Последняя война Петровской армии.

Глава XVII.

Последняя война Петровской армии

Трофеи и потери

За три года исключительно тяжелой борьбы русской армией было взято 2 200 000 пленных и 3850 орудий. Из этого числа германцев — 250 000 пленных и 550 орудий, австро-венгров — 1 850 000 пленных и 2650 орудий и турок — 100000 пленных при 650 орудиях. За то же время Францией было взято 160 000 пленных и 900 орудий, Англией — 90 000 пленных при 450 орудиях, а Италией — 110 000 пленных и 150 орудий.

Русские трофеи в шесть раз превысили трофеи остальных армий Согласия, взятых вместе.

С чувством глубокого удовлетворения русский историк просматривает списки потерь по полкам германской армии, дравшихся на Востоке и Западе. Русский фронт для них оказался вдвое убийственнее англо-французского. Об австро-венгерской армии и говорить нечего. Весь цвет ее лег на полях Галиции и в ущельях Карпат. Итальянцы на  Виттории Венето добивали остатки их эрзац ландштурма. Наконец победители англо-французов — турки — сами потерпели от нас жесточайшие поражения за всю свою историю.

Русский меч лежал грозной тяжестью на весах войны, хоть им и владели руки слабые и неискусные. Он сокрушил бы неприятельскую коалицию, найдись в России полководец. Россия одна схватилась с половиной сил Центральных держав; Франция, Англия, Италия и Соединенные Штаты — державы, во много раз сильнейшие техникой, поделили между собой другую половину.

Мы можем видеть поэтому, какое огромное напряжение потребовалось от русской армии. Это напряжение несравнимо с таковым же других больших армий Согласия. То, что Франция испытывала в продолжение нескольких недель верденского кризиса либо последних германских наступлений весной 1918 года, то, чего вообще не пришлось испытать Британской империи, было нашим неизменным уделом в продолжение сорока месяцев. Одной лишь кампании 1915 года в тех условиях, в которых мы ее проделали, было достаточно для того, чтобы погубить любую из первоклассных армий мира, не исключая и германской, а наши войска между тем ее выдержали с честью.

Беспримерное напряжение повлекло за собой и беспримерные потери. Размеры этих потерь никогда не удастся определить в точности. Русское верховное командование совершенно не интересовалось уже использованным человеческим мясом. Не интересовалось этим и Главное санитарное управление: в госпиталях не существовало статистики умерших от ран, что не может не ошеломить исследователя.

Подсчеты потерь производились во время войны и после нее отдельными лицами по неполным и несистематизированным данным. Они носили случайный характер и приводили к совершенно различным, зачастую фантастическим заключениям (достаточно сказать, что количество, например, пленных определялось в пределах от 1 300 000 до 4 500 000 человек{130}). Интендантство подсчитывало «едоков». Красный Крест и земско-городские союзы регистрировали, как могли, и без всякой связи друг с другом раненых, проходивших через их лазареты и  отправлявшихся в глубь России (остававшиеся в прифронтовой зоне ни в какие ведомости не попадали).

В добросовестной работе доктора Авраменко в 1919 году, по неполным сведениям, к декабрю 1916 года имелись картотеки на убитых 12 813 офицеров и 652 077 нижних чинов, умерших от ран в частях войск 716 офицеров и 17662 нижних чинов, умерших от газов 72 офицера и 6268 нижних чинов. По картотеке Главного управления Генерального штаба, умерло от ран не 716, а 3622, и эта последняя цифра далеко не полна. Далее доктор Авраменко классифицирует картотеки ранений — 72 486 офицеров, 3 676 183 нижних чинов (из них осталось в строю 15 766 офицеров и 303 679 нижних чинов). Отравлено газами не смертельно 1282 офицера, 63876 нижних чинов (осталось в строю 684 офицера и 15 974 нижних чинов). Всего к декабрю 1916 года удалось установить по данным военно-санитарных управлений 85 369 офицеров и 4 416 066 нижних чинов убитыми и ранеными. Сюда не вошли данные по многим частям Юго-Западного фронта за Брусиловское наступление, совершенно не приняты во внимание Румынский и Кавказский фронты, а также очень значительное число раненых, не эвакуированных в Россию, а оставшихся на излечении в прифронтовой полосе.

Пропавших без вести (оставшихся на поле сражения убитыми и ранеными, попавших в плен) показано 13 382 офицера и 2 319 993 нижних чинов, что тоже очень сильно приуменьшено: столько на самом деле было одних пленных.

Ставка совершенно не интересовалась вопросом о понесенных потерях. Люди, три года подряд славшие на убой миллионы русских офицеров и солдат, изобретавшие «двойной обход Мазурских озер», «наступление в сердце Германии», отдававшие обескровленным армиям исступленные директивы «Ни шагу назад!», воздвигавшие пирамиды черепов на Бзуре, Нарочи, у Ковеля, эти люди ни разу за три года не поинтересовались узнать, во что, хотя бы приблизительно, обходится России и русской армии их стратегическое творчество.

Когда в июле 1917 года французский представитель в Ставке, позорной памяти генерал Жанен (впоследствии предавший Колчака), запросил сведений о потерях, понесенных Россией, то Ставка была застигнута врасплох. После трехмесячных суетливых поисков и обращений не в те инстанции Ставка представила французам первые попавшиеся цифры.

Убитыми значилось всего 700 000 человек, пленными зато 2 900 000. Давая эти объяснения  без всяких оговорок либо пояснений, наши военные бюрократы не потрудились сообразить, что подсчет убитых проведен сколько-нибудь удовлетворительно лишь по войскам Северного фронта, тогда как у значительной части пленных имеются дубликаты фишек (две карточки на одного человека), отчего и получается столь значительная цифра. Ставка совершенно не отдавала себе отчета в том, что подобного рода «сведения» только бесчестят русскую армию в глазах иностранцев.

По данным Военного ведомства, представленным незадолго до революции в Совет министров, наши «окончательные потери» — убитыми, умершими от ран и болезней, инвалидами, пропавшими без вести и взятыми в плен — определялись с начала войны по декабрь 1916 года в 5 500000 человек. Число это было получено из сопоставления общей цифры призванных — 14 500 000 — с таковой же находившихся на довольствии в

Действующей армии, на флоте, в тыловых частях и на излечении — 9 000 000 человек, по сведениям Главного интендантского управления. Отметим сразу же, что эта цифра 9 000 000 значилась по списку, тогда как налицо состояло гораздо меньше. Весь ноябрь и декабрь шли кровопролитнейшие бои в Карпатах и в Румынии, Западный фронт пухнул от цинги, а Кавказский наполнял лазареты обмороженными, тифозными, дизентерийными и лихорадочными. К указанным 5 500 000 «окончательных потерь» можно было бы уже в декабре 1916 года приписать 200000 — 300000.

По сведениям, официально сообщенным нашему Красному Кресту неприятелем, к зиме 1916/17 годов в Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции состояло 2 200 000 русских военнопленных. Цифра эта вполне достоверна (неприятелям, во всяком случае, не было никакого расчета ее приуменьшать).

Вычтя это число из общей суммы, получим 3 300 000 потерь «по ею сторону» наших позиций. Умерло от болезней 100000 человек (число установлено весьма точно — статистика больных велась гораздо лучше, чем статистика раненых). В самовольной отлучке числилось до 200000 человек (явлению этому удивляться нечего, вспомним только дезертиров наполеоновских войск во Франции — знаменитую «агтее ги1ап1;е»). Далее, 600 000 человек было исключено из-за увечий, полученных в бою, 300 000 человек — по причине болезней. Сложив эти потери, получим в итоге 1 200 000 человек увечных, умерших и дезертиров. 

Остальные 2 100 000 человек не подошли ни под одну из указанных категорий... Вечная им память! Около 700 000 человек — примерно третья часть — сохранили свои имена, остальные 1 400 000 человек — это те «неизвестные солдаты», о коих не скажет ни камень, ни крест и чьи останки были выброшены из могил кощунственной польской рукой.

Приняв во внимание потери зимней кампании 1916/17 годов и летней 1917 года, сосчитав убитых в Шампани и Македонии, погибших на флоте и, наконец, прибавив к ним синодик верных долгу русских воинов, замученных насмерть в неволе немецкими и мадьярскими палачами, мы будем очень недалеки от цифры 2 500 000, из коих 2 400 000 человек пало с оружием в руках. Все германские исследователи определяют потери русской армии убитыми в 2 500 000 человек. Бывшие союзники, стремясь умалить жертвы России, приводят часто голословное число 1 700 000, не объясняя его происхождения.

2 417 000 пленных, взятых у нас Центральными державами за всю войну, — число, способное привести поверхностного наблюдателя к ложному заключению о невысоких качествах боевых русских войск. Поэтому ни на минуту нельзя упускать из вида другую цифру, а именно 2 200 000 германцев, австро-венгров и турок, взятых в плен этими русскими войсками, несмотря на недостойное их высшее командование и катастрофическую нехватку техники и боевых припасов. Сделав эту оговорку, перейдем к ближайшему рассмотрению этой огромной цифры. Приблизительно 1 400 000 попало в плен ранеными. Кто посмеет их упрекнуть за то, что они были эвакуированы не на восток, а на запад?

Из остального миллиона — попавших в плен неранеными — было весьма много трусов и негодяев, сдавшихся по своей охоте. Таковые встречаются во все времена и во всех армиях. Но еще большее количество попало в плен по вине высшего командования, ставившего в продолжение всей войны наши войска в самые невозможные условия. Ответственны ли офицеры и солдаты 2-й армии за бесхарактерность Клюева, трусость Благовещенского, малодушие Самсонова, рутину Жилинского и невежество Юрия Данилова? Можно ли винить новогеоргиевских ополченцев за недомыслие генерала Алексеева и подлость духа Бобыря? А все 975 000 раненых и нераненых пленных, взятых врагом весной и летом 1915 года, не искупали разве своими страданиями преступное «Ни шагу назад!» первой Ставки?  Из 1 312 000 находившихся в Германии русских пленных 233 000 пыталось бежать (по данным Рейхсархива).

Бесчеловечное отношение к русским военнопленным легло навсегда несмываемым позором на память австро-германских армий. Пленных заставляли рыть окопы на Французском, Итальянском и Македонском фронтах. Отказывавшихся подвергали пыткам. Самой распространенной было подвешивание за руки. В Германии практиковалось распинание и членовредительство. Русских воинов, до конца оставшихся верными присяге и отказывавшихся работать на неприятельскую армию, расстреливали перед фронтом.

Производить казнь назначались кадеты — будущие офицеры императорско-королевских армий. Для этих немецких юношей расстреливать русских пленных было праздником — и количество желающих во много раз превышало число избранных счастливцев. Имена измайловца Федора Лунина, дагестанца Николая Алексеева и память тысяч других богатырей, замученных среднеевропейскими дикарями, должны, подобно неугасаемым лампадам, светиться в русских душах, подобно именам Агафона Никитина и Фомы Данилова, замученных дикарями среднеазиатскими. Зверства австро-венгров превзошли зверства германцев.

А между тем российское правительство, имевшее в своей власти сотни тысяч пленных немцев и мадьяр, раз навсегда могло бы положить конец этому всемирному задушению русского имени, пригрозив репрессиями. Но у нас предпочитали плакаться на нарушение немцами каких-то гаагских и женевских бумажонок, как будто эти жалкие ламентации могли хоть немного облегчить участь русских мучеников!

Но еще более бесчеловечным, вдвойне преступным, было отношение к своим попавшим в несчастье солдатам со стороны императорского правительства. Оно ничего не захотело сделать для облегчения их ужасной участи. Русские пленники были брошены на произвол судьбы. Солдаты русского Царя рылись в отбросах своих союзных товарищей по несчастью...

Единственная помощь продуктами, получавшаяся нашими пленниками, шла от французских жертвователей, тронутых их участью из писем французских пленных. В то время как французы, англичане, итальянцы все время чувствовали за собой поддержку своих правительств, снабжавших их продуктами и грозивших немцам репрессиями, русские были брошены на произвол тюремщиков и палачей своим Отечеством, за которое они проливали кровь. Призывы французского комитета помощи  русским пленным оставляли одинаково равнодушными как императорское правительство, так и демократическую общественность. Немцы после этого могли себе позволить с русскими все, что вздумается.

Количество раненых приблизительно определяется в 5 500 000 человек. Точные сведения существуют лишь относительно эвакуированных в Россию — их было к декабрю 1916 года круглым числом 3 800 000 человек, причем сюда тоже, как и относительно убитых, не вошли раненные на всех фронтах в зимнюю кампанию 1916/17 годов и летнюю 1917 года, а также за всю войну на Кавказском и Румынском фронтах. По очень осторожным исчислениям мы можем приписать за эти периоды еще 400000 эвакуированных и примерно 1 200 000 — 1 500 000 раненых за всю войну, не эвакуированных в Россию, а остававшихся в 1914 — 1917 годах в прифронтовой полосе.

Присчитав к этому общему количеству 5 500 000 раненых, оставшихся у своих, еще 1 400 000 раненых, попавших в плен, мы получим около 7 000 000 раненых, вернее «случаев ранения» (многие бывали ранены по несколько раз) — примерно по три ранения на одного убитого. Это пропорция всех армий, принимавших участие в Мировой войне. Она полностью подтверждает выведенное нами число 2 400 000 убитых для русской армии.

Боевые потери России за всю войну можно считать в 10 300 000 — 10 500 000 «случаев убыли» или 9 000 000 человек (принимая во внимание, что 30 процентов ранений — по второму разу тех же людей, и не считая для простоты ранения по третьему и четвертому разу, которых было немало). Из этих 9 000 000 человек 6 000 000 убыло «безвозвратно» — убитыми, умершими от ран, пленными и увечными.

Условия борьбы

За три года Мировой войны мы потеряли в три раза больше людей, чем за все остальные войны России — от Азова до Мукдена. Вся Русско-Японская война составляет только один месяц Мировой войны. Это позволяет судить о том напряжении, какое потребовалось от наших войск в 1914, 1915, 1916 годах.

В Отечественную войну, как и в неудачное ее подражание — кампанию 1915 года, за три месяца нашими армиями было отмаршировано 600 верст в глубь страны. Но там 

за 80 дней наши главные силы имели только пять боев и одно генеральное сражение. А здесь за те же 80 дней наши

3-я и 13-я армии имели 80 боев, каждый из коих стоил генерального сражения былых времен, иными словами, каждый день по Бородину! А что могли значить Клястицы и Полоцк в корпусе Витгенштейна в сравнении с тем беспросветным двадцатидневным Наревским сражением, что выпало одновременно с этим на долю 1-й и 12-й армий?

Суворовский поход через Альпы длился три недели. А Карпатская эпопея 3-й и 8-й армий длилась шесть месяцев — и каких! Велик был день Сен-Готарда, но выше его — шестнадцать дней Лутовиска. Страшна была Муттенская долина, но страшней Творыльня, где цепи мертвых стрелков стояли по грудь в снегу. Был грозен Рингенкопф, но еще грозней Черемха.

Славны были подвиги Багратиона, Милорадовича, Розенберга, Каменского 2-го. Но у них был Суворов. А у Корнилова, Деникина, Альфтана, графа Келлера Суворова не было...

Каково было в продолжение шести месяцев брать каждый день по Чертову мосту, да еще защищаемому пулеметами? А ведь боевая работа 3-й и 4-й стрелковой бригад, 65-й, 78-й дивизий, VII, VIII, XII, XXI, XXII, XXIV и III конного корпусов как раз и состояла в этом! И по окончании горного похода войска эти ждал не отдых в Фельдкирхе, а двухнедельное побоище на Сане, затмившее все предыдущее, и затем три месяца беспрерывных боев.

Эрзерум затмил Каре. Защита Козювки превзошла защиту Шипки. И если великий князь Николай Николаевич-старший снял шапку перед Железными стрелками после Шейнова, то что сказал бы он им после Лутовиска, Перемышля, Чарторыйска, Луцка?

Боевое напряжение, потребовавшееся от русских офицеров и солдат Мировой войны, в десятки раз превзошло то, что требовалось в свое время от их предков. И в то же время им гораздо меньше было дано. Неунывающий суворовский чудо-богатырь служил ведь всю свою жизнь и в отставку выходил либо за старческой дряхлостью, либо «за бесчеловечием» (когда от ран или увечий терял человеческий облик). Победители Наполеона служили 25 лет. Они были воинами в самом широком понятии этого слова. А вооруженные русские люди Мировой войны — прапорщики и рядовые — обучались военному делу едва три месяца, а то и шесть недель. Условий борьбы русской армии не выдержала бы никакая иная армия в мире.

Германская армия в кампанию  1918 года была поставлена в тактические и технические условия несравненно более легкие, чем русская армия летом и осенью 1915 года{131}. Армия кайзера стала на колени. Армия русского Царя с честью выдержала жесточайшее испытание и еще крепче ударила врага в кампанию 1916 года!

 

Стратегическое руководство

Переходя к оценке русского полководчества, будем кратки: его не существовало. Русской армии не хватало головы. Прежде всего потому, что она имела сразу несколько голов.

Абсурдное учреждение «фронтов» — результат стратегического недомыслия — привело к тому, что русская армия получила сразу трех главнокомандующих, впоследствии даже четырех и пятерых. Сколько голов, столько умов — и в результате ни одного ума... По мысли своих изобретателей — Куропаткина в 1902 году, Юрия Данилова в 1912 году — фронты должны были облегчить ведение войны Ставкой. В действительности эти стратегически безобразные организмы стали непроницаемым средостением между Ставкой и действовавшими армиями.

Гипертрофия фронтов, начальники коих, наименованные «главнокомандующими», получили совершенно неслыханные права и преимущества в области ведения войны, привела к полной анархии и разнобою. Северный удельный князь знать не желал юго-западного удельного князя, тот и другой мало считались с великим князем, авторитет которого как Верховного главнокомандующего игнорировался удельно-вечевой хартией Положения о полевом управлении войск 1914 года. В первый год войны наши армии сплошь да рядом выполняли одновременно два, а то и три плана — Ставки и фронтов, то есть трех главнокомандовавших, тогда как иной раз и каждого из них в отдельности было достаточно для совершенного поражения по всем правилам схоластики. Во второй и третий год, при Алексееве, роль Ставки свелась к регистрации планов трех главнокомандовавших фронтами, воевавших каждый по-своему.

Деятельность Ставки за все время войны до революционного развала распадается на три периода, соответствующие, в общем, трем кампаниям императорской армии.

В кампанию 1914 года ею руководит стремление действовать активно — безудержная фантазия «наступления  в сердце Германии». В директивах Ставки этого периода совершенно не чувствуется стратегии (ибо ничего не говорится о сокрушении живой силы врага). Все сводится к мечтаниям над школьной картой Европы, на которой назначаются различные воображаемые линии и призрачные рубежи (Ярочин — Кемпен — Каттовиц — Освечин).

Вся эта стратегия вне времени и вне пространства неукоснительно срывается — иногда неприятелем (Лодзь), но чаще всего удельными князьями фронтов. Эти последние упорно не желают считаться с директивами из Барановичей, а то навязывают Ставке свои собственные планы. Следствие — либо компромисс, либо одновременное выполнение двух, а то и трех взаимно друг друга исключающих операций, вроде наступления по трем расходящимся направлениям; и в Восточную Пруссию, и на Берлин, и в Карпаты. Военное искусство и военная наука не терпят безнаказанного над собою издевательства и мстят нам за это всю кампанию 1914 года.

В кампанию 1915 года мистика «наступления в сердце Германии» сменяется мистикой «Ни шагу назад!». Армиям приказывается стоять и умирать. Результат — утрата пятнадцати губерний и трех миллионов бойцов: полный разгром нашей вооруженной силы и отступление куда глаза глядят, что вызывает смену верховного командования.

Наконец, в кампанию 1916 года вся работа Ставки сводится к переговорам, уговорам и разговорам...

Следует заметить, что управляй Ставка непосредственно армиями, то при всем ее неумении события сложились бы иначе — и притом в лучшую для нас сторону. В самом начале войны удалось бы избежать Танненберга, бывшего делом рук штаба Северного фронта в большей степени, чем Гинденбурга. А в Галиции удалось бы нанести сокрушительный удар австро-венгерской вооруженной силе, направив 3-ю армию во фланг и в тыл Ауффенбергу. Повелительный окрик великого князя произвел бы на генерала Рузского совершенно другое впечатление, чем невнятные упрашивания младшего в чине Алексеева.

В общем, всю войну судьбами русской армии и России вершил гофкригсрат, проявлявшийся то в виде «совещаний главнокомандующих» (в великокняжеский период), то в виде бесконечных «бесед по прямому проводу» (в алексеевские времена). Исключительно вредная инстанция «фронтов» парализовала всю русскую стратегию Мировой войны. 

Порочной организации соответствовала порочная система управления войсками из глубокого тыла путем расплывчатых и неопределенных «директив», всегда опережавшихся событиями на фронте. Система директив, заведенная Мольтке-старшим, соответствовала своей эпохе — второй половине XIX века. В условиях большой войны XX столетия она оказалась неприменимой и анахроничной. Главнокомандовавшие в Мировую войну располагали такими средствами лично влиять на ход операций, о каких не мог подозревать Мольтке-старший. Телефон и автомобиль давали возможность тесного личного общения с исполнителями, постоянного контроля событий и властного вмешательства полководца всякий раз, когда он замечал, что его план может быть сорванным превратным толкованием либо своеволием подчиненного.

Русская Ставка так же не осознала этого изменения условий войны, как не уразумел его Мольтке-младший, державшийся заветов своего дяди «яко слепой стены». Система отдачи «директив» привела германскую армию к поражению на Марне и дважды лишила нас победоносного окончания войны, помешав вывести из строя Австро-Венгрию в августе 1914-го и в мае — июне 1916 годов. Управление войсками издалека — будь то Мольтке-младший из Кобленца и Люксембурга или русская Ставка из Барановичей и Могилева — ведет в условиях современной войны к неизбежному поражению.

Методы 1866 и 1870 годов — отдача по телеграфу издалека «директив» — отжили свой век. Первым осознавшим это был генерал Жоффр. Оттого французское командование и было единственным, выдержавшим экзамен Мировой войны. Русской военной мысли, совращенной с национального своего пути, осознать это изменение не было дано. Благоговение перед Мольтке возводило его учение в степень непреложных догматов, а его методы считало извечными истинами.

Злополучные русские рационалисты не подозревали, что в открывшийся век чудес техники бессмертный образ Румянцева и его «Стой, ребята!» окажется куда более современным, чем образ «великого молчальника» в тиши своего кабинета за сотни верст от полей сражения! При условии, конечно, что это «Стой, ребята!» будет сказано не дрогнувшему под ятаганами гренадерскому каре, а потерявшим сердце либо сбитым с толку командующим армиями и командирам корпусов... 

Стратегическая анархия, порожденная учреждением нелепых «фронтов» с их удельными князьями-главнокомандующими, не привела бы к добру даже при наличии во главе этих бессмысленных организмов даровитых военачальников. Окажись в России полководец — его талант был бы в значительной степени сведен на нет антиполководческим и глубоко порочным Положением о полевом управлении войск 1914 года.

Но полководца в России не нашлось. «Фронты» возглавили деятели маньчжурского и даже ниже маньчжурского уровня. Жилинский, Рузский, Иванов и Эверт могли погубить любую армию, свести на нет любую победу, обратить в катастрофу самую незначительную неудачу. Лучших мишений, лучших соломенных чучел для рубки Гинденбургу было невозможно желать — и прусский фельдмаршал всю свою удивительную карьеру построил на этих русских ничтожествах, пройдя по их головам, как по торцовой мостовой к высотам почестей и власти. Хуже всего было то, что при этом была брошена тень на ту безупречную репутацию, которой столетиями пользовались в мире российские войска. Этого позора Россия своим недостойным военачальникам никогда не простит.

Исключительно плохой подбор главнокомандовавших фронтами парализовывал работу командовавших армиями. Из их среды выдвинулся ряд способных и волевых военачальников — Лечицкий, Плеве, Гурко, Щербачев, Флуг, Радко-Дмитриев. Они еще не то дали бы, но что могли они сделать с такими главнокомандующими, как Иванов и Рузский! Их полководческое творчество было связано по рукам и ногам: генерал Флуг был, например, отрешен от армии за то, что посмел одержать победу вопреки штабу фронта, где Рузский и Бонч-Бруевич заранее полагали разыграть сражение вничью.

Удовлетворительно себя зарекомендовали Сахаров в Леш. Что касается отличных войсковых начальников — Радкевича, Горбатовского и особенно Каледина, — то пост командующего армией был создан явно не для них. Отдельно отметим генерала Ренненкампфа — способного и любимого всеми своими подчиненными военачальника. На его долю выпал тягчайший крест послужить козлом отпущения для двух преступно бездарных главнокомандовавших фронтом. 

Остальные командовавшие армиями производили впечатление полной бесцветности. Плох был Безобразов. Еще хуже Рагоза. И совершенно невозможны слабодушный Самсонов и методичный Сивере. Руководство корпусами и дивизиями, за несколькими блестящими исключениями, было посредственно, несколько выровнявшись на второй год войны. Командиры полков, выступившие на войну, были, как правило, превосходны, и эту же характеристику можно дать всему нашему офицерству — как кадровому, так и прапорщикам первого года войны.

Отметим чрезвычайно вредное влияние Георгиевского статута 1913 года на войсковых начальников и войсковые штабы. Статут этот обратил орден св. Георгия в средство для делания карьеры, связав с заветным белым крестиком несоразмерные служебные преимущества и материальные выгоды. Георгиевский статут 1913 года развратил армию (в первую очередь и больше всего — штабы дивизий). Он создал неслыханный карьеризм и узаконил лживые донесения, ставшие язвой Действовавшей армии.

Исключительно плохой подбор офицерского состава оперативной части Ставки (куда автоматически переключились «столоначальники» Главного управления Генерального штаба, никогда не видевшие боя и не знавшие строя) был причиной того, что опыт войны совершенно не был разработан и войска два года не получали никаких наставлений. В июле 1916 года Ставкой было разослано в войска первое с начала войны наставление о действиях пехоты в бою. Оно рекомендовало атаку густыми массами и совершенно упускало из вида наличие у противника пулеметов. Книжки эти остались в частях войск неразрезанными. Честь и слава тем безвестным строевым подполковникам и капитанам и молодым офицерам Генерального штаба войсковых штабов, что, не ожидая ничьей указки, сами прорабатывали опыт боев, сами создавали свои уставы и наставления, нередко писанные собственною кровью... Они спасли армию от полного истребления.

В общем, подведя итоги нашему управлению войск, следует еще раз признать, что уроки Японской войны, оздоровившие русскую армию от взводных командиров до начальников дивизий, совершенно не пошли впрок нашему высшему командованию. Самоотверженная, как никогда еще в предыдущие войны, боевая работа войск им профанировалась и пропадала даром. 

Наши победы были победами батальонных командиров. Наши поражения были поражениями главнокомандовавших. Вот причина той безотрадной обстановки, в которой протекло все участие России в Мировой войне.

* * *

И несмотря на эту безотрадную обстановку, преодолевая неслыханные препятствия, русская военная мысль продолжала работать. Работа эта вывела военное искусство из того тупика, в который его завела позиционная война. И русскому историку больно отметить, что этим творчеством воспользовались не вершители судеб русской армии, для которых военное искусство было закрытой книгой, а неприятель...

Это новое слово было сказано командиром VIII армейского корпуса генералом В. М. Драгомировым и вписано в историю военного искусства штыками подольцев и житомирцев 15 июля 1916 года под Кошевом.

Кошевское сражение составило в этой истории такую же эпоху, как Левктры, Канны, Моргартен, Рокруа, Полтава, Лейтен и Ульм. В тот же день искусство было поставлено на подобающее ему первое место, а техника подчинена тактике. И большим несчастием для русской армии было то, что замечательная инициатива Драгомирова не была надлежаще оценена и понята.

Но плагиаторский ум Людендорфа подхватил идею русского военачальника, применив ее к германским условиям, и Кошевский прорыв, повторенный в грандиозных размерах, нашел себе всемирное признание (как «немецкий» метод!) в германских наступлениях в Пикардии и на Шмен де Дам и в ответных ударах французского Скобелева — генерала Манжена — при Мери-Курселе и Суассоне.

Если высшим проявлением тактики в Мировую войну был Кошевский прорыв, то высшим проявлением оператики было Брусиловское наступление — одновременный удар в четырех местах, обеспечивший стратегическую внезапность. Два года спустя маршал Фош эмпирическим путем и совершенно самостоятельно нащупал тот же метод при выталкивании германских армий из Франции. За Брусиловым остается заслуга первого применения этой стратегической идеи и оперативного метода, применения, заметим, не эмпирически найденного, а интуитивно открытого.

Русский военный гений жил и проявлял себя где мог и как мог. Но в ту упадочную эпоху проявление творчества  не ценилось людьми, на творчество не способными. Полководцы не были на полководческих местах — и судьбы России вверены были не им, а отданы в трясущиеся руки Рузского, Эверта и Алексеева...

* * *

Давление союзников — а именно Франции — сказывалось на русской стратегии тяжелым бременем.

Союзники наши имели полное право требовать наступления в Восточную Пруссию, и притом сколь можно скорейшего. Это было уже условлено существовавшей конвенцией и отвечало насущнейшим интересам самой России. Спасая Париж на полях Гумбиннена, мы прежде всего спасали самих себя. Связанные недобитой Австро-Венгрией, мы погибли бы от яростного удара тридцати победоносных германских корпусов Французского фронта. Обещав наступление неготовыми армиями уже на 14-й день, генерал Жилинский этим своим недомыслием сорвал весь план войны Германии. Русское недомыслие повлекло за собой германскую ошибку. Минус на минус дал плюс. Перейди мы границу Пруссии не на 14-й день, а на 21-й с хорошо устроенными войсками — никаких стратегических последствий наша восточнопрусская операция уже не имела бы. Торопливый наш поход в Восточную Пруссию полностью оправдан историей — и оправдан именно благодаря своей торопливости.

Французский главнокомандующий был в своем праве просить — и даже требовать — ускорения наступления русских армий германского фронта. Но он не был вправе навязывать нам свои соображения о походе на Берлин с левого берега Вислы, указывать нам маршрут с Мокотовского поля на Темпельгофский плац. Это не касалось генерала Жоффра.

Сознательно идя на риск сорвать план стратегического развертывания союзных армий, французский главнокомандующий совершал преступление. Но еще большее преступление совершил русский Верховный главнокомандующий, сразу подчинившийся этой чужой фантазии и разбивший 26 июля весь наш и так уже посредственный план стратегического развертывания. Во имя химеры похода от Варшавы на Берлин была ослаблена на два корпуса (Гвардейский и I армейский) армия Ренненкампфа, и с назначением XX корпуса в Пруссию было оголено опаснейшее люблинское направление Юго-Западного фронта. Не доведенная до конца Гумбинненская победа, едва  не повлекшее общей катастрофы поражение нашей 4-й армии под Красником были результатом непрошеного вмешательства французского главнокомандующего в дела, его совершенно не касающиеся.

Второй случай вмешательства генерала Жоффра в русскую стратегию произошел в ноябре 1915 года на совещании в Шантильи. Французский главнокомандующий навязал нам идею наступления к северу от Припяти, тогда как слабое место неприятельского расположения было на нашем Юго-Западном фронте. Отсюда — порочный план кампании 1916 года: нагромождение всех сил и средств на Западном фронте для заведомо безнадежного наступления, вдобавок и не состоявшегося, тогда как обещавшее полную победу наступление генерала Брусилова не смогло быть своевременно поддержано. Генерал Жоффр помыкал нашими главнокомандующими как сенегальскими капралами. Позволявшие так с собой обращаться наши злополучные стратеги показали тем самым, что лучшего и не заслуживают, но за все их ошибки страдать пришлось России.

* * *

Стратегический обзор Мировой войны на Восточном ее театре сам собой превращается в обвинительный акт недостойным возглавителям русской армии. Безмерно строг этот обвинительный акт. Безмерно суров был приговор, вынесенный историей. И еще суровее, чем современники, осудят этих людей будущие поколения. Людям этим было дано все, и они не сумели сделать ничего.

Составленный Юрием Даниловым по «австрийской шпаргалке» план стратегического развертывания был в первую же неделю еще ухудшен принятым в Ставке решением наступать одновременно по трем расходящимся направлениям. Распоряжайся судьбами наших армий неприятель, он не смог бы их поставить в более невыгодное исходное положение...

Доблесть войск дала нам победу в Галицийской битве. Она могла вывести из строя Австро-Венгрию и успешно закончить войну еще в сентябре — октябре. Но для этого надо преследовать разбитые неприятельские армии, а не задаваться планами осады никому не нужного Перемышля. Румянцев учил: «Никто не берет города, не разделавшись прежде с силами, его защищающими». Суворов приказывал: «В атаке не задерживай!» Но их заветы были не для  генерала Иванова и генерала Алексеева. Имея 24 дивизии несравненной конницы, они не затупили их пик и шашек о спины отступающего в расстройстве неприятеля и вместо беспощадного его преследования построили ему золотой мост. Война затянулась на долгие годы — и Россия этой задержки не выдержала.

Стоит ли упоминать о Польской кампании генерала Рузского в сентябре — ноябре 1914 года? О срыве им Варшавского маневра Ставки и Юго-Западного фронта? О лодзинском позоре? О бессмысленном нагромождении войск где-то в Литве, в 10-й армии, когда судьба кампании решалась на левом берегу Вислы, где на счету был каждый батальон...

И, наконец, о непостижимых стратегическому — и просто человеческому — уму бессмысленных зимних бойнях на Бзуре, Равке, у Болимова, Боржимова и Воли Шилдовской?

Но величайший грех был совершен весною 1915 года, когда Ставка отказалась от овладения Константинополем, предпочтя ему Дрыщув и погубив без всякой пользы десантные войска на Сане и Днестре. Вывод из строя Турции предотвратил бы удушение России. Овладение Царьградом свело бы на нет ту деморализацию, которая охватила все слои общества к осени, как следствие катастрофического, непродуманного и неорганизованного отступления, отступления, проведенного Ставкой под знаком «Ни шагу назад!».

Последний раз возможность победоносного окончания войны представилась нам в летнюю кампанию 1916 года. Победа вновь реяла над нашими знаменами. Надо было только протянуть к ней руку. Но Брусиловское наступление захлебнулось, не поддержанное своевременно Ставкой.

И за этой упущенной возможностью последовала другая: игнорирование выступления Румынии. Выступление это давало нам случай взять во фланг все неприятельское расположение крепким, исподволь подготовленным, ударом из Молдавии, ударом, которого так страшились Людендорф и Конрад. Но для генерала Алексеева не существовало обходных движений в стратегии, как не существовало вообще и Румынского фронта.

Один лишь Император Николай Александрович всю войну чувствовал стратегию. Он знал, что великодержавные интересы России не удовлетворит ни взятие какого-либо «посада Дрыщува», ни удержание какой-нибудь «высоты 661». Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре. Государь настаивал на спасительной для России  десантной операции, но, добровольно уступив свою власть над армией слепорожденным военачальникам, не был ими понят.

Все возможности были безвозвратно упущены, все сроки пропущены. И, вынеся свой приговор, история изумится не тому, что Россия не выдержала этой тяжелой войны, а тому, что русская армия могла целых три года воевать при таком руководстве!

 

Боевая работа войск

Мы не можем привести, как то делали, описывая прошлые войны, перечня наград войскам. Высший Судья воздал по заслугам тем, кто предстал перед Ним. Уделом же уцелевших стали не лавры, а неслыханные тернии.

Вместо списка георгиевских знамен, труб, знаков и петлиц за отличие мы вспомним здесь те дела, за которые их надлежало бы получить, окинем беглым взглядом тот кровавый славный путь, который прошли наши войска. В первую очередь — императорская пехота. Подвиги гвардии в прошлые войны были превзойдены ее делами в Мировую войну. Тарнавка, Красностав и Трестень затмили не только Горный Дубняк, Варшаву и Варну, но превзошли даже Фридланд, Бородино и Кульм.

1-я Гвардейская пехотная дивизия действовала всю войну ровно и без осечек, вписав в свой формуляр люблинские бои, Ивангород, краковские скалы, Ломжу, сокрушение прусской гвардии под Красноставом, Вильну — и далее Стоход. Отметим под Люблином и в ивангородских боях преображенцев графа Игнатьева, под Тарнополем — их уже с полковником Кутеповым и под Красноставом — измайловцев Геруа 2-го.

В тех же делах прославилась и 2-я Гвардейская пехотная дивизия, начав кампанию богатырским боем на Тарнавке, где московцы с полковником Гольфтером в день сто второй годовщины Бородина одним ударом разнесли дивизию силезского ландвера Войерша и взяли 42 стрелявших орудия{132}. Как по своим размерам, так и по своим последствиям Тарнавка — самое блестящее пехотное дело всей войны. Исключительно красивым было дело 4-го батальона лейб-гренадер 9 июля 1915 года под Крупами. Командир батальона полковник Судравский 2-й («дядя Саша»), смертельно раненный, приказал нести себя впереди шедших в контратаку рот, затянув полковую песню, подхваченную гренадерами, и скончался с этой песней на устах на бруствере немецкого окопа.

Больше всех повидала и крепче всех была 3-я Гвардейская пехотная дивизия, уничтожившая 3-ю же гвардейскую германскую при Журавне и 19-ю у Ковеля. Тернист был путь Кексгольмского полка, рассчитавшегося за Лану под Трестенем. И несокрушимо ломили на врага железные волынцы, спасшие Лодзь в бою под Константиновом, а под Журавном истребившие образцовый полк германской армии — Потсдамский ЬеЬг-Ке^теп!. Волынцами под Константиновом командовал генерал Геруа 1-й, а под Журавном — генерал Кушакевич.

В стрелковой дивизии памятны остались Камень Калишанский, Опатов, Сенница Королевская, Трестень, Квадратный лес. С полсотни пушек осталось в руках царскосельских и императорских стрелков, а 3-й полк получил от германского противника прозвище «сердитого полка». Царскосельским полком командовали генерал Пфейфер и Верцинский, 3-м — Усов и Семенов, 4-м Императорской Фамилии — Гольтгоер.

Гренадерский корпус имел мало счастья в этой войне. Прежде всего ему не везло на командиров. Замечательным его делом было отражение, совместно с гвардейской конницей, II австро-венгерской армии от Петрокова в ноябре 1914 года.

Подобно гренадерам, и I армейский корпус видел почти исключительно обратную сторону медали (Сольдау, Лодзь, Нарочь, Стоход). 22-я пехотная дивизия не имела счастья, но 24-я пехотная дивизия показала себя превосходно. Отметим иркутцев полковника Копытынского и енисейцев полковника Чермоева под Казимиржем 12 октября 1914 года.

II армейский корпус отличился с генералом Слюсаренко в Мазурской битве и с генералом Флугом в Брусиловское наступление (Язловец, Збараж). В Мазурских озерах 2-я бригада 26-й пехотной дивизии генерала Ларионова отразила 3 дивизии 11-го, 17-го и 20-го германских корпусов, в то время как под Арисом 169-й пехотный Ново-Трокский полк сразился со всем 1-м армейским германским корпусом. Армия Ренненкампфа была этими делами спасена от Танненберга.

Отлично подготовленный генералом Ренненкампфом III армейский корпус сыграл блистательную роль в Восточной Пруссии, где его полки и батареи решили под Гумбинненом участь Мировой войны. Особенно отличились 27-я пехотная  дивизия генерала Адариди (уфимцы и саратовцы). Дивизия легла затем в Августовских лесах, где уфимцы взяли германское знамя. 106-м пехотным Уфимским полком командовал полковник Отрыганьев. 25-я пехотная дивизия отличилась под Болимовом и Боржимовом. В 25-й пехотной дивизии выделялся 99-й пехотный Ивангородский полк с полковником Верховским. Обе эти превосходные дивизии все время придавались другим корпусам.

IV армейский корпус, которым всю войну прокомандовал генерал Алиев, участвовал в самых тяжелых боях германского фронта (Восточная Пруссия, Лодзь, Пултуск и отход с Нарева) и выдержал затем на своих плечах отступление из Румынии. Это относится и к двум коренным его дивизиям — 30-й и 40-й — и к приданной корпусу 2-й пехотной дивизии.

В V корпусе (которым после генерала Литвинова командовал «лукавый царедворец» генерал Балуев) были знаменитые дела. 10-я дивизия прославилась в первом же своем бою под Лащовом, где тюменцы полковника Пацевича и колыванцы полковника Мокржецкого взяли по знамени, а затем у Ярослава, Ловича, в наревских боях, у Нарочи и далее в Брусиловское наступление в сражениях на Стыри и Липе. По трофеям — 2 знамени и 77 орудий — она занимает первое место на всем австро-германском фронте. В 7-й дивизии отличились в томашовских боях витебцы полковника С. Богдановича, разгромившие 10-ю венгерскую кавалерийскую дивизию, а у Вильны могилевцы подполковника Петрова. В кампанию 1916 года на Волыни Витебский полк с полковником Меньчуковым штыковым ударом прямо с автомобилей предотвратил катастрофу в 11-й армии в критический момент «сражения на трех реках».

Избавившись от Благовещенского, VI армейский корпус под командой генерала Гурко выдержал с честью самые тяжелые бои первой зимней кампании на Равке и отличился затем в мае — июне 1915 года в Галиции при Журавне. В кампанию же 1916 года на долю стойких и надежных 4-й и 16-й пехотных дивизий выпали самые трудные и неблагодарные бои Брусиловского наступления.

В VII армейском корпусе старого ветерана генерала Экка 13-я и 34-я пехотные дивизии зарекомендовали себя так, что в продолжение всей войны — с первого боя на Гнилой Липе, знаменитого «генеральского дела» 34-й дивизии генерала Баташева под Янчином до последнего под Марашештами, когда 13-я дивизия ликвидировала прорыв  Макензена, — их присутствие неизменно служило залогом верного успеха. Неудач эти дивизии не знали, в самом худшем случае сводя бои вничью. За взятие Балиграда на Карпатах командир 51-го пехотного Литовского полка полковник Лихачев (впоследствии начальник 122-й пехотной дивизии) награжден орденом св. Георгия 3-й степени.

Блестяще было участие VIII армейского корпуса, которым командовали последовательно Радко Дмитриев (Галиция), Орлов (Сан), Владимир Драгомиров (Карпаты, Волынь), Деникин и Елчанинов (Румыния). Чем тяжелее были бои, тем больше славы приобретали эти войска. Нельзя перечислить здесь всех дел 14-й и 15-й дивизий. Упомянем только Желиборы (прагцы полковника Кушакевича), Закличин (минцы полковника Бакрадзе), Ватин (модлинцы подполковника Русова), Кошев (подольцы полковника Зеленецкого и житомирцы полковника Желтен-ко). Корпус этот был щитом Юго-Западного фронта при обороне, его тараном при наступлении. По трофеям он занимает первое место, взяв 130000 пленных и 110 орудий. За бой под Закличином на Дунайце 1 декабря 1914 года, где Минский полк взял остатки разгромленной им бригады с генералом, его командир полковник Бакрадзе получил орден св. Георгия 3-й степени.

IX армейский корпус, которым командовали генералы Щербачев, Абрам Драгомиров и Киселевский, брал Львов, дрался на Сане, штурмовал краковские форты, схватился на Дунайце со всей IV австро-венгерской армией и отразил ее, а после сдерживал напор Макензена от Тарнова до Барановичей и истек кровью в скробовских боях. В 5-й дивизии (генералы Парчевский, Галкин, Койчев) Гривицу затмила Бохния, где особенно отличился Вологодский полк полковника Ступина. За взятие Бохнии полковник Ступин имел орден св. Георгия 3-й степени. Отметим и лихое дело полковника Раевского с костромцами под Холмом. А молодая 42-я дивизия (генералы Роде и Ельшин) с первого же своего боя у Кросно всю войну считалась лучшей в 3-й армии. Отметим скобелевское дело полковника Духонина с лучанами в любачевских боях, миргородцев полковника Яковенко у Ярослава в октябре, а после на Дунайце, ровненцев полковника Сыртланова на скробовском штурме.

С именами полков 9-й и 31-й дивизий Х корпуса встают славные предания Шипки и Плевны. Но предания эти бледнеют перед делами, совершенными в Галиции, на Карпатских предгорьях, на Сане и на Дунайце. Под Горлицей  эти полки, не дрогнув, приняли неслыханный по своей силе в истории удар всей XI германской армии Макензена, спасая своей кровью российскую вооруженную силу. Упомянем ельцов, взявших первый трофей — знамя — на Золотой Липе. Вспомним севцев у Грабовца и, наконец, последний бой пензенцев полковника Мансурадзе у Вашкоуц.

В XI армейском корпусе 11-я пехотная дивизия отличилась в Первой Галицийской битве — камчатцы Май-Маевского у Красны, селенгинцы полковника Фолька у Равы Русской (где взяли знамя тирольских егерей). С генералом Бачинским дивизия участвовала в разгроме Пфланцера в Буковине и дальше в труднейших карпатских боях. А 32-я пехотная дивизия стяжала себе славу в Карпатах и после в Доброноуцком сражении в командовании генерала Лукомского. Там отличились рыльцы (полковник Рафальский) и путивльцы (полковник Хростицкий). Дивизия играла главную роль в завоевании Буковины.

XII корпус достойно замыкает эту славную серию. Им командовали генералы: Леш, Каледин, Альфтан и Черемисов, 12-й дивизией — генералы Орлов, Ханжин и Вирановский, 19-й дивизией — Рагоза, Нечволодов и Янушевский. С полками 12-й и 19-й дивизий остались связанными Руда (азовцы), Фирлеев (днепровцы), а с 19-й — штурм Перемышля (крымцы и кубанцы), труднейшие бои у Кросно и Риманува в ноябре 1914 года, а затем карпатская страда — Мезо — Лаборч (кубанцы), Вирава (севастопольцы), защита Перемышля, Коломея и Станиславов (крымцы у Печенжина, севастопольцы у Хлебичина) и, наконец, последнее наступление Корнилова на Галич.

XIII корпус погиб в Восточной Пруссии. Восстановленная на двинском фронте 1-я и 36-я пехотные дивизии не имели сколько-нибудь выдающихся дел.

В XIV корпусе генерала Войшин-Жилинского и барона Будберга превосходно дралась 18-я пехотная дивизия, а в ней блестяще Тульский полк с полковником Курбатовым, выполнявший один всю работу пяти кавалерийских дивизий генерала Новикова, решавший самостоятельно в продолжение целого месяца стратегические задачи и истекший кровью под Сандомиром. Отлично сражались и полки 45-й дивизии. Красник, Люблин, Ивангород, Кельцы, а после Нижний Сан, холмское побоище, Меченица под Вильной и нарочская Голгофа были почетным и трудным уделом этого корпуса. 

XV корпус разделил печальную участь XIII в самсо-новской катастрофе. Восстановленные 6-я и 8-я пехотные дивизии приняли участие в гродненских боях и отличились в поражении IV австро-венгерской армии в июне 1915 года на подступах к Люблину при Ужендове.

XVI армейским корпусом командовали генерал Гейсман, Клембовский, Савич и Владимир Драгомиров. Хорошая 41-я и превосходная 47-я пехотные дивизии имели многотрудные бои под Красником, Ивангородом, на Ниде, в отступлении 1915 года и в Брусиловское наступление (Бучач, Бобулинцы).

В XVII корпусе 35-я пехотная дивизия отличилась в декабре 1914 года в сражении под Новым Корчином (особенно зарайцы полковника Дормана), а 3-я пехотная дивизия генерала Шольпа блестяще работала в Брусиловское наступление под Сопановом и Бродами, которые взял Псковский полк (полковник Радцевич-Плотницкий). Подготовленный Лечицким XVIII корпус показал себя в первом же бою (двинцы полковника Левстрема на Ходеле) и в дальнейшем — на Сане и Ниде — корпус действовал хорошо. Памятны остались в 23-й пехотной дивизии карпатские бои первой зимы войны, а в 37-й пехотной дивизии — Журавно, августовские бои 1915 года на Стрыпе (которую самарцы и царицынцы форсировали по грудь в воде) и тяжелая горная война осенью 1916 года в армии Лечицкого с германским Карпатским корпусом.

XIX корпусом командовали генерал Горбатовский (То-машов, Лодзь, Прасныш), Долгов (Шавли, Иллукст) и Веселовский (Фердинандов Нос). В 17-й пехотной дивизии генерала Балуева Бородинский полк (полковник Тумский) прославился победоносным единоборством со 2-й австро-венгерской кавалерийской дивизией при Владимире Волынском, а тарутинцы взяли при Тарнаватке первое знамя в этой войне. Не отставала и 38-я пехотная дивизия, которую генерал Плеве в командование генерала Геруа 1-го считал лучшей дивизией Северного фронта.

В XX корпусе превосходно дрались 29-я пехотная дивизия генерала Розеншильд-Паулина, а в ней полки: Вяземский полковника Медера (взявший под Сталлупененом первые трофеи Мировой войны — две германские батареи) и Малоярославский полковника Вицнуда. Речная 28-я пехотная дивизия (где полки носили имена рек) в полной мере разделила ее боевую работу в обоих тяжелых восточнопрусских походах и в жестоком зимнем побоище в Августовских лесах. Кровавую боевую страду прошел XXI армейский  корпус генерала Шкинского. Рава Русская, Сан, Завислянские высоты, Карпаты, Вислока, Радымно, Нарев, а затем озеро Свентен были обагрены кровью его храбрых полков. В 33-й пехотной дивизии особенно отличились бессарабцы (взявшие знамя у Кашицы за Вислой), а в 44-й пехотной дивизии — батуринцы при Радоставе (на подступах к Раве Русской) и переволочненцы при Клодно.

Финляндские стрелки XXII корпуса получили боевое крещение в сентябре 1914 года в Августовских лесах. Но настоящую свою славу стяжали они в Карпатах в первую зиму войны геройской, превзошедшей Шипку, защитой Козювки — тут особенно отличилась 1-я бригада. Четыре Финляндские бригады два месяца подряд держали мертвой хваткой всю Южную германскую армию Линзингена. 1-я и 3-я остались в своем корпусе, отличившись при Журавне и на Стрыпе, где 3-й полк с полковником Ахвердовым одним ударом взял 30 пушек, а после в Брусиловском наступлении (Бурканувский лес). 2-я и 4-я бригады, переброшенные под Вильну, входили одно время в состав V Кавказского корпуса (Вилейка, Свенцяны, а после декабрьское наступление на Стрыпе). В кампанию 1916 года 2-я Финляндская дивизия в составе ХЬ/У корпуса играла видную роль в Брусиловском наступлении (где особенно отличился 6-й полк Свечина у Торговицы). 4-я же генерала Селивачева овладела Черевищенским плацдармом на Стоходе, а в 1917 году в составе ХЫХ корпуса играла видную роль в последнем наступлении.

XXIII армейский корпус всю войну, подобно III корпусу, играл роль «проходного двора», переменив неоднократно состав дивизий. Взамен 3-й Гвардейской дивизии прибыла 53-я, а вместо 2-й пехотной прибыла 62-я, отличившаяся в праснышских боях и замененная 20-й с Кавказского фронта. Славным полкам этой последней не повезло с самого начала Мировой войны (Ольты). Они были зря погублены в бесплодных атаках на Сане в мае 1915 года, сражались под Вильной, приняли впоследствии участие в Брусиловском наступлении (Киселин), но не имели сколько-нибудь замечательных дел.

В XXIV корпусе (Цуриков, Некрасов) прославилась 48-я пехотная дивизия Корнилова — у Стрыя, Мезо-Лаборча, Такошан, Малого Перемышля и Гомонны в Венгрии. Воодушевленные своим вождем, измаильцы, очаковцы, ларго-кагульцы и рымникцы не спрашивали, сколько врагов, а только, где они. За семь месяцев многотрудной суворовской горной войны с октября 1914 года по апрель 1915 года  они взяли 35 000 пленных.

Понеся жестокие потери у Дуклы (самой жестокой была утрата Корнилова), дивизия под командой генерала Е. Ф. Новицкого отчаянно билась все лето 1915 года, особенно отличившись на Таневе, где контратаковала через реку, по грудь в воде. В строю Очаковского полка после этого дела осталось только 60 штыков (взвод), но он ни на мгновение не утратил своей боеспособности — 49-я пехотная дивизия (генералы Пряслов и Некрасов) вписали в свой формуляр Миколаев, Галич (где взято 50 орудий), Хыров и Бескиды. Корпус вел позиционную войну у Сморгони, а после вновь оросил своей кровью Карпаты, на этот раз Молдавские.

XXV корпус (Зуев, Рагоза, Ю. Данилов, Корнилов) был коренным корпусом 4-й армии, оставаясь в ее составе 25 месяцев. 3-й Гренадерской дивизии вначале очень не повезло у Замостья. Впоследствии с генералами Бауфалом и Киселевским она доблестно дралась у Ново-Александрии в ивангородских боях (фанагорийцы), в краковском направлении (малороссийцы), на Ниде, в мае 1915 года у Опатова, на подступах к Люблину в июне 1915 года при Вильколазе и Уржендове (где отличились сибирцы полковника Токарева. За Вильколаз полковник Токарев посмертно награжден орденом св. Георгия 3-й степени).

Сходен с ней был и боевой путь 46-й пехотной дивизии, разделившей как неудачи гренадер у Замостья, так и успехи их при Вильколазе и с отличием дравшейся год спустя, в июне 1916 года, при Барановичах (остроленцы полковника Аджиева и пултусцы полковника Говорова).

Часть сформированных из второочередных дивизий корпусов обратилась в «проходные дворы», переменив по несколько дивизий (через управление XXI армейского корпуса генерала Зуева за год — с октября 1914 года по сентябрь 1915 года — прошло, например, 19 дивизий). В постоянном составе были только XXX армейский корпус генерала Зайончковского (71-я и 80-я пехотные дивизии), XXXII — генерала Федотова (101-я и 105-я дивизии), XXXIII — генералов Добротина и Крылова (1-я и 2-я Заамурские пехотные дивизии), XXXV — генерала Парчевского (55-я и 67-я дивизии), XXXIX — генерала Стельницкого (102-я и 125-я дивизии), ХЬ — генералов Кашталинского и Берхмана (2-я и 4-я стрелковые дивизии), ХЫ — генерала Бельковича (3-я Заамурская и 74-я пехотная дивизии), Х1Л Отдельный корпус генералов Гулевича и Орановского (106-я и 107-я дивизии), ХЫП — генералов Новикова и Болдырева (109-я и 110-я дивизии) и ХЬУ!  корпус генерала Истомина (77-я и 100-я пехотные дивизии).

Состав прочих корпусов непрерывно менялся.

1-я стрелковая бригада придавалась различным корпусам. Она участвовала в неудачной попытке генерала Сирелиуса выручить армию Самсонова (Нейденбург), а после в лодзинских боях, где была совершенно разгромлена под Ленчицей. В кампанию 1915 года она выручила XIX корпус под Иллукстом и в дальнейшем ничем особенным себя не проявила.

3-я стрелковая бригада, считавшаяся до войны образцовой в Киевском округе, по справедливости сохранила эту репутацию на полях Галиции (9-й полк при Желиборах), на штурме Перемышля и в Карпатах (Лупковский перевал и Смольник). Развернутая в дивизию, она была затем переведена на Северный фронт, а оттуда — на Румынский, в Добруджу.

5-я стрелковая бригада-дивизия честно исполняла свой долг на германском фронте (Пруссия, Литва), не имев возможности прославить себя громкими победами. На Стоходе она вошла в состав III армейского корпуса и понесла огромные потери на Черевищенском плацдарме, где от ее 17-го полка не осталось ни одного человека.

Две стрелковые бригады-дивизии стяжали себе исключительную славу. Это были 2-я и 4-я, сведенные в конце сентября 1915 года в непобедимый ХЬ корпус, которым командовал на Волыни генерал Кашталинский, а в Молдавских Карпатах старый кавказец генерал Берхман.

2-й стрелковой бригаде генерала Яблочкова пришлось вначале круто под Красником и Госцерадовом и в опатовском бою. Переброшенная в феврале 1915 года с Пилицы в Заднестровье под Коломею, отличившись весной у Красны, Ланчина и Космержина, она была развернута в дивизию и сведена с 4-й стрелковой, в ХЬ корпус. Здесь под командой генерала Белозора она разделила с Железными стрелками славу Чарторийска (где отличились 5-й и 8-й полки), Олыки и Луцка (5-й и 6-й), а затем Киселина (7-й) и тяжелых боев в горах Румынии. Отметим здесь полковника Кулинича, неоднократно и в самых трудных положениях командовавшего 5-м, 6-м и 7-м стрелковыми полками.

4-я стрелковая дивизия — Железные стрелки — была всю войну ударной фалангой 8-й армии Брусилова при  наступлении, «дивизией скорой помощи» при обороне, выручив за первые 14 месяцев войны 16 различных корпусов. В первых боях бригадой командовал герой Шипки генерал Бауфал, сдавший ее генералу Деникину, который водил ее в бой с августа 1914 года по август 1916 года. После него командирами были генерал Станкевич и Батранец. Монастержиска, Хыров, Стрый осенью 1914 года, Дукло, Кросно, Ясло, а после Лутовиска, Творильня, оборона Перемышля, волынские бои у Луцка в сентябре 1915 года (где отличился Марков с 13-м полком), Чарторыйск, где 16-й полк взял целиком восточнопрусский 1-й Гренадерский кронпринца полк, а в кампанию 1916 года — Луцкий прорыв, Затурцы, Кошев... Всего дивизией за войну было взято 70 000 пленных и 49 орудий. 16-го стрелкового полка подполковник Удовиченко (впоследствии командир полка) был в этом чине награжден орденом св. Георгия 3-й степени за Чарторыйск.

I Кавказский корпус всю войну дрался на Кавказе. Им командовали генерал Берхман и генерал Калитин, 20-я пехотная дивизия вскоре его покинула. Что же касается богатырской 39-й, то каждый ее полк стоил целой дивизии. Вспомним знаменитое дело дербентцев при Сарыкамыше, где рота Вашакидзе взяла Исхана-пашу и его трех начальников дивизий. Вспомним кубинцев при Азап-Кее, штурм Эрзерума — бакинцев Пирумова на Далангезе, елисаветпольцев Фененко при Чобан-Деде. А затем мамахатунские и эрзинджанские бои, где каждый из полков 39-й дивизии уничтожил по две дивизии отборной турецкой пехоты — дарданелльских победителей. Корпус взял за всю войну до 400 орудий, из них 265 — на штурме Эрзерума.

На долю II Кавказского корпуса генералов Мищенко и Бека Мехмандорова{133} выпали самые трудные бои германского фронта — Сувалки, Сохачев, Бзура, Прасныш, Любачев на Сане, Холм, Влодава, Вильна. И во всех этих сражениях, как и вообще за всю войну, II Кавказский корпус не оставил неприятелю ни одного трофея, не потерял ни одного орудия. Явление, неслыханное ни в одной армии, ни союзной, ни неприятельской. С первых же своих боев в Августовских лесах кавказские гренадеры получили от восточнопрусских гренадер прозвание «желтых дьяволов». Контратака эриванцев выручила тогда всю нашу  10-ю армию. Не отставала от гренадер и молодая 51-я пехотная дивизия.

III Кавказский корпус с героем Порт-Артура генералом Ирманом покрывал себя славой всюду, где шел в бой. Суходол, где апшеронцы с генералом Веселовским первые прорвали фронт армии Данкля, Ивангород, Козеницы (где отличались самурцы), Кельцы, выручка Осовца, отражение фаланги Макензена у Змигрода и поражение ее под Сенявой (апшеронцы, лорийцы). Холм и Брест — все эти дела принесли 21-й и 52-й пехотным дивизиям славу «стальных». В своем секретном справочнике для войсковых штабов от января 1917 года австро-венгерская Главная квартира, отмечая высокий дух III Кавказского корпуса, особенно выделяет Апшеронский и Самурский полки. Во всем справочнике характеристика войскам русской армии (обычно весьма лестная) дается сразу на дивизию, и это единственный случай, когда упоминаются отдельные полки. По окончании войны корпус отбыл из Галиции на Кавказ, где демобилизовался и впоследствии был целиком восстановлен в Добровольческой армии.

Кавказские стрелковые бригады не последовали в составе своих корпусов. 1-я стрелковая бригада была отправлена на Северный фронт. Она приняла участие в лодзинских боях и с отличием действовала в июне — июле 1915 года под Шавлями, не спускаясь южнее Полесья.

2-ю стрелковую бригаду объявление войны застало в оккупированной Северной Персии, где ее и решено было оставить. Всю войну она действовала на крайнем левом фланге Кавказской армии — в Азербайджане и на Евфрате, составив ядро IV Кавказского корпуса и особенно отличившись при взятии Битлиса.

1-я пластунская бригада генерала Гулыги участвовала в Сарыкамышском сражении, а после доблестно дралась в Галиции на Сане и в Заднестровье летом 1915 года (особенное отличие показал 4-й батальон с героем Сары-камыша полковником Букретовым). В кампанию 1916 года она действовала на Черноморском побережье, составив крайний правый фланг Кавказской армии.

2-я пластунская бригада, развернутая при мобилизации, имела славные дела в ноябрьских боях 1914 года на Араксе (где форсировала реку по грудь в ледяной воде, восстановив положение на всем фронте). Затем она дралась при Караургане, а в 1915 году — на Днестре в Галиции. В 1916 году она совместно с 1-й бригадой участвовала в десантных операциях генерала Юденича. 

3-я пластунская бригада, сформированная в 1915 году, участвовала в июне 1916 года в ликвидации Офского прорыва и особенно отличилась при Байбурте.

4-я пластунская бригада (в состав которой кроме кубандев вошли и терцы) участвовала в мамахатунских и эрзинджанских боях.

I Туркестанский корпус (генералов Ерофеева и Шейдемана) не спускался южнее ковельского направления. 1-я Туркестанская бригада имела тяжелые бои осенью 1914 года у Лыка и летом 1915 года при Нарве (в этих делах особенно выделился 4-й полк). 2-я Туркестанская бригада отличилась в декабре 1914 года у Боржимова (8 и полк), а после — летом 1916 года — превосходно дралась на Стоходе, где отличились 7-й и 8-й полки. Входившая в состав корпуса 11-я Сибирская стрелковая дивизия деблокировала Осовец в сентябре 1914 года, с отличием (особенно 42-й и 43-й полки) дралась в февральских боях под Праснышем, а в июле в Наревском сражении обессмертила себя геройским отражением шести германских дивизий 11-го и 17-го корпусов.

3-я Туркестанская стрелковая бригада-дивизия входила в 1914 — 1915 годах в состав различных корпусов, участвуя в Лодзинском сражении и в боях на левом берегу Вислы. В кампанию 1916 года, в Брусиловское наступление, она вошла в состав II армейского корпуса и особенно отличилась в прорыве Щербачева под Язловцем, где играла главную роль. Поздней осенью она приняла видное участие в сражении под Кирлибабой и на Румынском фронте вошла в состав ХЬ армейского корпуса.

6-я Туркестанская бригада попала из степей Семиречья под Варшаву. Она отличилась в июле 1915 года в Наревском сражении, где 21-й полк принял в штыки германскую кавалерию. Бригада была затем распределена между 3-й Туркестанской и 2-й Заамурской дивизиями.

II Туркестанский корпус, подготовленный генералом Лешем и возглавленный в самую критическую минуту генералом Юденичем, вписал славные страницы в русскую военную летопись. 4-я и 5-я Туркестанские бригады-дивизии всю войну дрались на Кавказском фронте под начальством генерала Пржевальского. В 4-й бригаде при Караургане прославились скобелевцы 14-го полка. В 5-й бригаде 23-й полк спас Сарыкамыш в самый день и час своего  формирования, 17-й полк полковника Кириллова отличился на штурме Эрзерума, а 18-й полк полковника Довгирта удивил даже Кавказскую армию своим пятидневным походом в снегах выше головы в тыл туркам Энвера на Зевинской позиции. Особо следует поставить 19-й полк, два года действовавший с полковником Литвиновым отдельно от дивизии (Батум, Трапезонд, Оф) и решавший самостоятельно стратегические задачи.

* * *

Репутация сибирских стрелков, созданная уже на сопках Шахэ и на верках Порт-Артура, была с кровавым блеском подтверждена в бурях Мировой войны.

I Сибирский корпус генерала Плешкова стяжал себе славу с самого начала войны. Его 1-я дивизия прямо из вагонов, без единого орудия, бросилась на немцев у Пясечна и спасла Варшаву. Корпус отстоял затем Лодзь и сокрушил 1-й германский резервный полк под Праснышем, где 3-й полк с полковником Добржанским взял знамя померанских фузилер. В праснышских боях 12 февраля 1915 года у деревни Эмово конные разведчики 2-й Сибирской стрелковой дивизии, собранные в отряд под начальством 5-го полка капитана Толстова, конной атакой захватили батарею в 4 орудия. Капитан Толстов со своими разведчиками в ноябре — декабре неоднократно атаковал и опрокидывал в конном строю австрийскую и германскую кавалерию. 2-я Сибирская дивизия прославилась отражением совместно с 11-й Сибирской дивизией всей XII германской армии в Наревском сражении июля 1915 года. В кампанию 1916 года корпус лил свою кровь в бездонные топи Нарочи и Припяти, и самоотверженная его храбрость была достойна лучшей участи.

Менее успешно действовал П Сибирский корпус генералов Сычевского и В. Новицкого, вынесший на себе всю тяжесть Варшавского сражения в последних числах сентября 1914 года, где под Блоне и Гройцами лег весь первый состав 4-й и 5-й Сибирских дивизий. За бой 27 сентября под Гройцами награжден посмертно орденом св. Георгия 3-й степени командир 16-го Сибирского стрелкового полка полковник Рожанский, атаковавший неприятеля с последними 50 оставшимися у него стрелками. В кампанию 1915 года он истек кровью в борьбе с Макензеном у Красностава и Холма, а в 1916 — 1917 годах был на Рижском фронте. 

III Сибирский корпус генералов Радкевича и Трофимова, восхитивший немцев своей геройской обороной Лыка в феврале 1915 года, спас в этом деле Северный фронт от крушения. Такую же стойкость он выказал во всех дальнейших боях, где его 7-я и 8-я дивизии были гранитными утесами в строю северных армий.

IV Сибирский корпус прибыл на фронт под Ломжу в январе 1915 года, им командовали генералы Савич и Сирелиус. Упорный и стойкий в обороне (наревские сражения), он не имел счастья в наступлении (Нарочь, Огинский канал, Котель), несмотря на выдающуюся и отмеченную противником храбрость его 9-й и 10-й дивизий. Из-под Ковеля он был переброшен в Добруджу, а оттуда — в Молдавию, на Нижний Серег.

Что касается V Сибирского корпуса генералов Сидорина и Воронова, то по прибытии в октябре 1914 года на левый берег Вислы обе его коренные дивизии — 3-я и 6-я — были заменены 50-й и 79-й пехотными. Эта последняя вскорости убыла и вновь была заменена 6-й. Превосходная 6-я Сибирская стрелковая дивизия приобрела в нашей военной литературе плохую репутацию совершенно незаслуженно, как «выпустившая из мешка» немцев под Брезинами. Обвинять два полка, оставленные высшими штабами без ориентировки, в том, что они не сумели сдержать и разбить 14 германских полков, нелепо. Войска эти показали, чего они стоили, летом 1916 года на Волыни, когда три дивизии 22-го германского корпуса в сражении на Стыри 3 июля бежали шесть верст под штыками 21-го, 22-го, 23-го и 24-го полков, взявших тогда же 23 пушки за полчаса боя. Что касается стойкой и храброй 50-й дивизии, то она честно выполняла свой долг, не имея сколько-нибудь блестящих дел.

VI Сибирский корпус генерала Васильева вначале состоял из 13-й и 14-й Сибирских стрелковых дивизий второй очереди. После Лодзинского сражения 13-я была заменена 3-й. Обе дивизии — как первоочередная 3-я, так и резервная 14-я — были всю войну храбрыми и надежными, прославившись атакой без выстрела германских позиций у Бабита в декабре 1916 года. В этом деле особенно отличились в 14-й дивизии 56-й полк полковника Шрамкова, а в 3-й дивизии — герой Тюренчена, 11-й полк полковника Пименова. 14-я Сибирская дивизия в мае 1915 года первая изведала на себе немецкие газы и была ими совершенно уничтожена. 

Две второочередные дивизии, сформированные III Сибирским корпусом, — 12-я и 13-я — отлично показали себя в первые месяцы войны, особенно 12-я, имевшая геройские дела в ноябре — декабре на Карпатах (Бескиды). Потеряв свой превосходный первый состав, эти дивизии не были счастливы в пополнениях, выказав летом 1915 года в Курляндии мало стойкости, и образованный из них VII Сибирский корпус не пользовался доброй славой. Им командовали генералы Радко Дмитриев, Ступин и Бачинский.

* * *

Поля и холмы Червонной Руси от Днестра до Прута были напоены молодой кровью Заамурских полков, пришедших в Заднестровье из далекой Маньчжурии только в апреле 1915 года.

Личный состав этих пограничных войск, закаленных в повседневной и многолетней партизанской войне, был исключительно высокого качества. Превосходно было и полученное ими укомплектование из полтавских казаков.

Россия не знала этих далеких часовых ее великодержавности. И даже старый воин Лечицкий, до войны командовавший войсками в Приамурье, имел плохое представление об этих зеленых полках Министерства финансов, опасаясь за их боевые качества. Так за сто лет до него будущий граф Эриванский судил о кавказских войсках — до первого боя.

1-я Заамурская пехотная дивизия генерала Самойлова отличилась в апрельском наступлении 1915 года у Залещиков (особенно 4-й полк), затем в Брусиловское наступление — у Хоцимержа и Тлумача, при Нараевке, где полковник Циглер со своим 3-м полком воскресил скобелевские атаки Ловчи и Плевны, а в последнее наступление Старой армии обагрила своей кровью древний Галич.

2-я Заамурская пехотная дивизия, которой командовал герой Бохнии генерал Ступин, внесла в свой формуляр Дзвиняче, Обертынь и Снятынь, а 3-я Заамурская пехотная дивизия прославила свое оружие на Черном Потоке, при Онуте, Окне и у Трояна. Победы над австрийцами сменились победами над германцами, долго помнившими затем «чудовищную силу удара» зеленых чертей...

Пограничная пехотная дивизия защищала в июле — августе 1915 года Ковну — упорно, но без счастья, в сентябре  дралась под Вольной, а в дальнейшем вела позиционную борьбу на Западном фронте в Полесье.

* * *

Переходя к обзору боевой работы наших второочередных дивизий, скажем сразу, что их организация была непродуманной, а применение — порочным.

Второочередная дивизия представляла собой весьма точный сколок со своей первоочередной, что вполне естественно: одна плоть, одна кровь, один дух. Она была как бы ухудшенным ее изданием, что тоже понятно: полки велись старшими штаб-офицерами, батальоны — ротными командирами, роты — младшими офицерами первоочередных полков, вынужденными приобретать под огнем недостававший им командный навык и опыт. Затем офицеры не знали солдат, а эти последние не знали не только своих офицеров, но и друг друга. Это отсутствие спайки и было ахиллесовой пятой наших второочередных частей.

Все зависело от трех условий. Во-первых, от духа, царившего в полевой дивизии, — он передавался второочередной. Во-вторых, от командиров. И, в-третьих, от исхода первого боевого столкновения. Был богатырский дух в старом полку — оставалось кое-что и для молодого. Командир с головой и сердцем умел наладить спайку. А если войска видели спины врагов в первом своем деле, то старались и в дальнейшем обеспечить себе это ни с чем не сравнимое зрелище. Наоборот, недостаточная сплоченность старой полковой семьи, плохой командир и неудача первых столкновений портили второочередные полки надолго, а в некоторых случаях — и навсегда. В общем, мы можем считать, что отличная полевая дивизия давала хорошую второочередную. Хорошая полевая давала посредственную.

Посредственных же полевых дивизий в императорской пехоте не было, и потому не могло быть плохих второочередных.

Отсутствие спайки в только что сформированных частях было естественным. Этот крупный недостаток необходимо было заранее иметь в виду и стараться свести его на нет в кратчайший срок соответственной организацией второочередных дивизий.

Ничего в этом отношении сделано не было. Материализм был всесилен на верхах русской армии задолго до большевизма. На полк там смотрели не как на часть Великой России и ее истории, не как на живой и чуткий организм,  а только как на проставленную в соответственной графе соответственной ведомости цифру «4000 штыков...».

Развертывая второочередные полки, уничтожали всякую преемственность духа и традиций, давая молодым полкам новые имена в честь захолустных уездных и заштатных городков, ничего не говоривших ни уму, ни сердцу офицера и солдата, вместо того чтобы сохранить старое и славное имя и шефа с прибавкой «резервный». Второочередным полкам по штатам не полагалось хора музыки, и это как раз в только что сформированных частях, где так важно подбодрить людей музыкой.

Не позаботившись о спайке второочередных дивизий, наше Главное управление Генерального штаба совершило другой, еще более крупный промах. Оно не разработало способа их применения. Вместо того чтобы держать эти на первых порах хрупкие и неустойчивые войска в рамках тех корпусов, при коих они были развернуты и где они могли бы постепенно закаляться в привычной обстановке, бездарные составители плана нашего стратегического развертывания изъяли второочередные дивизии из рамок корпусной организации, поставив их в наихудшие условия, создав для них самую невыгодную обстановку.

Второочередные дивизии Московского округа были направлены сразу по сформировании на германский фронт. Северные штабы сразу же образовали из этих войск, не имевших еще никакой внутренней спайки, самостоятельные группировки — XXVI армейский корпус, Вержболовскую группу, и скороспелые эти организмы не выдержали тяжести маневренной войны с противником, специально на то натасканным. Железо перегорело, не успев закалиться...

Совсем иначе поступили на Юго-Западном фронте. Хорошие второочередные дивизии Киевского округа вошли третьими в корпуса своей же Киевской 3-й армии. В 9-й и 4-й армиях второочередные войска тоже были вкраплены в полевые, и результаты получились совсем не те, что на Северном фронте. Ауффенберг в своих записках с удивлением подчеркивает, что у русских совсем не замечалось разницы в работе войск 1-й и 2-й очереди.

Отметим положительную сторону нашей организации. Второочередные дивизии получили то же количество артиллерии и пулеметов, что и полевые, а не половинную норму, как во Франции и Германии. 

Из общего количества 35 второочередных дивизий 10 было сформировано Московским округом.

53-я приняла участие в отходе из Восточной Пруссии, понесла большие потери в неудачных боях у Вержболова и была совершенно уничтожена в катастрофе XX корпуса в Августовских лесах. Восстановленная и включенная в XXIII армейский корпус, она отлично себя зарекомендовала в Брусиловское наступление на Волыни. Менее счастливы были 54-я и 72-я пехотные дивизии. Разгромленные в последних числах августа 1914 года на Мазурских озерах, они были расформированы.

55-я пехотная дивизия охраняла вначале побережье Финского залива. Затем она участвовала в Лодзинском сражении и в тяжелых боях на Равке. Дивизия показала себя очень посредственной, за исключением «молодых суворовцев» — 219-го пехотного Котельнического полка полковника Смердова. Котельнический полк был развернут из суворовского Фанагорийского. Городишко Котельнич Вятской губернии не имел никогда никакого отношения ни к Суворову, ни к фанагорийцам и ничего не говорил сердцу. Тогда полковник Смердов скрыл от людей безобразное наименование полка, заявив им, что полк называется «Молодым Суворовским». Прибывавших запасных полковник Смердов не ранжировал, а направлял в роты группами, по мере прибытия, благодаря чему односельчане попадали в одну роту, и этим сразу создавалась спайка. Наконец, от фанагорийцев был взят старый комплект музыкальных инструментов, и в полку образована внештатная музыкантская команда. По дороге на фронт солдатам было объяснено — кратко и толково — за что они сражаются. В дальнейшем у 55-й дивизии — отступление в составе XXXV корпуса, виленские бои, Нарочь и Скробово.

56-я пехотная дивизия действовала слабо. Она была разгромлена под Вержболовом в сентябре 1914 года. Начиная с виленских боев, она постепенно выравнивалась и осенью 1916 года самоотверженно атаковала под Ковелем в XXXIV корпусе.

57-я пехотная дивизия хорошо зарекомендовала себя в Пруссии, отлично в Осовце, где составила гарнизон крепости и всю войну считалась надежной и крепкой дивизией. Она составила ХЫУ корпус со 111-й пехотной дивизией.  59-я пехотная дивизия ничем себя не проявила, проведя первый год войны в гарнизоне Новогеоргиевска. Участвовала в виленских боях и Нарочском наступлении.

61-я пехотная дивизия, которой почти всю войну прокомандовал генерал Симанский, понесла тяжкое поражение в самом начале, в Томашевском сражении. Дух славных полков 10-й пехотной дивизии помог преодолеть эту неудачу. Остальную войну ей не выпадали выигрышные роли: тяжелые бои в карпатских предгорьях, Горлица, румынское похмелье в Добрудже...

То же можно сказать и про 73-ю пехотную дивизию, всю войну честно тянувшую лямку на германском фронте и напоследок разгромленную в марте 1917 года на Черевищенском плацдарме. 73-я артиллерийская бригада была отправлена на фронт, не дожидаясь готовности дивизии, и приняла участие уже в Гумбинненском сражении. Весь восточнопрусский поход она находилась в составе XX армейского корпуса отдельно от своей пехоты, состоявшей в гарнизоне Ковны.

81-я пехотная дивизия, двинутая из-под Перемышля в Карпаты, понесла там в апреле 1915 года полное поражение и всю войну считалась не из бойких.

Киевский округ выставил 7 дивизий: по второочередной на полевую, за исключением корпусов прикрытия.

58-я пехотная дивизия очень хорошо дралась в Галицийской битве в августе 1914 года (где состояла в своем же IX армейском корпусе). Она осаждала Перемышль, дралась в Карпатах и на Сане и погибла в Новогеоргиевске.

Хорошо показала себя и 60-я пехотная дивизия (особенно 240-й пехотный Ваврский полк под Львовом и на штурме Перемышля, и в карпатских предгорьях в декабре 1914 года). На боевой ее репутации есть, однако, темное пятно — Козювка. Войдя в состав XIV армейского корпуса на Северном фронте, она стойко отразила наступление германской группы Шольца в апреле 1916 года.

Отлично воевала развернутая из 19-й пехотной дивизии 65-я, особенно 237-й пехотный Евпаторийский полк. В ее формуляр занесены Первая Галицийская битва (Ферлеюв, Рогатин), Лесистые Карпаты, затем отступление из Галиции, Виленская операция, окопная война у Сморгони, а в последний год войны, когда она составила с 78-й дивизией XXVI армейский корпус, борьба в Буковине у Дорна-Ватры и Кирлибабы. 

69-я пехотная дивизия (Львов, Перемышль, Карпаты, отход из Галиции, окопная война Северного фронта) показала себя надежной.

70-я пехотная дивизия имела в августе 1914 года тяжелые бои у Замостья, в 1915 году истекла кровью у Горлицы и затем с XIV корпусом попала на Северный фронт, где выказала стойкость в последних наступательных попытках 1917 года. 70-я пехотная дивизия 2-й очереди в командование барона Будберга так отличилась летом 1915 года под Холмом, что Государь повелел сохранить ее полки по демобилизации армии.

Совершенно исключительной по качеству была 78-я пехотная дивизия, которой командовали генералы Альфтан, Добророльский и Васильев. Укомплектованная запасными гвардии, крепко спаянная превосходным офицерским составом полков и батарей 42-й дивизии, она показала себя в первом же бою у Кросно в наступлении на Львов, одним ударом захватив 25 стрелявших пушек. В февральских боях 1915 года у Стрыя — во Втором Карпатском сражении — она отразила четыре германские дивизии Линзингена. Особенно славными были ее майские дела 1915 года на Большом Днестровском болоте. Враг знал имена Овручского, Шацкого, Кременецкого и Васильковского полков, знал и фамилии их командиров и страшился встречи с этой, не дававшей ему спуску, дивизией.

В бою 14 мая у Тержаковского леса 310-й пехотный Шацкий полк шестью ротами разбил внезапной атакой 70-й и 71-й венгерский полки, захватив 28 офицеров, 1300 нижних чинов и 14 пулеметов. 31 мая полк сокрушил пять неприятельских (200-й, 201-й, 202-й, 203-й австрийские и 17-й германский полки), взяв 68 офицеров, 3000 нижних чинов и 26 пулеметов.

В один из следующих дней утомленный полк, располагаясь на отдых, выставил плакат неприятелю: «Перед вами — Шацкий полк. Советуем оставить нас в покое». За всю ночь австрийцы не дали ни одного выстрела. 15 лет спустя уже в эмиграции, в Белграде, бывший командир Шацкого полка генерал Васильев, предъявляя для льготного проезда свою инвалидную карточку, услышал вопрос контролера (как оказалось, уроженца Баната, служившего на войне в венгерских войсках): «Не тот ли вы Васильев, что командовал Шацким полком, которого у нас все так боялись?..»

Наконец, 79-я пехотная дивизия добросовестно дралась с германским противником в тяжелых боях при Влоцлавске, у Кутно и по Нареву. 

Четыре пехотные дивизии Одесского округа сформировали каждая по второочередной. Дивизии эти составили при мобилизации 7-ю армию генерала Никитина, на фронт были вызваны только осенью и успели приобрести необходимую спайку и сноровку, что сразу же и сказалось на их работе.

Выделенная из 13-й пехотной дивизии 62-я генерала Иевреинова, попав на Северный фронт, вдребезги разнесла 6-ю германскую резервную дивизию при Еднорожце, где особенно отличился 248-й пехотный Славяносербский полк. Раненые солдаты Славяносербского полка (все — запасные Екатеринославской губернии) отказались идти на перевязку, пока их не сфотографируют на захваченных ими орудиях. Дивизия затем сдерживала на Сане Макензена, а затем составила с 69-й пехотной дивизией XXXVIII армейский корпус на Западном фронте.

Превосходная 34-я пехотная дивизия того же VII корпуса образовала превосходную же 71-ю генерала Десино, отличившуюся в составе XXX армейского корпуса сперва в Днестровском сражении в апреле 1915 года, а осенью на Волыни, где 282-й пехотный Александрийский полк (всю войну особенно отличавшийся) взял знамя. Дивизия имела славные дела на Стоходе в Брусиловское наступление (где отличился полковник Концеров с 283-м пехотным Павлоградским полком), а в августе 1917 года поголовно легла в тучах немецкого газа под Марашештами в Румынии, остановив армию Макензена и тем геройски закончив свое существование.

В VIII корпусе 14-я дивизия дала начало 63-й, не посрамившей предков в тяжелых ноябрьских боях под Лодзью. Дунайцы и балтинцы с полковником Барыбивым стяжали себе славу знаменитой обороной Прасныша. Дивизия дралась затем в Галиции с Макензеном и в августе погибла в Новогеоргиевске. Она заслуживала лучшей участи.

Развернутая из 15-й дивизии 64-я завоевала солидную репутацию в 10-й армии, где боевой ее дух придавал бодрости войскам в февральских боях 1915 года у Гродны. В кампанию 1916 года она была переброшена в Лесистые Карпаты под Дорна-Ватру. В буковинских боях начальником штаба 64-й дивизии был полковник М. Г. Дроздовский — впоследствии герой Добровольческой армии.

Три дивизии Санкт-Петербургского округа — 67-я, 68-я и 74-я — оставлены были в 6-й армии на охрану Балтийского побережья. 67-я, составив с 55-й XXXV армейский  корпус, участвовала в отступлении 1915 года из Польши, в Нарочском наступлении 1916 года и в скробовских боях. 68-я была первый год войны у Либавы и Мемеля на крайнем правом фланге нашего стратегического расположения, а затем дралась на Западном фронте и в Румынии, составив с 25-й XXXVI корпус.

Наконец, 74-я пехотная дивизия, развернутая из 37-й, была зимой 1914/15 годов отправлена в 8-ю армию в Карпаты. Генерал Брусилов свысока отнесся к этим «петербургским швейцарам и дворникам», много раз между тем выручавшим его армию в Карпатах и с отличием участвовавших весною и летом 1916 года в Доброноуцком в Коломейском сражениях.

75-я пехотная дивизия генерала Штегельмана Варшавского округа отлично дралась осенью 1914 года в Польше у Ивангорода (гарнизон которого составляла), в кельцких боях (Полична), причем особенно выделился 297-й пехотный Ковельский полк. В следующие кампании она в составе XXXI армейского корпуса генерала Мищенко вела бои в Полесье, на Припяти и Огинском канале.

Образованная Виленским округом 76-я пехотная дивизия пользовалась на Северном фронте репутацией стойкой части.

Казанский военный округ, подобно другому внутреннему — Московскому, образовал по второочередной дивизии на каждую полевую.

77-я пехотная дивизия добросовестно исполняла свой долг, составив с 100-й пехотной дивизией ХЬУ! корпус в Полесье, на Стоходе. Осенью 1916 года она не выказала особенной стойкости. Хорошо дралась 80-я пехотная дивизия, вошедшая в состав XXX корпуса на Волыни и в Румынии. То же можно сказать и о 82-й пехотной дивизии генерала Промтова, имевшей вначале заминки в люблинских боях, отразившей последнюю вылазку перемышльской армии и очень успешно действовавшей в Буковине в кампанию 1916 года.

83-я пехотная дивизия, вошедшая с 75-й в состав XXXI корпуса, особенно выдающихся дел не имела, а 84-я пехотная дивизия генерала Герцыка очень бойко работала осенью 1914 года в Польше, а затем, переброшенная в Литву, считалась храброй дивизией и у нас, и у противника. В сентябре 1916 года она доблестно дралась в Галиции, где выделился особенно 333-й пехотный Глазовский полк. В бою 10 сентября 1916 года у Майкова Гая  глазовцы взяли лихим ударом 60 офицеров, 1600 нижних чинов и 3 миномета.

Наконец, 66-я пехотная дивизия Кавказской армии поддержала славу стальной 21-й на берегах Евфрата в упорных боях у Клыч Гядука, Мелашкерта и Вана, а после — на штурме Эрзерума и в Огнотском сражении. Наиболее отличились полки 261-й пехотный Ахульгинский и 263-й пехотный Гунибский.

3-я Кавказская стрелковая дивизия тоже не осрамила гренадер в трудных зимних боях под Ардаганом, а затем в еще труднейших на Сане.

* * *

Что касается дивизий 3-й очереди, сформированных в 1915 — 1916 годах из ополчения и новобранцев, то при оценке их боевой работы надо руководствоваться иными соображениями, нежели при оценке второочередных. Эти войска не могли получить духовного наследия старых полков, не будучи с ними связаны кровно. Определяющим началом здесь были: во-первых, командиры, во-вторых, та среда, в которой этим полкам с четырехсотыми номерами пришлось сделать свои первые шаги и дать свои первые бои. Обстановка победоносного Брусиловского наступления сильно разнилась от унылого сидения в окопах на севере.

100-я пехотная дивизия дралась на Волыни, пройдя от Стыри до Стохода удачными боями у Волчецка, Галузии и Маневичей. В ней выделился 397-й Запорожский пехотный полк.

101-я пехотная дивизия генерала Гильчевского действовала блистательно, взяв Дубно, Перемель и нанеся крепкий удар врагу под Бродами. А Камышинский полк с героем Татаровым явил под Берестечком самое лихое дело императорской пехоты за эту кампанию. Австро-венгерская Главная квартира дала 101-й пехотной дивизии следующую характеристику: «Испытанная дивизия очень высокой ценности. Очень хороший дух». Другая дивизия XXXII корпуса — 105-я — отличилась у Дорогостая и Млынова, особенно полки 417-й Луганский и 420-й Сердобский.

102-я пехотная дивизия успешно действовала в мае 1916 года у Рожища (особенно 407-й пехотный Саранский полк), в июне — в оборонительном сражении у Киселина, а поздним летом и осенью храбро, но безуспешно дралась в ковельских сражениях. То же относится и к другой дивизии XXXIX корпуса — 125-й, где в 500-м пехотном  Ингульском полку образовался зародыш будущей чехословацкой армии.

103-я пехотная дивизия по сформировании участвовала в виленских боях, а затем была переведена на бессарабско-буковинский рубеж. Здесь она приняла участие в завоевании Лечицким Буковины, в горных боях у Гринявы, Якобен и Дорна-Ватры и в Румынии.

104-я пехотная дивизия XXXIV корпуса участвовала в 1915 году в ковенских и виленских боях, а в 1916 году осенью — под Ковелем. В разруху 1917 года оказалась устойчивой.

106-я пехотная дивизия в Финляндии просто не воевала, не дав за всю войну ни одного выстрела. То же можно сказать и о 107-й, единственным делом которой была бесславная сдача Моон-Зунда. Обе эти дивизии составляли ХЫ1 корпус.

108-я пехотная дивизия в кампанию 1915 года охраняла Балтийское побережье, а в 1916 году бойко работала в 7-й армии у Щербачева.

109-я и 110-я пехотные дивизии, составившие ХЫП корпус на Икскюльском плацдарме, всю войну сидели в окопах под Ригой.

111-я пехотная дивизия сидела в окопах на Западном фронте, а затем в составе ХЫУ корпуса была переброшена в Молдавские Карпаты.

112-я пехотная дивизия была на Западном фронте, приняв незначительное участие в наступлении генерала Рогозы на Барановичи. Она составила с 81-й дивизией Ь армейский корпус.

113-я пехотная дивизия успешно действовала в составе XVI корпуса армии Щербачева в июле — августе 1916 года.

114-я и 119-я пехотные дивизии, не закончив своего формирования, погибли в Новогеоргиевске. 115-я пехотная дивизия с Северного фронта была переброшена в Добруджу, где показала себя довольно посредственной.

116-я, 120-я и 121-я пехотные дивизии знали только тоскливое сидение в окопах Северного фронта.

117-я пехотная дивизия, охранявшая Дунай, была из Бессарабии переброшена к Лечицкому в Карпаты и разбила там 117-ю германскую дивизию. Она вошла в XII корпус.

122-я пехотная дивизия была сформирована позже всех — лишь в октябре 1916 года. Она развернута из Саратовской ополченской бригады генерала Лихачева, превосходно дравшейся в VII корпусе у Почаева и у Зборова (где отличился 486-й Верхнемедведицкий пехотный полк). 

Благодаря своему выдающемуся начальнику дивизия эта сохранила твердую дисциплину до самого конца российской вооруженной силы.

123-я и 127-я пехотные дивизии отправлены были на Кавказский фронт в составе V Кавказского корпуса. Первая из них приняла участие в ликвидации Офского прорыва (490-й пехотный Ржевский полк — с отличием). Вторая действовала, в общем, бесцветно, понеся огромные потери от болезней в Трапезонде.

Следует отметить хорошую дисциплину «испытанной» 122-й пехотной дивизии — австро-венгерская Главная квартира подчеркивала это еще до нашей революции.

124-я пехотная дивизия старика генерала от инфантерии Лопушанского в июле — августе 1915 года защищала Ковну, где за несколько дней до того была сформирована. В кампанию 1916 года вела позиционную войну на Западном фронте, откуда была переброшена в Румынию, где летом 1917 года — в августе — сентябре — имела успешные наступательные бои в Молдавских Карпатах.

Сильно доставалось летом 1916 года на Волыни 126-й пехотной дивизии от яростных германских контратак. Дивизия имела, однако, хороших соседей и своевременную поддержку.

Ярко блеснула в первом же своем деле, у Драм-Дага в Евфратском сражении, 4-я Кавказская стрелковая дивизия генерала Воробьева, сразу же занявшая почетное место в кавказской фаланге Юденича. Ее делами были Азап-Кейский прорыв, овладение Каргабазаром на Эрзерумском штурме и ликвидация Огнотского прорыва Изета-паши. В 4-й Кавказской стрелковой дивизии подобрался превосходный закаленный солдатский состав от 25 до 30 лет. В этом отношении большое сходство с ней имел германский Альпийский корпус.

В этом последнем деле с успехом приняли участие 5-я Кавказская стрелковая и Кавказская пограничная пехотные дивизии, только что перед этим сформированные и показавшие хорошие боевые качества, чему способствовала вся среда Кавказской армии.

Образованные зимой 1916/17 годов низкокачественные дивизии 4-й очереди были мертворожденными. Протекай кампания 1917 года в нормальных условиях, они все равно ничем бы себя не проявили. Противоестественной системе  формирования дивизий 4-й очереди соответствовала хаотическая система наименований полков.

Истощив весь запас уездных городов на третьеочередных дивизиях, столоначальники из Главного штаба принялись за горные хребты, почтовые тракты, заштатные захолустья, ошеломляя войска дикими названиями, создавая полки Ворохтенский, Нерехтский, Прешканский, Тихобужский, Стерлитамакский, десятки других, произнести которые солдату не было никакой возможности... Гораздо удачнее были даваемые по почину строевого начальства имена славных дел и побед 1914 — 1916 годов, которые фронтовые корпуса передавали формировавшимся при них дивизиям 4-й очереди. После революции ряд полков изменил по собственному почину безобразные имена — в память былых побед.

Приводим составленный генералом П. Н. Симанским список войск 4-й очереди. Труд П. Н. Симанского «Развитие вооруженной русской силы в период Мировой войны» не был еще напечатан, когда выпущена была эта книга. Данные о войсках 4-й очереди помещены в его III части. В список мы внесли небольшие добавления.

5-я Гренадерская дивизия (при Гренадерском корпусе) — Гренадерский пехотный полк, 17 и Аладжин-ский, 18-й Карсский, 19-й Плевненский, 20-й Базарджикский — в память гренадерских побед прошлого столетия;

2-я Кавказская гренадерская дивизия (при II Кавказском корпусе) — 23-й Манглисский, 24-й Навтлугский, пехотные полки 703-й Сурамский, 704-й Рионский — дивизия переименована из 176-й пехотной;

6-я Гренадерская дивизия (при XXV армейском корпусе) — Гренадерский пехотный полк, 21-й Румянпевский, 22-й Суворовский, пехотные полки 607-й Млыновсвий, 608-й Олыкский;

128-я пехотная дивизия (при ХЫ1 корпусе) — 509-й Гжатский, 510-й Волховский, 511-й Сычевский, 512-й Дисненский;

129-я пехотная дивизия (при Х армейском корпусе) — 513-й Холмогорский, 514-й Мурманский, 515-й Усть-Пинежский, 516-й Мезенский;

130-я пехотная дивизия (при XXXI корпусе) — 517-й Батумский, 518-й Алашкертский, 519-й Кизлярский, 520-й Фокшанский;

131-я пехотная дивизия (Минск) — 821-6, 522-й. 523-й, 524-й пехотные полки;

132-я пехотная дивизия (при II Кавказском корпусе) — 525-й Кюрюк-Даринский, 526-й Деве-Бойненский, 527-й Белебеевский, 528-й Ямпольский.

Обращает на  себя внимание неряшливость, с которой «столоначальники» давали имена полкам 4-й очереди. Уже существовал один Белебеевский полк (2-я очередь), имевший номер 235-й. Получилось таким образом два Белебеевских полка;

133-я пехотная дивизия (при XX армейском корпусе) — 529-й Ардатовский, 530-й Васильсурский, 531-й Сызранский, 532-й Волоколамский;

134-я пехотная дивизия (Могилев) — 533-й Ново-Николаевский, 534-й Ново-Киевский, 535-й Липецкий, 536 и Ефремовский;

135-я пехотная дивизия (Калужская ополченская бригада) — 537-й Лихвинский, 538-й Медынский, 539-й Боровский, 540-й Сухиничевский;

136-я пехотная дивизия (при XIV корпусе) — 541-й Велижский, 542-й Лепельский, 543-й Городокский, 544-й Себежский;

137-я пехотная дивизия (Харьковская ополченская бригада) — 545-й Ахтырский, 546-й Волчанский, 547-й Северо-Донецкий, 548-й Чугуевский;

138-я пехотная дивизия (при XIV корпусе) — 549-й Борисовский, 550-й Игуменский, 551-й Велико-Устюжский, 552-й Сольвычегодский;

139-й по 150-й пехотных дивизий не существовало;

151-я пехотная дивизия (при V армейском корпусе) — 601 и, 602-й Лащовский, 603-й Нарочский, 604-й Вислинский — в память мест, прославленных этим корпусом;

152-я пехотная дивизия — смотри 6-ю Гренадерскую. 152-я пехотная дивизия была укомплектована амнистированными ссыльными, и полки ее носили названия «мест не столь отдаленных». 612-й полк — Каторжно-Тобольский. Дав 612-му полку имя «Тобольского», столоначальники Главного штаба не потрудились заглянуть, в списки войсковых частей. Они увидели бы, что в русской армии уже два столетия как существовал с честью Тобольский пехотный полк, имевший номер 38-й;

153-я пехотная дивизия (при XXXIV корпусе) — 609-й, 610-й Мензелинский, 611-й Чердынский, 612-й Тобольский (смотри выше);

154-я пехотная дивизия (при XXXIX корпусе) — 613-й Славутинский, 614-й Клеванский,

615-й Киверепкий, 616-й Рожищенский — в память майских боев корпуса в 1916 г. на Волыни;

155-я пехотная дивизия (при VI армейском корпусе) — 617-й Зборовский, 618-й Тарнопольский, 619-й, 620-й Ново-Алексинский — в память осенних боев 1915 г.;

156-я пехотная дивизия (при XVII корпусе) — 621-й Немировский, 622-й Сопановский, 623-й Козеницкий, 624-й Ново-Корчинский — в честь побед; 

157-я пехотная дивизия (при XXXII корпусе) — 625-й Пляшевский, 626-й Берестеченский, 627-й Шумский, 628-й Бродо-Радзивилловский — в честь геройских дел этого корпуса в Брусиловское наступление;

158-я пехотная дивизия — переименована в 22-ю Сибирскую стрелковую дивизию;

159-я пехотная дивизия (из 20-й и 108-й дивизий) — 633-й Ахалкалакский, 634-й, 635-й, 636-й;

160-я пехотная дивизия (при XVI корпусе) — 637-й Кагызманский, 638-й Ольтинский, 639-й Артвинский, 640-й Чорохский;

161-я пехотная дивизия (при I армейском корпусе) — 641-й Березинский (в армии уже существовал 294-й Березинский полк), 642-й Стерлитамакский, 643-й Со-ликамский, 644-й Равский;

162-я пехотная дивизия (при III Кавказском корпусе) — 645-й Тарнавский, 646-й Санский, 647-й Сенявский, 648-й Долинский — - в память славных дел 1914 — 1915 гг.;

163-я пехотная дивизия (при VI армейском корпусе) — 649-й Скобелевский, 650-й Тотемский, 651-й Шенкурский, 652-й Цильменский. IV корпус — Скобелевский, и это сказалось на имени 649-го полка. У П. Н. Симанского приведены вторые имена полков — 650-й Царьградский, 651-й Кавказский и 652-й Зевинский. 163-я пехотная дивизия взбунтовалась в мае 1917 года В была расформирована;

164-я пехотная дивизия (при XII корпусе) — 653-й Перемышльский, 654-й Рогатинский, 655-й Драгомирченский, 656-й Станиславовский — в память побед. У. Н. Симанского приводится второе имя 656-го полка — Богородчанский, тогда как 653-й полк назван Перемышлинским;

165-я пехотная дивизия (при XI корпусе) — 657-й Прутский, 658-й Карпатский, 659-й Буковинский, 660-й Черновицкий — в память мест, политых кровью храбрых полков этого корпуса;

166-я пехотная дивизия (при XVIII корпусе) — 661-й Селетинский, 662-й Язловецкий, 663-й Изворский, 664-й Новокарпатский — в память побед 1916 г. В списке генерала Симанского даны вторые имена — 661-й Пинский, 662-й Цимброславский, 663-й Язловецкий, 664-й Кымполунгский. Название «Пинский» маловероятно — ни 37-я, ни 43-я, ни 64-я пехотные дивизии XVIII корпуса в Полесье никогда не воевали. Что касается «Кымполунгского», то полк с этим именем и с номером 760 существовал в 190-й пехотной дивизии;

167-я пехотная дивизия (при XXIII корпусе) — 665-й Ворохтенский, 666-й Козювский, 667-й Делятынский, 668-й Тысменипкий. 686-й полк вначале, по-видимому, именовался еще Кутским. Во всяком случае, уже в июле 1917 г. он носил имя Козювского; 

168-я пехотная дивизия (при IX корпусе) — 669-й Бохненский. 670-й Дунаецкий, 671-й Радымненский, 672-й Яворовский — увековечение славной боевой страды;

169-я пехотная дивизия (при Х корпусе) — 673-й Прилукский, 674-й Шипкинский, 675-й Конотопский, 676-й Сеньковский. Шипкинский полк — из четвертых батальонов 35-го Брянского и 36-го Орловского — защитников горы Св. Николая и Орлиного Гнезда с Радецким. Сеньково — близ Горлицы;

170-я пехотная дивизия (при XXXV корпусе) — 677-й Мологинский, 678-й Шекснинский, 679-й Челябинский, 680-й. У генерала Симанского 677-й полк помечен «Малаховским». Челябинский полк с 335-м номером уже существовал;

171-я пехотная дивизия (при III армейском корпусе) — 681-й Алтайский, 682-й Забайкальский, 683-й Ангарский, 684-й Саянский;

172-я пехотная дивизия (при XXXI корпусе) — 685-й Логишинский, 686-й Огинский, 687-й Полесский, 688-й Телеханский;

173-я пехотная дивизия (при ХЬУ! корпусе) — 689-й Столинский, 690-й Горынский, 691-й Стоходский, 692-й Припятский — в память боев;

174-я пехотная дивизия (при XX корпусе) — 693-й Слуцкий, 694-й Мирский, 695-й Новогрудский, 696-й Мозырский. В списке генерала Симанского 694-й полк помечен «Минским», что весьма маловероятно;

175-я пехотная дивизия (при XXXVIII корпусе) — 697-й Проскуровский, 698-й Шаргородский, 699-й Саровский, 700-й Елатьминский;

176-я пехотная дивизия — смотри 2-ю Кавказскую гренадерскую дивизию;

177-я пехотная дивизия — 705-й Тихобужский, 706-й Галузийский, 708-й Россиенский (из 27-й пехотной и Сводной пограничной дивизий), 707-й Нешавский;

178-я пехотная дивизия (при I корпусе) — 709-й Кинешманский, 710-й Макарьевский, 711-й Нерехтский, 712-й Узенский;

179-я пехотная дивизия (при VII армейском корпусе) — 713-й Радомельский, 714-й, 715-й, 716-й Ушицкий;

180-я пехотная дивизия (при XIV корпусе) — 717-й Сандомирский, 718-й Розвадовский, 719-й Лысогорский, 720-й Рудниковский — в память боев;

181-я пехотная дивизия (при XV корпусе) — 721-й Дубенский, 722-й Салтыково-Неверовский, 723-й Вильколазский, 724-й Любартовский. Салтыково-Неверовский полк получился от соединения четвертых батальонов 23-го Низовского фельдмаршала графа Салтыкова и 24-го Симбирского генерала Неверовского пехотных полков; 

182-я пехотная дивизия (при XIII корпусе) — 725-й Чесменский, 726-й Даурский, 727-й Ново-Селенгинский, 728-й Крапивенский;

183-я пехотная дивизия (при XIX корпусе) — 729-й Ново-Уфимский, 730-й Городеченский,

731-й Комаровский, 732-й Покровский;

184-я пехотная дивизия (при XXVIII корпусе) — 733-й Девмерский, 734-й Прешканский, 735-й Сенахский, 736-й Авлиарский. Второе имя 735-го полка — «Каменский» — очевидно, в честь «деда» — 34-го Севского графа Каменского 2-го, из коего был развернут 238-й Ветлужский, давший начало 735-му полку;

185-я пехотная дивизия (при XXI корпусе) — 737-й Аблавинский, 738-й Григориопольский, 739-й Каменец-Подольский, 740-й Борзненский;

186-я пехотная дивизия (при ХЫН корпусе) — 741-й Перновский, 742-й Поневежский, 743-й Тирульский, 744-й Кейданский — в память боев в Литве и в Курляндии;

187-я пехотная дивизия (при XXVII корпусе) — 745-й Ново-Александрийский, 746-й Опатовский, 747-й Плонский, 748-й Вилейский;

188-я пехотная дивизия (при XXIV корпусе) — 749-й, 750-й Раховский, 751-й Самборский, 752-й Корунтский;

189-я пехотная дивизия (при XXVI корпусе) — 753-й Винницкий, 754-й Тульчинский, 755-й Литинский, 756-й Новоузенский. Новоузенский полк (2-й очереди) уже существовал и носил номер 328-й;

190-я пехотная дивизия (при XXX корпусе) — 757-й Черемшевский, 758-й Сучавский, 759-й Коломенский, 760-й Кымполунгский — по местам боев;

191-я пехотная дивизия (при XXXVI корпусе) — 761-й Режицкий, 762-й Невельский, 763-й Люцинский, 764-й Зареченский;

192-я пехотная дивизия (при ХЫУ корпусе) — 765-й Зимнипкий, 766-й Шипкинский. 767-й Осовецкий, 768-й Граевский. Родоначальницей Зимницкого и Шипкинского полков, без всякого сомнения, следует признать 14-ю дивизию VIII корпуса. В ХЫУ корпусе ни 57-я, ни 111-я пехотные дивизии не могли дать таких имен. Во всяком случае, получилось два «Шипкинских» полка — 674-й в 169-й пехотной дивизии и 766-й в 192-й пехотной дивизии;

193-я пехотная дивизия (при II армейском корпусе) — 769-й Царевококшайский, 770-й Гипсарский, 771-й Краснопольский, 772-й Кашинский. Кашинский полк (3-й очереди) уже существовал и носил номер 442-й; 

194-я пехотная дивизия (при ХЬУ корпусе) — 773-й Зайсанский, 774-й Байкальский, 775-й Памирский, 776-й Кустанайский.

6-я стрелковая дивизия (при ХЬ корпусе) — 21-й, 22-й, 23-й, 24-й стрелковые пехотные полки;

7-я стрелковая дивизия (при XXIX корпусе) — 25-й, 26-й, 27-й, 28-й стрелковые пехотные полки;

8-я стрелковая дивизия (при ХЬуп корпусе) — 29-й, 30-й, 31-й, 32-й стрелковые пехотные полки. Все три дивизии — на Румынском фронте.

5-я Финляндская стрелковая дивизия (при XXII корпусе) — 17-й, 18-й, 19-й, 20-й Финляндские стрелковые полки;

6-я Финляндская стрелковая дивизия (при Х1ЬХ корпусе) — 21-й, 22-й, 23-й, 24-й Финляндские стрелковые пехотные полки;

15-я Сибирская стрелковая дивизия (при III Сибирском корпусе) — 57-й, 58-й, 59-й, 60-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

16-я Сибирская стрелковая дивизия (при I Сибирском корпусе) — 61-й. 62-й, 63-й, 64-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

17-я Сибирская стрелковая дивизия (при III Сибирском корпусе) — 65-й, 66-й, 67-й, 68-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

18-я Сибирская стрелковая дивизия (при VI Сибирском корпусе) — 69-й, 70-й, 71-й. 72-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

19-я Сибирская стрелковая дивизия (при VII Сибирском корпусе) — 73-й, 74-й, 75-й, 76-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

20-я Сибирская стрелковая дивизия (при II Сибирском корпусе) — 77-й, 78-й, 79-й, 80-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

21-я Сибирская стрелковая дивизия (при IV Сибирском корпусе) — 81-й, 82-й, 83-й, 84-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

22-я Сибирская стрелковая дивизия (из 158-й пехотной дивизии при V Сибирском корпусе) — 85-й, 86-й, 87-й, 88-й Сибирские стрелковые пехотные полки;

Сводная Сибирская стрелковая дивизия (при VII Сибирском корпусе) — 1-й, 2-й, 3-й, 4-й Сводные Сибирские стрелковые пехотные полки;

8-я Туркестанская стрелковая дивизия (при I Туркестанском корпусе) — 29-й, 30-й, 31-й, 32-й Туркестанские стрелковые пехотные полки;

9-я Туркестанская стрелковая дивизия (в Туркестане) — 33-й, 34-й, 35-й, 36-й Туркестанские стрелковые пехотные полки;

10-я Туркестанская стрелковая дивизия (в Туркестане) — 37-й, 38-й, 39-й, 40-й Туркестанские стрелковые пехотные полки; 

6-я Кавказская стрелковая дивизия (при I Кавказском корпусе) — 23-й, 24-й, 25-й, 26-й

Кавказские стрелковые пехотные полки:

7-я Кавказская стрелковая дивизия (при VII Кавказском корпусе) — 27-й, 28-й Кавказские стрелковые пехотные полки;

4-я Заамурская пехотная дивизия (при XXXIII корпусе) — 11-й, 12-й, 13-й, 14-й Заамурские пехотные полки;

5-я Заамурская пехотная дивизия (при ХЫ корпусе) — 15-й, 16-й, 17-й, 18-й Заамурские пехотные полки;

1-й, 2-й, 3-й Гвардейские кавалерийские стрелковые пехотные полки;

Кавалерийские стрелковые полки:

1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й, 7-й, 8-й, 9-й 10-й, 11-й, 12-й, 13-й, 14-й, 15-й, 16-й, 17-й Кавалерийские стрелковые полки;

Заамурский конный стрелковый полк. Кавказский кавалерийский стрелковый полк. Сводный кавалерийский стрелковый полк — при соответственных дивизиях.

Из этих формирований 4-й очереди примерно половина не смогла — и не захотела — принять участие в военных действиях. Удовлетворительно себя показали: 164-я дивизия на Ломнице, 165-я, 166-я и 167-я в Буковинских Карпатах, 4-я Заамурская под Галичем, Сводная Сибирская под Бржезанами, 194-я при отступлении из Галиции. Все остальные были плохи, причем особенно печальную славу приобрели: 163-я, 169-я, 8-я стрелковая, 21-я Сибирская, 6-я Гренадерская и 2-я Кавказская гренадерская.

Из появившихся в 1915 году и особенно развившихся во время революции «национальных формирований» в первую очередь отметим составленную из военнопленных сербского, хорватского и словенского происхождения Югославянскую дивизию, щедро пролившую свою кровь в Добрудже. Самое слово «Югославия» было в первый раз произнесено Россией — и произнесено в ту зиму 1915/16 годов, когда казалось, что самой Сербии наступил конец.

1-я бригада чехословацких легионеров полковника Троянова с отличием дралась в июльском наступлении 1917 года под Зборовом.

Польские войска появились к лету 1916 года в окопной войне под Барановичами дел против неприятеля они не имели.

Заметную роль на Северном фронте в 12-й армии сыграли латышские стрелки, с отличием дравшиеся в зимнем  наступлении Радко Дмитриева на Бабите. К революции их было уже 8 полков, ставших затем опорой советского строя. Раньше, чем заводить латышские войска, правительство должно было припомнить события 1905 — 1907 годов в Прибалтийском крае.

Грузинские и армянские формирования Кавказского фронта никакой боевой ценности не имели. Отметим учреждение в январе 1917 года Евфратского казачьего войска из армян и добровольцев.

Остается упомянуть о предназначавшихся для Западного театра войны «особых» стрелковых бригадах. Формирование этих надерганных с бору по сосенке частей было досадной ошибкой нашей Ставки, лишенного солдатского сердца бюрократа Алексеева. Во Францию следовало послать восстановленный в январе 1916 года XIII корпус — взять реванш за Восточную Пруссию в благоприятной обстановке Французского фронта. Присутствие полков XIII корпуса лишний раз напомнило бы союзникам о жертвах, принесенных Россией в первые же дни войны в Восточной Пруссии.

За море было послано 4 особые бригады: 1-я и 3-я — во Францию, а 2-я и 4-я — на Балканы. Из пяти оставшихся в России сколько-нибудь заметное участие в военных действиях приняла одна 6-я бригада — в декабрьском наступлении Радко Дмитриева. Успеха она не имела — слишком много в строю ее оказалось георгиевских кавалеров. Георгиевский кавалер должен служить примером для остальных. В 6-ю Особую бригаду отобрали почти сплошь георгиевских кавалеров, проявлявших в своей среде мало порыва и жертвенности, особенно успевшие набрать «полный бант». Поголовное награждение нижних чинов крестами и медалями понижало ценность части. Тому пример — пресловутый «георгиевский батальон» Ставки, никуда не годившийся.

1-я и 3-я бригады образовали дивизию генерала Лоховицкого. Они участвовали с отличием в апрельском наступлении 1917 года у Реймса и понесли большие потери. 1-й и 6-й Особые стрелковые полки получили французские «военные кресты» на знамена. До войны единственной иностранной наградой в нашей армии были серебряные трубы за освобождение Амстердама в 1813 году, пожалованные принцем Оранским Тульскому пехотному и 2-му егерскому пехотному полкам (от егерей их унаследовал 90-й пехотный Онежский полк).

С точки зрения национальной этики мы должны решительно осудить принятие 

чужестранных знаков отличия: иностранный главнокомандующий не может присваивать себе право награждать русские полки. Генералы Нивелль{134} и Петен{135} могли только сделать нашей Ставке представление к награде отличившихся русских полков георгиевскими знаменами, георгиевскими трубами и знаками за отличие. Отметим, что один полк русской армии получил георгиевское знамя по представлению неприятельского главнокомандующего. Это 6-й стрелковый, храбро дравшийся при Сандепу и Мукдене и о награждении которого просил маршал Ойяма. Остатки их осенью бунтовали и были интернированы, а из офицеров и верных воинскому долгу солдат был сформирован особый русский легион, названный Легионом Чести.

2-я бригада — генерала Дитерихса — отправлена была на Балканский фронт в Салоники. В ноябре 1916 года она рванула казавшиеся неприступными германо-болгарские позиции и взяла Битоль, положив на своей крови начало грядущего освобождения Сербии. Геройская бригада вся легла в этом победном бою, и когда пришло приказание выйти в резерв, исполнить его было уже некому. Сменившие русских стрелков французские егеря могли только отсалютовать полю, где недвижно на своей последней и вечной позиции лежали битольские победители. Так погибла 2-я Особая бригада русской армии — единственная воинская часть во всем мире, ни разу не отступавшая за все свое существование!

Легион Чести — единственный обломок гранитной русской скалы в бурном море грандиозных сражений восемнадцатого года — победно пронес свой значок и русское имя сквозь огонь двадцати сражений от Эны до Рейна. Этот последний русский батальон под командой туркестанского стрелка полковника Готуа первый из всех союзных армий Фоша прорвал знаменитую «линию Гинденбурга» в сражении с 1-го по 14 сентября при Терни-Сорни и 16 декабря 1918 года вступил в Майнц. Полковник Готуа — «черный полковник», как называли его французы — в свое время, служа в рядах 8-го Туркестанского стрелкового полка, взял штыковым ударом господский двор Боржимов.

В общем, кадровый состав наших пехотных частей был отлично подготовлен своими офицерами. Большое количество запасных (свыше половины строевого состава даже 

в первоочередных войсках) понизило качество нашей пехоты сразу же по выступлении в поход — по среднему возрасту людей и по степени их втянутости наши полевые дивизии равнялись германским резервным.

Милютинский Устав 1874 года с его антигосударственными льготами «по образованию» и особенно «по семейному положению» неизбежно должен был снизить качество войск при мобилизации — малочисленность обученного контингента запасных приводила к тому, что в строй у нас ставили значительно более старые сроки, чем у противника. При этом надо иметь в виду, что благодаря экстратерриториальной системе комплектования войска при мобилизации пополнились совершенно чужими людьми.

Нестроевой дух милютинских учреждений и пресловутая «хозяйственность» Ванновского и Куропаткина привели к тому, что русская армия игнорировала существование унтер-офицеров запаса. Учет запасным нижним чинам велся по 45 различным категориям — графам. Были графы «хлебопеков», «кузнецов», «слесарей», «плотников», «сапожников», даже «каретников», но не было первой и самой важной — «унтер-офицеров». Из-за деревьев проглядели лес...

Как следствие, при мобилизации старые опытные взводные и фельдфебели запаса назначались в строй старшими звеньев, а то и рядовыми. Они погибли в первых же боях, и когда зимой 1914/15 годов в запасные батальоны хлынул поток молодых солдат и ратников 2-го разряда, обучить их уже было некому.

Наша пехота изумила неприятеля своим применением к местности и быстротой самоокапывания, но еще больше своей способностью переносить самые жестокие потери, не утрачивая своих боевых качеств.

Командир 1-го германского резервного корпуса генерал фон Морген, которому первые месяцы войны пришлось иметь дело исключительно с посредственными нашими дивизиями, в своем рапорте кайзеру в январе 1915 года писал, что русская пехота «совершенно не оправдывает себя в атаке и не умеет действовать наступательно». Писалось это накануне Прасныша, где корпус Моргена был разгромлен сибиряками. Генерал фон Морген ставит русскую артиллерию в пример германской и признает значительное превосходство наших артиллеристов над своими. Он отмечает способность русской пехоты совершать очень большие — кавалерийские — переходы. 

Искусство ружейной стрельбы — этот «конек» после маньчжурского периода, на который было затрачено столько времени и усилий — оказалось в условиях войны малоприменимым. Отдельные блестящие эпизоды — вроде отражения бородинцами выдержанным ружейным огнем наскоков неприятельской конницы — не в счет. На полях сражений царил артиллерийский и пулеметный огонь. После гибели кадрового состава наша пехота стреляла так же плохо, как и неприятельская. Пополнения вовсе не умели стрелять, да и в хорошо обученных частях при наступлении перебежками забывали переставлять прицелы.

Огромный вред принесла частая смена полковых командиров — назначение на короткие сроки командирами полков офицеров Генерального штаба, незнакомых со строем и чуждых полку. За время войны каждый полк имел двух, трех, а то и четырех таких «моментов». Одни смотрели на вверенную им часть лишь как на средство сделать карьеру и получить прибыльную статутную награду. Другие, сознавая свою неподготовленность, лишь отбывали номер, взвалив все управление полком на кого-либо из уцелевших кадровых капитанов либо подполковников — батальонных командиров.

Боевые хроники наших полков Мировой войны не сохранили доброй памяти об этих мимолетных командирах, совершенно не интересовавшихся вверенным им полком. До чего часты были смены командиров, видно из того, что каждый полк за три года войны переменил 4 — 6 командиров, а то и больше. 319-й Бугульминский пехотный полк за первые 12 месяцев имел 10 командиров и командовавших (причем боевой убыли не было).

Ставка не сознавала огромного значения должности командира полка. Полк — отнюдь не чисто тактическая инстанция, как батальон или дивизия. Это инстанция духовная. Полки — носители духа армии, а дух полка — прежде всего зависит от командира. В этом все величие призвания полковника. На должность командиров полков следовало назначать носителей их духа и традиций — уцелевших кадровых батальонных либо даже ротных, произведенных за боевые отличия. Только такие командиры, любившие свой полк, могли бы сплотить вновь переменившийся от беспрестанной убыли и пополнений офицерский состав.

Само собою разумеется, надо было дать офицерам Генерального штаба необходимый строевой и боевой опыт. Но  это надлежало делать до производства их в полковники, назначая подполковников и капитанов Генерального штаба командирами батальонов, — инстанции чисто тактической, где бы они с пользой могли применять своя познания.

* * *

Конницы у нас было очень много, и была превосходного качества. Но организация ее была неудачной, и возглавлялась она, за редкими исключениями, начальниками, совершенно ее недостойными.

В мирное время кавалерийские дивизии были включены в состав армейских корпусов. Этот разумный порядок был нарушен при объявлении мобилизации, когда конница была брошена на границу прикрывать наше стратегическое развертывание. Когда же развертывание это закончилось, то кавалерию вместо того чтобы вернуть корпусам, то есть собственно войскам, оставили в подчинении штабам армий. Конницу придали не войскам, а далеким штабам.

Получилось безобразное положение: войска, то есть пехота и артиллерия, дрались «сами но себе», а кавалерия «болталась» где-то на отлете — тоже «сама по себе», получая указания не от непосредственно ведущей бой инстанции — командира корпуса, а из штаба армии с неизбежным опозданием. Несоответствие подавляющего большинства наших кавалерийских начальников, отсутствие у них кавалерийского глазомера и паралич инициативы довершали остальное. Победоносная пехота в бессильной ярости смотрела на берущую на передки неприятельскую артиллерию, на уходящие обозы, на расстроенную пехоту противника вне пределов ее граненого штыка. Надрывный ее крик «Кавалерию! Кавалерию!» замирал, не встречая отклика. А в это самое мгновение кавалерия, потоптавшись весь день за обозами 1-го разряда, стройно, уставными «ящичками», шла на ночевку — за двадцать верст в тыл, а штаб дивизии в уютной помещичьей усадьбе безмятежно писал приказ на завтрашний день, бывший точным повторением только что прошедшего...

Так было в первых боях — под Гумбинненом, Томашовом, Злочевом, Перемышлянами, Фирлеевом, Рогатином, Равой Русской... Так осталось и впоследствии — под Сандомиром, Варшавой, Кольцами, Лодзью... Граф Келлер был исключением. Новиков, Мориц, Шарпантье, Хан Нахичеванский были правилом. 

Сухотинский дух был силен. Увлечение ковбоями американской междоусобицы — Шерманом и Шериданом — повлекло за собой то, что мы по опрометчивости сделали второй шаг, не сделав первого, — стали заводить стратегическую конницу, упустив создать войсковую. За блестящими исключениями Городенки и Ржавенцев, конные корпуса не оправдали возлагавшихся на них надежд и не принесли армии никакой пользы. Наоборот, вбирая в себя конницу и замораживая ее в своих «ящиках», они принесли армии очень большой вред.

Старшие начальники конницы создались еще в школе Сухотина. Они были знатоками уставных построений и перестроений, ревнителями пешего строя, ценителями спокойных биваков в глубоком тылу и, наконец, людьми своей упадочной эпохи, больше всего боявшимися инициативы. Перевоспитание конницы великим князем Николаем Николаевичем не успело коснуться старших начальников, бывших в сухотинские времена уже штаб-офицерами. Кроме того, это перевоспитание коснулось почти исключительно «берейторской части» и мало повлияло на тактические навыки. «Лошадиный генерал» далеко не оказался равнозначащим кавалерийскому начальнику. Со всем этим великолепный состав нашей конницы оказал русской армии неоценимые услуги, скрыв от глаз врага наше стратегическое развертывание. Конница стяжала славу себе и русскому оружию всякий раз, когда ее лавы одухотворялись и управлялись достойными ее начальниками.

Ею было произведено до 400 атак в конном строю, в коих захвачено 170 орудий, нанесено поражение целой неприятельской армии (VII австро-венгерской армии 27 — 28 апреля 1915 года у Городенки и Ржавенцев), дважды спасены наши собственные армии (1-я у Нерадовы 3 июля 1915 года и 11-я у Нивы Злочевской 19 июня 1916 года). Вспомним, как помогла 12-я кавалерийская дивизия 8-й армии при Руде, какое огромное стратегическое значение для всего Северного фронта имела атака нижегородских драгун под Колюшками, как потряс все австро-германские армии наскок оренбургских казаков под Кошевом и «Дикой» дивизии под Езерянами. И сколько раз наши пехотные дивизии и корпуса выручались беззаветными атаками ничего не боявшихся и все сметавших сотен и эскадронов...

Оценив и взвесив все это, мы можем прийти к заключению, что, несмотря на бездарное высшее управление, роль русской конницы в 1914 — 1917 годах была не менее  значительна, чем в 1812 — 1814 годах. Было гораздо меньше конных боев (чему причиной похвальное благоразумие неприятельской кавалерии). Но было значительно больше конных атак на неприятельскую пехоту и артиллерию, а, главное, некоторые конные дела имели не только тактическое, но и стратегическое значение.

В общем, если характеризовать боевую работу русской конницы, то надо сказать, что корнеты совершали блестящие подвиги, а генералы упускали блестящие возможности...

Гвардейской конницей в Восточной Пруссии и после (по сведении ее в корпус) на Волыни командовал генерал Хан Нахичеванский. Честный солдат, не замаравший своих генерал-адъютантских вензелей, он был неспособным кавалерийским начальником и дал одни лишь отрицательные образы вождения конницы.

Кирасирская дивизия генерала Казнакова была превосходной. Особенно отличились в тяжелых петроковских боях кавалергарды (где три их офицерских разъезда остановили всю 1-ю германскую кавалерийскую дивизию). В конном полку отметим дело Врангеля под Каушеном, у кирасир Его Величества — под Дембовым Рогом и у Синих — Курополь за Вильной.

2-я Гвардейская кавалерийская дивизия генералов Рауха и Гилленшмидта действовала тоже без заминок.

3-я Гвардейская кавалерийская дивизия составлена была только весной 1916 года. В нее вошла Варшавская бригада, действовавшая с начала войны на Юго-Западном фронте (Янов, Городенка) и казачья, бывшая в начале войны на охране Ставки, а после — в лодзинских боях. 1-я кавалерийская дивизия хорошо показала себя с генералом Гурко в Восточной Пруссии (как в набеге на Алленштейн, так и при отступлении, в Мазурских озерах). В 1915 году дивизия дралась в Литве, а в 1916 — 1917 годах — на Двинском фронте.

2-я кавалерийская дивизия, которую вывел на войну Хан Нахичеванский, дралась тоже всю войну на Северном фронте — в Пруссии, Литве, у Нарочи и на Двине.

3-я кавалерийская дивизия генералов Бельгарда и Леонтовича дралась в Пруссии, зимой 1914/15 годов — в Августовских лесах, а весной и летом — в Курляндии и Литве, откуда была переброшена в Полесье. Спускаясь все  южнее, она в августе 1916 года попала в Добруджу, где с отличием действовала в пешем и конном строю (особенно смоленские уланы) и до конца войны пробыла на Румынском фронте.

4-й кавалерийской дивизии не повезло с незадачливым генералом Толпыго в самом начале войны у Бялы. Она действовала на Северном фронте и особенно выдающихся дел не имела.

В 5-й кавалерийской дивизии, которой у Сандомира и Лодзи командовал бездарный генерал Мориц, были блестящие «корнетские дела». Всю войну дивизия провела на Северном фронте, будучи из Польши переброшена в Литву, а оттуда — на Двинский фронт.

6-я кавалерийская дивизия генерала Роопа боями в пешем строю задерживала, как могла, 1-й германский корпус, шедший в тыл армии Самсонова. Затем она в 1914 — 1915 годах дралась на Нареве, а потом была у Нарочи.

В 7-й кавалерийской дивизии неспособного генерала Тюлина сменил энергичный генерал Рерберг. Знаменитым делом была атака полковника Полякова (Александра) 2 июня 1915 года у Олешницы, где под пиками донцов 11-го полка погиб 91-й германский полк. В 1916 году на Волыни прославились белорусцы, с графом Зубовым изрубившие 1-й и 11-й полки венгерского гонведа. В 1917 году под командой генерала Врангеля дивизия прикрыла общее отступление за Збруч.

8-я кавалерийская дивизия генерала Зандера не имела случая отличиться. Она была в корпусе Новикова на левом берегу Вислы, затем у Вильны — Свенцян и, наконец, на Румынском фронте.

9-я кавалерийская дивизия князя Бегильдеева дралась в Галиции, под Львовом, на Сане и при осаде Перемышля. Пушки, взятые у австрийцев 1-м Уральским полком, послужили началом Уральской казачьей артиллерии, упраздненной после пугачевского бунта. В 1916 году в Брусиловское наступление казанские драгуны, бугские уланы и киевские гусары прославились, как мы знаем, атакой укрепленной позиции при Порхове, а уральцы — атакой у Гниловод.

10-й кавалерийской дивизии посчастливилось найти вождя в лице графа Келлера. Она прославила свои штандарты в конном бою 8 августа 1914 года у Ярославице, изрубив 4-ю австро-венгерскую дивизию (эскадроны и сотни всех четырех полков), у Перемышлян, Яворова — беззаветными атаками на пехоту и артиллерию, у Равы  Русской, где одесские уланы выручили 9-ю пехотную дивизию, в карпатских предгорьях, в краковском походе. Переброшенная ранней весной 1915 года на бессарабско-буковинский рубеж, она под командой генерала Маркова (оставаясь все время в III конном корпусе графа Келлера), отличилась у Хотина, Баламутовки и Ржавенцев, изрубив 42-ю дивизию гонведа. В июне — июле дивизия вела отступательные бои у Коломеи (особенно кровопролитное у Виногруд), а в 1916 году с отличием участвовала летом в горной войне в Буковине, а поздней осенью — в отступлении от Бухареста.

11-я кавалерийская дивизия генерала Вельяшева очень хорошо работала на Юго-Западном фронте в 1914 году в Галиции, затем в карпатских предгорьях, в 1915 — 1916 годах на Волыни: на Стыри и Горыни, а в Брусиловское наступление — под Кошевом.

В превосходной 12-й кавалерийской дивизии генерала Каледина первым блестящим делом была знаменитая атака 2-го эскадрона ахтырцев Бориса Панаева 13 августа у Демни на австрийскую драгунскую бригаду. Четыре дня спустя дивизия выручила 8-ю армию комбинированным боем у Руды.

Генерал Брусилов, вообще чрезвычайно неблагодарный к памяти своих соратников, обвиняет в своих мемуарах генерала Каледина в том, что он у Руды вел пеший бой тремя полками, бросив в конную атаку одних ахтырцев, когда бы мог атаковать всей дивизией. Генерал Брусилов несправедлив. Приказ его Каледину в тот день гласил буквально: «12-й кавалерийской дивизии — умереть. Умирать не сразу, а до вечера»! Генерал Каледин и действовал в духе этого приказания, затянув бой до вечера, что можно было добиться только пешим строем. Атака всей дивизией в конном строю соответствовала бы приказанию «умереть сразу».

Стародубовские драгуны первыми вступили во Львов. Всю остальную кампанию 1914 года в Галиции дивизия работала выше всякой похвалы. В 1915 году отметим атаку дивизии 18 марта у Залещиков и особенно атаку белгородских улан с полковником Чекотовским 29 сентября у Гайворонки на Днестре, где были изрублены «майкеферы» — прусские гвардейские фузилеры. В кампанию 1916 года при генерале Маннергейме дивизия имела хорошие дела на Волыни, а зимой — в Румынии.

13-я кавалерийская дивизия князя Туманова с отличием дралась под Красником (нарвские гусары у Аннополя). В 1915 году она была переведена на Северный фронт, участвовала в виленских боях (владимирские уланы у Оленца) и остальную войну провела на Западном фронте.

Районом действий 14-й кавалерийской дивизии в первые месяцы войны был левый берег Вислы к югу от Пилицы — Радом, Кельцы, Сандомир, а после — Лодзь. После Новикова дивизию принял генерал Эрдели. Она сражалась у Нарева, где 3 июля 1915 года у Нерадовы обессмертили себя митавские гусары и донцы 14-го полка, спасшие 1-ю армию от крушения фронта. Дивизия участвовала в Виленской операции и кампании 1916 года на Двине, а в 1917 году подавила июльское выступление большевиков в Петрограде.

В 15-й кавалерийской дивизии, где генерала Любомирова заменил летом 1915 года генерал Абрамов, — поход со 2-й армией в Восточную Пруссию (славная атака переяславских драгун на воинский поезд у Фридрихсгофа), февральские бои под Праснышем (где отличились украинские гусары), Литва, Курляндия и Двинский фронт.

Кавказская кавалерийская дивизия незадачливого Шарпантье в кампанию 1914 года действовала в Польше — у Ловича, Сохачева, Лодзи. Нижегородцы прославились своей, выручившей весь Северный фронт, атакой под Колюшками. Зимой 1914/15 годов она была переброшена на Кавказский фронт, где дралась на Евфрате и в Персии в корпусе генерала Баратова.

16-я кавалерийская дивизия генералов А. Драгомирова и Володченко образовалась из 2-й (гусарской) и 3-й (уланской) отдельных кавалерийских бригад и вначале именовалась «Сводной». Уланы отличились в набеге на Раву Русскую в самом начале войны. Дивизия сражалась в Западной Галиции, под Новым Сандецом и в карпатских предгорьях. При отступлении от Горлицы в апреле 1915 года у Прухникова самоотверженно атаковали нежинцы, а черниговские гусары поддержали атаку донцов Полякова у Олещицы. В Брусиловское наступление мы отметили лихие атаки черниговцев у Рафаловки и новоархангельских улан при Волчецке.

17-я кавалерийская дивизия генерала Каныцина была образована в 1917 году под Ригой и сколько-нибудь выдающихся дел не имела (в нее вошла 4-я отдельная кавалерийская бригада — Финляндский драгунский и Офицерской кавалерийской школы полки — 5-й и 10-й конные пограничные).

Сводная кавалерийская дивизия, которой командовали генералы Аболешев, князь Вадбольский и Свечин, имела  в своем составе 1-й и 2-й Заамурские конные полки и Варшавскую гвардейскую бригаду, замененную летом 1915 — 1916 годов 1-й отдельной кавалерийской бригадой, полки которой — Архангелогородский драгунский и Иркутский гусарский — имели в 1914 — 1915 годах лихие конные дела в Восточной Пруссии и у Нарева (Тсиск).

Сразу по сформировании дивизия участвовала в знаменитой атаке 28 апреля 1915 года у Городенки, где прославились 1-й и 2-й Заамурские конные полки. В кампанию 1916 года геройская атака 1-го Заамурского конного полка (поддержанного архангелогородцами и частью 2-го полка) у Нивы Злочевской спасла 11-ю армию. Отметим атаку 2-го Заамурского конного полка на укрепленную позицию у Кшаки, а в кампанию 1917 года — конную атаку 1-го Заамурского 13 июня под Швейковцами. Командиры атаковавших полков: 19-го драгунского Архангелогородского у Тсиска — Генерального штаба полковник Ник. Степанов, 1-го Заамурского у Городенки — полковник Колзаков, 2-го Заамурского там же — полковник Карницкий. В атаку при Ниве Злочевской заамурцев 1-го полка вел Генерального штаба полковник Моравицкий. За Кшаки командир 2-го Заамурского конного полка полковник Карницкий награжден орденом св. Георгия 3-й степени. За Швейковцы командир 1-го Заамурского конного полка полковник Мосцицкий получил св. Георгия 3-й степени, став последним кавалером этого высокого отличия в Мировую войну.

3-й по 6-й Заамурские конные полки весной 1915 года, прибыв из Маньчжурии на Днестр, вначале действовали побригадно. Памятными остались дело генерала Черячукина с 3-м и 4-м полками 29 мая под Залещиками и блестящая атака барона Рекке с 5-м полком на артиллерию 31 августа у Мшанца. Сведенные летом в Заамурскую конную дивизию, они отличились в командование генерала Розалион-Сошальского в Брусиловское наступление атакой 2 июня 1916 года под Радзивиловом, а 19 июня у Дубовых Корчм и Злочевка. В кампанию же 1917 года дивизия дралась на Румынском фронте — и это были последние конные дела Мировой войны.

1-я Донская казачья дивизия отлично работала в августе 1914 года в томашовских боях. Войдя в состав III конного корпуса графа Келлера, она дралась у Недзелиски, Баламутовки, Ржавенцев, где полки ее захватили неприятельскую артиллерию, а затем в Буковине — у Черновиц, Кымполунга, Гринявы в Карпатах и в Румынии. 

Лихие бои были во 2-й Сводной дивизии генерала Павлова в августе 1914 года у Городка (отражение и поражение 5-й австро-венгерской кавалерийской дивизии), Черткова (где казаки атаковали воинские поезда австрийцев на ходу), Дзюрина, Миколаева и в сентябре у Мармарош — Сигета. В III томе этого издания взятие 4-орудийной батареи австрийцев у Дзюрина 9 августа 1914 года ошибочно приписано Волгскому полку. На самом деле ее взяла конной атакой 2-я сотня 1-го Линейного полка есаула Тихоцкого. В кампанию 1915 года дивизия была на Дунайце и оттуда с генералом Красновым отходила из Галиции на Волынь, где имела удачное дело у Железницы, а в Брусиловское наступление — у Костюхновки.

3-я Донская дивизия действовала довольно бледно (Томашов, левый берег Вислы, Полесье). То же можно сказать и о 4-й (Томашов, Лодзь, Прасныш, Шавли).

5-я Донская дивизия хорошо работала в Томашовском сражении, дралась под Лодзью и Шавлями. Образованная впоследствии 6-я Донская дивизия была на Юго-Западном фронте. В Брусиловское наступление сражалась храбро, но не всегда успешно.

1-я Кубанская казачья дивизия была на Юго-Западном фронте и в Полесье. Она не имела выдающихся дел. 2-я, 3-я и 4-я Кубанские дивизии были на Кавказском фронте и не имели случая выдвинуться.

Терская казачья дивизия работала превосходно всю войну в Заднестровье и Буковинских Карпатах, неоднократно атакуя в конном строю.

Уральская казачья дивизия генерала Кауфмана Туркестанского воевала в Польше.

Сибирская казачья дивизия князя Мышецкого с отличием действовала в отступательных боях у Гродны и Вильиы.

Сибирская казачья бригада (в которую вошли первоочередные полки войска) превосходно сражалась на Кавказском фронте под командой генерала Калитина. Особенно знамениты ее атаки под Ардаганом 24 декабря 1914 года и у Илиджи за Эрзерумом 4 февраля 1916 года — обе в глубоком снегу и обе с захватом штабов, знамен и артиллерии врага.

Забайкальская казачья дивизия хорошо себя показала в Польше и Полесье.

С исключительным блеском действовала Уссурийская конная дивизия генерала Крымова, как в Польше и Литве, так и в Лесистых Карпатах. В ней особенно выделился  Приморский драгунский полк (Журоминек, Попеляны, Иоганишкели), уничтоживший разновременно 8 германских кавалерийских полков (с соответственным количеством пехоты).

1-я Туркестанская казачья дивизия на Западном фронте и 2-я Туркестанская казачья дивизия на Кавказском фронте ничем не выделились.

Оренбургская казачья дивизия показала себя зимой 1915/16 годов в Полесье, где оренбургские казаки составили ядро партизанских отрядов. Но день ее славы был 15 июля 1916 года под Кошевом. После кошевской атаки, как свидетельствует в своей истории войны австрийский Генеральный штаб, «в войсках вновь появился страх перед казаками — наследие первых кровавых дел войны...».

1-я Кавказская казачья дивизия генерала Баратова с отличием действовала летом 1915 года на Евфрате, а в 1916 году — в Персии.

2-я Кавказская казачья дивизия генерала Абациева — в Алашкертской долине, в феврале 1916 года на штурме Битлиса, а летом на Евфрате.

4-я Кавказская казачья дивизия — в Азербайджанско-Ванском отряде и 5-я Кавказская казачья дивизия — у Мамахатуна и Эрзинджана. 3-я Кавказская казачья дивизия с самого начала войны была на Юго-Западном фронте в Галиции и Полесье.

Кавказской Туземной дивизией — или, как ее называли, «Дикой» дивизией — в 1914 — 1915 годах командовал великий князь Михаил Александрович. Дивизия имела блестящие дела зимой в Карпатах, весной 1915 года в Заднестровье и осенью на Днестре у Гайворонки. Командир Черкесского полка полковник князь Святополк-Мирский за атаку 15 февраля 1915 года на Карпатах был посмертно награжден орденом св. Георгия 3-й степени. В атаках у Гайворонки отличились 2-й Дагестанский и Татарский полки. 15 июля 1916 года в Брусиловское наступление она отличилась атакой ингушей под Езерянами.

Отметим два отдельных полка.

Крымский конный полк в начале войны работал на Северном фронте, а с весны 1915 года был придан новообразованному XXXIII корпусу в Заднестровье. Он участвовал во всех славных боях заамурской пехоты и особенно отличился при Нараювке в сентябре 1916 года.

И, наконец, Текинский конный полк, геройски работавший всю войну и особенно блестяще действовавший в Доброноуцком сражении. 

Русская артиллерия решила участь Мировой войны блестящей стрельбой 25-й и 27-й артиллерийских бригад 7 августа 1914 года на полях Гумбиннена в Восточной Пруссии. Эти батареи сорвали все планы и расчеты германского командования на Французском фронте.

В искусстве стрельбы наши артиллеристы не знали себе соперников. Искусству этому были поставлены, однако. две большие препоны: во-первых, неналаженность снабжения боевыми припасами первый год войны, во-вторых, неудовлетворительность старших артиллерийских инстанций, узость их тактического кругозора.

Артиллеристы считали себя как бы мастерами пушкарского цеха, обособленного от войск, и свою артиллерийскую тактику мыслили вне всякой связи с общевойсковой. Артиллерийский офицер, приобщавшийся к этой общевойсковой тактике в академии Генерального штаба и расширявший этим свой тактический кругозор, назад в артиллерию не принимался. Он считался как бы отрезанным ломтем и зачислялся по пехоте, а если был конноартиллеристом — то по кавалерии.

Благодаря этому антагонизму между артиллерией и Генеральным штабом (в чем виноваты обе стороны), антагонизму, существовавшему еще издревле — с гладкоствольных времен и тщательно культивировавшемуся, — в строю артиллерии не было офицеров с высшим тактическим образованием и с широким тактическим кругозором. На должностях командиров батарей и дивизионов этот недостаток не давал себя знать, но на должности командира бригады делался сразу ощутительным, а на должности инспектора артиллерии корпуса — болезненным.

От подпоручика до генерал-инспектора артиллерии наши артиллеристы полагали: все дело — в меткой стрельбе. Они добивались этой меткой стрельбы — добились ее на славу, но им в голову не пришло облечь эту свою меткую стрельбу в тактические формы. Тактика считалась достоянием одиозного Генерального штаба. Ревниво оберегая свое дело от его посягательств, артиллеристы, в свою очередь (за очень немногими исключениями), стремились игнорировать все, что выходило за рамки «пушкарского цеха».

Уже в артиллерийских училищах тактика преподавалась в виде проформы. Быть ездовым коренного уноса там считалось гораздо почетнее, чем иметь 12 баллов по  тактике. Эта психология осталась навсегда. Интересовались исключительно техникой — техникой стрельбы, материальной частью (особенно этой последней). Об артиллерийском деле в рамках военного искусства не помышляли.

Увлечение материальной частью переходило границы целесообразности. На инспекционных поверках от офицеров требовалось знание веса в долях золотника самого ничтожного штифтика, поперечной нагрузки всякого винтика. Не засоряя голов и сберегая время, все это можно было поместить в справочную книжку. Ездившая незадолго до войны во Францию наша артиллерийская миссия обратила все свое внимание опять-таки на материальную часть, совершенно пренебрегая тактической стороной дела. Русские генералы и подполковники не нашли ничего лучшего, как сфотографироваться номерами у французской полевой пушки. В то же время никому из них не пришло в голову познакомиться с книжкой полковника Файоля (будущего маршала) «Сосредоточение огня», проводившей оригинальные тактические идеи об организации огневого кулака.

В результате если наш батарейный командир легко расправлялся с немецким, то немецкий командир бригады — тактик и немецкий корпусной инспектор — тактик рассчитывались за это с русскими бригадным и корпусным «мастерами пушкарского цеха».

Мы признавали только фронтальный огонь, стреляя прямо перед собой, действовали исключительно «лобовым натиском». Наш огонь был меток, но в крупных соединениях не гибок. Немцы оставляли по фронту незначительное количество батарей, а всеми силами, собранными в кулак, наваливались во фланг, действовали косоприцельно. Лучшая тактика, численное превосходство и неограниченное питание огневыми припасами ставили германскую артиллерию в самое выигрышное положение, но наши артиллеристы своей сноровкой и меткостью стрельбы восполняли свои тактические пробелы. В равных силах германская артиллерия ничего не значила перед нашей. В полуторном получалось устойчивое равновесие. В двойном — что было обычным явлением — наша артиллерия выходила с честью из неравного и тяжелого поединка. Для решительного успеха немцам надо было сосредоточивать по меньшей мере тройное количество батарей.

Наша пехота жаловалась — и совершенно основательно — на страх наших артиллеристов потерять орудия и их тенденцию прятаться за спину пехоты и оставлять ее  без поддержки в самую критическую минуту. Эту «бесцеремонность» русских артиллеристов по отношению к своей пехоте отметил и Морген. Наша артиллерия исходила из абсурдного и вредного положения: «пушки — наши знамена»! Терять орудия считалось бесчестным. Покинуть в критическую минуту погибающую пехоту, лишить ее поддержки — за бесчестье не считалось и было в порядке вещей.

Следует отметить, что австрийская артиллерия стреляла значительно лучше германской, научившись многому у нас. Все, что сказано о пехотных наших дивизиях, относится и к их артиллерии, подготавливавшей их успехи и смягчавшей их неудачи.

* * *

Инженерные войска выполнили очень большую работу по укреплению 2,5 тысячи верст фронта от Балтийского моря до Черного и от Черного до Каспийского. Наряду с этим они оборудовали дорогами и мостами прифронтовую полосу и затратили много сил и энергии на приведение в боевую готовность крепостей Ивангорода, Варшавы, Новогеоргиевска, Осовца, Ковно, Бреста, Гродно, Усть-Двинска и на циклопические и бесполезные работы в Свеаборге, Выборге, Ревеле и Карее. Особо следует упомянуть о замечательной деятельности железнодорожных войск.

Авиация, учрежденная только в 1911 году, выступила на войну, не имея ни уставов, ни руководств. В ней царил чисто спортивный дух — увлечение всякого рода рекордами. Назначение авиации полагали исключительно в разведке — боевая ее подготовка была чрезвычайно слаба.

С первых дней войны спортивный дух быстро сменился боевым. Русские летчики прославились блистательными подвигами. Всем известен геройский подвиг изобретателя «мертвой петли» штабс-капитана Нестерова, протаранившего неприятельский самолет ценою собственной гибели. В холмских боях июля 1915 года поручик Покровский (будущий герой Добровольческой армии) с наблюдателем корнетом Плонским атаковали вооруженный пулеметом немецкий «Альбатрос», имея только револьверы, заставили неприятеля сесть на землю, снизились рядом сами и захватили аппарат и летчиков буквально на виду подбегавших австрийских цепей. Из летчиков-истребителей особенно отличился полковник Казаков, сбивший 30 неприятельских самолетов{136}  и не побоявшийся с успехом повторить подвиг Нестерова, на что не осмелился ни один союзный и ни один германский летчик.

С начала 1915 года появилась истребительная авиация и в то же время Сикорским создана авиация бомбардировочная — первые в мире воздушные корабли («Ильи Муромцы»). Сикорский первый стал строить многомоторные самолеты. С лета 1916 года у нас появились боевые эскадры, ядром которых служил обычно отряд воздушных кораблей с придачей 2 — 4 истребителей. Особенно интенсивный характер приняла воздушная война в Ковельском районе в период наших сентябрьских наступлений. На Западе немцы теряли 1 аппарат на 2 союзных. В России за каждый сбитый русский самолет платились своим. За лето 1916 года немцы сбили 182 англо-французских самолета и потеряли 75. На русском фронте, сбив 23, потеряли 20{137}.

За исключением кораблей Сикорского, все самолеты были иностранного происхождения. Авиационной промышленности у нас создать не умели{138} — и это ставило Россию в полную зависимость от произвола и злой воли ее союзников.

* * *

Нам необходимо, хотя бы в самых общих чертах, обрисовать работу «второй руки потентата» — флота.

Руководство морскими силами было сосредоточено в Ставке. Флотом командовали за тысячу верст из болот Полесья и командовали по-болотному.

Ставка запрещала всякую активность Балтийскому флоту, несмотря на ничтожность германских сил принца Генриха, состоявших исключительно из старых кораблей. Всю войну в нашем распоряжении был германский морской шифр, благодаря которому все намерения неприятеля были нам заранее известны. Шифр этот достался нам при уничтожении в самом начале войны крейсера «Магдебург». Немцы об этой нашей находке и не подозревали. Мы немедленно поделились этим нашим ценнейшим открытием с англичанами. Имея такой небывалый козырь, мы могли бы всю войну действовать нападательно, громя германские балтийские силы, уклоняясь от флота Открытого моря.

Но флотоводца в Барановичах — Могилеве не было, как не было и полководца. О морской стратегии там так же  не имели понятий, как и о сухопутной. Все распоряжения Ставки по морской части были проникнуты страхом «потерять корабли». Флот обрекался на бездействие и неизбежную деморализацию... Страшась потерять один-два корабля, Ставка погубила всю российскую морскую силу. Наши четыре «Гангута» обеспечивали нам подавляющее превосходство над силами принца Генриха. Имея эскадренный ход до 24 узлов (скорость свыше контрактной) и вооруженные более дальнобойными орудиями, чем немцы, они могли бы с отличным успехом сразиться и с частями флота Открытого моря, выходившими в Балтику и имевшими эскадренную скорость не свыше 18 узлов. Двукратный печальный опыт управления флотом с берега — Меньшикова в 1854 году, наместника Алексеева в 1904 году, оба раза приведшего флот к гибели, пропал совершенно даром...

Командовавший Балтийским флотом адмирал Эссен безвременно скончался весною 1915 года — как раз перед вступлением в строй новых кораблей. Его преемник адмирал Непенин при всех своих выдающихся качествах не имел достаточно авторитета в глазах Ставки и должен был подчиняться ее безнадежно пассивным директивам. Организованная адмиралом Непениным разведка причинила неприятелю огромный вред — ее плодами всю войну пользовался британский флот: все английские операции на море — результаты русской разведки. Русский флот был мозгом британского. Германское морское командование угадало в Непенине и его высококвалифицированных офицерах своих опаснейших врагов.

Следует отметить, что русские услуги были совершенно односторонними. Узнавая планы противника, добыв его шифр, мы немедленно, без того, чтобы нас о том просили, делились нашими сведениями с союзниками. Англо-французы, получив еще в начале весны 1915 года благодаря чешским патриотам контроль над «кайзер-линией» — специальным кабелем, соединявшим австро-венгерскую Главную квартиру в Тешене с германской в Спа, не сообщали нам текста перехваченных переговоров неприятеля, жизненных между тем для русского фронта и России. Лорд Китченер по собственной инициативе пытался было нас осведомлять (перед Горлицей). Но, очевидно, ответственные руководители британской политики запретили своему командованию осведомлять Россию, так как с марта месяца 1915 года эти сообщения сразу прекратились.

Руководство морскими силами в мирное время — Морское министерство и морской Генеральный штаб — было лишено всякого стратегического чутья. Судостроительные программы разрабатывались исключительно с узкотехнической точки зрения и совершенно не обсуждались стратегически. Стратег указывал Балтийскому флоту оборону, а судостроитель не дал ему ни одного корабля береговой обороны и снабдил заградителями из старых фрегатов с 11-узловым ходом. Черноморскому флоту надлежало заниматься крейсерством у турецких берегов с целью воспрепятствовать переброске сил на Кавказский фронт — и в составе его как раз не оказалось крейсеров. Постройка первой дивизии дредноутов начата была для Балтийского флота. Эти четыре корабля дали бы нам полное господство над Черным морем и предупредили бы оказавшееся гибельным для России выступление Турции — на Балтийском же море создавшегося положения дел они не изменили.

Со всем этим Балтийский флот поставленные ему более чем скромные задачи выполнил вполне успешно. Не столь успешно работал Черноморский флот, показавший более высокие боевые качества, но имевший в лице адмирала Эбергардта гораздо худшего руководителя. В общем же, если от армии потребовали более того, что она могла бы дать без надрыва, то всех возможностей флота не использовали.

На этом мы могли бы закончить наш скромный труд. Мы описали, как могли, жизнь и работу Императорской Российской армии — армии, созданной Царями, и создавшей Российскую Империю, стараясь не пропустить ни одной светлой страницы и не замалчивая темных. Но описание наше не выйдет полным, если мы из тех темных страниц не дойдем до самой темной. И к написанным семнадцати главам нам придется с болью в сердце прибавить еще одну.