В XIX в. миграции в Сибирь из европейской части России имели как вольный, так и насильственный для переселенцев характер. На поселение ссылались не только жители целых деревень, но и обширных областей. После восстания в Польше 1863 г. в Томскую губернию было водворено большое число поляков. Эти ссыльные получили официальное наименование польских переселенцев. Для руководства переселением был назначен заведующий делами по их водворению барон Фелькерзам, имевший резиденцию в с. Спасском Каинского округа Томской губ. Документы, связанные с его деятельностью, отложились в Государственном архиве Томской области в фондах 3 и 270. Преимущественно они представляют собой фрагменты деловой переписки, жалобы, прошения, статистические сведения, относящиеся к 1865–1877 гг. Хотя данные, помещенные в них далеко не исчерпывают всей проблематики переселения поляков в Сибирь, они исключительно полезны, поскольку дают возможность установить приближенную численность польских переселенцев по некоторым волостям, имена ссыльных, условия их водворения и некоторые детали обустройства на новом месте.
Нужно отметить, что в Сибири уже в XVII — XVIII вв. жили ссыльные выходцы из Польши, проходившие по «литовскому списку». По сведениям 1860-х гг. поляки составляли 1% населения Томской губернии, в Томском и Барнаульском округах их число приближалось к 3 тыс. человек [2]. По архивным документам в 1865 г. большинство польских переселенцев, высланных в Томскую губернию, происходило из Литовских губерний [3]. В этом же году в Усть-Тартасской волости Каинского округа были водворены 811 переселенцев-выходцев из Польши[5], число новоселов непрерывно росло. Вместе с тем, поскольку старожилы, например, жители Усть-Тартасской волости, начали постоянно жаловаться на недостаточность наделов земли, а также на отдаленность полевых угодий из-за большой численности населения[5], ссыльных стремились отправить дальше, в Томский и Мариинский округа. В документах отмечается и то, что там также недоставало земли для водворения, поэтому новые партии переселенцев отправляли обратно в г. Каинск. Так, 17 февраля 1865 г. барону Фелькерзаму доносили, что 43 человека польских переселенцев были направлены в Томский и Мариинский округа, но их предлагали вернуть в Каинский округ.[6]
По ревизии на 18 февраля 1877 г. в Мариинском и Томском округах (сохранились сведения по Алчедатской, Дмитриевской, Семилужской, Ишимской волостям) кроме старожилов, переселенческих детей, ссыльных крестьян, ссыльнопоселенцев проживали польские переселенцы [7]. В некоторых документах указано точное количество проживавших поляков. Так, по данным Семилужского волостного правления Томского округа из общего числа жителей в 5370 человек, польских переселенцев было 22 [8]. Уже к моменту ревизии многие числившиеся в списках выходцы из Польши были в «неизвестной отлучке» или умерли.
В Томском и Мариинском округах размер полагавшегося для обзаведения хозяйством пособия был больше, чем в более западных округах, но многие польские переселенцы не желали переезжать на восток дальше Каинска. Они составляли прошения, в которых указывали, что желали бы соединиться с родственниками, ранее обосновавшимися в Каинском округе. Так, польский переселенец Константин Радек, водворенный в Земляной заимке, был переведен по особому распоряжению в д. Сибирцеву для сведения с братом Осипом Радеком [9]. В феврале 1865 г. Тит Францевич Ковальский, водворенный в д. Старый Тартас Усть-Тартасской вол., собственноручно писал, что после выздоровления и выписки из Вознесенского этапного лазарета, его должны были отослать в г. Томск. Он просил разрешения остаться в Усть-Тартасской волости для окончательного водворения, поскольку «…сверх ожидания встретил… водворенного в здешней волости сродного брата, живя с которым… будет легче переносить все противности и препятствия, встречаемые на каждом шагу при сегодняшнем положении на чужбине» [10].
Этнический состав польских переселенцев был очень пестрым, в их число входили не только этнические поляки, но и белорусы, русские и представители других национальностей. Объединяло их, в первую очередь, проживание на территории Польши. В Сибири польские переселенцы стремились образовать компактные поселения. Об этом свидетельствуют прошения поверенных переселенцев. Так, например, Томскому губернатору было подано прошение доверенного от польских переселенцев из села Старого Тартаса Усть-Тартасской волости Игнатия Новицкого, который ходатайствовал об отводе «пустопорожнего места для заселения» [11]. Его доверители Ивсень Ворожевич, Викентий Даукин (?) и представители еще семнадцати семей были причислены к с. Старый Тартас и пользовались земельными угодьями наравне со старожилами, однако выбрали место для образования отдельного поселка (починка) около озера Катенар. Но выяснилось, что выбранное место не было казенным и там уже размещались заимки крестьян-старожилов Бурмакиных, Дубровина, Каргополова, Бутанова и других, которые заняли эти земли «назад тому лет 50». Жители села Старо-Тартаса не соглашались уступить этот участок, что и было причиной тому, что власти прошение поляков не удовлетворили.
Ранее уже упоминались конкретные населенные пункты, куда водворялись польские переселенцы. Можно дополнить эти данные и такими. Из документов от 20 февраля 1865 г. следует, что польские ссыльные прибыли в выселок Бородихин Вознесенской вол. Каинского округа. Это были Виктория Скулова 60 лет, дети ее: Игнатий 18 л., Казимир 16 л., Розалия 14 л. Затем их перевели в д. Садовскую Усть-Тартасской вол.[12] 22 марта 1865 г. заседатель Пятого участка Каинского округа сообщал, что к нему были препровождены польские переселенцы из политической партии ї 61 Антон Двилис, его жена Саломея, их дочь Вероника, сестры Марта, Бригида и Антонина [13]. Их разместили по квартирам в с. Вознесенском вплоть до распоряжения заведующего по делам польских переселенцев.
Подытоживая сообщение о положении польских переселенцев в феврале 1865 г., чиновник Г. Г. Лерхе. писал, что к нему каждодневно стали прибывать польские переселенцы с просьбами о выдаче положенного им пособия. «Многие из них испытывали желание упрочиться самостоятельным бытием» [14], поскольку трудности поездки по Сибири отняли у них последнюю надежду вернуться на родину. Вместе с тем, среди польских переселенцев росло недовольство, так как добраться до волостного правления для получения пособия в обширной по площади Усть-Тартасской волости было очень сложно [15]. В своем докладе Г. Г. Лерхе внес предложение о распространении по всем селениям печатного наставления об условиях водворения и считал, что только тогда правила, которые обычно трактовались произвольно, будут соблюдаться точно.
В документах волостных правлений сохранились списки польских переселенцев, которым выдавалось в 1865 г. пособие на «домообзаводство и заведение земледельческих орудий» [16]. Например, в с. Верхнемайзаском, пособие получили Осип Штоль, Адам Якобовский, Петр Киприс, Феликс Слабунь, Семен Куплис, Феофил Лавренович. Иван Хлюстовский, Михаил Янкулас. В д. Аникиной деньги были переданы Феофилу Ловчха (он же Ловчихов), в заселке Беспаловой — Юльяну Пеберскому, Семену Ярушевскому, Викентию Капелья, Ивану Куктину, Антону Заверскому, в д. Поповой Зайчихи — Петру Микуцкому, Андрею Кувшу, Людвигу Деренчису, Осипу Яновичу, в д. Яркульской — Александру Ткаченко, Александру Урбановичу, в с. Старый Тартас — Ивану Сурвинко.
Места выхода и путь из родных мест в Сибирь можно узнать из жалоб польских переселенцев. Заслуживает внимания история польского переселенца крестьянина Ивана Николаева Азиревича, подавшего прошение томскому гражданскому генерал-губернатору 10 февраля 1865 г. Крестьянин происходил из д. Десковичизны Тверетской сельской управы Свинчанского у. Виленской губ. Он был водворен в д. Новоникольской Усть-Тартасской образцовой вол. Каинского округа Томской губ. [17] В прошении подробно описываются трудности путешествия семьи крестьянина, которая была выслана в октябре 1863 г. «из польских пределов по высочайшему повелению в Западную Сибирь в Томскую губ.» с остановкой в Нижегородской губернии. Затем в 1864 г. водным путем на пароходе переселенцев отправили «в Казанскую губернию, а потом из нее». Крестьянин сообщал, что поскольку его две дочери были больны (Крестинья, 5 лет, и Ева, 2 лет), то подводы взяли для них, а вещи уже везти было не на чем. Далее подробно перечисляется имущество переселенцев, среди которого указаны четыре мешка, лопаты, четыре подушки пуховые, которые «были связаны простынею», «одна перина пуховая, связанный простыней ящик, ящик крашеный с двумя внутренними замками, третий висячий, впору двум поднять, там денег монетами сто пятнадцать серебром, брошь». Крестьянин поверил уверениям местного руководства, что семья его может ехать дальше, а вещи будут доставлены в место назначения. Но сколько жалобщик ни ждал, их не было, как он пишет, «ни через пять, ни через восемь дней». Трудно судить, о дальнейшей судьбе семьи, поскольку более документов не сохранилось, но ясно, что предположения могут быть самые пессимистические. Крестьяне остались на чужбине без вещей и без денег.
На поселение отправлялись и семьи, и отдельные люди, которые имели право вызвать своих родных в Сибирь. Среди польских переселенцев, водворенных в Каинском округе, были и те, кто желали присылки к ним семей, и те, кто не хотели. Так, по одному из списков, первых было девять человек, последних — шесть [18]. Понятно, что семьям было легче вести хозяйство, причем многие в этом преуспели. В Томской губернии было несложно быстро наладить быт. Старожилы охотно торговали с переселенцами. Часто новоселам представляли самые выгодные условия для покупки домов, всей хозяйственной утвари: «Дешевизна товаров чувствовалась по количеству совершавшихся покупок и продаж между старожилами и польскими переселенцами» [19]. В д. Мало-Архангельской им продали с молотка около двенадцати крестьянских домов, владельцы которых по распоряжению правительства, выезжали в Киргизскую степь [20]. Документы ревизии 1877 г. показывают, что немало поляков владели хорошим домообзаводством, а подати с них взыскивались нерегулярно и небрежно [21].
Некоторые из новоселов, основательно обосновываясь в Сибири, не только обзаводились хозяйством, но и женились на старожилках. Так, в жалобе государственного крестьянина Ивана Яковлева Найданова, жившего в д. Верхнекулибницкой Каинского о. Томской губ., говорилось о том, что он просватал свою дочь Матрену за польского переселенца Лаврентия Михайловича Лабана. Суть же жалобы заключалась в том, что крестьянин отпустил Матрену и Лаврентия в с. Верхнемайзаское для венчания, но священник обряд проводить не стал, а потребовав денег три рубля серебром, отправил их в с. Шипицино к «попу Осипу Матвеичу». Но тот сначала также отказывался венчать, а потом совершил таинство за плату в 4 руб. серебром. Крестьяне сильно растратились, так как отдали деньги за венчание и за подводы, требовавшиеся для переездов. Они засомневались в необходимости своих трат, так как «слыхали от самого главного начальника, что поляков должны венчать не только за деньги, но и вовсе не должны требовать никакой награды» [22].
Существенно различалось имущественное положение польских переселенцев, разным было и их социальное происхождение. В документах указывается, что кроме крестьян в Томскую губернию прибыли двадцать два дворянина [23]. В с. Спасское препровождались Игнатий Уминский, Матвей Верниковский, Иосиф Яковлев Богуш [24]. В Земляную заимку был отправлен для водворения Павел Стариковский [25]. Дворяне всячески старались скрыть свое происхождение, так как их положение по сравнению с крестьянами было намного тяжелее. Дворянин Феликс Соболевский был обвинен в сборе шайки, что доказывали весомые улики, но он отрицал даже свою принадлежность к дворянам, ссылаясь на недоразумение и судебную ошибку [26].
В среде польских переселенцев были самые разные люди. Некоторые промышляли воровством. Ранее уже упоминался Тит Ковальский, который подал прошение на переезд к брату. По случаю болезни Ковальский не мог сам передать документы, а доверил это польскому переселенцу Антону Боляевичу, который, как выяснилось, обкрадывал сотоварищей. У Боляевича были найдены чужие вещи, в том числе и те, что принадлежала Ковальскому [27]. Согласно описи вор взял суконный пестрый шарф, принадлежавший Викентию Накурскому, подобный же шарф Августа Гольдштейна, а также покрытый сукном черный кожух самого Титуса (Тита) Ковальского.
Отношения старожилов и польских переселенцев нельзя охарактеризовать однозначно. В документах приводятся самые разноречивые факты. С одной стороны, многие старожилы встречали новоселов приветливо, торговали с ними, даже вступали в родственные связи. А с другой стороны, не везде польских переселенцев принимали гостеприимно. В Усть-Тартасской вол. старожилы-старообрядцы были «преисполнены предубеждения» и «гнушались» польскими переселенцами: «В двух деревнях крестьяне, не желая принять к себе пришельцев в дом, наняли отдыхальные избы. В других случаях прием поляков оказался еще менее удовлетворительным. Такое отношение и зависимость последних от старожилов становится довольно тягостным и возбуждает желание самостоятельного проживания» [28]. После инспекционной поездки в феврале 1865 г. барон Фелькерзам писал заседателю Четвертого участка, что польские переселенцы, водворенные в с. Верхний Майзас принесли жалобу о том, что в с. Спасском помощник волостного писаря не брал для отправки писем, написанных на польском языке, а принуждал их писать по-русски. Далее он приказывал обратить на это внимание и не позволять в волостном правлении так поступать [29]. В другом документе от 19 февраля 1865 г. Фелькерзам велел наказать крестьянина-старожила Ивана Лучинина «в пример прочим…, чтобы со стороны других старожилов притеснений польским переселенцам не было», поскольку польский переселенец Михаил Чаремха, живущий в Вятской слободе Усть-Тартасской волости, «объявил претензию» в том, что ему за пятнадцать дней работы Лучинин кроме одного пуда муки не заплатил, хотя условие было 10 коп. в сутки [30].
Итак, в середине XIX в. многие выходцы из Польши, став невольными переселенцами в Сибирь, начали обустройство в Томской губернии. Они понимали, что им придется задержаться здесь надолго, поэтому стремились поселиться совместно с родственниками и хотели быстрее обзавестись хорошим хозяйством. Приехав в уже населенную местность, они были вынуждены уживаться со старожилами, нередко защищать свои права, что, впрочем, им неплохо удавалось, поскольку закон часто был на их стороне.
ПРИМЕЧАНИЯ
http://zaimka.ru/mainicheva-polish-exiles/