В XVIII столетии в Войске Донском существовала «сотенная команда при атамане», состоявшая из отборных казаков. В 1775 г. Потемкин разрешил войсковому атаману А. И. Иловайскому иметь при себе особый пятисотенный полк для несения внутренней службы. В 1803 г. его состав увеличен до 1000 бойцов. Традиционно на службу в этот донской полк набирались светловолосые казаки – бородатые блондины из верхнедонских округов. У атаманцев лошади были рыжими (у трубачей – серыми).
Полк особенно отличился в кампании 1812 г. и Заграничных походах русской армии в 1813–1814 гг.
С 1827 г. шефом полка и августейшим атаманом всех казачьих войск стал назначаться наследник престола.
В 1829 г. полк причислен к Гвардейскому корпусу.
Группа чинов лейб-Атаманского полка.
В 1859 г. получил права Молодой гвардии, а с 1878 г. («за отличие в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов») – права Старой гвардии и стал именоваться лейб-гвардии Атаманским Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полком.
После Октября 1917 г. полк формально упразднили, а в 1919 г. он был возрожден в составе Белой армии.
Атаманцы. Рис. Н. Самокиша
В конце 1920 г. после эвакуации из Крыма атманцев вывезли на остров Лемнос, где был сформирован 1-й Донской лейб-гвардии Сводно-Казачий полк.
Матвей Иванович Платов (1753–1818), граф, генерал от кавалерии, войсковой атаман в 1801–1818 гг., вечный шеф 4-го Донского казачьего полка. Прославленный герой Дона.
Его отец – выходец из казачьих низов, являлся казаком станицы Прибылянской в Черкасске, которая самим названием своим говорит о том, что в ней селили пришельцев (название станицы от «прибылых», а не от «прибыли» – наживы) из самых разных мест. Дед Платова ловил рыбу по найму для богатых и знатных казаков.
Отец карьерой своей обязан успешной службе в Донском атаманском отряде – «Сотной команде казаков для секретных дел», казачьем спецназе. Вероятно, как офицер, пользующийся особым доверием, обладающий, возможно, качествами, как бы мы сегодня сказали, контрразведчика, Иван Платов во время угрозы движения пугачевцев в сторону Москвы в 1774 г. перекрывает все пути для проникновения в древнюю столицу и далее на север агитаторов с «прелестными письмами» и лазутчиков «Мужицкого царя Петра Феодоровича» и способствует тому, что здешние крепостные и прочий подлый люд (платящий подати) «в смущение не впадает».
М. И. Платов
Именно близостью к властям можно объяснить, что «безродному» Ивану Платову удается женить своего сына Матвея на дочери главы донской казачьей аристократии Степана Ефремова. Увы! Родив сына Ивана Матвеевича, 26-летняя Надежда Степановна (1757–1783) умерла. Потеря жены усугублялась для Матвея Платова еще и тем, что он сразу «вылетел из аристократической обоймы», и дорога к власти для него закрылась. Его ума и храбрости (таких-то на Дону полно!) для карьеры оказалось недостаточно. Чин полковника он получил поздно, только в 1788 г., уже много командуя полком, т. е. в 35 лет. Для сравнения: Иловайский 5-й стал генерал-майором в 24 года, а Иловайский 12-й – в 27 лет.
Смешно читать о том, как Платов, «самый младший» на военном совете, при взятии Измаила первым выкрикнул «Штурм!», чем завоевал любовь А. В. Суворова. Платов – самый младший по чину, а по возрасту едва ли не самый старший. И решение свое, совпавшее с мнением Суворова, произнес не по юношеской горячности, а имея за спиной четверть века боевой службы! Платов был не знатен, но славен! Про полковника Платова уже пели песни!
В конце Русско-турецкой войны в 1774 г. Платов приобрел легендарную, можно сказать, фольклорную известность победой над крымцами и ногайцами у степной речушки Калалах. Два казачьих полка сопровождали транспорт с беженцами, уходившими на то время с Кубани, и продовольствием для снабжения русских войск на Кавказской линии, и подверглись внезапному нападению десятитысячной орды кочевников. Эта та самая история, когда
На Великой Грязи, Там, где черный Ерик, Татарва нагнала сорок тысяч лошадей!
Атаман Платов.
Раскрашенная гравюра К. Сайла. 1-я пол. ХІХ в.
Каждый конник в набеге вел три «заводных» (т. е. в поводу) лошади. Одну – сменную верховую и двух – вьючных, поскольку обозов кочевники (равно и казаки) с монгольских времен не имели. Далее по тексту:
И покрылся Ерик, И покрылся берег Сотнями порубанных, пострелянных людей! Любо, братцы, любо, Любо, братцы, жить!..
Песню приписывают самому Платову. Точных доказательств тому пока не имею, но, скорее всего, она про полковника Платова и про это сражение!
Укрывшиеся за мешками с мукой, «в чистом поле, как на скатерти», казаки постоянно после залпа (ружья-то были однозарядные), переходя в рукопашную, выдержали двое суток почти непрерывной резни и дождались подмоги. «С нашим атаманом не приходится тужить!» Дальше поется и про то, как:
Жена погорюет – выйдет за другого! Выйдет за другого да забудет про меня!
И это из биографии Платова. Он тот самый «другой»! За Платова вышла замуж вдова его близкого друга Павла Фомича Кирсанова Марфа Дмитриевна, в девичестве Мартынова! А вот Мартыновы – самый цвет донских аристократов и вторые после Ефремовых богатеи на Дону! Таким образом, Платов вернулся в круг самых знатных, ведущих родословные с ордынских времен донцов, да еще стал отчимом Кирсана (Хрисанфа) Павловича Кирсанова, в будущем – командира легендарного Атаманского (его, графа М. И. Платова) полка. Но пока Матвею Ивановичу до графского титула еще как до неба! Для старой старшины он, все равно «прибылой», выскочка, чужак! Однако благодаря «привенчанному» родству карьера его стремительно меняется!
Разумеется, донские аристократы не забыли, что Платов – «безродный». И он, кстати, испытывал к старой аристократии те же, далекие от любви чувства (что послужило одной из причин переноса донской казачьей столицы из Старочеркасска в Новочеркасск). Потому в 1792 г., когда донцы бунтовали, не желая переселяться на Линию, именно его во главе Чугуевского казачьего полка калмыков отправляют на пресечение волнений в донских станицах. И он подавляет их с неслыханной жестокостью, перепоров на майданах сотни казаков, невзирая на заслуги и возраст, явив свое верноподданство престолу! Это еще и демонстрация силы перед старой аристократией, не желавшей признавать Платова. Аристократы притихли, но Платов зарвался! За что сразу и поплатился!
Безупречно честный и брезгливый ко всякому мздоимству, аристократ и светлая головушка, храбрец из храбрецов и «почтительный сын» А. К. Денисов сильно падению Платова поспособствовал. Вин Матвею Ивановичу насчитали много! В частности, многолетнюю задержку жалованья тем же чугуевцам, поминок-то Платову казачки не несли – плебей, а в деньгах оказывалась большая нужда! Но это, так сказать, формальный повод, а неформальный – ходил в любимцах Екатерины II, стало быть, при Павле I, по дорожке, протоптанной бывшим тестем С. Д. Ефремовым, отправился в каземат Петропавловской крепости, а оттуда – в ссылку в Вятку. Могло быть и хуже! Спасла воинская славушка и государственная нужда в боевых командирах, так что практически прямо из русских северных снегов пошел донской атаман в заволжские снега несчастного похода на Индию.
Вернувшись, как тогда говорили, «в случай», Платов использовал его на 200 %! В 1805 г. он переносит административный центр Войска Донского из Старочеркасска в новостроенный город Новочеркасск.
О перенесении столицы на новое место казаки просили давно. Старочеркасск разросся, превращаясь из торгового, портового центра в заштатный городок, постоянно заливаемый наводнениями и паводками. Однако мечта о новой столице донских казаков воплотилась в жизнь только благодаря энергии и связям М. И. Платова. Собственно, казачий атаман сделал то, что за столетие до него проделал Петр I, чтобы избавиться от давления бояр, перенеся столицу Империи из Москвы в новопостроенный Петербург. То же совершил и Платов. И одной из руководящих его делами идеей являлось освобождение от старой казачьей аристократии, чье гнездо – (Старый) Черкасск.
Однако было множество и других причин, которые при беглом взгляде на это событие не особенно заметны. Например, отрыв города от берегов Дона – не просто уход от широкой речной дороги, а переход от господства рыбацкой экономики к земледелию. Еще Петр, подсекая старинную экономику казачества, запрещал донцам ловить рыбу. Платов переводил хозяйство на «земледельческие рельсы». Отныне Дон живет с «земли и травы», т. е. скотоводства и земледелия, а не «с поля и воды» – охоты и рыболовства. Есть и другие загадки.
Декларируя новую казачью столицу как место для отдохновения заслуженных воинов, как город усадеб с комфортабельными по тем временам домами, утопающими в садах, с внутренними двориками и беломраморными фонтанами в них, Платов строил нечто иное. С точки зрения военной, Новочеркасск являл собою весьма серьезное укрепление. Причем укрепление нового времени, без крепостных стен, но с одной ведущей в город дорогой, по дамбе и территорией вокруг поселения, которая легко затоплялась и превращалась в непроходимое болото. Эта единственная дорога и все вокруг города хорошо простреливалось, поскольку Новочеркасск поднялся на горе. «Построил Платов город на горе, казакам на горе!» – известное на Дону присловье.
Ну это ведь необходимо! Угроза набегов на станицы с Кавказа и из Заволжья все еще существовала. Разумеется! Однако Новочеркасск изначально был готов к обороне при нападениях со всех сторон! В том числе и со стороны России!
Не прост был «Вихрь-атаман»! При его гениальном умении изображать простецкого малого, «косак ля рус», который только и делает, что «крутит кольцами усы», «пьет кизлярку на задумной укушетке», в общем, «мужественный старик» из «Левши» Н. Лескова. Платов никогда таким не был. При, как теперь говорят, имидже человека из народа, простачка «из наших», что сильно импонировало основной массе казаков, Платов – из новой элиты, смертельно враждовавшей со старой донской аристократией, ненавидевшей ее, но нуждавшейся в ее поддержке или хотя бы признании. Верный пес Империи, «слуга царю, отец солдатам», Родиной-то он, по старинному казачьему обычаю, считал только Дон! И строил новый город так, чтобы, случись беда, и от имперских войск отмахаться.
Платов – великий артист, человек изощренного не только воинского, но и дворцового ума, который в придворных интригах плавал, как рыба в воде. Будь он другим – не сделал бы одной саблей да верностью присяге головокружительной карьеры. Будь он другим – не приобрел бы он посмертной славы среди казаков, все помнивших, но многое ему простивших.
Так что же, так его никто и «не раскусил»? Был не меньший интриган, карьерист и военный гений, который понимал Платова и, похоже, терпеть его не мог, – М. И. Кутузов. Они, на мой взгляд, как-то похожи: один изображал черноземную простоту, другой – немощность старца, а друг друга видели насквозь! Доказательства? Платов от Кутузова не получил ни одной награды! А кроме того, один эпизод в знаменитом Бородинском сражении, историки обходят молчанием.
При пристальном изучении событий тех дней бросается в глаза, что легкая кавалерия и казаки проявили себя только в рейде Уварова при обходном маневре французской армии, когда своей вылазкой задержали наступление французов на два часа. Дело, разумеется, блистательное, но ничего больше…
Да как же было устоять легкой кавалерии против кирасир? Это разговор отдельный. Эпизод же, о коем мы говорим, очень характерен. Французы в числе 30 тысяч кавалерии намеревались ударом с фланга по оврагу зайти русской армии в тыл. В овраге стояли казаки в числе 6 тысяч под командой Платова.
Узнав о готовящейся атаке французской конницы, Кутузов приказал казакам нанести упреждающий удар, т. е., выйдя из оврага, атаковать самим. Дальше произошло поразительное! Вернувшийся в ставку посланец в ужасе сообщил, что и приказа-то отдать не смог: Платов – пьяный, и все офицеры тоже! Чуть с коней не падают. Атаковать не могут.
О том, что Кутузов понял суть происшедшего, свидетельствует то, что, скрепя сердце, он оставил это явное воинское преступление атамана без последствий.
А ларчик открывался просто! Французы, выстроившиеся у оврага, видели стоявших в нем казаков, но сколько их не знали. Авиационной разведки тогда не было, хотя французы уже и пользовались с этой целью воздушными шарами – монгольфьерами.
Чтобы атаковать казаков в овраге, они должны были выстроиться колонной, стало быть, потерять все преимущества численного превосходства, а свалка в овраге «закупорила» бы его, как пробка. Французы так и не решились атаковать.
А вот если бы казаки выступили, согласно приказу, на равнину, если бы французы увидели, сколько их, кирасиры раздавили бы все казачьи шесть тысяч, как паровой каток лягушку. Конечно, это заняло бы некоторое время! Конечно, казаки бы, как всегда, «покрыли себя неувядаемой славой». Возможно, пока французы их уничтожали, подтянулись бы какие-то резервы и не дали французам выйти русским в тыл… Но Платов посчитал, что лучше вообще обойтись без резни. Задачу-то он выполнил – французов в тылы не допустил, а главное – казаков сберег!
Что для Кутузова шесть тысяч потерь иррегулярного войска! Мобилизационные ресурсы России тогда были, в сравнении с Францией, неисчерпаемы. Под ружьем стоял один из 43 годных к службе рекрутов! «Чего их беречь? Бабы новых нарожают!»
А для донских казаков, коих тотальная мобилизация поголовно вымела из станиц, когда в одном строю стояли отец, дед и внук, и набиралось всего не более 60 000, 6000 – это каждый десятый! Да ведь еще при Платове в тот день стояли лучшие! Вот и «не дал батька атаман в трату своих детушек!» Потому и памятник ему стоит, и в Новочеркасском соборе его каждодневно поминают!
Читая о Платове, мы как-то все время упускаем из виду что, как всякий живой человек, он менялся на протяжении жизни, и Платов под Измаилом смутно проглядывает в Платове, вернувшемся из Парижа. Том самом, кто, увидев на полевом параде, через поредевшие ряды когда-то такой монолитной конницы, идущей стремя в стремя так плотно, что, как поется в песне, «пыль не смела подняться до лиц казаков», широкую донскую степь, пал на колени и закричал, рыдая: «Господи, что я наделал! Прости, Батюшка, Тихий Дон!»
Платов за три года до смерти успел прожить еще одну жизнь! Куда ни посмотри, конные заводы – Платов, гимназии – Платов, богадельни – Платов, больницы – Платов! Совсем другой человек, чем тот «доблестный забавник» из дворцовых исторических анекдотов, и даже совсем не тот, с лубочных картинок, кто с обнаженной саблей летел впереди полков, гоня супостата, ища славы!
Кстати, о славе… Умирал он тяжело, мучительно. Рак желудка. В последний день велел принести все награды и подарки. Стали их вынимать из коробок и футляров – ордена, табакерки, усыпанные бриллиантами, золотые кубки и чарки, драгоценные перстни и золоченые сабли… Покрыло это великолепие весь пол в горнице, где на кушетке лежал умирающий атаман. Глянул он на игру и блеск камней и золота, на блики, плясавшие в изразцах грубки, и сказал, закрываясь шинелью:
– Слава, слава… И на что ты мне теперь?!
С тем и отошел, окончивши легендарную, как и положено герою, трагическую и сложную жизнь.
В Санкт-Петербурге лейб-казаки и атаманцы занимали целый микрорайон, отделенный от Духовной академии и Александро-Невской лавры речкой Монастыркой и протянувшийся вдоль Обводного канала при впадении его в Неву. В произведениях П. Н. Краснова не раз упоминается, как прибывшие по Николаевской железной дороге донские казаки выводили коней из вагонов неподалеку от «американских» мостов и сразу следовали в полковые конюшни и казармы. За казачьими казармами и крытым манежем, в котором в советское время были устроены цеха завода «Позитрон», тянулась целая улица, застроенная полковыми домами, она так и называлась – Атаманская (ныне – ул. Красного Электрика).
Это был целый, относительно автономный казачий городок, где казаки держались достаточно обособленно от других гвардейских полков и от горожан. Причин тому несколько. Казаки считали себя гостями в столице, да, пожалуй, и в России, проводя четкую границу «мы и они». Разделения добавляло и то, что значительная часть донцов и особенно уральцы были старообрядцами и ходили на богослужения в старообрядческие храмы Петербурга.
Безотосный, к.и.н. Казачья гвардия Часовые Отечества. Каталог выставки.
Калалах (от тюркск.) – черное, грязное, болотистое, топкое место.
Ерик (от тюрск.), ер – разрыв, овраг.
Песня, которую поет в к/ф "Александр Пархоменко" Нестор Махно (актер Б. Чирков), именно ее распевают нынче), написана Б. Ласкиным и Н. Богословским на основе какой-то другой казачьей песни, которую, например, мне пела моя бабушка в станице Преображенской.
Павел Фомич Кирсанов – сын казачьего аристократа Сидора Фомича Кирсанова, аказного атамана, свалившего всесильного Степана Ефремова, тестя Матвея Ивановича Платова! Вот какой клубок отношений и связей!
Изразцовая печь для отопления.