоду такая информация имеет реальное под- тверждение. Например, представители народов Северного Кавказа стали активно пополнять каза- чьи общины своего региона в XVIII веке (Попко, 1880, с.10, 18). Косвенно об этом свидетельству- ют названия терских казачьих слобод («Татарская», «Новокрещенская», «Черкасская»). Согласно донскому казачьему преданию, одного из первых донских атаманов звали Сары-Азман (Венков,
2000, с. 13).
Татары присутствовали среди и яицких казаков, участвовавших в неудачном походе Бековича- Черкасского в Хиву. Важным источником о событиях того похода являются показания чудом спасшегося яицкого казака-татарина Урахмета Ахметева (Терентьев, 2016, с. 14).
Две переписи Яицкого казачьего войска, проведённые в 1-й четверти XVIII века поручиком Е.И.Кротковым, а немного позже – полковником И.И.Захаровым, свидетельствуют, что абсолют- ное большинство яицких казаков были русскими. Нерусских имен было очень мало (Карпов, 1911, с. 892). Тем не менее, следствием мер, предпринимавшихся центральной властью с целью прекра- щения миграций из земледельческих районов Центральной России и Поволжья на юго-восточные окраины, ряды яицкого казачества активно пополнялись путём принятия в своё войско «инород- цев». В основном, это были татары, калмыки и башкиры (Витевский, 1879, с. 29–30; Рябинин, 1866, Ч. I, с. 328).
Следует отметить, что к категории «татар» в тот период относили ногайцев, которых на Яике нередко называли татарами или «татарами-ногаями». По этому поводу Н.А. Аристов в сборнике
«Живая старина» позже отмечал, что ногайцев, по данным на 1875 год, около 87 тысяч в Ставро- польской губернии и около 4 тысяч в Уральской области, где они причислены к местному казаче- ству (Аристов, 1886, с. 30).
Поначалу правительство не противодействовало приёму «инородцев» в казачье сословие. На- против, зачастую оно способствовало этому. Это касалось не только яицких казаков, но и казаков других регионов, в частности, Дона и Северного Кавказа. Во 2-й трети XVIII века в Яицком войске появились выходцы из Средней Азии, которых на Яике называли «бухарцами», «рухменами», «ки- зильбашами» и т.п. П.-С.Паллас, посетивший Яицкий городок в 1769 году, отмечал, что среди ме- стного казачества таковых немало (Паллас, 1809, с. 412). Их потомков в следующем веке стали на- зывать «татарами», как и потомков ногайцев, а также всех представителей тюркско-мусульманской общины Уральского казачьего войска. С другой стороны, некоторая часть их была постепенно ас- симилирована.
Во 2-й половине XVIII века приток «инородцев» в Яицкое войско сократился, а к концу века фактически прекратился (Рябинин, 1866, Ч. I, с. 385). Это было вызвано, с одной стороны, нежела- нием возросшего казачьего населения делиться своими жизнеобеспечивающими ресурсами с чу- жаками, и, с другой стороны, поддержкой такой позиции властями. Поэтому в XIX – начале XX века никаких существенных изменений в этническом составе Уральского войска не происходило.
В отличие от казачьих войск Кавказа, Оренбуржья, Сибири и Дальнего Востока (где вопрос о включении в казачье сословие новых элементов решался на уровне военного ведомства и прави- тельства), приём новых лиц в уральскую казачью общину без её согласия был невозможен. И в этом её одна из уникальных черт. Правда, попытка внедрить в ряды уральского казачества новую этносоциальную группу, не спросив согласия казаков, всё же была предпринята в 1832 году, но оказалась неудачной. Тогда к уральскому казачеству был причислен 9-й башкирский кантон (счи- тавшийся одним из лучших), ставший «Башкирским отделом» Уральского войска. Однако ураль- ская казачья община отказалась принять чужаков на своей территории и делиться с ними своими угодьями. Воспрепятствовать этому правительство не могло, так как все земельные и водные уго- дья в границах Уральского войска считались собственностью его казачьей общины. В итоге баш- кирский отдел был расселён за пределами войсковых границ, в районе рек Иргиз и Камелик, и под- чинён Уральскому войску лишь формально. За 33 года между башкирами и уральцами не устано- вилось ни культурных, ни экономических контактов (Железнов, 1910, с. 258). При Александре бес- смысленность такого «альянса», давно ставшая очевидной, привела к отделению башкирского от- дела от Уральского войска в 1865 году. Небольшое количество башкир осталось лишь в Илецкой станице, где они проживали и ранее, до 1832 года, но и они не входили в казачью общину (Боро- дин, 1891, с. 313).
Результаты двух переписей яицкого казачества, относящихся к XVIII веку, объединены в од- ном документе, хранящемся в военно-историческом архиве (РГВИА, ф. 653, оп. 1, д.1). Они дати- рованы 1765 и 1772 годами. Это было время «смуты» в Яицком войске, когда казаки регулярно по- сылали в столицу своих жалобщиков на злоупотребления старшинско-атаманской верхушки, сто- рону которой практически всегда принимали приезжавшие для разборок чиновники. «Смута» за- вершилась январским восстанием 1772 года, которое было подавлено летом того же года генера- лом Фердинандом фон-Фрейманом, проведшим после всех экзекуций очередную перепись. Срав- нение данных 1772 и 1765 годов позволяет определить, кто из войсковых чиновников был убит повстанцами, кто наказан, кто «подался в бега». Несмотря на масштаб потрясений 1772 года, к су- щественным изменениям они не привели. Иное дело – бегство калмыков на историческую родину, в «Зюнгорию» (Джунгарию) в 1771 году, приведшее к резкому сокращению их численности в вой- ске. О татарах этого сказать нельзя, их количество практически не изменилось.
Анализ данных переписей позволяет проследить численность казаков-татар на тот период. Среди представителей войсковой администрации был лишь один татарин – престарелый Мавлекей Ицмагулов. Среди 32 казачьих сотен, приписанных к войсковой столице (Яицкому городку), одна сотня была чисто татарской. Татарином был и её командир, Сапар Ахметев. Сотня, стоящая по- следней по списку (№32), насчитывала только 8 десятков и отличалась смешанным русско- татарским составом, возглавлял её сотник Василий Пузаткин (РГВИА Ф.653. Оп.1. Д.1. Л.11, 46–
57, 514–525). Таким образом, среди 32 сотенных командиров татарин был только один.
В линейных крепостях и форпостах ситуация была иной, доля татар там была выше. Напри- мер, в Коловертном форпосте среди 35 казаков всех возрастов (служилых, отставных, малолетков и мальчиков) было 12 татар. В Индерской крепости – 24 из 130 (РГВИА Ф.653. Оп.1. Д.1. Л.574–583).
Любопытно, что среди казаков, служивших при Индерской крепости, указан некто Аптакарим (Абдукарим) Тангаев – ближайший сподвижник Пугачёва, фигурировавший в следственных доку- ментах как «Аптыш Тангаев». Бежавший после подавления пугачёвщины к хану «Младшей кир- гизской Орды» Нурали, он был выдан им, а затем казнён в Яицком городке.
Часть казаков-татар проживала в двух имевшихся тогда в войске станицах – Илецкой и Сак- марской, где их было 85 из 898 и 52 из 617 «душ» (мужского пола) соответственно (РГВИА Ф.653. Оп.1. Д.1. Л.658–675). При этом ни в станицах, ни в линейных укреплениях татары не занимали начальствующих должностей. Они были представлены лишь среди толмачей, должности которых имелись лишь при четырёх пунктах. Но лишь в двух из них – в Гурьеве-городке и Сахарной крепо- сти толмачами были татары – Мухамет Мульмин и Джуман Щербюкеев. В Тополиной и Сарайчи- ковской крепостях толмачи были русские (РГВИА Ф.653. Оп.1. Д.1. Л.616, 635, 642, 575).
Казачьи чины были приравнены к регулярным чинам в 1798 году, в соответствии с указом Павла I. Порядок присвоения офицерского чина определялся различными факторами – как личны- ми качествами, так и происхождением, заслугами и чинами предков. Требовалось безупречно про- служить длительный срок в качестве урядника (казачьего унтер-офицера), чтобы командование смогло представлять казака в качестве претендента на офицерский чин. При наличии дворянства срок службы в урядниках сокращался в несколько раз. Проанализировать этнический состав офи- церов и урядников Уральского казачьего войска можно с помощью формулярных послужных спи- сков. Согласно спискам за 1813 год, среди 14-ти штаб-офицеров (полковников, подполковников и войсковых старшин) был один татарин – Узбек Тюняев. Среди ста с лишним обер-офицеров татар было лишь трое, даже среди урядников – только четверо (РГВИА Ф.489. Оп.1. Д.3092. Л.5, 73, 76,
81, 89, 98).
Позже, во второй половине XIX века, появилось требование получения военного образования в соответствующих учебных заведениях, однако, для обучения в них требовалась принадлежность к дворянскому сословию (требование было отменено лишь в 70-е годы XIX века). Дворяне, хотя и в небольшом количестве, присутствовали и среди татар. Например, среди четырёх уральских каза- ков, окончивших в 1867 году Оренбургский («Неплюевский») кадетский корпус с присвоением чи- на хорунжего был один татарин – Ахмедфазыл Акиров (Уральские войсковые ведомости. 1867.
№38). Некоторые фамилии довольно часто фигурировали в различных областных и войсковых до- кументах. Среди них, например, Искаковы или Нуралины (Памятная книжка, 1898, с.159). Судя по последней фамилии, её обладатели были потомками хана Нурали, возглавлявшего в своё время Младший казахский жуз. Но, как и все казаки-мусульмане, Нуралины попали в категорию «татар».
Несколько уральских казаков из числа этнических татар присутствовали и в отряде генерал- адъютанта В.А. Перовского, Оренбургского военного губернатора, отправившегося в 1839 году в хивинский поход. Но среди казаков – участников того похода – башкир было гораздо больше, хотя они и не были представителями Уральского войска. В то время оренбургские башкиры представляли собой самостоятельное казачье войско, причём, самое многочисленное в Оренбургском крае. Так, к
осени 1839 года, то есть, к началу похода Перовского, в Отдельном Оренбургском корпусе, состояв-
шем в его ведении, состояло более ста тысяч человек. При этом подавляющее большинство из них было представлено иррегулярными формированиями, среди которых, в свою очередь, абсолютное большинство составляли башкиры. На тот момент численность казачьих войск корпуса была сле- дующей: уральцев – 87 и 3552 (офицеров и нижних чинов), оренбуржцев – 190 и 11863, мещеряков –
293 и 12501, башкир – 1362 и 73089 (Иванин, 1874, с. 56). К тому времени не прошло и полутора де- сятилетий с момента начала зимнего похода Ф.Ф. Берга. В 1825 году отряд полковника Берга выдви- нулся из Сарайчиковской крепости через Мангышлак к Аральскому морю. Целью похода была ре- когносцировка местности для будущего продвижения в Среднюю Азию, а также наказание казахско- го рода «адай» за грабежи и набеги на российские владения. Башкирские казаки в том походе не уча- ствовали, но предоставили участникам похода 544 лошади для перевозки фуража и амуниции. Ещё по 600 лошадей для этих целей предоставили непосредственные участники похода – уральцы и орен- буржцы, коих было 1200 и 400 человек соответственно (Иванин, 1874, с.16–17).
На походе Перовского в Хиву следует остановиться отдельно. Первоначально для него плани- ровали выделить более пяти тысяч офицеров и нижних чинов из состава Отдельного Оренбургско- го корпуса, в том числе три казачьих полка: Уральский, Башкирский и Оренбургский, общей чис- ленностью – 60 офицеров, 60 урядников и 1650 рядовых. Всего 16 конных сотен, из них половина (8 сотен) башкирских. Кроме того, для основания двух становищ на пути следования отряда пред- полагалось выделить 6 казачьих сотен, оренбургских и башкирских (по три от тех и других), всего
19 офицеров, 24 урядников и 660 рядовых. Позже эти цифры были существенно скорректированы, хотя общая численность отряда почти не изменилась. И вот почему. Справедливости ради надо от- метить, что, давая оценки разным категориям участников того похода, Иванин, будучи его участ- ником, дал башкирам и мещерякам, в целом, невысокую оценку. По его мнению, они «по недос- татку в обучении и невоинственности, мало годились для похода». В то же время, Иванин неоди- наково оценивал разные категории башкир. Он отметил, что для того похода были набраны башки- ры из 9-го и 16-го кантонов, которые считались наиболее воинственными. Однако первенство Ива- нин отдал уральским казакам, полагая, что они «по знанию степи и степных походов, привычке к трудам и непогодам, и постоянному отражению хищнических набегов при охранении своих преде- лов, могут считаться хорошими воинами для степных походов и необходимым конным войском для экспедиции в Хиву». Очевидно, по этой причине планируемый ранее состав отряда был пере- смотрен. Численность уральских казаков была увеличена до 1244 человек (включая 38 офицеров и
64 гурьевцев – также казаков Уральского войска, используемых в качестве матросов). Число баш- кир было уменьшено с восьми до полутора сотен – 4 офицера и 171 нижний чин (Иванин, 1874, с. 47, 57–58, 59, 60).
Кроме того, башкирские казаки 12-ти кантонов, с 1-го по 12-й, приняли активное участие в снабжении отряда Перовского во время подготовки к походу, доставляя в Оренбург провиант и прочие грузы. Затем казаки первых пяти кантонов доставляли обозы с необходимыми для войск грузами из Оренбурга в казахскую степь, где были основаны укреплённые перевалочные пункты. Всего в сопровождении обозов в казахскую степь участвовали 7878 башкир, включая 159 офице- ров. При этом 196 из них заболели и умерли в степи, в том числе три офицера. Ещё трое башкир умерли позже в илецком госпитале (Иванин, 1874, с. 217–219). Всё это наглядно свидетельствует, что подобные «транспорты» отнюдь не были лёгкими прогулками, и по своей сложности мало от- личались от военных походов. Например, от того же похода Перовского, в котором, кстати, к нача- лу апреля 1840 года умер всего лишь один казак Башкирского войска. Для сравнения: в оренбург- ских линейных батальонах число умерших солдат исчислялось сотнями (Иванин, 1874, с. 248–249).
Казаки-мусульмане периодически, если того требовала ситуация, проявляли героизм не мень- ший, чем другие категории казачества. При штурме Туркестанской крепости отличился хорунжий Ниязмухаметов (РГВИА Ф.1441. Оп.1. Д.155. Л.3–3об.). В числе казаков уральской сотни есаула В.Р. Серова, проявившей чудеса героизма в бою со стократно превосходившим её войском коканд- ского правителя Алимкула 4–6 декабря 1864 года, был казак Насыр Фаткуллин. Будучи единствен- ным татарином в сотне, он с честью выполнил свой воинский долг и вскоре после тех событий умер от ран (Хорошхин, 1889, с.48). Среди уральских казаков, награждённых «за дело с бухарцами
5 апреля 1866 года при урочище Мурза-Рабат» были сотник Курбан Баукаев и урядник Бухар Ху- саинов (Уральские войсковые ведомости. 1867. №№6,18). Летом 1870 года подполковник Байков отрядил из своей экспедиции 20 казаков для сопровождения каравана из ста тридцати верблюдов от озера Чушка-куль к реке Чеган. В пути следования, на караван напал крупный отряд адаевцев. Облачённые в кольчуги, они были защищены от пуль, поскольку у казаков были только пистолеты, не способные пробить подобную защиту. Тем не менее, казаки смогли продержаться до прихода помощи, хотя противник многократно превосходил их по численности. Практически все они полу- чили по нескольку ранений, а три человека погибли. Отряд состоял из 14 донских, 3 оренбургских и 3 уральских казаков, одним из которых был татарин Халимов, параллельно выполнявший функ- ции переводчика (Терентьев, 2016, с. 165–166). При штурме ахалтекинской крепости Геок-Тепе в начале 1881 года одним из тех, кто получил смертельное ранение, был казак-татарин Джалдыбаков. Будучи ещё живым и находясь в сознании, он с гордостью признался, что в его роду все уклоня- лись от строевой службы, зато он отслужил за них сполна, будучи представлен к «Георгию» (Гуля- ев, 1882, с. 70–71).
Кроме татар и башкир, в казачьих войсках дореволюционной России и им подобных иррегуляр- ных частях служили и другие представители мусульманских и тюркских народов. В частности, пред- ставители этих народов приняли самое активное участие в хивинском походе 1873 года, а также в предварительной подготовке к нему. Подобные формирования составили основную часть Мангыш- лакского и Красноводского (Чекишлярского) отрядов. В тот период Мангышлакское приставство находилось в ведении кавказских, а не туркестанских или оренбургских властей. Именно поэтому на Хиву со стороны Каспия были выдвинуты войска Кавказского корпуса, в составе которых присутст- вовали ширванский, апшеронский и другие полки и батальоны, укомплектованные этническими кав- казцами, включая офицеров. Например, 3-я стрелковая рота апшеронцев поручика Алхазова, отрази-
ла попытку хивинцев отбить табун верблюдов, уничтожив при этом значительную часть противника. Тогда же подполковник Скобелев с бойцами дагестанского полка и уральскими казаками атаковал хивинский конный отряд в тысячу сабель, обратив противника в бегство и нанеся ему серьёзный урон. Во время очередной стычки с хивинцами, пятеро казаков кизляро-гребенской сотни во главе с ротмистром Алихановым имитировали бегство от противника, дабы заманить его в засаду. При отби- тии хивинского орудия отличились 2-я и 3-я роты ширванского полка. Позже ротмистр Алиханов был ранен в обе ноги. Отличился в той кампании и командир 4-й стрелковой роты Апшеронского полка капитан Бек-Узаров. В бою с мятежными адаевцами получил ранение прапорщик Зейналбеков. В феврале 1873 года, преследуя туркменов, бежавших за реку Атрек (граница с Персией), майор Ма- чавариани, приказал переправиться на персидский берег. При этом первым погибшим «русским» стал казак кизляро-гребенского полка чеченец Лабазан Бектемиров, получивший шестнадцать са- бельных ударов (Терентьев, 2016, с. 183–184, 323, 359–361, 364).
В Уральском войске имелись полностью нерусские казачьи посёлки, калмыцкие и татарские. При этом татарские селения располагались, в основном, в северной и северо-восточной части вой- ска, граничащей с Оренбуржьем, калмыцкие – в южной и юго-западной его части. В ряде посёлков и станиц казачье население было этнически смешанным. Общую этническую картину того или иного посёлка или станицы можно проследить не только по переписи их жителей, но и по другим документам. Например, по данным о детях, родившихся в казачьих семьях. Так, в 1860 году у каза- ков-мусульман («магометан») родились 147 детей (без учёта башкирского отдела). Например, в Илецкой станице (6 форпостов, 10 хуторов и один городок) в том же году «в магометанстве» роди- лось 18% новорождённых (92 из 520). Это примерно вчетверо выше, чем в среднем по Уральскому войску (в русских семьях тогда родилось 3002 ребёнка, или около 94% новорождённых). В других частях войска татар было мало. К примеру, на средней дистанции (в 1869 году вместо «дистанций» и «линий» появились «отделы») рожденные «в магометанстве» составили всего лишь 0,5% (Ряби- нин, 1866, Ч.II. Приложение №42). При этом уровень рождаемости был примерно одинаков у всех основных этнических групп. Судить об этническом составе можно также по документам, связан- ным с очередным призывом на действительную службу, или увольнением со службы. Так, к при- меру, по приказу ВРИО наказного атамана полковника Родзянко №804 от 12.11.1893 года. Соглас- но данному приказу, из полевого разряда в разряд внутренне-служащих переводились 5 казаков Озёрного посёлка Илецкой станицы – все татары: Гафьятулла Гайнутваров, Шайхутдин Назметди- нов, Шайхатдин Шаяров, Шайхаттар и Сахаутдин Шагизьяновы. Такая же картина оказалась и в Мухорском посёлке Глиненской станицы – все пятеро татары: Рахматулла Аиткуллов, Абдулвагап Балыков, Мустай Искендеров, Давлет-Галий Нигаев, Гусман Сюндюков. В Мустаевском посёлке Мустаевской станицы также все оказались татарами. Ещё в одном небольшом посёлке той же ста- ницы, очевидно, население было смешанным; в приказе указаны двое – Гариф Зарифов и Кузьма Дубовсков. В Мухрановском посёлке Студёновской станицы население также было смешанным – во внутренний разряд переводились 7 татар и 11 русских. В Кушумском поселке из полевого раз- ряда выводились 5 татар и 6 русских (РГВИА Ф.653. Оп.1. Д.2. Л.213–222.).
К началу ХХ века мечети имелись в ряде казачьих станиц и посёлков Уральского войска, пре- имущественно, в его северной части – в Мустаевской, Студёновской и ряде других. В Уральске, Илецке и станице Сламихинской мусульманские общины возглавляли ахуны. В 1900 году эти по- сты занимали, соответственно, Абдулсалех Ишкулов, Абдулгаллям Давлетшин и Губайдулла Галь- киев (Памятная книжка, 1900, с.325).
Противостояний или конфликтов, основанных на межэтнических или на межрелигиозных противоречиях, Уральское войско не знало. Несмотря на некоторую культурно-бытовую (в том числе религиозную) изоляцию и фактическое отсутствие смешанных браков у различных этниче- ских общин, между ними издревле поддерживались уважительные отношения, и, в случае необхо- димости, готовность к взаимопомощи. Важнейшим фактором являлась общая воинская повин-
ность. Казаки-мусульмане, вместе с русскими, участвовали в войнах, которые вела страна, в том
числе и против мусульманских стран. Участвовали они и в среднеазиатских кампаниях, и в подав- лении волнений в казахской степи (зачастую совместно с казахскими джигитами из ханских и сул- танских команд). Ярким свидетельством тому могут служить личные дела многих из них. Напри- мер, Шамай Тангаев с 1808 по 1811 год «в молдавской армии противу турок в неоднократных сра- жениях был». Ахмет Хаметьев в 1804 году служил «в киргизской степи», а в 1811 – «в Молдавии противу турок». «В многократных сражениях противу турок» был в 1807–1811 годах и Апкеш
Утяпов. Искендер Чубеков, Утяп Юсупов также «были в азиатской степе», «в резервных командах за Уралом» (РГВИА Ф.489. Оп.1. Д.3092. Л.53, 73, 89, 76, 81, 98).
Используя данные переписей 2-й половины XIX – начала ХХ века, можно сделать вывод, что за этот период этнический состав уральского казачества никаких серьёзных изменений не претерпел. В
1862 году, согласно данным А.Д. Рябинина, из 81998 казаков русских было 70331 (86%), башкир –
6095 (7%), татар – 4168 (5%), калмыков – 1184 (1,4%). Прочие (преимущественно, каракалпаки) со- ставляли примерно полпроцента (Рябинин, 1866, Ч.I, с. 330–331). Без учёта башкир картина стано- вится иной, доля русских вырастет до 92,5%, татар – до 5,5%, калмыков – до 1,5%. Через полтора де- сятилетия это соотношение практически осталось тем же. В 1876 году, по данным Н.А. Бородина, русских стало 93%, татар – 5,5% калмыков – 1,5%. Незначительное увеличение доли русских, по мнению Н.А.Бородина, можно объяснить тем, что их число пополнилось за счёт 0,5% «прочих». Так,
по его выражению, каракалпаки «обрусели окончательно», но именно они составляли основную мас-
су «прочих». В 1885 году в Уральском войске русских было 93658 (93,7%), татар – 5378 (5,4%), кал- мыков – 934 (0,9%) (Бородин, 1891, с. 138–139). Очевидно, у калмыков прослеживалась та же тен- денция, что и у каракалпаков. Согласно первой всероссийской переписи 1897 года в Уральском вой- ске из 114166 «лиц казачьего сословия» русских насчитывалось 106688 (93,5%), татар – 6304 (5,5%), калмыков – 963 (0,8%). Вновь появились «прочие» (представители ещё семи национальностей, воз- можно, «казаки» в первом поколении), но все они, вместе взятые, составляли менее 0,2% (Первая всеобщая. Т.88, 1904, с. 116–117).
ЛИТЕРАТУРА
ленности // Живая старина. 1886. Вып. III-IV.
1882.
ная польза», 1874.
Ч.1–2. СПб., 1823.
15.РГВИА. Ф.489. Оп.1. Д.3092.
16.РГВИА. Ф.653. Оп.1. Д.1.
17.РГВИА. Ф.653. Оп.1. Д.2.
18.РГВИА. Ф.1441. Оп.1. Д.155.
Уральск, 1889.
Список сокращений:
РГВИА – Российский государственный военно-исторический архив
А.М. Dubovikov
COSSACKS-THE MUSLIMS OF THE URAL TROOPS FOR STATE SERVICE
The article analyzes the role of Muslims (Tatars and Bashkirs), they played in the Ural Cossack army. Briefly noted the existence of the Cossacks-Muslims (mainly Tatars and Bashkirs) in other Cossack troops, especially the troops of the separate Orenburg corps. Shows examples of proper performance of their duties and their military duty. In respect of the Ural Cossack troops are the sources of pre-revolutionary and pre-revolutionary literature, indicating the presence of the Tatars and other Muslims among his Cossacks. The article provides examples of participation of the Cossacks-Muslims in three of the Khivan campaigns: the campaign of 1717, under the leadership of Bekovich- Cherkassky, in the campaign of 1839–1840 years headed the Orenburg military Governor V. A. Perovski, in the campaign of 1873 (and in the Central Asian campaigns in General), and also in the events preceding these trips. The article also shows the dynamics of the population of the Cossacks-Muslims among the Ural Cossacks at the different periods of the Ural Cossack troops history.
Keywords: Yaik Cossacks, Ural Cossacks, Cossacks-Tatars, Cossacks, Bashkirs, 9th Bashkir Canton,Separate
Orenburg corps, the annexation of Central Asia, Khiva tours.
Сведения об авторе:
Дубовиков Александр Маратович – доктор исторических наук, профессор кафедры «Философия, история и правоведение» Поволжского государственного университета сервиса (г. Тольятти); E-mail: alexdubovikov@yandex.ru
Dubovikov Alexander Maratovich – Doctor of Historical Sciences, Professor of Chair «Philosophy, history and jurisprudence», Volga region State University of Service (Tolyatti).
146
УДК 94(470.4)"15/16"
СОЦИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ХРИСТИАНСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ НОВОКРЕЩЕН В КАЗАНСКОМ КРАЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVI – НАЧАЛЕ XVII вв.
© 2016 г. И.К. Загидуллин
В статье на основе материалов писцовых книг Казанского и Свияжского уездов 1565–1568 гг. и Казан- ского уезда 1602–1603 гг. реконструируются результаты миссионерской деятельности первых казанских ар- хиепископов Гурия и Германа и митрополита Гермогена, выявляются конфессиональные принципы испоме- щения служилых новокрещен и организации сети их селений.
Ключевые слова: Казанская епархия, Казанский уезд, христианизация, служилые новокрещены, архи-
епископ Гурий, митрополит Гермоген, конфессиональный состав новокрещенских селений.
После завоевания Казанского ханства первостепенными для московского правительства стали проблемы достижения стабильной общественной обстановки и ускоренной колонизации покорен- ного края. В новых военно-политических условиях властям предстояло изменить свое отношение к мусульманам и рассматривать их не только как «клятвопреступников», проливающих «кровь хри- стианскую», но и как подданных русского государя. Религиозной фанатизм, насаждаемый духов- ной властью в период казанского взятия 1552 г. (АИ, т.1. с. 291), более не способствовал улучше- нию взаимоотношений властей с местным населением.
Учреждение на созванном в феврале 1555 г. по инициативе царя Ивана IV церковном соборе Казанской кафедры правомерно рассматривать именно в этом ключе – в плане разработки прави- тельством новой идеологии. Первым руководителем новой епархии был избран игумен Гурий – любимец царя и митрополита Макария. Архиепископ Гурий и его помощники – архимандриты Герман и Варсонофий – прибыли в Казань 28 июля 1555 г. с иконами, книгами, церковной утварью и царской казной, предназначенной в том числе на стройку церквей и монастырей.
Первоначально Казанская епархия включала следующие области: «Город Казань с окрест- ными улусу, Город Свияга з Горною стороною, Васил город, Вятская земля вся» (Макаров, 1981, с. 29–30). После известных событий 1556 г. в ее состав вошли земли бывшего Астраханского хан- ства. Даже после отделения в 1607 г. самостоятельной Астраханской епархии территория, подчи- ненная казанскому архиерею, оставалась огромной. Если сравнить ее с картой расположения пра- вославных епархий в середине ХIХ столетия, то нетрудно заметить, что она охватывала земли восьми епархий (губерний) – Казанской, Уфимской, Симбирской, отчасти Самарской, Саратов- ской, Нижегородской, Вятской и Пермской (Покровский, 1897, с. 140, 143–144). В 1672 г. была уч- реждена Нижегородская епархия (Нижний Новгород, Алатырь, Курмыш, Ядринск с уездами), в которую вошла небольшая часть Казанской епархии. Несколькими годами ранее, в 1668 г., была образована самостоятельная Вятская епархия.
Накануне отъезда из Москвы Гурию была вручена составленная митрополитом Макарием и подписанная царем Иваном IV «наказная память» – своеобразная инструкция для исполнения. Этот документ являл собой новое слово в религиозной политике правительства в отношении мусульман. Согласно «наказной памяти», архиепископ был обязан проявлять особую заботу о тех, кто принял крещение, «обласкать, беречь во всем», чтобы остальные «инородцы», видя «таковое благочестие и брежение и жалование новопросвещеным», тоже захотели стать православными. При проведении
христианизации Гурию предписывалось руководствоваться «началами любви христовой» – кре-
стить только тех, кто добровольно изъявит желание, вести миссионерскую работу методом убеж- дения, без жестокости и насилия. Более знатных татар предлагалось наставлять к новой вере в ар- хиерейском доме («епископате»), а других рассылать для христианского просвещения в монасты- ри. «А как новокрещены из-под научения выйдут, и архиепископу их звать к себе ясти почасту, и поити их у себя за столы квасы, а после стола посылати их поити медом на загородской дом» (ААЭ, т.1, с. 259). С целью формирования доверительного отношения к себе местного населения, архиерей должен был благожелательно относиться и к татарам, приходившим в «епископат» с раз-
личными просьбами: «их велети кормити и поити у себя на дворе квасом же, а медомъ ихъ же пои- ти на загородскомъ дворе; кротостию с ними говорити ихъ къ крестьянскому закону, и разговари- вая с ними тихо со умилением, а жестокостию съ ними не говорити» (Там же, с.260).
В своей миссионерской деятельности архиепископ Гурий должен был обратить большое вни- мание на тех татар, которых власти привлекали к суду. Работа с этой категорией лиц могла дать результаты за короткий срок. За принятие крещения архиепископ мог освободить осужденного от наказания. «А которой татаринъ до вина дойдетъ и убежитъ к нему отъ опалы, отъ каковы ни буди- ти, и похочетъ креститись, и ему того воеводамъ назадъ никакъ не отдати, и крестити его, и покои- ти у себя, и посоветовати о томъ съ наместниками и съ воеводами, и будетъ его приговорятъ дер- жати въ Казани, на старой его пашне и на ясаку, ино его держати на старой его пашне и на ясаку, а нельзя его будетъ держати въ Казани, чая отъ него впредъ измены, ино его крестивъ, отослати къ Государю и Великому Князю» (Там же, с.260).
Содержание «наказной памяти» 1555 г. позволяет понять одну из скрытых сторон внутрипо- литического курса царского правительства в Среднем Поволжье, а именно: признавая христиани- зацию делом государственной значимости, военные власти оставляли на проживание в крае только тех из новокрещеных, которые относились к правительству лояльно, а «неблагоугодных лиц» от- сылали в центральные районы Руси. Инструкция предоставила казанскому архиепископу право совещания с наместником и воеводами относительно определения степени опасности для русских властей осужденных и меры их наказания. Тех, кто, по мнению начальства, мог совершить «изме- ну», предлагалось «отослать» в Москву для изоляции. В этом случае переходило в руки православ- ных священнослужителей центральных районов государства, где осужденный был оторван от ис- торической родины, лишен моральной поддержки единоверцев, оставался один на один с предста- вителями новой власти. Для нас в данном случае важно понимание того, что система христианско- го просвещения в Казанской епархии не ограничивалась местными силами, а представляла всю мощь государственно-церковного аппарата. По отношению к неофитам-пленным местные военные и духовные власти выступали как часть единой системы, своеобразное пересылочное звено в цен- тральные регионы для дальнейшей их христианизации.
Безусловно, крещение тех, кто попал «опалу» с сегодняшней точки зрения трудно расценивать как добровольное крещение. По мнению известного чувашского историка В.Д.Димитриева, данное в «наказной памяти» указание, что провинившиеся «иноверцы» могут быть освобождены от нака- зания, если примут крещение, свидетельствует о том, что царское правительство в немалой степени рассчитывало на принудительную христианизацию (Димитриев, 1978, с.83).
В «Наказной памяти» 1555 г., данной казанскому архиерею, был четко очерчен район миссио- нерской проповеди – это территория бывшего Казанского ханства. Таким образом, в Среднем По- волжье началась системная работа по христианизации, архиерей должен был действовать совмест- но с военными властями. Архиепископ Гурий, несмотря на свой высокий духовный сан, должен был лично заниматься крещением «инородцев», что отчасти объясняется отсутствием в крае мис-
сионеров.
В «наказной памяти» 1555 г. была дана установка на провение миссионерской работы только среди татар, хотя в крае проживало значительное число чувашей, марийцев, мордвы, удмуртов (За- гидуллин, 1997, с.260–263). В XVI–XVIII вв. термин «татары» часто употреблялся при описания служилых людей различных этнических групп (татар, отатарованных мордвы и чувашей), термин
«ясачные татары» стал появляться в русских источниках только с середины XVII в. (Каппелер,
1 Как известно, к этому времени плененный в 1552 г. казанский хан Ядгар и увезенный до «казанского взятия» в Москву сын Сююмбеки, наследник трона Утямыш-Гирей, были крещены.
лись представители титулованной знати (князья, беки, мурзы), угланы и казаки. Именно этой груп- пой лиц, прежде всего, очерчивался круг миссионерских интересов архиепископа Гурия – его дея- тельность была направлена на крещение элиты бывшего ханства и казаков, которые, по сути, пред- ставляли собой обособленные социальные корпорации. В новых общественно-политических усло- виях московское правительство предложило им новый социальный статус – военную службу вза- мен вознаграждения в виде поместий и денежного оклада. Крещение представителей местной эли- ты и воинов бывшего ханства являлось наиболее эффективным средством инкорпорации их в рос- сийскую социальную иерархию. Эта была одна из стратегических задач, возложенных на архиепи- скопа.
Ориентация правительства на крещение татар объяснялась несколькими причинами. Во- первых, сосредоточение внимания на данной группе позволяло не распылять ограниченные силы миссионеров и направить миссионерское воздействие на конкретный объект. Во-вторых, за корот- кий срок управления вновь присоединенным регионом московские власти успели убедиться в важ- ной роли позиции представителей бывшего привилегированного сословия Казанского ханства в сохранении общественного спокойствия и в обеспечении исполняемости местным населением предписаний воевод. Важно также отметить, что в Среднем Поволжье акт крещения татарина оз- начал нечто большее, чем духовные поиски неофита, он приводил к расколу единой социальной страты по конфессиональному признаку. Смена вероисповедания превращала новокрещеного в маргинала корпорации местной элиты и казаков, лишало его авторитета в среде единоверцев.
В рассматриваемый период происходили сложные процессы этнического взаимодействия, пре- жде всего татаризация переселившихся в край в ханский период ногайцев и других групп тюркского (чуваши) и финского (марийцы и удмурты) населения. Правомерно предположить, что главными объектами успешного христианского просвещения миссионеров являлись именно представители на- родов, находящихся в состоянии смены этноконфессиональной или этнической идентичности, кото- рые в достаточной мере успели укрепиться в исламских ценностях (Галлямов, 2001, с. 56–59). Отсут- ствие сведений об уровне исламизации привилегированных и ясачных групп населения бывшего ханства лишает нас возможности развить данную тему. Однако очевидно, что уровень распростране- ния ислама не означал высокую степень приверженности населения традициям мусульманства.
Мировая практика взаимоотношений ислама и христианства в течение столетий свидетельст- вует о том, что крещение мусульман явлением редким, нежели распространенным. Очевидно, при- чины крещения служилых и ясачных татар во второй половине XVI–XVII вв. заключались в соци- альном и духовном кризисе татарско-мусульманского сообщества того времени. Ликвидация госу- дарственности, крушение прежних социальных ориентиров и ценностей, гибель большей части аристократической элиты в 1552 – 1557 гг., бегство в другие регионы и выселение в центральные русские уезды (Липаков, 1989, ч.1, с.83), огромные людские потери в ходе восстаний2 и каратель- ных акций московских полков, которые привели, в конечном счете, к демографической катастрофе, и другие факторы вызвали социальный и духовный кризис. Понимание всей глубины творившейся здесь вопиющей несправедливости, которую осуществляла новая власть на правах победителя, и осознание своей беспомощности, ощущение безысходности, видимо, способствовали доминирова- нию в различных слоях общества упаднических настроений. Был нанесен сокрушительный удар институтам ислама: уничтожена городская исламская инфраструктура (мечети, библиотеки, мекте- бе, медресе и т.д.) и источники ее содержания (вакуфные земли). Самое главное – была ликвидиро- вана система подготовки мусульманского духовенства, т.е. лиц, которые могли успешно выполнять миссию духовного ориентира.
Профессор Казанской духовной академии П.В.Знаменский, ассоциировавший время активного миссионерского просвещения в крае исключительно с периодом деятельности на посту архиерея Гурия (1555–1563) и Германа (1563–1567), отметил, что после них остались «целые деревни так называемых новокрещеных татар», а их преемники не проявляли особого рвения на этом поприще (Знаменский, 2005, с. 147).
Попытаемся определить особенности миссионерской деятельности и результаты христианско-
го просвещения первых казанских архиереев Гурия и Германа. В период «Казанской войны» 1552–
2 Наличие к 1603 г. в числе служилых людей Казанского уезда всего 14 князей и 6 мурз (Галлямов,
2001, с.19–20), даже со скидкой на принудительное переселение правительством некоторой части представи- телей аристократии в центральные районы Московского государства, позволяет говорить о том, что после падения Казани, аристократическая знать была в основном перебита, погибла или оставила родные края.
1557 гг. в русских городах-крепостях обычным явлением стали пленные из числа повстанцев. Ду- мается, что в последующие годы казанские тюрьмы не пустовали и содержавшиеся в них пленные являлись главным объектом крещения. Согласно писцовой книге 1565–1568 гг., в Казани действо- вали четыре тюрьмы («опальная да две татинные, да женские») (Список, 1877, с. 13). Крещение совершалось при тандеме судьи-воеводы и архиепископа-миссионера. Первый назначал суровое наказание, второй предлагал жизнь взамен смерти жизнь или существенное облегчение участи или освобождение от плена. Взаимодействие «злого» воеводы и «благородного» архиепископа, несо- мненно, приносило результаты.
До завершения «Казанской войны» (1557 г.) Гурий и его подчиненные вряд ли имели возмож- ность выезжать в селения Луговой стороны. Вероятнее всего, специальных поездок, которые пред- принимали деятелями Новокрещенской конторы в 1740–1750-е гг., соратники Гурия и последую- щих казанских архиереев не совершали. И такой надобности не существовало, потому что, соглас- но «наказной памяти» 1555 г., объектом христианизации должны были стать служилые татары – наиболее близкая к власти и зависящая от нее в социально-экономическом отношении группа ме- стного населения.
Первоначально, в периоды восстаний, крещение служилых людей воспринималось как некий акт выражения преданности новой власти. Летом и осенью 1555 г. новокрещеные совместно с мос- ковскими полками и казанскими князьями участвовали в широкомасштабных военных операциях против повстанцев. В 1556 г. новокрещеные принимали участие в подавлении казанского бунта (Соловьев, 1989, с. 463–464). Еще одним направлением взаимодействия архиепископа и казанского воеводы П.И.Шуйского являлась деятельность по охране и хозяйственному освоению окрестностей вновь построенной крепости Лаишев, расположенной на правом берегу Камы. Эта была одной из самых опасных в военном отношении точек – крепость специально построили в 1557 г. с целью предотвращения набегов ногайцев – напротив места их переправы недалеко от устья Камы. В ап- реле 1557 г. казанский воевода уведомил Ивана IV о том, что «повелелъ Арскимъ и побережнымъ татарамъ поставили на Каме въ Лаишовъ город, и князь Петръ устроилъ новокрещеновъ да стрель- цовъ, а у нихъ головы детей боярскихъ для ногайскихъ людей приходи, а новокрещеномъ велелъ тутъ пашню пахати» (ПСРЛ. Т.13. Первая половина, с.281). Это были пленники-туземцы, приняв- шие православие и пожалованные пашнями и сенокосами около крепости, они была расселены в посаде, а в самом городе водворены дети боярские и стрельцы со своими головами, отмечал, ана- лизируя это сообщение летописи, Г.Перетяткович (Перетяткович, 1877, с. 240). Одновременно П.И.Шуйский «и у Казани и по пустымъ селомъ всемъ велелъ пашни пахати Русскымъ людемъ и новокрещеномъ» (ПСРЛ. Т.13. Первая половина, с.281–282). Как следует из источника, новокре- щеные наряду с русским крестьянами были расселены близ Казани на пустошях, оставленных ко- ренным населением. Иначе говоря, они были расселены в «поясе безопасности», созданной вокруг Казани путем переселения местных крестьян.
Установки «наказной памяти» 1555 г. относительно формирования тандема архиепископа и казанского воеводы по реализации внутриполитического курса правительства в крае приобретают ноые очертания при анализе письма Ивана IV, адресованного Гурию 5 апреля 1557 г., в котором царь сообщал, что отправил вновь назначенному наместнику Дмитрию Палецкому предписание о распределении вотчин, «поговоря» с архиепископом (Амвросий, 1815, с.528–530). С учетом того, что земля являлась главным богатством для всех категорий населения, это был принципиальный момент в плане определения места и роли церкви при выделении поместий новокрещенам. Ю.Н.Иванов и В.В.Королев совершенно справедливо предположили, что такое право сохранялось за казанскими архиереями до конца XVII в. (Иванов, Королев, 2011, с.25).
При архиепископе Гурии земельные владения получили монастыри: Свияжский Успенский (основан в 1552 г.), Казанский Зилантов (1552 г.), Казанский Спасо-Преображенский (1556 г.), Че- боксарский Троицкий (1567 г.), Казанский Иоанно-Предтеченский (1567), Троицкая лавра и другие монастыри (Никольский, 2007, с.143), которым отводилась роль центров христианизации местного населения.
Как известно, необходимым условием верстания в категорию служилых людей было испоме- щение – выделение земельного надела в соответствие со знатностью его происхождения, важно- стью, опасностью и сложностью его службы. Христианизация и верстание (и испомещение) слу- жилых татар, по нашему представлению, являлись значимыми проектами, которые призваны были реализовать местные власти.
Правительство, прежде всего, инициировало испомещение направленных на службу беспоме- стных детей боярских и служилых людей, архиерейский дом и учреждаемые монастыри. Первые испомещения начались сразу после наступления в крае общественного спокойствия. Согласно за- писям Никоновской летописи за 1557 г., «…бояринъ князь Петръ Ивановичъ (П.И.Шульский, на- местник казанский. – И.З.) на царя и государя и архиепископу и Казанскому наместнику и архи- манддриту и детемъ боярскымъ царевы села и всехъ князей Казанскыхъ розделилъ, и пахати учали на государя и на всехъ русские люди и на новокрещены на Чювашу» (ПСРЛ, Т.13.Первая полови- на, с.283). Порядок перечисления испомещенных и получивших наделы различных категорий лю- дей в источнике подчинен их социальному статусу. В этом перечне новокрещеные оказались в группе тяглого, ясачного населения. Следовательно, в документе зафиксирована информация о по- лучивших земельные наделы ясачных новокрещенах.
В первое десятилетие установления новой власти лояльные представители местной знати пользовались земельными угодьями, которые были закреплены за ними в ханский период (ПК, с.135).
В рассматриваемый период конфессиональная принадлежность представителя татарской зна-
ти стала ключевым фактором в земельной политике властей. Во второй половине XVI в. некоторые крестившиеся представители местной знати, в частности князь Асанов, приумножали свои владе- ния (Галлямов, 2001, с.48; Ермолаев, 1980, с.35, 45, 51); так, к началу ХVII в. сын князя Асанова – Федор Асан Мурзин – был одним из самых крупных помещиков в крае3.
Специалист по истории служилого землевладения в Московском государстве С.В.Рождест- венский, на основе переписи 1565–1568 гг. выделил некоторые особенности испомещения в Казан- ском крае. Во-первых, в сфере земельной политики казанский воевода пользовался определенной автономией, делегированной ему Москвой, которая, конечно же, осуществлялась под контролем последней, однако позволяла оперативно и комплексно решать многие насущные вопросы, влияв- шие на дееспособность местной власти (Рождественский, 1897, с.304). Во-вторых, описание ранее испомещенных земель и новые испомещения производились одновременно, что позволяло эффек- тивно распределять земельные угодья. «Кроме своей прямой и специальной обязанности, писцы (окольничий Н. В. Борисов и Д.А. Кикин. – И.З.) обыкновенно исполняли также и функции чисто финансового свойства, которые естественным образом связывались с поместной раздачей: отдава- ли на оброк лишние и порозшие поместные земли, давали податную льготу на пустые земли, вхо- дившие в состав поместий, и, наконец, клали розданные земли в сошное письмо. Возможность и естественность подобного совмещения обоего рода функций в деятельности писцов приводили к тому, что раздача поместий происходила часто и во время переписи известного уезда с финансо- выми целями. В таких случаях писцам давалась особая на этот счет память или в общем наказе по- мещалась особая на этот счет инструкция», – писал С.В.Рождественский (Там же, с. 304). Ком- плексный подход (одновременные перепись и испомещение) был признан весьма успешными средством реализации внутриполитического курса правительства, поэтому практиковался и в XVII в. (Там же, с. 311–312). Одновременно проводились и единичные верстания и испомещения.
Очевидно, что при проведении писцового описания 1565–1568 гг. испомещение и христиани- зация служилых людей являлись взаимосвязанными задачами. В этом отношении огромный позна- вательный интерес представляет зафиксированная в текстах в описаний Казанского и Свияжского уездов (Мустафина, 2006, с.3) информация, которая позволяет предметно рассуждать об основных тенденциях и направлениях испомещения и христианизации коренных народов региона.
По социальному и этническому составу интересующие поселения правомерно разделить на две группы. Первая – поселения новокрещеных служилых людей, которые к 1565–1568 гг. локали- зовались в Казанском уезде. Так, в деревне Мемеры по Чувашкой дороге зафиксирован двор слу- жилого новокрещена Василя Осанова (ПО, №59, л.130, с.298). В деревне Чурильня на р. Чурилка по Арской дороге располагались земли новокрещен Карпа Ебакова «с товарищы» (Андреев, 2012, с.168). В деревне Нижняя Ия на берегу р. Ия находились дворы новокрещен-помещиков братьев Игната, Никиты и Афанасия Тимофеевых (ПО, №124, л.171–171 об., с.385, 386). В соседнем селе- нии Средняя Ия находилось поместье новокрещеного Ивана Чебакова «с товарищы» (Там же,
№124, л. 171 об., с.386). В деревне Саир по Алатской дороге вел свое хозяйство новокрещен-
помещик Богдан Иванов сын Чепеслин (Там же, № 36, л.119, с.276). В деревне Большие Бимери
3 Владел 350 четв. пашенной и «лесом поросшей земли», 600 коп. сена и 50 дес. леса (ПК, 1978,
с.67–68).
проживал «новокрещен Матфей» (Там же, № 98, л.158 об., с.360). Во всех селениях новокрещеные служилые расселялись по одиночке, очевидно, что архиепископы Гурий и Герман стремились изо- лировать неофитов от прежнего окружения и расселяли их отдельно, тем самым формируя обособ- ленное хозяйственное и культурное пространство. Еще одна примечательная черта земельно- конфессиональной политики в крае – стремление располагать поместья новокрещеных по близости друг от друга . Так, через овраг от деревни, где располагались поместья названных выше новокре- щен – три брата Тимофеевых, сыновей Тимофея Бирюева, находилась другая новокрещенская де- ревня Средняя Ия, где получили поместья – поместья Иван Чебаков «с товарищы» (Там же, с.386, л.171 об.).
Рассмотрим численность жителей новокрещенских деревень. В трех из шести деревень слу- жилых новокрещен расселяли по одному двору помещика. В одном селении, деревня Нижняя Ия, находилось общее на момент проведения переписи земельное владение новокрещен братьев Игна- та, Никиты и Афанасия – сыновей Тимофея Бирюева (Там же, с.386–387, л.171 об.). Крещение гла- вы семьи, как правило, означало смену вероисповедания его супруги и детей. Наконец, к крупным следует отнести деревни Чурильня и Средняя Ия, в которых числилось более 3–4 дворов (зафикси- рованный в писцовой книге служилый новокрещен проживал «с товарищи»). Примечательно, что только один из новокрещенских помещиков на момент переписи имел собственных крестьян (в деревне Саир у помещика Богдана Иванова сына Чепеслина было два полоняника – Климко и Ку- земка) (Там же, № 36, л.119, с.276), остальные служилые новокрещеные вели хозяйство собствен- ными силами. Таким образом, в период архиерейства Гурия и Германа сформировалось ядро ново- крещенских деревень, включавшее, с учетом неполноты сведений писцовых книг 1565–1568 гг., из не менее 7 поселений служилых новокрещен в Казанском уезде.
Ко второй группе нами отнесены деревни, в которых проживали новокрещеные из ясачных людей, крестьян. Прежде всего следует отметить довольно динамичный характер земельного обу- стройства крестьян-новокрещен. В частности, писцы зафиксировали три деревни служилых рус- ских, которые новокрещеные ясачные люди покинули: 1) деревня Новые Четвертые по Чувашской дороге на момент переписи представляла собой пустошь (Там же, №58, л.130, с.297); 2) село Елань по Чувашской дороге; в 1566 г. ясачные новокрещеные «Науросовы, Иванко и Ванок, и Емельян Челымов да Федор» оставили это село, видимо, также боясь закрепощения, они также проживали совместно с помещичьими русскими крестьянами, и «пошли жить», согласно источнику, «в ново- крещенские села и деревни и по пустым местам самовольно» (Там же, № 39, л.121–121 об., с.103);
3) деревня Новые Меньшие по Ногайской дороге, когда здесь находилось поместье Ивана Поярко- ва Квашнина, из селения ушли новокрещены, оставив три двора пустопорожними (Там же, л.186 об.–187, с.419). Согласно этим записям писцовой книги Казанского уезда 1565–1568 гг., приметой социального поведения новокрещен, расселенных в одной с поместьем служилого русского дерев- не, было их стремление покинуть эти поселения. Несмотря на принадлежность к одной конфессии, различия в языке, менталитете и культуре, видимо, становились непреодолимым препятствием для установления доверительных межэтнических отношений. Кроме того, новокрещеные ясачные по- лагали, что проживание в одной деревне с русским помещиком – это реальная угроза попасть в крепостное состояние.
В 1565–1568 гг. в Казанском уезде ясачные новокрещены расселялись в деревнях, принадле-
жавших русским служилым (3), дворцовому ведомству (1) и церковным институтам (3).
В рассматриваемое время местная власть расселяла новокрещен совместно с русскими крестья- нами с целью изоляции от привычной культурной среды обитания и христианизации. В этом отно- шении выделялись, прежде всего, дворцовое и православное ведомства. Так, на момент переписи в дворцовом селе Бетьки (Там же, № 235, л. 472 об.–473, с.532) новокрещеные проживали одни, а к
1599 г. (судя по именам жителей) здесь насчитывалось 8 дворов новокрещеных и 32 двора русских крестьян (Ермолаев, Липаков, 1984, с.20). Совместное расселение новокрещеных с русским крестья- нами являлось верным признаком их ассимиляции в последующие десятилетия. Исключением не стало и село Бетьки, которое в XVIII в. считалось архиерейской вотчиной (Малов, 1868, с. 16, 17).
Налоговыми льготами, мягким и снисходительным отношением монастыри располагали к се- бе нерусских крестьян, терпевших большие лишения от воевод и «волостелей» (Никольский, 2007, с.144.). Вести миссионерскую работу «со своими» крестьянами им, безусловно, было легче и эф- фективней. В монастырских вотчинах «инородец» нередко вставал перед выбором: принять кре- щение или переселиться в другую местность, подальше от духовных властей. В частности, в дерев- нях Кичемечево, Канбарово, Налетово, Девлезерово-Сересево, учрежденных после 1555 г., судя по
названиям, ранее проживало явно нерусское население, а согласно писцовым книгам 1565–1568 гг., в этих них зафиксированы жители с христианскими именами (Мустафина, 1990, с.11–12). Вероят- но, коренное население между перспективой стать крещеным и переселением выбрало последнее.
Во всех населенных пунктах Казанского уезда, принадлежащих церковным структурам, ново- крещеные составляли этническое меньшинство и расселялись вместе с русскими монастырскими крестьянами. О миссионерской деятельности церковных институтов свидетельствуют следующие факты: наличие в селе Каракчей Кабан, принадлежавшем архиерейскому дому, двора крестьянина- новокрещена Тимошки и 7 дворов крестьян-«полонеников» (ПО, №161, л.204, с.448); в деревне Тура по Алатской дороге, принадлежавшей Казанскому Спасо-Преображенскому монастырю – дворов новокрещенина Ивана Хозянякова, 11 новокрещен и полоняника Андрея Васильева «с то- варищи» (Там же, №220, 221, 222, л.247 об., с. 521–522); в сельце Куюк по Ногайской дороге, так- же принадлежащем Спасо-Преображенскому монастырю, – дворов новокрещен Власа Агишева и Микитки, 11 дворов полоняников и 2 дворов «чюваш» (Там же, л.212 об., с.459–460).
Подобная ситуация наблюдалась в помещичьем селе Большая Шегозда (здесь находилась цер- ковь Николы чудотворного), где проживали 9 русских служилых, 51 двор их помещичьих кресть- ян, в том числе помещичий крестьянин, новокрещен Марчко (Там же, №83, л.148, 337–338), веро- ятнее всего, его предки имели западное происхождение (Андреев, 2012, с.167). Деревню Енасал русского помещика Прокофия Никитина сына Огарева, двор которого по Арской дороге на момент переписи пустовал, писцы именовали «новокрещенским» (ПО, № 34., л.118 об., с.275; №125, л.172, с.387). В деревне Нырса (по Чювашской дороге) русского помещика Тренково Алексеева сына – также проживали татары, «чюваши» и новокрещены (Там же, №55, л.128–128 об., с.294). Таким образом, в одном из трех населенных пунктов, принадлежавшим служилым русским, новокреще- ные проживали одни, в другом помещик проживал совместно с татарами и «чювашами».
Все зафиксированные в Свияжском уезде к 1568 г. селения с крестьянами-новокрещеными Н.В.Никольский относит к ведомству Свияжского Успенского монастыря (Никольский, 2007, с.145). В деревне Бурундук совместно с татарами, «чювашами» жили «полоненики» и новокреще- ны: В.Митько, В.Малайко, В. Михалко, В.Ротно «сапожник», В.Иванко «полоненик». «В. Беляйко Трушо, новокрещен, на мордовском на киждеевском жеребьи пашни полоненичьи 12 четей, да пе- релогу 40 четей, в новокрещеновы пашни 3 четей, да перелогу 10 четей в поле, а въ дву по тому жъ, сена полоненичья 250 копенъ, а новокрещенова сена 50 копенъ лесъ не въ разводе с татарами и чу- вашею, а оброту полоненики съ земли рубль денегъ, а новокрещены дает съ земли две гривны да пошлины два Алтына» (Список с писцовой, 1909, с.108). В «новокрещенской деревне» Ширданы проживал Сергей Тикеев «со товарищи» (Там же, с.128). В деревне Нурбулатово совместно с тата- рами и «чювашами» проживали новокрещен Якуш и полоняник Кондрат Фомин «со товарищи» (Там же, с. 133).
Для полноты картины следует также отметить, что в 1565–1568 гг. в Казани проживали 24 служилых новокрещена (История Татарии, 1937, с.189) и вспомнить о расселении в 1557 г. казан- ским воеводой в Лаишеве новокрещен-бывших пленников (Перетяткович, 1877, с.240).
Итак, период архиерейства Гурия и Германа в целом характеризовался приоритетностью рас- селения служилых новокрещен отдельно: в большинстве селений, находившихся во владении цер- ковных институтов и дворцовом ведомстве, как правило, новокрещеные крестьяне расселялись со- вместно с русскими крестьянами и (или) полонениками. Они составляли меньшинство, что явля- лось важнейшим условием для их христианизации в последующие десятилетия. Из материалов
писцовых книг Казанского и Свияжского уездов 1565–1568 гг. усматривается, что руководство
епархии также занималось крещением ясачных людей из числа бывших пленных, которые, затем подселялись в деревни архиерейского дома и местных монастырей.
Причину приостановки архиерейства Германа на целых 20 лет христианской проповеди в Ка- занской епархии после историки Русской православной церкви склонны объяснять быстрой сменой архиепископов (6 человек), отсутствием у них «ревности своих предшественников и той близости к царю, какою пользовались их предместники, которым царь достаточно способствовал в их святом деле» (Можаровский, 1880, с.24).
Между тем, после архиерейства Гурия и Германа христианская проповедь продолжалась. Как отмечалось выше, в систему христианской проповеди были вовлечены правительственные струк- туры. Пленникам предоставлялась возможность избежать смерти или уголовного наказания путем смены вероисповедения. Новые восстания и аресты зачинщиков антиправительственных выступ-
лений призваны были вызвать новую «волну» крещения: плененные повстанцы через крещение вполне могли сохранить себе жизнь или облегчить свою участь.
Согласно подсчетам Н.Ф.Калинина, через 15 лет после падения Казани в крае насчитывалось свыше 700 русских и более 200 татарских помещиков (Калинин, 1955, с.54). После смерти архиепи- скопа Германа наметилось активное верстание в состав служилых татар представителей ясачного населения значительно увеличилось численность служилого нерусского населения. Согласно под- счетам Р.Г.Галляма, в Казанском уезде с 1568 г. по 1603 г. численность служилых татар (включая новокрещен) увеличилась в 2,5 раза и достигла примерно 500 человек (Галлямов, 2001, с.19–20).
Среди историков, изучавших писцовую книгу Казанского уезда 1602–1603 гг., существует разночтение о численности служилых татар и служилых новокрещен. По мнению Р.Г.Галляма, к этому времени насчитывалось около 200 служилых «новокрещен» и примерно 300 служилых татар (Там же, с.26). По подсчетам Д.М.Макарова, в Казанском уезде описано землевладение 1155 семей, в том числе 209 семей новокрещеных (17,2%), из них служилых новокрещен 141 семья (70,5%), 59 семей ясачных (29,6%), 201 семья служилых татар (17,4%) (Макаров, 1981, с.48). Таким образом, в общей сложности около трети служилых татар, зафиксированных в писцовой книге Казанского уезда к этому времени были уже окрещены. Получается, что за короткий срок самодержавно- церковной власти удалось разделить корпоративную группу служилых нерусских края на две большие конфессиональные группы. Это был несомненный успех казанских воевод и архиереев. Причем новокрещеные были представлены по всех социальных группах нерусской служилой кор- порации, в том числе среди князей. Иными словами, эта была полноценная служилая корпорация.
Беспристрастные цифры свидетельствуют о том, что в Среднем Поволжье именно в последней трети XVI в. сформировалась корпорация служилых татар. Причину такой активности местной власти правомерно объяснить несколькими обстоятельствами. Во-первых, задачи организации управления краем и его колонизация неустанно требовали укрепления социальной прослойки их числа представителей элит коренных народов, призванные обеспечить связь с иноязычным и ино- верным ясачным населением, способствовать сохранению общественного спокойствия и своевре- менному сбору налогов.
Во-вторых, восстания местных народов края 1571–1573 и 1582–1584 гг. (Алишев, 1999, с.19–
21) актуализировали необходимость расширения здесь социальной опоры новой власти за счет но- вой прослойки служилых татар «по прибору». Власти были информированы о попытках установ- ления представителями луговых и нагорных людей контактов с крымским ханом Даулет-Гирее с целью совместного выступления против русских властей (Щербатов, 1789, с.188–189). Совпадение победоносного похода Даулет-Гирея на Москву 1571 г. с началом восстания народов Среднего По- волжья 1571–1573 гг. позволяет утверждать о согласованности действий сторон.
В-третьих, начавшаяся в 1558 г. Ливонская война (1558–1583 гг.) потребовала от Московского государства всеобщего напряжения сил. Примечательно, что с 1558 г. новокрещены постоянно упоминаются в составе Московских войск в Ливонской войне (Каппелер 2012, с.27, 28.), где им в первое время сопутствовала удача. С 1578 г. московская рать начала терпеть поражения, военные действия перешли на территорию Русского государства. Иван IV увяз в войне, военные потери бы- ли ощутимы (Филюшкин).
В-четвертых, в Среднем Поволжье, которое являлось приграничной территорией, ситуация осложнялась тем, что в период Ливонской войны многократно усилились угроза и реальные напа- дения со стороны отрядов крымских татар и ногайцев. За 24 летний период Ливонской войны А.А.Новосельский подсчитал 21 такой набег (Новосельский, 1948, с.17). В год сожжения крым- ским ханом Даулет-Гиреем Москвы был принят «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», который способствовал усилению сторожевой системы, потребовав дополнительные рас- ходы и людские ресурсы (Каргалов, 1986, с. 66). В том же 1571 г., после нападения ногайских от- рядов на районы городов Тетюши и Алатырь, началось строительство Тетюшской крепости (Па- шина, 2014а, с. 152–153), которой возлагалась защита от военной угрозы со стороны юго-западных степей и по Волжскому водному пути. В конце 1570-х гг. началось строительство засечной черты Темников-Алатырь-Тетюши (Пашина, 2014, с. 152–153 ). Очевидно, к охране и жизнеобеспечению засечной черты в первую очередь привлекались служилые люди.
Итак, если в первые десятилетия после падения Казани испомещение было вызвано, прежде всего, необходимостью обеспечения земельными угодьями направленных на службу беспоместных детей боярских и служилых людей, то в 1570–1580-е гг. важное значение приобрело верстание в служилые татары ясачных людей. Верстание и испомещение служилых татар из числа ясачного
населения осуществлялись по инициативе военной власти – иначе невозможно объяснить более чем двухкратное увеличение численности служилых татар. Эта была правительственная инициати- ва, несомненно, выгодная для обеих сторон. Если при первых казанских архиереях приоритетным было объявлено крещение «татар», то теперь, когда верстание и крещение стали взаимосвязанны- ми явлениями, верстание ясачных людей в служилые татары и их крещении происходило не только исключительно за счет бывших мусульман. Следовательно, этнический состав вновь верстанных служилых татар переставал быть моноэтничным.
Когда происходило крещение верстанных в служилые татары ясачных людей: после верстания и испомещения или крещение служило своеобразным условием для их перехода в более престижную социальную группу? Как известно, главной привилегией служилых людей в России было освобож- дение от уплаты ясака и получение поместного жалованья. Кроме того, служилый человек нередко получал и денежное жалованье, также некоторые другие привилегии (Ермолаев, 1982, с.68). Человек переходил на другую, более высокую ступень социального положения – получал новый статус, о ко- тором и не мог мечтать. Поэтому причисление представителя «черного люда» к категории служилых людей в условиях средневековой России было равнозначно социальному лифту.
Земельные дачи служилым татарам давались «жеребиями» (наделами), иногда в поместье вы- давалась целая деревня (Ермолаев, 1982, с.64). В этой связи в испомещении новокрещен следует выделить два характерных момента. Во-первых, они, как правило, испомещались перед актом кре- щения: очевидно, государство путем выполнения обязательств по материальному поощрению нео- фита добивалось от него добровольного принятия новой веры. На основе анализа окладов ново- крещеных князей Асановых Э.И.Амерханова предположила, что «верстание служилых татар, мурз и новокрещен происходило только при условии уже имеющихся у них земельных владений, вели- чина которых диктовала размеры поместных окладов» (Амерханова, 1998, с.94). Р.Г.Галлям обра- тил внимание на то, что, в отличие от некрещеных ясачных людей, среди новокрещеных ясачных практически не было владеющих «голодным» жеребьем (6 и менее четвертей пашни) (Галлямов,
2001, с.82.). Во-вторых, сравнительно-сопоставительное изучение размеров окладов служилых но- вокрещеных и некрещеных в Казанском уезде в середине XVII в. позволило Д.А.Мустафиной сде- лать вывод о гораздо лучшем обеспечении землей первых, чем служилых татар (Мустафина, 1986, с.51–52). Именно этот фактор, по нашему мнению, становился основной мотивацией для принятия крещения отдельными представителями корпорации служилых татар и при верстании ясачных лю- дей. Итак, при верстании в служилые татары христианское просвещение было не прелюдией дан- ного процесса, а его завершающим аккордом.
Специальное изучение, осуществленное казанским митрополитом Гермогеном в 1591 г., рели- гиозно-духовного состояния новокрещен путем проведения бесед-увещеваний и расспросов рас- крывает нам еще одну тенденцию, которая, вероятно, преобладала в христианском просвещении после смерти Германа, а именно – крестившихся неофитов оставляли жить в тех поселениях, в ко- торых они проживали ранее. Конечно, можно предположить, что подобная тактика была выбрана специально, чтобы новокрещеные оказывали религиозное воздействие на однодеревенцев. Воз-
можно, что частая смена казанских архиереев не позволяла им сосредоточиться на проблеме изо-
ляции новокрещеных от прежнего круга общения и культурной среды неофита. На наш взгляд, причина находится в экономической плоскости. Согласно наблюдениям И.П.Ермолаева, при вер- стании служилых татар и новокрещен из числа ясачных людей за ними, как правило, сохранялись прежние размеры наделов (Ермолаев, 1979, с.19, 21), следовательно, они оставались жить в том же населенном пункте. Гермоген также главную причину «пагубного» духовно-религиозного состоя- ния новокрещен видел в оставлении их после крещения на прежних местах жительства, вместе с мусульманами (Хрусталев, 1874, с.18).
Религиозно-духовное состояние новокрещен казанский митрополит Гермоген в 1591 г. оха- рактеризовал следующим образом: «В Казани и въ Казанскомъ и Свияжскомъ уезде живутъ ново- крещены съ татары и съ чувашею и съ черемисою и съ вотяки вместе, и едять и пьютъ с ними съ одного, и къ церквамъ Божиим не приходятъ, и крестовъ на себе не носятъ, и въ домехъ своихъ Божиихъ образовъ и крестовъ не держатъ, и поповъ в домы свои не призываютъ и отцевъ духов- ныхъ не имеютъ; и къ роженицамъ поповъ не зовутъ, толко не самъ попъ, сведавъ роженицу, прие- хавъ дастъ молитву; и детей своихъ не крестятъ, толко попъ не обличитъ ихъ; и умершихъ къ церк- ви хоронити не носятъ, кладутся по старымъ своимъ татарскимъ кладбищамъ; а женихи къ невес- тамъ по татарскому обычаю приходятъ, а венчався у церкви и снова венчаются в своихъ домехъ попы Татарскими; а во все посты и въ среде и въ пятницы скоромъ едять, и полонъ у себя держатъ
Непецкой, мужиковъ и женокъ и девокъ некрещеныхъ, и съ женками и съ девками съ некрещены- ми живутъ мимо своихъ женъ, и родивъ женка или девка робенка живетъ съ ними въ одной избе и пьетъ и есть изъ одного судна, а молитвы роженице и робенку нельзе дать, для того, что добыва- ютъ не у крещеных, и те новокрещенские добытчики у полонянокъ некрещены умирают; да и мно- гие де скверные Татарские обычаи новокрещены держатъ безстыдно, а крестьянской веры не дер- жатся и ненавыкаютъ» (ААЭ, т.1, с.436). Из этой цитаты следует, что в религиозном отношении новокрещеные ведут двойную жизнь: после венчания в церкви совершают обряд бракосочетания у татарского муллы, детей стараются не крестить, специально не уведомляя приходского священника о новорожденном, некоторые увлекаются множеством, что позволено по шариату. Важно отме- тить, что впервые в документе фигурируют мусульманские духовные лица, совершающие обряд никах после бракосочетания молодоженов в церкви, сообщается о постройке мечети в слободе, ря- дом с посадом. Эти скупые сообщения свидетельствуют об определенных успехах и процессе воз- рождения мусульманских религиозных институтов после событий 1552–1557 гг.
Таким образом, с точки зрения миссионерства, в периоды архиерейства Гурия и Германа хри- стианское просвещение неофитов ограничивалось актом крещения. В дальнейшем контакты священ- ников с новокрещеными носили эпизодический характер, что объяснялось отсутствием православ- ных религиозных институтов на местах и апробированной системы миссионерского воздействия на неофитов. Христианизацией не занимались местные приходские священники, которые, в условиях отсутствия в сельской местности приходов новокрещен, не чувствовали себя ответственными за их религиозное состояние, по сути, на них такая задача не возлагалась. Они, кажется, были ответствен- ны, прежде всего, за то, чтобы дети в семьях новокрещеных были крещены и сохранялась преемст- венность по родству новокрещен. Лишь в деревнях монастырских вотчин и архиерейского дома су- ществовали условия для осуществления христианского просвещения своих подопечных.
Невхождение новокрещен в лоно церкви, как следствие номинальности крещения в предыду- щие десятилетия, наглядно проявилось, когда подросло второе и третье поколения новокрещен, продолжавших придерживаться прежнего религиозного уклада. Их родители, вследствие одномо- ментности крещения, отсутствия знаний о новом религиозном учении и порядке совершения цер- ковных ритуалов, при всем желании не могли настаивать на соблюдении детьми новых религиоз- ных ритуалов.
Увеличение численности новокрещен в результате естественного прироста населения свиде- тельствовало о том, что церковь считала первостепенной традицию христианского просвещения, которую применяла в отношении русского народа. Новая церковная традиция должна была посте- пенно проникать в семьи, иметь продолжение в детях и внуках новокрещен, которых, пусть некре- щеных и независимо от их собственного мироощущения в конфессиональном отношении, церковь считала членами своей паствы. Стало очевидным, что естественный прирост населения является важнейшим фактором увеличения числа последователей церкви среди нерусских народов, незави- симо от того, какие у них религиозные предпочтения и мировоззрение.
Дошедшие до нас известия об испомещении поместий новокрещеным позволяют сделать не- которые наблюдения относительно принципов земельной политики местной власти и закрепления за ними конкретных сел и поместий. По разным причинам происходило изъятие поместий в ново- крещеных в пользу других лиц или церковных институтов или за какие-то заслуги или по личным ходатайствам выделялись новые жеребьи (Ермолаев, 1980, с. 20, 24, 25, 30, 36, 37, 43, 45). В этом процессе следует выделить общее правило передачи и закрепления поместий за сыновьями служи-
лых новокрещен, что было характерно и для служилых татар (Там же, с.22, 23, 36).
Митрополиту казанскому и астраханскому Гермогену (1589–1606 гг.), представителю лагеря
«иосифлян», будущему русскому патриарху (1606–1612 гг.) принадлежит главная заслуга в разра- ботке новых принципов политики христианизации в Казанском крае. Ко времени его архиерейства дело христианского просвещения архиепископов Гурия и Германа оказалось под угрозой полного поражения, новокрещеные «отпали» в свои прежние верования. 12 февраля 1591 г. при содействии военных властей митрополит собрал всех новокрещеных в соборной церкви Пречистой Богороди- цы г.Казани и несколько дней читал им проповедь. Новокрещеные открыто заявили ему, что «в православной вере не утвердились», и «скорбят, что от своей веры отстали».
После общения с новокрещеными, осознавая свою беспомощность в принятии кардинальных мер в этой сфере, митрополит Гермоген обратился с письмом не к патриарху, а непосредственно к государю. Текст грамоты царя Федора Ивановича казанским воеводам князьям И.М.Воро- тынскому, А.Н.Вяземскому и дьякам И.Осорьину и П.Карпову от 18 июля 1593 г., последовавшей в
качестве ответа на ходатайство митрополита, содержит его же предложения, проникнутые религи-
озным фанатизмом.
Вслед за «наказной памятью» 1555 г., адресованной казанскому архиерею Гурию, царская грамота от 18 июля 1593 г. стала второй комплексной программой правительства по христианско- му просвещению нерусских народов Казанского края. Грамота характеризуется религиозной не- терпимостью к мусульманам и конкретностью мер по усилению православного миссионерства, со- ставлена со знанием местности, где проживали новокрещеные и в целом этноконфессиональной ситуации в крае. Все предусмотренные мероприятия впервые были подчинены одной конечной цели – утверждению в православии новокрещен, предполагали и увещевательные, и насильствен- ные меры вплоть до жестокого наказания. В этой связи миролюбивое содержание «наказной памя- ти» 1555 г. царя Ивана IV первому казанскому архиепископу Гурию резко контрастировало с ме- рами, предусмотренными в грамоте его сына – царя Федора Ивановича – от 18 июля 1593 г.
Меры, предписанные царем Федор Ивановичем казанским воеводам и дьякам, можно условно разделить на следующие пункты:
живания, численности дворов и семей.
давать» татарам, а их наделять пашенными угодьями близ города, взяв у татар или при содействии
властей произвести полноценный обмен на земли дворцовых сел, расположенных близко к городу. Причем все расходы на устройство на новом месте должны были взять на себя новокрещеные (Ис- тория Татарии, 1937, с.148).
цию новокрещенской слободы вблизи Казани, осуществлять контроль за крещением детей ново-
4 Отпадение от православной веры русских крестьян и полоняников (бывших русских пленных времен Казанского ханства) митрополит объяснял совместным проживанием их с коренными народами края и нем- цами (Акты, 1836, с.438).
крещенов, рожденных от браков с некрещеными татарами, с немецкими полоняниками, над приве- дением новокрещен к казанскому митрополиту с целью их увещевания, наблюдать за повседнев- ной жизнью новокрещен: «чтоб они крестьянскую веру держали крепко, к церкве ходили, и в до- мах у себя образы держали и на себе кресты носили и попов в домы свои призывали и отцов ду- ховных себе имели и умерших клали у церкви и сами б новокрещены женились и детей своих же- нили на русских людей и меж собой на крещеных; размещение их деревнями близ Казани путем выдачи земель из фонда дворцовых селений, запрет обращаться в «татарскую веру» (История Та- тарии, 1937, с.148–149).
7.Использование жестоких мер наказания новокрещен в случае неисполнения ими предписа- ний митрополита и несоблюдения христианских заповедей, при этом архиерей должен лично уст- рашать игнорирующих его увещание возвратившихся в веру своих предков неофитов. При необхо- димости христианский пастырь превращался в сурового судью, слово которого приводило в дви- жение институты наказания, имеющиеся в распоряжении казанского воеводы, для оказания психо- логического давления вплоть до применения пыток в отношении неофитов. Иначе говоря, местная самодержавно-церковная власть получила право на расправу с непослушным неофитом как с госу- дарственным преступником. («А которые новокрещены хрестьянския веры крепко держати и по- ученья митрополича и отцов духовных слушати не учнутъ, и вы бы техъ велели смиряти, въ тюрму сажати, и бити, и в железа и въ чепи сажати и на иныхъ и заповеди имати, а иных отсылали бы есте к Гермогену митрополиту и митрополиту им о питемии им чинить по правиломъ святыхъ отецъ, чтоб однолично новокрещенъ всехъ во крестьянскую веру привесть крепко и утвердить, а от татар- ския веры отучити и острашити») (ААЭ, т.1, с.438).
8.Уничтожение мусульманских мечетей в г.Казани, впредь запрещать их строить (Там же,
с. 439).
Хотя в начале грамоты говорится о сообщении Гермогеном о проживании в Казани, Казан- ском и Свияжском уездах новокрещен, которые живут месте с татарами, чувашами, марийцами и удмуртами, далее в грамоте в части о мерах по христианизации новокрещен упоминается лишь Ка- занский уезд, что свидетельствует о сосредоточении основной массы новокрещен именно в этом уезде (История Татарии, с. 147–149).
В документе достаточно четко обозначены причины религиозно-нравственного «упадка» но- вокрещен. Кризис миссии обусловил необходимость борьбы с идеологическим воздействием му- сульман, последователей традиционных верований и немцев; изолирование новокрещеных от «чу- жих» объявляется первейшим условием для успешного утверждения новокрещен в христианстве. На основании ходатайства казанского митрополита Гермогена правительство решило навести по- рядок в деле учета численности новокрещен. Проблему отсутствия контроля над общественной жизнью этой группы населения, проживавшей, в основном, в сельской местности, власти пытались решить путем принудительного переселения новокрещен с мест обитания в особую слободу с цер- ковью вблизи г. Казани – главный военно-административный, политический и религиозный центр края, или путем создания отдельных поселений новокрещен, а также устройства за счет предостав- ления новокрещенам взамен их поместий дворцовых земель.
Требование отпустить из хозяйств служилых татар кабальных русских крестьян объясняется опасностью «иноверческого» миссионерства среди русских простолюдинов. Предписание ново- крещеным хозяевам продать, или отпустить всех неправославных крестьян с целью изоляции их от воздействия мусульман и язычников иллюстрирует плачевное состояние внешней миссии церкви в крае. Действительно, прежде всего, привезенные из походов служилыми татарами пленные – нем- цы, поляки, литовцы в условиях инокультурного окружения адаптировались к новым обществен- ным отношениям, перенимали традиции и обычаи хозяев, в том числе принимали ислам и отатари- вались. Это был естественный процесс, обусловленный малочисленностью этой категории людей в инокультурной среде и низким социальным статусом подчиненного человека. В писцовой книге Ивана Болтина 1602–1603 гг. во владения служилых татар Предкамья упоминается до 40 дворов
«иноземцев». Очевидно, в их число не вошли уже отатарившиеся семьи «иноземцев», которые но- сили мусульманские имена (Галлямов, 2001, с.55). Важно отметить, что аналогичные ассимиляци- онные процессы происходили с пленными «иноземцами» в поместьях русских служилых людей и со служилыми «иноземцами», нанявшимися на русскую службу.
На первый взгляд может показаться, что митрополит Гермоген перекладывает всю ответст- венность за кризисную ситуацию в сфере внешней миссии на военные власти. В действительности здесь все логично и правомерно: митрополит просит принять меры для исправления ситуации,
сложившейся в результате проведения воеводами верстания и испомещения служилых татар и служилых новокрещен. В то же время привлекает внимание тот факт, что царь поручил проведение христианской проповеди исключительно митрополиту. Наказ царя не содержит указаний ни о вы- езде церковных деятелей в селения новокрещен с миссионерскими проповедями, ни об обучении русских священников местным языкам или самих новокрещеных русскому языку с целью подго- товки из их числа священников, ни об учреждении приходов и церкви со штатом причта, кроме в запланированной в Казани «новокрещенской слободе», нет намека и на привлечение монастырей в исполнение задач внешней миссии и т.д.
Тем не менее, с уверенностью можно назвать ряд функций, которые непременно должны были исполнять священники: окрестить всех родившихся в семьях некрещеных детей, некрещеную суп- ругу некрещеного, или разрушить такой брак путем переселения новокрещеного в другую мест- ность. В Соборе от декабря 1551 г. четко прописаны обязанности приходских священников: «и на пирехъ, и во всенародномъ собрании, и во всякихъ мирскихъ беседахъ, священникомъ достоитъ духовне беседовати и божественнымъ Посланием поучати на всякия добродетели; а в праздныхъ словесъ, и кощунъ, и сквернословия, и смехотворенья, отнюдь бы сами не творили и детямъ сво- имъ духовнымъ завещали; а идеже же гусли, и прегудницы, и потехи худные. И отъ техъ бы игре священники удалялися и отходили в домы своя, а сами бъ на таковые отнюдъ не дерзали, то про- клятии суть. Яко да видятъ ваша добрая дела, и духовное попечение, и полезное учение, то весь миръ спасется. Аще кто не послушливъ и прекословенъ, и учения духовного не требуетъ, и на по- каяние не приходитъ, то такового умоли, и запрети, и накажи; аще и сего не послушает. То а тако- выхъ возвещаютъ святителем, и они целбу о сихъ подаютъ имъ с духовнымъ разсуждениемъ. А умершихъ провожати и отпевати отцем духовнымъ, и дети крещати, и свадьбы венчати, и вода на иердане святити, и въ вечери Богоявления, то во всемъ священникамъ сану, яко же божественная литоргия» (ААЭ, т.1, с. 229–230).
Очевидно, что христианизация новокрещен на данном этапе казанским митрополитом не пре- дусматривалась, она объективно была невозможна, однако реализация составленной им программы первоочередных мер по пресечению хозяйственно-бытовых, повседневных, внутрисемейных меж- культурных контактов новокрещен с носителями чуждых для русской церкви идеологий представ- лялась необходимым условием для дальнейшего религиозного просвещения неофитов.
Важно отметить, что в русском церковном праве были выработаны меры по охранению дос- тоинства церкви и христиан от иноземного идеологического воздействия. Отныне борьба за сохра- нение новокрещеных в лоне церкви происходила на «законном» правовом поле, в отличие от кре- щения неофитов. Этим обстоятельством и объясняется привлечение всего административного ап- парата к реализации царского наказа. Однако если в отношении русских духовными властями практиковалось увещевание, то наказ царя Федора Ивановича от 18 июля 1593 г. доводит ново- крещен мысль о том, что крещение – это невозвратимый акт, публичный отказ от церкви чреват жестоким наказанием и различного рода преследованиями. Наказ сформировал у новокрещен но- вую модель социального поведения, для которой были характерны ограничение или неафиширова- ние своих контактов с представителями других вероисповеданий, в том числе с родственниками, последователями прежней религиозной традиции; сокрытие от чужих глаз своей религиозно- обрядовой жизни; недоверие к священникам, внешняя покорность и угодничество перед предста- вителям духовной власти и т.д.
Очевидно, что решение архиерея Гермогена собрать новокрещеных со всей округи для увеще- вания в церковь святой Богородицы явилось демонстрацией существующей проблемы и перед священниками, и перед военными властями. Непрерывное общение с новокрещеными в течение нескольких дней позволило митрополиту выработать конкретный план по борьбе с «отпадением» новокрещен в прежние религиозные традиции. В создавшейся критической ситуации казанский митрополит с присущей «иосифлянам» решительностью приступил к разрешению этой судьбо- носной для русской православной церкви проблемы (Загидуллин, 1997а, с.13–20).
Если разрушение мечетей в Казани не требовало особых усилий, то остальные положения царской грамоты 1593 г. могли быть реализованы на значительной территории края только при со- вместных действиях духовных и военных властей. С достаточной долей уверенности можно ска- зать, что меры, предусмотренные в царской грамоте от 18 июля 1593 г., были восприняты как ру- ководство к действию администрациями всех уездов, входивших в состав Казанской епархии. В
соответствии с царской грамотой в разных местностях проводились мероприятия по переселению
новокрещен в особые слободы, деревни или населенные пункты, имеющие церкви. В частности, во
второй половине 90-х гг. ХVI в. власти попытались переселить новокрещен Курмышского уезда в новопостроенное село Преображенское (Алгаши), однако новокрещены «оказались ослушни и чи- нились сильны». В ответ на отказ новокрещен переселяться последовал указ о наказании и «высел- ке на житье» с женами и детьми (Кузнецов, 1957, с.88.). Появление в Свияжске, Чебоксарах и Козьмодемьянске дворов служилых новокрещен чувашский историк В.Д. Димитриев связывает с претворением в жизнь царского указа от 18 июля 1593 г. В этих городах в 1625 г. числилось «3 го- ловы новокрещен и 71 служилый новокрещен» (Димитриев, 1978, с.90.).
Поместная земля после смерти отца превращалась в так называемое «выморочное поместье» и, как правило, переходила к сыну, что способствовало формированию родовой преемственности в испомещении (Ермолаев, 1982, с.65). В период архиерейства Гермогена сформировался своеобраз- ный фонд наделов (жеребиев) служилых новокрещен. Жеребий передавался по этноконфессио- нальному признаку или непосредственно родне умершего служилого новокрещеного. После смер- ти кого-либо из новокрещен, в случае отсутствия у него наследников, его надел непременно отда- вался другому служилому новокрещеному, а не служилому татарину или служилому русскому. Тем самым обеспечивались конфессиональная целостность и преемственность новокрещенского поселения. Например, в 1589–1590 г. жеребий Луки Уразлыева был передан служилому новокре- щеному Гавриле Лукину сыну Арезепову (деревня Шуман Алатской дороги) (Ермолаев, 1980, с.35). В 1592–1693 г. в д.Большие Сие были даны новокрещену Ивану Килибердееву Иванову по- косы Бюреева, что были за его отцом Килибердеем, после его смерти этими покосами стал владеть Иванов внук Куземка Григорьев (ПК, с.98). В 1596–1597 г. служилому новокрещену Петруньке Андрееву был передан надел тестя его в деревне Черемшан Зюрейской дороги (Документы, 1990, с.53). Важно отметить, что такой порядок сохранялся и после отъезда Гермогена в Москву на пат- риаршую кафедру. Так, например, жеребий новокрещена Володьки, сына Текия, в деревни Кише-
метьево Арской дороги5 после его смерти в 1612 г. был отдан новокрещеным Ваське Ондрееву да
Семенке Уразгозину (ПК, с.121–122).
Теперь испомещение новокрещен осуществлялось в отдельные поселения. Так, согласно ввоз- ной грамоте, выданной казанской воеводой князем Ф.И. Хворостининым 18 июня 1598 г. служи- лым новокрещеным Василию и Степану Тимофеевым (были выселены новокрещенским князем Федором Асновым из деревни Бимер), последним было выделено поместье в пустоше Атречь,
«пустои чювашские жеребеи» (Там же, с. 121–122).
Как отметил профессор И.П.Ермолаев, писцовая книга Казанского уезда 1602–1603 гг. состав- лялась не для описания земель вообще, а сколько для размежевания служилых татар от ясачного на- селения (Ермолаев, 1982, с.72). На наш взгляд, проведение писцового описания Казанского уезда в предусматривало законодательное закрепление земельных отношений, направленных на дистанци- рование новокрещен от мусульманских и «языческих» элементов, имея целью их обособленное про- живание, а также фиксируя достигнутые на этом поприще успехи церковных и военных властей.
В контексте темы нашего исследования материалы писцовой книги Ивана Болтина 1602–
1603 гг., несмотря на их неполноту, позволяют отследить динамику численности служилых ново- крещен, локализовать районы их расселения, реконструировать сеть и численность новокрещен- ских поселений, конфессиональный и социальный состав живущих с ними в поселении лиц, сде- лать некоторые выводы о результатах достигнутых к этому времени военно-церковной властью в деле христианизации «иноверцев».
В писцовой книге Ивана Болтина 1602–1603 гг. зафиксирован высокий процент новокреще- ных среди служилых татар, что следует объяснить крещением, прежде всего, представителей низ- ших слоев населения, вчерашних ясачных людей, верстанных властью в корпорацию служилых
«по прибору». По мнению профессора И.П.Ермолаева, различие между служилыми татарами и служилыми новокрещеными во второй половине ХVI в. было мало заметно, хотя правительство в предоставлении определенных привилегий отдавало предпочтение последним (Там же, с.68).
Материалы писцовой книги Ивана Болтина 1602–1603 гг. реконструируют интенсивно форми- рующуюся модель производственно-землевладельческих отношений в крае. Согласно подсчетам И.П.Ермолаева, из 114 деревень, описанных в данном источнике, 2 находились в вотчинном владе-
5 «Оклад его 5 рублев; поместье за ним жеребей деревни Кишеметевы. А на его жеребьи: двор помещи- ков; пашни паханые – 3 четв. да перелогом – 8 четв. да лесом поросло – 10 четв.; и всего – пашни и перелогу и лесом поросло – 21 четв. в поле, а в дву по тому ж; сена меж поль и по заполью и по реке по Казани и по речке Обзебару и по дубровам – 100 копен; лесу дубровы пашенные – 3 дес.».
нии, 22 – в поместном владении одного служилого человека, 10 – в поместном владении нескольких служилых людей, а большинство – 76 – деревень имели смешанное, служилое и ясачное население, при этом в 37 деревнях расселялось по одному служилому человеку и по несколько ясачных дворов (Ермолаев, 1979, с.14). Вероятно, такое социально-экономическое взаимодействие между общинни- ками и помещиками уходит корнями в ханский период. Татарская знать, а также уланы, казаки нуж- дались в рабочей силе для сельскохозяйственного производства. Эту традицию социально- производственных отношений в крае новые власти удачно использовали в своих целях. Прежде все- го, они верстали из числа ясачных людей одного служилого человека, оставляя за ним прежний раз- мер надела. Освобождение от налогов и повинностей уже являлось большой привилегией.
Как видно из материалов писцовой книги, к началу XVII в. приобрела четкие очертания сеть новокрещенских населенных пунктов, причем Зюрейская и Арская дороги – районы, где в 1552–
1557 гг. происходили опустошительные военные действия являлись местом сосредоточения новых новокрещенских поселений. Очевидно, пустоши становились одним из точек расселения новокре- щен.
Прежде всего необходимо рассмотреть судьбу деревень периода архиерейства Гурия и Герма-
на, они составляли ядро группы селений новокрещен. В начале XVII в. продолжали существовать деревни служилых новокрещен Средняя Ия, Нижняя Ия, Саир по Зюрейской дороге, Чурильня по Арской дороге, а также деревни Янасал и Тура, в которых теперь находились поместья служилых новокрещен.
Согласно нашим и Р.Г.Галляма подсчетам, на Зюрейской дороге новокрещенские поселения были представлены 18 поселениями, Арская дорога – 11 деревнями, на Алатская дорога – 4 дерев- нями. Появились 3 новокрещенских поселения на Ногайской дороге. Итого – 36 новокрещенских населенных пунктов.
Таблица 1
Состав новокрещенских селений Казанского уезда по писцовой книги И.Болтина 1602–1603 гг. (ПК, с. л.5–6, 57 об. – 73 об., 75 об.–76, 85, 85 об., 115 об., 117 об.–120 об., 124 об.–125 об., 126–129, 130 об.–
131,137, 167 об., 169, 173–176, 192 об., 229 об., 232, с.41–42, 68–74, 75–79, 81–83,84–85, 93, 120, 121–123,
126–129, 130,133, 153, 157–160, 170, 199; Галлям, 2015, с.57–71)
|
Дороги |
Сл. нов. |
Сл.нов.и ясач.нов. |
Ясач.нов. |
Сл.нов. и (или) ясач. нов. и и некрещеные |
Всего |
|
Ногайская |
2 |
1 |
– |
– |
3 |
|
Зюрейская |
5 |
9 |
2 |
2 |
18 |
|
Арская |
4 |
6 |
– |
1 |
11 |
|
Алатская |
3 |
1 |
– |
– |
4 |
|
Итого |
14 |
17 |
2 |
3 |
36 |
|
Итого, в % |
38,9 |
47,2 |
5,6 |
8,3 |
100 |
По Ногайской дороге в 2 (деревня Перевья и пустошь Большая) из 3 поселений располагалось по одному поместью служилых новокрещен. В Ташкирмене зафиксированы дворы 2 служилых и ясачных новокрещен. По Зюрейской дороге в 5 поселениях проживали служилые новокрещен (де- ревни Черемыш, Средняя Кобеккозя, Средняя Ия, Нижняя Ия, пустошь Иски-Юрт), 9 поселений были по составу служило-ясачными (деревни Середние, Нижняя, Угречь, Кебечь, Ишеры, Верхняя Ия, Альведин, пустошь Асеневская, Сие), 2 населенных пункта – ясачными (Ковали, Атрей), а в Нырсываре служилые и ясачные новокрешеные расселялись совместно со служилымии и ясачны- ми татарами, в д. Сия Большая – служилые новокрешеные проживали совместно с «ясачными чю- вашами».
По Арской дороге насчитывалось 4 селения служилых новокрещен (деревни Кишметево, Ка- занбаш, Пустошь Мамашева, Хайван). В одном поместье новокрещеного числились 6 новокреще- ных крепостных крестьян (деревня Хозяшево) и еще функционировали 5 поселений совместного проживания служилых и ясачных людей (деревни Кучюковская, Азяк, Корса, Чурильна, Янасала). В д. Коротаево расселялись ясачные новокрещеные и «чюваша». Помимо эти населенных пунктов, в список поселений новокрещен Арской дороги мы затруднились включить «Волость черемисская в Малмыже», которая числилась за новокрещеными служилыми «вопче с ясачными новокрещены» (ПК, л.124, с.126). Здесь насчитывалось всего 14 жеребьев новокрещен и служилых татар «по госу- даревым грамотам и по выписям казанских дач прошлых годов» (Там же, л.167 об., с.152).
По Алатской дороге сеть новокрещенских селений состоял из 3 служилых (деревни Саир, Ту-
ра, Саря) и 1 ясачной (Шуман) деревень.
В целом в поселениях Казанского уезда, зафиксированных в писцовой книге Ивана Болтина
1602–1603 гг., в 38,9 % (14) поселений служилые новокрещены проживали одни, в 47,2 % населен- ных пунктов (17) – служилые и ясачные новокрещены проживали совместно, в 5,6% (2) – исключи- тельно ясачные новокрещеные, в 8,3% (3) – служилые и (или) ясачные новокрещены и некрещеные служилые и (или) ясачные татары проживали совместно. Мы не исключаем того, что численность селений, в которых ясачные новокрещены проживали одни или совместно и некрещеными ясачными людьми было больше, чем указанных в нашей таблице 3 селений. Дело в том все три селения зафик- сированы лишь при случаях привлечения «сторонних людей» – свидетелей из соседних деревень (Кавали, Атрей, Коротаево) для определения межи между наделами (ПК, л.84 об., с.92).
Очевидно, произошло подселение к служилым новокрещенам ясачных новокрещен, или на- оборот. С учетом того, то в «Казанской войне» 1552–1557 гг. принимало участие много- национальное население края, и среди пленных повстанцев, которые были крещены архиеписко- пом Гурием, были представители разных этнических групп населения, в целом состав ясачных но- вокрещен был далеко не моноэтничным, можно утверждать, что в селениях совместного расселе- ния служилых новокрещен и ясачных новокрещен происходило ассимиляция вторых первыми и таким путем формирование конфессиональной группы крещеных татар.
На основе обобщения статистических материалов рассмотрим пути формирования новокре- щенских поселений в период архиерейства Гермогена. Акт крещения был глубоко индивидуаль- ным событием в жизни каждого неофита, и в каждом таком случае, как правило, семья новокреще- ного в поселении мусульман или язычников оказывалась в конфессиональном меньшенстве. Часть новокрещенских деревень возникла при первых казанских архиепископах, эти поселения могли стать местом сосредоточения новокрещен, однако высокая динамика численности новокрещенских поселений в конце XVI – начале XVII вв. свидетельствовала о новой стратегии властей, направ- ленной на расширение сети таких населенных пунктов.
Одним из наиболее популярных методов учреждения моноконфессионального поселения яв- лялось переселение крестившихся ясачных людей с целью изоляции от прежней культурной среды на новое место жительство. Ясачные новокрещеные опасались закрепощения со стороны русских помещиков, поэтому единственным безопасным вариантом для них оставалось подселение к рус- ским дворцовым крестьянам или к поместьям служилых новокрещен. Согласно материалам писцо- вой книги И.Болтина, власти проводили политику подселения ясачных новокрещен именно к по- следним.
«В поместное владение нерусского служилого человека обязательно включались не только пахотные угодья, но и ряд других экономических составляющих: сенные покосы, рыбные ловли, мельницы, взятые в оброк кабаки и др.; характерным явлением поместных владений служилых но- вокрещен, мурз и татар было широкое распространение именно этих менее важных по сравнению с пахотной землей показателей. Среди них выделялись главным образом огромные сенные покосы»,
– отмечает Э.И.Амерханова (Амерханова, 1998, с.93–94).
По материалам писцовой книги Ивана Болтина 1602–1603 гг. И.П.Ермолаев выделил в Казан- ском уезде несколько групп служилых татар в зависимости от размера поместья. В группе крупных феодалов историк определил две подгруппы: 1) феодалы с пашенной землей (в одном поле) с пло- щадью более 100 четв., 2) служилые люди, имеющие 40–100 четв. К феодалам первой группы от- носились, в основном, представители титулованной знати бывшего Казанского ханства (12 человек
– 5,2%), эти двенадцать фамилий (6 из них имели княжеский титул) владели 42,7% пашенной зем- ли всех служилых татар, в их же распоряжении находилось 26% сенных угодий и 42,1% леса. Сре- ди крупных феодалов высшего разряда значатся два новокрещеных – князь Федор Асан Мурзин (250 четв. пашенной земли, 600 копен сена, 70 дес. леса, без оклада) и Петр Смиленев (140 четв. пашенной земли, 350 копен сена, 15 дес. леса; оклад – 10 руб.) (Ермолаев, 1978, с.14–16).
Вторая, достаточно обеспеченная, подгруппа из 28 человек (12,2% служилых татар) имела по-
местные оклады от 40 до 100 четв. пашенной земли, их денежные оклады составляли от 4 до
12 рублей (Там же, с.18).
Около 22% служилых татар (имели средние поместные оклады – от 25 до 40 четв. пашенной земли. Часть из них сохранила свои земли времен ханства. Основную часть феодалов (свыше 60%) составляла группа мелких служилых людей, обладавших менее 25 четв. пашенной земли и не имевших крестьянских дворов (Ермолаев, 1982, с. 66). Высокий процент новокрещеных среди слу- жилых татар, по данным писцовой книги Казанского уезда 1602–1603 гг., следует объяснить кре- щением, прежде всего, представителей низших слоев населения.
Практически полное отсутствие случаев совместного проживания ясачных или служилых но- вокрещен с неправославными и русскими людьми свидетельствует о том, что к 1602–1603 гг. воен- ными властями была проведена системная работа по изоляции новокрещен как от мусульман, так и от русских. Эта методика была подсказана социальным поведением новокрещеных, чувствовавших себя некомфортно при близком соседстве и с русскими служилыми, и русскими крестьянами.
Таким образом, последнее десятилетие XVI в. – начало XVII в. в Казанском крае были важ- нейшим этапом формирования сети новокрещенских поселений путем точечного землеустройства неофитов из числа служилых и ясачных людей. Опасение властей по поводу мусульманского фак- тора привело к тому, что у новокрещен наиболее рельефно проявилась тенденция формирования родовых поместий, пожизненного владения угодьями и переоформления их, в случае прерывания потомства помещика, новокрещеному родственнику или, непременно, другому служилому ново- крещеному.
При Гермогене на первый план вышел вопрос удержания в лоне церкви новокрещен, «отпа- давших» в прежние религиозные традиции,. Эта проблема, в силу ограниченности ресурсов, недос- таточности миссионерских институтов, способных проводить эффективное христианское просве- щение на родном языке новокрещен, решалась путем изоляции их от мусульман и последователей традиционных верований и испощения служилых людей в отдельных поселениях, как правило, расположенных в непосредственной близости друг от друга. Власть не осталась безучастной к судьбе новокрещен при реализации земельной политики в крае и на рубеже XVI–XVII вв. восста- новив прежний порядок автономного расселения служилых новокрещен, существовавший при пер- вых казанских архиепископах – Гурии и Германе.
Усиленно добиваясь закрепления отступников-новокрещен в православии и стремясь воспре- пятствовать расширению движения возвращения в традиционные верования, Гермоген получил право на широкое использование жестких мер наказания и физической расправы над неугодными членами паствы. Мы не исключаем того, что существенную роль в морально-психологическом давлении на «отпавших» новокрещен, помимо угроз, сыграло заключение непослушных в тюрьмы; оказавшись в загнанной ситуации, они были вынуждены вновь объявлять себя приверженцами христианства. Здесь главным представляется следующий тезис: казанский митрополит Гермоген сумел довести до новокрещеных мысль о том, что отказ от православия является тяжелейшим пре- ступлением, которое карается по всей строгости закона. Он постарался превратить религиозную обязанность в повинность, невыполнение которой чревато жестоким наказанием.
В этой связи уместно привести в сравнение меру наказания, предусмотренную в «Соборном уложении» 1649 г. для русского человека в случае, если он перейдет в ислам воздействием миссио- нера-мусульманина6. Такой человек отсылался к патриарху или иной власти: «и велети ему учини- ти указ по правилам святых апостол и святых отец» (Тихомиров, Епифанов, гл.XXII, ст.24, с.291). Как видно, виновным, в случае отступления русского человека от православной церкви, объявлял- ся мусульманин, а провинившийся признавался лишь заложником «насильства» или «обмана» «ба- сурмана» и отсылался для увещевания к церковным структурам. В случае же с новокрещеными именно они признавались главными виновниками, совершающими осознанный проступок отступ- ления от церкви и игнорирующими требования духовных властей, а не их мусульмане- родственники или бывшие единоверцы.
Итак, между правительством и новокрещеными была достигнута негласная договоренность: в случае публичного отказа от церкви и активных контактов с мусульманами к ним будет применено жестокое наказание.
6 За свой проступок мусульманин наказывался жжением в костре (гл.XXII, ст.24).
До отъезда в 1606 г. в Москву, на новое место духовной службы, казанский митрополит Гер- моген такими методами сумел провести огромную работу по претворению своей программы по закреплению новокрещен в лоне церкви.
Церковные институты оказались слабо подготовленными новой этноконфессиональной топо- графии в Казанском уезде. Отсутствие полноценной системы приходов, церквей и штатов священ- ников переводило вопросы обучения новокрещен основам православия и церковным ритуалам на неблизкую перспективу. Поэтому христианизация приобрела для новокрещеных отчетливый фор- мальный характер и свелась к редким контактам со священниками. Во время таких встреч каждая сторона играла свою роль: священники, не знающие языка коренных народов, выступали в роли руководителей паствы, новокрещеные, не знающие обрядов, учения христианства и церковносла- вянского языка, – в роли немых законопослушных последователей церкви, в домашних условиях продолжая придерживаться традиционного религиозного уклада. Одновременно наказывались вы- явленные контакты новокрещен с родными и близкими в прежней жизни. В выстраиваемой Гермо- геном модели межконфессиональных отношений в Казанском крае при натуральном укладе кре- стьянского хозяйства этот запрет имел принципиальное значение. Духовный вакуум, формирую- щийся по причине отсутствия мусульманского миссионерства, повлек за собой установление в ду- ховной жизни новокрещен верховенства иных духовных практик, синкретизированных религиоз- ных обрядов, связанных с архаичными традиционными верованиями, с которыми в ханский период вели идеологическую борьбу мусульманские религиозные деятели.
Таким образом, в конце XVI – начале XVII вв. митрополиту Гермогену удалось закрепить ус- пех первых казанских миссионеров, изолировать новокрещен от бытовых и хозяйственных контак- тов с мусульманами путем формирования сети новокрещенских селений. В условиях крестьянско- го натурального хозяйства средневековой России, при соответствующем контроле местной адми- нистрации это была весьма действенная система. Все сказанное позволяет назвать Гермогена круп- нейшим миссионером Среднего Поволжья, верным продолжателем дела первых казанских архие- реев, его активная деятельность позволила реанимировать «христианское просвещение» благодаря широкому применению административного ресурса.
В писцовой книге И.Болтина 1602–1603 гг. зафиксированы впечатляющие результаты актив- ной и целенаправленной деятельности самодержавно-церковной власти в сфере земельно-правовых отношений. С этого времени в христианском просвещении коренных народов Казанского края практика изолирования новокрещен от контактов с носителями традиционных религиозных тради- ций стала правилом, не подлежащим обсуждению.
ЛИТЕРАТУРА
погр. Экспедицию заготовления Государственных бумаг, 1836. 551, 19, 36 с.
Императорской Академии наук. – СПб.: Типогр. II Отд. Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1836. Т. 1. 1294–1598.
548 с.
ба татарского народа. II половина XVI–XIХ вв. Казань: изд-во «Фэн», 1999. 158 с.
Казань, 1998. 295 с.
исхождения казачества) // СТТГ. 2014. №6. С.72–75.
кряшен (по документам второй половины XVI – начала XVII вв.) // Из истории и культуры народов Среднего
Поволжья. 2015. № 5. С.57–71.
– начало XVIII вв.). Казань: Татар. кн. изд-во, 2001. 143 с.
– середина ХVII в.). Тексты и комментарии /сост. И.П.Ермолаев, Д.А.Мустафина. Комментарии и указатели
Д.А.Мустафиной. Казань: Изд-во Казан ун-та, 1990. 206 с.
Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1982. 223 с.
кументов). Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1980. 261 с.
1902–1603 годов. Публикация текста. / Сост. Р.Н. Степанов. Казань: изд-во Казан. ун-та, 1979. С. 3–31.
Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1984. С.8–26.
1593 г. // Гуманитарные науки: проблемы и аспекты изучения. Казань: Татарский государственный гумани-
тарный институт, 1997а. С.13–20.
номической жизни Казанского края (вторая половина XVI–XVII вв.): учеб. пос. Казань: Казан. ун-т, 2011.
125 с.
тельство, 1937. 503 с.
гоиздат, 1955. 414 с.
енно-исторический журнал. 1986. № 12. С. 61–67.
ист. наук. Казань, 1989. Ч.1. 198 с.
настыря, 1998. 591 с.
1552 по 1867 год. М.: Университет. тип-я, 1880. 261 с.
ХVII вв.: Учебное пособие. Чебоксары: 1981. 102 с.
нография. Чебоксары: Чувашский гос. ун-т, 2000. 280 с.
1565–1568 годов. Публикация текста / Казан гос. ун-т, изд. подг. Д.А. Мустафиной. Казань: Изд-во «Фэн»
Академии наук РТ, 2006. С.3–24.
рая половина ХVI – середина ХVII вв.): Тексты и комментарии. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1990. С.6–27.
Исследования по истории крестьянства Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1984. С.34–52.
Писцовая книга Казанского уезда 1647–1656 годов. М., 2001. С.3–21.
– первая половина XVI вв.) / Сост. и отв. ред. Р.Г.Галлям. Казань: Ихлас, Институт истории им. Ш.Марджани
АН РТ, 2012. 276 с.
АН СССР, 1948. 447 с.
Самарского государственного университета. 2014а. № 5 (116). С.75–79.
Типогр. И.К.Грачева, 1877. 331 с.
зань: изд-во Казан. ун-та, 1978. 240 с.
ской летописью. СПб., 1904. 302 с.
ун-т, изд. подг. Д.А.Мустафиной. Казань: Изд-во «Фэн» Академии наук РТ, 2006. 660 с.
исторического, статистического и географического исследования. Т.1. Казань: Центральная тип-я, 1897.
534 с.
В.Демакова, 1897. 403, IV с.
сильевича Борисова и Димитрия Андреевича Кикина (1565–1567 г.). Казань, 1909. 143 с.
ун-та, 1877. 88 с.
М.: Изд-во Московского ун-та, 1961. 444 с.
тию культур малых народов, СФК, 1991. 304 с.
Список сокращений:
ААЭ – Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедици-
ею Императорской Академии наук. СПб.: Типогр. II Отд. Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1836. Т. 1. 1294–1598.
548 с.
АИ – Акты исторические, собранные и изданные археографическою комиссиею. Т.1. 1334–1598. М.:
Типогр. Экспедицию заготовления Государственных бумаг, 1836. 551, 19, 36 с.
ПК – Писцовая книга Казанского уезда 1902–1603 годов. Публикация текста. / Сост. Р.Н. Степанов. Ка-
зань: Изд-во Казан. ун-та, 1978. 240 с.
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
ПО – Писцовое описание Казани и Казанского уезда 1565–1568 годов. Публикация текста / Казан гос.
ун-т, изд. подг. Д.А.Мустафиной. Казань: Изд-во «Фэн» Академии наук РТ, 2006. 660 с.
СТТГ – Средневековые тюрко-татарские государства. Научный журнал, г.Казань
SOCIAL ASPECTS OF CHRISTIAN EDUCATION OF NEWLY BAPTIZED IN THE KAZAN REGION
IN THE SECOND HALF OF XVI – THE BEGINNING OF XVII CENTURIES
I.K. Zagidullin
In article on the basis of materials of the pistsovy books of the Kazan and Sviyaga districts of 1565–1568 years and the Kazan district of 1602–1603 years are reconstructed results of missionary activity of the first Kazan arch- bishops Gury and Herman and the metropolitan Germogen, the confessional principles of an movement of the ser- vice newly baptized and the organizations of network of newly baptized settlements come to light.
Keywords: Kazan diocese, Kazan district, christianization, service newly baptized, newly baptized, archbishop
Gury, metropolitan Germogen, confessional structure of newly baptized settlements.
Сведения об авторе:
Загидуллин Ильдус Котдусович – доктор исторических наук, заведующий отделом новой истории
Института истории им. Ш.Марджани АН РТ (г. Казань); Е-mail: zagik63@mail.ru
Zagidullin Ildus Kotdusovich – Doctor of Historical Sciences, Head of the Department of modern history, Sh.Marjani Institute of History of Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan).
167
УДК 94(470.4)"15"
СТАТУС АРСКИХ КНЯЗЕЙ В ВЯТСКОЙ ЗЕМЛЕ МОСКОВСКОГО КНЯЖЕСТВА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVI в.1
© 2016 г. Д.М. Исхаков
В статье рассматривается положение в Московском великом княжестве / Московском государстве Ар- ских князей, вошедших в его состав после похода 1489 г. На основе обзора историографии и источников де- лается заключение, что данная группа татарской знати, являвшаяся частью одного из правивших в Казанском ханстве кланов – в данном случае клана Кыпчак, контролировала Арскую даругу Казанского ханства. Ока- завшиеся в числе служилых людей Вятской земли Московского государства Арские князья, как это явствует из жалованных грамот первой половины ХVI века, имели примерно такой же статус, что и другие татарские выходцы, жившие в XV – середине XVI вв. в данном владении. Они являлись служилыми людьми, получав- шими за свою службу московскому великому князю определенные владения и значительные права по сбору поборов и налогов от зависимого населения, а также по суду над ними.
Ключевые слова: Московское великое княжество (царство), Казанское ханство, Арская даруга, Арские князья, сюзерен, служилые татары.
Группа «Арских князей», известная с конца XV в. по известиям русских летописей, имела два ответвления – «казанское», находившееся на территории Казанского ханства, и «вятское», локали- зованное в районе устья р. Чепцы, вблизи Вятской земли (они жили в крупном населенном пункте, имевшем укрепление и называвшемся Карино или Нократ; впервые упоминается в 1505 г. – см.: Исхаков, 2010, с.39). Но к Вятской земле Арские князья из Карино (Нократа) были причислены лишь после успешного похода московских войск в 1489 г. на вятчан, завершившемся присоедине- нием Вятской земли к Московскому великому княжеству, когда попавшие в плен к московитянам наряду с вятской знатью Арские князья были Иваном III «пожалованы» и отпущены «в свою зем- лю» (обзор летописных известий об этом событии см.: Исхаков, 2010, с.132–133). В духовном гра- моте Ивана Васильевича от 1504 г. указанные Арские князья «вятской» ветви уже фигурируют как жители Вятской земли (Исхаков, 2010, с.140).
Между тем другая часть Арских князей продолжала жить на территории Казанского ханства, контролируя Арскую даругу с центром в крепости Арск (Арча). Ранее нами уже было установлено, что в лице Арских князей из Казанского ханства мы имеем дело с частью так называемых «Казан- ских князей», являвшимися на самом деле карача-беями и бывшими одним из звеньев выстроенной на клановой основе четырехчастной правящей элиты этого государства. В данном случае примени- тельно к Арским князьям речь идет о представителях клана Кыпчак, который восходил к одному из личных «элей» предков хана Улуг-Мухаммеда (детальнее см.: Исхаков, 1998; 2002; 2009). Хотя с нами согласны не все исследователи (см. ниже), мы считаем «вятскую» ветвь Арских князей груп- пой, восходящей к «казанской» их ветви (обоснование см.: Исхаков, 2010).
Несмотря на то, что Арским князьям и их потомкам, до сих пор живущим в бассейне р. Чеп- цы, посвящена значительная по объему литература (обзор ее см.: Исхаков, 2010, с.7–34), положе- ние их в составе Московского государства в первой половине XVI в. – до ликвидации Казанского ханства – остается изученным недостаточно и по этому вопросу в литературе существуют опреде- ленные разночтения (основные подходы см.: Степанов, 1973; Гришкина, 1988; 1994-а; 1994-б; Ис- тория Удмуртии, 2004; Гришкина, Берестова, 2006; Чураков, 2005; 2009; Исхаков, 2010).
Казанский историк А.Н.Степанов, в 1960–1970-х годах занимавшийся изучением служилых татар, в одной из своих ранних публикаций выступил с тезисом о том, что Арские князья, после
1489 г. оказавшиеся в составе Московского великого княжества, затем сохраняли там до ликвида- ции Казанского ханства особый статус, определенный им не слишком ясным выражением «оприч- ное княжество» (Степанов, 1973). Похоже, что эта формулировка была навеяна высказыванием
1 Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ и Республикой Татарстан научного проекта
«Приграничные районы средневековья: место пересечения политической и этнической истории разных на-
родов (на примере Московского государства и Казанского ханства)» № 16–11–16011.
другого казанского историка – М.А.Усманова, при изучении в начале 1970-х гг. генеалогий Арских князей сделавшего несколько поспешное заключение о «частых изменениях политической ориен- тации нукратских (т.е. Арских – Д.И.) князей», якобы начиная от времен Ивана Калиты и до Ивана IV принимавших русское подданство неоднократно (Усманов, 1971, с.182), что предполагает некое переходное положение этой группы между татарскими юртами и русскими владениями. Как дума- ется, такое мнение, отражающее в том числе и некоторые старые представления об Арских князь- ях, могло возникнуть лишь из-за неполноты в 1970-х годах источниковых данных по этой группе, а также неясности тогда вопроса о социально-политическом устройстве позднезолотоордынских тюрко-татарских юртов и не изученности проблемы татарских анклавов в структуре Московского государства в XV–XVI вв. (об этом специально см.: Исхаков, 1998; Рахимзянов, 2010).
Несколько другую позицию разрабатывали удмуртские историки. Благодаря усилиям прежде всего М.В.Гришкиной, введшей в научный оборот целый ряд жалованных Арским князьям грамот первой половины XVI в., сложилась закрепившаяся в удмуртской историографии точка зрения, исходящая из того, что рассматриваемая группа князей имела изначально не тюркские, а удмурт- ские этнические истоки, подвергнувшись затем тюркизации («татаризации») (История Удмуртии,
2004, с.25) и владея всей «Арской землей», т.е. Арской даругой Казанского ханства (Гришкина, Владыкин, 1982, с.19), но затем частично оказавшись после 1489 г. в составе Московского велико- го княжества с «особыми полномочиями» (История Удмуртии, 2004, с.31). В чем же они, по ее мнению, заключались? А в том, что Арские князья и связанные с ними рядовые татары, ставшие служилыми людьми Вятской земли – Московского государства, оказались «огражденными от по- датей и повинностей в пользу государства, получали во владение… промысловые угодьи … и пра- во безраздельно эксплуатировать новопришлых крестьян» (История Удмуртии, 2004, с.64. См. также: Гришкина, 1988; 1994-а). Как видим, тут подразумевается существование у Арских кня- зей «вятской» ветви определенных иммунитетов, продолжавших сохраняться довольно долго (они были окончательно ликвидированы лишь между 1583–1588 гг.).
Однако, в удмуртской историографии не решенной оставалась проблема соотношения «казан- ской» и «вятской» ветвей Арских князей, что беспокоило некоторых удмуртских исследователей. В частности, В.С.Чураков, хорошо знакомый с современными работами татарстанских историков (полный обзор их см.: Исхаков, 2010, с.29–33), в целом работая в русле устоявшейся в удмуртской историографии традиции, о которой говорилось выше, попытался обосновать гипотезу о невоз- можности на основе документальных данных установления связи между «вятской» и «казанской» ветвями Арских князей, заявив о выходе предков первых около 1460-х гг. «на Русь» из «Мангыт- ского юрта» и получении ими от Ивана III земель в устье р. Чепцы с «правом суда и сбора в свою пользу доходов с населения, которое … удастся призвать на свои земли» (Чураков, 2009, с.242–
243). Таким образом, этот исследователь не нашел возможным говорить о каком-либо участии та- тарской знати из Казанского ханства в формировании той группы Арских князей, которая после конца XV в. была приписана к ставшей московским владениям Вятской земле. Но понимая, что в реальности мы все же имеем две группы знати, маркированной в источниках как Арские князья, он предложил развести их – по отношению к той части «Казанских князей», которые под наименова- нием «Арских князей» неоднократно фигурируют в русских летописях применительно к террито- рии Казанского ханства (Исхаков, 2010, с.108–126), В.С.Чураков предложил исходить из того, что они свои наименование получили от названия «Арской земли», т.е. Арской даруги, тогда как «вят- ская» ветвь князей была названа «Арскими» из-за того, что в их подчинении находились имевшие разное происхождение «аряне – выходцы из более южной «Арской земли» (Чураков, 2005, 2009). В итоге получилось, что согласно гипотезе этого историка, Арских князей Вятской земли надо рас- сматривать не в контексте казанско-московских отношений, а в рамках ногайско-московского взаимодействия.
По поводу построений удмуртских исследователей надо отметить, что их взгляды относи- тельно положения Арских князей в составе Московского великого княжества (царства) в целом не вызывают возражений, но стремление оторвать «вятскую» их группу от «казанской», к тому же с
«удмуртизацией» первых, не выдерживает критики (обоснование нашей точки зрения см.: Исхаков,
2010). В том числе и потому, что без установления такой связи не удается полностью понять поло- жение Арских князей в формирующемся в Московском государстве, имевшем в своем составе и другие татарские анклавы, которые следует рассматривать в контексте конкретных московско- татарских взаимоотношений XV–XVI вв. (Рахимзянов, 2010).
После выяснения основных позиций по проблеме статуса Арских князей «вятской» ветви в Московском государстве до ликвидации Казанского ханства, мы можем перейти к анализу источ- ников, позволяющих несколько по новому поставить вопрос о положении данной группы в рус- ском владении в первой половине XVI в. При этом нами в данном случае обзор источников не предлагается, ибо он был проделан ранее (Исхаков, 2010, с.34–38). Так как основные источники, включая те жалованные грамоты первой половины XVI в. (1510, 1520, 1542, 1544, 1551 гг.), кото- рые в научный оборот были введены М.В.Гришкиной (частично их тексты были известны нам и до этого), были опубликованы в нашей работе (см.: Исхаков, 2010, с.141–175), далее ссылки в необхо- димых случаях будут делаться на нее.
Как уже говорилось, Арские князья «вятской» ветви в Московском великом княжестве оказа- лись после присоединения в 1489 г. Вятской земли к этому русскому владению. Хотя в разных рус- ских летописях это событие описывается с некоторыми нюансами, общий смысл летописных со- общений одинаков – определенная группа Арских князей признала тогда московский сюзеренитет. Об этом говорят такие выражения летописных известий, как «к целовании приведоша», «пожало- ва» (пожаловал) (Исхаков, 2010, с.132–136). Но мимо внимания исследователей обычно проходит один важный факт – согласно Устюжской летописи, в вятском походе московских войск 1489 г. по
«приказу» Ивана III участвовал и отряд казанских войск в 700 человек во главе с «Казанским кня- зем» Ураком (Исхаков, 2010, с.135), явно бывшим одним из четырех карача-беков хана Мухамме- да-Амина, повторно посаженного на казанский престол при поддержке московских войск в 1487 г. (Худяков, 1990, с.46–47). В ситуации, когда в Казанском ханстве в 1480-х годах происходило про- тивоборство сыновей от разных жен умершего в 1479 г. хана Ибрагима, некоторые члены клана
Кыпчак, например, находившиеся на северных окраинах Арской даруги, могли быть сторонниками
свергнутого в 1487 г. казанского хана Али, поэтому не пожелавшие в 1489 г. вернуться под сюзе- ренитет нового хана Мухаммеда-Амина. Тем более, что после успешного присоединения в 1489 г. Вятской земли к московским владениям, у московской стороны явно возникли идеи о возможности аннексии некоторых северных районов Казанского ханства, о чем свидетельствует послание хана Мухаммеда-Амина московскому великому князю Ивану III от 22 октября 1490 г., в котором гово- рилось: «… сего лета приехав Федор Кисилев, чего из старины не бывало, лишних пошлин съ Це- вели десятского Артана съ детми изымавь взязалъ, давилъ силою …; да съ Балагира съ десятского
…; да на Алныше реке съ Шиховыхъ детей взял…» (в тексте грамоты перечисляются конкретно, что было «взято»). Заканчивает свое послание казанский хан, попавший под московский протекто- рат, так: «Ино, брат князь великий, тое силы как обыщешь, взяв да пошлешь, жалованье твое веда- етъ» (Сборник, т.41, 1884, с.92). Из документа ясно, что московские чиновники нарушили границы Казанского ханства, что могло быть связано с переходом части территории Арской даруги Казан- ского ханства к Москве, в результате чего северные границы этого государства оказались неустой- чивыми. То, что владения «вятской» ветви Арских князей действительно отошли к Московскому великому княжеству, отчетливо видно из духовной грамоты Ивана III от 1504 г., ибо он завещал своему сыну наряду с другими владениями Вятскую землю «со всем, что к ней потягло, и с Арски- ми князми» (Исхаков, 2010, с.140). Как видим, данная группа татарской знати уже была отнесена к Вятской земле, хотя союз «и» перед понятием «Арские князья» все же свидетельствует о некото- ром еще их обособленном положении на этой «земле».
Окончательную ясность в вопрос о вхождении Арских князей в состав ставшей московским владением Вятской земли, вносит жалованная грамота Василия Ивановича, выданная группе Ар- ских князей в 1505 г. (грамота, к сожалению, имеющая некоторые дефекты, была обнаружена нами еще в 1970-х гг. и впервые опубликована в 2010 г. – см.: Исхаков, 2010, с.141–142). Из этой грамо- ты, во-первых, видно, что названная в документе группа получает от Василия Ивановича пожало- вание в его «отчине в Вяцкой земле в Хлынове», во-вторых, наместник московского великого князя имел право взимать у Арских князей выплаты беличьими шкурами (общее число неясно), но и только. А тиун и доводчик хлыновского наместника к Арским «князем и к их людям не въезжают ни по что и ни емлют у них ничев[о]». В случае споров между самими Арскими князьями или дела на кого-либо из них, судил хлыновский наместник московского великого князя. Если возникало дело между «русинами» и Арскими князьями, то последние посылали на суд своего пристава, но суд проходил при участии самих князей и «добрых людей земских» у наместника хлыновского. В случае, когда происходило дело между «русином, отяком и черемисином» из числа «хлыновцев»,
«слобожан», «котельничцев» и «орловцев» с одной стороны, и «князьями в Карине» т.е. Арскими князьями, с другой, суд по повелению хлыновского наместника могли совершать нижестоящие на-
местники соответствующих городов. Но в некоторых случаях судьи могли приехать и к Арским князьям. В других случаях, когда люди Арских князей («аренин», «отяк каринский») судились с русскими, на суде наряду с наместниками присутствовали и Арские князья, но если возникали спо- ры между нижестоящими наместниками, видимо, в ходе указанного выше судебного процесса, он завершался у хлыновского наместника.
Из работы М.В.Гришкиной известно (Гришкина, 1994-а), что описанные выше иммунитеты бы- ли даны и «татарину» (он был из рода Арских князей) Давлетьяру Магмет-Казыеву в 1520 г. Соглас- но этой жалованной грамоте Василия III, семье Давлетьяра жаловалась «половина Карина, арян, та- тар и вотяков» (другая «половина» была владением иной группы Арских князей), при этом обгово- ривалось, что «наместницы хлыновские и их тиуны» Давлетьяра и его детей, а также «арян и вотя- ков» не судят «ни в чем, опричь душегубства и разбоя». Кроме того, «приводчики и доводчики побо-
ров с них не емлют и не въезжают к ним ни по что». Далее в документе сказано, что «ведает и судит
тех арян и вотяков» Давлетьяр и его дети. Кроме того, уточняется, что при судебном разбирательстве
«тем его аряном, татаром и вотяком з городскими людми и с волостными людми и вотяки», судят хлыновские наместники и их тиуны, но с участием Давлетьяра и его сыновей. При этом «присуд», т.е. судебные выплаты, делились пополам. Когда же дело заводилось на Арских князей, то судили
«наместники хлыновские сами», но не их тиуны. Наконец, грамота фиксирует, что корм хлыновским наместника и их тиуням идет «по старине», когда Арские князья тот «корм» собирают сами, «по- шлинникам наместничьим» тот корм взимать не разрешалось (Гришкина, 1994, с.36–37).
В целом из двух рассмотренных документов можно заключить, что Арские князья, вошедшие в состав Московского великого княжества, сохранили право взимания с зависимого от них населе- ния «дани» (ясака), судебной расправы – за исключением тяжелых уголовных преступлений (ду-
шегубства и разбоя с поличным). Представители хлыновского наместника не имели права въезжать
и собирать с зависимого от Арских князей населения каких-либо пошлин, сборов. На суде, одна сторона которого состояла из людей Арских князей, последние должны были присутствовать обя- зательно, а судебные пошлины, как уже отмечалось, делились пополам между ними и представите- лями великокняжской власти. То, что Арских князей могли судить только хлыновские наместники, с одной стороны, указывает на их высокий социальный статус, но в то же время, как совершенно справедливо отметила М.В.Гришкина (Гришкина, 1994-а, с.26), этот факт отмечает и более низкий их статус по сравнению с русскими светскими феодалами.
По всей видимости, отмеченные выше права Арских князей, вошедших в Московское великое княжество после 1489 г., к началу XVI в. уже были обговорены, возможно, на основе более раннего соглашения между ними и великокняжеской властью.
Еще одной особенностью социальной жизни «вятской» ветви Арских князей в первой полови-
не XVI в. было то, что согласно жалованным грамотам начала XVI в. (дата предположительная),
1510, 1542 гг., им московской властью было дано право приглашения к себе людей «из зарубежья»,
фактически – из Казанского ханства (Гришкина, 1994-а, с.35–36, 37–38; Исхаков, 2010, с.142–143,
144–145, 145–146), с предоставлением определенных льгот – новоприбывшие великого князя
«дань», т.е. ясак, не платили до их переписи вятскими переписчиками. Кроме того, они не должны были также выплачивать иные выплаты (прежде всего, наместничьи «корма») наместникам (Исха- ков, 2010, с.143, 144). В целом они оказывались за тем Арским князем, кто их приглашал и он их
«ведал» по тем же основаниям («по старине»), что и прежних своих людей (Исхаков, 2010, с.146).
Но хлыновскому наместнику все же за «явку» этих крестьян шли: с семьи по кунице, а от безсе-
мейного взрослого мужчины – по 3 белки (Исхаков, 2010, с.146).
На самом деле взаимоотношения Арских князей с местной властью и центральной были более сложными, чем это может показаться из уже рассмотренных грамот. В частности, такое заключе- ние вытекает из жалованных им грамот по поводу оброчных владений, связанных с бобровыми ловлями. Так, из грамоты Ивана IV за 1544 г. одному из Арских князей – Сейтяку Алисуфову, вы- ясняется, что его отцу и другим князьям по Чепце реке «вверх» были даны бобровые ловли, кото- рыми они продолжали владеть «по жеребьям». По другой грамоте – 1547 г., Арскому князю Касы- му Газыеву, видно, что тот «на половину» со слободским наместником владел Олексеевским озе- ром, где занимался ловлей рыбы (не сам видимо, а его крестьяне), причем за рыбные ресурсы, воз- никали споры со слобожанами. Далее, из жалованной грамоты Ивана IV двоим Арским князьям – сыновьям Давлетьяра, выясняется, что совместно с другими князьями они по «жеребьям» владели оброчными реками по Чепце, давая от четверых по 6 руб. на год «вятчанам, во всю Вятскую зем- лю» (с одной «выти» платили по 2 руб. на год). Причем предписывалось «тот оброк и с пошлины»
ежегодно возить дьякам, т.е. в Москву. Согласно же жалованной грамоте Ивана IV за 1556 г. двум
«Каринским татарам», иные «Каринские татары», т.е. Арские князья, за свои «оброчные бобровое реки и озера на Чепце», в московскую казну давали «с данью вместе … по десяти бобров карих; а коли … не добудут бобров, … давали по тысяче белок… оброку…». В реальности, как это видно из указной грамоты Ивана IV от 1551 г., Арские князья не сами занимались ловлей куниц и белок, а занимались этим их люди – «неписьменные вотяки», которыми и владели Арские князья, дававшие за них в казну «пошлины», в частности, выплачивавшие хлыновскому наместнику в год по 30 ку- ниц (в том году добавив еще 5 куниц). Но до этих выплат Арские князья вначале «доход всякой» с них собирали сами (см. документы: Исхаков, 2010, с.147–148, 151–152, 168–169).
Теперь несколько слов надо сказать о службе Арских князей в Московском государстве в пер- вой половине XVI в., ибо конкретные данные на этот счет как раз показывают процесс превраще- ния их после 1489 г. в служилых татар.
Сюжет этот не нов и затрагивался прежде рядом авторов (см.: Степанов, 1973; Усманов, 1972; Гришкина, 1988, 1994-а, 1994-б). Однако, несмотря на это, некоторые выводы указанных исследо- вателей следует уточнить и пересмотреть. Необходимо также более детально рассмотреть сами ос- нования служебной деятельности Арских князей в Московском государстве до середины XVI в.
Мало сомнений в том, что статус служилых людей у Арских князей берет начало с событий
1489 г., когда наряду с вятскими «большими людьми» жившая вблизи Вятской земли группа татар-
ской знати была вначале «изведена», затем, в отличии от вятчан, «посаженных» в Подмосковье,
«пожалована» и отпущена «в свою землю». Обычно одним из доказательств перехода «вятской» ветви Арских князей в число служилых татар Московского великого княжества в конце XV в. при- водится сообщение «Разрядной книги» 1475–1598 гг., в котором под 1499 г. содержится следую- щее известие, связанное с походом московских войск на «Югорскую землю» (на Коду) и на «гогу- личи»: «…А с Васильем Ивановым сыном Гаврилова дети боярские: вологжане Сиг Савельев, да Федко Неправдин; да вятчане, которые живут в московской земле, Якуш Татаринов да Гридя Ивашков сын Татаринов; а вятчан с ним: 200 ч. руси да 100 ч. арян, татар и остяков» (Разрядная книга, 1966, с.29). С одной стороны, упоминание «татар» в составе «вятчан», к тому же наряду с
«арянами» (о них более подробно см.: Исхаков, 1977; 1980; 2010), наталкивает на мысль, что в данном случае речь идет именно об Арских князьях и их рядовых татарах, но с другой стороны, без соответствующей конкретизации мы не можем быть уверены в этом окончательно, как некоторые удмуртские историки (Гришкина, 1994-а, с.25). Более точные данные о служебной деятельности Арских князей в Московском великом княжестве приводятся в жалованных им грамотах. Так, в жалованной грамоте 5 Арским князьям («детям Мурсейтовым») Ивана IV за 1548 г. указывается, что у них «была служба… в Казани … с воеводою со Васильем с Семеновичем Серебряным» (Ис- хаков, 2010, с.149), т.е. тут речь идет скорее всего об их участии в походе московских войск на Ка- занское ханство в 1545 г. При этом в грамоте отмечается, что представители этой семьи с общего их поместья к 1548 г. служили уже 12 лет (Исхаков, 2010, с.150). Есть и другие указания на то, что Арские князья московского великого князя «службу служат» за его «жалованья» (см. грамоты за
1553, 1556 гг. – Исхаков, 2010, с.151–155), в одном случае – в грамоте за 1556 г., с примечанием, что они и их отцы с жалованных им деревень «служат» уже 30 лет. Таким образом, служебное по- ложение Арских князей применительно к 1520–1530-м годам подтверждается однозначно. Что ка- сается периода конца XV – начала XVI вв. о таком их статусе мы можем предполагать на основе выдачи им жалованных грамот московских великих князей 1505, 1510 и 1520 гг.
Служба Арских князей Московскому великому княжеству/царству в первой половине XVI в. базировалась на «жалованиях» им великокняжеской властью права собирать «дань» (ясак) с под- чиненного им населения, связанного также с дачей им поместных владений, различных «ухожаев» (рыбных, бобровых), а также некоторых иных послаблений. В основном эти права уже были про- анализированы М.В.Гришкиной, но некоторые из них остались вне поля ее зрения, в том числе и
из-за неполноты ее источниковой базы. В частности, надо отметить указанную в грамоте 1505 г.
привилегию Арских князей, которые, кажется, могли иметь местное «пятно», связанное с «пятин- щиком», взимавшем с торговых операций (как с продавца, так и с покупателя) «денгу москов- скую». Вроде бы (соответствующее место грамоты плохо прочитывается) в случае, когда Арскими князьями продавалась или обменивалась «доморощенная» лощадь, то пятинщик в этом не участво- вал, но об этом все равно надо было докладывать хлыновскому наместнику, без чего полагался штраф («заповеди» и «пропятенца») в 2 рубля московских (см. документ: Исхаков, 2010, с. 142; трактовка там же – с. 78). Можно полагать, что Арские князья в свое время имели право вести тор-
говые операции или, что будет более точно, их контролировать, взимая за них торговую пошлину –
«тамгу», ибо «пятно», это калька с понятия «тамги», а «пятинщик» – должностное лицо, фактиче-
ски-таможенник, которое ставило «пятно» (тамгу), взимая пошлину. По-видимому, нахождение
«пятинщика» во владениях Арских князей, хотя уже и под контролем московского наместника, яв- лялось остатком прежних прав предков Арских князей, как карача-беки контролировавших торго- вые операции, с которых ими взималась торговая пошлина – «тамга» (например, известно, что в
1563 г. на «большого князя Ширинского» в Касимовском ханстве шла торговая пошлина – см.: Ис-
хаков, 1998, с. 210).
Таким образом, сосредоточенные к началу XVI в. в крупном населенном пункте в районе устья р. Чепцы – Карино (Нократе), Арские князья ограничивались выплатой в казну московского государя наместничьих кормов беличьими шкурками в пользу ханского наместника, в данном слу- чае выполнявшими функцию представителя – «дороги» московского великого князя (аналогию см. в соглашении Ивана IV с правителем Сибирского юрта князем Едигером от 1551 г., когда соби- равшему дань «дороге» (даруге – Д.И.) полагались отдельные выплаты с каждого ясачника «по белке» (История и культура, 2015, с. 242). В остальном подчиненное им население полностью кон- тролировалось ими и взимавшаяся с них «дань», т.е. ясак, собиралась ими самими (в случае, когда это были приглашенные на их земли крестьяне из-за рубежа – до описания их вятскими перепис- чиками), но оставалась ли эта «дань» после этого у них полностью как плата за службу – не вполне ясно. Похоже, что оставалась. Во-всяком случае, в одной из генеалогий Арских князей содержится фраза: «… царь Калталы Иван (в данном случае это обобщенный образ московских великих князей
– Д.И.), жалуя нашему предку Кара-беку Чепцу, от истоков ее до устья, со всеми населявшими [ее бассейн] крестьянами-арами и русскими, татарами и черемисами, пожаловал также все растущие леса да валяющиеся бревна, все, бегающих выдр, бобров, куниц, белок да прочую дичь: медведей, волков да рыбы – сорожки» (Исхаков, 2010, с. 83. Перевод с татарского оригинала наш), которая намекает на полный контроль над населением (удмуртским и бесермянмским прежде всего) бас- сейна р. Чепцы. Тут важно указание на то, что согласно генеалогии, «этим владением (т.е. населен- ным удмуртами, бесермянами бассейном р. Чепцы – Д.И.) кормились наши предки до деда нашего Бичуры-бека» (Исхаков, 2010, с. 89). Так как последний упоминается в «Дозорной книге» 1615 г., будучи сыном известного из жалованной грамоты 1548 г. Арского князя Дюняша, то указанное ме- сто генеалогии надо понимать так, что Арские князья продолжали пользоваться своими правами вплоть до 1583–1588 гг., когда вначале, в 1583 г., последовал указ Ивана IV о запрете каринским князьям владеть удмуртским населением, въезжать к ним и брать с них какие-либо выплаты, а за- тем, в 1588 г., «Каринские и Верхочепецкие отяки» были окончательно «отведены» «судом и вся- ким доходом» от них, но зато тогда по указу московского государя «Вятские Каринские служилые татара» были «поверстаны» денежным жалованием с подразделением их на два разряда (на князей
– по 10 руб., и видимо на мурз – по 7 руб.), с указанием, что это «денежное жалование» дается им из казны взамен отобранных у них «ясаков» и оно формировалось из «вотятских» же «денег», со- бираемых с удмуртов бассейна р. Чепцы (анализ см.: Исхаков, 2010, с. 89).
Если сравнивать положение Арских князей в составе Московского великого княжества с дру- гими татарскими «выходцами», находившимися в XV – середине XVI вв. на его же территории (об этом специально см.: Рахимзянов, 2016, с. 144–166), то видно, что оно было не уникальным – при- мерно такими же правами обладали и служилые татары других татарских «мест» Московского го- сударства. Особенно близким представляется сходство с «романовскими татарами» – выходцами
из Ногайской Орды во главе с потомками бекляри-бека Едигея из клана Мангыт (см. там же).
Надо также принять во внимание, что владения Арских князей, оказавшихся в конце концов причисленными к Вятской земле Московского великого княжества/царства, никаким «опричным» княжеством не были – их владение напоминало нечто среднее между вотчиной и поместьем (пер- вое больше относилось к Карино), но являлось все-же условным держанием, выданным верховным сюзереном в лице великого князя в виде «кормления» что было характерно и для других татарских
«мест», имевшихся в этом государстве (Рахимзянов, 2010, с. 158–162). К тому же, как это видно из документальных материалов, положение Арских князей в общем составе населения Вятской земли не было неизменным – между 1522–1546 гг. они и их крестьяне были постепенно втянуты в общие для жителей г. Слободского «потути» – «разрубы всякие также», включая и поставки «намест- ничьих кормов» (Исхаков, 2010, с. 81). Наконец, Арские князья изначально находились под кон-
тролем наместников Московского государства, из-за чего их крестьяне фактически оказались под
двойной юрисдикцией – великокняжеской и каринско-княжеской.
Если подвести итоги изложенному выше, то их можно сформулировать следующим образом:
ЛИТЕРАТУРА
IX–XIX вв. Ижевск, 1994-а. С.49–66.
веков // Проблемы аграрной истории Удмуртии. Ижевск, 1988. С.20–40.
1994-б.
ско-Камском междуречье в XVI – первой половине XVIII века. Ижевск, 2006.
риалы по этногенезу удмуртов (Сб. ст.). Ижевск, 1982. С.3–43.
Ш.Марджани АН РТ. 2015. 728 с.
Н.П.Лигенко. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004. 550 с.
тар: теоретико-методологическое введение. Казань: Ин-т истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2009. С.233–238.
рию волго-уральских татар XV–XVII вв.). Научное издание. Казань: Изд-во «Мастер Лайн», 1998. 276 с.
Улуса Джучи и татарских ханств // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до
Астрахани. 1223–1556. Казань: Изд-во «Мастер Лайн», 2002. С.329–366.
росы социально-экономической и политической истории Среднего Поволжья и Приуралья периода феода-
лизма (тез. докл.). Чебоксары, 1973. С.16–21.
310 с.
теоретико-методологическое введение. Казань: Ин-т истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2009. С.239–253.
THE STATUS OF ARSK PRINCES WITHIN VIATSKAIIA ZEMLIA
D.M. Iskhakov
OF MUSCOVY DURING THE FIRST HALF OF THE SIXTEENTH CENTURY
The article analyses the status of the Arsk princes within the Moscow grand duchy / Moscovite state. These princes constituted the part of Muscovy after a campaign of 1489. On the basis of the review of a historiography and sources, the conclusion follows that this group of the Tatar nobility, being a part of one of the clans governing in the Kazan khanate – the clan of Qipchak, controlled the Arsk daruga of the Kazan khanate. The Arsk princes who ap- peared as the sluzhilye people of the Vyatka area of the Moscow state, as it comes from the relevant sources of the first half of the 16th century, had approximately the same status, as other Tatars living in XV – the middle of the 16th centuries in this area. They were the sluzhilye people receiving certain possession and the considerable rights on col- lecting requisitions and taxes from the dependent population for the service to the Moscow grand prin.
Keywords: Muscovy, Kazan khanate, Arsk daruga, Arsk princes, suzerain, service Tatars.
Сведения об авторе:
Исхаков Дамир Мавлявеевич – доктор исторических наук, главный научный сотрудник Отдела этно- логических исследований Института истории им. Ш.Марджани Академии Наук Республики Татарстан (г.Казань); Е-mail: monitoring_vkt@mail.ru
Iskhakov Damir Mavlyaveevich – Doctor of Historical Sciences, Chief Researcher, Sh.Marjani Institute of
History of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan).
175
УДК 93:929
СЛУЖИЛЫЕ ТАТАРЫ – ГОНЦЫ ПОСОЛЬСКОГО ПРИКАЗА XVI ВЕКА.
МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ1
© 2016 г. М.В. Моисеев
История Русского государства, его государственных учреждений и государственной службы немысли- мы без учёта факта изначальной многонациональности. Особенно это очевидно при изучении внешней поли- тики России и деятельности ее внешнеполитического ведомства. Заметную роль в его работе с восточными соседями играли татары, исполнявшие функции гонцов, толмачей, переводчиков и вожей. Для периода конца XVI–XVII вв. были составлены справочники, являвшиеся составной частью исследований Д.В. Лисейцева и А.В. Белякова. Составление биографического словаря по служилым татарам, исполнявшим разнообразные дипломатические функции, а также обслуживавшим эту деятельность, для периода конца XV–XVI века представляется крайне актуальной задачей. В подобном справочнике должны регистрироваться службы, землевладение (если о нем есть данные), родственные связи. Такой тотальный подход позволит создать базу данных, которая сможет стать надежным основанием для изучения корпорации служилых татар и государст- венной службы. В работе в виде приложения предлагаются справки по службам 70 служилых татар за период конца XV–XVI в.
Ключевые слова: служилые татары, гонцы, толмачи.
История Русского государства, его государственных учреждений и государственной службы немыслимы без учёта факта изначальной многонациональности. Особенно это очевидно при изу- чении внешней политики России и деятельности ее внешнеполитического ведомства. Заметную роль в его работе с восточными соседями играли татары, исполнявшие функции гонцов, толмачей, переводчиков и вожей. Для периода конца XVI–XVII вв. были составлены справочники, являвшие- ся составной частью исследований Д.В. Лисейцева и А.В. Белякова (Лисейцев, 200, с. 183–190, 370,
372–373, 376, 378, 379, 381, 383, 387–393; Беляков, 2001, с. 190–193; Беляков, 2001а, с. 36–42). Сос- тавление биографического словаря по служилым татарам, исполнявшим разнообразные диплома- тические функции, а так же обслуживавшим эту деятельность, для периода конца XV–XVI века представляется крайне актуальной задачей. В подобном справочнике должны регистрироваться службы, землевладение (если о нем есть данные), родственные связи. Подобная нацеленность на тотальную регистрацию всех имеющихся данных позволит создать базу данных, которая сможет стать надежным основанием для изучения корпорации служилых татар и государственной службы. Ниже предлагаются первичные материалы для составления биографического словаря, которым, конечно, еще далеко до всеобъемлющего охвата, но даже эти скромные данные позволяют сделать определенные выводы. Легко заметить, что интенсивность участия служилых татар в дипломати- ческом объеме различна, что очевидно может служить указанием на вектор служебной карьеры. В этом смысле особо примечательны данные о службах Кадышева Исатинай-бакшея Тимеева сына, Кадышева Байбулата, Келдишева Исена, Кудиновых Кадыра и Кадыша. Общий стаж выявленных нами служб у них составил от 9 до 30 лет. Обращает на себя внимание тот факт, что на определен- ный временной отрезок заметно участие представителей 2–3-х фамилий. Возможно, мы имеем дело с семейными кланами, исполнявшими дипломатические функции. В этом смысле интересны Ка- дышевы. В 1536 г. как гонец упоминается Темеш Кадышев, в 1553 г. регистрируется служба Иса- тиная-бакшея Тимеева сына Кадышева, а в 1560 г. Байбулата Кадышева. Вполне возможно, что мы имеем дело с одной семьей. Такие же подозрения есть и по поводу Резановых (Рязановых), Розго- зиных и Кудиновых. Впрочем, определенный ответ у нас может появиться только после фронталь- ного исследования источников, в первую очередь, посольских книг и столбцов, а так же писцовых книг и актового материала.
1 Работа выполнена в рамках проекта РГНФ № 15–31–10148 а(ц).
ПРИЛОЖЕНИЕ
Агишев Темир, гл. ст. сл. т.
1558 г., март. Сопровождал Ел. Мальцева (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татара-
ми). Оп. 1. Д. 5. Л. 56 об.). Помещик Коневского стана Коломенского у. (ПКМГ, с. 397).
Адышев Сююндюк, вожа
1558г., август. Прибыл в Темников от Е. Мальцева (Там же. Л. 80).
Байкатул, гл. ст. сл. т.
Отправлен в Ногайскую Орду к Саид-Ахмед-бию, Кель-Мухаммеду 21 июня 1540 г. (ПСРЛ, т. 20,
с. 454).
Байкиш, Крым – гонцы
сопровождали И. Б. Федцова, вернулись в Москву 25 сент. 7058 г. (ПКСРНО, с. 303).
Баимаков Бахтияр, гл. ст. сл. т.
гол. ст. сл. т., направлен к Исмаилу 20 июня 1553 г. (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногай-
скими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 174 об.). 1558 г., март. Сопровождал Ел. (Там же. Д. 5. Л. 56 об.).
Баймаков Рязан (Резанов Собаней), гл. ст. сл. т.
1561 г., июнь. Направлен к Исмаилу, сопровождал Мустафу-мирзу (Там же. Д. 5. Л. 180, 223).
1561 г., декабря 2 вернулся (Там же. Д. 6. Л. 2). Помещик Коневского стана (ПКМГ, с. 415–416).
Барамшиков Баиш, гонец
входил в станицу Б. Кийкова (вент. 1551 г.). Вернулся в Россию: 29 апреля 1552 г., в Москве – 3
мая 1552 г. (Там же. Кн. 4. Л. 109).
Бараш, гонец ст. сл. т.
Заместитель головы Б. Баимаков, направлен к Белек-Пуладу, Арслану, Атаю в июне 1553 г. (Там же. Л. 178 об., 179, 180 об.).
Бахметев Алиш, гонец, гл. ст. сл. т.
Отправлен в Ногайскую Орду в декабре 1533 г. Вернулся 27 июля 1534 г. (ПКСРНО, с. 86, 91).
БахметевТемеш, гонец
Рязанский батраковский татарин, послан вместе с Ч. Руделевым к Кудояру. Вернулся 28 января
1535 г. (ПКСРНО, с. 121, 123).
Девлет-ходжи Хусейнов, г. ст. сл. т.,
Вернулся из Ногайской Орды от Шейх-Мамай-бия 15 окт. 1548 г. (ПКСРНО, с.239).
Девлеткозин Ураз, гонец
ст. сл. т. Б. Баимакова, направлен к Айсе в июне 1553 г. (РГАДА. Ф.127(Сношения России с ногай-
скими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 179 об.).
Девлетчаров Келдиш
гонец ст. сл. т. (заместитель) М. Девлетчарова (Там же. Л. 163).
Девлечаров Мамкей, гл. ст. сл. т.
Направлен к Исмаилу 4 января 1553 г. Сеунщик. По дороге ограблен (Там же. Л. 156, 160 об.).
Джан-Гирей, гл. ст. сл. т.,
Отправлен в Ногайскую Орду к Хаджи-Мухаммеду в апреле 1540 г. (ПСРЛ, т. 20, с. 453).
Дуначев Байчик
гонец к Юсуфу 29 апр. 1550 г. (ПКСРНО, с. 326).
Зенай, вожа
1559/1560 г. Сопровождал П. Г. Совина, сопровождал ногаев в набеге на Крым (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп. 1. Д. 5. Л. 181–181 об.).
Зенебеков Блоговат, вожа
1562, после сентября – 1563 г., октябрь. Кадомский татарин (?), вожа станицы Семенчи Тутаева
(Там же. Д. 6. Л. 198 об.).
Зенебеков Карамыш, гонец от Е. Мальцева
1558 г., август. Прибыл в Темников (Там же. Д. 5. Л. 80).
Кадышев Байбулат
1560 г., январь. Гонец к Аисе-мирзе (Там же. Д. 5. Л. 13). 1560 г., сентябрь, сл. т. станицы Кадыря
Кудинова. Приехал из Орды с грамотой от С. Мальцева (Там же. Д. 5. Л. 180 об.). Зимой 1569 г. на его станицу напал отряд перебежчика из Астрахани в Крымское ханство Тенея Теребердеева сына Кабано-
ва. Грамоты были перехвачены и доставлены в Кафу. Сам Бейбулат возможно погиб (РГАДА. Ф. 123 (Сношения России с Крымом). Оп. 1. Кн. 13. Л. 280).
Кадышев Исатинай-бакшей (Баикеш) Темеев сын, гонец, гл. ст. сл. т., толмач
гонец ст. сл. т. (заместитель) Т. Тимеева (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татара- ми). Оп. 1. Кн. 4. Л. 162). Вернулся в Россию 28 августа 1553 г. (в Касимове – 26 августа) (Там же. Кн. 4. Л. 181). 28 ноября 1567 г. вернулся из Крымского ханства (Там же. Кн. 13. Л. 1).
Кадышев Темеш, гонец
Отправлен в июле 1536 г. (РГАДА. Ф. 123 (Сношения России с Крымом). Оп. 1. Кн. 8. Л. 289об.–
290). Вернулся в декабре 1536 г. (Там же. Кн.8. Л 305).
Кайбула, сл. т.
1560 г., сентябрь. Приехал из Ногайской Орды с К. П. Совиным (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп. 1. Д. 5. Л. 180 об.).
Каипов Акчура, гонец
входил в ст. Т. Шейдякова. Вернулся 26 июня 1552 г.(?) (Там же. Кн. 4. Л. 130).
Келдеяров Келжиш, гол. ст. сл. т.,
направлен к Айсе 29 сент. 1553 г. (Там же. Кн. 4. Л. 188 об.).
Келдишев Исен (Эсен, КилдишевИсень), гл. ст. сл. т.
гонец в Ногайскую Орду, сопровождал П. Д. Тургенева. Вернулся 3 мая 1551 г. (Там же. 1. Кн. 4.
Л. 1). В июне 1552 г. направлен к Касим-мирзе. Входил в станицу С. Тулусупова (Там же. Кн. 4. Л. 118
об.). Вернулся 21 окт. 1552 г., через Елатьму (17 окт.) (Там же. Кн. 4. Л. 150). 1561 г., апрель. Направлен к Мухаммед-мирзе (Там же. Д. 5. Л. 208). Вернулся 15 сентября 1561 г. (Там же. Д. 6. Л. 1). 1562 г. ок- тябрь. Направлен к Урусу (Там же. Д. 6. Л. 75 об.). 1564 г., май. Сопровождал Р. М. Хвощинского (Там же. Д. 6. Л. 243 об.).
Кийков Беляк, гол. ст. сл. т.,
В августе 1545 г. направлен в Крымское ханство (РГАДА. Ф. 123 (Сношения России с Крымом).
Оп. 1. Кн. 9. Л. 1). Направлен к Исмаилу в сентябре 1551 г.Вернулся в Россию: в Темников 19 апреля
1552 г., в Москве 24 апреля (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л.
68 об., 97).
Кобяков Мокша, гонец
Отправлен в октябре 1535 г. (РГАДА. Ф. 123 (Сношения России с Крымом) Оп. 1. Кн. 8. Л. 214) из
Путивля выехал 6 ноября (Там же. Кн. 8. Л. 217). Вернулся в апреле 1536 г. (Там же. Кн. 8. Л. 246 об.).
Кожух
Посланник в Ногайскую Орду 1 января 1492 г. (ПК, с. 40).
Козелеев Панча
темниковский татарин, вожа станицы Б. Кийкова в сентябре 1551 г. (РГАДА. Ф.127 (Сношения
России с ногайскими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 68 об.).
КозяшевОлфер, гл. ст. сл. т.
1562 г., апрель. Сопровождает И. Т. Загряжского (Там же. Д. 6. Л. 18).
Комунин Теник, вожа
1562, после сентября – 1563 г., октябрь. Городецкий татарин, вожа станицы Крыма Тоишева (Там же. Д. 6. Л. 198 об.).
Кудаш
Посланник в Ногайскую Орду 1 января 1492 г. (ПК, с. 40).
Кудинов Кадыр, гонец
сопровождал П. Д. Тургенева в 1551 г. Вернулся 6 июля 1551 г. (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 28 об.). Входил в станицу Кадыша Кудинова. 1558 г., июнь. Прибыл в Темников (Там же. Д. 5. Л. 76 об.). 1558 г., октябрь. Направлен в орду к Исмаилу головой ст.
сл. т. (Там же. Л. 94). Вернулся из орды 1559 г., август (Там же. Л. 117 об.). 1560 г., март. Направлен к Мухаммед-мирзе с С. Мальцевым (Там же. Л. 134 об.). 1560 г., ноябрь. Направлен к Исмаилу с В. Вы- шеславцовым, встретиться им в Нижнем Новгороде (Там же. Д. 5. Л. 202). 1561 г., июнь. Вернулся из орды (Там же. Л. 214).
Кудинов Кадыш, гл. ст. сл. т.
В феврале 1537 г. направлен в Крымское ханство (РГАДА. Ф. 123 (Сношения России с Крымом). Оп. 1. Кн. 8. Л. 308–309 об.). Отправлен в Ногайскую Орду к Юсуф-бию, И. Б. Федцову 11 августа 1549 г. (ПКСРНО. С. 297), вернулся (с ЕнгараемЯнсубиным) 26 ноября 1549 г. (Там же, с. 317). В июне 1552
г. отправлен к Исмаилу и Белек-Пуладу (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп.
1557 г., январь. Гонец к Исмаилу, Белек Пуладу, Айсе, Мухаммеду, Касбулату царевичу (Там же. Д. 5.
Л. 49 – 55 об.). 1559 г., апрель. Сопровождает Е. Мальцева к Исмаилу (Там же. Д. 5. Л. 100 об.). 1562 г.,
октябрь. Направлен к Тинахмат-мирзе (Там же. Д. 6. Л. 74).
Кудинов Каспер, гол. ст. сл. т.
Отправлен в Ногайскую Орду к Хаджи-Мухаммеду 12 декабря 1537 г.. Вернулся 22 июня 1538 г. (ПКСРНО, с. 206, 207).
Кулубердеев Джанибек, гол. ст. сл. т.
направлен к Айсе 29 сент. 1553 г. (РГАДА. Ф.127(Сношения России с ногайскими татарами).
Оп. 1. Кн. 4. Л. 188 об.).
Кузяшев Итеш
гонец к Юсуфу 29 апр. 1550 г. (ПКСРНО, с. 326).
Кучук,
вожа Б. Розгозина в сент. 1551 г. (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп. 1.
Кн. 4. Л. 71).
Мамин Байгоня, гл. ст. сл. т.
направлен к Касиму и Белек-Пуладу 29 сент. 1553 г. (Там же. Кн. 4. Л. 188 об.). 1562 г., апрель.
Сопровождал И. Т. Загряжского (Там же. Д. 6. Л. 18).
Махмет, гонец
В 1507 г. направлен к сибирскому црвч. Ак Курту, жившему в Ногайской Орде (ПК, с. 61).
Мушаев Сююндюк
вожа С. Тутаева, отправленного к Юсуфу 3 янв. 1552 г. Вернулся – 15 июля 1552 г. (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 133 об.).
Ордынцев Сабака, гонец
Гонец у Д. И. Губина в Ногайской Орде 1534 – 1535 г. (ПКСРНО, с. 115).
Орназтеев (Ордазаев) Сююнч-Али,
темниковский татарин, вожа (?) станицы Б. Кийкова в сентябре 1551 г. (РГАДА. Ф.127 (Сношения
России с ногайскими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 68 об.). Вернулся в Россию: в Темников 19 апреля 1552
г., в Москве 24 апреля (Там же. Кн. 4. Л. 97). Ездил в Хаджи-Тархан, по поручению Б. Кийкова, к рус-
скому послу Севастьяну (Там же. Кн. 4. Л. 99.].
Резанов (Рязанов) Девлет-ходжи, гол.ст. сл. т., толмач
направлен к Касиму 20 июня 1553 г. (Там же. Кн. 4. Л. 174 об.). В сентябре 1563 г. привозил гра-
моты крымскому хану. В июле 1563 г. привез статейный список А. Ф. Нагого в Москву (Виноградов,
2007, приложение 3, с. 314). Приехал из Крымского ханства 28 ноября 1567 г. (РГАДА. Ф. 123 (Сноше-
ния России с Крымом). Оп. 1. Кн. 13. Л. 1).
Резанов Ураз, гл. ст. сл. т.
1564 г., май. Сопровождал И. Е. Михнова (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татара-
ми). Оп. 1. Д. 6. Л. 243 об.).
Розгозин Бигилдей, гл. ст. сл. т.
1561 г., август. Направлен к Мухаммед-мирзе (Там же. Д. 5. Л. 223). 1561 г., декабря 2 вернулся.
1562 г., апрель. Направлен к Мухаммед-мирзе (Там же. Д. 6. Л. 2, 18 – 18 об.).
Розгозин Би-гилди (Бигилдей, Баи(Бай)-гилди) Лысой, гл. ст. сл. т., толмач
гонец, сопровождавший П. Д. Тургенева в 1551 г., вернулся в Москву в сентябре 1551 г. (Там же. Кн. 4. Л. 36 об., 71). 1559 г., июнь. Направлен к Хасан-мирзе б. Кошум (Там же. Д. 5. Л. 116). 1560 г., март. Направлен к Исмаилу с П. Г. Совиным (Там же. Д. 5. Л. 134 – 134 об.). 1561 г., апрель. Направлен
к Урус-мирзе (Там же. Д. 5. Л. 208). Вернулся 15 сентября 1561 г. (Там же. Д. 6. Л.1).
Сююндюков Нагай, гл. ст. сл. т.
1557 г., август. Гонец к Исмаилу и Кутуму (Там же. Д. 5. Л. 35 – 39 об.). 1558 г., сентября. Гонец к
Исмаилу (Там же. Д. 5. Л. 82). 1559 г., июнь.Вернулся из орды (Там же. Д. 5. Л. 115). 1560 г., июнь. На- правлен к Исмаилу и его сыну Мухаммеду (Там же. Д. 5. Л. 171). 1561 г., апрель 20. Направлен к Ис- маилу (Там же. Д. 5. Л. 208). Вернулся 15 сентября 1561 г. (Там же. Д. 6. Л. 1). 1562 г., октябрь. Направ- лен к Исмаил-бию (Там же. Д. 6. Л. 67 об.).
181).
Таузар, сл. т.
1559/60 г. Сопровождал П. Г. Совина, принмал участие в набеге ногаев на Крым (Там же. Д. 5. Л.
Тимеев Тавкей, гл. ст. сл. т.
Вернулся в Москву из Ногайской Орды от Белек-Пулад-мирзы 14 окт. 1549 г. (ПКСРНО, с. 312). Вероятно, он же сопровождал П. Д. Тургенева в 1551 г. Вернулся 6 июля 1551 г. (РГАДА. Ф.127 (Сно- шения России с ногайскими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 28 об.). По поручению П. Д. Тургенева ездил в
улус к Исмаилу (апрель 1551 г.) (Там же. Кн. 4. Л. 37). Направлен к Юсуф-бию 4 января 1553 г. (Там же.
Кн. 4. Л. 156). 1562 г., после сентября. Сопровождал Д. Д. Непейцына к Тинали, вернулся в октябре
1563 г. (Там же. Д. 6. Л. 199).
Тимеев Тенекай, гл. ст. сл. т.
1556 г., после июня. Привез грамоту от М. Лачинова (Там же. Д. 5. Л. 24 об.). 1564 г., май. Сопро-
вождал В. П. Федчищева (Там же. Д. 6. Л. 243 об.).
Тоишев Крым, гл. ст. сл. т.
1562 г., апрель. Направлен к Урус-мирзе (Там же. Д. 6. Л. 18 об.). 1562 г., сентябрь 13. Вернулся от
Уруса (Там же. Д. 6. Л. 47). 1563 г. Сопровождал М. К. Приклонского к Исмаилу, вернулся в октябре
1563 г. (Там же. Д. 6. Л. 198 об.).
Тулатов Байкул, гонец
отправлен в июле 1534 г. во исполнение июньского «приговора» о приостановлении выезда по-
сольства Ф.Логинова (РГАДА.Ф. 123. Оп 1.Кн. 8. Л. 55 об–56). Выехал из Москвы 14 июля, из Путивля
30 июля (Там же. Кн. 8. Л.56 об.).
Тулусупов Сююндюк, гол. ст. сл. т.
отправлен к Юсуф-бию в июне 1552 г. (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами).
Оп. 1. Кн. 4. Л. 115 об.).
Тулуш
Посланник в Ногайскую Орду в сентябре 1490 г. Вернулся в Россию в августе 1491 г. (ПК, с. 39).
Тулушев Карман Нагаев сын,
гонец к Юсуфу 29 апр. 1550 г. (ПКСРНО, с. 326).
Тулушев (?) Али Тунгозин Нагаев сын
гонец к Юсуфу 29 апр. 1550 г. (Там же, с. 326).
Тунгозин Салка
гонец к Юсуфу 29 апр. 1550 г. (Там же).
Тутаев Семен
гол. ст. сл. т., отправлен к Юсуф-бию 3 января 1552 г. Поехал в орду 5 февраля (РГАДА. Ф.127 (Сношения России с ногайскими татарами). Оп. 1. Кн. 4. Л. 79, 80 об.). Юсуф должен был при нем
«учинить правду» на шерти, привезенной ранее П. Д. Тургеневым (Там же. Оп. 1. Кн. 4. Л. 82 об.). Вер-
нулся в Россию 15 июля 1552 г. (Там же. Кн. 4. Л. 133 об.).
Тутаев Сенка, гл. ст. сл. т.
1558 г., март. Сопровождал Ел. Мальцева (Там же. Д. 5. Л. 56 об.). Вернулся 1 сентября 1558 г. (Там же. Д. 5. Л. 83). 1559 г., апрель. Сопровождает Е. Мальцева к Исмаилу (Там же. Д. 5. Л. 100 об.).
Вернулся в сентябре 1559 г. (Там же. Д. 5. Л. 122 об.). 1562 г., после сентября. Сопровождал И. В. Без- сонова к Тинахмат-мирзе, вернулся 1563 г., октябрь (Там же. Д. 6. Л. 198 об.). 1564 г., май. Сопровож- дает М.Т. Петрова к Дин-Ахмад-бию (Там же. Д. 6. Л. 243).
Урай, вожа
1562 г., после сентября – 1563 г., октябрь. Городецкий татарин, вожа станицы Мамкея Девлечарова
(Там же. Д. 6. Л. 199).
Уракчеев (?) Келдеар, вожа
1562 г., после сентября – 1563 г., октябрь. Городецкий татарин, вожа станицы Тавкея Тимеева (Там же. Л. 199).
Усеинов Янсуба, гл. ст. сл. т.
1564 г., май. Сопровождал И. В. Шерефединова (Там же. Л. 243 об.).
Усеинов Янсупа, гонец посланника Ив. Тверетинова
1557 г., после июня. Привез грамоту от Ив. Тверетинова (Там же. Д. 5. Л. 23 об.).
Чура, гонец
В 1507 г. гонец к Алчыгиру и Саид Ахмеду (ПК, с. 61).
Шатимеев Бий
гонец ст. С. Тутаева, ездил к Юсуфу 3 янв. 1552 г. Вернулся – 15 июня 1552 г. (Там же. Кн. 4.
Л. 133 об.).
Шиидяков (Шейдяков) Тягригул, голова ст сл. т.
отправлен к Белек-Пулад-мирзе 5 февраля 1552 г. (Там же. Кн. 4. Л. 94, 94 об.). Оставлен Белек- Пуладом у себя до осени 1552 г., чтобы потом отправить с ним своих больших послов (Там же. Кн. 4. Л. 131 об.). Вернулся 19 октября 1552 г., через Елатьму (15 окт.) (Там же. Кн. 4. Л. 146).
Якшенин Темир, князь, посол
Отправлен в Ногайскую Орду в апреле 1508 г. (ПК, с. 64).
Янбулат, вожа, городецкий татарин
Послан с Д. Губиным, вернулся в Россию 2 мая 1535 г. (ПКСРНО, с. 123, 132, 133).
2001.
ЛИТЕРАТУРА
// Материалы и исследования по рязанскому краеведению. Рязань, 2001а. Вып. 2. С. 36–42.
Список сокращений:
ПК – Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой 1489–1508. М., 1984
ПКСРНО – Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1489–1549. Махачкала, 1995
ПКМГ – Писцовые книги XVI века. Издание императорского Русского географического общества, под редакцией действительного члена Н.В. Калачова. Отд. 1. Местности губерний Московской, Владимирской и Костромской. Спб., 1872
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
M.V. Moiseev
SERVICE TATARS – THE POSOL’SKII PRIKAZ MESSENGERS OF THE XVIth CENTURY.
MATERIALS FOR A BIOGRAPHICAL DICTIONARY
History of the Russian state, its public institutions and public administration is unthinkable without taking into account the fact that the original multi-ethnicity. This is especially evident in the study of Russian foreign policy and the activities of its foreign Ministry. A significant role in his work with the Eastern neighbours played Tatars, who performed the functions of messengers, interpreters, translators and voga. For the period from the end of XVI – XVII centuries there was made reference that formed part of the research of D. V. Liseitsev, and A. V. Belyakov. Compil- ing a biographical dictionary of Tatars, performing various diplomatic functions, as well as serving these activities for the period of the late XV – XVI century seems to be a very urgent task. In such Handbook should be recorded service, ownership of land (if it has data), kinship. Such total approach will allow us to create a database that can serve as a reliable basis for the study of the Corporation of service Tatars, and public service. This work in the form of apps offers help services 70 service Tatars at the end of the XVth – XVIth centuries.
Keywords: service Tatars, messengers, tolmachi (interpreters).
Сведения об авторе:
Моисеев Максим Владимирович – кандидат исторических наук, заведующий сектором научно- просветительской работы ГБУК г. Москвы «Музейное объединение «Музей Москвы», научный сотрудник Отделения социокультурных исследований РГГУ (г. Москва).
Moiseev Maksim Vladimirivich – Candidate of Historical Sciences, Head of the Department of scientific and educational work, Museum of Moscow; Research fellow, Department of Socio-Cultural Research, Russian State University for the Humanities (Moscow).
182
УДК 94(=512.111)"16/17"(470.41)
СЛУЖИЛЫЕ ЧУВАШИ ЗАКАМЬЯ XVII–XVIII вв.
© 2016 г. Р.Г. Насыров
Статья посвящается выявлению исторических следов служилых чуваш в зоне наиболее компактного проживания чувашского населения – Закамском регионе Республики Татарстан. В работе приводится значи- тельный объем фактического материала, базирующегося на неопубликованных архивных источниках. Авто- ром определены хронологические рамки переселения служилых чувашей в закамские земли, выявлены места их выхода, выслежены пути дальнейшей миграции. В ходе исследования осуществлена географическая лока- лизация служило-чувашских поселений, изучена этимология их названий. Выявлены факты применения со- ционима «служилые татары» в отношении этнических чуваш. Статья представляет материал для краеведче- ских изысканий, написания истории отдельных селений, местностей и административных районов. Иденти- фикация исторических селений служилых чуваш с современными населенными пунктами дает возможность осуществлять более конкретную выборку при проведении этнографических, лингвистических, генетических исследований.
Ключевые слова: Закамье, служилые чуваши, служилые татары, ясачные чуваши.
В социальной иерархии коренных народов Среднего Поволжья XVI–XVIII вв. наиболее зна- чимую позицию занимали представители служилого сословия. При этом доля служилых людей у разных этносов заметно различалась, что было обусловлено особенностями исторического разви- тия. Наибольшее количество служилых было среди мишарского и поволжского тюркского населе- ния. В целом определение образа жизни и социального статуса средневекового человека его со- словной принадлежностью способствовало доминированию сословно-корпоративной идентифика- ции и самоидентификации над этнической идентификацией. Данное обстоятельство привело к трансформации этнонима «татар» в соционим еще в эпоху Золотой Орды и постордынских ханств. После завоевания Казанского ханства Московским государством понятие «служилый татарин» стало применяться в отношении всех служилых людей из приволжских народов, как чуваши, ма- рийцы иногда и мордвы, что привлекло внимание исследователей еще в середине XIX в. (О наиме- новании, 1854).
В подробном исследовании, проведенным известным ученым В.Д. Димитриевым по служи-
лым чувашам, отмечается их незначительная доля в общей массе чувашского народа. По данным за
1625 г. общее количество представителей данной этносоциальной группы составляло всего 222 че- ловека, не считая членов их семей. В 1-й половине XVII в. многие служилые чуваши были переве- дены на Алатырскую и Карлинскую засечные черты, во 2-й половине XVII в. – на Симбирскую и Карсунскую. К началу XVIII в. их количество заметно увеличилось. По итогам первой подушной переписи к 1723 г. общее количество служилых чувашей Свияжского и Симбирского уездов было
4600 человек мужского пола (Димитриев, 2005, с.53-71). Отсутствие в их среде представителей феодальной элиты доказывает, что они являлись служилыми не «по отечеству», а «по прибору».
На закамских землях первые представители служилых чуваш стали появляться в 60-е гг. XVII в., одновременно с началом заселения региона их ясачными сородичами. Документально известно имя служило-чувашского первопоселенца – это Ижбориска Епашев – эпоним села Иж-Борискино Спас- ского района РТ. Согласно выписи из раздаточной книгиза 1701 г., это селение было основано в
1661 г. служилым татарином Ижбориской (Яшпориской) Епашевым и ясачным татарином Илмешкой Бекбулатовым «с товарищи» (РГАДА. Ф.1209. Оп. 1. Кн. 1124. Л. 206, 206 об.). При сверке данной информации с подворными списками переписи 1716 г. оказалось, что сыновья Ижбориски записаны как и остальные жители селения чувашами, но учитывались отдельно от ясачных, вместе со служи- лыми татарами (РГАДА. Ф. 350. Оп. 1. Д. 157. Л. 165; Д. 158. Л. 894). В 1772 г. потомки Ижбориски Епашева, распродав свои земельные угодья и мельницу, переселились в служилую чувашскую де- ревню Ирметьево (современное село Чувашское Урметьево Челно-Вершинского района Самарской области). В купчих грамотах они также указаны как «новокрещены из служилых татар», что для по- следней трети XVIII в. выглядит явным анахронизмом. Безусловно, это было связано с необходимостью доказательства права на наследство предка, титулованного во владенных документах «служилым татарином» (РГАДА. Ф. 1312. Оп. 2. Д. 1788. Л. 6, 8 об.).
Аналогичную ситуацию можно привести относительно служилого чуваша Чолпанки Иштеря- кова – эпонима села Чулпаново Нурлатского района РТ. В документах за 1695 и 1701 гг. он указан как «конный солдат служилый татарин», а в 1714 г. – «служилым чювашениным». В 1700 г. Чол- панка Иштеряков с товарищами – служилыми татарами и чувашами, выселившись из родной де- ревни Елаур Симбирского уезда, образовали новое поселение с одноименным названием по речке Темерлик. На этой земле с 1695 г. существовала ясачная чувашская деревня Микушкино. Несмотря на то, что поместная земля служилым была отведена по государевому указу 1696 г., ясачные татары дер. Абдрахманово и чуваши дер. Максимово и Микушкино в результате многолетней судебной тяжбы добились в 1714 г. их выселения из дер. Новый Елаур. Сам Чолпанка Иштеряков с товарищами, видимо, поселился вблизи служило-татарской деревне Моллино (Чулпаново), существовав- шей еще с XVII в. (РГАДА. Ф.1209. Оп. 2. Кн. 6568. Л. 301, 308).
При проведении в 1747 г. II подушной переписи в данной округе служилые чуваши учтены в двух селениях. В деревне Ерыклы чуваши (21 душ м.п.) проживали совместно со служилыми тата- рами (127 душ м.п.). При этом чувашская часть населения проживало здесь еще при I ревизии
1719 г., а татары были переселенцами из Симбирского и Алатырского уездов (РГАДА. Ф. 350. Оп.
К концу XVIII в. на территории нынешнего Нурлатского района служилые чуваши (58 душ) проживали лишь в дер. Малое Чулпаново, Андреевка тоже, образованного рядом с дер.Новопоселенное Чулпаново (НА РТ. Ф. 324. Оп. 740. Д. 348. Л.136 об.). В первой половине XIX в. эти селения в списке населенных мест уже не значатся (Артемьев, 1866, с.166). Судьба их жителей остается неизвестной.
На территории Закамья первым поселением, состоящим полностью из служилых чувашей, стала дер. Бутаево. Её точное место расположения определить не удалось. Вероятнее всего она на- ходилась на месте образованного в 1930-е гг. поселка Бутаиха Нурлатского района РТ. Дер. Бутае- во возникла в начале XVIII в. и существовала не более полувека. В 1716 г. она состояла из 4 дво- ров, где проживали 19 человек (РГАДА. Ф. 350. Оп. 1. Д. 157. Л. 284). К 1745 г. количество жите- лей сохранилось на прежнем уровне. Притом, из первоначального состава населения деревни про- живала лишь одна семья, остальные в основном были переселенцами из разных деревень Симбир- ского уезда (РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1148. Л. 606 об. – 607об.).
Несколько закамских селений было основано служилыми чувашами после приписки их к вы- полнению лашманской повинности. В их числе такие деревни, как Киреметь–30 Дубов, Калмыко- во-Ильмовый Куст, Афунькино, Клементеево, Серюнкино (современные населенные пункты Улья- новка, Старое Ильмово, Чувашское Афонькино Черемшанского района, Клементейкино и Чуваш- ское Сиренькино Альметьевского района РТ).
Селение Киреметь–30 Дубов образовалась на землях, жалованных в 1701 г. служилым татарам
– основателям дер. Кадеево. Во время башкирской войны в 1708 г. селение Кадеево было опусто- шено, после чего его жители разошлись по разным местам (Насыров, 2007, с. 98, 116). Деревня бы- ла возрождена лишь в конце 1720-х гг. (РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1148. Л. 195 об.). Примерно в те же годы на южной части бывших владений кадеевцев обосновались пришлые служилые чуваши. Несмотря на их самовольное заселение земельных споров между ними и служилыми татарами не возникло (РГАДА. Ф. 1312. Оп. 1. Д. 484. Л. 41). Двойное название новообразованное селение служилых чуваш получило от местного топонима «30 Дубов» и от названия материнской деревни – Старой Киремети. 9 семей первопоселенцев со времен I ревизии по 1735 г. проживали в этой де- ревне совместно со служилыми татарами, и еще 1 семья – в дер. Демкино. Остальные 18 семей бы- ли переселенцами из разных селений Симбирского уезда как Большой Хомодан, Старый, Большой и Верхний Итувар, Старой Чекурской, Благой Ключ и Калмыково (РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1148. Л. 291–294 об.).
Одновременно с Киреметью–30 Дубов в соседстве с ней образовалось еще одно служило- чувашское селение – Калмыково-Ильмовый Куст. Большинство основателей деревни были выход- цами из селений Старый Ильмовый Куст (27 семей) и Новый Ильмовый Куст (9 семей) Симбир-
184 СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ТЮРКО-ТАТАРСКИЕ ГОСУДАРСТВА. 2016. № 8
ского уезда, что отразилось и на названии новой родины. 10 семей исходили из деревень Старый Дрожжаной Куст, Дуваново-Дрожжаной Куст, Новой Чекурской и Сазмал того же уезда. Еще 7 семей раньше проживали в служило-татарских деревнях Новое Демкино и Старая Киреметь (РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1148. Л. 466–471).
В конце 1740-х гг. большинство населения деревень Киреметь–30 Дубов и Калмыково- Ильмовый Куст подверглись христианизации. Религиозная несовместимость привела к выселение некрещенной части калмыковских чуваш и образованию дер. Новое Калмыково-Ильмовый Куст. Это произошло между 1762 и 1772 гг. (Корсаков, 1908, с. 221). В последней четверти XVIII в. ки- реметские и калмыковские крещеные служилые чуваши были переведены в разряд ясачных (НА РТ. Ф. 324. Оп. 740. Д. 348. Л. 115 об.–116). Причины и последствия этих преобразований пока не совсем ясны. Тем не менее, земельные угодья этих деревень, как и земли русских помещиков и служилых татар, даже в 1840-е гг. относились к категории частновладельческих (НА РТ. Ф. 324. Оп. 735. Д. 697.).
Деревня Клементеево была основана между I и II ревизиями 10 семьями переселенцев из дер. Уби-Начарово Симбирского уезда. Еще 3 семьи прибыли из селений Баишево и Илмели Казанско- го уезда. Деревня получила название от имени первооснователя служилого чуваша Клементея По- лякова (РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1221. Л. 380–382 об.).
Некрещеными служилыми чувашами в середине XVIII в. были образованы деревни Афуньки- но и Серюнкино. Названия обеих поселений происходят от собственных чувашских имен. Однако в списках первооснователей этих деревень жители с подобными именами не фигурируют. Вероят- но, эти люди были владельцами земель, на которых впоследствии возникли эти селения. Серюнки- но основали выходцы из селений Старое и Новое Ильмово Симбирского уезда (Там же. Л. 198–
199). Афунькино было образовано двумя семьями служилых чуваш, переселившихся из деревни
Старой Чекурской Симбирского уезда и служилой татарской деревни Тюгальбаево (Там же. Л.
239–239 об.).
Подводя итоги, отметим, что в количественным отношении служилые чуваши составляли не- значительную часть чувашского населения. Они переселились в Закамский регион в основном в первой половине XVIII в. из разных селений Симбирского уезда. В отличие от ясачных соплемен- ников, прочно обосновавшихся в крае, определенная часть служило-чувашских поселян через не- которое время переселялась за пределы Закамья. Этому способствовало право частной собственно- сти на землю, позволявшее им поиск более выгодных условий проживания. В настоящее время по- томки служилых чуваш проживают в 5 закамских населенных пунктах – в Ульяновке, Старом Ильмово, Чувашском Афонькино, Клементейкино и Чувашском Сиренькино.
ЛИТЕРАТУРА
Вып. 4–6. С. 159–361.
Казань. Изд-во Ин-та истории АН РТ, 2007. 239 с.
польского уезда с обозначением на ней владельческих дач составленная в Казанской губернской чертежной
1843 г. для Казанской губернской посреднической комиссии. Часть 2.
занской губернии.
стьян (русские, татары, чуваши, мордва) Ногайской дороги Казанского уезда. 1716 г.
ровых людей в дворах мурз Ногайской дороги Казанского уезда. 1716 г.
тар, мордва и чуваш), определенных к «корабельной работе» Татарской слободы г. Казани и Алатской, Га-
лицкой, Арской, Зюрейской и Ногайской дорог Казанского уезда. 1748 г.
го уезда. 1762–1772 гг.
деревни Янбухтиной, Старых Салман, влдений мурз и служилых татар. 1797 г.
Список сокращений:
ИОАИЭ – Известия Общества археологии, истории и этнографии
КГВ – Казанские губернские ведомости
НА РТ – Национальный архив Республики Татарстан
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
SERVICE CHUVASHI OF ZAKAM’E IN THE XVII–XVIII CENTURIES
R.G. Nasyrov
The article is dedicated to the identification of historical traces of the Chuvash servicemen (Sluzhilye Chuvashi) in the zone of the most compact residence of the population of the Chuvash, the Kama region of the Republic of Tatarstan. The article contains a significant amount of factual material based on unpublished archival sources. The author also defined the chronological framework of the relocation of the “service Chuvashi” to Zakamskaya land, the place of their origin and the path of their further migration. In the process of studying the material the author also revealed the geographical localization of the Chuvash villages, learned the etymology of their names and identified some facts of using of social term «sluzhilye Tatars» related to ethnic Chuvash. The article represents a valuable ma- terial for local historical research and writing the history of individual villages, districts and administrative areas. The identification of the historical villages of “sluzhilye Chuvashi” with modern settlements makes it possible to carry out a more specific sample during the ethnographic, linguistic and genetic research.
Keywords: Zakam’e, service Chuvashi, service Tatars, Yasachnye Chuvashi.
Сведения об авторе:
Насыров Рафик Гумерович – кандидат исторических наук, директор МБОУ «Нижнетатмайнская
СОШ» Аксубаевского района РТ (дер. Нижняя Татарская Майна, Республика Татарстан).
Nasyrov Rafik Gumerovich – Candidate of Historical Sciences, Director, Nizhnetatmaynskaya Secondary
Educational School (village Nizhnyaya Tatarskaya Maina of the Republic of Tatarstan).
186
УДК 930.23
ЦАРЕВИЧ КАСИМ НА СЛУЖБЕ ВАСИЛИЮ II
© 2016 г. М.А. Несин
В данной работе на основе комплексного анализа источников автор рассматривает историю службы ца- ревича Касима великому московскому князю Василию II. Также касается вопроса статуса Касима и г. Каси- мова по отношению к Великому московскому княжеству.
Ключевые слова: Касим, Василий II, Касимовское ханство, Великое московское княжество.
Сын хана Улу-Мухаммеда, Касим, стал не только первым касимовским царевичем. Он сделал-
ся основателем первой династии Чингисидов на русской службе (Беляков, 2011, с. 53).
Фигура Касима и его служба великим московским князьям давно обращали на себя внимание ученых. В.В. Вельяминова-Зернов уделил Касиму отдельный раздел и привел все письменные сви- детельства о нем, хотя некоторые из них, посвященные одному и тому же событию, перечислил в сносках, но не проанализировал (Вельяминов-Зернов, 1863, с. 1–71). Ныне его служба великому московскому князю Василию II описана в трудах А.Г. Бахтина и Б.Р. Рахимзянова (Бахтин, 2008, с.157–178; Рахимзянов, 2010, с. 46–110). Однако до сих пор дискуссионные вопросы остались не- решенными (прежде всего, связанные с поступлением Касима на русскую службу, и характером его отношений с Василием II). И некоторые моменты биографии Касима недостаточно подробно освящены. В этой работе на основе комплексного анализа источников подробно рассмотрена исто- рия его службы Василию II, а также предложены новые трактовки некоторых событий и разверну- тые ответы на некоторые спорные вопросы.
Касим – один из самых загадочных касимовских царевичей. Неизвестно, когда и при каких об-
стоятельствах он поступил на русскую службу. Иногда его считают одним из двух неких татарских
«царевичей», которые, согласно новгородскому летописанию, по приказу Василия II в конце 1444 г.
вторглись в литовские приделы, приехали к Брянску, Вязьме и почти под самый Смоленск (ПСРЛ,
2000, с. 425; Зимин, 1991, с. 114; Бахтин, 2008, с. 163). Источник не приводят имен этих царевичей. (В польской хронике М. Стрыйковского также сообщается о вторжении татар под Вязьму. Но оно приписывается самому казанскому царю, которого якобы привел Василий II. В последствии этот же рассказ был повторен в Хронике Литовской и Жмойсткой (Stryjkowski, 1846, p. 210; ПСРЛ, 1940, с.
86). Как заметил А. Г. Бахтин, упоминание казанского хана в данном контексте отнюдь не случайно (Бахтин, 2008, с. 163). Правда, с самим ханом Улу-Мухаммедом (который, вероятно, не стал первым казанским ханом, но был родоначальником казанской династии), Василий II тогда воевал на востоке своего княжества, о чем литовцам, скорее всего, было известно. По мнению А.А. Зимина, (Зимин,
1991, с. 111), Казимир Ягеллончик, послав в начале 1445 г. войска на русские земли, удачно восполь- зовался тем, что князья Василий Серпуховский и Боровский, Михаил Верейский и Иван Можайский уехали на восток воевать с Улу-Мухаммедом. Когда литовцы вошли в русские пределы, их встретили только оставшиеся дома считанные десятки серпуховцев, боровчан, можаичей и верейцев. Впрочем, если не отрицать, что одним из двух вторгшихся в Литву татарских царевичей мог быть сын Улу- Мухаммеда Касим, то ошибка польского хрониста станет ясной. Согласно любопытным сведениям Стрыйковского, когда литовцы с польскими наемниками выехали биться с этими татарами, те исчез- ли. Это подтверждается контекстом русских источников, из которых можно заключить, что в ту же зиму быстро последовало ответное вторжение литовцев в порубежные русские земли. (По словам Ермолинской летописи, оно произошло когда Василий II был во Владимире. т. е. в начале января, около дня Крещения (ПСРЛ., 1910, с. 151; Несин, 2014, с. 120). Однако, о значительных жертвах сре- ди татар не сообщается, они, как видно, успели скрыться. Этому способствовала малочисленность отрядов служилых татарских царевичей, которая прослеживается по данным о касимовском войске за 1470-х гг., насчитывавшем несколько сотен бойцов. Поэтому, царевичи могли незаметно появ- ляться под стенами неприятельского города и бесследно исчезать в случае опасности). Если первым царевичем, был, по всем сей видимости, Бердедат, служивший в 1445–1446 гг. Василию II, то имя второго определить сложнее. Хотя, следует иметь в виду, что мнение некоторых ученых о тождестве
данного лица с Касимом не противоречит данным источников. Ведь Касим вместе со своим братом Ягупом служил Василию II, по крайней мере, с 1446 г. Вместе с тем, по мнению А.В. Белякова, ото- ждествление Касима с одним из этих царевичей «ошибочно»: традиция принимать нескольких царе- вичей из Чингисидов на службу к московскому князю сложилась позднее. Ученый привел список служилых татар первой половины XV в., перешедших на московскую службу раньше Касима и Ягу- па (Беляков, 2011, с. 52). Но никто из них, кроме Бердедата, не упомянут в событиях 1440-х гг. Так что не исключено, что вторым царевичем был Касим, начавший служить Василию II до того, как тот временно лишился московского княжения в феврале 1446 г. Отметим, что первое упоминание имени Касима встречается в Ермолинской летописи. Согласно ее известию, в 1446 г., после того, как Васи- лий II был свергнут с московского великокняжеского стола, «царевичи три, Касымъ да Ягупъ Мах- метовичи, да Бердодатъ Кудулатовичь служыли великому князю, а те ступили на Литовские же по- рубежьи» (ПСРЛ, 1910, с. 153). Таким образом, Касим и Ягуп начали ему служить до его свержения. Это подтверждает и рассказ великокняжеского летописания о том, что осенью 1446 г. при встрече с русскими приверженцами Василия II под Ельней, татары этих царевичей сказали, что те благодарны Василию за «добро» и «хлеб», потому едут помочь ему вернуть княжение (ПСРЛ, 1959, с. 206; ПСРЛ, 1962, с. 114).
Неизвестно, когда поступил на московскую службу Касим. Ягуп это сделал не раньше осени
1445 г., так как, в отличие от брата, летом еще воевал против Василия и вместе со своим старшим братом Махмудом привез его, пленного, в Курмыш. В октябре Василия II отпустили по приказу хана Улу-Мухаммеда, потребовав выплатить выкуп, и отправили с ним на Русь татар, которые, по тверскому источнику, собирали деньги с русских земель (ПСРЛ, 1863, стб. 492). Но царевичей сре- ди них не было – великокняжеский хронист не упомянул их, назвав лишь имена мурз (ПСРЛ, 1959, с. 199). К тому же, согласно псковскому летописанию, Иван III их всех отпустил назад еще до того, как в феврале 1446 г. был свергнут (ПЛ, 1955, с. 47; ПЛ, 1955а, с. 75). (Это опровергает распро- страненные представления о том, что Василий II взял этих татар на службу, а тем более, принятии их по уговору с Улу-Мухаммедом после битвы под Суздалем, и получении ими по условиям этого гипотетического договора фактически независимого от Москвы владения в Мещере)1. С тех пор ни Василий, ни захвативший временно власть в Москве его соперник Дмитрий Шемяка не платили Казани денег (хотя современники не были уверены, что татары больше не нападут. И поэтому Дмитрий Шемяка уверил своих союзников, что Василий II якобы готов отдать казанскому «царю» Москву, а сам сесть в Твери вместо тверского князя).
Что касается Ягупа, то тот, вероятно, прибыл на русскую службу после возвращения Васи- лия II в Москву, примерно на рубеже 1445/1446 гг. В Среднем Поволжье умер (или сошел с поли- тической сцены) Улу-Мухаммед. С конца 1445 г. о нем нет никаких упоминаний, но с 1446 г.2 в источниках в качестве хана фигурирует его старший сын Махмуд, занявший казанский престол. Осенью 1445 г. Махмуд, еще при жизни Улу-Мухаммеда, стал его соправителем, а возможно и взял власть свои руки. По словам летописцев либо именно он принял решение отпустить из плена Ва- силия II, либо вместе с отцом, а московский князь целовал крест им обоим (ПСРЛ, 1910, с. 153; ПСРЛ, 1959, с. 199; ПСРЛ, Несин, 2014, с. 125). Не исключено, что ближе к концу 1445 г. Махмуд стал ханом, а Ягуп либо сам, либо вместе с Касимом, не видя для себя в Казани перспектив, устро- ился на московскую службу.
Но вокняжившийся в Москве в феврале 1446 г. Дмитрий Шемяка, изначально плохо отнесся к этим татарам. Как отметил Н.П.Павлов, противники Василия II ставили тому в вину то, что тот привел служилых татар на Русь (Павлов, 1957, с. 168). Согласно новгородскому летописанию, Дмитрий Шемяка и его союзники винили Василия в том, что тот любит татар сверх меры и раздал им в кормление земли: «чему еси татар привел на Рускую землю, и городы дал еси им, и волости
1 Ныне о том договоре с Улу-Мухаммедом пишет Б.Р. Рахимзянов (Рахимзянов, 2008, с. 46–47), в ос- новном повторяя тезисы М.Г. Худякова. Однако никаких данных о нем нет. Впрочем, мнения о принятии Василием II этих татар на службу придерживаются даже исследователи, не склонные связывать создание Касимовского ханства с волей Улу-Мухаммеда или считать данное образование на первых порах независи- мым от Москвы ханством (см.: Павлов, 1957, с. 167–168; Бахтин, 2008, с. 159).
2 Р.А. Беспалов допускает, что Махмуд и в 1447 г. не всеми признавался полноправным правителем Ка-
зани. Ученый отметил, что в послании иерархов Шемяке 1447 г. он назван «царевичем» (Беспалов, 2012, с. 64) Однако, так он именуется и в новгородской летописи под 1456 г. (ПСРЛ, 1889, стб. 194) Видимо, неко- торые люди XV в. называли казанских ханов «царями», но некоторые признавали таковыми лишь правителей Большой Орды, а ханов новых государственных образований – «царевичами».
подавал еси в кормление? А татар любишь и речь их паче меры, а крестьян томишь паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром» (ПСРЛ, 2000а, с. 444). Речь идет о служилых татарах. Правда, новгородский хронист, вероятно по незнанию, смешал их с теми татарами Улу- Мухаммеда, что собирали на Руси контрибуцию – ведь в основном Василий II был обвинен в том, что он хотел передать Москву казанскому хану. Новгород не знал служилых татар, и их появление в Москве мог толковать как уступку хану. Но при этом новгородский хронист дает вполне верную и емкую характеристику службы татар, которым, как это хорош видно на примере Касимова, дей- ствительно выделялся город для проживания и средства на содержание. Впрочем, Шемяка в самом деле имел предубеждения против служилых татар. Согласно посланию церковных иерархов от
29 декабря 1447 г., он утверждал, что те «изневолили» Москву. В ответ архиереи обещали, что Ва-
силий «татаръ изъ земли вонъ отошлетъ», когда тот выполнит все условия мирного договора (АИ,
1841, с. 79). Вероятно они понимали, что Василий II этого делать не собирался (как потом и его преемники. – М.Н.). Но поскольку галицкие князья служилых татар знали не очень близко, иерар- хи, возможно, решили не вдаваться в разъяснения, а дали такое обещание, чтобы убедить Шемяку подчиняться великокняжеской власти. Не удивительно, что когда тот вокняжился в Москве в фев- рале 1446 г., Касим с братом предпочли уехать.
Отбыли они, согласно вышеприведенному сообщению Ермолинской летописи, к литовским
рубежам. И там отличались такой же ловкостью, как те царевичи, что в 1444 г. вторгались в Литву. Ведь они тоже ездили по Литве (где, конечно, питались не святым духом, а жили грабежами), но успешно избегали боев с литовским войском. И на этот раз они благополучно там продержались в течение долгого времени – с зимы до осени 1446 г.
До осени, по словам их, татар, приведенным в великокняжеском летописании, они побывали под г. Черкассами (ПСРЛ, 1959, с. 207; ПСРЛ, 1962, с. 114) (нын. центр одноименной области на Ук- раине. Как указал А.Г. Бахтин, речь идет о днепровских Черкассах (Бахтин, 2008, с. 164). Был извес- тен в XV в. разных областях Руси, упомянут, к примеру, в новгородском списке городов дальних и ближних рубежа XIV–XV вв. в числе городов Литовских) (Тихомиров, 1952, с. 223, 229, 259). А осе- нью 1446 г. их отряды, согласно тому же источнику, встретили под Ельней войска русских сторонни- ков Василия II (г. Ельня – центр одноименного района Смоленской области, тогда относилась к Лит- ве. Лежала на севере от Пацыни, со стороны которой шли русские войска). Встреча началась с пере- стрелки из луков, но выяснилось, что русские, и татары имеют общую цель – оказание «помощи» Василию II, и решили быть заодно. По словам татар, как сказано выше, царевичи ехали выручать Ва- силия в благодарность за «добро» и «хлеб». И, как отметил Н.П.Павлов, татары прибавили, что «мно- го его добра до нас было» (Павлов, 1957, с. 168). Значит, татары со своими царевичами успели по- служить Василию II до его свержения и оценить его милости. От Ельни ехали на Русь вместе. В кон- це 1446 г. Касим и другие ехавшие из Литвы сторонники Василия II уже были на Руси.
Дмитрий Шемяка тогда находился в г. Волоколамске. Некоторое время спустя он узнал, что Василий выступил против него из Твери, а с другой стороны на Волоколамску из Литвы едут со- юзники Василия, включая татарских царевичей. Тогда Шемяка поспешил на восток, в г. Углич, входивший в состав его удела. Василий II поехал следом и осадил город.
Туда же в начале 1447 г. под его стены к нему пришли и его союзники из Литвы. По словам Софийской I летописи по списку Царского, Ермолинской летописи, а также Устюжского свода, в их числе были царевичи Касим и Ягуп (ПСРЛ, 1851, с. 269; ПСРЛ, 1910, с. 154; ПСРЛ, 1982, с. 82). Согласно новгородским источникам, «татари» прибыли к Василию II до того, как Шемяка сбежал в Галич (ПСРЛ, 2000а, с. 444), т. е. не позже, чем Василий снял осаду Углича. Но летописцы не от- метили их участия в ней. Впрочем, вероятно, они фактически не участвовали. Ведь когда Шемяка бежал в сторону Углича, они было относительно далеко от него, западнее Волоколамска. Согласно рассказу Устюжского свода XVI в., после взятия Углича царевичи двинулись с Василием в Тверь (при этом в источнике обоих братьев – Трегуба (Касима) и Ягупа по ошибке называют детьми Ка- сима) (ПСРЛ, 1982, с. 82). Но это известие не подтверждается данными современных источников. Более того, по словам великокняжеского летописания, Василий II направился от Углича в другую сторону, к Ярославлю. А Касим и Ягуп прибыли к князю позднее своих русских спутников, когда тот уже был в Ярославле: «и оттоле поиде великии князь къ Ярославлю, и ту приидоша к нему ца- ревичи Касымъ да Ягупъ» (ПСРЛ, 1959, с. 207; ПСРЛ, 1962, с. 114). А.А.Зимин принял эту версию (Зимин, 1991, с. 120), В В.Вельяминов-Зернов допустил правоту обеих – как об их встрече с князем в Угличе, так и в Ярославле (Вельяминов-Зернов, 1863, с. 16). Но не исключено, что в обеих верси- ях на самом деле нет противоречия: мобильные малочисленные татарские отряды, умевшие не-
ожиданно появляться, быстро и бесследно исчезать, вероятно, были посланы на разведку к Галичу, куда из Углича побежал Шемяка, и потом вернулись с вестями к князю в Ярославль. Сразу после известия о прибытии царевичей в Ярославль великокняжеский хронист сообщает, что Василий II отправил посла в Галич на переговоры с Шемякой (ПСРЛ, 1959, с. 207; ПСРЛ, 1962, с. 114).
В следующий раз Касим косвенно упомянут в мирном договоре Василия II c Иваном Можай- ским и Михаилом Верейским около 6 июля 1447 г. (составлен неделю спустя после Петрова дня 29 июня. – М. Н.) В ней удельные князьям запрещено покушаться на Московские земли, в частности, на служилых царевичей, их князей и татар. «А в сеж намъ перемирие на кн(а)зя великог(о) Ва- сил(ь)а Васильевич(а), и на кн(а)за Михаила Андреевич(а), и на кн(а)за Васил(ь)а Ирославич(а), и на ц(а)ревичев и на кн(я)зеи на сирдыньских, и на их татаръ не ити, и не изгонити их, не пастисд иж от нас никоторог(о) лиха. А вотчине намъ кн(а)за великог(о) и ег(о) братш не чинити никоторые пакости» (ДДГ, 1950, № 46, с. 141). Несомненно, Касим входил в число тех царевичей. Кстати, здесь впервые представлено деление отрядов служилых царевичей по социальному принципу – на князей и татар, которое в дальнейшем употреблялась по отношению к касимовцам.
В следующий раз эти служилые царевичи упоминаются в послании церковных иерархов к Дмитрию Шемяке от 29 декабря 1447 г. Как уже отмечалось выше, согласно нему Дмитрий Ше- мяка полагал, что татары «изневолили» Москву. На это иерархи возражали, что те напрасного вреда никому не причиняют, когда Шемяка соблюдет все условия договора, он татар вышлет из своей земли. Впрочем, как отметил В. В. Вельяминов-Зернов, в договоре Шемяки и Ивана Мо- жайского с Михаилом Верейским и Василием Серпуховским, заключенном в следующем 1448 г., есть условие не покушаться на Московское княжение и не причинять зла татарским «царевичам», их «князьям» и «татарам». По верному заключению ученого, здесь подразумевается и Касим с его отрядом (Вельяминов-Зернов,1863, с. 19). Ведь речь идет обо всех служилых татарах, соот- ветственно и Касиме.
Исследователи не пришли к однозначному выводу о том, когда Касим получил Мещерский городок, названный впоследствии в его честь Касимовым. Любопытно мнение А.Г.Бахтина, что это произошло после 20 июля 1447 г.: в заключенном в тот день договоре между московским князем Василием II и Иваном Федоровичем Рязанским (с княжеством которого Мещера граничила с вос- тока) не говорится об обязанности рязанского князя частично оплачивать содержание царевича. Между тем, по словам ученого, позднее это условие занимало значимое место в отношениях между князьями Москвы и Рязани (Бахтин, 2008, с. 169–170). Во всяком случае, современные исследова- тели согласны, что Касим получил Касимов не позже 1456 г. (Бахтин, 2008, с. 169–170; Рахимзя- нов. 2009, с. 101; Беляков, 2011, с. 53), когда умер вышеуказанный князь И.Ф. Рязанский, обязан- ный частично оплачивать содержание касимовского царевича.
Вместе с тем, летописи расходятся в числе татарских царевичей, вернувшихся в Московское княжество в 1447 г. В поздней Львовской летописи, кроме Касима и Ягупа, ошибочно указан тре- тий, Трегуб (ПСРЛ, 1910а, с. 268) (которого, как отмечалось в историографии, не было: Трегуб – прозвище самого Касима) (Вельяминов-Зернов, 1863, с. 16; Зимин, 1990, с. 120), а в Ермолинской летописи наряду с двумя братьями назван Бердедат Куйдадатович, который будто бы отъехал с ними в Литву, а затем вернулся к Василию II под Углич (ПСРЛ, 1910, с. 153–154). Другие источни- ки его не упоминают. Но из этого не следует, что он не вернулся. Вероятно, он вскоре умер (даже в Ермолинской летописи о нем нет больше сведений), поэтому иные хронисты не стали упоминать о его прибытии. С другой стороны, несколько лет Бердедат еще мог жить и служить Василию. По- этому у нас, вопреки расхожему мнению, нет данных об участии Касима весной 1449 г. в походе Василия II под Ярославль против Дмитрия Шемяки и Ивана Можайского, а также в январе 1450 г. в битве под Галичем, а летом 1450 г. – на р. Битюге. Современные хронисты сообщали об участии в этих кампаниях неких «царевичей» и «царевича» (ПСРЛ, 1959, с. 207–208, 210; ПСРЛ, 1962, с. 115–116). (Правда, в поздней Никоновской летописи, в сообщении о бою на Битюге, почти до- словно воспроизводящим рассказ великокняжеского летописания XV в., царевич назван Касимом (ПСРЛ, 2000б, с. 74), но этот источник был составлен около ста лет спустя после сражения, поэто- му в него могли поместить позднюю вставку). Если тогда был жив Бердедат, то под Ярославль и под Галич он мог пойти с Ягупом, но без Касима, а на Битюг – либо он, либо Ягуп (который был жив и состоял на службе у московского князя еще в 1452 г). Несмотря на то, что при упоминании Касима и Ягупа имя Касима в источниках указано первым (возможно, по старшинству), Касим до начала 1450-х гг. не пользовался большим, чем его брат, доверием Василия II в качестве полковод-
ца. В московский поход на Русский Север в 1452 г. против Шемяки пошел не Касим, а Ягуп. Так что тот царевич, что был послан на р. Битюг, вполне мог быть им, а не Касимом.
Однако, летом 1449 г. имя Касима упомянуто в связи с победой над ордынцами на р. Пахре. Бой на Пахре стоит отнести к концу июля – августу 1449 г., так, рассказ о набеге большеордынских в Ермолинской летописи и великокняжеском летописании помещен ниже записи о рождении у Ва- силия II сына Бориса. Тот родился 20 июля. С другой стороны, известие о победе Касима над ор- дынцами в великокняжеском своде содержится в той же погодной записи. Поскольку год на Руси тогда начинался 1 сентября, бой на Пахре был не позднее 31 августа 6957 (1449) г. Летом 1449 г.
«скорые татары» большеордынского хана Сеид-Ахмета беспрепятственно вторглись за р. Оку, вглубь Московского княжества и у Пахры захватили полон (в котором оказалась жена князя В.И. Оболенского со снохой (возможно, супругой И.В. Стриги-Оболенского. – М.Н.), а также жена Г.И. Козла-Морозова). Этот рассказ почти дословно передан в разных памятниках современного летописания: московском великокняжеском своде, Софийской I и Ермолинской летописях (ПСРЛ,
1851, с. 269; ПСРЛ, 1910, с. 154, ПСРЛ, 1959, с. 207–208, ПСРЛ, 1962, с. 115). Одолел это войско, согласно великокняжескому летописанию, Касим. Выехав из г. Звенигорода вместе со своими та- тарами, он разбил ордынцев и отбил полон, но, возможно, не весь: перед его приездом они рассея- лись, и тот бился с теми, кого нагнал (ПСРЛ, 1959, с. 208, ПСРЛ, 1962, с. 115).
В связи с тем, что Касим выехал из Звенигорода, некоторые ученые полагают, что поначалу он владел не Городком Мещерским (Касимовым), а был посажен в этом городе (Зимин, 1990, с. 120; Бахтин, 2008, с. 169–170). Наиболее обстоятельно об этом пишет А. В. Бахтин. Он отмечает, что Касим поехал биться с татарами по своей инициативе, без участия русских великокняжеских вое- вод и без великокняжеского приказа (Бахтин, 2008, с. 169–170). Однако, эта гипотеза имеет шаткие основания. В источниках есть примеры, когда в одном из летописных рассказов сообщается лишь о победе воеводы, но не о том, что тот был послан в бой великим князем, хотя в других летописных известиях о том же походе или сражении данное обстоятельство, наоборот, указано. (К примеру, при описании стояния на Оке 1472 г. в великокняжеском летописании фигурирует воевода некий Петр Федорович, а в других источниках он оказывается Петром Федоровичем Челядином, велико- княжеским воеводой, стоящим во главе великокняжеского двора. В рассказе Софийской I летописи о сражении на Битюге 1450 г. упомянут русский воевода Беззубцев, но не указано, что его послал туда Василий II, (ПСРЛ, 1851, с. 270), в то время как великокняжеский хронист сообщает об этом (ПСРЛ, 1959, с. 208; ПСРЛ, 1962, с. 115). То же нужно сказать о московских великокняжеских вое- водах, участвовавших в сражении под Русой 1456 г. и Шелонской битве 1471 г. В Ермолинской летописи не сказано, по чьей воле они там очутились. Но великокняжеское летописание сообщает, что Ф.В.Басенок взял Русу по распоряжению Василия II, а Д.Д.Холмский по приказу Ивана III ехал на соединение с псковичами). Сведения об участии Касима в бою на р. Пахре сохранились лишь в одном современном источнике. Кроме того, маленький, маневренный отряд Касима, был для боя с ордынцами наиболее подходящим: он мог, как в Литве, появляться неожиданно для врага. Кстати, ордынская «скорая» рать тоже была небольшой. Она свободно проехала за приграничную р. Оку до р. Пахры и занялась грабежом сел и загородных феодальных дворов (в плен на Пахре попали жена и сноха В. И. Оболенского, в то время как сам князь и его сын И.В. Стрига – видные московские воеводы, как видно, были в другом месте по службе). Но к открытому бою ордынцы не были гото- вы и при подходе Касима рассеялись. Если бы Касим пошел с большим войском, неприятели, по- видимому, узнали бы о его приезде раньше и успели бежать в большем составе, вместе с полоном. Потому-то, возможно, с Касимом не пошли другие воеводы, хотя после возвращения Василия II в Москву в 1447 г. это был уникальный случай – обычно касимовских царевичей всегда сопровожда- ли в походах русские полководцы со своими отрядами.
Согласно другой точке зрения, из летописного описания сражения на р. Пахре отнюдь не сле-
дует, что Касим был посажен в Звенигороде, а не выступил из него по иной причине (Рахимзянов,
2009, с. 101). Во всяком случае, Звенигород расположен не по пути к Пахре ни от Москвы, ни от Касимова. Если он тогда не был пожалован Касиму, то тот в нем разве что следил за обстановкой в соседнем Можайском удельном княжестве. На прочный союз с Иваном Можайским Василию II не приходилось надеяться. Этот мелкий удельный князь примыкал к разным претендентам на москов- ское княжение, меняя союзников в зависимости от личной выгоды.
Согласно «татищевскому известию», Касим участвовал в сражении под Галичем 1450 г. и под стенами крепости вместе со своими татарами первым атаковал галичан, после чего в бой с ними вступили другие отряды (Татищев, 1996, с. 268). Но это весьма сомнительно. Касимовские татары
впоследствии составляли засадный полк, совершали внезапные набеги на монастыри и посады, но для лобового натиска их маленькая конница не годилась. Источники ни разу не сообщают, что служилые татары во время боя были в переднем полку, а тем более, его составляли.
До сих пор встречается мнение, что Касим косвенно упомянут в договоре Василия II с суз- дальским князем Иваном Васильевичем 1448–1449 гг., так как последний должен был платить дань с Городца «царю». Городцом сторонники данной версии считают Городец Мещерский, а «царя» – Касимом (Cафаргалиев, 1960, с. 256–257; Cарафгалиев, 2008, с. 120). Вместе с тем, Городец по ре- зонному замечанию А.А.Зимина, это Городец на р. Волге. (Зимин, 1990, с. 122) (Касимов же, в от- личие от него, не входил во владения Суздальско-Нижегородских князей). А царь, как отмечает Б.Р. Рахимзянов – это не Касим: того именовали царевичем (Рахимзянов, 2009, с. 49). (Царем, оче- видно, назван большеордынский хан, дань которому Василий II платил всю жизнь, собирая ее час- тично с новгородцев и удельных князей (Янин, 1983, с. 97–98))3.
Не позднее 1456 г. Касим получил во владение Мещерский городок, (Касимов), лежавший у границ Московского и Рязанского княжеств. Как было сказано, в договоре Василия II c умершим в
1456 г. Иваном Рязанским условлено, что рязанский князь должен отчислять часть средств на со- держание Касима. Этот договор упомянут в известном докончании 1483 г. между тогдашними мо- сковским и рязанским князьями, постановившими данные условия соблюдать и в отношении то- гдашнего царевича Данияра. Иногда считают, что данный акт говорит о независимости (или полу независимости) Касимова, которому выплачивались дани (заметим впрочем, что это слово в до- кончальных грамотах не фигурирует. – М.Н.) (ДДГ, 1950, № 76 а-б, с. 284, 287–288). Наиболее раз- вернуто этого мнение высказал Б.Р. Рахимзянов (Рахимзянов, 2009, с. 49, 115–118). Однако, А.Г.Бахтин доказал, что условия вышеуказанных грамот можно трактовать как обязательства со- держать московского вассала, выплачивая ему оклад за службу. Кстати, согласно наблюдением исследователя, понятие выплаты дани приобрело в Московском государстве двоякое значение: ее платили, к примеру, для содержания татар покоренного Астраханского ханства (Бахтин, 2008, с. 172–178). Это согласуется с вышеприведенным известием Ермолинской летописи, согласно ко- торому Касим «служыл» Василию II до февраля 1446 г. Подлинный характер взаимоотношений московских правителей с касимовскими до сих пор является дискуссионным. А за изучаемый пе- риод на сей счет сохранилось мало данных. И все же, на мой, взгляд, видно, что при Василии II Ка- сим имел статус служилого царевича, состоявшего на московской службе. В дальнейшем он это положение сохранял. В 1467 г. по приказу нового московского князя Ивана III, он пытался занять вакантный казанский престол (ПСРЛ, 1910, с. 153; ПСРЛ, 1962, с. 276, 350; ПСРЛ, 1982, с. 91; ПСРЛ, 2000а, с. 408; ПСРЛ, 2000в, с. 183). Заголовок рассказа великокняжеского летописного сво- да о том походе гласит, что Касим пошел в него, исполняя великокняжескую «службу» (ПСРЛ,
1959, с. 222; ПСРЛ, 1962, с. 126). Заметим, что Касимов при жизни Касима, считался частью вели- кокняжеских владений. Как было сказано, в вышеупомянутом послании церковных иерархов Ше- мяке 1447 г. упомянуты служилые царевичи, жившие на территории Московской «земли», которых Василий II якобы должен был выгнать оттуда, как только Шемяка выполнит со своей стороны все обязательства. И, хотя не ясно, был ли уже Касиму тогда пожалован Касимов, у Василия к тому времени не было резона ему выделять суверенное ханство во владение. Во всяком случае, при его сыне Данияре Касимов считался частью Московского княжества. В договорах Ивана III с удель- ными князьями Борисом Волоцким и Андреем Углицким 1473 г. сразу после знаменитых обяза- тельств содержать Данияра и его преемников, записаны не замеченные учеными условия: «а буде мне, брате, великому князю, и сыну моему, великому князю, иного царевича отколе приняти в свою землю своего для дела и христианского для дела, и тебе и того держати с нами с одного»; «а будет тебе господину великому князю, и сыну твоему, великому князю, иного царевича отколе приняти в свою землю своего для дела и христианского для дела, и тебе и того держати с нами с одного» (ДДГ, 1950, №. 69–70. С. 226, 228, 231, 234, 236, 238, 240, 244, 246, 249). Выходит, что, Данияр жил на великокняжеской земле. В рассказе «Словес избранных» о походе Ивана III на Нов- городскую землю в 1471 г. сказано, что Иван III призвал Данияра из своей Мещерской земли (ПСРЛ, 2000а, с. 507). И, хотя эта повесть была создана позже оной кампании, ее автор был совре-
3 Как отметил А.А. Горский, Василий II, за единичным исключением, писал а договорах с удельными князьями, что, «коли Бог переменит в Орде» и ему не придется платить очередной «выход», то он не станет ничего взыскивать и с них. Лишь Иван III в первые годы своего княжения сменил тон и писал, как лишь од- нажды отважился сформулировать его отец, что если он сам не пошлет дань, то и «у тебе не взяти» (Горский,
2000, с. 154).
менником Ивана III и знал, что Мещера входила в Московское княжество. А итальянский дипломат А. Контарини, пожив в 1470-х гг. Москве несколько месяцев, записал известный рассказ о татари- не, которого Иван III содержал на границе своей земли, а тот на те деньги держал войско в 500 че- ловек (Барбаро и Контарини о России, 1971, с. 226). Ученые резонно считают этого татарина Да- нияром (Зимин, 1982, с. 235; Рахимзянов, 2009, с. 128–129). Таким образом, в XV в. Мещера вхо- дила в состав великого Московского княжества.
2011.
1982.
ЛИТЕРАТУРА
10.Зимин А.А. Россия на рубеже XV–XVI столетий (очерки социально-политической истории). М.,
14444/1445 гг. // Материалы IV научной конференции «Нижегородский край в истории России памяти про-
фессора Н. Ф. Филатова. Н. Новгород, 2014. С. 120.
ные записки Красноярского государственного педагогического института. 1957. Т. IX. Вып. 1. С. 167–168.
Т. 40.
шей Родины. М. 1983.С.98–107.
Список сокращений:
АИ – Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией ДДГ – Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XV и XVI вв. ПЛ – Псковские летописи
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
KASIM ON THE SERVICE TO VASILY II
M.A. Nesin
In this article, based on a comprehensive analysis of the sources the author examines the history of the service of Prince Kasim to Grand Prince of Moscow Vasily II. Also the author considers the question of the status of Kasim and Kasimov city in relation to the Great Moscow Principality.
Keywords: Kasim, Vasily II, Kasimov Khanate, the Great Moscow Principality.
Сведения об авторе:
Несин Михаил Александрович – аспирант, Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого, младший научный сотрудник Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (г. Санкт-Петербург); Е-mail: petergof-history@yandex.ru
Nesin Mikhail Aleksandrovich – Postgraduate, Yaroslav-the-Wise Novgorod State University, Junior re- searcher of the Military Historical Museum of Artillery, Engineer and Signal Corps (St. Petersburg).
194
УДК 94(=512.145)(477)"1651"
РОЛЬ КРЫМСКИХ ТАТАР В КАМПАНИИ 1651 г. НА УКРАИНЕ
© 2016 г. Я.В. Пилипчук
Данная статья посвящена истории участия крымских татар в кампании 1651 г. на Украине. Целью ста- тьи является исследование роли татарских войск в кампании на Украине в 1651 г. Новизна данной статьи состоит в том, что автор реконструирует целостную картину походов крымцев, базируясь на украинских и польских источниках. В битвах принимали участие ограниченные контингенты крымскотатарского войска. Однако Ислам-Гирей III не допускал того, чтобы какая-то из сторон получила решительное преимущество над другой и, пользуясь ситуацией, выносил максимальную выгоду для себя. В кампании на Западной Ук- раине в 1651 г. крымский хан был незаинтересован, поддержка казаков в битве при Белой Церкви был выну- жденым шагом, чтобы недопустить полного разгрома украинцев. Отступление крымцев в битве под Бере- стечком в 1651 г. сыграло решающую роль в конечномпроиграше баталии.
Ключевые слова: Гетманщина, Крымское ханство, Речь Посполита, поляки, крымские татары, украин-
цы, Гиреи, Османы.
В данном исследовании будут проанализированы взаимоотношения Крымского ханства с ев- ропейскими странами в 1652–1653 гг., в эпоху которая войшла в историю как Хмельнищина. Поль- ская истриография этого периода очень богата, поэтому в данной статье мы укажем только некото- рые из польских исследований. Это книги Л. Подхородецки, Р. Романьски, Д. Колодзечика (Podhorodecki, 1987; Romanski, 1994; Kolodzejczyk, 2011). Относительно взаимоотношений Гет- манщины и Запорожской Сечи существуют фундаментальные труды украинских коллег (Грушев- ський, 1995; Грушевський, 1996; Грушевський, 1997; Смолій, Степанков, 2009; Чухліб, 2010; Бре- хуненко, 2013). Задачей данного исследования является анализ взаимоотношений Речи Посполитой и Гетманщины с Крымским ханством в 1651 г.
В 1651 г. после небольшого периода мира и молдавской экспедиции Т. Хмельницкого в
1650 г. началась очередная украинско-польская война. Г. Грабянка сообщал, что в первый день битвы под Берестечком казаки и татары потрепали поляков. Однако отмечалось, что в 1651 г. хан начал склоняться на сторону короля и специально оставил казаков один на один з поляками. Б. Хмельницкий хотел упросить хана отправить какую-то часть татар, которая таки повернула на- зад, но не соединидлась с казаками, а Б. Хмельницкий сам покинул войско и не был взят в плен. Казаков из окружения вывел И. Богун, вынудив Лянцкоронского отступить. И. Вишневецкий пре- следуя казаков пришел к Паволочи, где и умер (Грабянка, 1992).
Самовидец также считал причиной поражения измену крымского хана. Он указывал, что хан вел сепаратные переговоры с королем и оставил поле боя. Б. Хмельницкий не был захвачен в плен, при нем даже было некоторое количество татар, но они вернулись под Берестечко. Б. Хмельницкий тем временем собирал войско, которое находилось по гарнизонам (Літопис Самовидця, 1971).
Феодосий Софонович отмечал, что войну в 1651 г. начал М. Калиновский, который только что освободился от плена у татар. Он атаковал Нечая и Богуна. В ответ на это гетман вместе с ханом весной выступил на поляков. Отмечалось, что под Берестечком состоялось сражение, в котором поляки более давили на татар, чем на казаков. Татары, подозревая Хмельницкого в измене, захва- тили его в плен и удалились с поля боя. В Летописце Дворецких сказано, что в марте 1651 г. поля- ки под Берестечком сражались против татар и казаков, и что по подсказке И. Выговского поляки ударили по татарам и, что он хотел погубить татар, настроив против них казаков (Софонович,
1992; Мыцык, 1984).
Практически все украинские летописцы считают виновниками поражения под Берестечком крымского хана. Впрочем, в отличии от поляков украинцы не говорили о том, что хан захватил гетмана в плен. Летописец Дворецких тенденциозен по отношению к И. Выговскому, указывая, что именно он посоветовал полякам давить не на казаков, а на татар. Это вряд ли соответствует истине. Наиболее честно события излагает Феодосий Софонович, однако и в его хронике не без недостат- ков, например, он поддался влиянию польских известий о взятии гетмана ханом в плен.
Крымский хан хотел договориться с поляками о мирном сосуществовании и постоянной дани. Ислам-Гирей еще в начале 1650 г. начал переписку с Яном Казимиром. В одном из первых писем отмечалось, что поляки не сдержали слова и вместо 200 тыс. талеров послали всего 6 тыс. талеров и вещей на 24 тыс., которые были оценены на 10 тыс. Но хан принял это, подчеркивая, что он их принял только из чувства дружбы с королем. Хан информировал, что послал Сулейман-агу, чтобы получить 140 тыс. талеров, а кроме того еще 40 тыс. Талеров, обещаных жителями Збаража. В слу- чае отказа от уплаты хан угрожал войной. В ином письме великий визир Сефер-Гази ага сообщал похожие данные. Письмо похожего содержания получил и канцлер Е. Оссолинский. Тем временем Б. Хмельницкий вел переговоры о подданстве с Османской империей, написав письма Бекташ-аге и великому визирю. В июле 1650 г. хан предлагал королю союз против русских, но татары на это не пошли. В августе из плена был освобожден Н. Потоцкий. В ноябре 1650 г. прибыли послы от казаков и татар добиваться выполнения Зборовского мира. В начале 1651 г. началась новая война казаков с поляками. В феврале перекопский ага Субхан-Гази написал письмо Б. Хмельницкому, который информировал, что в Крым часто прибывают польские послы и хотят плохо настроить хана против казаков, однако татары этому не верят и получили письмо от гетмана. Брацлавский воевода С. Лянцкоронский в марте 1651 г. сообщал, что ногайцы Малой Орды уже находятся вмес- те с казаками. Отмечалось, что Хмельницкий уже отправил письмо хану, чтобы тот прибыл с тата- рами. Однако высказывалось убеждение, что Османы усмирят татар и не позволят им выступить, а султан не поддержит Хмельницкого. Я. Радзивилл, напротив, был лишен иллюзий сообщая, что под Чигирином уже 6 тыс. татар, а посол казаков получил дары от турок. Я. Кысиль обвинял в раз- вязании войны полковника Нечая, который нанял для нее татар. М. Калиновский писал, что он сам вторгся на Брацлавщину и уже дошел до Ямполя, как против него выдвинулись казаки и татары, которые находяться у Винницы. Неизвестный польский агент в Киеве писал А. Кысилю, что в ап- реле 1651 г. татары соединились с казаками у Богуслава и выдвинулись в район Белой Церкви, по- путно разграбив Обухов. Среди поляков ходили слухи, что Хмельницкого с татарами уже раз гро- мил Я. Радзивилл. А. Кысиль в письме И. Радзейовскому сообщал, что к Хмельницкому уже при- было войско татар, пока без хана. По информации Л.К. Мясковского (судья из Каменца- Подольского), турецкий султан был готов казнить крымского хана. По другим слухам сообщалось, что хан или умер, или бежал из своего отечества. Я. Радзивилл, который ранее подавал правдопо- добные сообщения, указывал, что султан негостеприимно принял казаческих послов, а татары не желают воевать и вообще требуют дани за два года (Мицик 2013, с. 15, 17, 18–19, 27–29, 65, 70, 73–
75, 78, 82, 84–85, 93, 100, 106, 111–112, 441–443).
В апреле же пришли новости, которые ввергли поляков в депрессию. Только с Б. Хмельниц- ким шло 6 тыс. ногайцев, а сам хан выдвигался с войском таким большим как под Збаражем. Об этом сообщали агенты из Молдавии. А. Кысиль в письме жмудскому старосте сообщал, что казаки и татары продвигаются в направлении Чуднова. 12 апреля под Новоконстантинов прибыло не- сколько тысяч казаков и татар. Потом татары выдвинулись под Ямполь, Вишневец, Шаргород. Не-
известный польский шляхтич сообщал о выступлении нураддина, который у Перекопа ждал хана.
Ботуз-ага от имени Сефер-Гази говорил о необходимости войны. Отмечено, что турки вовсе не против войны татар с поляками. Полковник Ясноборский в письме М. Калиновскому сообщал, что нуреддин уже вышел из Крыма во главе 5 тыс. всадников, буджакцы также идут с ними и ногайцы тоже. Хан задерживается в Крыму только из-за болезни калги. Василе Лупул сообщал, что с нуред- дином идет не более 5 тыс., а ногайцев и буджакцев не более 10 тыс. всадников. Но при этом по- следние позже выступят, а в Крыму умер калга. В мае ситуация обрела еще более серьезный обо- рот. Мясковский сообщал, что казаки под командованием И. Богуна и татары под командованием перекопского бея взяли в осаду Камяне-Подольский. Ксендз Тшебицкий в письме к какому-то примасу отмечал, что в конце мая татары находились у Тернополя, а Б. Хмельницкий у Збаража. По документу от 29 мая 1651 г. он отправил 2 тыс. татар от Золочева к Глынянам и Жовкве. Под Копитичинцами в битве кавалерии паном Скшетуским был взят в плен мирза, который сообщал, что при Хмельницком 15 тыс. татар. Комендант Каменца-Подольского храбро оборонял город. Ну- реддин-султан у него требовал капитуляции, но поляки продолжали оборонять город. От пленных казаков узнали, что против литовского войска Хмельницкий отправил 6 тыс. татар и ногайцев во главе с Урак-мирзой. Гетман сомневался в приходе хана и затеял переговоры с калмыками, а от- ношения с турками не сложились. Вероятно это была дезинформация. А. Радзивилл сообщал, что город в осаду брали в мае 12 тыс. татар и при осаде погибло 2 тыс. татар (Мицик, 2013, с. 113, 124–
125, 138–139, 147–148, 155, 162–163, 165–166, 445).
В июне 1651 г. татары активно выдвигались в район битвы. Отмечалось, что 4 июня на воинов Д. Остророга напали татары. Также крымцы сражались с войском пана Богуша. Отмечалось, что нуреддин не хочет воевать с королем, однако намерен сразиться с М. Калиновским и отомстить ему за смерть Нечая. Польский шляхтич указывал, что Хмельницкий боялся, дабы нуреддин не отошел от его войска. Тем временем прибыло войско татар с ханом, который пересек Днепр мини- мум с 40 тысячным войском. В письме Бечинского говорилось о прибытии 500 татар из Добруд- жанской Орды. 12 июня 1651 г. войска крымцев соединились с украинцами. Касательно количества крымцев: поляки, ссылаясь на данные пленных татар, сообщали, что черкесов было 3 тыс., буд- жакцев 12 тыс., ногайцев 15 тыс., а всего 75 тыс. Указывалось, что татары, посланные против ли- товцев, сильно потеснены Я. Радзивиллом. В сообщении от августа месяца сообщалось, что после поражения в битве татары разграбили Украину. Мясковский в письме от августа указывал, что Б. Хмельницкий откупился от хана большой сумой денег и наводил порядок на Украине. Я. Радзи- вилл соощал, что во время плохода на Киевщину в августе литовцы вынудили бежать татар. После поражения под Берестечком хан декларировал желание поддержать Хмельницкого. В донесении молдавского посла в Стамбуле указывалось, что перед битвой между добруджанскими татарами и ногайцами были трения, а сам хан, видя удачное расположение польского войска, предлагал не да- вать битвы, а пойти на Львов и Замосць, но казаки его не послушались и потерпели поражение, когда же казаки просили его вернутся, он был разгневан на их и послал только Сефер-Гази-агу, чтобы помочь казакам, а сам удалился в Крым. По сведениям неизвестного поляка в Казацкой дуб- раве пребывало 15 тыс. татар. А. Радзивилл отмечал, что бой 30 июня решил судьбу битвы. Указа- но, что И. Вишневецкий с своими опытными хоругвями атаковал татар. Вместе с ними шло и вой- ско под командованием короля. Татары старались криками и натисками потеснить врага, но в кон- це-концов были обращены в бегство после того, как около хана разорвалось ядро. Б. Радзивилл со- общал, что 29 июня Любомирский и Сапега отражали нападения татар. 30 июне же наступление И. Вишневецкого и удар из всех орудий вынудил бежать татар (Мицик, 2013, 175, 178, 183, 187, 198–
200, 253, 255, 259–262, 265, 450–453, 458).
В «Реляции о битве под Берестечком» указано, что в первый день битвы татары и казаки конни- цей напали на поляков, враг был обращен в бегство и много мирз потонуло в реке. На второй день битве погибло несколько родственников хана, но и у поляков были потери нескольких панов. Мало- польская шляхта отметилась в среду. Хан розгневался на Б. Хмельницкого за потери. Однако тот обещал хану, что на следующий день будет триумфовать. И. Вишневецкий начал большое наступле- ние на крымско-казацкое войско. Поляки под его командованием наступали на казаков и обусловили некоторое смятение и путаницу. Крымцы, помогавшие казакам, сделали попытку обойти правый фланг поляков через лес, но там наткнулись на засаду. Более того, поляки, наступавшие на казаков, передвигали и артилерию. Сосредоточив огонь на татарах они вынудили тех отступать. По сведени- ям польского автора Б. Хмельницкий бежал вместе с ханом (Мицик, 2013, 238–240).
В «Дневнике Берестецкой битвы» сказано, что 28 июня татары ударили по левому флангу польского войска, которым командовал сандомирский воевода. Поляки отразили атаку, а потом два полка кинулись преследовать татар. На второй день битвы хан со всем войском атаковал, и погиб- ло много сандомирских и перемышльских панов, однако в плен попало 10 мирз, а потом хан был вынужден отступить. Сообщалось, что на третий день хан уже думал об отступлении. Решающее значение имел обстрел польскими артилеристами возвышения, на котором находился хан. Ядром был убит хорунжий хана, а сам хан со своими людьми принялся убегать (Мицик, 2013, 272–276).
В «Краткой истории о бунте Хмельницкого», в стиле похожем на «Реляцию о битве под Бере- стечком», рассказывается о событиях 1651 г. Правда, этот хронист часто приправлял текст слухами и прямым вымыслом, в частности, отмечалось, что Хмельницкий был готов принять турецкое под- данство. Говорилось, что в 1651 г. гетман послал к хану за подмогою, поляки же подступили к Красному и потеснили Нечая. В ответ к Каменцу-Подольскому подошел Хмельницкий с 60 тыс. казаков и татар. Сообщалось, что под Копычинцами Конецпольский победил татар и казаков. Око-
ло Поморян и Гологор этот польский отряд увидел многочисленных татар с ясырем и побоялся
дать бой. Около Берестечка состоялась битва. 29 июня с утра татары всеми силами нахлынули на поляков, но даже с подкрепленьями из казаков это не помогло одолеть поляков. В битве полегло 2 тыс. казаков и татар. 30 июня состоялось генеральное сражение. Хронист приписал, что в этот день появился Святой Михаил и грозил хану мечем. Появилась и Богородица, а королю приписывалась вдохновение. Воевода руский и коронный хорунжий сильно потеснили казаков и татар, отделив одних от вторых. Хан, обругав Б. Хмельницкого, бежал, татары, бросив добычу, панически отсту-
пали. Б. Хмельницкий с некоторой частью казаков бежал к Кременцу. Поляки захватили раненого татарина Мустафу с письмом хана в котором говорилось, что хан не разбил короля только потому, что ему негде было развернуться, а если король желает попробывать свои силы, то пусть сразиться с татарами на ровных полях. Темп бегства хана снизился уже за Горынью (Краткая история, 1846; Historya o buntach Chmielnickiego).
Неизвестный польский шляхтич сообщал, что 28 июня крымский хан послал 10 или 20 тыс. татар против поляков, однако войска А. Конецпольского и И. Вишневецкого отбросили татар и об- ратили их в бегство. На следующий день поляки выстояли под ударами самого хана и снова обра- тили его в бегство. Татары потеряли около 1 тыс. воинов. Нужно сказать, что информация о захва- те Б. Хмельницкого крымцами в плен основывалась на сообщении А. Мясковского. Подобная ин-
формация была и у В. Лупула. Он сообщал также и о том, что хан желал возвращаться на поле боя,
а лишь обешал помощь мирз на следующий день. Оставленные в лагере казаки, выбрав гетманом Джалалия, провозгласили, что разрывают договор с ханом и готовы выдать Б. Хмельницкого, даже если бы тот был в Крыму. Тем временем были слухи, что Б. Хмельницкий с татарами идут на по- мощь окруженным под Берестечком. От захваченого мирзы поляки получали сведения, что мол татары разоряют Правобережную Украину. Впрочем, эта информация была на уровне слухов. Польский шляхтич сообщал, в конце сентября около Белой Церкви появится Караш-бей, а хан и калга не придут. Збигнев Морштын, между тем, говорил, что при казаках уже 15 тыс. татар и, что казаки надеяться на помощь 30 тыс. татар (Мицик, 2013, 201, 203, 215, 221–222, 280–282).
В «Песне о битве при Берестечке» сказано, что поляки ударили на Б. Хмельницкого, а потом на хана и много полегло татарских мирз. В «Жалобном плаче об отчизне» сказано, что флаги и бу- нчуки татар падали, а их попытки взять лагерь поляков были неудачны, а татарские кони боялись. В Мостыськой хронике упомянуто, что на праздник Петра и Павла 29–30 июня Бог помог полякам одолеть неприятеля. Указано, что много татар погибло при отступлении с поля боя. В «Панегери- ке» и «Элогиуме» И. Вишневецкому подчеркивалась его особая роль в победе под Берестечком. В анонимной польской хронике от 1673 г. указано, что в 1651 г. казаки и татары были разбиты под Берестечком, а под Белой Церковью был заключен мир. В «Рифмованной хронике» отмечалось присутствие липков и черемисов на стороне поляков. Богдан был назван Иудой-Хмелем, а Ислама- Гирей хан – Иродом, которые против поляков советуются. В среду приписывалось Конецпольско- му, что он разбил орду. Отмечались герои, которые в поединках одолели своих татарских против- ников. Польский поэт считал, что у хана было 100 тыс. Отмечалось, что некоторые славные поляки полегли смертью храбрых. На следующий день против татар поляки поставили аркебузиров, пото- му татары действовали в рассыпном строю. Отмечалось, что множество было знамен и бунчуков татарских и что запели стихи из Корана, а потом воины кричали Гала (Аллах!). Слева и справа та- тары ударили. Среди войска упоминались татары, ногайцы, буджакцы, аккерманцы. Полякам при- писано содействие Святого Павла, и они обратили татар в бегство, многие татары погибли на пере- правах (Мицик, 2013, 459, 462–470, 479–480, 493–494, 500–512; Pieśń o potrzebie z Tatarami i Kozakami).
Самуэль Грондский сообщал, что в первый день битвы враги напали на Стемпковского и С. Чарнецкого. Им помог И. Вишневецкий, а благодаря действиям Конецпольского и Любомирсь- кого татары были отброшены и некоторые из них были взяты в плен. Поляки узнали от пленных татар, что хан хотел мира, но этому мешал Б. Хмельницкий. На следующий день, несмотря на уда- ры татар по центру войска, польские ряды остались нерушимими. В плен попало несколько мирз, а много врагов было убито. Отряды Б. Радзивилла, Я. Сапеги, Щавинского, Вайера клиньями напали на татар и вынудили их отступить. Также немаловажной была атака отрядов И. Вишневецкого, Ко- нецпольского и Любомирского. В ключевой момент битвы отряды Конецпольского напали на та- тар и нанесли им значительные потери. В бой пошли и силы возглавленые королем. Когда двое мирз на флангах погибли, хан кинулся отступать. Татары бросили шатры и бросились панически убегать. Б. Хмельницкий хотел возвратить татар на поле боя, однако хан был разъярен на гетмана из-за значительных потерь и хотел было отправить его в цепах королю, но передумал и удерживал его у себя, пока Хмельницкий не выкупил себя из плена (Мицик, 2013, c. 480–485).
Иоахим Ерлич в июне 1651 г. сообщал, что на помощь Хмельницкому прибыло 100 тыс. татар.
12 июня ханское войско было около Фастова. Под 29 июня сказано, что казаков и татар было 200 тыс. Под 30 июня указывалось, что поляки не только выдержали татарскую атаку, но и вынудили тех убегать около полудня, заставив их бросить обоз, знамена и пушки. Поляки преследовали татар
8 миль, а Б. Хмельницкий и И. Выговский убежали вместе с ханом (Erlicz, 1853, s. 120–121).
Еще одним важным источником по теме являеться дневник Станислава Освенцима. В нем ука- зано, что хан не смог помочь Хмельницкому в феврале, отправив ему только 10 тыс. воинов нуред- дина, да и то в качестве стражи. 2 июня стало известно, что на помощь к казакам пришли буджакцы и что вроде бы недалеко сам хан. 15 июня было известно, что во вражеском войске 90 тыс. казаков и 20 тыс. татар. Из всего количества в лагере только 7 тыс. татар. При казаках под Берестечке сообщалось о 600 тыс. московских татар (это полная дезинформация). Крымцы с злобой выражались о польском короле, обвиняя его в нарушении мира. 28 июня началась битва, татары подожгли окрестности, в ча- стности, город Лешнев. Татары сильно налегли на войска хорунжего и гетмана. На помощь им при- шел маршал, И. Вишневецкий, С. Чарнецкий. В тот день на поляков напади отряды из крымцев и буджакцев. В плен к полякам попало 20 татар. С утра 29 июня татары снова атаковали, потом ото- шли. В полдень они нахлынули всеми силами. Поляки ожесточенно с ними сражались, и хотя поте- ряли многих славных рыцарей, но не отступили. А в войске крымцев было 5 тыс. турков, которых было видно по тюрбанам. Сообщалось, что в битве среди крымцев полегли Мехмет Тирей-бей и Ту- гай-бей. Сабля Тугай-бея досталась Марку Собескому. В четыре часа дня татары отступили. 30 июня состоялось решающее столкновение. Средний корпус короля, наступавший паралельно с отрядами И. Вишневецкого, был атакован татарами. Артилеристы поляков вели огонь по татарскому авангарду и обратили его в бегство. Когда подошел правый польский фланг, все татарское войско обратилось в бегство. Хан остановился только в городе Козине, жителей которого приказал перебить. Сообщалось, что за тридневную битву поляки потеряли 700 человек, татары разгромлены, казаки закрылись в ла- гере. Сообщалось, что только в четверг (второй день битвы) татары потеряли 1 тыс. человек из хан- ской гвардии. Хмельницкий и Выговский бежали под предлогом, чтобы возвратить татар. С. Освен- цим сообщал, что убегая от поляков, татары уничтожали отдельные отряды казаков, сжигали села и города. Отмечено, что под Берестечком хан недооценил поляков. 20 июля сообщалось, что хан и Хмельницкий уже в Крыму, что крымцы уничтожали казаков и крестьян. Ходили слухи, что Хмель- ницкий принял ислам, также сообщалось, что хан заковал Хмельницкого в кандалы за то, что тот во время битвы сообщал ему ложные сведения о малочисленности поляков. Также говорили, что Хмельницкий заплатил за себя выкуп в 150 тыс. талеров. После победы под Берестечком основное польское войско двинулось против польских крестьян Костки-Наперского, а отряды И. Вишневецко- го дошли до Паволочи (Антонович, 1882).
Для польских актовых источников, описывающих события 1651 г., характерно обилие слухов, где желаемое выдавалось за действительное. Однако по мере приближения к событиям битвы при Берестечко достоверность сообщений возрастает. Правдиво отображена паника татар относительно того факта, что с казаками ушли татары. Правдиво также отмечено, что в 1650 г. и в начале 1651 г. сам хан не желал войны с поляками. Отдельно необходимо сказать и о повествовательных источ- никах. Наиболее богатыми на вымысел и слухи были Рифмованная хроника, Краткая история о бунте Хмельницкого и хроника Иоахима Ерлича. Даже в дневнике Станислава Освенцима встреча- лись вымышленные детали, как московские татары, плен Б. Хмельницкого, дезинформация со сто- роны казацкого гетмана, принятие ислама им же. Однако часть информации все таки является дос- товерной. Куда более надежны сведения Реляции о Берестецекой битве, Дневника Берестечкой битве и сведения Самуэля Грондского. Реконструировать битву можно следующим образом. Пер- воначальный натиск татар не дал результата. Пехота и артилерия нанесла им значительные потери, а конница помогла этим отрядам устоять. Главный удар поляков и огонь артилерии были направ- лены на крымцев. Не выдержав оказанного на него давления Ислам-Гирей ІІІ бежал. Б. Хмельниц- кий, видя бесперпективность ситуации, отступал вместе с ним. Казаков из окружения вывел И. Бо- гун. «Казаческая сирома и покозаченые крестьяне» были брошены без командования и готовы бы- ли сдаться полякам и прекратить сопротивление. Б. Хмельницкий на них и не расчитывал. Важно было сохранить отряды татарских союзников и кадровые казацкие полки.
Необходимо отметить, что Берестецкая битва запечатлена и в немецких хрониках. В одной из немецкоязычных заметок (от 30 июня) сказано, что 28 июня левое крыло, где находилась шляхта Руского воеводства было разбито, но ему на помощь пришли Хувальд и немецкие отряды. Количе- ство татар исчисляли в 100 тыс. В заметке от 11 июля сказано, что поляки обратили татар в бегст- во. В «Театре Европы» сказано, что 28 июня 10 или 12 тыс. татар ударили по польскому войску и потрепали его авангард, пока не подошли отряды хорунжего и И. Вишневецкого, которые потесни- ли татар и заставили понести их значительные потери. На следующий день хан двинулся со всем войском на поляков, но те выстояли. В битве погибло несколько татарских военачальников. 30 числа польское войско в полном боевом порядке двинулось на казаков и татар. Татары не выдер-
жали, и поляки их практически смяли. Татары оставили обоз с шатрами, пушками, запасными ко- нями. Немецкий хронист оценивал количество погибших татар в 36 тыс., а пленных – 12 тыс. татар и казаков (что является существенным преувеличением). Поляки же потеряли 6 тыс. Отмечалось, что немцы внесли значительный вклад в общий успех битвы. Итог битвы трактовался как полное поражение казаков. По сведением газеты из Нейсе, хотя один из польских полков был изрядно по- трепан, поляки оттеснили татар за реку и при преследовании много из них перебили (Мицик, 2013, c. 204, 241, 471–473).
Кроме того, сражение было отображено в французских источниках. Жан-Бенуа Шерер сооб- щал, что крымский хан находился в союзе с поляками, и он просил Хмельницкого присоединиться к союзу против русских. Однако Потоцкий обидел гетмана, чего тот не стал терпеть. К тому же поляки развязали новую войну. Битву под Берестечком француз датировал 31 июня и считал, что хан не смог воспользоваться выгодной позицией на холмах и около реки Стырь. Указывалось, что казаки и татары были полностью разгромлены, и гетман, и хан были вынуждены бежать, чтобы спастись. Отмечалось, что хан хотел заключить мир с поляками, но Хмельницкий сделал все, что- бы этого не произойшло, и задобрил хана деньгами и набрал новое войско. Отмечалось, что перед битвой Хмельницкий вел переговоры с турками, правда, не давал им окончательного ответа о при- нятии турецкого подданства (Шерер, 1994).
Гаспар де Тарда сообщал, что король повел армию на Волынь и под Лешневым за Берестеч- ком дал бой казакам. Три дня продолжалась битва с большим ожесточением. Казаки и татары были разбиты, Хмельницкий и хан бросились отступать. Пьер Шоню писал, что польский король после двухдневной перестрелки на третий день разбили вражескую конницу, которая состояла из татар. Поляки праздновывали победу, но потеряли время для преследования казаков, а татары послали польскому королю дерзкое письмо, что ожидают его в своих полях, чтобы сразиться с ним. Шляхта из ополчения отказалась идти далее. Однако это поражение не означало окончания войны. Хан грозился вернуться, а Хмельницкий собирал новое войско. Поляки заключили мир с казаками в Белой церкви (Мицик, 2014, 200–202, 236; Gaspard de Tarde, 1697).
Пьер Шевалье сообщал, что в 1650 г. Ян-Казимир II сделал все, чтобы был мир между поля- ками и казаками, и Хмельницкий год придерживался условий Зборовского мира. Гетман вступил в переговоры с турками и русскими. Отмечалось, что Б. Хмельницкий отправил крымскому хану по- дмогу из казаков на войну против черкесов. Хан просил войска против русских, однако крымцы и казаки пошли не на Москву, а на Яссы в Молдавии. После этого Н. Потоцкий выдвинулся в район Каменца-Подольского. Полковник И. Нечай воевал в пограничье и сразился с поляками у Красно-
го, а И. Богун сразился с поляками у Винницы. Казаки выдвинулись в поход с большим войском и
2 тыс. татар. Около Зборова погиб татарский мирза. Король, находясь у села Берестечко, узнал, что к Б. Хмельницкому присоединился сам хан. Вечером 27 июня 10 тыс. татар атаковали поляков, од- нако войска хорунжего, маршалка и И. Вишневецкого обратили их в бегство и гнали полмили.
28 июня хан со всем войском атаковал польскую конницу, которую выручил только подход полков польского гетмана, воеводы, великого маршалка и Сапеги. В битве татары потеряли 1 тыс. воинов, ханского родственника, и в плен попало несколько мирз. 29 июня по позициям татар на холмах на- чала бить артилерия, а конница и пехота начала наступать. Около короля упало несколько ядер, однако поляки целились в хана, и татарский полководец, находившийся у ханского знамени, погиб. Сам хан испугался и кинулся отступать, за ним последовало татарское войско. Польский король отправил несколько отрядов конницы для преследования татар. Отход хана прикрывали некоторые татарские отряды. Когда Б. Хмельницкий захотел вернуть хана на поле боя, то тот сказал, что гет- ман обманул его, приуменьшив силы поляков и грозился выдать его взамен пленных мирз, однако не отпустил казацкого правителя от себя. Гетман только тогда получил свободу, когда из Чигирина пришла значительная сумма денег для выкупа. Литовский татарин Мехмет Челебей при преследо- вании крымцев захватил в плен Мустафу-агу и сообщал, что в ходе отступления погибла 1 тыс. та- тар (Шевалье, 1993).
Немецкие известия о битве при с. Берестечко были записаны со слов участников событий. Ко- нечно же не обошлось без существенных преувеличений о количестве вражеского войска и потерь. Но мы можем быть уверены, что стойкость немецких наемников в польском войске позволила ус- тоять полякам. Наиболее подробно о событиях Берестецкой битвы сообщал Пьер Шевалье, однако он сообщал о событиях со слов поляков и передавая слухи о пленении Б. Хмельницкого. Но можно не сомневаться, что татары потеряли 2 тыс. человек, и что поляки вели по ним плотный огонь из артилерии и направили против них главный удар. Несколько по иному излагал события Жан-Бенуа
Шерер. Он излагал казацкую версию событий. Он не говорил о пленении Б. Хмельницкого, а, на- оборот, указал, что гетман задобрил хана. Вместе с тем, он отметил, что казаки выбрали неудоб- ную для боя диспозицию и вследствие этого вместе с татарами потерпели поражение от поляков. Гаспар де Тарда и Пьер Шоню кратко говорили о трех днях битвы и поражении казаков и татар. В целом, французские сведения намного более правдоподбны, чем немецкие данные.
В районе с. Берестечко состоялась битва, в которой участвовали и крымцы. Они занимали ак- тивную позицию, атакуя польскую конницу и немецких наемников, которыми командовал Б. Рад- зивилл. 30 июня на Курбан-Байрам поляки начали наступление на позиции крымцев, и их артилле- рия обстреляла татар. Артилеристы своим огнем убили Тугай-бея и коня под Ислам-Гиреем III. Хан в панике отступил, Б. Хмельницкий хотел остановить бегство татар, но догнал крымцев только под Ямполем и не смог их вернуть на поле боя. Берестецкая битва была проиграна, а отряды крым-
цев смогли помочь украинцам только в боях под Белой Церквой. Победа под Берестечком была не
в планах крымского хана, поскольку бы позволила казакам захватить контроль над Подольем, Во- лынью и Галичиной, что лишило бы крымцев источника пополнения казны за счет походов за ясы- рем. Также крымцев не устраивало и полное поражение украинцев, поскольку позволило бы поля- кам восстановить положение до 1648 г., что хан не мог допустить.
Поражение крымцев и украинцев в битве при Берестечко не значило, что война проиграна. После выигранной битвы большинство шляхты разъехалось по имениям. Только часть войска от- правилась в Среднее Поднепровье добивать Гетманщину. В связи с этим необходимо проанализи- ровать сведения источников. В «Продолжении дневника войны с казаками» указано, что 17 сен- тября татары атаковали поляков под Белой Церковью и остановились у польского лагеря. 27 сен- тября прибыл Карач-мирза вместе с Камамбетом. На помощь крымцам пришли ногайцы. Казаки же
ожидали прибытия войск нуреддина. 28 сентября Хмельницкий вел переговоры относительно ми-
ра, однако татары целый день провоцировали конфликт, впрочем польское войско отступило в полном порядке. 28 сентября 1651 г. было подписано Белоцерковское перемирье, по которому под властью гетмана оставалось только Киевское воеводство. Чтобы хоть как-то оправдать провальную кампанию, поляки пустили слух о победе над казаками и татарами под Трылисами.
В письме Н. Потоцкого канцлеру А. Лещинскому сказано, что перед битвой под Белой Церко- вью поляки пробывали добиться перемирия, однако «казаческая сирома» и татары были против этого и окружили белоцерковский замок, а польские полководцы и комиссары оказались окружены. Крымцев возглавлял Карас-Мирза. Потом он же с Б. Хмельницким достиг успокоения и подписал договор. Ислам-Гирей в это время отправил письмо Хмельницкому, которому обещал помощь ну-
реддина, Сефер-Гази и иных мирз, беев и т.д. М. Собеский в ноябре сообщал тревожные данные о
том, что хан готов выдвинуться со всеми войсками после праздника Курбан-Байрам. Мясковский сообщал, что 12 сентября уже татары были при Хмельницком. Под 13 сентября указано, что их воз- главляет Карас-мирза. Пан Маховский хотел спровоцировать конфликт татар с казаками, но это ему не удалось. 16 сентября поляки узнали, что с мирзой 4 тыс. татар. 18 сентября поляки были окруже- ны, а 24 сентября ударили на поляков с тыла. Осуществил это нападение Мехас-мирза. Я. Радзивилл отбивал татарские нападения с большим трудом. 28 сентября поляки договорились с Хмельницким и подписали договор, а 29 сентября на отступающий лагерь поляков нападали татары. М. Геркевич также рассказывал о сложном положении поляков, осажденных украинцами и татарами. А. Радзи- вилл сообшал, что в сентябре около Белой Церкви воевали татары и казаки. Поляки были вынуждены заключить мир. Самуэль Грондский сообщал, что уже у Маслового става при гетмане было 2 тыс. татар. Н. Потоцкий писал крымскому хану, чтобы тот разорвал договоренности с казаками, но Б. Хмельницкий убедил хана, что его безопасность связана с успехами казаков. Гетман также отпра- вил послов и к турецкому султану (Мицик, 2013, 289–293, 310–326, 330–331, 456, 491).
Битву под Белой Церковью описывал и С. Освенцим. Он указывал, что Я. Радзивилл, А. Кы- силь, Калиновский, Пржиемский обдумывали предложение мира от Хмельницкого пока не были атакованы 23 сентября 1651 г. Говорилось, что литовский гетман обратил в бегство врагов на своем фланге, и те оступили в лагерь. 24 сентября татары напали с тыла на лагерь поляков, а 25 сентября татары сражались с поляками в рассыпную. 28 сентября было заключено белоцерковское переми- рие и татары отступили к себе (Антонович,1882).
Иоахим Ерлич сообщал, что 17 августа поляки обратили в бегство 2 тыс. татар, которые были при войске казаков в 4 тыс. 25 сентября татары напали на войско Раздивилла и Потоцкого у Белой Церкви. Их количество исчислялось несколькими тысячами. В. Коховский писал, что при Хмель- ницком около Белой Церкви было 9 тыс. татар Караш-мирзы (Erlicz, 1853, s.126–130).
В «Краткой истории о бунте Хмельницкого» сообщалось, что под Белой Церковью татары и казаки окружили литовское войско Я. Радзивилла и коронное войско. Яблоновский и Чарнецкий храбро сражались и обратили нападавших в бегство. На второй день битвы татары с казаками на- падали на польско-литовский лагерь. Казаков было 50 тыс., а татар 10 тыс. Через некоторое время подписали перемирие (Краткая история, 1846).
Польские актовые документы демонстрируют критическое положение поляков и литовцев под Белой Церковью. Отмечалось, что вместе с казаками находили контингенты крымцев и ногайцев. Впрочем, поляки и литовцы были только блокированы и окружены, но не разбиты. Более точными являются данные «Продолжения дневника войны с казаками» Самуила Грондского, Иоахима Ер- лича относительно численности татар. Сведения «Краткой истории о бунте Хмельницкого» глубо-
ко тенденциозны и стараються оправдать, то что полякам и литовцам пришлось пойти на уступки
Б. Хмельницкому и Ислам-Гирею III. Приувеличивались успехи поляков и литовцев, а также чис-
ленность врагов.
Григорий Грабянка сообщал, что литовские войска во главе с Радзивиллом разбили казаков под Лоевом, взяли Киев и подступили под Фастов. В районе Белой Церкви Б. Хмельницкий хотел заключить мир с поляками, но позиция казаков и татар не дала ему это сделать. Отмечено, что бит- ва под Белой Церковью началась атакой на казачий фланг. Ситуацию переломили крымцы, кото- рые атаковали польскую легкую конницу и обратили ее в бегство. Также они вынудили спасаться в лагере и вражескую пехоту. Казаки и крымцы окружили поляков и те были вынуждены пойти на перемирие (Грабянка, 1992).
В летописи Самовидца сказано, что Б. Хмельницкий дал полякам бой под Белой Церковью. Отмечалось, что на Черниговщину и Киевщину вошло литовское войско Радзивила, и в нескольких битвах на Киевщине и Черниговщине оно разбило казаков. Польское же войско заняло Брацлав- щину. Б. Хмельницкий дал бой Потоцкому и Радзивиллу под Белой Церковью и после баталии достиг перемирья с А. Кысилем (Літопис Самовидця, 1971).
Феодосий Софонович сообщал, что около Белой Церкви Б. Хмельницкий вместе с татарами дал бой Я. Радзивиллу и М. Калиновскому и окружил поляков и литовцев. Последние вынуждены были пойти на переговоры с казаками и отойшли с Киевщины (Софонович, 1992).
Григорий Грабянка, несмотря на свою антитатарскую позицию, отметил особую заслугу кры- мцев в битве под Белой Церковью. Но казачьи летописцы и Феодосий Софонович отмечали слож- ное положение Гетманщины, связанное с наступлением литовских войск Радзивилла на Среднее Поднепровье. Хоть как-то ее исправить помогло окружение поляков и литовцев под Белой Церко- вью силами крымцев и украинцев.
О битве под Белой Церковью сообщала и одна французская хроника. Несмотря на свои симпа- тии, Пьер Шевалье сообщал, что поляки около Паволочи были атакованы 2 тыс. казаков и 500 та- тарами и были бы разбиты, если бы не подошли отряды И. Вишневецкого. Поляки от пленных та- тар узнали, что при казаках уже находится 2 тыс. татар. Поляки через контакты С. Маховского и И. Выговского начали переговоры, поскольку Б. Хмельницкий хотел примириться, но на обратном пути польские послы были атакованы татарами. Через некоторое время на протяжении трех дней казаки и татары атаковали поляков, пока стороны не договорились. Я. Радзивилл и Н. Потоцкий смогли отойти из Киевщины. В целом, Пьер Шевалье был вынужден признать, что татары и казаки поставили поляков в сложное положение и только переговоры с Б. Хмельницким позволили избе- жать разгрома (Шевалье, 1993).
Политика Крымского ханства была направлена на поддержание равновесия сил в Восточной Европе. Отношения Крымского ханства с Украиной (Гетманщиной) были достаточно сложными. При гетманстве Богдана Хмельницкого эти взаимотношения были по большей части союзными, впрочем Гиреи не хотели допустить чрезмерного ослабления Речи Посполитой. В 1651 г. совмест- ная кампания была неудачной. Крымцы не желали конфликта с Речью Посполитой в том году. По-
мощь крымцев в битве под Белой Церковью была продиктована желанием не допустить полного
поражения украинцев. Как показали события 1651 г. роль крымских татар была важной в боях с поляками. Присутствие крымскотатарской конницы позволяла ликвидировать преимущества поль- ских гусар и немецкой пехоты над казаками.
ЛИТЕРАТУРА
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Polen/XVII/1640-1660/Osvecim/text3.phtml?id=10830 http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Polen/XVII/1640-1660/Osvecim/text4.phtml?id=10831 http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Polen/XVII/1640-1660/Osvecim/text5.phtml?id=10832
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Polen/XVII/1640-1660/Osvecim/text6.phtml?id=10833
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Polen/XVII/1640-1660/Osvecim/text7.phtml?id=10834
ва и Казимира, в продолжении двенадцати лет, начиная с 1647 г. // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. № 4. М., 1846. http://litopys.org.ua
/samovyd/sam12.htm
тописи 1984. М.: Наука, 1984. http://litopys.org.ua/samovyd/sam15.htm
К.: Вид-во Інституту української археографії та джерелознавства ім.. М.С. Грушевського, 2013. 704 c.
Могилянська Академія, 2009. 447 с.
Український письменик, 1994. 311 с. http://litopys.org.ua/scherer/sher03.htm
http://books.google.com.ua/books?id=tkghAQAAMAAJ&printsec=frontcover&hl=uk&source=gbs_ge_summary_
r&cad=0#v=onepage&q&f=false
IV i za Jana Kazimierza przez lat dwanaście, krótko zebrana, ab anno 1647, anno 1648. http://pbc.gda.pl/
dlibra/doccontent?id=6295&from=FBC
2011, XXXVI, 1109 p.
18.Pieśń o potrzebie z Tatarami i Kozakami pod Beresteczkiem 30 czerwca 1651. http://cbdu.id.uw. edu.pl/4910/
beschrieben, anjetzo ... in das Hochteutsche übersetzet. 1697. Coln: Pierre Matheau, 1697. 172 s.
http://books.google.com.ua/books?id=6D9NAAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=uk&source=gbs_ge_summary_r
&cad=0#v=onepage&q&f=false
ROLE OF CRIMEAN TATARS IN CAMPAIGHN OF 1651 ON UKRAINE
Ya.V. Pilipchuk
This paper deals with the role of Crimean Tatars in 1651 in Ukraiune. The purpose of the research study of mil- itary actions between the Crimean Khanate and Rzecz Pospolita in the 1651 on Ukraine. The novelty of this paper lies in the fact that the author reconstructs the picture of military actions of Crimean Tatars against Rzecz Pospolita in 1651 year. Crimean Tatars have campaigned with Ukrainians for years 1651 in the alliance. Help of Islam-Gheray III to Ukrainians in the Battle at Bila Tserkva was due to the reluctance to admit complete defeat of Ukrainians by Poles that Lithuanians. Crimeans led campaign in 1651 reluctantly and after the first failure in the Battle at Beresteczko due they to retreat.
Keywords: Hetmanshchina, Crimean khanate, Rzecz Pospolita, Poles, Ukrainians, Crimean Tatars, Gherays, Ottomans.
Сведения об авторе:
Пилипчук Ярослав Валентинович – кандидат исторических наук, младший научный сотрудник Отде- ла Евразийской степи Института востоковедения им. А.Ю. Крымского НАН Украины (г. Киев, Украина); E-mail: bachman@meta.ua
Pilipchuk Yaroslav Valentinovich – Candidate of Historical Sciences, Junior researcher at the Department of Eurasian Steppe, A.Krymsky Institute of Oriental Studies, National Academy of Sciences of Ukraine (Kiev, Ukraine).
204
УДК 340:94(575)
КАЗАЧЬИ «МОТИВЫ» В ВОЕННОМ ДЕЛЕ БУХАРЫ И ХИВЫ ПОД РОССИЙСКИМ ПРОТЕКТОРАТОМ1
© 2016 г. Р.Ю. Почекаев
В статье анализируется влияние русских казачьих традиций на развитие военного дела в среднеазиат- ских протекторатах Российской империи – Бухарском эмирате и Хивинском ханстве в конце XIX – начале ХХ вв. Автор рассматривает причины этого влияния, связанные с активным участием казачьих частей в про- цессе присоединения Средней Азии к России, развитии казачьего войска во вновь присоединенных к России регионах, включая создание новых казачьих войск (таких как Уральское или Семиреченское). Также просле- живается, как и какие именно элементы, присущие казачьему войску, постепенно внедрялись в военное дело среднеазиатских ханств, связь бухарских и хивинских правителей с российским казачеством в контексте ин- теграции среднеазиатских монархов в сановную и военную элиту Российской империи. Наконец, рассматри- ваются попытки создания в Бухаре и Хиве собственных иррегулярных воинских частей («милиции») по об- разу и подобию казачьего войска и причины, по которым такие части все же не были созданы. Автор прихо- дит к выводу, что изменения в военном деле среднеазиатских ханств с активным использованием российско- го военного опыта являются частью процесса фронтирной модернизации – последовательной и всеобъем- лющей интеграции протекторатов в имперское политико-правовое и экономическое пространство.
Ключевые слова: Российская империя, казачье войско, Бухарский эмират, Хивинское ханство, иррегу-
лярные войска, протекторат, фронтирная модернизация.
Одной из самых серьезных проблем, связанных с присоединением азиатских регионов к Рос- сии в XVIII–XIX вв. и управлениями ими вплоть до падения империи в 1917 г., оставалась мало- численность российских войск, пребывавших на этих территориях. Неоднократно предпринима- лись попытки решить эту проблему за счет формирования «национальных» воинских частей, кото- рые могли бы нести службу непосредственно в местах своего проживания.
Наверное, одним из первых такую попытку предпринял оренбургский военный губернатор П.К. Эссен в начале 1820-х гг., предложивший центральным властям проект формирования баш- кирских конных полков на регулярной основе. Однако этот проект не был одобрен в Петербурге по ряду причин: во-первых, затраты на содержание таких частей были бы слишком высоки, во- вторых, сами башкиры, узнав о предложении Эссена, направили в столицу целый ряд прошений с выражением нежелания переходить от иррегулярной службы к строевой. Учитывая, что Башкирия, неоднократно сотрясавшаяся анти-российскими восстаниями в XVIII–XVIII вв., не была спокойной и в XIX в., имперские власти отклонили проект П.К. Эссена (Записки, 1907, с. 42).
Впрочем, в данном случае речь шла именно о преобразовании «национальных» воинских час- тей в регулярные, тогда как в качестве иррегулярных подразделений башкиры несли службу по- стоянно и достаточно усердно. Аналогичным образом, имперские власти формировали специаль- ные подразделения из «сибирских инородцев», хотя формально они и были освобождены от рек- рутской повинности (см. подробнее: Венюков, 1874, с. 4–6).
Совершенно другая ситуация складывалась в Казахстане и Русском Туркестане, где власти из- начально отказались от распространения воинской повинности на местное население. При этом подобная позиция, вполне объяснимая на раннем этапе пребывания казахстанского или туркестан- ского населения в составе Российской империи, сохранялась и десятилетия спустя.
Так, в Казахстане освобождение от воинской повинности подтверждалось основными законо- дательными актами, определявшими статус этого региона в составе империи. § 245 «Временного положения об управлении в областях Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской» от 21 октября 1868 г. гласил: «Киргизы освобождаются от рекрутской повинности» (Временное положение, 1868, с. 33). И п. 12 самого последнего по времени «Положения об управлении облас-
тей Акмолинской, Семипалтинской, Семиреченской, Уральской и Тургайской» от 25 марта
1891 г.» («Степное положение») подтверждало, что «инородцы… освобождаются пожизненно от
1 Исследование выполнено в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 14–03–00322.
воинской повинности» – даже те, кто принимал христианство и проживал в русских городах и се- лениях (ПСЗРИ, 1894, № 7574, с. 136). Необходимость подтверждения прежней льготы возникла в связи с тем, что, начиная с 1874 г., в России вводилась всеобщая воинская повинность, и следовало специально оговорит, что новые правила призыва в армию по-прежнему не распространяются на
«киргизов», т.е. казахов.
Что касается Туркестана, то его население было освобождено от воинской повинности п. I указа императора Александра II Правительствующему сенату о введении «Устава о воинской по- винности» от 1 января 1874 г. (ПСЗРИ, 1876, № 52983, с. 27). Этого решения оказалось достаточно для того, чтобы не включать соответствующие нормативные правила ни в «Положение об управле- нии Туркестанского края» 1886 г., ни во «Временное положение об управлении Закаспийской об-
ласти» 1892 г. Однако этот указ предусматривал, что в Туркестане и других регионах, освобожден-
ных на момент принятия Устава от воинской повинности «порядок отбывания упомянутой повин- ности будет определен впоследствии особыми положениями сообразно с местными особенностя- ми». В связи с этим и в центральных правительственных кругах Российской империи, и среди ру- ководителей региональных администраций постоянно велись споры о целесообразности привлече- ния или непривлечения местного «инородческого» населения к воинской повинности. Все они, как правило, завершались решением центральных властей все же не распространять ее на население Казахстана и Туркестана (см. подробнее: Котюкова, 2010; Котюкова, 2012; Уяма, 2004; Uyama,
2007). Как показало будущее, подобное решение было вполне обоснованно: ведь, как известно, призыв казахов и туркестанцев всего лишь на тыловые работы в 1916 г. был воспринят ими как нарушение их законных прав и привилегий и вызвал мощнейшее анти-имперское восстание прак- тически во всей русской Средней Азии (см.: Батырбаев, 2016; Котюкова, 2011, с. 105–117).
Единственное исключение, как ни странно, представляла Закаспийская область, местное насе- ление которой, туркмены, оказало, пожалуй, самое ожесточенное сопротивление российскому про- движению в регион. Несмотря на то, что формально освобождение от воинской повинности распро- странялось и на туркмен, они охотно вступали в конную милицию: в 1885 г. был сформирован пер- вый отряд, а в 1892 г. действовал уже целый конно-иррегулярный дивизион (Котюкова, 2012, с. 31). Весьма положительно о боевых качествах туркмен, их храбрости и, что важно, лояльности импер- ским властям, отзывались как российские, так и иностранные очевидцы. Наверное, наиболее впечат- ляющую картину возможностей использования туркменской «милиции» изобразил британский жур- налист Дж. Добсон, побывавший в Туркестане в 1888 г. Пообщавшись с начальником Мервского ок- руга Закаспийской области М. Алихановым-Аварским, он писал: «Он постоянно держит под ружьем
300 туркменов и говорил мне, что за двадцать четыре часа у него могут быть готовыми еще 6 000 полностью оснащенных кавалеристов из туркменской милиции. Было бы нетрудно мобилизовать по первому требованию даже большее число, так как любой туркмен – это готовый солдат легкой кава- лерии как настоящий казак иррегулярных войск, и ему требуется только огнестрельное оружие и бо- еприпасы, чтобы вступить на поле сражения». Также журналист отмечает, что русские власти очень
высоко ценят туркменских воинов, в результате чего «туркменские солдаты милиционной армии,
естественно, гордятся своими русскими погонами и мелями и с готовностью бросились бы в пасть смерти, чтобы завоевать крест Святого Георгия» (Добсон, 2013, с. 164–165).
В рамках настоящего исследования для нас, несмотря на то, что воинская повинность в Казах- стане и Русском Туркестане так и не была введена, наиболее важно то, что практически все авторы проектов привлечения местного населения к военной службе предлагали формировать «нацио- нальные» подразделения, как правило, в формате казачьих частей, именуя их при этом и собствен- но казаками, и иррегулярными войсками, и милицией. Такая практика применялась в Приуралье и Сибири в отношении башкир и бурят вплоть до 1870-х гг. (Uyama, 2007, р. 40), и была сочтена наиболее подходящей и для населения Казахстана и Туркестана. И дело было не только в том, что казачьи подразделения составляли значительную часть войск, участвовавших в присоединении Центральной Азии к России и оставались в новоприсоединенных регионах после присоединения (формировались даже новые виды казачьих войск – Уральское и Семиреченское). Как известно, казачество изначально имело тюркское, степное происхождение, поэтому неудивительно, что именно этот род войск наиболее органично вписался в местные климатические, экономические и политико-правовые реалии, и именно по его образу и подобию предлагали формировать «нацио- нальные» воинские части сторонники призыва жителей азиатских окраин Российской империи на военную службу.
Так, М.И. Венюков, один из крупнейших военных исследователей второй половины XIX в.,
относящийся к первым так называемым «военным востоковедам», анализируя боевые качества
«инородцев», прямо писал, что казахов «вряд ли можно употребить на какую-либо другую службу кроме милиционной, хотя нельзя отрицать, что из них могли бы быть и хорошие легко- кавалерийские части» (Венюков, 1874, с. 15). Другой видный «военный востоковед», специалист по русской Средней Азии Д.Н. Логофет, характеризуя туркменскую «милицию», отмечал: «В сущ- ности текинцы со своими сердарами являлись вольным казачеством в Закаспийских степях» (Ло- гофет, 1909, с. 105). В связи с этим неудивительно, что после того, как Бухарский эмират и Хивин- ское ханство, соответственно, в 1868 и 1873 гг. были вынуждены признать протекторат Российской империи, преобразования в военной сфере в этих среднеазиатских ханствах также стали происхо- дить с заметным влиянием опыта организации казачьих войск.
Исследователи неоднократно обращали внимание на специфический и противоречивый статус Бухары и Хивы под российским протекторатом. Официально оба ханства продолжали оставаться независимыми государствами, и Россия (равно как и другие иностранные державы) не имела юри- дических оснований вмешиваться во внутренние дела этих ханств, поскольку заключенные с ними договоры формально предусматривали лишь некоторое ограничение свободы внешнеполитической
деятельности ханств, а также обеспечение режима наибольшего благоприятствования российским
подданным (в первую очередь – предпринимателям) на территории Бухары и Хивы. Соответствен- но, правовые и административные механизмы прямого вмешательства в преобразования в военном деле ханств у России также отсутствовали.
Однако это отнюдь не мешало региональной (туркестанской) администрации активно участ- вовать в преобразованиях в обоих ханствах, в т.ч. и в вопросе реформы армии. И, точно так же, как и в русских центрально-азиатских владениях, опыт формирования казачьих войск оказался наибо- лее востребованным в Бухаре и Хиве, а российские власти нашли целый ряд возможностей, как внедрить соответствующие изменения в армии обоих ханств, не нарушая номинального суверени- тета этих государств.
Во-первых, в середине 1880-х гг. на территории Бухарского эмирата по договоренности с эми- ром возник целый ряд русских поселений. В 1886 г. в Чарджуе и в 1889 г. в Керки были размещены российские гарнизоны, целью которых было обеспечение безопасности границы Бухары с Афгани- станом, фактически находившимся под протекторатом Британской империи. Еще два военных по- селения появились в Патта-Гиссаре в 1894 г. и Термезе в 1897 г., а уже в 1888 г. неподалеку от сто- лицы эмирата возникло русское поселение Новая Бухара (современный Каган), ставшее резиден- цией русского политического агента – официального дипломатического представителя империи в Бухаре. К началу ХХ в. общее число военнослужащих на территории эмирата достигало 8 000 чел., причем большую часть их составляли именно казачьи части, насчитывавшие две бригады с пер- спективой дальнейшего увеличения их числа (Фомченко, 1958, с. 15–16).
Таким образом, бухарские власти и военнослужащие имели возможность своими глазами уви- деть русское казачество, убедиться в преимуществах такого рода войск для своего региона и, соот- ветственно, принять на вооружение некоторые элементы казачьих войск. Более того, в начале ХХ в. при обсуждении вопроса об охране границ протектората и обеспечении эффективности та- можен (с 1895 г. Бухара и Хива вошли в таможенную черту Российской империи) Министерство финансов сочло целесообразным доукомплектовать число пограничных войск за счет «вольнона- емных джигитов», т.е. должна была быть создана «вольнонаемная стража, каковая раньше весьма успешно охраняла границы Бухары с русским Туркестаном» (Губаревич-Радобыльский, 1905, с. 173).
Не вполне понятно, откуда должны были бы браться эти «джигиты». Логично предположить, что речь идет о национальном населении Русского Туркестана, однако в таком случае это решение означало бы их перевод в другие местности, что противоречило идее «милиции», как ополчения, функционирующего в местах собственного проживания. Таким образом, есть основания полагать, что речь идет о бухарских подданных, которые, по согласованию с эмиром, могли бы усилить рос- сийский «ограниченный контингент» в эмирате. Характеристика этой «стражи» как «вольнонаем- ных джигитов» подтверждает намерение формирования подразделений по образу и подобию ка- зачьих – благо такой прецедент уже был создан среди туркмен Закаспийской области. Итак, рос- сийские власти сумели «на собственном примере» продемонстрировать бухарским правителям, сановникам и военному командованию сильные стороны русских казачьих войск.
Еще одним фактором, обусловившим внедрение опыта организации казачьих войск в Бухар- ском эмирате стал процесс интеграции бухарской правящей династии в сановную иерархию Рос- сийской империи. Так, эмир Сайид Абудл-Ахад, второй бухарский правитель под протекторатом Российской империи, имел не только придворный чин генерал-адъютанта, множество имперских наград, звание генерала от кавалерии, но и был наказным атаманом Терского казачьего войска, яв- ляясь, к тому же, шефом 5 Оренбургского казачьего полка (Эмир, 1911; см. также: Логофет, 1911, с. 254). Аналогичным образом генералом по Терскому казачьему войску числился и его сын и на- следник Сайид Алим-хан (Прибытие, 1911). Тем самым российские власти как бы «ненавязчиво» привлекали внимание бухарских правителей именно к казачьим частям. И в самом деле, в обнов- ленной бухарской армии появились части, которые вполне можно соотнести с российскими ка- зачьими воинскими формированиями.
Безусловно, не следует абсолютизировать роль казачьих «мотивов» в реформировании армии Бухарского эмирата. Когда эмир Музаффар (отец Абдул-Ахада и дед Алим-хана) впервые обратил- ся к российской администрации с просьбой о командировании в Бухару русских инструкторов (об- ратим внимание – инициатива, опять же, формально поступила именно от среднеазиатского прави- теля!), к нему были направлены офицеры и унтер-офицеры различных родов войск. В результате к началу ХХ в. в составе бухарской армии имелись линейные (пехотные) батальоны, артиллерийские батареи и т.д. Однако две гвардейские сотни, составлявшие личный конвой эмира (400 чел. при 12 офицерах) и гвардейская конно-артиллерийская батарея (100 чел. при 5 офицерах), были сформи- рованы и экипированы именно как казаки. Д.Н. Логофет описывает их следующим образом:
«Гвардейские части, 2 конные сотни конвоя и конно-горная батарея расквартированы в гор. Кер- мине при эмире и имеют форму обмундирования, похожую с казаками Терского войска; на воору- жении конных сотен состоят винтовки бердана, шашки и кинжалы. В конной батарее 4 конных орудия, нижние чины вооружены шашками и кинжалами. Лошади карабаирской породы среднего разбора» (Логофет, 1911, с. 252, 254).
Иностранные путешественники в Бухарском эмирате также обращали внимание на особенности экипировки личной охраны эмира. Американец У.Кертис, побывавший в Центральной Азии в начале ХХ в., прямо говорит о том, что телохранители эмира сформированы по образу и подобию казаков (Curtis, 1911, p. 123). Датчанин О. Олуфсен, примерно в то же время также посетивший Бухарский эмират и Хивинское ханство, уточняет, что телохранители хана, ранее состоявшие из сарбазов (т.е. бухарских рекрутов), теперь преобразованы в некое подобие «черкесской гвардии» российского им- ператора (Olufsen, 1911, p. 578). Таким образом, можно увидеть, что истоки появления «казачьих частей» в Бухарском эмирате – это и участие русских инструкторов, и желание местного монарха до некоторой степени уподобиться своему сюзерену, императору Российской империи.
В Хивинском ханстве процесс реформирования армии не был столь активным, как в Бухар- ском эмирате. Особенности политического положения ханства, его отдаленность от российских границ, отсутствие транспортных коммуникаций – все это не способствовало активизации преоб- разовательной деятельности в военном деле Хивы. Во-первых, ко времени установления россий- ского протектората собственной армии у хивинского хана практически не было: в случае войны он призывал тысячи нукеров (фактически – служилое дворянство), кроме того, воинскую повинность должны были нести туркменские племена, которые, впрочем, воевали против хана не реже, чем за него. Учитывая, что, в отличие от Бухары, с Хивой не было регулярного транспортного сообщения (что существенно уменьшало возможность контроля ситуации в ханстве), российские власти в
1870–1880-е гг. пришли к выводу о целесообразности не только не реформировать и перевоору-
жать, а вообще – уменьшить армию хана.
Лишь в самом конце XIX в. туркестанским властям пришлось пересмотреть эту политику в связи с очередным восстанием туркмен: вооруженные английскими винтовками они выступили против хана, практически не имевшего возможности оказать им сопротивление. В результате гене- рал-губернатор Туркестанского края барон А.Б. Вревский и начальник Амударьинского военного отдела генерал-майор М.Н. Галкин обратились в Военное министерство с предложением создать в Хиве милицию, т.е. иррегулярное войско, вооружив его российским оружием (Погорельский, 1968, с. 40–41). Проект в принципе был одобрен, да и выбор рода войск не был сложным. Подобно бу- харским эмирам, хивинские ханы – сначала Сайид Мухаммад-Рахим II, затем Сайид Исфендиар II
– носили звание генерал-лейтенанта по Оренбургскому казачьему войску (тому самому, где бухар-
ский эмир являлся шефом одного из полков) (Ханы хивинские, 1910), так что, близкое знакомство
с организацией казачьих войск им было также обеспечено за счет инкорпорации в российскую са-
новную и военную элиту.
В 1897 г. были начаты поставки в Хиву российского вооружения, однако до 1907 г., т.е. за де- сять лет было поставлено всего 700 винтовок и 2 пушки с полным боекомплектом. Проект же соз- дания милиции оказался «заморожен», поскольку хивинский хан, постоянно сменявшиеся турке- станские генерал-губернаторы и Военное министерство так и не смогли договориться о том, за чей счет будет содержаться войско по новому образцу, а также выработать гарантии того, что хивин- ские нукеры, набранные в милицию, не обратят российское оружие против хана и имперской ад- министрации. В результате даже во время мощных туркменских восстаний против хана в 1913 и
1916 гг. туркестанские власти предпочитали вводить на территорию ханства собственные войска, а не вооружать неблагонадежных ханских нукеров (см.: Котюкова, 2009, с. 3–4).
Только после Февральской революции 1917 г. Временное правительство, стремясь сохранить контроль над Хивинским ханством в новых политических реалиях, активизировало процесс созда- ния в нем милиции. Инициатором его реализации стал военный комиссар Временного правитель- ства в Хиве генерал Х. Мирбадалов (бывший приближенный бухарского эмира, в то же время яв- лявшийся служащим имперской администрации). Начался набор в милицию ханских нукеров, для
вооружения которых срочно было поставлено из Туркестана еще 300 винтовок и патронов, по-
скольку прежние партии вооружения, полученные ханом в 1897–1907 гг., исчезли.
Однако сам же Мирбадалов был вынужден сообщить в штаб Туркестанского военного округа, что из проекта создания милиции ничего не вышло. Несмотря на усилия русских инструкторов по работе с «милицией», нукеры не смогли отработать ни прицельной стрельбы, ни строя, уходили по собственному желанию в родные кишлаки даже с постов, пытались воровать патроны. В результа- те попытка реформирования армии хана была сочтена бесперспективной, и эмиссары Временного правительства решили сделать ставку на противника хана Исфендиара – туркменского вождя Джу- наид-хана (Погорельский, 1968, с. 130–131).
Таким образом, несмотря на довольно скромные в Бухарском эмирате и откровенно неудач- ные в Хивинском ханстве попытки реформирования армий местных правителей, можно сделать вывод, что опыт формирования казачьих войск, начавшегося еще в Московском царстве, оказался весьма востребованным в центрально-азиатских регионах Российской империи, включая и ее про- тектораты в Средней Азии. При этом следует отметить, что казачьи «мотивы» совершенно не навя- зывались ни имперским подданным в Русском Туркестане (в частности, туркменам), ни бухарско- му и хивинскому правителям, а в самом деле являлись наиболее подходящим родом войск в их ре- формируемых армиях.
Вместе с тем, готовность Бухарского эмирата и Хивинского ханства воспринимать опыт Рос- сийской империи (в т.ч. и в такой специфической сфере как военная) свидетельствует о значитель- ном сближении этих государств, постепенном «привыкании» среднеазиатских ханств к российским политическим, правовым, экономическим и бытовым реалиям, заимствовании имперских институ- тов самими ханствами, т.е. об эффективной реализации процесса фронтирной модернизации.
ЛИТЕРАТУРА
тинской. Б. м.: Б. и., 1868. 50 с.
вания двух систем протектората. СПб.: Типография В. Киршбаума, 1905. 201 с.
Н.В. Банниковой. М.; Рязань: П. А. Трибунский, 2013. 286 с.
М.: ИЭА РАН, 2012 (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и прак-
тикам. Т. 16). С. 29–42.
Обозреватель – Observer. 2011. № 8. С. 98–126.
С. 3–18.
ние народов Туркестана от военной службы в конце XIX – начале ХХ века // Военно-исторический журнал.
СПб.: Издание В. Березовского, 1909. 245 с.
и начала ХХ вв. (1873–1917 гг.). Л.: Изд-во ЛГУ, 1968. 148 с.
II отделения Собственной Е.И.В. канцелярии, 1876. 948 с.
ления Собственной Е.И.В. канцелярии, 1894. 685, 13, 599, 32, 51 с., 34 л.
209.
344 р.
Central Asia. // Empire, Islam, and Politics in Central Eurasia. Sapporo: Slavic Research Center, 2007. P. 23–64.
Список сокращений:
ПСЗРИ – Полное собрание законов Российской империи
R.Yu. Pochekaev
COSSACK “MOTIVES” IN MILITARY ORGANIZATION OF BUKHARA AND KHIVA UNDER THE RUSSIAN PROTECTORATE
Article is an attempt of analysis of influence of Cossack military traditions on evolution of military system in the Cenyrtal Asian protectorates of the Russian Empire – Bukharan Emirate and Khivan Khanate at the end of the
19th – beginning of the 20th cc. Author observes reasons of this influence connected with active participation of Cos- sack units in process of joining the Central Asia to Russia and development of new Cossack forces in new regions (such as Ural’skoe kazach’e voisko and Semirechenskoe kazach’e voisko). Also author examines which elements of
Cossack forces and how were integrated into military system of Central Asian khanates, connection of khans with
Russian Cossack units within the process of integration of Central Asian monarchs into imperial civil and military ruling elite. Then author observe attempts to create in Bukhara and Khiva own irregular forces (“militia”) in the im- age and likeness of Russian Cossack forces and reasons why such forces were not created. Author finds that changes in military system of Central Asian Khanates with active using of Russian experience are the part of global process of frontier modernization – integration of protectorates into imperial political, legal and economical area.
Keywords: Russian Empire, Cossack forces, Bukharan Emirate, Khivan Khanate, irregular forces, protectorate, frontier modernization.
Сведения об авторе:
Почекаев Роман Юлианович – кандидат юридических наук, профессор, заведующий кафедрой теории и истории права и государства Национального исследовательского университета «Высшая школа экономи- ки» в Санкт-Петербурге, доцент (г. Санкт-Петербург); E-mail: ropot@mail.ru
Pochekaev Roman Yulianovich – Candidate of Sciences on Jurisprudence, Professor, Head of the Department of Theory and History of State and Law, National Research University Higher School of Economics, Associate Pro- fessor (St. Petersburg).
210
УДК 94(470)"14/16"
ВЛАСТНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ ТАТАРСКОЙ ЭЛИТЫ НА ПОЖАЛОВАННЫХ МОСКОВСКИХ ТЕРРИТОРИЯХ: ПОТЕНЦИИ И ЛИМИТЫ1
© 2016 г. Б.Р. Рахимзянов
В статье исследуется слабо обеспеченная источниками проблема лимитов власти пожалованного мос- ковским великим князем татарского династа (Чингисида или представителя четырехклановой системы кара- чи-беков позднезолотоордынских государств) на московских территориях. Рассматриваются два этапа мос- ковско-позднезолотоордынских отношений, оказавших существенное влияние на этот вопрос. Выделяются три типа русских городов, дававшихся татарам в управление. Проводится мысль, что иноконфессиональные, иноэтничные и инокультурные анклавы Московской Руси являлись интегральной частью степной системы
«юртов-уделов», точкой взаимосвязи татарского политического мира и Москвы. Текст выстраивает гипоте- тическую схему, согласно которой, по мнению автора, происходило военное, финансовое и административ- ное управление городами-юртами выезжей татарской элитой.
Ключевые слова: Золотая Орда, татарские ханства, Московское государство, юрт, служилые татар,
фронтир.
История взаимоотношений Москвы и татарского мира была весьма неоднозначной. Далеко не всегда ее можно свести к постоянным военным конфликтам. Вектор прагматического сотрудниче- ства в этих отношениях явно присутствовал, и вариации этой кооперации были многообразны. Од- ной из форм ее были выезды татарской элиты в Московское государство, а незапланированным плодом этих выездов был институт «юртов» – «русско-татарских» городов, которые выступали как место постоянного или временного проживания и средство материального содержания выезжего из Степи2 династа. Юрт был уникален тем, что позволял встраивать выезжающих из позднезолотоор- дынских государств татар в московское общество и государство, не меняя ничего в их структуре.
Институт юртов стал важным связующим звеном между татарским кочевым и московским оседлым мирами. Юрт вводил выезжих династов во внутреннюю политику Московского государ- ства, так как они начинали проживать на его территории, и в то же время он представлял Москву на внешнеполитической сцене, так как служил местом свободного отъезда и приезда татарской знати, иногда «тронным местом», неким аналогом «настоящих» татарских государств. В целом этот институт являлся одним из инструментов, включавших само Московское государство в позд- незолотоордынский мир и его политическую культуру. Он был одним из «ворот», которые вводили Москву в татарскую Степь.
Иноконфессиональные, иноэтничные и инокультурные анклавы Московской Руси являлись интегральной частью степной системы «юртов-уделов», точкой взаимосвязи татарского политиче- ского мира и Москвы. При этом, к примеру, Мещера (Касимовское ханство) была моделью, на ос- нове которой строились схемы взаимодействия между другими татарскими анклавами Московско- го государства и внешним татарским миром. Существование таких анклавов повлияло и на поло- жение Москвы в позднезолотоордынском политическом пространстве.
Текст выстраивает гипотетическую схему, согласно которой, по мнению автора, происходило военное, финансовое и административное управление городами-юртами выезжей татарской эли-
1 Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ и Республикой Татарстан научного проекта
«Приграничные районы средневековья: место пересечения политической и этнической истории разных на-
родов (на примере Московского государства и Казанского ханства)» № 16–11–16011.
2 В данной статье под «Степью» (термин образный; в него включаются и оседлые государства, напри-
мер Казанское ханство), понимается совокупность всех наследников распавшейся империи – Улуса Джучи, или Золотой Орды, имевших активные внешнеполитические контакты с Москвой. Это так называемые позд- незолотоордынские государства.
той3. Вопрос о том, каким образом происходило управление русскими городами, временно или по- стоянно находившимися «под властью» татарских династов в средние века, упирается в необеспе- ченность аутентичными источниками. Те же источники, что все же имеются в распоряжении ис- следователей, относятся преимущественно к XVII в. и в основном к городу Касимову, имевшему особый статус в системе городов и дворцовых волостей, жалуемых выезжей татарской элите. Именно поэтому «касимовский» случай можно назвать относительно разработанным4. Некоторые данные содержит русский актовый материал.
Пожалование городов в военное, финансовое и административное управление, к XVII в. трансформировавшееся в пожалование доходами с городов, было наиболее престижной формой содержания Чингисидов и представителей бекских (княжеских) родов позднезолотоордынского общества, выезжавших в Московское государство. Данным вопросом занимались многие исследо- ватели. Ограничусь указанием на те работы, материалы которых помогают приблизиться к гипоте- тическому решению проблемы. Это уже указанные работы Д.М. Исхакова, А.В. Белякова, соавто- ров М.М. Акчурина и М. Ишеева, очень интересная работа С.Н. Кистерева (Кистерев, 1998, с. 65–
88), монография П.П. Смирнова (Смирнов, 1917, с. 78–97), и некоторые работы других авторов
(Веселовский, 1947, с. 122–127; Зимин, 1970, с. 141–163; Тихомиров, 1962, с. 42–46; Скрынников,
1965, с. 152–174; Каштанов, 1967; Гурлянд, 1906, с. 5–16).
С.Б. Веселовский, А.А. Зимин и М.Н. Тихомиров подчеркивали промежуточность положения
«татарских» городов между кормлением и вотчиной. А.А.Зимин отмечал: «частая сменяемость держателей этих городков превращала подвластные татарским царевичам территории в весьма своеобразные административные единицы, имевшие черты уделов, владений служилых князей и обычных кормлений (выделено мной. – Б.Р.)» (Зимин, 1970, с. 142). Р.Г. Скрынников пошел еще дальше, полагая, что пожизненный характер владений ханов и мирз придавал им некоторые сход- ства с поместьями. С.Н. Кистерев отмечает, что статус держаний Чингисидов значительно отлича- ется от статуса обычных кормленщиков. При этом он признает сходство юридического положения их владений с поместьями исключительно внешним, проистекающим из того, что и то и другое обреталось благодаря великокняжескому пожалованию. Он не видит сколько-нибудь серьезных отличий прав служилых ханов и султанов от прав служилых князей Рюриковичей и Гедиминови- чей, если не обращать внимания на вотчинный характер владений некоторых из числа последних. Другие исследователи (О.А. Шватченко) признают владения ханов и мирз наследственными вот- чинами-уделами (Шватченко, 1996, с. 53).
Думаю, в истории «татарских» городов периода XV–XVI вв. можно с некоторой долей услов- ности выделить два этапа, в течение которых ситуация с их управлением сильно различалась. Это время второй половины XV – первой половины XVI вв., когда по источникам прослеживается не- которая политическая автономность сидевших там татарских династов от великого князя, и объем их власти был достаточно велик, и время второй половины XVI в., когда от этой автономии и объ- ема власти практически ничего не осталось. Поэтому, говоря о том или ином политическом инсти- туте, механизме или явлении, необходимо всегда иметь в виду эти два периода, границей которых является взятие Москвой двух независимых татарских юртов и вызванная этим смена геополитиче- ской ситуации в Дешт-и Кипчаке в целом.
Также я полагаю, что жалуемые выезжей татарской элите города можно условно разделить на три типа, по совокупности двух факторов: размер территории, «тянувшей» к этим городам; про- должительность «татарского» владения этим городом.
Первый тип уникален и представлен только одним городом – Касимовом. Уникальность этого случая в том, что Касимов являлся столицей полунезависимого татарского ханства на протяжении около 200 лет, и к нему «тянула» весьма обширная территория, в состав которой входили другие, более мелкие города (Исхаков, 1998, с. 175–227). Касимовским владельцам на протяжении второй половины XV – первой половины XVI вв. шла дань от правителей Москвы (см. подробнее: Рахим-
зянов, 2009, с. 57–61, 115–116 и др.). Такого мы не видим нигде более на территории Московской
Руси. Для удобства и очень условно можно обозначить данный тип как «ханство-удел». Касимов-
ский владелец, по-видимому, во второй половине XV – первой половине XVI вв.5 являлся кем-то
3 Под «татарской элитой» я понимаю Чингисидов и представителей следующей за ними страты поздне-
золотоордынских государств – карачи-беков, «князей князей» русских источников.
4 Противоположные друг другу точки зрения см.: (Исхаков, 1998, с. 175–227; Беляков, 2011, с. 165–297,
372–414; Акчурин, Ишеев, 2014, с. 4–17).
5 В 1530-е гг. ситуация начинает меняться.
вроде удельного господина в своем ханстве и старшего правителя по отношению к проживавшим на территории ханства другим татарским феодалам, к примеру, темниковским князьям. Верховным сюзереном при этом выступал великий князь. На территории ханства проживало и русское населе- ние. Каким образом строились отношения касимовского владельца с ним, не совсем ясно. Но в лю- бом случае эти отношения претерпели заметную трансформацию после середины XVI в. Таким образом, касимовский случай выделяет достаточно обширная территория и больший, по сравне- нию с другими татарскими анклавами, объем власти касимовского владельца6.
Второй тип – это город Романов, который на протяжении 1564–1656 гг. принадлежал ногай- ским мирзам (заметим, это вторая половина XVI в.), и в его округе мирзы владели также большим (но существенно меньшим, чем в Касимове) количеством земли, на которой они селили своих лю- дей. Эти земли принадлежали мирзам на поместном праве. Однако в состав жалуемой мирзам тер- ритории вокруг Романова не входили другие города; этим, а также отсутствием получаемой от Мо- сквы дани, Романов отличается от Касимова. В Романове также проживало и русское население.
Итак, в Касимове и Романове татарская элита в округе этих городов владела большим количе- ством земли, на которой поселяла своих людей (служилых татар и ногаев) и ведала их судом и управой, независимо от московской приказной администрации (Веселовский, 1947, с. 123). Татары получали денежные доходы с этих городов. Эти два «места» отличались от других татарских анк- лавов, представляющих третий тип. В то время как другие «русско-татарские» города принадлежа- ли попеременно то русским, то татарским владельцам, Мещерский Городок на протяжении 1445 – середины XVII в. всегда принадлежал только Джучидам (никогда более низкой страте золотоор- дынской элиты). Романов принадлежал только ногайским мирзам (клан Мангыт золотоордынской элиты) на протяжении своего существования как татарского анклава в 1564–1656 гг.
Другие же города, составляющие третий тип (как наиболее яркие примеры можно привести Звенигород, Каширу, Серпухов, Юрьев Польский) являлись татарскими владениями непродолжи- тельное время. Татарская элита получала эти города, как выражаются летописи, «в вотчину и в кормление» (дипломатическая переписка содержит формулу «со всеми волостьми и с селы и со всеми пошлинами»), т.е. ханы и султаны имели право собирать в свою пользу различные доходы, и
на эти доходы содержали себя, свой двор и своих людей. «Волости» и «села» дипломатической пе-
реписки говорят нам о том, что в округе этих городов некоторая часть земли также предназнача- лась для поселения и обеспечения источниками доходов членов двора ханов и султанов (татарских князей, мирз, казаков). При этом русские вотчинники и помещики этих городов оставались на сво- их местах. Были ли они подведомственны судом и управой ханам и султанам, как служилые земле- владельцы других уездов, вопрос непростой.
С.Б. Веселовский предположил, что татарские владения были основаны на сочетании различ- ных элементов средневекового права: в одних случаях в них были элементы удельного строя (суд и управа), в других – элементы кормленной системы. При этом все основывалось на нормах вотчин- ного права, заключал он (Веселовский, 1947, с. 123).
Как становится ясно после работы со всем комплексом источников по вопросу, материальное и правовое положение татарской элиты в пожалованных городах определить достаточно сложно. Основная информация, имеющаяся в распоряжении исследователей, географически относится к Касимовскому ханству, положение которого достаточно специфично по сравнению с другими та- тарскими «юртами» Московского государства; некоторое количество информации имеется по Ро- манову и Кашире. Хронологически эта информация охватывает в лучшем случае период с 1540-х гг. (только отрывочные данные имеются по последней четверти XV в.), далее она сконцентрирова- на на последней четверти XVI в., и более всего ее по XVII в., когда ситуация, по сравнению с рас- сматриваемым нами периодом, радикально изменилась, и поэтому эти данные вряд ли могут быть экстраполированы на XVI, а тем более XV вв.
Для удобства анализа можно выделить три пункта компетенции татарских династов на пожа-
лованных территориях Московского государства.
А) Военное управление русскими городами «при татарах». Из источников известно, что татар-
ские династы имели полную военную власть над пришедшими с ними татарами (своим двором).
6 Хотя в последнее время была предложена достаточно аргументированная гипотеза, что объем власти над русским населением у касимовского владельца был меньше, чем у татарских владельцев других русских городов (Кашира, Серпухов, др.), а доходы – больше (Акчурин, Ишеев, 2014, с. 4–17). Однако данная аргу- ментация не «перекрывает» концепцию и доводы Д.М. Исхакова. Полагаю, на данный момент обе версии имеют право на существование.
Правда, часть этих татар могла выступать с русскими полководцами автономно (см.: Беляков, 2011,
с. 180–216); видимо, по большей части это относится ко второй половине XVI в.
Но могли ли татарские правители в военном отношении руководить русским населением дан- ных городов и их округи (русская феодальная знать как временные вассалы Джучида, обязанные службой по городам, в уездах которых располагались их вотчины)?
С 1530-х гг. в Касимовском ханстве по источникам начинает прослеживаться «параллельная» (подчиняющаяся Москве) администрация (подробнее см.: Исхаков, 1998, с. 197–198). Не исключе- но, что хотя бы частично она имелась и раньше, возможно, даже с начала существования ханства. Она была нужна для управления русским населением этой территории. Начиная с 1542/43 г., нам известны касимовские воеводы, имевшие высокий статус. Мы можем говорить о том, что они в обязательном порядке должны были иметь чин не ниже окольничего7. Воеводы-окольничие про- существовали, судя по всему, до крещения царя Саин-Булата б. Бекбулата в 1573 г. (Беляков, 2011, с. 272). После этого ранг представителя Москвы в городе был резко понижен. Теперь здесь отме- чают только осадных голов. Известен даже случай, когда этот пост занимал мещерский некреще- ный татарин (Беляков, 2003, с. 101–107).
Данные по Романову содержат информацию по поводу наличия в нем русской администрации за период 1564–1656 гг. В городе сидели царские воеводы и другие государевы приказные люди, на посаде жили пушкари, которые в 1626/27 году подчинялись воеводам (Смирнов, 1917, с. 88).
Таким образом, в случаях Касимовского ханства и Романова, думаю, татарские правители в военном отношении руководить русским населением данных территорий вряд ли могли. Вероятно, православным населением предводительствовал русский наместник или воевода, который нахо- дился на данной территории, либо для этих целей Москвой временно назначался специальный че- ловек. Вероятно, православные дворяне этих территорий составляли собственную служилую кор- порацию (Беляков, 2011, с. 379).
Ситуация с третьим типом городов (Кашира, др.) несколько отличается. В 1500 г., когда быв- ший казанский хан Мухаммед-Амин владел в Московском государстве Каширой, Серпуховым и Хотунью, он участвовал в военных действиях против Литвы, и в подчинении у него находились Федор и Иван Палецкие (ПСРЛ, 1921, с. 214; ПСРЛ, 1965, с. 139). Но это подчинение, судя по все- му, было только формальным. Функция великокняжеских людей «при татарах», скорее всего, была наблюдательной. Не исключено, что необходимость такого наблюдения вызывалась тем обстоя- тельством, что бывший казанский хан предводительствовал полками, в состав которых, вероятно, входили местные каширские и серпуховские дети боярские, и недоразумения с ними могли возни- кать хотя бы в силу различной конфессиональной принадлежности сеньора и вассалов, предпола- гает С.Н. Кистерев (Кистерев, 1998, с. 86).
В городах третьего типа (Кашира, Серпухов, Хотунь, др.), дававшимся татарским династам время от времени, русская администрация, бывшая там «до татар» (наместник, др.), с приходом временного татарского владельца, судя по всему, оставалась на своих местах, для текущего непо- средственного управления русским населением. Она временно выступала как бы управленцами Джучида и его татарского окружения, а не великого князя. Татарский же хан или султан становил- ся как бы временно замещающим верховного сюзерена – великого князя; он, судя по документам, не управлял непосредственно русским населением данной территории (Акты социально- экономической истории…, 1952, с. 530–531; Акты Русского государства…, 1975, с. 104–105; Акты феодального землевладения и хозяйства, 1956, с. 107–108; ААЭ, 1836, с. 146–148, 178), а только финансово «кормился» за счет него.
Б) Фискальная подчиненность «татарам». Сколько и с кого татарские владельцы собирали на-
логов? Имел ли татарский правитель право собирать подати с русского православного населения?
Определенную информацию о составляющей доходов и подведомственном населении каси-
мовского владельца дает нам договорная грамота между московским и рязанским князьями от
1483 г. В ней отмечаются ясачные люди касимовского владельца: «А которые люди вышли на Ре- зань от царевича (касимовского правителя Данияра. – Б.Р.) и от его князеи ... бесерменин, или мордвин, или мачарин, черные люди, которые ясак царевичю дают» (ДДГ, 1950, с. 284).
7 М.В. Моисеев отмечает, что представитель Москвы при подконтрольных казанских ханах также яв-
лялся окольничим. Таким образом, можно сделать вывод, что эти службы рассматривались как однотипные.
Как видим, в числе подвластных султану Данияру людей мы не видим христианского населе- ния. Возможно, это говорит нам о том, что оно не входило в судебную и финансовую юрисдикцию султана; хотя, не исключено, оно по какой-либо причине просто не упомянуто в этой грамоте.
Исходя из текста документа, можно предположить, что царевич обладал правом суда и сбора налогов (ясака) с мусульманского населения («бесерменин»), мордвы («мордвин») и мещеры («ма- чарин»). Эту практику мы видим и в Кадоме, входившем в состав территории Касимовского ханст- ва. Там татарские князья, по крайней мере в первой половине XVI в., обладали правом суда над мордвой тех бейликов (беляков), что платили им ясак (Документы и материалы по истории Мор- довской АССР, 1940. с. 147–148).
Вероятно, Чингисид распоряжался и городскими доходами с Касимова (с посадского населе- ния, таможен и кабаков), хотя, возможно, это более поздняя практика (Беляков, 2011, с. 272). Воз- можно, что Чингисид являлся только конечным получателем этих финансовых средств – не исклю- чено, что татарские представители выполняли только контролирующую функцию при русских сборщиках налогов. Видимо, для этой цели (непосредственный сбор денег), а также для управле- ния православным населением города и уезда, как и других городов и уездов Касимовского ханст- ва, использовались русские наместники и волостели (позже воеводы), назначаемые Москвой. Не- посредственно самим собирать налоги с русского населения татарской элите было затруднительно хотя бы в силу незнания (или плохого знания) местных законов и языка. Однако на раннем этапе (XV в.) татары (их даруги) могли и сами заниматься сбором налогов.
Таким образом, можно предположить, что русское население сельских территорий Касимов- ского ханства в финансовом отношении касимовским владельцам было подчинено опосредованно, через русскую администрацию. Посадское население городов Касимовского ханства, которое со- ставляли в том числе и православные люди, входило в финансовую юрисдикцию касимовских вла- дельцев.
Вероятно, касимовские правители не являлись земельными собственниками всех территорий, которые входили в состав Касимовского ханства (см.: Смирнов, 1917, с. 78–97). Они, по всей ви- димости, были только кем-то вроде кормленщиков, то есть получали с этих территорий денежные средства. При этом, видимо, они могли распоряжаться некоторыми землями как их условные вла- дельцы – жаловать тем, кому сочтут нужным, выдавать иммунитетные грамоты, заниматься их пе- рераспределением. Касимовский хан мог передать любому татарину своего двора часть земель с крестьянами или без них из своих собственных поместий. Но для Москвы официальным держа- телем земель по-прежнему оставался касимовский хан (Беляков, 2011, с. 273. Автор ссылается на: РГАДА, ф. 131, оп. 1, 1627 г., д. 1).
В целом то же самое можно сказать и о романовских ногайских мирзах, но, вероятно, объем их прав был меньшим, чем у касимовских ханов и султанов. За свою службу романовские мирзы получили от царя Ивана IV город Романов с доходами и дворцовые села в Романовском уезде. Ро- мановские мирзы являлись крупными помещиками (но не вотчинниками Романовскаго уезда) (Смирнов, 1917, с. 89; см. также: Антонов, 2007, с. 574–601; Демкин, 1986, с. 99–120). Они имели полную власть над своими татарами в изучаемый период: судили их, верстали поместными и де- нежными окладами из своих поместий.
Видимо, изначально (с 1564 г.), мирзы собирали в свою пользу все доходы с Романова. Рус- ское население, соответственно, финансово было подвластно мирзам. Сбор налогов, по всей види- мости, происходил с помощью русской администрации, но конечными получателями всех денег были мирзы. Однако их власть и компетенция постепенно сворачиваются Москвой.
При царе Федоре Ивановиче был поставлен вопрос о предельных размерах доходов с Романо- ва; при этом была сделана попытка перевести мирз с самостоятельного сбора налогов на своеоб- разно понимаемое жалование. В 1584 г., вместо денег из государевой казны, мирзы получили жа- лованную грамоту за приписью дьяка Андрея Щелкалова (Акты служилых землевладельцев…,
1997, с. 298–299; см. также: Моисеев, 2004, с. 197–202). По ней «Иль-мирзу ж з братьею пожалова- ли есмя, велели им давати нашего денежнаго жалованья годового, Иль-мирзе Юсуповичу по двести по пятидесят рублев на год, Айдар-мирзе по семидесят рублев на год, а Алей мирзе по штидесят рублев на год из романовских доходов, ис тех, что збирается с Романова с посаду и с Романовскаго уезда ямских денег и тамги и с кабаков и иных доходов» (Акты служилых землевладельцев…,
1997, с. 298). В 1592/93 г. грамота была выдана вновь. По этой грамоте „с посаду с Романова с по- садцких людей оброк, и за рыбную ловлю, и с романовских кабаков кабатцких, и мытных, и пере- возных денег велено имати Иль мирзе Исупову сыну княжова з братьею с Аидар мирзою да с Алей
мирзою в годовое жалованье всего триста рублев на год. А по кольку за что имати, и того порознь не написано» (Города России XVI в., с. 122).
Таким образом, речь следует вести о назначении жалования мирзам в 300 рублей. При царе Михаиле Федоровиче мирзы получали денежное жалование в размере 500 рублей (Смирнов, 1917, с. 89). Мирз это новое положение не устраивало, и они не раз били челом о возвращении к преж- нему порядку вещей. В результате установился следующий компромисс: села в уезде были отданы мирзам со всеми доходами; мирзы могли брать с русских крестьян те доходы, которыми они их
«изоброчат»; с этих сел Москва не брала никаких податей (Гурлянд, 1906, с. 7).
Что касается третьего типа городов (Кашира и др.), то, по всей видимости, русское население финансово было подвластно временному татарскому сюзерену территории. В Кашире 16 ноября
1498 г. бывший казанский хан Мухаммед-Амин выдал Троицкому Белопесоцкому монастырю очень щедрую тарханно-несудимую грамоту (Акты социально-экономической истории…, 1952, с. 530–531; ААЭ, 1836, с. 101–102). Хан передает монастырю пустой лес в Туровской волости и Растовском стану, что «лежит от века не пахан». Податный иммунитет для призванных на поселе- ние людей определен следующим образом:
Тем людем ненадобе моя царева дань8, ни поворотная, ни на ям подвод не имать, ни тамга, ни коня моего не кормят, ни сен моих не косят, ни гостиное, ни померное, ни убрусное; ни к дворско-
му, ни к сотцому, ни к десятцому с тяглыми людьми не тянут ни в каторые проторы, ни в разметы;
ни иные им никаторые пошлины не надобеть.
Не должны были взиматься наместничьи кормы. Соответственно, при обычных обстоятельст- вах (когда податный иммунитет отсутствовал) все эти тяготы для населения (а оно было русским) присутствовали.
Как показывает эта жалованная грамота, Джучиды могли производить пожалование недвижи- мостью (они распоряжались великокняжеским земельным фондом, при вероятном отсутствии у султанов вотчинных прав на какие-либо земли).
Брат Мухаммед-Амина, также бывший казанский хан, Абд ал-Латиф, в качестве правителя Каширы выдал 28 февраля 1512 г. жалованную грамоту на владения того же Троицкого Белопесоц- кого монастыря в Каширском уезде (Акты Русского государства…, 1975, с. 104)9. Упоминание этой грамоты о наместничьих кормах позволяет увидеть иные, по сравнению с обычными кормленщи- ками, источники доходов каширского владетеля.
Можно говорить, что материальным обеспечением Абд ал-Латифа служили прямые налоги, взимаемые со всего тяглого населения уезда (Кистерев, 1998, c. 81). В 1508 г. Юрьев-Польский да- вался Абд ал-Латифу «с данью и со всеми пошлинами» (Сборник РИО, 1895, с. 45). Трудно допус- тить, чтобы перевод хана в Каширу, чего столь длительное время и так настойчиво добивались его крымские родственники, сопровождался сокращением его доходов путем исключения той же «да- ни», достойную замену которой чем-либо проблематично предположить. Понятно, что эту «дань» и эти «пошлины» Джучид мог собирать только с того населения, которое проживало в самом горо- де и на «тянувшей» к нему территории, а это было, как правило, русское православное население.
В) Административно-судебная власть. Это объем «юридической», выражаясь современным языком, власти татарских династов – кого они могли судить на вверенной им территории? Ограни- чивалось ли право суда татарского династа только его двором? Имел ли татарский правитель право судить русское население? Или же с суда над православным населением представителям «золотого рода» в лучшем случае могли поступать судебные пошлины?
Относительно случая Касимова можно сказать, что основная источниковая информация отно- сится к XVII в. (Беляков, 2011, с. 272–278). Автоматически переносить ее на XVI в., а тем более на XV в., исторически некорректно. Поэтому по поводу древнего периода (XV – первая половина XVI вв.) мы можем делать только предположения. Вероятно, во второй половине XVI в. касимов- ский правитель уже не мог вмешиваться в поземельные споры татар уезда. Это входило в функцию
воеводы. Представители касимовского хана (дворецкий и дьяк) присутствовали на суде, произо-
шедшем в 1563 г., только для контроля над сбором судебных пошлин (Памятники русской пись-
менности…, 1978, с. 42–43).
8 О том, что «дань» в рассматриваемых грамотах означает особый налог, см.: (Каштанов, 1988, с. 61).
9 На эти же владения тому же игумену Троицкого Белопесоцкого монастыря в июле 1511 г. была дана жалованная грамота от имени великого князя (Акты Русского государства…, 1975, с. 91).
В Романове суд в делах между служилыми казаками-ногаями принадлежал мирзам, причем каждый мирза судил подчиненных именно ему казаков. В смежных делах, между посадскими людьми и татарами, суд производился воеводой при участии двух «лучших» людей от мирз, а так- же двух «лучших» людей от служилых татар-ногаев (Гурлянд, 1906, с. 8).
Что касается третьего типа городов (Кашира и др.), то некоторую информацию содержит рус-
ский актовый материал. Уже упомянутая мной тарханно-несудимая грамота Мухаммед-Амина Троицкому Белопесоцкому монастырю (Кашира, 16 ноября 1498 г.) (Акты социально-экономи- ческой истории…, 1952, с. 530–531; ААЭ, 1836, с. 101–102) определяет иммунитет для призванных
на поселение людей в том числе и в том, что ханские наместники Мухаммед-Амина не имели права суда над монастырскими людьми, кроме душегубства. В случаях, когда иммунитет отсутствовал,
наместники Мухаммед-Амина соответственно право суда над проживавшими на территории Ка-
ширы и Каширского уезда людьми имели. Бывший казанский хан установил подсудность себе (или своему порученцу – «кому прикажю») игумена этого монастыря – по аналогии со многими други-
ми настоятелями монастырей, подведомственных удельнокняжескому суду (Каштанов, 1967, с.
129). Монастырь был поставлен в вассальную зависимость от Мухаммед-Амина.
Также упомянутая мной жалованная грамота на владения Троицкого Белопесоцкого монасты-
ря в Каширском уезде, выданная Абд ал-Латифом (28 февраля 1512 г.) (Акты Русского государст-
ва…, 1975, с. 104–105), позволяет говорить, что, получив Каширу из рук Василия III, Абд ал-Латиф имел право держать там своего наместника, назначать прочую администрацию, выдавать жалован- ные грамоты и осуществлять делопроизводство в отношении всех слоев населения, включая детей боярских10 и духовенство, на территории Каширского уезда (Кистерев, 1998, с. 80–81). Очевидно, судебные прерогативы Абд ал-Латифа включали весь спектр уголовного и имущественного права.
При получении в управление Юрьева Польского в 1508 г. Абд ал-Латифу был выдан некий
«судебник» (Описи Царского архива…, 1960, с. 28)11. Что это был за судебник и каким образом факт его наличия может приоткрыть для нас завесу над вопросом управления Джучидом русским
городом?
Возможно, это был универсальный Судебник 1497 г. (т.н. Судебник Ивана III)12. Такое допу-
щение может служить еще одним аргументом в пользу моего предположения, что Джучид являлся верховным правителем для всего населения русского города и его уезда (включая и русское, право- славное)13. В противном случае (если Абд ал-Латиф был «государем» только для единоверцев), ка- кой смысл был выдавать ему универсальный московский Судебник, если его управленческие пре- рогативы простирались только на татар? Ими, как известно, он управлял исходя из норм как Ясы (собрание законов и приказов) Чингис-хана, так и общеисламских норм Шариата; полагаю, нормы московского законодательства на них не распространялись.
Думаю, судебник был дан Джучиду для того, чтобы он имел представление о тех законах, ко- торые имели место на данной территории. Несмотря на то, что непосредственное управление рус- ским населением производила русская администрация, подчинявшаяся Джучиду как верховному сюзерену этой территории, следил за общим ходом этого управления и, вероятно, задавал основ- ные задачи этого управления сам потомок Чингис-хана.
Исходя из приведенной информации по городам третьего типа, а также используя метод вы-
борочной экстраполяции данных по второй половине XVI – первой половине XVII вв. на период
XV–XVI вв., можно сделать следующие предположения. Видимо, на территории Касимовского ханства и городах третьего типа (Кашира и др.) ситуация обстояла примерно следующим образом.
Во второй половине XV – первой половине XVI вв. татарский владелец территории имел полное право суда над пришедшими с ним и прикрепленными к нему «на месте» татарами (теми людьми,
которых можно условно назвать его «двором»). Вероятно, то же самое можно сказать о неправо-
славном населении этих территорий, если таковое имелось (как в Касимовском ханстве).
Что касается православного населения, то, полагаю, оно также было подсудно татарскому владельцу, но через посредничество русской администрации. Это означает, что непосредственный
10 О подсудности султанам вотчинников и помещиков см.: (Веселовский, 1947, с. 123).
11 Под ящиком 105 в документе говорится: «… да тетратка, а в ней писано, как пожаловал князь велики
Абделетифа царя Звенигородом, и Юрьевом, и Коширою и каков ему судебник даван». Привязка выдачи су-
дебника к Юрьеву-Польскому произведена С.Н. Кистеревым: (Кистерев, 1998, с. 86–87).
12 Правда, в таком случае не совсем понятно, к чему в тексте источника употреблено слово «каков».
13 При посредничестве русской администрации. А.В. Беляков полагает, что Абд ал-Латиф всего лишь
«…получил указания о размерах взимаемых судебных пошлин и, возможно, отдельные статьи, которые мог-
ли касаться татар его двора» (Беляков, 2011, с. 295).
суд над ним производили русские наместники (воеводы) и их люди, однако Джучид и его татар- ское окружение выступали как бы «надсмотрщиками» и «генеральными соглядатаями» уже над этой русской администрацией, то есть право последнего слова в суде было за татарами. С суда над православным населением представителям «золотого рода» могли поступать судебные пошлины (Беляков, 2011, с. 379).
Полагаю, что с 1450-х гг. примерно по 1540-е гг. стратегические вопросы финансового и ад-
министративного управления всей пожалованной татарам территорией и ее населением (включая и православное, русское) решались татарским владельцем данной территории (Джучидом) и его та-
тарским окружением. Вероятно, что русская администрация на территории этих «мест» имелась,
но временно или постоянно (в зависимости от пожалованного «места») выступала управленцами
Джучида и его татарского окружения, а не великого князя. Джучид как бы замещал великого князя в качестве сюзерена данной территории. При этом верховным сюзереном всегда оставался москов- ский великий князь (Джучиду делегировались все властные полномочия верховного сюзерена – мо-
сковского великого князя).
Иначе говоря, татарский правитель владел территорией условно, хотя иногда и очень продолжи-
тельно. Образное отражение сути этого владения иногда можно встретить в актовом материале. В
1543 г. в своей жалованной грамоте хан Шах-Али б. Шейх-Аулияр отмечает, что власти Троице-
Сергиева монастыря посылают приказчиков в каширские леса: «Великого князя в отчину и в наши царевы, в Гусевской лес, и городских людей в лес в большой, и ниже Городка в наших крестьян в отчины земецкие» (ААЭ, 1836, с. 178). Таким образом, земли под Каширою, будучи «за татарами»,
назывались и считались «вотчиной» великого князя – верховным сюзереном и владельцем этой тер-
ритории был московский великий князь, но временно они являлись условной собственностью хана
Шах-Али. Этот нюанс тонко показывает неоднозначность статуса как земельных владений татарской знати в Московском государстве, так и самих ее представителей в его политической структуре.
Видимо, мы уже никогда точно не узнаем, каким образом происходило управление этими го-
родами «при татарах» в древнейший период (XV век). Нахождение новых источников могло бы преподнести историкам большие сюрпризы в этом вопросе, существенно пошатнув устоявшиеся
представления историографии.
Положение татарской знати в Московском государстве было отнюдь не однозначным. Оно менялось на протяжении изучаемого периода и сильно зависело от внешней геополитической си-
туации в Восточной Европе (в «татарском вопросе» влияние внешнеполитических факторов имело главенствующее значение даже в сугубо внутриполитических, казалось бы, делах). Изображать
татарских представителей как беспрекословных «слуг» великого князя с точки зрения источнико-
вой информации некорректно. Сам факт пребывания выезжей татарской знати в Московском госу-
дарстве приближал бывший «русский улус» к миру Степи, а занимаемые татарской элитой терри-
тории служили своеобразным географическим «порталом» в татарский мир. Наиболее наглядно это прослеживается на примере Мещерского юрта, или, согласно закрепившемуся в историографии
названию этой местности, Касимовского ханства.
ЛИТЕРАТУРА
ко-татарские государства. 2014. № 6. С. 4–17.
// Архив русской истории. М., 2007. Вып. 8. С. 574–601.
512 с.
С. 101–131.
Казань, 1970. С. 141–163.
/publication/etno/9/
рий. М., 2004. Вып. 10. С. 197–202.
Вып. 1.
286 с.
Список сокращений:
ААЭ – Акты, собранные в библиотеках в архивах Российской империи Археографическою экспеди-
циею императорской Академии наук
ДДГ – Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв.
ПСРЛ – Полное собрание русских летописей
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
Сборник РИО – Сборник императорского Русского исторического общества
B.R. Rakhimzyanov
TATAR ELITE’S POWER COMPETENCE ON GRANTED MUSCOVITE TERRITORIES: POTENTIALITIES AND LIMITS
The article analyses problematic of Tatar elite’s (Chinggisids or four-clan system of qarachi-beys members) power competence on granted Muscovite territories. This problematic is hard to research due to the lack of authentic primary sources. The author marks out two periods of Muscovite-the Later Golden Horde relations which influenced that issue a lot. The author also distinguishs three types of Muscovite towns that had been granted to Tatar elite. One of the issues raised in this research is the involvement of Muscovy into the Later Golden Horde politics. The author’s point is that Tatar enclaves of Muscovy were the crossing point of Tatar political world and Muscovy. They often acted as a bridge and reconciler of conflict between Orthodoxy Christians and Muslims.
Keywords: Golden Horde, Tatar khanates, Muscovy, iurt, service Tatars, frontier.
Сведения об авторе:
Рахимзянов Булат Раимович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Отдела новой истории Института истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан (г. Казань); Е-mail: bulatraim@mail.ru
Rakhimzyanov Bulat Raimovich – Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher, Sh.Marjani Institute of History of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan).
219
УДК 94"13/14"(574)
КАЗАКИ ВОСТОЧНОГО ДЕШТ-И КЫПЧАКА В XIV–XV ВЕКАХ
© 2016 г. Ж.М. Сабитов
В данной статье исследуется вопрос о казаках в восточной части Улуса Джучи. Автор анализирует все упоминания о казаках в Восточном Дашт-и Кипчаке и выделяет две группы: упоминания казаков как каза- ков, носителей данного социального термина и упоминания казаков как политонима, как маркера принад- лежности к этнополитической группировке, сторонников династии потомков Урус-хана. По большей части упоминания казаков в источниках того времени касается упоминания социальной слоя казаков, Но встреча- ются и исключения. К примеру, упоминания о войске из казаков у Мухаммеда Шейбани означает то, что данное войско было составлено из сторонников казахских ханов и султанов. Как мы знаем из первоисточни- ков, будущий казахский хан Касым предоставил Мухаммеду Шейбани войско для завоевания Средней Азии. Также интересной является проблема того, кем был крымский хан: «Джанибек казак». Выдвигались точки зрения, что он идентичен казахскому хану Джанибеку. Существуют разные версии его генеалогии. Согласно мнению автора, крымский хан Джанибек не тождественен казахскому хану Джанибеку и является племянни- ком Хаджи Гирея. Также стоит отметить, что термин казак означал потерю связи конкретного человека или группы родственников со своим кланом (своей общиной).
Ключевые слова: казаки, казачество, Казахское ханство, Улус Джучи, Джанибек-хан, казахи.
В истории восточной части Улуса Джучи, научный вопрос о казачестве редко становился объ- ектом пристального научного внимания. Стоит отметить, что данный вопрос осложнен параллель- ным существованием «казахов» как этнополитической группы во главе с потомками золотоордын- ского хана Уруса. Так как «казахи» в источниках звучат как казаки (или узбек-казаки, то есть уз- бекские казаки), то провести четкую грань, которая бы отделяла казаков как носителей социально- го статуса от казаков, как подданных казахских ханов Джанибека и Керея, очень трудно. Ниже мы будем использовать написание казах для обозначения группы населения, подчинявшейся казах- ским ханам, чтобы еще больше не запутать вопрос соотношения казаков и «казахов» в восточном Дешт-и Кыпчаке.
Сначала нужно обозначить, что кочевое население всего Улуса Джучи было однородным и состояло из 92 кочевых племен, которые в источниках называются 92 «узбекских племени» либо
92 племен илатийа. Узбек, по нашему мнению, было экзоэтнонимом (внешним названием) для все- го кочевого населения Улуса Джучи (а не только ее восточной части) со стороны жителей Средней Азии (или со стороны авторов летописей, проживавших в государстве Тимуридов) (Сабитов, 2011).
Как соотносились кланы и казаки? Казак являлся кочевником, который служил какому-то бе-
ку, хану или оглану и при этом он утерял свои связи со своим кланом и близкими родственниками.
В кочевом обществе принадлежность к клану была всем. Клан был коллективным собственни- ком земель. По тем временам кланы были закрытыми группами. В него нельзя было вступить, в нем можно было только родиться, хотя и были редкие исключения. Если кочевник оседал или на- чинал жить отдельно от своего клана (становился казаком), то он терял все свои права владения в родовых пастбищах. Клан был также одним из эффективных институтов «социальной защиты». Если во время джута (падеж скота) кто-то разорялся, то его родня могла предоставить родственни- ку определенное количество скота. Даже, обычай левирата, когда вдова повторно выходила замуж, по своему выбору, за любого родственника мужа (часто брата или пасынка (неродного сына)), был, по сути, социальным страхованием для вдовы и детей, оставшихся без кормильца. Дети и их мать оставались в клане и не могли уже погибнуть одни в степи. В Улусе Джучи армия состояла из цен- тра, правого и левого крыла. В каждое из этих подразделений входило некоторое количество кла- нов, которые имели четкую позицию в своем подразделении. Такое деление гарантировало «кор- поративную солидарность внутри войскового подразделения», так как в отряде были родные, двоюродные, троюродные и т.д. братья и другие родственники, которые воевали вместе, наступали и отступали также вместе.
Ниже нами будет приведен список упоминаний в первоисточниках казаков на востоке Улуса
Джучи, с научными комментариями.
1356 году напали на Среднюю Азию (Вельяминов-Зернов, 2014, с. 273) (Тынышпаев, 2009, с. 139), ссылаясь на Уложение Тимура. Здесь стоит отметить, что в Английском переводе данного источ- ника стоит Иракцы вместо казахов (Timur Abū Ṭālib al-Ḥusaynī, 1830, с. 33), а также необходимо отметить тот факт, что Уложение Тимура не считается первоисточником. Согласно мнению Султа- нова Т.И., данное сочинение было написано спустя несколько веков (в 1630-х годах) после смерти Тимура и не могло быть его автобиографией или мемуарами (Султанов, 2005, с. 65–66).
2.1. «Когда Тай-Дуглы-бегим призвала Хызр-хана и сделала [его] ханом на троне Сарая, по- ставила она в качестве свадебной юрты золотую юрту, оставшуюся от Узбек-хана и Джанибек- хана… Когда почуяла бегим, что не возьмет он ее в жены, начала она оказывать [ему] меньше по- чета и уважения, чем прежде. Когда же и хан, озлившись на нее, решил разломать золотую юрту, [а золото] поделить между своими казаками» (Утемиш-хаджи, 1992, с. 112).
2.2. «Словом, казаковал [вот так] Тохтамыш-оглан, отгонял от эля [Урус-]хана табуны и со- вершал набеги на эль. Ширин, барин, аргун [и] кыпчак были давними, со времен предков, элями Тохтамыш-оглана. [И когда] оглан этот самый, подвизаясь в казаках, начал творить такие [вот] де- ла, сорви-головы, лихие молодцы из этих элей потянулись к нему в нукеры и начали поддерживать [его]» (Утемиш-хаджи, 1992, с. 115).
В комментариях к Утемиш-хаджи высказано мнение Юдина В.П., согласно которому «Слово “казак” появляется в источниках только в послемонгольское время, в XIII в. Оно применяется к человеку, отделившемуся от своего государства, племени или рода и принужденному вести жизнь искателя приключений. В тюркских языках слово дало несколько производных: “казак”– “казак”, казаклык кылмак – “казаковать, вести образ жизни казака”, казакламак – также “казаковать, вести образ жизни казака”« (Утемиш-хаджи, 1992, с. 157).
3.1. Низам ад-Дин Шами и Шараф ад-Дин Йазди во время похода Тимура на Кавказ упомина-
ют местность Чутур-Казак (ИКПИ, 2006, с. 241, 342), которая находилась в Северном Дагестане.
3.2. В Зафар-наме отмечается, что в 1376–77 годах казачья тысяча перешла от Тимуридов к могульскому эмиру Камар ад-Дину (Юдин, 2001, с. 155).
3.3. Абд ар-Раззак Самарканди отмечает под 844 годом хиджры (1440–1441), что «временами некоторые из войска узбекского, сделавшись казаками, приходили в Мазандаран и, устроив везде грабеж, опять уходили (назад)». После этого Шахрух в 851 году хиджры (1447–1448) начал остав-
лять эмиром с войском в Джурджанской области, чтобы они наблюдали за казаками узбекскими
(ИКПИ, 2006, с. 379).
3.4. Бабур упоминает о казаках Танбала (Тимурид, родственник Бабура) в 905 году хиджры (1499–1500) (Бабур-наме, 1993, с. 92), которые, судя по всему, не имеют отношения к ордынским казакам и «казахам».
4.1. В Таварихи Гузидайи Нусрат-наме есть два отрывка про казачество и казаков.
«Те, кто во время казачества рубили саблями и стали причиной [его] могущества»: Бахшибек- бахадур и Кутлук-Бука-бахадур, потомки Кышлыка (из рода Тархан), современника Чингиз-хана. Из клана дурман – Йа'куб, Кирни-Таринчак-бахадур и Кара-Гадай-бек, из клана найман Шайх- Суфи. Из ички (является ли Ички кланом, социальной группой или титулом не совсем понятно) Илин-Ходжа и Суфра-ходжа (МИКХ, 2015, с. 19).
«Еще рубившие саблями во время казачества: были Йа'куб-ходжа, Йусуф-ходжа, Кара- Камыш-Бахрам-ходжа, Йункачук-Толун-ходжа. Из минбеги тумана (из тысячников?) Кылыч-бай- бахадур, Бурджи-Кара-Даулат-ходжа-бахадур. Из клана уйгур – Йабагу и Йахши-ходжа. Из клана дурман Инка-ходжа и Йумадук. Из клана тубай-туман – Дарвиш-бахадур, из клана ушун – Шайх Мухаммад-бахадур, Кудагай, Усман-бахадур, из клана конграт – Инак-Йаглы-ходжа, его младший брат Уруш-бахадур (МИКХ, 2015, с. 20).
Насчет Казачества или казакования в комментариях к Таварихи Гузидайи Нусрат-наме сказа- но, что «Казачество, или казакование – образ жизни казака, т. е. человека, по какой-либо причине ушедшего от своего племени, рода, или потерявшего власть и скитавшегося на окраинах государ- ства, юрта или на чужбине и часто добывавшего себе средства на жизнь своим оружием» (МИКХ,
2015, с. 497).
4.2. Камал ад-Дин Али Бинаи среди сподвижников Абулхаир-хана (1430–1468) выделяет сле-
дующих казаков:
«Общество (джама'ат) эмиров, которые во время казачества [Абу-л-Хайра] жертвовали собой, стали причиной могущества хана». Также они охарактеризованы как «Эти сподвижники, о которых упоминалось, во времена казачества [Абу-л-Хайр-хана] проявили верность и завоевали страны»: Йахши-бек-бахадур, Кутлук-Бука-бахадур, Й'акуб Кара-Кирай, Шайх-Суфи-бек; из клана кушчи Али-Хаджи и Даулат-ходжа; из клана найман – Кара-Усман, Суфи-бек и Акча-Урус; из клана уйгур
– Ходжа-Лак-бахадур; из клана курлаут – Йумадук-бахадур, Сабур-Шайх-бахадур и Йадгар- бахадур. Из клана дурман – Кирайли-Тирчак-бахадур. Другие из людей ички – Имин-ходжа и Са- фар-ходжа (МИКХ, 2015, с. 101).
«Другое общество из казаков, [которые] во времена казачества также самоотверженно сража- лись»: из людей ички Йа'куб-ходжа, Йусуф-ходжа, Кырк-Беш-Бахрам-ходжа, Тункачук-и-Тулун- ходжа; из клана туман – Кылыч-бахадур, Йоджи-Кара и Даулат-ходжа; из клана уйгур – Йапагу и Бахти-ходжа; из клана дурман – Инка-ходжа, Йумадук, Дарвиш-бахадур, Шайх-Мухаммад, Карау- гай и Усман-бахадур ; из клана конграт – Инак-Йаглы-ходжа и его брат Урус-бахадур (МИКХ,
2015, с. 102).
Здесь стоит отметить, что фактически выделены две группы казаков в Шейбанидских источ- никах: эмиры (беки) и, видимо, их близкая родня (мурзы) с некоторым количеством представите- лей этого рода, служившие будущему хану во время казачества и простые казаки, пришедшие слу- жить к будущему хану самостоятельно либо в составе разнородного отряда.
4.3. Мухаммед Салих, автор Шейбани-наме, называет завоевателей Туркестана, то узбеками,
то казаками, отдавая предпочтение термину казак. Войско Мухаммеда Шейбани при взятии Са-
марканда в 1499 году названо казакским. В 1503 году при взятии Ахсу, столицы Ферганы войско в
10 тысяч человек названо также состоящим из казаков (Тынышпаев, 2009, с. 143).
Как известно, казахский султан Касым, сын Джанибека по запросу Мухаммеда Шейбани пре- доставил ему 12 тысяч казахов для завоевания Средней Азии (Атыгаев, 2015, с. 37–38). Таким об- разом, в случае с армией Мухаммеда Шейбани под казаками надо подразумевать «казахов», под- данных султана Касыма, который предоставил 12-тысячный корпус Мухаммеду Шейбани для по- корения Средней Азии. Но при этом стоит отметить, что казаки были и у самого Мухаммеда Шей- бани (Юдин, 2001, с. 152)
Говоря о казаках с востока Улуса Джучи в русских источниках, стоит упомянуть два известия:
5.1. В 1481 году ногайский хан Ибак из Сибирских Шибанидов вместе с 1000 казаками в сою- зе с ногайскими мурзами Мусой и Ямгурчи (потомки Едиге), у которых было 15000 казаков, напа- ли на хана Ахмеда и убили его (Карамзин, 1816, с. 420)
Здесь, с большой долей вероятности под казаками надо понимать не «казахов», а именно каза-
ков.
5.2. Джанибек, хан Крыма, казак. Согласно русским летописям в 1477–1479 годах в Крыму
правил некий Джанибек, чья генеалогия не обозначена. В посольской грамоте от 5 сентября 1479
года он назван просто казаком (Смирнов, 2005, с. 223).
Карамзин Н.М. приводит мнение немецких исследователей, которые отмечают, что Крымский Джанибек казак может быть идентичен казахскому Джанибек-хану. Тынышпаев М. развил данную мысль: он решил, что легендарный хан Аз-Джанибек из казахских легенд и сказаний, который жил в районе Астрахани идентичен первому казахскому хану Джанибеку. После этого он предположил, что в первой половине 1470-ых годах Джанибек казахский жил в районе Астрахани и чуть позже Большеордынский хан Ахмет не желал держать возле себя влиятельного родственника и под бла- говидным предлогом отправил Джанибека править в Крым (Тынышпаев, 2009, с. 156).
Вашари И. считает этого Джанибека сыном Сеид-Ахмеда (Vasary, 1982, с. 294–299). Есть вер-
сия, что Джанибек, крымский хан – это племянник Ахмета и будущий астраханский хан в 1514–
1521 годах (Зайцев, 2006, с. 76, 249), хотя по генеалогиям данный Джанибек был не просто пле- мянником, а внучатым племянником Ахмеда, то есть он был слишком молод для того, чтобы быть ханом в 1470-ых годах. Также тут тогда становится не понятным два момента:
ду или Астрахань.
Также интересны детали прихода к власти Джанибека.
Хаджике, младший брат Эминека, эмира из рода Ширин, позвал Джанибека править Крымом (Гайворонский, 2007, с. 55), где они короткое время господствовали, но были изгнаны Эминеком. После чего они вернулись с помощью большеордынского хана Ахмета в Крым и снова захватили власть, свергнув Нур-Девлета (Гайворонский, 2007, с. 56). Судя по всему, Джанибек не был чужой для Крымской династии Гиреев, так как часть Ширин ориентировалась на него.
Константин из Островицы в своих «Записках янычара» приводит сведения о соседях Трапе- зундской империи: «Трапезундская земля гориста и обширна, со всех сторон она окружена пога- ными, все татары, такие, как Великий Хан и Узунхасан, Джанибек Гирей; эти татарские властители предпочитали иметь соседом трапезупдского императора, нежели турецкого султана, хотя он и был их поганой веры» (Записки, 1978, с. 82). Данное известие датировано 1459 годом. Но в примечани- ях отмечено, что Джанибек Гирей это крымский хан, правивший в 1477–1478 годах. Зайцев И.В. допускает возможность, что под Джанибек Гиреем фигурируют казахские султаны Джанибек и Керей (Зайцев, 2006, с. 76). С этим мнением, приводя дополнительную аргументацию, соглашается Темиргалиев Р.Дж. (Темиргалиев, 2013, с. 117–120). Здесь стоит отметить, что записки составля- лись в 1497–1501 годах и датировка 1459 год может быть условной. Скорее всего, данный Джани- бек Гирей не имеет отношения к казахским ханам, которые с Трапезундом не граничили и с 1447 года отмечаются в Могулистане (Юго-Восточный Казахстан) (Сабитов, 2015, с. 84–93)
Вообще проблема правления некоего хана Джанибека в 1450–70-ых годах очень интересна. Существует еще одно упоминание о неком хане Джанибеке («правитель земли Узбека») в Китай- ских источниках (Кенжеахмет, 2015).
10 января 1453 года пришло посольство от некоего Джанибе вана из территории Асыбе димянь (Асыбе) (Кенжеахмет). Здесь первая часть хорошо этимологизируется (Узбек). Помимо него было много других послов. Приведем пятерых из них.
|
Название земли |
Вариант перевода |
Имя правителя в источнике |
Вариант реконструкции имени |
|
Тохума |
Токмак (монгольское название Улуса Джучи) |
Булахай |
Абулхаир (1430–1468), хан Восточной части Улуса Джучи |
|
Сайлань |
Город Сайрам (город в Южном Казахстане ) |
Гэлайтань |
Керей-султан, правнук Урус- хана, будущий первый казахский хан |
|
Сулутанья |
Султания (город на Северо- Западе Ирана) |
Су-эр бу Савэнь |
|
|
Асыбе (Асыбе димянь) |
Узбек (Узбек Тюмень, или Узбек Тамань) |
Джанибе |
Джанибек |
|
Шэливаньнайдин |
Ширван |
Сутань Али |
Султан Али |
Нурлан Кенжеахмет считает, что под Джанибеком надо понимать будущего казахского хана Джанибека, но по нашему мнению, казахский Джанибек в 1453 году не имел никаких ресурсов для борьбы за власть и вряд ли мог быть ханом в одной из частей Улуса Джучи.
Джанибек указан между такими владениями как Ширван и Султания (находятся в Закавказе и совсем рядом с ним). Вполне возможно, его владения находились на Кавказе, а именно в Кавказ- ской Тюмени, что может объяснить китайский термин «Димянь».
Так как Джанибек в других источниках упомянут с приставкой Гирей (плюс его поддерживала часть Ширинов), мы можем предположить, что он был близким родственниками Хаджи Гирею и крымским ханам.
Касаясь генеалогии, стоит отметить, что у Хаджи Гирея был старший брат Джан Гирей (Жан- керей), согласно Кадырали Жалаири (Қадырғали Жалайыр, 1997, с. 116). У Абдалгаффара Кырыми Джан Гирей назван Джихан Гиреем (Абдалгаффар Кырыми, 2014, с. 112).
В Таварихи Гузидайи Нусрат-наме Джан Гирей отсутствует (ИКПИ, 2006, с. 436). В Муизз ал Ансаб Джан Гирей назван братом Хаджи Гирея (ИКПИ, 2006, с. 110). Но он не подходит на роль Джанибек Гирея, так как Джан Гирей был убит Хайдаром кунгратом до того как Хаджи Гирей стал ханом.
Зайцев И.В. приводит 3 первоисточника, согласно которым у Хаджи-Гирея было 12 сыновей (Зайцев, 2014б, с. 253). В примечаниях у Иосафата Барбаро написано, что у Хаджи Гирея было 10 сыновей (Барбаро и Контарини о России, 1971, с. 178). Согласно другим источникам у него было всего 8 сыновей. В Таварихи Гузидайи Нусрат-наме сказано, что было 8 сыновей, но перечислено
7: Даулат-Йар, Нур-Даулат-хан, Кутлук-хан, Кельдиш, Менгли-Кирай-хан, Йамгурчи, Уз-Тимур (ИКПИ, 2006, с. 436). В Бахр ал Асрар к ним добавлен Хайдар-хан, а «Кутлук-хан» назван Кутлук- Заман-султан (Алексеев, 2003, с. 284). Можно предположить, что автор Таварихи Гузидайи Нус- рат-наме получил данные о старших детях Хаджи Гирея, а после этого, у Хаджи Гирея родилось еще 4 сына.
Иосафат Барбаро упоминает еще одного сына Хаджи Гирея по имени Улуби (Барбаро и Кон- тарини о России, 1971, с. 154), которому принадлежат «степь на острове Каффы». Имя Улуби легко этимологизируется и означает «Великий князь» (Улугбек, внук Тамерлана носил такое же прозви- ще). Под этим именем мог скрываться как один из 8 выше перечисленных детей Хаджи Гирея, так и сын из числа 4 младших сыновей. Можно предположить, что Джанибек Гирей был одним из сы- новей Хаджи Гирея, но это не объясняет наличие послания в Китай в 1453 году, когда Хаджи Ги- рей был еще жив. С другой стороны Джанибек Гирей мог быть сыном Джан Гирея, старшего брата Хаджи Гирея.
В Ассеб ас-Сейар и сокращенных редакциях данного труда упомянут Джанай-оглан, который был племянником (сыном брата) Хаджи-Гирея (Зайцев, 2014а, с. 139). Вполне возможно, что дан- ный Джанай был сыном Джан Гирея и тождественен Джанибеку казаку, который правил в Крыму во второй половине 1470-ых годов.
Резюмируя все вышесказанное, стоит отметить, что можно точно утверждать, что Джанибек
Гирей казак не тождественен казахскому хану Джанибеку.
В большинстве первоисточников под словом «казак» следует подразумевать социальный тер-
мин. Очень редко в XV веке слово казак использовалось для обозначения казахов.
Казаки как широкое социальное явление фактически широко отсутствовали в эпоху Золотого века Улуса Джучи (1313–1359) и стали появляться во время бесконечных гражданских войн, охва- тивших Улус Джучи с 1359 года. Здесь стоит отметить, что впоследствии «золотоордынские каза- ки», населявшие западную часть Улуса Джучи частью вошли в состав «Служилых татар», а другая их часть стали основателями российского казачества. «Золотоордынские казаки», населявшие вос- точную часть Улуса Джучи частью ушли в Среднюю Азию вместе с Мухаммедом Шейбани, а дру- гая их часть ушла вместе с Джанибеком и Кереем в Могулистан, где социальный термин «казак» стал политонимом казах (казак), который обозначал сторонников династии потомков Урус-хана.
ЛИТЕРАТУРА
чинению Бахр ал Асрар: Дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2004. 312 c.
– Мəңгілік ел идеясы: тарихи тағдыры мен тағылымы» атты Халықаралық ғылыми-тəжірибелік конференция
материалдары. Шымкент, 2015. Сокращенная версия доклада доступна по ссылке: http://kerey.kz/?p=5057
зация. № 4. Казань, 2011. С. 166–173.
лов I городского Форума историков Қазақ хандығы – қазақ мемлекетiнiң тұғыры. Астана, 2015. С.84–93.
384 с.
Timūr, Written in the Jagtay Tūrky Language. Oriental Translation Committee, and sold, 1830. 165 p.
https: // books.google.kz/books?id=iVxobAkQQGwC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary
_r&cad=0#v=onepage&q&f=false
Список сокращений:
ИКПИ – История Казахстана в персидских источниках
МИКХ – Материалы по истории Казахских ханств XV–XVIII века.
Zh.M. Sabitov
COSSACKS OF EASTERN DASHT-I KIPCHAK IN THE XIV–XV CENTURIES
This article explores the question of the Cossacks in the eastern part of the Jochi Ulus. The author analyzes all data of the Cossacks in East Dasht-Kipchak and identifies two groups of Cossacks: the Cossacks, the carriers of so- cial term and the Cossacks (Kazakhs, Qazaqs) as a politonym. This type of Cossacs belonged to ethno-political group, supporters of dynasty of Urus Khan's descendants. Most of the Cossacks in the sources of this time belonged to first type: the social term, but there are exceptions. For example, the army of Cossacks of Muhammad Sheibani means that the army consisted of supporters of the Kazakh khans and sultans. As we know from sources, the future Kazakh Khan Kasym provided Mohamed Sheibani with the troops for the conquest of Central Asia. Also interesting is the problem of who was the Crimean Khan «Janibek Cossack». Some historians thought that he is Kazakh khan Janibek. According to the author, the Crimean Khan Janibek is not identical to the Kazakh khan Jani Beg. He was the nephew of Haji Giray.
Keywords: Cossacks, Qazaqlyk, the Kazakh Khanate, Jochi Ulus, Janibek Khan, the Kazakhs.
Сведения об авторе:
Сабитов Жаксылык Муратович – Ph.D. (Политические науки), Кафедра Политологии, Евразийский
Национальный университет (г. Астана, Казахстан); Е-mail: babasan@yandex.ru
Sabitov Zhaksylyk Muratovich – Ph.D. (Political sciences), Political Science Department, Eurasian National
University (Astana, Kazakhstan).
225
УДК 94(47)
КУРМЫШСКИЕ СЛУЖИЛЫЕ ТАТАРЫ-МУСУЛЬМАНЕ
И ИХ СОПРИКОСНОВЕНИЕ С ПРАВОСЛАВНЫМ МИРОМ
(КОНЕЦ XVI – СЕРЕДИНА XVII ВВ.)
© 2016 г. О.Н. Сенюткина, Ю.Н. Гусева
Служилые татары Нижегородчины вписались в историю российского мира как его неотъемлемая часть. Они в течение XVI–XVII вв. показали себя как достойные защитники границ Российского государства. В процессе вхождения в российское сообщество были и трудности адаптации и сложности соприкосновений с окружающим миром, иным по конфессиональной и этнической принадлежности. Один из исторических эпи- зодов – конфликт по поводу поземельных отношений между Нижегородским Печерским монастырем и кур- мышскими служилыми татарами, а также выход из него – стал предметом рассмотрения авторов статьи. Для анализа в научный оборот введены новые источники.
Ключевые слова: курмышские служилые татары, Нижегородский Печерский монастырь, писцовые книги, жалованные грамоты, челобитные, этноконфессиональные взаимодействия.
Вступление
Цель статьи – показать, какими, в историческом ключе, могли быть по характеру этноконфес-
сиональные соприкосновения и взаимодействия на конкретном примере истории курмышских зе- мель Нижегородчины. Исследование наиболее значимых вех в истории служилых татар этого ре- гиона невозможно без анализа поземельных отношений – поскольку речь идет о периоде с конца XVI в. до середины XVII столетия, когда в российской экономике доминировали аграрные отно- шения, и одной из важнейших ценностей являлась земля как источник жизни и обогащения. Акту- альность обращения к этой тематике определяется необходимостью выявления закономерностей
развития татарского народа в рамках истории российского общества. В современных условиях ука-
занный сюжет актуализируется необходимостью изучения межэтноконфессиональных отношений внутри российского мира.
По сути, то словосочетание, которое мы используем сегодня: «нижегородские служилые тата- ры», включает в себя арзамасских, алатырских и курмышских татар соответственно названиям су- ществовавших с конца XVI века уездов.
Это те социальные группы, которые имеют и свое историческое начало, и свой исторический конец, то есть мы можем использовать понятие «нижегородские служилые татары» применительно к некоему историческому явлению, оставившему след в жизни страны и, в частности, Нижегород- ского региона.
История нижегородских служилых татар нашла отражение в ряде работ общего характера
(Орлов, 1992; Сенюткин и др., 1998; Сенюткин, 2001; Сенюткина, Гусева, 2005; Хайретдинов,
2015), а также в некоторых специальных трудах, посвященных истории отдельных татарских дере-
вень (Сенюткин и др., 2001; Сенюткин, 2006; Сенюткина, 2010).
Тем не менее, тема отнюдь не исчерпана, а источниковый материал не введен в научный обо-
рот в достаточных масштабах.
Истоки тех групп военных людей, которые с конца XVI столетия верстались на Мещере и от- правлялись служить на юг и юго-восток Нижегородчины для охраны государственной границы, относятся к доордынским и ордынским временам и связаны с перемещением в центральные земли Восточно-Европейской равнины отдельных небольших коллективов тюрок в период кризисных ситуаций в Степи.
Движение отрядов служилых татар с конца XVI столетия на нижегородскую землю детально исследовано историком С.Б.Сенюткиным. Вектор движения выявлен совершенно определенно по
линии: от Кадома и Темникова до юго-восточной границы современной Нижегородской области, то есть с запада на восток (Сенюткин, 2001). Каждая волна земельных наделений подробно изуче- на. Первая группа служилых татар, закрепившаяся на время и не удержавшаяся надолго на ниже- городских землях, именовалась арзамасской по названию центра уезда, сформировавшегося в 1560
году – Арзамас. Далее шло расселение на земли формирующихся уездов – Курмышского и Ала-
тырского.
Социокультурное пространство, которое мы рассмотрим в данной статье, представляет науч- ный интерес постольку, поскольку в его рамках исторически развернулось некое межэтноконфес- сиональное соприкосновение, позволяющее обогатить картину взаимодействий разных этносов и конфессий российского мира. Речь пойдет о курмышских землях. Реконструировать указанное пространство и изучать особенности землевладения на его территориях можно вполне достоверно на материалах, отложившихся в фондах Российского государственного архива древних актов (РГАДА), Центрального архива Нижегородской области (ЦАНО), а также привлекая часть доку- ментов, опубликованных в свое время Нижегородской государственной ученой архивной комисси- ей (НГУАК).
Анализ источников показывает, что на курмышской земле произошло соприкосновение пра- вославия и ислама, татар и русских, в результате чего образовалась часть того пограничья, которое условно именуют исламо-христианским. Мы рассмотрим историческую ситуацию некоего кон- фликта, в котором участвовали, с одной стороны, служилые (военные) люди, с другой – монахи, тоже служащие Отечеству, но не с оружием в руках, а на ниве веры, религии и духовности.
Предпосылки конфликта
Нижегородский Печерский монастырь, существующий и поныне, ведет свое начало с рубежа
20–30-х гг. XIV столетия. К интересующему нас времени – XVI–XVII вв. – это был и видный ду- ховный центр Нижегородчины, и крупный собственник земель. Монастырю жертвовались не толь- ко деньги, но и земли, охотничьи, бортные, рыболовные угодья. Богатые православные делали вклады на помин души в монастырскую казну.
Начало ещё одного древнейшего нижегородского монастыря, именуемого Благовещенским,
датируется 1221 годом, временем основания города Нижнего Новгорода. Ему, как и Печерскому монастырю, многие светские и духовные лица даровали земельные владения. Так, великий князь Нижегородский Борис Константинович пожаловал Благовещенскому монастырю в 1393 году
«рыбные ловли и бобровые гоны по реке Суре с шестью озерами и другими прилежащими угодья-
ми» (Интернет-ресурс, blagovmm.ru).
Земли по реке Суре, как известно, издавна заселялись представителями разной этнической и конфессиональной принадлежности (финно-уграми, тюрками, славянами). При дисперсном рассе- лении разных этносов, характерном для юго-востока Нижегородчины, неизбежными были контак- ты монахов с местным нерусским и даже неправославным населением.
Рассмотрим более подробно характер возможных этноконфеcсиональных контактов на при- мере истории Курмышского уезда XVI–XVII вв. Самые ранние отсылки по поводу курмышского пространства под названием «Коропово и Монастырское поле» относятся к временам правления князя Василия Дмитриевича (1371–1425), утвердившего эти земли за Нижегородским Печерским монастырем. Но на рубеже XVI–XVII веков эти земли «в пусте много лет», то есть были заброше- ны и никто их не возделывал (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 104. Скл. 2).
Сам по себе факт утверждения земель за монастырями неудивителен, поскольку для россий- ской цивилизации ценность экстенсива (в частности, расширения государственных владений на восток и как результат – смещение фронтира), безусловно, была бесспорной. И государство под- держивало в те времена монастыри, расширявшие свои земельные владения, поскольку нуждалось в церкви как верном союзнике.
По поводу Коропова поля есть ещё один документ – свидетельство архимандрита Нижегород-
ского Печерского монастыря Трифона в челобитной на имя царя Федора Ивановича, относящееся к
105 (1596/1597) году. В обращении сказано, что Коропово и Монастырское поле «исстари Печер- ская монастырская вотчина, искони вечная земля, а не поместная». И далее пояснения, что эти земли (Коропово и Монастырское поля) не были отмечены в писцовых книгах потому, что превра- тились в заросшие пустоши («поросли большим лесом») (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 81.Скл. 1).
Можно предположить, что после челобитной архимандрит намеревался серьезно заняться подтверждением прав монастыря на землю. Но в 1597 году в эти планы вторглась природа – ги-
гантский оползень (обвал горы, под которой располагались строения монастыря), который привел
к значительным повреждениям монастырских построек – монахам было уже не до Коропова поля.
Источник, относящийся к периоду между 1628 и 1637 годами – «Список жалованной грамоты
Михаила Федоровича», делает отсылку к более раннему времени и сообщает следующее. «А в жа-
лованной грамоте князя Василия Дмитриевича, какова дана печерскому архиепископу Игнатию написано: пожаловал князь Василий полем Запрудным и другим Короповым, а в котором году гра- мота писана неясно» (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 83. Скл.2). Упоминается, что эта грамота была приложена к делу о вотчинах Печерского монастыря на рубеже 1620–1630-х годов (ЦАНО. Ф. 579.Оп. 589.Д. 80.Скл.1).
Сведения о следующих жалованных грамотах на Коропово поле также скудны. Сами они (жа- лованная грамота Василия III 1527 года и жалованная грамота Ивана IV 1534 года) были, по свиде- тельству архимандрита Рафаила, даны Нижегородскому Печерскому мужскому монастырю города Нижнего Новгорода, но не сохранились: «крепости вотчинные все погорели от войны казанских
татар и монастырь стоял пуст до казанского взятия семь лет, и в то время монастырская вот-
чина была вся пуста, а те крепости уцелели в Суздальском уезде в Борисоглебском монастыре» (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 80. Скл. 2).
Если уточнять место нахождения Коропова поля, то это было сделано задолго до интереса ав- торов статьи к указанному пространству. Ещё когда в 106 (1597/1598) году разбирались в деле по- земельного спора («вели обыск») сын боярский Яков Негоновский и подъячий Иван Стоянов, им стало ясно, что Коропово поле – единственное на всю округу и находится под Моклоковским ле-
сом («нигде они иного поля Коропова и Монастырского, что под Моклоковским лесом, а, кроме
того, что в Курмышском уезде нигде не знают»). (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 104. Скл. 2).
Информацию об «обыске» Негоновского и Стоянова находим в «Грамоте из Приказа Патри- аршего Дворца в Нижегородскую приказную избу об отдаче во владение монастырю по прежним жалованным грамотам Коропово поля, спорными со служилыми Моклоково», датируемую ориен- тировочно 1630 годом. Больше нигде поля с таким названием найдено не было, то есть речь в че- лобитной архимандрита Трифона и других документах идет именно о той земле, которая распола- галась по берегам речки Моклоковки. Конечным результатом обыска явилось утверждение, что грамота, данная Федором Ивановичем, была подтверждением жалованных грамот Василия Дмит- риевича и Ивана Васильевича.
Очевидно, что государство закрепляло за монастырями земельные угодья, а жившие на них издавна представители разных этносов и конфессий вынуждены были принимать этот процесс как данность. Вместе с тем, государство ограничивало рост церковного землевладения, что отвечало требованиям дворянства, в том числе соответствовало желаниям служилых татар. Ещё в 1572 году был принято решение, выделявшее «богатые монастыри, у которых земли много» и «бедные мона- стыри» (малоземельные). Вторым разрешались новые земельные приобретения. Подтверждением
сказанному могут служить решения, принятые церковно-земскими соборами 1580 и 1584 годов.
После Смуты, в 1622 году, правительство дало Указ о закреплении за монастырями купленных и вкладных после 1580 года вотчин, если на них не поступило челобитья о выкупе до 1612 года (Рос- сийское)
Возвратимся к сюжету о курмышских землях. Пустошами по рекам Уронге, Большой Миги- ной, Моклоковке и Чёрной владели до 1612/1613 года «дети боярские, разные помещики». «Вы- пись татарская с отказных книг Савелия Есипова на пустоши детей боярских разных помещиков
121 года» (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 625. Скл. 3) позволяет утверждать, что до 121 года (1612/1613 года) пустоши принадлежали разным владельцам. Реконструировать пространственно расположение поместий относительно друг друга позволяют документы межевания из фонда Пе- черского монастыря.
Известны такие имена владельцев земли как Косьбар Нестеров, Лобан Лезнев, братья Мокей и Сергей Селяниновы, Иван Игнатов, Вотеш Русальников. Названные были землевладельцами на левом берегу речки Черной. По правому берегу этой речки от устья впадающей в неё Моклоковки до места её собственного впадения в реку Уронгу владели землей Василий Моклоков и его дети Захарий и Григорий. Южнее их владений, ближе к левобережью речки Большой Мигиной распола-
гались земли Тимофея Горошкова с сыновьями Тимофеем и Борисом.
Если рассмотреть, согласно источникам, правобережье реки Уронги на интересующем нас участке, то следует назвать земли Василия и Федора Киреевых, севернее этих угодий землю Про- тасия Рыбакова и ещё ниже по течению – земли Стромилова (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 625. Скл. 3; Д. 817. Скл. 1,2). Рядом с пустошами на границе с землями Нестерова и его соседей, а также с землями моклоковских татар издавна проживала «ядринская черемиса». Документы сохранили некоторые имена руководителей общин ядринской черемисы (например, «Алдеяр с товарищами – оброчная земля ядринской черемисы» или: Ладья Ростов). Их земля соседствовала с вотчиной Ни-
жегородского Благовещенского монастыря. Ещё в конце XIX века деятели НГУАК обратили вни- мание на то, что черемисой часто называли чувашей. Поэтому, кто был Алдеяр – чувашин или ма- риец – сказать с большой уверенностью вряд ли возможно.
О «ядринской черемисе» мы знаем также по отсылкам на документы XVII века из «Дела эко- номических крестьян Нижегородской губернии Васильской округи села Спасского с деревнями помещика Сущова и других», относящегося к 1819 году. (ДНГУАК). Именно местные жители из
«ядринской черемисы» помогали устанавливать правильность некоторых утраченных гидронимов, когда в этом была необходимость у чиновников, разбиравших старые межевые документы («А че- ремиса сказали, что Борец-де речка, что под деревнею Маклаковою») (ДНГУАК, с.153.)
По свидетельству 1611 года курмышский воевода Смирной Елагин отдал Коропово и Мона- стырское поле во владение курмышским (а именно моклоковским) татарам. Это было так: «А как де шел Никонор Шульгин из Казани до Арзамаса и на то Смирново место велел быть на Курмыш Савину Осипову (в другом документе Сябину Есипову) и он, Савин, ту монастырскую землю… ве- лел отдать … татарам. А писцы Федор Шишкин и подъячий Томило Зяблов написали ту мона- стырскую землю за теми татарами по даче Смирнова Елагина и Савина Осипова» (ЦАНО. Ф.
В челобитной во власть от Печерского монастыря 124 (1615/1616) года утверждалось, что служилый татарин Алтыш Алышев «насильственно» захватил монастырскую землю, «искони веч- ную старинную монастырскую вотчину» (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 83. Скл.1). Началось дли- тельное противостояние по поводу земли и выяснение её законных владельцев. В противостояние втягиваются и соседи участвующих в конфликте, пытающиеся разобраться, чья же эта земля ис- стари была по праву.
В 1612 году мы не видим в изучаемом пространстве «детей боярских, разных помещиков». По-видимому, в этом исчезновении повинна Смута. Например, на бывшей земле Протасия Рыбако- ва расположились и владеют землей «татаровя Ишеева усаду».
В переписи селений Подгородного стана Курмышского уезда, относящейся к 1623/1624 гг. (132/133 г.) говорится о некоем Богдановом жеребье с указанием на то, что оно было ранее («что прежде» (РГАДА. Л. 52.). По-видимому, что следует из краткого описания межи пустоши Иванов- ской, Баксаново поле же, во время создания переписи земля Богдана Моклокова (упоминается его имя с указанием не только имени Богдан, но и фамилии – Моклоков) представляла собой пустошь (Там же. Л. 53 об.). Стык татарских и русских земельных владений подтверждается при описании земель села Стромилово: «… направе земля Василия да Федора Киреевских а налеве земля Ниже- городского уезду села Мигина а рекою Уронгою в деревьях до речки до Осиновки направе земля Ва- силия да Федора Киреевых деревни Сосновки а налево земля тотарской деревни Парши» (РГА- ДА… Л. 88об.).
Земли села Мигино принадлежали церкви, были вотчиной патриарха Филарета Никитича (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 104. Скл. 2). Позднее в 1626 году в документе упоминалось без указа- ния даты некое письмо из Казанского Дворца за приписью дьяка Ивана Болотникова, в котором говорилось: «ранее село Мигино было дано в поместье Курмышским татарам Байчему Теребор Дееву с товарищи» (ДНГУАК, с. 151). Но впоследствии это письмо ставилось Печерским монасты- рем под сомнение.
С правом монастыря на Коропово поле решил разобраться архимандрит Печерского монасты- ря Иов. Сопоставление перечня архимандритов Печерского монастыря, данного без указания дат пребывания в должности (Список) и документов из фонда этого монастыря можно утверждать, что речь идет об Иове III. К 126 (1617/1618) году относится его с братию челобитная на моклоковских татар.
Царь Михаил Федорович подтвердил пожалование монастырю Коропова и Монастырского поля. Так случилось, что автор челобитной Иов был убит. «И как де архимандрита Иова убили до смерти, и те моклоковские татаровя после ево той вотчинной монастырской землей и по сей день владеют насильством» (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 83. Скл. 2). Монахи считали, что убийство архимандрита способствовало возможному закреплению за татарами Коропова поля, что они про- должали владеть землей, не считаясь с указом царя («сведали про убийство Иова»). Когда на место
был прислан из Нижегородской приказной избы подъячий Елисеев, моклоковские татары чуть не убили его и старожильцев («хотели побить до смерти, едва от них ушли») (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 625. Скл.1).
Сменивший Иова III архимандрит Макарий «не радел» за Коропово и Монастырское поле. Сам не бил челом государю и монахам не советовал. Из контекста источника (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д.625. Скл.2) ясно, что речь идет о Макарии I. Причины бездействия архимандрита не в противодействии татар, а в положении самого монастыря, который сначала пережил серьезные природные катаклизмы в 1597 году – монастырь был разрушен оползнем, затем последовало во- зобновление обители на новом месте и далее каменное строительство монастырского комплекса. Все эти проблемы отвлекали главное внимание руководителей монастыря, и ему было не до отда- ленных земель типа Коропова поля.
По сути, земли моклоковских татар соседствовали не только с Короповым и Монастырским полем, на которые претендовал Печерский монастырь, но и с владениями Нижегородского Благо- вещенского монастыря. Со времени возобновления монастыря он стал принадлежать к Дому ми- трополитов Московских, а с учреждением патриаршества (в 1589 году) – именоваться «домовым Патриаршего дома монастырем», то есть стал ставропигиальным.
Как отмечали исследователи НГАУК: «В писцовых книгах 7129 (1621 год – авт.) на село Спас-
ское с деревнями написано: «Благовещенскаго Патриарша монастыря сельцо, что было селище Спасское промеж речки Урги и Уронги и Черныя речки, пашни паханые, новолесные разчисти мо- настырские и пашут на монастырь…»«. (ДНГУАК, с.150). В 1624 году на земли Спасского и со- седних деревень (Турбанка, Ольховка и др.) монастырь получил льготу в податях на 7 лет по Указу царя Михаила Федоровича (Там же). Об этом же соседстве говорится в «Черновой выписи из ме- жевых дел» второй половины XVII века (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 768. Скл. 1): «направо земли моклоковских татар, налево – Благовещенского монастыря села Мигино».
Судебное разбирательство
Конфликт достигает своей кульминации в 1630-е годы. Толчком послужила челобитная архи- мандрита Рафаила царю, относящаяся ориентировочно к 1628 году. В 1630 году в Нижегородскую приказную избу пришла грамота из Приказа Патриаршего Дворца. В ней утверждалось, что Коро-
пово поле принадлежит монастырю, а моклоковские татары владеют ею по-прежнему (ЦАНО.
Ф. 579. Оп. 589. Д. 104. Скл.1). Из «Росписи спорным землям» 1636 года известно, что «… подъя- чему Ивану Горохову старожильцы и кто эту пустошь знает и по монастырским крепостям и по сыску и по сказке старожильцев: то Коропово и Монастырское поле в писцовых книгах Потапа Нарбекова и подъячего Ивана Горохова за монастырем написано. И по Государеву указу и по мо- настырским крепостям и по сыску курмышских писцов Нарбекова и Горохова велено». (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 625. Скл.1). Таким образом, в качестве подтверждения своей правоты монахи делали ссылку на писцовые книги Нарбекова и Горохова по Подгорному стану Курмышского уез- да, в которых говорилось, что «Коропово и Монастырское поле на реке Моклоковке 200 четей в поле а в дву потому ж» (пашня, перелог …) числится за монастырем (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д.625. Скл.3).
Ответчиком во время судебного разбирательства выступил Алтышка Алышев. Он от имени татар утверждал, что закона они не нарушают потому, что они полем Короповым не владеют, «а владеют они той землею, которая им дана по указу царя 121 года детей боярских, разных помещи- ков». Причем уточнял, что эта земля, которой они владеют, особого названия не имеет (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 83. Скл.2; Д. 625, 2 скл.).
Монастырский служка Васька Данилов представил суду прежние жалованные грамоты на Ко-
ропово и Монастырское поле и выпись из писцовых книг Нарбекова и Горохова 1617/1618 года
(ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д.625. Скл. 2).
Спор обостряется: с одной стороны, Печерский монастырь; с другой, курмышские татары. Для получения достоверных сведений о владельцах земель местная власть обращается к старожилам (Яким Тяпкин и др.), требуя от них соответствующих ритуалов для получения правдивой инфор- мации: православные совершали крестное целование, а «татары с мордвою и чувашами и череми- сою» клялись – «по шерти» (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Ф. Д. 78. Скл.1).
В спор вторгается ещё один служилый татарин, арзамасский, беспоместный, Сюнчалей (Че- лей) мурза Мустофин, который обратился к царю с челобитной. В свою очередь, челобитная царю была направлена от архиепископа Рафаила, который просил государя не верить татарскому лож-
ному челобитью на владение Короповым полем, земля принадлежит монастырю (ЦАНО.Ф. 579.
Оп. 589. Д.111.Скл. 3).
Сюнчалей владел землей в Малом и Большом Моклоково и в Новом Усаде (ЦАНО. Ф. 579.
Оп. 589. Д. 78. Скл.1), но претендовал ещё и на земли Коропова поля.
В ходе судебного разбирательства стало понятным, что бывшая земля детей боярских Горош- ковых, превратившаяся в пустошь, была передана группе беспоместных татар из 24 человек во гла- ве с Кушей Нагаевым и Богданом Кудаевым (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 625. Скл. 3; Д. 817. Скл.1).
Их и А.Алышева в документах именуют «старыми помещиками», то есть владевшими землей до 1612 года. Со слов Алышева, сказанных во время судебного разбирательства, земля, которой он владеет, была в распоряжении Нижегородского уезда в раздаче за детьми боярскими.
Самое старое наделение А.Алышеву с товарищами в этих местах – это дача царя Алексея Ми- хайловича по выписи С. Есипова 121 (1612/1613) года и ввозная грамота за приписью Ивана Ше- вырева 125 (1616/1617) года. Но в этих документах нет указаний ни на Коропово, ни на Монастыр- ское поле.
В судебном разбирательстве оспаривалась выпись 121 (1612/1613) года из Приказа Казанского Дворца курмышским татарам Богдану Кудаеву с товарищами. Эта выпись упоминается в ряде до- кументов (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 817. Скл.2) как ложная с точки зрения монастыря. А в 129 (1620/1621) году Шишкин и Зяблов написали Коропово и Монастырское поля по даче Елагина Есипова за Алышевым и Кудаевым. Там поселились крестьяне. Земля была измерена.
Интересно, что в суд прибыл для защиты позиции служилых татар – Чурай мурза Тамбактин. Он приехал непосредственно как участник боевых действий из-под Смоленска и отдал в суд (при- близительно в 1630 году) выпись 121 (1612/1613) года Есипова-Елагина.
Разбирательство усложнилось из-за того, что в спор включился помещик Василий Толстой. Дело в том, что к северу от татарских земель, граничащих с черемисами, существовали ещё пусто- ши Стряпково и Найденово. На эту территорию претендовали и Печерский монастырь и Толстой, правда, без соответствующих документов (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 78. Скл.1). Старожилы ут- верждали: «земля монастырская исстари, а владели тою землею моклоковские татары и селища
на той земле не бывало» (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 106. Скл. 1).
Суд 139 (1630/1631) года завершился тем, что пустошь Коропово и Монастырское поле, по поводу которой монастырь спорил с Алтышом Алышевым и его товарищами, а также пустоши Стряпково и Найденово, которыми хотел овладеть Толстой, были отданы Печерскому монастырю (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д. 105. Скл.1).
Последствия разрешения конфликта
Решение суда имело значение для дальнейшего развития интересующего нас социокультурного пространства. Последующие наделения зависели от разделения земель по результатам судебного
разбирательства. В 1636 году произошли два крупных наделения, зафиксированные делопроизводи- телями: пустошь Моклоковская, бывшие земли Алышева и Кудаева, были отмежеваны Томбактину. Соседние – Сюнчалею мурзе. На основе созданных селений Большое Моклоково, Малое Моклоково и Нового Усада Сюнчелея мурзы Мустофина родилось современное Татарское Маклаково.
Между 1628 и 1635 годами фиксируются земли села Коропово (на месте пустоши «Коропово и
Монастырское поле»). Появляется на карте Курмышского уезда Коропово не только как пустошь, но и как селение. Причем, в книгах письма и меры Матвея Игнатьевича Зубова и дьяка Евфимия Филатова от 144 (1635/1636) года Коропово именуется «селом на реке Моклоковке». По традиции, населенный пункт, имеющий церковь, считался селом. В короповской церкви Преображения Гос- подня и Спасителя Иисуса Христа служили 4 попа и 4 дьячка. В селе насчитывалось 32 двора, на-
селение владело землей в размере 231 десятины (ЦАНО. Ф. 579. Оп. 589. Д.105. Скл. 1 об.). Село
Коропово стали именовать Русским Моклоково.
В XVII веке нижегородские монастыри старались четко определить границы земельных вла- дений со своими соседями. Так, к 1631 году относится договорная запись Нижегородского Благо- вещенского монастыря с помещиками по реке Анде (ЦАНО. Ф. 578. Оп. 582. Д. 1 б. 2 скл.). Во вто- рой половине XVII было проведено размежевание земель Коропово и Моклоково. В последней трети XVII столетия разделение сенных покосов между Коропово и Моклоково (ЦАНО. Ф. 578. Оп. 582. Д. 772. Скл. 1) .
Продолжая сюжет отстаивания прав Печерского монастыря на землю, можно вспомнить и со-
бытия 1646 года, когда возник спор между архимандритом Печерского монастыря Германом и по-
мещиками Сущовыми, владевшими черемисскими землями (пустошь Раздериха). В разбирательст-
во был втянут патриарх Московский Иосиф, который распорядился размежевать спорную землю
«по жалованным грамотам и по писцовым Нижегородским Дмитрия Ладыгина с товарищи кни-
гам» (ДНГУК, с. 153).
Земли моклаковских татар в то время уже никем не оспаривались («деревня Моклакова, владе- ния татар» (ДНГУАК, с. 155). Ранее, в выписи 145 (1637) с писцовых книг письма и меры Матвея Зубова да подъячего Ефима Филатова 144 (1636) года, сделанной по указу Государеву и передан- ной курмышским татарам боярином князем Алексеем Львовым и дьяками Нечаевым и Чирковым, говорилось: «Деревня Большое Моклоково по обе стороны речки Черной, а в ней 34 человека…, пашни 944 чети с осминою и четвериком, сена меж пол 78 десятин, да по речке Моклоковке 143 десятины, в высоком поле сенных покосов 170 четей…». В этом документе (выпись 1637 года) упоминалось Высокое поле, которое в результате упомянутого судебного разбирательства перешло к Печерскому монастырю, хотя ранее им владели татары: «Да в том же Высоком поле отмеряно и отмежевано от татарской земли Печерскому архимандриту с братиею от речки Малой Мигин- ки, Акарагузовка тож, до речки Моклоковки поперек Высокого поля 238 четей, кои в дачу деревни Моклоковой не положены» (ДНГУАК, с. 155).
Когда в конце XVIII века проходило Генеральное межевание, споры на тех землях, которые являлись «яблоком раздора» в XVII столетии снова вспыхнули. Это были земли между селом Спасским, Сущовым, Бронским Ватрасом и Моклоковым. Решение спором перешло тогда в Меже- вой Департамент Сената, который 17 декабря 1795 года принял решение. Он определил межу меж- ду селом Спасским и Сущовым «по живым урочищам писцовых книг», межу между Бронским Ват-
расом и Моклоковой оставил без изменения так, как она выглядела до 1765 года, а «спорные земли
между селом Спасским и деревней Моклоковой примежевать к последней». Решение Сената было утверждено Общим собранием Сената 13 декабря 1801 года, а затем, 27 января 1804 года, Имен- ным Высочайшим указом.
Пожертвования монастырям частными лицами продолжались и впоследствии, новым вла- дельцам приходилось фиксировать документально свои права на земли, дома, а в ходе развития капитализма и денежные средства (ЦАНО. Ф. 578. Оп. 1. Д. 50. 132 л.).
Заключение
Анализ исторических источников показал, что период конца XVI–XVII столетий был време- нем весьма интересным с точки зрения установления определенных поземельных отношений меж- ду служилыми татарами-мусульманами и монастырями. В рамках крепнущего Московского царст- ва происходили соприкосновения и устанавливались отношения между разными этноконфессио- нальными общностями.
Благодаря изучению конкретного исторического соприкосновения курмышских служилых та-
тар и Нижегородского Печерского монастыря, проявившегося в поземельном конфликте у истори- ков появилась возможность более глубокого изучения истоков современных деревень Русское Маклаково (Коропово) и Татарское Маклаково.
Рассмотренные события показывают роль государства как регулятора этноконфессиональных взаимодействий.
ЛИТЕРАТУРА
Нижний Новгород, 2001.
родской области. Нижний Новгород, 1998.
кино Нижегородской области. Нижний Новгород, 2001.
Горка в XV–XX веках. Нижний Новгород, 2006.
чало XX вв.). Нижний Новгород, 2005.
http://www.pecherskiy.nne.ru/text/ob_obitely/nastoyateli/. Доступ 20.08.2016.
Список сокращений:
ДНГУАК – Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии
РГАДА – Российский государственный архив древних актов
ЦАНО – Центральный архив Нижегородской области
KURMYSH SERVING TATARS-MUSLIMS
O.N. Senyutkina, Ju.N. Guseva
AND THEIR CONTACT WITH THE ORTHODOX WORLD (end of the XVI – beginning of the XVII century)
Serving Tatars of Nizhny Novgorod region were inscribed in the Russian world history as its integral part. Over the course of XVI–XVII centuries they approved themselves as worthy defenders of Russian borders. During the integration in Russian society there were difficulties in adaptation as well as in contact with surrounding world dif- ferent by its confessional and ethnic identity. One of the historical episodes – the conflict concerning land relations between Nizhny Novgorod Pechersky Monastery and Kurmysh serving Tatars, as well as the withdrawal from it – became the subject matter of the authors of the article. For the analysis new sources were introduced into scientific use.
Keywords: Kurmysh serving Tatars, Nizhny Novgorod Pechersky Monastery, cadastre books, letters patents, petition, ethnoconfessional interactions.
Сведения об авторах:
Сенюткина Ольга Николаевна – доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории, регионоведения и журналистики, Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова (г. Нижний Новгород); Е-mail: senutkina@mail.ru
Гусева Юлия Николаевна – доктор исторических наук, заместитель директора по научной работе, Самарский филиал Московского городского педагогического университета (г. Самара); Е-mail: j.guseva@mail.ru
Senyutkina Olga Nikolaevna – Doctor of Historical Sciences, Associate Professor, Department of History, Regional Studies and Journalism, Linguistic University of Nizhny Novgorod (Nizhny Novgorod).
Guseva Juliya Nikolaevna – Doctor of Historical Sciences, Deputy Director for Science, Samara branch of
Moscow city Pedagogical University (Samara).
233
УДК 93/94
СЛУЖИЛЫЕ ТАТАРЫ И РАННЯЯ РУССКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ СИБИРИ
(КОНЕЦ XVI – НАЧАЛО XVII вв.): ВОЕННЫЕ АСПЕКТЫ
© 2016 г. Я.Г. Солодкин
С основанием русскими служилыми людьми Тюмени и Тобольска в их гарнизонах начали складываться контингенты служилых татар (йомышлы); затем такие подразделения появились в Таре и Томске (со време- нем – в Кузнецке и Красноярске). Служилые татары приняли участие в походах, которые новые власти Си- бири организовывали против Кучума (вплоть до его окончательного поражения в 1598 г.) и Али, ногаев, ой- ратов, джунгаров, киргизов, в экспедициях на верхнарымского князя Воню, а также в томские «землицы» и кузнецкие волости для объясачивания их жителей, сопровождали родственников хана Кучума (в том числе пленных) в Москву. В годы московской Смуты йомышлы направлялись в Пелымский край для подавления волнений местных «иноземцев» и к Ямышевскому озеру, где калмыки препятствовали служилым людям до- бывать соль. Действуя под началом голов, которыми являлись и русские, и татары (из последних известны М. Ачекматов и Д. Иртяшев), йомышлы, приносившие шерть московским самодержцам, сыграли значитель- ную роль в присоединении к России или закреплении за ней владений сибирских ханов либо их вассалов и союзников.
Ключевые слова: Йомышлы, Сибирь рубежа XVI–XVII вв., ее русская колонизация, Кучум, Али, го-
ловы служилых татар, Тюмень, Тобольск, Тара, Томск.
Уже Г.Ф. Миллер обратил внимание на то, что под предводительством русских воевод и письменных голов, а то и атаманов с отрядами Кучума и Кучумовичей сражались и татары, приня- тые на службу московским самодержцам. Как полагал «отец сибирской истории», при этом госуда- ревы «начальные люди» следовали совету Ермака. Знаменитый ученый имел в виду «отписку» ка- зачьей «дружины» царю Ивану с изложением условий шерти, к которой, овладев Кашлыком (Ис- кером), победители привели недавних подданных Кучума; содержание этой «отписки» передано в многочисленных разновидностях ЕЛ (Миллер, 1999, с. 230–231, 282–283). Такой взгляд повторили известные современные сибиреведы З.А. Тычинских и Ю.С. Худяков; последний даже отнес ко времени похода Ермака первые случаи перехода сибирских татар на русскую службу (Худяков,
2013, с. 64). В специальной работе Ю.С. Худяков, однако, смог сослаться лишь на то, что мурза Сенбахта Тагин сообщил казакам о местоположении «походного лагеря» царевича Маметкула, а татарские князцы Ишбердей и Суклем привезли «ратоборному» атаману «подарки и запасы продо- вольствия», причем Ишбердей вскоре «стал проводником» у сеунчиков, от которых в Москве узна- ли о «взятии» ханства Кучума «руским полком». Заметим также, что Ишбердея и Суклема, о кото- рых сообщается в РЛ, еще Г.Ф. Миллер и Н.М. Карамзин причисляли к вогульским владетелям (ср. Бахрушин, 1955, с. 88; ПЛДР, 1989, с. 702), версия же о поездке казачьей станицы ко двору Ивана Грозного, встречающаяся у многих московских и сибирских книжников XVII в., вообще является мифической.
Как можно считать подобно А.С. Зуеву и В.А. Слугиной, об условиях включения «иноземцев» в состав служилых людей тобольский «слогатель» поведал до осени 1636 г. на основании шерто- приводной записи, относящейся к первым десятилетиям, последовавшим за «взятием» казачьим
«товарством» «Кучумова юрта». Список же такой записи, которой часто оперировали историки, передает фрагмент не ЕЛ (Зуев, Слугина, 2015, с. 33), а миллеровского «Описания Сибирского Царства» (Солодкин, 2015, с. 139, и др.). (Попутно отметим, что заключение, будто сам «Ермак был одним из … представителей … плеяды «инородцев», служивших России» (Кадырбаев, 2011, с. 86, и др.), следует причислить к домыслам).
Весной 1595 г., вскоре после основания Тары, в экспедицию против «иноземцев», отказав- шихся шертовать «белому царю», из Тюмени во главе с десятником И. Луховцом отправили 16 та- тар. Но в отличие от принявших участие в том же походе (завершившемся «повоеванием» волостей Чангулу и Лугуй, взятием Тунусского городка) казаков и «литвы», эти татары, насколько известно, наград – «послужных денег» – не получили, т. к., по словам В. И. Сергеева, «еще не считались служилыми людьми». Зато в следующем году в Тюмени и юртовских татар принимали на госуда-
реву службу (Миллер, 1999, с. 361; Миллер, 2000, с. 173; Сергеев, 1960, с. 123). В подтверждение своей мысли историк отчего-то ссылался на документы об устройстве острога в 1600 г. в «юрте» Епанчи, которого московские приказные называли то татарином, то остяцким головой. (С. В. Бах- рушину казалось, что Епанча мог быть и татарином, и отатарившимся вогулом) (Миллер, 1999, с. 374, 376, 378–379, 468). Напомним, однако, что с кучумлянами сражался видный служилый тата- рин Тюмени (в 1606 г. – их голова) М. Ачекматов (Азехматов) при первом воеводе этого города (в то время еще острога) В. Б. Сукине, т. е. в течение 1586–1588 гг. По челобитной середины XVII в. четырех сыновей Маитмаса (умершего в 1630/31 г.), он и «ставил» Тюмень, а затем Тобольск и Та- ру (Бахрушин, 1955, с. 164; Миллер, 1999, с. 226, 283, 479). В 1628 г. Ч. Тлеубердеев, К. Баубеков, Т. Кучебаков «с товарыщи» – «захребетные татары» – «дети и братья и племянники» служилых – утверждали в челобитной, что «служили … на Тюмени отцы наши и дядья … всякие государевы службы по сороку и по тридцати лет» (РИБ, 1884, с. 593), иначе говоря, как можно думать, отчасти уже со времени основания Тюмени. Местные же татары в 1595 г. могли быть обойдены при награ- ждении «за тарскую послугу», ибо, хотя и вернулись из похода на «государевых непослушников»
«здорово», отличились в глазах И. Луховца меньше казаков и «литвы». Известно и о том, что в
1596 г. С. Вязьмин (видимо, приказный человек) посылал служилых татар Какшара, Майтмаса (Ачекматова) и Бахтураса за покинувшими Тюмень 50 ясачными служилыми татарами (20 не по- следовали их примеру) с заданием возвратить беглецов, дабы государеву «службу служивые тата- рове служили». (В 1601 г. в Тюмени насчитывалось полсотни юртовских служилых татар, головой которых являлся Д. Иртяшев) (Миллер, 2000, с. 174–175, 192).
Как представлялось А. А. Марийчиной, Черкас (Иван) Александров (Корсак) (исследователь- ница почему-то именовала его Александром Шляхтой) «в качестве татарского головы» строил То- больск. (Заметим, что мнение об участии Черкаса в сооружении Тобольского острога (Загороднюк и др., 2003, с. 16; Полищук, 2006, с. 87; Шашков, 1996, с. 131, и др.) – всего лишь допущение, ис- ходящее из факта службы этого атамана, затем головы в будущей сибирской столице по крайней мере с лета 1594 г., и атрибуции, которая не может считаться доказанной, этому казаку, к концу жизни занявшему самую высокооплачиваемую должность в гарнизоне «преславного» Тобольска, т. н. Погодинского летописца, где имеется обстоятельный рассказ о возникновении «старейшины» городов «русской» Сибири). А. А. Преображенскому думалось, что Черкас носил чин татарского головы, не поясняя, где, со времени «взятия» Сибири, а на взгляд Д. Н. Маслюженко, – в пору экс- педиции «на Тару-реку» в 1593–1594 гг. (Марийчина, 2004, с. 163; Маслюженко, 2010, с. 9; Преоб- раженский, 1976, с. 382). Точнее, в этой экспедиции, состоявшейся в 1594 г., Черкас Александров, как и в следующем году, при подавлении восстания остяков и самоедов Березовского уезда, являл- ся атаманом тобольских служилых татар. Сотня их под началом атамана Черкаса (который обычно принимается за сподвижника Ермака, хотя без достаточных оснований (Солодкин, 2013, с. 118–
120)), что предусматривала царская грамота в Сургут от 31 августа 1596 г., должна была в рядах сводного отряда местного письменного головы И. И. Колемина предпринять экспедицию на князя Пегой Орды Воню. В ходе этой экспедиции, совершенной в 1597 г., пал Верхний Нарым и появил- ся Нарымский острог (Вершинин, Шашков, 2004, с. 15, 17, 18). В чине головы, но, конечно не письменного, как утверждал С. Г. Филь, служилых татар Тобольска (их общая численность уже в то время могла достигать 250) Черкас упоминается, о чем писал еще И. В. Щеглов, с лета 1598 г., когда в составе отряда тарского письменного головы А.М. Воейкова (его С. В. Бахрушин и З.А. Тычинских неверно сочли тобольским воеводой) участвовал в сражении на Ормени (Ирмени) в Среднем Приобье, – сражении, в котором Кучум потерпел окончательное поражение (Акты, 1841, с. 1, 2, 4; Никитин, 2001, с. 62, 63, 65, и др.). Десятилетие спустя под предводительством Черкаса служилые люди «начальнейшего града» «далечайшей государевой вотчины», включая, очевидно, и татар, взяли в плен следующего сибирского хана – Али (Алея) (Трепавлов, 2012, с. 76, и др.).
Вплоть до настоящего времени многие исследователи подобно Г.Ф. Миллеру воспроизводят версию РЛ о разгроме в 1591 г. первым тобольским воеводой князем В. В. Кольцовым-Мосальским (который в этом походе располагал и контингентом служилых татар) ставки Кучума на озере Чили- куль (Миненко, 2004, с. 46; Никитин, 2011, с. 118; Файзрахманов, 2002, с. 206, 212; Худяков, 2011, с. 106; Худяков, 2013, с. 64–65; Худяков, 2014, с. 219; Трепавлов, 2012, с. 34, и др.). Эту версию, однако, следует отнести к числу «вымышленных событий» (по классификации Е. К. Ромоданов- ской) «покорения Сибири» в изображении тобольского «изографа» петровской эпохи (Солодкин,
2014, с. 60–62, и др.).
Наказом 1594 г. первому тарскому воеводе князю А.В. Елецкому предписывалось держать в остроге наряду с казаками татар – служилых (тобольских и тюменских) и «тутошных», «чтоб быть безстрашным», а в «посылки» на Кучума, которого следовало «истеснить», отправлять «литву», казаков, служилых татар из Тобольска и Тюмени, а также местных «ясашных» под предводитель- ством М. Мальцова (в подчинении у этого головы – помещика Мещовского уезда (Акты, 2008, с. 207) – находились 300 «башкирцов» и сотня татар из Казани и Свияжска), С. Рупосова (тоболь- ского казачьего или стрелецкого головы, относившегося к выборным дворянам по Суздалю) и ата- мана Ч. Александрова. (Мамлей Мальцов являлся одним из голов у татар «из Чебоксари и ис Кок- шаги» еще в зимнем походе 1583–1584 гг. на луговую черемису). Как показывает «роспись, что послано с воеводою со князем Ондреем Васильевичем Елецким с товарыщи в новой город на Тару реку ратных людей и хлебных запасов и наряду и зелья и свинцу», предусматривалось участие в основании этой крепости в Среднем Прииртышье сотни тобольских служилых татар под началом Ч. Александрова, голов Байсеита (Ю.С. Худяков почему-то именует его Баязетом) и Байбахты вме- сте с сотней казаков, «литвы» и черкас головы С. Рупосова (помимо 450 ясачных татар – конных и с пищалями «на судех», да и еще 50 конных татар, видимо, тюменцев). Князь А.В. Елецкой «с то- варыщи» получили распоряжение к зиме 1594/95 г. отпустить обратно 50 тобольских конных татар во главе с Байсеитом и 50 тюменцев; столько же «лутчих», находившихся в ведении Байбахты, должно было оставаться в «Тарском городе» (вероятно, в качестве годовальщиков, подобных тем, которые накануне несли службу в Обском или Мансуровском городке). А. В. Елецкому разъясня- лось, что если «по вестям смотря, будет к зиме надобна прибавка», ему надлежит известить то- больских и тюменских администраторов, и они обязывались, «переменя жалованных», т. е. отпу- щенных по прежним местам службы, отправить в распоряжение воеводы Тары по 50 конных татар. Следующему тарскому «седоку» князю Ф.Б. Елецкому по наказу от 10 февраля 1595 г. тоже над- лежало обращаться за помощью в Тобольск и Тюмень, дабы их воеводы прислали в недавно «по- ставленный» город конных «литву», казаков и служилых юртовских татар с целью над Кучумом
«промыслить, и волости, которыя государю не послушны, повоевать» (Миллер, 1999, с. 282, 348,
349, 351, 352, 357). Тобольские татары находились в отрядах ермаковца Г. Ясыря (совершившего в конце 1594 г. поход к Визюкову озеру против аялымских татар) и тарского письменного головы Б.И. Доможирова, овладевшего следом Черным городком в верховьях Иртыша (согласно А.В. Мат- вееву и С.Ф. Татаурову, в центре Омского Прииртышья). Когда воевода Тобольска князь Ф.М. Ло- банов-Ростовский отправил «на Тару» 239 служилых, в том числе татар, для того, чтобы «над Ку- чумом царем промышляти», 17 марта 1595 г. отряд Б.И. Доможирова и С.С. Рупосова, насчиты-
вавший 483 человека, включая служилых юртовских и волостных татар, выступил в Барабинскую
степь – в те волости, население которых платило ясак не московскому государю, а ногайскому мурзе Алею; эти волости – Чангула и Люба – были «повоеваны», захвачен и городок Тунус. Впро- чем, в перечне участников похода, удостоившихся «жаловального слова», татары не упомянуты (Миллер, 1999, с. 288, 290, 358, 359, 362–363) – либо из-за пропуска, допущенного при копирова- нии документа, либо в силу того, что в оценке властей заслуги этих служилых опять-таки оказа- лись менее существенными, чем других ратных людей.
Многие историки вслед за Г. Ф. Миллером повторили известие РЛ о том, что на реке Ормени (Ирмени) с «кучумлянами» сражались 700 русских и 300 татар. (В «Служебной чертежной книге» С.У. Ремезова утверждается, будто в 1598 г. бывшему властителю обширного юрта, кроме казаков и стрельцов, противостояли татары из Тобольска, Тюмени и Тары – по сотне из каждого города). Давно опубликованные документы (выдержки из которых процитировал еще Н.М. Карамзин) по- зволяют, однако, определить, что в битве на Ормени, оказавшейся для Кучума последней, А.М. Воейков располагал отрядом, насчитывавшим 404 служилых, включая 140 татар: 100 тоболь- ских, 30 тарских, 10 тюменских (Акты, 1841, с. 1, 3; Вершинин, 2014, с. 186; Дергачева-Скоп, Алексеев, 2006, с. 32; Солодкин, 2014б, с. 27–28). Заметим, что в РЛ подобно КЗ – старшей из со- хранившихся редакций Сибирского летописного свода – предводителем войска, от которого Кучум потерпел очередное, теперь уже окончательное поражение, ошибочно назван тарский воевода князь И. Мосальский. Учтем также, что по свидетельству С. У. Ремезова, три сотни ратников во главе с В. Сукиным и И. Мясным заложили Тюмень; если верить Кунгурскому летописцу, фраг- менты которого содержатся в РЛ, 300 казаков еще до сибирской экспедиции «в поход ходили на вогуличей», с «дружиной» такой же численности Ермак двинулся на кучумлян накануне гибели (ПЛДР, 1989, с. 566, 567, 575, 581, ср. с. 562). Как утверждал автор «Истории Сибирской», после гибели Кучума в ногайских кочевьях его сторонники направились к Тобольску «и приложишася
ясак платити»; тех из них, кто перешел в православие, зачислили «в новокрещеной список», а 300 (опять-таки!) мурз и мурзичей были «поверстаны в службу» с окладами в 7 и 15 рублей, определив этим служилым в голову русского чиновника (ПЛДР, 1989, с. 568). По наблюдению З. А. Тычин- ских, данное сообщение РЛ подтверждается наказом русскому послу в Персию князю А. Ф. Жиро- вому Засекину (в этом документе 1600 г. сказано о пленении при разгроме непокорного хана свы- ше 300 мурз, которых привели к царю Борису) (Тычинских, 2010а, с. 47; Тычинских, 2010б, с. 118). В упомянутом наказе, однако, умалчивается о приведении к шерти попавших в неволю мурз. Кро- ме того, в РЛ не говорится об отправке многочисленных пленников ко двору нового московского самодержца. Судя по документам начала осени 1598 г., таких пленников насчитывалось несколько десятков. Головами у служилых татар порой, напомним, являлись и выходцы из их собственной среды. Зачастую не соответствуют документальным данным и указания создателя РЛ на размеры жалованья служилых татар (Бахрушин, 1955, с. 171–172; Тычинских 2010а, 255–260, и др.).
Родственников Кучума, плененных на Ормени, сопровождали в Москву тобольские и тарские татары, в том числе Кизылбай Купландеев (Копландеев) – один из самых видных «йомышлы» из гарнизона столицы «русской» Сибири в первой трети XVII в. (Акты, 1841, с. 6, ср. с. 12, 13, 15; Бахрушин, 1955, с. 174; Миллер 2000, с. 284; РИБ, 1884, с. 619, 673, 685, 704). В 1600–1601 гг. Ки- зылбай, кстати, охранял Берди Мурата ибн Кучума на пути из Тобольска в Москву (через Турин- ский острог и Верхотурье) вместе с «литвой», казаками, стрельцами и татарами Д. Купкилдеевым и Т. Кулмаметовым – в недавнем прошлом ханским сейидом Тул-Маметом, который предположи- тельно считается основателем рода Кульмаметевых/Сейдяшевых (Самигулов, 2014, с. 164). (А.Г. Нестеров почему-то утверждает, что сведения о жизни и деятельности Берди Мурата отсутст- вуют (Нестеров, 2002, с.210)).
В начале 1607 г. управлявшие Тюменью воевода боярин М.М. Годунов и письменный голова Н.М. Изъединов (считать и последнего воеводой (Нестеров, 2002, с. 210) не стоит) в ответ на от- писку из Тобольска готовились «послать … на колмаков ратных людей литву и черкас, и конных казаков, и татар юртовских, и ясачных и охочих людей», и предложили туринскому воеводе И.Н. Годунову прислать «вскоре не мешкая» русских и татар, которые «похотят …охочие … итти
на колмаков с тюменскими людьми вместе». В конце мая 1611 г. воевода С.И. Волынский (на вре-
мя сменивший М.М. Годунова) сообщал ведавшему Туринском Ф.П.Акинфову о распоряжении,
видимо, главы Тобольского разряда, направить против ойратов из Тобольска, Тюмени и Тары
«войною и охочих всяких людей и татар», и предлагал туринцам – русским и татарам, вогулам и
«тарханцам», которые захотят участвовать в этой экспедиции, прибыть через месяц в Тюмень. (В то время, кстати, в Туринском остроге не было постоянного гарнизона). Весной – летом 1607 г. тюменцы, совершив два похода, сумели разгромить отряды хана Али (в первом из этих походов М. Ачекматов взял в плен мать преемника Кучума, во втором, действуя под началом Н.М. Изъеди- нова, – жену и двух сыновей Али) (Бахрушин, 1955, с. 164; Миллер, 2000, с. 36, 37, 40, 228, 234,
258, 283 – 284, ср. с. 617; Трепавлов, 2012, с. 75, и др.). (В представлении Ю.С. Худякова, «судя по имени командира отряда», выступившего тогда «на защиту кинырских татар», – Казарий, Изъеди- нов являлся головой тюменских татар из их собственной среды (Худяков, 2011а, с. 6; Худяков,
2011б, с. 106, и др.). В действительности Изъединова (как констатировал еще К. Б. Газенвинкель, письменного голову) звали Назарием Михайловым сыном и он принадлежал к корпорации твер- ских выборных дворян).
Летом 1608 г. в погоню за ногаями во главе с мурзой Урусом, появившимися возле Тюмени, послали атамана Д. Юрьева с «литвой», конными казаками и татарами, и за Исетью многих напав- ших на ясачные волости перебили и «поимали» в «языках» (Миллер, 2000, с. 243).
Из отписки тобольского «наместника» князя И.М. Катырева-Ростовского мы узнаем о том, что накануне, 25 мая 1609 г., «сидевшие» в Томске В.В. Волынский и М.И. Новосильцев отправили «в Киргизы войною томских служивых людей и татар человек с 300». Многие киргизы, не успевшие бежать, были убиты, но уцелевшие, когда служилые и татары возвращались, их «побили и перера- нили человек з 20 и больше», а 4 июля – в тот день, когда томичи вернулись из похода (занявшего, таким образом, 10 дней), – «черные колмаки», т. е. джунгары, «переранили и в полон поимали»
«сторожей томских татар». В 1610 г. воеводы В.В. Волынский и М.И. Новосильцев извещали царя Василия о «посылке» местных татар в «кузнецкие волости». Так, томские татары вместе с другими служилыми людьми (их общая численность составила четыре десятка) под началом атамана И. Павлова совершили поход за ясаком, хотя собрать его сполна не смогли. Вскоре те же томские
«градодержатели» сообщили в Москву (уже избранному на русский престол королевичу Владисла-
ву) об отправке в «кузнецкие волости» десятников И. Тиханкова и С. Саламатова со служилыми людьми и томскими татарами, которым пришлось выдержать осаду (примечательно, что последние опять-таки отличались от русских служилых) (Миллер, 1999, с. 419, 420, 424, 426). (Томичи побы- вали в «кузнецких волостях», чтобы собрать там ясак, еще в 1606/07 г. (РИБ, 1875, с. 177)).
В последние месяцы 1611 г. И. М. Катырев-Ростовский предписал тюменскому воеводе М.М. Годунову из-за отсутствия соли для выдачи жалованья ратным людям «на весну, как лед вскроется, послати … к соленым озерам (через Тару на Ямыш. – Я.С.) … служивых» «с вогненным боем» и столько же татар «в судех и полем на конех» (Миллер, 2000, с. 41, 259). Летом 1612 г. (вскоре после 12 июля) тот же разрядный воевода сообщал в Тюмень об отправке к Пелыму, кото- рому угрожали мятежные вогулы, 40 «литвы» и 50 татар из Тобольска и приказал М. М. Годунову выслать на Тавду полсотни служилых «с вогненным боем» и 50 татар «как бы было скорее» и
«промышляти с пелымскими и тоболскими людми над изменники вместе заодин». В том же году тарские служилые, включая подчиненных татарского головы Б. Байкача, у озера Колмака разгро- мили ойратов, за что удостоились «послужных денег» (РИБ, 1875, с. 288; Обозрение, 1901, с. 30–
31).
Приведенные данные, между прочим, заставляют отклонить мысль о том, что «строительство Томска (осенью 1604 г., кстати, как отмечалось З. Я. Бояршиновой, при участии юртовских татар. – Я.С.), по всей видимости, послужило переломным моментом в политике московского правительст- ва, ранее опасавшегося различных враждовавших с Россией сибирских князцов» (Резун, 1996, с. 18).
Таким образом, «йомышлы», обеспечивая наряду, к примеру, с кодскими остяками «фронтир (в
Сибири. – Я.С.) дополнительной боеспособной силой, адаптированной к местным условиям» (Конев,
2012, с. 99), сыграли значительную роль и в присоединении, и в закреплении за Россией новых зе- мель, ранее подвластных Кучуму либо его вассалам и союзникам. На раннем этапе русской колони- зации «Сибирской страны» (конец XVI – первые годы XVII вв.) служилые татары, иногда подчиня- ясь головам из собственной среды, принимали участие в сражениях с войсками Кучума и его наслед- ников, в частности, в пору сооружения и первые месяцы существования Тюменского острога, сразу после основания Тары, у Ормени (где хан, и прежде безуспешно пытавшийся противостоять «дру- жине» Ермака и отрядам государевых воевод, был окончательно разбит), при подавлении восстания березовских «иноземцев», в ходе экспедиции против верхнарымского князя Вони, в «улусе» которо- го следом был «срублен» Нарымский острог, в боях с ногаями, калмыками, джунгарами, киргизами во время московской Смуты, в объясачивании населения томских «землиц» и «кузнецких волостей», в «посылках» к Пелыму, где «шатость» вогулов могла перерасти в открытый мятеж, и к Ямышевско- му озеру «по соль». Аналогичные функции служилые татары, контингенты которых сложились так- же в Кузнецком и Красноярском острогах, выполняли и в последующие десятилетия, когда Западная Сибирь уже прочно вошла в состав Российского государства.
ЛИТЕРАТУРА
СПб., 1841, IV, 438, 29 с.
писи Российской Национальной Библиотеки [Санкт-Петербург]: Комментарии. Тобольск, 2006, 169 с.
тория Ханты-Мансийского района. Тюмень, 2003. 295 с.
Смутное время в России: конфликт и диалог культур: Мат-лы науч. конф., Санкт-Петербург, 12–14 октября
2012 года. СПб., 2012. С. 99–103.
ки социально-политической и экономической истории. М., 2011. С. 115–145.
Евразийское пограничье. Екатеринбург, 2004. С. 51–87.
практ. конф. (г. Тюмень, 18–19 мая 2006 г.). Тюмень, 2006. С. 84–88.
35 (История Сибири: Первоисточники. Вып. 7).
С. 162–167.
ник истории мировой культуры. 1960. № 3 (21). С. 113–124.
ния XVII в.) // Клио: Журнал для ученых. 2013. № 9 (81). С. 118–120.
№ 12. С. 60–62.
Г.Ф. Миллера // «AUS SIBIRIEN – 2015»: Научно-информационный сб. Тюмень, 2015. С. 138–142.
Военно-юридический журнал. 2014. № 12. С. 26–29.
231 с.
(XVII–XIX вв.). Казань, 2010. 288 с., ил.
С. 104–108.
ной Сибири в конце XVI – начале XVII в. // ГНС. 2013. № 4. С. 63–66.
488 с.
сии: от традиционного к индустриальному обществу. Екатеринбург, 1996. С. 116–161.
Список сокращений:
ГНС – Гуманитарные науки в Сибири
ЕЛ – Есиповская летопись Основной редакции
ИЭК – История, экономика, культура средневековых тюрко-татарских государств Западной Сибири:
Мат-лы Междунар. конф. Курган, 22–23 апреля 2011 г.
ПЛДР – Памятники литературы Древней Руси: XVII век
ПСР – Присоединение Сибири к России: новые данные: Мат-лы Всерос. научно-практ. конф. с между-
нар. участием. Тюмень, 9–10 декабря 2014 г.
РИ – Российская история
РИБ – Русская историческая библиотека
РЛ – Ремезовская летопись
SERVICE TATARS AND THE EARLY RUSSIAN COLONIZATION OF SIBERIA AT THE TURN OF THE 16TH AND THE 17TH CENTURIES: MILITARY ASPECTS
Ya.G. Solodkin
The foundation of Tyumen and Tobolsk by Russian servicemen laid the foundations of the local garrisons being made up of service Tatars (yomyshly). Later such military units emerged in Tara and Tomsk, Kuznetsk and Krasnoyarsk. The service Tatars participated in the campaigns organized by the new Siberian authorities against khan Kuchum (up to his definitive defeat in 1598), Ali, Nogais, Oirots, Junggars, the Kirghiz. They were also emp- loyed in the expeditions against the Upper Narym Prince Vonya, into Tomsk and Kuznetsk territories to impose fur taxation on the locals, and served in the custody of khan Kuchum’s relatives, including the prisoners, on their way to Moscow. During the Time of Troubles service Tatars were sent to Pelym Territory to suppress the riots of aborigi- nals, as well as to the territory near Lake Yamyshevskoye where the Kalmyks opposed the servicemen’s extraction of salt. Led by Russian and Tatar commanders (among the latter the most well-known are M. Achekmatov and D. Irtyashev), the service Tatars, who had pledged allegiance to Moscovite autocrats, played an important part in the Russian acquisition of Siberian territories, formerly ruled by Siberian khans, their vassals or allies.
Keywords: Yomyshly, Siberia at the turn of the 16th and the 17th centuries, Russian colonization of Siberia, Kuchum, Ali, service Tatars’ leaders, Tyumen, Tobolsk, Tara, Tomsk.
Сведения об авторе:
Солодкин Янкель Гутманович – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Нижневартовского государственного университета, заведующий научно-исследовательской лабораторией региональных исторических исследований (г. Нижневартовск); E-mail: hist2@yandex.ru
Solodkin Yankel Gutmanovich – Doctor of Historical Sciences, Professor at the Russian History Department of Nizhnevartovsk State University, Head of the Research Laboratory for Regional Historical Studies (Nizhnevar- tovsk).
240
УДК 94(571)
СЛУЖИЛЫЕ ТАТАРЫ:
ГЕНЕЗИС И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭТНОСОСЛОВНОЙ СТРАТЫ
(НА МАТЕРИАЛЕ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ)
© 2016 г. З.А. Тычинских
В статье рассматривается эволюция этносословной страты служилых татар на материале конкретной территории – Западной Сибири, где сформировалась одна из групп. Показано, что в истории служилых си- бирских татар просматриваются 3 основных периода. 1 период – конец XVI – начало XVIII в. – этап форми- рования служилых татар как особой социальной группы служилого сословия. 2 период – начало XVIII в. –
1822 гг. – период существования подразделений служилых «юртовских» татар в составе казачьих гарнизонов сибирских городов (Тобольска, Тюмени, Тары). В начале XVIII в. из служилых татар был сформированы
татарские команды. Служилые татары начинают рассматриваться как одно из особых формирований россий-
ского казачества. 3 период – 1822–1868 гг. – завершающий период, начало которого определилось реформа- ми М.М. Сперанского («Устав об инородцах» и «Устав о городовых казаках») – период унификации служи- лых татар с другими категориями казачества и последующий их перевод из военного в податное сословие. Автор рассматривает служилых татар «московского» периода как потомков «татар» золотоордынского этапа и этапа тюрко-татарских ханств.
Ключевые слова: служилые татары, этносословная страта, Западная Сибирь, Сибирское ханство, слу-
жилые люди, военная служба, военно-служилая знать.
Служилые татары – достаточно распространенное явление периода Средневековья и Нового времени. Изучение служилых татар долгое время оставалась вне поля внимания исследователей, но в последнее время наметился серьезный прорыв в этом направлении. Различные аспекты истории служилых татар сегодня рассматриваются в трудах отечественных исследователей М.М. Акчурина, А.В. Белякова, Д.М. Исхакова, И.Л. Измайлова, А.И. Ногманова, Р.В. Кадырова, Р.Ф. Галлямова, Я.Г. Солодкина, Ю.С. Худякова и др. Между тем, следует отметить, что на сегодняшний день практически отсутствуют монографические исследования по служилым татарам, в т.ч. по отдель- ным группам (за исключением сибирских) служилых татар, что не дает достаточной возможности для глубокого анализа и всестороннего освещения проблемы.
Категорию служилых татар обычно начинают рассматривать со времени включения террито- рий завоеванных татарских ханств в состав Русского государства, когда часть татарской элиты пе- реходила на царскую службу. Однако уже в работах исследователей ХХ в. – С.В. Бахрушина, Р.С. Степанова, С.Х. Алишева, Д.М. Исхакова (Бахрушин, 1955; Степанов, 1964а, 1964б; Алишев,
1984; Исхаков, 1998) и ряда других были заложены краеугольные основы подходов к проблеме ге-
незиса служилых татар.
В работах указанных авторов было определено, что появление страты служилых татар отно- сится к более раннему времени, чем период русской колонизации, т.к. уже в золотоордынский и позднезолотоордынский периоды термин «татары» имел как этническую, так и социальную на- грузку. Под ним понимались представители военно-служилой знати Золотой Орды и тюрко- татарских государств. Данная этносословная страта несла службу своим сюзеренам – ханам, а с XV в. значительная группа военно-служилой знати – татар, стала привлекаться на службу русскими князьями.
Таким образом, изначально под термином «татары» подразумевалась военно-служилая знать ханского периода. Именно она, как мы видим на материале тюрко-татарских ханств, стала в даль- нейшем основой формирования группы служилых татар следующего, уже «московского» периода истории. То есть, истоки формирования этносословной страты служилых людей периода русской колонизации следует искать в «татарах» ханского периода, что является общим моментом для всех групп служилых татар. Последующее их развитие происходит в реалиях иного государства, умело и эффективно использовавшего эту часть татарского общества, которая «являлась носителем тра- диций государственности и, соответственно, являлась потенциально опасной для Москвы» (Ног- манов, 2005, с. 28).
Изучение материалов по конкретным группам служилых татар не позволяет на сегодняшний день определить некую общую схему развития данной категории населения в рамках Московского государства. Для каждой территориальной группы служилых татар в указанный период были ха- рактерны определенные особенности формирования и развития, включая характер службы, хозяй- ственную деятельность, отношение к конфессиональной принадлежности и т.д.
А.В. Беляковым выделяются пять основных регионов компактного проживания служилых та- тар: Верхняя Волга (Ярославский, Романовский и Ростовский уезды), коренные территории быв- шего Казанского ханства, Мещера с прилегающими территориями, Нижняя Волга (Астрахань) и Сибирь (Беляков, 2014, с. 230–231).
На наш взгляд, при рассмотрении служилых татар необходимо исходить из последовательно-
сти двух хронологических этапов в истории ее формирования и развития: 1) татары как этносос- ловная страта, формировавшаяся в золотоордынский и позднезолотоордынский периоды и 2) слу- жилые татары как категория служилого населения Русского государства.
Прежде, чем дать цельную картину исторического развития этносословной страты служилых татар, в связи с тем, что мы находимся пока на этапе накопления фактического материала по от- дельным ее группам, необходимо, на наш взгляд, остановиться, на рассмотрении особенностей
«московского» этапа в развитии этносословной страты служилых татар.
Можно согласиться с выделением ключевых моментов в истории служилых татар, предло- женных А.В. Беляковым, к которым он отнес определение правового статуса служилых татар, вы- явление регионов проживания, определение особенностей их хозяйственной деятельности, уста- новление численности и источников формирования данной категории населения, выяснение форм внутренней самоорганизации служилых татар, их значения и роли в военном деле и деле управле- ния государством (Беляков, 2014, с. 228). Также следует отметить, что в российском законодатель- стве в XVI–XVII вв. отсутствовали специальные нормы, касающиеся исключительно служилых татар (Беляков, 2014, с. 230).
Что касается самого понятия служилых татар, то, в русском законодательстве указа о юриди- ческом оформлении этого сословия не сохранилось. Впервые этот термин в источниках употребля- ется в 1552 г. в переписке Ивана IV с ногайскими князьями (Кадыров, 2010, с. 130). Наиболее ран- ние выявленные на сегодняшний день источники по Сибири, где встречается понятие «тобольские (тюменские) юртовские служил(в)ые татарове» – это документы, относящиеся уже к 90-м годам XVI в., а также материалы Сибирского приказа начала XVII в. (РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Кн. 14).
Рассмотрим генезис и дальнейшую эволюцию служилых татар на материале конкретной тер- ритории – Западной Сибири, где сформировалась одна из групп служилых татар, и попытаемся вы- явить особенности ее развития в условиях русской государственности.
Основу служилых татар в Сибири составила военно-служилая знать ханства, после завоевания которого Московским государством в конце XVI в. основная часть оставшейся в живых татарской феодальной верхушки, также, как и в других татарских ханствах, переходит на службу новому пра- вительству в качестве служилого сословия.
Как отмечал С.В. Бахрушин, формирование татарского военно-служилого контингента отве- чало нуждам колонизаторской политики московской власти, которая «для продвижения вглубь Си- бири и объясачения жителей», использовала былых вассалов хана Кучума, «предоставив им за это ряд прав и преимуществ» (Бахрушин, 1955, с.163).
До присоединения Сибири они составляли военно-служилую элиту Сибирского ханства. Сре- ди них С.В. Бахрушин называет князя Енбулата, служившего в Тобольске в 90-е годы XVI в., его сына князя Кутука и внука Аллагур-мурзу, мурзу Кайдаула Байсеитова, его сыновей Мамета, Чи- тея и Аиткула Кайдауловых, тарского князца Тынмамета Берделей-мурзина, его сына Кучука Тын- маметова и внука Талайку Кучукова (Бахрушин, 1955, с. 164–165). Среди татарских мурз начала XVII в. известен тюменский служилый татарин «князь Аткачарко Ахманаев», тюменские «юртов- ские служивые татарове лучшие люди» Девей Иртышов, Буйдак Емачтаев, Тугока Келементеев, Моюмас Азехматов, Казад Енгильдеев, Устемир Канчюрин и др. (Миллер, 1941, с 159), а также
«юртовские служивые татарове» Кызылбай Копландеев, Мамеделей Кызылбаев, Ишмурза Ендале- ев, Козмамет Ахмаметев, Ебаргул Аллагулов, Келмамет княж Бегишов и др. (РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Кн. 14.лл. 98, 151 об. и др.). Некоторые из попавших в плен сибирско-татарских феодалов были отправлены в Москву, как, например, плененный царевич Маметкул.
Среди сибирских служилых людей служилые татары на всем протяжении их существования составляли особую группу. В отличие от других служилых людей в Сибири, (в дальнейшем – рус-
ского казачества), в подавляющей массе формировавшегося из низов сибирского общества и бла- годаря службе достигавших определенного социального статуса, изменения в социальном положе- нии татар происходили в прямо противоположном направлении. Известно, что потомки служилых татар вели свои родословные от военно-феодальной верхушки Сибирского ханства. Многие из них были связаны происхождением со знатными родами тюрко-монгольского мира. «За многие приви- легии» поступив на царскую службу и «сохранив в определенной мере свои прежние права, они составили особый разряд так называемых «юртовских служилых татар», выделенных из основной массы ясачных людей».
В лице татарской военно-служилой знати Московское государство получило профессионально подготовленный военный контингент, который играл исключительно важную роль в процессе дальнейшей колонизации Сибири. С.В. Бахрушин отмечал, что татарская военная знать «безболез- ненно перешла на царскую службу, переменив без резкого перерыва одного господина на другого» (Бахрушин, 1955, с. 165). С этим соглашается и А.В. Беляков, который на основании того, что в окружении Кучума преобладали выходцы из Средней Азии, чуждые для сибирского населения, в т.ч. и знати, и считает, что в данной ситуации «для местных народов одни завоеватели попросту заменили других» (Беляков, 2014, с. 232).
Однако следует отметить, что данный процесс не был столь односложен. На сторону Москвы перешла далеко не вся военно-служилая знать ханства. Многие погибли во время завоевания хан- ства, значительная часть составляла основу армии кучумовичей, на протяжении более полувека пытавшихся вернуть утраченное царство. С.У. Ремезов в «Истории Сибирской» сообщает, что в
1598 г. «в поход за царем Кучумом» была направлена рать. В результате боя было захвачено много пленных, в том числе 3 сына, 2 дочери и 6 жен «кучумовых» и «з достальным имением и со скотом
возвратишася здравии». Плененные «кучумовичи» были отправлены в Москву. После поражения
хан Кучум бежал к верховьям Иртыша и по пути «похитил у калмыков коней многое число». Од- нако калмыки настигли обидчика, и «многих кучумлян побиша и коней, свои стада отняша». С не- большим числом своих сторонников Кучум направился в Ногайскую землю, где был убит, а его люди «приидоша ко граду Тобольску и приложася ясак платити, овии же крестишася во христиан- ство и поверстаны в службу в новокрещенский список, овии же мурзы и мурзичи, 300 человек по- верстаны в службу и оклад им учинен по 15 рублей и по 7-ми. И поставиша русского голову, чи- новника» (Ремезов, 1989, с. 567–568). По всей видимости, именно эти 300 «мурз и мурзичей» и со- ставили основу контингента служилых татар главного сибирского города – Тобольска. Для при- влечения на свою сторону татарской военно-служилой знати Московское государство создавало в Сибири целую систему льгот и поощрений: «а которые от царя приедут и тех жаловать, и сукна давать и хлебца. И которые князьки и Татарове государю служат и в город к воеводам приходяти ясаки платят, и про всякие вести про Кучума царя, и про его умышление и про Ногай, учнут при- ходя сказывать – и тех татар поить и кормить государевым запасом и береженье к ним и ласку держат великую и отпускати их к себе домой не задерживая» (Небольсин, 1849, с. 118). Итогом этой планомерной и продуманной политики стал переход на сторону Москвы определенной части татарской военно-служилой знати.
Несколько ранее аналогичная ситуация наблюдалась и в других покоренных Русским государ- ством позднезолотоордынских ханствах – Астраханском, Казанском. Казанским феодалам после завоевания государства, когда мощь татарской знати была сломлена, также пришлось всецело ори- ентироваться на политику московского правительства. Те феодалы, которые проявили лояльность по отношению к русскому правительству, были оставлены на своих местах. За это они должны бы- ли служить новой власти. Их стали называть служилыми мурзами и татарами (Алишев, 1984, с. 53). В конце XVI – XVII вв. служилые татары использовались в качестве толмачей, переводчиков, по- слов, писцов и т. д. Они участвовали в Ливонской войне, военных походах, охране границ Русского государства и пр. За службу они получали земли, денежное и хлебное жалованье. Служилые тата- ры обладали определенными привилегиями в торгово-ремесленных занятиях. «Наделение татар- ской феодальной верхушки земельными и другими пожалованиями дало самодержавию возмож- ность контролировать и манипулировать ею. Возвышая служилых татар над другими группами Ка- занского края, правительство решало двуединую задачу. Во-первых, создавало социальную про- слойку, которая стала бы ее верным оплотом в хозяйственном и военном отношениях. Во-вторых, подготавливало условия для религиозной и этнической ассимиляции татарской знати» (Ногманов,
2005, с. 28). По данным С.Х. Алишева, общее число татар в русской армии в XVII в. составляло около 10%, а в 1651 г. их было 6,5% или 9113 человек конных воинов (Алишев, 1984, с. 63).
Для Сибири были характерны свои особенности, связанные с тем, что вновь приобретенные обширные территории находились на значительном удалении от метрополии, обладали малочислен- ным русским военным контингентом для дальнейшего освоения и удержания территории. Эти об- стоятельства обязывали Русское правительство предпринимать срочные и решительные меры по ус- тановлению прочных административных, политических и экономических связей с «дальней сибир- ской вотчиной». Значимая роль в этом процессе отводилась бывшей ханской элите, всячески привле- каемой на сторону новой власти. Малочисленность русских гарнизонов в первых русских городах Сибири – Тобольске, Тюмени и Таре определяла ситуацию, когда треть состава гарнизонов в них формировались из «иноземцев», среди которых преобладали служилые татары. В самом крупном сибирском городе – Тобольске – во второй четверти XVII в. этот процент колебался в разные годы от
34,1 до 56,6 (Люцидарская, 1992, с. 55). Также следует отметить и то, что первые русские города в Сибири в течение всего ХVII в. находились в постоянном контакте со степными народами, потому успешно функционировать как военно-административные центры могли, лишь располагая значи- тельным контингентом конницы. Конная служба возлагалась на русских конных казаков, на казаков
«литовского», черкасского и новокрещеного списков, а также юртовских служилых татар.
Если поволжских служилых татар первоначально расселяли для защиты от соседних татар- ских ханств по берегам Оки и прилегающим пограничным территориям (Беляков, 2014, с. 230), то к особенностям сибирских служилых татар следует отнести их нахождение и функционирование в ключевых сибирских городах – русских форпостах. В дальнейшем сибирские служилые татары составили одно из подразделений городовых казаков.
Численность и источники пополнения
Как уже было указано, в состав служилого сибирско-татарского сословия вошли представите- ли татарской знати Сибирского ханства, генетически восходившие к золотоордынским татарам. Они продолжали составлять основу служилого сословия на протяжении всего рассматриваемого периода (XVII–XIX вв.).
С.В. Бахрушин отмечает, что звание служилого татарина было наследственным. В 1622 г. по ходатайству тобольских служилых татар царским указом было предписано «на... татарские выбы- лые места… верстать в нашу службу детей их и братью и племянников новишным окладом» (Бах- рушин, 1955, с. 165). В 1629 г. тарские служилые татары добились даже того, что их сыновья и другие родственники были поверстаны сверх оклада. Но, в связи с тем, что было установлено твер-
дое число штатных окладов, молодежь версталась по мере освобождения мест (Бахрушин, 1955,
с. 165).
В течение XVII в. состав местного татарского сословия пополнялся, иногда и со стороны, бла- годаря наплыву знатных иноземцев. В тюменской окладной книге 1626–1627 гг. среди служилых татар упоминаются один табынец, один сарт и два бухарца. В Таре в 60-е годы XVIII в. служил
«выезжий юртовский служилый татарин Чолбар Кочашов, сын зайсана» (калмыцкого дворянина), а после него его сын Иткучук Чолбаров сын Зайсанов (Бахрушин, 1955, с. 165). С середины XVII в. среди тюменских, а затем тобольских служилых татар появляется касимовский мурза Семеней Аганин. Число служилых татар, кроме того, пополняли и представители духовной знати, в том числе высшей, как, например, тарский юртовский татарин сеид Тенелей Берелеев . Иногда в слу- жилые зачислялись и выходцы из Бухары, которых, как считает М. Венюков, «привлекала свобода
от податей и самая служба, почетная и небезвыгодная» (Венюков, 1874, с.5).
Н.Н. Оглоблин приводит сведения о многочисленных челобитных инородцев с просьбами «о поверстании» их на службу, которые сохранились в фондах Сибирского приказа. Как, например, челобитная от 1628 г. сына тюменского служилого татарина «о поверстании на упалое место» его убитого отца. Обычно подобные челобитья удовлетворялись, как и этом случае. В грамоте, направ- ленной тюменским воеводам, было приказано «поверстать» челобитчика в «служилые татаре» (Ог- лоблин, 1900, ч. 3. с. 110).
Иногда на службу верстались и ясачные татары. Так, например, в 1649 г. было удовлетворено челобитье ясачного татарина Чулымской волости Томского уезда Богдана Артыбаева, в котором он просил зачислить его «в служилые татаре» за его добровольческую службу (бился с киргизами, напавшими на Чюлымскую волость и проч.), а также за смерть отца его Артыбая (Олтыбая), кото- рого «те же киргизы поймали и, мстя за избиение им киргизских князцов – «жива в котле сварили» (Оглоблин, 1900, ч. 3. с. 110). Но в целом для Сибири «верстание» ясачников на службу было явле- нием не частым.
В XVIII в. происходит закрепление корпоративной замкнутости татарского служилого сосло-
вия, наметившееся в предыдущий период.
Жалованье и землевладение
На первых порах государство всячески старалось поощрять служилых татар и оберегать их интересы. Все категории служилого населения Сибири в XVII в. имели право на три вида жалова- нья – денежное, хлебное и соляное. Юртовские служилые татары в большинстве своем они не по- лучали хлебного жалованья.
Численность служилых татар, имевших хлебное жалованье, до конца столетия была не велика даже в главном сибирском городе Тобольске. В Таре служилые татары никогда не получали хлеб- ного жалованья. Оклады денежного и соляного жалованья большинства служилых татар были ни- же, чем у служилых других военных категорий. Как считает Н.И. Никитин, данный факт сближал служилых татар с ясачными, придавая их службе черты повинности, заменяющей ясак (Никитин,
1988, с.109). По его мнению, это представляло пример распространенной в Сибири практики фак-
тического вычитания суммы ясачного оклада из жалованья служилых людей, набранных из корен-
ного населения.
По окладным книгам 1696 г. обнаруживаем, что самые большие оклады среди тобольских служилых татар были у голов служилых татар – Авазбакея Кульмаметева – 23 рубля, и его сына Сабанака Азбакеева – 16 рублей. Наибольшие оклады среди служилых татар – по 15 рублей – были у Кармышана Кочемаметева, Тахлыбая Копландина, Юзюпа Алышаева, Мамета (по другим источ- никам – Ишмамета) Семенеева и Мамет Мурата Азбакеева. По 14 рублей получали Акшац Маме- делеев, Кутлумамет Исенеев, Аничко Аиткулов, Урмашко Надыров (Тобольск, 1885, с. 59). Русская администрация сохраняла иерархию среди «лучших людей» аборигенного населения на протяже- нии XVII в., поэтому, на наш взгляд, в окладах служилых татар отражалась социальная значимость прежней ханской элиты.
Начиная с XVII в. начинает практиковаться система, когда служилым татарам, наряду с рус-
скими служилыми людьми, вместо хлебного жалованья давались пашни.
Военно-служилая страта в период Сибирского ханства вела полукочевой образ жизни. Если в других татарских государствах социальная мощь феодальной знати была основана на землевладе- нии и связанной с ним военной службе хану, в Сибирском ханстве «землевладение» больше подра- зумевало под собой владение промысловыми угодьями и занятие военными набегами с целью об- ложения данью соседние племена. Поэтому в результате русской колонизации феодальная верхуш- ка Сибирского ханства быстро утратила свою экономическую основу и превратилась в послушное орудие Московского государства. С другой стороны, благодаря этому, сибирские феодалы (в отли- чие от феодалов других завоеванных татарских ханств) избежали прямого экономического и кон- фессионального давления (Тычинских, 2010, с. 236).
Функции
Основные функции, исполнявшиеся казаками в XVII в. были следующие: «они содержали везде стражу, употреблялись при построении слобод, отправляли разные службы по городам при воеводах, чинили сбор ясака в казну от ясашных народов и удерживали их в надлежащем повино- вении начальству...» (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф. 329. Оп. 13. Д.7. Л. 440 об.). Наряду с русскими, во всех этих мероприятиях участвовали и татарские команды. Русские конные казаки, «литва», но- вокрещены и юртовские служилые татары обычно выполняли те поручения, которые были связаны с конной службой.
Татарские отряды принимали участие в военных походах против хана Кучума и, как составная часть служилого населения Сибири, фигурируют в самых ранних документах. В XVII в. служилые татары ходили в походы на сыновей и внуков Кучума, участвовали в экспедициях, имевших целью постройку сибирских городов, использовались для охраны городков и волостей, подвергавшихся опасности калмыцких и ногайских набегов, а также для различных поручений, которые требовали знания местных условий и связи с населением.
Среди поручений, выполнявшимися сибирскими служилыми татарами в конце XVI–XVII вв., особое место занимали различные дипломатические миссии. В число таких поручений входило ведение переговоров с Кучумовыми царевичами, с калмыцкими тайшами, посольства в азиатские страны, а также ведение торговых отношений с Китаем. Следует заметить, что аналогичная служба возлагалась на служилых татар и в бывшем Казанском ханстве, где служилые татары обычно при- командировывались к посольствам, ходившим к мусульманским государям, а также направлялись с
различными уведомительными грамотами в Крым (Степанов, 1964а, с. 63). Для выполнения по- добного рода поручений обычно использовались наиболее авторитетные и знающие представители татарского служилого сословия.
В течение XVII в. служилые татары постоянно использовались для подавления выступлений среди ясачного и служилого населения. Перешедшая на службу к новому хозяину сибирская военно- служилая элита «верой и правдой» исполняла свои обязанности, принимая деятельное участие в
«пресекании шатости и измен», как путем дипломатических переговоров, так и вооруженным путем.
На протяжении длительного периода (с конца XVI по конец XVII в.) постоянную угрозу для сибирских волостей представляли набеги калмыцких отрядов, которые грабили русские и татар- ские поселения, захватывали пленников. Особо напряженная ситуация складывалась в отношениях с калмыцкими улусами в первой половине XVII в. Как замечает Г.Ф. Миллер, при господствовав- шей в то время в Московском государстве смуте такое большое количество внешних врагов могло легко привести к общему восстанию сибирских народов, если бы против этого своевременно не принимались меры (Миллер, 1941, с. 32). Особую роль здесь играли служилые татары, которые в качестве конницы постоянно принимали участие в отражении набегов калмыков.
Как верно заметил С.В. Бахрушин, «покровительствуя местной знати, чтобы через ее посред- ство держать в повиновении черное ясачное население, ничем явно не затрагивая ее привилегий и преимуществ, правительство незаметно ослабляло ее независимое положение и низводило вчераш- них феодальных владетелей на положение рядовых русских служилых людей «по прибору». Былые независимые «государи» собственных улусов, сами того не замечая, быстро становились простыми служилыми людьми «по прибору», покорно несшими служебные обязанности за небольшое де- нежное вознаграждение и за хлебный паек», «юридически ничего не утратив от былых своих при- вилегий, фактически из вольных вассалов сибирских ханов превращались в холопов московских царей» (Бахрушин, 1955, с. 173).
Постепенно они утрачивают свое положение «лучших» людей и уже к концу XVII в. пред-
ставляют собой достаточно однородную массу. Эти тенденции еще более усиливаются в XVIII в.
Показательно, что уже с конца XVII – начала XVIII в. в отношении служилых татар все чаще применяются термины «татарская казачья команда», «татары-казаки» и пр., в то время как в пред- шествующий период обычно употреблялись термины «служилые (служивые) татары», «лучшие люди» и пр.
При изучении эволюции этносословной страты служилых сибирских татар можно выделить 3
основных периода:
1 период – конец XVI – начало XVIII в. – начальный период, этап формирования служилых татар как особой социальной группы служилого сословия. В этот период феодальная знать Сибир- ского ханства, оставаясь на положении «лучших людей», постепенно трансформируется в катего- рию служилого сословия, состоящего на службе Московского государства.
2 период – начало XVIII в. – 1822 гг. – период существования подразделений служилых «юр-
товских» татар в составе казачьих гарнизонов сибирских городов (Тобольска, Тюмени, Тары). В начале XVIII в. из служилых татар был сформированы татарские команды. Служилые татары на- чинают рассматриваться как одно из особых формирований российского казачества.
3 период – 1822–1868 гг. – завершающий период, начало которого определилось реформами М.М. Сперанского («Устав об инородцах» и «Устав о городовых казаках») – период унификации служилых татар с другими категориями казачества и последующий их перевод из военного в по-
датное сословие.
Одним из важнейших факторов, определивших сохранение на протяжении длительного пе- риода этносословной страты служилых татар, являлся конфессиональный фактор. Благодаря тому, что сибирские служилые татары оставались мусульманами, они смогли избежать слияния с рус- ским казачеством, как это произошло с новокрещеными татарами, «литвой» и другими категория- ми служилых людей.
Процесс по переводу бывших сибирских беков и мурз из военного в податное сословие в Си- бири занял более длительный временной отрезок, чем в Поволжье, и номинально завершился уп- разднением в конце 60-х годов XIX в. Тобольского татарского казачьего полка. Фактически же, несмотря на то, что бывшие сибирские мурзы долгое время оставались в военном сословии, уже с начала XVIII в. по своим правам и положению они мало отличались как от рядовых русских каза- ков, так и от ясачных татар. Единственным отличием от последних было то, что вместо уплаты ясака они несли военную службу.
После потери государственной самостоятельности феодальное сословие перестало быть объе- диняющей политической силой. Ясачное население стало подчиняться непосредственно Русскому государству. Структура сибирско-татарской этнической общности вместо вертикальной, основан- ной на этносословных стратах, стала горизонтальной, базирующейся на территориальных этно- культурных подразделениях. Разрушение вертикальной социальной структуры сибирско-татар- ского этноса положило начало процессу стирания граней между этими стратами. Постепенная ут- рата служилыми татарами привилегированного положения, которым они первоначально обладали, привела к тому, что реальные социальные различия между служилыми и ясачными татарами стали быстро стираться и вскоре оказались несущественными. Данное обстоятельство способствовало дальнейшей внутриэтнической консолидации сибирско-татарской общности.
Служилые татары сыграли исключительно важную роль в процессе колонизации Сибири. В качестве привилегированной группы местного населения они поддержали Московское правитель- ство и способствовали удержанию его позиций на новой территории. Московская администрация умело использовала наиболее сильную, действенную и авторитетную часть подвластного населе- ния, наделив ее в период колонизации большими привилегиями и полномочиями, и тем самым обезопасила себя от возможности внутренних антирусских выступлений. Прежняя элита Сибир- ского ханства была превращена в служилых татар, ставших надежным оплотом российской власти. Дальнейшая ее эволюция была связана со службой в рамках Русского государства, где служилые татары стали одной из групп служилого сословия. При этом, с одной стороны, она не слилась с русским феодальным сословием, с другой стороны, не перешла в аборигенное ясачное сословие. На протяжении длительного времени сохранялись особенности этой этносословной группы, обу- словленные как внешними, так и внутренними факторами.
ЛИТЕРАТУРА
дования по истории крестьянства Татарии дооктябрьского периода. Казань, 1984. С. 52–69.
М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1955. C. 153–175.
Т. V. Казань, 2014. С. 237–245.
Приуралья в XV–XIX вв.». Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2010. С. 130–132.
Новосибирск, 1992. 197 с.
рию волго-уральских татар XV–XVII вв.). Казань, 1998. 276 с.
РИЦ «Школа», 2007. 356 с.
вины XVI–XVIII вв. Казань: Татар. кн. изд-во, 2005. 215 с.
ситетская типография, 1900.
тория, филология. Казань: изд-во КГУ, 1964а. С. 52–70.
тар (XVII–XIX вв.). Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2010. 288 с.
SLUJILYE TATARS:
Z.A. Tychinskikh
GENESIS AND TRANSFORMATION OF THIS ETHNO-ESTATES STRATA (ON THE BASIS OF WESTERN SIBERIA)
This paper describes the evolution of the slujilye tatar strata material on a specific area – Western Siberia, where formed one of the groups of Tatars. It is shown that in the history of the slujilye Siberian Tatars reviewed 3 main periods. 1 period – the end of XVI – the beginning of the XVIII century – The stage of the formation of Tatars as a particular social group, the service class. 2 period – the beginning of the XVIII century. – 1822. – The period of the serving units «Yurt» Tatars as a part of the Cossack garrisons Siberian cities (Tobolsk, Tyumen, Tara). At the beginning of the XVIII century. out of Tatars was formed Tatar team. Of Tatars starting to be considered as one of the special units of the russian cossacks. 3 period – 1822–1868 gg. – The final period, the beginning of which is de- fined by MM reforms Speransky (the «Charter of aliens» and «Charter of policemen cossacks») – the period of the unification of Tatars with other categories of the cossacks and their subsequent transfer from the military to the taxable estate. The author considers the serving Tatars «Moscow» period as the descendants of «Tatar» Golden stage and phase of Turko-Tatar khanate.
Keywords: Slujilye tatars, ethno-estates strata, Western Siberia, the Siberian Khanate, slujilye people, military service, military servitors aristocracy.
Сведения об авторе:
Тычинских Зайтуна Аптрашитовна – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, То-
больская комплексная научная станция УрО РАН (г. Тобольск); E-mail: zaituna.09@mail.ru
Tychinskikh Zaytuna Aptrashitovna – Candidate of Historical Sciences, Senior Researcher, Tobolsk comp- lex research station, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences (Tobol'sk).
248
УДК 93
УЧАСТИЕ АСТРАХАНСКИХ ЮРТОВСКИХ ТАТАР В РУССКО-ПОЛЬСКОЙ ВОЙНЕ 1609–1618 гг.1
© 2016 г. И.В. Торопицын
В статье рассматриваются события русско-польской войны 1609–1618 гг. в контексте участия в ней аст- раханских юртовских татар. Основное внимание уделяется таким аспектам, как численность отрядов юртов- цев, призванных под знамена русских войск, командный состав юртовских татар, участие астраханских татар в конкретных военных операциях, поощрение юртовцев со стороны царских властей за военные успехи. От- мечается, что широкое привлечение астраханских юртовских татар на стороне царских войск против поляков стало возможно после восстановления в 1614 г. власти Московского государства в Нижнем Поволжье. Цар- ские воеводы использовали юртовцев как в оборонительных, так и в наступательных операциях. Их услуги оплачивались как в период военных действий, так и по итогам военных операций.
Ключевые слова: русско-польская война 1609–1618 гг., астраханские юртовские татары, Литовский поход, оборона Москвы.
В период Смутного времени начала XVII в. Московское государство подверглось прямой во- енной агрессии со стороны соседних европейских государств: Речи Посполитой и Швеции. Для защиты территории страны правительство царя Михаила Федоровича вынуждено было мобилизо- вать все имевшиеся в ее распоряжении силы, в том числе и представителей народов Поволжья, об участии которых в отражении польско-литовской агрессии в библиографии имеются крайне скуд- ные сведения.
Первое упоминание о военной службе астраханских юртовских татар династии Романовых относится к марту 1613 г. В грамоте царя Михаила Федоровича калужским воеводам окольничему А.В. Измайлову и боярину С. Забородскому сообщалось, что по царскому указу с Москвы «на на- шу службу» в Калугу отправляются астраханские юртовские «татаровя» под началом табунного головы Бегея Теребердеева.
Приложенный к грамоте именной список астраханских юртовских татар содержал имена
22 человек, включая табунного голову. Среди основной массы тюркских имен и фамилий в данном списке были упомянуты новокрещен Сава Кудабердеев и Иван Сергеев, что свидетельствует о том, что среди юртовцев некоторые принимали православие. Напротив фамилий указывалось также на- личие либо отсутствие лошадей. В данном отряде лишь 14 человек имели их, а остальные восемь поступили на службу в Калугу пешими воинами. Для их передвижения были выделены в Москве подводы (РГАДА, л. 3–4).
Грамота не сообщает, какую службу должны были нести юртовцы в Калуге, но в ней подроб- но обговаривается вопрос с обеспечением астраханских татар жалованьем и продовольствием. Пе- ред отправкой в Калугу всем юртовцам было выдано в Москве жалованье. Рядовые получили по рублю, а табунный голова – два рубля. Кроме того им был дан с собой «запас» продовольствия и фураж для лошадей. Грамота предписывала калужским воеводам принять астраханских юртовских татар в службу («и нашу службу велеть им служить») и обеспечить их жалованьем «из калужских доходов» в размере двух рублей человеку, «да им же быть велено отдать на месяц по осмине муки ржаной или крупы, да по осмине овса человеку, да на десять человек по осмине круп, да по осмине толокна, да на мелкой корм по алтыну человеку… да на лошадей, у которых лошади, на месяц по стогу сена человеку» (РГАДА, л. 1–2).
В указанный период времени обеспечение войск жалованьем была одной из важнейших задач для московских властей, и Калуга рассматривалась в числе тех городов, которые могли помочь в решении этого вопроса. Москва рассчитывала получить для военных нужд 1000 рублей с Калуги, но основная масса местных жителей ответила отказом. Царь вынужден был направить в конце мая
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта проведения научных исследований «Астраханские юртовские татары в орбите внутренней и внешней политики России в XVII– XVIII вв.», проект № 14-01-00054/а.
1613 г. в Калугу специальную комиссию из дворян и дьяков для уговоров калужан. В результате деньги были собраны и даже в большем объеме, чем планировалось. Для нас представляет интерес тот факт, что часть из них была выдана 11 июня в качестве жалованья 20 астраханским юртовским татарам из расчета по 1 рублю человеку (Корецкий, 1965, с. 317, 331). К этому времени, очевидно, два юртовских татарина уже не числились в списках отряда табунного головы Бегея Теребердеева.
Период нахождения юртовцев в Калуге совпал с активизацией деятельности вражеских отря-
дов. Летом 1613 г. из Белева, Можайска и других городов в Москву поступали донесения о нападе-
ниях «черкас» и литовцев и запросы о помощи. «А из Колуги писал к Государю окольничей Орте-
мей Васильевич Измайлов, что Черкасы приходили к Колуге и с ними бились, а впредь Черкас чает к Колуге на посад, и Государь бы пожаловал, велел к ним прислать воевод на помощь» (Дворцовые разряды, 1850, с. 101). В том же году царь направляет по этим вестям «на Польских и Литовских людей и Черкас» войско под командованием воевод Д.М. Черкасского и М.М. Бутурлина и дьяка А. Царевского, которым велел «итти на Колугу и промышлять над Литовскими людьми и над Чер-
касы, которые стоят в Серпейских и в Мещорских местех, и городов Колуги, и Можайска и иных городов от Литовских людей и от Черкас оберегать». Появление царского войска в Калуге вынуди- ло интервентов отступить к Вязьме и Дорогобужу (Дворцовые разряды, 1850, с. 102).
Как отмечают исследователи, в 1613–1615 гг. военные действия на территории Московского государства вели исключительно отряды различных «полевых командиров», среди которых осо-
бенно выделялся отряд А.Ю. Лисовского. Польские шайки делали постоянные набеги на русские земли, также поступали и черкасы (малороссийские казаки). Против них действовали как жители
русских областей, так и войска, направлявшиеся из Москвы. «Правильной войны, таким образом,
не было…», – заключает С.Ф. Платонов (Соловьев, 1990, с. 31–33; Костомаров, 1991, с. 8; Плато-
нов, 1993, с. 346; Тарас, 2006, с. 572; Варакин, 2011).
Против таких вражеских отрядов, по всей видимости, и действовали астраханские юртовские татары вместе с другими служилыми людьми Московского государства. В 1614 и 1615 гг. имя табун-
ного головы Бегея Теребердеева неоднократно встречается среди лиц, получавших царское награж-
дение. В одном случае указывается, что он получил его за привод «языка». Наряду с этим в докумен-
тах встречается имя еще одного табунного головы астраханских юртовских татар – Кучука Уразова,
который в апреле 1614 г. получил царское жалованье вместе с пятью товарищами. «А пожаловал их государь за язычной привод» (Малов, 2014, с. 227; Приходо-расходные книги, 1884, с. 276).
С восстановлением государственной власти в Нижнем Поволжье царские власти получили возможность в большем количестве привлекать к службе астраханских юртовских татар. Посте-
пенно число юртовцев в рядах русских войск заметно возрастает. В августе 1615 г. в Москве нахо-
дились на службе уже три табунных головы и 51 юртовец. Кроме них в Разрядах за тот же год упо-
мянуты еще 75 юртовских татар, «которые в Ярославле и на Москве» (Беляев, 1849, кн. 1, с. 43, 45).
В 1615 г. юртовским татарам выпало участвовать в преследовании отряда А.Ю. Лисовского,
который на протяжении нескольких лет разорял земли Московского государства. 27 юртовских татар вошли в состав войска воеводы князя Д.М. Пожарского, которому царь указал 14 июня
1615 г. «итти на Лисовскаго и на польских и на литовских людей». Вместе с князем Д.М. Пожар-
ским, у которого было 4500 воинов (стрельцов, татар, казаков, детей боярских и даже иноземцев),
действовал воевода С. Ислентьев, в отряд которого входило 2453 человека.
Сборным пунктом для этих войск была назначена Калуга. Здесь к ним присоединились и те служилые люди, которые находились на службе в Калуге. Об этом свидетельствует отписка в Раз-
рядный приказ калужских воевод князя Д.И. Долгорукова и Т.И. Агеева, которые сообщали, что в Калуге осталось только 50 стрельцов, «а которые, государь, дворяне и дети боярские розных горо- дов и новокрещены и татарове были на твоей государевой службе в Колуге с нами, и тех, государь,
…. взял с собою на твою государеву службу твой государев боярин и воевода князь Дмитрей Ми-
хайлович Пожарской в Северский поход» (Мордовина, Станиславский, Флоря, 1995, с. 108).
Преследование польского отряда А.Ю. Лисовского, вошедшего в историю под именем «ли- совчиков», сопровождалось непрерывными сражениями, которые шли с переменным успехом для воюющих сторон. «Быстрота, с которою в продолжении 1615 года прогуливался Лисовский по об-
ширному пространству московского государства, изумительна, – отмечает Н.И. Костомаров. – …
Воеводы по царскому приказанию гонялись за ним с разных сторон и не могли догнать» (Дворцо-
вые Разряды, 1850, с. 181–182; Костомаров, 1991, с. 8).
В середине лета 1616 г. царь Михаил Федорович запланировал поход «в Литовскую землю, за рубеж». С.М. Соловьев увязывает его начало с прекращением переговоров, которые вели враж-
дующие стороны под Смоленском (Соловьев, 1990, с. 93). Основу московских сил должны были
составить новокрещены, татары московских городов и юртовские татары со своими головами, а также стрельцы и казаки. Согласно разрядным записям за 1616 год, в этот поход были призваны около полутора тысяч человек, в том числе 490 юртовских татар и 200 астраханских конных стрельцов (Беляев, 1849, кн. 2, с. 55–56). Возглавить это войско было поручено воеводам князю Михаилу Канаевичу Тимбаеву и Никите Парамоновичу Лихареву.
Сборным пунктом войска была назначена Москва. Отсюда воеводам следовало двигаться на Волок, далее на Погорелое Городище и на Белую. В последнем пункте царские воеводы должны были взять у местного воеводы князя Василия Щербатова «вожей». Требования к этим людям предъявлялись достаточно строгие. «Вожи» должны были не просто знать «Литовские места», они брали на себя обязательство провести царские войска «на жилые места, а на сборных на ратных людей не навести, и за крепкия места за засеки и за болота и за ржавцы и за иныя крепкие места не завести, и измены никоторыя не учинить».
При этом в наказе, данном царем Михаилом Федоровичем воеводам Тинбаеву и Лихареву, подчеркивалось, чтобы они следили в походе за своими людьми («ратных людей смотреть почасту, чтоб без ведома никто никуда не ездил»), и в ходе передвижения по территории Московского госу- дарства не допускали никаких инцидентов с царскими подданными. Для этого воеводы должны были в «Государеве земле Московского государства идучи» пресекать со стороны своих войск гра- бежи городов и посадов, сел и деревень. Виновных в этом ратных людей рекомендовалось «от во- ровства унимать и наказанье ворам за воровство чинить, кто чево доведется».
Дальнейший план похода предусматривал движение московских войск от крепости Белой «в
Литовскую землю за рубеж» в направление Сурожа, Велижа и далее к Витебску, а также в иные места, «куда будет пригоже, смотря по тамошним вестям». Поход предполагалось осуществить в
виде стремительного рейда. Войско Тинбаева и Лихарева должно было передвигаться «легким де-
лом без кошей, не отяжеляся ничем, чтоб им в том мешканья не было».
На территории Литвы московское войско должно было постоянно выведывать о нахождении
«Литовских людей» и нападать на них: «села и деревни жечь и к городам приходить резвым делом,
и того искать, чтоб где город или у города посады пожечь и Литовским людям тесноту учинить».
Войску Тинбаева и Лихарева приказано было не уклоняться от встречи с небольшими неприятель-
скими отрядами, но остерегаться крупных воинских соединений противника и «ходить в войне с великим береженьем». Для этого воеводам рекомендовалось направлять по всем дорогам в дозор
«станицы и проезды… частые», чтобы знать оперативную обстановку, чтобы «Литовские люди
безвестно на них не пришли и дурна какого не учинили».
Разведав обстановку и выяснив отсутствие неприятельских отрядов, воеводы должны были направлять в те места голов с татарами для разорения местности. Командиры таких отрядов долж-
ны были действовать с одной стороны осторожно, не углубляться далеко во вражескую террито-
рию, «чтоб их Литовские люди от них (царских воевод. – И.Т.) не отхватили», но при этом во вре-
мя таких рейдов татарские отряды, находившиеся на службе московского царя, должны были дей-
ствовать не теряя лишнего времени. После разорения какого-либо местечка такие отряды должны были сразу же возвращаться к основному войску, чтобы оно могло двигаться дальше в походе.
Захваченных в плен местных жителей предписывалось допрашивать об обстановке: «нет ли где в собраньи Литовских людей, что Литовских людей умышленье и куда их походу чаят, и какие воин-
ские люди в Литовский земле есть ли и кто против их стоит…». Особый интерес представляли для московских властей вопросы геополитического характера. У взятых «языков» велено было выведы-
вать всеми возможными методами («розпрашивать и пытать»), жив ли польский король и если умер,
то как давно это случилось и что стало причиной смерти, в каких отношениях находятся поляки и литовцы, нет ли у них между собой какой розни, и если есть, то кто выступает против польского ко-
роля со стороны литовцев. В случае если у поляков с литовцами нет противоречий, то стараться вы-
ведать, что они замышляют, в частности, не планирует ли польский король выступить с армией к
Смоленску или к Северу или к другим русским городам. Московские власти интересовал также чис-
ленный состав неприятельских войск (кто и из каких земель в нем состоит), как обстоит дело с фи-
нансированием военных действий со стороны неприятеля (на полгода или на четверть года получили польские и литовские войска «гроши» за поход против Московского государства). Все добытые в
походе сведения следовало сразу же присылать к царю, а также к царским воеводам в Смоленск и в другие города, а наиболее ценных пленных («лучших языков») доставлять в Москву.
В случае если к московскому войску будут приходить перебежчики и изъявлять желание при-
нять московское подданство, то таких людей воеводы должны были принимать, приводить к при-
сяге и отправлять в ближайшие московские города, а если войско будет далеко от них, то держать этих людей под присмотром в полках, наблюдая, чтобы от них не было какой измены.
Поход должен был продолжаться до тех пор, пока не будут достигнуты его цели. Решение об
окончании похода должны были принимать сами воеводы Тинбаев и Лихарев, которые «как… Ли- товскую землю извоюют», должны были выйти в пределы Московского государства в том районе, где им будет удобно с военной точки зрения (Собрание, 1822, с. 145–147).
«И воеводы князь Михайло Канаев да Никита Лихарев с Москвы пришли на Белую, – сооб-
щают Дворцовые разряды за 1615/1616 г., – а с Белой ходили воевать Литовскую землю к Сурожу,
и к Витепску, и к Велижу и в иные места, и Литовскую землю воевали» (Дворцовые разряды, 1850,
с. 228). Сохранилась информация о письме к Великому гетману Литовскому И.К. Ходкевичу от витебского бургомистра, датированном 1616 г., в котором сообщалось, что русские войска сожгли
предместье г. Велижа, одних людей порубили, других взяли в плен (Исторические сведения, 1855,
с. 25, 126). Успешные действия русских войск в 1616 году встревожили польские власти и, по вы-
ражению историка С. Кобержицкого, «они устрашились видом пылающих сел и городов» (Тарна-
ва-Боричевский, 1842, с. 25–26).
В начале октября 1616 г. мы уже встречаем упоминание о награждении участников этого по-
хода «за Литовскую службу, что они были в Литовском походе с воеводами со князем Михаилом
Конаевым да с Микитою Порамоновым сыном Лихаревым». Вместе с воеводой Тинбаевым и голо- вой астраханских конных стрельцов Алексеем Шушериным, являвшимся одновременно головой астраханских юртовских татар, из похода вернулись 447 юртовцев. Следовательно, во время рейда
в «Литовскую землю» погибло свыше 50 астраханских татар.
Среди получивших награждения за Литовский поход были отмечены семь табунных голов: Иш-
киней Тарабердеев, Егмамет Ромозанов, Тохтаул Лудеяров, Моркаш Тесбердеев, Обреим Курмона- леев, Ших Дербышев, Айдагул Теребердеев, шесть есаулов, четыре сотника, 54 пятидесятника и де- сятника, 376 рядовых астраханских юртовских татар. А.В. Малов сообщает, что командиры астра-
ханской рати угощались на царском пиру в Грановитой палате Московского кремля, а рядовые уча-
стники похода были пожалованы непосредственно на Казенном дворе (Малов, 2014, с. 227–229).
На фоне непрекращающихся нападений на русские города и земли отрядов поляков и черкас поход войск под руководством воевод М.К. Тинбаева и Н.П. Лихарева в Литву в 1616 г. стал яркой
страницей в истории борьбы Московского государства с агрессией Речи Посполитой.
Наряду с участием в Литовском походе московские власти привлекали астраханских юртов-
ских татар для обороны столицы и других городов. Согласно имеющимся данным, в 1616 г. «по нагайским вестям» 60 юртовских татар вместе с дворянами, детьми боярскими, казаками и стрель-
цами (в общей сложности около 300 человек) под началом воеводы князя А.Г. Долгорукого и
С. Яковлева были поставлены прикрывать участок «деревянного» города Москвы от Тверских во-
рот до реки Неглинной («Неглимны»), еще 40 юртовских татар в таком же смешанном отряде слу-
жилых людей общей численностью в 316 человек под началом воеводы князя Ф.И. Лыкова и Ф.С. Плещеева должны были оборонять Москву на участке от реки Неглинной до Фроловских во- рот «деревянного» города (Беляев, 1849, кн. 3, с. 79–80).
В 1617 г. боевые действия между московскими и польско-литовскими войсками продолжались с большим ожесточением, и астраханским юртовским татарам довелось активно в них участвовать.
Инициатива в военной компании в 1617 г. была на стороне Речи Посполитой. Неприятель осадил
Смоленск, начались бои под Дорогобужем и в других местах. Еще не зная всей обстановки, в мае царь направил воевод князя П.И. Пронского и И.А. Колтовского в Дорогобуж, предписав им удержи-
вать уезд от врага. В состав этого войска, согласно данным Разрядной книги, наряду с другими слу-
жилыми людьми вошли 100 астраханских стрельцов и 335 юртовских татар. Но прибыв в Можайск,
воеводы выяснили, что Дорогобуж находится в осаде и пробиться к нему невозможно. Тогда царь указал им идти из Можайска в Вязьму и «Дорогобужу от Литовских людей помочь чинить, и над Ли-
товскими людьми промышлять, сколько Бог помочи подаст» (Беляев, 1849, кн. 3, с. 84–85).
Польско-литовские войска тем временем развивали свой успех. В июне в Москве стало извест-
но, что «Литовские люди и Черкасы, ис под Дорогобужа пришли во Ржевской уезд войною, а в роспросе сказывают, что Литовские люди идут в войну в Старицу и в Торжок и на Устюжну». По этим вестям царь приказал воеводе Ф.И. Погожеву выступить «для промыслу на Литовских людей,
которые приходили на Погорелое городище и под Старицу». В состав его войска вошли дворяне и дети боярские, иноземцы «старого выезду», московские стрельцы и юртовские татары. Царский на-
каз предписывал воеводе Ф.И. Погожеву выступить на Волок, разведать обстановку в Старицком и в
Зубовском уездах и «над Литовскими людьми поиск учинить, а себя уберечь». Если выяснится, что
неприятель численно превосходит приданные ему силы, воеводе Ф.И. Погожеву разрешалось взять татар, которые были в составе русских войск в Можайске и в Волоке. В случае отсутствия в Стариц- ком и в Зубовском уездах польско-литовских войск и их отхода к Дорогобужу войско Ф.И. Погожева должно было занять Волок и ожидать дальнейших распоряжений (Беляев, 1849, кн. 3, с. 85–87).
В середине июля в Москву поступили донесения от воевод из Кашина, Бежецкого верху, Уг-
лича, что польско-литовские войска разоряют их уезды и идут в Вологодские и Белозерские места. Против них с Москвы были направлены воеводы Ф.М. Бояшев и Д.И. Милославский. Основу их войска составили 450 юртовских татар и 200 астраханских стрельцов, а также дворяне и дети бояр-
ские из Углича, Кашина и других городов, а также романовские татары (еще дополнительно
312 человек).
В царском наказе, данном воеводам Ф.М. Бояшеву и Д.И. Милославскому, предписывалось
«Юртовских Татар и Астараханских стрельцов по спискам пересмотреть всех на лицо, и итти с ни-
ми с Москвы Углецкою дорогою на Углич, или где пригоже, к Литовским людем ближе». Достичь Углича им приказано было за два дня. Здесь воеводы должны были организовать разведку обста- новки, пополнить свои силы за счет угличан и ожидать прибытия дополнительных сил из городов,
служилые люди которых были назначены в их войско. В случае обнаружения неприятеля воеводы должны были «над Литовскими людьми промышлять на городех и на станех и в крепких местех,
сколько Бог помочи подаст и смотря по тамошнему делу». При этом главная задача, которая была перед ними поставлена, заключалась в том, чтобы «над Литовскими людьми поиск учинить, и в Замосковные городы в войну их не пропустить». При этом воеводам рекомендовалось поддержи-
вать связь с воеводой Ф.И. Погожевым, которому к тому времени «по вестям» приказано было пе-
рейти с войском в Торжок.
Наказ воеводам Ф.М. Бояшеву и Д.И. Милославскому показывает, что московские власти придавали большое значение выяснению планов польско-литовских войск, чтобы иметь возмож-
ность оперативно на них реагировать: «будет ково Литовских людей или Руских воров, которые ходят с Литовскими людьми, возмут в языцех, и Федору Литовских людей и Руских воров велеть пытать на крепко, и огнем жечь, и у пытки роспрашивать: многие ль Литовские люди пришли, и
откуды и котораго полку, и куда идут, и долго ль им в тех походах быти, и что их умышленье, и где Гасевской, и что его умышленье…» (Беляев, 1849, кн. 3, с. 88–89).
В развернувшейся борьбе часа весов попеременно склонялась то на одну, то на другую сторо-
ну. В Москву время от времени поступали донесения о победе над врагами. В некоторых из них,
без сомнения, участвовали и астраханские юртовские татары. Так, 27 августа 1617 г. в столицу прибыл гонец от воеводы Ф.И. Погожева, сообщивший, что войско под его командованием настиг- ло «литовских людей», которые «громили» боярина князя И.А. Хованского в Белозерском уезде, и,
нанеся им поражение, взяло в плен 18 человек (Мордовина, Станиславский, Флоря, 1995, с. 65).
Тем не менее, после вступления в 1617 г. в войну новых польских сил во главе с королевичем
Владиславом польско-литовским войскам удалось добиться определенного успеха: они вынудили осенью 1617 г. царских воевод снять осаду Смоленска, заняли Дорогобуж, Козельск, Вязьму. Нача-
лись тяжелые бои под Можайском. Из Москвы на помощь Можайску, где сели в осаду воеводы Ф. Бутурлин и Д. Леонтьев, было послано войско во главе с воеводами Б.М. Лыковым и Г.Л. Волуе- вым. По сведениям А.Е. Тараса, помимо двух тысяч дворян и боевых холопов, у них были 400 та-
тар и 1600 казаков. Другой русский отряд занял Волок (Тарас, 2006, с. 582).
Об участии в сражениях под Можайском астраханских юртовских татар имеются сведения в
Книге сеунчей. Так, 23 ноября боярин и воевода князь Б.М. Лыков писал к царю Михаилу Федоро-
вичу из Можайска об успешной военной операции, проведенной против литовцев воеводой
Г.Л. Волуевым, в отряде которого были дворяне, дети боярские, юртовские татары и казаки. «И воевода Григорей Волуев, сшод литовских людей в Можайском уезде в государеве в дворцовом селе в Олешне и в деревнях от Можайска шездесят верст ноября в 21 день, литовских людей заста-
ву побили наголову и pотмистров и порутчиков, и хорунжих, и товарыщев, и пахолков, и знамена,
и литавры, и сурначеев, и трубача, и затинные пищали, и листы польские поймали, и з бою присла-
ли с сеунчом можаитина Ивана Коноплева...» (Мордовина, Станиславский, Флоря, 1995, с. 68).
После безуспешных попыток взять Можайск, королевич Владислав вынужден был отвести свое войско на зимовку в Вязьму. А.Е. Тарас отмечает, что воеводы Б.М. Лыков и Г.Л. Волуев
«чуть ли не ежедневно» рассылали из Можайска татар и казаков под соседние города «за языка-
ми». В плен к ним попадались в основном польско-литовские «пахолики» (то есть слуги), соби-
равшие продовольствие для своей армии (Тарас, 2006, с. 583).
Получив в начале 1618 г. подкрепление, польское войско в первых числах июня двинулось из Вязьмы в поход на Москву. Чтобы не оставлять в своем тылу русских, укрепившихся в Можайске, поляки предпринимают попытку выманить их оттуда, штурмуя расположенное рядом Борисово Городище. В этих условиях московские власти перебрасывают к Можайску дополнительные силы. Одна из ратей во главе с князем Д.М. Пожарским получила приказ передвинуться из Калуги в Бо- ровск, чтобы оттуда помогать воеводам, оборонявшим Можайск. Вскоре в районе Пафнутьева мо- настыря у Боровска развернулись масштабные военные столкновения, в которых приняли участие и астраханские юртовские татары. Согласно «Новому летописцу», после того, как князь Д.М. По- жарский поставил острог у Пафнутьева монастыря, к нему на подмогу пришли с Москвы «астра- ханский мурза Курмаш с юртовскими татарами да с стрельцами астраханскими». Из этого острога царские воеводы «посылали много отрядов под королевичевы таборы и литовских людей убивали, языков брали, и утеснение им делали великое» (Хроники, 1998, с. 397).
В начале августа 1618 г. воеводы Б.М. Лыков и Д.М. Черкасский уводят из Можайска основ-
ные русские силы к Боровску, откуда отступают к Москве. В сентябре 1618 г. в Москве состоялся земский собор, на котором обсуждался план обороны столицы от польских войск во главе с коро-
левичем Владиславом. По итогам совещания решено было призвать дополнительные силы из Яро-
славля и Нижнего Новгорода и сосредоточить полки за рекой Москвой, у Арбатских и у Сретен-
ских ворот, за рекой Яузой и на других наиболее опасных направлениях. За рекой Яузой полки бы- ло доверено возглавить князьям С. Прозоровскому и С. Шеховскому. В числе других ратных лю- дей за Яузой должны были обороняться от поляков два отряда юртовских татар. Известно, что од-
ним из этих отрядов, насчитывавшим 164 человека, командовал мурза Курмаш Урусов. Другой от-
ряд юртовцев в количестве 212 человек пришел в Москву из Можайска с боярином князем
Б.М. Лыковым (Собрание, 1822, с. 173). С большой долей вероятности можно предположить, что вторым юртовским отрядом командовал воевода М.К. Тинбаев.
В ходе развернувшихся в октябре 1618 г. боях за Москву во время одной из вылазок предво-
дитель астраханских юртовских татар воевода М.К. Тинбаев погибает. «Новый летописец» сооб-
щает, что «служивший государю сын Конай Мурзы князь Михаил, бывший в православной хри-
стианской вере… за православную веру, и за государя ходил… с Москвы на литовские таборы, и многих литовских людей побивал, и языков многих приводил, и бился с Литвой беспрестанно, не
щадя головы своей». В своем последнем походе воевода М.К. Тинбаев прошел с отрядом по Озе- рецкой дороге в село Белый Раст, где «литовских людей много перебил и языков многих взял». На обратном пути в Москву между Озерецком и Белым Растом его отряд подвергся нападению литов-
цев. «И был у него с ними бой великий, – сообщает «Новый летописец», – многие же дивились его богатырству, уподобился он древним богатырям; тут же его и убили» (Хроники, 1998, с. 401).
Спустя 20 дней после начала штурма Москвы польские войска, не достигнув успеха, отходят к
Троице-Сергиеву монастырю, а малороссийские полки гетмана Сагайдачного, выступавшие в этой войне на стороне Речи Посполитой, уходят к Киеву. Одновременно начинаются переговоры между
противоборствующими сторонами, закончившиеся Деулинским перемирием.
Таким образом, можно видеть, что астраханские юртовские татары в течение пяти лет (с 1613
по 1618 гг.) принимали активное участие в войне с Речью Посполитой в составе русских войск.
Число их отрядов на первых порах не превышало нескольких десятков человек, многие из которых зачастую не имели лошадей. Но постепенно количество астраханских татар в рядах московских
войск возрастало и стало достигать в 1617 г. около тысячи человек. Это было связано с тем, что
царским войскам удалось взять под свой контроль Нижнее Поволжье, что помогло обеспечить при-
зыв на службу большего контингента юртовцев.
Астраханские юртовские татары воевали под началом своих табунных голов, над которыми были поставлены в качестве воевод мурза Мурмаш Урусов и принявший православие сын мурзы
Каная Тинбаева Михаил Канаевич Тинбаев. Часто этим же командирам подчинялись отряды астра-
ханских стрельцов, действовавших вместе с юртовцами.
В ходе боевых действий юртовские татары использовались царскими воеводами как в оборо-
нительных, так и в наступательных операциях. К числу наиболее ярких страниц их военной био- графии в период русско-польской войны 1609–1618 гг. следует отнести преследование отряда А.Ю. Лисовского в 1615 г., Литовский поход 1616 г., сражения под Можайском в 1617–1618 гг., у
Пафнутьева монастыря под Боровском в 1618 г. и участие в боях под Москвой в октябре 1618 г.
ЛИТЕРАТУРА
Кн. 1. 1849. С. 1–60.
Кн. 2. 1849. С. 1–86.
Кн. 3. 1849. С. 1–140.
361 с.
шведской интервенции // Археографический ежегодник за 1964 год. М. 1965. С. 316–332.
Книга, 1991.
Сигизмунда и королевича Владислава // Сын отечества. 1842. № 4. С. 3–40.
кова // Русская историческая библиотека. Т. 9 / Отв. за том член АК А.И. Тимофеев. СПб., 1884. С. 1–381.
ных дел. М.: В типографии Селивановского, 1822. Ч. 3.
1990.
XVII вв. М.: ACT; Мн.: Харвест, 2006. 800 с.
писец». М.: Фонд Сергея Дубова, 1998.
PARTICIPATION OF YURT ASTRAKHAN TATARS IN THE RUSSIAN-POLISH WAR OF 1609–1618
I.V. Toropitsyn
The article deals with the events of Russian-Polish war of 1609–1618 in the context of participation of Astra- khan Tatars Yurt. It focuses on aspects such as the number of units yurtovtsev designed under the banner of Russian troops, commanders of the Yurt Tatars, Astrakhan Tatars participate in specific military operations, promotion of Yurt Tatars by the tsarist authorities for military success. It is noted that a broad involvement of the Astrakhan Tatars Yurt on the side of the king's army against the Poles became possible after the restoration in 1614 of the Moscow State power in the Lower Volga region. Royal magistrates used yurtovtsev both defensive and offensive operations. Their services are paid for in time of war, and on the results of the military operations.
Keywords: Russian-Polish war of 1609-1618 years, Yurt Astrakhan Tatars, Lithuanian hike, the defense of
Moscow.
Сведения об авторе:
Торопицын Илья Васильевич – кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России, Аст-
раханский государственный университет (г. Астрахань); E-mail: itoropitsyn@mail.ru
Toropitsyn Ilya Vasil’evich – Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Department of Russian
History, Astrakhan State University (Astrakhan).
255
УДК 94 (470.41)"17/18"
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ТАТАРСКИХ ПОМЕЩИКОВ И ИХ ДВОРОВЫХ ЛЮДЕЙ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.
(НА ПРИМЕРЕ РОДА ЯУШЕВЫХ)
© 2016 г. И.З.Файзрахманов
В статье рассматриваются взаимоотношения между Яушевыми и их дворовыми людьми на протяжении второй половины XVIII – первой половины XIX в. как сложное социально-экономическое явление, отличное от привычного в нашем понимании взаимоотношений помещика и крепостного в русской деревне. В центре внимания – имущественные споры, вопросы личной независимости и закрепощения.
Ключевые слова: Яушевы, XVIII век, дворовые люди, помещичьи крестьяне, взаимоотношения, жало-
ба, наказание, повинность.
Вопросы формирования и социальной эволюции сословия служилых татар в составе Русского государства в XVI–XVIII вв. не раз становились предметом изучения историков в последние 30–40 лет. В статье С.X. Алишева «Социальная эволюция служилых татар во второй половине XVI– XVIII вв.» (Алишев, 1984) показан процесс разложения прежней военно-служилой знати Казанско- го ханства и постепенного низведения ее в правах, наряду с ясачным населением, до положения государственных крестьян. Публикации Д.А.Мустафиной охватывают широкий круг вопросов, в числе которых изучаются становление поместного землевладения, торгово-промысловая деятель- ность, признание в дворянском достоинстве отдельных родов служилых татар и др. (Мустафина,
2007, 2009, 2012). Активизация исследований по татарскому дворянству также выразилось в изда-
нии работ С.Х.Еникеева «Очерк истории татарского дворянства» (Еникеев, 1999), И.Р.Габдуллина
«От служилых татар к татарскому дворянству» (Габдуллин, 2006), Г.Б.Азаматовой «Интеграция национального дворянства в российское общество: на примере дворян Тевкелевых» (Азаматова,
2008) и др. В последней работе особо рассматриваются способы приобретения земельной собст- венности помещиков Тевкелевых, формирование их крепостного населения, степень привязанно- сти крепостных к своим помещикам, напряженные взаимоотношения крестьян и помещиков, кото- рые иногда выливались в такие формы социального протеста, как неповиновение, отказ от работ,
участие в восстаниях, в том числе в Крестьянской войне 1773–1775 гг.
В этой статье мы ставим цель раскрыть характерные черты взаимоотношений между служи- лыми мурзами из рода Яушевых и их дворовыми людьми. Освещение этой малоизученной темы, которая оставалась нераскрытой, прежде всего, по причине крайней малочисленности крепостных у татар, даст возможность глубже осознать внутреннюю жизнь самого татарского общества второй половины XVIII – первой половины XIX в., обремененную многочисленными налогами и повинно- стями.
Во второй половине XVIII в. было несколько обращений дворовых Яушевых в судебные и ад- министративные учреждения, главным образом обусловленные нежеланием крестьян подчиняться им, которых они зачастую не признавали своими хозяевами, так как себя считали выходцами из ясачных или служилых крестьян, а вовсе не из помещичьих.
Так, еще в 1767 г. татары д.Кумургузя Алатской дороги Казанского уезда Абдул Сеитов и еще пять однодеревенцев подали прошение на имя императрицы с просьбой об исключении их от владе- ния Яушевых. За неподчинение помещикам и за подачу ненадлежащего Ее Императорского Величе- ства руки прошения они были наказаны плетьми и возвращены во владение их прежних владельцев (НА РТ. Ф.168. Оп.1. Д.836. Л.32). Напомним, это тот самый год, с которого крестьянам было запре- щено подавать прошения, жалобы на своих помещиков лично императрице или императору.
Начиная с 1790-х гг. случаи неподчинения крепостных Яушевым становятся довольно часты-
ми. Подобная ситуация, которая случилась с А.Сеитовым и с его «товарищами», повторилась в
1792 г. с ним же и с 5-ю крепостными Рафика и Япея Яушевых в д.Кумургузя Арского уезда Ка- занской губернии. Крепостные также были отданы под суд, наказаны плетьми и возвращены вла- дельцам (Там же. Л.33–33об.).
Однако подобные исходы дел уже не могли испугать подвластных крестьян. Из следственного дела, производившегося в Царевококшайском земском суде в 1795 г. по делу об отыскивании вольности крестьян д.Уртем Царевококшайского уезда Казанской губернии от князей Яушевых видно, насколько укоренившимися были противоречия между помещиками и их крестьянами, ко- торые не могли быть решены одним лишь росчерком пера или простым наказанием провинивших- ся, что можно усмотреть в нескольких сотнях листов бумаг со справками из различных присутст- венных мест (ГА РМЭ. Ф.236. Оп.1. д.211).
Крестьяне д.Уртем в 1795 г. подали прошение на имя императрицы, которое было рассмотре- но в Казанском губернском правлении. В прошении они указывали, что они исстари являлись слу- жилыми татарами и платили все государственные подати, выполняли повинности, наряду со всеми государственными крестьянами. В то же время они выразили недовольство на Мусу, Гайсу, Юсупа и Валита Исмагиловым детям Яушевым, проживавшим в д.Кошар Арского уезда, которые, по мне- нию уртемских крестьян, неизвестно на каком основании считали их своими крепостными и по- требовали вернуть им все забранные Яушевыми деньги, хлеб, скот и проданных их детей, и вообще запретить въезд Яушевых в их деревню (Там же. Л. 97об., 98 об.).
Вкратце рассмотрим каким именно повинностям и лишениям подвергались уртемские кресть-
яне со стороны Яушевых.
Крестьяне жаловались, что Муса, Гайса, Юсуп и Валит Исмагиловы дети Яушевы приезжают в их деревню когда им угодно и разоряют их – отбирают деньги, хлеб, разный скот, забирают их детей в качестве прислуги в своих дворах и используют в тяжелых работах, в том числе в кора- бельных работах вместо себя, так же продают другим людям, для отдачи в рекруты (Там же. Л. 97об.–98, 101об.).
Уртемские крестьяне приводили перечень, забранных у них Яушевыми имущества и людей.
Перечень имущества и людей, забранных Яушевыми
в д.Уртем в период с 4-го по 5-ю ревизию (ГА РМЭ, ф.236, оп.1, д.211, л.10–10об.)
Таблица 1
|
Имя и отчество |
Забрано |
||
|
имущества (стоимость в рублях и копейках) |
денег в рублях и копейках |
людей |
|
|
Ильмурза Биктемиров |
55 р. |
дочь Мухибба |
|
|
Манасып Ильмурзин |
намолоченный овес (25 р.) |
42 р. |
|
|
Абдрашит Ильмурзин |
лошадь (25 р.), корова с теленком (15 р.), одно улье пчел (12 р.) |
||
|
Мансур Бикемаев |
одно улье пчел (11 р.), овца (2 р. 50 коп.), гусь колотый (50 коп.) |
37 р. |
|
|
Якей Ермаков |
одно улье пчел (15 р.) |
42 р. |
дочери Минка, Сахиба, Урзиха |
|
вдова Разья Кадырова |
лошадь (30 р.) |
сын Япей |
|
|
Калей Надыров |
корова (15 р.) |
77 р. 50 коп. |
|
|
Шарып Аширов |
50 р. |
дочь Юзлюкей |
|
|
Ибрай Биктемиров |
45 р. |
сын Мусагит (продан в рекруты Царевококшайской округи дерев- ни Уры служилым татарам за триста рублей); сын Абдрахим; дочь Юзлюкей |
|
|
Иманай Юртюкеев |
45 р. |
сын Муртаза, дочери Гулбика, Гулбар и еще третья дочь |
|
|
Исай Биккулов |
сыновья Ишбул, Мустай |
||
|
Мядей Алкин |
сыновья Мусагут и Мустакей |
||
|
Ибраш |
сын Мухаммет |
||
|
Всего |
151 р. |
393 р. 50 коп. |
18 душ (+300 р. за проданного рекрута) |
Уртемские крестьяне также жаловались, что Яушевы для их покорности запугивали продажей другим людям, били и сажали в колодки, при этом не давали пищи (Там же. Л. 98).
В подтверждение своей личной свободы уртемские крестьяне приводили то обстоятельство, что если бы они были помещичьими крестьянами, то никаких податей, корабельной работы и рек- рутства в пользу государства без какого-бы то участия помещика они бы не несли, а так они само- стоятельно платили подати и выполняли повинности наравне с остальными некрепостными кре- стьянами, на что у них были следующие доказательства: представили квитанцию в приеме рекрут, плакатный паспорт для выездов из места жительства, квитанции уездного казначейства в получе- нии с них оброчных денег и в зачет за корабельную работу. Кроме того, когда Яушевы забирали у них детей, они брали подписку с них будто бы они отдают своих детей не в подданство, а за невоз- можностью их воспитывать, а если бы они были действительно их помещиками, то Яушевым не было бы никакой необходимости придумывать такую причину при отобрании у них детей (Там же. Л. 98).
В ответ сами Яушевы также подали прошение с жалобой на их отказ подчиняться им и с дока-
зательствами подчиненности этих крестьян по жалованным крепостям и по владельческим записям
1-й, 2-й, 3-й и 4-й ревизий (Там же. Л. 99). Кроме того, они подтверждали свое дворянское проис- хождение по ранее представленным в Казанское дворянское собрание документам, по которым со- брание удостоило их в княжеском достоинстве и представило документы для утверждения в Сена- те. Все жалобы уртемских татар на Яушевых последние назвали лживыми и клеветническими слу- хами, не заслуживающими какого бы то ни было доверия.
Муса, Гайса, Юсуп и Валит Исмагиловы дети князья Яушевы в доказательство своих поме- щичьих прав приводили две владенные выписи, выданные первая их прадедам Богдану Исенееву сыну князю Яушеву на крестьян деревень Уртем, Мокши и Кумургузи, а вторая Исенею мурзе Се- менееву сыну князю Яушеву на земли и сенные покосы, еще купчую на земли и сенные покосы, выданные их двоюродному брату Ибраю Семенееву. Сами подлинники документов были утрачены во время пожара в Казани в 1742 г. (Там же. Л.106).
На жалобы уртемских татар в отправлении их Яушевыми вместо себя на заготовки корабель- ных лесов сами Яушевы заявили, что эти крестьяне стали исправлять лашманскую повинность только после 1782 г., и то только за себя, а не за них (Там же. Л. 45 об., 106 об.).
Яушевы также не согласились со всеми жалобами уртемских татар об отобрании у них иму- щества и детей. По их показаниям, дочь Мухибба ранее упомянутого татарина Ильмурзы Биктеми- рова была выдана в замужство за дворового человека, за что ее отцу жених отдал калым в размере
10 руб., а за выдачу другой его дочери Хамиды за свободного человека без разрешения помещика с И.Биктемирова было взыскано 40 руб. в пользу Яушевых. Точно также за выдачу дочери Манасы- па Ильмурзина (сына Ильмурзы Биктемирова) за свободного человека без разрешения помещика от ее отца было получено 40 руб. (Там же. Л. 106 об.).
По сведениям Яушевых, у Абдрашита Ильмурзина ничего не было взято, а то, что числилось взятым у него (лошадь, корова с теленком, одно улье пчел) на самом деле было взято у другого их крестьянина Исая Биккулова, отданного в рекруты, а его два малолетних сына Ишбай и Мустай были забраны Яушевыми к себе. У Мансура Бикемаева также ничего не было взято, а получено от того отданного в рекруты Исая Биккулова один улей с пчелами. 37 руб. денег, овца и гуся они не брали.
У Якея Ермакова действительно были взяты три дочери: Минка отдана в качестве приданого их сестре Зюбейде Исмагиловой Яушевой, Сахиба находилась при дворе, а Урзиха выдана Яуше- выми замуж за свободного человека. Пчелы также были взяты от того отданного в рекруты Исая Биккулова, а 42 руб. они не брали.
У вдовы Разьи Кадыровой сын Япей был продан Усману Семенову, а ее две лошади были взяты. У Калея Надырова никакой собственной коровы не было забрано, а забрана та корова, которая осталась у него от взятого в рекруты Бикбова. За вышедшую замуж за свободного человека дочь Васифу ее отец заплатил Юсупу Исмагилову князю Яушеву 56 руб. 50 коп., за другую дочь Насыху он же получил калым от жениха в размере 13 руб., еще получено 3 руб. за взятую рекрутскую избу,
а 5 руб. не получено (Там же. Л. 46, 107).
Шарыпа Аширова, бежавшего от помещика, и который был пойман, не стали судить, но взяли от него 50 руб., а дочь девку Юзлюкею взяли к себе во двор.
У Ибрая Биктемирова сын Мусагит был взят и продан татарам деревни Уры Царевококшай- ского уезда не за 300, а за 200 руб., после чего он пошел в рекруты вместо уринских. Другой его сын Абдрехим был отдан в качестве приданого сестре братьев Яушевых Зюбейде Исмагиловой
Яушевой. Дочь Юзлюкея вышла замуж за дворового человека, за две же дочери, вышедших замуж за вольных людей, не их отцом, а их женихами выплачено 30 руб., а не 45 руб.
У Иманая Юртукеева сын Муртаза был взят во двор, ее дочери первая Гулбика была отдана за дворового человека, вторая Гульгара пропала до 1783 г., а третья Гулбара была выдана замуж за дворового, за которую Яушевыми было получено 40 руб. калыма от ее мужа, а не от Иманая.
У Мядея Алкина сын Мусагит был взят во двор, который в 1794 году отпущен на волю и ме- стонахождение его неизвестно, другой сын Мустакей подрабатывал вольнонаемным работником, за которого его отец получал денежную плату.
У умершего Ибраша сын Мухаммет был взят во двор, так как они и по ревизским сказкам числились во дворе (Там же. Л. 106 об.–107об.).
Несмотря на противоречивые показания уртемских крестьян и Яушевых, можно сделать опре-
деленное представление о степени зависимости первых от последних. Прежде всего, бросается в глаза, что крестьяне д.Уртем не платили оброк Яушевым. Все выплаты шли через уездное казна- чейство в государственную казну, в том числе оброчные деньги. Барщинное хозяйство как таковое не сложилось – хотя земли д.Уртем и были за Яушевыми по жалованным грамотам, сами уртем- ские крестьяне фактически пользовались землей как собственной, несмотря на то, что они счита-
лись дворовыми, т.е. безземельными крестьянами. В то же время, мы видим достаточно крепкую
личную зависимость крестьян от Яушевых. Дворовых могли продать другим людям, забирать ма- лолетних в свои дома для последующей работы во дворе и в поле. Из личной зависимости крестьян вытекала и их имущественная зависимость, проявлявшаяся в различных формах. Так, если дочь дворового крестьянина выходила замуж за свободного человека без согласия Яушевых, то ее отец или жених должны были выплатить определенную им сумму. В большинстве случаях жених отда- вал калым не родителям невесты, а их хозяину. Лишь в одном из рассмотренных случаев зафикси- ровано, что Яушевы добровольно согласились выдать дочь их дворового человека, не требуя выку- па. Как видим из показаний Яушевых, чаще всего имущество крестьян, начиная от улья пчел и за- канчивая лошадьми и коровами, забиралось ими у ушедших в армию рекрут, хотя по показаниям уртемских татар, не только у них.
В качестве одного из основных доводов своего нежелания служить Яушевым уртемские тата- ры приводили свою родословную, которая будто бы восходит к служилым татарам, родственным со служилыми татарами соседней деревни Нуртяк. Так, татарин д.Уртем Ильмурза Биктемиров по тому, что ему рассказывал отец, заявлял, что его предок Булат, отчества которого никто уже не помнил, был родствен со служилыми татарами д.Нуртяк, от Булата родился сын Сарманай, от Сар-
маная Чабыш, от Чабыша Биктемир, от Биктемира он Ильмурза, а от Ильмурзы сын его Абдрешит.
Для выяснения родственных связей татар д.Уртем со служилыми татарами д.Нуртяк были вы- требованы документы 1-й, 2-й и 3-й ревизий, по которым они значились дворовыми Яушевых (Там же. Л.74–78, 111, 114 об.–116 об.). Для сведения также была приведена копия грамоты 1622 года, данная воеводами князем Борисом Михайловичем Лыковым, князем Федором Петровичем Баря- тинским и дьяками Андреем Степановым и Иваном Васильевым Исенею мурзе Семенову князю Яушеву на владение выморочными поместными дачами, оставшимися от Тохтара Тохтамышева после его смерти в деревнях Атня, Кумургузя, Айша и Уртем. В документе особо оговаривалось:
«а ему с кабаков и поместья государева служба служить и которые крестьяна в тех Тохтаровских поместьях ныне живут и впредь учнут жити помещика Исенея мурзы Семенева слушал пашню на него пахал и доход ему помещиков платил чем он кого пооброчит до тех мест как за ним те поме- стья отпишут и измерят государевы большие писцы и мерщики и учинит за ним пашни» (Там же. Л. 81, 118–118 об.). Однако родственные связи татар д.Уртем и д.Нуртяк подлинно так и не были выяснены. В дополнение к этому можем сказать, что некий Бикбулатко Болтаев с двумя сыновьями Мурзайком и Курманайком упоминается в числе дворовых людей Богдана мурзы Семенеева сына Яушева в д.Уртем по переписным книгам окольничего Т.Ф.Бутурлина и подьячего А.Грибоедова поместий служилых новокрещенов, мурз и татар по Алатской дороги Казанского уезда за 1646 г. (Там же. Л.103 об.).
В итоге, в 1797 г. уртемские татары по решению Казанской палаты суда и расправы были ос- тавлены за Яушевыми с той оговоркой, что если Яушевы не будут Сенатом утверждены в дворян- ском достоинстве, то тогда смогут получить свободу (НА РТ. Ф.168. Оп.1. Д.836. Л.42). Такое ре- шение Казанской палаты суда и расправы, хотя и оставило уртемских татар во владении и полном повиновении князьям Яушевым, но дало толчок к новым неповиновениям со стороны дворовых,
поскольку Яушевы, несмотря на настойчивые прошения в государственные учреждения Россий-
ской империи, так и не утверждались в дворянском достоинстве.
В 1799 г. в Оренбургской гражданской палате рассматривалось дело о непризнании татарами д.Верхние Ерыклы Мензелинского уезда Оренбургской губернии своей подвластности отставному подпоручику той же деревни Мухамету Усманову и д.Кошар Юсупу Исмаилову князьям Яушевым. В ходе разбирательства дела выяснилось, что эти татары д.Верхние Ерыклы с 1-го по 4-ю ревизию были записаны за Яушевыми, а по 5-й ревизии без всяких на то оснований показали себя служи- лыми татарами. По решениям Сената от 25 и 27 мая 1803 г. было определено, что упомянутые та- тары д.Верхние Ерыклы должны оставаться у прежних владельцев, и то, что они платят равные со своими помещиками налоги, не освобождает их от подчинения своим владельцам. В то же время разъяснялось, что сами помещики не имеют права взыскивать с них положенные с них государст- венные налоги (Там же. Л. 36 об.–37 об.).
В 1810 г. крепостной Япея Даутова князя Яушева Биккеня Мустафин из д.Мокши Казанского уезда Казанской губернии жаловался на своего владельца. Дело обстояло так: Б.Мустафин выдал свою дочь Алифу без согласия помещика за государственного крестьянина д.Менгер того же уезда Сабита Габбясова, после чего Я.Даутов при помощи казачьей команды отобрал ее от мужа и на- сильно выдал за своего дворового человека д.Мокши Абсаляма Юнусова. В результате Б.Мустафина продержали в смирительном доме 3 недели (НА РТ. Ф.168. Оп.1. Д.836. Л. 34–35; ГА РМЭ. Ф.236. Оп.1. Д.211. Л.221 об., 222).
Неоднократные попытки Яушевых привести татар д.Уртем к повиновению, в том числе с по- мощью воинских команд, не дали желаемых результатов. Дело доходило до оскорблений и угрозам жизни помещика со стороны уртемских татар, которые и при присутствии земской полиции не гнушались выражать свою неприязнь. Например, в 1810 г. Казанская палата уголовного суда при- судила уртемских татар к содержанию на 3 недели в смирительном доме, которые никаких доказа- тельств на свою свободу не приводили, а просили истребовать у Яушевых крепостные и владе- тельные акты (НА РТ. Ф.168. Оп.1. Д.836. Л. 44 об.–45).
В 1817 г. уртемские татары вновь подали прошение с просьбой об их освобождении от Яуше- вых (Там же. Л. 37 об.). Рассмотренное в Царевококшайском уездном суде дело первоначально бы- ло в пользу уртемских татар – по определению суда от 14 марта 1817 г. они получили свободу (Там же. Л. 41 об.). Однако не все было так просто. Уже 10 мая того же года Царевококшайский уездный суд предписал Царевококшайскому земскому суду прекратить исполнение прежнего своего поста- новления и чтобы он руководствовался предписанием губернского правления «к ограждению права
владельцев Яушевых от оказываемых возмущений, чинимых уртемскими татарами, принадлежа-
щими Яушевым, тотчас принял меры с употреблением в нужном случае воинской команды» (Там же. Л. 40).
Такие двоякие постановления объяснялись отсутствием однозначной позиции государства по отношению к потомкам татарских помещиков, которые в свое время получили владельческие пра- ва на поместья и крестьян, но со времен Петра I находились в податном состоянии и постепенно теряли свои владельческие права. Так, во время проведения второй ревизии в 1745–1748 гг. возник вопрос, как писать в ревизских сказках дворовых людей крещеных и некрещеных служилых мурз и татар, находившихся в подушном окладе. Были различные мнения: 1) оставить их по прежнему за ними в семигривенном окладе (70 коп.), соответственно, предполагалось, что оставшиеся 40 коп. оброчных денег они должны были платить своему хозяину; 2) оставить их по прежнему за ними в семигривенном окладе, но исключить из числа дворовых русских крестьян (всего 40 человек), ко- торые по указу от 30 сентября 1726 г. оказались во владении новокрещеных мурз и татар; 3) по примеру имевшихся в небольшом количестве у них же за служилыми мурзами и татарами Казан- ской и Оренбургской губерний некрещеных башкир, написать дворовых людей наравне с ними в своих деревнях и обложить этих дворовых дополнительно четырехгривенным (40 коп.) окладом государству; 4) оставить за ними только написанных в прежнюю перепись, а купленных между ре- визиями отобрать, обосновывая это тем, что законы не разрешали покупать крестьян находящимся в подушном окладе людям; 5) отобрать всех их дворовых и распределить по их желаниям (ГА РМЭ, ф.236, оп.1, д.211, л.126 об.–128 об.). Как известно, по указу от 16 декабря 1745 г. крещеным служилым мурзам и татарам «как о дворянех чинить повелено» и «в нынешнею перепись в подуш- ной оклад писать не велено» (ГА РМЭ. Ф.236. Оп.1. Д.211. Л. 128 об.; ПСЗ–1, т.12, №9236). Дворо- вые люди некрещеных служилых мурз и татар были написаны наравне с ними в своих деревнях с
обложением дополнительного четырехгривенного оклада (ГА РМЭ. Ф.236. Оп.1. Д.211. Л. 128).
Таким образом, государство не отобрало у них дворовых людей, но уравняло в правах.
В нашем случае, в административных органах также были различные мнения, как в пользу ос- вобождения уртемских татар, так и против. Так, казанский гражданский губернатор И.А.Толстой, которому в 1820 г. было внесено на утверждение указанное дело, рассмотрев справки, по которым уртемские татары должны были оставаться при Яушевых, и то, что по прежним решениям они нака- зывались, нашел решение Казанской палаты суда и расправы 1797 года законным, и, утвердив, на- правил для дальнейшего производства. Таким образом, И.А.Толстой, никак не касаясь вопроса ут- верждения Яушевых в дворянском достоинстве, считал Яушевых помещиками уртемских татар и негласно придерживался того мнения, что если даже Яушевы не были бы утверждены в дворянском достоинстве, то все равно уртемские татары оставались бы в прежнем своем состоянии – во владении князей Яушевых, так как последние если не сейчас, то через какое-то время могли добиться своего признания. Мнение исполнявшего должность Казанского губернского прокурора губернского казен- ных дел стряпчего Борисова было совершенно противоположным. В отзыве от 4 марта 1821 г. он за- являл: «как со времени заключения 1 департамента палаты суда и расправы протекло более 23 лет, в продолжении коих Яушевы утвержденными в мурзинском достоинстве, могущем право дать им на владение крепостными людьми, остается в неизвестности, то он губернский стряпчий полагает учи- нить об оном с кем следует, справку и буде по оной откроется, что Яушевы в мурзинском достоинст- ве не утверждены, то о предоставлении свободы татарам, находящимся у них Яушевых во владении учинить должное постановление» (НА РТ. Ф.168. Оп.1. Д.836. Л.47–47 об.).
В одном из прошений на имя императора поверенного от уртемских татар Мустафы Иманаева от 4 мая 1817 г. прослеживаются 3 основные пункты их недовольства.
Во-первых, Яушевы не допустили их к написанию ревизских сказок 6-й и 7-й ревизий, где они были записаны как дворовые, принадлежащие к тому, или иному помещику, а сами уртемские татары считали себя служилыми. Кроме того, они указывали на неточности в ревизских сказках, буд- то бы намеренно допущенных Яушевыми: якобы пропустили 2-х душ, чтобы не платить много, а своих детей записали в семейства уртемских татар, чтобы те платили за них.
Во-вторых, Яушевы брали выкуп, когда их крепостные крестьянки выходили замуж за свободного человека, а суммы были немалые. Так, с Ильмурзиной дочери Габиды – 50 руб., с Зулейхи Абдрахмановой – 40 руб., с Манасыпа Калиева – 70 руб., с Гулямины Ильмурзиной – 60 руб., с Ра- симы Манасыповой – 60 руб., с Фатимы Мухаметовой – 50 руб., с Сахибы Якеевой – 50 руб., с Шамсутдина Аминева – 50 руб., с Залифы Аминевой – 50 руб., с Шарыфы Аминевой – 50 руб., с Салимы Абтыковой – 50 руб., с Губейдуллы Ибрагимова – 50 руб. и с Хамиды Амировой – 50 руб.
В-третьих, Яушевы, узнав, что он, М.Иманаев, еще в марте 1817 года подавал жалобу в Казан- ское губернское правление на незаконный захват ими мукомольной их мельницы, приехали на ту мельницу и забрали все имеющиеся там инструменты. Лишь безотлагательная погоня уртемских крестьян заставила их бросить все и бежать в свою деревню (ГА РМЭ. Ф.236. Оп.1. Д.211. Л. 188–
188 об.).
М.Иманаеву не удалось добиться того, что считал справедливым вернуть уртемским крестья- нам. Несмотря на разные мнения, главенствующим оставался принцип подчиненности уртемских татар Яушевым. Так, в 1821 г. последовало решение Казанской уголовной палаты по делу об отбы- вании уртемского татарина Мустакима Ильмурзина от холопства князя Сабита Яушева. За угрозы лишения жизни своего помещика он находился под следствием полгода и был наказан 40 ударами
плетьми (НА РТ. Ф.168. Оп.1. Д.836. Л.51–51об.). За ослушание своих помещиков, в 1825 г. татары
д.Уртем Габайдулла Монасипов, Мустаким Ильмурзин и Башир Аминев были приговорены к трем месяцам пребывания в смирительном доме, из которых только М.Ильмурзин отбыл реальный срок, Г.Монасипов бежал, Б.Аминев из-за болезни был отправлен в дом Яушевых для излечения (Там же. Л. 50–50 об.).
Необходимо отметить активность и решительность уртемских татар в отстаивании своих прав и независимости от Яушевых. Так, в 1820 г. они подавали прошения тайным советникам Кушимо- ву и графу Саити, ревизовавшим Казанскую губернию, в 1826 г. – в Сенат по 2-му отделению 6-го департамента (Там же. Л. 52об.–53). Заметим, это еще только те прошения и жалобы, которые по- давались в государственные органы. Сколько было препирательств между Яушевыми и их дворо- выми, не зафиксированные в каких-либо документах, можно лишь предполагать.
В прошении от 20 августа 1826 г. на имя императора поверенного от татар д. Уртем Габайдуллы Манасыпова, жаловавшегося на незаконность их подвластности Яушевым, раскрывается 35летняя борьба уртемских крестьян за свои права. Прошение начинается с обращения к императору:
«Всемилостивейший государь! С 1791 го года искали мы правосудия повсюду у правительствен- ных особ и в судебных местах от нижних инстанций до нынешнего правительства в государстве, но нигде не обрели оного. Везде знатность и богатство дерзновенно. Возвышают голос, а законы молчат! В судах безсудствуют, по законам не законствуют, так Государь! Правда уклонилась от людей. Ныне нам не остается более ничего как следуя узаконению Великого Петра искать и найти ее в сердце Твоем правосуднейший Государь!». В прошении, кроме прочего, перечисляются преж- ние поверенные от их деревни: Абдурашит Ильмурзин – 20 лет отстаивал их права, не сосчитать, сколько раз сидел в тюрьме, умер; потом Мустафа Иманаев – 7 лет, был задержан, умер; Халил Ат- тик – 2 года, из-за стеснений оставил это дело; Башир Аминов находился в смирительном доме (Там же. Л. 1, 2 об.).
В конечном итоге активность уртемских татар принесла желаемый ими результат – с проше- ния Габайдуллы Манасыпова дело обрело новый поворот. По заключению управлявшего мини- стерством Юстиции сенатора князя А.А.Долгорукова было принято положение Кабинета Минист- ров, высочайше утвержденное 30 июня 1828 года, по которому Яушевым была предоставлена воз- можность продать дошедшую им как собственность по наследству от предков их крестьян в уста- новленный для разночинцев 6 месячной срок, а впредь не претендовать на них. Основным доводом такого решения было то, что Яушевы так и не были утверждены в дворянском достоинстве, следо- вательно, не имели права претендовать на крепостных крестьян, хотя и признавалось, что в случае признания их в дворянском достоинстве, их крепостные не имели бы никаких прав на освобожде- ние, так как Яушевы представили к делу копии с крепостных актов и ревизских сказок с 1 по 5-ю ревизию, в которых просители были записаны за их предками (ГА РМЭ. Ф.150. Оп.1. Д.270. Л.142–142 об.).
К концу этого 6-месячного срока 26 декабря 1828 года министр финансов обязал Казанское губернское правление 35 душ татар д.Уртем, числящихся лашманами, исключить из этого звания, так как было признано, что они незаконно именовали себя лашманами, а должны были быть во владении Яушевых, но поскольку князья Яушевы на владение этими татарами больше не имели права, то Казанская губернская казенная палата более поздним определением от 24 марта 1830 г. этих 35 уртемских татар перевела в число ясачных (Там же. Л. 153 об.). Продать за столь короткий срок хоть небольшое число крестьян у Яушевых не было возможности. Так, они сумели поймать уртемского крестьянина Исмагила Исхакова, когда тот находился на базаре в д.Большой Атне Ка- занского уезда и продали кантонному начальнику Мензелинского уезда Мухамедрахиму Абдулжа- лилову Султанову. Потом было долгое разбирательство о законности или незаконности этой куп- чей (Там же. Л. 18, 142–143).
В соответствии с положением от 30 июня 1828 г. остальные дворовые люди Яушевых также были переведены в казенное ведомство: по д.Кошар и починку Мокши их было 67 душ (НА РТ. Ф.12. Оп.103. Д.3. Л.55 об.). Таким образом, крепостные Яушевых, которые впервые 7 ревизий в ревизских сказках именованные как их дворовые люди и прикрепленные за тем или иным помещи- ком, после официального признания их свободы, начиная с 8-й ревизии, записывались на равном статусе с их бывшими помещиками.
Следует сделать вывод, что степень эксплуатации крепостного населения, а также уровень со- циальной напряженности между Яушевыми и их дворовыми были относительно невысокими. Так или иначе, привязанность к помещику была, также сохранялось относительное правовое бессилие дворовых людей – закон был на стороне помещиков-дворян, кем себя считали Яушевы, и которые на протяжении нескольких десятилетий пытались доказать свое именитое происхождение в адми- нистративных учреждениях, но поскольку они фактически представляли податную часть населе- ния, платили налоги и исполняли повинности наряду с остальными, у них со своими дворовыми крестьянами не могли возникнуть классические взаимоотношения «помещик-крепостной». Как видим, характер взаимоотношений в большей степени основывался на личной зависимости кресть- ян от Яушевых и проявлялся в ограничении их свободы и в вытекающих от этого ограничениях имущественных прав. Поэтому, не следует думать, что крепостные были абсолютно беззащитны перед своими помещиками. Законы требовали, с одной стороны, находиться у помещиков в долж- ном повиновении и послушании, с другой стороны помещики также не должны были чинить ника- ких притеснений своим крестьянам.
1622 (7130) мая 20. – Копия с грамоты на владение выморочными поместными дачами, оставшимися от Тохтара Тохтамышева в деревнях Атня, Кумургузя, Айша и Уртем по Алат- ской дороге Казанского уезда, данная воеводами князем Борисом Михайловичем Лыковым, князем Федором Петровичем Барятинским и дьяками Андреем Степановым и Иваном Ва- сильевым Исенею мурзе Семенову князю Яушеву.
По государеву цареву и великаго князя Михаила Феодоровича всея Руссии указу боярин и воеводы князь Борис Михаилович Лыков князь Федор Петрович Борятинской да дьяки Андрей Стефанов Иван Васильев дал грамоту Исенею мурзе Семеневу на выморочные на Тохтаровские поместья Токтамышева для того в нынешнем 130м году бил он челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руссии и сказал верстан де он ныне в государеву службу в поме- стной де ему оклад триста чета в дачех де за ним нет ни на одну четь и был де тесть ево служилой татарин Тохтар Тохтамышев и тот де тесть ево умер а государева де жалованная поместья за ним был в деревне Атне да в деревне Курмангозе и в деревне в Айше и в пустоши Ортеме да полтретья кабака и та де поместная земля и кабаки тестя ево никому не отданы и государь бы ево пожаловал велел те поместья и кабаки дать ему в поместье в его оклад а в поместных дачах 111 году написано дано в поместье служилому татарину Тохтару Тохтамышеву в пустоши Шемерденевской по дозор- ным книгам Сергея Поскотиньева 119м году пашни на его жеребей девять четь бес полуосмины в поле а дву потому ж сена по дуброве и по речке Ортем триста копен да в поместьях же дачах 124 году написано дано в поместье Тохтару же Тохтамышеву в деревне в Курмангозе узевском жере- бей Уренеева а по писцовым книгам Ивана Болтина с товарищи 114 году написано в том поместье пашни и перелогу дватцать пять четь в поле а в дву потому ж сена по заполью и по дубровам и по реке по Унбе и на отхожей по жне и за рекою за Унбою меж речки Менгери в розливах и за рекою за Унбою за мостком на старых покосех вобче с ясачною чувашею четыреста дватцать пять копен лесу дубровы пашенные пять десятин да в помесных же дачах 125 году написано дано в поместье Тохтару ж Токтамышеву в деревне Айше Исене Исенгильдеевской жеребей Ангурчеева а по пис- цовым книгам Ивана Болтина в том поместье пашни и перелогу двенадцать четь с осминою в поле а в дву по тому ж сена меж поль и по врагом и на реке на Волге за речкою за Сумкою в межах де- ревни Яков с чувашею и черемисою Дарам волости двести пятдесят копен лесу дубровы пашенные две десятины да в поместных же дачах нынешняго 130 году написано дано в поместье Тохтару ж в деревне Атне Тлевлеевской жеребий Алдеяровой тритцеть четь в поле а в дву по тому ж сена за рекою Ашитом двести копен да по речке Атне триста копен и всего за Тохтаром поместья семдесят шесть четь с полуосминою в поле а в дву потому ж и в нынешнем в 130м году служилого татарина Тохтара Тохтамышева не стало и боярин и воеводы князь Борис Михайлович Лыков князь Федор Петрович Борятинский да дьяки Андрей Стефанов Иван Васильев приговорили Тохтаровские по- местья Тохтамышева в пустоши Шемерденевской да в деревне Курмангозе да в деревне Айше да в деревне Атне семдесят шесть четь с полуосминою в поле а в дву потому ж да в поместье Исеней мурзе Семенееву в его оклад в триста четь а ему с кабаков и поместья государева служба служить и которые крестьяна в тех Тохтаровских поместьях ныне живут и впредь учнут жити помещика Исе- нея мурзы Семенева слушал пашню на него пахал и доход ему помещиков платил чем он кого по- оброчит до тех мест как за ним те поместья отпишут и измерят государевы большие писцы и мер- щики и учинит за ним пашни. По государеву указу взято пошлин тритцат один алтын пять денег к сей грамоте государеву цареву и великаго князя Михаила Феодоровича всея Русии печать царства Казанскаго приложил боярин и воевода князь Борис Михаилович Лыков лета 7130 маия в 20 день
Источник: ГА РМЭ. Ф.236. Оп.1. Д.211. Л.80–81.
ЛИТЕРАТУРА
Тевкелевых. Уфа: Гилем, 2008. 135 с.
вания по истории крестьянства Татарии дооктябрьского периода. Казань: ИЯЛИ, 1984. С. 52–69.
6. Еникеев С.Х. Очерк истории татарского дворянства. Уфа: Гилем, 1999. 355 с.
«... пращур наш подленно был служилой татарин» (из прошения Байбековых о признании в дворянском дос-
тоинстве) // Эхо веков. 2007. №2.
го государственного университета. Серия Гуманитарные науки. 2009. Т. 151. Кн. 2, Ч. 2. С. 7–18.
Окраины Московского государства и Российской империи: инновационные подходы в изучении имперской истории России: материалы международной научной конференции. Казань, 29–30 ноября 2012 г. / [отв. ред. Г.В. Ибнеева; науч. ред. проф. И.П. Ермолаев]. Казань: Издательство Казан. ун-та, 2015. С. 204–218.
Список сокращений:
ГА РМЭ – Государственный архив Республики Мари Эл
НА РТ – Национальный архив Республики Татарстан
ПСЗ-1 – Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1-е
THE RELATIONSHIP BETWEEN TATAR LANDLORDS AND THEIR LANDOWNERS’ PEASANTS
DURING THE SECOND HALF OF THE XVIIITH –
THE FIRST HALF OF THE XIXTH CENTURY (THE CASE OF THE GENUS YAUSHEVS)
I.Z. Faizrakhmanov
The article deals the relationship between Yaushevs and their landowners’ peasants during the second half of the XVIIIth – the first half of the XIXth century as a complex socio-economic phenomenon, different from the usual in our understanding of the relationship landlord and serf in the Russian village. In the spotlight – property disputes, issues of personal independence and enslavement.
Keywords: Yaushevs, the XVIIIth century, landowners’ peasants, serfs, relationship, complaint, punishment,
duty.
Сведения об авторе:
Файзрахманов Ильшат Завдатович – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник,
Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ (г.Казань); E-mail: istorkazan@mail.ru
Faizrakhmanov Ilshat Zavdatovich – Candidate of Historical Sciences, Senior staff scientist; Sh. Marjani
Institute of History of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (Kazan).
264
УДК 39(470.5)
ТРАДИЦИОННОЕ ХОЗЯЙСТВО ТАТАР-КАЗАКОВ ЮЖНОГО УРАЛА
(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX – НАЧАЛО XX вв.)
© 2016 г. Н.А. Халиков
Традиционное хозяйство татар-казаков Южного Урала во второй половине XIX – начале XX вв. опре- делялось особенностями их социального положения. Это многоземелье, налоговые льготы, следствием чего были масштабное земледелие и скотоводство, развивавшиеся по предпринимательскому, капиталистическо- му пути.
Хозяйственная культура казаков имела в основном общие черты с поволжскими татарами в целом. Но были и особенности: переложная система земледелия, ведущее место пшеницы на полях, приемы уборки и обмолота урожая; полукочевое скотоводство. Следствием ведущей роли сельского хозяйства зажиточных казаков было слабое развитие промыслов и ремесел в их среде. Нужно также различать особенности хозяй- ства казаков-мусульман и православных нагайбаков. Также следует учитывать влияние степной природной среды Южного Урала на хозяйственную культуру местного населения.
Ключевые слова: Оренбургские казаки, природная среда, социальное и экономическое положение,
земледелие, скотоводство, промыслы.
Традиционное дооктябрьского периода хозяйство уральских казаков-татар, хотя и развива- лось, в общем для поволжских татар русле, все же обладало рядом особенностей, отличительных черт. Причина этого кроется в служилом социальном положении казаков, что подразумевало об- ширное землепользование и налоговые льготы. Приуралье и Южный Урал рассматриваемого вре- мени были регионом интенсивного развития производящего хозяйства по капиталистическому (фермерскому) пути. Ведущую роль в многоземельном регионе у местного, в том числе и татарско- го казачьего населения принадлежали земледелию и скотоводству, обрабатывающей промышлен- ности, торговле. Прочие отрасли хозяйства не играли существенной роли. Сказывалась и конфес- сиональная принадлежность части казачьего населения Южного Урала – татары-нагайбаки были православными по вероисповеданию. Наконец, на особенности экономики, структуры хозяйства и культуры казаков заметное влияние оказывали природные условия Южного Урала.
Географически регион входит в лесостепную, степную и горную природные зоны с резко кон- тинентальным климатом. Зимы на Южном Урале морозные, когда температура достигает 45°, ма- лоснежные, да и снег сильными ветрами сдувается со склонов. Поэтому и почва нередко промерза- ет на глубину до метра. Весна дружная, но с частыми возвратами холодов. Лето жаркое и сухое. Господствующий почвенный покров – обыкновенные и тучные черноземы, в рассматриваемое время еще далеко не выпаханные, не требовавшие удобрения и дававшие прекрасные урожаи зер- новых и трав. До второй половины XIX в. в Верхнеуральском уезде Оренбургской губ. еще сохра- нялись сосновые, березовые и осиновые леса (Атнагулов, 2007, с. 43). Как увидим ниже, эти эколо- гические особенности сказывались на структуре хозяйства и агрикультуре.
Во все время существования Оренбургского казачьего войска (1748–1917 гг.) землепользова- ние служилых татар отличалось значительными размерами. Изначально (1736 г.), крещеным тата- рам Нагайбацкой крепости и окрестных деревень за участие в подавлении башкирского восстания (1733–1735 гг.) государственным указом были выделены прежде принадлежавшие башкирам земли в радиусе 50 верст от селений нагайбаков. Много земли было назначено собственно оренбургским казакам. Так, в пос. Чебеньки Оренбургского уезда в конце XVIII столетия на двор насчиталось 85 дес. земли (Искандеров, 1979). А в пос. Линевка того же уезда в первой трети XIX века на каждый двор приходилось почти 400 дес. земли (АОЭ, дневник 1985 г.). По указам 1818 и 1832 гг. казакам и мещерякам (служилым мишарям) Приуралья на душу м.п. полагалось не менее 30 дес. земли (Материалы, 1877, с. 38), верхнеуральским нагайбакам при поселении на Новой линии полагалось
30 дес. на душу м.п. И позднее, земли в пользовании казаков было достаточно много: в пос. Кас-
сель Верхнеуральского уезда в середине XIX в. на душу м.п. приходилось 42,7 дес.; в пос. Требия в
1870 г. – до 35,3 дес. земли, (Атнагулов, 2007, с. 54, 61–62; Статистические... на 1859 год.). По при-
чине обилия земли у казаков пашни занимали лишь незначительную часть земельной дачи: в пос.
Остроленка, в частности, во второй половине XIX в. распахивали только 3,5% всей земли (Атнагу- лов, 2007, с. 61). Даже в начале ХХ столетия по закону совершеннолетним казакам – нагайбакам полагалось 21–24 дес. земли (Халиков, 1995 а, с. 19). Особенно бросается в глаза сравнение с обес- печением землей крестьян-татар Среднего Поволжья. В Казанской губ., например, в конце XIX в. у татарских крестьян на душу м.п. приходилось 3,2 дес. земли (Халиков, 1995 б, с. 19). Из-за малозе- мелья в западных губерниях Поволжья пашня у татар нередко занимала едва ли не весь земельный надел, как это было, в частности, в д. Муравлейка Сергачского уезда Нижегородской губ., где рас- пахивалось почти 95% земельного надела (Глотов, 1929, с. 17). Земли у казаков было так много, что небогатые татары нередко сдавали личные наделы кулакам своей деревни, либо русским со- седних деревень. До 1917 года земли было «сколько угодно», «без счета», «много пустых участ- ков»: так вспоминали, в частности, старики ст. Мухраново Уральского казачьего войска (АОЭ, дневник 1985 г.). Размеры пахотных участков, нередко, никто не ограничивал. Поэтому состоя- тельные хозяева засевали по 50–100 десятин. Только сенокосы, даже обширные, делили по паям, по душам.
Южный Урал рассматриваемого времени входил в зону предпринимательского фермерского сельского хозяйства. Товарный хлеб шел на продажу; поступал в Оренбург, Самару, Чистополь, оттуда – в российский центр и далее, за границу.
Такое положение с обеспечением землей сказывалось на структуре хозяйства, на быте и культу- ре казаков. Обширные земли в их пользовании, использовавшиеся в качестве сенокосов, обусловили масштабное развитие, наряду с земледелием, скотоводства. Вместе с тем, достаточно высокое благо- состояние казаков сказалось, как увидим ниже, на слабом развитии у них промыслов и ремесел.
Земледелие татар-казаков Южного Урала в общих чертах не отличалось от этой отрасли хо- зяйства поволжских татар, пашенных земледельцев лесной и лесостепной полосы, в целом. И все же агрикультура казаков на обширных степных пространствах имела своеобразный облик.
На Южном Урале среди казаков прежде господствовала залежно-переложная, а во второй по-
ловине XIX – начале ХХ столетий – переложно-паровая система земледелия. В этом случае 2–3 года засевалась часть надельной земли общины, а затем такой участок забрасывался на 4–5 лет для отдыха в перелог (Сообщения Р.Г.Игнатьева. Л. 23–25; Труды. XXVII, с. 113). Распахивался новый участок почвы, а тот, что переходил в залежь (перелог), использовался под пастбище. Сроки пашни и перелога в отдельных селениях казаков различались, но способ восстановления плодородия поч- вы до начала ХХ века был почти неизменным. Плодородной земли было очень много; границы зе- мельной дачи пос. Алабайтал Оренбургского уезда, например, отстояли от селения на 25 верст (АОЭ, дневник 1981 г.). По этой причине пашню в регионе не удобряли. Между тем, унавоживание пашни было почти обязательно для Среднего Поволжья с царившими там выпаханными серыми лесными малоплодородными почвами. У многоземельных казаков во многих случаях отсутствова- ли регулярные переделы надельной земли, особенно пашни, что было почти непременным для кре- стьян Волго-Камья. Впрочем, по мере роста плотности населения на Южном Урале к концу XIX в. сроки отдыха переложной земли сокращались, превращаясь в годичный пар.
Сухое лето и отсутствие посевов озимых хлебов обусловили такое распространенное у казаков агротехническое мероприятие, как подъем зяби: осенью поля после снятия урожая не распахивали до весны, а оставленная на зиму высокая стерня помогала удерживать снег, создавая в почве запа- сы влаги. С этой же целью в Зауралье сеяли «наволоком»: весной зерно высевали по прошлогодней стерне, тотчас запахивали и боронили (Халиков, 1995 а, с. 20).
Озимой ржи, в отличие от Поволжья, почти не было, поскольку в морозные бесснежные зимы на Южном Урале рожь часто вымерзала. По этой причине посевы озимой ржи, например, в пос. Варна (конец 1870-х гг.) составляли только одну десятину(!), а яровых хлебов – более 2 тыс. дес., в том числе пшеницы 1500 дес. (Статистические ведомости..., л. 124). Соответственно, паровой сево- оборот имел форму не обычного для России трехполья (озимые – яровые – пар), а двуполья (яро-
вые – пар). Из разнообразных яровых ведущее место на полях казаков занимала твердая и мягкая
пшеница (бодай), первым хлебом высевавшаяся по целине. Пшеница имела высокую товарную ценность, что приносило значительные доходы в экономику казачьих хозяйств, и обуславливала большие площади посевов этой культуры. Так, в Оренбургской губ. в конце XIX в. сборы пшеницы составляли почти 53% всех хлебов (Кулябко-Корецкий, 1903, с. 14). Возделывали также овес (со- лы), как фуражную культуру, в меньшей степени просо (тары), ячмень (орпа), пшеницу – полбу (брай) и горох (борчак). Из технических культур выращивали лен (элөн, җитен) и коноплю (кин- дер). Обращает внимание почти полное отсутствие посевов гречихи, чечевицы, хотя эти культуры
хорошо приспособлены к условиям степной полосы и плодородным землям. Черноземные почвы в пользовании казаков обеспечивали их высокими урожаями зерновых. Так, в 70-е гг. XIX в. отмеча- лось, что у нагайбаков Верхнеуральского уезда «..урожаи всегда с избытком» (Оренбургский).
В соответствии с местными природными (почвенными) условиями и системой земледелия бы-
ли пахотные орудия.
Почти до конца XIX в. наиболее распространенным, часто и единственным пахотным орудием на Южном Урале был тяжелый деревянный плуг (сабан) с передком, лемехом, резцом и деревян- ным отвалом. Сабаны были того же вида, что и описанные И.Лепехиным, Г.Фирстовым плуги (Ха- ликов, 1995б, с. 49–53). Современник в Оренбуржье называл его «татарским сабаном» (Распопов,
1884, с. 208). Громоздкий плуг хорошо справлялся с подъемом тяжелых задернованных пашен за-
лежей, но требовал упряжки в 4–6 лошадей или волов. Малоимущие казаки в таких случаях обра- зовывали «супрягу»: объединяли тягловых животных из нескольких хозяйств и по очереди пахали свои участки.
В конце XIX столетия в Приуралье стали распространяться усовершенствованные плуги – по- лусабаны («кунгурские, курашимские сабаны», «сохи-колесухи») (Халиков, 1995б, с. 52–53), а на рубеже XIX–XX столетий начинают внедряться фабричные плуги отечественного (Воткинского завода, в частности) и зарубежного (шведские, особенно немецкие) производства. Их покупали в кредит в Оренбурге. А вот традиционных в Европейской России того времени сох у казаков во второй половине XIX в. практически не было, так как соха была непригодна для пахоты тяжелых целинных земель. Впрочем, к началу следующего столетия, по мере экономической дифференциа- ции казачьего сообщества, появления малоимущих домохозяев, расширения паровой системы зем- леделия соха начинала распространяться и на Южном Урале. Чаще под названием соха (агач сука) в рассматриваемое время здесь встречались усовершенствованные сохи-односторонки типа кура- шимок и легких полусабанов.
Для плотных черноземных почв применялась почти исключительно тяжелая деревянная боро- на (тырма) с железными зубьями. С конца XIX в. на полях казаков появляются полностью желез- ные бороны и треугольные бороны – экстирпаторы (Халиков, 1995 а).
Сеяли, пожилые опытные казаки вручную из пудовки-тубала (юкə кисмəк), емкостью в один пуд, либо из мешка.
Поспевшие хлеба убирали серпом (урак). Для жатвы, особенно при больших урожаях, широко применялась коса-литовка с грабельками (тырмалы чалгы), как это было, в частности, у земле- дельцев Троицкого уезда (Сельскохозяйственный обзор.. 1915, с. 9). Перед I мировой войной ши-
роко распространились жнейки, лобогрейки и т.п. (АОЭ, дневник 1982 г.).
Сжатый и связанный в снопы хлеб ставили на поле для просушки и дозревания в копны. Это были островерхие клади типа суслона (сослан) и бабки (бəбкə) из 9–12 снопов, типичные для агри- культуры крестьян лесной полосы. В регионе обычными были и горизонтально выложенные из 20–
50 снопов клади типа скамья и зурат, более соответствующие засушливому жаркому климату. Встречались и кладь дунгыз из одного ряда снопиков проса, а также каз аяк из 12 снопов, выкла- дываемых крестообразно, наподобие клади «крест, крестец» в южнорусской и украинской агри- культуре. Широко распространенная у поволжских татар копнообразная кладь снопов, известная как чүмəлə, оренбургскими казаками применялась только для хранения сена. Наконец, на гумне хлеба на длительное время укладывали в типичную для татар большую, из 1–3 тысяч снопов кладь- скирду кибəн. Отличия ее было только в отсутствии помоста, на который обычно устанавливали кибəн поволжские крестьяне – татары; при сухом климате Южного Урала в помосте не было необходимости.
По причине жаркого климата в регионе не прибегали к предварителной, до молотьбы, сушке снопов. Поэтому, овины в хозяйствах казаков Южного Урала (по направлению от северных к южным уездам Оренбургской губ.) исчезали, либо вовсе отсутствовали; в таких случаях тогда говорили: «молотили сыромолотом». Исключением были лишь селения Троицкого уезда, где иногда встречались простейшие овины-шиши и срубные ямные овины (əвен) с печью. В начале ХХ в. и там овины выходят из употребления.
Обмолачивали снопы на гумне (ындыр) вблизи усадьбы, но обычно, поскольку урожаи были велики, а посевы располагались вдали от поселка, молотили прямо в поле, на дороге близ участка пашни, где и устраивали импровизированный ток.
Ток (ындыр табак) на гумне в этом регионе чаще был круглой в плане формы со столбом в центре. Это диктовалось обычным способом молотьбы снопов копытами лошадей, привязанных
арканом к столбу. Молотили также молотильным камнем, колесами телеги. Небогатые казаки, у которых не было много хлеба, молотили цепом (тəпəч, субагач, чабагач) севернорусского типа. Впрочем, чем южнее были селения, больше урожаи, тем реже применялся цеп, либо его не было совершенно. С конца столетия начали быстро распространяться молотилки, конные и даже паровые, активно вытеснявшие прежние способы молотьбы. Ток располагался под открытым небом, но у зажиточных казаков встречались молотильные сараи (лапас). А вот специальных сараев-мякинников местные казаки-татары не сооружвли, поскольку урожаи были слишком велики. Мякину, если и хранили, то на гумне в кучах, просто накрыв соломой.
Провеивали обмолоченное зерно прямо в поле лопатами; при больших урожаях зажиточные казаки, особенно к концу XIX столетия применяли ручные и конные веялки. Уже вернувшись с поля на усадьбу, окончательно очищали зерно решетом-грохотом (илəк).
Для переработки зерна в муку употреблялись мельницы тегермəн, водяные и ветряные; тех и других было, приблизительно, равное число. В начале ХХ века появились даже паровые мельницы, как у казаков ст. Алабайтал, Никольской и др. (АОЭ, дневники 1981, 1985 гг.). Обычными во дворах были деревянные либо каменные ручные мельницы (кул тегермəне). Для приготовленя крупы применяли конные крупорушки, ступы (килə) обычного вида. У хозяев Южного Урала встречались и ножные ступы и ступы, у которых било крепилось к высоко расположенной гибкой жерди.
Запасы зерна и муки хранили в клетях (клəт), срубных однокамерных, у зажиточных казаков и двухкамерных, насыпая в ящики (лар). В Верхнеуральском уезде встречались также клети из камня, поскольку здесь частыми были выходы этого природного строительного материала.
Овощеводства у казаков татар-мусульман Южного Урала практически не было; необходимое покупали у русских в соседних селениях, на местных рынках. Нередко овощей не употребляли вовсе (ст. Желтое Орского уезда, например), считая их «русской едой» (АОЭ, дневник 1981 г.). В начале XX в. в хозяйствах стал появляться картофель (бəрəңгə). Овощеводством занимались пре- имущественно лишь крещеные нагайбаки, в чем сказалось влияние русских соседей, а также необ- ходимость держать православные посты. И если казаки-мусульмане понемногу и далеко не везде выращивали репу (шалкан), тыкву (кабак), то в огородах у нагайбаков можно было увидеть еще и огурцы (кыяр), лук (суган), свеклу (чөгендер), морковь (кишер), капусту (кəбестə). Климатические условия Южного Урала, особенно в самых южных волостях, способствовали развитию у казаков масштабного бахчеводства на ежегодных новинах; арбузы и дыни нередко заменяли у них все дру- гие огородные культуры.
А садоводства у казаков в рассматриваемое время практически не было, что было следствием континентального климата, суровых зим. Современник, говоря о нагайбаках (что можно отнести к татарам-казакам Южного Урала вообще) отмечала: «О садоводстве не имеют понятия, да оно и бесполезно при здешнем суровом климате» (Бекетова, 1902, с. 169). Вместо этого довольно актив- но собирали дикорастущие плоды и ягоды. Особенно много ягодных кустарников: рябины, сморо- дины, вишни, терна и др. росло в пойме Урала.
Важнейшей после земледелия, нередко у зажиточных казаков и ведущей отраслью хозяйства, было животноводство (скотоводство). Во второй половине XIX в. даже иногда отмечалось, что в Оренбургской губернии скотоводство развито более земледелия (Распопов, 1884). Тем более, такие свидетельства были характерны для татар – казаков и мещеряков периода первой половины того же столетия. И.Дебу писал в это время, что главный их промысел – скотоводство, звероловство и пчеловодство (Дебу, 1837, с. 55,85). Известны были богатые казаки, державшие многие сотни и
тысячи овец (Халиков, 1995 а, с. 24). Или, в пос. Варна в конце 1880-х гг. на двор приходилось бо-
лее 18 голов скота (Статистические ведомости. Л. 124), а в ст. Озерки зажиточные уральские каза- ки держали по несколько десятков кобылиц; в их обществе было 4 стада по 150 и более голов толь- ко крупного рогатого скота (АОЭ, дневник 1981). Широкомасштабному скотоводству способство- вали обширные земли, пастбища и сенокосы в пользовании служилого населения. В пос. Ключев- ский–2 Троицкого уезда, например, выгон занимал земли на расстоянии до 1–2 верст от селения (Халиков, 1995а, с. 23). Сказывалось и влияние соседей, полукочевых скотоводов: башкир, казахов, а также ногаев и калмыков.
Скотоводство казаков носило пастбищно-стойловый характер. Летом скот выпасался с пасту- хами. Поэтому селения, поля, выгоны были, в отличии от лесной полосы Поволжья, более запад- ных губерний, неогороженными. На зиму скот помещался в срубные, саманные, каменные, плетне- вые хлева (абзар) и конюшни (ат абзары), в загородку из жердей (карда, утар). В сильные морозы животных, особенно молодняк, держали в избе. Основным кормом домашних животных в стойло-
вый период было сено, зерно (овес, ячмень, рожь). К тому же молодняк нередко вскармливали цельным, а не снятым молоком. Поэтому скот у казаков вырастал сильным и крупным. На россий- ских выставках до 1917 г. экспонировавшиеся местные быки весили до одной – полутора тонн! (АОЭ, дневник 1981 г.). Но бытовали и проблемы. Важнейшими из них были эпизоотии (в частно- сти, сибирская язва, чума скота), периодический массовый падеж скота, как следствие прогона ско- та из степей Казахстана в центр. По этой причине, например, только в 1864 г. в Оренбургской губ. погибло более 13 тыс. голов домашних животных (Годовой. Л. 13–13об).
Часто у зажиточных домохозяев не было экономической возможности заготавливать столько сена, чтобы его хватало для зимнего стойлового содержания многотысячных стад. Поэтому табуны лошадей и отары овец у многих казаков круглый год выпасались на пастбищах, причем зимой те- беневали, т.е. добывали корм из-под снега. Так, в частности, еще в середине XIX в. писали о выпа- се скота мещеряками и частью казаков (Военно-статистическое, 1848, с. 62). Практиковали, как и кочевые соседи, башкиры, казахи, летовки (жəйлəү) и зимовки (кышлау) на удаленных пастбищах- хуторах (утар, заимка). Нередко там сооружали временные или постоянные жилища: шалаши из жердей и соломы (куыш, алачык), землянки или наземные пластовые, срубные избы с чувалом, с хлебопекарными печами. Там же были и хозяйственные постройки. Неподалеку могли распола- гаться пашни. На хуторе часто летом жила вся семья. С собой вывозили даже домашнюю птицу. На зиму со скотом оставались молодые члены семьи, наемные рабочие. Обычной была и практика от- давать на год-два молодняк скота для выпаса в стада казахов, башкир. Следует отметить, что и по составу стада (лошади и овцы), и по способам содержания скота уральские казаки были похожи на своих полукочевых соседей.
Из видов скота предпочтение отдавалось овцам и лошадям, поскольку эти животные могли зимой тебеневать. Кроме того, строевые лошади много значили в казачьей службе, поэтому их со- держанию уделялось особое внимание.
Лошади (ат) казаков были монгольской породы, в России известные как башкирские или кир- гизские, низкорослые, но выносливые и неутомимые, приспособленные для верховой езды. Круп- ный рогатый скот (сыер) у казаков был калмыцкой или киргизской породы мясного направления. Такой скот называли еще и «линейным», поскольку его держали, прежде всего, казаки, расселен- ные по Новой линии. Считалось, что кряшены, том числе и казаки лошадей не ели (за это грозило отлучение от церкви), а на деле, хотя и тайком, конину охотно употребляли в пищу («самое чистое мясо»). Овец (сарык) разводили как русской, так и курдючных ордынской или башкирской породы (Атнагулов, 2007, с. 77–79; Халиков, 1995 б, с. 125). Причем, овец было много, поскольку казаки, как татары вообще, испытывали особое пристрастие к баранине (Атнагулов, 2007, с. 79). Мало- имущие казаки держали коз (кəҗə). Были в хозяйствах крещеных нагайбаков и свиньи (дунгыз), но к ним, как и кряшены Поволжья вообще, относились с пренебрежением, не употребляли в качестве обрядовой пищи. Этих животных нагайбаки в начале ХХ столетия чаще разводились на продажу (Халиков, 1995 а, с. 24). Завершая рассмотрение данной темы, следует еще раз отметить, что на размах животноводства у казаков Южного Урала повлияли местные природные условия и много- земелье, а также влияние полукочевых скотоводческих соседей, башкир и казахов. Сказалась и ин- корпорация в состав казаков кочевых ногайцев и калмыков (Атнагулов, 2007, с.81).
Татары-казаки, прежде всего нагайбаки, охотно занимались выращиванием домашней птицы. Современник отмечал, что «откармливание домашней птицы для продажи особенно развито в Верхнеуральском уезде у нагайбаков» (Сообщения Р.Г.Игнатьева. Л. 54 об). Держали кур (тавык), гусей (каз), меньшим числом уток (үрдəк) и индеек (күркə).
Определенное, хотя и небольшое место среди казаков имела охота с ружьем, с применением капканов, силков, ловчих ям. Объектом добычи были лисы (төлке), волки (буре), косули (кыр кəҗəсе), заяцы (куян), барсуки (бурсык). Охотились также на тетеревов (кыр тавыгы) и глухарей (урман тавыгы). В целом способы охоты казаков Южного Урала скорее носили «лесные» черты, в чем сказывались прежние, до переселения, традиции. Возможно, в таком развитии способов охоты следует усматривать и следы финно-угорского населения, когда-то участвовавшие в этногенезе кряшен (Атнагулов, 2007, с. 82).
Рыболовство если и практиковалось, то по большей части любительское: удочками, бреднями. Лишь казаки, жившие по Уралу, относились к этому виду деятельности с большим вниманием; арендовали участки реки, использовали более уловистые снасти: сети (ау), неводы (созгыч), венти- ри (ветиль), морды (мурда, нəрəтə), переметы (перетяг). На небольших реках, Сакмаре в частно- сти, устраивали плетневые заплоты (созгыч) с мордой в центре. Для рыбной ловли использовали
сделанные самими же лодки-долбленки из осины, тополя. Но основной, ориентированный на про- дажу, улов рыбы приходился на зимнюю и весеннюю путину. Этим отличались жители селений по Уралу.
Пчел держали понемногу, до 10–12 ульев лишь зажиточные казаки. Колодные ульи (төп умарта) летом помещали на усадьбе, на околице либо подвешивали на деревья; на зиму убирали в подпол избы или в специально сооруженную землянку (баз, пчельник). Но пчеловодство у местных жителей, особенно в Оренбургском и Орском уездах, далеко не всегда имело место. Характерное свидетельство: в 1848 году Начальник штаба Оренбургского казачьего войска доносил военному губернатору, что «В станице Подгорной по неудобному для пчел климату пчеловодство совершен- но бесполезно и пчелы переводятся» (Коростин, 1967).
Как отмечалось выше, в целом зажиточным оренбургским казакам и нагайбакам, жившим земледелием и скотоводством, острой необходимости в дополнительных приработках не было. При этом едва ли не решающее значение имела степень обеспечения землей. Так, например, у малозе- мельных крестьян д. Рештибуляково Оренбургского уезда из 170 душ м.п. жителей, промыслами занимались 70 чел., а в зажиточной ст. Верхние Чебеньки того же уезда – ни одного (Статистиче- ские ведомости. Л. 220–221, 288–289). Но развитие капитализма в России второй половины XIX в.,
углубление имущественного и классового неравенства, сложение группы малоимущих казаков все
же обусловили некоторое распространение у них промыслов и ремесел.
Казаки занимались перевозкой хлеба, соляным извозом с копей Соль-Илецка к волжским при- станям. Соль на местных соляных озерах на продажу выпаривали и сами. Довольно много их рабо- тало на местных рудниках и приисках, на заводах, на добыче угля и смолы, на лесоповале и лесо- сплаве по рекам Белой, Уралу. В гористом Южном Урале, особенно в Верхнеуральском уезде, был развит промысел по добыче камня-плитняка в каменоломнях и шахтах, а также мела и гипса на продажу. Камень находил широкое применение в местном домостроительстве, чем занимались и татары-казаки.
Кустарные промыслы среди казаков имели незначительное распространение. Р.Г.Игнатьев от-
мечал, что мелкие ремесла встречались по селам Оренбургской губ. «...в виде исключения», или
«...ремеслами занимались больше для своей надобности…» (Сообщения Р.Г.Игнатьева. Л. 1). Тем не менее, казаки были заняты в своих селениях в плотницком деле. Строили дома своим односель- чанам, но ворота, наличники, фронтоны и другую «тонкую» работу выполняли пришлые мастера, русские, татары. Были и столяры, изготавливавшие простую мебель, коромысла. Некоторые участ- вовали в экипажном промысле: выделывали телеги, сани «простой конструкции», колеса, полозья. Были также кузнецы, портные. Немногие валяли войлок, изготавливали простые валенки. Почти в каждом селении у казаков были мастера, выделывавшие сырцовые кирпичи для печей односель- чан. Женщины-казачки, в том числе и татарки, были заняты в давнем промысле по вязанию плат- ков, шарфов, рукавичек из пуха местных коз. Выделывали (ткали) также полотно-армячину из верблюжьей шерсти. Среди кряшен – нагайбаков по давней традиции бытовал промысел по изго- товлению лаптей. Причем лыко для этого дела специально доставляли из Башкирии.
Все эти ремесла у казаков были несложными и обычно в пределах своего селения, предназна- ченные почти исключительно для собственных нужд. А специализированные работы: плотницкие, кожевенные и шерстобитные, сапожные, портновские, красильные, ювелирные и некоторые другие выполняли приходившие из западных губерний, Казанской, Вятской, Симбирской высококвалифи- цированные мастера. Многие из пришедших оседали в городах региона на положении мещан; об этом свидетельствуют данные Всероссийской переписи 1897 г., указывающие высокий, 12,5, про- цент татар, занятых в Оренбургской губернии не сельскохозяйственными видами деятельности (Первая всеобщая, 1904).
Татары – казаки Оренбурга, Троицка, Каргалов и др. активно занимались мелкой и средней торговлей, в том числе с Казахстаном, Средней Азией. Работали также в сфере обслуживания: про- давцами, приказчиками. И поэтому результаты переписи 1897 г. показывают высокий – 12, про- цент татар Оренбургской губернии, занятых торговой деятельностью (Первая всеобщая, 1904). В Каргалах-Сеитовой слободе еще в 1792 г. из 2674 жителей 1820 человек были торговцами (Губай- дуллин, 1926, с. 60). Довольно много было мелких посредников-торговцев, скупщиков мяса, хлеба, шерсти, кож, ремесленных изделий.
Имела место среди казаков и предпринимательская деятельность. Многие, в частности в Сеи-
товой слободе, держали скотобойни, кожевенные, салотопенные, маслодельные «заводы». Были
среди них и организаторы промыслов. Так, один из баев ст. Никольской раздавал местным женщи-
нам пряжу (козий пух) для вязания платков, закупаемую им у казахов (АОЭ, дневник 1985 г.).
Таким образом, в основе традиционного хозяйства татар-казаков Южного Урала во второй половине XIX – начале XX столетий было земледелие и скотоводство. Социальное положение и, как следствие, многоземелье, налоговые льготы обусловили интенсивное развитие хозяйства и за- житочность местного казачьего населения.
ЛИТЕРАТУРА
бургской губернии. СПб., 1848. Т.XIV. Ч.2.
город, 1929. Вып.2.
ГАОО. Ф.6. Оп.8. Ед.хр.174.
Азербайджанского гос. университета. Востоковедение. Баку, 1926. Т.I.
стоянии. М., 1837.
бири. СПб., 1903.
СПб., 1904.
бург, 1884.
Оп.1. Ед.хр.81.
ГАОО. Ф.164. Оп.1. Ед.хр.8.
1859 год. // ГАОО. Ф.6. Оп.8. Ед.хр.117.
ская губерния. СПб., 1903.
195 с.
Список сокращений:
АОЭ – Архив отдела этнологии Института истории им. Ш.Марджани АН РТ ГАОО – Государственный архив Оренбургской области
Душа м.п. – душа мужского пола
TRADITIONAL ECONOMY TATAR-KAZAKS OF THE SOUTH URALS (second-half XIX – the beginning XX centuries)
N.A. Khalikov
Traditional economy of the Tatar-cossacks of the South Ural in the second-half XIX – the beginning of the XX centuries it was determined by the special features of their social position. These are mnogozemele, tax privileges result of which were scale agriculture and cattle breeding, that were being developed along the owner's, capitalist way.
The economic culture of cossacks had common features with the Volga Tatars a whole in essence. But there were the special features; the fallow system of agriculture, the key place of wheat in the fields, the methods of har- vesting and threshing of harvest; semi-nomadic cattle breeding. The weak development of trades and crafts in their medium was the consequence of the leading part of the agriculture of prosperous cossacks. It is nessesary to also distinguish the special features of the economy of cossack-Moslems and orthodox nagaybakov. Also should be con- sidered the influence of the steppe natural medium of the South Ural on the economic culture of the local population.
Keywords: Orenburg Cossacks, natural medium, social and economic position, agriculture, сattle breeding, trades.
Сведения об авторе:
Халиков Наиль Альфредович – кандидат исторических наук, Национальный музей Республики Та-
тарстан (г.Казань); E-mail: halikov51@mail.ru
Khalikov Nail Alfredovich – Candidate of Historical Sciences, National Museum of the Republic of Tatarstan
(Kazan).
Издание подготовлено и осуществлено
при финансовой поддержке РФФИ и Правительства
Республики Татарстан в рамках научного проекта № 16-46-161053
Средневековые тюрко-татарские государства
Medieval Turkic-Tatar States
Подписано в печать 18.11.2016 г. Формат 60×84 1/8
Усл. печ. листов 34,0 Тираж 200 экз.
Свободная цена
420108, г. Казань, ул. Портовая, 25а
Тел./факс: (843) 231-05-46, 231-08-71, 231-04-19
E-mail: citlogos@mail.ru www.logos-press.ru