30 июня 2013 г. минуло десять лет со дня кончины ветерана Народно-Трудового Союза, сына белого офицера — «северянина» Кирилла Алексеевича Калякина (Архангельск, 1919 — Лос-Анджелес, 2003).
Мне хотелось бы поделиться с читателями журнала «Посев» своими личными воспоминаниями о встречах с ним.
Кириллу Алексеевичу я был представлен моей родственницей Ниной Петровной Мейнгард (ур. Миловидовой), когда я гостил у неё летом 1991 г. Это было незабываемое время. Закончилась холодная война, рухнул железный занавес, открылась возможность общаться с соотечественниками из Русского Зарубежья, которые все эти долгие десятилетия хранили память о «России, которую мы потеряли». Среди них были Кирилл Алексеевич Калякин и его супруга Мария Николаевна.
В их доме в Лос-Анджелесе мы с моей родственницей заночевали, с тем, чтобы поутру выехать в город Темекулу, расположенный приблизительно в двух часах езды на юг, в сторону мексиканской границы, где тогда проживала моя родственница. Дело в том, что в «город Ангелов», а именно так звучит название этого североамериканского мегаполиса в переводе с испанского, я прилетел из Москвы поздним вечером.
Утром, во время завтрака, Кирилл Алексеевич поинтересовался у меня, в каких городах России я побывал. Я ему стал перечислять, и когда назвал Архангельск, он оживился и сказал, то ли в шутку, то ли всерьёз:
— Мне надо было Вас, Володя, попросить взять копию моего свидетельства о крещении. Ведь я родился в Архангельске, там же меня и крестили в девятнадцатом. — Кирилл Алексеевич! Нам во время экскурсии рассказали, что почти все церкви в Архангельске взорвали и разрушили во времена безбожных пятилеток. В первую очередь уничтожили те церкви, что стояли на набережной Северной Двины. И теперь их макеты можно только в музее увидеть. Там есть диорама, как выглядел Архангельск в начале двадцатого века. — Ну да — согласился со мною Кирилл Алексеевич.
Ещё тогда, при нашей первой встрече, Мария Николаевна дала мне с собой в Темекулу почитать несколько книг. Это были «Правда об убийстве Царской Семьи» П. Пагануцци (Джорданвилль, 1981), «Незабываемое. 1945–1956» Н. Н. Краснова-младшего (СанФранциско 1959 (?)) и «Дроздовцы в огне» генерала А. В. Туркула (Мюнхен, 1948). Для меня эти книги стали откровением.
Спустя примерно две недели супруги Калякины приехали в гости в Темекулу по случаю праздника — Дня независимости США. Мария Николаевна расспрашивала меня о прочитанных книгах. Не помню, в связи с чем я упомянул город Смоленск. Кирилл Алексеевич оживился. — А что, кафедральный Успенский собор, в Смоленске действующий? — Действующий. Я его посещал в 1983 и в 1988 годах. — А что там было до войны, знаете? — Знаю. В нём, как и в Петербурге, в Исаакиевском соборе, был установлен маятник Фуко, который демонстрировал вращение земного шара вокруг собственной оси. Мне мама об этом рассказывала. Она до войны несколько раз приезжала проведать своего отца. Он тогда работал в Смоленске. А в СССР маятников Фуко было два. Один в Петербурге, в Исаакиевском соборе, а второй в Смоленске, в Успенском соборе. — Ну а Вы знаете, что во время войны в Смоленском кафедральном соборе маятник Фуко демонтировали и службы возобновили? — Когда? — переспросил я. — После войны? — Да нет. Во время войны. — При немцах? — Да. При немцах. При них церкви стали открывать, закрытые большевиками.
До меня не сразу дошло, что русский пражанин Кирилл Алексеевич Калякин вполне легально побывал в Смоленске, и даже жил там какое-то время, когда город был оккупирован немцами. — Володя, а Вы во Пскове бывали? — вступила в разговор Мария Николаевна. — Да. В июле прошлого года. — А в Кремль ходили? — Да, ходил. — А как он выглядит? — Со стороны города он сильно разрушен. Говорят, это немцы взрывали Кремль во время войны, когда отступали. — Да не немцы его взрывали, а красные. А собор действует? — Действует. Я там был в прошлом году, проездом из Питера. — А Вы про Псковскую миссию ничего не слышали? В самом Пскове Вам о ней не рассказывали? — Нет, я ничего не знаю. — Ну, хорошо, я Вам в следующий раз, если не забуду, то расскажу.
Разговор перешёл на какую-то другую тему. Гости расспрашивали меня, что я хотел бы посмотреть в этих краях. Помнится, я поинтересовался у них, есть ли в том же Лос-Анджелесе русский книжный магазин, где можно купить эмигрантскую литературу о Гражданской войне в России. На присутствующих мой интерес произвёл самое благоприятное впечатление.
Уже после того, как гости уехали в Лос-Анджелес, моя родственница поведала мне о том, как Кирилл Алексеевич оказался в Смоленске.
Кирилл Алексеевич был «нацмальчиком», так русские эмигранты называли молодых активистов Народно-Трудового Союза. Они хотели продолжить борьбу за освобождение России от большевицкого ига, учитывая опыт старшего поколения, которое, по их мнению, допустило серьёзные ошибки в годы Гражданской войны, что и привело к поражению Белого дела. Кирилл Алексеевич участвовал в работе пражского отделения НТС и, как многие его сверстники, ждал того дня, когда представится возможность продолжить дело своих отцов. Причём для него это было продолжением в самом прямом смысле этого слова, т. к. его отец Алексей Петрович Калякин (+ 1941), подпоручик по Адмиралтейству, в годы Гражданской войны служил в Северной армии генерал-лейтенанта Е. К. Миллера. Из числа знакомых и друзей моей родственницы в 1941 г. на Восток отправились К. А. Калякин, В. М. Васнецов — внук знаменитого русского художника и В. Хасапов. Они отправились переводчиками. Были и другие молодые русские пражане, кто отправился на Восток тогда же, но это были вне круга её знакомых. По её словам, молодые русские пражане, попавшие на оккупированные территории СССР, были потрясены бесчеловечным обращением немцев с советскими военнопленными, жестокостями по отношению к мирному населению. По мере сил и возможностей, они пытались заступаться за своих соплеменников, но у тех немцев, кто придерживался национал-социалистических взглядов на русских и на Россию, т. е. разделял расовую теорию А. Гитлера, это вызывало крайне негативную реакцию.
Кто-то из русских переводчиков с этим смирился. У кого-то была возможность хоть что-то объяснить немецким офицерам и чиновникам в том случае, если они были адекватными людьми. Другие предпочли вернуться, жестоко разочаровавшись в немцах и в их политике на Востоке.
В их числе был Кирилл Алексеевич. Он стал добиваться у своего германского начальства разрешения вернуться в Прагу, дабы закончить высшее образование в университете, открытом в чешской столице германскими оккупационными властями. Чехи бойкотировали это учебное заведение. Студенческий контингент состоял, главным образом из этнических немцев — фольксдойче, граждан бывшей Чехословакии. Туда же принимали и русскую эмигрантскую молодёжь. Только так К. А. Калякин смог вернуться в Прагу в 1943 г. и продолжить учёбу.
Весной 1945 г., в связи с приближением советских войск, он покинул Прагу. Вместе с ним выехали его родительница и младшие братья. Им повезло. Они укрылись в западной зоне оккупации и как старые эмигранты формально не подлежали выдаче в СССР. Что же касается Марии Николаевны, то она родилась в Эстонии во времена Первой республики в семье русских беженцев. Во время советско-германской войны она побывала в оккупированном немцами Пскове. Уже спустя много лет в частном письме она сообщила мне о том, что знала двух пастырей из числа сотрудников Псковской духовной миссии. Это о. Александр Киселёв и о. Георгий Бенигсен. Знавала она и будущего Патриарха Московского и всея Руси Патриарха Алексия II (в миру графа фон Ридигера).
Незадолго до моего возвращения в Москву, мы приехали в гости к Калякиным в очередной раз. Это было 18 августа 1991 г. Утром, 19 августа я стоял в ванной перед зеркалом и брился, когда моё занятие прервал стук в дверь и встревоженный голос Марии Николаевны — Володя! Скорее в гостиную! В Москве военный переворот!
С намыленными щеками я выскочил из ванной и прибежал в гостиную. На экране телевизора я увидел танки и бронемашины на улицах Москвы. В памяти промелькнули кадры из экранизации кабаковского «Невозвращенца», которые в начале 1991 г. продемонстрировали по советскому телевидению в качестве анонса.
В тот же вечер мы с моей родственницей должны были возвращаться в Темекулу. Супруги Калякины проявили самое живое участие и заверяли меня в том, что если дело примет серьёзный оборот, то они меня не оставят и вместе с моей родственницей обратятся в соответствующие инстанции, дабы подать документы на получение статуса политического беженца. К счастью, тогда всё обошлось, и спустя неделю я улетел из Лос-Анжелеса в Москву. Среди прочих подарков и сувениров я вёз книги, подаренные супругами Калякиными, в т. ч. «Правда об убийстве Царской Семьи» и красновское «Незабываемое». Каюсь, не хватило духу попросить мюнхенское издание «Дроздовцев в огне». Именно об этой книге Мария Николаевна сказала: «Вот на таких книгах воспитывалось наше поколение». Находившийся здесь же Кирилл Алексеевич молча кивнул…
Минуло несколько лет, и я вновь приехал в гости к моей родственнице в Калифорнию летом 1999 г. Были новые встречи с её друзьями, главным образом с теми, кто до 1945 г. жил в Праге. Неоднократно мы бывали в гостях у супругов Калякиных в Лос-Анджелесе. Были мы на службе в Покровской церкви на улице Аргайл, где в течение многих лет Кирилл Алексеевич был старостой. По-моему, именно там, летом 1991 г. я первый раз увидел икону Новомучеников и Исповедников Российских.
На сей раз я прямо сказал Кириллу Алексеевичу и Марии Николаевне о том, что занимаюсь историей русской воинской эмиграции и попросил мне помочь в моих изысканиях. Оба посетовали на то, что я опоздал лет на десять-пятнадцать. Ибо тогда ещё были живы последние ветераны Гражданской войны. Они их регулярно встречали в церкви и на мероприятиях, которые поводились Обществом русских ветеранов Великой войны 1914–1918 гг. в особняке на улице Монро.
Тем не менее, согласно достигнутой договорённости, они повезли меня на кладбище Голливуд и показали русский участок. Причём некоторых похороненных там русских офицеров они когда-то знали. Пока я переписывал имена с памятников и фотографировал, супруги Калякины терпеливо ждали меня у своего автомобиля.
Итогом этой поездки стала статья, опубликованная в петербуржском альманахе «Русское прошлое» № 9 за 2001 г. «Русский воинский некрополь кладбища Голливуд — Лос-Анджелес».
Позднее благодаря супругам Калякиным мне удалось посетить дом Общества русских военных ветеранов в Лос-Анджелесе и познакомиться с тогдашним председателем этого Общества Ю. Л. Графом, ныне, увы, покойным.
Как и в прошлый раз Мария Николаевна снабдила меня русскими эмигрантскими изданиями. В первую очередь «Незримой паутиной» Б. Прянишникова и сборником воспоминаний воспитанников Виленского пехотного юнкерского училища.
Что же касается Кирилла Алексеевича, то на сей раз, он был более откровенен. На мой вопрос, кого из русских военных, живших в Праге, он знавал, Кирилл Алексеевич перечислил имена генералов Н. Н. Шиллинга, В. Г. Харжевского, полковников С. Д. Гегелашвили и В. А. Геймовского.
Первых двух он встречал на собраниях, или мероприятиях, которые устраивали русские эмигрантские организации в Праге по каким-то торжественным дням. Так, генерал Харжевский выступил перед эмигрантской молодёжной аудиторией в конце 1930-х гг., незадолго до оккупации Чехословакии Третьим рейхом. В своей речи он призывал молодёжь быть готовой продолжить дело поколения своих отцов. Поскольку имена генералов Шиллинга и Харжевского хорошо известны, то про двух других лиц мне хотелось бы сказать несколько слов.
Про Геймовского Кирилл Алексеевич рассказал, что этот русский офицер занимался с молодыми активистами НТС. Он их обучал ориентированию на местности и по компасу, обустройству лагеря в лесу, под его руководством юноши и девушки совершали пробежки по пересечённой местности. Также изучали стрелковое оружие. Спустя несколько лет в Государственном архиве Российской Федерации — ГА РФ я нашёл учётную карточку этого белого офицера, заполненную, судя по всему, в Болгарии в начале 1920-х гг.
Виктор Александрович Геймовский 1899 г. рождения был участником Гражданской войны на Юге России, подполковником Алексеевского артдивизиона. По возрасту он вполне мог быть членом НТС самого первого призыва, т. к. в Уставе было записано, что членами НТС могут быть лица родившееся не позднее 1895 г. Русские пражане подполковника Геймовского «произвели» в чин полковника. С начала советскогерманской войны, Кирилл Алексеевич этого офицера не встречал.
В 1996 и 1997 гг., когда я приезжал в Прагу, старые русские пражане ещё помнили клан АсеевыхГегелашвили. Старую генеральшу Анну Еноховну Гегелашвили называли «бабушкой всех пражских галлиполийцев». Балы галлиполийцев в Праге, часто просили открыть сестру полковника Гегелашвили — Клеопатру Давидовну, в замужестве Асееву. Её сыновья, приходившиеся племянниками полковнику Гегелашвили, несмотря на свой юный возраст, успели принять участие в Гражданской войне на Юге России в составе Корниловской артбригады. Одним из дивизионов бригады командовал их дядя Соломон Давидович Гегелашвили.
В первые послевоенные месяцы жители лагеря для «перемещённых лиц», или, сокращённо поанглийски «ди-пи» Шляйсхайм, выбрали полковника Гегелашвили своим старостой. Ему выпала трудная миссия — улаживать разного рода конфликты и недоразумения между обитателями лагеря и оккупационными властями США. Периодически в лагере возникали слухи о том, что не сегоднязавтра в лагерь приедут офицеры из советской репатриационной комиссии и американцы поголовно выдадут всех, как эмигрантов первой волны, так и бывших граждан СССР, в советскую оккупационную зону.
Т.н. старые эмигранты, включая Кирилла Алексеевича, которому в ту пору не было и тридцати лет, разрывали по страницам свои документы — чешские, югославские, польские, стран Балтии и раздавали бывшим советским гражданам, чтобы их «легенды» звучали более убедительно. А так же учили хоть каким-то иностранным словам, чтобы у них было больше шансов выдать себя за эмигрантов первой волны.
Однажды, когда обстановка в лагере накалилась сильнее, чем в предыдущие разы, туда приехал с документами представителя Русского Красного Креста генерал А.А. фон Лампе. С участием генерала фон Лампе и полковника Гегелашвили, обстановку удалось разрядить. Выдача советской стороне не состоялась. Кстати, спустя год или два после кончины Кирилла Алексеевича Мария Николаевна в одном из писем упомянула о том, что имя её супруга значилось в списках СМЕРШ как человека, представлявшего для них профессиональный интерес.
В лагере «ди-пи» русскими беженцами была сооружена в одном из бараков церковь. Церковным старостой выбрали опять же С. Д. Гегелашвили. Кирилл Алексеевич запомнил на всю жизнь, когда на Пасху весной 1946 г. торжественная процессия двинулась из храма крестным ходом, то вслед за священником во главе прихожан шёл полковник Гегелашвили с хоругвью в руках.
Спустя несколько лет обитатели этого лагеря начали разъезжаться. Большинство хотело покинуть Европу, и это было вполне понятно. Европа, и в первую очередь Германия, лежала в руинах. Существовала реальная угроза вторжения советских бронетанковых армад с Востока.
Полковник Гегелашвили вместе сестрой и племянниками эмигрировал в Аргентину. Туда, кстати, после войны, эмигрировал и В. Хасапов. В конце 1940-х гг. Кирилл Алексеевич с женой и старшей дочерью эмигрировал в США, где обосновался в Лос-Анджелесе. Первое время он работал на плантациях цитрусовых. В частности, вместе с мексиканцами собирал апельсины. Потом ему удалось найти работу по специальности, т. е. инженером-строителем. Инженером он работал до выхода на пенсию. Разумеется, эта коротенькая заметка не претендует даже на краткое жизнеописание. Но пусть она послужит скромным венком на могилу Кирилла Алексеевича Калякина.
Вечная память!
Источник: Владимир Чичерюкин-Мейнгардт. Посев.8.2013
