"Фабрики: первая, суконная купца балахонского Осокина, доставшаяся ему в наследство после бывшего фабриканта Дряблова".
Топографическое описание по казанскому наместничеству от 1785г.
Ванюшке Дряблову повезло. Он родился в тот самый год, когда в губернской Казани умер купец и промышленник, его тезка Иван Афанасьевич Михляев. Ну где ему было знать, что его двоюродная тетка стала наследницей огромных капиталов и недвижимости! А главное, в ее собственность перешла крупнейшая в России суконная мануфактура - детище первого на Руси императора Петра Алексеевича, за коим тот, пока был жив, следил неусыпно и с пристрастием. А все потому, что была эта тетка женой того самого Ивана Михляева и до замужества прозывалась Дрябловой. И, конечно, никак не мог предполагать Ванюшка, посапывая в лубяной люльке, подвешенной к потолку посадской избы уездного городка Чебоксары, что пройдет время - и станет он держателем сей знаменитой казанской мануфактуры и первым на Казани мэром, или, по-тогдашнему, городским головой...
Иван Федорович Дряблов родился 15 сентября 1728 года (по старому стилю) в городе Чебоксары в посадской семье. Это значило, что от рождения он был человеком свободным и входил в разряд так называемых "обывателей", то есть в мещанское сословие, проживающее в городах и несшее государеву службу либо торгующее и занимающееся разными ремеслами. Сам же город Чебоксары был невелик, достаточно молод и входил наряду со Свияжском, Арском, Цивильском, Ядрином, Козмодемьянском, Царевококшайском, Мамадышем, Чистополем, Лаишевом, Спасском и Тетюшами в число уездных городов Казанской губернии. Герба с золотым полем и пятью летящими утками город еще не имел, как не имел фабрик и каменных домов. Зато был в городе монастырь, были десять приходских церквей с одной соборной, дворов 600 разных сословий семейств, и стоял город "на правом берегу реки Волги в разстоянии от реки в полуверсте по хребту горы высоты немалой и от хребта по склонению к долине. Долиною тою протекает чрез население городское река, называемая Чебоксаркою... Город сей в разстоянии от Казани во 131 версте..." Так писано о Чебоксарах в старинных документах.
Скоро Ивашке Дряблову эти версты пришлось-таки проехать, ибо тетка в Казани отошла в мир иной, и он с отцом и дядей стал наследником всего, что от нее осталось. А осталось весьма много: дома в самом центре Казани. Самый большой, каменный, о двух этажах, в котором гостевал сам Петр Великий в бытность свою в Казани в мае 1722 года, стоял на склоне холма, зовущегося Воскресенским, возле огромного и нарядного каменного собора во имя святых апостолов Петра и Павла с двумя широкими лестницами и парадными крыльцами; с каменной резьбой в виде разных фруктов, цветов и листьев и с невиданной доселе Ванюшкой диковиной - часами на верхушке надвратной Козьмодомианской церкви. Дрябловы и поселились в этом доме, со стенами толщиной в два аршина, а то и поболе, самом старом, как сказывали старожилы, каменном доме на всем казанском посаде.
По утрам отец и дядя ходили на "шерстяной завод", как именовалась в те годы суконная фабрика. Возвращались злые и посмурневшие: что-то у них там не ладилось.
Дела пошли в гору, когда в 1736 году Дрябловым удалось добиться передачи суконной мануфактуры в их наследственное владение; до того "шерстяной завод" был, хотя и формально, но все же собственностью кумпании" нескольких казанских купцов, основным пайщиком которой и был Иван Михляев. "Кумпанию" контролировало правительство, заинтересованное в поставке шерстяных сукон в необходимом количестве, то есть "суконка" работала под госзаказ, и цены на ее продукцию устанавливали не спрос и себестоимость, а государство. Став полноправными хозяевами фабрики и получив тем самым право свободно продавать сукна, Дрябловы прикупили еще десятка два ткацких станков и установили на фабрике железную дисциплину, нарушители которой могли быть сосланы на поселение, а то и биты розгами. За брак или поломку инструмента фабричные наказывались материально. Не привыкшие к дисциплине посессионные крестьяне, приписанные к фабрике, стали бузить и волноваться. Последней же каплей, похоже, явилось то, что Дрябловы потребовали от рабочих, чтобы их жены также приняли участие в производстве в качестве надомниц.
Тогда еще, конечно, и слыхом не слыхивали ни о какой эмансипации женщин, и те, вполне довольные ролью домохозяек, никогда не работали, скажем, вне дома. Очевидно, в те времена одного работающего на семью вполне хватало - даже и не верится ныне, - чтобы более-менее жить сносно.
В 1737 году суконщики подают местным властям прошение, в котором настаивают на отмене всех новшеств Дряблова (кажется, в это время отец Ивана был уже единоличным хозяином "шерстяного завода"). Губернская канцелярия, недолго думая, отдает выборных от суконщиков в солдаты.
Рабочие на том не успокоились, и смута на фабрике продолжалась. "Многие мастеровые люди, - показывал в одном из судебных документов мастер фабрики Бронников, - не только мастерам и приказчикам, но и ему, Дряблову, чинят многие противности и упрямства и поносят, и бранят непотребными словами, и угрожают побоями..."
В том же 1737 году уже в Москву уходит новое прошение. В результате противостояния 1737-42 годов Федор Дряблов все же проиграл, и Сенат вынес решение о возврате сосланных рабочих, повышении тарифов и штрафе в пользу рабочих в размере около 16 тысяч рублей - весьма солидной по тем временам суммы.
По достижении юношеского возраста Иван Дряблов был привлечен отцом к управлению производством, в частности, к строительству новых каменных корпусов фабрики, сильно пострадавшей от пожаров 1746 и 1749 годов. Вскоре на нынешней улице Свердлова вырастают каменное одноэтажное здание фабрики (где ныне расположен республиканский военкомат), а прямо против нее - каменные же двухэтажные дома общежитий для рабочих, называвшиеся в те времена казармами. С начала 50-х и становится Иван Федорович Дряблов полновластным хозяином фабрики.
Помимо дел промышленных, вел Иван Дряблов и дела торговые, являясь "голштинской коммерции советником" и "гостиной сотни" купцом, ибо шерсть для суконной фабрики скупалась по многим казанским уездам, а Дряблов, похоже, предпочитал работать без посредников. Приняв от отца фабрику, он слегка "ослабил гайки", и в течение последующих 20 лет бунтов и забастовок на "шерстяном заводе", кажется, не было.
Кроме того, завел Дряблов несколько кожевенных, "юфтяных", как тогда называли, заводов и вошел в число поставщиков кож для остальной России. Казанская юфть же, а "паче: сафьяновые кожи, черные, красные и желтые, - как писал в 60-х годах XVIII столетия известный историк Петр Рычков, - во всей России за самые лучшие почитаются..."
Были на Казани в 60-х годах XVIII столетия и иные суконные заводы, но ни предприятие Ибрая Юсупова с его 35 станами, ни мануфактура Ивана Пчелина с 20 станами тем паче не могли даже близко сравниться с "шерстяным заводом" Дряблова с численностью рабочих около 1700 человек и более 100 ткацкими машинами.
Сукно и каразея - так называлась грубая шерстяная ткань - как и прежде, шли на пошив обмундирования войскам, однако тысячи аршин вывозились как во многие города Поволжья и Приуралья, так и в Архангельск, на Украину, в Сибирь и даже в Иран и Среднюю Азию. И когда в конце 1766 года была учреждена Екатериной II выборная должность городского головы, представляющего исполнительную власть в городе, в Казани на эту должность первым был выбран Иван Федорович Дряблов.
Хозяйство досталось Дряблову большое. По данным адъюнкта Императорского Казанского университета Михаила Рыбушкина, в 70-х годах XVIII столетия в Казани было 9 больших улиц, 170 переулков и тупиков, 8 слобод, 102 церкви, 4 мужских и 3 женских монастыря, 25 каменных и 3939 деревянных домов, 3 учебных заведения, 5 богаделен и 10 площадей. За всем этим надлежало неусыпно следить, содержать в порядке, вовремя ремонтировать и, естественно, улучшать. Справиться с таким объемом работ, не забывая, конечно, и о суконной фабрике и делах купецких, мог не каждый. Иван Дряблов, похоже, справлялся, иначе не отписала бы на Москву гостившая в Казани в мае 1767 года "Ея Величество Императрица" Екатерина, что сей "город, бесспорно, первый в России после Москвы". Нашлись в бумагах императрицы и строки о самом доме Ивана Дряблова, в котором она провела несколько дней. В письме своему канцлеру графу Н.И.Панину она писала из Казани: "Я живу здесь в купеческом доме, девять покоев анфиладою, все шелком обитые, креслы и канапеи вызолоченыя, везде трюмо и мраморные столы под ними..."
Кстати, дом этот цел и стоит также недалеко от Петропавловского собора, на нынешней улице Рахматуллина. Он знаменит еще тем, что в ночь с 5 на 6 сентября 1833 года останавливался в нем титулярный советник при Министерстве внутренних дел и по совместительству первый поэт России Александр Пушкин. В те времена дом этот являлся пристанищем Благородного, или Дворянского, собрания, а правое крыло его служило городу гостиницей. Вот на третьем этаже этой гостиницы и поселился приехавший в Казань ради сбора недостающих бытовых материалов для своей исторической монографии "История Пугачевского бунта" великий Пушкин. Дом этот Иван Дряблов выстроил незадолго до приезда Екатерины в Казань, ему уже более двухсот лет, и время и люди обошлись с ним весьма неласково. Посему, очевидно, и стесняется дом на Рахматуллина, 6, напомнить о пребывании в своих стенах Поэта и Императрицы хотя бы небольшой мемориальной табличкой...
А вот на бывшем доме Михляева, том самом, что стоял прямо впритык к Петропавловскому собору, так поразившему Ванюшку Дряблова, такая мемориальная табличка есть. На двух языках она повествует, что в мае 1722 года останавливался здесь российский император Петр I. Да вот только табличку эту, как и сам дом, имеет возможность лицезреть только определенный круг лиц, а простому любопытствующему гражданину нет никакой возможности. Вернее есть, но это сопряжено с определенными бюрократическими трудностями, ибо стоит сей раритет, коему по самой малой мере триста лет, на территории швейной фабрики №4. Стоит, естественно, за забором и охраняемыми воротами. И хотя в доме этом находятся ныне: на первом этаже - столярный цех и подсобные фабричные помещения, а на втором учебные мастерские СПТУ №36 с бойкими девчонками, - и то слава Богу, что дом остался цел. А вообще ему, самому первому каменному зданию на всем казанском посаде, построенному в стиле "русское барокко", не везло все последние двести лет.
Дряблов, дабы сохранить сей дом для потомства, передал его перед самой своей смертью городской управе, а та устроила в нем поначалу богадельню, затем и вовсе стала сдавать его внаем, - видимо, и в те времена у городских властей с деньгами было не густо. Затем служил бывший дрябловский дом городу харчевней, гостиницей; был и свечным заводом, а с 1840 года поместился в нем дешевый трактир, держателем которого был некий господин Курицын. Этим сказано все. Правда, деятельный городской голова Сергей Викторович Дьяченко (1846-19071) пытался было пробить в 1886-87 годах: свою идею об устройстве в знаменитом доме городского музея, однако осуществить идею не удалось...
Городские головы избирались на срок в три года, ив 1769 году Иван Дряблов освободился от столь тяжелой ноши. Шел ему в ту пору сорок первый год, и почивать на лаврах срок еще не подошел. Иван Федорович принимается за расширение производства "шерстяного завода". Он строит новые фабричные корпуса, прикупает целыми деревнями крепостных крестьян и селит их вокруг фабрики. Суконная слобода разрастается и поглощает так называемую Кирпичную слободу. Приход церкви во имя Сошествия Святого Духа, где ныне театр кукол, насчитывает уже около тысячи дворов: Суконная слобода становится одним из самых больших населенных казанских пригородов.
И вот пришло лето 1774 года. Все уже были наслышаны о самозваном "государе Петре III", переправившемся через Каму и медленно, но верно двигающемся к Казани. Кто-то верил в царственное происхождение "государя", кто-то с пеной у рта доказывал, что никакой это не Петр Федорович, а донской казак и беглый колодник Емелька Пугачев, еще год назад сидевший в гостинодворском каземате. Дворяне, которых он, по слухам, вырезал нещадно, собирали манатки и убывали вглубь России, от греха подальше. Казанский губернатор генерал-аншеф Яков Ларионович фон Брандт, казалось, пребывал в крайнем отчаянии: во все города, где стояли правительственные войска, он слал гонцов с просьбой поспешить на выручку города.
В то время гарнизон Казани насчитывал не более 700 солдат, и фон Брандт своими воззваниями к обывателям пытался как-то организовать городское ополчение. Слободчанам предлагалось самостоятельно держать оборону, и в Суконной слободе взялся за это дело Иван Дряблов. Вербовка Дрябловым "охочих людей" для защиты Суконной слободы от самозванца происходила путем выдачи водки и калачей в популярнейшем у суконщиков заведении - Горловом кабаке, прозванном так за то, что уж больно громко, громче, чем в иных подобных заведениях Казани, орали в нем песни - драли горло - подвыпившие "робяты-мастеровые".
Как известно, собранное Дрябловым ополчение разбежалось при первых же выстрелах картечью из пушек Пугачева. Это и спасло Суконную слободу от поджогов и грабежей, коим подверглась 12 июля 1774 года вся остальная Казань...
Дряблов, как ранее и прежний держатель суконной фабрики Михляев, умер бездетным в ноябре 1774 года. Фабрика, капиталы и дома перешли в собственность его жене, урожденной Осокиной. Повторилась один к одному история, случившаяся почти пятьдесят лет назад с Иваном Михляевым: и у того, и у другого жены вскорости последовали вслед за мужьями, и все нажитое перешло к братьям жен, имеющим уже другую фамилию. Так закончилась история купца и промышленника Ивана Федоровича Дряблова, первого казанского мэра.
Леонид ДЕВЯТЫХ.
