Н. М. Корнева, М. Ю. Крапивин Новые документы по истории Синодального архива Часть 2

№ 10

• 16 марта 1929 г.— Препроводительное письмо из ЛЦИА к пересылаемому в Центрархив РСФСР акту комиссии, образованной для обследования «секретного архива Синода», с дополнительной информацией о произведенном сотрудниками ОГПУ аресте К. Я. Здравомыслова

16 марта 1929 г. № 76. Секретная часть 7/с. В Центрархив РСФСР, то­варищу] В. В. Максакову.

Ленингр[адский] центральный] истор[ический] архив при этом пре­провождает Вам акт от 14 марта 1929 г., Комиссии, образованной при ЛЦИА 7/III-29 г. для обследования так называемого секретного архива Синода.

Одновременно сообщаем, что архивист Здравомыслов К. Я. в ночь на 14 марта с/г арестован.

Со вторник[а] приступаем к поверке других частей б[ывшего] Синод­ского архива.

Зам[еститель] уполномоченного Центрархива в Ленинграде Дрезен. За­меститель] заведующего] Секр[етной] частью [подпись] Полищук.

© Корнева Н. М., Крапивин М. Ю., 2016

• ¹ Продолжение. Начало см.: Вестник церковной истории. 2016. № 1/2(41/42). С. 55-103.

 

№ 11

После 14 марта 1929 г.² — Записка
инспектора ЛЦИА С. А. Аннинского
об истории обнаружения «папских булл»
из собрания ДДДИИ МВД

Объяснительная записка инспектора Ленинградского] центрального] исторического] архива С. А. Аннинского. Архив Департамента дух[овных] дел иностр[анных] исповед[аний] и буллы в его составе.

В связи с делом о пропаже значительной части булл, принадлежавших к архиву Д[епартамен]та дух[овных] дел иностранных исповеданий, считаю своим долгом сообщить следующее. Архив ДДДИИ помещался в течение 1918-1924 гг. (и ранее) в доме № 49 по Екатерингофскому проспекту в осо­бом, единственном в этом доме, специально оборудованном актохранилище в I-м этаже с железной дверь[ю], с полной изолированностью и безупречной охраной. С середины 1918 г. он считался отделом I-го отделения IV-й (Ис­торико-культурной) секции Главархива³. Заведывание⁴ этим архивом (от­делом) мне было поручено в августе 1918 г. и оставалось в моих руках до момента передачи материалов Д[епартамен]та 2-му отделению Историко­культурной секции. I-м Отделением в это и последующее время заведывал⁵ А. С. Николаев, а 2-м — К. Я. Здравомыслов.

Буллы и другие документы папской канцелярии были мною найдены в сентябре 1918 г. при обследовании помещений в доме (в низких шкафах в б[ывшем] кабинете директора Д[епартамен]та — в связках с иным мате­риалом), о чем указано в моих отчетах управляющему отделением за со­ответствующие месяцы⁶.

В течение 1919 г., а частью, вероятно, в 1920 г., я составил опись этим документам, вернее три небольшие описи соответственно трем фондам, к ка­ким я относил документы (монастырь Цистерианцев в Сулейове Петроков- ской губ[ернии] — опись лит[ера] «S», м[онасты]рь их же в Копрживнице — опись лит[ера] «С» и разные м[онасты]ри — опись лит[ера] «V». Описи написаны частью мною собственноручно, частью по моим указаниям тогдаш­ним моим сотрудником (ныне покойным) С. В. Сальниковым. Самые доку­менты я вложил в конверты или бумажные обложки, занумеровал соответ­ственно описи и по формату уложил в 5 папок, сделав на каждой перечень №№ находящихся в ней документов. В описях были отмечены №№ папки при каждом документе.

В выходивший тогда журнал Главархива «Исторический архив» я дал заметку о находке булл с краткой их характеристикой (см. кн. 1, хроника). ^{[1] [2] [3] [4] [5]}

Над старейшей — торжественной буллой-привилегией Гонория III-го от 1218 года я месяца два специально работал (разбирал и готовил коммента­рий), надеясь ее опубликовать.

Хранились папки с буллами в актохранилище на отдельном столе. В те­чение 1918-1924 гг. я дважды проверял наличие их по описям, но не потому, чтобы в условиях их хранения чувствовал какие-либо дефекты, а потому, что они неоднократно демонстрировались (там же, в архиве) при научных экс­курсиях, и порядок их размещения в папках мог быть нарушен. Никаких не­дочетов я ни разу не обнаружил.

Архив ДДДИИ в целом к 1919 году был вполне разобран, а в 1920 г. мною (с сотрудниками) была произведена ревизия его. В течение 1922-[19]23 гг. ввиду упорядоченности архива, отсутствия топлива и весьма редких спра­вок, я работал в основном помещении I-го отделения Историко-культурной секции в доме № 1 на Чернышевой площади, архив же на Екатерингофском пр[оспекте] стоял запертым и лишь время от времени посещался.

В конце 1924 г. I-е отделение Ист[орико]-культ[урной] секции принуж­дено было (ГУБОНО и Исполкомом) очистить актохранилище б[ывшего] Мариинского ведомства в доме № 7 по ул[ице] Плеханова. Материал оттуда в течение января 1925 г. был спешно вывезен в правое крыло дома № 49 по Екатерингофскому проспекту и сложен там на полу, завалив штабелями дел и книг ве[сь] 2-й и 3-й этажи. Перевозка и заведывание^[6] материалом были поручены мне. С февраля 1925 г. началось приведение перевезенного в по­рядок. К этому времени в моем ведении оказалось все правое крыло дома. В левом находились фонды военно-учебных заведений в ведении тов[арища] Меньшикова. (Не относилась ко мне лишь небольшая часть материалов М[инистерст]ва нар[одного] просвещения во 2-м и 3-м этажах.)

Весной 1925 года, столько же, вероятно, вследствие чрезвычайной и опас­ной тесноты в Екатерингофском доме, сколько и в связи с планом массовой концентрации фондов, управлением Ленинградского отделения Центрархива поднят был вопрос о вывозе архива ДДДИИ из дома № 49 по Екатерингоф- скому пр[оспекту] в здание Синода. Хотя я лично, дорожа работой над этим архивом, и был против, но в условиях ужасающей скученности остального материала в Екатерингофском доме, мешавших даже элементарной разработ­ке, спорить не приходилось, да, в конце концов, и не входило в мои права.

В июне месяце 1925 г. архив ДДДИИ был упакован и в первых числах июля вывезен в здание Синода. Работа по упаковке и перевозке производи­лась ст[аршим] архивистом 2-го отделения Ист[орико]-культ[урной] секции Н. В. Туберозовым с 3-4 техническими сотрудниками. Моя роль заключалась в указании частей материала (описей, журналов, отделов фонда), места их на стеллажах и в шкафах и порядка, какой следовало соблюдать при упаковке. По мере освобождения хранилища от архива Д[епартамен]та шкафы зани­мались материалами Мариинского ведомства.

В последние рейсы перевозки я передал лично Н. В. Туберозову из рук в руки папки с буллами и описи буллам, рекомендуя их везти под его лич­ным наблюдением. То, что папки были вынесены из архива, я помню совер­шенно отчетливо, но не думаю, чтобы Н. В. Туберозов один мог их все унести (унесены они были сразу).

Поверки по описям не производилось ни при передаче булл, ни при пе­редаче всего фонда. Ввиду того, что материал передавался из отдела в отдел (внутренняя передача) и без поверки, акта не было составлено, но управляю­щий 2-м отделением Историко-культурной секции К. Я. Здравомыслов № 406 от 7/VII-25 г. сообщил в Управление ЛОЦ о состоявшейся перевозке архива.

В дальнейшем с 15/VII—25 [г.] я уже не работал в доме № 49 по Екате- рингофскому проспекту, так как был откомандирован в Управление ЛЦИА для руководства комиссией, приводившей в порядок архив Управления. Там проработал я до конца сентября, затем ненадолго вернулся на прежнее мес­то, но уже 9 октября снова был назначен на ту же руководящую роль для упо­рядочения архива Оргсекции за 1923-[19]25 гг., затем 15/I-26 г. комиссия за окончанием рабо[т] была ликвидирована, а с 19/I-26 г. я был назначен стар­шим инспектором ЛЦИА. Екатерингофский дом и архив ДДДИИ вышли из моего поля зрения. Мои функции там перешли (по вед[омств]у Марии) к ст[аршему] архивисту М. В. Поповой.

В 1926 году началась перевозка материалов I-го отд[еления] Ист[ори- ко]-культ[урной] секции в здание Синода: в марте был перевезен материал с Чернышевой площади, а 25, 27-29 мая и 7-9 июня — из дома № 49 по Ека- терингофскому проспекту. Из этого последнего был вывезен А. С. Николае­вым материал ведомства б[ывшей] имп[ератрицы] Марии и некоторые части материала М[инистерст]ва нар[одного] просвещения. Остались там фонды военно-учебных заведений (позднее вывезенные нашим Архивом армии и флота), женских институтов, лице[я], переданные со зданием в Губархив.

Дом был занят Губархивом, хранилище б[ывшего] ДДДИИ заполнилось материалами Губархива (если не ошибаюсь, фондами институтов). При ос­тавлении дома и Губархивом в 1928 г. (при полной его очистке) часть булл где-то была там найдена, и это впервые после моего ухода из Екатерингофс- кого дома привлекло мое внимание к фонду Д[епартамен]та. Тотчас же были предприняты поиски булл во 2-м Историко-культурном отделе (б[ывшее] 2-е отделение И[сторико-]к[ультурной] секции) в них и я лично принимал участие, но не только ничего не удалось найти, а даже и описи оказались от­сутствующими, так что, учитывая количественный недочет, я не мог судить о его качестве.

Думая, что К. Я. Здравомыслов просто не знает, где положены в свое вре­мя Н. В. Туберозовым папки и описи, я вызвал этого последнего и задал ему следующие вопросы: помнит ли он обстановку передачи булл и принял ли описи? Помнит ли он, как я его просил лично перевезти эти документы, кото­рые я особенно ценил? На эти вопросы Н. В. Туберозов ответил утвердитель­но, в частности подтвердил, что описи принял. На мой вопрос, сколько же папок он довез, Н. В. Туберозов, читавший в газетах о находке булл Губархивом, сначала не мог высказаться решительно, а потом заявил, что определенно пом­нит лишь одну папку. Попытка выяснить, не засунуты ли другие 3 куда-нибудь при довольно небрежной укладке материала в Синоде, не привела ни к чему.

Ответственный архивист Историко-культурного отдела А. С. Николаев, которому с тек[ущего] операц[ионного] года был подчинен и архив б[ывше- го] Синода, по моей просьбе еще до наступления холодов произвел розыски в материалах ДДДИИ, но найдено ничего не было. Зимой вести дело дальше было безнадежно, так как хранилище не отапливается. Только в феврале 1929 г. К. Я. Здравомыслов случайно, по его словам, нашел мои три описи, по кото­рым я и поверил материал. В конце февраля по распоряжению заместителя] уполномоченного Центрархива тов[арища] Дрезена я вместе с А. С. Никола­евым произвел официальное расследование обстоятельств, относящихся к буллам и описям, доложив об этом рапортом тов[арищу] Дрезену^[7]. В по­следний раз отсутствие 73 булл^{[8] [9] [10] [11] [12]} было фиксировано актом Комиссии под моим председательством 14/Ш-29 г.

Чтобы, по возможности, выяснить положение, я постараюсь ответить здесь на несколько вопросов, какие я сам задал бы т[оварищу] Аннинскому, производя всесторонне обследование.

1. Почему не было произведено поверки материалов ДДДИИ и в част­ности булл при передаче фонда из 1-го во 2-е отделение Ист[орико]-куль- т[урной]секции?
2. Даже в нынешней обстановке и даже при передаче иной раз весьма цен­ного материала в Управление Центрархива не всегда производится поверка, в обстановке же концентрации (1925 г.), производимой самым спешным об­разом по распоряжению Управления ЛОЦ, нечего было и думать об этом. Поверять специально буллы, не трогая всего прочего, было бы совершенно непоследовательно, поскольку в фонде ДДДИИ было немало не таких древ­них, но не менее ценных других документов и дел. Кроме того, с точки зрения того времени, поверка при передаче материала из отдела в отдел была излиш­ней затяжкой, акт же без поверки терял всякое значение.

Напрасно было бы доказывать теоретическую правильность этой пози­ции: она неправильна, вернее, сейчас мы признаем ее неправильной. Дело только в обстановке 1925—[19]26 гг. Если бы сейчас я (инспектор ЛЦИА) узнал из рапорта Отдела уполномоченному о состоявшейся передаче фонда из От­дела в Отдел, я, конечно, потребовал бы представления акта. Естественность же для 1925 г. указанной точки зрения на эти вопросы подтверждается тем, между прочим, что представления акта не потребовалось ни Управляющему

• 1- м отд[елением] И[сторико-]к[ультурной] секции, ни упр[авляю]щему
• 2- м отделением, ни в Управление, хотя все эти инстанции прекрасно знали о передаче.

2. Имелась ли все же какая-либо гарантия полноты передаваемого ком­плекта булл?
3. Да, такой гарантией я считаю описи буллам. Передавая их, я, по само­му существу дела, ручался за то, что передано все, мною в описи занесенное.
4. Как можно рисовать себе картину пропажи булл?
5. Я совершенно уверен в том, что не только 4 папки, но и одна, если бы они не были вынесены из актохранилища, не ускользнули бы от моего

описи 13 апреля 1940 года Комиссией в составе тт. Гурской З. И., Лукомского В. К., Стецке- вич М. Я. и Труханова А. А. из числа значащихся в описи 63 (шестидесяти трех) докумен­тов не обнаружено двух документов под №№ 4 и 41, все же остальные документы по описи в количестве 61 (шестидесяти одного), как установлено, имеются налицо». Подклеен лист с надписью фиолетовыми чернилами: «В папке № 4 имеются следующие единицы хране­ния: №№ 3, 6, 9, 12, 13, 14, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30. 31, 33, 34, 35, 36, 38, 40, 41, 43, 46, 49, 46, 49, 50, 51, 51, 52, 53, 54, 55, 55-в, 56, 57, 58, 59, 61, 62, 63. Примечание: № 41 по заверке значится отсутствующим. При настоящей проверке обнаружен. 4/VII-1945 г. В. Кап­ранова»; Там же, ф. 821, оп. 143, действующая опись. На л. 4 об. штамп проверки наличия 1966 г. (акт б/№ от 16. 03. 1966): «Последний № 64. Литерных — 2 (№ 9б, 55б). Пропущено 3 (№№ 4, 32, 37). Налицо 63 ед. хр. № 64 — Недействующая опись». На л. 5. черной тушью внесен № 65. Буллы папы Льва XII/ 20-е гг. XIX в. 5 л. См. акт об обнаружении от 13 ав­густа 1969 г. Штамп заверки: «В настоящую опись внесено 64 ед. хр. 15. 9. 1969». Штамп про­верки наличия 1979 г. «Последний № 65. Литерных — 2 (№ 9б, 55б). Пропущено 3 (№№ 4, 32, 37). Налицо 64 д[ела]».

внимания, так как, заполняя актохранилище новым материалом, я не мог бы проглядеть это до известной степени «мое детище».

То обстоятельство, что при перевозке (из того же актохранилища) мате­риалов вед[омства]ва Марии А. С. Николаевым в 1926 г. также не было обна­ружено папок с буллами, доказывает, что в актохранилище их не было, и под­тверждает, что они были вынесены Н. В. Туберозовым, причем, разумеется, ответственности за дальнейшую их судьбу я принять на себя не мог бы.

Куда же исчезли буллы? И что это за находка в Губархиве? Здесь, если не предполагать прямого преступления, можно думать, что часть материала была где-то забыта в Екатерингофском доме — очевидно, на переходе к подъезду, затем, за отсутствием знающего глаза, могла попасть и в смесь ма­териалов Губархива (в переданной нам оттуда папке оказались документы из двух, по крайней мере, папок), и в макулатуру, частью же была обнаружена при [отъезде?] [переезде?]. Другое предположение, конечно, не исключающее первого: материал мог быть увезен в смеси с какими-либо делами и книгами ДДДИИ [и] затерялся в Синоде.

4. Не было ли возможности хищения булл во время передачи архива?
5. Именно буллы от этого были гарантированы тем, что посторонние люди (упаковщики ЛОЦ) вовсе о них не знали, а внешне папки в глаза не бросались, местные же работники (М. В. Попова, Н. А. Меньшиков, М. А. Спринк, А. П. Сергеев, К. А. Лайзан и Н. И. Чумакова, кроме 1-й и по­следней — партийцы и комсомольцы), работавшие под моим руководством, если и знали о буллах (в чем, впрочем, о большинстве я не уверен), то едва ли представляли, где именно они находятся, так как работали вовсе не над архивом Д[епартамен]та, а над Мариинским вед[омст]вом.

6. Кто виноват в пропаже булл?
7. Без всякого желания преуменьшать теоретическую ошибочность сво­ей собственной роли, чем бы она на практике ни оправдывалась, я все же, как архивист, должен признать ответственным за весь передаваемый материал, в каком бы он виде ни был,— с момента передачи его новому хранителю — этого последнего.

Если бы, однако, мне пришлось отводить от себя лично упрек в небреж­ности по отношению к материалу, я мог бы сказать, что нужно быть не толь­ко никуда не годным архивистом, но просто сумасшедшим, чтобы, опублико­вав в печати весьма обязывающие сведения, зная о том, что рано или поздно выдачи документов потребует Польша, подкрепив, наконец, свою ответствен­ность сдачей описей (как это я сделал), не уберечь в целостности материала. Я его и берег, пока он был в моих руках. Что касается нового хранителя (Н. В. Туберозова), то даже если бы он и не имел возможности ознакомиться со всем переданным в натуре, он мог и должен был изучить те немногие опи­си, какими материал освещается, а не сваливать одной кучей материал дру­гой описи, теряя при этом части их.

Инспектор ЛЦИА А. Аннинский.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 5-6 об. Недати­рованный машинописный подлинник с рукописной правкой.

Заголовок вписан от руки. Формула подписи («Инспектор ЛЦИА») и подпись — автографы.

№ 12

21 марта 1929 г.— Рапорт архивиста А. С. Николаева
о результатах осмотра рабочего стола К. Я. Здравомыслова

Заведующему архивохранилищем народного хозяйства, культуры, быта и права архивиста А. С. Николаева рапорт.

19, 20 и 21 марта 1929 года мною совместно с архивариусом тов[арищем] Гурской пересмотрены были ящики в письменном столе архивиста Здра­вомыслова. В них между прочим оказались нижеследующие архивные дела и документы.

1. 1. Две описи секретного архива канцелярии обер-прокурора Синода; при них записка с характеристикою этого архива. 2. Реестр делам о рас­торжении браков. 3. Два экземпляра описи мнениям, отзывам, запискам, письмам, резолюциям и заметкам Филарета, митрополита Московского и Ко­ломенского, оставшимся после смерти в кабинете его с 1821 по 15 ноября 1867 года. 4. Две части описи дел, сдававшихся из канцелярии С[анкт]-Пе- тербургского митрополита в библиотеку Свято-Троицкой Александро-Нев- ской лавры (составлена опись в 1899 году). 5. Конверт на имя «Его превос­ходительству Николаю Ивановичу Павловскому^[13]» «из Архива Св[ятейшего] Правительствующего] Синода» с карандашною надписью «список неоказав­шимся делам архива Св[ятейшего] Синода за прошлое столетие». 6. Карточка с карандашною надписью: «Секретные дела: №№ нет 248»)^[14]. 7. Опись бума­гам б[ывшего] наблюдателя церковных школ В. И. Шемякина. 8. Выписи из определений Синода от 1 августа 1901 г., 4 июня 1902 г., 7 апреля 1912 г., 20 апр[еля] 1912 г., 11 марта 1914 г.
2. 9. Печатный экземпляр книги «Следственное производство судебного следователя Кейзера по делу о беспорядках 18 мая 1896 года на Ходынском поле во время народного гулянья» и «Записка министра юстиции по делу о беспорядках 18 мая 1896 года».

• 10. Препроводительная от 26 апр[еля] 1830 г. № 1165 обер-проку­рора Мещерского^[15] архивариусу Кушакевичу о внесении в число архивных секретных дел прилагаемых в копии определения Синода и двух его увеща­ний противу бунтовщика Пугачева (sic. только препроводительная).

11. 11. Столбцы XVII века на владение церковными землями.
12. 12. Межевая книга на владение в Рязанской губернии 1779 года. 13. Ко­пии с жалованных грамот (универсалов) и других документов на владения в Войске Запорожском конца XVII и начала XVIII века, всего 22 документа, из них 5 подлинных; здесь же три письма по поводу дела о владении. 14. Нот­ная рукопись. 15. Прейскурант разным бумагам фабрики Ольхина с мая 1812 года.
13. 16. Девять экземпляров секретного циркуляра с правилами шифро­вания от октября 1909 года.

• 17. С газетными вырезками статей М. Паозерского.
• 18. Конверт с надписью: «Отдел III. № 4. Письма (19) Филарета, митрополита Московского (1829-1867)».

19. 19. Письмо препроводительное 12 февр[аля] 1907 года Гаврилова Здравомыслову с письмом Филарета (от 21 апреля 1850 года).
20. 20. Письмо Победоносцева^[16] от 10 мая 1882 года.
21. 21. Семь писем (митрополитов Исидора, Макария^[17], Филофея^[18] и епископов).

• 22. Бумаги, касающиеся протоиерея Восторгова^[19].
• 23. Конверт с бумагами о старообрядцах.
• 24. Краткая опись бумаг петербургских митрополитов — Никанора^[20] и Григория^[21].

25. 25. Материалы к ревизиям по епархиям за разные годы.

• 26. Некоторые положения, касающиеся церкви в РСФСР. 27. Определение Синода 2 августа 1917 года^[22] о сложившем сан епископе Ни­коне^[23]. 28) Акт об обратном приеме помещений Петроградской духовной ака­демии от I особого инженерного батальона. 29. Проект сметы на содержание

Богословского института^[24] в 1919/20 году. 30. Циркуляр к Синоду «Русских людей»^[25] в 1905 году(?).

• 31. Автографы Преосвященных и других духовных лиц.
• 32. Записка С. Рункевича^[26] от 9 сент[ября] 1916 года о Пред­соборном совещании и его работах^[27].

Архивист [А. Николаев]

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 18-19. Недатированный ру­кописный подлинник. Текст и подпись — автографы.

Там же, л. 16-16 об.; 17-17 об. Заверенные машинописные ко­пии (фиолетовая копирка). Заверительная подпись А. С. Ни­колаева — автограф. Дата вписана от руки. Некоторые отличия от текста подлинника (искажение нескольких фамилий). От руки вписана дата «19 21/III29 года», отсут­ствующая в тексте рукописного подлинника.

№ 13

23 марта 1929 г.— Протокол
допроса К. Я. Здравомыслова,
произведенного сотрудниками СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО

Гор[од] Ленинград, 23 марта 1929 г. Протокол № 1 допроса, произве­денного в ПП ОГПУ в ЛВО ст[аршим] уполномоченным] III отд[еления] СО СОУ Мудров[ым]^[28] по делу за N°.^[29]

Я, нижеподписавшийся, допрошен в качестве обвиняемого/свидетеля показываю. 1. Фамилия: Здравомыслов. 2. Имя, отчество: Константин Яков­левич. 4. Происхождение: сын священника, б[ывший] дворянин, б[ывший] действительный] ст[атский] советник. Уроженец Новгород[ской] губ[ернии] гор[ода] Боровичи. 9. Партийность: б/п. 10. Политические убеждения: со­чувствующий] Коммунистической] партии.

Будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. по существу дела показываю: Духовную академию я окончил в 1887 г. Начи­ная с 1889 года и по день ареста я служил в архиве Синода. С 1903 г. я был начальником этого архива. С 1918 г. там же, но уже в качестве заведующего] 2-го отделен[ия] 4[-й] секции Ленинградского] центрального] истеричес­кого] ар[хи]ва, т. е. тоже Синодальным архивом и состоял в этой должности, т. е. заведывал^[30] Синодальным архивом, до дня ареста.

Я знаю, что произведенной Особой комиссией Центрархива проверкой т[ак] н[азываемого] б[ывшего] секретного Синодальнаго архива обнаружена недостача некоторых материалов. Этим секретным Синодальным архивом номинально ведал я. Этот архив помещался в отдельном шкафу, в комнате с другими фондами. Шкаф этот никогда не опечатывался, а только запирался на ключ. Этот ключ находился у меня и хранился в моем письменном столе. Номинально ключом ведал я, но практически я сохранить в целости содер­жимое этого шкафа не мог, т[ак] к[ак] ключ мною клался в ящик (определен­ный) моего письменного стола, каковой в свою очередь никогда на ключ или замок не запирался. Таким образом, этим ключом мог пользоваться любой сотрудник архива, имевший возможность входа в помещение, занятое Сино­дальным архивом. Эти порядки установлены с дореволюционного периода до моего поступления в этот архив.

Такой порядок, конечно, давал возможность пользоваться материалами Синодального архива и материалами секр[етного] архива любому из со­трудников Синод[ального] архива в любом порядке, без какого-либо с моей стороны контроля. Попыток изменить порядок мною не предпринималось, т[ак] к[ак] я не допускал мысли о каких-либо злоупотреблениях. Лично сам ни одного из недостающих документов я не брал, за исключением дневника Львова, который находится у меня на квартире и передан мне в личное пользо­вание сестрою Львова, ныне умершей.

Где находятся недостающие материалы, я не знаю, за исключением сле­дующих: 1) бумаги м[итрополи]та Феогноста, находятся в рукописном от­деле Синод[ального] архива; 2) документы по делу Бутович были переданы в 1917 г. и не возвращены в Чрез[вычайную] следственную] комиссию Вре­менного] пр[авительст]ва^[31]. Кто причастен к исчезновению этих документов, я ничего сказать не могу. Ответственность за сохранность всех докум[ентов] секр[етного] архива по закону несу я.

Настоящее подтверждаю подписью. К. Здравомыслов. Ст[арший] упол- ном[оченный] Мудрое.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 88-89 об. Рукопис­ный подлинник. Подписи — автографы. На типографском бланке. День, месяц, последняя цифра года, должность сотруд­ника ОГПУ, снимавшего допрос, вписаны от руки.

№ 14

26 марта 1929 г.— Удостоверение,
выданное архивисту ЛЦИА А. С. Николаеву
на право ведения «переговоров» с арестованным,
бывшим служащим ЛЦИА К. Я. Здравомысловым
по вопросам работы архива

АП-2. Секретно. 26 марта 1929 г. № 81/с. РСФСР. ВЦИК. Центрархив. Ленинградский центральный исторический архив, Секр[етная] часть. Ленин­град, Наб[ережная] Красного флота, 4. Телеф[он]: 2-14-57.

Удостоверение.

Дано настоящее архивисту ЛЦИА т[оварищу] Николаеву А. С. в том, что ему поручается иметь переговоры с арестованным б[ывшим] а[р]хивистом ЛЦИА К. Я. Здравомысловым о фондах Синода.

Заместитель] уполномоченного Центрархива РСФСР в Ленинграде Дрезен. Заместитель] заведующего] Секр[етной] частью [подпись] Полищук.

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 7. Машинописная копия (отпуск). Первая подпись отсутствует. Вторая подпись — автограф. На типографском бланке ЛЦИА, заполненном машинописным способом. День месяца и делопроизводственный номер вписаны от руки.

Когда и как произведена К. Я. Здравомысловым приемка т[ак] Называе­мого] секретного архива Синода? Была ли при этом сделана поверка мате­риала по описям? Каким образом пополнялся затем этот архив? Не было ли принимаемо или выдаваемо на сторону арх[ивного] материала частным об­разом (Шемякин)? Какие производились работы над этим архивом? Каков был порядок пользования им для сотрудников архива?

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 8. Машинопись. Без подписи и без даты, не ранее 26 марта 1929 г.

№ 15

27 марта 1929 г.— Дополнительные показания К. Я. Здравомыслова
сотрудникам СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО

В дополнение к моему показанию от 23 марта 1929 г.^[32] имею показать сле­дующее...

Наличие не включенных в описи архивных материалов я объясняю сле­дующим образом. Все эти материалы попали после революции вместе с ма­териалами, сданными из канцелярии Ведомства православного исповеда­ния, а также персональные сдачи^[33] быв[ших] сотрудников этого ведомства. Не систематизированы и не оформлены они не были^[34] вследствие недостат­ка времени. Они могли несомненно расхищаться и я для этого положил их в шкаф, а не оставил на полу. Других предостерегающих мер мною принято не было.

Обнаруженные у меня арх[ивные] материалы имеют следующее проис­хождение: 1) по описи Аннинского, письма Исидора принадлежат мне и даны мне моей родственницей монахиней [Евфалией]; 2) рукопись изготовлена мною с ходившей тогда в Л[енингра]де рукописи; 3) дана, если не ошибаюсь, [Евфалией]; 6) это речь моего тестя протоиерея Гиляровскаго^[35], осталась у меня после смерти...^[36] 15) рукопись для Бенешевича^[37] была выписана из Ярославского архивохранилища, до сего времени не возвращена последним.

Настоящее подтверждаю подписью. К. Здравомыслов. 27/III—29 г.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 90-90 об. Рукописный подлинник на листе бумаги в клетку. Протокол составлен Муд- ровым. Формула подписи и сама подпись — автограф Здраво- мыслова. Дата вписана Мудровым.

27 марта 1929 г. Вопросы, заданные Здравомыслову.

• 1) Где находится секретный архив обер-прокурора и в каком состоянии он находится? 2) К чему относится картотека по предъявленным карточкам и расшифровка карточек? 3) Где расписки, описи, записи и т. д. материала, выдаваемого учреждениям помимо управления ЛЦИА? 4) Где результат ра­боты по [выявлению?] революционного материала (по поручению Дрезена)?

Ответы Здравомыслова.

• 1) Секретный архив обер-прокурора находится во 2-м этаже здания, в конце фонда Канцелярии] обер-прокурора. Имеет опись. Разбору после перевозки не подвергался.
• 2) Карточки, на которых сверху обозначен год, относятся к протоколам Синода — шифр: год, месяц и число.
• 3) Помимо управления ЛЦИА никому дел не выдавалось, все выдава­лось чрез управление, об этом отмечено в приложенной ведомости к отчету за [пятилетие?]. Расписки на дела, выданные быв[шим] служащим Синода, находятся в трех особых ящиках.
• 4) Результат работ по выявлению революционного материала лежит на письменном столе на листках — записано карандашом.

К. Здравомыслов.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 93. Рукописный под­линник на листе бумаги в клетку. Вопросы написаны, ско­рее всего, Мудровым. Ответы — Здравомысловым. Подпись Здравомыслова — автограф.

• 1) Когда и как произведена К. Я. Здравомысловым приемка т[ак] назы­ваемого] секретного архива Синода? Была ли сделана поверка материала по описям? Бывали [ли] вообще проверки?

Т[ак] н[азываемый] секретный архив Синода никогда никем не сдавался и не принимался. Проверок не было. Таков был порядок.

• 2) Каким образом пополнялся затем этот архив?

В архив поступали бумаги по определениям Синода.

• 3) Не были ли принимаемы или выдаваемы [на сторону] материалы част­ным образом (Шемякин)?

Единственный случай приема частным образом был прием бумаг Шемя­кина от его родственника Мироносицкого Порфирия Петровича, живущего в Ленинграде, б[ывшего] сл[ужащего] Училищного совета.

• 4) Какие производились работы над этим секретным архивом?

Никаких.

• 5) Каков был порядок использования [его другими] сотрудниками архива?

По желанию каждый сотрудник мог им пользоваться бесконтрольно. Та­ков был порядок.

• 6) Как был и кем перевезен и принят архив с Екатерингофского проспек­та, и были ли описи, и производилась ли проверка материалов?

Архив упаковывался в пачки поденными [работниками] по указанию това­рища] Аннинского, перевозился под наблюдением тов[арища] Туберозова и скла­дывался на полки по номерам пачек. Описи сданы в отдельных пачках. Провер­ки не было, т[ак] к[ак] слишком много времени нужно было бы этому уделить.

• 7) Были ли привезены в числе других материалов буллы? Была ли к ним опись? Как они были приняты (проверены) и где хранились с объяснением причин хранения в том или ином [месте]?

Буллы привезены не были, но остались на Екатерингофском, где и обна­ружены мною позже. Опись их найдена в недавнее время.

К. Здравомыслов.

В дополнение к 7-му вопросу: привезена была одна папка с несколькими буллами (она и в настоящее время в архиве). Остальных булл я не видал и не знал, что они были в архиве. Означенная папка лежала на красном диване.

К. Здравомыслов.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 93 об— 94. Рукопис­ный подлинник на листе бумаги в клетку. Вопросы, скорее всего, написаны Здравомысловым. Подписи — автографы.

№ 16

27 марта 1929 г.- Протокол допроса Н. В. Туберозова,
произведенного сотрудниками СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО³⁵

Ленинград, 27 марта 1929 г. Протокол N°... допроса, произведенного в ПП ОГПУ в ЛВО ст[аршим] уполномоченным] III Отд[еления] СО СОУ по делу за N.

Я, нижеподписавшийся... допрошен. в качестве обвиняемого/свидетеля показываю: 1. Фамилия: Туберозов. 2. Имя, отчество: Николай Васильевич.

9. Партийность: б[ес]п[артийный] и никогда ни в каких партиях не состоял.
10. Политические убеждения: на платформе признания сов[етской] власти.

Будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. по существу дела показываю. Учиться я начал с детства и окончательно за­кончил образование в 1909 г. Служебная моя деятельность имеет начало с 1896 г., когда я поступил работать в архив Синода. В архиве Синода я ра­ботал до 1926 г. В 1926 г. 1/VI был уволен по сокращению штата. В том же 1926 г. я поступил архивариусом Областкома Союза химиков и проработал до дня ареста. Мой отец Василий Туберозов был священником в Ст[аро]рус- ском уезде и умер в 1904 г.

За границей родственников нет. Есть некоторые знакомые, живущие за границей, а именно: Глубоковский Николай Никанорович, б[ывший] профес­сор Духовной академии и член Академии наук. Знаю его по Центрархиву, где он служил. Где он сейчас находится, я не знаю. Кроме того, б[ывший] про­фессор Духовной академии Рождественский Александр Петрович³⁶. Кроме того, протоиерей Шавельский³⁷, живущий в Сербии. Ни с кем из выше пе­реименованных лиц я никакой переписки не вел и не веду. С Глубоковским ^{[38] [39] [40]} ведет переписку, вернее вел после его отъезда, Здравомыслов, через которого он, Глубоковский, передавал мне приветы, а я взаимно ему.

В отношении недостачи в Синодальном архиве в б[ывшем] т[ак] назы­ваемом] секретном некоторых документов могу сказать следующее.

1. Письма Антония (Храповицкого), хранившиеся в секретном шкафу, действительно были взяты мною без ведома администрации и, в частности, Здравомыслова самовольно. Они были заперты в секретном шкафу, ключ от коего находился в письменном столе Здравомыслова. Письменный стол Здра­вомыслова не закрывался и я, пользуясь этим, взял оттуда ключ, отпер шкаф и изъял эти документы. Эти документы мною были переданы Паозерскому, каковой в то время уже не служил в архиве, для напечатания в государствен­ном] издательстве. Изъял я эти письма, имея обещание Паозерского вместе издать их и, следовательно, разделить заработок. Обратно он эти документы мне не возвратил, а когда я после моего увольнения зашел к нему, то он обе­щал возвратить их в архив самостоятельно. Брал я эти документы в 1926 г.

Об исчезнувших буллах могу сказать следующее. В 1925 г. я получил рас­поряжение от Здравомыслова упаковать и перевезти из I отд[еления] Ист[о- рико]-к[ультурной] секции (Екатерингофский пр[оспект]) во II отд[еление] той же секции на Сенатской пл[ощади] архивные документы (фонды), нахо­дившиеся в распоряжении Аннинского. Срок перевозки 7-8 дней. Мне Ан­нинским были указаны подлежавшие перевозке документы, а также и описи к ним, хранившиеся в особом шкафу.

Указанные материалы и к ним описи мною были упакованы и благо­получно доставлены в архив. По доставке упакованных материалов в архив таковые были переданы в упакованном виде переданы^[41] Здравомыслову, а так­же были переданы и упакованные описи. Распаковывали и размещали эти материалы и описи сотрудники архива под наблюдением Здравомыслова. Я к распаковке и размещению этих материалов никакого отношения не имел. Сверки материалов с описями перед упаковкой мною произведено не было. Так же не было этой проверки и при приеме и размещении Здравомысловым на Сенатской площади. Проверка была произведена позже, общими силами, но без моего участия. При этой проверке, насколько я помню, недостач обна­ружено не было. Таким образом, ни о какой пропаже булл по окончании про­верки вопросов не возникало.

В числе перевозимых материалов была одна папка с буллами, количе­ства не знаю, не просчитывал. Описи на эту папку мне переданы не были и, если таковая опись была, то она должна была быть вместе с разными материа­лами, не систематизированными], не оформлен[ными] так наз[ываемыми] концами фондов. Эту папку впоследствии я видел в общей канцелярии на красном диване, привлекая всеобщее внимание приходивших в канцелярию других сотрудников и некоторые их них даже вскрывали эту папку и рассмат­ривали. В тот момент я не знал, что кроме перевезенных мною булл были еще и другие. В 1928 г. в декабре или январе 1929 г. в вечерней «Кр[асной] газе­те» была опубликована находка булл в здании Губархива на Екатерингоф- ском пр[оспек]те, при переезде этого архива [в] другое помещение. Так как в настоящее время обнаружена недостача еще булл, то я полагаю, что тако­вые так же могли остаться там, ибо при перевозке ни одного упакованного места утеряно не было. Остаться же они там могли, т[ак] к[ак] в это время (т. е. моей упаковки) в этих же комнатах происходил прием новых материа­лов сотрудниками Екатерин[гофского] архива (I отд[еление]) и, возможно, получилась передвижка материалов и таковые упакованы не были, а вошли в массу принимаемых I отделением] материалов. Принимал я в I этаже Ека- тер[ингофского] архив[а] и частично во II этаже. Обнаружены же буллы были в III этаже, причем, по словам Аннинского, не за шкафами, а прислоненными или лежащими около какой-то конторки. Где находятся остальные недо­стающие буллы, я не знаю. Нужно сказать, что сама перевозка на подводах происходила под моим и моих сотр[удников] наблюдением...

В части недостающих материалов, переименованных в акте Комиссии ЛЦИА от 14 марта, могу показать следующее. Я не имею никакого понятия. не знаю местонахождения. сказать ничего не могу.. не имею никакого пред­ставления. В части обнаруженных у меня при обыске могу сказать следую­щее. № 1 и 2, 3-4 принадлежат мне и куплены мною до революции на Алек­сандровском рынке. [№] 5 — «Летописец келейный. Димитрия, архиепископа Ростовского»^[42], подарен мне моим зятем Александром Ивановичем Соболе­вым до революции, в период службы его в Ревеле в Акцизном ведомстве. До­кумент (рукопись) этот он купил в Ревеле вместе с разными документами и книгами. № 6 — куплена мною до революции у букиниста. № 7 — принад­лежит мне и перешла по наследству от моего отца и деда. № 8 — куплен у букиниста мною. № 9 — это не старопечатная книга, а лубочная и приобре­тена мною. № 10 — [то же]. № 11 — взят в библиотеке. и до сих пор не воз­вращен. № 12 — мне было дано [в] 1890-х годах архивом Синода на память. Их было очень много и они уничтожались. № 13 — это копия, снятая Ильей Дьяконовым, б[ывшим] архивариусом Синодального архива, ныне умершим^[43]. № 14 — приобретено у букинистов. № 15 — я, член Библейского

Палестинского о[бщест]ва^[44]. Председателем] этого о[бщест]ва состоит ака- дем[ик] Крачковский^[45].

Настоящее подтверждаю] подписью. Н. Туберозов.

Стерший] уполном[оченный] Мудрое

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 121-125 об. Рукопис­ный подлинник. Протокол допроса записан Мудровым. Подпи­си Мудрова и Туберозова — автографы. На типографском бланке. День, месяц, последняя цифра года, должность сотруд­ника ОГПУ, снимавшего допрос, вписаны от руки.

№ 17

2 апреля 1929 г.— Рапорт архивариуса ЛЦИА З. И. Гурской
на имя заместителя

Уполномоченного Ленинградского отделения
Центрального исторического архива
о результатах осмотра рабочего шкафа К. Я. Здравомыслова

Уполномоченному ЛЦИА от архивариуса З. И. Гурской рапорт.

25 марта при просмотре шкафа № 55 против стола Здравомыслова мною были найдены ниже поименованные документы. I. 1) Стихи «Сумашедший»^[46], 2) без заглавия, по содержанию контрреволюцио[нное], 3) четырехстишье, без заглавия, 4) «Церковь», 5) «Призраки» (в двух экз[емплярах]). II. 6) Письма к Здравомыслову от Бобронева от 15 дек[абря] 1913 г., 7) к Здравомыслову 13 марта 1918 г., 8) то же от Бобронева 14 октября 1918 г., 9) Георгию Ива­новичу от протопресвитера Георгия Шавельского^[47]. III. 10) Заявление Здраво­мыслова в правление жилтоварищества 4/XII-24 г. IV. 11) Грамота о на­граждении Владимир[ом] 3-й степени действительного статского советника Здравомыслова (1913 г.), 12) грамота о награждении Здравомыслова Влади­миром] 4-й степ[ени] (1907 г.), 13) грамота о награждении Здравомыслова

Станиславам] 2-й ст[епени] (1903 г.), 14) грамота о награждении Здравомыс- лова Станиславом] 3-й ст[епени] (1899 г.), 15) извещение из кан[целярии] обер-прокурора Здравомыслова о награждении Станиславом] 2-й ст[епени]. V. 6) записка Здравомыслова, где высказано его мнение о «новой церкви» и патр[иархе] Тихоне, 17) копия из обращения председателя группы ЦК «Жи­вой церкви» к патр[иарху] Тихону (19 мая 1924 года)^[48], 18) постановление Синода и смешанного Совета Константинопольской Церкви от 11-24 апреля 1923 г. по вопросу о суде над патр[иархом] Тихоном^[49] (в двух экземплярах], 19) документы о «живой» и «мертвой» церкви (1922 года), 20) послание за­местителя патр[иарха] Тихона, митрополита Ярославского Агафангела^[50] к архипастырям и всем чадам прав[ославной] церкви, 21) речь Введенского^[51] «Гибель церкви», 22) воззвание патр[иарха] Тихона о помощи голодающим^[52], 23) автобиография Здравомыслова К. Я, 24) то же, 25) воз[з]вание патриарха Тихона к чадам церкви 15 июля 1923 г. ^{[53] [54]}, 26) воз[з]вание сторонников пат- р[иарха] Тихона ко всему православию, 27) воз[з]вание патриар[ха] Тихона, июнь 15 дня 1923 г.^[55], 28) письмо Здравомыслова к Тихону, 29) визитная кар­точка Тихона.

Архивариус [Турская^[56]] 2/IV-29 г.

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 24-24 об. Рукописный подлин­ник. Текст и подпись - автографы; л. 25-25 об.— незаверен­ная машинописная копия (фиолетовая копирка), имеются от­личия (не принципиального характера) от текста подлинника, в частности, копийный текст адресован «заместителю] уполномоченного Ленинградского отделения Центрального ис­торического архива».

№ 18

После 8 апреля 1929 г.^[57] — Рапорт архивиста А. С. Николаева
на имя А. К. Дрезена о нездоровой обстановке
во вверенном его руководству
Историко-культурном отделе ЛЦИА/ЛОЦИА

Заведующему ЛЦИА тов[арищу] Дрезену архивиста А. С. Николаева рапорт. Согласно предложению Вашему от 8/IV сообщаю.

По возвращении из отпуска в первой половине октября 1928 года, со­гласно приказу по ЛЦИА, вступил в руководство работой по фондам быв­шего Синода (2-е отделение Историко-культурной секции). Работа моя сразу оказалась в трудной обстановке: тов[арищ] Здравомыслов, замкнувшись в себя, ограничивался со мной лишь ответами на конкретно ставимые ему слу­жебные вопросы. Для налаживания работы (в состав отдела была введена новая работница по работе над синодскими фондами тов[арищ] Гурская) мною созываемы были из работников отдела (Плотвин, Чуракова, Гурская, Здравомыслов) совещания, на которых по моему предложению в первую го­лову решено было составить: а) опись архивных описей и б) топографичес­кий указатель. Этих основных источников по архивной работе по заявлению Здравомыслова не имелось.

Здравомыслов составлял указатель к учебному отделу^[58], выполнял теку­щие справки, удовлетворял читальный зал, получал через меня особые зада­ния от тов[арища] Дрезена. Выполняя поручения, он обыкновенно меня иг­норировал, непосредственно сносясь со столом справок, читальным залом и непосредственно отправлял материалы к тов[арищу] Дрезену. Чтобы быть в курсе дела, мне лично пришлось дважды обращаться в стол справок с просьбой, [чтобы] помимо меня справки и требования на справки не шли. С этого времени на вступавших в отдел требованиях я стал делать свой зна­чок. Тов[арищу] Гурской мною неоднократно делаемо б[ыло] указание, что­бы она непременно принимала участие в работах по справкам, овладевая по­степенно справочно-ориентирующим аппаратом.

Лично с тов[арищем] Здравомысловым незадолго до отстранения его от исполнения обязанностей у меня вышло некоторое столкновение: я отка­зался подписать справку о Петровском, ибо в этой справке тов[арищем] Здра­вомысловым было указано, «кем Петровский не был». Справку о Петровском я сделал сам.

Составление топографического указателя, когда мною предложено было Гурской и Плотвину осмотреть все закоулки, шкафы, верхи шкафов и т[ак] д[алее], обнаружило хаотическое состояние архива: например, найдены были вещи музейно-религиозного типа, иконы и даже чай.

Архивист А. Николаев.

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 2-2 об. Недатированный ру­кописный подлинник (черные чернила). Текст и подпись — ав­тографы. Внизу рукописная помета красными чернилами: «Предметы культа были обнаружены т[оварищем] Гурской. Д[резен]».

№ 19

После 8 апреля 1929 г.^[59] — Характеристика
на архивиста К. Я. Здравомыслова
за подписью заместителя
уполномоченного ЦАУ РСФСР в Ленинграде

А.  К. Дрезена

Характеризуя работу архивиста Здравомыслова в Ленинградском] от­делении] Це[н]тральн[ого] исторического] арх[и]ва, можно ее определить как явно вредительскую. После слияния 1-го и 2-го Историко-культурн[ых] отд[елов] в один ар[хиви]ст Здравомыслов К. Я. самым открытым образом игнорировал ар[хиви]ста Николаева как ответственного руководителя отдела (самостоятельное сношение со столом справок, с читальным залом и т. п.), таким образом создавая нездоровую рабочую обстановку в отделе, что в ко­нечном итоге сказывалось на качестве архивной работы^[60].

Придавая большое историческое и политическое значение б[ывшему] Синодскому архиву, которым ведал Здравомыслов, я лично обратил внима­ние на этот архив, в частности о том, имеется ли картотека на материал озна­ченного архива, на что Здравомыслов ответил, что таковой нет. Между тем во время работ комиссии по обследованию данного архива, я, зайдя туда, слу­чайно поднял картонку с ящика, в котором и оказалась картотека.

В процессе обследования выяснилось, что значащийся в описи б[ывше- го] Синодского арх[ива] материал обер-прокурора в наличии не оказался. Когда Здравомыслову был задан вопрос, где находится этот материал, то он ответил, что его нет, тогда как при вторичном этом же вопросе, поставленном ему в ДПЗ^[61] т[оварищем] Николаевым^[62], он указал, где находится означен­ный материал. На некоторую часть материала не было описей, часть же со­вершенно отсутствовала. Как потом оказалось, он находился у Здравомыс- лова на дому, которым он пользовался для своих нужд. При поверке стола Здравомыслова в ящиках был обнаружен материал в виде писем ему и от него разным лицам, а также несколько стихотворений (одно из них явно контр­революционного характера)^[63].

Методы работы Здравомыслова: чиновничьи чисто казенного характера, в результате чего архив пришел в хаотическое состояние. Как пример можно привести инцидент с материалом Пекинского миссионерства. При запросе этого материала в читальный зал для занятий Здравомыслов о[т]казал в вы­даче ссылаясь на то, что его якобы не существует, а в процессе работы мате­риал был обнаружен. Этот факт может быть охарактеризован как явно злост­ное укрывательство материала с определенной целью. На мой вопрос, нет ли в хранилище предметов постороннего характера, Здравомыслов ответил, что нет, а при осмотре шкафов оказались предметы религиозного культа, музе[й]- ного значения и даже чай.

Общая оценка Здравомыслова К. Я. ясна: старый антисоветски настро­енный чиновник. Создавшейся в Здравомыслове энциклопидичностью⁶⁰ [по] Синодскому архиву в значительной степени он обязан тому, что не был уво­лен. Вся работа Здравомыслова сводилась к вредительству архива, исполь­зованию архив[ных] матер[иалов] в своих классовых целях против советской власти (выдача материала, без разрешения, патр[иарху] Тихону, справка о Петровском⁶¹).

Заместитель] уполномоченного ЦАУ РСФСР в Ленинграде (Дрезен).

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 1а. Не датированная и не заве­ренная машинописная копия. На типографском бланке ЛЦИА. Без делопроизводственных помет.

№ 20

25 апреля 1929 г.- Рапорт архивиста А. С. Николаева
заведующему ЛОЦИА А. К. Дрезену
о пропаже рукописи Духовного регламента⁶²

Заведующему ЛОЦИА тов[арищу] Дрезену архивиста А. С. Николаева рапорт.

[В ходе]⁶³ выполнения требования 20/IV читального зала тов[арищ] Гур- ская обнаружила, что значащийся в описании рукописей т. 2, вып. 2, стр. № 2021 экземпляр Духовного регламента среди рукописей отсутствует⁶⁴. В книге для записи архивных материалов, отправленных в читальный зал, ^{[64] [65] [66] [67] [68]} [под] 18/I 1928 года рукою тов[арища] Здравомыслова записано: «Для Вос­кресенского. Беловой и черновой экземпляры Духовного регламента». Про­тив записи имеется подпись «А. Стакальдер^[69]».

Архивист А. Николаев. 19 25/IV 29 года.

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 6. Рукописный подлинник (чер­ные чернила). Текст и подпись - автографы. В левом верхнем углу листа рукописная резолюция (красными чернилами): «[т.] Полищук переслать т. Мудрову и просить выяснить у Здравомыслова, где может находиться “регламент”. Др[е- зен] 25/IV».

№ 21

26 апреля 1929 г.— Отношение заместителя
Уполномоченного ЦАУ РСФСР в Ленинграде А. К. Дрезена
в СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО с просьбой задать арестованному,
бывшему служащему ЛЦИА К. Я. Здравомыслову,
вопрос о местонахождении рукописи Духовного регламента

АП-2. Секретно. 26 апреля 1929 г. № 97/с.

РСФСР. ВЦИК. Центрархив. Ленинградский центральный исторический архив. Секр[етная] часть. Ленинград, Набережная Красного Флота, 4. Теле- ф[он]: 2-14-57. В СОУ—ОГПУ т[оварищу] Мудрову.

Посылая при этом рапорт ар[хиви]ста Николаева А. С., просим выяснить у Здравомыслова, где может находиться упомянутый в рапорте регламент^[70]...

Заместитель] уполномоченного ЦАУ РСФСР в Ленинграде (Дрезен). За заведующего] Секрет[ной] частью [подпись] (Полищук).

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 3. Заверенная машинописная копия (отпуск). Первая подпись отсутствует. Вторая подпись — автограф. На типографском бланке ЛЦИА, за­полненном машинописным способом. День месяца и дело­производственный номер вписаны от руки. Рядом со строчкой бланка «Секр[етная]часть»рукою дописано: «7/с».

№ 22

• 29 апреля 1929 г.— Препроводительное письмо из ЛЦИА к пересылаемым в СОУ ОГПУ в ЛВО бумажным материалам, обнаруженным в рабочем столе К. Я. Здравомыслова⁶⁷

АП-2. Секретно. 29 апреля 1929 г. № 100/с.

РСФСР. ВЦИК. Центрархив. Ленинградский Центральный историчес­кий архив, Секр[етная] часть. Ленинград, Набережная Красного флота, 4. Те- леф[он]: 2-14-57. В СОУ ОГПУ т[оварищу] Мудрову.

В дополнение к ранее пересланному Вам рапорту ар[хиви]ста Гурской⁶⁸ по распоряжению заместителя] уполномоченного т[оварища] Дрезена. При этом высылаю Вам разный материал, относящийся к К. Я. Здравомыслову, обнаруженный у него в столе.

Приложение: Переписка на сорока трех листах.

Заместитель] зав[едующего] секр[етной] частью (Полищук).

РГИА, ф. 6900, оп. 21, д. 71, л. 4. Незаверенная машинописная копия (отпуск). На типографском бланке ЛЦИА, заполненном машинописным способом. Рядом со строчкой бланка «Секр. часть» рукою дописано: «7/с».

№ 23

26 июня 1929 г.— Протокол допроса М. Ф. Паозерского, произведенного сотрудниками СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО

Протокол № 1 допроса, произведенного в ПП ОГПУ в ЛВО ст[аршим] уполном[оченным] III отд[еления] СО Мудров[ым] по делу за №...

Я, нижеподписавшийся, допрошен в качестве обвиняемого / свидетеля. Показываю: 1. Фамилия: Паозерский. 2. Имя, отчество: Михаил Федорович. Будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. по существу дела показываю. Настоящим имею показать следующее: М. Паозер­ский. В 1922 г. я напечатал в Г[осударственном] из[дательстве] книгу под за­главием: «Русские святые пред судом истории»⁶⁹. Книжка эта имела большой успех, и заведующий тогда Г[осударственным] из[дательством] И. И. Ионов⁷⁰ предложил мне написать еще несколько таких же работ. Я сказал, что по­добных тем можно найти немало, если б поработать в б[ывшем] Синодском архиве, но, к сожалению, архив этот для публики закрыт. Тогда Ионов посо­ветовал мне попытаться проникнуть в этот архив с мандатом от Г[осудар- ственного] из[дательства]. ^{[71] [72] [73] [74]}

Совет оказался очень хорошим: представив мандат, я тотчас же был допущен к занятиям, хотя мое появление было, видимо, очень неприятно служащим в архиве, состоявшим исключительно из старых синодских чи­новников, профессоров духовной академии и т. п. Заведующий архивом К. Я. Здравомыслов насмешливо посмотрел на меня и сказал: «Да, что ж у нас есть интересного для Вас? Разве бракоразводные дела, или награды по духовному ведомству?» — «Поищу чего-нибудь,— сказал я.— А не найду, так прекращу работы».

В дореволюционное время, когда кто-либо допускался к занятию в Си­нодском архиве, все архивисты друг перед другом старались помочь его ра­боте: указывали соответствующие архивные фонды, разыскивали дела, иногда даже прямо направляли научные изыскания и т. п. [О]днако, прибыв с ман­датом Ионова, я не встретил ни малейшей предупредительности. Мне от­вели только место за столом, где бы я мог писать, и тем все и ограничилось. Не знаю, хотелось ли современным архивистам, чтобы я обратился к ним с просьбой о помощи или вообще желалось меня выкурить, но только ни одна живая душа не поинтересовалась моей работой. Я со своей стороны кланяться не стал, так как, занимаясь литературным трудом уже свыше 25 лет, не видел больших затруднений в разыскивании архивных материалов, а потому сел на указанное место и попросил дать мне описи архива за нужные годы. Все слу­жащие переглянулись между собою, как бы удивляясь, откуда я могу знать технику архивного дела. Описи тотчас же мне были принесены, и я занялся работой. Я уже надеялся, что занятия мои потекут мирно и успешно, но, как оказалось, я жестоко ошибался.

Прежде всего заведующий] архивом Здравомыслов предупредил меня, что по правилам Центрархива я могу получать только 5 дел в день. Я сначала не обратил особенного внимания на это правило, но потом увидел, что это, в сущности, представляет собою особого рода маневр, чтобы помешать работе. Дело в том, что размер дел крайне разнообразен. Есть дела в нескольких то­мах, на 1000 и более страницах, и есть дела, законченные на одной странице. И вот, если мне попадались дела последней категории, то через полчаса мне нечего уже было делать, и волей-неволей я должен был уходить домой. Я про­бовал просить, чтобы мне давали более 5 дел, но Здравомыслов мне отказал, ссылаясь на инструкцию.

Вскоре я, однако, заметил, что правила эти были обязательными далеко не для всех. Были избранники по преимуществу из лиц, бывших прежде близ­кими к Синоду, для которых все эти правила охотно нарушались. У б[ывшего] профессора С[анкт-]П[етер]б[ургской] дух[овной] академии Б. В. Титлинова месяцами лежало более сотни дел. Почти такое же количество дел было и у проф[ессора] Московской дух[овной] ак[адемии] И. Д. Андреева. Такие же завалы дел были и на столе, отведенном профессору Глубоковскому и др[у- гим]. Должен отметить, что приставленный к архиву вахтер Н. М. Блинов, на котором лежала обязанность извлекать требуемые дела из шкафов, изъ­являл готовность разыскивать и для меня любое количество дел, но на это не последовало разрешения заведующего Здравомыслова.

Начав работать в синодском архиве изо дня в день, я невольно должен был познакомиться со всеми служащими, а также и с занимающимися науч­ными работами. В главе архива стоял б[ывший] начальник его К. Я. Здраво- мыслов, типичный чиновник дореволюционного времени. По внешности исполнительнейший службист, в душе он не сочувствовал соввласти и это сказывалось тысячью мелких черточек. Он, например, весьма равнодушно от­носился к новым архивам, собираемым в синодском здании; лично почти не участвовал в разборе их, ссылаясь на свою обязанность заниматься бес­численными мелкими делами по отчетности и пр[оч.], скептически смотря на желания некоторых новых служащих получше изучить архивное дело и т. п. «Ну, пусть они попробуют!»,— говорил он, отделяя себя и старых своих сослуживцев от нынешних представителей соввласти.

От общественной работы (которую также ядовито высмеивал), он укло­нялся с ловкостью старого консисторского подьячего. Когда шел вопрос о требовании машинисток для работы в отделениях, то он со своей стороны не заявил о желании также иметь у себя переписчицу, и в его отделении та­кой не было назначено. Тогда он сам стал переписывать бумаги и заявлял, что у него больше ни на что времени нет. В виду этого его и освобождали от общественной работы, над чем он по обычаю только посмеивался. Отношение Здравомыслова к распоряжениям соввласти было таково, чтобы не только не оказать ей помощи своей многолетней опытностью, а как-нибудь спихнуть дело с рук, если уж нельзя его испортить. Как-то из Центрархива была при­слана какая-то бумага. Здравомыслов прочитал ее, напечатал на машинке от­вет и предложил своим помощникам Туберозову и Жуковичу ознакомиться с ним и подписаться. «Да ведь мы можем разъяснить»,— начал было Жуко- вич, но Здравомыслов, передразнив его, перебил: «Разъяснить! разъяснить! А нас спрашивают об этом?». Жукович должен был замолчать.

В отношении своих служебных обязанностей Здравомыслов как из­воротливый, старорежимный делец действовал очень ловко. С формальной стороны он был вполне исправен: справки наводил очень быстро, ответы на бумаги не задерживал, дела разыскивал скоро. Но эта исполнительность была только кажущаяся. Это было видно лучше всего из следующих примеров. Приходит, напр[имер], бывшая учительница церковно-приходской школы с просьбой выдать ей справку о прежней службе. Дела Училищного совета при Синоде еще не разобраны, и архивариусы говорят, что разыскать эту справку возможно будет разве через полгода или даже год. Тогда Здравомыс- лов заявляет, что у него есть печатная брошюра с указанием всех церковно­приходских школ епархии и учащих в них и предлагает дать справку по этой книжке, хотя она и не носит официального характера. В тоже самое время в справке о каком-то раввине отказывается, под тем предлогом, что архив б[ывшего] департамента духовных дел еще не разобран. Но если бы приме­нить тот же метод, как и к справке об учительнице, то что-нибудь, может быть, и можно было бы отыскать.

Мне сначала казалось странным, почему Здравомыслов, прослужив свыше 35 лет и имея взрослых уже детей, так цепко держится за советскую службу, хотя она, видимо, и не по душе ему. Но скоро я понял из отрывков разговоров его с сослуживцами и посетителями архива (разговоры при моем появлении мгновенно прекращались), что Здравомыслов имеет от кого-то поручение охранять архив «до лучших времен», и особенно скрывать тщательно то, что набрасывает тень на духовенство. Как-то, напр[имер], он проболтался мне, что в архиве Синода хранится дневник известного мракобеса Ионна Крон­штадтского^[75]. Я, разумеется, стал просить его, чтобы он дал ознакомиться с этим произведением. Но он спохватился и тотчас же начал говорить, что это собственно не дневник, а так, «отдельные тетрадочки», и что большая часть их уже напечатана наследниками еще до революции. Точно так же, услышав однажды разговор его с кем-то из посетителей, что в Синодском архиве хра­нятся дневники петербургских митрополитов Исидора (Никольского) и Ан­тония (Вадковского)^[76], я стал просить и эти дневники для прочтения, но он сказал, что в них ничего интересного нет, и уклонился от исполнения моей просьбы.

Мне не пришлось присутствовать при том, как приезжали из Москвы за документами, имеющими крупное значение для антирелигиозной пропа­ганды, но я вполне определенно могу сказать, что большая часть этих доку­ментов была скрыта. Причем дело было поставлено так, что Здравомыслова прямо никак нельзя было бы обвинить в сокрытии этих материалов. Как я слышал много уже позднее, приехавшие из Москвы даже понятия не имели о том, какие материалы будут им полезны. Они просили дела об открытии мощей Серафима и Феодосия Углицкого и, кажется, об отлучении Льва Тол­стого от церкви. Им выдали это, но не сказали, что есть дела более интерес­ные для антирелигиозной пропаганды.

Когда я сам занялся впоследствии вопросом о последних чудотворцах, то оказалось, напр[имер], [что] в архиве Синода хранится огромное дело, чуть ли не на 300 листах, об открытии мощей Анны Кашинской, чрез 30 лет снова закрытых по политическим соображениям. В б[ывшем] секретном архиве со­хранялись пикантнейшие акты осмотра мощей Иоасафа Белгородского, Пи- тирима Тамбовского, Софрония Иркутского и др. Все это, конечно, Здраво- мысловым было припрятано по обычной его манере: «не спрашивают, так не надо и предлагать». В результате Москва получила такой ничтожный мате­риал, что с трудом могла составить из него одну книжку (Горев. «Последний святой»^[77]).

Но этим сокрытием нужных материалов вредительская деятельность Здравомыслова не ограничивается. В делах Синода есть намеки на то, что некоторые документы прямо уничтожались по тем или иным соображениям. В том же так называемом секретном архиве Синода, сейчас ничего уже в себе секретного не содержащем, имеется любопытнейший дневник бывшего начальника Синодского архива А. Н. Львова, которого заместил Здравомыс- лов. Дневник этот состоит из двух тетрадок, переплетенных в клеенку. Во вто­рой тетрадке последние страницы вырваны, и рукою Здравомыслова напи­сано: «Эти страницы уничтожены по желанию вдовы А. Н. Львова». Странно, что пометка эта сделана не самою Львовой, а Здравомысловым!

Отношение Здравомыслова к православному духовенству было двоякое: к «тихоновцам» самое благожелательное, к «обновленцам» наоборот. В Си­нодский архив в числе других посетителей заходил иногда «обновленческий» настоятель Исакиевского собора Дм[итрий] Феоф[анович] Стефанович^[78], бравший из синодской библиотеки книги. Пока Стефанович не отделился от Тихона, Здравомыслов охотно снабжал его книгами, но как только произо­шло отделение, выдача книг Стефановичу была прекращена. Зато для «тихо­новского» духовенства при Здравомыслове двери были всегда открыты.

Выше я рассказывал, как предупредительно относился Здравомыслов к просьбам учителей и учительниц церковно-приходских школ. С такой же предупредительностью отнесся он и к просьбе б[ывшего] секретаря Палес­тинского общества Юмашева, пожелавшего однажды получить справку о ка­ком-то служащем этого общества, оставшемся в Иерусалиме. Справка эта была буквально сочинена. Приходившие в Синодский архив «тихоновские» священники (напр[имер], б[ывший] член Государственной] думы Фило- ненко, б[ывший] профессор Петербургской дух[овной] академии Верюжский и многие другие, фамилий которых я не знаю), не только совершенно свободно получали нужные им справки, но могли читать все документы, на­ходящиеся на столах, а в случае надобности моментально получить и другие.

Непосредственной связи с Тихоном (насколько мне известно) Здра- вомыслов не имел, да и в этом и надобности не было, так как он мог удобно сноситься через других. В начале деятельности Тихона долго жил в Москве в качестве члена собора ближайший помощник Здравомыслова Ник[олай] Васильевич] Туберозов, который бывал в Петрограде, мог привозить от пат­риарха соответствующие инструкции, а возвращаясь в Москву, делать по­следнему нужные доклады. Потом между Синодским архивом и Москвою установилась связь через некоего Степ[ана] Алексеевича Родосского, сына библиотекаря С[анкт]-П[етер]б[ургской] дух[овной] академии^[79].

Ст[епан] Родосский представляется личностью весьма темною. В последний год перед революцией он служил в автомобильной роте, был вхож к митро­политу Питириму и вместе с секретарем последнего Осипенко^[80] и Распу­тиным обделывал какие-то, по-видимому, не безвыгодные дела. После рево­люции он тотчас же перекрасился в красный цвет, чуть ли не вступил даже в партию, и начал свои рейсы между Петроградом и Москвою, служа инте­ресам духовенства (главным образом, конечно, «тихоновского»). Родосский довольно часто бывал в Синодском архиве. Когда я начал работать в этом ар­хиве, Родосский, приехав ко мне в первый раз и предположив (вероятно, по моему возрасту), что я — тоже противник советской власти, стал рассказы­вать патриаршеские новости, но Здравомыслов крякнул, выразительно взгля­нул на него, и он моментально переменил разговор.

В следующие посещения свои Родосский, поговорив о разных пустяках, переглядывался со Здравомысловым и вместе с ним вышли в соседнюю ком­нату, где они долго о чем-то разговаривали. Обыкновенно вслед за ними ухо­дили через некоторое время и Туберозов, а также и некоторые из посетите­лей и занимающихся в архиве (вроде профессора] Н. Н. Глубоковского, тогда еще не уехавшего за границу и др.). Бор[ис] Ник[олаевич] Жукович к этим секретным разговорам обыкновенно не приглашался, а, может быть, и сам не хотел в них участвовать.

Помимо сношений с местным, ленинградским, и московским духо­венством у Здравомыслова была, по-видимому, связь и с заграницей. Ино­гда, придя утром на службу и полагая, что я углублен в работу и потому ни­чего не слышу и не вижу, он вполголоса говорил Туберозову: «Получено письмо от Преосвященного Евлогия^[81]», или «получено письмо от Вас[илия]

Михайловича] Скворцова^[82]» и др[угих] эмигрантов. После этого они обык­новенно уходили в другую комнату и долго оставались там, должно быть, чи­тая письма и составляя на них ответы.

Когда уехал за границу проф[ессор] Глубоковский, письма стали полу­чаться и от него. Я как-то спросил Здравомыслова, что называется в упор: «А где теперь Скворцов и Глубоковский?». Никак не ожидая такого вопроса с моей стороны, он растерялся и отвечал: «В Белграде, читают лекции в се­минарии». А когда я вздумал порасспросить^[83], довольны ли они своим поло­жением, он успел уже оправиться и сухо отвечал: «Подробностей никаких не пишут».

Вообще осведомленность Здравомыслова и Туберозова порою прямо по­ражала меня. Даже в московских газетах ничего еще не сообщалось об от­речении Тихона, а они уже знали все подробности. Точно также и в загра­ничных газетах ничего не было о Карловицком съезде, а они уже знали, что говорил митр[ополит] Антоний (Храповицкий), что отвечал ему Евло- гий и пр[оч.]. Когда епископ Николай Соловей^[84], отпущенный сов[етской] властью в Америку, перекинулся в эмиграцию, о чем и напечатал письмо в ревельских, кажется, газетах, то в Синодском архиве знали это задолго до получения газет. Откуда такая осведомленность, для меня и до сих пор оста­ется загадкою.

В деятельности Здравомыслова меня поражала своею таинственностью и еще одна особенность: в здании Синода у него, очевидно, имелись какие-то потайные места для хранения документов и др[угих] предметов, известные ему одному. Часто, пописав за своим письменным столом, он подзывал Тубе- розова, прочитывал ему написанное, и затем говорил: «Ну, это надо хоро­шенько припрятать!» И, взяв бумагу, он куда-то уходил и возвращался с пус­тыми руками. Я однажды попробовал прислушаться, куда он пойдет. Он пошел в свой бывший кабинет, а далее дверь стукнула, и я ничего более не мог расслышать. В другой раз мне послышалось, что он понес бумаги в ту сто­рону, где помещались старинные рукописи.

Правою рукою Здравомыслова во всех делах был ближайший помощник его Ник[олай] Васильевич] Туберозов. Туберозов был тоже из старых слу­жащих Синодского архива. Научная квалификация его была несравненно выше Здравомыслова. Он окончил Петерб[ургскую] дух[овную] академию, П[етер]б[ургский] университет и Археологический институт. Как выдаю­щийся знаток архивного дела, он при царском режиме не раз бывал в за­граничных командировках по изучению иностранных архивов (в Лондоне, Париже, Вене и др[угих] городах); участвовал в качестве делегата на разных международных архивных съездах и пр[оч].

Если б[ы] Туберозов был предоставлен самому себе, то он представлял бы весьма не бесполезную величину в деле советского строительства. Он очень охотно отдавался общественной работе: состоял профуполномоченным по секции, читал лекции по архивному делу для новых служащих и разных студентов, желающих изучить архивную работу, принимал участие в разных совещаниях по улучшению архивов и т. д. Но, начав свою работу под покро­вительством Здравомыслова, не мог уже отделаться от влияния его и шел по следам своего патрона.

По своим политическим убеждениям он, как и Здравомыслов, внешне стоял на платформе советской власти, но в душе вряд ли ей сочувствовал. Однако в нем не чувствовалось и явно контрреволюционного характера: он нисколько не удручен был свержением Романовых, и, пожалуй, даже симпа­тизировал некоторым социалистическим идеям, особенно в форме так назы­ваемого христианского социализма. Безрелигиозным он быть не мог и пото­му, также, как и Здравомыслов, не сочувствовал моей антирелигиозной работе, с тою, однако, разницею, что Здравомыслов это тщательно скрывал, а он вы­ражал мне свое несочувствие открыто: «Зачем Вы пишете все это? К чему подрывать в людях веру? Да разве мы знаем сами все тайны мироздания?» — не раз говаривал он мне.

Во всех делах он шел, конечно, в ногу со Здравомысловым: Здравомыс- лов находил, что бумагу нужно истолковать так, и Туберозов с ним согла­шался. Здравомыслов находил другое толкование, и Туберозов соглашался, что можно истолковать и иначе. На мой взгляд, тут не столько убеждение в ловкости и изворотливости патрона, сколько в многолетней привычке бес­прекословно повиноваться ему. Мне не раз случалось доводить Туберозова до убеждения, что Здравомыслов не прав, и он начинал возражать тому, но после первых же фраз терял свою решимость и соглашался с ним.

Вторым помощником Здравомыслова был Борис Николаевич Жукович. Жукович, хотя и обучался в той же С[анкт-]П[етер]б[ургской] дух[овной] академии и начал службу в Синодском архиве в дореволюционное время, од­нако по своим взглядам и убеждениям резко отличался от Здравомыслова и Туберозова. Как все старые служащие, которым при царском режиме вме­нялось в обязанность быть беспартийными, он не принадлежал ни к какой партии, но на платформе советской власти стоял твердо и делал это вполне сознательно, а не по каким-либо материальным или служебным интересам.

Общественными вопросами он интересовался очень живо и не пропускал ни одного собрания, лекции, доклада и т. п. К религии он относился, не в при­мер товарищам, довольно равнодушно и даже нередко рас[с]прашивал меня о том, как идут мои антирелигиозные работы, не выражая мне при этом ни порицаний, ни неудовольствий. В служебном отношении Жукович хотя и подчинялся Здравомыслову, но далеко не так беспрекословно, как Тубе- розов. Наоборот, он сплошь и рядом вступал со Здравомысловым в спор и не раз заявлял протесты против его мнений даже официальным порядком.

Если Туберозов отлично знал архивное дело, а Здравомыслов привык к нему, то Жукович его любил. Заставить его выбросить какую-нибудь (даже самую пустую) бумажонку было в высшей степени трудно. Когда, напр[имер], стали выбирать дела из столов, находившихся в разных отделениях и кан­целяриях Синода, то в них оказалась масса записок, принадлежавших сидев­шим за ними чиновникам и, видимо, касавшихся их личных дел. «Митя! При­ходи сегодня на Приморский вокзал! Здорово выпьем!»,— писалось в одной записке,— «Петр Степанович уже ушел. Нельзя ли и нам потихоньку удрать»? — писалось в другой. И даже таких записок Жукович не хотел от­давать, утверждая (и, может быть, не без основания!), что в них самым ха­рактерным образом отражается чиновничий быт эпохи.— «Да, Вы совсем маньяк!»,— сказал на это Здравомыслов.

Особенно горячую борьбу пришлось выдержать Жуковичу, когда из Мос­квы пришло распоряжение (правда, довольно непродуманное), во что бы то ни стало разгрузить архивы от макулатуры. «В моих помещениях макулатуры нет»,- заявил Жукович. Здравомыслов и Туберозов пытались уговорить его подчиниться распоряжению, но все было тщетно. Пришлось пригласить к разрешению спора инструктора Маяковского^[85]. Маяковский стал доказы­вать Жуковичу, что некоторые документы не имеют никакой исторической ценности и без всякого ущерба для науки могут быть уничтожены. «Вот, на- пр[имер],— говорил Маяковский,— оправдательные документы на разные авансовые выдачи. Авансы погашены; расходы на них внесены уже в бухгал­терские книги, так зачем же хранить этот хлам?».— «Извините,— возражал Жукович,— не все авансы погашались, а некоторые по тем или иным причи­нам просто списывались со счета. А кроме того, весьма не безразлично знать, кто эти авансы брал? Мелкий вольнонаемный писец, живущий на 30-40 руб­лей в месяц или протоиерей Восторгов, получавший огромное жалованье от Синода и крупные субсидии от Министерства внутренних дел, департамента полиции и т. п.?».

Остальные из служивших в мое время в б[ывшем] Синодском архиве не представляют собой особого интереса. Это были три женщины, все партий­ные, попавшие на архивную службу по какому-то недоразумению, или, вер­нее, по бестолковости местной администрации. Две из этих женщин были ев­рейки и, попав к делам православной церкви, были положительно, как в лесу. Мне часто, напр[имер], приходилось объяснять им, что такое митрополит, экзарх, архиепископ, протопресвитер и т. п.; все это было для них понятием ничего уму не говорящим. Третья девушка (рекомендованная, кстати сказать, из Смольного), окончила только сельскую школу и среди прочих служащих, имевших высокую научную подготовку, представляла своим невежеством жалкий вид. Это дало Здравомыслову благодатнейшую^[86] тему для агитации. «Вот,— говорил он,— прислали мне архивариуса, пишет безграмотно, изло­жить двух слов не сумеет, а жалованья 75 руб[лей]. Да вот у нас вахтер Бли­нов: окончил не сельское, а городское училище; служит при архиве 15 лет; где какие дела находятся, знает не хуже моего, а жалованье ему все-таки 40 руб[лей]. Видно, без протекции и нынче не обойдешься».

 

Так как вход в помещение б[ывшего] Синодского архива был тогда еще не воспрещен, то сюда почти ежедневно собирались посетители. Очень ти­пичен был состав этих посетителей. Это были почти все на подбор недоволь­ные современными порядками. Имена некоторых из них пользовались когда-то довольно широкой известностью. Таковы были прот[оиерей] Филоненко, б[ывший] член Государственной] думы; прот[оиерей] Ксено­фонт⁸³; Виноградов, когда-то популярный между «истинно русскими» людь­ми; П. П. Мироносицкий, б[ывший] член Синодского училищного совета, имевший значение при Победоносцеве; упомянутый выше С. А. Родосский; Юмашев, ворочавший всеми делами Палестинского общества в качестве секретаря последнего, и мн[огие] др[угие]. К числу посетителей можно отне­сти и лиц, занимавшихся в архиве научными работами, так как большинство из них приходило далеко не каждый день, а раз-два в неделю. Таковы были упомянутые выше проф[ессор] Глубоковский, известный своими ультра чер­носотенными взглядами, скоро уехавший за границу; проф[ессор] И. Д. Анд­реев; проф[ессор] прот[оиерей] Верюжский, настоятель так называемого храма Воскресения на крови; проф[ессор] Б. В. Титлинов, с которым другие посетители говорили, однако, мало, так как он, видимо, не пользовался дове­рием этой публики, и др.

Обычно посетители к Здравомыслову покойно усаживались на стоящем рядом с его письменным столом диване и начинали речь о всяких новостях и главным образом церковных. Иногда, когда характер новостей был не­сколько скользкий (вроде того, напр[имер], кто из духовенства намечается к высылке и куда), Здравомыслов по обыкновению выразительно крякал и делал гостям знак, чтобы они были сдержанны на язык, а если те все еще не догадывались, незаметно дергал их за рукав и уводил в соседнюю комнату, где и оставался с ними иногда очень продолжительное время. Обыкновенно вслед за ними уходил и Туберозов.

В августе 1924 г. по желанию губисполкома я для удобства работ в б[ыв- шем] Синодском архиве был включен в число служащих его в качестве стар­шего архивариуса. Это-то обстоятельство и дало мне возможность еще ближе познакомиться с царившими в нем порядками. Как раз в это время шла усиленная концентрация архивов, архивы свозились в здания Синода и Сената, выламывались старые и возводились новые стеллажи, по новому укладывались дела и пр[оч]. Признаюсь, я до сих пор не понимаю, какой был смысл в этой безумной ломке. Прекрасно оборудованный архив, напр[имер], ведомства имп[ератрицы] Марии (Казанская, 5), с чудными двухэтажными стеллажами, с дубовыми полированными баллюстрадами и такими же поруч­нями были разломаны и при перевозке в здание Синода утратили по меньшей мере ¹/₄ своей стоимости, так как дубовые части или раскололись, или были утеряны дорогою; металлические скрепы, заделанные в стену, также пришлось переломать, а потом заменять грубейшими гвоздями т. п. Роскошно обстав­ленный архив Александро-Невской лавры с необычайным обилием света, с полками столярной работы и делами в специальных коробках, размещен был в тесном и темном углу синодского здания, причем масса коробок в дороге переломалась, так как перевозившие этот архив рабочие - студенты вздумали на них садиться, чтобы не идти пешком.

Архив римско-католической консистории и Могилевского архиеписко­па находился в особом здании, с железными ставнями и другими противопо­жарными приспособлениями, а помещен был в зале заседаний Синода, где не было даже простого водопроводного крана. Да и самое занятие этого зала под архивные стеллажи, с его огромными окнами, лепными потолками и ху­дожественно расписанными стенами, с резными дверями красного дерева и стильными ручками художественной работы и бронзы, из которых каждая в настоящее время стоит не менее 100 рублей, было уже варварством. И тем не менее архивы были помещены в этом зале. А для облегчения архивной и научной работы эта концентрация никакой пользы не принесла, так как в Ленинграде по-прежнему масса архивов, которых соединить нельзя без ущерба для самого архивного дела...

И в результате потрачена масса денег, испорчены великолепные помеще­ния, растеряна и расхищена куча архивных документов, а в смысле хранения дела оказались в условиях несравненно худших. В здание Синода, как я уже сказал, перевезены были архивы римско-католической консистории и Моги­левского архиепископа, департамента духовных дел, Александро-Невской лавры, С[анкт-]П[етер]б[ургской] духовной академии, Палестинского об­щества, Синодского училищного совета, канцелярии синодального обер-про­курора, Троице-Сергиевой пустыни и некоторых других, более мелких фон­дов. Перевозка эта совершалась самым варварским образом, и если при этом испорчено, утеряно и похищено много документов, то виновато в этом все­цело управление здешним отделением Центрархива.

Дело в том, что управление в погоне за сокращением расходов не только не увеличило (хотя бы на время перевозок) штата служащих, а даже со­кратило его, предпочитая вести дело с поденщиками. Поденщики, которым плата была более чем умеренная (что-то вроде 1 р[убля] 60 к[опеек] в день), работали спустя рукава: пачки дел перевязывали кое-как и они в дороге рас­сыпались; при погрузке на телеги бросали их, как попало; выпавшие листы отшвыривали ногами прямо в грязь и т. п. Случалось, что, обронив с возу це­лую связку дел, преспокойно ехали дальше и не думая ее поднять (такой слу­чай был на моих глазах при перевозке архива с Аптекарского острова). Не­многочисленные штатные служащие не могли всю дорогу сопровождать возы, а присмотрев за погрузкой, должны были спешить обратно, чтобы приго­товить место к приемке едущей партии, так как не желали ждать ни минуты. Предоставленные самим себе, поденщики, сговорившись с возчиками, всегда находили случай...⁸⁴ несколько фунтов бумаги знакомым (а иногда и незнако­мым) торговцам на обертку товаров. Более развитые поденщики, называвшие

 

себя обыкновенно студентами, при перевязке дел в пачки утаивали некото­рые дела, чтобы потом продать их антикварам.

Большой также ущерб нанесли поденщики архивным материалам после наводнения 1924 г. Многие помещения архивов были залиты в это время на аршин и более. Дела, лежавшие на нижних полках, были насквозь пропитаны водою и прежде чем класть их на место, нужно было их высушить. Для этого отведено было в б[ывших] Конногвардейских казармах несколько комнат, поставлена временная печь и перед ней протянута веревка, на которых по­денщики должны были развешивать дела для просушки. Но склеившиеся листы плохо развертывались, и тогда поденщики по-просту бросали их просто в печь. Некоторые дела удавалось высушить, но какая часть их была возвращена в архивы и какая утаена, учесть решительно невозможно, так как два штатные служащие⁸⁵, приставленные следить за поденщиками, не могли усмотреть, что делается в нескольких комнатах, из которых каждая могла вместить чуть ли не роту солдат.

Легкость краж и потерь документов при этих перевозках объясняется еще и тем, что управление Центрархива, все в видах экономии, не позаботилось своевременно составить описи дел за последние годы и заказать печатные ярлыки с номерами для наклейки на пачки. Нумеровать же тысячи пачек от руки двое или трое штатных служащих прямо были не в силах. Но еще боль­ший вред причинили сохранению архивных материалов неоднократно повто­рявшиеся требования из Москвы и от местной администрации о сдаче ма­кулатуры, и при том в возможно большем количестве. Нужно сказать, что администрация Центрархива смотрела на макулатуру, как на дойную корову: чуть только ощущался недостаток в деньгах, сейчас же поднимался вопрос: «выделить макулатуру». Тотчас же составлялись специальные комиссии, ко­торые глубокомысленно обсуждали, что можно выделить и что оставить. Как ни обдумывали члены комиссии вопрос со всех сторон, но всегда оказыва­лось, в конце концов, что вместе с макулатурой гибнут и очень важные доку­менты, и что назначать дела к уничтожению целыми категориями положи­тельно невозможно.

В 1925 году по б[ывшему] Синодскому архиву были намечены к унич­тожению все дела о наградах по духовному ведомству. Члены разборочной комиссии рассуждали так: все награждения печатались в официальном си­нодском органе «Церковных ведомостях», и потому хранить представление епархиальных архиереев о подлежащих награждениях совершенно излишне. Таких дел о наградах скопилось в Синоде буквально тысячи пудов, и потому лицам, имеющим заняться разборкой их, предложено было тратить на это как можно меньше времени. Установлена была даже известная норма (что-то около тысячи дел в течение рабочего дня). Но как только я приступил к делу, оказалось, что оно далеко не так просто. Машинально заглянув в какое-то ар­хиерейское представление о наградах, я прочел подробный рассказ архиерея о том, как какой-то священник «усмирил пастырским словом взбунтовавшихся крестьян», причем его жизни угрожала опасность, почему он, архиепископ, и про­сит наградить этого священника вне очереди. Вскоре я обнаружил и другое, подобное же дело, где испрашивалась награда священнику, сумевшему обна­ружить у себя в приходе агитатора и помочь полиции захватить его.

Я, конечно, тотчас же сообщил об этих находках Здравомыслову, указы­вая необычайную ценность таких документов для истории революционного движения в России, но он отнесся к этому совершенно равнодушно и сказал, что раз сделано постановление об уничтожении подобных дел, то нам оста­ется только повиноваться, так как все равно его не отменят. Тогда я стал дей­ствовать самостоятельно и, не считаясь с нормами работы, начал пересмат­ривать все намечаемые к уничтожению дела, и, расшивая их, извлекать оттуда подобные документы, которые и складывал на окне в той комнате, где рабо­тал. Вскоре я оставил службу в Синодском архиве, и, уходя, указал Туберо- зову на эти документы, но извлекались ли они далее, сомневаюсь.

В связи с перевозкой некоторых архивов (в частности, архива римско­католической консистории и Могилевского архиепископа) произошел инци­дент, о котором я до настоящего времени и не знал. Из этого архива пропала масса папских булл. Сам я бывал в этом архиве не более двух раз, наблюдая в очередь с другими сослуживцами за увязкой дел поденщиками перед пере­возкой. Так как помещение архива было очень обширное (несколько комнат), то нас, наблюдателей, присутствовало всегда не менее 2-3 и даже 4 человек, смотря по числу поденщиков.

Но вот что тогда же бросилось мне в глаза: рядом с архивом помещалась комната ксендза, который ранее заведовал им и у которого хранились ключи от входа в архив. Помню, что и тогда уже возникали с этим ксендзом неко­торые недоразумения: он перенес, напр[имер], в свою комнату портрет папы (кажется, Пия IX), значившийся в описи архивного имущества; перенес также к себе и часть архивной обстановки (диван, кресла и еще что-то); у него же оказались и кой-какие книги, принадлежавшие архиву и пр[оч]. Затем, я помню, что Туберозов делал по этому поводу какой-то доклад Здравомысло- ву, вступил с разрешения последнего в какое-то соглашение с ксендзом отно­сительно мебели, но и только. Такая полная неосведомленность моя объ­ясняется тем, что я совершенно не владею польским языком, а архив этот состоит в большинстве из документов именно на этом языке.

Но вот что в настоящее время кажется странным, хотя прежде я не обра­тил на это внимания: в описях упоминаемого архива (а их было, как помнится, несколько книг, и все на русском языке), не упоминалось об описи папских булл. А между тем эти документы имели такое же руководящее значение для дел римско-католической консистории и Могилевского архиепископа, как определения Синода для православного духовенства. Странно было бы пред­полагать, что для такой высокой важности не было составлено соответствую­щей описи. Стало быть, остается предполагать одно: что эти описи были, но вместе с самими буллами скрыты.

Спрашивается, где же искать следы этих документов? Я лично при­хожу по этому поводу к таким соображениям: архив римско-католической консистории и Могилевского архиепископа находился до революции в веде­нии Департамента духовных дел. Поэтому после революции консисторский архив и был присоединен к б[ывшему] Синодскому архиву и перевезен в зда­ние Синода. После этого, до окончательной перевозки архива в Синод, все дела с этим ксендзом...⁸⁶ Туберозов, действовавший всегда по указаниям Здра- вомыслова. Вот от этих только четырех лиц (Аннинского⁸⁷, ксендза, Здраво- мыслова и Туберозова) и можно, по моему мнению, получить сведения, при каких обстоятельствах исчезли буллы, где они, и кто прямо или косвенно ви­новат в этом.

М. Паозерский. Ст[арший] уполномоченный] III СО Мудрое.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 56-65 об. Рукопис­ный подлинник. Анкетная часть заполнена Мудровым. Про­токол записан писарским почерком. Подписи Здравомыслова и Мудрова — автографы. На типографском бланке. День, ме­сяц, последняя цифра года, должность сотрудника ОГПУ, сни­мавшего допрос, вписаны от руки.

№ 24

12 июля⁸⁸ 1929 г.— Протокол допроса Б. Н. Жуковича,
произведенного сотрудниками СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО

.Я, нижеподписавшийся. допрошен. в качестве обвиняемого / свиде­теля показываю: 1. Фамилия: Жукович. 2. Имя, отчество: Борис Николаевич. 6. Род занятий: архивно-библиотечное дело (теперь временный сотрудник Рукописного отделения Библиотеки Академии наук. 9. Партийность: беспартийный. 10. Политические убеждения: с юных лет всегда был либе­ральных воззрений. Власти трудящихся сочувствовал и сочувствую, будучи и сам всю жизнь тружеником — интеллигентным пролетарием. По части ре­лигии — сомневающийся издавна.

Будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. по существу дела показываю. Ответы на поставленные вопросы.

• 1) О моей службе. Она началась с первых годов текущего столетия в быв- ш[ем] Синодальном архиве-библиотеке. был принят в число вольнонаемных работников. В Архиве. с осени 1908 г. меня зачислили в штат на открыв­шуюся должность помощника архивариуса. в каковой должности оставался до 1917 г. А когда Синодальный архив вошел в состав Главархива и затем Центрархива, я продолжал служить тут непрерывно до мая 1926 г., в послед­нее время в должности старшего архивиста. В моем ведении находился старый отдел Западнорусских униатских архивных фондов и Хозяйственное управление с бухгалтерией и казначейством. Когда Польша (на основании ^{[87] [88] [89]}

Рижского договора^[90]) требовала передачи ей дел из вышеназванных За­паднорусских фондов, а также и из других Синодальных фондов (в 1923 г.), а затем впоследствии (в 1924 г.) и из вновь присоединенных к Синодальному архиву католических архивных фондов (именно Римско-католической кол­легии и Могилевской митрополичьей консистории), заведующий К. Я. Здра- вомыслов поручал мне давать письменные заключения этим неоднократным требованиям. Я каждый раз высказывался решительно против передачи, и по существу дела, и на основании статей того же Рижского договора, с научно­исторической и архивно-технической точек зрения. И, очевидно, доводы при­знаны были в соответствующих инстанциях достаточно убедительными: во всяком случае до мая 1926 г. (до какого времени, мне лично [не]известно) не только ни одного целого фонда (о чем также было требование), но ни од­ного дела или документа из этих фондов Ленинградского отделения Цент­рархива не было отдано Польше; удалось все отстоять.

С мая 1926 г. я попал под сокращение штатов... по Архиву, где упразд­нена была должность одного старшего архивиста. и с средины мая того же 1926 г. стал работать в Губархиве на положении вольнонаемного. C ноября 1926 г. принят был в Рукописное отделение Библиотеки Академии наук в ка­честве временного сотрудника. для научного описания Западнорусских ру­кописей ХУ-ХУШ веков, на белорусском, польском, латинско[м] и др[угих] языках, чем занимаюсь и поныне.

1. II) O К. Я. Здравомыслове и Н. В. Туберозове. 1) Их отношение друг к другу: Хорошее, близкое, приятельское, что вытекало, вероятно, и из зем­лячества (новгородцы) с давнего знакомства, и из сходства их взглядов на многое. Бывали иногда, конечно, и кратковременные разногласия, споры. Когда З. стал заведующим, Т. и до 1917 г., и после был фактически его по­мощником, который в его отсутствие, во время отпуска официально исправ­лял его обязанности. Прежде всего и главным образом З. советовался с Т. Для бесед Т. обычно ходил в кабинет З. или к столу, когда (в холодное время топ­ливного кризиса) служащие сидели в одной большой комнате. У меня оста­лось впечатление, что кое-что не сообщалось другим, оставалось между ними.

• 2) Отношение к архивному делу. Хорошо знают это дело и теоретичес­ки, и практически как специалисты с многолетним опытом. Отношение к делу было не формальное; относились к нему с интересом, преданностью, любовью. Много потрудились над упорядочением Архива, его основной части, к кото­рой относятся архивные фонды синодальных учреждений. Много составили архивных описей и описаний, особенно З., благодаря его выдающейся трудо­способности, быстроте в работе. Быстро выдавались дела и наводились вся­кого рода справки, чему помогало умелое пользование недурным справочно­ориентировочным аппаратом. Этому содействовала и аккуратность, быстрота характера заведующего З.; он, кажется, каждое задание успевал сделать в срок. Мне даже думается, что эта торопливость была иногда в ущерб основатель­ности: может быть, не всегда исчерпывались все возможности. Занимающимся оказывали содействие своими знаниями архивных материалов и печатной литературы...
• 3) Связь с духовенством. В этой среде было у них большое, видимо, зна­комство. Пользовались расположением и авторитетом. Приходили духовные лица и в архив, приходили и в кабинет заведующего (и до [19]17 г., и долгое время после была такая практика, что желающие — и светские, и духовные — могли свободно приходить в комнаты, где сидели служащие архива). При­ходили и для занятий (общего читального зала не было тогда: занимались тут же, в комнате для служащих). Приходили и для справок книжных и де­ловых (нынешний порядок, когда все справки даются только через общую канцелярию, заведен был впоследствии). Приходили и просто по знакомству, по личным делам или церковным интересам - поговорить, посоветоваться, сообщить и узнать церковные новости. К этим новостям интерес особенно возрос после разделения Русской Православной Церкви на «старую» (Тихо­новскую, патриаршую) и «живую» (обновленческую, синодальную). З. и Т. были убежденными сторонниками первой и противниками второй. Из при­ходивших духовных лиц помнится Стефанович, Дьяконов, Тихомиров (ка­жется, Петр.)^[91], Авроров, Попов Михаил^[92]... Да ведь одно время и служили в архиве духовные лица: Филоненко, Виноградов (кажется, Ксенофонт), Ярушевич, Верюжский, Авроров, Платонов. Приходящим давались иногда книги и на дом. Но не помню, чтобы в моем присутствии когда-либо дава­лись дела. Поручений по выдаче дел мне не делалось.
• 4) Связь с п[атриархом] Тихоном... Т. был на Соборе, З. продолжал за­ведовать архивом. На собор, конечно, требовались дела из Синодального ар­хива и, мне кажется, они в это время посылались в Москву официально. Го­ворю «официально» в том смысле, что ведь на первых порах после 1917 г., когда Главархив еще только организовывался, была, помнится, некая двой­ственность: к Синодальному архиву имела отношение и новая гражданская власть, и старая церковная. А говорю лишь предположительно — «мне ка­жется» потому, что мне лично не поручалось доставать такие дела или при­нимать их, не показывалась (если и была) такая переписка. Как и вообще ни до [19]17 г., ни после меня не привлекали к канцелярской работе по архиву. Всю переписку всегда вел сам З. или, по его поручению, Т. Они сами и пере­писывали бумаги, так как умели писать на пишущей машине. После [19]17 г. сплошь и рядом бывало так, что сам З. и разыскивал дело, и вынимал его с архивного места, и писал по нему соответствующую бумагу; имел привычку делать все сам.

Когда произошло устранение п[атриарха] Тихона (кажется, в мае 1922 г.) и явилось так называемое церковное «обновленчество», З. и Т. определенно были на его стороне, т. е. на стороне п[атриарха] Тихона. Каких-либо част­ных писем или официальных бумаг от п[атриарха] Тихона к ним я никогда не видел, и о них мне они ничего не говорили. Но слыхал о том, что устно передавались патриаршие «благословения». Помнится, например, что такое благословение передавал и Родосский (не отец Алексей Степ[анович], давно умерший и мне хорошо знакомый, а сын его Степан; после смерти отца, он был библиотекарем библиотеки духовной академии до 1917 г.; после служил на гражданской службе; приходил в архив, кажется, в солдатской шинели). Беседа с ним велась не в моем присутствии. Передавал, помнится, эти «бла­гословения» и Авроров.

• 5) Связь с заграницей. Помню лишь, как З. говорил, что получил от­крытку от Глубоковского (это бывший профессор духовн[ой] академии до [19]17 г., служивший одно время в архиве, уехавший затем за границу и там, в Софии, оставшийся), что Глубоковский адресует «Ленинград», что спра­шивает о пострадавших или умерших духовных лицах; З. удивлялся его по­ступку (писанию такого письма, с передачей поклонов). Получалось впечат­ление, что З. отвечать не станет. Ни о какой другой заграничной переписке от З. или Т. не слыхал, не знаю. Не говорили мне и о письме Скворцова, о котором мне задавали вопрос; но фамилию эту знаю, что до 1917 г. это был редактор «Миссионерского обозрения», реакционных взглядов, о нравствен­ных качествах которого и сторонники этих взглядов были очень невысокого мнения; в лицо его видел, знаком не был.
• 6) О буллах, т. е. папских грамотах или посланиях. Судя по печатным источникам, небольшое «собрание булл и бреве» XVI-ХУШ веков имеется в Синодальном архиве... упоминаются «акты... римских пап» XIV-XVIII вв. и в архиве Министерства народн[ого] просвещения. Печатных указаний о нахождении булл в архиве Департамента иностранных исповеданий нет. Департамент иностранных исповеданий существует с 1797 г. или яснее — с 1810 г. (под именем «Главного управления дух[овных] дел иностран[ных] исповеданий»), в 1817 г. соединен был с Министерством нар[одного] про­свещения, в 1832 г. присоединен был к М[инистерст]ву внутренних дел, в 1862 г. сильно пострадал от пожара. Какого же времени искомые буллы? Рукописной описи этих булл и их самих никогда не видел. Когда связыва­лись для перевозки дела Департамента иностранных исповеданий, я, пом­нится, один раз заходил туда на короткое время. Видел там Туберозова, Ан­нинского^[93] и еще двух, кажется, служащих Синодального архива, связывавших дела. От краткого, правда, обзора у меня осталось впечатление, что там, в связках, находились обычные канцелярские дела нового времени с начала XIX ст[олетия]. Если эти буллы древние, тем более с висячими печатями, они должны бы храниться в коробках или картонах. Ничего такого мне не пока­зывалось. Правда, и я не спрашивал, так как не подозревал о существовании тут древних документов. Мне скоро пришлось оттуда уйти, и возможно, что я не все помещение видел. «Печек» не помню. Упоминаю об этом потому, что мне лично показалось непонятным сообщение «Красной газеты» о какой-то печке, за которой оказались буллы. Какой смысл — бросать их туда в поме­щении, куда бросающий больше не вернется? Или они очутились там не­чаянно, по оплошности, несчастной случайности, среди бумажного мусора, обильно бывающего при перевозках?

Во время перевозки я находился в Синодальном архиве, куда перевози­лось. Помнится, в перевозке, кроме служащих, принимали участие и вольно­наемные из Центрархива (кажется, студенты). Руководил перевозкой Т[убе- розо]в.

• 7) О религиозных воззрениях видно из предыдущего: православно-ве­рующие, сторонники «старой» (тихоновской, патриаршей) церкви.
• 8) Политическое кредо: старой идеологии, к новому отношение отрица­тельное.

Б. Жукович. Ст[арший] уполномоченный] Мудрое.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 188-192. Рукописный подлинник. На типографском бланке. День, месяц, две послед­ние цифры года, должность сотрудника ОГПУ, снимавшего допрос, вписаны от руки. Подпись Мудрова — автограф. За­полнение анкеты, ответы на вопросы, подпись — автограф Б. Жуковича.

№ 25

29 июля (?) 1929 г. — Протокол допроса К. Я. Здравомыслова,
произведенного сотрудниками СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО

Гор[од] Ленинград. 29 июля^[94] 192.^[95] г.

...Я, нижеподписавшийся. допрошен. в качестве обвиняемого / свиде­теля. Показываю: 1. Фамилия: Здравомыслов. 2. Имя, отчество: Константин Яковлевич.

Будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний. по существу дела показываю. О местонахождении булл мне совершенно не известно, судя же потому, что некоторые буллы были недавно обнаружены в архиве на Рижском шоссе, я полагаю, что и остальные остались там.

По вопросу о списках учителей церковно-приходских школ могу сказать следующее. Списков как таковых (общих) не составлялось. Составлялись ежегодно каждой школой т[ак] назыв[аемые] школьные листки, в кои вклю­чались сведения об учителях и кои листки присылались в училищный совет Синода. Все эти листки целы и хранятся в первой комнате при входе в архив (то помещение, где в одной из ком[нат] помещался Здравомыслов) на пол­ках, каждая губерния в отдельной связке... Ленинградская губерния до 1908 (возможно) года имела списки учителей в печатных отчетах братства Пре­святой Богородицы, каковые хранятся на столе между шкафами в комнате Здравомыслова. Школьные листки Ленингр[адской] губ[ернии] хран[ятся] во второй комнате на полках рядом с описями Департамента духов[ных] дел иностранных исповеданий.

С Тихоном я знаком был как с человеком, руководящим православным духовенством и некоторое время моим начальником. Возможно, я посылал Тихону с б[ывшим] библиотекарем Духовной академии Родосским Степаном Алексеевичем какую-либо одну из лично своих книг, но что посылал и когда, не помню. Родосский ныне умер, где он работал, я не знаю, но иногда прихо­дил ко мне в военной форме. С семьей Родосского я совершенно не знаком. Проживал он, кажется, на Казанской. Однажды я ходатайствовал перед Ти­хоном о награждении протоиерея Тихомирова митрой. Ходатайство это было вызвано просьбой Тихомирова обратиться к Тихону, т[ак] к[ак] Тихон меня знает и исполнит просьбу. Тихону я посылал, возможно, сочинения Сергия^[96]. Связь с Тихоном я поддерживал только через Родосского.

Стихи, обнаруженные у меня в служебном письменном столе, воз­можно, кем-либо были даны мне, а я в силу привычки хранил их или, вернее, не уничтожал. Кто их мне дал, я не помню. Письм[о] от Г. Б. это, возможно, от генерала Георгия Бобрикова^[97], с которым я работал в обществе попечения о бедных военного духовенства.

Отсутствие описей архива Ленинградской духовной консистории при сдаче в Губархив объясняется тем, что мне не было известно о существова­нии таких описей и потому их не сдавал. Этим архивом я ведал с 1919 года. Никакой передачи архива, вернее этих материалов, из б[ывшей] консисто­рии в архив не было, а просто, когда консистория закрылась, документы и делопроизводство] консистории перешли в архив.

Духовный регламент находился и находится в бронзовом ларце в ком­нате, где справочный шкаф библиотеки. В 1928 году я посылал оба экзем­пляра Духовного регламента в Читальный зал при Управлении архива по требованию Воскресенского, занимавшегося в Читальном зале. Приняла за­ведующая] Читальным залом Стакальдер^[98] Эмма Карловна (отч[ества] точно не помню). Но мне кажется, что Духовный регламент был возвращен и снова мною положен в ларец. Ключ от ларца хранился в письменном столе. Материалы, обнаруженные у меня в письменном столе, не были оформлены и положены в соответствующее] для хранения место лишь потому, что это я не успел сделать, до них не дошла очередь. Описи, найденные у меня в столе, я никогда не скрывал и при первом требовании всегда их предъявлял. Хра­нились в столе только потому, что это делалось в течение 40 лет. Визитную карточку от Тихона я получил, вероятно, через Родосского.

Мною действительно были переданы в Олонец в Слободскую Михайлов­скую Церковь церковные облачения. Дело происходило следующим образом. Внутри здания Синода была домовая Церковь и при ней ризница. Этой риз­ницей никто не ведал, следовательно она являлась достоянием государства. По приказанию митрополита Вениамина^[99] мною и было выдано^[100] из ризницы священнику олонецкой церкви Романовскому^[101] изложенные [в] журнале за­седания церковно-приходского совета предметы. Выполнил распоряжение Вениамина лишь потому, что мне казалось, что хозяин ризницы он.

Беспорядок, обнаруженный комиссией 14 марта, материалов т[ак] на­зываемого] секретного фонда объясняется тем, что этот секр[етный] фонд как не представляющий особого секрета подлежал распределению по другим фондам. Распоряжений об этом, правда, никто не давал мне, т[ак] к[ак] это была моя инициатива. Значение секретности после Октябрьской революции потеряло свою остроту. Распределение между прочим началось с 1890 г.

Недостачу арх[ивных] док[ументов] секр[етного] фонда Синода я объясняю тем, что эти документы были приобщены к другим фондам, но отметки в опи­сях, по-видимому, случайно не были проведены. Излишки материалов объяс­няются тем, что эти материалы, не представляя из себя определенного дела, клались без всяких описей в ящик (вернее, в шкаф).

[Вести] прием архивных материалов от частных лиц я самостоятельно не имел права, но я, сознаюсь, принимал, т[ак] к[ак] сдавали преимущественно б[ывшие] служащие архива. Прием архивных материалов после Октябрьского переворота должен был протекать при известном оформлении, т. е. состав­ляться акт и опись, но я этого не делал, т[ак] к[ак] до революции это не прак­тиковалось. За весь этот беспорядок ответственен], конечно, я как заве- дывающий^[102] этим архивом. Дневник Львова был передан мне и не подлежал широкому опубликованию, т[ак] к[ак] писался для семейного круга. Он не был записан в опись, а лишь отмечен на обложке описи как пометка для пред­стоящего доклада.

О хранившемся в Син[одальном] архиве завещании Александра I о пре­столонаследии я не имел никакого представления, и потому при вопросе о нем я ответил незнанием. Для меня большая загадка, как его смогли об­наружить в Синод[одальном] архиве. Где находятся недостающие буллы, я не знаю. Принимал Туберозов, но принял ли он их, я не знаю...^[103] Архив Де­партамента] духов[ных] дел иностр[анных] исповеданий сдавался Ан­нинским с описями Туберозову, но сверки наличия принятия материалов с опиями не проводилось, т[ак] к[ак] не было распоряжения от Управления.

Материалы о мощах по требованию Наркомюста передавались мною дей­ствительно 2 раза, т[ак] к[ак] по первому требованию я отдал лишь часть материалов, полагая что все материалы им не нужны. Кроме того дело было спешное, и я просто, не найдя всех материалов, полагал, что достаточно бу­дет послать хотя бы часть материалов.

До июля^[104] 1918 года, после ликвидации самого Синода, всем имуществом Синода, а в том числе и Синодальным архивом, ведал Тихон и таким образом до июля 1918 года я был в подчинении у Тихона. Лишь после июля 1918 г. все это перешло в Главное управление архивных дел. С Тихоном я был знаком лично, т[ак] к[ак] мы учились вместе с ним в Академии. После июля 1918 г. личных свиданий с Тихоном я не имел, связь же выразилась в одной записке, направленной Тихону через Родосского, при коей направлялась ему 1 книга, название и.^[105] я не помню и просьба о митре священнику Тихо­мирову.

Туберозов действительно вызван был на Собор. Действительно, но не больше одного раза, Туберозов во время Собора приезжал из Москвы в Ленинград, но никаких докладов о положении дел на Соборе он мне не де­лал, т[ак] к[ак] я не имел никакого к этому отношения, хотя Туберозов по­ехал на Собор по требованию Синода для работы секретаря или делопроиз­водителя.

По моим поручениям Родосский в Москву не ездил, и я не знаю, для чего он ездил в Москву. Приезжая из Москвы, он ко мне не заходил. Может быть, был 1 раз. Он занимался в архиве по каким-то исследованиям. Допуск в то время разрешался по усмотрению заведующего] архивом и потому ему было разрешено. Он, кажется, исследовал духовное просвещение в 18 веке.

Возможно, что я и говорил, что получено письмо от Преосв[ещенного] Евлогия, от Скворцова и пр[оч.], но кто получал и [из каких источников], я это знал, я не помню, думаю, что это простые обывательские разговоры.

С эмигрантами я не переписывался. От Глубоковского письма получал, но не переписывался, т[ак] к[ак] не отвечал. Не отвечал, т[ак] к[ак] он в сво­их письмах задавал странные вопросы, наводил различные справки и пр[оч.], я же не считал нужным отвечать, хотя знаком я с ним и был, т[ак] к[ак] он служил в архиве.

Об отречении Тихона я узнал только из газет. С Тихоном Туберозов, оче­видно, был знаком, как и я, но он мне об этом ничего не говорил.

Как попали ко мне в стол контрреволюционные стишки, я совершенно не понимаю. Того, что в моих руках бывали подобные стихи, я не отрицаю. Откуда ко мне они попадали, совершенно не помню.

Настоящее подтверждаю подписью К. Здравомыслов. Ст[арший] уполно­моченный] III СО Мудрое.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 101-103, 106-108. Рукописный подлинник. Протокол записал Мудров. Формулы подписей и сами подписи Здравомыслова и Мудрова — авто­графы. На типографском бланке. День, месяц, две последние цифры года и должность сотрудника ОГПУ, снимавшего до­прос, вписаны от руки.

№ 26

29 июля 1020 г.— Протокол допроса Н. В. Туберозова,
произведенного сотрудниками СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО

Гор[од] Ленинград. 29 июля 1929 г...

Я, нижеподписавшийся. допрошен. в качестве обвиняемого / свидетеля показываю. 1. Фамилия: Туберозов. 2. Имя, отчество: Николай Васильевич.

Будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний... по существу дела показываю. Прием архивных дел Департамента духовных дел иностр[анных] исповед[аний] проводился мною от Аннинского с описями по специально составленному акту. О том, что передаются буллы, я знал, но каким образом они исчезли, я абсолютно не могу себе представить. Юриди­чески, конечно, я виновен. Я действительно был в течение 1¹/> [или] 2 года пом[ощником] Здравомыслова. Секретным архивом я никогда не занимался.

О беспорядочно-хаотическом состоянии я ничего сказать не могу, но могу отметить, что еще и в дореволюционное время иногда наблюдались недостачи. Об излишках ничего сказать не могу. Из арх[ивных] мат[ериалов] я, за ис­ключением писем Антония (Храповицкого), никаких и никогда не брал. Да­вал ли на дом арх[ивные] материалы сам лично Здравомыслов, я не знаю. В течение некоторого времени действительно посещали архив лица, не слу­жившие в архиве, но за последнее время это уже было запрещено и не имело места.

С Тихоном я лично не знаком и впервые я его видел в Москве на Соборе. На Собор я был назначен Управлением Синода и выполнял роль делопроиз­водителя. Здравомыслов с Тихоном знаком был. О связи Здравомыслова с Тихоном я ничего сказать не могу. Ни о какой переписке также ничего не знаю.

С духовенством у меня знакомство очень ограниченное. Каково знаком­ство было у Здравомыслова, я не знаю. С заграницей я вообще не перепи­сывался никогда, а тем более с эмигрантами. Переписывался [ли] Здраво­мыслов, я не знаю, но знаю, что ему писал проф[ессор] Глубоковский, а он, возможно, отвечал, т[ак] к[ак] я иногда просил послать Глубоковскому при­вет и он обещал. Никакой к[онтр]р[еволюционной] агитации или вообще а[нти]с[оветских] разговоров я никогда не вел. Здравомыслов при мне также никаких а[нти]с[оветских] явлений не проявлял.

Настоящее подтверждаю подписью Н. Туберозов. Ст[арший] уполномо­ченный] III отд[еления] СО СОУ Мудрое.

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 132-133. Рукописный подлинник. Протокол записал Мудров. Формулы подписей и сами подписи — автографы Туберозова и Мудрова. На ти­пографском бланке. День, месяц, две последние цифры года, должность сотрудника ОГПУ, снимавшего допрос, вписаны от руки.

№ 27

• 17 августа 1929 г.— Обвинительное заключение по следственному делу К. Я. Здравомыслова и Н. В. Туберозова

...В 1918 году в состав Ленинградского Центрального исторического архива в 4-ю секцию был влит в качестве II-го отделения бывший архив Свя­тейшего] Синода совместно с секретным фондом такового и делами кан­целярии обер-прокурора Св[ятейшего] Синода. Значение этого архива, являющегося фактически ценнейшим политическим архивом — архивом ре­лигиозной контрреволюции, чрезвычайно высоко и обладание таковым от­крывало советской власти широкие возможности в деле борьбы за духовное раскрепощение трудящихся. Царское правительство, учитывая столь круп­ное значение этого архива, заведование таковым поручало верным себе чиновникам. С 1889 г. в состав служащих этого архива вошел бывший дво­рянин, впоследствии действительный] статский советник Здравомыслов

Константин Яковлевич, каковой в 1903 г. был назначен начальником этого отдела.

В 1896 г. туда же, в архив, назначается не менее верный чиновник Тубе- розов Николай Васильевич. Оба с высшим образованием — окончили духов­ную академию. После Октябрьской революции эти два верных стража ин­тересов царского правительства и православной церкви каким-то образом, ухитряются остаться на своих местах только лишь с тем изменением, что Ту- берозов становится помощником начальника архива. Начальником же архива остается Здравомыслов и таким образом этот ценнейший политический ар­хив остается в руках все тех же верных царскому правительству чиновников.

Насколько им были близки интересы царской православной церкви и чужды в то же время интересы советской власти, может показать следующее. В 1929 г. органы ОГПУ обнаруживают, что бывший Синодальный архив раз­воровывается и расхищаемые материалы распродаются^[106]. Удается установить, что бывший сотрудник этого архива некто Паозерский Михаил Федорович располагает многими материалами, каковые предлагает центральному совету «Безбожник» купить у него, оценивая эти материалы примерно в 800 руб- [лей]. Ранее же им этому центральному] совету было продано на 80 руб[лей] материала.

В результате этого открытия Коллегия Центрархива, поскольку бывший Синодальный архив подведомствен таковой, поручила своим сотрудникам т.т. Кандидову^[107] и Максакову произвести негласное наблюдение за бывш[им] Синодальным архивом, дабы выявить творящиеся там безобразия. Результа­ты наблюдения превзошли ожидаемое. Выявилось, что завед[ующий] этим ар­хивом Здравомыслов и его помощник Туберозов всемерно использовали свое положение, дабы принести ущерб советской власти в деле борьбы ее с контр­революционной церковью. Они, для того чтобы парировать разоблачения советской властью плутни и контрреволюционную сущность духовенства, всячески утаивали от советских органов и представителей их и в частности от Наркомюста нужные для разоблачения документы из так называемого] бывш[его] секретного фонда Синодального архива. Так, например, ими были не отправлены, несмотря на требование, несколько дел известного черносо­тенца Илиодора (Труфанова), кроме того, часть дел о канонизации. Далее пытались утаить часть материалов о мощах и проч. Для того чтобы облегчить сокрытие нужных для разоблачения духовенства материалов, Здравомыслов чрезвычайно широко пользовался самим названием «секретный фонд» и по­этому, пугая этим словом, не допускал к этому секретному фонду не только научных сотрудников, ведущих работу по борьбе с православным духовен­ством, но даже и своих.

Если по тем или иным соображениям не допустить научных сотрудни­ков не удавалось, то тут в ход Здравомысловым пускались всяческие завере­ния, что нужных материалов или совсем нет, или они не разобраны и проч. Обследовавшая негласная комиссия обратилась к Здравомыслову с просьбой дать им текст деяний Собора 1917—[19]18 гг. за №№ 126-129. Здравомыслов им в этом отказал, сославшись на отсутствие этих материалов, хотя на самом деле эти материалы были налицо. То же он проделал и с протоколами Си­нода за 1917 г. с той лишь разницей, что объяснил, что эти материалы не ра­зобраны. Но это еще не все. Можно предполагать, что ряд документов, наи­более ценных, просто им уничтожались. Это можно судить по следующим моментам. Московские товарищи обнаружили отсутствие комплектов «зна­менитых Почаевских известий», которые в описях числятся, также нет и дру- г[их] изданий, кроме того отсутствуют произведения Восторговского изда­тельства «Верность», каковые резко компрометировали церковь и потому представляли известную ценность.

Таким образом, путем ряда различных ухищрений Здравомыслов и Ту- берозов настойчиво препятствовали советской власти разоблачать церковь и духовенство. Наглость их дошла до того, что когда сотрудники Центрархи­ва хотели ознакомиться с описями, Здравомыслов, зная, что они сотрудники Центрархива, не допустил их к ознакомлению, отказав даже показать им описи документов, уже отправленных в Москву.

Нужно сказать, что в свое время органами ОГПУ было дано распоряже­ние об опечатании секретного фонда^[108], но распоряжение это Ленинградским отделением Центрархива и в частности Здравомысловым исполнено не было, и, таким образом, секретный фонд попал в полное бесконтрольное владение Здравомыслова, а последний использовал это и в нужный момент не дал использовать материалы во всей их широте, допустил расхищение и разба­заривание ценных архивных материалов. Такое положение вещей поставило ПП ОГПУ в ЛВО в вопрос о немедленном вмешательстве в это дело.

По договоренности с ЛОЦИА была организована неожиданная ревизия секретного фонда Синодального архива, ПП ОГПУ в это же время произ­вело оперативное вмешательство. Произведенной ревизией удалось целиком и полностью подтвердить заявление товарищей из Центрархива. Прежде все­го, было обнаружено несоответствие описей с наличием материала, не обна­ружено целый ряд архивных материалов, значившихся по описям, а именно: 1) письмо архидиакона Зеленского к епископу Могилевс[к]ому, 2) откровение как дух пророческий возве[щ]ал 18 марта 1825 г., 3) бракоразводное дело Бу- тович, 4) бумаги митрополита Феогноста и многое другое (см. акт от 14 марта 1929 г.). Одновременно с этим обнаружен целый ряд архивных материалов, не занесенных в опис[и], как то: бумаги Антония (Радонежского), бывш[его] епископа Оренбургского, папка бумаг, оставшихся после смерти митропо­лита Исидора, имеющих большое историческое и научное значение, пакет с надписью «Шемякинские бумаги» и мн[огие] друг[ие]. Кроме того не было обнаружено знача[щ]ихся в систематическом указателе следующих докумен­тов: 1) дневник бывш[его] начальника архива Синода Львова и 2) бумаги протопресвитера Янышевского^[109].

Далее, при просмотре наличия папских булл и иных документов пап­ской канцелярии, принадлежавших собранию Департамента духовных дел иностранных исповеданий, было обнаружено, что из знача[щ]ихся по опи­сям 99 документ[ов] (преимущественно булл), недостает 73 документа. Од­новременно с этим Комиссия обнаружила, что все делопроизводство и глав­ным образом описи велись беспорядочно, и состояние секретного фонда архива Синода настолько хаотическое, что не выдерживает никакой критики. По мнению комиссии, состояние архива свидетельствует в лучшем случае о безответственно халатном отношении Здравомыслова к своим обязанностям в период существования советской власти.

Отнести такое состояние столь важного секретного фонда Синода к не­опытности Здравомыслова ни в коем случае нельзя, ибо Здравомыслов ра­ботает по архивному делу исключительно Синода в течение более чем 30 лет. Параллельно с этой ревизией ПП ОГПУ в ЛВО начиная с 11 марта 1929 г. провело ряд обысков и арестов, подвергнув задержанию Здравомыслова, Ту- берозова^[110]... и проведя обыски у Паозерского (арестовать было нельзя, т[ак] к[ак] разбит параличом)... у Жуковича (бывш[его] сотрудника Синодаль- н[ого] архива)... Все эти лица так или иначе имели отношение к Ленинград­ским архивам и, по нашим в то время сведениям, имели некоторое отноше­ние к бывшему Синодальному архиву. У всех этих лиц были обнаружены архивные материалы различных архивов, а каковые изданы в ЛОЦИА. Из материалов, принадлежа[щ]их исключительно Синодальному архиву, обра­щают на себя внимание документы, обнаруженные у Здравомыслова, Тубе- розова и Паозерского.

У Здравомыслова на квартире было обнаружено следующее: 1) 116 под­линных писем митрополита Исидора, 2) дневник бывш[его] начальника Синодального архива Львова, представляющий, как оказалось теперь, очень большую ценность, 3) черновой экземпляр наградного списка по ведомству Синода под № 1 и друг[ие] 13 документов, принадлежа[щ]их Государствен­ному архивохранилищу. Кроме того, у него же обнаружено по месту службы в письменном столе следующее: 1) письмо бывш[его] патриарха Тихона, адресованное Здравомыслову, с указанием, что книги посланные Здравомыс- ловым, Тихоном получены, 2) визитная карточка Тихона, 3) копия контр­революционного [в]оззвания антисоветского содержания, изданного в 1923 г. в гор[оде] Ревеле, 4) несколько контрреволюционного содержания стихо­творений, 5) разные воззвания Тихона и проч.

У Туберозова на квартире также были обнаружены некоторые архивные материалы, принадлежа[щ]ие Государственному] архивохранилищу: 1) объ­явление Синода против Наполеона^[111], 2) письмо Вацлава Ганка^[112] Ромуальду Губэ^[113] и друг[ие].

У Паозерского были обнаружены копии писем Антония Волынского к митрополиту Флавиану (это копии писем, подлинники от коих были про­даны Паозерским в Центральный] совет «Безбожник»). Кроме того, у него же был обнаружен написанный его рукою дневник, относящийся [к] 1928 году, с явно контрреволюционным содержанием (см. приложенную] к делу копию дневника^[114]).

Таким образом, имеющиеся у нас агентурные сведения о том, что в быв­шем Синодальном архиве не все благополучно, подтвердилась не только произведенной ревизией, но и произведенными ПП ОГПУ в ЛВО обысками, причем выявилось, что это неблагополучие не может быть отнесено к разряду случайной халатности и невнимательности, а носит явный контрреволюци­онный характер деяний Здравомыслова и Туберозова, рассчитанных на опре­деленное вполне сознательное вредительство...

Произведенное следствие в отношении Здравомыслова, Туберозова и Паозерского дало следующие результаты. Опрошенный в качестве свиде­теля инспектор ЛОЦИА тов[арищ] Аннинский Сергей Александрович оха­рактеризовал Здравомыслова, Туберозова и Паозерского как чуждых совет­ской власти лиц. Особых оснований для этой характеристики он дать не мог, т[ак] к[ак] близкого соприкосновения в процессе работы с ними не имел и поэтому обнаружить внешние признаки открытой контрреволюционной деятельности не мог. Свою характеристику он строит на ряде служебных мо­ментов — отношения к службе и на прошлом указанных лиц. В части непо­рядков, обнаруженных им как председателем ревизионной комиссии при ре­визии секретного фонда, он говорит, что он еще раз подтверждает безусловно беспорядочно хаотическое состояние этого фонда и ответственным за это счи­тает исключительно Здравомыслова. Он определяет это той бесконтроль­ностью, в которой находился Здравомыслов, который благодаря этому мог допустить какие угодно злоупотребления. К вине Здравомыслова он отно­сит также и его отношение к молодым сослуживцам, выдвинутым советской властью, которых он должен был обучать и приучать к делу, а Здравомыслов в противовес этому старался сознательно не раскрывать перед ними методов работы.

Опрошенные в качестве свидетелей архивист ЛОЦИА Николаев Ал[ек- сан]др Сергеевич и бывш[ий] архивист ЛОЦИА Жукович Борис Николае­вич в своих показаниях почти повторяют Аннинского. Между прочим Жукович указывает, что и Здравомыслов, и Туберозов — люди верующие, при­верженцы Тихона, большие друзья между собою. Кроме того говорит, что оба они были связаны с патриарх[ом] Тихоном, причем Туберозов был ко­мандирован на патриарший Собор 1917—[19]18 гг. и поэтому информировал Здравомыслова, поддерж[и]вая между ним и Тихоном связь. Связь с Тихо­ном, по показаниям Жуковича, осуществлялась также и через некоего, ныне умершего Родосского. О Здравомыслове Жукович говорит, что он поддержи­вал связь с заграницей с эмигрировавшим туда профессором Глубоковским. Одним словом, допрошенные свидетели-сослуживцы определенно указывают на Здравомыслова и Туберозова как на людей с антисоветской ориентацией, произве[д]ших сознательный саботаж и вредительство в доверенном им совет­ской властью деле.

Допрошенный в качестве обвиняемого Паозерский Михаил Федорович своими показаниями окончательно убеждает в том, что Здравомыслов и Ту- берозов определенные враги советской власти и вредители и в доказатель­ство этого приводит следующие моменты. 1) Здравомыслов и Туберозов были связаны c патриарх[ом] Тихоном, получали от него информацию и, по-види­мому, давали таковую взаимно. Снабжали Тихона, возможно, и архивными материалами, тем более что для Собора таковые несомненно нужны были. 2) Указывает на определенную связь с местным ленинградским духовенством (тихоновским) каковое, несмотря на правил[а] внутреннего распорядка, говоря[щ]ие о недопущении посторонних лиц в хранилище, посещал[о] их в самом помещении Синодального архива. 3) Указывает на связь Здраво- мыслова с эмигрантами и главным образом с профессором Глубоковским. Поражается чрезвычайно широкой осведомленностью Здравомыслова о деятельности белоэмигрантских кругов и в частности о Николае Соловье^[115], о Евлогие и о митропол[ите] Антоние (Храповицком), о каковых Здравомыс­лов рассказывал очень подробно и проч. 4) Ссылается на то, что Здравомыс- лов, по его мнению, всячески старался не допускать до оглашения докумен- та^[116] секретного фонда, дабы не принести вред православному духовенству. 5) Указывает на критическое отношение Здравомыслова к советской власти и антисоветские разговоры, проводимые последним. 6) Саботаж и сознатель­ное приведение дел секретного фонда в хаотическое состояние. Игнорирова­ние правилами внутреннего распорядка, устанавливаемыми^[117] управлением ЛОЦИА. Определяя политическое кредо Здравомыслова и Туберозова, он их относит к глубоко убежденным монархистам, а особенно Здравомыслова. В части писем Антония (Храповицкого) он говорит, что таковые были из се­кретного фонда похищены Туберозовым для совместного литературного ис­пользования, каковые после этого он самолично продал в Центральный со­вет «Безбожника».

Опрошенный в качестве обвиняемого Здравомыслов Константин Яков­левич в части творящегося хаоса в бывш[ем] секретном фонде Синодального архива, как и следовало ожидать, ссылается на якобы существовавшие внут­ренние правила, неудачно выработанные ЛОЦИА, а поэтому пытается всю вину свалить на управление ЛОЦИА, но затем, после ряда приведенных ему доводов, соглашается, что ответственность за это несет только он. [К] этому

 

он добавляет, что он виноват и в том, что попыток к упорядочению он не пред­принимал, т[ак] к[ак] был очень занят текущей работой.

О недостающих материалах он почти ничего не мог сказать, а лишь вы­нес предположение, что некоторые материалы из секретного фонда, ввиду того что, по его мнению, этот секретный фонд после Октябрьского переворота ни­чего секретного из себя не представлял, распределены по другим группам и, следовательно, перенесены на другие стеллажи, но т[ак] к[ак], по-видимому, отметок в соответствующих описях как по секретному фонду, так и в других группах сделано не было, то эти материалы оказались неучтенными и поэтому их трудно разыскать. Это объяснение, конечно, не выдерживает никакой кри­тики, ибо секретный фонд хотя и потерял свою секретность, но как таковой, конечно, чрезвычайно ценен и поэтому разрушать этот фонд впредь до про­работки его никто не имел права, что, несомненно, прекрасно известно Здра- вомыслову. Разрушение этого фонда хотя бы и по другим группам без учета, является одним из маневров сокрытия такового от проработки.

В отношении излишка материалов, обнаруженного ревизией, Здравомыс- лов говорит, что это объясняется тем, что он принимал самостоятельно мате­риалы, не оформляя актами и не заносил в описи, несмотря на то что отлично знал порядок приема (сам лично принимать не имел права, а должен был на­правлять их в управление). О местонахождении загадочно исчезнувших булл он не имеет никакого представления, ибо их принимал Туберозов и он ответ­ствен. Сам лично никакой проверки принятых Туберозовым материалов он не делал и распоряжений об этом не давал, т[ак] к[ак] был очень занят.

Связь с патриархом Тихоном он не отрицает, но объясняет это исключи­тельно личными отношениями, т[ак] к[ак] он был с ним знаком до револю­ции (учились вместе в Академии, а кроме того он до революции был ему в некоторой степени подчинен как руководител[ю] православной церкви и Синода). Подтверждает, что был случай, когда он Тихону посылал сочи­нения Сергия^[118]. В письме же, обнаруженном у Здравомыслова, говорится совершенно другое: «Известившись о желании Вашего Святейшества иметь сочинения профессора] Лебедева^[119], посылаю Вам, что нашлось 6 томов. Если нужны еще какие-либо книги, то благоволите дать список. При первой возможности постараюсь прислать. Вашего святейшества покорный слуга К. Здравомыслов. 4 июля 1921 г.». На этом же письме есть на[д]пись Тихона: «Получил и благодарю. Ходатайства о награждении о. прот[оиерея] Тихоми­рова митрой... (не понятно)... Л. К. (непонятно)^[120] все еще сидит в заключе­нии». Это письмо говорит за то, что Здравомыслов снабжал Тихона нужной ему литературой.

В отношении его связи с местным духовенством и встреч с ними в по­мещении архива он не отрицает, но объясняет это личными отношениями. Не отрицает также и своего ходатайства перед Тихоном о награждении мит­рой прот[оиерея] Тихомирова. Причем это объясняет также личными отно­шениями.

Об обнаруженной при обыске у него выписки из журнала заседания цер­ковно-приходского совета слободской Михайловской церкви гор[ода] Лан­ца^[121] от 21 сентября — 4 октября 1920 г. № 5, где говорится: «На прошение протоиерея П. А. Романовского о пожертвовании 3-х облачений из ризницы Святейшего Синода для слободской Михайловск[ой] церкви гор[ода] Ланца митрополитом Вениамином положена резолюция: удовлетворить просьбу. Согласно этой резолюции завед[ующим] архивом Святейшего Синода К. Я. Здравомысловым любезно были отпущены три комплекта облачений» и далее «постановили: сердечно благодарит[ь] заведующего] архивом Свя­тейшего Синода К. Я. Здравомыслова за пожертвованные им 9 икон дву­надесятых праздников, весьма необходимых для церкви и за труд по выдаче облачений». Здравомыслов говорит, что он действительно по приказанию митрополита Вениамина выдал эти облачения Романовскому, хотя знал, что домовая церковь Синода и при ней ризница после перехода всего здания Си­нода во владение государства являлась достоянием такового.

Связь с эмигрантскими кругами, по его словам, определяется лишь в по­лучении им писем от профессора Глубоковского на каковые он якобы не от­вечал. Это противоречит показаниям Паозерского и Туберозова по этому во­просу. Каким образом к нему попали контрреволюционные стихи, он не знает, но тут же говорит, что таковые у него в руках бывали, т[ак] к[ак] ему давал кто-то из знакомых, а кто — он не помнит.

О дневнике Львова он говорит, что таковой ему был дан в личное пользо­вание сестрой Львова, а поэтому он не считает дневник принадлежностью архива. Занесение дневника в систематический указатель, он объясняет как пометку для доклада. В отношении вырванных нескольких листов из днев­ника он говорит, что это было сделано самой сестрой Львова.

Обвиняемый Туберозов после некоторых запирательств сознается, что письма Антония (Храповицкого) действительно были самовольно им взяты из архива хранилища и переданы Паозерскому для совместного издания в печати, дабы на этом заработать некоторую сумму денег и что Паозерский обещал после использования эти письма вернуть, но до его увольнения не вернул, а после увольнения обещал возвратить сам в архив.

О буллах он говорит, что он действительно принимал от Аннинского архивные материалы папской канцелярии и что действительно в числе этих материалов были и буллы. Каким образом исчезли эти буллы, он абсолютно не имеет никакого представления, и думает, что они, возможно, остались в прежнем помещении, где они были раньше, и попали вместе с другой маку­латурой на утилизацию.

С Тихоном он лично знаком не был, но на тихоновском соборе был в ка­честве делопроизводителя, причем назначен был управлением Синода. О свя­зях Здравомыслова с Тихоном ничего сказать якобы не может. С эмигрант­скими кругами он якобы совершенно не связан, а также и с заграницей не переписывается. Здравомыслов действительно вел переписку с профес­сором Глубоковским, а он через него лишь посылал приветы Глубоковскому. В части недостачи излишек^[122], обнаруженных ревизией, он ничего не знает, т[ак] к[ак] ответствен[ен] за это Здравомыслов.

Таким образом, суммируя все вышесказанное, нужно констатировать, что Здравомыслов... и Туберозов... будучи допущенными советской властью к ра­боте в бывшем Синодальном, ныне II-м отделении ЛОЦИА... и находясь в то же время в тесной связи с патриархом Тихоном, веду[щ]им ожесточенную борьбу с советской властью, а одновременно с этим поддерживая связь с вра­гами Советской страны, находящи[ми]ся за границей, в эмиграции — исполь­зовали^[123] оказанное им доверие советской властью во вред таковой лишая советскую власть возможности усилить борьбу с духовенством за раскре- по[щ]ение трудящихся от религиозного дурмана. В результате этой контр­революционной деятельности ценнейший исторический архив был приведен в хаотическое состояние, оказалась недостача многих ценных архивных ма­териалов из секретного фонда и проч. Кроме того и Здравомыслов, и Туберо­зов уличены в антисоветской агитации. Параллельно с этим оба уличены в личном хищении из секретного фонда ценных исторических материалов, как то: Здравомыслов — дневник[а] начальника архива Синода Львова, а Ту­берозов — писем Антония (Храповицкого). Изложенные выше деяния пре­дусмотрены ст. ст. 58 п. II и 78 ч. II УК.

Аналогичное же преступление совершено и обвиняемым по делу Паозер- ским. но принимая во внимание, что он в данное время болен (левосторон­ний паралич, склероз сосудов мозга, гумма подчелюстной железы), а потому в ссылку следовать не может как инвалид первой категории, не могущий обой­тись без посторонней помощи. В силу этого уголовное преследование в от­ношении его подлежит прекращению.

Считая следствие по настоящему делу законченным, в силу этого, руко­водствуясь пунктом «а» § 4 приказа ОГПУ № 172 1924 года полагал бы. На­стоящее следственное дело через ст[аршего] пом[ощника] обл[астного] про­курора по надзору за органами ОГПУ направить в Особое совещание при Коллегии ОГПУ на рассмотрение, ходатайствуя об административной вы­сылке обвиняемых Здравомыслова. и Туберозова. в одну из отдаленных местностей СССР сроком на три года каждого. Уголовное преследование в отношении: а) Паозерского Михаила Федоровича по ст. 78 ч. 2 УК как не­излечимо больного. прекратить.

17 августа 1929 г. 3 отд[еление] СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО. Ст[арший] уполномоченный Мудров [подпись]. Согласен: нач[альник] СОУ: [подпись]. Утверждаю: ПП ОГПУ в ЛВО: [подпись].

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 205-211. Маши­нописный подлинник. Подписи — автографы. День месяца вписан от руки. На л. 205 чернильный штамп с текстом сле­дующего содержания: «С заключением ППОГПУ ЛВО по делу № от дня 19 г. и направлением дела во внесудебном порядке согласен. Ст[арший] пом[ощник] обл[астного] прокурора [подпись] (Михайлович) “28” VIII дня 19 Утверждаю. Проку­рор Ленингр[адской] области [подпись] (Кондратьев) “28” 08 дня 19». Подписи на штампе — автографы. День и месяц впи­саны от руки.

№ 28

20 ноября 1929 г.— Выписка из протокола Особого совещания
при коллегии ОГПУ

Слушали	Постановили
Дело № 82554 по обв [мнению] гр[ажданина] Здравомыслова Констан­тина Яковлевича, Туберозова Николая Васильевича по 58/10 ст. УК[124].	Здравомыслова Константина Яков­левича, Туберозова Николая Василье­вича лиш[ить] права прож[ивания] в Москве, Ленинграде, означ[енных] облас­тях], Киеве, Харькове, Одессе, означен­ных] округа[х], СКК[125] с прикреплением] к определен [ному] местожительству] сроком на три года. Дело сдать в архив.

 

 

Секретарь Коллегии ОГПУ [подпись].

 

АУФСБ РФ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 212. Заверенная машинописная копия. Заверительная подпись — рукописный факсимиле. Гербовая печать ОГПУ.

Литература

Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позд­нейшие документы и переписка о каноническом преемстве Высшей церков­ной власти: 1917-1943 гг. / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994.

Горев М. В. Последний святой. Последние дни Романовской церкви. Кано- низационный процесс Иоанна Тобольского 22 мая 1914 г.— 8 апреля 1917 г.: По архивным материалам. М.; Л., 1928.

Корнева Н. М., Крапивин М. Ю. Новые документы по истории Сино­дального архива (1918-1929 гг.). Ч. 1 // Вестник церковной истории. 2016. № 1/2(41/42). С. 55-103.

Паозерский М. Ф. Русские святые перед судом истории. М.; Пг., 1923.

Следственное дело Патриарха Тихона: Сборник документов / Под ред.

В.  Воробьева, отв. сост. Н. А. Кривова. М., 1998.

 

УДК 94(47).084.6 ББК 79.3 86.372

Аннотация. Продолжается публикация документов, отражающих историю Си­нодального архива в 1918-1929 гг., вошедшего в состав Единого государственного архивного фонда. Подробности уголовного дела сотрудников Ленинградского Цент­рального исторического архива (март-август 1929 г.), изложенные в тексте статьи, со­провождаются публикацией комплекса архивных документов по истории Синодаль­ного архива (1918-1929 гг.), большинство из которых вводится в научный оборот впервые. Ключевые слова: Архив Святейшего Правительствующего Синода Русской Церкви; Ленинградский центральный исторический архив; хищение архивных доку­ментов; политические обвинения сотрудников архива (саботаж и вредительство).

Summary. Continuation a publication of the documents reflecting the history of the Synod Archives, which formed the Uniform State Archive Fund (USAF). The details of criminal case of the Leningrad Central historical archive staff (March-August, 1929), stated in the text of the article, are followed by the publication of a complex of archival documents on history of Synod archive (1918-1929), the majority of which is introduced for scientific use for the first time. Keywords: Archive of the Holy Ruling Synod of the Russian church; Leningrad central historical archive; plunder of archival documents, political charges of the archive staff (sabotage and wrecking).

---

^[1]      Датируется по содержанию документа.

^[2]      Точнее, 5-м отделом 1-го Петроградского отделения 4-й секции ЕГАФ (РГИА, ф. Архив РГИА, оп. 3, д. 29 (Аннинский С. А.), л. 3).

^[3]      Так в тексте.

^[4]      Так в тексте.

^[5]      РГИА, оп. 3, д. 29, л. 41-42.

^[6]   Так в тексте.

^[7]      См: Корнева Н. М., Крапивин М. Ю. Новые документы по истории Синодального архива (1918-1929 гг.). Ч. 1 // Вестник церковной истории. 2016. № 1/2(41/42). С. 87-89 (доку­мент № 6).

^[8]        РГИА, ф. 821, оп. 141, д. 17, недействующая опись (Документы разных польских монастырей, 16 ед. хр.]), на латинском языке. Рукопись (черные чернила), л. 2 об.— 3. В конце описи за-

верительная надпись черными чернилами: «При поверке наличия материала по этой описи 14 марта 1929 года Комиссией в составе тт. Аннинского, Николаева, Плотвина и Романова

не обнаружено документов, значащихся здесь под №№ 2, 3, 5, 6-10, 12-16, а всего тринад­

цать документов из числящихся по описи шестнадцати. Аннинский, Романов, Николаев, Плотвин». Далее надпись фиолетовыми чернилами: «При поверке наличия материала по этой описи 13 апреля 1940 года Комиссией в составе тт. Гурской З. И., Лукомского В. К., Стец- кевич М. Я. и Труханова А. А. установлено полное наличие всех, значащихся по описи 16 (шестнадцати) документов». Подклеен лист с надписью фиолетовыми чернилами: «В папке № 5 имеются следующие единицы хранения: №№ 2, 3, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 12, 13, 14, 15, 16. Всего

[12] ед. хран. Проверку произвела 4/VII-45 г. В. Капранова». Там же, ф. 821, оп. 141, действу­ющая опись. На л. 2. штамп заверки 1964 г. Последний № 17. Налицо 63 ед. хр. На л. 2 об. штамп проверки наличия 1980 г. Последний № 17. Налицо — 17 д[ел]; Там же, ф. 821, оп. 142, д. 21, недействующая опись (Документы Сулейовиенского монастыря, 20 ед. хр.), на латинском языке. Рукопись (черные чернила); на л. 2 об.— 3 в конце описи заверительная надпись чер­ными чернилами: «При поверке наличия материала по этой описи 14 марта 1929 года Ко­миссией в составе тт. Аннинского, Николаева и Романова не обнаружено документов, зна­чащихся здесь под №№ 2, 5-20, а всего семнадцати документов из числящихся по описи двадцати. С. Аннинский, Романов, А. Николаев, М. Плотвин». На л. 3 об.— 4 надпись фио­летовыми чернилами: «При поверке наличия материала по этой описи 13 апреля 1940 года Комиссией в составе тт. Гурской З. И., Лукомского В. К., Стецкевич М. Я. и Труханова А. А. установлено полное наличие всех значащихся по описи 20 (двадцати документов)»; Там же, ф. 821, оп. 142, действующая опись, составленная в 1964 г., содержит 21 ед. хр. (включая недействующую опись); Там же, ф. 821, оп. 143, д. 64, л. 1-10, недействующая опись (Доку­менты монастыря Коприуунциев, 63 ед. хр.), на латинском языке. Рукопись (черные черни­ла); на л. 7 об.— 8 в конце описи заверительная надпись черными чернилами: «При поверке наличия материала по этой описи 14 марта 1929 года Комиссией в составе тт. Аннинского, Николаева и Романова не обнаружено документов, значащихся здесь под №№ 3, 6, 9, 12­14, 20-31, 33-36, 38, 40-41, 43-44, 46, 49-55, 55в, 56-59, 61-63, а всего сорока трех доку­ментов из числящихся по описи шестидесяти трех. Аннинский, Николаев, Плотвин, Рома­нов». Далее надпись фиолетовыми чернилами: «При поверке наличия материала по этой

^[13]     Николай Иванович Павловский, чиновник духовного ведомства, с 1846 г. секретарь семи­нарского правления, в 1849 г. оставил духовно-учебную службу, в 1851 г. определен смотри­телем Слонимского дворянского уездного училища, с 1858 г. инспектор 2-й Харьковской гимназии. В 1860-х гг. обер-секретарь Святейшего Синода. По сведениям на 1872 г. помощ­ник управляющего канцелярией Святейшего Синода.

^[14]     Первоначально в тексте значились 10 номеров: 3, 4, 35, 248, 257, 263, 267, 317, 320, 324. Од­нако затем 9 из них были вычеркнуты, а оставшийся № 248 обведен кружком.

^[15]     Петр Сергеевич Мещерский (1778 или 1779-1857 гг.), князь, с 7 января 1808 г. Херсон­ский гражданский губернатор, с 8 июня 1809 г. действительный статский советник, на­значен обер-прокурором 2-го отделения 5-го департамента Правительствующего Сената. С 17 октября 1817 г. глава правления училищ (с увольнением от должности обер-прокурора); с 24 ноября того же года обер-прокурор Святейшего Синода (с оставлением в занимаемых должностях и званиях); 13 февраля 1818 г. вступил в должность. С 21 апреля 1823 г. также член Комиссии духовных училищ (постоянного органа), с 22 августа 1826 г. тайный совет­ник, 2 апреля 1833 г. уволен от должности обер-прокурора Святейшего Синода и назначен сенатором (с оставлением на прочих должностях). С 27 декабря 1843 г. действительный тай­ный советник.

^[16]     Константин Петрович Победоносцев (1827-1907 гг.), русский государственный деятель кон­сервативных взглядов, ученый-правовед, писатель, переводчик, историк Церкви. Действи­тельный тайный советник, главный идеолог контрреформ Александра III. С 1868 г. сенатор, с 1872 г. член Государственного совета, в 1880-1905 гг. обер-прокурор Святейшего Синода, с 28 октября 1880 г. член Комитета министров. Играл ведущую роль в определении прави­тельственной политики в области народного просвещения, в национальном вопросе, внеш­ней политике. После издания Октябрьского (1905 г.) манифеста, который он не принял, был уволен от должности обер-прокурора Синода и члена Комитета министров с оставлением в должностях члена Государственного совета, статс-секретаря и сенатора.

^[17]     Скорее всего, упоминаемое лицо — Макарий (Булгаков; 1816-1882 гг.), с 8 апреля 1879 по 9 июня 1882 г. митрополит Московский и Коломенский, член Святейшего Синода.

^[18]     Скорее всего, упоминаемое лицо — Филофей (Лещинский; 1650-1727 гг.), с 1702 по 1711 г. и с 1715 по 1720 г. митрополит Сибирский и Тобольский.

^[19]     Иван (Иоанн) Иванович Восторгов (1864 — 23 августа / 5 сентября 1918 г.), один из самых из­вестных православных проповедников своего времени, церковный писатель, выдающийся

миссионер. Один из организаторов 4-го Миссионерского съезда, проходившего в Киеве в июле 1908 г., где его избрали председателем Отдела по организации мер борьбы с социа­лизмом, атеизмом и противоцерковной литературой. С 1907 г. председатель «Русской мо­нархической партии» (переименованной затем в «Русский монархический союз» — РМС), член московского отдела «Союза русского народа» (до 1909 г.), с 1908 г. член Главной па­латы «Русского народного союза имени Михаила Архангела». В 1913 г., после того как Свя­тейший Синод запретил священнослужителям заниматься политической деятельностью, по­кинул руководящий пост в РМС. C 9 сентября 1909 г. настоятель Князь-Владимирской церкви при Московском епархиальном доме, с 31 мая 1913 г. настоятель Покровского собора на Рву (храма Василия Блаженного). Избирался председателем Московского столичного Совета благочинных, в 1917 г. секретарь Миссионерского совета при Святейшем Синоде. После прихода к власти большевиков резко критиковал их деятельность. 31 мая 1918 г. арестован, расстрелян.

^[20]     Никанор (Клементьевский; 1787-1856 гг.), с 20 ноября 1848 г. митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский, первенствующий член Святейшего Синода.

^[21]     Григорий (Постников; 1784-1860 гг.), с 1 октября 1856 г. митрополит Новгородский, Санкт- Петербургский, Эстляндский и Финляндский, первенствующий член Святейшего Синода.

^[22]     Так в тексте.

^[23]     РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 269 — Определение Синода по делу о снятия с себя сана Енисей­ским епископом Никоном: Проект, 2 августа 1917 г. 2 л. Никон (Бессонов, Безсонов; 1868­1919 гг.), 26 февраля 1906 г. хиротонисан во епископа Балтского, викария Подольской епар­хии, с 27 февраля 1909 г. епископ Кременецкий, первый викарий Волынской епархии. Член IV Государственной думы от Волынской губернии. 26 января 1913 г. переведен на Енисей­скую кафедру. В июле 1917 г. снял с себя сан и монашество. С января 1918 г. глава Депар­тамента исповеданий при Министерстве внутренних дел Центральной Рады. Позже под­рабатывал театральным критиком, подписывал свои рецензии «бывший епископ Никон — Микола Бессонов».

^[24]    24 апреля 1918 г. Госкомиссия по просвещению Наркомпроса объявила о закрытии бывших духовных учебных заведений, на чьи бы средства они не содержались, и распределении обу­чавшихся в них юношей по общеобразовательным школам. Согласно этой резолюции, раз­решалось создание специальных богословских курсов с целью подготовки священнослужи­телей для лиц не моложе 18 лет и при обязательном ограничении программы подобных курсов исключительно богословскими дисциплинами. В апреле 1920 г. начал функциониро­вать Петроградский богословский институт (ПБИ) — негосударственное высшее богослов­ское учебное заведение, призванное заменить в известном смысле Петроградскую духовную академию. В корпорацию института входили как представители бывших духовных академий, так и Петроградского университета. Ректором стал протоиерей Николай Чуков. «Положе­ние» об институте утвердил Патриарх Тихон. Институт содержался на средства приходов, неоднократно ему материально помогал и Петроградский митрополит Вениамин (Казан­ский). За время существования института было подано около 300 прошений о приеме, ре­ально на каждом курсе занималось несколько десятков человек (духовенства и мирян, в том числе и женщин). С целью объединения верующей интеллигенции вокруг Церкви ПБИ вел широкую просветительскую работу: устраивались общедоступные богословские лекции, ре­лигиозные собрания, преподаватели и студенты читали лекции в храмах, занимались с деть­ми и т. п. В 1922 г. богословский институт понес значительные потери: некоторые препода­ватели (в том числе Н. Чуков) были арестованы, другие высланы и уехали за границу, третьи перешли в обновленчество. Власть обложила институт непосильным бременем финансовых тягот. Тем не менее весной 1923 г. в ПБИ состоялся первый (и, к сожалению, единствен­ный) выпуск (26 человек). В мае институт прекратил свою деятельность.

^[25]     РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 250 — Листовка по поводу состояния и направления деятельности Синода («циркулярно», подпись — «Русские люди»), 1906 г., 1 л.

^[26]     Степан Григорьевич Рункевич (1867-1924(1925) гг.), церковный историк, археограф, чинов­ник ведомства православного исповедания, действительный статский советник. В 1901 г. обер-секретарь Святейшего Синода, с 1902 г. доктор церковной истории, с 1903 г. член Учебного комитета при Святейшем Синоде, с 1911 г. помощник управляющего Канцеля­рией Святейшего Синода; с 1912 г. непременный член Медицинского совета МВД. Член- делопроизводитель Предсоборного совещания (1912-1916 гг.), принимал участие в рабо­тах Предсоборного совета 1917 г. Член Всероссийского Поместного собора 1917-1918 гг., председатель его Редакционного отдела. В 1918-1919 гг. член делегации Высшего Церков­ного Управления для защиты перед СНК имущественных и иных прав православной Церк­ви. В 1919-1920 гг. профессор церковной истории Московской духовной академии, в 1920­1922 гг. научный сотрудник Главархива и одновременно Главного управления кустарной и промысловой кооперации ВСНХ и Наркомзема.

^[27]     РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 269 — Записка С. Г. Рункевича о Предсоборном совещании при Синоде (1912-1916 гг.), 9 сентября 1916 г. 8 л.

^[28]     Сергей Васильевич Мудров (1895 г.— ?), по сведениям на март-август 1929 г. старший упол­номоченный III Отделения СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО.

^[29]     Номер дела не проставлен.

^[30]     Так в тексте.

^[31]   Материалы о В. А. Сухомлинове были востребованы «Чрезвычайной следственной комис­сией (учрежденной Временным правительством 5(17) марта 1917 г.— Авт.) для расследо­вания противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств» (РГИА, ф. Архив РГИА, оп. 1, д. 59 — Справки о результатах осмотра архивов учреждений; документальных материалов по делу о привлечении к ответственности б[ывшего] военного министра Сухомлинова; акт о передаче в Главное управление архивным делом НКП РСФСР следственных дел о Н. Г. Чернышевском, Д. И. Писареве, М. И. Михайлове, С. Г. Нечаеве, о работе отделений в составе фондов. 17 января — 26 декабря 1919 г. 77 л.; д. 68, л. 25-26). Из ЧСК материалы по Сухомлинову и Бутович были переданы в Уголовный кассационный департамент Правительствующего Сената (где и остаются по сегодняшний день), который с 10 августа по 12 сентября 1917 г. рассматривал в судебном присутствии (в качестве суда первой инстанции) дело военного министра В. А. Сухомлинова по обвинению в государ­ственной измене (РГИА, ф. 1363, оп. 7, д. 1945 — Письма и прошения В. Н. и Е. В. Бутович в Канцелярию по принятию прошений, 5 июля 1908 г.— 3 августа 1912 г.; ф. 1363, оп. 7, д. 1946 — Дело Святейшего Правительствующего Синода по прошению жены потомствен­ного дворянина Екатерины Бутович о производстве ее бракоразводного дела в Санкт-

Петербургской духовной консистории, 26 апреля — 12 июня 1909 г.; ф. 1363, оп. 7, д. 1947 — Дело Санкт-Петербургской духовной консистории 2-й экспедиции по 1 столу о расторже­нии брака жены потомственного дворянина Екатерины Викторовой Бутович с Владимиром Николаевым Бутовичем по его прелюбодеянию, 30 апреля — 3 августа 1909 г., ч. 1; ф. 1363, оп. 7, д. 1948. То же. 6 ноября 1909 — 8 октября 1912 г., ч. 2).

^[32]     См. документ № 13.

^[33]     Так в тексте.

^[34]     Так в тексте.

^[35]     Исправлено, в тексте: Гелировского.

^[36]     Далее одно слово написано неразборчиво.

^[37]     Владимир Николаевич Бенешевич (1874-1938 гг.), доктор церковного права, автор более 100 работ по различным отраслям византиноведения, с 1905 г. приват-доцент, с 1909 г. экстра­ординарный профессор, затем ординарный профессор Петербургского/Петроградского уни­верситета. В 1903-1904 гг. преподавал историю церковного права в Александровском лицее, в 1906-1909 гг. в Петербургской духовной академии, в 1909-1912 гг. в Военно-юридичес­кой академии и др. Член Предсоборного Совета (1917 г.), член Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 гг., член Соборного совета, помощник секретаря Собора. В 1922 г. арес­тован, проходил по «делу митрополита Вениамина (Казанского)», оправдан. В 1923-1927 гг. заведующий библиотекой Государственной академии истории материальной культуры, в 1925-1928 гг. главный библиотекарь и хранитель греческих рукописей Отдела рукописей Публичной библиотеки. В 1926 г. секретарь Византийской комиссии АН СССР, с 1924 г. член-корреспондент РАН. В ноябре 1928 г. арестован по обвинению в шпионаже в пользу Ватикана, Германии и Польши, приговорен к 3 годам лишения свободы, отправлен на Со­ловки. В 1930 г. арестован в лагере и возвращен в Ленинград, проходил по «Академичес­кому делу». В 1931 г. приговорен к 5 годам лишения свободы, отправлен в Ухта-Печерский лагерь. В марте 1933 г. досрочно освобожден. С 1934 г. вновь работал хранителем греческих рукописей в Публичной библиотеке, а также читал курс византийской истории в Ленин­градском государственном университете. В октябре 1937 г. уволен, 27 ноября арестован, об­винен в шпионаже, приговорен к расстрелу.

^[38]     Секретный отдел Секретно-оперативного управления Полномочного представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе.

^[39]     Александр Петрович Рождественский (1864-1930 гг.), с 1901 г. экстраординарный профес­сор Санкт-Петербургской духовной академии, 15 мая 1903 г. рукоположен в сан священ­ника и назначен служить в церкви свт. Николая Чудотворца при Императорском Мариин­ском дворце. 26 января 1906 г. назначен членом Предсоборного присутствия. С 1911 г. доктор богословия, с 1911 г. ординарный профессор Санкт-Петербургской духовной академии, в 1917 г. участник Предсоборного совета, принимал участие в Юго-Восточном русском цер­ковном Соборе (Екатеринодар, май 1919 г.), избран в состав ВВЦУ на Юго-Востоке Рос­сии. В 1920 г. эмигрировал в Болгарию.

^[40]     Георгий Иванович Шавельский (1871-1951 гг.), в 1895 г. рукоположен во священника, с ян­варя 1902 г. по март/апрель 1911 г. настоятель церкви во имя св. князя Александра Невского («Суворовской-Кончанской») при Николаевской академии Генерального штаба (Санкт-Пе­тербург). Одновременно в 1904-1906 гг. выполнял пастырские обязанности в войсках, участвовавших в русско-японской войне. 5 (18) сентября 1905 г. возведен в сан протоиерея, в 1906-1910 гг. законоучитель в Смольном институте. С 22 апреля (5 мая) 1911 г. прото­пресвитер военного и морского духовенства, в годы Первой мировой войны находился в Ставке, откуда руководил армией военных священников. С 24 октября (6 ноября) 1915 г. присутствующий в Святейшем Синоде (до 14/27 апреля 1917 г.). Член Всероссийского По­местного Собора 1917-1918 гг., товарищ председателя Собора, член Соборного совета, из­бран в члены Высшего церковного совета. С 13 апреля 1918 г. настоятель домовой церкви св. Александра Невского при бывшем Управлении протопресвитера военного и морского духовенства в Петрограде. В сентябре 1918 г. приговорен к смертной казни, бежал в Киев, находившийся под властью гетмана П. Скоропадского. В декабре 1918 г. назначен прото­пресвитером военного и морского духовенства Добровольческой армии А. И. Деникина, член ВВЦУ на Юго-Востоке России. 28 марта 1920 г. отстранен от должности, в апреле 1920 г. эмигрировал в Болгарию, в 1926 г. перешел в юрисдикцию Болгарского экзархата.

^[41]   Так в тексте.

^[42]     Димитрий (Туптало; 1651-1709 гг.), свт., церковный деятель, духовный писатель, пропо­ведник. 23 марта 1701 г. хиротонисан во епископа с возведением в сан митрополита Тоболь­ского и всея Сибири. 4 января 1702 г. указом Петра I определен на Ростовскую митропо­лию. В 1757 г. прославлен в лике святых Православной Российской Церковью.

^[43]     Илья Данилович Дьяконов (f 1908 г.), с 1869 г. служил в синодальной канцелярии, с 1889 г. помощник начальника Синодального архива, с 1896 г. архивариус архива Святейшего Си­нода.

^[44]     Православное Палестинское общество, основано 21 мая 1882 г. как благотворительная, на­учная и гуманитарная организация, уставными задачами которой являются содействие пра­вославному паломничеству на Святую землю, научное палестиноведение и востоковедение. В 1889 г. получило почетное наименование Императорское. После Октябрьской революции разделилось на 2 независимые организации — российскую и зарубежную. В 1918 г. остав­шаяся в России часть Общества переименована в Российское Палестинское Общество при Академии наук. Почетными членами Общества в разное время состояли представители пра­вящей элиты.

^[45]     Игнатий Юлианович Крачковский (1883-1951 гг.), выдающийся ученый-арабист. С 1910 г. приват-доцент (с 1918 г. профессор) факультета восточных языков Санкт-Петербургского (Петроградского) университета. Один из создателей школы советской арабистики, с 1921 г. академик Российской академии наук (с 1925 г. Академии наук СССР). В 1934-1951 гг. ру­ководил работой Российского православного общества.

^[46]     Так в тексте.

^[47]     Исправлено, в тексте: Шовель.

^[48]     19 мая 1924 г. председатель ЦК группы «Живая церковь» «протопресвитер» В. Д. Красниц- кий обратился к Патриарху Тихону с просьбой принять его и его собратьев в молитвенно­каноническое общение и «благословить потрудиться над восстановлением общецерковного мира и подготовке очередного Поместного Собора в организующемся при Вашем Святей­шестве Церковном Управлении, покрыв своей архипастырской любовью все, в чем я пре­грешил в период церковно-обновленческого движения» (Акты Святейшего Тихона, Пат­риарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве Высшей церковной власти: 1917-1943 гг. / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 317; Следственное дело Патриарха Тихона: Сборник документов / Под ред. В. Воробьева, отв. сост. Н. А. Кривова. М., 1998. С. 737).

^[49]     Постановление (определение) Священного Синода и Смешанного Совета Константинополь­ской Церкви под председательством Вселенского Патриарха Мелетия IV от 11/24 апреля 1923 г.: «Уведомить представителя Вселенского Патриарха в Москве, что Великая Церковь не только не пошлет на суд своего представителя, но рекомендует и русским иерархам воз­держаться от всякого участия в нем, потому что православие смотрит на Патриарха Мос­ковского и всея России как на исповедника» (Центральный архив ФСБ России, ф. 2, оп. 1, д. 336, л. 51).

^[50]     Агафангел (Преображенский; 1854-1928 гг.), 10 сентября 1889 г. хиротонисан во епископа Киренского, второго викария Иркутской епархии, с 17 июля 1893 г. епископ Тобольский и Сибирский, с 4 октября 1897 г. епископ Рижский и Митавский, с 6 мая 1904 г. архиепис­коп. С 13 августа 1910 г. архиепископ Литовский и Виленский, с 22 декабря 1913 г. архи­епископ Ярославский и Ростовский. В ноябре 1917 г. возведен в сан митрополита. Член Все­российского Поместного Собора 1917-1918 гг., член Высшего церковного совета. С 12 мая 1922 г. получил поручение временно выполнять обязанности Патриарха, однако власти не позволили ему выехать из Ярославля. 5/18 июня обратился с посланием «К архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Русской Церкви», в котором призывал их не призна­вать захвата высшей церковной власти обновленцами, не подчиняться юрисдикции некано­нических церковных структур и перейти к самостоятельному управлению епархиями.

^[51]     Александр Иванович Введенский (1889-1946 гг.), один из идеологов и организаторов об­новленческого движения в Православной Российской Церкви. После Февральской револю­ции 1917 г. один из основателей и секретарь образованного 7 марта 1917 г. «Союза демокра­тического духовенства и мирян». 13 мая 1922 г. подписал воззвание «Верующим сынам Православной Церкви Российской», которое было составлено новообразованной инициа­тивной группой прогрессивного духовенства «Живая церковь» и стало первым программ­ным документом обновленчества.

^[52]     9 (22) августа 1921 г. Патриарх Тихон подписал текст специального воззвания «О помощи го­лодающим» («К народам мира и к православном человеку»), содержавшего призыв к верующим организовать сбор пожертвований (Акты Святейшего Тихона.. С. 176-177; Следственное

дело Патриарха Тихона... С. 848-849). 6 (19) февраля 1922 г. последовало новое воззвание Патриарха Тихона об усилении помощи голодающим с разрешением сдавать в Помгол цер­ковные ценности, не имеющие богослужебного употребления (Акты Святейшего Тихона... С. 187; Следственное дело Патриарха Тихона... С. 849-850).

^[54]     2 (15) июля 1923 г. своим посланием, адресованным «Преосвященным архиереям, благого­вейным иереям, честным инокам и всем верным чадам Православной Российской Церкви», Патриарх Тихон подтверждал факт своего уже состоявшегося возвращения к руководству Православной Российской Церкви, дезавуировал все действия обновленческого ВЦУ как «не имеющей канонического преемства незаконной власти», объявил всех обновленческих священников безблагодатными, а все совершенные ими таинства (священнодействия) не­действительными (Акты Святейшего Тихона. С. 288-292).

^[55]     Выйдя на свободу, 15 (28) июня 1923 г. Патриарх Тихон выступил с антиобновленческим воззванием к верующим. Указав на незаконность захвата власти живоцерковниками в мае 1922 г. и неканоничность Собора 1923 г., он осудил обновленчество, высказался против ши­рокомасштабной модернизации православной обрядности, отвергнув возможность любых новаций, кроме нового календарного стиля и новой церковной орфографии. Возвращаясь к событиям недавнего прошлого, Патриарх подчеркнул, что он «не такой враг советской власти и не такой контрреволюционер», каким его представляет Собор. И далее: «Если я первый год существования советской власти допускал иногда резкие выпады против нее, то делал это вследств[и]е своего воспитания и господствовавшей тогда на бывшем тогда со­боре ориентации. В том преступлении, в котором я признаю себя виновным, по существу виновно то общество, которое меня. постоянно подбивало на активные выступления тем или иным путем против советской власти. Отныне я определенно заявляю всем тем, что их усердие будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо я решительно осуждаю всякое пося­гательство на советскую власть, откуда бы оно не исходило» (Акты Святейшего Тихона. С. 283-285).

^[56]     Зинаида Ивановна Турская (8 ноября 1900 г.— ?), с 1914 г. зарабатывала на жизнь в качестве прислуги, чернорабочей, в 1919-1921 гг. служила санитаркой в эвакогоспитале. Член ВКП(б) с декабря 1920 г. В 1930 г. окончила факультет языкознания и материальной культуры Ле­нинградского университета по специальности историк-архивист. С октября 1928 г. работала в Ленинградском отделении Центрархива (ЛЦИА, ЛОЦИА) в качестве архивариуса, позд­нее архивиста, научного сотрудника, заместителя директора архива (РТИА, ф. 6900, оп. 20, д. 64).

^[57]     Датируется по содержанию документа.

^[58]     Так в тексте.

^[59]     Датируется по содержанию документа.

^[60]     См. документ № 18.

^[61]     Дом предварительного заключения.

^[62]     См. документ № 14.

^[63]     Речь идет о содержимом шкафа, находившегося рядом с рабочим столом Здравомыслова (см. документ № 17).

^[64]     Так в тексте.

^[65]     Исправлено, в тексте: Петравском. См. документ № 18.

^[66]     Регламент или устав Духовной коллегии — законодательный акт, устанавливавший систему государственного контроля над деятельностью Православной Российской Церкви в Си­нодальный период. Введен манифестом Петра I от 25 января 1721 г. Духовный регламент упразднял патриаршество, определял структуру и функции Святейшего Правительствую­щего Синода («Духовной коллегии») как высшего органа церковной власти и одновременно государственного ведомства. Отменен Всероссийским Поместным Собором 1917-1918 гг.

^[67]     Начало предложения уходит в сшивку, реконструируется по смыслу.

^[68]     «Пропажа» вскоре была обнаружена. В настоящее время хранится: РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 1. Регламент или устав Духовной коллегии (1720 г.). В парчевом с деревянными крыш­ками переплете, с серебряными золочеными застежками.

^[69]     Исправлено, в тексте: Стокальдер. Эмма Карловна Стакальдер (1893 г.— ?), вступила в ряды РСДРП в марте 1917 г., с 1920 г. жила в Петрограде. В 1920-1923 гг. обучалась на рабфаке при Ленинградском техническом институте, после чего поступила в Петроградский / Ле­нинградский университет. В 1925 г. поступила на службу в ЛЦИА: с 1 июля 1925 г. стар­ший архивариус 1-го отделения Политической секции, по сведениям на 5 сентября 1925 г. старший архивариус актохранилища № 1 ЛЦИА. По сведениям на 1928- апрель 1929 г. ис­полняла обязанности заведующей читальным залом ЛЦИА (РГИА, ф. 6900, оп. 1, д. 855).

^[70]     См. документ № 20.

^[71]     См. документ № 12.

^[72]     См. документ № 17.

^[73]     Паозерский М. Ф. Русские святые перед судом истории. М.; Пг., 1923.

^[74]     Илья Ионович Ионов (Бернштейн) (1887—1942 (?) гг.), бывший политкаторжанин, член РСДРП с 1904 г., с 1918 г. заведующий издательством Петроградского Совета, затем заве­дующий Петроградским (Ленинградским) отделением Госиздата (до 1926 г.).

^[75]     Иоанн (Сергиев; 1829-1908 гг.), 10 декабря 1855 г. посвящен во диакона, 12 декабря хи­ротонисан во иерея к Андреевскому собору Кронштадта, в котором и прослужил 53 года, до самой своей кончины. С 1857 г. законоучитель Кронштадтского городского училища; с 1862 г. преподавал Закон Божий в местной классической гимназии. С 1875 г. протоиерей, c 1894 г. настоятель Андреевского собора, c 1899 г. митрофорный протоиерей. Вопреки принятой тогда в Российской Церкви практике, ввел общую исповедь (в таинстве покаяния), призывал к частому приобщению Святых Тайн. С самого начала своего служения занимался частной благотворительностью, с 1880-х гг. основал «Дом трудолюбия» (работный дом с мастерски­ми), школу для бедных, женскую богадельню, детский приют. Крупные суммы (до 50 тыс. рублей) жертвовал на строительство и поддержание школ, больниц, монастырей и храмов, жертвовал в благотворительные общества, в том числе других конфессий. Почетный член Императорского православного Палестинского общества.

^[76]     Антоний (Вадковский; 1846-1912 гг.), 3 мая 1887 г. хиротонисан во епископа Выборгского, викария Санкт-Петербургской епархии, 24 октября 1892 г. возведен в сан архиепископа и назначен на новооткрытую Выборско-Финляндскую кафедру. 25 декабря 1898 г. возведен в сан митрополита и назначен митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским, священ- ноархимандритом Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. С 9 июня 1900 г. первенст­вующий член Святейшего Синода. 22 апреля 1906 г. избран членом Государственного сове­та, но 27 июня освобожден по собственному прошению.

^[77]     Горев М. В. Последний святой. Последние дни Романовской церкви. Канонизационный про­цесс Иоанна Тобольского 22 мая 1914 г.— 8 апреля 1917 г.: По архивным материалам. М.; Л., 1928.

^[78]     Дмитрий Феофанович Стефанович (1876-1926 гг.), историк церковного права, в 1901-1910 гг. священник церкви Воскресения Христова (Михайло-Архангельской церкви) в Малой Ко­ломне (Санкт-Петербургская епархия). В течение 1925 г. «обновленческий настоятель» Исаа- киевского собора (собора св. Исаакия Далматского) в Ленинграде.

^[79]     Степан Алексеевич Родосский (1882-1926 гг.), сын А. С. Родосского (1838-1908 гг.), биб­лиотекаря Санкт-Петербургской духовной академии (1876-1908 гг.). После смерти отца на­значен на должность помощника библиотекаря Академии.

^[80]     Иван Зиновьевич Осипенко (1882 г.— ?), секретарь митрополита Петроградского и Ладож­ского Питирима (Окнова). После революции служил в Управлении петроградской мили­ции. В середине 1920-х гг. был арестован и осужден на 8 лет лагерей.

^[81]     Евлогий (Георгиевский; 1868-1946 гг.), 12 января 1903 г. хиротонисан во епископа Люб­линского, затем назначен викарием Холмско-Варшавской епархии. С 18 июля епископ Холмский и Люблинский. Избирался депутатом Государственной думы 2-го и 3-го созыва. С 20 мая 1912 г. архиепископ, с 14 мая 1914 г. архиепископ Волынский и Житомирский, архимандрит Почаевской лавры. В сентябре 1914 г. назначен управляющим церковными делами в занятой русской армией Галиции, пребывал во Львове. В марте 1917 г. выпустил воззвание с призывом «сознательно подчиниться Временному правительству». Участвовал в работе Предсоборного совета (1917 г.) и 1-й сессии Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 гг., председатель Отдела о богослужении, проповедничестве и храме. 7 декабря 1917 г. вошел в состав избранных Собором членов Священного Синода. В 1918 г. участво­вал во Всеукраинском православном церковном Соборе, 9 июля избран в Высшую церков­ную раду. 4 декабря 1918 г. арестован в Киеве властями Украинской Директории (вместе с Киевским митрополитом Антонием (Храповицким)). После освобождения в 1919 г. при посредничестве французской военной миссии в Польше приехал на юг России, контроли­руемый войсками генерала А. И. Деникина. 16 января 1920 г. отбыл в Константинополь, за­тем перебрался в Белград.

^[82]     Василий Михайлович Скворцов (1859-1932 гг.), преподавал в Казанской духовной семина­рии, служил миссионером Киевской и Полтавской епархий. В 1895 г. назначен на должность чиновника особых поручений при обер-прокуроре Святейшего Синода. Основал и редакти­ровал ежемесячный журнал «Миссионерское обозрение» (1896-1916/17 гг.) и ежедневную церковно-политическую газету «Колокол» (1906-1916/17 гг.). В 1901 г. был одним из орга­низаторов Религиозно-философских собраний в Санкт-Петербурге. Сторонник имяславия, член «Русского собрания». Принимал активное участие в деятельности «Русского народ­ного союза имени Михаила Архангела» (РНСМА), в 1909 — 1-й половине 1915 г. член Глав­ной палаты РНСМА. В 1915 г. вышел в отставку в чине тайного советника. В июне 1915 г. совместно с В. Г. Орловым основал «Отечественный патриотический союз», устав которого разрешал прием в члены союза инородцев, в том числе евреев. В годы Гражданской войны на юге России возглавлял правую организацию «Союз русских национальных общин» (со­здан в мае 1919 г.). В 1920-х гг. эмигрировал в Югославию.

^[83]     Так в тексте.

^[84]     Исправлено, в тексте: Соболев. Сведения о прошлом этого человека носят преимущественно легендарный характер. Сам себя он называл статским советником, весьма состоятельным человеком, активно участвовавшим в благотворительных учреждениях императрицы Марии Федоровны. По свидетельству современников, происходил из старинной еврейской семьи, получил светское образование. В 1910-х гг. заведовал аптекарским магазином. 4/17 декабря (по другим сведениям, 4 августа) 1922 г. без традиционного монашеского пострига хирото­нисан (едва ли ни первым из обновленцев) во «епископа» Ржевского и Кашинского, вика­рия Тверской епархии. Однако выехать во вверенную ему епархию не смог (за отсутствием места служения). Что он делал последующие месяцы, доподлинно не известно. Сохранил­ся, впрочем, текст указа «обновленческого» Синода за № 2598 (от 6 ноября 1923 г.) об осво­бождении Николая Соловья от управления Верейским викариатством с запрещением его в священнослужении (Центральный исторический архив г. Москвы, ф. 2303, оп. 1, д. 135, л. 153). В мае 1924 г. Николай Соловей получил от Синода поручение выехать с диплома­тической миссией в Уругвай в качестве епископа всея Южныя Америки, возведен в сан архиепископа. Открыл в Монтевидео свой собственный «Священный Синод Российской Гре­ко-Кафолической Православной Церкви», уведомив Карловацкий Синод, что делает это с согласия 48 епископов-тихоновцев. Однако, объявив себя в 1925 г. тихоновцем, Николай Соловей затем раскаялся и вновь пытался войти в общение с обновленцами, написав в об­новленческий Синод на имя его председателя (и одновременно в адрес Председателя ВЦИК М. Калинина) письмо с оговором Патриарха Тихона и Крутицкого митрополита Петра. 12 мая 1924 г. Патриарх Тихон и митрополит Петр при посредничестве Николая Соловья передали свое благословение (как наследнику царского престола) одному из лидеров белой эмиграции великому князю Кириллу Владимировичу. В 1927-1928 г. Николай Соловей делал попыт­ки перейти в состав католической Церкви, однако полученная в январе-феврале 1929 г. из России неблагоприятная информация о «претенденте» исключила для него возможность при­нятия католической веры. В 1930-х гг., проживая в США, поддерживал контакты с Амери­канской православной автокефальной церковью. В 1947 г. обратился с письмом к Патри­арху Алексию (Симанскому), прося о воссоединении с Московской Патриархией, однако органы ГБ отвергли такой вариант развития событий и ответа на свое прошение беглец не получил.

^[85]     Илья Лукич Маяковский (1878-1954 гг.), историк, архивовед. С 1913 г. работал в архиве Министерства народного просвещения, с 1915 г. сотрудник Комиссии по научному описанию архива Министерства народного просвещения, с 1918 г. управляющий 1-м Петроградским отделением IV секции ЕГАФ. Параллельно, в 1918-1922 гг. преподавал в Археологическом институте в Петрограде (с 1920 г. в качестве профессора).

^[86]     Исправлено, в тексте: благодарнейшую.

^[87]     Далее в тексте пропуск.

^[88]     Исправлено, в тексте: Анненского.

^[89]     Читается неуверенно, возможно: июня.

^[90]   Рижский мирный договор 1921 г.— договор между РСФСР, УССР (также от имени БССР) с одной стороны и Польшей с другой, подписанный 18 марта 1921 г. в Риге и завершивший советско-польскую войну 1919-1921 гг. По условиям договора к Польше отходили обшир­ные территории, находившиеся к востоку от Линии Керзона, с преобладанием непольского населения — Западная Украина и Западная Белоруссия. Стороны обязывались не вести враждебной деятельности в отношении друг друга. Договором предусматривалось проведе­ние переговоров о заключении торговых соглашений. Советская сторона обязалась возвра­тить Польше военные трофеи, все научные и культурные ценности, вывезенные с территории Польши, начиная с 1 января 1772 г., а также уплатить Польше в течение года 30 млн золо­тых рублей за вклад Польши в хозяйственную жизнь Российской империи и передать польской стороне имущество на сумму 18 млн золотых рублей, т. е. выплатить де-факто ре­парации. Польша освобождалась от ответственности за долги и иные обязательства бывшей Российской империи. Договор был ратифицирован 14 апреля 1921 г. ВЦИК, 15 апреля — Сеймом Польши, 17 апреля — ЦИК Украинской ССР.

^[91]     Возможно, речь идет о протоиерее Петре Тихомирове (20 декабря 1850 г.— ?), в 1877-1907 гг. секретарь Псковской епархиальной канцелярии (консистории), с 1907 г. служил в канцеля­рии обер-прокурора Святейшего Синода. Был арестован в 1920-х гг.

^[92]     Возможно, речь идет о Михаиле Степановиче Попове (1865 г.— после февраля 1931 г.). В 1902-1907 гг. служил священником в церкви во имя свт. Николая Чудотворца в Санкт- Петербурге при втором убежище девочек Московско-Нарвского отделения Общества попечения о бедных и больных детях (Синий крест). Состоял преподавателем школ, гим­назий, учительских семинарий и профессором учительского института в Лесном (под Петроградом). Одновременно занимался общественной благотворительной деятельностью, интересовался социальными проблемами. Один из инициаторов создания «Союза демокра­тического православного духовенства и мирян» (7 марта 1917 г.). Активный участник об­новленческого движения, уполномоченный в Петрограде обновленческого Высшего цер­ковного управления, членом Петроградского епархиального управления, в конце лета — начале осени 1922 г. хиротонисан во «епископа» Детскосельского, викария Ленинградской епархии, позднее «еп[ископ»] Смоленский, с 12 сентября 1923 г. «епископ» Рязанский и За­райский, позже «архиепископ». В конце 1923 г. «архиепископ» Тихвинский, с 1 декабря 1925 г. «архиепископ» Лужский. Член обновленческого Священного синода.

^[93]   Исправлено, в тексте: Анненского.

^[94]     Читается неуверенно, возможно: июня.

^[95]     Далее в тексте пропуск.

^[96]     Речь идет о Сергии (Страгородском), митрополите Владимирском и Шуйском, либо о Сер­гии (Ляпидевском), митрополите Московском и Коломенском.

^[97]    Георгий Иванович Бобриков (1840—1924 гг.), русский военный деятель, генерал от инфан­терии, бессменный председатель «Общества попечения о бедных армейского и флотского духовенства» (1880-1917 (?) гг.). К. Я. Здравомыслов состоял помощником председателя Общества (по сведениям на 1913 г.).

^[98]    Исправлено, в тексте: Стокальдер .

^[99]      Речь идет о митрополите Петроградском и Гдовском Вениамине (Казанском; 24 мая 1917 г.— 13 августа 1922 г.).

^[100]  Так в тексте.

^[101]     П. А. (Пантелеймон Александрович (?)) Романовский, по сведениям на сентябрь—октябрь 1920 г., протоиерей слободской Михайловской церкви города Олонца.

^[102]   Так в тексте.

^[103]   Далее одно слово пропущено.

^[104]   Здесь и ниже читается слово неуверенно, возможно: июня.

^[105]   Далее одно слово пропущено.

^[106]   В первичных материалах заведенного весной 1929 г. в 3-м отделении СО СОУ ПП ОГПУ в ЛВО следственного дела (№ 736) констатировалось, что «ряд старых специалистов... из состава служащих ЛЦИА при содействии лиц, не имеющих к ЛЦИА никакого отношения, расхищали из ЛЦИА ценные архивные, исторического значения, материалы и распродавали их, причем на основании агентурных данных не исключена возможность переотправки наи­более ценных материалов за границу, что подтверждается добытыми следственными мате­риалами, уличающими некоторых из обвиняемых. в связи с Польским консульством и пе­редаче в консульство портфеля с неизвестным для нас содержимым, возможно, с архивными материалами. Параллельно с этим ряд обследований ЛЦИА, в частности т[ак] называе­мых] секретных фондов быв[шего] Синодального архива, дал прямые указания на сознатель­ное приведение дела хранения архивных документов в хаотическое состояние в расчете на принесение государству определенного вреда. Ввиду того, что в деле имеются указания на прямую связь обвиняемых с духовенством и в частности в прошлом на связь с Тихоном, можно предположить, что приведение в хаотическое состояние, расхищение и сокрытие части секретных фондов, возможно, носит не только корыстный характер, но и тесно увя­зано с интересами православного духовенства» (АУФСБ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 143­143 об.).

^[107]     Борис Павлович Кандидов (1902-1953 гг.), бывший священник (?), один из организаторов Центрального антирелигиозного музея в Москве (1929-1946 гг.).

^[108]  5 мая 1925 г. «Комиссия по проведению отделения церкви от государства при ЦК РКП(б)» (АРК) поручила ОГПУ «командировать в Ленинград соответствующих товарищей для про­смотра» Синодального архива «и извлечения из него нужных материалов». 27 июня 1925 г. АРК дала указание Агитпропу ЦК, ВЦИК, ОГПУ ввести своих сотрудников в состав спе­циально сформированной Центрархивом РСФСР Комиссии, призванной осуществить «си­лами партийцев» разборку материалов архива Синода (Российский государственный архив социально-политической истории, ф. 17, оп. 112, д. 775, л. 36, 38).

ив Так в тексте, правильно: Янышева.

^[110]  19 июня 1929 г. Президиум ВЦИК дал согласие на продление срока содержания К. Я. Здра­вомыслова и Н. В. Туберозова под стражей до 25 июля 1929 г. (АУФСБ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 147). Далее перечисляются еще несколько фамилий фигурантов уголовного дела, о коих, впрочем, ниже, в тексте обвинительного заключения, сказано: «Произведен­ным, в отношении последних пяти человек, следствием, причастность их к настоящему делу установлена не была, а потому они из настоящего дела в процессе следствия были исклю­чены» (Там же, л. 207).

^[111]   С момента прихода к власти Наполеон рассматривался российским дворянством как узур­патор и «исчадие революции», а потому оно опасалось не только его полководческого ге­ния, но и социальной пропаганды с его стороны. Революционным идеям противопостав­лялась религиозная пропаганда. В «Объявлении Синода по случаю составления земского войска» от 13 декабря 1806 г., читавшемся во всех церквах, Бонапарт изображался как чело­век, «отложившийся от христианской веры», «воздававший поклонение истуканам, челове­ческим тварям и блудницам» (см.: РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 158).

^[112]   Вацлав Ганка (1791-1861 гг.), чешский филолог и поэт, просветитель, деятель националь­ного возрождения, сочинитель и изготовитель подложных Краледворской и Зеленогорской рукописей — фальсифицированных памятников древнечешской словесности, якобы не ус­тупавших по древности и разнообразию содержания русским и сербским рукописям и к тому же содержавших картину героического и демократического прошлого Чехии.

^[113]   Ромуальд Михайлович Губе (1803—1890 гг.), польский историк-юрист. Был преподавателем истории римского, немецкого и французского права, затем ординарным профессором кано­нического и уголовного права в Варшавском университете. После закрытия университета в 1833 г. вызван в Петербург для участия в работах по ревизии польских законов, несовер­шенством которых отчасти объясняли восстание 1830 г. Служа во II отделении собствен­ной е. и. в. канцелярии, в 1840 г. назначен членом комитета для ревизии проекта уложения о наказаниях. В 1841-1845 гг. в Санкт-Петербургском императорском университете читал для уроженцев Царства Польского административные и уголовные законы этого края и курс истории славянских законодательств. В 1860 г. назначен сенатором варшавских департамен­тов с оставлением при II отделении. С 1856 по 1861 г. председательствовал в кодификаци­онной комиссии Царства Польского, по упразднении которой перемещен на службу в Вар­шаву членом Совета Царства Польского, а после его ликвидации в 1867 г. оставлен в звании сенатора. В 1877 г. назначен членом Государственного совета, где присутствовал до 1882 г. в департаментах духовных и гражданских дел. Автор трудов по истории славянского права.

^[114] АУФСБ по СПб и ЛО, д. П-29558, л. 37-54.

^[115]   Исправлено, в тексте: Соболеве.

^[116]   Так в тексте.

^[117]   Так в тексте.

^[118]   Речь идет о Сергии (Страгородском), митрополите Владимирском и Шуйском, либо о Сер­гии (Ляпидевском), митрополите Московском и Коломенском.

^[119]   Алексей Петрович Лебедев (1845-1908 гг.), русский историк Церкви, византинист. В фев­рале 1875 г. утвержден в звании экстраординарного профессора Московской духовной ака­демии. В сентябре 1905 г. перешел в Московский университет.

^[120]   Так в тексте. Вероятно, чекисты не смогли разобрать почерк Патриарха Тихона.

^[121]  Здесь и далее так в тексте, правильно: Олонца.

Так в тексте.

Исправлено, в тексте: использовывали.

^[124]   Статья 58.10. Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. в редакции 1926 г. (с учетом Положения о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления), утвержденное постановлением ЦИК СССР от 25 февраля 1927 г.) гласила: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволю­ционных преступлений (ст. 58-2 — 58-9), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания влекут за собой лишение свободы на срок не ниже шести месяцев. Те же действия при массовых волнениях или с использованием религиоз­ных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении: наказание аналогично статье 58-2», а именно «расстрел, или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения сво­боды со строгой изоляцией на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части иму­щества».

^[125]   Северокавказский край.