Желондковский В.Е. Воспоминания полковника Желондковского об участии в действиях XV корпуса во время операции армии ген. Самсонова//Военный сборник, Кн. VII, Белград.

В числе рукописей, доставленных мне участниками Курсов Высшего Военного Самообразования, имеется воспоминание полковника Желондковского. Эти рукописи присланы были в ответ на мою просьбу ко всем принимавшим участие в боевых действиях в Восточной Пруссии дать мне свои заключения по поводу составленных мною лекций{1}.

Рукопись полк. Желондковского - это воспоминание старшего офицера 1-ой батареи 6-ой артил. бригады.

В ней изложены события так, как их видел один из доблестных участников, находясь в самой гуще событий. Я редко читал что-либо более ярко обрисовывающее "внутреннюю" сторону боевых действий.

С разрешения полк. Желондковского я передал его рукопись для напечатания. Я уверен, что читатель оценит этот талантливый очерк.

Генерал ГОЛОВИН.

Воспоминания полковника Желондковского об участии в действиях XV корпуса во время операции армии ген. Самсонова

8-го августа 1914 года XV арм. корпус, входивший в состав II-ой армии ген. Самсонова, подходил к германской границе. Выступив с пункта сосредоточения - посада Замбров, Ломжинской губернии - 31-го июля, корпус двигался безпрерывно, без дневок. Отсутствие достаточного количества хороших дорог, довольно сильно отразилось на состоянии войск. Корпус двигался четырьмя колоннами по-бригадно, лишь одна какая либо колонна попадала на шоссе, остальные же в большинстве случаев не без затруднения тащились по зыбучим пескам проселков Ломжинской губернии. Особенно бросалось в глаза бездорожие, недостаток населенных пунктов, бедность их и какая то культурная дикость в полосе между р. Нарев и германской границей. Еще в мирное время говорили о том, что дикость и бездорожье

этой полосы до известной степени созданы искусственно, в целях затруднить движение сквозь нее германцев. Теперь, наступая сами, мы понимали плоды посеянного. Артиллерийские лошади выбивались из сил, приходилось прибегать к помощи пехоты. Помню, с каким трудом двигался вперед автомобильный прожектор. Прекрасная машина "Фиат" зарывалась на малейших незначительных песчаных подъемах - приходилось подкладывать доски, применялись цепи, в конце концов обращались опять же к людям. Должна была бы невольно возникнуть тревога за снабжение армии, отрезанной этой полосой от базы на родине. Но несмотря на утомление, настроение у войск было серьезно-уверенное. Не было легкомысленного бахвальства, - германцев расценивали как достойного врага, сильного порядком, системой, педантичностью, врага, с которым должно было бороться также порядком и выучкой. Но и в порядке и в выучке войска корпуса были уверены. В походных колоннах поддерживалась строжайшая дисциплина как в самых войсковых частях, так и в обозах. Между прочим, пехота, по принятому еще в мирное время порядку, двигалась походом не в колонне по отделениям, а во вздвоенных рядах, причем одна шеренга (по 2 человека) следовала по одному краю дороги, а другая по другому; таким образом середина дороги оставалась свободной. Такой порядок движения был принят из следующих соображений: длина колонны не увеличивается, конечно, при соблюдении дистанции, дорога остается свободной для движения артиллерии, конницы, автомобилей и повозок и, наконец, в тех частых случаях, когда дорога обсажена деревьями, вся пехотная колонна маскируется от взоров, особенно сверху со стороны воздушной разведки. Сначала такой порядок движения принимался неохотно пехотой, но постепенно, после 2-3-х летней практики на маневрах, с ним согласились и его как бы признали. Таким же порядком двигались заставы и дозоры.

Повторяю - корпус двигался 4-мя колоннами, Эти колонны, по ворчливым недовольным замечаниям немногочисленных и обязательных у нас скептиков, выписывали какие то вензеля, но проследивши эти вензеля по карте, становилось ясным, что они осмыслены.

Время выступления, путь следования колонн согласовались так, что при изменениях направления, двигавшегося широким фронтом корпуса, всегда соблюдалась строгая система движений уступами, т.е. корпус маневрировал. Конечно о маневре как-то странно было думать, когда до противника было далеко и никаких столкновений с ним не предвиделось. Казалось, что и войска и штабы тренировались и доучивались в области порядка и управления. А над всем чувствовалась

всюду твердая, может быть, несколько жесткая воля командира корпуса - генерал от инфантерии Мартоса.

Теперь перейду к отдельным колонам. После переправы через р. Нарев по одному мосту у посада Рожаны, не вызвавшей, кстати сказать, никаких трений, до первых столкновений с противником порядок движения корпуса был следующий: впереди, прикрывая разъездами весь фронт, шла корпусная конница (4 сотни Оренбургского казачьего полка - командир генерального штаба полковник Ситников), затем, справа налево: 1-я бригада 8-й пех. дивизии (29-й пех. Черниговский п., 30-й Полтавский, 1-й дивизион 8-й Артиллерийской бригады) начальник колонны генерал-майор Богатский; 2-я бригада 8-й пехотн. дивизии (31-й пехотный Алекс. Полк, 32-й пех. Кременчугский п., 2-й дивизион 8-й артиллерийской бригады); начальник колонны, сколько помню, - начальник 8-й пехотной дивизии генерал-лейтенант ф. Фитингоф; 2-я бригада 6-й пехотной дивизии (23-й пех. Низовский п. и 24-й Симбирский пех. п. и 2-й дивизион 6-й артиллерийской бригады); начальник колонны, начальник 6-й пехотной дивизии генерал-лейтенант ф. Торклус; 1-я бригада 6-й пехотной дивизии (21-й Муромский пех. п., 22-й Нижегородский пех. полк и I-й дивизион 6-й артиллерийской бригады) начальник колонны генерал-майор Ильинский. 15-й мортирный дивизион придавался то одной, то другой колонне. При каждой колонне было по саперной роте или полуроте 10-го саперного баталиона. Телеграфная рота вся ушла на установление и поддержание связи со штабом Армии, бывшим вначале в гор. Белостоке, а затем перешедшим в г. Остроленку. Прекрасный 90 с/м. прожектор на автомобиле электроосветительного отделения сап. бат. также следовал то при одной, то при другой колонне. Наконец, при корпусе была искровая станция и авиационный отряд, кажется 5 аппаратов "НьюПор".

Я, старший офицер 1-й батареи 6-й Артиллерийской бригады, находился при батарее, входившей в состав левой колонны корпуса. Перейду к описанию порядка движения нашей колонны подчеркнув, однако, что в силу уже однообразного обучения и общего руководства, конечно, разницы между колоннами быть не могло. Выступая утром во время, указываемое приказом, по Корпусу колонны обычно между 14-16 часами прибывали на место ночлега. В авангард назначалось 2 баталиона со всей пулеметной командой соответствующего полка. Лишь головная походная застава высылалась от пехоты, боковые же заставы и дозоры от дивизионной конницы - 2 сотни второ- или третьеочередного Донского казачьего полка - номера не помню. Авангарду приказано было держаться от колонны главных сил на дистанции около 2-х верст. Неоднократно подтверждалось, чтобы дистанция была достаточна. Колонна главных

сил следовала в таком порядке: 2 баталиона того же полка, от которого был авангард, - артиллерийский дивизион и 2-й полк бригады. За ним обоз 1 разряда и 1 рота арьергарда. Авангарду придавался взвод сапер. Артиллерия, до получения сведений о предстоящем столкновении, высылала лишь разведку пути, которая следовала с авангардом. Каждый час делались малые привалы. Больших привалов обычно не делали. На походе поддерживался строгий порядок - всякого отсталого осматривал врач и сажал в лазаретную линейку или же признавал его здоровым и приказывал следовать пешком дальше и не отставать. Дистанции строго сохранялись - об этом постоянно напоминали.

По приходе в селение, где предстоял ночлег, становились всегда квартиро-биваком. Разставлялись походные палатки во дворах, в садах под деревьями. Артиллерийские орудия, пулеметные двуколки, повозки - разставлялись группами или вдоль улицы или под деревьями. Коновязи также применялись к местности. Свыше постоянно подтверждалась необходимость принимать все меры для скрытности нашего движения. Солдатам и офицерам повторяли о необходимости поменьше болтать. В местах квартиро-биваков поддерживался также строжайший порядок. Из отведенных для мелких частей (рот) дворов не разрешалось выходить одночным людям - выпускались лишь команды под начальством по возможности офицеров в лавочки за покупками и по прочим частным делам. Все эти меры принимались для укрытия от взоров воздушной разведки противника и для того, чтобы насколько возможно препятствовать сношениям войск с местным населением, среди которого могли быть и элементы, желающие использовать беззаботную болтливость солдат и офицеров. В этих же целях в каждом селении, где становились на биваки, объявлялось жителям путем приказа, что запрещается, под страхом предания военно-полевому суду, вступать с чинами войсковых частей в разговоры касающиеся военных действий. Конечно, совершенно скрыть наши намерения и наше пребывание в том или ином пункте едва ли удавалось, но все же постоянные напоминания действовали. Нужно заметить, что и население в нашей Польше во многих случаях сознательно отзывалось на требования военного начальства. Было несколько случаев, когда крестьяне приводили в Штаб отряда не в меру любопытных и подозрительных еврейчиков. Другим результатом этого неустанного требования порядка до мелочей, было то, что ко времени перехода через границу запасного солдата нельзя было отличить от кадрового.

Часам к 18-19 в колонне обычно получался приказ по корпусу на следующий день. В нашей колонне к этому времени собирали где либо в саду всех офицеров, читался

приказ по корпусу, здесь же читался приказ по колонне - по карте комментировались задачи на следующий день, делались замечания о замеченном в течении минувшего дня. Душой этих распоряжений в нашей колонне был командир 21-го пех. Муромского полка, полковник ген. штаба Ф. Ф. Новицкий. Вспоминаю сейчас весьма живо, как например, штабс-капитан Я. получил разнос за то, что с головной заставой слишком оторвался от авангарда; другой раз было обращено внимание на внешний вид некоторых солдат из запасных, недостаточно аккуратно одетых и потому имевших не солдатский вид. "Солдат сейчас на войне должен быть подтянут более, чем когда либо, никакие упущения в этом отношении не должны оставляться без замечания".

8-го августа было частичное солнечное затмение. Своевременно всем солдатам было разъяснено предстоящее явление. Несомненно внезапно наступающие среди дня зловещие сумерки могли произвести неблагоприятное впечатление на склонные к суеверию головы и, конечно, это предварительное разъяснение отнимало у явления его таинственность. Солнечное затмение наблюдалось только с любопытством и комментировалось. Кто-то раскопал историческую справку о том, что во всех тех случаях, когда Россия начинала войны в годы затмений, войны кончались победоносно. Впрочем, приказ по корпусу на 8-ое августа содержал уже указания о расположении передовых, конных по преимуществу, частей противника и предусматривал столкновения с ними при занятии расположенного на самой границе посада Янов. Колонны корпуса направлялись таким образом, чтобы охватить расположение противника у этого посада.

Мы входили в полосу местности, куда уже вторгались неприятельские разъезды. Помню, к нашей колонне подошла от селения, расположенного верстах в двух от дороги, группа крестьян поляков. Они жаловались на то, что в минувшее воскресенье германский офицер в сопровождении разъезда въехал верхом в костел во время богослужения и увез с собою ксендза, обвинив его в том, что он похоронил без ведома германцев 3-х убитых в стычке с нашей кавалерией, германских солдат. Можно было понять из слов, радостно приветствовавших нас крестьян, что германцы обвинили ксендза в том, что он похоронил еще живых раненых. Когда колонна прошла, еще несколько верст, повстречался довольно древний старик. Он шел без шляпы, периодически останавливался и кланялся, вероятно когда предполагал, что равняется с кем либо из начальства, а глаза его слезились и лицо было как то жалко сморщено. Многие спрашивали его откуда он и что с ним - "из Янова, проше пана начальника - отвечал он, указы-

вая рукой, в которой была растрепанная шапченка, куда то в сторону. "Вшистко спалили, пшекненты германы", добавил он и разсказывал грустную историю о том, как пришли германцы, забрали и угнали все мужское население от 18 до 45 лет, как солдаты насиловали женщин, били стариков, и как, наконец, когда Оренбуржцы подошли к Янову, германцы бежали, предварительно сжегши больше половины посада. Солдаты мрачно слушали. По колонне ползли и распространялись и другие подобные разсказы о зверствах немцев. Создавалось, собственно говоря, благоприятное для войны настроение. Вскоре стали видны на севере клубы дыма - это горел Янов. Часов около 16 наша колонна подошла с запада к посаду - там уже была 2-ая бригада нашей дивизии. Колонна остановилась. Шагах в 600 от нас была граница. Виден был вал канавы, отделявшей одну империю от другой. Здесь мы узнали, что Оренбуржцы имели стычку с неприятелем. Был ранен один казак и убито 2 немца. Какой то пехотный солдат, бывший в дозоре, нашел где то в поле шапку безсмертных гусар, потерянную, вероятно, во время бегства. Было забавно смотреть на широкую от улыбки, молодую русскую физиономию, весело поглядывавшую из под черной папахи с серебряными эмблемами смерти. Колонна стояла часа 2 в виду Янова и, наконец, уже когда начало вечереть, двинулись в д. Сенна, верстах в 4-х к западу от Янова. Кажется накануне, 7-го августа, наша армейская конница 15-я кавалерийск. дивизия и бригада 6-ой кавал. дивизии - имела удачное столкновение с пехотой и конницей противника, занимавшим г. Млаву.

В дер. Сенна также побывали немцы. Для офицеров батареи отведена была хата пожилого крестьянина; он встретил нас с несомненной радостью, но как будто был чем то подавлен. Его жена и взрослая дочь возились у печки, приготовляя картофель с салом для нас, несмотря на наши уговоры не хлопотать. Обе женщины тоже были как то печальны, особенно дочь, скрывавшая, точно стыдясь чего то, свое лицо от нас. Впоследствии отец, осторожно озираясь по сторонам, всхлипывая, сообщил нам, что немцы изнасиловали его дочь и она не может никак прийти в себя после позора. Снова полились жалобы и безконечные разсказы о германских зверствах.

Прибыл своевременно приказ по корпусу. На 9-ое число предстояло занять гор. Нейденбург. Итак, наша колонна завтра должна была перейти границу. Впрочем, кое кто уже успел побывать в подходящей к самой границе германской деревушке Каммерау. Жители спешно покинули ее, бросив на произвол судьбы все хозяйство. Заведывающий хозяйством батареи, бывший в передовой разведке, разсказывал о необыкновенных раскормленных свиньях, о стадах гусей и рога-

того скота, бродивших по деревне. Он просил разрешения поехать еще раз в деревню и забрать для батареи хотя бы одну свинью. Разрешение ему дано не было. Нужно было ждать, как будет вообще регулирован вопрос довольствия на неприятельской территории в случае если жители покинут ее и купить ничего нельзя будет. Конечно, гуси пострадали не мало - я видел, как кое где пробирались конные с притороченными к седлам обезглавленными гусями.

Ночь в колонне прошла спокойно, хотя, как потом мы узнали, разъезды противника, а в некоторых местах какие-то отдельные пешие люди пытались приблизиться к нашему сторожевому охранению и обменивались с часовыми выстрелами. На разсвете германский разъезд, силою коней в 50 был подпущен заставой Оренбужцев шагов на 600 и, встреченный залпами, ускакал, оставив убитыми офицера и одного солдата. Вообще нужно сказать, что из разговоров с офицерами нашей конницы складывалось не особенно высокое мнение о германской кавалерии. Немцы не выказывали нужной находчивости, изворотливости, хитрости, работая всегда крупными разъездами коней в 50, они ломили на пролом и не могли справляться с нашими мелкими, но многочисленными разъездами, опутывавшими их как паутиной. К этому еще прибавлялось то обстоятельство, что германский кавалерист сидел на тяжелой, в большинстве случаев лимфатичной лошади, откормленной и совершенно не втянутой в работу; наша же конница имела по преимуществу легкую, совкую лошадь и хорошо тренированную. Сколько помнится, как раз перед началом войны, конница Варшавского военного округа закончила специально кавалерийские сборы. В общем, несомненно в условиях, до известной степени, малой войны, каковую вела наша конница до перехода в наступление армии ген. Самсонова, она чувствовала свое превосходство над противником. 9-го августа должен был быть занят гор. Нейденбург.

На самый город направлялась 2-я бригада 6-ой пех. дивизии, обе колонны 8-ой дивизии обходили его с востока, наша же колонна с запада, имея пунктом ночлега дер. Пильграмсдорф. Выступили рано утром. Вот и пограничная канава. Несколько торжественное настроение. Многие солдаты, да и офицеры крестятся. Вот невдалеке от шоссе, по которому идет колонна небольшой хутор, оттуда доверчиво вышла женщина с двумя детьми, вынесла ведро, из которого то и дело солдаты черпают воду, а детишки с любопытством рассматривают чужестранцев. Женщина оказывается еще не онемечившаяся полька. Через километра 1,5-2 несколько бедных, покосившихся хибарок, прилепившихся к богатой помещичьей усадьбе Камдиен. Парк, обнесенный каменной стеной, эффектный барский дом с куртиной цветов перед ним. Это

имение какого-то барона. Она производит впечатление совершенно опустевшей.

Впереди иногда глухо слышны одиночные выстрелы, но колонна двигалась безостановочно. В общем, местность всхолмленная и видимость ограниченная. Поля, по большей части, уже убраны; людей не видно нигде, лишь один раз около батареи появляются пешеходы, на вид местные жители - крестьяне средних лет; они с какой-то заискивающей улыбкой снимают шляпы и не без интереса разсматривают войска. Мой командир батареи вдруг приходит в ярость. "Что за безобразие, какие-то немцы шляются вдоль колонны. Наверно считают пушки и солдат. Разведчики, гоните их от колонны. Пошли вон отсюда". Оба немца побежали в сторону прямо по целине, закрывая руками головы от сыпавшихся на них ударов нагаек. Через несколько шагов отошедший в картофельное поле солдат нашел 2 велосипеда, а около них 2 винтовки и патроны в сумках. "Вот видите, что это за немцы и, почему мы их не арестовали", сокрушался мой командир. Трудно было войскам отрешиться от маневренной привычки, не обращать внимания на жителей, толкающихся в их расположении. Неоднократно свыше напоминали о том, что это настоящая война и что никто не должен быть пропускаем через охранение и болтаться без уважительных причин среди войск.

Будет ли оказано сопротивление немцами у Нейденбурга? В приказе по корпусу было указано, что перед городом вырыты окопы и в качестве препятствий использованы земледельческие машины - бороны, жатки, косилки, конные грабли и т. д., к приказу даже были приложены кроки с этими окопами и препятствиями.

Часов около 11,5 пришло приказание нашим батареям занять позиции с юга от Нейденбурга; для прикрытия артиллерии оставлялся один баталион пехоты, остальной же колонне следовать дальше на д. Пильграмсдорф. Это мало было похоже на распоряжение для боя. Вскоре выяснилось, что артиллерии приказано обстрелять город Нейденбург. Насколько стало нам известно, приказано следующее. Двигавшийся впереди корпуса 2-й Оренбургский казачий полк, не доходя города верст 3-х, остановился, выжидая результатов разведки. В это время из горда вышла группа людей - человека в четыре с белым флагом. Они были приведены к командиру полка и сообщили, что желают, в знак сдачи города, сдать ключ от него русскому начальнику. Вскоре на автомобиле вперед прибыл командир корпуса и принял огромный ключ на бархатной подушке. Депутация доложила что в городе войск нет, жители выражают полную покорность и просят не ставить в город русских войск, дабы избежать возможных эксцессов. Командир корпуса

отклонил просьбу, указав, что русские войска не банды разбойников и, задержав при себе депутацию приказал Оренбуржцам двигаться на город. Казаки, не встречая сопротивления, прошли город; когда же вышли к станции ж.д., расположенной на северо-западной окраине города, подверглись нападению роты германских велосипедистов. При отходе казаков через город, они подверглись обстрелу из домов, кроме того в городе был найден труп казака с выколотыми глазами и прочими признаками истязаний. Труп этот был доставлен командиру корпуса. Эти причины, да еще сожженный Янов и обстрел Калиша, о чем уже было известно, побудили командира корпуса отдать следующие распоряжения: депутация была отправлена в город с извещением жителям, что в 14 часов город будет бомбардирован, почему им предлагалось оставить город.

Когда пришло приказание о выезде на позицию, батареи нашего дивизиона были почти на меридиане гор. Нейденбурга к югу от него. Назначенный в прикрытие баталион развернулся и пошел прямо на север, подымаясь по отлогому подъему на гребень, идущий почти параллельно дороге и на котором были видны всадники маячившего казачьего разъезда. За пехотой следовало верхом начальство и командиры батарей с разведчиками. Командир батареи приказал мне ехать также на рекогносцировку. Проехав с версту, мы поднялись на гребень и перед нами внизу в 1,5 верстах открылся небольшой, но очень аккуратненький городок. Крытые черепицей 2-3-х этажные кирпичные дома; в северо-восточной части, выдающие себя казенным видом, казармы, над которыми теперь развивался огромный флаг с красным крестом; в северо-западной части - станция ж. д., где не видно было сейчас никакого движения и, наконец, почти в центре - огромная, доминирующая над всем городом, постройка в готическом стиле. Было получено распоряжение: по зданиям, отмеченным флагом Красного креста, не стрелять; по кирхам и костелам также. Костел, вероятно, эта большая готическая постройка, а вон там среди зелени видна еще одна церковь вероятно кирха. Рекогносцировка позиции не вызывает затруднений и вскоре батареи становятся на позиции за гребнем не торопясь и весьма тщательно придается направление орудиям, строятся параллельные веера.

Противника нет. Стрельба предстоит собственно по мишеням. Командир дивизиона указывает батареям участки для обстрела. Нашему дивизиону дана южная часть города, северная же часть 2-му дивизиону нашей же бригады; он должен занять позицию к востоку от города; батарей там не видно, но кое-какое движение выдает там присутствие войск.

До открытия огня оставалось еще около часа. По шоссе, идущему от города в северо-западном направлении, спешно

двигались повозки и толпы жителей. Время тянулось медленно.

Ровно в 14 часов, почти одновременно с востока и юга открыли 6 батарей огонь по городу. Один из первых снарядов батареи 2-го дивизиона, обстреливавшей станцию ж. д., попал в цистерну с керосином - черный дым столбом взвился высоко-высоко. Едва мы, лишь дав несколько пристрелочных выстрелов, выпустили 1-2 батарейные очереди, к батарее подошел начальник нашей колонны генерал-майор Ильинский. "А почему вы не стреляете по замку"? - "По какому замку"? - "Да вон большое готическое здание". Я передал командиру батареи по телефону, что готическое здание совсем не костел, а замок. Огонь был перенесен на замок. Вскоре огонь было приказано прекратить. Всего первой батареей было выпущено 28 тротиловых гранат. Как потом выяснилось, остальные батареи выпустили почти по столько же. Город пылал во многих местах. Густые клубы дыма были видны с позиции батареи. Батареи начали сниматься с позиции. Мы, артиллеристы, обсуждали действие гранат по настоящим целям и были удовлетворены их сильным зажигательным свойством. Еще засветло пришли мы в д. Пильграмсдорф. Она оказалась оставленной жителями. Для офицеров всего дивизиона был отведен дом, насколько можно было судить, богатого фермера или мелкого помещика. Как вся обстановка, так и все запасы хозяйства были брошены. В продуктовом шкапу мы нашли больше сотни яиц, а в подвале сливки, сметану и прочие молочные продукты. Воздержаться от того, чтобы не трогать всех этих вкусных вещей, прямо таки было невозможно.

Ночь прошла спокойно. Утром в дивизион был приведен пехотным патрулем солдат, пытавшийся проникнуть в какой то дом. Солдат был арестован и отправлен в тыл для предания военно-полевому суду. Часов в 8 утра выступили, имея целью д. Скотау В приказе по корпусу уже более определенно очерчивалось расположение противника. Корпус должен был занять линию деревень Орлау-Франкенау-Скотау. Предусматриваемая для нашей колонны задача заключалась в охвате правого фланга противника. Начальник колонны во время походного движения волновался о том, чтобы наша колонна двигалась уступом вперед, дабы действительно не опоздать охватить фланг германцев, намечавшийся на меридиане д. Лан. Однако мы двигались далеко не быстро - причиною того было несколько разобранных на нашем пути мостов. Их довольно быстро исправляли саперы, но колонне приходилось останавливаться. Все деревни, расположенные по пути, были покинуты жителями, вероятно, с большой поспешностью и незадолго до нашего прихода. Так во многих домах можно было найти узлы с наспех свя-

занными домашними вещами, потом брошенными. В одном доме на кухне топилась печка и на ней кипел кофейник с кофе, но хозяев нигде не было. Из почтовых ящиков, которые приходилось разбивать, мы вынимали письма с датой от предыдущего дня. Все эти письма писались либо солдатами частей, неожиданно начавшими отступать перед нами, номера полков назывались, - либо местными жителями призванным в войска запасным и тоже часто носили название города и части адресата; по всяком случае все они так или иначе касались войны, - давали возможность судить о настроении населения, а потому представляли несомненную ценность. Все вынутые письма мы отправляли в штаб колонны. Какова их дальнейшая участь и были ли они использованы - я не знаю.

Часов около 12 наша колонна остановилась. Шоссе бежало по долине небольшой речки и несколько раз пересекало ее; впереди дымилось горящее высокое здание мельницы. Справа и слева от шоссе тянулись параллельно ему возвышенности, слева поросшие лесом. Кругозор был крайне ограничен. На гребне справа изредка появлялись конные дозоры. Колонна стояла уже минут 20, когда справа вдали раздался артиллерийский выстрел, затем еще и еще и на голубом небе повисли облачки разрывов шрапнели. По растянуности дымков мы тотчас же определили, что стрельба велась с севера, а по величине клубов дыма, что шрапнели были гаубичные. Ясно было, что огонь был направлен по нашей соседней справа колонне. Огонь учащался. Стала чувствоваться нервность. "Чего мы стоим. Надо идти вперед. Что делается у соседей". Около этого времени мимо батареи протрусил в голову колонны Оренбургский казак. "Позвольте спросить, где начальник колонны", обратился он к кому то из офицеров. "Впереди. А ты откуда". - "Из штаба корпуса". Командир батареи приказал мне проехать вперед узнать почему колонна стоит и постараться услышать, что за приказание привез казак; оказалось, что испорчен мост - около него возились саперы; по доскам, кое-как переброшенным через речку, переходили по одному пехотинцы. На другом берегу пылали по обеим сторонам строения. Ясно было, что их подожгли, вероятно, чтобы оповестить о приближении русских войск. Начальник колонны спросил меня, смогут ли батареи пройти между двумя огненными стенами. Я доложил, что смогут. В пакете, привезенном казаком, оказался приказ по корпусу для боя. Сведения о противнике подтверждались те-же, что и в приказе для походного движения. Наша колонна должна была охватить правый фланг германцев. Нужно было спешить - справа уже шел бой, а тут проклятый мост. Все нервничали. Примерно через час, наконец, двинулись вперед. Шаг невольно уско-

рялся. Командиры батарей были вызваны вперед в голову авангарда - я, тоже поехал. Между прочим, откуда то сзади послышались ружейные выстрелы; проскакал донской казак и доложил, что приблизительно эскадрон спешенной конницы обстрелял обоз 1-го разряда. Не останавливая колонны, выслали в лес взвод пехоты. Вскоре огонь прекратился.

Вот уже вдали виднеются и черепичные крыши д. Скоттау, тянущейся вдоль речки между сходящимися около нее возвышенностями. Вот головная застава подходит к деревне и вдруг доносится до нас сухой треск ружейных выстрелов. Застава быстро разсыпается широко в цепь и бегом поднимается влево от деревни на отрог, спадающий к реке. Видно было, как стрелки легли и уже ползком выдвинулись на гребень. Стрельба участилась. Мы рысью двинулись к заставе, спешились и полезли на отрог. Застава ведет редкий огонь. Я с трудом в бинокль различаю шагах в 1500 в картошке лежащие серые фигуры. Их немного, вероятно, тоже застава. Вот они встают и начинают шагом отходить. Цепь густая, но короткая. Свист пуль прекращается, зато учащается стрельба с нашей стороны. Кажется у немцев есть потери, по крайней мере иногда цепочка их как то разстраивается. К этому времени голова авангарда втягивается в д. Скоттау. Вдруг до нас доносится отдаленный артиллерийский выстрел и почти непосредственно за ним над деревней нависает облачко шрапнели, с треском разрывающейся; следом за этим разрывом следуют следующие. Пули, кажется, ложатся хорошо, по крайней мере в авангарде на мгновение происходит замешательство, чей то жалобный страдальческий вскрик - вероятно, раненый, затем несколько голосов, вероятно, офицеров и унтер офицеров: "Вперед, вперед, не задерживайся", и авангард, быстро пройдя деревню, не обращая уже как будто внимания на энергичный обстрел артиллерией противника, на северной опушке деревни разсыпается в цепь и залегает. Начальник колонны приказывает вызвать одну батарею, которой как можно скорее открыть огонь, чтобы прикрыть разворачивание главных сил и поддержать авангард. Назначена 3-я батарея. Она быстро занимает маскированную позицию влево от деревни, непосредственно за невысоким в этом месте отрогом. Наблюдательный пункт влево от батареи шагах в 20, командир подает команду голосом. Телефона не проводят. Едва лишь 3-я батарея открывает огонь, как на нее обрушиваются уже две, судя по количеству разрывов, германские батареи; как и тогда, когда немцы открыли огонь по авангарду, пристрелки они не производят, повидимому, местность пристреляна. Сразу же 3-я батарея окутывается клубами дыма низких разрывов шрапнели.

Появляются и черные клубки с треском рвущихся бризантных гранат. Со стороны кажется, что снаряды рвутся на самой батарее и тревожно становится за 3-ю батарею, но она отвечает энергично, то и дело клубы дыма и пыли прорезываются взблесками ее выстрелов. Уже необстреливаемые цепи авангарда встают и идут вперед. Невдалеке уже видна подходящая колонна главных сил - вот пехота сходит с шоссе и ложится, а оставшиеся две батареи нашего дивизиона выдвигаются вперед и выезжают на позицию; позиция закрытая саженях в 300 за гребнем.

После тщательного наблюдения, неприятельские батареи обнаружены по вспышкам их выстрелов и по приказанию командира дивизиона все три батареи сосредотачивают огонь по германской артиллерии. Вилка получена от 3-й батареи, которая против ожидания потеряла лишь 1 солдата убитым и 2-х ранеными. Тотчас же, как только 1-я и 2-я батареи открыли огонь, у неприятеля замечается замешательство. Немцы, как будто, стараются нащупать новые две батареи. 3-я батарея уже больше не обстреливается. Несколько очередей германских батарей ложатся по гребню, затем они начинают обстреливать площадь за гребнем, но лишь излетные пули одной очереди долетают до нашей батареи и тарахтят по щитам. Впрочем, и эта стрельба немцев продолжается не более 3-х минут и они умолкают и больше их артиллерия не дает ни одного выстрела до конца боя.

Повидимому и баталионам главных сил приказано идти вперед: они расходятся по ротно, разсыпаются и двигаются - Нижегородский полк правее, Муромский полк левее - от шоссе. Наши батареи ведут редкий огонь, судя по командам, по отступающей пехоте. Один взвод нашей батареи наблюдает редкими выстрелами за неприятельской батареей.

На позиции батареи обстановка почти неизвестна. Спрашиваю по телефону командира. Он сообщает, что все хорошо, наша пехота почти безпрепятственно продвигается вперед, лишь кое-где видны отдельные цепи германцев, быстро отступающие. Наступают сумерки и как то быстро, незаметно подходит темная ночь. Мы приготовляемся к ночной стрельбе, приготовляем фонари, зажигаем фонарь на искусственной точке наводки. Ружейная стрельба разгорается иногда до большой интенсивности и тогда ее прорезывает сухой треск пулеметов. Один раз откуда то спереди, издалека, доносится дружное "ура". Но с наступлением темноты наступает полная тишина. Лишь кое-когда раздается одиночный выстрел. Мы устраиваемся на ночь, принесли соломы и, установив надлежащий порядок, укладываемся спать. Но мне спать удается лишь урывками, то кое-какие приказания, то приходит на батарею командир благодарит за работу, разсказывает о том, что видел. Он очень доволен. Так быстро мы

справились с германцами и с германскими батареями. Так сбивали немецкие цепи, пытавшиеся зацепиться на нескольких позициях.

Ночь идет; собственно общая обстановка для нас неясна, но мы чувствуем себя спокойно.

Около 23 часов приезжает от командира дивизиона, который находится при начальнике колонны, разведчик с приказанием 1-ой и 2-ой батареям сняться с позиции, пройти дер. Скоттау и у перекрестка шоссе на северной окраине деревни присоединиться к Муромскому полку. С большим трудом в такой темноте, что буквально не видно головы лошади, на которой сидишь, снимаются батареи с позиции и выходят на шоссе. Проходим деревню. Вот перекресток.

Отсюда отходит вправо шоссе, идущее через д. Франкенау к северной окраине гор. Нейденбурга. Подходит командир дивизиона и сообщает, что из штаба корпуса прибыл офицер генерального штаба, который, по приказанию командира корпуса, отведет Муромский полк и наши две батареи к гор. Нейденбургу в резерв корпуса. Нам нужно подождать пока соберется Муромский полк. Мы слезаем с лошадей и ждем. Но уже через несколько минут происходит нечто неожиданное. В нескольких шагах от нас, на шоссе, сходятся два силуэта, по голосам узнаем начальника колонны, генерал-майора Ильинского, и командира Муромского полка, полковника Новицкого. Между ними происходит приблизительно следующий диалог: "Это Вы, Федор Федорович?" - "Я, Ваше Превосходительство". - "Получено следующее приказание от командира корпуса: по имеющимся сведениям против Вашей колонны противник располагает лишь слабыми силами, а потому приказываю выделить Муромский полк и 2 батареи и передать в мое распоряжение. Приведет полк капитан Д. Так вот, Федор Федорович, собирайте полк и идите. Батареи уже здесь. Нужно все проделать возможно скорее, так как придется двигаться вдоль фронта корпуса и в некоторых местах даже в сфере ружейного огня противника, а потому надо успеть пройти эти места в темноте". - "Ваше Превосходительство, к сожалению, должен доложить Вам, что, повидимому, у командира корпуса сложилось не совсем правильное представление об обстановке у нас. Принужден откровенно сказать, что полк я потерял. Еще в самом начале боя, я лично повел 4-й баталион к дер. Михалкен и там расположил его, возложив на него задачу прикрывать левый фланг боевого порядка корпуса. Вернулся я уже в темноте и остальных 3-х баталионов не нашел. Все попытки установить с ними связь не привели ни к чему. Я разослал всех имевшихся в моем распоряжении конных. Наконец, послал адъютанта и сейчас остался совершенно один. Из того, что мне удалось узнать из опроса отдель-

ных людей и нескольких раненых, обстановка лишь рисуется следующим образом: 1-ый баталион, стремясь оказать поддержку Нижегородскому полку, неосторожно вошел на перешеек между озерами, там попал под перекрестный пулеметный огонь и, правда, по туманным и не вполне проверенным сведениям раненых, был уничтожен вместе с бывшей при нем пулеметной командой. Имеются довольно определенные сведения, что доблестный командующий 1-м баталионом, капитан Ю., убит. 2-ой и бывший в полковом резерве 3-й баталионы тоже ввязались в бой и были вовлечены в засаду в пересеченной и лесистой местности левее озер. Боюсь, что крик "ура" был их предсмертным криком. Я повторяю, некоторые из посланных мною вперед ординарцев, проехав версты 2-3 вперед, вернулись, не найдя никого; я послал их опять, но трудно разсчитывать, чтобы в такой темноте они что-либо выяснили. Таким образом, в моем распоряжении сейчас находится лишь один 4-й баталион. Его я могу во всякое время вызвать сюда, но едва ли это удовлетворит командира корпуса, и тем более едва ли будет целесообразно уводить отсюда последний сохранившийся баталион". Полковник Новицкий излагал все весьма обстоятельно и в голосе его слышалась скорбь. "Так что же нам делать?", спросил после минутной паузы начальник колонны. "Я лично имею донесение командира Нижегородского полка, он доносит, что на его участке положение вполне благоприятное, есть незначительные потери, но еще большие у противника. Нижегородцы взяли пленных и 2 пулемета. Сообщает он также и о том, что вошел в связь с нашей 2-й бригадой и находится в соприкосновении с Вашими баталионами. Может быт можно через Нижегородский полк связаться с баталионами Муромцев". "Ваше Превосходительство, а это донесение не устарело ли?" Со времени этого донесения может быть и произошли те печальные события, о которых я докладывал". - "Может быть. Так все же, что нам делать? Как Вы думаете, Федор Федорович?" - "Я думаю, что до утра нам не удастся выяснить обстановку. Следует донести подробно командиру корпуса о том, что происходит у нас и принять все меры, чтобы не позволить противнику воспользоваться успехом. Впрочем, я думаю, и немцы в такую тьму не решатся что-либо предпринять". - "Ну что же делать, придется поступить так, как Вы говорите. Пойдемте, тут недалеко есть сторожка, там мы напишем донесение командиру корпуса". Оба силуэта скрылись во тьме.

Весь этот диалог был ушатом холодной воды, вылитой на нас. Первый бой и сразу такая неразбериха. Вскоре командир дивизиона принес приказание занять - батареям старые позиции и быть готовым к отражению возможной ночной атаки противника. Легко сказать занять старые позиции,

во первых их не найдешь, а во вторых погубить лошадей в орудийных окопах. Но приказание нужно было исполнять, Сразу же всех охватила какая то тревога и жуть, а моментами апатия. Решили занять новые позиции поблизости от старых. Направление орудиям придать приблизительное по буссоли. С трудом батареи повернули кругом на узком шоссе потянулись назад. Мне командир батареи приказал остаться у перекрестка и наблюдать за всем, что произойдет в штабе колонны и сообщать в батарею. Командир дивизиона решил идти с батареями.

Я стал ходить по шоссе у сторожки, куда вошли начальник колонны и командир Муромского полка. Вскоре они и еще кто то с ними вышли на шоссе. Затем в темноте я услышал заглушенный шум мотора это уезжал в штаб Корпуса офицер генерального штаба.

Была полная тишина. Генерал Ильинский и полковник Новицкий постояли на шоссе и тихо стали ходить. Я старался не потерять их. Прошло минут 15. Вдруг вблизи я услышал твердые уверенные шаги и передо мной вырос темный силуэт, можно было разсмотреть винтовку на ремне. "Позвольте узнать, где командир Муромского полка?" - строгим явно солдатским голосом спросил у меня прибывший. Не успел я ответить, как раздался голос полковника Новицкого "я здесь, кто меня спрашивает". "Посыльный от 1-го баталиона, Ваше Высокоблагородие". - "Иди сюда, где баталион. Докладывай", Солдат обстоятельно начал докладывать, все время прерываемый нетерпеливыми вопросами. "Баталион верст 5 впереди, по вот этому шоссе". - "А где капитан Юрьев". - "Сидят на самом шоссе". - "Потери в баталионе большие". - "Никак нет, может есть несколько человек раненых; а и немцев мы здорово набили и пленные есть". - "А где 2-й и 3-й баталионы, ты знаешь", - "Так точно знаю. Раньше за озером были, а потом, как прошли вперед, так от них связь приходила. Сказывал тоже немцев погнали. Пушки чуть было не захватили". - "Ну что ж давай донесение". Начальство ушло в сторожку. Едва дослушав диалог, я быстро, насколько позволяла темнота, поехал к дивизиону. С большим трудом я нашел свою батарею, и то лишь благодаря шуму колес, фырканью лошадей, отдельным словам, произносимым в полголоса, да огонькам орудийных фонарей. Позиция уже была намечена. Несколько орудий стояли на позиции и отмечались по ночной точке наводки, а остальные еще устанавливались. Я тотчас же доложил о слышанном мною. Настроение сразу поднялось. Однако на позицию все же продолжали становиться. Снова появилась солома и скоро все, кроме наряда, легли спать, чтобы хотя сколько-нибудь отдохнуть.

Около 1 часа пришло приказание снова идти на перекресток шоссе. Теперь ночь не казалась почему то такой темной.

У перекрестка по обеим сторонам шоссе лежали баталионы Муромцев. Как только подошли батареи, пехота поднялась и вытянулась по шоссе на д. Франкенау, Было сообщено, чтобы ни в коем случае не отставать и соблюдать полную тишину и вообще порядок, положенный при ночных движениях, вблизи противника. Впереди шел весь Муромский полк, затем 1-я, а за нею 2-я батареи. Повидимому все понимали необходимость пройти опасные места еще в темноте, потому что батареи шагом не поспевали за пехотой, то и дело приходилось рысить. Отсталых не было.

Вскоре мы вышли в расположение 2-й бригады 6-й дивизии. То и дело уже в предразсветных сумерках на шоссе видны были фигуры отдельных солдат, а в стороне от шоссе патронные и пулеметные двуколки. Когда мы проходили через деревню Франкенау, пересекая ее северную окраину, то увидели над одним домиком с освещенными окнами, слабо мерцающий фонарь. Я подъехал к дому - это оказался перевязочный пункт Симбирского полка. В центре небольшой группы офицеров Муромцев стоял врач и что то говорил нервным голосом. "Потери огромны. Через мой перевязочный пункт прошло около 600 человек, а сколько еще не убранных" - и он начал перечислять фамилии убитых и раненых.

За д. Франкенау шоссе уклонялось несколько к югу и уходило от боевых линий. Лишь хвост 2-й батареи немцы заметили и обстреляли дальним огнем - потерь не было.

На разсвете мы подошли к северной окраине г. Нейденбурга. Влево отходило шоссе на д. Орлау; на нем стояло несколько автомобилей - это был штаб корпуса и можно было увидеть самого командира корпуса. На этом шоссе было порядочное движение - шли одиночные люди, проезжали конные. Казаки из корпусной конницы осматривали всех солдат, пропускали раненых и идущих по служебных делам, а всех прочих поворачивали назад.

После 15-20 минутного привала командир корпуса пропустил мимо себя Муромцев и наши батареи, поздоровался и приказал наступать с целью поддержать и привести в порядок 1-ю бригаду 8-й пех. дивизии. Муромцы развернулись и пошли вперед. Батареи наши заняли позиции здесь же у шоссе. Впереди верстах 4-5 держались остатки 1-й бригады 8-й дивизии, где то там же были и батареи 1-го дивизиона 8-й артиллерийской бригады. Из того, что дошло до меня, было ясно, что Муромцы были двинуты вперед лишь для того, чтобы морально поддержать и подтолкнуть вперед 1-ю бригаду 8-й дивизии, сильно потрясенную тяжелым боем. Когда Муромские цепи были от нас уже верстах в 3-х,

над ними появились дымки шрапнели, еще одна, другая очередь и все стихло. Мы спокойно стояли на позиции. Вскоре распространились известия, что немцы отступают по всему фронту. Еще утром Муромский полк вернулся и расположился биваком у северной окраины Нейденбурга, батареям было приказано присоединиться к нему.

В тот же день часов около 15 я получил разрешение поехать на поле сражения у д. Франкенау. Там бой вела 2-я бригада нашей дивизии. По разсказам участников дело протекало следующим образом. Около полудня 10 августа колонна 2-го Оренбургского казачьего полка, двигавшаяся в авангарде корпуса по шоссе на д. Франкенау была обстреляна артиллерийским огнем, не дойдя еще до вышеназванной деревни. Казаки отошли за правый фланг развернувшейся пехоты, после короткого боя вытеснившей противника из деревни. За деревней начинался отлогий подъем в версты 3 и на гребне были видны окопы, между прочим, резко выделявшиеся желтыми высокими полосами песочных брустверов. Складывалось впечатление, что в смысле применения к местности и маскировки окопов немцы полные профаны. Впрочем еще и до боя мы могли наблюдать подобные, нелепые с нашей точки зрения, окопы. Батареи наши с трудом нашли себе закрытые позиции. Пехоте пришлось тоже туго, однако удалось охватить расположение противника и к вечеру окопы были взяты, но немцы задерживались упорно и ночь задержала дальнейшее наступление наших. Артиллеристы с восторгом отзывались о действиях пехоты. Бой протекал как на маневрах. Порыв и храбрость приводила прямо таки в восторг. Захлебываясь разсказывали, как искусно и неудержимо продвигались роты по открытой местности под ружейным и пулеметным огнем. Потери были все же очень велики, особенно в офицерах. В Симбирском полку сколько я помню выбыло больше половины ротных командиров. Командир полка был ранен, но остался в строю. В Низовском полку потери были несколько меньше, но был убит командир полка. Я поехал к германским окопам. По полю ходили санитары и убирали убитых еще не убранных. У самых окопов довольно часто попадались тела. В одном месте, рота охватывавшая правый фланг вражеского расположения, повидимому попала под меткий пулеметный огонь.

На земле лежала цепь человек в 25 - так и рисовалась картина, как цепь встала, а часть ел сейчас же была скошена. Самые окопы тоже буквально были полны трупов. В окопах стенки в рост человека были забрызганы мозгами. Я взглянул назад. Обстрел из окопов был прекрасный. Трудно было себе представить, как можно было приблизиться к ним. Впоследствии я слышал от пехотных офицеров, что большую помощь оказала артиллерия -

германцы, повидимому, не могли высунуть голов из окопов. Вообще отзывы пехоты об артиллерии были также восторженны. Оба рода оружия разсыпались друг перед другом в комплиментах. Зарождалось взаимное уважение и доверие так необходимое в бою. За окопами, там и здесь, лежали многочисленные тела убитых немцев. В одном месте непосредственно за гребнем с пехотными окопами, стояли еще 2 гаубицы, а около них трупы 2-х офицеров и, сколько можно было судить, почти всех номеров - все были перебиты шрапнельными пулями. Для нас, артиллеристов, интересно было отметить постановку гаубиц непосредственно за пехотными позициями. Вероятно, это было сделано с целью иметь возможность открывать огонь по удаленным целям (дальность шрапнельного огня германской гаубицы (105 мм.) была совершенно недостаточна - 3,5 версты).

Трудно было судить, чьи потери больше. Вероятнее всего, что они были приблизительно одинаковы. Наши артиллеристы говорили, что пехота в неудержимом порыве вперед не достаточно выжидала действия огня, в некоторых случаях, со слишком большой дистанции бросалась в штыки (шагов в 400-300).

На утро 11-го августа снова завязался бой. Но немцы не выдержали натиска с фронта 2-й бригады 6-й дивизии и во фланг Нижегородского полка и вскоре начали отходить. Наши преследовали их верст 12, захватывая одиночных отсталых и отдельные отбившиеся группы. Сколько можно было судить, противник был несколько деморализован и приведен в безпорядок. Было несколько случаев, что дозоры приводили группы в 20-30 сдавшихся немцев.

На фронте 8-й дивизии день 10 августа прошел приблизительно следующим образом. Правая колонна 1-я бригада дивизии, двигаясь по шоссе на д. Орлау, натолкнулась неожиданно на противника. Авангард, по невыясненной причине, следовал слишком близко к колонне главных сил - шагах в 400; вообще не были приняты надлежащие меры охранения и когда авангард - два баталиона 29-го пехотного Черниговского полка, втянулись в деревню Орлау, а главные силы подошли к ней вплотную. непосредственно из домов, засевшие в них германцы, открыли пулеметный и ружейный огонь в упор. Произошло замешательство, а затем ожесточенный рукопашный бой, длившийся около часа. Во время этого боя, командир Черниговского полка полковник Алексеев схватил знамя и бросился с ним вперед. Полковник Алексеев был убит и знамя на момент попало в руки германцев; вокруг знамени дрались всем, чем попало. В конце концов, знамя было отбито при содействии Полтавского полка, но части бригады были приведены в полное разстройство. Отдельные беглецы устремились назад,

распространяя панику. Командир бригады генерал-майор Богатский, последние несколько лет перед войной занимавший должность начальника окружной гимнастической школы, не проявил надлежащего мужества, боем не руководил и, объявив себя контуженным, отправился в тыл (он был отрешен от командования бригадой командиром корпуса), Но все же, разстроенная бригада кое-как продержалась до ночи, когда командир Полтавского полка полковник генерального штаба Гаврилица, сам раненый, но оставшийся в строю, донес командиру корпуса, что не может продержаться ночь и принужден отойти несколько назад. Говорили, что лишь личному суровому влиянию командира корпуса следует приписать то, что бригада удержалась все же до утра, а не откатилась совершенно назад. На утро германцы, обходимые слева частями 6-й дивизии и под угрозой возможного обхода со стороны соседнего XIII корпуса, отошли. Черниговцы и Полтавцы на коротке, но энергично преследовали и немцы принуждены были бросить часть своего бивака.

1-я бригада 8-й дивизии понесла огромные потери. Говорили, что от двух полков полного состава осталось лишь три с половиной тысячи.

Во 2-й бригаде 8-й дивизии бой протекал нормально, сколько могла она оказывала поддержку своей бригаде. Подробностей ее действий я не знаю. Потери в ней умеренные. Так кончились два дня боя 10 и 11 августа для нашего корпуса. Противник был сбит. Настроение в частях было в общем приподнятое и лишь смущали большие потери и большое утомление.

Еще вечером 11-го августа стало известно, что 12-го предполагается дневка. Однако, до утра 12-го августа определенного ничего не было известно. Затем кто то сообщил, что корпусный командир просил о дневке, но в этой его просьбе было отказано и что сейчас он еще раз послал донесение в штаб армии с настоятельной просьбой о том же, указывая, что корпус вынес тяжелый бой, что необходимо нужно привести себя в порядок и пополниться снарядами (батареи 2-го дивизиона 6-й артиллерийской бригады выпустили весь свой боевой комплект и целиком снаряды одного парка), а, главное, командир корпуса указывал на опасность движения вперед, имея необезпеченным левый фланг (части XXIII-го корпуса еще не подошли). Наконец, лишь около полудня 12 го августа мы получили приказание, что сегодня дневка. Я побывал в городе Нейденбурге, около которого мы с Муромским полком продолжали стоять. Город был наполовину сожжен. Жителей почти не было. Однако, в одном уцелевшем ресторанчике можно было получить кое-что поесть и выпить стакан прекрасного пива. У здания, занимаемого штабом корпуса, стояли уже привезенные трофеи - 2 гаубицы и

штук 6 пулеметов. Как раз, когда я был в городе, их осматривали французский и сербский генералы и английский майор. Был я также в госпитале, теперь переполненном нашими ранеными. Я, участник Японской войны, никогда не видел такого количества раненых. Все комнаты, лестницы, корридоры большой казармы были завалены ими, было не мало и германцев. Однако, несмотря на успешный бой, на верхах не особенно уверенно смотрели в будущее.

12-го августа мимо нашего бивака на автомобиле из штаба армии проезжал ген. штаба полковник Крымов, начавший службу в нашей бригаде. Он зашел к нам, в батарею, поговорить с сослуживцами, сообщил, что оперативная часть штаба армии переходит из Остроленки в Нейденбург, о положении же армии говорил, что оно весьма трудное и серьезное. В тот же день Муромцы провожали своего командира, полковника генерального штаба Ф. Ф. Новицкого, назначенного командующим 1-ой бригадой 8-ой пехотной дивизии. В прощальной речи он также подчеркнул серьезность положения армии. Но для нас, рядовых офицеров, все это было непонятно, мы видели лишь, что бой с равными, а по некоторым признакам даже превосходящими силами противника, был выигран нами. Мы знали, что еще ни один корпус армии не имел серьезных столкновений и нам казалось непонятным пессимистическое настроение верхов. В общем, эти предубеждения ни на меня лично, ни на окружающих не произвели особенного впечатления. Что германцы враг серьезный, мы привыкли думать и раньше, а предшествующий бой, пожалуй, даже поколебал несколько это мнение о них.

12-го августа вечером, как всегда, был получен приказ по корпусу на 13 августа. Движение корпуса намечалось следующим образом. Первая колонна (правая) полковника Новицкого - 1-ая бригада 8-ой дивизии с ее артиллерией и 21-й пех Муромский полк с 1-ой и 2-ой батареями 6-ой арт. бригады следует от дер. Орлау через перешеек между озерами N... на гор. Гогенштейн, обходя его с северо-востока. По шоссе между озерами следуют части XIII-го корпуса.

Следующая колонна 2-ая бригада 8-ой дивизии с ее артиллерией - следует прямо на гор. Гогенштейн. 2-я бригада 6-ой пех. дивизии наступает к западу от гор. Гогенштейн. Наконец, левая колонна - 22-ой пех. Нижегородский полк с 3-й батареей 6-ой артиллерийской бригады - имеет направление на дер. Мюлен по северо-западному берегу озера Мюлен. Западнее озера Мюлен наступают части XXIII-го корпуса (2-я пех. дивизия).

Для того, чтобы своевременно выступить из дер. Орлау, Муромский полк с нашими батареями выступает с бивака у северной окраины гор. Нейденбурга в 4 часа 13-го августа.

В дер. Орлау мы застали уже приготовляющимися к выступлению Черниговский и Полтавский полки. Я побывал на месте боя. Большая братская могила возвышалась на месте борьбы за знамя Черниговского полка. Убитых германцев еще лишь кончали хоронить. От полков было впечатление, что они несколько отошли от пережитого и настроение у них хорошее, даже казалось, что они хотят исправиться.

Двинулись вперед. На этот раз движение шло медленно. Местность была чрезвычайно пересеченная, местами покрытая густыми перелесками, кое-где попадались группы домов и небольшие деревни. Походное охранение продвигалось медленно, тщательно осматривая местность дозорами. Изредка спереди доносились одиночные выстрелы. Когда мы уже подходили к южной оконечности озера N... то с возвышенности, вправо от себя, у дер. Яблонкен увидели большой палаточный лагерь, раскинувшийся на открытой высоте. Это был бивак всего ХIII-го армейского корпуса. Зрелище было совершенно непривычное для нас или вернее от какого мы отвыкли. На наших глазах бивак начал сниматься. Вскоре уже на перешейке на нашем пути встретилась боковая походная застава, насколько помню, Невского полка. Когда мы подходили к северной оконечности озер, мимо проехал рысью разъезд пограничников, бывших корпусной конницей в XIII армейском корпусе.

На перешейке, между озерами, оказались окопы даже с проволокой, правда, жиденькой, но немцы их не занимали. Окопы опять не маскированные, выкопанные по шнурку и видимые с любого разстояния.

Когда мы миновали озера и повернули на запад, то встретили идущий нам навстречу 2-ой Оренбургский казачий полк. Командир казачьего полка сообщил, что гор. Гогенштейн, после короткого боя, занят 2-ой бригадой 8-ой пех. дивизии. Сам полковник Ситников был легко ранен и под ним была убита лошадь; он разсказывал, какие затруднения создают работе конницы велосипедисты, по большей частью, одетые в штатское. Они обстреливают дозоры, перехватывают донесения и все время безпокоят разъезды. Он же говорил с возмущением по поводу того, что приказано не портить железных дорог. "Мои разъезды доходят чуть не до Остероде, а у нас под носом немцы разъезжают в эшелонах; вот и сейчас один баталион их выгрузился у меня на глазах. Не понимаю, чем можно объяснить такое приказание".

Лишь к вечеру мы вступили в город Гогенштейн и расположились квартиро-биваком.

Однако, ночью нас разбудили. Было приказано Муромскому полку и двум батареям идти на левый фланг корпуса

к Нижегородскому полку (1 пех. див. XIII арм. корпуса){2}. К разсвету 14-го августа мы прибыли в дер. Паульсгут. Здесь узнали, что накануне Нижегородский полк наткнулся у северной оконечности озера Мюлен, перед деревней того же названия, на сильно укрепленную позицию германцев, атаковал ее, понес большие потери, но взять не мог. Теперь сюда стягивается вся дивизия и целью действий ее является дер. Мюлен. Повидимому, этой операции придавалось большое значение. Я слышал, как кто-то из штаба дивизии сказал: "теперь либо мы немцам устроим Седан, либо они нам". В утренних сумерках командиры батарей выехали на рекогносцировку позиций и вскоре батареи были вызваны на позиции. Размещение группы батарей указано на схеме. 2-я и 3-я батареи занимали позиции у северной оконечности озера Мюлен. 1, 5 и 6 батареи в центре на западном скате высоты в кустах. 1-й взвод 1-й батареи был поставлен отдельно для стрельбы в северо-западном направлении, 4-я батарея за высотой к северу и, наконец, мортирная батарея 15-го мортирного дивизиона - почти в затылок 1-й батарее, но за гребнем. Нижегородский пех. полк лежал по обеим сторонам шоссе Гогенштейн-Мюлен. Низовский полк развернулся к северу от позиции 1-й и 6-й батарей, Муромский полк еще севернее, Симбирский полк уступом за правым флангом Муромского полка, а затем, также наступал севернее Муромского полка, наконец, 2-я бригада 8-й дивизии прикрывала операцию с севера. В сторону противника кругозор был весьма ограничен. Влево простиралось узкое, но длинное озеро Мюлен, за ним видны были горы, покрытые лесом. К северу от озера несколько домов дер. Мюлен и равнина перед ней. Самая деревня как-то маскировалась складками местности. Дальше к северу горизонт закрывался полосой леса, тянувшегося параллельно нашему фронту в саженях 800 от него. Сколько можно было видеть на север, лес тянулся до пределов видимости. В одном месте, далеко за лесной полосой, чуть-чуть выглядывала голая возвышенность, и на ней можно было разсмотреть окопы; там же мы предполагали и артиллерию противника; дистанция до нее была около 5 верст. Сколько я уяснил, операция нашей дивизии состояла в том, что, опираясь на Нижегородский полк, остальные полки дивизии должны были наступать через лесную полосу, стараясь захлестнуть расположение противника с севера.

Заняв на разсвете позиции, батареи постепенно открыли огонь, сначала по дер. Мюлен и по окопам перед нею. Затем частью приходилось переносить огонь по германским батареям, часть которых была обнаружена на противоположном берегу оз. Мюлен. Вскоре оттуда артиллерийский огонь

совершенно прекратился. С самого утра германская тяжелая гаубичная батарея обстреливала редким, но методичным огнем расположение Нижегородского полка, цепи которого лежали, окопавшись, в нескольких сотнях шагов от позиций противника. Несмотря на все усилия, эту батарею найти нам не удалось. По звуку выстрелов можно было определить, что она стоит где то за высотой, что выглядывала из за полосы леса. Батареи нашей группы начали обстреливать высоту и площадь за нею, пользуясь картой, ибо разрывы свои можно было наблюдать лишь на самой вершине. После нескольких очередей тяжелые снаряды стали приближаться к нам, но, повидимому, немцы предполагали, что наши батареи расположены позади гребня, почему и обстреливали местность за ним; при этом попало мортирной батарее - один тяжелый снаряд попал в орудийный окоп, была исковеркана мортира, убит офицер и выведена из строя вся прислуга этой мортиры. Вообще, несмотря на то, что наши батареи занимали позиции на скате, обращенном к противнику и лишь маскировались кустами, немцы нас не могли найти до самого вечера. Лишь один раз, когда к нашей батарее подвезли зарядные ящики с пополнением снарядов, вероятно, по пыли немцы будто догадались и несколько очередей шрапнелей разорвалось над батареей, но уже через несколько минут огонь германской батареи был перенесен на сзади лежащий гребень и за него. Вероятно пыль и, возможно, наблюдаемые германцами вспышки от наших выстрелов казались им выходящими из за гребня.

Батареи средней группы были объединены под общим командованием командира 2-го дивизиона 6-й артиллерийской бригады и держали телефонную связь с ближайшим Низовским полком, откуда и получали сведения об обстановке.

Бой тянулся как то вяло. Ружейной стрельбы не было слышно, вероятно ее скрадывали леса и складки местности. Своей пехоты тоже видно не было. Лишь часов около 11 на севере показались цепи, двигавшиеся на запад; это был Муромский полк, пошедший в наступление. Цепи Низовского полка, лежавшие на линии батареи, тоже как-то незаметно скрылись. Лишь только Муромцы вошли в лесную полосу, как лес заклубился от разрывов тяжелых бомб и шрапнелей. Впечатление от огня, даже глядя со стороны, было очень велико. Как то наша пехота перенесет его. С другой стороны, конечно, немцы не могли наблюдать за движением наших цепей по лесу. Наступление пехоты началось. Для связи от батарей были высланы передовые наблюдатели, но существенной пользы они не принесли, так как чрезвычайно трудно было поддерживать связь с батареями, а главное в чрезвычайно пересеченной лесистой местности наблюдатель скоро терял возможность ориентироваться, а из лесу и на-

блюдать. Словом пехота действовала самостоятельно. Один раз от Низовского полка прибыл офицер, приблизительно указавший на карте расположение германских батарей - оно совпало с нашими предположениями и мы снова открыли огонь по высоте за лесом. Все же главный огонь артиллерии велся по дер. Мюлен и по высотам за нею. Часов около 15 передали по телефону, что деревня Мюлен занята нашими и артиллерии следует перенести огонь дальше. Однако через час сообщили, что взята не дер. Мюлен, а какой то хутор, самая же деревня находится в руках противника - такие противоречивые сведения приходили несколько раз. В общем чувствовалась какая то неопределенность и это в течение всего боя.

Часов около 16, когда я был на наблюдательном пункте у командира батареи, стало известно, что по дороге внизу мимо позиции 1-го взвода нашей батареи идет группа раненых Низовского полка. Я тотчас же пошел туда и, встретив знакомого офицера, постарался от него что либо узнать. Он очень охотно нервным, возбужденным от пережитого голосом, начал отрывисто разсказывать: "В лесу обстреляла артиллерия, знаете, деревья валятся, ветки ломаются ужасно. Пострелялись немного с Муромцами, - вечно у нас связь хромает, - потом разобрались. Лес густой. На нескольких деревьях нашли немцев с пулеметами, сняли их как воробьев. Все же немцев здорово побили. Наш полк опять отличился". Я прервал его - "да где же это все происходило. Не можете ли вы хотя приблизительно указать, где полк"? - "Там в лесу. Там где-то есть железная дорога, мы перешли через нее, захватили там человек 40 немцев". - "А вот эта высота занята или нет"? Поручик посмотрел на карту, протянутую мною. "А ей-Богу не знаю. Там в лесу ничего не поймешь. Кто его знает, может быть и занята. Не могу я сейчас сообразить". Видно было, что он не в состоянии сосредоточиться на чем бы то ни было. Я пожелал ему скорейшего выздоровления и он ушел, продолжая возбужденно что то разсказывать о подвигах полка.

Положение не разъяснилось. Добиться чего-либо по телефону от Низовского полка не было возможности. В штабе дивизии также ничего определенного не могли сообщить. Солнце заходило, наступали сумерки. Бой затих совершенно; не было слышно ни артиллерийского, ни ружейного огня. И в это время от Низовского полка была передана телефонограмма весьма краткая: "Прошу преследовать огнем отступающего по всему фронту противника". Больше выяснить не удалось ничего. Начальник артиллерийской группы приказал 1-й и 5-й батареям открыть огонь, покопав хобота на предельную дистанцию. Мы дали несколько очередей и пре-

кратили стрельбу. Я снова поднялся на наблюдательный пункт. Становилось уже совсем сумрачно. Вдруг после характерного усиливающегося ворчания, с оглушительным треском, между наблюдательным пунктом и батареей, разорвалась тяжелая бомба, и следом за ней еще и еще. Это было огневое нападение. Бомбы рвались около батареи, окутанной дымом, засыпаемой землей и осколками. Обстрел продолжался минут 20; вокруг батареи было насчитано 20 воронок. Прямых попаданий в орудия или в окопы не было, но были воронки в шагах 4-5 от окопов. Потерь не было, к нашему удивлению. После обстрела 1-й батареи, немецкая батарея перенесла огонь на 5-ю батарею и выпустила, примерно, столько же снарядов. Потерь не было, хотя, например, одна бомба попала в гору лотков с тротиловыми гранатами. Гранаты не взорвались, только завалилась задняя крутость ровика для прислуги, но находящиеся в нем люди не пострадали.

Мы пришли к выводу, что германцы обнаружили наши две батареи по вспышкам, когда мы стреляли в сумерках. Наступила снова полная тишина. Что впереди, что у нас - ничего неизвестно. Мы начали устраиваться на ночлег. Часов около 22 пришло приказание батареям идти на ночлег в дер. Паульсгут. Ночью прибыли и сбились во дворе дома, в котором помещался штаб дивизии. Здесь же находилась уже часть Муромского полка. Нескольких рот недосчитывались целиком. Они где-то затерялись в лесу.

Настроение в штабе было какое-то разстроенное. О чем то совещались, что то доносили. Часов около 24, я помню это отчетливо, прибыл откуда-то спереди солдат с донесением. Вот его почти точное содержание. "Занимаю часть деревни Мюлен. У меня под командой 80 челов. солдат разных рот. Офицеров нет. Патронов нет. В сарае держу 300 пленных немцев. Очень прошу прислать подкрепление и кого-нибудь из господ офицеров. Старший унтер-офицер X". Я лично слышал, как кто то из штаба читал это донесение вслух. Начальник дивизии недоверчиво покачал головой. После нескольких минут, вероятно, совещания, по направлению к деревне Мюлен был послан верхом адъютант штаба дивизии с семью казаками поверить правдивость показания. Около 1 часа он вернулся и сообщил, что не доезжая до д. Мюлен он был обстрелян и потому не мог продвинуться дальше. Приблизительно в это же время был и отдан по дивизии приказ на следующий день. До меня он дошел в весьма краткой форме: "завтра повторить сегодняшний маневр".

В голове зародилась целая вереница вопросов. Что же это такое? Ведь это же не на тактических запятиях. Что же было сегодня днем? Ведь нам сообщили непосредственные

участники боя об успехе. Все перепуталось. Никто ничего не знал, или не хотел сказать. Кругом начинался заметный упадок духа. Но усталость физическая взяла свое. Бивак погрузился в сон.

Наступило 15 августа. Как и накануне батареи на разсвете заняли, после некоторого колебания, вечерние позиции. Снова Низовский полк лежал на линии батарей. Мы огня не открывали, не было ни целей, ни была известна обстановка. От Низовцев узнали, что накануне они далеко проникли в лесную область, что от связи Нижегородского полка слышали о занятии нашими дер. Мюлен и что, наконец, уже вечером из штаба дивизии получили приказание вернуться в исходное положение. Почему, отчего, никто не мог объяснить.

Часов около 8 внезапно из полосы леса перед фронтом центральной группы наших батарей и к северу появились цепи, это были несомненно немцы. Батареи открыли огонь. Немецкая пехота все продвигалась к нам. То там, то здесь, между облачками разрывов шрапнели можно было видеть группы стрелков поднимающихся с земли и быстро бегущих внеред. Прицел уменьшался. С батареи ничего не было видно, но все понимали, что враг приближается. Обстрел нашей батареи вправо был ограничен 6-й батареей. Стрелять на малых прицелах через ее голову было опасно. Вскоре пришлось огонь правого фланга нашего взвода перенести левее, чтобы, в случае преждевременных разрывов, разлетающимися пулями не поразить своих. Вот уже прицел нашей батареи 12. Скоро перейдем на картечь. И внезапно прицелы начинают расти быстро, быстро, значительно быстрее, чем они уменьшались. Атака отбита, 6-я батарея дает еще несколько очередей и наступает тишина. Командир батареи по телефону сообщает, что остатки германской пехоты бежали в лес. Но вот опять команды, снова беглый огонь, снова прицелы уменьшаются, но однако на этот раз не доходят до прежнего минимума. И на этот раз немцы отбиты. Почему то рождается уверенность, что они больше не сунутся. Вот и командир батареи сзади на наблюдательном пункте сделал несколько шагов в сторону батареи и кричит: "Спасибо за блестящую работу. Атака отбита". Ответ солдат сопровождался громким "ура". Летят в воздух фуражки. Я прошу разрешения у командира подняться на наблюдательный пункт и посмотреть на результат нашей работы. Получаю разрешение и через несколько минут уже смотрю в трубу Цейса. Медленно тают еще клубы дыма от разрывов, постепенно очищая просветы между кустами. А там лежат тела убитых и копошатся, как черви, раненые. Сколько можно разсмотреть между кустами их много. Возвращаюсь на батарею и разсказываю о виденном. Все довольны, снова общий подъем настроения и оживление. Неко-

торое время пребываем в полном бездействии. Все тихо. Потом до нас доносится с севера оживленная и все усиливающаяся и приближающаяся к нам ружейная стрельба. Командир на наблюдательном пункте усиленно всматривается туда. Наш 1-й взвод ведет оживленный огонь.

От начальника артиллерийской группы получается приказание об отходе. Первой отходит 6-я батарея, затем 5-я и последней 1-я. С фронта противника нет. 6-я батарея уже снялась. Снимается 5-я батарея. Подают передки и нам. немцы вероятно заметили пыль и открывают жестокий огонь по батарее. Это уже хуже - оставлять позицию под огнем. Но вот уже все орудия и зарядные ящики надеты на передки и батарея вытягивается прямо налево в сторону позиции 5-й батареи. Но моей лошади нет. Нет и передка 4-го зарядного ящика, при котором была моя лошадь. Между тем, батарея, окутываемая дымом разрывов, быстро уходит. Как же быть мне. Приходит мысль о том, что нельзя бросать зарядный ящик. После некоторого колебания решаю идти к 1-му взводу - он моей полубатареи и ведет сейчас огонь, а шесть орудий батареи доведет до д. Паульсгут, куда приказано отступать, и поручик Б. - второй старший офицер батареи.

При продолжающих еще рваться шрапнелях, переваливаю через гребень между батареей и взводом, но едва лишь успеваю подняться наверх, как падаю в картофель. Ранен в ногу. Нога точно плеть. Встать не могу. Приподнимаюсь. Внизу передо мною наш 1-й взвод. Около него верхом с обнаженной шашкой командир батареи. К взводу спускаются цепи отступающих Низовцев. Отходят хорошо, в порядке, не прекращая огня, выйдя на линию орудий взвода, залегают. Ни один солдат не проходит этой линии. Видно, части в руках начальника. Вот из-за гребня впереди появляются сначала отдельные стрелки в касках, а затем цепь. Наш взвод энергично стреляет, но, вероятно, от него немцы еще не видны. Вдруг оттуда спереди доносится треск пулемета. Мой командир, не слезая с лошади, смотрит в бинокль, затем подъезжает к командиру взвода подпоручику С. и что то указывает ему шашкой. Подпоручик С. подбегает к орудию, отталкивает наводчика, наводит орудие и стреляет. Около одного кустика взвивается фонтан земли, вот еще и еще. Пулемет умолк. Германская пехота тоже скрывается. Наша пехота встает и идет вперед. Командир батареи с цепью, верхом, тоже двигается вперед. Слышны возбужденные бодрые возгласы. В это время я вижу двух солдат артиллеристов, идущих с лопатами невдалеке от меня. Я зову их и они подбирают меня и несут в д Паульсгут. По дороге узнаю, что они 6-й батареи, забыли при

отступлении на позиции лопаты и фельдфебель приказал им вернуться и подобрать их.

В деревне оказывается перевязочный пункт нашей бригады. Меня перевязывают. Во время перевязки мимо проезжает разведчик с моей лошадью в поводу. Я за ним посылаю санитара. Оказывается в передке 4-го зарядного ящика были ранены лошади и поэтому он своевременно не прибыл на позицию батареи. После перепряжки, зарядный ящик был взят. Разведчика с моей лошадью послали искать меня. Он объездил позиции и 1-го взвода и батареи, но нигде не мог найти меня. Он же разсказывает, что наши отступают, немцев не видно на фронте и вообще они не преследуют, но с северо-востока и даже со стороны г. Гогенштейна видны целые колонны их.

Решаю ехать верхом к батарее. Нога болит не особенно, кость не задета. Сажусь на лошадь и шагом плетусь к тому месту, где должна находиться батарея, но ее уже нет. Разспрашиваю у встречающихся солдат - никто ничего определенного сказать не может. Некоторое время еще обезжаю, согласно туманным указаниям, несколько мест, но батареи не нахожу. Между тем, нога начинает нестерпимо болеть. Повязка просочилась и кажется, что жмет. Нужно перевязаться. Возвращаюсь в деревню, но перевязочного пункта нет уже. Какие-то встречные солдаты говорят, что впереди уже никого нет. Поворачиваю на шоссе, что ведет к деревне Ваплиц - туда, по указаниям, ушли перевязочные пункты. С обеих сторон шоссе тянется лес. Мне ничего не видно. Но кругом совершенно тихо. Очень редко попадаются одиночные солдаты. В одном месте с восточной стороны шоссе лес вдруг прерывается широкой просекой и тогда сквозь нее я вижу поля и двигающихся по ним людей и повозки. Это отступающие наши части. Сколько я могу определить, двигаются они по биссектрисе угла, образуемого двумя шоссе: Гогенштейн - Паульсгут и Паульсгут - Ваплиц. Повидимому, на Гогенштейн идти нельзя. Можно сразу заметить, что порядка уже нет. Идут одиночные люди, группы их в перемешку с повозками - за дальностью разстояния нельзя разсмотреть какими. Еду дальше на юг. Вдруг, натыкаюсь на баталион Муромского полка под командой капитана К. Баталион спешно окапывается по обеим сторонам шоссе фронтом на юг или юго-восток. Что за чудеса. Подъезжаю и спрашиваю в чем дело. Оказывается, баталион выставлен заслоном против немцев, по сведениям штаба дивизии, обошедших уже озеро Мюлен с юга. "А впереди вас наших нет уже никого?" - задаю я вопрос. "Не знаем, послали разведку, вероятно никого", Я не верю, ведь там должны быть части XXIII корпуса. Еду дальше, несмотря на предупреждения Муромцев. Еще версты три осталось сзади. Нога болит

нестерпимо. Сажусь на седло по дамски, кладу раненую ногу на переднюю луку. Снова впереди какое-то движение. Лес расходится в стороны. Пологий скат версты в две длиной, повидимому, к реке, а там, дальше, крутой и несколько более высокий противоположный ее берег. Осторожно продвигаюсь вперед. Скоро узнаю своих. Это Полтавский полк. Какой-то штабс-капитан восторженно кричит мне: "Посмотрите, как мы разделали немцев". Осматриваюсь. В картофельном поле искусно замаскированные окопы. Из них вылезают Полтавцы, собираясь в колонны. Впереди по скату до реки масса тел убитых и ползающие, ковыляющие раненые немцы. Наши санитары с носилками ходят и подбирают раненых. Влево опять отходит шоссе, поворачиваю к нему и подъезжаю к опушке леса, недалеко вижу батареи 8-й арт. бригады, снимающиеся с позиции. На окраине леса - перевязочный пункт Черниговского и Полтавского полков. Слезаю с лошади и прошу меня перевязать. Перевязывают немедленно. Вся опушка леса завалена ранеными немцами, так на глаз их кажется человек 300-400. На самом шоссе собрана группа пленных; подсчитываю кое-как - выходит от 600 до 700 человек. Прислушиваюсь к разсказам и выясняю следующее. 1-й бригаде 8-й див. сегодня, т.е. 15 августа утром, было приказано прибыть к сел. Ваплиц и заткнуть дырку, образовавшуюся вследствие отступления частей XXIII-го корпуса. Полтавский полк окопался в картофельном поле. Черниговский полк был оставлен в резерве. Дивизион артиллерии занял позицию за левым флангом Полтавцев так, чтобы противника, наступающего на них, брать под фланговый огонь. Бригада германской пехоты, без достаточных мер охранения, неосторожно в колоннах перешла реку и наткнулась на позицию Полтавцев, подпустивших противника на близкую дистанцию. Разстроенные огнем Полтавцев и артиллерии, германцы были атакованы во фланг Черниговским полком "Ни один не ушел назад" - разсказывает мне офицер. "Начальник их дивизии убит, командир бригады ранен и взят в плен. Одну колонну пленных в 800 человек уже отправили. А это вот уже вторая. Видите сколько раненых здесь, а сколько их еще лежит там на поле, а убитых и не счесть. Кончили бригаду. Отплатили за Орлау". Потери у наших прямо до смешного ничтожны. Среди солдат и рядового офицерства большой подъем, но у высшего начальства вид пасмурный и озабоченный. Полки спешно сворачиваются в колонну и выступают. Говорят, что идут к Гогенштейну, где какая то неустойка у нас. Меня кладут в лазаретную линейку и я не то теряю сознание, не то засыпаю. Смутно, как сквозь туман, вспоминаются отдельные впечатления отступления. Помню по дороге, по которой двигается наша линейка, идут солдаты мрачные, молчаливые, кое-

где группы их с офицерами. Винтовки еще в руках, но это уже не части войск, а так, толпа. Помню, уже ночью в какой то деревне раздавшийся вдруг крик "кавалерия", потом дикая безпорядочная стрельба, свист пуль, потом озлобленная чья-то грубая брань. Оказывается, никакой кавалерии германской нет, обстреляли группу своих казаков. После этой паники услышал крик "осторожнее"; по голосу узнаю 2-го старшего офицера своей батареи, поручика Б. Зову его. Приносят и сажают его в линейку наши солдаты. Он разсказывает, что часов около 17, на колонну, состоявшую исключительно из батарей нашей бригады, в хвосте которой шла наша 1-я батарея из леса выскочил эскадрон германской конницы. Взвод, под его командой, был снят с передков. После нескольких выстрелов немцы спешились и открыли ружейный огонь, он был ранен в колено левой ноги. Потом сотня казаков, оказавшаяся по близости, атаковала немцев и прогнала их. Уже когда наступила темнота, на ту же колонну снова напали германские кавалеристы, вероятно той же силы. Прислуга, ездовые команды связи, разведчики и офицеры открыли из под орудий и передков огонь из револьверов и карабинов. Немцы были отбиты с потерями, успев лишь порубить несколько лошадей.

Утром 16-го августа наши лазаретные линейки прибыли в д. Орлау. Здесь полковник Новицкий, стоя на перекрестке, давал указания всем проходящим; чины 8-й дивизии оставлялись здесь, чины 6-й дивизии направлялись им на юг к д. Грюнфлисен. Я и поручик Б. перешли в лазаретную линейку дивизионного лазарета 6-й пех. дивизии. В течение дня 16 августа, отрывочно вспоминаю, что долго мы стояли на высотах северо-восточнее г. Нейденбург. Над городом рвались шрапнели, там шел бой, но кто его вел, мне не было известно.

К вечеру двинулись дальше. У д. Грюнфлисен опять видел баталион Муромцев под командой капитана К. Баталион был в полном порядке и занимал окопы фронтом на г. Нейденбург. Это было вечером 16-го августа. Потом все спутывается. Ночное блуждание по просекам безконечных лесов и, наконец, поляна, на которой после полудня 17-го августа наши линейки были окружены цепями германской пехоты.

Хочется мне отметить еще одну подробность. Уже 16 и 17 августа, т.е. когда, несомненно, сохранившиеся войсковые части были редкостью, по всем просекам и дорогам к русской границе двигались отбившиеся и растерянные отдельные солдаты разных частей. Я видел, как эти солдаты с мрачными лицами держались еще за свое оружие. Уже 17-го августа, впавшие в окончательную панику, врачи дивизионного лазарета несколько раз отдавали общие и в

частности, обращавшиеся к отдельным людям, приказания бросать оружие. Могу засвидетельствовать, что почти никто из солдат винтовок не бросал. Перед самым тем моментом, 17-го августа, когда мы были взяты в плен, собравшаяся около наших лазаретных линеек толпа солдат человек в 300, была увлечена каким то казаком, крикнувшим: "Братцы, пойдем пробиваться - там наши теснят немцев". Толпа хлынула за казаком на юг. Через несколько минут я услышал частую ружейную трескотню, затем дружный крик "ура". А еще через несколько минут на поляну, где стояли линейки, с севера выскочили цепи немцев.

ЖЕЛОНДКОВСКИЙ.

{1}Ныне они вышли в напечатанном виде "Из истории кампании 1914 г. на русском фронте, начало войны и операции в Восточной Пруссии", Прага, изд. "Пламя".

{2}Опечатка: Примечание на 287 странице: "1 п. див. XIII арм. корпуса" относится не к Нижегородскому, а к Невскому полку. (См. стр. 286, строка 21 сверху).