Кряшены-язычники села Старое Тябердино

В 2017 году в научном журнале «Кряшенское историческое обозрение» вышла статья об особенностях этнографии кряшен-язычников Кайбицкого района Татарстана. Её автор - Иван Севастьянов - аспирант Института этнологии и антропологии имени Н. Миклухо-Маклая Российской академии наук. На основании полевых материалов, собранных им в 2005 - 2006 годах, он дает обзор некоторых сторон духовной культуры

«Некрещеные кряшены» с. Старое Тябердино - крайне малочисленная конфессиональная группа внутри молькеевских кряшен. Сами молькеевские кряшены являются своеобразной по своей истории и культуре локальной общностью, значительно отличающуюся от других этнографических групп кряшен Татарстана.

Как известно, молькеевские кряшены исторически относятся к числу «новокрещеных» (их предки приняли православие в XVIII столетии). Другая характерная черта молькеевских кряшен - близость к соседним чувашам-анатри. С ними их сближает традиционная материальная и духовная культура, смешанные браки, широко распространенное знание чувашского языка. Все эти культурно-исторические факторы оказали влияние на этнографический облик местных «кряшен-язычников».

В настоящее время точное число «некрещеных кряшен» неизвестно. Еще в 1920-е годы их число в Старом Тябердино составляло примерно 20 домохозяйств от общего числа жителей села. С 1934 года язычники жили только на улице Озерной. Небольшое число кряшен-язычников есть и в соседней деревне Камылово. Сами себя представители этой этнорелигиозной группы нередко называют «татарами», иногда «татарами-язычниками». Раньше, в XIХ веке, у них бытовало самоназвание «чуваши». В прошлом кряшены-язычники жили довольно замкнуто; браки, как правило, заключались с некрещеными чувашами, видимо, наиболее близкими к ним в культурном отношении. Сейчас подобные брачные предпочтения сошли на нет и остались лишь в воспоминаниях.

К настоящему времени традиционная культура «некрещеных кряшен» оказалась в значительной степени стерта благодаря влиянию окружающего, преимущественно православного, населения, и внешних факторов общей унификации и «глобализации». Наибольшему обезличиванию, ввиду влияния православного кряшенского окружения, подверглись внешние проявления религиозности. Так, язычники Старого Тябердина отмечают те же православные праздники, что и остальные местные жители. В домах «некрещеных», насколько мне удалось убедиться, зачастую имеются даже красные углы с рушниками, в соответствии с общей народно-православной традицией. Но иконы в красном углу отсутствовали - была лишь небольшая лампадка, стоящая на полочке за рушниками.

Христианское влияние сказалось и на некоторых «домашних» обрядах кряшен-язычников. Так, при рождении ребенка было принято выбирать для него особых «крестных» (хотя детей, разумеется, никто не крестил), которые по этому случаю пекли в печке специальный круглый творог, и хлеб, раздававшиеся потом всем присутствовавшим. Такой же круглый творог и хлеб раздавали на свадьбе и на похоронах человека. Выбор «крестных» был связан с имянаречением ребенка. В прошлом для детей выбирались языческие имена, например: Биккинэ, Ибусь, Ибульхан, Макадюк, Назир, Ширбяназ, Симэн (от тат. «деньги»).

К настоящему времени в памяти представителей среднего поколения «некрещеных кряшен» сохранились представления о похоронно-поминальных обрядах, соответствующих местной языческой традиции. Обряды подобного рода всегда отличаются наибольшей консервативностью и устойчивостью. Но даже здесь можно проследить влияние православной культуры. Так, если кто-то умирал, то в доме, где был покойник, зажигали три восковых свечи, которые устанавливали на особом месте у печки или же на печке. Свечи никогда не покупали в церкви, а делали сами из сот домашних пчел. Схожий обряд зажигания поминальных свечей известен и у марийцев.

Хоронить покойного старались в день его смерти, но только «после обеда», не раньше. В день похорон было принято топить баню, печь блины. Каждое из этих действ участники похорон должны были совершать только по трое. Всем, кто помогал на похоронах, раздавали подарки. В советские времена гроб с телом умершего выносили из дома под включенную магнитофонную запись с мелодией песни, которую почивший любил при жизни. Под эту музыку (нередко это были песни современной татарской эстрады) было принято провожать его в последний путь.

Хоронили покойников на языческом кладбище с. Старое Тябердино, где стоит древнее мусульманское надгробье с арабскими письменами. Покойного в могилу укладывали лицом на восток (это соблюдается и сейчас), что напоминает обычай северных чувашей, вирьялов. До установки постоянного надгробного памятника, на могиле ставили деревянный столб или доску с именем усопшего. С помощью ивовых колышков делали разметку по расстоянию между гробом, оградой и самим покойным. После похорон кто-либо из родственников покойного раздавал присутствовавшим по три нити, которые, придя домой, бросали в печь, или же ими можно было, согласно поверью, что-нибудь заштопать. Похожий обычай существовал и у соседних чувашей-анатри: каждому из помогавших на поминках хозяйка дома раздавала по три нити.

Поминки справляли на 3-й, 9-й, и 40-й день, затем справляли полгода, год, три года, что, в целом, соответствует обычаям большинства народов Среднего Поволжья. Наиболее широко справляли 40-й день. Поминки сорокового дня могли растягиваться на несколько суток. До наступления этой знаковой даты, представлявшей собой особый рубеж во всем цикле поминальных обрядов, в доме покойного на ночь оставляли гореть свет. На сорок дней было принято резать барана, мясо которого варили для угощения собравшихся. А шейные позвонки зарезанного барана кто-нибудь из родственников усопшего нес на кладбище и прятал где-нибудь около могилы. Делалось это втайне, чтобы позвоночная баранья кость не была найдена колдуньей, которая с помощью этой кости могла навести порчу. В чем заключался смысл этого действа с бараньим позвонком мне выяснить не удалось. На 40-й день также было принято идти на могилу покойного с подушкой. С этой же подушкой потом шли с кладбища назад; на ней покойного как бы несли домой. Дома подушку клали на лавку у стола рядом с остальными родственниками поминаемого, который словно бы снова на некоторое время занимал среди них свое привычное место. На стол подавали омлет и блины с медом. По окончании пиршества, всю еду несли на кладбище, снова провожая туда усопшего. Здесь поминальный обряд подходил к своему завершению.

У кряшен-язычников существовало некое смутное представление о сверхъестественной связи души человека с другими одушевленными существами, в частности, с домашними животными. Приведу здесь рассказ жительницы Старого Тябердина средних лет, из семьи «некрещеных кряшен»: «На день смерти моей матери наша кошка разбудила всех и выскочила из дому на какое-то время. Через 40 дней она снова стала прыгать по дому, потом выскочила наружу и вскоре умерла, лежа в хлеву около нашей коровы».

Верования, связанные с божествами природных стихий, обряды в честь домашних покровителей в настоящее время забылись. Образы этих божеств напоминают некоторые мифологические представления татар-мишарей. Языческо-кряшенские «бог земли» (җир алласы), «бог солнца» (кояш алласы), «бог воды» (су алласы), «бог неба» (күк алласы), отчасти соответствуют мишарским «хозяину земли» и «хозяину неба». Схожие божества, именовавшиеся «джер тейреси» (бог земли), «кюн тейриси» (бог солнца), существовали в доисламской системе верований балкарцев и карачаевцев. А собственно верховного бога кряшены-язычники называют Алла или Алла-бабай, что характерно и для местных православных кряшен. Вера в покровителя дома, которая в прежние времена была сильна у «некрещеных кряшен», очень схожа с мишарской верой в «йорт иясе». По воспоминаниям моих информантов, после прихода из гостей, переступив порог избы, всегда кланялись домовому (йорт иясе); также гостинцы сперва давали попробовать домовому. Сходство их отдельных верований с верованиями татар-мишарей, по-видимому, не случайно. Специалистами не исключается участие в формировании молькеевских кряшен мишарского компонента.

Информанты указывали на то, что рядом с селом есть священное место около небольшой речки, называющееся «кушләмәт» (от выражения «не кричи» или «не ругайся»). В случае засухи там устраивали моление о дожде с обливанием друг друга водой. В этом молении участвуют, в основном, пожилые женщины села.

В целом, к настоящему времени из всего комплекса языческих верований «некрещеных кряшен» хорошо сохранились только похоронно-поминальные обряды и связанные с ними представления. Представители этой малой конфессионально-этнографической группы под влиянием окружающего преимущественно православного окружения постепенно начинают склоняться к принятию христианства. А между тем, еще не так давно, в середине ХХ века, среди здешних язычников были люди, которые пытались активно препятствовать проникновению христианства и соответствующих ему религиозных атрибутов в свою среду. Вот что рассказала местная жительница среднего поколения из семьи «некрещеных»: «Тетка моя упорная была язычница. Моей матери, которая уже креститься успела, она нательный крестик топором помяла. А потом умерла, ударившись головой об это самое место во дворе, на котором она материн крестик топором рубить пыталась. И еще до смерти моего отца в доме даже иконы не было. А вот я сама креститься решила, потому, что все говорят теперь: ты вот кряшенка и некрещеная».

Особенности описанных здесь обрядов и некоторых верований демонстрируют тесные историко-этнографические связи «некрещеных кряшен» с другими народами Среднего Поволжья: чувашами, татарами, марийцами и собственно кряшенами. Некоторые мифологические представления сближают «некрещеных» с некоторыми тюркскими народами кыпчакской ветви (мишарями, балкарцами и карачаевцами). На их верованиях сильно сказалось влияние православия, а также, судя по всему, и ислама. Это заметно в общем тяготении их системы верований к монотеизму. Похожая картина наблюдается и в языческой религии чувашей.

Вопрос о происхождении кряшен-язычников, об их возможных этнических предках, отличается еще большей запутанностью и неясностью. В местных преданиях об истории села Старое Тябердино говорится, что первыми жителями здесь были «некрещеные чуваши». Между категориями «чуваши» и «язычники» в этом предании явно ставится знак равенства. Некоторыми исследователями отмечалось, что в районах татаро-чувашского пограничья Нагорной стороны волжского бассейна некоторые селения были местом смешения мусульман (татар) с чувашами, в результате которого мусульмане нередко «чернели» - переходили в язычество, становились чувашами. Таким образом, в пограничной зоне мусульмане назывались «татарами», а язычники являлись «чувашами». Возможно, то языческое кладбище с древним мусульманским надгробием у с. Старое Тябердино представляет собой своего рода памятник этноконфессиональным процессам такого рода. И сейчас у местных жителей из числа «некрещеных» бытуют предания о том, что кладбище в прежние времена было крупнее и там хоронили язычников «с окрестного урюма».

В отдельных семьях «некрещеных кряшен» сохранились родословные, насчитывающие до тридцати поколений предков. Основателями рода в одной из родословных являются люди с мусульманскими именами: Абдул и его потомок Халиль. Можно ли на этом основании делать вывод о мусульманской религиозной принадлежности прародителей языческо-кряшенских семейств? Данный вопрос остается спорным. Как отмечает Д. Месарош, мусульманские имена были нередки у чуваш-язычников. Мусульманские имена и фамилии часто встречаются у язычников-удмуртов Башкортостана, что связано с влиянием окружающего татаро-башкирского населения.

Что касается вопроса о современной этнической идентичности представителей рассматриваемой религиозной группы, можно констатировать смену прежней «чувашской» идентичности на татарскую или татарско-кряшенскую. Тем более процесс постепенной христианизации и большего исчезновения исконных религиозных представлений «некрещеных» последнее время набирает обороты.

Фото из личного архива Ивана Севастьянова.