Зверев В. А. Сибирский демографический календарь: субрегиональные и поселенческие варианты во второй половине XIX – начале XX в.

Тип поселений	Браки	Зачатия, рождения	Смерти
Томская губ. 1870–1880 гг.
Селения Города	6880 493	39 717 3114	20 085 3166
Тобольская губ. 1902–1903 гг.
Селения Города	14 113 496	85 787 3038	62 699 2950
Енисейская губ. 1902–1903 гг.
Селения  Города	5306 556	33 028 3267	21 058 2712
Енисейская и Иркутская губ. 1904 г.
Селения Города	4113 511	29 019 3091	18 493 2719

* Данные таблиц 1–5 подсчитаны по: Ефимов А.И. Православное население... – С. 11–12, 15–17, 41–42; Статистика Российской империи. – Вып. 66. – С. 252–254, 276–277; Вып. 70. – С. 252–254, 276–277; Вып. 74. – С. 252–254, 276–277. В Томской губ. учтены только демографические события, случившиеся в среде приверженцев Русской православной церкви, составлявших, по данным источника, 91 % всего населения.

Нами проведена дополнительная математическая обработка привлеченной статистики. Для разных субрегионов, с дифференциацией их населения на сельское и городское, вычислено помесячное распределение в календарном году браков, рождений и случаев летальности. Пришлось считаться с тем, что статистика не дает (и вряд ли может давать) прямые, непосредственные сведения о календарном распределении таких важных с демографической точки зрения событий, как зачатия. Данные о зачатиях мы определяли приблизительно: в среднегодовом исчислении их число условно признали равным количеству рождений (см. табл. 1); выявляя же распределение зачатий по календарному году, сведения о числе рождений передвинули назад на девять месяцев – на срок обычной продолжительности женской беременности. Распределение демографических событий по месяцам было выражено, как принято в демографии, в относительных величинах (на каждую 1000 случаев, происшедших в течение года), что дало возможным представить ДДК и ГДК Сибири в их количественном выражении в виде серии таблиц. Вслед за количественным, был проведен содержательно-объяснительный анализ ситуации, и в результате появились выводы, представленные ниже с краткой их аргументацией.

Матримониальный календарь

Рассмотрим помесячное и посезонное распределение в календарном году городских и деревенских свадеб в Сибири (табл. 2). Представленные в таблице данные говорят о следующем: 1) числа во всех динамических рядах помесячных показателей колеблются в широких пределах, демонстрируя крайнюю неравномерность распределения браков по месяцам и сезонам; 2) ряды показателей выглядят схожим образом во всех столбцах, относящихся к «нормальному» периоду в истории Сибири, значит, брачный календарь являлся однотипным в разное время (в пределах изучаемой эпохи), в деревенском и городском поселенческих комплексах, во всех сибирских губерниях; 3) экстремальная политическая обстановка 1904 г. исказила обычное календарное распределение свадеб. Приведем некоторые арифметические расчеты[13], которые подкрепляют эти наши наблюдения.

2. Помесячное распределение браков, зарегистрированных в разные годы, ‰

Месяц	Томская губ. 1870–1880 гг.		Тобольская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская и Иркутская губ. 1904 г.
	селения	города	селения	города	селения	города	селения	города
Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь	330 178 – 53 71 39 82 14 40 103 90 –	250 143 – 72 93 31 91 30 66 120 104 –	391 169 8 35 54 38 62 13 26 95 101 8	237 127 8 57 88 31 96 48 78 132 93 5	401 187 4 52 58 40 40 10 12 68 126 2	176 151 8 73 87 45 86 50 79 107 130 8	572 2 1 73 56 26 43 24 30 74 97 2	338 22 8 84 70 9 100 36 72 134 120 7

Измерим амплитуду годового колебания помесячного количества браков с помощью адекватного показателя – среднего квадратического отклонения: оно показывает тот интервал, внутри которого колебались показатели вокруг их среднеарифметической величины, равной в данном случае 83‰. Показатель этот составлял в томских селениях 1870–1880 гг. 88‰, в тобольских деревнях 1902–1903 гг. – 103, а в енисейских – даже 109‰. В любом случае, он значительно превышал саму среднемесячную величину. В городах среднее квадратическое отклонение (в Тобольской губ. – 61; в Томской – 67; в Енисейской – 88‰) было поменьше, чем в деревнях, но тоже достаточно большим в сравнении со среднемесячным показателем. В целом браки в городах Сибири распределялись по месяцам более равномерно, чем в селениях.

Годовой разброс свадеб в обычные времена строго подчинялся общим закономерностям, о чем свидетельствует синхронность помесячного изменения показателей во всех регионах и в обоих типах поселений. Коэффициенты линейной корреляции годовой динамики браков между сельскими местностями Томской, Енисейской и Иркутской губ. очень высоки: они достигают, по нашим подсчетам, 0,98–0,99. Линейная корреляция годового брачного цикла между городами тех же регионов тоже очень высока, ее коэффициенты составляют 0,93–0,95.

В контексте нашей темы важнее всего сравнить городские и деревенские матримониальные календари. Исчисленный нами коэффициент линейной корреляции сезонности свадеб между томскими селениями и городами в 1870–1880 гг. равняется 0,97. В Тобольской губ. 1902–1903 гг. соответствующий коэффициент достигает 0,92. Только в Енисейской губ. 1902–1903 гг. коэффициент линейной корреляции городского и деревенского календарей брачности попадает в диапазон не «очень высоких», а просто высоких значений, составляя 0,84.

Внимательно рассматривая весьма схожие матримониальные календари сибирских городов и селений, мы замечаем следующую общую картину. В каждый «нормальный» год во второй половине XIX – начале XX в. происходило два основных подъема брачной активности сибиряков. Зимний, максимальный по масштабам, подъем приходился на январь-февраль, когда деревенские жители играли в общей сложности 50–60 % всех свадеб, а горожане – 33–38 %. Менее масштабный осенний подъем отмечался в октябре-ноябре, на него приходилось до 20 % свадеб в селениях и 22–24 % – в городах. Пожалуй, стоит отметить еще небольшие всплески брачной активности населения в мае и июле. Более заметными они были в городах, где на эти месяцы приходилось свадеб больше, чем в среднемесячном исчислении. В марте и декабре брачная активность и сельского, и городского населения практически замирала. В июне и августе она была крайне низкой, и в остальные месяцы количество свадеб было невелико.

Выявленные здесь календарные распределения не противоречат данным, имеющимся в распоряжении этнографов, но, как нам представляется, способны их существенно обогатить. В этнографии зачастую выделяют в народном календаре единый в году осенне-зимний «свадебный период», который начинался у русских, в том числе и в Сибири, с Покрова Богородицы (1 октября[14]) и продолжался до Масленицы (она в изучаемую эпоху обычно приходилась на февраль). Уже в пределах этого периода этнографы обозначают «самое благоприятное время для свадеб» – мясоед, продолжавшийся с Рождества до Масленицы[15]. Однако при таком подходе недооценивается значение Рождественского, или Филиппова поста (с 15 ноября до 24 декабря), а также периода Святок между Рождеством и Крещением Христовым, когда Русская православная церковь не венчает браки. Важно понять, что в изучаемую эпоху ежегодно с 15 ноября до 8 января длился перерыв в брачной активности православных людей, которые составляли основную массу сибиряков. Поэтому правильнее говорить не об едином осенне-зимнем времени свадеб, а о двух периодах, причем, в соответствии с логикой календарного года, начинающегося с января, первым из них считать январско-февральский – после Крещения до Масленицы, а вторым – октябрьско-ноябрьский, с Покрова до Филиппова дня 14 ноября. Приоритет зимнего «времени свадеб» особенно явственно проявлялся в селениях Восточной Сибири, где местами в январе-феврале играли более 70 % всех свадеб, а осенний всплеск брачности был ослаблен[16]. Однако в городах на востоке региона, судя по Енисейской губ. 1902–1903 гг., имела место даже большая, чем на западе, сбалансированность количества браков, заключенных зимой и осенью.

Наши источники дают возможность проследить нарушения, произошедшие в матримониальном календаре в 1904 г., в первые месяцы после вступления России в войну с Японией, когда одновременно обострилась и внутренняя обстановка в стране. В январе 1904 г., еще до вступления России в войну (она началась 26–27 января), успели вступить в брак многие сибиряки. Но к началу февраля «сезон свадеб» досрочно завершился: в этом месяце в селениях Енисейской и Иркутской губ. было сыграно всего 18 свадеб, а в городах – 22. Брачная активность на время замерла в силу охватившей народ неуверенности в завтрашнем дне, из-за начавшегося призыва молодых людей в действующую армию. Однако постепенно матримониальная обстановка в российском тылу возвращалась к норме. Брачный календарь Енисейской и Иркутской губ. за 1904 г., взятый в целом, обладает высокой степенью корреляции с календарем Енисейской губ. довоенных 1902–1903 гг. Коэффициент линейной корреляции в городах составляет 0,73, в деревнях – 0,89. Сохранилась в 1904 г. и очень высокая степень сходства матримониальных календарей в селениях и городах: коэффициент линейной корреляции здесь равен 0,94. Можно сказать, что традиционный сибирский брачный календарь в обоих его поселенческих вариантах в целом выдержал испытания первого года Русско-японской войны.

Репродуктивный календарь

Обратимся теперь к рассмотрению регионального сибирского народного календаря зачатий (табл. 3) и тесно связанных с ними рождений (табл. 4). Уже при первом знакомстве с этим календарем обращает на себя внимание тот факт, что зачатия и рождения в календарном году распределялись по месяцам гораздо более равномерно, чем браки. Среднее квадратическое отклонение в динамических рядах репродуктивного календаря в «нормальные» годы второй половины XIX – начала  XX в. было в Сибири на порядок меньше, чем аналогичный показатель в календаре брачности, составляя в селениях 7–8, а в городах – только 4–7 ‰.

3. Распределение зачатий в разные годы по месяцам, ‰

Месяц	Томская губ. 1870–1880 гг.		Тобольская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская и Иркутская губ. 1904 г.
	селения	города	селения	города	селения	города	селения	города
Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь	85 85 74 89 79 84 75 83 95 92 86 73	93 84 78 84 79 80 78 81 94 89 83 77	89 85 73 89 76 85 67 77 91 97 92 79	90 82 75 81 87 93 75 77 95 93 80 72	91 91 72 85 74 86 75 72 89 90 96 79	85 87 75 82 82 89 80 77 83 86 90 84	93 66 74 91 92 85 79 84 82 83 94 77	99 75 75 78 95 88 73 85 79 85 96 72

Тем не менее, количество зачатий и рождений варьировало в разные месяцы. Как показывают данные таблиц 3 и 4, кривые линии помесячных колебаний были более или менее сходными в разное время и в разных губерниях, особенно в селениях. Коэффициенты линейной корреляции детородных календарей в сельской местности Томской губ. 1870–1880 гг., Тобольской и Енисейской губ. 1902–1903 гг. являются высокими – от 0,70 до 0,89. В городах ситуация сложнее. Между томскими и тобольскими городами корреляция тоже высокая (0,75), но города тобольские и приенисейские имели среднюю корреляцию (0,54), а томские и приенисейские – слабую, на уровне 0,43. Характерно, что наибольшее сходство городской репродуктивный календарь обнаруживает в двух соседних губерниях Западной Сибири, а календарь городов восточносибирской Енисейской губ. стоит здесь особняком, имея существенные особенности.  

4. Распределение рождений в разные годы по месяцам, ‰

Месяц	Томская губ. 1870–1880 гг.		Тобольская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская и Иркутская губ. 1904 г.
	селения	города	селения	города	селения	города	селения	города
Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь	89 79 84 75 83 95 92 86 73 85 85 74	84 79 80 78 81 94 89 83 77 93 84 78	67 77 91 97 92 79 89 85 73 89 76 85	81 87 93 75 77 95 93 80 72 90 82 75	85 74 86 75 72 89 90 96 79 91 91 72	82 82 89 80 77 83 86 90 84 85 87 75	91 92 85 79 84 82 83 94 77 93 66 74	78 95 88 73 85 79 85 96 72 99 75 75

Сопоставление репродуктивных составляющих в ДДК и ГДК разных сибирских субрегионов выявляет любопытный факт. Городской и сельский детородные календари имели высокие коэффициенты линейной корреляции (по 0,85) в Томской и Енисейской губ. Однако в Тобольской губ. степень сходства в городах и деревнях была всего лишь средней, при коэффициенте в 0,68.

Анализ календарных распределений доказывает, что во всех субрегионах Сибири и в обоих типах поселений осенью, в сентябре-ноябре, происходило наибольшее количество зачатий. За три месяца их доля составляла не четверть, а 26–28 %. Соответственно, больше всего младенцев рождалось через девять месяцев – летом, в июне-августе. Определеннее всего осеннее учащение зачатий и летний всплеск рождений проявились в городах и селениях Тобольской губ. Второй по значимости и продолжительности в году подъем зачатий имел место зимой, в январе-феврале. Ему соответствовал подъем рождаемости осенью, в октябре-ноябре. Кроме того, в календаре можно найти два отдельных месяца с умеренно повышенным числом зачатий – апрель и июнь, они влекли за собой некоторое повышение числа рождений в январе и марте. В сельской местности эти одномесячные учащения зачатий происходили повсеместно. В городах же – вовсе нет. В апреле, судя по данным 1902–1903 гг., они не наблюдались в городах Тобольской и Енисейской губ. В июне 1870–1880 гг. их не было в томских городах.

Конечно, в репродуктивном календаре имелись и периоды спада. Обычно меньше всего зачатий происходило в марте, мае, июле-августе и декабре. Следовательно, интенсивность деторождения наиболее низкой была в феврале, мае, сентябре и том же декабре. Однако в той или иной местности в отдельные годы общая закономерность могла нарушаться. Так, в 1902–1903 гг. в феврале не спад, а подъем рождаемости происходил в городах Тобольской губ., в сентябре не фиксируется спад в приенисейских городах. В эти же годы в мае и декабре не ниже, а выше среднемесячных были показатели рождаемости в тобольских деревнях.

В условиях политических потрясений начала ХХ в. репродуктивный календарь начинал деформироваться быстрее и, возможно, искажался в итоге гораздо серьезнее, чем календарь брачности. Об этом свидетельствуют, например, малые значения коэффициентов линейной корреляции у динамических рядов зачатий и рождений в Енисейской губ. в «нормальные» 1902–1903 гг., с одной стороны, в Енисейской и Иркутской губ. в «экстремальном» 1904 г., с другой. В селениях этот коэффициент равняется 0,27, в городах – 0,46; оба указанных коэффициента маркируют именно слабый уровень корреляции. Впрочем, деформация детородного календаря происходила не хаотично, а в соответствии с некими закономерностями параллельно в деревенской местности и городах. Коэффициент линейной корреляции сельского и городского вариантов репродуктивного календаря в Приенисейском крае и Прибайкалье в 1904 г. имеет высокое значение – 0,80.

Летальный календарь

Распределение смертности населения в ежегодном календарном цикле происходило гораздо более равномерно, чем распределение браков, но с меньшей равномерностью, чем в случае с зачатиями и рождениями (табл. 5). Среднее квадратическое отклонение в амплитудах летальности в городах Томской губ. 1870–1880 гг., Тобольской и Енисейской губ. 1902–1903 гг. исчисляется в пределах от 15 до 21 ‰, в селениях – от 17 до 32 ‰, причем максимальный разброс заметен в тобольских деревнях.

5. Помесячное количество случаев смертности в разные годы, ‰

Месяц	Томская губ. 1870–1880 гг.		Тобольская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская губ. 1902–1903 гг.		Енисейская и Иркутская губ. 1904 г.
	селения	города	селения	города	селения	города	селения	города
Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь	78 67 83 80 80 92 123 113 81 71 65 67	64 63 77 75 79 123 131 90 76 80 69 73	72 63 78 71 71 77 156 152 79 60 58 63	74 79 91 90 80 94 137 102 61 57 63 73	73 64 80 74 73 84 118 133 90 73 68 70	74 73 86 94 89 92 117 97 68 76 64 70	71 76 79 72 69 94 124 114 77 73 70 81	80 81 80 89 82 104 110 87 69 73 69 76

Динамические ряды смертности в «нормальные» годы второй половины XIX – начала XX в. обладают очень большим сходством во всех губернских ДДК, ведь коэффициенты линейной корреляции между ними составляют 0,93–0,96. Между ГДК Тобольской и Енисейской губ. 1902–1903 гг. сходство столь же велико (коэффициент – 0,94). Но более ранний по времени городской летальный календарь Томской губ. заметнее отличался от более поздних тобольского и енисейского городских календарей. Корреляция здесь, будучи достаточно высокой, выражалась меньшими коэффициентами на уровне 0,76–0,78. Сходство между годовыми циклами смертности в городах и селениях было высоким в губерниях Западной Сибири, независимо от разницы в хронологии: коэффициент линейной корреляции в Томской губ. 1870–1880 гг. равен 0,79, в Тобольской губ. 1902–1903 гг. – 0,82. Но в Приенисейском крае 1902–1903 гг. городской и сельский варианты летального календаря заметно обособлялись друг от друга: существующая между ними линейная корреляция (коэффициент – 0,69) является средней по величине.

Самая яркая черта летального календаря, которая присутствует в разное время во всех выделенных нами для изучения субрегионах Сибири, и в деревенских, и в городских поселениях – высокая степень концентрации смертности в «тяжкую пору» июня-августа, в три летние месяца. Местами в сельской местности, правда, пик летальности захватывал еще и начало осени, поскольку приходился на июнь-сентябрь (Енисейская губ. 1902–1903 гг.). Местами он, наоборот, сокращался до двух последних месяцев лета (Тобольская губ. 1902–1903 гг.). В сезон летнего «разгула» смертности ее месячная доля в 1,4–1,9 раза могла превысить среднегодовой показатель. В остальные же месяцы она редко достигала среднегодовых величин. При внимательном анализе, впрочем, в тобольских и приенисейских городах в 1902–1903 гг. можно еще заметить небольшое повышение летальности весной.

Любопытная картина открывается, когда мы дифференцируем смертность населения по возрастам. У нас есть возможность разделить всех умерших в 1902–1903 гг. в Тобольской и Енисейской губ. людей на пять возрастных групп. Выделим младенцев, не достигших 1 года; младших детей (от 1 до 5 лет); старших детей, подростков и молодежь, не достигшую совершеннолетия (6–20 лет); взрослых трудоспособного возраста (21–55 лет); пожилых людей старше 55 лет (табл. 6). Рассматривая календарь летальности с этой позиции, увидим, что летний высокий подъем летальности во всем населении происходил главным образом за счет сверхвысокой смертности младенцев, не доживших до года, в июле-августе (Тобольская губ.) или июле-сентябре (Енисейская губ.). В Западной Сибири бытовала такая примета: если новорожденному ребенку посчастливилось пережить первый в его жизни август, то потом он будет жить долго.

6. Ежемесячное распределение случаев смертности в различных возрастных группах населения (1902–1903 гг.), ‰*

Месяц	В Тобольской губ. умерло в возрасте					В Енисейской губ. умерло в возрасте
	до 1 года	1–5 лет	6–20 лет	21–55 лет	более 55 лет	до 1 года	1–5 лет	6–20 лет	21–55 лет	более 55 лет
Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь	55 45 57 51 55 76 216 210 88 55 45 47	92 87 101 89 86 75 93 99 69 65 67 77	91 86 110 96 103 93 84 74 61 59 68 75	90 80 96 98 99 91 82 76 70 70 76 72	92 89 108 101 84 72 72 66 63 74 81 98	59 47 64 53 54 85 160 182 106 71 57 62	84 75 97 89 96 87 86 91 76 74 76 69	88 82 99 99 113 100 81 74 66 62 67 69	87 81 92 99 96 86 78 74 72 79 74 82	86 84 96 103 87 77 70 78 68 79 85 87

* Подсчитано по: Статистика Российской империи. – Вып. 66. – С. 276–277; Вып. 70. – С. 276–277.

У детей в возрасте 1–5 лет в летальном календаре не было столь высокого пика смертности в летнее время, как у младенцев. Сезон повышенной смертности у них был растянут на много месяцев: обозначившись уже в январе-феврале, он затем с небольшими перерывами длился весной и летом до августа включительно. Население в возрастах от 6 до 20 и от 21 до 55 лет умирало чаще всего в первой половине года, с января до июня включительно (впрочем, в феврале здесь наблюдался небольшой спад смертности). Пожилые люди в возрасте старше 55 лет подвергались наибольшей опасности в холодное время года – зимой и весной, с декабря по май включительно. В Енисейской губернии сезон повышенной смертности начинался у них уже поздней осенью – в ноябре.

Начавшаяся Русско-японская война и рост внутриполитической напряженности в России в 1904 г. не оказали разрушительного влияния на состояние сибирского календаря смертности. Исчисленные нами коэффициенты линейной корреляции летальных календарей Енисейской губ. 1902–1903 гг., с одной стороны, Енисейской и Иркутской губ. 1904 г., с другой стороны, оказались высокими: 0,89 в городах и 0,90 в селениях. И все же в Приенисейском крае и Прибайкалье сильнее обычного выглядело в 1904 г. рассогласование летальной сферы ГДК и ДДК. Здесь коэффициент линейной корреляции динамических рядов помесячных показателей едва достигал 0,63.

Факторы бытования русского НДК в Сибири

Представленные выше в количественном выражении свойства сибирского демографического календаря во многих случаях нуждаются в объяснении, разумеется, с учетом соображений и выводов, ранее изложенных в работах других историков и этнографов. На складывание календарной ситуации, несомненно, оказывала совокупность нескольких взаимосвязанных факторов, действующих в сложном динамическом единстве.

Для начала примем в расчет действие природного фактора. Очевидно, что на демографический календарь влияет биология человека: сокращение осенью и зимой выработки мелатонина нужно принять в расчет, объясняя повышенное число зачатий в сентябре-ноябре и январе-феврале. Спад количества зачатий в марте, а рождений в декабре объясним с учетом того, что ранней весной происходит естественное снижение способности к оплодотворению. Опосредованно воздействовали на демографический календарь климатические условия Сибири. Недолгая продолжительность у нас теплого времени года приводит к высокой интенсивности хозяйственных работ, что, в конечном счете, сказывается на малом количестве свадеб в апреле, июне, августе-сентябре. Та же причина влияла на снижение сексуальной активности и соответствующее сокращение числа зачатий в мае, а также в июле-августе. Естественной причиной максимума смертности в июне-августе являлась присущая южной, наиболее заселенной полосе Сибири летняя многодневная жара. Она провоцировала ослабление человеческого (особенно детского) организма и бурное размножение опасных для него вирусов.

Особенности хозяйственной деятельности населения являлись экономическим фактором формирования годового цикла демографических событий. На весну, лето и начало осени приходилась интенсификация многих сезонных производственных процессов. Имеются в виду, главным образом, сельскохозяйственные работы – полеводство, скотоводство, огородничество, заготовка сена, собирательство, но также участие в рыбном и охотничьем промысле, пароходные работы и др. Такие занятия были присущи не только сельчанам, но и значительной части жителей городов Сибири – крестьянам-отходникам, городскому крестьянству, рабочим и мещанам, в наибольшей степени – жителям средних и малых городов (такие города исследователи даже называют «аграрными»)[17]. Интенсивность работы сезонно повышалась или понижалась и для горожан, занятых в ряде отраслей промышленного производства (переработка сельскохозяйственного сырья, горнодобывающая промышленность и пр.), на водном и гужевом транспорте, в сфере передвижной торговли.

Возрастание или сокращение хозяйственной нагрузки на сельчан и горожан в разные месяцы – одна из важных причин имевшего место в ДДК и ГДК заметного колебания матримониальной и детородной активности, а также повышения или снижения летальности. Экономический фактор нужно обязательно учитывать, объясняя малое количество браков в марте-апреле, июне, августе-сентябре: это периоды наиболее интенсивных земледельческих и некоторых промысловых занятий. Конечно, с ним были связаны и оба максимума матримониальной активности – в январе-феврале и октябре-ноябре: в это время часть сезонных работ сворачивалась, люди имели продукты и доходы от своего хозяйства, у них появлялись деньги и свободное время для свадебных церемоний. Воздействие того же фактора (наряду и во взаимосвязи с другими) приводило к тому, что в весенне-летний период снижалось, а в осенне-зимнее время повышалось количество зачатий. Это, в свою очередь, вело к соответствующему сезонному сокращению или повышению рождаемости. Ежегодный всплеск смертности сибиряков весной, очевидно, был связан с необходимостью для многих крестьян и горожан в обманчивую весеннюю погоду работать вне теплого помещения.

В качестве культурно-религиозного фактора бытования НДК действовал механизм воспроизводства в сибирских деревнях и городах традиционных демографических представлений и норм демографического поведения. Воспринятые от предков, освященные общественным мнением правила требовали играть свадьбы осенью «в Казанскую» или в конце зимы «на пестрой неделе», не препятствовали бурному всплеску половой активности в периоды выхода из длительных постов и т. д. Православная церковь регламентировала время венчания браков, предписывала периоды воздержания от сексуальных связей, а значит, регулировала сезонность свадеб, зачатий и рождений.

Сравнение субрегиональных вариантов ДДК и ГДК Сибири показывает высокую степень сходства обоих по основным параметрам. Это указывает на однотипность демографических представлений и демографического поведения жителей в городских и сельских поселениях. В указанном сходстве городского и деревенского календарей проявляется традиционный характер того и другого. Возникнув и получив наиболее полное развитие в деревенской, крестьянской среде, традиционный демографический календарь закрепился и в городах по мере их развития. Его доминирование здесь поддерживалось процессом руризации («окрестьянивания») городов в ходе заселения их все новыми группами уходящего из деревень крестьянства.

Однако все же во второй половине XIX – начале XX в. наметились перспективы модернизации сибирского НДК, в городах – более зрелые и явственные, чем в селениях. Одним из признаков начальной стадии модернизации ГДК можно считать более равномерное, чем в ДДК, распределение всех демографических событий по месяцам года. Конечно, относительная «сглаженность» городского календаря имела также фундаментальную причину, действовавшую и раньше: образ жизни горожан всегда меньше зависел от ежегодных природно-климатических циклов, чем жизнь сельчан. Однако в изучаемый период появились и дополнительные факторы. В ходе секуляризации и рационализации общественного сознания и поведения людей происходило ослабление зависимости демографической сферы общества, прежде всего в среде интеллигенции, чиновничества, образованной части предпринимателей, от требований религии и церкви. В условиях начавшихся урбанизации и индустриализации устаревали и становились неактуальными установки деревенской аграрной среды, сила сложившихся здесь традиционных сезонных ограничений брачной и сексуальной активности ослабевала.

В заключение укажем, что описанное выше характерное для НДК Сибири помесячное и сезонное «нормальное» распределение демографических событий в экстраординарных случаях нарушалось. Наиболее значимые нарушения происходили в периоды участия России в крупномасштабных военных действиях, ведь из народонаселения региона, из повседневных демографических отношений оказывалась изъятой большая часть мужчин брачного и репродуктивного возраста, увеличивалась физическая и психологическая нагрузка на оставшихся в тылу людей, перераспределялись хозяйственные работы в семьях и т. д. Наш анализ показал, что признаки календарного «нестроения», дезорганизации НДК (впрочем, пока еще не фатальные) проявились уже в первый год Русско-японской войны. Можно уверенно предположить, что в дальнейшем – в разгар Русско-японской войны в 1905 г., в годы трех революций, гражданской войны и иностранной интервенции – происходили гораздо более масштабные и разрушительные кризитсы в демографической сфере регионального социума Сибири.

 

---

[1] См.: Зверев В.А. Народный демографический календарь как объект социально-исторического исследования // Актуальные вопросы истории Сибири: III Науч. чтения памяти проф. А.П. Бородавкина. – Барнаул, 2002. – С. 306–309.

[2] См.: Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX – начала XX в.: Половозрастной аспект традиционной культуры. – Л., 1988. – С. 230–248; Макашина Т.С. Свадебный обряд // Русские. – М., 1997. – С. 474; Любимова Г.В. Возрастной символизм в культуре календарного праздника русского населения Сибири, XIX – начало XX в. – Новосибирск, 2004. – С. 122–126; и др.

[3] См.: Зверев В.А. Дети – отцам замена: Воспроизводство сельского населения Сибири (1861–1917 гг.). – Новосибирск, 1993. – С. 78–80, 83–84, 94–96; Он же. Семейный демографический календарь: Годовой цикл свадеб, рождений и смертей в селениях Сибири (вторая половина XIX – начало XX в.) // Семья в ракурсе социального знания. – Барнаул, 2001. – С. 127–145; Он же.  Семейный демографический календарь Русского Севера на рубеже XIX–XX вв.: связь сельского и городского вариантов // Локальные традиции в народной культуре Русского Севера: Материалы IV Междунар. науч. конф. «Рябининские чтения – 2003». – Петрозаводск, 2003. – С. 174–177; и др.

[4] См.: Баяндин В.И. Село Бердское: брак по церковным книгам (конец XIX – начало XX в.) // Бердск: прошлое, настоящее, будущее. – Новосибирск, 1996. – Вып. 3. – С. 2; Он же. Село Ордынское, сто лет тому назад... //  Ордынская газета. – 1996. – № 101–107; Он же. Чулым перед революцией // Материалы научно-практической конференции: Обл. краевед. музей. – Новосибирск, 1997. – С. 46–48; и др.

[5] См.: Сагайдачный А.Н. Демографические процессы в деревне Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в. – Новосибирск, 2000. – С. 71–72, 82–85.

[6] Зверев В.А. Годовой цикл рождаемости у русских крестьян Зауралья: влияние природы, экономики и культуры (вторая половина XIX – начало XX в.) // Этнокультурная история Урала XVI–XX вв.: Материалы Междунар. науч. конф. Екатеринбург, 1999. – С. 25.

[7] См.: Баяндин В.И. Метрические книги г. Каинска первой трети XIX в. // Куйбышев (Каинск): исторический опыт социально-экономического и культурного развития. – Куйбышев [Новосиб. обл.], 1997. – С. 32–33; Он же. Коллекция метрических книг Алтая в фондах Государственного архива Новосибирской обл. // Этнография Алтая и сопредельных территорий. – Барнаул, 2001. – Вып. 4. – С. 229–230.

[8] Лобанова К.В. Особенности городской крестьянской семьи Тюмени второй половины XIX – начала XX в. // История и культура городов России: от традиции к модернизации: Материалы Всерос. науч. конгр. – Омск, 2006. – С. 82–83.

[9] См.: Гончаров Ю.М. Очерки истории городского быта дореволюционной Сибири (середина XIX – начало XX в.). – Новосибирск, 2004. – С. 219–221; Скубневский В.А., Гончаров Ю.М. Города Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в.: Население. Экономика. Застройка и благоустройство. – 2-е изд., доп. – Барнаул, 2007. – С. 72–73, 80–82, 244; и др.

[10] Скубневский В.А., Гончаров Ю.М. Указ. соч. – С. 73.

[11] См.: Ефимов А.И. Православное население Томской губ. по данным 1870–1880 гг. – СПб., 1890.

[12] См.: Статистика Российской империи. – СПб., 1907. – Вып. 66: Движение населения в Европейской России и в двух губерниях Сибири: Енисейской и Тобольской за 1902 г.; 1909. – Вып. 70: Движение населения в Европейской России, в двух губерниях Сибири: Енисейской и Тобольской и Семипалатинской обл. за 1903 г.; 1911. – Вып. 74: Движение населения в Европейской России и в двух губерниях Сибири: Иркутской и Енисейской за 1904 г.

[13] Методику исчисления показателей вариации и корреляционного анализа парных зависимостей, примененную в статье, см.: Славко Т.И. Математико-статистические методы в исторических исследованиях. – М., 1981. – С. 47–58, 87–94.

[14] Все календарные даты приведены в статье по юлианскому календарю (по «старому стилю»).

[15] Любимова Г.В. Возрастной символизм... – С. 122.

[16] См.: Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. – М., 1865. – С. 39; Кокоулин К.К.Естественное движение населения в Киренском уезде Иркутской губ.: (Брачность. Рождаемость. Смертность) // Известия / Рус. Геогр. о-во. Вост.-Сиб. отд. – 1903. – Т. 34, № 2. – С. 137; Болонев Ф.Ф. Месяцеслов семейских Забайкалья: (Праздники в числах). – Новосибирск, 1990. – С. 38; и др.

[17] Скубневский В.А., Гончаров Ю.М. Города Западной Сибири... – С. 230. Подробнее см.:Гончаров Ю.М. Между городом и деревней: Сельскохозяйственные занятия горожан Западной Сибири в середине XIX – начале ХХ в. // Сибирский город XVII – начала ХХ в. – Иркутск, 2006. – С. 3–18.